Господь всегда был со мною... (продолжение)

10 лет особого режима.
Скажу правду, хотя мне кто-то не поверит. Ни переживаний, ни «гонок», ни расстройства – ничего не было. Внутри было четкое понимание – так нужно. И все! Я вообще не думал о сроке. Позади было уже 2 года общего режима и 8 лет – строгого.
Воцерковление началось как-то неожиданно и дивно. В 1999 году приехал на Сырачай, распределили на «Белый Лебедь» - это барак строгого режима. Пропало желание курить – бросил. Плотская страсть исчезла… как-то сам собой (конечно, не сам и не собой) исчез мат и скверна языка. Стал регулярно читать Библию, молиться.
Однако привычка читать все подряд не пропала, чего только не перечитал я за это непростое время - и «Адвентистов 7-го дня», и «Богородичников», пока не сподобил Господь попасть на разговор к окормляющему колонию замечательному батюшке, иерею отцу Олегу Климову. Когда я показал ему, что читаю, а книга называлась «О Святом Духе», архиепископа (конечно же, лже-) Иоанна (Береславского), из Богородичного центра. (Вениамин Яковлевич Береславский-Янкельман, иначе о. Иоанн, вместе с Сергеем Юрьевичем Большаковым в 1991 году зарегистрировали в Москве благотворительный фонд «Богородичный центр». Береславский В.Я, успевший издать более 20 книг об «откровениях», полученных им от иконы Богоматери «Одигитрия». С февраля 1971 года наблюдался в психоневрологическом диспансере, несколько лет являлся инвалидом 2-ой группы по психическому заболеванию, с 1990г. психоневрологический диспансер посещать перестал - http://море-мп.рф).
Это теперь я вижу и понимаю, как он болен, а тогда я восхищался этим «пророком».
Батюшка так ненавязчиво предложил «Житие старца Амвросия Оптинского», а эту книжечку («О Святом Духе») попросил меня отдать ему, причем мягко так объяснил, в чем ее вред.
Стыдно сказать, я даже крестное знамение накладывал на себя, как католик – слева направо, а батюшка, видя это, даже не упрекнул. (Это потом брат поправил меня – как нужно накладывать крестное знамение в православии.)
Четыре месяца срывалась у меня исповедь - то нас «забывали» вывести из камер к священнику, то батюшкин приезд срывался по разным обстоятельствам.
И все-таки она состоялась, моя первая исповедь - несколько двойных, мелким почерком исписанных листов, больше часа преодоление ложного стыда, горение ушей, плач, и - радостное состояние священника. Это я уже потом узнал, что, чем искренней кается человек, ничего не утаивая, тщательно, без самосожаления, оправдания себя и лицемерства, исповедует все свои мерзости – тем радостнее становится священник. Господь веселит сердце своего служителя, тем самым извещая его дух об искренности кающегося грешника.
Зато потом, после первого в моей жизни Причастия, никогда не забуду этого, я летел, как на крыльях, мне хотелось всех обнимать, чтобы все радовались со мной. Я не мог понять, что со мной происходит? Откуда такая легкость на сердце – неведомая мне прежде.
Почему все такие хорошие – даже сокамерники, и, быть может, я впервые ощутил настоящую жалость к ним, что они лишают себя этой внутренней радости. По-моему, это единственный момент и единый миг, когда по праву можно было во всю глотку заорать словами песни Кипелова: «Я свободен!» Это непередаваемо!
Но за все в этой жизни надо платить. Бесплатных пирожных не бывает. Месть «врага» последовала почти мгновенно. Сразу изменились ко мне многие, те, которые были близки, – стали сторониться, другие стали поливать грязью, третьи стали разносить: у Вована крышу сорвало, мы тоже в Бога веруем, но не до фанатизма же доходить. Начались перекидывания из камеры в камеру, да тут еще дизентерией заболел. Это я позже понял, что такое искушения, а тогда, если бы не благодать Божия, – я бы не вынес. Человеку это невозможно…
Представьте – закрытая система, камера, в ней 16 человек, 10 из которых – блатные. А у меня правило было – вставал в 4 утра, до 8 часов – молитва. Читал акафисты, каноны. Днем – постоянно молитва, чтение, вечером – снова несколько часов. Читал запоем Отцов, Писание. Теперь только понимаю – все это была ревность не по разуму. Я был дитё в духовной жизни, брался за «пищу» совершенных. Но Господь покрыл своею благодатью, сохранил мне разум. Ведь новоначальные, бывает, повреждаются, без рассуждения бросаясь в духовное море.
А «враг» не дремлет - не «мытьем», так «катаньем» возьмет тебя. Не смею давать оценку и с уверенностью утверждать, но, быть может, за молитвы преподобному Амвросию Оптинскому и старцам Оптинским, отвел Господь беду от меня – духовное повреждение.
Как-то так получилось, смею надеяться, что старцы Оптинские взяли меня под свой покров. Чудесным образом давались мне в руки их жития, множество литературы об Оптиной пустыни, вплоть до репринтных редких антикварных изданий. Однако Богослужение Русской Православной Церкви, Ее Таинства и обряды я изучал по … «Настольной книге атеиста» 1981 года издания, которую мне передали с изолятора. Знали бы составители этой книги, что результат она дала иной, пускай даже и для одной единственной души.
А Оптина все больше и больше входила в мою жизнь. Пришла бандероль из Пустыни с книгами, и среди них - старый, потрепанный молитвослов, весь залитый свечными каплями, пропахший ладаном, на обложке надпись: "игумен Михаил, скит Иоанна Предтечи, Оптина пустынь". Надо ли рассказывать, как дорог был для меня этот молитвослов?
Среди книг была брошюра «Оптинская голгофа» об убиенных новомучениках Оптинских: отце Василии, иноках Ферапонте и Трофиме. В ней я увидел фотографию своего будущего духовного отца. Причем, говорю правду, я сразу понял, как-то сердцем – это он...
Знаете, как у новоначальных? Полторы недели назад крестился, еще Иисусовой молитвы не стяжал, но уже непременно нужен духовный отец, причем – старец, непременно – прозорливый. Буду у него в полном послушании.
Все эти мечтания со временем, как дым, рассеиваются. И слушаться ты не умеешь и не хочешь, и себя, родного, ломать, свои привычки – болезненно, и труд – великий.
А тогда…
Батюшка помазывал от мироточивого креста, оставленного ему, за несколько дней до смерти, иеромонахом Василием, прихожанку. Я сказал себе – только он будет моим духовным отцом. Господи, устрой! Никого больше не хочу… На фотографии был тогда еще иеромонах (теперь игумен) Ипатий.
Пять лет молил я Господа, пять долгих лет, и на шестой год исполнил Господь мою молитву.
Но тогда… Только через два года после воцерковления мне был дан духовный отец - сначала отец Филипп. Замечательный батюшка, истинный монах. Причем – ни я не хотел его, ни он – меня. А было это так: в 2001 году, на Пасху, приходит мне в зону письмо из Козельска (недалеко, в 3-х километрах от этого города, находится Оптина Пустынь). Писала мне женщина, Вероника, причем в письме была вложена маленькая иконка преподобного Амвросия с частицей древа от его гроба. Она мне призналась, что ей в руки попали мои письма, которые я писал своему брату во Христе на Владимирский централ. Она трудится в Оптиной на свечном заводе, является духовным чадом отца Филиппа. Завязалась переписка - так у меня появилась духовная сестра. Я попросил ее (через несколько месяцев) попросить игумена Ипатия взять меня на окормление. Мне очень нужна была молитвенная поддержка и духовная поддержка опытного наставника, так как «брань» в зоне (духовная) против меня от «врага» шла нешуточная.
Вероника мне предложила попроситься на окормление к отцу Филиппу. Причем, чтобы не было здесь человеческой воли и желания, она предложила такой вариант: через несколько дней они уезжали с батюшкой на Кавказ, к пустынникам, на обратном пути собирались посетить в Кисловодске отца Сергия, человека высокой духовной жизни.
И именно у него в присутствии отца Филиппа она спросила отца Сергия – батюшка, скажите, кто будет у Володи духовником – игумен Ипатий или отец Филипп. Отец Сергий глазами показал на отца Филиппа. Вероника снова повторила вслух свой вопрос – отец Сергий чуть слышно сказал – отец Филипп. Батюшка было воспротивился: «Отче, Вы знаете мою загруженность…»
«Его ты возьмешь», – сказал отец Сергий. Так в моей жизни появился отец Филипп. Если бы знал батюшка, какую головную боль он себе приобрел.
Это мы в зоне, на шконке мечтаем – ну, все, освобожусь, однозначно в монастырь, теперь только покаяние, полное послушание отцу, стяжание Иисусовой молитвы…
Теперь по-настоящему буду готовиться к переходу в Вечность.
Как заблуждается человек, как «враг» улавливает его в его же мечтаниях.


2002 год. Петров пост. Колония в Ухте.
Молитвенное правило, как обычно, в молитвенной комнате читал брат. Вдруг – дикий смех, я открыл глаза и не поверил – брат, читающий правило, чуть ли не по полу катался, держась за живот. Первый помысел – этого не может быть, он с ума сошел, как вдруг, я сам заржал таким же диким смехом, а следом и вся братия. Перепуганные, мы чуть ли не на карачках выползли в коридор, стыдливо смотрели друг на друга, ничего не понимая.
Да и что мы могли знать о духовной брани, о «бесах», если опыта духовной жизни у нас не было. Если мы знали «брань» только по книгам. А тут реально столкнулись с «вражией силой», да еще в таком ее проявлении, о котором и не подозревали. Мы просто растерялись. Снова попробовали начать чтение молитв, но обратно – то же самое… Смех – сатанинский, который невозможно было сдержать... Снова выползли все в коридор, решили – сегодня каждый правило делает келейно.
На следующий день – то же самое. Тогда я сменил брата, начал читать предначинательные молитвы и заржал таким смехом, что не мог остановиться несколько минут. Слезы ручьем лились из глаз, вот тогда я реально испытал на себе, что значит смех до болей в животе. Следом за мной и остальная братия схватилась за животы. Это – страшное состояние, когда ты понимаешь, что ничего смешного тут нет, а сделать ничего не можешь - бесы манипулируют тобой, как ребенком. В голове гвоздем засела мысль – почему «они» смешные, почему смех, ладно ненависть, зло, пакость какая – все это понятно, но – смех?
Окормлял нас тогда иерей отец Сергий Токмаков, замечательный сосногорский батюшка. Он сказал – окропить надо все святой водой.
Несколько дней мы боялись начинать общую молитву, однако после освящения все прошло. Позже мы узнали, что до нас в этой молитвенной комнате совершалось непотребство, играла «левая» мирская музыка на магнитофоне.
Это был мой первый опыт познания действий духовного мира, падшего мира. Были и иные искушения, связанные с моим воцерковлением.

Ухта. 2002 год, особый режим.
Я работал дневальным в медсанчасти колонии. Как-то вечером ко мне пришел один из приближенных смотрящего зоны и сказал, что Сергей (имена изменены) просит «баян» (шприц для инъекций). Я сказал ему, что не дам, так как прекрасно понимаю – для чего и куда, он еще попросил несколько штук для СУСА (строгие условия содержания). Через несколько минут ко мне подошел сам смотрящий. Он объяснил мне, что завтра у него будут «баяны», но срочно нужен один сейчас, поскольку есть один, но он «вичеватый», им опасно вмазываться. У меня были хорошие отношения с Сергеем, тем тяжелее было отказывать, хотя я отдавал себе отчет, кому я бросаю вызов. Не дать что-то смотрящему – все равно, что подписать себе приговор.
Скажу правду, я не дал не потому что боялся Бога, до страха Божия мне было еще далеко, но что-то удержало меня. Хотя раньше я бы легко отдал хоть пачку шприцев.
Последствия не заставили себя долго ждать. Мужики, которые делали ремонт в санчасти – вдруг отказались, через осужденных мне передавали, чтобы я добровольно ушел с медчасти, запугивали. Начальнику колонии жаловались, что я груб с больными, которые приходят на прием к врачу. В общем, все делали для того, чтобы выжить меня оттуда и поставить своего человека. Им, блатным, нужен был покладистый, а не ершистый верующий.
И вот настал момент, когда противостояние достигло пика. За мной прислали человека, который передал мне, что меня зовет Ерема, на тот момент он был правой рукой смотрящего.
Когда я шел, приметил, «посты» расставлены грамотно: люди на входе, возле окон, это чтобы отступления через окно не было, возле «локалки», возле секции. Бежать было некуда. Сердце екнуло, и коленки трусливо задрожали. Как бы я ни «духарился» – и что правда на моей стороне, и что Господь поможет вынести все, и что Богородица не даст в обиду – все равно, человеческое, немощное взяло свое. Я испугался. Я не по фильмам и не по книгам знал эту жизнь, и такой расклад не сулил ничего хорошего. Как-то сам собой, внутри начал читаться 90-й псалом. Вхожу, Ерема приглашает к нему в проход, вхожу, сажусь напротив него, он не спеша начинает разговор: "Вован, мы просили тебя по-мирному, уйди сам, тихо, мирно, не стой у нас на пути, ты же знаешь – зона «черная», здесь «наш ход», с «креста» (мед.часть) должна быть «зеленая», и на СУС и под «крышу» (бур, изолятор). Ты там на своем месте. Сиди на «шконке», молись, сколько твоей душе угодно. Мы все верующие, кто-то больше, кто-то меньше, кто-то, как ты, до фанатизма… По нашей жизни, знаешь как, взял в руки – назад хода нет". С этими словами Ерема берет в руки «гриф» от штанги, который я сразу приметил, как вошел, но не подумал, что зайдет так далеко.
«Выбирай Вован, что тебе переломать – руки или ноги». Я понял, что «им» нужно отправить меня на больницу, тогда они своего поставят в санчасть. Но ведь может и не рассчитать, если в голову попадет – все, конец. Я начал молиться про себя, не знаю, молился ли так еще когда-нибудь. Призывал Господа, вопил к Нему, Богородице, Амвросию, Оптинским святым.
Я знал, Ерема, взяв «гриф», заднюю включать не будет. Это не принято, тем более, в секции находилось еще человек пять из братвы, среди них был мой брат во Христе, сейчас, Царствие ему Небесное, его уже нет в живых. Потом, когда уже все закончилось, он мне рассказывал, что тоже молился так, как никогда. Просил Господа помочь мне. Потому – что знал, что меня решено переломать.
И тут мне пришло на ум сказать: "Ерема, а что ты лом в руки взял, что, кулаком слабо?" «Базара нет», – ставя «гриф» на «место», говорит Ерема – «вставай». Я поднялся, он замахнулся, моя голова автоматически уклонилась от удара, хотя он еще только готовился нанести его, потом несколько минут он смотрел на меня, с занесенной рукой. Я закрыл глаза. Слышу крик: «Не могу, не могу я, пошел вон отсюда!». Я на полусогнутых, как в тумане, добрался до медчасти, сдерживая дрожь, и закурил - впервые после того, как три с половиной года не брал в руки этой заразы.
Это сейчас я понимаю, что произошло явное чудо, Господь не попустил свершиться беззаконию. Вся братия была единомысленна в этом.
Потом, через долгое время, один сокамерник мой сказал: «Володь, тебя Бог защитил, с тобой решено было жестко поступить».