Изъяснение тайн. Книга 1

Об Адаме * О Моисее

2. Адам самым именем своим проображает Рождество Господа. Ибо на языке еврейском Адам – это то же, что по-гречески ge pyrra, а по-латыни «земля пламенная»¹, Писание же часто именует плоть человеческую землею. Каковая плоть, чрез Духа во Господе от Девы рожденная и в новый, чуждый ей образ перемененная, была соделана сообразною славе духовной², по слову Апостола: «Второй человек – от неба и Адам небесный»³, – так как перстный Адам есть образ Адама грядущего⁴. Поэтому и мы, заручившись поддержкою столь великого мужа, без опасения понимаем имя Адама в смысле некоего предуготовления будущего.

3. Далее повествуется, что, покуда Адам спит, из кости от ребер его рождается Ева. А за его пробуждением следует такое пророчество: «Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего], ...и будут [два] одна плоть» (Быт. 2:23–24). Здесь я не встречаю никаких затруднений, ибо Апостол, припомнив это пророчество, говорит: «Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви» (Ефес. 5, 32)⁵.

Однако мы читаем, что из Адама изъята была только кость; отчего же тогда сказано: «плоть от плоти моей»? Но ведь это могло быть сказано и применительно к настоящему положению дел, ибо, поскольку кость, взятая от ребер его, Тем Богом, для Которого все возможно, облечена была плотию в женское тело и поскольку кость, из плоти исторгнутая и сызнова в плоть облаченная, соделалась телом, то она есть как кость от кости, так и плоть от плоти.

Господь же в Евангелиях, когда иудеи искушали Его о том, дозволительно ли разводиться с женою, указует, что сие было сказано более о Нем Самом, нежели об Адаме, говоря: «Не читали ли вы, что Сотворивший в начале мужчину и женщину сотворил их и сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью?» (Матф. 19, 4). Ведь это следует сразу же за словами плоть от плоти моей. Стало быть, пророчество следует из того, что свершалось в Адаме. Ибо когда Господь, сотворивший мужчину и женщину, таковое изрек, – что сие кость от кости его и плоть от плоти его, – то этим через Адама Он Сам возвестил о том, что во всей полноте осуществилось во Адаме, но, не умаляя подлинности свершившегося, явил в нем и прообраз того, что свершалось в другом⁶.

Ведь коль скоро Слово сделалось плотию (См. Ин. 1, 14), а Церковь есть часть тела Христова, поятая от ребер Его⁷, и она через воду рождена, через кровь же оживлена (См. Ин. 19, 34), и опять, коль скоро плоть, в каковой рождено было предвечное Слово, то есть Сын Божий, через таинство пребывает и в нас, то здесь Он с непреложностию изъяснил, что в Адаме и Еве заключается образ Его Самого и Церкви, указуя, что после Его смертного сна последняя освящается приобщением тела Его⁸.

То же самое говорится и у Апостола: «Ибо не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление; впрочем спасется через рождение чад, если те пребудут в вере» (Ср. 1Тим. 2, 14). Итак, Церковь составлена от мытарей, грешников и язычников; и поскольку не согрешает лишь ее Второй, Небесный Адам, то сама эта грешница спасена будет через порождение чад, пребывающих в вере. Впрочем, это не следует понимать в том смысле, что будто бы женщина не была искуплена Господом от греха или что крещение для нее излишне, если будет она оправдана в основном ради заслуг своего потомства. Ибо даже и самое рождение чад не было бы для нее защитою, так как она может быть спасена, только если рожденные ею будут тверды в вере. И не знаю, справедливо ли было бы, если бы кто-то объявлялся виновным ради чужих грехов или невинным ради чужих заслуг.

4. Но, уверенно «соображая духовное с духовным» (1Кор. 2, 13), мы поймем, что Апостол здесь говорит прежде всего о том, что великую тайну, свершившуюся во Адаме и Еве, он относит уже ко Христу и Церкви. И нам так и подобает расценивать это, как сказанное в смысле духовном, хотя его слова в одинаковой мере должны быть отнесены к непосредственному предмету его поучения и к назиданию тех, кого он наставлял.

В самом деле, проповедуя в первом из посланий к Коринфянам сугубое милосердие Божие в отношении тех неверующих, кому предстоит освятиться через брак с верующими (1Кор. 7:12–15), он, вместе с тем, учил, что такое же освящение должно дароваться и через рождение верующих чад, так что, подобно тому, как союз с верующим супругом бывал благодетелен для неверующего, точно так же и рождение верующих чад могло помогать неверующим.

5. Кроме того, в Адамовом сне и в Евином облечении плотию нам подобает усматривать и таинственное предвозвещение сокровенной тайны Христа и Церкви, ибо здесь содержится обетование и образ воскресения плоти. В самом деле, при сотворении женщины берется уже не земля, и не персть обретает определенные очертания, и не от дыхания Божиего бездушное вещество обращается в душу живую⁹, но плоть нарастает на кости, и ей придается телесное совершенство, а за совершенством телесным приспевает и животворная сила духа.

Именно о таком порядке воскресения поведал Бог через пророка Иезекииля¹⁰, научая нас видеть в том, чему предстояло свершиться, могущество Своей силы. Ибо тут все собирается воедино: и плоть берется, и дух приспевает¹¹, и ничто из творений Его не пропадает втуне у Бога, у Которого для создания этого тела имелось то, чего прежде не было¹².

Сия же тайна, по слову Апостола, сокрыта от веков в Боге (См. Колос. 1:26; Ефес. 3:9): «чтоб и язычникам быть сонаследниками, составляющими одно тело, и сопричастниками обетования Его во Христе» (Ефес. 3:6), «Который властен, – как сказано у того же Апостола, – уничиженное тело наше преобразить так, что оно будет сообразно славному телу Его» (Фил. 3, 21).

Итак, восставший ото сна Своих Страстей Небесный Адам признаёт, с воскресением Церкви, Свою кость и Свою плоть, уже не из земли сотворенную и не от духновения оживленную, но нарастающую на кости и, через приспевание духа, из тела претворенную в тело. Ибо сущие во Христе воскреснут вослед Христу (Ср. 1Фес. 4:16), в Котором уже осуществилось воскресение всеобщей плоти, так как Он Сам рождается во плоти нашей с силою Бога, в каковой прежде века Он был рожден от Отца. А коль скоро иудей и эллин, скиф и варвар, раб и свободный, мужчина и женщина, все они едины суть во Христе (Ср. Колос. 3:11), и коль скоро нами признано, что плоть от плоти и что Церковь есть тело Христово, и тайна, сущая во Адаме и Еве, возвещает о Христе и Церкви, то, стало быть, во Адаме и Еве в начале времен уже свершилось то, что при скончании времен через Христа предуготовляется для Церкви¹³.

27. В повести о деяниях Моисея также удержан тот порядок проображения, который ведется еще от Адама. И достойно милосердия Божия то, что деяния всех Его праотцев отчасти подражали тому, чему предстояло осуществиться вполне во Господе нашем. Ибо все, что исполнилось в Нем Едином и чрез Него Единого, проображается через образы, времена, поколения от кого-то другого. И хотя подражание всех этих веков не могло досягать до того, что единственно в Нем обретает истинность, однако ничто в каждом из них или через каждого из них не свершалось без того, чтобы все, получившее затем завершение через Него или в Нем, не гласило о самом этом подражании в вершащихся ныне деяниях.

28. Хотя Моисей родился в то время, когда Фараон повелел умерщвлять всех новорожденных мужеского пола (Исх. 1, 16), однако он, уплыв на древе по воде¹⁴, остается в живых (Исх. 2:10), чтобы быть вождем для народа. Но разве в то время, когда Господь наш рожден был во человечестве, не такая же злоба и не тот же страх обуяли царя пред подобным нам человеком, какового Он, через таинство древа и воды, воспринял в Себя и для Себя, сбереженный для славы небесной и поставленный Царем над народами?

А потом сего Моисея подобрала дщерь Фараонова, совершавшая в реке омовение. Подоспевшая же сестра предложила кормилицу из евреек и затем привела мать, которая взяла его покормить и возвратила дочери Фараона, усыновившей найденное дитя.

29. Сопоставь же лица, сравни дела, обозри события, и в подражании теперешнего ты отыщешь истину последующего. Закон, олицетворяемый сестрой Моисеевой, следовал за Христом вплоть до таинства древа и воды. Во дщери же Фараоновой явлен образ язычников¹⁵, ибо хотя она и узрела в действительности всего лишь младенца, однако через последствия этого удержала пророческий смысл¹⁶.

Ибо Закон¹⁷ предоставил Синагогу, как кормилицу и матерь Младенцу, Церкви, словно Фараоновой дщери, и тем самым в свершавшемся соблюден был порядок духовного знаменования. Ведь по научению Закона одной подобало по плоти Христа вскормить, а другой надлежало Его воспринять.

Ставши взрослым, Моисей отыскивает своих братьев, удерживаемых в рабстве. А затем убивает господина их, египтянина, обижавшего одного из них, однако тот, за кого Моисей отомстил египтянину, выдал его властям (Исх. 2, 11–14). Но разве Христос, по достижении полного и совершенного возраста, не пришел к людям Своим, которые были Ему братья по плоти? Да, Он пришел «к погибшим овцам... Израиля» (Матф. 15, 24). И разве господствующего над ними диавола не поверг Он и не оборол¹⁸? Ибо никто не расхитит имения сильного, «если прежде не свяжет сильного» (См. Матф. 12, 29). Или разве никто из тех, за которых Он отомстил диаволу и которых освободил от рабства, не выдал Его властям? Так то, что со стороны Закона есть подражание, в Боге Благодати обретает свое завершение¹⁹.

30. На глазах у Моисея терновый куст воспламеняется, но не сгорает (Исх. 3, 2). То есть Церковь объемлется пламенем от преследований и гонений, воздвигаемых грешниками, по слову Апостола: "Мы притеснения сносим, нужду терпим, но мы не оставлены; мы низлагаемы, но не погибаем. Всегда носим в теле страсти Иисуса, чтобы и жизнь Иисуса Христа открылась в теле нашем» (2Кор. 4:8–10). Так пожары всех притеснений бушуют над нами, нимало не опаляя нас.

31. Далее во знамение веры полагается жезл, обращающийся в змею, и змея, обратно переменяющаяся в жезл (Исх. 4, 2–6). Однако это преображение совершается ради подкрепления веры, а не ради изменения естества. И поскольку жезл есть царская власть, а змея – прозвище диавола, то этим нас побуждают уверовать в Того, Кто, хотя Он и был Богом веков²⁰, почитался за Веельзевула, а после, прозванный и почитаемый Веельзевулом, через преображение Воскресения был признан Богом веков, каковым Он и был²¹.

Достоверность сего подкрепило, через уподобление, и следующее знамение, удовлетворяющее как грядущему, так и теперешнему. Ибо когда опущенная за пазуху рука стала белою, аки снег (Исх. 4:6–7), то сие означало, что нам, покоящимся в пазухе праотцев, то есть Авраама, Исаака и Иакова, предстоит сделаться просветленными, когда естество тела нашего будет принято в образ славы и чести²². Когда же убранная за пазуху рука вновь возвращается к своему прежнему состоянию, то сим указуется, что прообразованного в знамении в настоящем пока еще нет.

А когда, в третьем знамении, вода, почерпнутая из реки и пролитая на землю, делается кровью, к этим смыслам присоединяется еще и смысл Таинства, поскольку тем, которые омылись водою, предстоит приступить ко вкушению крови²³.

32. Величие дел, вершившихся при праотцах, – в том, что они так сопряжены с концами вещей, что между ними и тем, что впоследствии исполнилось о Господе, нет никакого расхождения, будь то в отношении места, времени или образа действия. Ибо в Нем упреждающее уподобление досягает до образца совершенной истины, и как бы изображение сличается с тем образом, которому оно подражает. Ведь при этом они обладают истинностью и сами по себе, так как они свершались в силу телесных причин, однако сама эта истинность человеческих деяний была подражанием делу божественному, и сие устроено было ради надлежащего назидания нашего упования и веры, ибо в делах божественных не обнаруживается ничего такого, чего нельзя было бы усмотреть, как бы загаданным наперед, в жизни, обычаях и поступках людей. Ведь хотя все вышесказанное с очевидностию показало, что деяния Моисея вплоть до исхода евреев из Египта соответствуют деяниям, свершившимся во Господе или чрез Господа, однако даже и тут духовное подражание переплетается с вещественною достоверностью.

33. В пустыне же народ томится жаждою, вода горька, поднимается ропот на вождя, является древо, и после того, как оно опущено в воду, та делается сладкою, и в сем усматривается и оправдание, и осуждение, и испытание (Исх. 15:22–26). А оттуда они приходят к двенадцати источникам вод и к семидесяти финиковым деревьям и подле вод располагаются станом (Исх. 15, 27).

Хотя подстрекательства строптивых совращают умы и хотя заблуждение неверных запирает их разумение засовом непослушания, но все же не могли они не признать истинность столь великого чуда. Ибо какую принудительную силу заключает в себе кусок дерева или какое содетельное начало содержит в себе безжизненная древесина²⁴, чтобы могла она устранить горечь, чтобы могла она возбудить сладость, чтобы могла она естество придавать или отнимать, когда то, от чего они отказывались с отвращением, не оказалось сладким на вкус? И хотя в происходившем тогда присутствовало содетельное начало Божественной силы, переменяющей естество с одного на другое, однако надо думать, что и дерево тут сослужило свою службу, так что изменения свойств воды не случилось бы без его содействия²⁵.

34. Но поскольку для Бога было возможно все, то тайну деяния Своего, до поры сберегаемую, приуготовляет Он в настоящем. В самом деле, у народа, обретавшегося в пустыне, вода была непригодною к употреблению, однако мы видим, что и сами народы зачастую выступают под именем вод, когда говорится: «Видели Тебя воды, и убоялись» (Пс. 76:17), и опять: «Восплещите руками, все воды»²⁶. А стало быть, либо сами воды, горькие по природе своей, либо же весь народ, обретающийся в пустыне и пока не имеющий достигнуть обетованной земли, горький из-за роптания своего, каковое происходит от непокорства, через таинство древа делается сладким. И он не только удаляется того, каким был, но даже и к лучшему, превышающему насущную потребность переменяется. Ведь и та не только горькою быть перестала, но и сладость приобрела. А значит, и в сей, теперешней, воде производит свое действие древо, и в народах, подразумеваемых под именем воды, оно оказывается полезно своею таинственною силою²⁷.

35. У того же Моисея показано, что на этом древе подвешена жизнь всех людей, когда он говорит: «Увидите жизнь вашу висящею пред взором очей ваших и ночью, и днем, и будете трепетать, и не будете уверены в жизни вашей» (Втор. 28, 66)²⁸. И оно у Иеремии подкладывается в пищу: «Они составляют замыслы против меня, говоря: положим ядовитое дерево в пищу его» (Иер. 11, 19)²⁹. Из этой материи был жезл, кудесников посрамляющий (Исх. 7, 10–13), Фараона устрашающий (Исх. 6, 8 и сл.), Египет казнями изнуряющий (Исх. 7, 19 и cл.), пучину разверзающий, море разливающий (Исх. 14, 21–29), источник исторгающий (Числ. 20, 11), горечь отнимающий и сладость внушающий (Исх. 15, 25)³⁰; ибо таинством оного умягчаются сердца неверных и от горечи грехов и нечестия обращаются ко сладости веры³¹. И дабы все в этом таинстве в сокровенных своих последствиях согласовывалось с тем, что происходило тогда, Писание прибавляет: "Там Бог положил народу оправдание и осуждение и там испытывал его» (Исх.15, 25). Хотя и употребляется слово там, однако это обозначение события, а не места. Ведь мы не видим, чтобы в том месте что-либо постановлялось к оправданию, осуждению или испытанию.

36. И напротив, в таинстве древа, на котором был подвешен Господь³² и на котором Он пригвоздил вместе с Собою все, что было враждебно человеческому спасению³³, есть и оправдание, поскольку праведный – от веры³⁴, и осуждение, поскольку «неверующий уже осужден» (Ин. 3, 18), и испытание, поскольку через «соблазн креста» (Гал. 5, 11) приходит спасение, ибо крест для погибающих есть юродство, а для верующих во спасение – сила Божия (См. 1Кор. 1, 18).

Итак, коль скоро позор креста есть испытание веры и коль скоро неверие есть причина осуждения, а вера есть награда оправдания, то по справедливости в таинстве древа, переменяющего воду от горечи к сладости, содержатся и оправдание, и осуждение, и испытание.

37. «И пришли в Елим; там было двенадцать источников воды и семьдесят финиковых дерев, и расположились там станом при водах» (Исх. 15, 27). Стало быть, в происходящих событиях осуществляется духовное предустановление: ведь из Мерры, места горечи³⁵, они переходят в Елим, где двенадцать источников водных и семьдесят финиковых дерев. После познания таинства древа требуется обрести место для стана апостольской веры и евангельской проповеди, где семьдесят проповедников³⁶ осеняют во времени и где двенадцать апостолов произливаются в вечность. А поскольку те семьдесят, избранные для проповеди Евангелия, впоследствии оказались неверными, так как они все же предали плод веры покорившимся им духам нечистым³⁷, между тем как апостолы твердо стояли в проповеди веры, то хотя о семидесяти деревьях и было упомянуто рядом с двенадцатию источниками, однако, как уверяет Писание, упокоение обретается единственно в стане, расположенном подле вод.

38. А сколь великий и какой совершенный образ духовного заключается в мясе перепелином и в снеди манны! Народ, который был выведен из Египта, ропщет на вождей: он тоскует по мясу, питаться которым привык в Египте. Под вечер налетает стая перепелов и накрывает собою стан; и люди едят их мясо. А поутру найдена манна. Каждому, без различия пола и возраста, назначается одинаковая мера ее: у собирающего больше не бывает излишка, а у запасающего меньше не бывает недостатка. В той же, что превышала меру необходимого, заводились черви. А что оставалось от манны, собранной в стане, то истаивало под палящим солнцем. На шестой же день ее насыпается вдвое, однако она не портится, а на седьмой день (Исх. 16:25)³⁸ манна не посылается, хотя некоторые из народа все-таки тщетно ожидали ее. А в конце один гомор, то есть доля, назначенная одному человеку, помещается в золотой сосуд и сохраняется во свидетельство для будущих поколений.

39. И здесь надлежит усмотреть, что манна дается для испытания: через соблюдение меры ее каждому предстоит быть испытанным на то, способен ли он к исполнению заповедей Божиих. Ибо так и было написано: «И сказал Господь Моисею: вот, Я одождю вам хлеб с неба, и пусть народ выходит и собирает ежедневно, сколько нужно на день, чтобы Мне испытать его, будет ли он поступать по закону Моему, или нет» (Исх. 16, 4). О мясе же было сказано так: «Вечером будете есть мясо, а поутру насытитесь хлебом» (Исх. 16, 12).

Мясо знаменует вечернюю трапезу, манна же – насыщение утреннее. А значит, под мясом подразумевается то, что народ, обретающийся в пустыне, удерживает тяга к привычному, ибо он алчет египетского мяса³⁹. Каковое он вечером и получает, неверный, стало быть, Богу и нетерпеливый в отношении обетовании Его вплоть до скончания века, знаменуемого вечернею трапезою, и привыкший к мирским вожделениям, которые часто олицетворяются через Египет. И, наконец, народ получил это мясо лишь единожды, дабы чрез это нам было указано, что оно даровано было не для удовлетворения насущной потребности, но во знамение прообразовательное.

Что же до манны, то под ней подразумевается испытание. Ибо через нее люди испытываются на то, будут ли они покорствовать Богу, то есть будут ли они достойны вкусить истинного хлеба с Небес, и о смысле этого испытания надлежит дознаться из нижеследующего.

40. Ее обретают утром, а это время небесной трапезы в день Воскресения Господа⁴⁰. Всякому полу и возрасту назначается одно и то же, что противоречит человеческому естеству, ибо каким же образом младенцу и мужу может быть потребно одно и то же количество пищи? Однако с точки зрения духовного прообразования это весьма уместно, чтобы все равномерно наделялись небесною пищею, сила которой не зависит от различия частей, – ведь мы обращаемся к тем, кому ведомо Таинство⁴¹, – так что никто не имеет излишка от больших частей или недостатка от меньших, и, стало быть, все в равной мере бывают насыщены тем, что было воспринято ими разделенным на части⁴².

Под тем же, что в собранном сверх меры и поутру остававшемся в избытке заводились и червь, и смрад, недвусмысленно подразумевается, что для тех, кто, сверх небесного дара и сверх духовного учения, собирал излишнее, все сие бывает смрадным для мысли, то есть испорченным через отвращение от истины, и кишащим демонскими пороками, то есть терзаемым червями, и сему, когда солнце его опалит, то есть Христос, Который и есть Солнце праведности, подвергнет суду (Ср. Малах. 4, 1), предстоит истаять.

41. В двойном же количестве манны, собираемом в день шестой ради отдохновения в день седьмой, заключено назидание к тому, чтобы заранее приготовить запасы духовных дел, дабы, когда упокоишься, воспользоваться запасенными благами.

Далее, то, что остается после шестого дня, не подвержено порче, хотя то, что оказывается превышающим меру в прочие дни, воссмердевает. Так и в том, что выходит из меры предписанного, заведомо предполагается порча. На протяжении же нашего века нам надлежит уготовать трудами то, чем мы могли бы воспользоваться в упокоении⁴³. И продолжительность сего шестого тысячелетия есть то, что под именем дня шестого подразумевает пророк, глаголя: «Ибо пред очами Господа тысяча лет, как единый день" (Пс. 89, 5). А значит, в день седьмой, то есть в день покоя Господня⁴⁴, вкушал народ пищу, которую припас накануне, и люди, которым в день седьмой предстояло не найти того, чем они могли бы насытиться, – поскольку многие тогда вышли в поле, но ничего не нашли, – питались тем, что они заготовили, то есть и мы по скончании времен уже не сможем найти ничего, чем мы могли бы воспользоваться в нашем упокоении, кроме того, что нами было заранее приготовлено и припасено.

42. Наконец, им заповедуется, чтобы один гомор манны в златом сосуде они сберегали для будущих поколений в присутствии Господа⁴⁵. Однако где сей сосуд и где схороненная тогда манна теперь, после стольких пленении, которым подвергся народ? После двукратного разрушения града и храма не осталось того, что в нем сохранялось. И что же? Не означает ли это, что мы полагаем, будто Богу неведомо было, что манна не могла быть сохранена для потомков? Нет, ибо надобно думать, что Он, Который провидит и самые отдаленные намерения людей, не пребывал в неведении относительно этого, но в образе златого сосуда и манны, сберегаемой в присутствии Бога для будущих поколений, явил, что тот, кому предстояло сохранять вмещенную телом его, словно сосудом златым, манну, будет вечен и драгоценен для Бога, взирающего на безупречное сбережение сей воспринятой нами духовной пищи.