протоиерей Алексий Потокин

Об одной заповеди Христа

Источник

Я есть путь…(Ин.14:6)

 

Отвергнись себя… иди за Мною (Мф.16:24)

Восприятию Евангельского Откровения, прозвучавшему как вызов из Вечности, как новый неслыханный зов Небес, сопротивляется не только мысль, погрязшая в земной суете, но и сам строй, образ мышления нас, оглашенных. Воюют с ним наши привычки в предпочтениях (иерархии ценностей), навыки действий и чувств, согласные с символом веры падшего человека – устойчивого свода внутренних убеждений, реально принятых нами (например таких: Бог не все продумал; Бог часто меня не слышит; есть люди плохие для меня, есть люди хорошие для меня; все относительно; если чистого, святого много и оно будет долго длиться – это меня замучает; много было и есть в истории человечества и частных судеб лишнего, ненужного, вредного; и тому подобное).Так же незримо противостоят этому Гласу наши ветхие правила слышания, при которых иное, исходящее от другого, немедленно интерпретируется (переосмысливается) по-своему, желая подчинить его своим представлениям и похотениям. Так, мы, лишенные свободы, даваемой любовью, а потому подчиняющие свою деятельность правилам и ограничениям человеческого общества, и заповеди Христа часто воспринимаем как некие указания, данные нам, как предупреждения и как некие условия хорошего поведения, за которое человеку будет награда.

Среди самих заповедей вычленяются важнейшие и второстепенные, как бы вспомогательные, которые призваны объяснить и дополнить главные установки благого Учителя. Это свойственно не только бытовой вере христиан, в которой многие откровения Христа вовсе не помнятся и не понимаются (считаясь, на глубине души, вовсе необязательными и незначительными), но и различным толкованиям Священного Писания Нового Завета духовными писателями позднейших и ранних веков.

Еще одна путаница в осмыслении свидетельства Христа о Царствии Небесном вызвана смешением места и значения заповедей Ветхого и Нового Завета. Кроме рассказа-откровения той новой жизни, которую Он принес свыше, Христос раскрывал алчущим правды смысл предсказаний-откровений, данных праотцам и пророкам (полностью этот смысл писаний открылся ученикам только после изъяснения-проповеди Воскресшего Христа), указывая прежде всего на духовную сторону Ветхого Закона, которая часто сохранялась и действовала вопреки внешнему обряду. Этот Закон, данный Моисею и пророкам – свят (духовен), но им вошла смерть в жизнь верующих, поскольку он недоступен для полного и совершенного исполнения душой и телом, сердцем и чувством.

Ветхий закон – это предтеча жизни с Богом, Который звал (призывал) услышать, возжелать Его и указывал пути и обстоятельства-условия встречи с Ним при Его пришествии-снисхождении. Вместе с вочеловечиванием Христа на земле явился закон жизни будущего века – закон любви, которым бытийствует Сама Троица. Этот, ожидаемый Ветхим Заветом для погибающих (сидящих в тени смерти) людей Новый Завет, то есть новая родившаяся в Вифлееме Иудейском невиданная до Рождества Христова невидимая, нечаянная («на сердце не приходило»), непредставимая жизнь, которой полны и переполнены Отец, Сын и Святой Дух. Сын Человеческий делился с людьми исповедью этой жизни в притчах и поучениях-заповедях, но главной, первой и последней исповедью были Его дела-поступки и их плоды. Заповеди Христа – это Он Сам. И вне Его заповедей – Его нет: «Кто любит Меня, заповеди Мои соблюдет».

Христос бытийствует Своими заповедями, о которых рассказывает, уже совершив и совершая, и именно поэтому Его слово исполнено силы и благодати, то есть оно свидетельство того, что есть, а не так, как у книжников и фарисеев – слова не из жизни, а из рукописаний и идеологии.

Жизнь человека по новому закону – это причастность к Вечности, это желание-пребывание в благодатной взаимности с другим до радостного ведения и исполнения чужой воли, то есть в брачном пире Царствия Небесного. Поэтому сколь ни высок и невозможен для выполнения ветхий закон, как, например, его заповедь о любви к ближнему как к самому себе, – он абсолютно недостаточен для Жизни Царствия Небесного и будет упразднен. Христос живет иначе – Он полагает свою душу за врагов Своих, отказываясь от Себя до конца, до смерти – и тем приобретает, спасает нас, злодеев, припудренных мертвецов.

Итак, каждая заповедь Христа с определенной стороны (доступной для нашего понимания) раскрывает Его способ пребывания с нами в наших земных условиях, объясняет, каким образом проявляется Его любовь к нам. Он нам предлагает быть тем, Кем является Он Сам. На небе это множество заповедей представляет из себя лишь одну простую и всеобъемлющую заповедь – закон, по которому различные Лица становятся Единицей, – любовь к другому до забвения себя.

Тут, у нас, эта заповедь, встречаясь с причудливой, многообразной сложностью падшей, гибнущей людской природы, проповедуется с учетом ограниченных возможностей восприятия распадающихся частей, остатков когда-то единого целого тела – их состояний, каждого человека в данную минуту («льна курящегося не угасит и трости надломленной не сломает»). Специально оговаривается «бессознательное» состояние грешника, полностью закрытого от проникновения чужих слов, подобно тому семени, которое не сразу прорастает: «….потом уразумеете то что Я вам сказал, сделал"…

Слово Иисуса ищет в нас живую клеточку души, которая могла бы обрадоваться – узнать иной закон, забытый, осмеянный, вытесняемый его эгоистической противоположностью, господствующей в нас.

Вот примеры Его молитвенных обращений к нам, заблудшим; в нашей жадной расчетливости Его «любите» – это «пусть твоя левая рука не знает, что дает правая». В нашей предательской изворотливости Его «любите» – это «пусть твое слово будет да-да и нет-нет…». В нашей самодовольной замкнутости Его «любите» – это прислушаться к воле другого. В нашей алчной торопливой забывчивости Его «любите» – это будь благодарен. В нашем бесцельном, бессмысленном, зияющем пустотой существовании Его «любите» – это ищи сокровище (поданное навсегда, не иллюзорно-мечтательное). В нашем самовластно-горделивом царствовании над другими Его «любите» – это забудь про себя, пусть в твоем сердце живёт только другой, служи ему.

Божие в людях преломляется различными цветами, но Отец всех этих красок один – Небесный Свет. Так что, внимательно разглядывая в отдельности каждый цветной лучик, можно увидеть, собрав их воедино, Первоисточник в его полноте. Подобно и заповеди Христа истинно могут быть исполнены только все вместе – так, как собственно, в жизни Самого Христа: в каждый момент Своего земного пути Он исполнял все заповеди, «ибо у Бога не остается бессильным никакое слово» (Лк.1:37), хотя ярче, заметнее других в данный момент сияла какая-нибудь одна. В свою очередь, одна единственная заповедь как семя носит в себе все остальные; и если поступку-семени дать добрую почву, дать свободно расти, мы увидим цвет и плодоношение всех до времени сокрытых слов, явленную полноту жизни. Поэтому и сказано, что исполнивший одну малейшую заповедь становится сообщником всего Царства.

Можно сказать, что каждая заповедь Христа настолько важна и необходима, что главной является любая из них, доступная человеку, пусть даже не для исполнения, а для желания исполнить или даже для сокрушения о том, что не можешь ее исполнить – даже в таком зачаточном виде ее исполнение (предысполнение) будет достаточным, чтобы родить Новую Жизнь. Важно соприкоснуться с заповедью желанием, согласием, любым местом в душе, сердце, совести, помнящим и способным к бытию.

Какая заповедь коснется данного человека – тайна. Бог Всеведущий всеми силами ищет Свою заблудшую овцу, то есть ищет, как, где и чем человек способен услышать и откликнуться на Его Жизнь – блаженство – милость – любовь. Уже удивительно и чудесно, что мы можем не работать, не биться за свое спасение, а хотя бы только помогать Ему искать нас. Приникая, вглядываясь в Христа, например, даже при формальном исполнении правил, читая, перечитывая, вдумываясь в Его слова, пока какое-нибудь не ударит нас в сердце, мы можем посодействовать открытию себя для встречи с Ним. Вот одно из первейших возможных совместных дел Христа и человека – вместе искать меня как способного на взаимность среди пустыни мертвой себялюбивой жизни.

Дети, больные аутизмом, то есть непроницаемостью для другого, – зримый пример нашего духовного аутизма или, как говорит один богослов – непромокаемости. Убедиться, что влага жизни – слово другого – не проникает через мою кожу эгоизма, но не испугаться этого, не обидеться на судьбу, а пожелать исцеления – это уже исполнение одной первой-последней заповеди Христа.

Таким образом, бессилие человека не безнадежно для Того, Кто воскрешает мертвых для любви к другим, только бы оно (бессилие) было высказано не себе – в отчаянии, как приговор, а Ему – в надежде. Между прочим, если последнее осуществится, человек обязательно вскоре услышит и затем исполнит заповедь Христа: «Встань и ходи».

Цельность жизни Царствия Небесного может быть еще одним подспорьем в понимании Его законов; так все заповеди помогают до конца раскрыть одну, а одна дополняет (делает полными, совершенными) все остальные. Создает общность этих заповедей не способ мышления или выверенный план, а единый дух, собирая богатство смыслов всех притч и слов в простоту и гармонию «единого на потребу». У Христа не было и нет вспомогательных или промежуточных заповедей. Так, для бессильных и лентяев удобно выполнять самую маленькую и легкую заповедь, а все труднейшие и величайшие заповеди окажутся «нечаянно» (незаметно, сами собой) исполненными (сравни с притчей о нерадивых наемниках (Мф.18:23)).

Попробуем отнестись со вниманием к незнакомой нам таинственной небесной жизни, которую открывает, возвращает, обещает Сын, исполняющий волю Отца. Через Его образ, через Его слово, которое мы, слыша, не слышим, так как Царствие, которое в нас есть, – спит, (а подобное воспринимается подобным). Будем терпеливо ожидать суда милости над собой, способного, превосходя законы справедливости, возродить, пробудить к жизни душу.

«Итак, кто… одну из заповедей сих малейших… сотворит и научит, тот великим наречется в Царстве Небесном» (Мф. 5:19).

В Нагорной проповеди, обращенной к скорченным, уткнувшимся в землю и ее законы, погибающим детям Израиля, Христос зовет их восклониться своими желаниями и узреть Небесное Царствие, в котором граждане естественно, доброй волей исполняют в своих взаимных отношениях такую заповедь: «И кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два» (Мф.5:41).

Прежде чем ознакомиться с мыслями наших собеседников (например, читателей Евангелия) по взаимно интересующей нас теме, какая бы она ни была – простая или сложная, – всегда полезно прежде вспомнить или сформулировать свою точку зрения (вернее – жизненную позицию) относительно обсуждаемого предмета. Даже ошибочное или мелкое, поверхностное мнение, мужественно заявленное совестью как свое в результате обмена мыслями-сокровищами со своими искренними, – способно принести добрый плод, хотя бы как раскаяние в своей ограниченности, глупости – тем самым освободив, расчистив от этой ограниченности площадку-область внутреннего пространства для строительства крепкого правдой внутреннего дома-мировоззрения. Напротив, малодушное, аморфно-бесформенное любопытство-безразличие в познании мнения другого заполнит внутреннюю обитель скукой, пустотой, отталкивающей все живое (именно воровская дочь-пустота крадет чужое пространство, предназначенное для святыни, заполняя святое место собой. Первозданный мир весь был наполнен бытием – воровство-измена внесли в него смертельную пустоту).

Задумаемся даже на продолжительное время над предложенным жизненным даром Христа, хранящимся в этой заповеди, если он понравится -обеспокоит нас. Припомним, что прежде, чем ответить на обращенный к Нему вопрос, Христос часто спрашивал: «Что ты сам можешь сказать об этом?» И беседа продолжалась только в том случае, если человек не лукавил, не прятал собственного мнения, а иначе слышали от Него: «И я вам не скажу».

Авторы толкований на Евангелие от Матфея раскрывают заповедь о готовности ко второму поприщу как некий призыв к совершенствованию, некоему умножению, собиранию в терпении сил на добрые дела. Это относится к учителям ранней Церкви и современным авторам, пытающимся соединить мысли святых отцов и современных проповедников Церкви. Например, Иоанн Златоуст в своем толковании проводит аналогию с заповедью, предшествующей ей: «И кто захочет… взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду» (Мф.5:40). Именно из этого сравнения он выводит их общий смысл – пробуждение, побуждение христианина к возрастанию в добродетелях, таких как великодушие и терпение притеснений. У Феофилакта, арх. Болгарского: «Что я говорю о рубашке и верхней одежде»? говорит Господь: «и самое тело свое отдай тому, кто насильно тащит тебя, и сделай более, чем он желает». «Толковая Библия» А. П. Лопухина (Петербург 1911 г.) и вовсе говорит, что: «Смысл стиха понятен и не требует объяснения», а «Числа «одно» и дальнейшее «два» не следует считать определенными».

Гладков в своем толковании (стр.225) считает, что слова Христа показывают «только примеры исполнения заповеди «благо творите ненавидящим вас»; то есть за ненависть, за зло, причиненное тебе, не мсти, но и не бездействуй, а воздавай за зло добром, сопротивляйся злу, но только не его оружием; примеры же нельзя возводить в степень заповеди; к тому же, примерами этими не исчерпываются все способы противления злу добром. Один из современных переводов Библии так воспроизводит Евангельский текст: «И понуждающему идти с тобой милю, иди с ним две». Отметим, что в данном переводе даже утрачивается общепринятый смысл поприща, как некоего дела или делания, а не только отмеренного шагами расстояния. Видимо, для усиления буквального одностороннего восприятия в сноске указываются понятные, привычные единицы измерения: 1 миля­1,6 км.

Укажем, что русская разговорная и литературная речь удержала именно расширенный смысл употребленных в евангельских притчах древней меры денег – таланта, как способности человека, – и длины – поприща, как рода деятельности. То есть даже не узкий круг богословов, но весь крещеный мир понимал, что за бытовыми, обиходными понятиями в учениях Христа скрывался духовный смысл. Так, например, человек призван умножать не только врученное ему материальное достояние, но и любое другое – ум, память, доброту, творческие способности, работоспособность, умение дружить, служить, доверять, радоваться. Кроме того, видимо, для ограничения круга возможных ситуаций, включенных в данную заповедь, в примечаниях указывают на юридическую норму того времени, существовавшую в Палестине, по которой местные жители обязаны были по требованию римских воинов-курьеров помогать нести их груз на расстояние одной мили, которую римляне иногда, пользуясь силой, бессовестно удваивали. Тут тоже в первую очередь предлагается смысл, заключающийся в смиренном понуждении себя без злобы на удовлетворение требований всякого насилия и даже с видимой благодарностью за понесенные несправедливости и скорби.

Мы отмечали, что слова Христа кроме буквального значения – а именно к нему сводятся известные толкования этой заповеди, – имеют в себе универсальную силу действия во всех возможных жизненных ситуациях и по отношению ко всем, без исключения, людям разных эпох и слоев. Помимо этих упрощенных и поверхностных разъяснений, которые без усилий доступны для понимания даже падшим людям с нечистым сердцем (а последнее означает, в принципе, признание возможности выполнения Евангельской заповеди грешниками), поищем смысл слов Христа, при исполнении которых преодолевалась бы разобщенность людей, разделенных в том числе временем и пространством, талантами и трудолюбием. Отметим к тому же, что падший ум упорно ищет, как приспособить Евангелие к ограниченным возможностям уязвленного жалом смерти верующего, как снизить, умалить слово Христа, чтобы небесную жизнь можно было подменить земными добродетелями. И если он добивается своего, убеждая своего господина, что он праведен, является хранителем традиций и благочестия, Христос и Его Царство уходят из жизни этого человека. «Многие скажут Мне в тот день: Господи! Господи! Не от Твоего ли имени мы пророчествовали? (то есть опираясь в том числе на Твои слова – прим.) и не Твоим ли именем бесов изгоняли? И не Твоим ли именем многие чудеса творили? И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас; отойдите от Меня, делающие беззаконие» (Мф.7:22–23).

Лицемерие, лукавство очень часто прячутся от людей под маской обыденности, банальности. Так и представление о заповедях и притчах Христа, как о самих собой разумеющихся нравственных установках, ясных, доступных, понятных для помраченного разума грешников, сродни расхожим приемам в точных науках. Например, в математике, где за высказываниями «легко доказать», «очевидно», «нетрудно заметить» часто прячутся глобальные, сложные для обоснования, не решенные до конца основополагающие проблемы.

Возвращаясь к Священному Писанию и его заповедям, можно сказать, что когда сердце чисто, горячо, чутко (то есть любит), заповеди Христа представляются простыми, доступными, ясными, естественными. И наоборот, когда сердце другое (а оно другое почти всегда), понимающее только себя, подозрительное, унылое, скучно-холодное, то слова Христа кажутся либо соблазном, насмешкой, безумием, путаницей, противоречием чистому разуму, либо перевертышем-противоположностью этому суду, примитивной нормой общедоступной религии, расхожей бытовой догмой учительствующего морализатора.

Не грешники, явные и очевидные для всех (такие как блудница или разбойник), противостояли Христу: Он подвергался притеснениям и вражде при встрече с теми, кто думал, что бережет и дарит добро. Вера в отеческие земные ценности боролась с верой в ценности небесные, но должна была бы покаянно преклониться перед Христом, согласившись и задумавшись над Его словами: «Светильник тела есть око; итак, если око твое будет чисто, то и все тело твое будет светло; а если оно будет худо, то и тело твое будет темно. Итак, смотри: свет, который в тебе, не есть ли тьма?» (Лк.11:34–35). Его мир – это мир иных, невидимых (а когда видимых – тогда осмеянных) ценностей сердца и смиренных смыслов, как Он свидетельствовал фарисеям: «вы выказываете себя праведниками пред людьми, но Бог знает сердца ваши, ибо что высоко у людей, то мерзость пред Богом» (Лк.16:15).

Осознанная слепота на небесный свет как понимание отсутствия сердечных очей лечилась бы простым прикосновением к Христу, а слепота, вызванная изменой сердца, которое думает, что видит Небесное, но видит как презренное, безумное, и имеет свою плотскую мудрость – лукавое зрение превозносится им и само хочет лечить невежд, – это слепота, воинствующая не на жизнь, а на смерть, утверждающая себя изгнанием возможных соперников не только из собственного дома, но и из храма.

Так что же неведомое-невидимое нашему сердцу из Своей жизни с Отцом и Духом хочет открыть нам в этой заповеди Христос? Одним из качеств Царствия Небесного и его составляющих лиц является целостность, поэтому Христос, возрождая, исцеляя грешников для жизни в этом Царстве, повелительно (как Царь) благословлял: «Будь цел». Такая целостность Божьего человека – всеобъемлющее понятие, включающее в себя не только первозданное здравие и полноту всех телесных возможностей, но, прежде всего, его полноту духовную, не только личных способностей-талантов души, но и неизбывную связанность с Богом и всеми людьми. Только так: «все Мое – ваше, все ваше – Мое». По этой заповеди, будучи целым со всеми без исключения мы можем уподобиться совершенству и блаженству Отца Небесного.

Если человек обрел возможность видеть духовными очами, объяснений больше не нужно. Если же пока у человека верховным, главенствующим является око ума, то вместе с испытанием, проверкой им целостности жизни по всем ее мыслимым аспектам деятельности-творчества человека должна быть включено испытание ее целостности во времени, то есть на постоянство – как противоположность изменчивости погибающего.

Попробуем с такой меркой подойти к заповеди о поприщах. Итак, каким образом можно ответить взаимностью на просьбу идти с кем-либо поприще? (Ниже подробнее обсудим, почему грешником просьба Бога будет восприниматься как принуждение: так верующим кажется, что Бог нас заставляет, лишая свободы; падшему добро тяжело). Само предложение поприща в нашей повседневности может касаться частности: совместного труда, совместной радости, совместного понимания, общей шутки, отдыха, трапезы… Позвать могут на самую малую близость, совместное усилие, которое требует чуть-чуть: разделить – соединить труд общего передвижения по коридору или тропинке, а заповедь Христа нам предлагает в нашем ответе быть готовыми к единению с понуждающим во всем многообразии земной жизни. Любое преткновение, остановка – это измена, окончание пути – смерть.

Сообразуясь с примерами отношения к нам Спасителя, заповедь о поприщах можно объяснить так: если тебе пришлось хотя бы на мгновение встретиться в труде с кем-либо, обратившимся к тебе, будь готов разделить с ним, то есть отдать во взаимность всего себя и всю свою жизнь без утайки.

Против этой заповеди запротестовал уже первый человек Адам, захотевший иметь в Эдеме хоть маленькое удовольствие, но свое, без Бога. Он освободил в себе крошечный уголок (не всю душу – чуть-чуть) в данное время и в данном месте от воли другого – и их пути разошлись, не стало общей жизни, общего пути. Адам выбрал собственную индивидуальную стезю. И вслед за этим шагом за ним захлопнулись ворота взаимности с другими.

Охватывая взглядом совести великое множество людей, можно признаться, что с подавляющим большинством из них не хочется (на самом деле страшно и отвратительно) иметь хоть частичку общей жизни. Так, между прочим, в суете дней можно выдержать краткий совместный перекур, а дальше – из сердца вон и поминай, как звали. Единственный выход из уз такого братства – честно признать свое сердце неспособным к этой заповеди, а себя – враждующим, бунтующим против таких законов, оттого что мы наполнены страстным требованием выполнения иной – противоположной, тайной заповеди, принятой нами для достижения счастья: «Да будет воля моя!» (то есть подчинение других для обслуживания себя).

Можно признаться Христу: «Я мертв для Твоей заповеди, она мой мучитель: «Спаси, Иисусе!» Если серьезно и твердо принять к исполнению слова Сына Божьего, то без Его всеобъемлющего всесилия воплощение в жизнь этой заповеди невозможно-неосуществимо. Осознание недоступности такого бытия, с одной стороны, будет одним из свидетельств подлинности смысла, подлинности образа действия по этой заповеди, но с другой стороны, не убьет, не раздавит своей тяжестью, а поможет испытать блаженство нищеты, обратившейся, вставшей за подаянием ее Отцом как насущного хлеба. Для того чтобы так просто, безыскусно попросить у другого, необходимо преодолеть всю мощь своего лукавства, угождающего плотскому человеку и требующего забыть и не вспоминать, что Сын Человеческий готов и уже заплатил за мой грех.

Но и этим не исчерпывается вся полнота заповеди о совместном поприще. Есть богатство проявлений пути-жизни, которые могут ускользать от подслеповатых очей больной совести, однако, кроме того, есть еще одна необходимая характеристика, возводящая исполнение заповеди в подлинную жизнь, – это стояние, пребывание в добре, то есть верность и преданность данному деланию (к сожалению, недостижимая для нас, из-за необходимости доброхотности при совершении – потому как подневольная, с понуждением, борьбой – проще). Уклонение желания, уклонение внимания от постоянства – это уже начало греха-измены, нарушения взаимности. Не только воплотить-выполнить, но и проверить свою честность временем трудно, а Вечностью – без освящения свыше невозможно нам, расслабленным, имеющим великую привычку все приспосабливать – выглаживать под свои хотения-возможности. Это привычка оправдания себя и в мыслях, и в чувствах (например, стыдно, невозможно, причислить себя к покойникам, не умеющими любить, хочется казаться самому себе живым, любящим).

Есть область жизни будущего века, о которой мы просим, чтобы она стала доступна нам и мы могли бы туда попасть – сами при этом пока там не были, но веруем, предчувствуем своим сокровенным человеком, что постоянство в ней так же естественно, как изменчивость на земле. Благодаря природе, существу души, которую нам и надо отыскать и раскрыть («Царствие Небесное внутрь вас есть». Это карта острова сокровищ для искателей Истины), мы, узнавая ее, можем предвкусить завтрашний восьмой день (здесь исток надежды – ожидание того, чего пока не имеем). Узнавание-обретение своей души дает возможность, заглянув в нее, проверить совестью истинность прохождения с Богом или ближним, позвавшим нас, второго поприща, наличием желания пребывать с Ним нераздельно в Вечности. Желать соединения с кем-либо не только на земной срок, а в Вечности при моем теперешнем болезненном грешно-нетерпеливом состоянии просто невыносимо до такой степени, что невозможно представить, как это вообще возможно. Однако есть, по свидетельству памяти, далекий островок моего детства, находясь в котором невозможно представить противоположное – как счастливо жить, если придется утратить рано или поздно отца или мать. Крушение или возможность крушения слова «навсегда» для дорогого близкого, который в тебе, и потому ты без него не можешь, – первая и главная трагедия беспечного детства. Чистая душа не мыслила, как можно иначе, чем «навсегда», а теперь, приобщившись яду гордости, не может вспомнить, как это – «навсегда». Не может ощутить, как это: пусть не иметь в себе, а хотя бы только желать его – надеяться обрести в будущем.

Тьма внешняя – без других – вот в итоге удел-плод моего выбора. Поистине, удивительна, чудна жизнь Бога, у Которого каждое слово – навсегда, любая милость – навсегда, забота о каждом, вплоть до Собственной смерти, – навсегда. Итак, второе поприще – это вхождение в Царствие Небесное. Признание, что правдивы только те отношения, которые исполняют, хранят этот закон Христов, а потому только они существуют-бытийствуют, – это уже духовный выбор человека, страшный суд, который мы можем совершить не потом, а сегодня над собой. Этот суд – не безнадежный приговор осуждения, а отпускающий преступника-мертвеца на волю-жизнь, признанием (допущением до своей души) прощающего, спасающего, животворящего Бога.

Для совести бывает полезно продумать заповедь не только для личного исполнения, но и с противоположной стороны: когда сам понуждаю к ней другого (человека или Бога), не отказавшего мне. Что будет чувствовать мой ближний, если его обяжут терпеть меня целую Вечность? Кого я смогу не замучить в непрерывном общении, пусть не великими злодействами, но постоянным своим несовершенством, однообразием, тупостью, двусмысленностью и пустотой многих добрых привычек, выявленных тихим светом Истины?

Примером такого обнажения правды может служить рассказ Анри Барбюса о двух беспредельно влюбленных, как они думали, друг в друга молодых людях, пойманных румынскими полицейскими и в наказание связанных накрепко между собой. После определенного срока навязанного тесного общения, в котором нельзя было отдохнуть друг от друга, они, так безумно любившие, разошлись, чтобы никогда не видеться. Этот пример может помочь нам понять, что, если нас не изменить (преобразить) в Вечности, мы будем невыносимы. А значит – и в нашем земном поприще, если оно только будет серьезным и честным, открытым для того, чтобы быть с нами, нас надо терпеть: никакая мы не награда и не подарок для других. Традиция народа удержала в себе память о том, что после любого отрезочка совместного пути (беседы, встречи, торжества, в результате которых на душе было отрадно) люди, расставаясь, говорили друг другу «прощай». Когда-то всем было очевидно, что хорошее между нами бывает обязательно через преодоление несовершенства своего и ближнего, а если иначе – значит, все совершенно искренне лицемерят.

Помощью в научении заповедям Христа, может стать Его видимая жизнь и Его слова – свидетельства о Себе Самом. Оговоримся сразу, что исполнить заповедь истинно, как Сам Христос, нам, по крайней мере здесь, никогда не удастся, но пример Его дел может быть звездой, которая ведет нас к осуществлению бытия в конце первого поприща. Без этой звезды – образа полноты и совершенства – мы сами рискуем стать «звездами» (не такими, как «неции человецы»), которые имеют мнение, что сумели худо-бедно, но лучше, чем невежественный народ, выполнить указанное Учителем. Однажды в ответ на вопрос Фомы: «Господи, не знаем, куда идешь; и как можем знать путь?», – Иисус сказал: «Я есмь путь и истина и жизнь! Никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14:5–6). Иисус называет Себя путем, причем, это такой путь, что в нем содержится и истина, и жизнь. Он единственный путь среди нас, потому что никто, кроме Него, не может сохранить единство с человеком-грешником, разрушающим это единство.

Он может это, потому что всегда прощает нас и может вновь творить нас, воссоздавая в чистоте сердце предателя. Он остается с нами, когда мы болеем (любыми болезнями, любыми грехами) и когда умираем, в том числе от своих грехов. Он единственный истинно, нераздельно соединяется с каждым, и только это единство сохраняет в нас возможность подлинной жизни. Настоящая смерть – не в отказе тела продолжать физиологическое функционирование, а в одиночестве, которое мы достигаем вожделенным грехом. Плод греха – одиночество, смерть. Плод снисхождения Иисуса – всегда быть со мной (даже когда я Ему главный враг). И это – жизнь (если я признаю, захочу ее).

Свое поприще на земле Он так и завещает тем, кто встал с Ним на один путь: «Идите к погибшим овцам дома Израилева» (Мф.10:6). Только так можно встать на путь с грешниками, только так можно продолжить путь с Ним, как и поступали апостолы. Принимая Его милость, надо делиться с другими, следуя заповеди, призванной свидетельствовать о честности исполнителя (отсутствие двойной морали в отношении к себе и другому). «Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними» (Мф.7:12). Принимая человека таким, как есть – врагом, – можно честно оставаться с ним, ожидая взаимности; других на земле нет, а когда начинают искать, ждать уже умеющих любить, крепко разочаровываются.

Итак, Христос – путь, и первое Его поприще – снисхождение к падшим («Ибо Я сшедший с небес» – из рая любви (Ин.6:38)), и хождения с нами непоколебимое: «Я с вами во все дни до скончания века» (Мф.28:20), второе поприще – восхождение с нами к Отцу, и затем пребывание в Царствии Небесном. По отношению ко всему человечеству началом этих поприщ являются первое и второе пришествие Христа, личные отношения-поприща находятся внутри рамок, отмеренных этими событиями.

На первом поприще наш с Ним путь состоит в том, чтобы постепенно (с изменами, падая, но вставая) открыть Ему всего себя, впустить Его во все потаенные самостью уголки, где хочется быть только одному – в этом наша честность, крест нашей веры. Эта вера доверяет себя самого, начиная с первого робкого слова «прости» (оно означает согласие на соединение со Спасителем), сказанного одними устами, единым наклоном колен, а потом начинает говорить это «да» всем своим существом, допустив Христа, в конце концов, до подвалов лукавой совести. При этом наше существо растет (вот вам и путь-движение) – оживая и воскресая клеточкой за клеточкой, от встречи к встрече с милостью.

Мы даже представить себе не можем, какими большими можем быть («кому много прощается, тот много любит», «и больше моего сотворите»), и потому не ужасаемся того, что в нас столько омертвелого, смердящего. На этом первом поприще Иисус нас бережет, как надломленную тросточку, не открывая и не кладя того, что могло бы нас окончательно переломить. Вот великий и таинственный для каждого помилованного пример зрячей, знающей любви, которую можно реально почувствовать. Именно забота о сбережении того, кто еле дышит, готов в любой момент потухнуть, хранящая сберегающая жалость – доступное и ясное свидетельство нашей слабой веры о добрых личных отношениях с другим, тем, который полон сил, возможностей, но не задавил своей любовью, а преподал ее с такой нежностью, что изголодавшийся, истощенный не умер от объедения и не был перемолот в дружеских объятиях.

Это только начальное, первое, хотя уже все равно невозможное без помощи вдохновения поприще узнавания милующего Бога и одновременно приобретение – узнавания людей, должников, которые «попались разбойникам». Оно должно прорасти-обогатиться еще очень важным свойством – отсутствием лукавства, лицемерия при произнесении «да» при согласии на путь. То есть к произнесению-утверждению его со всей решимостью, всей ответственностью и всей серьезностью, что сделает его по мере выздоровления, подключая сердце и волю, жизненным, постоянным в звучании, как бы дыханием души, которое будет всегда, т. е станет вечным. Перестать предавать. Это еще более трудно-невозможно для нас, «рода неверного», но от того чудесней и прекрасней вера, что плодами ее бывают встречи и случаются браки на небесах с каждым грешником, желающим пути, а значит милости. В конце первого поприща ожившая совесть человека свидетельствует о малейших движениях, чувств, мысли, внимания к уходу-измене самых сокровенных уголков души, помогая останавливать их внутри себя, не доводя до воплощения словом или делом. Второе поприще, которому «не будет конца», соделывают уже без понуждения с радостью в свободе и блаженстве. Христос идет с нами, преодолевая первое поприще с Его «Если можно, да мимо идет чаша сия…». И по дороге к Троице с Его «Восхожу к Отцу Моему…». В том Царстве уже не будет вещей, будут только лица и отношения с ними, очами к очам, навсегда, нераздельно и неразлучно.

Христос для нас – путь, в котором мы узнаем , какими можем быть в дружбе, а потом становимся этой возможностью. Узнаем Его лучше и лучше, и в эту меру слышания становимся творцами сами «Дела, которые творю Я, и он сотворит, и больше сих сотворит»…(Ин.14:12) и «Чашу мою будете пить» (Мф.20:23). Открывая в Нем путь и мы для него можем стать путем. Хотя чаще всего мы – тупик и яма. Именно постепенное открытие (вольное) себя Ему – это и есть совместный путь доверия. Сначала открытие себя будет для нас жертвой, так как, кроме греха нам нечего Ему открыть – «Жертва Богу дух сокрушен» (Пс.50:19), все деятельное-светлое нежизнеспособно; как сказано: «… на пути приморском, за Иорданом, Галилея языческая, народ, сидящий во тьме, увидел свет великий и сидящим в стране и тени смертной воссиял свет»(Мф.4:15–16). Это откровение о нас, в которое тоже нужно (хотя это очень трудно) поверить – ведь, кажется – живем, и даже иногда получаем удовольствие. Грех приятен, сопротивляться, бороться с ним больно, а отказавшийся от него – мученик по слову Иоанна Златоуста. Всегда за этим трудничеством, жертвой (возвращения присвоенного) будет трезвение и сдерживание плотского человека. Следующим шагом будет открытие себя в возможности творить дружбу, как, например, рождение новых желаний не для себя, а в служении другому, забота об изобилии и блаженстве его жизни. Подобно, мною и во мне открываемым неведомым тропам, и люди для меня станут – «путь». Хотя земная практика общения людей – это чаще приготовление к походу, сборы, обдумывание пути, но не сам путь.

Чаю жизни будущего века – это надежда на взаимность, постоянно обновленную дружбу, а значит надежды на путь. Первое поприще этого пути – изживание вражды, эгоизма – здесь крест отвержения себя любимого и понуждение себя к терпению пресного добра при отказе от вкусного греха. Отказ от сласти, заполнявшей пустоту, отсутствие вожделенного наслаждения – это жертва, так как без нее вначале нечем жить заядлому сластолюбцу, претерпевая пустоту и скуку суетливой души, мучающейся ожиданием новой пищи, и преодоление обиды на Бога, так плохо все придумавшего. В этом стоянии, прося исцеления, возвращения здоровья, придется заново учиться самостоятельно ходить на своих ногах, которыми давно не умеешь пользоваться, привычно ощущая их изъязвленными и расслабленными (парализованными). Но, «кто не берет крест свой и не следует за Мною, тот не достоин Меня» (Мф.10:38).

Как же вступить на эту дорогу? Евангелие говорит о том, что для вступления на нее нужна подготовка. Живая проповедь встречи с приближающимся Царством Небесным, личный пример аскетического ожидания ее были принесены последним пророком, большим из всех, рожденных женами. «Се, Я посылаю Ангела Моего перед лицем Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою» (Мф.11:10). Этот Ангел очень кратко, но полно и ясно проповедовал о возможном начале пути: «Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф.3:2). Это Царство таково, что все оно содержится в Царе, а Он «тот, о котором сказал пророк Исаия: «Глас вопиющего в пустыне: приготовьте путь Господу, прямыми сделайте стези Ему» (Мф.3:3). Не перечисляя грехов – их должна назвать наша совесть (и только она), – нам предлагают великий дар милости-прощения, если мы возжелаем отказаться от всех своих предательств дружбы (раз мы предавали, значит, можем вспомнить без указаний) и тем самым возродить ее, опять пойти вместе. Встреча, сретение человека и Бога – это и есть обретение нашего раскаяния и Его спасения друг другом, соединение милости и истины. Сретением начинается поприще человека со Иисусом, именно поэтому Христос называет себя дверью, которой открывается путь: «Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет и выйдет, и пажить найдет» (Ин.10:9). Были рядом с Иисусом и те, кто хотел идти за Ним, но только потому, что боялся наказания за грехи, принося покаяние желая «бежать от будущего гнева» (Мф.3:7). Хочется думать и поэтому кажется, это про кого-то другого, но нет, про меня это сказано «порождение ехидны», поскольку пока еще не Христос сокровище сердца, а то – другое (его богатство-имущество), которое соблазнило своей приятностью и стало причиной греха. Защищая прежнее и страшась нового, лукавая совесть просит простить мою вину перед Ним, но сохранить источник услады без Него. Евангелие сохранило образы тех людей, которые нелицемерно искали встречи со спасением, имя которому Иисус, превозмогая праведность книжников и фарисеев, не дающих им войти в Царствие Небесное (Мф.5:20), поскольку те ищут исполнения правил, богатства собственного благочестия, а не живых отношений. (Про них можно сказать, что они были согласны только отчасти на первое поприще. И Христос скажет «Я не знаю вас». Причина такого Его свидетельства о них в том, что они не знают Его. Им не нужна Его милость, Его прощение, Его смерть за них, т. е. то, что нам дает возможность узнать Бога в личных отношениях). Так Бог мистикой и научными знаниями позвал их служителей-волхвов искать новую мудрость – новое Царство и нового царя. Началом их первого поприща было путешествие за звездой и принесение даров младенцу, продолжением его – путь не через дворец Ирода вопреки ласковому приказу местного владыки; веруется в то, что сейчас они проходят второе поприще.

Еще один участник поприща с Богом, ставшего опять возможным с приходом Мессии – старик, ожидавший исполнения обещания Бога о возвращении жизни на землю многие десятки лет. Хочется и тут отклониться на секунду, но все-таки отметить, как мы нетерпеливо-торопливы и обидчивы в своих упованиях, а собирание себя в надежде, длительное противостояние клевете, насмехающейся над нищим, ожидающим блаженства, – это не презренный, низкий труд с напрасно потраченной жизнью-временем, это настоящее, вдохновенное творение красоты дружбы, вынашивание младенца-единства, завершающегося встречей-родами, после которых не помнишь себя от радости. Итак, человек веровавший, но честно отдававший себе отчет в том, что не пережил живой встречи с небом, в которое верил, которое предчувствовал, ощущает себя как раба греха, невежества, заключенного в тюрьму одиночества-разлуки и с Тем, Кого не видел, но Кто его создал, и со всеми людьми. Поскольку если люди не будут избавлены от греха и несвободы, ему не с кем будет идти-жить. Свою жизнь он почитает состоявшейся, только если все люди, как он, встретятся с Богом и будут с Ним всегда. Свидетельство Симеона, принявшего на руки младенца-Христа: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыко, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех народов, свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израиля» (Лк.2:29–32) – это прямое свидетельство чаянного и обретенного благодатного пути, освещенного и освященного милостью.

Тот же ключ к открытию врат этого пути – желание увидеть настоящую , вечную жизнь, конец своего и всех одиночества позволил пророчице Анне свидетельствовать в храме , что желание ее исполнено.(Между прочим, древняя религия, а за ней и Христос утверждали, что двух свидетелей достаточно для подтверждения истинности события. Я сам могу не увидеть собственными глазами воплощенного спасения, но им – этим двоим – можно верить). Подчеркнем еще раз, что именно желание, вбирающее вместе оба поприща, делает путь подлинным. Начало пути (дверь из подземелья) находится там, где желания и надежды на взаимность двоих – человека и Бога – совпадают. Тут сотворяется сретение (это новая жизнь того и другого в единстве), из которого и выходит дорожка-тропинка. «Видел спасение» – Симеон почувствовал, что перестал быть одиноким – теперь со мной (и со всеми, которые внутри меня) Бог, помиловавший меня. Еще одно очень важное свидетельство о том, «как» совершается Путь, хранится в словах «ныне отпущаеши» – свободно, без ограничений, без условий и без насилия. В «отпущаеши» кроме открытой двери темницы и простирающейся вдаль дороги есть окончание страха, рожденного грехом бессилия, и зависимости, и необходимости, есть перспектива прекращения подневольного прекращения трудничества-понуждения наемника, ставшего сыном. Симеон выстрадал ожиданием первое поприще и ему открылось второе, подтвердившее сокрушение главного условия существования смерти – ведь где нет свободы, там не может быть любви, а потому и жизни. Начало пути – это начало (рождение) самого человека (которого из-за одиночества до этого не было, или был только потенциально, как возможность), это осуществленная возможность вольного выбора другого, это явление личности, заявляющей себя только в отношениях с другой личностью.

«И они тотчас, оставив лодку и отца своего, последовали за Ним» (Мф.4:22) – так просто было пройдено первое поприще Апостолами, на котором они оставили свое состояние (пусть и небольшое), свой дом, мать и отца. За этой простотой прозрение нового сокровища, прощание со старым, не торопливая бездумная мерцающая решимость, а выбор глубины вечного сердца. Отметим, что первым трудную заповедь об оставлении отца и матери выполнил Сам Христос. Чтобы не покидать нас мертвых, Он соглашается пережить разрыв с Отцом: «Боже, Боже вскую оставил мя еси…» (Мф.27:46), а прежде оставил земных родителей: «Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему»…(Лк.2:49) и в то время, когда Его мать искала встречи, Он в ответ на известие о ее поиске: «Кто матерь Моя? И кто братья Мои?» (Мф.12:48) … «матерь Моя и братья Мои суть слушающие слово Божие и исполняющие его (Лк.8:21). Это вольный отказ Его от приоритета крови над духом был вольно принят согласием и Его матерью, так, отказываясь от владения Им – главного своего богатства, Она шла первое поприще узнавания-слушания, но не потеряла при этом никого и ничего, а приобрела возможность идти второе поприще – радостно служить всем, исполняя благую волю. Для Нее оно оказалось возможным в полноте раньше других – Она первая воскресла и пребывает с Сыном. Хочется еще и еще раз напомнить, как Она проходила первую часть пути – постоянно знакомилась с Cыном, внимая Ему: «И Матерь Его сохраняла все слова сии в сердце Своем» (Лк.2:51). Это слышание-хранение с внутренним усилием принять, понять, отблагодарить, довериться происходило не в уме, который легко забывает или угасает на сон от действительности, а там, в груди, где Его слово согревает, дает смысл желать, веселит удивлением, только растет, как у влюбленного, которому образ любимой объясняет все обстоятельства жизни и причину, их вызвавшую к бытию, дает силы и возможность все считать своим, близким, непрестанно вбирая в себя всё. Образ любимого тихонечко растет и наполняется взаимностью и днем и ночью, при встрече и разлуке. В это время познания ничто и никто не разъединит их, только обогатит. Пример Богородицы – некая проба честности нашего пути: если я устал узнавать другого или думаю, что узнал до конца, целиком, и больше не надо узнавать – общего поприща нет.

Знакомясь с заповедью Христа, пока только очерчивая контуры заповеданного, присмотримся внимательнее к ее отдельным словам и словосочетаниям. Чистота Христа, Его неоскудевающая правда и неослабевающая верность сообщают непривычную силу и глубину смысла даже Его кратким репликам. «И кто принудит..». В расхожих, обычных на вид словах скрыто важное условие исполнения просимого: личное обращение. Не призыв партии или правительства, не совместное обращение лучших людей или идеологическое указание верного учения, нет. Только личное, без посредников, обращение человека открывает возможность вступить с ним на общий путь. Выбор и принятие друга (супруга, братьев, любого ближнего) должен совершаться не по совету родителей (его можно принять во внимание), других благодетелей и авторитетов, а по тайному обоюдному желанию (о его наличии можно узнать задним числом по плодам этого союза).

Христос, приглашая на дружбу, называл избранников по именам, и это такое привычное, обыденное между людьми техническое (формальное) событие, в Его устах имело силу при наличии встречного движения души открывать глаза на духовную действительность. По Его примеру и мы, если хотим приобрести человека, должны обратиться лично к нему как к особенному и единственному. «Если кто» – подчеркивает исключительность призыва – не может позвать безличная нужда – каждый новый призыв небывалый, неповторимый, поэтому с каждым человеком предстоит свое доселе невиданное поприще, свое неслыханное блаженство. В этом причина непередаваемости и неописуемости неба, о котором, например, хоть и видел, да не мог известными глаголами рассказать апостол Павел. В этом творчество, новизна чуда каждой встречи и дружбы.

«Принудит» – слово, которое по видимости враждует с целью Христа по отношению к нам, определяя ее так: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин.8:32). В своих страданиях Он свидетельствовал: «Никто не отнимает ее (жизнь Мою) у Меня, но Я Сам отдаю ее» (Ин.10:18), т.е. Христос Сам не подчинялся насилию, и не может нам заповедовать поступать иначе. Кроме сокровенного смысла заповедей неба, необходимо знать тех, кто их воспринимает, помогая слушателям вместе с тем понять самих себя. Мы слепы не только на вечную жизнь, но – это общее свойство сердечной слепоты – и на самих себя. Как понять, что в нас главное, основа, что выдуманное, ложное, больное, ведь больные воспринимают нормальную жизнь как муку для себя; парализованные не танцуют зажигательно, гнойные и кровоточивые не отдыхают с удовольствием, одержимые обидой и раздражением не поют хором веселых песен. Предложить себя без усилия, а с приятностью нам падшим, может только грех. Трагедия в том, что зло при первой встрече не принуждает себя делать, а соблазняет на великую приятность. Оно для нас, раненных гордостью, легко, желанно, а любое благо – трудно, невозможно. Так что принуждение, а не приглашение в этой заповеди в реальной обыденной жизни обусловлено двумя причинами. Во-первых, эгоизмом, которому больно откликнуться на чужую волю, поэтому в нашей мольбе о даровании возможности любить другого звучат слова «да будет воля твоя» – скрытая просьба о воскресении утраченной жизни блаженного служения другому. Еще раз напомним, что молитвой грешного естества (духовным его законом) являются слова «да будет воля моя» и нужно нудить, заставлять себя, чтобы хотение своего замолчало и нудить себя открыться, чтобы желание другого говорило.

Во-вторых, если эту заповедь мы исполняем не по отношению к Богу, которого не видим, а по отношению к людям, которых видим, то особое понуждение-трудничество связано с тем, что взаимную жизнь нужно строить с эгоистом, т.е. заранее согласиться не только на терпение себя, но и на мучение, доставляемое на совместном пути грехами попутчика. Яснее всего видно, к чему надо быть готовым при встрече с нами, на примере Христа: чтобы пройти этот путь честно, во взаимности до конца – всегда, как Он, надо класть за попутчиков свою душу. Если я принимаю эту Его муку за меня как исцеляющую жертву от Него, то Его напутствие нам будет таково: «Если Меня гнали (в том числе и вы -прим.), будут гнать и вас» (Ин.15:20), т.е. приняв милость, надо ей поделиться -пострадать и умереть за гонителей Бога – грешников. И все-таки в заповеди есть место и для свободы, вольного добра без принуждения: «принудит» – несвободное первое поприще – а идти второе – уже в свободе! Таков путь каждого падшего, возжелавшего идти: сначала добро вынужденное с усилием, но когда-нибудь (у каждого своя точка) – желанное, естественное, легкое, как дыхание. В повседневной жизни полезно помнить: то мнимое добро, что я делаю без принуждения, приводит к расплате собой – растрате души, горю, – и, наоборот, делая с понуждением подлинное добро – я собираю душу, хотя это делание противно до невозможности, а по завершении – блаженство не отсюда (иначе – с приятной улыбкой добро делает только лицемерие). Известный всем пример: В учебе (если нет гордой цели) сесть и сосредоточиться – отвратительно, но когда включились в постижение ум и чувства – не оторваться от постижения неведомого до того, что невинно-приятно останавливает только изнеможение сил, а не график или учебный план (или чужая бестактность, нарушающая творческий покой). Этот пример как намек на безболезненную, беспечальную взаимность воскресших; в случае же, когда из двоих воскресший один – в заповеди о поприщах скрываются как образ, которому надо уподобиться, проявить, отношения Христа с погибающими чадами. Начало их – не летящая, переполняющая взаимностью блаженствующая свободою любовь, а только путь к ней – тернистый и мучительный для обоих (мы тоже для Него – путь). Страдает не только чистый и светлый, но тот, кто для дружбы отказывается от греха. Пока добро не привычно, чуждо, оно прививается понуждением, усилием, усилие же требуется для сопротивления, вплоть до упразднения привычек падшей природы с последующим трудом возгревания рождающегося сокровища неотсюда.

Христос знает помышление наших сердец и принимает нас такими как есть, плохими, больными душой и совестью, а чтобы мы не испугались и не начали притворяться хорошими (таких нет – «Никто не благ, как только один Бог» Мф.19:17), предупреждает даже, что люди, искренне убежденные в своей доброте – в том, что они верят Ему, любят Его так, что Его именем совершают добрые дела – лгут так, что при страшной (т.е. лишенной лжи) встрече Он скажет им: «Я никогда не знал вас» (Мф.7:23). Преждевременная легкость и приятность при совершении добра говорит или о лукавом состоянии души (когда оно творится во имя свое) или о ложном добре (с ядом), приятном только внешне. Пример благого поступка, доступного нам, есть в рассказе Христа о том, как судья подает вдовице просимое по неотступности, надоедливости, а не для того, чтобы быть с ней вместе в горе и радости. Помогает для того, чтобы отделаться от нее, из-за страха повредить своему служебному положению или статусу в обществе (например, своего всем известного христианства или интеллигентности, или альтруизма).

Труднический период, в котором, прикладывая волю, претерпевая усталость, человек естественным образом воспринимает свое служение как некую заслугу (а потому требующую мзды), оканчивается началом второго поприща – доброхотного союзничества, в котором естественным является уже дело, а не бездействие. Эти путешественники, подавая чашу утешающей воды, не помнят этого:«Господи! Когда мы видели… и напоили?» (Мф.25:37) оттого, что напоить другого им приятней, чем напоить себя – это радостная необходимость здравого сердца, которое плату за милосердие будет воспринимать как оскорбление.

Целостность Христа и Его отношения к нам не нарушается двучастностью заповеди о поприщах, которая учитывает временную сердечную разделенность человека внутри себя на доброе и злое, пока двойственность в нас так или иначе упразднится. До достижения простоты святости нельзя вступить на второе поприще, поскольку чисто и честно сказать «Да будет воля Твоя» без вечной верности в любви мы не готовы. На первом поприще, в отличие от нас, Христос обременен не своим несовершенством, а нашими тяготами (подобно тому, как крещение в Иордане для нас – это омовение грехов, а крещение Христа в Иордане – принятие наших грехов на Себя). Его ношение наших немощей открывает и нам возможность для вхождения в небесную заповедь, каясь, призывая Его помощь, благодаря за животворящую милость.

Главное наше бремя – на Нем, мы чуть-чуть помогаем Ему, выполняя каплю возложенного на нас. Первое поприще у нас – без сердечного желания, одной решимостью, сокрушенным духом, а Он, напротив, хоть и до кровавого пота, но с желанием радуясь нашему возможному спасению-встрече и потом пребыванию на Небе. Впоследствии по Его примеру (а не для респектабельного христианского вида) проходя первое поприще со своими меньшими, мы можем благодарить Бога в испытаниях, но не за боль и муку, причиненные ими, а за возможность помиловать и тем самым оживить своих присных.

О том, как надо идти поприще, говорит также краткость и внешняя простота заповеди – без лишних слов сразу после первого, без паузы – «иди с ним два», т.е. без условий, без претензий, без ожиданий каких-нибудь этапов в отношениях (не важно кем станешь – другом, спонсором, врагом). Пожелание, с одной стороны, краткое, неброское, а с другой – твердое и всеобъемлющее, ведь оно не от случайного заказчика, а от всесильного Бога. Без предварительной подготовки, решимости, утвержденной заранее, до нечаянной встречи с избранником, нам не выполнить все условия этой заповеди, нам не сохранить единства даже с самыми дорогими ближними. Подобие такого отношения можно найти в том, что не мы вымаливаем милость у Христа, Он заранее приносит ее нам в надежде, что пригодится.

Еще одна важная деталь заповеди: не сказано в завершенно-совершенном виде: пройди первое, пройди второе поприще, а действие преподано длящимся «иди», т.е. даже в этом есть указание – путь навсегда, встреча двоих не должна закончиться. В этом «иди» отчасти раскрывается одно малозаметное, но важное свойство Царства – постигаемая непостижимость:- бытовая вера воспринимает делание как способ достигнуть вершины, т.е. некий пьедестал того или иного завершенного рода подвижничества. Трусливой, ленивой душе тяжела, неприятна вера, в которой новое будет вершиться всегда, без предела; новое вино будет добрее прежнего. Опыт тотальной смертности лукаво внушает нам, что с течением времени обязательно слабеют желания, уменьшаются возможности, гаснет свет взаимного понимания с редкими товарищами. Опыт вечной жизни (до поры скрытой в нас, и потому на практике принимаемый вначале по доверию от того, кто дорог, и уже точно знает) свидетельствует, что подлинная жизнь восходит от силы в силу (как у детей). Вечная жизнь – обновление, развитие, собирание, соединение и так до совершенства, которое связано с прекрасным, непредставимым, непредсказуемым восхождением, не с обладанием и завершением.

Еще одна очевидная, но ускользающая от рабочей памяти, питающей ум, важная черта заповеди: оба поприща предлагаются вместе. Выбор-начало пути с человеком (т.е. дружбы) предполагает, что приглашаемый тоже знает, что первое поприще будет не приятным, а понуждением себя к добрым отношениям, иначе его придется очаровывать (притворяться хорошим), чтобы он сразу не испугался знакомства с грешником. Кроме того, новые затраты на терпение своих немощей будут связаны с неприятным узнаванием себя в дружбе как хитреца, гордеца и предателя, о чем раньше и не предполагал. (Человек не может узнать, что он изменник, если у него не было глубоких, сильных взаимных отношений, – будет убежден бессодержательным существованием, что он не плох. Поэтому тем, кто очень хочет быть честным перед собой, стоит вступить в брак, чтобы узнать насколько они горды). Узнавая то, что пребывая со мной, другие милуют меня – за эгоизм, ложь, двоедушие, тем препобеждая их, а взаимное прощение уже соделывает их как небывшие, мы не должны вытеснить память о будущем втором поприще, в котором, как у Бога, только блаженная радость чистого, совершенного единства, насыщаемая жажда необходимости друг в друге. Особенно чуткими должны быть взаимоотношения, когда с возмужанием спутников два поприща будут чередоваться и смешиваться, к трудничеству будут добавляться жемчужины счастья, которые нельзя оставить незамеченными , без благодарности, также нельзя малодушно мечтать, что их будет много. Так Господь взирает на нас, внимая всему доброму и всему злому, не упуская ничего: чаще страдает с нами, когда грешим, но иногда, когда оборачиваемся к свету, радуется с нами радостью, которую никто никогда не отнимет. Еще один нюанс заповеди – зовут человека, а не его богатство-возможности, не занимают у него талант или лепту , т.е. нужна не его работа , не его напряжение ума или мышцы, а он сам – зовут на дружбу. Мы же, лукавые, громко зовем нужного человека, а обычно нужен не он, а его богатство.

В христианской традиции все поприща с Богом имели свое наименование для подвизающихся; тех, кто не принимал Его имени, лично был не согласен с Христом – это враги Его, т.е. противники по деятельности, но по Его сердцу они близкие, желанные, те, которых Он пришел найти и выручить. Идущие с Ним первое поприще – это рабы Божии, т.е. те, кто определился в своем личном выборе, однако решение хотя и подразумевало, что выбор сделан навсегда, но совесть и сердце, воля, пораженные раком эгоизма, не могли свободно и совершенно это решение проводить в жизнь. Чаще всего раб Божий, кроме редких моментов, когда ему удается напряжением сил потрудиться в заповедях (т.е. их исполнении), находится в сокрушении духа о том, что делает не то, что хочет, на что решился, а недостойное, то есть от предмета своего выбора бежит и прячется. Не делами, а покаянием рабы Божии причисляются к сыновству. Второе, последнее поприще будущего века, которое бывает ощутимо (на мгновение) после Таинств, у сподвижников Христа, именует их детьми и друзьями, они способны в это мгновение делать то, что велит и делает их Небесный Отец. В связи с этим, можно обратить внимание на важную ошибку, вкравшуюся в многочисленные современные православные произведения письменности и словесности. Преданность и верность людей своему христианскому выбору, стояние их за истину вплоть до смерти, называют русской голгофой. Здесь происходит трагическая подмена Славы Господа, воскрешающего способность к жизни-любви в своих мучителях и гонителях, на людской подвиг кающихся грешников, являющий терпение и самоотверженность, хранящих и сберегающих добро. Христос не спасает остатки добра или некоторых из избранников-праведников на Голгофе, Он Своей смертью спасает от смерти нелюбви-ненависти своих врагов. Очевидно, что если мы будем так преукрашая-искажая труды отдавать дань великим подвижникам веры, строить им величественные гробницы ложных славословий, то отвергнем дело Иисуса, которое по своему величию, смыслу, милости, сопричастности вечности нельзя по каким-либо признакам ставить в подобие нашему, человеческому.

Спасительное уничижение Сына Божьего непостижимо и неизреченно, поэтому любое отождествление его пусть с самыми высокими поступками тех, кто отходит в землю, умалит-уничтожит своей пошлостью, ограниченностью неземную Любовь. Вслед за этим превращением Божьего в людское и действительный подвиг верующих станет ложью, так как не соответствует провозглашаемому.

Любой человеческий герой из героев всех времен и народов сам нуждается в смерти Христа за себя для воскресения из мертвых. Служба Василия Великого так и свидетельствует нам о Христе: люди, которые собрались в храме стать причастниками Тела Христова и Его Крови, возвещают Его смерть и проповедуют Его воскресение, так как знают, что исцеляются Его язвами, ими же нанесенными, восстают Его Воскресением, последовавшим вслед за смертью, принятой от них и за них. У Христа соприродная доброта, у нас доброта помилованного Им убийцы.

Была и есть одна единственная Голгофа, и не было Голгофы Апостола Петра, архидиакона Стефана или Апостола Павла, потому что в час смерти никто из них не был оставлен Отцом. Нет и русской Голгофы и не будет никакой другой.

Заповедь, которая следует сразу после нашей, разбираемой, продолжает пояснять желание Христа, которым Он хочет передать-поделиться с нами. Не самая сложная половина дела – принять ближнего с его светлыми, добрыми качествами души. Честное отношение к человеку, лишенное лицемерия, которое не требует только удобного, которое не отвергает и не хочет отвернуться от его бед и болезней, видит и принимает ближнего таким, как он есть – с низкими желаниями и привычками падшего. Такими, негодными к настоящей жизни-любви, принимает нас Иисус, и Он делится этим отношением с нами: «Сказано, люби ближнего твоего», то есть того, кто добр к тебе, к этому Христос добавляет еще одно поприще: «А Я говорю вам: «Любите врагов ваших». Без этого нельзя истинно встретиться ни с одним из нас, такими, как мы есть. Это страшная правда обо мне, но в ней великое утешение о моем Боге. Я и враждующий на Него для Него не чужой, родной.

Теперь всмотримся, как заповедь о поприщах сочетается с другими заповедями и притчами Христа, как она может быть выражена иными, для кого-то более привычными словами и общепринятыми образами жизни верующих. «Но да будет слово ваше «да, да», «нет, нет»; а что сверх того, то от лукавого» (Мф.5:37). Вместе с заповедью о поприщах этот закон утверждает для желающих жизни вечной: каждый поступок должен быть серьёзен как окончательный выбор, как последний день жизни. Говоря «да» дружбе, мы придем к ней без лукавства и измен, через трудное время искушений, если всегда будем говорить «нет» вражде (Мф.8:19–20). «Тогда один книжник, подошед, сказал Ему: Учитель! Я пойду за Тобою, куда бы Ты ни пошел. И говорит Ему Иисус: лисицы имеют норы, птицы небесные – гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову». В этой беседе наученный в вере человек хочет показать, что идти за Христом он будет с желанием и может одарить Его взаимностью во всех ситуациях, а Иисус, пришедший спасать, а не помогать и учить только, отвечает, что нет ни одной души, которая бы искренно, до конца, совершенно открыла и посвятила себя Богу, поэтому вначале необходимо покаяние и принятие милости, без которых путь с Ним пройти честно нельзя.

О том, как проходить первое поприще, учит заповедь: «Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу» (Мф.5:25). То есть, пока ты дышишь, есть время просить прощения и прощать своих спутников и так идти с ними. Если все время не поворачиваться к другому румяным бочком, то есть красивой парадной стороной, как делали фарисеи перед Христом, демонстрируя всем свою истовую праведность, то мы увидим, что маскируемая и припрятываемая жизненная немощь несёт в нас много вражеского людям и многих друзей выявляет как врагов. И, как нас принимает Христос добрыми и злыми, и только тогда может помочь нам, когда мы честны перед Ним, так и нам принимать человека нужно таким, как он есть, с каплей Божьего и с бочкой враждебного. Если не бояться своего и чужого зла, открывать его сокрушенно друг перед другом, то оно изживается прощением Христовым на расстоянии первого поприща, и откроется второе. Заповедь Христа раскрывает нам будущее, предупреждая, что после того, как мы умрем, к нашему сожалению, вскоре воскреснем, потому что вместе с телом воскреснет и совесть-судья, которая замучает до скрежета зубовного во тьме одиночества, вечно угрызая нас утратой друзей, которых продали за полушку противникам, променяли на мимолетные удовольствия.

Много сходного можно увидеть в сравнении заповеди с беседой Христа и благочестивого юноши. Напомним её: «…некто подошед сказал Ему: «Учитель Благий! Что делать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Он же сказал ему: ...если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди... Юноша говорит Ему: все это я сохранил от юности моей; чего еще не достает мне? Иисус сказал Ему: …раздай и приходи и следуй за Мною» (Мф.19:16–22).

В этой беседе первое поприще – выполнение заповедей Ветхого Завета, второе – следование за Христом. Оно станет возможным после того, как человек убедится в своей совести, что дружба важнее стяжания, праведности, то есть он станет нищим перед ближним, если без него, а не без собственного духовного величия, не будет мил свет. Оказывается, что начать второе поприще при обладании полным благочестием даже для чистого человека (он именно сохранил, а не возродил в себе заповеди), по крайней мере, до определенного времени, пока он захочет не своего, а чужого богатства, – невозможно. Единственный, Кто видел вечную жизнь собственными глазами у Отца, рассказывает, проповедует о ней, используя доступные нам земные образы (хотя есть Его предупреждение о том, что даже серьёзный рассказ о земном нам недоступен: мы Его не воспринимаем так, как хочет передать Он – привыкли всё мерить по-своему опыту-разумению, на свой аршин, что уж говорить о наших возможностях понять Его, если Он покажет Небесное: «Если Я сказал вам о земном, и вы не верите, – как поверите, если буду говорить вам о небесном?» (Ин.3:12)).

Обладая опытом достижения земных успехов и душевного благополучия, которые возрастают при постепенном накоплении, достигая новых уровней благоденствия при переходе количества в качество. Заповеди же Христа не говорят о последовательности небесных добродетелей, которые появляются друг за другом, все они пребывают вместе и подаются способными к росту целиком – маленьким, но живым зерном. В единении с Ним Христос сразу готов отдать всего Себя, иногда для удобства завернутым в пелёнки Младенцем. Поэтому значимо мужественное признание благочестивого юноши, что успешное прохождение первого земного поприща – исполнения закона – не сделало его счастливым, он помнит Небесный Иерусалим и не чувствует, что находится в нём. Второй мужественный шаг богатого талантами человека – признание того, что у него нет возможности принять другого как сокровище более ценное, чем он сам. Условие для обретения возможности прохождения второго поприща – признание непосильности его. Чтобы оно стало доступным, нужен Спаситель, Который простит эгоиста и исцелит его. Путь с Христом научит путям с другими людьми. Как и с Ним, мы можем искать любви и не найдём её до тех пор, пока не признаемся в том, что любить не можем. Знать это, запомнить это открытие в себе навсегда, знать твердо, не сомневаясь (даже после исцеления от этого недуга), но при этом не отказываясь желать её, не отчаиваясь в нищете, не погибая во лжи скептицизма, объявляющего взаимность несуществующей – уже путь к вере. Только в ожидании, желании другого станет понятен смысл Его заповедей и настанет момент, когда иго верности, любви станет благом, а бремя любви (даже врага) – лёгким.

О том, что за множеством исполняемых дел, продиктованных заповедями мы легко забываем, упускаем из вида ближнего, ради которого они и существуют, говорит ещё одна притча Христа: «когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя и не находит; тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И, пришед, находит его незанятым, выметенным и убранным; тогда идёт и берёт с собой семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого!»(Мф.12:43–45). Проходя первое поприще, человек борется, стараясь изгнать из себя откровенное зло против ближнего – клевету, желание ограбить, зависть, вражду. Но, выметя свой дом, достигнув чистоты, мы думаем об этом как о достигнутой и достаточной цели (ведь для этого потребовалось совершить подвиг – отказаться от греха, а это проявление мужества). Уже это само по себе дело очищения невозможно для одинокого человека без милости и помощи Господа. Чистота лишь поступков, а не сердца, с которым они совершались, уже кажется несбыточным чудом. Перед чистым хочется склониться, но оказывается, что эта жертвой достигнутая чистота-пустота – хуже первоначального вялотекущего разложения в грехе. Дом очищается, чтобы в него мог прийти другой, самим собой наполнить его невозможно, но другого принять в чистую храмину души надо как сокровище, более ценное, чем ты сам со своими похотениями. Это ещё более невыполнимо для не преображённого воскресением человека, чем самоочищение.

Узнать свою нищету перед другим при поиске счастья (один счастлив не будешь) не умозрительно, а ниточками-нервами своих желаний – дверь на пути к взаимности в общем доме. Опять хочу с удивлением вернуться к Христу: мы, терзающие Его, для Него – сокровище! Как это возможно, Он Сам разъясняет просто, открывая отношение к нам Своего Отца: «любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас. Да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми» (Мф.5:44–45). Прохождение первого поприща с грешником – это желание (жажда) ему, плохонькому, милости. Как пример этому можно вспомнить момент, когда Воскресший Христос спрашивает Симона, сильнее ли этих десяти ты предал Меня и веришь ли ты, что Я простил тебя до твоего отречения («кому мало прощается, тот мало любит» (Лк.7:47). И Петр отвечает: да, и Ты это знаешь. Только теперь апостол может пасти овец – относиться к заблудшим милосердно. Беседа Воскресшего Христа с Симоном внешне проста, в ней указание Учителя ученику, но её внутреннее содержание, касающееся личных отношений Иисуса и Его апостола, трижды с клятвой отрекшегося от Него, в высшей степени важно и значимо, являясь решающим для их общего пути. «Иисус говорит Симону Петру: Симон Ионин, любишь ли ты Меня больше, чем они? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси агнцев Моих. Еще говорит ему в другой раз: Симон Ионин, любишь ли ты Меня? Петр говорит Ему: так, Господи! Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих. Говорит ему в третий раз: Симон Ионин! Любишь ли ты Меня? Петр опечалился, что в третий раз спросил его: «любишь ли Меня?», и сказал Ему: Господи, Ты все знаешь; Ты знаешь, что я люблю Тебя. Иисус говорит ему: паси овец Моих» (Ин. 21:15–17).

Это поприще заботы о врагах возможно не только после смерти, но еще здесь, если не забывать о том, что сам учился принимать милость с натугой, принуждением, иногда стыдливо, как уступку из-за слабости проигравшего (принимать милость как сокровище и отдание милости считать своим сокровищем – удел людей, которые уже живут волей Божией). Так в наш гибнущий мир может проникать завтрашний день с приходом Евхаристии, так же завтрашний день проникает в личные отношения грешников, если призывается милость-спасение падшим. Кто ближе ко второму поприщу – старший или блудный сын Отца? Тот, кто был чист и трудолюбив, или тот, кто узнал прощение? Обученный, вымуштрованный человек, делающий всё, как надо, но без радостного желания, не пошел вместе с Христом. Пути не было, но не к такому ли образу благочестия направлены наши усилия по воспитанию людей и особенно зависящих от нас – сродников, прихожан? Об этом убивающем невыносимым бременем предупреждал Христос преподавателей и воспитателей из фарисеев, носителей этого духа.

Новым светом высветляется путь, предложенный Христом, в притче о двух сыновьях: «У одного человека было два сына; и он, подошед к первому, сказал: сын! Пойди сегодня работай в винограднике моем. Но он сказал в ответ: «не хочу», а после, раскаявшись, пошел. И, подошед к другому, он сказал то же. Этот сказал в ответ: «Иду, государь», – и не пошел. Который из двух исполнил волю отца?» (Мф.21:28–30). Так как люди больше возлюбили тьму, чем свет, то первый отрезок отношений с Богом – труднический – они проходят без желания. В это время одно лишь нахождение в добрых мыслях и делах – уже подневольное, а потому пока нечестное, неискреннее отсутствием цельности и чистоты сердца, и потому требующее покаяния: «Господи, не отвергни мое негодное, несовершенное добро, которое без милости не станет совершенным и не войдет в вечность, и дай мне наконец разлюбить грех, а Тебя полюбить, как его». Обладатель такого нестойкого, преходящего добра – фарисей, книжник, то есть тот, у кого, если бы открыть волю сердца, дела свои увидел бы злыми. Такой образ жизни называется лицемерием, и с таким устроением нельзя войти в Царствие Небесное, где благо естественно, легко, желанно, невозможно в неисполнении – не так, как у второго сына, брата блудного. К этой притче примыкает пророчество Христа: «Говорю же вам, что многие придут с востока и запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном; а сыны царства извержены будут во тьму внешнюю: там будет плач и скрежет зубов» (Мф. 8:11–12).Грешники найдут Иисуса, а члены религии так и останутся чиновниками веры.

Еще одно точное слово Христа о людской решимости: «Много было приходящих», а тех, кто избрал Его и пошел….

Еще об одном пути к Господу: «И вот, женщина, двенадцать лет страдавшая кровотечением, подошед сзади, прикоснулась к краю одежды Его; Ибо она говорила сама в себе; если только прикоснусь к одежде Его, выздоровею. Иисус же, обратившись и увидев ее, сказал: дерзай, дщерь! Вера твоя спасла тебя» (Мф.9:20–22). Женщина ищет противозаконного прикосновения – встречи с Иисусом, не заглядывая Ему в лицо, и когда, казалось, главный подвиг доверия-милости совершен, и она исцелилась, – слышит то, что не могла представить: «дерзай, дщерь!». Она думала только поправиться, а ей предлагают путь блаженства взаимности с Царем Небесным. Чудом в этой встрече мне мнится ее честность. Объяснюсь, чуть отступая в сторону. Церковная практика учит православных вглядываться в иконы, эти окна, раскрывающиеся к первообразам. Их созерцают, учась красоте и богословию. Они многое могут поведать о законах, иерархии невидимого мира. Они свидетельствуют о свете, милости, покое, радости и страдании, смерти и воскресении. Этому богатству и гармонии можно внимать и учиться соответствовать. Но у икон есть другое свидетельство, о котором не часто говорят. Если к изображенному на иконе отнестись лично, то есть вступить во взаимные отношения, то смотреть на нее будет нельзя. Святые, видевшие Христа, свидетельствовали, что Его взгляда они не могли вынести. Милость пришедшего к нам Бога и в том тоже, что Он укрыт плотью; грешник, увидев Господа непосредственно лицом к лицу, – сгорит. Наши души, полные неправды, встретившись лицом к лицу со святыней, растают, как дым. Если наша совесть оживет перед иконой – мы отведем глаза; нельзя на Истину смотреть лукавой верой, но кровоточивая женщина открыла возможный путь к Иисусу – прикоснуться сзади, то есть хоть как-то, недостойно, и понимание этого недостоинства и открывает врата спасения грешнику. И Иисус открывает ей путь дальше, Он говорит: «Иди, дочка, дерзай!», то есть помни, как подходить к Господу, зная, что сгоришь, и зная, что помилуют. Люди, которые имеют «права», в том числе и перед иконами, смотреть на них, и право входить в храм, находиться там, и право получать Таинства – обладать ими, не узнают, как горит душа, приближаясь к Богу, сознавая свою ложь, верит слову, которое Иисус сказал кровоточивой и всем нам: «Не бойся, дочка, касайся Меня, и Я остужу жар, помилую тебя прохладой отцовского утешения».

Еще один образ души-женщины, которая находит путь к Богу, предстает в рассказе о бедной вдовице, положившей в сокровищницу храма две лепты – все свое пропитание. Таинственный смысл женского образа в Евангелии – это душа, находящаяся в разных отношениях с Богом. Дева – это чистая душа, невеста, ждущая жениха, душа, осененная надеждой веры и познания Бога. На брачном пире (отметим, что брак – это вечный союз, а если не вечный – то это сожительство), обретшая Бога, вступив в союз единства, вдовица – душа, потерявшая этот брак. Именно такая душа подошла к храму, чтобы к ней вернулось через прощение прежнее счастье – единство с Богом. Две лепты (Мк.12:42) (а они похожи на таланты – деньги – способности) открывают возможность нового возвращения – обретения пути забвением себя, отданием всего, что есть в тебе подлинно живого, пусть и ничтожно малого – сокрушения, надежды, благодарности за прошлое. Это вольное самоотверженное движение отдать целиком и навсегда, исполненное дерзновения, помогает не только вернуть, но и принять ещё больше, так как Бог только и ждет, как отдать нам все, что у Него есть – даже Сына.

У нас, как и у вдовицы, может быть мало жизненных сил для взаимности – пол-лепты радости о другом, пол-лепты мольбы о другом, пол-лепты памяти другого – соделывание нашего поприща, по заповеди Христа, будет осуществление по жизни этих скромных возможностей. В жизни христианина первым поприщем является вход в храм рукотворенный, где только присутствие Бога в Его Таинствах и Откровениях, но есть храм больший, нерукотворный, и второе поприще – вхождение в этот храм, когда взаимность осуществляется непосредственно: ты в Нем, а Он в тебе, и теперь они едины. Путь здесь не дорога к определенному пункту, а способ единения, неизбывное развитие взаимности, обновление не только творческого, но и ожидаемого.

О том, как идут поприще с человеком, смертельно раненным грехами – разбойниками, рассказывает притча о добром самарянине, в ней очень важен конец, о котором обычно упоминают бегло. После того, как умирающий доставлен в гостиницу (перекликается с «в дому Отца обителей много, а если нет, иду и уготовлю вам»), дает деньги на лечение, а потом возвращается заплатить непредвиденные издержки (за долго заживающие раны-грехи), то есть этот путь случайный встречный идет до конца без дополнительных просьб – пример, как можно быть готовым простить, когда уже прощал. Прощая, быть готовым к новому предательству, которое тоже можно одолеть милостью. Если не готов простить путнику семь раз, умноженные на семьдесят, – бессильно твое добро, не пройдешь с ним поприща.

Если за буквальным смыслом мы почувствуем, доверимся духовному призыву, то и с нами может случиться описанное в Евангелии: «Но, чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи, – сказал Он расслабленному: «тебе говорю: встань, возьми постель твою и иди в дом твой» (Лк.5:24).

Непосредственное впечатление таково, что надо идти к родимому очагу. Но можно спросить здесь: где мой настоящий дом, если мне простили грехи? У Отца. Это еще одно свидетельство, что в глубине, как сокровище нам не нужна дорога со Христом, а нужны помощь, здоровье, удача в бизнесе от Него, не нужно вечных обителей у Отца, отношений с Ним, поэтому Ему и негде голову приклонить. Можно было, как Самарянка у колодца Иакова о своих мужьях, спросить, где моя обитель? А то, что у меня было – не дом, как у нее – не мужья.

«Но Бог сказал ему: безумный! В сию ночь душу твою возьму у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил?» (Лк. 12:20). В этой притче говорится о человеке-богаче, которому не нужен путь-общение (пусть и с нищим), нужно только питание! И оказывается, что, оказавшись рядом с лоном Авраамовым, при дороге второго поприща, он не может попасть на нее к людям, желавшим взаимности – между ними бездна. Из сочетания этой притчи с притчей о талантах, которые надо умножать, можно сделать вывод, что важнейшие дары человека, составляющие истинное богатство, – не научная изобретательность, не способность к художеству, не музыкальность, а те, что помогают умению дружить – быть вместе, но именно эти таланты богач закопал в землю.

В Символе веры мы исповедуем, что желаем второго поприща: «чаю жизни будущего века», свидетельствуя, что та жизнь нам самим недоступна, то есть законы той жизни невозможны для исполнения здесь, но не забываем про них на реках Вавилонских, помним сердцем и верим, что, будучи верными в малом, обретем спасение, вернувшись в Горний Иерусалим любви. Поэтому одна из добродетелей – память смертная – является напоминанием о втором поприще, а не о конце, прекращении всего. Для того, чтобы оно стало нам возможно с Ним, Ему «….должно пострадать… и быть убиту…» и «если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя и возьми крест свой и следуй за Мною» (Мф.16:21,24). И тогда, казалось, теряя душу, обретешь ее – оказывается, она живет, только когда теряет себя, а сберегая себя – умирает в одиночестве. Еще и еще раз Христос, взойдя на Свой Крест, приглашает нас вместе с Собой в путь, взяв наши кресты, посвященные и завещанные Им нам – признания Его вольных, а потому спасительных страданий и смерти от нашего эгоизма.

Путь нашего креста – заметить свое личное зло, научиться видеть его всегда («выну»), начать сопротивляться ему всегда, разлюбить его навсегда, до удивления: «как можно его делать?», и признать навсегда сердцем добро как сокровище, а не как подневольную обязанность. Именно естественная жизнь в добре (в любви к другому до забвения себя, потери души) лишена двойственности-лукавства, искренна и проста, вечна, при наличии такой жизни человек не замечает своего добра так же, как раньше не замечал раньше своего зла (был естественен, искренен во зле, совершая его для достижения своего счастья). Крайняя степень проявления такой искренне-лукавой веры в условное, человечное добро-распятие Христа ради фальшивых святынь, то есть в лукавство в глубине сердца с сожженной совестью, а не на поверхности деятельности человека. В мыслях и чувствах это сердце фарисея, ощущающее распятие Иисуса как творение добра – сохранения традиций, народа и отечества.

Обращаясь к другим образам Евангелия, можно сказать, что подъятие креста эгоистом равносильно решимости зерна умереть в доброй почве, чтобы начался путь-произрастание дерева с небесными душами в ветвях.

Человеческие слабости постоянно для своего удобства желают подменить настоящее, но трудное, на фальшивое, но доступное самим. Честные ученики – апостолы Христа, услышав, как надо относиться к браку, сразу сказали:«Если таковы обязанности человека, то лучше не жениться» (Мф.19:10). Вся наша жизнь – брак: с Богом, с людьми, природой, работой (и грехами). Для малодушного и ленивого человека желательно такое понимание Христа, которое открывает возможность самому, своими силами исполнять Его заповеди – то есть некоторой адаптации, приспособления к возможностям падшего человека, Так предается забвению память о том, что жизнь, которой живет Христос, – не отсюда, ее не только нет в нас, но мы ее гонители, мучители и, в конце концов, убийцы. Предупреждение о возможных ошибках (самообманах) людей, согласившихся на поприще с другим, но не наученных этому, Христос высказывал прямо и настойчиво, и, хотя это будет некоторым повторением, так как речь невольно заходила об иллюзиях, еще раз вникнем в Его слова. «Входите тесными вратами; потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф.7:13–14).

Признаком пути настоящего является выверенность, точность, скрупулезность; признаком ложного пути (вернее, это даже не путь, а тупик, потому что он заканчивается обрывом, ямой) – его широта, неопределенность и необзорность. Грех проявляет себя как уклонение от правды, от нормы, приводя в результате к крайностям. Только здоровая совесть может помочь не вознестись и не унизиться, оставаясь равным ближнему, и, тем самым, не поддаться гордости. Совесть, противостоящая сребролюбию, должна сопротивляться не только жадности, но и расточительности. Совесть в личных отношениях должна испытывать себя – трезвиться, чтобы не лишить свободы своего присного и самому не потерять ее, попав в любую зависимость от выгоды и лицеприятия.

Совесть должна определять, где у человека есть силы и он должен трудиться сам, а где они закончились – и только тогда звать на помощь. Еще сложнее вовремя отказаться от помощи, не пользоваться человеком и Богом и вновь самому нести свое (то есть не сидеть на шее у няньки). Другая крайность здесь тоже возможна, когда человек переоценит свои возможности и надломится или совершит труд за другого, даст ему соблазнительную возможность не жить, отдыхать от жизни, взяв самовольно его крест на себя. Построение выверенных деятельных отношений называется Царским путем, ему учились святые. Наличие крайностей, разрешенных нашими реально используемыми принципами во взаимоотношениях, – признак широкого пути. Например, по одним вопросам спорим до ненависти, а по другим – не имеем собственного мнения; одних оправдываем, а других казним; имеем суждения, зависящие от настроения.

Для того, чтобы подлинные отношения состоялись, нужно нечто невозможное, прозорливое – видеть другого и себя такими, как есть, то есть понимать возможности (скрытые) и состояния каждого в данное мгновение (ошибка на час или на минуту уже принесет ложь). Сказанное относится и к Господу, а собрать свежую информацию, прочитать новости о Нем негде, нужно каждому самому узнать и знать Его в личных отношениях. Такое полное и неискаженное ведение называется смирением (спросим, у кого оно есть?), когда видятся и глубины сердец.(Вспомним пророчество о Богородице – «откроются помышления сердец»).

Еще и еще раз указывая на высоту Христовых заповедей, будем помнить, что их осуществление возможно не тому, кто лучше других, а тому, кто имеет дух сокрушен. Кроме того, подзаконная праведность всегда будет иметь врагов, хотя постоянно уничтожает их в борьбе, милость победит всех, но они останутся живы,….простит.

В Евангелии Христос в Своих притчах о Царствии Небесном употребляет слово «стязается», означающее трезвение господина, у которого есть честность-взаимность с сотрудниками; так этот путь все время уточняется – вычерчивается, и без взаимного понимания-ведения путь становится широким. Фактически пространный путь – это незнание другого, действие из общих соображений. Как пример такого пути – всегда одинаковое поведение с человеком, который обязательно бывает разным, или всегда одинаковое поведение со всеми, каждый из которых всегда неповторимый, особенный.

Заповеди Небесные – всеобъемлющие, но по отношению к каждому и в разные моменты времени проявляют себя особо и никогда не повторяются, как отпечатки пальцев. Мы уже говорили, что путь греха или совместного греха (когда грабят бандой) – не является соединяющим действием, значит и пути нет, а есть разложение, на которое не понуждают, а соблазняют. Тут нет труда – есть приятное времяпровождение (например, совместная лени, восхваление друг друга и тому подобное), тут тяжкий труд – не само дело, а отказ от такого вкусного плода. Грех не соединяет, он всегда только разъединяет не только людей, разрушает и сам организм – мы становимся меньше душой, хуже понимаем себя, сильнее забываем других. Широкий путь – это не путь греха (у него есть обрыв, смерть); широкий путь – это путь безличного добра – выполнение писаных и неписаных правил общественного гражданского свода законов, как частности – стандартного социального кодекса, стандартного церковного кодекса, одинаковых для всех граждан.

Если человек не поднимается над правилами рукописными, будет поступать по букве, он ни с кем не сможет объясниться в любви, а в любви все эти правила кажутся пошлыми и позорными, слишком примитивными для настоящей жизни, входящей во врата вечности. В том числе и покаяние из общих соображений, включая «во всем виноват» – не покаяние вовсе, правдивость его будет в том, что ничего не будут утаивать и ничего не будут вымышлять. Я должен точно сказать, где и как предаю любимого.

Попробую высказать робкое предположение, что тесные врата по виду – дверь, а она – Христово прощение грехам. Но тогда врата, от которых Он дал ключи апостолу Петру, – это Он Сам (Мф.16:19). Вход в жизнь, вход в рай через дверь – врата милости Христа, и ключи, которые есть у Церкви, – это ключи от Него Самого. В Таинствах, которые совершают священнослужители, мы принимаем Его прощение, по нашему желанию мы принимаем Его Тело и Его Кровь. Дар Христа зависит от личного решения, вольного желания, реальной, а не вымышленной нужды и твердого выбора человека. Есть выбор – есть Дар.

Путь ежесекундно требует зрения и рассуждения. Влюбленные каждый день в себе узнают новое, познание друг друга – признак того, что путь не оборвался. В этом контексте слепота, о которой часто говорил Христос, соответствует лицемерию, то есть обману в выборе добра, самообману в понимании Бога и ближнего, обману в понимании зла. Внешне все похоже на Истину, только силы в себе не имеет, такое возвышенное и святое не веселит душу (именно поэтому люди удивлялись той радующей благодати, исходившей из уст Христа при слышании в точности тех же самых угнетающих слов, которые раньше произносили книжники и фарисеи).

Христос описывает одно смертельно опасное поприще, очень напоминающее путь, но по сути не являющееся им: «они – слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Мф.15:14). Путь без опознавательных знаков для слепого широк, ведь он не видит ни востока, ни запада. Опять в кратких словах Христос выявляет разницу с теми, кто видит внешность, а суть – нет. Незрячие поводыри не близки ведомым – они не друзья, не отцы; они имеют неизбывное превосходство, по праву которого руководят. Христос хочет прозрения человека, возрастания до Своего совершенства, а не управления им. Деятельность слепцов – не поиск добра, а подделка под добро, фальшивая, лицемерная деятельность, имеющая сходную (а чаще даже намного более красивую внешность, и это как один из признаков лицемерия – навязчивая привлекательность, избыточная доброта, чрезмерное украшательство. Это все нужно, чтобы компенсировать недостаток внутренней убедительности – силы) внешность (в этом суть воровства, подделывающего этикетку), очень напоминающую путь (например, возрастание в добродетелях, возрастание в постах и акциях милосердия), но по сути не только не являющийся им, но и похищающую (усложняющую) возможность подлинного пути. Чистому от лжи легче пойти, чем порочному, которому нужно сначала преодолеть ложные взгляды, привычки. В ведении слепым слепого уже нарушено равенство, есть некое превосходство одного и умаление другого (что обычно для профессиональной деятельности, но не для дружбы). Опасность иллюзии пути состоит в том, что слепцы думают, что восходят, поэтому и падение может быть великим. В частности, хочу заметить, что для священника большим соблазном является водительство другого за собой (то есть некая передача духовного опыта, благочестивой информации) в противоположность совместному выходу из пустыни одиночества в землю обетованную, пути, в котором они учатся друг у друга быть с Богом и друг другу.

Если священник (как любой христианин) вместе со встречей нового человека не готов меняться, значит, встречи не было. Кроме внутреннего, скрытого противостояния Христу (ведь, «что сделали одному из малых сих, то сделали и Мне») общечеловеческие добряки-фарисеи – открыто противостоят Пути, то есть Самому Богу – это полбеды, псевдовера подменяет Бога (как Антихрист – Христа, ведь «анти» – это по-гречески «вместо») – и это настоящая беда, так как в распятии можно раскаяться, а при подмене нельзя заметить не только причин катастрофы, но саму катастрофу: «Не ведают, что творят…» Христос предсказывал, что будет много людей, искренне уверенных в своей добропорядочности и в своем христианстве, но при этом не обретших Пути «когда мы не одели, не впустили…» – т. е. когда мы не сделали добра?; мы не видели причин для него (это и есть слепец), и еще…: «Многие скажут: именем Моим исцеляли – и Я скажу: не знаю вас». Приглядимся к облику, портрету человека, который сердцем радуется фальшивому, мнимому добру (волку в овечьей шкуре). Многие видят его дела милосердия, он благороден, отсвечивает праведностью, имеет молитвенный вид, многие видят его дела милосердия, не имеет недостатков поведения- «не так ,как неции человецы» – поэтому он имеет право нравоучать, следить за правоверием сограждан (заменяет им совесть) и поэтому именуется умом, честью и совестью народа. Но при определенных условиях обязательно станет палачом (хоть иногда и по закону – палачом женщины, взятой в прелюбодеянии) сначала грешника, а потом инакомыслящего (имеющего другой путь). Так что ученики Христа, спрашивая (прося) о запрете тех, кто не ходил с ними, но исповедовал имя Христа, проходили именно через это искушение – отрицание иного, неведомого, непонятного им пути-поприща, которыми богат Бог. В этом еще одна особенность выполнения этой заповеди – одним доверием принять человека с неизвестным тебе, сразу не понятным путем-поприщем, в начале чужим-чужим и только после долготерпеливого вынашивания-ожидания радостно-счастливым духовным единством особенных, неповторимых, не предугадываемых («око не видело, ухо не слышало и на сердце не приходило….») взаимных отношений. Неведомо блаженство для людей, как могильной плитой, придавленных убежденностью своего, почти научного, представления о том, как нужно всем, что необходимо каждому, каким должен быть другой, каким перед нами должен быть Бог. (Если не такой – распнем!).

Отметим мимоходом, что многообразие путей прямо говорит о неравенстве людей, поэтому мечта о земном равенстве – ложь, которая всегда ведет к смерти. Эта трагедия земной несправедливости преодолевается иначе в нашей заповеди – если наши пути состоялись, и его принял Бог, и меня принял Бог. Кто тогда из нас лучше, выше, важнее?– даже мысль об этом кажется неуместной. Единственное подлинное равенствоэто равенство перед Богом, все остальные характеристики, по которым пытаются равнять-сравнивать, обязательно приведут к соперничеству, т. к. они признаки нашего отличия друг от друга. Зная, что у Бога приятие и отдание не поочередное, а одновременное, с другой стороны видно, что Бога не принимают по кусочкам, Он отдает Себя целиком и тут равенство всех, трудолюбивых и ленивых, добрых и злых ,но устремленных челом к вечности. Сам путь с приятием и отданием, тоже требует от человека живой совести, чтобы не нарушать слов Христа, например, Он говорил: «раздай…», но не разбрасывай, избавляйся, и «приимите…», но не вырывайте или отнимайте. Пытаясь следовать Христу, узнаешь кто ты есть на самом деле, поэтому любые попытки исполнения заповедей имеют добрый плод (в покаянии), хотя чаще всего не имеют прямого результата (исполнения задуманного).

Тьма умеет не только кривляться и лгать, но и подделываться и передразнивать. У нее свои законы-заповеди, потешающиеся над Божьими: блаженны сильные и богатые; землю наследуют властные и беспощадные; требуйте своего и получите, вламывайтесь и попадете, да будет воля моя… и каждая из них рождает раздражение, вражду и, в конечном счете, одиночество. Подобно и данную Христом заповедь грех переиначивает по-своему: если кто-то или что-то соблазнит тебя на одно вольное поприще, то потом заставит идти и второе (поэтому и зовемся рабами греха). После начала бедствия подсовывается обиженному судьбой еще одна заповедь-пародия: если Бог искупит свою вину в этой беде передо мной за недальновидность, допустившую беду, я буду недалеко от счастья. И люди, доверившись этим голосам, больше возлюбили тьму. Обратим внимание на то, что понимание второго поприща как простого удлинения первого поприща, на который принудили, то есть количественное удвоение труда, и незаметно, почти естественно вытесняет представление о втором поприще как о новом, качественно отличном от первого делания-поприща. Такое понимание заповеди Христа потребовало бы изменения других Его заповедей для сохранения ее смысла и в них, например, заповедь о доверии грешнику, вплоть до согласия принять от него страдания, но не отказаться от него, могла бы измениться-исказиться так: «Если тебя ударили по правой щеке», вместо «подставь им и левую» следовало бы «будь готов, что по правой щеке ударят еще раз».

Мы говорили уже, что заповеди Христа универсальны для всех сторон жизни – духовной и материальной т. е. пронизывают все и вся, и могут принести пользу в своем упрощенном «воплощенном» виде, когда строительство начинается с простого-внешнего, например, начав дело – нельзя его бросать, нужно обязательно довести до конца как отголосок, поговорка «конец всему делу венец"(в духовном же мире одно дело рождает следующее); по отношению к учебе – учи не только положенное для экзамена, но узнай шире – как начинался, менялся в истории данный предмет и как он развился сейчас и какие проблемы поставил перед сегодняшним днем; по отношению к труду; делай не от 9 до 18 с перерывом на обед, а все возможное, не отделывайся, а твори; по отношению к грехам – увидел у ближнего, поищи их повнимательнее у себя. Увидел грех у себя – после этого посмотри, против кого он, кто может простить тебя и обратись к нему. Если тебе простили его, прости и другим подобное.

При воспитании – вначале учи, принуждая, а потом учи самостоятельности (без нее все воспитание имеет обратный эффект). В прежние времена для людей было очевидно, что любое поприще может продолжаться в потомках и семейные дела (не обязательно цеховые, но дела благотворительности, веры) наследовали. Кстати, не свершения человека оставляют его живым. Свершения разрушаются или устаревают. Наследование движения души человека сохраняет его живым не только на небе, но и на земле.

Еще один смысл заповеди, более частный, можно проследить в отношении отдельных поступков. Наш взгляд обычно выхватывает только время самого поступка и оценивает его этим промежутком, как сын, который вначале захотел помочь, а потом не пошел – вот эта дистанция в жизни, в конце которой человек меняется, может быть очень большой, не привычной для скоропалительного анализа, разламывающей возможности нашего внимания; помог, а потом, через 25 лет, пожалел средств потраченных; или поделился с ближним, а когда самому стало трудно, бросил ему упрек, что не отплатили добром. …Цена поступков изменилась, но есть ли у нас навык следить за поприщем, которое начинается после технического выполнения дела? Христос предупреждал, что кроме сил на само дело, нужны большие силы (для тщеславных) , чтобы это дело не выставлять напоказ. Он свидетельствовал, что только добро неоплатное , скрыто-невидимое является добром, имеет силу не только на земле, но и в вечности. Важное поприще для нас – честно оглядеть свою жизнь и убедиться, засвидетельствовав сокрушенно, что нет ни одной йоты добра, которой не похвалились бы перед людьми или перед собой. А вот зло свое скрывать , даже от самих себя, от своей совести – можем. И даже так его забуду, что и не вспомню при напоминании или вспомню так, что оно, как бы, почти и добро. Добро, не вступившее на второе поприще – приманка, оканчивающаяся предательством. Все свои дела надо тянуть в вечность. Все свои встречи тянуть в вечность – тут и совершается страшный суд моему сердцу, т.к. оно «о роде неверный» не выдерживает постоянства. Но этот личный суд спасителен, если он совершается перед лицом милосердного владыки. Поэтому Его милостью – твоя, выстраданная кровью, преодолением эгоизма, а потом, омытая слезами покаяния за свое несовершенство, жертва ближнему станет радостью, потому что твой дар, теперь освященный Богом, будет принят, и ты окажешься нужен. Так, приемля нашу мольбу о воскресении, сама собой выполняется вся небесная заповедь, когда Бог творит в нас новое сердце, подобное Христову.

Отступление от первозданного совершенства на ничтожную величину (может, одной лепты) для человека, полного сил и возможностей, обернулось смертью, но и едва дышащий (может, на одну лепту) без сил и без возможностей отдавать, а не брать, может восстать, если одним желанием сердца двинется к совершенству-жизни, которая есть у Бога. Любая Его заповедь удобная, приятная для нашего слуха, ума может оказаться семенем, способным прорасти в Небо. Если ваши силы будут стоить и тысячную долю лепты, не мучайтесь сомнениями, ее будет достаточно всесильному Богу для вашего спасения. Началом может быть симпатия к заповедям Христа, пусть короткая, пусть едва ощутимая, но само внимание, остановившееся на них, свидетельствует, что в человеке есть живая Божья клеточка (ведь подобное познается подобным). Пусть потом нет тяги к ним, вспомнить, признать за блаженство, что мысль о Христе чуть согревала, и попросить принять Бога нас именно в этом движении души – и потом никакая глубина не разлучит вас с Ним. Признание, что раньше было, а теперь уже нет – это уже великое покаянное признание, к которому стоит добавить безусловную веру в прощение и безусловную надежду, что наша дружба с Ним обязательно восстановится и осуществится. И тут нужно быть осторожным, не самонадеянным, пока есть опасность, что покаяние может стать данью привычке или ехидновым страхом будущих наказаний. Но даже в случае, если у нас будет только крупица сомнения в правдивости своей исповеди – это уже возрождающее, а потому великое признание в Милости совести, не способной отличить свет от тьмы. Малое признание своего греховного перерождения – и опять врата открыты. Однако, признание тьмы в душе отделено путешествием длиной от земли до солнца (пропастью) до появления чистого желания совместного взаимного нераздельного пути, без принуждения и без усталости. Одно чаяние, только намерение осуществить когда-нибудь это уже соделывает человека не от мира сего. От солнца откроется до дальних галактик за горизонтом дальнейшее поприще, имя которого будет – совершенство. Видим из этой заповеди, что совершенство раскрывается не с какой-либо точки, не в каком-либо пункте, а в пути. Только при движении оно и созерцается (напомним, что мы имеем в виду не механическое движение, а движение двух навстречу друг другу, и опять, не как направление, а как открывающее себя доверие, как растущую радость, отзывающуюся на счастье ближнего). Достижение нарушило бы Небесную полноту и гармонию, привнесло границу, разделение, остановило жизнь.

Интуитивная потенция людей в стремлении добиться, достичь (после чего можно веселиться насветло),это тайное желание смерти, любовь к дурному покою, страх от ужаса недоверия к другому, настойчиво советующий не жить. При нашей встрече (и пребывании) с совершенством мы бы изнемогли , именно поэтому, в минуты, когда приоткрывалось совершенство Христа (готовность, желание (жажда) умереть за врагов) апостолы засыпали без сил. Для того, чтобы выдержать встречу с совершенством, надо встать на путь двух поприщ – сначала очищения, а потом воскресения (у кого потихоньку, а у кого разом). Тяга к статике, замиранию – одно из плевел, убивающих душу. Не пьедестал, не прибытие только на брачный пир – наша конечная остановка и цель бытия. Раскрытие отношений, углубление взаимности на брачном пире – вот способ осуществления блаженства.

И все-таки можно отыскать в нашей жизни свидетельство того, что душа наша вложена Богом. При прощании с усопшими, которые были и нашей частью, глубина просит, чтобы между нами не осталось ничего разделяющего нас, не только крупных, но и мелких мерзостей. Честность этого желания подтверждается тем, что при попытке перенести его на людей, стоящих рядом, оно утрачивается. Эта избирательность свидетельствует, что это не нахлынувшее чувство (всемирной любви ко всем, или благодушного истечения маниловщины на всех без разбора), а продолжение личных отношений, особенных с каждым. Понимание необходимости порядочности, стыд двоедушия понуждает просить Бога дать возможность относиться к живым так, как можем к дорогим покойникам.

Первое поприще Христа с нами – путь к смерти за нас. Если я, не имеющий в себе вечной жизни, принимаю Его жертву, согласен на Его смерть за меня – не останусь одинок. Его жертва добровольна, не я первым востребовал Ее, Он заранее благодарно хотел моего согласия на приятие Его страданий за меня упрямого эгоиста-покойника. Этим согласием я пройду вместе с Ним Его земное поприще . Дерзаю робко согласиться на второе поприще с Ним – жизнь Вечную, в которой иные, неведомые радости, иное счастье, и я робко доверяю Ему, хотя боюсь, что они утомят, измучают меня. Только воскресшим я буду жаждать той жизни, как жаждет ее мой ближний, Христос. И постараюсь не забывать жаждать ее обретения всеми людьми.

Можно предложить еще один пример чистого желания второго поприща (очень редкий). Если на первом поприще люди соединяются, принимая помощь (это так же трудно, как и в медицинском случае тяжелобольных, умирающих, не способных принимать, откликаться на лекарства), то начало второму поприщу, т. е. вхождению в вечность, откроет благодарность, причем, и здесь есть лукавый (ложный) путь подневольного добра, на котором, опять-таки, в силу интеллигентности или показного христианства, человек должен отблагодарить, т. е. отделаться, откупиться от милости. Этот невозможный грешнику, но доступный и спасительный, как дар нищему, путь – это живая память сердца о другом сердце, память оживленная же Христом – всегда, т. е. ныне и присно и во веки веков.

Желается рассказ о заповеди оставить в радостной надежде спасения. Христос, предвкушая прощение людей, высылает нам навстречу Свою Милость, и мы, подражая Ему, можем, прозревая свою слабость-смертность в будущем, уже сейчас сказать: «Простите за неначавшиеся отношения, простите за забытую дружбу, и Ты прости за то, что не смогли пойти с Тобой». Ей, гряди, Господи Иисусе!


Источник: Потокин А. Об одной заповеди Христа // Альфа и Омега. № 54 (1). 2009.

Комментарии для сайта Cackle