Источник

Глава 12. Избрание двенадцати Апостолов. Нагорная проповедь

Избрание апостолов

Прошло более года с тех пор, как Иисус вышел из Своего назаретского уединения и стал проповедовать новое учение. За это время, проповедуя в Иудее и Галилее, Он, несомненно, высказал перед Своими слушателями все, что необходимо людям для спасения. Он всенародно проявил и всеведение Свое, и всемогущество, и богосознание Свое. Он показал Своим врагам, что Ему ведомы даже помышления их; Он совершал Своей властью, не обращаясь за помощью к Богу, такие чудеса, каких никто, кроме Бога, не может совершать; наконец, Он открыто называл Себя Сыном Божиим, равным Отцу (Ин. 5, 18). Словом, Христос высказал перед Своими слушателями все, что надлежало им знать лично о Нем, и подтвердил сказанное особыми знамениями (доказательствами), дабы они могли уверовать в Него и принять слово Его за безусловную истину. Убеждая слушателей Своих в истинности всего сказанного Им, Он объяснял им, что проповедует не Свое, как Человека, учение, но то, что слышал от Отца Своего, что заповедал сказать пославший Его Отец. Наконец, Он открыл людям тайну их бытия и объяснил им, зачем они живут. Но все это надо было знать не одним только евреям. Сын Божий сошел с небес для спасения всех людей; слово Его должно было быть проповедано всем народам земли, а для этого необходимы были проповедники, которые усвоили бы все учение Его и, с верой в Него как Сына Божия, пронесли бы это учение по всему миру. Надо было выбрать таких проповедников, научить их и послать на проповедь, да и самих проповедников сделать достойными возлагаемого на них поручения, сделать верующими и убежденными проповедниками, у которых слово не расходилось бы с делом, которые на себе осуществляли бы все, чему будут учить других. И Господь решил избрать таких проповедников и подготовить их к предстоящему им трудному делу.

Проводя нередко ночи на какой-нибудь горе или в пустынном месте, Христос молился и в молитве Своей беседовал с Отцом Своим. Так и теперь, перед предстоявшим избранием проповедников Своего учения, взошел Он на гору... и пробыл всю ночь в молитве к Богу (Лк. 6, 12).

Когда же настал день, Иисус призвал учеников Своих. Евангелист Марк поясняет, что Иисус позвал учеников к Себе на гору не всех, а кого Сам хотел (Мк. 3, 13). Из призванных на гору учеников Он избрал двенадцать и назвал их Апостолами.

Апостол – слово греческое, в переводе на русский язык – посланник. Назначение избранных двенадцати учеников – быть посланными на проповедь, поэтому Иисус и назвал их посланниками. Но так как, при предстоящей проповеди, от них могли требовать знамения, и знамения в некоторых случаях следовало давать, то Иисус облек их властью исцелять болезни и изгонять бесов.

Некоторые из двенадцати избранных теперь Апостолов были раньше этого избрания призваны Самим Иисусом быть Его учениками, а именно: Симон и брат его Андрей, Иоанн и брат его Иаков, Филипп, Нафанаил (он же Варфоломей) и Матфей (см. с. 170–173 и 239). Остальные только теперь избраны из многих учеников.

Евангелист Матфей умалчивает об избрании двенадцати Апостолов и говорит о них поименно лишь при повествовании об отправлении их Иисусом на проповеди; при этом Апостола Матфея (то есть себя) называет мытарем; Евангелист же Лука говорит и об избрании Апостолов, и говорит согласно с Евангелистом Марком. В наименовании некоторых Апостолов замечается как бы разногласие между Евангелистами, но разногласие лишь кажущееся, объясняемое желанием Евангелистов отличить чем-либо Апостолов, носивших одинаковые имена. Так, второго Симона Матфей и Марк, в отличие от Симона-Петра, называют Симоном Кананитом, а Лука Зилотом; зилот – слово греческое, а кананит – перевод этого слова на еврейский язык; поэтому слова кананит и зилот – однозначащие. Второго Симона называли зилотом (по-русски – ревнителем), вероятно, потому, что он, до призвания его Иисусом, принадлежал к еврейской политической партии, носившей название зилотов, то есть ревнителей самостоятельности и независимости еврейского народа. Про Апостола Леввея Евангелист Матфей говорит, что он был прозван Фаддеем; Евангелист Марк называет его по прозвищу Фаддеем, а Евангелист Лука – Иудой Иаковлевым. Что в числе двенадцати Апостолов было два, носивших имя Иуды, доказывается следующим местом из Евангелия Иоанна: на Тайной Вечери, где, после ухода Иуды Искариота, не было никого, кроме Иисуса и одиннадцати Апостолов, Иуда – не Искариот, – говорит Ему: Господи! что зло, что Ты хочешь явить Себя нам, а не миру? (Ин. 14, 22). Поэтому Иуду не Искариота, в отличие от предателя, называют: Лука – Иудой Иаковлевым, то есть братом Иакова Алфеева (Деян. 1, 13), Матфей – Леввеем, прозванным Фаддеем, а Марк просто Фаддеем. Второго Иуду, Искариота, называли так потому, что он происходил из городка Кериота. Слово Искариот считают составленным из двух слов: иш – человек и Кериот – название города. Апостол Нафанаил всеми тремя Евангелистами назван по отчеству Варфоломеем, то есть сыном Фоломея (вар – сын). Вот список Апостолов по трем Евангелиям:

Матфей, глава 10

Марк, глава 3

Лука, глава 6

Симон-Петр

Симон-Петр

Симон-Петр

Андрей, брат его

Андрей, брат его

Андрей, брат его

Иаков Зеведеев

Иаков Зеведеев

Иаков Зеведеев

Иоанн, брат его

Иоанн, брат Иакова

Иоанн

Филипп

Филипп

Филипп

Варфоломей

Варфоломей

Варфоломей

Матфей-мытарь

Матфей

Матфей

Фома

Фома

Фома

Иаков Алфеев

Иаков Алфеев

Иаков Алфеев

Леввей, прозванный Фаддеем

Фаддей

Иуда Иаковлев

Симон- Кананит

Симон-Кананит

Симон-Зилот

Иуда Искариот

Иуда Искариотский

Иуда Искариот

Симона Иисус назвал Петром при первом призвании его (Ин. 1, 42); теперь же, вероятно, повторил это название. Иакова и брата его Иоанна, сыновей Зеведея, Иисус назвал сынами грома, и тем определил особенности их характеров: как сыны грома, они будут проявлять, и в слове и в деле, силу и стремительность. Эти особенности характера они вскоре проявили, попросив у Иисуса позволения свести с неба огонь на не принявших Его в одном самарийском селении (Лк. 9, 54).

Исцеление всех собравшихся больных и бесноватых

Призвав к Себе на гору некоторых (кого Сам хотел) из Своих учеников и избрав из них двенадцать, Иисус сошел с ними с горы и стал на ровном месте (Лк. 6, 17), окруженный множеством учеников и толпой народа, сошедшегося из разных мест послушать Его и исцелиться; тогда же все ожидавшие исцеления больные и страдавшие от нечистых духов исцелились; исцелились даже те, которые только прикасались к Иисусу, потому что, как удостоверяет Евангелист Лука, от Него исходила сила и исцеляла всех (Лк. 6, 19). Что действительно от Иисуса исходила сила, исцелявшая болезни, доказывается Его же словами, переданными нам Евангелистами Марком и Лукой: когда к Иисусу, окруженному толпой народа, прикоснулась, незаметно для окружающих, женщина, страдавшая двенадцать лет кровотечением, то Иисус спросил: кто прикоснулся к Моей одежде? (Мк. 5, 30). Когда же все отрицались... Иисус сказал: прикоснулся ко Мне некто, ибо Я чувствовал силу, исшедшую из Меня (Мк. 5, 30; Лк. 8, 45–46).

Объяснение силы сходившей из Иисуса при исцелении больных

Нас могут спросить: «Какая же это сила, которая исходила от Иисуса и исцеляла прикасавшихся к Нему?» Отвечая на это, мы прежде спросим, какая сила исходила от Иисуса, когда Он исцелял словом, когда говорил расслабленному: «Встань, возьми постель твою и иди»? Как при исцелении словом нельзя объяснять знакомыми нам силами природы ту силу, которой исцелял Христос, так нельзя теми же силами природы объяснить и исцеление от одного лишь прикосновения к Иисусу. Во всех случаях исцеления больных, а тем более в случаях воскрешения мертвых, действовавшая сила должна быть признана за силу Всемогущего Бога. Этой-то силой обладал Иисус Христос. Судить об этой силе мы можем только по внешним проявлениям ее; но как она действует и почему в одном случае она проявляет свое действие, а в другом случае нет, этого мы не знаем, да и знать не можем. Поэтому, нисколько не сомневаясь в том, что прикасавшиеся к Иисусу получали исцеление от болезней, мы должны признать, что целительной силой в таких случаях была божественная сила Самого Иисуса. А так как мы признаем Христа всеведущим, то, вследствие этого, должны признать, что исцеления от прикосновения к Иисусу происходили с Его ведома и согласно с Его волей; что, помимо Его воли, нельзя было получить исцеления этим путем, нельзя было, так сказать, похитить Его силу. Если же после прикосновения к Нему страдавшей кровотечением женщины Он и спросил: «Кто прикоснулся к Моей одежде?», то не потому, что не знал, кто прикоснулся к Нему, а для того, чтобы этим заставить исцеленную обнаружить перед всеми силу своей веры и тем укрепить веру Иаира, только что просившего об исцелении своей дочери и узнавшего в это самое время, что исцелить ее уже нельзя, что она умерла (Мк. 5, 22–42; Л к. 8, 41–55).

Исцелив всех находившихся тут больных и страдавших от духов нечистых, Иисус взошел на гору, сел и, окруженный Апостолами, учениками и народом, произнес Свою проповедь, известную под названием Нагорной.

Проповедь на горе

По сказанию Евангелиста Матфея, вся эта проповедь была произнесена Иисусом на горе в продолжение одной беседы; из сказаний же Евангелиста Луки можно вывести заключение, что различные части этой проповеди были произнесены в разные времена и при различных обстоятельствах; и так как Евангелист Матфей вовсе не имел в виду излагать учение Иисуса Христа в последовательном его развитии, а стремился только правдивым повествованием своим доказать евреям, что Иисус был Тот именно Мессия, о Котором писали пророки, то некоторые толкователи полагают, что Евангелист Матфей соединил в одну проповедь различные поучения Иисуса, сказанные Им в разные времена. Но скорее можно допустить, что Господь произнес Нагорную проповедь в том именно виде, как изложил ее Евангелист Матфей, а затем, при других подходящих случаях, в разные времена, повторял многое из того, что сказал на горе. Последнее объяснение весьма правдоподобно уже потому, что слушатели Иисуса часто менялись, кроме Апостолов и некоторых учеников, неотступно следовавших за Ним, а при перемене слушателей Иисусу, несомненно, приходилось нередко повторять сказанное раньше. Помимо этого, строгая последовательность, с которой в Нагорной проповеди изложено учение Господа, придает самой проповеди значение цельного, вполне законченного поучения, которое, конечно, не могло быть составлено Евангелистом Матфеем из отдельных изречений Иисуса, произнесенных Им в разное время. Если кто и мог привести в систему эти изречения, то только Сам Господь.

Приступая к изложению Нагорной проповеди, я хочу прежде всего постигнуть настроение той толпы, которая теперь окружила Иисуса.

Моисей в предсмертном прощании своем с народом еврейским заклинал его исполнять в точности волю Божию, объявленную ему в заповедях Господних; и за точное исполнение этих заповедей он обещал все блага земные, долголетие, богатство, счастье, успех во всех делах и, главное, господство над всеми народами: Господь Бог твой поставит тебя выше всех народов земли. Сделает тебя Господь... главою, а не хвостом, и будешь только на высоте, а не будешь внизу, если будешь повиноваться заповедям Господа Бога твоего, которые заповедую тебе сегодня (Втор. 28, 1, 13). В той же прощальной речи своей Моисей призывал на евреев все проклятия, все кары небесные за неисполнение заповедей Господних и предсказал им, что они будут за то рассеяны по всей земле и будут ужасом... и посмешищем у всех народов (Втор. 28, 37). Но современные Иисусу евреи, руководимые своими слепыми вождями, забыли последние предсказания Моисея и думали только о господстве над всеми народами земли. Мечтая о господстве над всеми народами, евреи утратили, однако, свою политическую самостоятельность и сделались подвластными язычнику, римскому императору. Они не хотели понять, что в этом подчинении – начало исполнения второй части предсказаний Моисея. Слишком горды они были, чтобы сознаться в этом. Подчинение чужеземному владычеству было настолько ненавистно им, и они так жаждали скорейшего свержения этого ига, что, думая об Избавителе, Спасителе, Утехе Израиля, они невольно возмечтали, что грядущий Избавитель непременно избавит их от политического порабощения и восстановит царство Израиля. Отуманенные такими мечтами, они перестали понимать пророчества о Мессии; они ждали Его как могучего Царя, который не только освободит их, но и отомстит их угнетателям, и поработит им весь мир. Они увлекались даже сказками о том, что Мессия станет на морском берегу в Иоппии и повелит морю выбрасывать жемчуг и все свои сокровища к Своим ногам, что Он оденет народ Свой в багряницу, украшенную драгоценными камнями, и будет питать его манной еще более сладкой, чем та, какая посылалась их предкам в пустыне. Словом, они по-своему мечтали о предстоящем им блаженстве, о счастье в Царстве Мессии; и так мечтали не одни только фарисеи и книжники, но и все евреи; даже уверовавшие в Иисуса, как в Мессию, ждали, что вот Он, наконец, объявит Себя Царем Израилевым.

Общие вопросы о счастье, блаженстве

С такими-то мечтами, с такими-то ложными воззрениями на Мессию они окружили теперь Иисуса. Они думали, что настал конец их страданиям, их унижению, что отныне они будут счастливы, блаженны.

Счастье! Блаженство! Кто не стремился к нему? Кто не хотел быть счастливым? Одни ли евреи мечтали о блаженстве?

Но почему же так мало счастливых? От кого или от чего это зависит? В чем выражается счастье, блаженство людей? Да и есть ли вообще счастье на земле? Могут ли люди быть действительно счастливы, блаженны?

Вот вопросы, которые всегда волновали людей, и к разрешению которых издавна стремились лучшие умы.

Оглядываясь вокруг себя, мы видим, что люди стараются по-своему устроить свое счастье, обусловливая его известными благами: богатством, почестями, властью над ближними, разного рода чувственными наслаждениями и пр.; и каких только усилий не употребляют они в погоне за достижением этих благ! Но, достигая их, тотчас же разочаровываются и с грустью сознают, что счастье не в них. Так в чем же счастье, блаженство? Где оно? Кто же из людей счастлив?

Учение Иисуса о том, что составляет истинное счастье, блаженство

По учению Иисуса Христа, высшее, безусловное счастье, блаженство людей не здесь; оно – в вечной жизни в Царстве Небесном. Счастье же здесь, на земле, в этой нашей мимолетной земной жизни, возможно лишь настолько, насколько эта жизнь служит приготовлением к той вечной жизни. Здесь счастливы только те люди, которые ревностно стремятся к достижению постоянного блаженства там. Здесь счастливы только те, которые считают себя Божиими работниками и во всем творят волю Его, для которых высший закон – жить по правде Божией. А чтобы стать таким Божиим работником, надо духовно переродиться, надо сознать, что благо не в угнетении ближних, не в создании своего мнимого благополучия за счет их лишений и страданий, а в самоотверженной любви к ним, в труде над избавлением их от страданий и лишений. Из таких-то Божиих работников и составляется Царство Мессии, Царство Божие здесь на земле. Хотя это Царство лучших душ человеческих, в сущности, есть Царство духовное, не от мира сего, однако распространение его на земле, умножение таких Божьих работников, несомненно, отразится и на видимом благополучии людей, и создаст тот золотой век, о котором мечтали еще в древности вдохновенные пророки (Ис. 11, 1–10; Мих. 4, 1–4).

Объяснив в прежних беседах, зачем люди живут, Христос учит теперь Апостолов и других слушателей Своих, как надо жить, чтобы создать здесь, на земле, Царство Божие, этот потерянный рай, и тем приготовить себе блаженство вечной жизни в Царстве Небесном.

Как надо жить? Так, как жил Он, Христос, по Человечеству Своему, как жил Христос-Человек. Об этом Он не раз говорил, указывая на Себя как на Образец доступного нам совершенства. Он говорил: «Научитесь от Меня нести иго возлагаемых Мной на вас заповедей; посмотрите на Меня: как Я кроток и смирен сердцем; берите пример с Меня, и найдете покой душам вашим» (Мф. 11, 28–30; Ин. 13, 15).

Но возможно ли жить так, как жил Христос? Ему легко было исполнять все Свои заповеди потому, что Он был не только Человек, но и Сын Божий, равный Отцу. Мы же, привыкшие грешить, не смеем и сравнивать себя с Ним. Он – недостижимый для нас Образец совершенства.

Необходимость возрождения

Так рассуждают многие, даже и глубоко верующие. И они были бы правы, если бы Христос-Человек хотя бы один раз воспользовался Своей божественной властью, чтобы облегчить Свои человеческие немощи или избавить Себя от страданий. Но ведь мы знаем из Евангелия, что Он никогда не пользовался Своей божественной властью лично для Себя. Мы знаем, что Он как Человек испытывал усталость, нуждался в подкреплении Своих сил пищей и сном; Он томился от жажды, страдал от мучений голода; Он радовался и скорбел, и не всегда Он мог подавить в Себе скорбь, не всегда мог скрыть ее; скорбь Его нередко разрешалась слезами. Он как Человек подвергался искушениям, но всегда побеждал их; и побеждал не божественной властью, присущей Ему как Сыну Божию, а единственно покорностью воле Отца. Покорность эту заповедал Он и нам как могучее средство выходить победителями из борьбы с соблазнами, искушениями. Он как Человек содрогнулся в Гефсиманском саду от представшей мысленному взору Его чаши страданий и молил Отца об отсрочке исполнения Его воли; но и это искушение Он победил покорностью воле Отца, которую выразил в словах: не Моя воля, но Твоя да будет (Лк. 22, 42). А когда Он подчинился воле Отца, то страшные физические страдания на Кресте исторгли вполне человеческий вопль Его: Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил? (Мк. 15, 34), то есть: для чего в такой ужасный час мучительной казни божественная сила Самого Христа, всегда пребывавшая с Ним, не облегчила Его незаслуженных страданий? Да, Христос как Человек исполнял Сам в точности все Свои заповеди; Он жил так, как учил других жить; слово Его никогда не расходилось с делом; божественной властью Своей Он никогда не облегчал Себе несение ига Своих заповедей, и потому Он в Своем Человечестве служит обязательным для нас примером; и мы должны жить так, как он жил. Но Сам Христос признавал, что людям, привыкшим грешить, трудно стать сразу совершенными, трудно сразу начать жить так, как Он жил. Поэтому, не требуя вообще от людей ничего невозможного, Он в Своей Нагорной проповеди учит, как мы должны перевоспитать себя, чтобы исполнение Его заповедей не показалось невозможным или просто трудным. Сначала в так называемых девяти заповедях блаженства Он дает, если можно так выразиться, программу самоисправления, перевоспитания самого себя, и затем уже излагает все Свои заповеди как бы перевоспитанному по этой программе человеку, наглядно показывая, что такому обновленному человеку эти заповеди не могут казаться трудноисполнимыми.

Предложив вниманию читателей эти необходимые пояснения, приступлю теперь к изложению и объяснению Нагорной проповеди.

Исцелив всех больных и одержимых бесами, Господь взошел на гору (Мф. 5, 1). Думаю, что Он взошел не на вершину горы, на которой провел всю ночь в молитве, так как в этом не представлялось никакой надобности. На ровном месте (Лк. 6, 17), на котором Он находился, исцеляя больных, неудобно было проповедовать: многие из окружавших Его не видели бы и не слышали бы Его; желая же слышать, теснились бы около Него. Надо было выбрать место, удобное в этом отношении для всех, а так как таким местом мог быть склон горы, то, по всей вероятности, Господь взошел на этот склон, возвышавшийся над ровным местом, и сел там так, чтобы Его все видели и слышали.

И, когда Он сел, приступили к Нему ученики Его (Мф. 5, 1). Учениками Иисуса называли всех неотступно следовавших за Ним, но в данном случае под словом ученики надо разуметь только что избранных Апостолов, потому что для них, главным образом, и была произнесена Нагорная проповедь; их надо было научить, их надо было подготовить к исполнению возлагаемого на них поручения.

Заповеди блаженства

И Он, возведши очи Свои на учеников Своих и отверзши уста Свои, учил их, говоря: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас.

Христос говорит о Царстве Небесном. Он зовет туда, зовет к Себе всех. И мы должны идти к Нему, должны пройти то расстояние, какое отделяет нас от Него.

Представьте себе, для наглядности, что нас отделяет от Христа довольно крутая лестница в девять ступеней; вверху стоит Он, а мы – внизу. Стоим мы у подножья этой лестницы и не двигаемся вперед, не решаемся занести ногу на первую ступень ее. Стоим мы внизу, смотрим на Христа, протягивающего нам руки Свои, слышим, как Он говорит нам: Придите ко Мне (Мф. 11, 28)... Покайтесь (Мф. 4, 17), – и все топчемся на своем месте, все живем по-старому.

"Покайтесь, – говорит Христос, – сознайте свои грехи, признайте себя грешниками, осудите себя и дайте слово больше не грешить! Это первый шаг к спасению; это – первая ступень лестницы, отделяющей вас от Меня!»

Что же мешает нам осознать свои грехи, признать себя грешниками? – Наша гордость, как следствие безумного себялюбия.

Мы знаем, что любить самого себя не грех. В одной из основных заповедей Божиих, данных первым людям, сказано: люби ближнего твоего, как самого себя (Лев. 19, 18); и эту заповедь подтвердил Христос (Мф. 22, 39; Мк. 12, 31; Лк. 10, 27–28). Следовательно, любить себя не грешно. Но себялюбие не должно быть безумным; оно не должно доводить до самообожания, до преклонения перед собой, как перед кумиром. И только тогда оно не мешает видеть свои прегрешения. В большинстве же случаев мы, люди грешные, любим себя больше, чем ближних, больше даже, чем Бога. И такое себялюбие ослепляет нас и помрачает наш рассудок; и мы проявляем тогда все признаки дальнозоркости: отдаленные предметы мы видим прекрасно, в чужой душе замечаем самые малейшие недостатки, ни одной соринки в чужом глазе не пропустим, а вблизи, на себе, ничего не замечаем; не видим той нравственной грязи, которой сами облеплены с головы до ног; не сознаем даже самых тяжких грехов своих. Мало того, что мы не замечаем за собой ничего дурного, но все, что мы осуждаем у других, в себе кажется хорошим. Ведь любить больше всего на свете можно только существо наилучшее, совершеннейшее; и если я люблю себя больше всех, то ясно, что я признаю себя этим наилучшим, совершеннейшим существом; я ставлю всех близких мне значительно ниже себя; я унижаю их в своих глазах, а себя возвеличиваю; я превозношу себя выше всех, горжусь своими мнимыми, воображаемыми достоинствами, и, конечно, совсем не замечаю своих недостатков, пороков, грехов.

А чем я могу гордиться на самом деле? Ведь я должен в жизни своей подражать Христу, жить так, как Он жил, стремиться к доступному мне совершенству. Вот смысл моей жизни! И если я пойму это, если я попробую сравнить себя со Христом и узнать, так ли я живу, как должен жить, то вынужден буду сознать свое нравственное ничтожество в сравнении с данным мне для подражания Образцом человеческого совершенства.

Итак, посмотрим на себя! Заглянем в глубину души своей, в которой таится много неведомого для других! Вспомним свое прошлое! Вспоминая, будем взвешивать каждый поступок свой, какой придет на память, и будем спрашивать себя: так ли поступил бы Христос, как поступили мы? Почаще будем вспоминать свою прошлую жизнь, почаще сравнивать себя со Христом! И если мы не глухи к божественному голосу совести, внедренному в нас, то мы придем в ужас, когда увидим, как далеки мы от Христа, какая громадная разница между нами и тем, чем мы должны быть, чем мы можем быть. И уподобимся мы тогда человеку, впервые посмотревшему в микроскоп на ту воду, которую он считал чистой, как кристалл: как понятие о чистоте воды мгновенно исчезает при виде бесчисленного множества микроорганизмов, кишащих в воде, так и мы, считавшие свою душу чистой, как кристалл, содрогнемся от нравственной грязи, облепившей ее. И когда мы дойдем до такого сознания, то куда денется наша гордость? Мы поймем тогда, что гордиться-то нам нечем; и признаем мы, что казавшееся нам величие наше подобно миражу в пустыне: издали воображению путника рисуются чудные картины, а подъедет ближе – нет ничего. И тогда гордость оставит нас и уступит свое место в сердце нашем смирению. И только при этом условии у нас явится желание исправиться, отстать от своих грехов. Пока я был горд, пока я думал только о своем величии, о своих мнимых достоинствах и воображаемом превосходстве перед другими людьми, пока я, подобно фарисею притчи Господней, считал себя не таким, как прочие люди (Лк. 8, 11), – я и не замечал своих недостатков, грехов, а через это у меня и не могло быть желания исправиться, стать лучшим человеком.

Итак, первый шаг при начале самоисправления, это – сознание своего ничтожества в сравнении со Христом, служащим для нас Образцом возможного для нас совершенства; сознание своей бедности теми свойствами души и теми добрыми делами, какие приближают нас ко Христу; словом, сознание своей духовной, нравственной нищеты. И Господь начал Свою Нагорную проповедь с указания на этот первый шаг в деле самоисправления. Блаженны нищие духом, сказал Он, ибо их есть Царство небесное (Мф. 5, 3).

Блаженны нищие духом. Это изречение Господне понимается некоторыми буквально и потому толкуется совершенно превратно. Вместо того чтобы сознание своей духовной нищеты считать средством к достижению цели, то есть блаженства в Царстве Небесном, они самую нищету духом считают самостоятельной целью, истинным блаженством. По их мнению, истинное блаженство и заключается в духовной нищете, в отсутствии духовных сил или в бедности этими силами; и таких бессильных, бездарных людей они называют блаженными. Но они ошибаются. Не о такой нищете говорил Господь. Он не говорил, что блаженство – в нищете духом; Он говорил, что блаженство – в Царстве Небесном, что блаженны будут там только те, которые начинают свое перевоспитание с сознания своего ничтожества в сравнении с тем, чем человек должен быть. Нищета духом противополагается гордости, ложной уверенности человека в его воображаемом превосходстве над другими людьми; нищета духом – это смирение, не исключающее необходимости силы духа.

Другие же говорят: «Не могут быть блаженны нищие духом; блаженны только сильные духом!» Но и они заблуждаются. Чтобы из гордого человека стать нищим духом, то есть смиренным, сознающим свою нравственную нищету, сознающим себя хуже многих, нужна большая сила духа, большое напряжение воли; без этой силы не смиришь себя, не сломишь свою гордость. Следовательно, понятия о нищете духом и о силе духа не только не противоречат друг другу, но, напротив, восполняют одно другое: не обладая силой духа, нельзя стать нищим духом; и сила нужна большая. Гордому человеку, привыкшему считать себя выше всех, не таким, как прочие люди, тяжело сознать, что он хуже очень многих, а может быть и хуже всех. Если тяжело разочарование в друге, то каково же развенчать самого себя, свалить себя с той скалы, на которую был вознесен своей гордостью, повергнуть кумир свой в прах! Такое разочарование в самом себе причиняет на первых порах невыразимые душевные муки; приходится много выстрадать и победить множество искушений. Сколько соблазнительных мыслей вторгается в душу, сколько стремлений к самооправданию, к обелению всех своих грязных дел! Чтобы выдержать все эти искушения и победить их, нужна большая сила духа.

Осознаем же свое ничтожество в сравнении со Христом-Человеком, Образцом доступного нам совершенства! Стряхнем с себя гордость, навеянную безумным себялюбием! Повергнем кумир свой в прах, и смело, с Божией помощью, станем на первую ступень! Станем твердой ногой, чтобы не оступиться и не упасть вниз! Станем, и будем идти вперед, не спуская глаз со стоящего вверху Христа, ожидающего нас с распростертыми объятиями! Пойдем же к Нему! Он ждет нас и примет не как грозный судья, а как любящий отец встречает своего блудного сына!

Когда мы сознаем свою нравственную нищету и, силой своего духа (конечно, при помощи Божией), победим все искушения, все соблазны к самооправданию, то нам станет стыдно, что раньше не сознавали своей греховности и так много нагрешили. И станет нам жаль, что так беспутно жили; и захочется вернуть прошлое и начать жить сначала. Но так как вернуть прошлое нельзя, то мы станем оплакивать свои грехи, раскаиваться в них и горевать, что нельзя сделать так, чтобы их не было. И в таком горе мы услышим, как Господь, стоя на верху лестницы, обращается к нам со словом утешения и говорит: «Плачь! Плачь о грехах своих, но не унывай!

Оплакивая свои грехи, ты уже начинаешь чувствовать отвращение к ним, ты уже даешь себе слово больше не грешить; и если ты будешь верен своему слову, если ты действительно будешь воздерживаться от грехов, то ты утешишься в теперешнем горе: перестав грешить, ты удостоишься блаженства вечной жизни, несмотря на то, что в прежней жизни твоей за тобой числится множество грехов; ты утешишься там за то, что оплакивал свои грехи здесь: блаженны (будут) плачущие (здесь), ибо они утешатся (там) (Мф. 5, 4)».

И эти слова Господни неправильно понимаются некоторыми. Блаженство не в слезах, не в оплакивании своих грехов; блаженство – в Царстве Небесном; блаженны будут там те, которые здесь смиренно сознают тяжесть грехов своих и оплакивают их. Слезы покаяния – это средство к достижению цели, и потому сами по себе не могут быть целью жизни человеческой; слезы – это второй шаг по пути самоисправления, и шаг более легкий, чем первый.

Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Не всякий, однако, плач дает утешение. «Плачет бессильная злоба; плачет униженная гордость; плачет неудовлетворенная суетность; плачет оскорбленное самолюбие... и мало ли бывает суетных слез? Сколько неудовлетворенных страстей, сколько малодушных, столько и пустых слез; но это слезы грешные, слезы бесполезные, слезы, крайне вредные для плачущих, ибо причиняют смерть души» (Из бесед отца Иоанна Кронштадтского о блаженствах).

Плачущие... утешатся. Утешатся они не только там, в Царстве Небесном, когда дальнейшим (кроме сокрушения о грехах) самоусовершенствованием откроют себе доступ в это Царство, но утешатся и здесь, на земле. Оплакивая свои грехи, давая себе слово больше не грешить, воздерживаясь всеми силами души от всего, что наталкивает на грех, они примиряются со своей совестью, прежде укорявшей их, они успокаиваются, утешаются. Утешаются они еще и сознанием, что вступают в Царство Божие, где в качестве Божиих работников будут содействовать водворению возможно большего счастья на земле.

Кто имел достаточно силы смирить себя и сознать свою бедность хорошими делами, приближающими ко Христу; кто в раскаянии оплакивает свои грехи, свою безумно и беспутно прожитую жизнь, – тот сам осудит себя за свои грехи и всю вину примет исключительно на себя. Да и кого он может винить в этом, кроме самого себя? Винить диавола – смешно, потому что он не имеет никакой власти над нами: он может только соблазнять нас, нашептывать нам дурные мысли, но принудить ни к чему не может (см. с. 146–147). Бог даровал нам волю, чтобы бороться с соблазнами и побеждать их; Он же даровал нам разум и совесть, чтобы отличать хорошее от дурного, а Господь наш Иисус Христос окончательно облегчил нам нашу задачу: Своими заповедями и Своей жизнью Он научил нас, как мы должны жить. И если мы все-таки живем не так, как должны, то, кроме себя, никого винить в том не можем: ни диавола, ни злых людей. Сам согрешил, сам и отвечай!

Итак, смиренно сознающий себя грешником и оплакивающий свои грехи непременно придет к заключению, что во всем виноват он один. А если виноват он сам, то какой же смысл гневаться на кого-либо? Если и может он гневаться, то только на себя, за свое слабоволие и податливость на соблазны. И если он вообще человек не злобный, то, перестав обвинять других в своих грехах, перестав гневаться на них, раздражаться, он, незаметно для себя, становится кротким, то есть делает третий шаг по пути самоисправления, поднимается на третью ступень, приближающую его к доступному ему совершенству. «И будут (говорит Христос) блаженны в Царстве Небесном кроткие!» Но если сознавший свое ничтожество и оплакивающий свои грехи не обладает незлобием; если он раздражителен и гневлив, – то кротость не придет к нему сама собой: такое свойство души надо выработать в себе, надо воспитать его; и это не так легко. Однако сознание, что без кротости нельзя сделать ни одного шага вперед по пути самоисправления, это сознание заставляет человека поработать над собой, заставляет зорко следить за каждым шагом своим, за каждым словом. Вот тут-то нужна сила духа, чтобы сдерживать себя, владеть собой, чтобы подавлять в себе гневливость и раздражительность и не давать им простора. И чем труднее будет самоисправляющемуся человеку воздерживаться от гнева и раздражительности, тем чаще он должен прибегать в молитве за помощью свыше: и невозможное для него, по слабости его человеческих сил, станет возможным по милости Божией.

Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Следовательно, кроме вечной жизни в Царстве Небесном, кроткие унаследуют землю. Какую же землю они унаследуют, и когда? На этот вопрос предложено несколько ответов. Иоанн Златоуст, ссылаясь на некоторых толковников, полагающих, что здесь речь идет о земле духовной, не соглашается с ними и говорит, что нигде в Писании не упоминается о земле духовной и что поэтому надо признать, что Христос разумел здесь чувственную награду (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. 15, 3). Другие толкователи говорят, что в то время землей владели язычники, а общество верующих состояло из нескольких последователей Христа, и, однако, это малое общество кротких людей скоро победило языческий мир и унаследовало от него землю.

Епископ Михаил полагает, что это – образное выражение, заимствованное от наследования евреями земли обетованной. Обетование наследовать землю Ханаанскую было выражением благоволения Божия; поэтому выражение наследовать землю равносильно выражению получить Божие благоволение22 (Епископ Михаил. Толковое Евангелие. 1, 5).

Не удовлетворяясь этими ответами, постараемся подойти к разрешению вопроса с другой стороны. Мы знаем, что Христос пришел, между прочим, и для того, чтобы основать на земле Царство Божие, пройти через которое необходимо для вступления в Царство Небесное. Это Царство Божие есть общество людей, внутренний мир которых управляется волей Божией как вечным и неизменяемым законом. Это общество, в начале чрезвычайно малое, разрослось, однако, так, как вырастает из малого зерна роскошное ветвистое дерево; но рост этого общества продолжается, и оно будет расти до тех пор, пока все народы земли не составят единое стадо с Единым Пастырем. Вот конечная цель, к которой должно стремиться человечество; и она будет достигнута, хотя и не так скоро, как хотелось бы. Конечно, в этом едином духовном стаде не все будут достойными членами его, как не все овцы обыкновенного овечьего стада бывают одинаковы по своим качествам; но это нисколько не помешает Царству Божию овладеть всей землей, и тогда достойные сыны его, то есть кроткие унаследуют всю землю.

Сознавшему свое ничтожество в сравнении с доступным ему совершенством, оплакивающему грехи свои, ставшему притом же кротким Господь говорит: Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся (Мф. 5, 6).

Но что такое правда? О какой правде говорит Господь? Чтобы ответить на этот вопрос, мы, прежде всего, должны признать, что правда – одна и что искать ее надо в Боге как Первоисточнике ее. И ее всегда искали, хотя большей частью не там, где следует.

Во все времена, на всех степенях умственного и нравственного развития, люди, не имевшие никакого понятия об истинном Боге и о назначении человека, всегда стремились поднять завесу, скрывавшую от них Неведомого Бога и тайну бытия человеческого; всегда сознавали свою греховность и старались по-своему умилостивить своих богов, оправдаться перед ними. И сколько было народностей, столько же и представлений о сокровенной правде, представлений крайне разнообразных и друг другу противоречащих. Не зная же правды о Боге и человеке, не зная, чего требует от них Бог, они, конечно, не могли и оправдаться пред Ним, не могли спастись. Положим, воля Божия и вся правда Его была открыта еще первым людям, поселенным в раю; она, так сказать, вписана в сердцах людей; она слышится во внушениях божественного голоса совести. Но, несмотря на все это, люди так ожесточили сердца свои, что разучились читать в них; глухи стали и к голосу совести; мало того, внушения исконного врага своего стали принимать за голос совести; стали подчиняться ему и составили себе ложное понятие о том, что будто бы у каждого человека своя совесть. Вот как люди извратили все внушенные им понятия о Боге и правде Божией. Поэтому надлежало вновь возвестить всему миру забытую им правду. И вот Бог, в лице воплотившегося Сына Божия, открывает Себя людям и объявляет волю Свою, то есть возвращает правду Божию. Отныне всякий жаждущий и алчущий этой правды насытится, то есть удовлетворит свой мучительный голод духовный, свою жажду правды, истины. Познав цель своей жизни и волю Божию, исполнение которой ведет к достижению цели, он будет жить по правде Божией, то есть не так, как хочется, а как Бог велит.

Да, жить по воле Божией – значит жить по правде. Живя по правде, мы должны сообразовать с волей Божией не только поступки свои, но и слова, ибо слово может иногда повредить ближним нашим больше, чем дело. Еще на горе Синай сказано было: Не произноси ложного свидетельства (Исх. 20, 16). Не говори того, чего не было; не лги; говори всегда правду. Да, живи по правде, говори только правду! И тогда ты получишь полное духовное удовлетворение той жажды правды, какая возродилась в тебе, ступившем уже на четвертую ступень лестницы, отделяющей тебя от Христа; ты не только насытишься правдой, но еще блажен будешь за это в Царстве Небесном.

Жаждали правды все философы, трудившиеся над разрешением мировых загадок, но утолили свою жажду только те, которые нашли эту правду в Евангелии.

Сделав этот шаг по пути самоисправления, став на четвертую ступень лестницы, отделяющей нас от Христа, мы не должны оглядываться назад; мы должны безостановочно идти вперед и вперед. Оглядываясь назад, мы рискуем подпасть тысячам соблазнов; и, кто знает, устоим ли мы в борьбе с ними? Не ожесточатся ли сердца наши, не окаменеют ли они также внезапно, как окаменела жена Лота? Ведь соблазны и искушения овладевают нами иногда так быстро, что мы не успеваем даже опомниться. Так будем же идти вперед, не оглядываясь назад и не зевая по сторонам! Будем помнить, что идем к тесным вратам Царства Небесного и что путь к ним узок (Мф. 7, 13–14). Можно быть беспечным, идя просторным путем к широким вратам погибели: путь тот так пространен, что, как бы мы ни сбивались в нем со своей колеи, мы все-таки попадем прямо в них. Но, идя узким путем к тесным вратам, надо быть очень внимательным. Приведу сравнение. Представьте себе, что вы идете узкой тропинкой в горном ущелье; справа от вас возвышается отвесная скала, а слева, от самой тропинки вашей, начинается такой обрыв, в который и заглянуть-то страшно. Благоразумие подскажет вам, что надо идти по тропинке, не спуская глаз с нее, чтобы не оступиться в бездну; и если вы будете идти с такой осторожностью, то дойдете благополучно до цели вашего путешествия; но если вы станете смотреть по сторонам и отвлекать свой взор от намеченного пути, от своей узкой тропинки, то неминуемо оскользнетесь и погибнете. Или, например, вы идете по узкой доске, перекинутой через глубокий и бурный поток; чтобы не свалиться с этой доски, вы будете зорко смотреть на нее и на свои ноги и, конечно, не станете в это время смотреть по сторонам.

Так надо идти и к тесным вратам Царства Небесного тем узким путем, который ведет к ним. Сколько встречается по пути соблазнов, сколько искушений! Как приветливо манит к себе, на простор, тут же вблизи пролегающий путь к верной гибели! Какую вообще силу воли надо иметь, чтобы не соблазниться, не выйти из своей узкой колеи! Но человеку, поднявшемуся уже на четыре ступени по лестнице, возвышающей его до возможного для него совершенства, все эти соблазны не так страшны; он набрался уже сил, он закалил свою волю, чтобы успешно вести борьбу с ними; он, в большинстве случаев, выходит победителем из этой борьбы. Но если почему-либо силы его станут ослабевать и он почувствует, что вот-вот свернет со своего пути, то пусть не забывает, что у него есть сильная поддержка, могучая помощь в лице Христа; пусть обратится к Нему, и Господь протянет ему руку помощи, поддержит его, не даст ему упасть.

Нищий духом, плачущий о своих и чужих грехах, кроткий, живущий по правде Божией будет, конечно, строгим к себе и снисходительным к другим. Сознавая бездну грехов своих в прошлом, моля милосердного Бога о прощении их, всеми силами души воздерживаясь от новых грехов и все-таки согрешая, он должен будет прощать всех согрешивших против него; он будет милостивым к ним. Такое милосердие – необходимейшее условие для дальнейшего самосовершенствования. Блаженны будут милостивые к другим, ибо и они помилованы будут (Мф. 5, 7). Значит, человеку, взявшемуся за перевоспитание самого себя, за самоисправление, нечего отчаиваться, что у него в прошлом множество грехов: будь милостив к другим, прощай им их прегрешения, все причиненные ими тебе обиды! Тогда Господь простит и твои согрешения; будь милостив к другим, и сам помилован будешь!

Милостивый Бог требует и от людей милосердия, сказав: милости хочу, а не жертвы (Мф. 9, 13). А если такова воля Божия, то понятно, что надо быть милостивым, чтобы войти в Царство Небесное, чтобы быть счастливым, блаженным.

Взаимную любовь и милосердие – вот что завещает нам Христос. Будьте милосерды, как и Отец ваш (Небесный) милосерд (Лк. 6, 36), – сказал Он. Но в чем же должно выражаться милосердие с нашей стороны? На этот вопрос отвечает Иисус: как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними (Мф. 7, 12). Если мы желаем себе от других сострадания и помощи, когда терпим болезни, беды, нужду, то и другие, по всей справедливости, вправе ожидать от нас такого же сострадания и такой же помощи. Это – общие указания на дела милосердия. Несколько позже Иисус дал и более частные указания, перечислив некоторые из таких дел. Говоря о предстоящем всеобщем Суде и об отделении на нем праведных от грешных, Он сказал, что обратится к праведникам со следующими словами: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне... истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне (Мф. 25, 34–36, 40).

Этими указаниями не исчерпываются, конечно, все дела милости, милосердия; нужда людей так разнообразна, а бедствия их так многочисленны, что подробного перечисления всех дел милосердия нельзя и представить; да это было бы излишне, ввиду данного Иисусом общего определения милости, под которое нетрудно подвести и все частные случаи.

Следует заметить, однако, что не все дела милосердия делают творящего их блаженным. Творить добрые дела надо не с гордостью и самовосхвалением, а с усердием и радостью; не упрекать облагодетельствованного, а смиренно признавать, что сам получаешь через это больше, чем даешь: в лице нуждающегося даешь Самому Богу, Который, конечно, не останется у тебя в долгу; но Бог примет только то, что дается от чистого сердца, из любви к ближнему, а не ради тщеславия.

Поднявшись на эту пятую ступень, мы услышим, как Господь говорит: «Блаженны будут в Царстве Небесном чистые сердцем» (Мф. 5, 8). И мы поймем из этих слов, что надо не только не делать ничего дурного, противного воле Божией, но надо даже и мысли греховные гнать от себя. Надо так жить, чтобы не только люди, которые не знают наших помыслов, но и совесть, от которой ничто не укроется, не могла бы упрекнуть нас ни в чем.

Чистые сердцем... Бога узрят, – сказал Христос. Но так как Бог есть дух (Ин. 4, 24), а дух нельзя видеть телесными очами, то и слово узрят нельзя понимать буквально. Слова Бога узрят означают то особое душевное настроение чистых сердцем, которое можно объяснить чувством близости их к Богу. Это сознание своей близости к Богу бывает у чистых сердцем настолько ясным и не допускающим никаких сомнений, насколько мы бываем уверены в существовании предметов материального мира, когда видим их своими глазами.

Блаженны чистые сердцем, – говорит Господь. А в чем обнаруживается нечистота сердца, Он объяснил при другом случае, сказав: из сердца человеческого исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство, – все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека (Мк. 7, 21–23). Вот в чем состоит нечистота сердца.

Следовательно, чтобы очистить сердце, надо освободиться от грехов, надо воздерживаться от повторения их, надо не только не грешить, но даже и не желать ничего греховного. Для человека, существа падшего, подверженного постоянным искушениям духа нечистого, сохранить сердце чистым нелегко, но не невозможно. Человеку дан разум и свобода воли; ему же учением Иисуса Христа указаны и средства к очищению сердца: покаяние, ежедневное самоиспытание, молитва, слезы и скорби, борьба смирения и любви к ближним с гордостью и себялюбием, дела милосердия и постоянное призывание Бога на помощь в этой действительно трудной борьбе.

Чистые сердцем испытывают и здесь, на земле, такое душевное спокойствие, какое составляет истинное блаженство. Да, блаженны чистые сердцем! И как жалки имеющие нечистое сердце! Как бы они ни старались новыми грехами заглушить свою совесть, она все-таки по временам дает о себе знать; упреки ее мучительно терзают сердце; все прежние грехи, все, что оскверняло сердце, все встает и страшными картинами проходит перед взором грешника. Предчувствие кары небесной, страх и ужас одолевает его; он рад бежать... бежать от Божиего правосудия, да некуда!.. И как часто такие люди кончают самоубийством, не подумав о том, что бежать надо не от Бога, а к Богу, – что покаяться никогда не поздно, – что разбойник, покаявшийся перед самой смертью на кресте, не только был прощен, но и введен в Царство Небесное.

С этой шестой ступени мы поднимаемся на седьмую, которую легко переступить. Стоя уже близко к доступному нам совершенству, мы пожалеем других, не пожелавших идти с нами или отставших от нас. Помня заповедь Господню о любви к ближним и чувствуя уже в себе всю полноту этой любви, мы, естественно, пожелаем увлечь их за собой. И мы пойдем к ним, и будем звать к себе; но сейчас же поймем, что не взаимная любовь руководит ими в их отношениях, а корысть, вражда и человеконенавистничество. И первым нашим делом будет уничтожить вражду между ближними, водворить между ними мир и согласие. Любовь к другим есть чувство, врожденное человеку; но неправильное воспитание, уродливое развитие себялюбия и желание господствовать над другими покрыли это природное чувство такой толстой корой, что оно совсем и незаметно у людей, идущих пространным путем к широким вратам гибели. Однако, стоит только снять эти наслоения, и освобожденная от них любовь вступает в свои права. Кому не приходилось видеть, как люди, близкие друг другу и связанные взаимной любовью, ссорятся из-за чего-нибудь и становятся врагами. И чего только они не наговорят один на другого, какой только грязью не обольют друг друга! Но стоит им помириться, стоит только снять с их сердец вражду, как зловредную корку, и прежняя любовь радостно сияет в их лицах! И как приятно мирить враждующих! Какой неземной радостью наполняется сердце примирителя, миротворца! И кто достиг такого душевного состояния, такой чистоты от грехов и даже греховных помыслов, тот успешно водворяет мир кругом себя, мирит всех, и все охотно подчиняются ему, его советам и увещаниям! И такие миротворцы, перевоспитавшие себя и взявшиеся за воспитание других, сынами Божиими нарекутся (Мф. 5, 9)! Чистые сердцем почувствуют близость свою к Богу, близость свою к тому совершенству, которое составляет цель их жизни; сделавшись же миротворцами, они настолько приблизятся к доступному им совершенству, или богоподобию, что станут уже достойными сынами Отца Небесного, сынами Божиими нарекутся!

Будьте в мире между собою. И Бог любви и мира будет с вами. Так учил Апостол Павел (1Фес. 5, 13; 2Кор. 13, 11).

Святой Григорий Нисский говорил: «Из всего, чем люди домогаются наслаждаться в жизни, есть ли что сладостнее мирной жизни? Все, что бы ты ни назвал приятным в жизни, приятно бывает только тогда, когда соединено с миром. Пусть будет все, что ценится в жизни: богатство, здоровье, жена, дети, дом, родные, друзья. Пусть будут прекрасные сады, места для веселых пиршеств и все изобретения удовольствий, пусть все это будет, но не будет мира, – что пользы в том? Ты сам рассуди, что за жизнь у тех, которые враждуют между собой и подозревают друг друга? Они встречаются угрюмо, и один в другом всего гнушаются; уста их безмолвны, взоры отвращены и слух одного закрыт для слов другого. Все, что приятно для одного из них, ненавистно для другого и, напротив, что ненавистно и враждебно одному, то нравится другому. Посему, кто предотвращает других от этого постыдного порока, тот оказывает величайшее благодеяние и справедливо может называться блаженным, тот творит дело силы Божией, уничтожая в природе человеческой зло. Господь потому и называет миротворца сыном Божиим, что доставляющий такое спокойствие человеческому обществу делается подражателем истинному Богу».

Итак, блаженны будут смиренномудрые, плачущие о грехах, кроткие, алчущие и жаждущие правды Божией, милостивые, чистые сердцем, миротворцы. Им Христос обещал Царство Небесное. Но Он: предвидел, что им нелегок будет этот путь к вечной блаженной жизни, – что им придется много претерпеть за правду, за их стремление исполнить волю Божию. Поэтому, не скрывая от них предстоящих им испытаний, Он утешает их повторением данного уже обещания: Он говорит, что гонения не только не лишат их истинного блаженства, Царства Небесного, но еще вернее обеспечат его за ними. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное.

Развращенный мир, послушный внушениям злого духа, не любит правды; на знамени своем он несет поистине диавольские слова: правдой не проживешь!. То есть: живя по правде, не проживешь так, как того хочет враг рода человеческого, как живет теперь большинство людей, даже именующих себя христианами.

Если правдивый человек попадет в общество живущих неправдой, то, в лучшем случае, прослывет за чудака. Над ним будут посмеиваться; будут держаться в стороне от него, так как всякое соприкосновение с ним людей, живущих неправдой, тотчас же обнаружит резкую противоположность между ними; и это обнаружение пропасти, разделяющей их, будет служить неизбежным обличением неправды. Правда глаз колет тому, кто живет неправдой; она причиняет ему хотя и заслуженные страдания, но, все-таки страдания, и потому возбуждает в нем ненависть к правдивому человеку, желание отомстить ему. Чувство любви к ближним незнакомо служителю неправды; его заменяют ненависть, жажда мести, желание воздать сторицей своему невольному обличителю. И, как ни грустно, однако надо сознаться, что служители правды очень часто страдают за нее; их преследуют, гонят от себя все делатели неправды (Лк. 13, 27). Если, например, в каком-либо правительственном или общественном учреждении лихоимство пустило глубокие корни, то честному человеку там не жить: он – не ко двору взяточникам; и они дружными усилиями выживут его из своей среды, если он сам раньше не уйдет от них. И хорошо еще, если только выживут, а случается, что его же оклевещут, взведут на него небывальщину и дружным хором поддержат на суде свою клевету, хотя бы путем клятвопреступления. И пострадает невинный, и осудят его судом неправедным. Но пусть не унывает, пусть помнит, что за верность правде его ожидает блаженство вечной жизни в Царстве Небесном. И что значат страдания в этой мимолетной земной жизни в сравнении с блаженством жизни вечной? Лучше пострадать за правду здесь, но этим приготовить себе вечную радость там. Пусть предложат вам воспользоваться на четверть часа всем счастьем земным, но с тем, чтобы потом изнывать в течение остальной вашей, положим пятидесятилетней, жизни от невыносимых каторжных работ в ручных и ножных кандалах; ведь вы откажетесь от предлагаемого вам мимолетного счастья; и откажетесь, несмотря на то, что четверть часа времени в сравнении с пятьюдесятью годами все-таки представляет некоторую заметную величину. Как же не отказаться от неправды, если вся продолжительная жизнь человека – ничто, ноль в сравнении с вечностью.

Да и здесь, на земле, гонимый за правду получает истинное утешение уже в одном сознании, что совесть не упрекает его за служение правде; и это сознание дает ему то душевное спокойствие, какое возвестил Господь всем последователям Своим (Мф. 10, 28–30). А люди, которых совесть упрекает за их грязные дела, испытывают уже здесь, на земле, невыразимые нравственные страдания и не в силах заглушить их ни разгулом, ни безумной роскошью.

«Любите же все, братья мои, правду, и ненавидьте неправду или грех всякого рода; высказывайте прямо и смело святую правду; и обличайте с кротостью и терпением неправду, чтобы правда царствовала, как подобает ей, а неправда была посрамляема и искореняема и не поднимала бы высоко, с наглостью, свою голову! Будут оскорбляться люди твоей правдивой речью, не будут любить и жаловать? Что ж из того? Людям ты будешь неприятен (как бельмо на глазу), но зато будешь устами Божиими, зеницей ока Божия. И как спокойна совесть, как доволен бывает человек, когда выскажет святую правду; и как мучит совесть, когда постыдится или побоится высказать ее, когда нужно!» (Из бесед отца Иоанна Кронштадтского).

Итак, блаженны будут в Царстве Небесном те, которые были здесь гонимы за правду. А так как эту правду принес на землю Христос, то гонители правды будут гнать и тех, кто исповедует воскресшего Христа как Сына Божия, равного Отцу. Но Господь обещает блаженство вечной жизни тем, которые не отрекутся от Него при всевозможных гонениях за имя Его. Блаженны вы, сказал Он, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах.

Предсказания Господни о гонениях за имя Его исполнились в точности. В царствование Нерона начались гонения на христиан. Их во множестве распинали на крестах, травили в цирке дикими зверями, отдавали на растерзание львам, жгли на кострах; привязывали в садах Нерона к столбам, обкладывали горючими материалами и поджигали, чтобы такими живыми факелами освещать императорские сады во время прогулок по ним самого Нерона, римской знати и народа. Всем христианам предлагалась тогда полная свобода, если они отрекутся от Христа и принесут жертвы языческим богам. Были, конечно, и малодушные, которые наружно отрекались от Христа и потом в слезах покаяния молили Господа о прощении их тяжкого греха. Но громадное большинство христиан безбоязненно шло на казнь, а от Христа не отреклось.

Примером бесстрашных праведников, пострадавших за Христа, может служить святой Игнатий Богоносец, епископ Антиохийский, рукоположенный в этот сан самими Апостолами в 67 году по Р. X. Римский император Траян требовал, чтобы все его подданные, в том числе и христиане, приносили жертвы языческим богам в благодарность за победы, одержанные им над скифами, а тех, которые отказывались от принесения таких жертв, велел беспощадно казнить. Отправляясь в поход против парфян и армян, он прибыл в Антиохию, где ему указали на епископа Игнатия как руководителя всех антиохийских христиан. Траян потребовал, чтобы Игнатий в его присутствии принес жертву языческим богам и тем отрекся бы от Христа. Игнатий отказался исполнить повеление императора и за это был приговорен к смертной казни: Траян приказал отправить его в Рим и там бросить в цирке на растерзание львам. Весть об этом приговоре быстро распространилась по всей Антиохии, и некоторые из почитателей святого Игнатия поспешили в Рим, чтобы ходатайствовать о его помиловании. Святой Игнатий узнал об этом и отправил римским христианам послание, в котором решительно воспротивился намерению своих друзей. «Умоляю вас (писал он), не оказывайте мне неблаговременной любви. Боюсь, чтобы она не причинила мне вреда; потому что вам легко исполнить, чего вы желаете, а мне трудно достигнуть Бога, если вы будете жалеть меня... Простите мне: я знаю, что для меня полезно. Ничто не удержит меня придти к Иисусу Христу! Огонь и крест, множество зверей, рассечения, раздробление костей, расторжение членов, лютые муки диавола пусть придут на меня, – только бы достигнуть мне Иисуса Христа. Никакой пользы не принесет мне целый мир, ни царства века сего. Лучше мне умереть за Иисуса Христа, нежели царствовать над всей вселенной. Его ищу, за нас умершего! Его желаю, за нас воскресшего! Не препятствуйте же мне войти в жизнь! Не желайте мне смерти! Хочу быть Божиим. Не отдавайте меня миру. Пустите меня к чистому Свету!» – Вот как молил своих друзей святой Игнатий! Вот сила веры! Вот камень, на котором должна стоять Церковь Христова! И вы понимаете, что если фундамент Церкви сложен из таких камней веры, то и врата ада не одолеют ее.

20 декабря 107 года по Р. X. приговор Траяна был приведен в исполнение: святой Игнатий, привезенный в Рим, был брошен в цирке (Колизее) на растерзание львам. И это только один пример мученической кончины праведников за имя Христово, а их великое множество. И всем гонимым за имя Его Христос обещал блаженство в будущей вечной жизни: Блаженны вы, сказал Он, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас (Мф. 5, 11–12).

«Гонения за веру Христову есть и теперь и будут до скончания мира; только теперь гонят не пытками, не казнями, а неверием, дерзким отрицанием веры, поношением, насмешками, кощунством, клеветой или гордым невниманием и презрением. Благочестивых людей ныне обзывают именами ханжей, рутинеров, людей отсталых, с узкими взглядами; веру христианскую называют верой черни; христианскую сострадательность – слабодушием и нервной раздражительностью; милостыню – глупой расточительностью; наружную молитву – лицемерием; напротив, широкую разнузданность плоти или распущенность, угождение всем ее бесчисленным похотям называют современным прогрессом; отчуждение же от молитвы и жизнь, чуждую всяких обязательств веры, – признаком современного человека. Согласитесь, что жить кому бы то ни было из верующих среди таких людей весьма неприятно, и счастлив тот, кто среди них не живет; а кто живет, – терпи гонения, насмешки, колкости; впрочем, не будь и безмолвен, но умей дать ответ о своей вере, о своем уповании, да посрамится нечестие!» (Отец Иоанн Кронштадтский. Беседы о блаженствах).

Евангелист Лука дополняет повествование Евангелиста Матфея о возвещенном Иисусом блаженстве; он приводит слова Иисуса заключающие в себе предостережение тем людям, которые счастье, блаженство видят лишь в упоении земными благами.

Горе вам, богатые! (Лк. 6, 24), – сказал Господь. Сопоставляя эти слова со словами «блаженны нищие духом», следует признать, что здесь речь идет не о богатых в буквальном значении этого слова, не о тех, которые обладают вещественным богатством, так как и они могут быть нищими духом; под именем богатых здесь разумеются те, которые составляют противоположность нищим духом, то есть гордые, возмечтавшие о своем величии, стремящиеся своими мнимыми достоинствами выделиться из среды своих братьев, стать выше них, и утешающиеся раболепством перед ними тех, которые почему-либо от них зависят. Не нужно пользоваться особой властью или каким-либо выдающимся положением в обществе, чтобы быть таким богатым: глупая гордость, самомнение и самообожание присуще людям всех классов и положений. Такие люди получают удовлетворение своих желаний здесь, на земле; они утешаются в этой жизни, нисколько не заботясь о будущей, вечной. Таким-то людям Господь дает предостережение, говоря: горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение.

Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете (Лк. 6, 25), – сказал Господь, и сказал это, по всей вероятности, вслед за словами: блаженны алчущие и жаждущие правды; а если не вслед за ними, то, во всяком случае, противоположение пресыщенных алчущим здесь несомненно. Поэтому под именем пресыщенных следует разуметь тех, которые, в противоположность алчущим правды, вовсе не думают о правде Божией, – которые вместо Бога ставят свой разум, вместо помощи Божией – свои силы, вместо исполнения воли Божией, правды Его – исполнение своих прихотей, своих желаний, – которые правдой называют все, что способствует их благополучию, хотя бы это благополучие и было сопряжено с несчастием ближнего, – которые правдой считают господство сильного над слабым, – словом, тех, которые, создав свои понятия о правде, не ищут правды Божией. Такие люди пресыщены своей лжеправдой. И им-то Господь возвещает горе, так как их правда не откроет им врата Царства Небесного.

Горе вам, смеющиеся ныне! ибо восплачете и возрыдаете (Лк. 6, 25). Смеющиеся противополагаются плачущим. Поэтому под смеющимися здесь разумеются люди, нисколько не думающие о своих грехах, не сокрушающиеся о них, но как бы смеющиеся над ними и легкомысленно и беспечно проводящие жизнь. Горе им потому, что покаяние, сокрушение о своих грехах, самоосуждение и самоисправление возможны только в этой жизни, а если они эту жизнь проводят безумно, не думая о самоисправлении, и если поэтому не отстают от грехов, то не войдут в жизнь вечную, не будут блаженны, а напротив, восплачут и возрыдают.

Напрасно думают некоторые, что Христос осудил этими словами всякое веселье, всякий смех, всякое веселое состояние духа. Приняв приглашение на брачный пир в Кане, Он тем самым доказал, что пользование житейскими удовольствиями само по себе не составляет греха, если, конечно, не влечет за собой вредных для души последствий. Блага земные даны нам Богом, и даны, конечно, для того, чтобы мы разумно пользовались ими, поэтому в пользовании этими благами нет греха; грех – в способах пользования земными благами и в отношениях наших к ним. Если мы пользуемся ими безрассудно, неумеренно, если мы привязываемся к ним так, что забываем исполнение воли Божией, то, конечно, такое пользование ими и такое отношение к ним грешно. Если мы из благ земных сотворим себе кумира, если в погоне за ними не станем искать Царства Божия и правды Его, то горе нам! Поэтому смех и веселье сами по себе не осуждены. Осужден дерзкий смех над значением греха и последствиями его, смех над способами достигнуть вечной жизни, смех и равнодушие ко всему тому, что составляет исполнение воли Божией, смех, как сознательное или даже легкомысленное отрицание необходимости самоосуждения, сокрушения (плача) о грехах и самоисправления.

Говоря о блаженствах, Иисус предупредил Своих последователей, что их будут гнать за имя Его и что они не должны смущаться этим, так как их ожидает за то великая награда на небесах. Поясняя эту мысль, Он сказал, что озлобленный против Его учения мир будет хвалить, говорить хорошо только о тех, которые потворствуют людским слабостям, но это будут так называемые лжепророки. Бойтесь быть такими! Горе будет вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо (Лк. 6, 26).

Эту дивную программу самоисправления, перевоспитания самого себя преподал Господь Апостолам, а с ними и всем вообще грешным людям. Как учитель грамоты не требует от неграмотных учеников, чтобы они с первого же урока умели читать, а начинает обучение их с азбуки, так и Господь не требует от грешного человека, чтобы он сразу стал совершенным. Не предъявляя вообще неисполнимых требований, Господь учит грешника, как он должен собственными усилиями, при предлагаемой ему помощи Божией, постепенно восходить на те девять ступеней крутой лестницы, которые обязательно пройти, чтобы приблизиться к Нему и затем уже с легкостью нести благое бремя Его заповедей. Эту программу самоисправления, а равно и все последующие заповеди Господь изложил в такой строгой постепенности, что успешное прохождение одного параграфа программы создает в душе человека непреодолимое желание скорее пройти и следующий, непосредственно из него вытекающий; исполнение одной заповеди Христовой подготовляет почву для исполнения следующей, и так далее; словом, как заповеди блаженства, так и последующие за ними заповеди изложены в таком последовательном порядке, что надо только решиться начать исполнение их; и кто решится на это, тот будет идти вперед все с меньшими и меньшими затруднениями; и желание идти вперед и дойти до конца будет возрастать в нем по мере успешного шествия; а сознание, что, не дойдя до конца, не достигнешь и цели своей земной жизни, будет постоянно укреплять его силы, бодрить его дух.

Не надо только откладывать своего, при помощи Божией, самоисправления; не надо говорить: еще успею исправиться, потому что никто не знает, когда именно будет отозван из этой жизни, за пределами которой нет места ни покаянию, ни самоисправлению.

И вот, взошедших на последнюю ступень лестницы Сам Господь встречает победным возгласом: «Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах (Мф. 5, 12). Сознав свою духовную нищету, оплакивая прошлую греховную жизнь, сделавшись кроткими и алчущими правды, вы, милостивые и чистые сердцем миротворцы, вы, готовые пострадать за правду и перенести за имя Мое всякие гонения, – вы стали теперь лучшими людьми, и вам легко будет исполнять все Мои заповеди, с которыми Я сейчас обращусь к вам».

Да, вот программа самоисправления, перевоспитания самого себя, преподанная Господом грешным людям. Для взрослого человека, испорченного жизнью, она представляет некоторые трудности, но трудности преодолимые.

При искреннем желании исправиться, стать лучшим человеком, можно, с Божией помощью, достигнуть цели. Но, дабы будущему поколению не пришлось перевоспитывать себя по этой программе, надо воспитать его и все последующие поколения воспитывать в этом направлении. Надо воспитателям юношества проникнуться мыслью о тяжкой ответственности за неправильное или небрежное воспитание детей и юношей, вверенных их попечению.

Окружавшая Иисуса толпа, жаждавшая восстановления Царства Израилева, мечтавшая о тех земных благах, которые как из рога изобилия посыплются на них в этом Царстве, предвкушая давно ожидаемое блаженство, готовая уже объявить Иисуса Царем Израилевым, слышит теперь от Него, что блаженство в этом Царстве ожидает не их, потомков Авраама, Исаака и Иакова, не их, избранных Самим Богом для господства над всеми народами земле; а каких-то нищих духом, плачущих, кротких, алчущих правды, милостивых, чистых сердцем, миротворцев, притом же изгнанных, гонимых, преследуемых. Многие из слушателей были убеждены в том, что эти слова к ним, сынам Израиля, не относятся, что они войдут в Царство Мессии, как для них исключительно приготовленное, и войдут потому только, что они евреи, а если Иисус относит Свои слова и к ним, считает, что и они должны смиренномудрствовать, плакать о грехах и прочее, то Он – не Мессия. Так думали, конечно, все находившиеся в числе слушателей Иисуса книжники и фарисеи; так думали, вероятно, и многие из окружавших Иисуса евреев, зараженные их лжеучением.

Но не к ним обращал Свою речь Христос. Перед Ним стояли только что избранные двенадцать Апостолов; эти скромные труженики, эти бедняки, не получившие никакого образования и говорившие на малоизвестном языке, эти рыбаки и мытари должны были проповедовать Его учение по всей вселенной и покорить Ему весь мир! Им-то Он и объяснял теперь, какими они должны быть, чтобы не только самим войти в Царство Небесное, но и других вести туда, – какие испытания предстоят им на этом пути и какой силой духа они должны обладать, чтобы преодолеть все сопротивления, претерпеть все гонения и восторжествовать над царством тьмы. Но так как такой всепобеждающей силой духа, они, конечно, не могли обладать сами по себе, а мысль о предстоящих гонениях могла привести их в смущение, могла усилить их невольное недоверие к своим силам, то Христос, излагая Свои заповеди блаженства в последовательном порядке, вразумлял их, что смиренномудрствующий (нищий духом) будет оплакивать грехи свои, плачущий станет кротким, жаждущим правды и милостивым, милостивый к другим будет обладать чистым сердцем и сделается миротворцем; а кто всего этого достигнет, тот не устрашится ни злословия, ни гонения, ни мучений; тот сделается лучшим из людей, совершеннейшим человеком и будет отличаться от других, как соль отличается от земли. Мысль Иисуса, сложенную в основание этих слов, можно выразить так: «Если вы в точности исполните, осуществите на себе все заповеди Мои, только что преподанные вам, то не бойтесь никаких гонений! Вы будете тогда как соль земли (Мф. 5, 13); вы будете обладать тогда такой силой духа, что ничто не помешает распространению Моего учения; вся людская злоба, все гонения и мучения окажутся бессильными перед силой вашего всепобеждающего духа. Но если вы отступите от Моих заповедей, то потеряете эту силу, а потерявши ее, станете бесполезными для Моего дела спасения людей, как бесполезна бывает соль, утратившая свое свойство, свою силу; и тогда вас не только будут гнать, но еще будут презирать, как не устоявших в истине; и вы уподобитесь соли, потерявшей силу, которую выбрасывают на попрание людям. Но вы не только соль земли, вы – свет мира. Вы должны просветить светом Моего учения весь мир; и как свет не может не светить, так и вы, проникнутые духом Моего учения, не в силах будете не просвещать им мир. Не может укрыться от взоров путника город, стоящий на верху горы (Мф. 5, 14), и зажженную свечу ставят так, чтобы светила всем в доме. Так и зажженный Мной в вас свет истины да светит всему миру! Да видят все ваши добрые дела! Да изумятся смирению и кротости, с какими вы будете переносить все гонения и мучения, и да прославят Отца вашего Небесного, давшего вам такую силу!»

Эти слова Иисуса можно применить ко всем вообще просвещенным Его учением. Приняв свет Христов, мы не должны, мы не смеем скрывать его от взоров окружающих нас, затенять его весьма распространенным теперь чувством ложного стыда, боязнью прослыть отсталыми от современного безбожия.

Как не смеем мы зарывать в землю таланты, данные от Бога, так не смеем не освещать светом истины окружающую нас тьму. Просвещаясь светом Христовым, мы не права приобретаем (права придут потом), а обязанности; и кто больше принял этого света, кому больше дано, с того больше и взыщется, если он своим светом не будет светить во тьме. А как много вокруг нас тьмы непроглядной!

Уверения Иисуса, что он пришел не нарушить закон, а исполнить

В девяти заповедях блаженства Иисус высказал, какими должны быть люди, если желают составить на земле Царство Божие и затем войти в Царство Небесное. В дальнейшем изложении Своего учения Он хотел объяснить Своим слушателям, какими они не должны быть, чего они должны не делать, чтобы избегнуть осуждения на предстоящем Суде Его. Но так как те заповеди, которые Он намеревался дать, могли показаться многим, в особенности книжникам и фарисеям, несогласными с ветхозаветным законом, то, чтобы рассеять это недоумение, Он говорит: «Не думайте, что Я, устанавливая условия получения блаженства вечной жизни, нарушаю в чем-либо ветхозаветный закон; не подумайте вообще, что Я пришел нарушить закон или пророков: нет, не нарушить пришел Я, но исполнить».

Всей Своей жизнью, учением, страданиями, смертью и Воскресением Иисус исполнил все пророчества о Нем (см. подробности во Введении к этому труду), следовательно, не нарушил их. Что же касается собственно закона, изложенного в книгах Моисея, то как Человек Он исполнил его, совершив все, что требовалось от Него, и не нарушил его, не совершив ничего запрещенного законом, не совершив ни одного греха.

Таким образом, Иисус как Человек исполнил и не нарушил ветхозаветный закон. Но Он был Богочеловек и пришел на землю вовсе не для того, чтобы показать пример исполнения этого закона. Он пришел напомнить людям волю Божию, разъяснить ее им, дополнить Своими заповедями закон, в котором была выражена эта воля, научить людей, как перевоспитать себя, как возродиться, чтобы исполнение воли Божией не представляло никаких затруднений, да и примером Своей жизни показать, что исполнение ее возможно и легко23.

Различие между законами Бога и законами Моисея

Вечный и неизменный закон Божий давно уже был известен евреям. Закон этот краток, но в нем вся правда Божия: люби Господа, Бога твоего, всем сердцем твоим и люби ближнего твоего, как самого себя (Втор. 6, 5; Лев. 19, 18). Но евреи туго понимали этот закон, часто нарушали его, а в последнее время и совсем исказили его фарисейскими изворотами. А потому надлежало изъяснить им истинный смысл его, развить и дополнить его. К этому и приступает теперь Христос, предварительно успокаивая ревнителей закона уверением, что он будет исполняться, пока существует этот мир. Утверждая таким образом ветхозаветный закон Бога, Иисус придал ему гораздо большее значение, чем придавали ему сами фарисеи: они делили все требования закона на большие и малые и говорили, что в нарушении малых требований нет греха; но Иисус, отвергая такое фарисейское деление заповедей, сказал, что все заповеди одинаково важны и что исполняться должны даже самые (по мнению фарисеев) малейшие из них; при этом, выражаясь удобопонятнее для слушателей, представлявших себе закон не иначе как писаным, Он пояснил, что даже последняя йота закона, то есть самая малая по начертанию буква еврейской азбуки, и та черта, которой в законе отмечена буква в отличие от другой, сходной с ней по очертанию, даже такая черточка закона должна быть исполнена. Говоря так, Иисус разумел, конечно, исполнение закона по духу его, а не по буквальному его смыслу, превратно истолкованному фарисеями.

Фарисеи не считали грехом нарушение малых заповедей закона, относя к ним, между прочим, заповедь о любви24. Иисус же сказал, что кто нарушит одну из заповедей сих малейших (разумея при этом заповеди ветхозаветные) и научит так людей, тот малейшим наречется в Царстве Небесном (Мф. 5, 19). Слова эти можно понять так: кто говорит, что нарушение малых заповедей не составляет греха, и через это сам нарушает их и других учит нарушать, тот за это и будет малейшим для Царства Небесного, тот будет признан малейшим из всех людей, то есть последним, ничтожным, которому, конечно, будут закрыты врата Царства Небесного.

Что действительно таков смысл слов Иисуса, видно из последующего разъяснения: »Ибо... если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное (Мф. 5, 20); если вы, подобно книжникам и фарисеям, будете стеснительные или строгие для себя заповеди называть малыми и не считать грехом нарушение их, то не войдете в Царство Небесное».

Под словом закон евреи разумели законы, в которых изложена воля Божия, объявленная и внушенная людям, а также все изданные Моисеем законы, которыми управлялись они как члены религиозной и гражданской общины. Словом, ветхозаветный закон вмешал в себе законы Бога и законы людей. Законами Самого Бога мы считаем десять синайских заповедей, а также внушенные людям при сотворении их заповеди: люби Бога! люби ближнего! и трудись! 25 Все же прочие законы, содержащиеся в книгах ветхого завета, изданы людьми.

Законы Бога, в которых выражена Его воля, вечны и неизменны. Воля Божия не подлежит никаким колебаниям, никаким изменениям; она постоянна и вечна, как вечен Сам Бог. «Скорее (сказал Христос) весь мир пропадет, уничтожится, чем изменится в чем-либо воля Божия». Вот об этой-то воле Божией, о законах, в которых она выражена, и говорил Христос, когда успокаивал ревнивых книжников и фарисеев: Не думайте, что Я пришел нарушить закон. Про законы же, изданные людьми и, главным образом, Моисеем, Господь при другом случае сказал, что закон и пророки имели значение лишь до Иоанна; с сего же времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него (Лк. 16, 16), то есть: до Иоанна люди могли спасаться точным исполнением требований всех ветхозаветных законов, но с появлением Иоанна, а тем более Христа-Мессии, для вступления в Царство Божие, а затем и в Царство Небесное, недостаточно праведности, основанной на законах и пророках, а необходимо точное исполнение заповедей Христовых, необходимо усилие над самим собой, необходимо самоисправление, духовное перерождение.

Не смея, таким образом, смешивать законов Бога с законами Моисея и прочих еврейских законодателей, мы при изложении Нагорной проповеди будем каждый раз задаваться вопросом: не отменяет ли новая заповедь Христова синайские заповеди, а также закон о любви к Богу и ближним? Что же касается законов, изданных людьми, то мы таким вопросом по отношению к ним задаваться не будем, потому, что Нагорной проповедью все они для нас, христиан, отменены (см. выше, с. 242).

Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду (Мф. 5, 21), – сказал Христос.

Из десяти заповедей, данных на горе Синай, шестая гласит: Не убивай! (Исх. 20, 13). По карательным законам Моисея, за умышленное убийство полагалась смертная казнь (Числ. 35, 1621), причем умертвить убийцу мог мститель за кровь; совершивший же неумышленное убийство подлежал суду (Числ. 35, 24) состоявшему из судей, избиравшихся евреями из своей среды в каждом месте их пребывания (Втор. 16, 18). Высшим судилищем, судившим важнейшие дела и, главным образом, преступления против веры, стал со временем синедрион, заседавший в Иерусалиме и состоявший из 72 членов.

Воспрещение всякого гнева

А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду (Мф. 5, 22). Давая эту новую заповедь, Иисус не отменил ветхозаветной заповеди не убивай, основанной на вечном законе любви, так как, осуждая даже только гневающегося на брата, Он, несомненно, осуждал и убийцу; кто достиг такого нравственного совершенства, что даже не гневается ни на кого, тот, конечно, и не убьет.

Мнения по этому поводу отцов церкви

В некоторых древних списках Евангелия нет слова напрасно; в них сказано, что всякий гневающийся на брата своего подлежит суду. Из древних толкователей Евангелия, Иустин Философ и Тертуллиан, по-видимому, руководствовались такими списками Евангелия, в которых не было слова напрасно.

Святой Иустин Философ в первой Апологии своей, представленной императору Антонину, царствовавшему с 138 по 161 г. по Р. X., говорит: «А о том, чтобы быть незлопамятными, услужливыми для всех и негневливыми, вот Его (Иисуса) слова: ударившему тебя в щеку подставь и другую, и кто берет у тебя рубашку или одежду, не препятствуй; кто рассердится, тот повинен огню» (Соч. Иустина Философа. Русск. пер. Преображенского. 1892 г. С. 46).

Тертуллиан в своей Апологии говорит: «Какой превосходнее, какой премудрее закон? Тот ли, который говорит только: «не убей, не прелюбодействуй, не делай зла, не обижай никого», или тот, которым предписывается еще не гневаться, не иметь вожделений даже глазами, не говорить ни о ком дурно, не противиться злу?» (Соч. Тертуллиана, русск. пер. 1849 г. С. 90).

Святой Ириней Лионский в четвертой книге своей «Против ересей», написанной в конце второго века, передает слова Иисуса так: «А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду» (Соч. святого Иринея. Русск. пер. Преображенского. 1871 г. С. 443).

Святой Василий Великий, допуская праведный гнев с целью исправления согрешившего, то есть гнев против греха, а не против брата согрешившего, соглашался, однако, что и такой гнев может перейти в напрасный, так как душа, начав прекрасным, впадает нередко в худое (Правила, вопрос 68). Признавая ненапрасным гнев только против диавола, он говорит: «Ты гневаешься на брата своего напрасно. Ибо не напрасен ли гнев, когда один бывает причиной действия, а ты раздражаешься на другого? Не то же ли ты делаешь, что и псы, которые грызут камень, а не трогают бросившего камень? Жалок, кто служит орудием действия; ненавистен, кто действует. Против него обрати свою раздражительность – против человекоубийцы, отца лжи, делателя греха; но будь сострадателен к брату» (Свт. Василий Великий. Творения. 4, беседа 10).

Святой Григорий Богослов, вообще допуская справедливый гнев людей благочестивых, говорит однако: Гнев питай на одного только диавола, чрез которого ты пал» (Свт. Григорий Богослов. Творения. 4, слово 44). В Слове «На гневливость» он признал гнев корнем зла: «Сержусь на домашнего беса, на гневливость; и мне кажется, что этот один гнев справедлив, если уже надобно потерпеть что-нибудь из обычного людям. Знаю, что из многих корней, от которых прозябает зло, самый дикий и черный есть гнев» (Там же. Ч. 5).

Святой Иоанн Златоуст находил, что приведенными словами Иисуса «гнев не уничтожается совершенно; страсть гнева может быть полезна, если только умеем пользоваться ею в приличное время... когда мы не за себя отмщаем, но обуздываем дерзких и обращаем на прямой путь беспечных. Не гнев собственно есть нарушение закона, но гнев неблаговременный; посему и пророк сказал: Гневаясь, не согрешайте (Пс. 4, 5). Посмотри, сколько добра произвел гнев Апостола Павла против Коринфян. Посредством гнева также обратил он опять и отпадший народ Галатийский и многих других» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. 16, 7). «Гнев внедрен в нас не с тем, чтобы мы грешили, но чтобы останавливали других согрешающих» (Беседы на псалмы. 4).

Блаженный Августин полагал, что воспрещен гнев на брата, а не на грех, обременяющий душу его. Признавая же вместе с тем, что разгневанному гнев его никогда не кажется несправедливым и что застарелый гнев переходит в ненависть, он советовал: лучше и по причине ни на кого не гневаться, чем, имея повод к раздражению и затаивая гнев, возненавидеть (Греч. Толкование Нагорной проповеди, извлеченное из творений блаженного Августина).

Оправдывая ненапрасный гнев, некоторые толкователи говорят, что Сам Бог гневается на грешников. Против такого способа оправдания гнева возражает святой Григорий Богослов: «Если в Писании слышишь, что Бог гневается, то не принимай сего за совет предаваться страсти. Иначе будет значить, что ты изобретаешь для себя зло, а не освобождения от него ищешь. Слушай Писание с добрым, а не с худым намерением. Бог не терпит ничего подобного тому, что терплю я. Никто не говори этого! Он никогда не выходит Сам из Себя; это свойственно тем, которые большей частью в борьбе сами с собой. Но Бог, как очевидно, есть естество неизменяемое. Почему же Он так изображается? Для чего? Разумей, что речь не прямая, и тогда найдешь смысл.

Невозможность для гневающегося общения с Богом

«Поскольку сами мы бьем, когда приходим в гнев, то поражение (Богом) злых представили на вид гнева. Таким же образом изобрели мы зрение, слух, руки; и поскольку имеем в них нужду для приведения чего-либо в исполнение, то приписываем их и Богу, когда Он совершает, по нашему представлению, то же. Притом слышишь, что от гнева Божия терпят злые, а не добрые, и терпят по законам правосудия. Но твой гнев не полагает себе меры и всех делает равными. Поэтому не говори, что твоя страсть дана тебе от Бога и свойственна Самому Богу» (Свт. Григорий Богослов. Слово на гневливость).

Обращаясь к разрешению вопроса о том, как надо читать текст о гневе, мы должны признать, что всякий гнев, беспричинный или же возникший по уважительной причине, неизбежно сопровождается озлоблением против того, на кого мы гневаемся, и тем нарушает главнейшую заповедь о любви к ближнему и заповедь о кротости, так как где озлобление, негодование, там нет любви, нет кротости; поэтому надо признать, что Христос осудил всякий гнев. Такое мнение подкрепляется дальнейшими словами Иисуса: Итак, если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой (Мф. 5, 23). Если бы Иисус запрещал только напрасный гнев, то Он не отвергал бы, безусловно, дар твой в то время, когда брат твой имеет что-нибудь против тебя, то есть когда считает себя обиженным твоим гневом; отвергая же, безусловно, всякий дар, приносимый при таких обстоятельствах, Он тем самым осудил всякий гнев, следовательно, и ненапрасный. Если ты собираешься молиться Богу и вспоминаешь, что вследствие твоего, хотя бы и не напрасного, гнева или по другим причинам, брат твой имеет что-нибудь против тебя, то подожди молиться! Молитва твоя не будет принята Богом, пока ты не примиришься с братом! Иди же к нему, примирись, и тогда только неси Богу дар чистой души твоей! С другой стороны, если признать безгрешность ненапрасного гнева, то спрашивается: кто же будет решать вопрос о том, напрасно или не напрасно я гневаюсь? Конечно, я сам. Но разве я могу быть беспристрастным судьей своих поступков? Гневаясь, раздражаясь, человек перестает быть рассудительным, теряет душевное спокойствие и всегда находит виновными всех, кроме самого себя. Хотя после, когда гнев пройдет, он и может признать себя виновным, может сознаться, что гневался напрасно, но в пылу гнева он всегда считает себя правым.

Ввиду этого следует признать, что Иисус Христос, требуя от Своих последователей всепрощающей любви ко всем, даже врагам, требуя от них кротости и умиротворения враждующих, запретил всякий гнев.

Кто же скажет брату своему: «рака», подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной.

Слово рака, по объяснению переводчиков Евангелия на славянский и русский языки, означает: пустой человек. Иоанн Златоуст говорит, что слово это «выражает только некоторое презрение или неуважение со стороны того, кто его произносит. Подобно тому, как мы, приказывая что-нибудь слугам и другим низкого состояния людям, говорим: пойди ты туда, скажи ты тому-то; так точно и говорящие сирским языком употребляют слово рака вместо слова ты».

Словом безумный называли не только глупого, но и нечестивого, бессовестного человека. Епископ Михаил говорит, что у древних мудрость означала не столько просвещенный ум, сколько благочестивую жизнь; поэтому безумием или глупостью называлось и нечестие, а безумными или глупыми – люди порочные, безнравственные.

Геенной огненной называлась долина Генномова, находившаяся близ Иерусалима, к юго-западу от него. Когда евреи предавались идолослужению, то в этой долине совершались отвратительные служения Молоху (4Цар. 16, 3; 2Пар. 28, 3). Этот, сирский идол был медный, с телячьей головой; руки его протянуты были так, как бы готовы были принять кого-либо. Ему приносили в жертву детей: зажигали внутри идола огонь, и когда идол раскалялся, то бросали ему на протянутые руки детей, которые в страшных мучениях умирали. Чтобы заглушить стоны сжигаемых живьем детей, евреи громко кричали и шумели, употребляя при этом и различные инструменты. После плена вавилонского, окончательно отстав от идолопоклонства, евреи получили отвращение и к месту прежнего идолослужения; но, дабы усилить это отвращение, стали свозить туда из Иерусалима нечистоты и трупы остающихся без погребения; там же совершались иногда и смертные казни; воздух в этой долине был так заражен, что для очищения его там постоянно горел огонь; поэтому место это стало страшным и отвратительным; оно прозвано долиной огненной и служило образом вечных мучений грешников.

Последствия разных степеней гнева

Слова: суд, синедрион и геенна огненная употреблены Иисусом не в буквальном их смысле, но для более удобопонятного обозначения последствий различных степеней гнева. Кто гневается на брата, не высказывая еще ничем своего гнева, тот уже совершает грех, влекущий за собой осуждение, ответственность перед Богом; но кто в гневе своем обнаружит презрение к брату, тот совершает тяжкий грех и подлежит большей ответственности, а кто настолько разгневается, что оскорбит брата своего, тот совершает еще более тяжкий грех и подвергнется за то в будущей жизни такому наказанию, которое можно сравнить с осуждением здесь на постоянное пребывание в долине огненной.

Необходимость скорее мириться с обиженным

Указав на различные степени гнева, Христос дальнейшими словами Своими пояснил, что даже малейший гнев, малейшая обида, нанесенная брату, делают нас недостойными общения с Богом. Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой (Мф. 5, 23–24). Он не сказал: «Иди и примирись с братом своим, если сильно оскорбил его». Нет, Он сказал: «Примирись, если брат твой имеет что-нибудь против тебя». «И не сказал (говорит Златоуст): когда ты гневаешься справедливо или несправедливо, но просто; что брат твой имеет что-нибудь против тебя, хотя бы даже гнев твой был справедлив».

Мирись с соперником твоим скорее, пока ты еще на пути с ним, чтобы соперник не отдал тебя судье, а судья не отдал бы тебя слуге, и не ввергли бы тебя в темницу; истинно говорю тебе: ты не выйдешь оттуда, пока не отдашь до последнего кодранта (Мф. 5, 25–26).

Кто назван здесь соперником? «Это не может быть диавол (говорит Августин), так как наш долг не только не мириться с ним никогда, но даже вести против него вечную войну. Это не может быть Бог, так как Он представлялся бы в одно и то же время и обвинителем и судьей. Это скорее закон, который мы нарушаем».

Иоанн Златоуст полагал, что соперником Христос называл обиженного брата, судьей – обыкновенного судью, судящего людей здесь, на земле, а темницей – место заключения.

Некоторые толкователи, соглашаясь, что соперником назван обиженный брат, полагают, однако, что под именем судьи Христос разумел Бога; что словами пока ты еще на пути с ним Он вразумлял слушателей, что мириться с братом можно лишь в этой временной жизни, пока живы оба, обидевший и обиженный; что под именем слуги Он разумел ангелов, а темницей называл вечные мучения.

Соглашаясь с этим последним толкованием, епископ Михаил говорит, что «речь Иисуса иносказательная. Образ взят из римского судопроизводства в отношении к заимодавцу и должнику, которое введено было и в Иудею после покорения ее римлянами, незадолго до Рождества Христова. По римским законам, посредники старались сперва дома примирить заимодавца с должником, если первый требовал уплаты долга; если посредники не успевали в этом, то заимодавец требовал, чтобы должник шел с ним к судье; в случае несогласия должника заимодавец тащил его туда силой. У судьи уже не было пощады к должнику, его сажали в тюрьму; и заимодавец держал его там, доколе должник или родственники не уплачивали долга. Господь представляет человека немиролюбивого или гневающегося на ближнего должником этого последнего, находящимся с ним уже на пути к судье, который не выпустит виновного из темницы, доколе не уплачен будет весь долг» (Епископ Михаил. Толковое Евангелие. 1. С. 97). Пока не отдашь до последнего кодранта. (Кодрант – римская монета, равная двум лептам.)

Таким образом, смысл этой части Нагорной проповеди таков: «Вашим предкам сказано было – не убивай (Исх. 20, 13), а кто убьет, подлежит суду. Этой и другими ветхозаветными заповедями и страхом ответственности перед судом человеческим за нарушение их вас охраняли от самых тяжких грехов, и праведным считался тот, кто исполнил те заповеди. Но с тех пор как благовествуется вам Царство Небесное, от вас требуется иная праведность; Я хочу ввести вас в это Царство, Я указываю вам путь и средства к достижению этой единственной цели человеческой жизни; Я говорю вам, что войдут в него, блаженны будут, кроткие. Поймите же, что не войдет в него и будет осужден не только тот, кто убьет, но и тот, кто нарушит новую заповедь Мою о кротости, кто гневается на ближнего, ничем даже не проявляя свой гнев; кто же проявляет гнев на ближнего выражением презрения к нему, тот совершает тяжкий грех, влекущий за собой и ответственность тяжкую; а кто разгневается настолько, что оскорбит ближнего, тот подвергнется в будущей жизни такому наказанию, какое вы можете сравнить лишь с вечным пребыванием в вашей ужасной огненной долине». От этой ответственности не избавят тебя ни жертвоприношение Богу, ни молитва: никакое общение с Богом невозможно, если ты обидел ближнего, если он имеет что-нибудь против тебя. Только искреннее примирение с обиженным может избавить тебя от последствий такого греха. Но помни, что ты не знаешь ни дня, ни часа, когда ты или обиженный тобой будете отозваны из этого мира! Помни, что за пределами этой земной жизни нет места ни для раскаяния, ни для прощения! Спеши мириться с обиженным тобой, пока вы оба живы, пока путь ваш к вечной жизни еще не пройден, пока ты не предстал перед Богом, перед Судьей твоим. Тогда уже поздно будет мириться с обиженным, тогда тебе нечем будет искупить свой грех, и ты навек останешься там, куда пойдут осужденные грешники, как остается здесь в темнице должник, не имеющий чем заплатить долг своему заимодавцу.

Торопил обидчика мириться с обиженным и Апостол Павел, говоря: солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф. 4, 26).

Продолжая сравнение Своих заповедей с ветхозаветными, Христос сказал: Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй.

Воспрещение любострастного взгляда на постороннюю женщину (не жену)

Из десяти заповедей, данных на горе Синай, седьмая заповедь гласит: Не прелюбодействуй (Исх. 20, 14). Запрещая мужу иметь половые сношения с другими женщинами, кроме своей жены, а жене – с другими мужчинами, кроме своего мужа, заповедь эта охраняла чистоту брака. За нарушение этой заповеди Моисей грозил смертной казнью (Лев. 20, 10).

А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.

Евреи считали прелюбодеянием только совершившееся половое сношение одного из супругов с посторонним; но Христос только что сказал им: Блаженны чистые сердцем. Заповедуя блюсти чистоту сердца, чистоту помышлений, Он тем самым признал согрешившим не только того, кто совершил уже прелюбодеяние, но и того, кто, смотря на женщину любострастно, готов прелюбодействовать с ней.

Осуждая, таким образом, даже желание, готовность совершить прелюбодеяние, Христос не нарушил этим ветхозаветную заповедь, но дополнил ее, как дополнил заповедь не убивай воспрещением даже гнева.

«Почему же (спрашивает Златоуст) Христос в словах Своих не касается женщин? Он знает, что муж и жена суть единое существо, почему нигде и не различает пола» (Беседа на Евангелие от Матфея. 17).

Но всякое ли плотское желание и всякий ли взгляд на постороннюю женщину воспрещен заповедью Иисуса?

Иоанн Златоуст говорит, что запрещено не просто пожелание, потому что желать можно и не видя женщин, например, спасаясь в горах; запрещено этой заповедью лишь желание, возникающее вследствие любострастного взгляда на женщину.

Нам кажется, что нельзя так ограничительно толковать эту заповедь Иисуса. Правда, Он говорит о любострастии, возникающем от взгляда на женщину, но разве для этого необходимо смотреть непременно телесным глазом? Разве нельзя мысленно вызвать перед собой образ красивой женщины и, лицезрея его, возгореться любострастным желанием? Разве такое желание безопасно и не может осуществиться в действительности? Разве подобное любострастное желание не нарушает заповедь о чистоте сердца?

На вопрос же о том, всякий ли взгляд на женщину осуждается этой заповедью, отвечает святой Афанасий Великий: «Любодействует с женой в сердце, кто согласен на дело, но препятствует ему в этом или место, или время, или страх гражданских законов».

Наставление как избегать соблазнов

Говоря о соблазне, вовлекающем в грех, Иисус сказал: Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя... и если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.

Мнение Иоанна Златоуста о соблазнах, о правом глазе, о правой руке

«Давая эту заповедь, Христос говорил не о членах, нет! Он нигде не осуждает плоть, но везде обвиняет развращенную волю. Не глаз твой смотрит, а ум и сердце. Когда душа наша бывает обращена на другие какие-либо предметы, тогда глаз часто не видит того, что находится перед ним. Следовательно, не все надо приписывать действию глаз. Если бы Христос говорил о членах, то сказал бы не об одном глазе и притом не о правом только, но об обоих. Ведь, если кто соблазняется правым глазом, тот, без сомнения, соблазняется и левым. Итак, почему же Спаситель упомянул только о правом глазе и о правой руке? Чтобы ты знал, что речь идет не о членах, но о людях, имеющих с нами тесную связь. Если ты кого-либо столько любишь, что полагаешься на него, как на правый глаз свой, или признаешь его настолько полезным для себя, что считаешь его вместо правой руки своей, и если он развращает твою душу, то ты и такого человека отсеки от себя. В самом деле, когда близкий тебе человек и себя самого не спасает, и тебя с собой губит, то какое было бы человеколюбие обоим вам погрязать в бездне погибели, тогда как, разлучившись друг от друга, по крайней мере, один из вас может спастись?» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. 7, 3).

Так же толкуют это изречение Иисуса блаженный Августин, блаженный Феофилакт и др.

Учение о браке и разводе

Сказано также, что если кто разведется с женою своею, пусть даст ей разводную. А Я говорю вам: кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует.

Допущение Моисеем развода

В законе Моисея (Втор. 24, 1–4) сказано: Если кто возьмет жену и сделается ее мужем, и она не найдет благоволения в глазах его, потому что он находит в ней что-нибудь противное, и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего, и она выйдет из дома его, пойдет, и выйдет за другого мужа, но и сей последний муж возненавидит ее и напишет ей разводное письмо, и даст ей в руки, и отпустит ее из дома своего, или умрет сей последний муж ее, взявший ее себе в жены, – то не может первый ее муж, отпустивший ее, опять взять ее себе в жену, после того как она осквернена.

Главнейшая повелительная часть этого закона заключается в воспрещении мужу вновь вступать в брак с бывшей его женой, которая после развода с ним была женой другого; ссылка же на право мужа отпускать жену, не нашедшую благоволения в его глазах, указывает лишь на существовавший обычай, который, как сказал Иисус, был допущен Моисеем по жестокосердию евреев. Поэтому объявленное Иисусом запрещение разводиться с женой, не совершившей прелюбодеяния, и жениться на разведенной нисколько не нарушает даже Моисеев закон. Оставляя в силе закон его, воспрещающий разведенной жене вступать в брак с прежним мужем после того, как она была осквернена, Христос только дополнил его повелением оставаться ей после развода безбрачной.

О браке и разводе Иисус говорил не только в Нагорной проповеди Своей, но и в последовавшей несколько позднее беседе Его с фарисеями. Содержание этой беседы передано нам Евангелистами Матфеем и Марком. Поэтому для полноты учения Иисуса по этому предмету ниже мы приводим повествования обоих Евангелистов, тем более, что на кажущемся разногласии их некоторые толкователи строят неправильные заключения. Матфей. 19. 3–9   Марк. 10. 2–12

И приступили к Нему фарисеи и, искушая Его, говорили Ему: по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею?

Он сказал им в ответ: не читали ли вы, что Сотворивший в начале мужчину и женщину сотворил их? (Быт. 1, 27). И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью (Быт. 2, 24), так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает.

Они говорят Ему: как же Моисей заповедал давать разводное письмо и разводиться с нею? (Втор. 24, 1).

Он говорит им: Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими; а сначала не было так; но Я говорю вам: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует.  

Подошли фарисеи и спросили, искушая Его: позволительно ли разводиться мужу с женою?

Он сказал им в ответ: что заповедал вам Моисей?

Они сказали: Моисей позволил писать разводное письмо и разводиться.

Иисус сказал им в ответ: по жестокосердию вашему он написал вам сию заповедь. В начале же создания, Бог мужчину и женщину сотворил их (Быт. 1, 27). Посему оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью (Быт. 2, 24); так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает.

В доме ученики Его опять спросили Его о том же.

Он сказал им: кто разводится с женой своей и женится на другой, тот прелюбодействует от нее; и если жена разведется с мужем своим и выйдет за другого, прелюбодействует.

Чтобы понять изречения Иисуса о разводе, следует предварительно объяснить: что такое брак по Его учению?

Ответ на этот вопрос содержится в вышеприведенной беседе с фарисеями.

В славянском переводе Евангелия Матфея, в стихе 4 главы 19, вместо слова мужчину поставлены слова мужеский пол, выражающие мысль Иисуса несколько точнее; поэтому мы и приводим здесь изречение Его по славянскому переводу: сотворивый искони, мужеский пол и женский сотворил я есть; И рече... будета оба в плоть едину. Слова эти означают, что Бог, сотворивший мужчину, как мужскую половину природы человеческой (пол – половина), сотворил и другую к нему половину в лице женщины, и повелел им, двум половинам, соединиться для совместной жизни так, чтобы составить одно целое, одну плоть, чтобы они считались уже как бы одним существом.

Воспрещение Иисусом разводиться, кроме вины любодеяния

Слова эти, одинаково переданные обоими Евангелистами, доказывают, что Иисус признавал брак не простым сожительством мужчины с женщиной, а союзом, установленным Самим Богом в начале. А из этого мог быть только один вывод: что Бог сочетал, того человек да не разлучает (Мф. 19, 6), то есть брак есть такой союз или объединение раздвоенной на две половины природы человеческой, который люди не должны разрушать, расторгать. Но так как эта нерасторжимость брака вытекает как необходимое следствие из сочетания мужчины и женщины в одно целое, то понятно, что раздвоение их должно лишать и сам союз их значения нерасторжимого.

Апостол Павел, развивая учение Иисуса Христа о браке как сочетании мужчины и женщины в одно целое, писал Коринфянам (1Кор. 7, 4): Жена не властна над своим телом (или: не владеет своим телом), но муж; равно и муж не властен (или: не владеет) над своим телом, но жена.

Такое единство плоти, основанное на предоставлении мужем своего тела в исключительное обладание жены, и женой своего тела в такое же обладание мужа, несомненно нарушается с появлением третьего лица, завладевающего телом одного из них; происходит раздвоение целого, распадение союза.

Придавая браку такое значение, Христос не мог не осудить обычай евреев разводиться с женами по одному лишь капризу; но, вместе с тем, Он не мог и не признать, что прелюбодеяние одного из супругов влечет за собой распадение целого на составные части (самостоятельные половины), то есть расторжение союза.

Моисей знал свой жестокосердный народ; он понимал, что запрещение отпускать жену, потерявшую благоволение мужа, вынудило бы евреев прибегать к другому средству избавляться от нелюбимых жен: женоубийств, поэтому он снисходительно смотрел на укоренившийся обычай и, не узаконивая развод вообще, ограничился лишь воспрещением вторично брать отпущенную жену, уже оскверненную другим.

Но Иисус Христос требовал от Своих последователей высшей нравственности. Он признавал брак нерасторжимым союзом; однако Он знал, что люди не могут сразу сделаться совершенными; Он знал, что, даже стремясь к совершенству, они будут еще поддаваться греху, нравственно падать, подниматься и вновь падать, и что поэтому грех прелюбодеяния еще возможен. Вот почему, не узаконивая развод даже по вине прелюбодеяния, но лишь допуская возможность его вследствие грехоспособности людей, Он ограничился в Своей Нагорной проповеди и в беседе с фарисеями осуждением всякого развода, не вызванного прелюбодеянием.

Расторгнутый не по вине любодеяния брак, как незаконно расторгнутый, считается как бы продолжающимся, и потому, вступление разведенных таким образом супругов в новый брак с другими лицами должно считаться прелюбодеянием, нарушением единства плоти их по первому браку. Нарушают это единство и вступающие в брак с такими супругами, и через это совместно с ними совершают прелюбодеяние. Вот почему Христос сказал: кто разведется с женою своею не за прелюбодеяние и женится на другой, тот прелюбодействует; и женившийся на разведенной прелюбодействует (Мф. 19, 9); и если жена разведется с мужем своим и выйдет за другого, прелюбодействует (Мк. 10, 12).

Такое толкование основано на повествовании Евангелиста Матфея, в Евангелии же Марка не содержится слов: кроме вины любодеяния (Мф. 5, 32), или: не за прелюбодеяние (Мф. 19, 9); поэтому, читая Евангелие Марка (Мк. 10, И), можно заключить, что Иисус осудил всякий вообще развод.

Это кажущееся разногласие в повествованиях Евангелистов Матфея и Марка объясняется тем, что они передают нам ответы Иисуса на различные вопросы. Евангелист Матфей передает ответ на вопрос фарисеев: по всякой ли причине (Мф. 19, 3) позволительно человеку разводиться с женой своею? На этот вопрос (по всякой ли причине) и последовал ответ: нет, не по всякой причине позволительно разводиться, а только по причине прелюбодеяния. А Евангелист Марк передает нам ответ Иисуса на другой вопрос фарисеев: позволительно ли разводиться мужу с женой (Мк. 10, 2)? То есть признает ли Иисус допущенный Моисеем развод по прихоти, по капризу мужа? В первом вопросе (по всякой ли) сквозило и сознание фарисеев, что нельзя же в самом деле разводиться по всякой причине, и желание их узнать, по какой же причине позволителен развод; на такой прямой вопрос и последовал прямой ответ. В вопросе же втором, переданном Евангелистом Марком, сквозило желание фарисеев обличить Иисуса в отвержении закона Моисея; поэтому; как и в других подобных случаях, Иисус не дает им прямого ответа на вопрос, а напоминает им, что Бог сотворил для мужчины одну женщину, и что человек не должен разлучать тех, кого Бог сочетал; Он не сказал им даже, что разводящийся с женой и женящийся на другой прелюбодействует (это Он сказал после ученикам Своим – см. Мк. 10, 10); говоря так, Он предоставил им самим составить из сказанного ответ на их вопрос.

Такое толкование заставляет нас признать, что в повествованиях Евангелистов по этому предмету нет никакого противоречия.

Опровержение мнения графа Л. Н. Толстого о разводе

Между тем это кажущееся противоречие подало повод графу Л. Н. Толстому отступить от буквального смысла Евангелия Матфея и исказить переданные им слова Иисуса, лишь бы согласовать их с Евангелием Марка. Этот толкователь Евангелия полагает, что слова – кроме вины любодеяния – относятся не к жене, а к мужу, и что поэтому стих 32-й главы 5-й Евангелиста Матфея следует читать так: «Кто разводится с женою, кроме того, что сам виновен в распутстве (так как каждый разводится только для того, чтобы взять другую), подает повод и жене прелюбодействовать». Относя слова – кроме вины любодеяния – к мужу граф Толстой утверждает, что муж, разводясь с женой и по ее вине любодеяния, и без этой вины, одинаково подает ей повод прелюбодействовать. Но ошибочность этого мнения очевидна: если жена невиновна в прелюбодеянии, то, разводясь с ней, муж ее действительно подает ей повод искать себе другого мужа, то есть прелюбодействовать от первого, остающегося в живых; если же развод совершается вследствие прелюбодеяния жены, то муж не может подать ей этим повод к совершению уже совершенного ею проступка: развод с распутной женой не создает для нее повода сделаться распутной, так как она уже была такой до развода. Поэтому следует признать, что слова – подает ей повод прелюбодействовать – предполагают развод с невинной в прелюбодеянии женой, и что, следовательно, слова – кроме вины любодеяния – относятся к жене, а не к мужу. Если же эти слова относятся к жене, то вышеприведенное искажение графом Толстым Евангелия Матфея не имеет никакого оправдания. Так же произвольно искажает этот толкователь и стих 9-й главы 19-й Матфея: слова – не за прелюбодеяние – он заменяет словами – «если и не по распутству», относит их опять-таки не к жене, а к мужу, и весь стих этот излагает так: «Кто разводится с женой своей, если не по распутству, а для брачного соединения с другой, то все-таки прелюбодействует» (Граф Толстой. В чем моя вера?).

Отвергая вообще всякое искажение Евангелия, мы, основываясь на повествовании Евангелиста Матфея, должны признать, что Иисус Христос в Нагорной проповеди Своей имел в виду развод с женой невиновной в прелюбодеянии и что, не касаясь вопроса о том, намеревается ли разводящийся муж жениться на другой или не намеревается, Он признал такой развод грехом, потому что им создается для разведенной жены повод прелюбодействовать; в беседе же с фарисеями, как бы продолжая сказанное в Нагорной проповеди, Он добавил, что разводящийся не за прелюбодеяние жены грешит еще потому, что расторгает союз, который сочетал Сам Бог, и что если такой Муж женится на другой, то сам прелюбодействует (дальнейшие объяснения учения о браке и безбрачии см. ниже, глава 30).

Еще слышали вы, что сказано древним: не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои.

Воспрещение клятвы

На горе Синай сказано было евреям: Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно (Исх. 20, 7). Но евреи часто нарушали эту заповедь и легкомысленно произносили Имя Бога, ссылаясь на Него, как Свидетеля своей правоты, и призывая на себя все кары небесные, то есть кляли себя Именем Божиим, клялись; поэтому Моисей, по снисхождению к жестокосердию их, желая предохранить их от совершения более тяжкого греха, клятвопреступления, разрешил им клятву, но требовал, чтобы они не клялись ложно, не прикрывали свои ложные уверения Именем Божиим.

Относительно же исполнения клятвы нет точного требования в законе Моисея, а имеется лишь требование исполнять обеты (обещания): Если дашь обет Господу Богу твоему, немедленно исполни его, ибо Господь Бог твой взыщет его с тебя, и на тебе будет грех (Втор. 23, 21).

Но все это открыто нарушалось евреями: они клялись Именем Бога, клялись во лжи, не исполняли обещаний, данных Богу, а фарисеи измыслили для них мнимое успокоение совести; потворствуя клятве во лжи, считая весьма обыкновенным явлением нарушение клятвы, клятвопреступление, они уверяли евреев, что запрещено клясться только Именем Бога и что поэтому всякая другая клятва, хотя бы и для прикрытия лжи, безгрешна; что можно безнаказанно клясться небом, землей, Иерусалимом, головой своей и прочим; что нужно только уметь обойти закон.

Но Христос требовал от Своих последователей нравственности выше фарисейской: нищий духом, плачущий о своих и чужих грехах, кроткий, правдивый, милостивый, чистый сердцем и водворяющий мир достоин такого уважения, такого доверия, что ему никогда не придется подкреплять слова свои призывом Бога во свидетели; такому человеку должны безусловно верить все; от него никто не потребует клятвы; его слова да или нет будут вернее, надежнее клятвенных уверений грешника. «Будьте же такими, – говорил Христос, – и потому не клянись вовсе... но да будет слово ваше: да, да; и нет, нет» (Мф. 5, 34, 37). Не верьте своим учителям, которые, потворствуя вашей слабости, разрешают вам клятвы, не содержащие Имени Бога: и небо, которым вы клянетесь, и земля, и Иерусалим, и ваша голова, – все принадлежит Богу; все Божие, и потому чем бы вы ни клялись, вы, в сущности, клянетесь Самим Богом. Если же вас принуждают к клятве, если не верят вам, когда вы правоту сказанного вами подтверждаете простыми да или нет, то знайте, что это недоверие происходит от того, что вы своей лживостью, своим пристрастием ко злу, ушли от постоянного общения с Богом, и что, следовательно, всякое требование, чтобы вы подтвердили свою правдивость чем-нибудь иным, кроме да или нет, происходит от зла, которым вы заражены, от лукавого.

Этими словами (не клянись вовсе) Христос не нарушил, а подтвердил синайскую заповедь, гласящую: Не произноси имени Господа, Бога твоего, напрасно (Исх. 20, 7).

Мнение о клятве апостолов и отцов церкви

Слова Иисуса – не клянись вовсе – породили множество толкований в первые века христианства.

Апостол Иаков в соборном послании своем, говорит: Прежде же всего, братия мои, не клянитесь ни небом, ни землею, и никакою другою клятвою, но да будет у вас! «да, да» и «нет, нет», дабы вам не подпасть осуждению (Иак. 5, 12).

Апостол Павел сам прибегал к клятве, как это видно из посланий Его: а) в послании к Римлянам он писал: Свидетель мне Бог, Которому служу духом моим в благовествовании Сына Его, что непрестанно воспоминаю о вас (Рим. 1, 9); б) во втором послании к Коринфянам: Бога призываю во Свидетели на душу мою, что, щадя вас, я доселе не приходил в Коринф (2Кор 1, 23); в) в послании к Филиппийцам: Бог – свидетель, что я люблю всех вас любовью Иисуса Христа (Флп. 1, 8).

Святой Иустин Философ в своей первой Апологии, излагая учение Иисуса Христа, говорит: «О том, чтобы совсем не клясться, а говорить истину, Он так заповедал: вовсе не клянитесь! Но да будет слово ваше: «да, да» и «нет, нет». А что сверх этого, то от лукавого».

Святой Ириней в четвертой книге своей против ересей (13), доказывая, что Иисус не отменил заповеди закона, говорит: «И что Господь заповеди закона, которыми человек оправдывается, не разрушил, но распространил и восполнил, это открывается из Его слов. Сказано древним, говорит Он: не прелюбодействуй; а Я говорю вам... И – сказано: не преступай клятвы; а Я говорю вам: не клянитесь вовсе, но да будет у вас слово: «да, да», «?нет, нет"».

Тертуллиан, по-видимому, не отвергал клятвы вообще, но не допускал возможности клясться демонами, как то делали язычники. Так, в Апологии своей (32) он говорит: «Что же касается до гениев или демонов, то мы и заклинаем, дабы изгнать их из тел человеческих. Мы не клянемся и не божимся ими, чтобы не воздать им чести, принадлежащей Единому Богу».

Святитель Василий Великий, уговаривая сборщиков податей не принуждать плательщиков к клятвам и повторяя то же в письме к правителю области (81, 85), выразился так: «Как скоро люди научаются нарушать клятву, то думают, что клятва изобретена для них в орудие обмана» (Творения. Т. 6). Он же, в правиле 29-м (Т. 7): «Кто связал себя клятвой на злое дело, тот пусть принесет покаяние за опрометчивость в клятве, но да не поддерживает своего лукавства под видом благоговения. Сохранение клятвы не принесло пользы Ироду, который, чтоб не нарушить клятвы, сделался убийцей Пророка. Клятва вообще запрещается, тем более достойна осуждения клятва, данная в злом деле» (Свт. Василий Великий. Творения. Т. 7).

Святитель Григорий Богослов в разговоре «На тех, которые часто клянутся» (Творения. Ч. 5) говорит: «Что хуже клятвы? Я рассуждаю, что ничего нет хуже... Если бы не было опасности от ложной клятвы, то клятва была бы делом благочестия... Ложная клятва, как давно уже доказано, есть отречение от Бога... Благонравным менее нужды в клятве; что говорю: менее? Им вовсе не нужна клятва. За них порукою добрые нравы...» Допуская затем клятву, когда представляется необходимость избавить других от опасности или себя от обвинений в гнусном преступлении, Григорий Богослов продолжает: «Я утверждаю, что должно избегать клятв наиболее ужасных, короче сказать, тех, в которых упоминается Божие Имя. Желал бы никакой клятвы не дозволять, а в противном случае пусть будет какая-нибудь другая клятва... Множество клятв есть уже признак, что нет к тебе доверия; поэтому или вовсе не клянись, или клянись как можно реже. Иной скажет, что множеству клятв лучше поверят; но разве из многого невероятного может составиться вероятное?.. Не находим ли, что и Бог иногда клянется? Так говорит Писание. Но что совершеннее Бога? Конечно, не найдешь ничего совершеннее. А если ничего нет совершеннее, то, значит, что Бог и клясться не может. Как же в Писании говорится, что Бог клянется Самим Собой? Как скоро Бог говорит что-нибудь, это уже есть клятва Божия, и Он перестал бы быть Богом, если бы сказал ложь... А что Ветхий Завет не запрещает клятвы, но требует только истинной, то тогда и убивать было законно, ныне же не позволено даже ударить; тогда подвергалось осуждению совершение худого поступка, ныне же осуждается самое первое движение ко греху. А потому целомудренный и не клянется».

Святитель Иоанн Златоуст в знаменитых «Беседах о статуях», произнесенных в Антиохии после народного мятежа и ниспровержения императорских статуй, восстает против привычки антиохийцев клясться: «Сколько раз мы, в раздражении и гневе, клялись не примиряться с оскорбившими нас; потом, когда гнев угасал и раздражение утихало, мы и хотели бы мириться, но, будучи удерживаемы клятвами, скорбели, как захваченные какой-либо сетью и связанные неразрешимыми узами. Поэтому и дьявол, зная, что гнев есть огонь и легко погасает, а по угашении гнева бывает примирение и дружба, зная это и желая, чтобы огонь этот оставался неугасимым, нередко связывает нас клятвой, дабы, если и прекратится гнев, то остающийся еще за нами долг клятвы поддержал в нас пламя и произошло одно из двух: или, примирившись, мы нарушили бы клятву, или, не примирившись, подвергли бы себя осуждению за злопамятство. Зная это, будем избегать клятв» (Беседа 8). «Подлинно, тяжек этот грех, и весьма тяжек: он весьма тяжек потому, что не кажется тяжким; потому я и боюсь его, что никто не боится его. Потому-то я и веду продолжительную речь об этом, что хочу исторгнуть глубокий корень и уничтожить долговременное зло. Но такой-то, скажешь, человек хороший, имеющий сан священника, живет весьма целомудренно и благочестиво, однако клянется? Не говори мне об этом хорошем, воздержанном, благочестивом и имеющем сан священства; но, если хочешь, -пусть это будет Петр или Павел, или ангел, нисшедший с неба, я и тогда не посмотрю на достоинство лица, потому что я читаю закон о клятве не рабский, но царский; а когда читается царский указ, тогда должно умолкнуть всякое достоинство рабов. Если ты можешь утверждать, что Христос повелел клясться или что Христос не наказывает за это, докажи, и я покорюсь. Если же Он с такой ревностью запрещает это и оказывает такую попечительность об этом предмете, что ставит клянущегося наравне с лукавым (а что сверх этого, то есть «да» или «нет», то от лукавого), то для чего ты представляешь мне такого-то и такого-то? Бог произнес приговор над тобой, основываясь не на небрежности подобных тебе рабов, а на предписании Своих законов. Я повелел, скажет Он, и нужно было повиноваться, а не ссылаться на такого-то и не заниматься чужими грехами. Если и великий Давид впал в тяжкий грех, то, скажи мне, неужели поэтому для нас безопасно грешить?» (Слова огласительные. 1-е слово. Т. 2). «Но как же быть, скажешь ты, если кто-нибудь требует клятвы и даже принуждает к тому? Страх к Богу да будет сильнее всякого принуждения! Если ты станешь представлять такие предлоги, то не сохранишь ни одной заповеди. Тогда ты и о жене скажешь: что, если она буйна и расточительна? Скажешь и о любострастном взгляде: уже ли мне нельзя и смотреть? Равно можешь сказать и о гневе на брата: что, если я вспыльчив и не могу удержать своего языка? Таким образом тебе не трудно будет попрать все вышесказанные заповеди. Между тем, касательно законов человеческих ты никогда не смеешь представлять подобные предлоги, но волей или неволей, а непременно повинуешься предписанию. Притом, что касается рассматриваемой заповеди, то тебе может не представиться и необходимости когда-либо клясться. Кто внял учению о вышесказанных блаженствах и устроил себя так, как повелел Христос, того всякий будет считать достойным почтения и уважения, и никто не станет принуждать к клятве» (Беседы на Евангелие от Матфея. 17). Уговаривая не принуждать никого к клятве, Златоуст говорит: «Но если ты не стыдишься ничего другого, так постыдись этой самой книги, которую подаешь для клятвы: раскрой Евангелие, держа в руках которое ты заставляешь другого клясться, и, услышав, что Христос говорит там о клятвах, вострепещи и удержись! Что же Он говорит там о клятвах? А Я говорю вам: не клянись вовсе (Мф. 5, 34)» А ты этот закон, запрещающий клятву, делаешь клятвой? О, дерзость! О, безумие! Ты делаешь то же, как если бы кто самого законодателя, воспрещающего убийство, заставил быть помощником в убийстве. На счет денег ты сомневаешься, скажи мне, и убиваешь душу? Приобретешь ли ты столько, сколько делаешь вреда душе и своей, и ближнего? Если веришь, что этот человек правдив, не налагай на него обязательство клятвы; а если знаешь, что он лжив, не заставляй его совершить клятвопреступление» (Беседы о статуях. 15).

Блаженный Августин говорит: «Пусть тебя не соблазняет то, что Господь клялся, потому что Один только Бог клянется безопасно, ибо не может ошибаться». Чувствуя, однако, что нельзя безусловно отвергать клятву и что призывание Бога во свидетельство истины, как исповедание веры правосудного Бога, не может быть само по себе грешным, блаженный Августин сам подтверждал иногда слова свои призыванием во Свидетели всевидящего Бога и, по собственному его признанию, делал это с благоговейным страхом, и нравственное чувство его говорило ему, что тут не было греха (Тренч. Нагорная проповедь).

На четвертом (Халкидонском) Вселенском Соборе, между прочим, постановлено потребовать от египетских епископов, чтобы они дали клятвенное обещание разъяснить, почему они медлят подписать послание Льва к Флавиану.

Вот мнения Апостолов и Отцов Церкви о клятве и присяге. К сожалению, мнения эти не только не согласуются между собой, но даже явно противоречат друг другу. Как же тут быть? Каким мнением руководствоваться, когда от нас будут требовать клятвы или присяги?

Конечно, мы должны в этом отношении следовать указаниям Православной Церкви, допускающей присягу по требованию государственной власти. Но так как это допущение не согласуется с буквальным смыслом заповеди о клятве, то попытаемся объяснить, на чем оно основано.

Если бы Господь не в Нагорной проповеди Своей, а просто на вопрос, например, фарисеев, – позволительно ли клясться, – сказал – не клянитесь вовсе, – то такая заповедь Его имела бы безусловно обязательную силу и не допускала бы никаких исключений. Но мы знаем, что эта заповедь дана Им в Нагорной проповеди и притом тогда, когда Он уже высказал, как грешные люди должны перевоспитывать себя, чтобы исполнение новых заповедей не показалось им трудным. В так называемых девяти заповедях блаженства Господь научил нас, какие усилия мы должны употребить над собой, чтобы подготовить себя к исполнению Его заповедей. Он говорил, что мы должны сознать свое нравственное ничтожество в сравнении с Образцом доступного нам совершенства; что, дойдя до такого сознания, мы захотим исправиться, изменить образ своей жизни, отстать от своих греховных привычек, победить свои страсти; – будем оплакивать прошлую, безумно прожитую, жизнь; дадим себе слово жить не так, как хочется, а как Бог велит, то есть по правде Божией; будем винить во всем самих себя, будем строги к себе и снисходительны к другим, и потому не будем гневаться ни на кого, не будем раздражаться, словом, станем кроткими, милостивыми; – будем считать грехом не только поступки свои, противные воле Божией, но даже и помыслы, и через это достигнем той степени совершенства, какая называется чистотой сердца; кроткие, милостивые и чистые сердцем, мы будем вносить с собой мир всюду, где только покажемся, будем мирить враждующих; и тогда мы настолько свыкнемся с новой, обновленной жизнью, что уже не захотим вернуться к прежней греховной и готовы будем перенести всякие гонения за правду и за Вестника этой правды, Христа.

Вот к такому-то обновленному, возрожденному к новой жизни человеку и обращается Господь со Своими заповедями: «Не гневайся ни на кого! Мирись скорее с тем, кто имеет что-либо против тебя! Не нарушай святости брака даже мысленной готовностью изменить жене или мужу! Будь правдивым всегда и во всем, чтобы тебе верили все без особых с твоей стороны подтверждений истинности твоих слов!» И когда ты достигнешь этой степени совершенства, то все, зная твою правдивость, будут верить тебе без всяких клятв; и потому не клянись вовсе.

Итак, следует признать, что требование не клянись вовсе есть лишь необходимое следствие одной из основных заповедей Господних «о правдивости», которую можно выразить словами «будь правдив». Разница между основной и зависимой заповедью заключается в том, что требования основной заповеди не допускают никаких отступлений; в исполнении этого требования заповеди зависимой могут быть сделаны исключения. Это доказал нам Сам Христос. Когда на суде синедриона первосвященник Каиафа спросил Его: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? (Мф. 26, 63), то Господь ответил ему: Ты сказал (по сказанию же Евангелиста Марка, Господь ответил: Я). Вопрос Каиафы был облечен в обычную форму клятвы, и если Господь дал на него ответ, то, значит, Он подтвердил этот ответ клятвой, хотя и не Им произнесенной. Следовательно, Господь в данном случае отступил от данной Им заповеди и тем самым как бы разрешил клятву в исключительных случаях. Обсуждая ответ Господа Каиафе, мы прекрасно понимаем, почему Христос вынужден был отступить от Своей заповеди. На протяжении более трех лет Своего служения Он много раз говорил книжникам и фарисеям о Своем равенстве Отцу, о том, что Он в Отце и Отец в Нем, – словом, о Своем Божестве, о том, что Он – Сын Божий. Но то были частные разговоры с представителями враждебной Ему партии, и от них они могли впоследствии отречься и утверждать, что о божественном происхождении Иисуса ничего не знали. Вот почему надлежало Иисусу официально, перед судом иудейским, объявить Себя Христом, Сыном Божиим. Поэтому, в таком исключительном случае Он и отступил от Своей заповеди. И отступил Он не для Своей выгоды; нет, Он знал, что после такого именно признания с Его стороны Ему будет немедленно объявлен смертный приговор.

Основы учения православной церкви о клятве

Основываясь на таком отступлении от заповеди о клятве, допущенной Господом, Православная Церковь, со своей стороны, допускает присягу по требованию государственной власти, но считает клятву грехом во взаимных отношениях людей между собой. В присяге судебной допускается много исключений: от нее освобождаются те свидетели, от которых, судя по их отношениям к сторонам, трудно ожидать правдивых показаний. Следовательно, здесь применяется совет святителя Иоанна Златоуста: «если думаешь, что человек лжив, не заставляй его совершать клятвопреступление». Желательно, чтобы поскорее был принят и другой совет его: «а если веришь, что этот человек правдив, не налагай на него обязательства клятвы».

Всякая присяга, в том числе и судебная, имеет значение только для истинного Христианина; но он и без присяги скажет правду. А для человека только именующегося христианином, живущего же по-язычески, присяга – простой обряд. Кто часто бывает при разборе судебных дел, тот знает, что свидетели нередко дают явно лживые показания и под присягой; и такое лжесвидетельство стало столь заурядным явлением, что против клятвопреступников лишь в исключительных случаях возбуждают уголовное преследование. Присяга не нужна и самим судьям, потому что они оценивают силу доказательств по своему внутреннему убеждению, а не по клятвенным уверениям свидетелей. Суд может не поверить ста свидетельским показаниям, данным под присягой, и поверить одному, не закрепленному присягой. Судебная присяга – пережиток прежнего времени, когда закон не доверял судьям и требовал от них установления формальной правды, а формальной правдой считал, между прочим, показания двух свидетелей, подкрепленные присягой. Но эти времена давно прошли, и теперь нет никакого смысла оставлять в силе судебную присягу. Отступление от обязательности государственной присяги сделано уже и по отношению к законодательным установлениям: члены их не присягают, а дают только обещание работать в известном направлении, и обещание это удостоверяют своими подписями.

Вообще, государственной властью сделан уже шаг к ограничению в случае отступления от заповеди Господней о клятве. Желательно, чтобы она не остановилась на этом и продолжала бы отменять не вызываемые крайней необходимостью требования клятвы.

О непротивлении злому

Продолжая сравнение Своих заповедей с ветхозаветными, Христос сказал: Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую.

В испорченной природе человека и теперь еще таится чувство мести, то есть желание и готовность отомстить обидчику, своим судом разделаться за обиду, и притом отомстить так сильно, чтобы обидчик восчувствовал и чтобы его страданиями вполне удовлетворился мститель. В древности же месть была освящена обычаем и служила почти единственным средством, сдерживавшим посягательства на личную неприкосновенность. Обычай разделываться с обидчиком мщением существовал и у евреев, и они, по-видимому, настолько широко пользовались им, что Моисей признал необходимым оградить от мщения тех, которые совершали убийства неумышленно. Так, он повелел, по вступлении в обетованную землю, отвести шесть городов, куда мог бы убежать убийца, убивший человека неумышленно; и будут у вас города сии убежищем от мстителя (за кровь), чтобы не был умерщвлен убивший, прежде нежели он предстанет пред общество на суд (Числ. 35, 10–12). По другому, по-видимому, позднейшему закону, города эти должны были служить убежищем всякому убийце... дабы мститель за кровь в горячности сердца своего не погнался за убийцею... и не убил его, между тем как он не подлежит осуждению на смерть (Втор. 19, 3, 6). Тот же закон вменял в обязанность старейшинам города взять из убежища совершившего убийство умышленно и предать его в руки мстителя за кровь, чтоб он умер (Втор. 19, 12). Но, дабы положить предел произволу мстителя, Моисей, в законе, повторенном в трех его книгах, предоставлял мстителю причинить отданному ему на мщение такой же вред, какой им был причинен, но не более. Отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб (Исх. 21, 23–25). Кто сделает повреждение на теле ближнего своего, тому должно сделать то же, что он сделал: перелом за перелом, око за око, зуб за зуб (Лев. 24, 19–20). Да не пощадит [его] глаз твой: душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу. [Какой кто сделает вред ближнему своему, тем должно отплатить ему] (Втор. 19, 21). Этот закон применялся и судом при определении наказания.

Эти ветхозаветные законы Моисея, устанавливая внешнее равновесие между преступлением и возмездием за него и тем обуздывая произвол и жестокость мстителей, не узаконивали, однако, месть и не предписывали обиженному или его родным мстить за обиду во что бы то ни стало. Зная жестокосердие евреев, готовых воздать сторицей за причиненный вред, Моисей внушал им, что если они не возвысились еще до любви к ближним и потому не могут воздержаться от мщения, то должны, по крайней мере, быть справедливыми в воздаянии и не поддаваться злобному чувству мести. Таким образом, ветхозаветный закон снисходительно терпел укоренившийся обычай родовой мести и стремился лишь ослабить последствия применения его. И исполнявшие такой закон считали себя праведными.

Любовь к ближним была заповедана и ветхозаветным евреям; но ближними-то своими они считали только евреев, сынов народа своего, и опирались в этом на буквальный смысл закона: Не мсти и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя (Лев. 19, 18). Оставляя без исполнения повеление не мстить сынам народа своего, жестокосердные евреи считали всякого нееврея своим врагом и, признавая таким образом, что любить надо только евреев, они из этого заключили, что всех неевреев надо ненавидеть (хотя прямого закона о ненависти к врагам не было).

Христос же в основу Своего учения положил любовь ко всем без исключения, притом не только к любящим, но и ненавидящим нас. Любите, – сказал Он, – врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Мф. 5, 44). Кроме того, вступление в Царство Небесное Он обусловил кротостью, милосердием, чистотой даже помыслов, а эти чувства и всепрощающая любовь несовместимы с обычаем мести, с причинением страданий любимому существу, с воздаянием злом за зло. Вот почему, требуя от Своих последователей иной праведности, Христос сказал: А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; то есть: вовсе не мсти, никогда и никому; не причиняй страданий ближнему, которого ты должен любить, не воздавай ему злом за зло.

Примеры исполнения этой заповеди самим Христом

Заповедь эту, взятую не в связи со всем учением Христа и главнейшей заповедью Его о любви, а отдельно от других заповедей, некоторые понимают буквально. Доказать, что они заблуждаются, нетрудно: стоит только напомнить им, что у Иисуса Христа слово не могло расходиться с делом, что Он не только дал нам новые заповеди, но и на Себе показал пример исполнения их, и что поэтому для разрешения смущающего их вопроса им следовало бы узнать: как исполнял и, следовательно, как понимал заповедь о непротивлении злу Сам Христос?

Посмотрим же, нет ли в Евангелии указаний на оказанное Иисусом Христом сопротивление злу.

Евангелист Иоанн повествует, что когда озлобленные иудеи схватили камни, чтобы убить ими Иисуса, то Он не подставил Себя под удары, а отвратил их, сказав: много добрых дел показал Я вам от Отца Моего; за которое из них хотите побить Меня камнями? (Ин. 10, 31–32). Этот кроткий вопрос проник в заскорузлую совесть иудеев и оказал свое действие: камни выпали из рук их! Таким образом, угрожавшая Иисусу опасность, зло, было отвращено, и притом отвращено противлением ему, но только не злом же, а добром. А если так действовал Сам Иисус, давший нам заповедь о непротивлении злому, то очевидно, что Он понимал эту заповедь не буквально.

Не буквально понимал Христос и приведенный Им пример непротивления злому: подставление другой щеки. Евангелист Иоанн свидетельствует, что когда опрашивал Иисуса первосвященник Анна и один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке, сказав: так отвечаешь Ты первосвященнику? – то Иисус не подставил другой щеки, а отвечал ему: если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня? (Ин. 18, 22–23). Не подставил Христос другой щеки не потому, чтобы хотел уклониться от вторичного оскорбления; исполняя волю Отца Своего, Он уже готов был отдать Себя на мучительную смерть, которую не раз предсказывал, и потому удар служителя по другой щеке не мог бы устрашить Его; если бы, действительно, необходимо было подставить другую щеку, если бы заповеди Его надо было исполнять буквально, то Он, несомненно, подставил бы ударившему Его и другую щеку. Но Он поступил иначе: кротким вопросом Он воспротивился злому служителю и тем избавил его от повторения тягчайшего преступления.

Эти примеры доказывают, что Иисус Христос не буквально понимал и исполнял Свою заповедь о непротивлении злу; следовательно, и нам заповедал исполнять ее не буквально.

Не буквально понимали эту заповедь и первые толкователи ее, Апостолы Петр и Павел. Такова есть воля Божия, – писал Апостол Петр в первом послании, – чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей... не воздавайте злом за зло или ругательством за ругательство; напротив, благословляйте, зная, что вы к тому призваны, чтобы наследовать благословение... И кто сделает вам зло, если вы будете ревнителями доброго? (1Пет. 2, 15; 3, 9, 13). Никому не воздавайте злом за зло, – писал Апостол Павел в послании к Римлянам, – но пекитесь о добром перед всеми человеками. Не мстите за себя, возлюбленные, но дайте место гневу Божию. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром (Рим. 12, 17, 19, 21).

Итак, показанные Иисусом примеры исполнения заповеди о непротивлении злу доказывают, что Он вменил нам в обязанность не смотреть безучастно на проявление зла, а сопротивляться злу, искоренять его. На вопрос же – как, какими средствами, сопротивляться злу? – отвечает Сам Иисус, говоря: благотворите ненавидящим вас; то есть: за ненависть, за зло, причиненное тебе, не мсти; но и не бездействуй, а воздавай за зло добром, сопротивляйся злу, но только не его оружием.

Примеры сопротивления злу добром

Поясняя Свои слова, Иисус привел примеры26 сопротивления злу добром: кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два (Мф. 5, 39–41). Но это только примеры исполнения заповеди; примеры же нельзя возводить на степень заповеди; к тому же примерами этими не исчерпываются все способы противления злу добром.

Главнейшая заповедь Христа: люби ближнего, не только друга, но и врага своего, как самого себя, и потому поступай с ними так, как хочешь, чтобы с тобой поступали. Этой заповедью разъясняются все недоразумения, возникающие при толковании других, вытекающих из нее заповедей. А потому следует признать, что, приведя лишь три примера противления злу добром, Иисус тем самым предоставил Своим последователям самостоятельно, на основании главнейшей заповеди Его, решать в каждом отдельном случае, какими способами проявления добра они могут победить зло. «Люби (говорит блаженный Августин) и делай что хочешь. Непреложно то, чтобы брат воздавал брату добро за зло; форму же, в которой должно это исполнить, подскажет тебе любовь, располагающая средствами высшими, чем простое желание не мстить».

Итак, ветхозаветная месть, которую, по жестокосердию евреев, лишь терпел закон Моисея, как терпел и отпущение жен, и клятву, – запрещена Господом Иисусом безусловно; сопротивление же злому запрещено условно, а именно: сопротивляясь злому, не делай зла, а твори добро.

Эта заповедь о непротивлении злому, судя по приведенным примерам исполнения ее, дана лично самому претерпевающему зло; но так как бороться со злом приходится и третьим лицам, при которых совершается зло, а также целым обществам людей или народам, то мы рассмотрим применение ее во всех трех случаях.

О противлении злому самим претерпевающим зло

Самому претерпевающему зло указаны примеры дозволенного противления злому. Но против такой борьбы со злом многие возражают, находя, что кроткие, милосердные готовые на всевозможные уступки непременно сделаются добычей хищников.

Так ли это? Не доказал ли нам Христос примером Своим, какая сила заключается в кротости? Не обезоружил ли Он Своей кротостью озлобленных иудеев, хотевших убить Его камнями? Не опустилась ли рука архиерейского служителя, пристыженного кротким вопросом оскорбленного им Иисуса? Не случалось ли каждому из нас, хотя бы раз в жизни, со смирением и кротостью ответить раздраженному противнику (например, начальнику) и тем смирить его? Ведь сопротивление насилию или иному злу таким же насилием или злом влечет за собой ожесточенную борьбу, оканчивающуюся победой сильного над слабым, причем слабый с затаенной злобой временно подчиняется сильному и ожидает лишь случая отмстить ему. Такая победа не водворяет мира, если за ней и следует временное примирение, то оно всегда оканчивается новой борьбой, а эта новая борьба вызывает еще более ожесточенную, и так далее, без конца. Вообще, если грубой силе или иному проявлению зла противопоставить такую же силу или такое же зло, то нескончаемая вражда, со всеми ее последствиями, неизбежна; хотя бывают, конечно, случаи, когда благоразумие столкнувшихся врагов заставляет каждого из них сомневаться в исходе борьбы и расходиться без боя, но и в таком случае они расходятся, по-видимому, мирно лишь для того, чтобы помериться силами при другой обстановке. Словом, где борьба ведется с обеих сторон с единственным желанием причинить противнику зло, там господство сильных над слабыми, там царство зла, там власть тьмы!

А так как Христос пришел водворить на земле Царство Божие, Царство Добра и Любви, и уничтожить власть тьмы, то Он и обязывает нас не бороться со злым его же оружием, а побеждать злого той силой, какой у него нет, силой кротости и любви.

Если кротость, смирение и всепрощающая любовь подвергающегося насилию не воздействует сразу на злого, то готовность пострадать еще более, например, подставление другой щеки, может обезоружить и самого закоренелого злодея.

И кто сделает вам зло, – спрашивает Апостол Петр, – если вы будете ревнителями доброго? (1Пет. 3, 13).

«Никто не нападет на человека (говорит Златоуст), имеющего такое расположение духа; а если бы и нашелся кто, настолько жестокий, что дерзнул бы и на него, то, без сомнения, нашлось бы еще более таких, которые человека, вошедшего на такую степень любомудрия, покрыли бы не только одеждами, но, если бы возможно было, и самой плотью своей» (Беседы на Евангелие от Матфея. 18).

О противлении злому третьими лицами

Но если злой нападет в моем присутствии на другого, то как должен я поступить? Воспротивиться злому, хотя бы силой, защитить подвергшегося нападению, или же безучастно смотреть, как совершается зло?

Толстовцы говорят, что всякое противление злу силой воспрещено, и потому, если на злого не действуют убеждения, то надо предоставить ему беспрепятственно совершить все задуманное им зло.

Но они забывают, что и нападающий (злой), и подвергающийся нападению по отношению ко мне, свидетелю проявления зла, оба – мои ближние; по заповеди Христа, я должен любить и того и другого, и я же должен противиться злому, творя добро. Но, спрашивается, сотворю ли я добро, проявлю ли я любовь к обоим, если предоставлю злому беспрепятственно совершить задуманное им зло? Сотворить добро по отношению к злому я могу только отвращением его от совершения зла как греха, губящего его душу. Сотворить добро по отношению к подвергающемуся нападению я могу только избавлением его от угрожающего ему зла. Следовательно, проявить любовь к обоим и сотворить для них добро я могу только отвращением зла; поэтому противление злу составляет в таком случае, мою обязанность, вытекающую из смысла заповедей Иисуса Христа.

Но где предел этому противлению? Должен ли я противиться злому с самоотвержением, с опасностью для моей и его жизни?? Должен ли я любовь к ближним и желание сделать обоим им добро ставить выше опасений за свою жизнь? На эти вопросы отвечает Сам Христос, говоря: Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих (Ин. 15, 13). Говоря так, Христос понимал под именем друзей всех вообще ближних, а под словом душу – жизнь. Заповедуя нам проявлять высшую степень любви к ближним – пожертвование собственной жизни для спасения их от зла, Он тем самым указал, что в борьбе со злом или злым, нельзя останавливаться на полпути из опасения самому пострадать, а надо действовать с готовностью, в случае надобности, и душу свою положить за начатое доброе дело.

Толстовцы, поясняя свое учение на примере нападения разбойника на беззащитного ребенка, говорят: «Какой бы страшный разбойник ни нападал на какого бы то ни было невинного и прекрасного ребенка, христианин не имеет основания, отступив от данного ему Богом закона, делать над разбойником то, что разбойник хочет сделать над ребенком; он может умолять разбойника, может подставить свое тело между разбойником и его жертвой, но одного он не может: сознательно отступить от данного ему Богом закона, исполнение которого составляет смысл его жизни» (Л. Н. Толстой. О непротивлении злу). Словом, толстовцы признают, что христианин, желающий буквально исполнить заповедь Иисуса о непротивлении злу, может, в приведенном для примера случае, подставить самого себя под нож разбойника, но не должен, не смеет силой препятствовать разбойнику убить беззащитного ребенка.

Но ведь в таком случае принесение христианином самого себя в жертву злобе разбойника будет бесцельным, бессмысленным. Заповеди Иисуса о пожертвовании жизнью своей для блага ближних он этим не исполнит, потому что никакого добра не сделает ни разбойнику, ни ребенку; напротив, доведя разбойника до двойного убийства, он тем самым ему же причинит зло, возложив на душу его новый грех; притом, имев возможность спасти жизнь ребенка и, несмотря на это, предоставив разбойнику беспрепятственно убить его, он тем самым как бы соглашается на причинение ребенку зла и чрез это становится повинным в смерти его. Поступив так, толстовец причинит зло и разбойнику и ребенку, и сам совершит тяжкий грех, становясь участником (попустителем) убийства. Правда, он, если останется жив, будет утешать себя мыслью о том, что даже пальцем не тронул разбойника и потому буквально исполнил заповедь о непротивлению злу. Какое, скажет он, мне дело до того, что ребенок убит и что разбойник совершил тяжкий грех? Ведь я не противился злому, следовательно, исполнил заповедь буквально; таков данный мне Богом закон, исполнение которого составляет смысл моей жизни.

Так утешали себя и фарисеи, когда, желая буквально исполнять заповедь о субботнем покое, считали грехом совершить в субботу доброе дело. Что мне до того (говорил фарисей), что погиб человек, которому я отказал в помощи? Ведь я отказался спасти его в субботу, я благочестиво воздержался от нарушения данного мне Богом закона, исполнение которого составляет смысл моей жизни.

Но таких фарисеев обличал Христос, доказывая им, что они за буквой закона не замечали смысла его. Предостерегая же учеников Своих от такого понимания и исполнения заповедей, Он говорил: если праведность ваша не превзойдет праведности книжников и фарисеев, то вы не войдете в Царство Небесное (Мф. 5, 20). Впрочем, толстовцы равнодушно относятся к этим словам, так как не верят в Царство Небесное.

Таким образом, если заповедь о непротивлении злому сопоставить с заповедью о самоотверженной любви, то станет понятно, что непринятие мер к предотвращению зла, когда к тому представлялась возможность, составляет несомненное нарушение заповеди о любви; предоставление же злому беспрепятственно совершить зло, когда была возможность воспротивиться злому, то есть попустительство к совершению зла, составляет нарушение заповеди о противлении злу добром. Следовательно, употребление силы против злого с целью предотвращения зла, если ничем иным нельзя предотвратить его, не только не составляет нарушение заповеди о непротивлении, но есть необходимое следствие точного исполнения заповеди о любви и о воздаянии добром за зло.

Но если я, действуя таким образом, вынужден буду причинить вред или видимое зло самому злому? Если, спасая ближнего от угрожающего ему зла, а злого от греха, с готовностью даже душу свою положить за спасение их, я иначе не могу достигнуть цели, как только совершив убийство или какое-либо телесное повреждение злого? Будет ли это грехом с моей стороны или, лучше сказать, вменится ли мне этот грех в вину? Если я, спасая ближнего, подвергаю свою жизнь опасности, то, конечно не преследую никаких лично своих целей, а всецело отдаюсь служению ближнему; если я, действуя таким образом, спас жизнь подвергшегося нападению, спас и душу злого от страшного греха, то эти добрые дела не искупят ли мой невольный грех, убийство злого? Ведь я был поставлен, помимо своей воли, в печальную необходимость выбирать одно из двух: или допустить убийство невинного и гибель души злого и за то принять на свою душу двойной грех, или же отвратить зло и грех злого, рискуя самому совершить зло. Третьего исхода нет, если не считать бесцельного, по совету толстовцев, подставления самого себя под нож разбойника. А потому, если я был поставлен в необходимость выбирать из двух зол и выбрал меньшее, совершив притом же два добрых дела, то полагаю, что вынужденный грех мой будет мне прощен, что на весах божественного правосудия свершенный мной с самоотвержением подвиг спасения ближнего перевесил мой грех и, во всяком случае, я буду менее виноват, чем если допущу совершиться злейшему преступлению.

О противлении злу соединенными силами народа, или о войне

Мы рассмотрели способы противления злу как тем лицом, против которого оно направлено, так и третьими лицами. Остается еще рассмотреть вопрос о противлении злу целым обществом людей, народом, или вопрос о войне.

Хотя Иисус Христос не касался вопросов государственных и на вопрос о том, позволительно ли давать подать кесарю, ответил – отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу (Мф. 22, 21), – однако это не дает нам права отвергать Его заповеди в тех случаях, когда мы действуем сообща, целым обществом, народом. Если в борьбе со злом своими единичными силами мы должны в выборе средств борьбы руководствоваться заповедью о любви к ближним, то несомненно, что то же чувство любви должно руководить нами и в борьбе против зла соединенными силами народа. Поэтому нападение одного народа на другой с целью причинить ему зло и из этого зла извлечь для себя выгоду, составляя грубое нарушение заповеди о любви к ближним, не может быть оправдано никакими соображениями, как не может быть оправдано и нападение разбойника с целью поживиться за счет своей жертвы. Но другой-то народ, на которого сделан разбойничий набег, должен ли безучастно смотреть на хищнические последствия такого набега, или же может оказать сопротивление нападающему на него?

Толстовцы говорят, что всякая война сопряжена с убийством и насилием, а так как убийство и всякое иное противление злому силой воспрещено, то поэтому воспрещена всякая война, хотя бы оборонительная, вызванная беспричинным хищническим набегом другого народа.

Говоря так, толстовцы забывают, что народ, на который совершается хищнический набег другого народа, состоит не только из взрослых людей, способных отразить нападение, но и из стариков, женщин и детей, нуждающихся в защите. Предположим, что все способные воевать взрослые люди такого народа были бы толстовцами. Желая по-своему исполнить заповеди Христа о любви к врагам и непротивлении злу, они должны были бы без всякого сопротивления отдать себя, своих стариков, жен и детей, свое и их достояние во власть врагов своих. Но, исполняя таким образом заповедь о любви к врагам, исполнят ли они заповедь о любви к тем ближайшим из всех ближних своих, к тем беззащитным членам своих семейств, которых, по заповеди Христа, они тоже должны любить и даже душу свою положить за них? Если они считают себя в праве самостоятельно распоряжаться своей жизнью и без сопротивления подставлять себя под пули и штыки неприятеля, то, спрашивается, какое право они имеют так же самовластно распоряжаться жизнью тех, которые ждут от них защиты? Кто дал им право приносить жизнь этих беззащитных в жертву своим убеждениям? Несомненно, что, поступая так, они не только нарушат заповедь о любви к этим беззащитным, но и примут еще на себя ответственность за то причиненное беззащитным зло, какое они могли бы отвратить. Следовательно, заповеди Христа они все-таки не исполнят, а злу дадут восторжествовать и тем окажут содействие водворению на земле не Царства Божия, а царства грубой силы, царства зла.

Итак, в войне двух народов один народ совершает зло безусловное, а другой, взявшийся за оружие после того, как истощил все меры убеждения и уступок ради предотвращения зла, хотя и совершает зло, но зло относительное. Убивать врага хотя бы и на войне – грех, но предоставить врагу беспрепятственно убивать, порабощать беззащитных и неповинных – грех более тяжкий. Печальная необходимость заставляет из двух зол выбирать меньшее.

Отдельные лица, призываемые для участия в войне, то есть воины, не могут, конечно, отказываться от исполнения своих обязанностей, ссылаясь на то, что всякая война грех. За несправедливую войну несут ответственность перед Богом не воины, а те, которые ее начали, имея возможность не начинать. Если бы Христос смотрел на всякого воина так же, как смотрят толстовцы, то есть как на убийцу, то, несомненно, высказался бы по этому поводу хотя один раз; однако во всем Евангелии мы не находим об этом ни одного слова; но так как Он не осудил капернаумского сотника за принадлежность к числу римских воинов и не повелел ему оставить свою службу после того, как исцелил его слугу, то следует заключить, что Иисус Христос не считал убийцами тех, которые, защищая ближних своих, душу свою полагают за них.

Просящему у тебя дай

Просящему у тебя дай (Мф. 5, 42), – сказал Иисус. Но, спрашивает блаженный Августин, значит ли это, что ни в какой просьбе не отказывать? Обязан ли был Иосиф исполнить требование жены Пентефрия, или Сусанна – сдаться на обольщение иудейских старшин! Должен ли я ссудить деньгами того, кто замышляет воспользоваться ими для притеснения невинного или заведомо истратить их на удовлетворение своих порочных прихотей?

Всякому ли просящему нужно давать

Очевидно, продолжает Августин, правило это в некоторых случаях подлежит ограничениям. Да и в самих словах Спасителя Августин уже усматривает ограничение: под именем просящего можно разуметь всякого человека, а к глаголу дай нельзя прибавить дополнение всего, чего он ни попросит. Если ты отпустил нищего-ленивца, дав ему наставление о пагубных последствиях лености, то ты не отпустил его ни с чем, а подал ему нечто, хотя и не то самое, чего он просил. В таком смысле, по мнению Августина, толковал эту заповедь Сам Иисус Христос. Когда некто из народа сказал Ему: Учитель! скажи брату моему, чтобы он разделил со мною наследство, то Иисус отказал в исполнении этой, казалось бы, столь легкой просьбы, ответив: кто поставил Меня судить или делить вас? Но вместе с тем дал и окружавшим Его совет: смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения (Лк. 12, 13–15). Поэтому повеление давай означает: давай то, что для принимающего составляет истинное благо; бывают дары, которые вредно просить и полезно не получать; поэтому отказ в таких дарах составляет самое существенное подаяние.

Этому толкованию Августина не следует, однако, придавать распространительного значения. Если мы каждый раз будем входить в рассуждения о том, принесет ли пользу просящему получение того, о чем он просит, то, за невозможностью в большинстве случаев разрешить этот вопрос, будем, пожалуй, опасаться причинить просящему вред исполнением его просьбы, и потому будем воздерживаться от исполнения заповеди Христа – просящему у тебя дай, то есть впадем в другую крайность.

Нередко просящему копейку на хлеб отказывают потому, что он, судя по внешнему виду его, способен к труду. «Он (говорят) должен работать, а не просить подаяния; таким тунеядцам грех подавать!» А не грех ли так говорить, не удостоверясь, действительно ли просящий копейку отказывался от работы и предпочел попрошайничество? Все ли желающие работать находят работу? Не случаются ли и с трудолюбивыми людьми несчастия, вследствие которых они теряют службу, лишаются заработка? Что же? Всем им, как способным к трудам отказывать в подаянии? Если отказываете в подаянии, так дайте работу, а не отпускайте просящего ни с чем! Если он выбился из колеи даже по своей вине, если он, не находя работы, нуждается, голодает, то отказ в подаянии не заставит ли голодного взять хитростью или силой то, в чем ему отказывают? Не натолкнут ли его эти отказы на преступление? Производящиеся в судах дела о кражах и грабежах представляют множество случаев нравственного падения вследствие неполучения своевременной помощи. Не будем же судить строго протягивающего руку за подаянием; если не можем предоставить ему работу и не имеем времени тщательно исследовать причину его нищеты и способы поставить его в прежнюю колею, то лучше, не мудрствуя лукаво, подадим ему, что можем. Если при таких обстоятельствах мы подадим, например, десяти просившим у нас, и из них девять окажутся обманщиками и тунеядцами, а десятого мы спасем от действительной беды, и если бы даже подаяние тунеядцу составляло грех, то несомненно, что спасение одного ближнего от гибели искупило бы те девять грехов. Ну а отказ этому десятому, действительно нуждавшемуся, разве не лег бы тяжким грехом на душу отказавших ему? Разве не к таким людям обратится Христос при окончательном суде над родом человеческим со словами: алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня (Мф. 25, 42–43)?

Иногда отказывают в подаянии неспособному к труду, например, старику, только потому, что он не в рубище и что ему выдают из приходского попечительства на наем угла и на хлеб; отказывающие ему в подаянии оправдывают себя, говоря: «Зачем ему подавать? Он просит лишнее, без чего может обойтись». Но пусть рассуждающий так спросит самого себя: всегда ли он просит у Бога только хлеба насущного, или же просит и чего-нибудь лишнего? И если он не ограничивается молением о хлебе на сегодняшний день, то как же он может надеяться получить от Бога просимое, если сам отказывает ближнему своему, просящему у него чего-нибудь побольше куска хлеба?

Иногда отказывают в подаянии очевидно голодному и прозябшему, и отказывают только потому, что общий вид его изобличает в нем человека неравнодушного к спиртным напиткам. Говорят, что он сейчас же пропьет данное ему подаяние и что поощрять таким образом пьянство – грех. Но не грех ли читать наставления о вреде пьянства человеку голодному и почти замерзающему? Не лучше ли сначала отогреть и накормить его, а потом уже побеседовать с ним о вреде пьянства? Иначе наставления сытого только раздражат голодного, озлобят его против всех имущих, но голода не утолят и продрогшего тела не согреют.

Мы уже сказали, что все заповеди Иисуса Христа объясняются главнейшей Его заповедью люби ближнего, как самого себя. Поэтому если мы когда-либо зададимся вопросом: следует ли дать просящему то, чего он просит? – то безошибочный ответ подскажет нам не холодный рассудок, а сердце, согретое любовью к ближним. Чтобы не впасть в фарисейство в деле благотворения, надо уметь мысленно стать в положение просящего ближнего, и сострадать ему, то есть страдать вместе с ним его страданиями и понять его желания; и если его желания не нарушают заповедей Христовых, то удовлетворить и, по возможности, как бы свои собственные желания.

Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся27 (Мф. 5, 42). Так передал нам слова Иисуса Евангелист Матфей, а Евангелист Лука записал ту же заповедь в следующих выражениях: Всякому, просящему у тебя, давай, и от взявшего твое не требуй назад (Лк. 6, 30).

Благотворящий бедному взаймы дает Господу

«Сделав доброе дело, – говорит Златоуст, – не ищи благодарности, чтобы иметь тебе должником Самого Бога, Который сказал: «Взаймы давайте тем, от которых вы не надеетесь ничего получить. Имея такого должника, для чего же ты, оставив Его, требуешь от меня, человека бедного и скудного? Разве Этот Должник гневается, когда требуют с Него долг? Или Он болен? Или отказывается платить? Но разве ты не видишь Его несчетных сокровищ? Разве ты не видишь Его неизреченной щедрости? Итак, с Него проси и требуй, это Ему приятно. А если Он увидит, что ты с другого требуешь Его долг, то Он оскорбится этим, и не только не отдаст тебе, но и осудит тебя. В чем ты нашел Меня неблагодарным, скажет Он? Какую бедность у Меня нашел, что, оставив Меня, идешь к другим? Одному дал взаймы, а с другого требуешь? Ведь, хотя и человек получил, но велел дать Бог. Сам Бог сказал: Благотворящий бедному дает взаймы Господу (Притч. 19, 17). Ты дал взаймы Богу; с Него и требуй!» (Беседы на Евангелие от Матфея. 15).

Эту вдохновенную речь святителя мы должны вспоминать всегда, как только нас возмутит неблагодарность облагодетельствованных нами. Если мы, делая ближним добро (или, как сказал Христос, употребляя удобопонятные для Своих слушателей выражения – давая им взаймы), будем рассчитывать получить от них похвалу, благодарность или подобное же добро, то чаще всего нам отплатят самой черной неблагодарностью; и эта неблагодарность будет достойным воздаянием за то, что мы, благотворя, не были бескорыстны. И если взаймы даете (то есть делаете добро) тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? (Лк. 6, 34); то есть достойны ли вы за то какой бы то ни было благодарности? В другой беседе Своей Христос объяснил, что, делая добрые дела, благотворя, мы исполняем лишь заповедь Его, то есть волю Божию, и потому не вправе даже рассчитывать на благодарность людей. Кто из вас, сказал Он, имея раба пашущего или пасущего, по возвращении его с поля, скажет ему: пойди скорее, садись за стол? Напротив, не скажет ли ему: приготовь мне поужинать и, подпоясавшись, служи мне, пока буду есть и пить, и потом ешь и пей сам? Станет ли он благодарить раба сего за то, что он исполнил приказание? Не думаю. Так и вы, когда исполните все повеленное вам, говорите: мы рабы, ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать (Лк. 17, 7–10). Так пусть же людская неблагодарность не останавливает нас делать то, что повелел нам Бог! Не будем вменять себе в доблесть или особую заслугу исполнение наших обязанностей по отношению к ближним! Не будем отвращаться от хотящего воспользоваться нашей готовностью помогать ближним! Да и помогая им, будем помогать вполне бескорыстно, не рассчитывая ни на какую услугу или иное воздаяние с их стороны.

Любите врагов ваших...

Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного (Мф. 5, 43–44).

На с. 325–326 приведен ветхозаветный закон, повелевавший евреям не мстить и не иметь злобы на сынов народа своего, но любить ближнего своего, как самого себя. Считая себя обязанными любить только сынов народа своего и признавая людей других народов своими врагами, евреи понимали этот закон как повеление ненавидеть врагов. Ненавидели врагов и язычники, и самые грешные, по понятиям евреев, люди, то есть мытари. Христос же требовал, чтобы ученики Его были в нравственном отношении выше всех евреев и язычников, чтобы они были достойными сынами Отца своего Небесного. И как Отец их Небесный, чуждый гнева и ненависти, любит всех людей, даже злых и неправедных, – видимым доказательством чего может служить повеление Его Своему солнцу светить добрым и злым, и дождю изливаться на праведных и неправедных, – так и они, ученики Христа, желающие быть сынами Отца Небесного, должны любить всех, любить врагов, благословлять проклинающих, благотворить ненавидящим и молиться за обижающих и гонящих их. Только при этом условии они и могут называться сынами Отца Небесного.

Пример Христа

Показывая пример исполнения заповеди о любви к врагам, Иисус молился за распинавших Его: Отче! прости им, ибо не знают, что делают (Лк. 23, 34). В подтверждение же того, что Бог любит всех людей, злых и добрых, праведных и неправедных, Христос сказал: Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию (Мф. 9, 13). Да, Он пришел спасти грешников и проявил к ним такую любовь, что, спасая их, душу (то есть жизнь) Свою отдал за них.

Заповедав Своим ученикам такую возвышенную, чистую любовь, которая дает людям, ее проявляющим, право именоваться сынами Отца Небесного, Иисус тотчас же для сравнения указал им на любовь мира сего, то есть на себялюбие. От этой-то любви, любви корыстной, свойственной грешникам и язычникам, и предостерегал Он Своих учеников, говоря: если вы будете любить любящих вас, какая вам награда? Не то же ли делают и мытари?

Мнение толстовцев о любви к врагам

Любить врагов? По мнению толстовцев, это невозможно. Это (говорят они) одно из тех прекрасных выражений, на которые нельзя иначе смотреть, как на указание недостижимого идеала; можно не вредить своему врагу, но любить – нельзя; не мог Христос предписывать невозможное (Л. Н. Толстой. В чем моя вера?).

Исходя из положения, что нельзя любить личного врага и что Христос не мог предписывать невозможное, толстовцы полагают, что под именем врага Христос разумел врага народа; нельзя (говорят они) любить личных врагов, но людей вражеского народа можно любить точно так же, как и своих.

Опровержение этого мнения

Если из всей Нагорной проповеди вырвать одно только изречение Иисуса о любви к врагам и если толковать его без связи с остальными изречениями, то, пожалуй, можно было бы согласиться с толстовцами. Но если слово о любви к врагам не отделять от последующих слов Иисуса о благословении проклинающих, благотворении ненавидящим, молитве за обижающих, а также о любви только к любящим, приветствии только братьев и прочее, то станет ясно, что Христос говорил не только о врагах народных, о людях вражеского народа, но и о личных врагах и даже главным образом о врагах личных.

Мы привели здесь мнение толстовцев не потому, чтобы считали его заслуживающим опровержения, но для того, чтобы доказать, что личного врага можно любить и что Христос не предписывал ничего невозможного.

Кто привык гневаться по всякому, самому ничтожному даже поводу; кто не умеет владеть собой; кто никому ничего не прощает; кто воздает злом не только за зло, но даже и за добро; кто мстит всем, причинившим ему какую-либо неприятность, – тот, конечно, не может любить своего личного врага, а может только ненавидеть его. Если такому человеку сказать, что Христос заповедал любить врагов, то он ответит, что любить врагов невозможно, что Христос указал этой заповедью на совершенство, достижение которого не по силам человеку.

Но ведь Христос не с этой заповеди Начал Свою Нагорную проповедь? Заповедью о любви к врагам Он почти окончил Свои поучения о том, каковы должны быть люди, желающие достигнуть истинного счастья, блаженства, то есть вечной жизни в Царстве Небесном. Начал же Он Нагорную проповедь другими, более легкими заповедями и, излагая их одну за другой, постепенно довел Своих учеников и других слушателей до сознания о возможности и необходимости любить даже врагов. Он прежде всего требовал смиренномудрия, сокрушения о грехах, кротости, стремления к познанию правды Божией, милосердия, чистоты даже помыслов, умиротворения враждующих, терпения в перенесении страданий и гонений за правду. Затем, как бы обращаясь к возрожденному исполнением таких заповедей человеку, Он требует от него не только не причинять никому никаких страданий, но даже не гневаться ни на кого и безотлагательно мириться с гневающимся на него братом, быть верным жене своей и не осквернять брачного союза даже любострастным взглядом на другую женщину, быть, безусловно, правдивым и не нуждаться в подтверждении своих слов клятвой, не мстить, но воздавать добром за зло, и просящему не отказывать в помощи. Понятно, что человек, исполнивший и эти заповеди, достигший такого высокого нравственного совершенства, благотворящий и ненавидящему его, будет, несомненно, сокрушаться о грехах своего врага, будет искренно желать, чтобы он покаялся и тем избавил себя от осуждения, словом, будет жалеть его; жалость же есть не что иное, как основа любви; кто жалеет врага, кто желает ему добра, тот несомненно и любит его.

Жизненный опыт указывает, что даже человек, не достигший высокого нравственного совершенства, но просто добрый, нередко совершенно бескорыстно щадит врага своего, жалеет его, следовательно, проявляет любовь к нему.

Поэтому любовь к врагу вообще возможна, а для высоконравственного человека, исполнившего все заповеди Христовы, даже необходима как неизбежное следствие совокупности всех усвоенных им добродетелей.

Оканчивая изложение главнейших заповедей Своих, Иисус сказал: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный.

Слова эти нельзя понимать в смысле повеления сравняться с Богом в совершенстве, так как величие Божие; недосягаемо и даже непостижимо для человека.

Возможность достижения человеком совершенств Бога, открытых во Христе-человеке

Познавать Бога и Его совершенство люди стали лишь с пришествием Христа на землю, и именно в лице Его, Богочеловека. Своим учением и проявлением божественной силы всемогущества в совершенных Им чудесах Христос открыл нам величие Отца Своего и недоступные нам совершенства Его, как Бога. Но так как Он был Богочеловек, то в Нем открылись нам, во всей полноте своей, и те совершенства Божества, которые может вместить в себе человек. Поэтому, признавая для себя недосягаемыми совершенства Христа-Бога, мы можем, однако, стремиться к достижению тех совершенств Отца Небесного, которые открыты нам во Христе-Человеке. Давая нам заповеди, Христос на Себе показал пример исполнения их, то есть образец того совершенства, которое доступно человеку

По поводу стремления к совершенству блаженный Августин говорит: «Не будь доволен той степенью нравственного достоинства, на которой ты находишься, но стремись к той, которой еще не достиг; ибо, как только ты смотришь на себя с самодовольством, то уже не пойдешь далее; если же скажешь: довольно! – то ты погиб. Все прибавляй, все иди вперед, все совершенствуйся!»

Сказав ученикам Своим, чего они не должны и что должны делать, чтобы достигнуть блаженства в вечной жизни, Иисус Христос перешел затем к вопросу о том, как надо делать то, что Он заповедал.

Не творите милостыни вашей перед людьми с тем, чтобы они видели вас, сказал Он.

Воспрещение творить милостыню напоказ

Этими словами Христос не запрещает творить милостыню или вообще добрые дела перед людьми, в присутствии сторонних людей, так как отказ просящему на том только основании, что люди могут заметить дающего и прославить его за то, нарушил бы заповедь – Просящему у тебя дай (Мф. 5, 42). Христос говорит здесь не об обстановке, в которой совершаются добрые дела, а о намерении, с которым они совершаются. Если доброе дело совершается исключительно во имя чистой любви к ближнему, без всяких расчетов на похвалы людей или награды от сильных мира сего, то, хотя бы пришлось совершить его и всенародно, оно не перестает через это быть истинно добрым делом, исполнением воли Божией. Опасение быть замеченным не должно останавливать в исполнении обязанностей по отношению к ближним. В той же Нагорной проповеди Иисус сказал: да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5, 16). Следовательно, нет ничего дурного не только в том, что доброе дело совершается в присутствии сторонних людей, но даже и в том, что эти сторонние люди прославляют творящего добро. Но если подаяние или пожертвование дается или вообще доброе дело совершается с тем, чтобы обратить на себя внимание людей и прославиться среди них в качестве благотворителя, или же снискать себе особое благоволение сильных мира сего и получить чин или орден, то подающему с такой целью подаяние не будет вменено в праведность и не избавит его от осуждения, ибо не любовь к ближнему руководила им, а исключительно тщеславие, себялюбие, желание получить награду здесь, на земле.

Таких лжеблаготворителей Христос сравнивает с лицемерами, подававшими милостыню не иначе, как в многолюдных собраниях, в синагогах и на улицах, и при том так, чтобы обратить на себя всеобщее внимание (как бы трубя перед собой), разглашая о предстоящей раздаче милостыни. Эти лицемеры чаще всего ненавидят ближних своих, обирают их, и если от избытка награбленного дают что-либо на благотворительные дела, то не из любви к ним, а с единственной целью прославиться благотворителем и тем обелить свои грязные дела. Их-то и осуждает Христос.

Но иногда человек, творящий добрые дела исключительно из любви к ближним, без всяких расчетов на похвалы и награды земные, может потом сам себя возвеличить и возмечтать о своих доблестях. Такое самомнение, гордость, несомненно, более тяжкий грех, чем тщеславие; и от этого-то греха предостерегает Христос, заповедуя творить добро как бы втайне от самого себя: пусть левая рука твоя не знает, что делает правая (Мф. 6, 3), то есть, сотворив добро, скорее забыть про него и никогда о нем не говорить и даже не вспоминать; не говорить, чтобы не вызвать льстивых похвал людских; не вспоминать – чтобы не возгордиться; но помнить всегда, что, творя бескорыстно добрые дела, мы ничего особенного не делаем, за что достойны были бы похвал, а исполняем лишь свои обязанности, творим волю Божию.

Воспрещение молиться напоказ

И когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц останавливаться молиться, чтобы показаться перед людьми... Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно.

Этими словами Христос не запрещает молиться в храмах и других молитвенных собраниях, как не запрещает и творить милостыню перед людьми; но Он запрещает молиться на виду у всех с тем, чтобы показаться перед людьми молящимся. Следовательно, и здесь осуждается не обстановка, в которой человек молится, но то тщеславие, ради которого человек показывается людям как бы молящимся. Такой человек не молится, не о Боге думает; нет, мысли его далеки от Бога: он думает только о том, как бы обратить на себя внимание окружающих его людей и заслужить у них славу набожного, праведного человека. Таких-то лицемеров и осуждает Господь.

Но если кто истинно молится в храме, не только не стараясь обратить на себя внимание окружающих, но даже стараясь остаться незамеченным ими, то за такое моление он не подлежит осуждению. Кто в молитве сосредоточивает все мысли свои только в Боге, тот даже не видит и не замечает окружающих его; да и что за беда, что его могут увидеть молящимся? Ведь он молится не для того, чтобы его видели, и потому значение и сила молитвы его через это не уменьшится.

Человеку, как существу несовершенному, Христос заповедал неуклонно стремиться к совершенству; но так как на пути к достижению этой цели постоянно встречаются препятствия в обуревающих человека страстях и, между прочим, в тщеславии и гордости, то, желая устранить эти препятствия, Христос запретил даже и добрые дела творить с дурными намерениями, с тем, чтобы люди видели их; заповедуя избегать людских похвал, нередко доводящих слабохарактерных до тщеславия и гордости, Христос сказал, что лучше подавать милостыню тайно, лучше молиться в уединении, чем подвергаться опасности греха. Истинному последователю Христа, достигшему некоторой степени совершенства, вполне безопасно и милостыню подавать всенародно и также всенародно молиться, потому что, подавая милостыню и молясь, он руководствуется только любовью к Богу и ближним, причем похвалы людские к нему не пристанут и не собьют его с твердого пути. Но если человек еще не окреп духом, если расточаемые ему похвалы могут вскружить ему голову и заставить его возмечтать о себе, сделаться гордым от сознания своих прославленных добродетелей, то только заповеданная ему Христом осторожность может спасти его от падения и гибели; такой человек, продолжая делать добрые дела исключительно из любви к Богу и ближним, должен считать эти дела лишь исполнением своих обязанностей и потому даже не вспоминать о них как о своих заслугах, забыть их, держать их втайне от себя. Молясь, он должен избегать взоров людских и молиться в том уединении, какого требует состояние его души. Если ему необходимо уединение в буквальном смысле, он должен войти в свою комнату и дверь за собой затворить, чтобы никто и ничто не мешали ему молиться. Если такого уединения не требуется, он все-таки должен уединиться в самом себе, все мысли свои сосредоточить исключительно в Боге, забыть все окружающее и не обращать никакого внимания на стоящих тут же посторонних людей. Если молящийся, например, в храме не может думать только о Боге, если стоящие возле него отвлекают его внимание и он, вместо стремления к Богу, начинает думать о житейских делах, то лучше ему молиться где-нибудь в одиночестве. Если нельзя молиться в своей комнате, молись в поле, в лесу, в дороге, на улице, вообще там, где никто не мешает тебе, где ничто не отвлекает тебя от Бога. Молись чаще, чаще мысленно беседуй с Богом, беседуй так, чтобы люди и не замечали этого.

По мнению Августина, комната, о которой говорит Христос, есть человеческое сердце, дверь – чувственный вход, через который проникают беспорядочные и нечистые житейские мысли, дверь, в которую всегда стучится искуситель, а находя ее затворенной и для него запертой, уходит и оставляет нас.

Ту же мысль высказывает и Амвросий Медиоланский: «Вот комната молитвы, которую ты всегда имеешь с собой; в эту комнату преимущественно должно уединяться, хотя бы мы находились и между людьми».

«Если и в комнату войдешь (говорит Златоуст) и затворишь за собой двери, а сделаешь это напоказ, то и затворенные двери не принесут тебе никакой пользы. Спаситель желает, чтобы ты прежде, чем затворить двери комнаты, изгнал из себя тщеславие и заключил двери сердца твоего. Из глубины сердца твоего извлеки глас, сделай молитву твою тайной».

В одной из дальнейших бесед Своих Иисус привел образцы молитв – тщеславной и сердечной: два человека вошли в храм помолиться: один фарисей, а другой мытарь. Фарисей, став, молился в себе так: Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что приобретаю. Мытарь же, стоя вдали, не смел даже поднять глаз на небо; но, ударяя себя в грудь, говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику! (Лк. 18, 10–13).

Воспрещение просить в молитве лишнего

Предостерегая от тщеславной молитвы лицемерных фарисеев, Христос предостерег Своих учеников и от подражания язычникам: А молясь, не говорите лишнего, как язычники, ибо они думают, что в многословии своем будут услышаны; не уподобляйтесь им, ибо знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него (Мф. 6, 7–8).

Молясь, не говорите лишнего. А что такое лишнее в молитве? На этот вопрос отвечает Сам Иисус Христос в той же Нагорной проповеди: не заботьтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться? потому что всего этого ищут язычники, и потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6, 31–33). Смысл этих слов, в связи с прежде сказанными, таков: назначение человека – достигнуть вечной жизни в Царстве Небесном; средство к достижению этой цели – исполнение воли Божией, правды Его в этой земной жизни, в Царстве Божием. Следовательно, главнейшая забота человека должна заключаться в отыскании возможности, путем исполнения воли Божией, вступить здесь в Царство Божие, сделаться достойным членом его, и тем открыть себе вход и в Царство Небесное. На этом он должен сосредоточить все свои мысли, сообразно этому во всем поступать и об этом молиться; все же не относящееся к этому, все земное, временное, как-то: пища, питье, одежда и прочее, все это – лишнее; лишнее не для человека, ибо он не может жить без пищи, питья, одежды, но лишнее для молитвы; лишнее потому, что человеку, ищущему прежде всего Царства Божия и правды Его, все это будет дано Богом и без прошения его, ибо Отец его Небесный знает, что он во всем этом имеет нужду.

Однако моление об этом лишнем не безусловно воспрещено. Научив нас молиться о хлебе насущном, Христос тем самым признал не подлежащим осуждению моление о даровании нам, в мере действительной необходимости, и благ земных; но это моление не должно заслонять собой искания Царства Божия и правды Его.

По этому поводу Иоанн Златоуст говорит: «Господь внушает, что молящиеся не должны просить скоропреходящего и погибающего: ни красоты телесной, которая увядает от времени, изглаживается от болезни, исчезает при смерти; ни денежного богатства, которое, подобно речным водам, притекает и утекает, переходит то к одному, то к другому, убегает от тех, кто удерживает его, и не остается у тех, кто любит его, подвергается бесчисленному множеству бедствий от моли, от разбойников, от клеветников, от пожаров, от кораблекрушений, от нападений врагов и от прочих зол; ни почетной власти, которую также сопровождает множество скорбей. А некоторые из людей, впадших в крайнее безумие, не только просят у Всевышнего телесной красоты, богатства, власти и тому подобного, но восстают против своих врагов, умоляют послать им какое-нибудь наказание, и Того, Кого просят быть к самим себе милостивым и человеколюбивым, в отношении к врагам своим хотят сделать немилостивым и нечеловеколюбивым. Господь, желая предотвратить это, заповедует: не говорите лишнего» (Беседы о жизни по Богу. Т. 3. Кн. 1).

Заповедуя не говорить на молитве лишнего, как язычники, Христос пояснил, что язычники думают, что в многословии своем будут услышаны.

Толкуя эти слова, «Августин делает различие между многословием, которое здесь порицается, и неустанными молитвами, которые Господь так усиленно поощряет в другом месте. Кто Сам проводил ночи в молитве, Кто сказал: ищите, и обрящете (Мф. 7, 7) Кто объяснял притчей, что должно всегда молиться и не унывать, Тот, конечно, был очень далек от порицания продолжительной молитвы, если это действительно молитва. Он может осуждать только те молитвы, которые под этим названием представляют нескончаемый набор громких и пышных слов, заменяющих излияния глубочайшего, искреннего чувства и невыразимые в словах сердечные воздыхания» (Тренч. Нагорная проповедь).

Знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него (Мф. 6, 8). По поводу этих слов некоторые спрашивают: а если Он наперед знает, чего мы просим, то какая необходимость вообще просить чего-либо? Какая нужда выражать какое-либо прошение словами, пересказывать что-либо Тому, Кому все уже известно? Какая нужда вообще в молитве?

Слова Иисуса – знает Отец ваш, в чем вы имеете нужду, прежде вашего прошения у Него – содержат в себе воспрещение многословия в молитве, а не самой молитвы28. Если бы не было надобности в молитве вообще, то Христос не говорил бы: Просите, и дано будет вам (Мф. 7, 7); молитесь за обижающих вас и гонящих вас (Мф. 5, 44); истинно, истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам (Ин. 16, 23) и т. д.

Но почему же (говорят) Всеблагий Бог не подает людям все, в чем они имеют нужду, и без прошения их, без молитвы?

По учению Иисуса Христа, люди имеют действительную нужду лишь в достижении Царства Небесного; но так как человек одарен свободой воли и может произвольно искать это Царство или бежать от него, то понятно, что оно только просящему дано будет. В стремлении к достижению этой цели; в борьбе с искушениями и страстями, силы человеческие нередко ослабевают, и потому молитвенное обращение к помощи Божией становится неизбежным. Сам Христос молился в Гефсиманском саду перед предстоящими Ему страданиями, когда заметил, что Его человеческие силы слабеют; искушаемый мыслью о возможности избавиться от этих страданий, Он молился и окончил молитву Свою словами: да будет воля Твоя!

Следовательно, Иисус Христос не только не осудил обращение наше к Богу в молитве, но даже словом и примером Своим заповедал нам молиться.

Подает же Бог без прошения, без молитвы, только ищущим прежде всего Царства Божия и правды его, и притом подает им только то, что для них считается лишним в молитве.

Молитва Господня

Молитесь же так: Отче наш... Молитва, данная Господом Своим ученикам и известная под именем молитвы Господней (Мф. 6. 9–13), есть только образец согласной с Его учением молитвы, нисколько не исключающий возможности и других молитв, ибо и Сам Господь Иисус Христос произносил другие молитвы (Ин. 17).

Отче наш. Бог, как Творец мира и людей, считается Отцом всех Своих творений. Но все ли люди смеют называть Его своим Отцом?

Для того, чтобы иметь право называть Бога Отцом, надо исполнять заповеди, данные Христом: «Любите (сказал Он) врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас, да будете сынами Отца вашего Небесного (Мф. 5, 44–45)».

Следовательно, только исполняющие заповеди Христовы, стремящиеся к совершенству, могут называть Бога своим Отцом; все же остальные люди, не переставая быть творениями или, по ветхозаветному, рабами Божиими, недостойны именоваться сынами Отца Небесного. В этом убеждает нас происшедший после Нагорной проповеди разговор Иисуса с иудеями. Иисус сказал иудеям: Вы делаете дела отца вашего. На это сказали Ему: Мы не от любодеяния рождены; одного Отца имеем, Бога. Иисус сказал им: если бы Бог был Отец ваш, то вы любили бы Меня, потому что Я от Бога исшел и пришел; ибо Я не Сам от Себя пришел, но Он послал Меня. Почему вы не понимаете речи Моей? Потому что не можете слышать слова Моего. Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего (Ин. 8, 41–44).

Сыны Отца Небесного должны быть чужды себялюбия; они должны любить весь род человеческий, даже врагов своих, и за всех молиться. Вот почему, уча Своих последователей молиться, Христос повелевает им говорить – Отче наш, а не Отче мой, то есть молиться за всех, а не за себя только.

Называя в этой молитве Бога Отцом нашим, мы тем самым признаем всех людей, как детей одного Отца, нашими братьями; а так как братья должны быть равноправны, то и все люди равны перед Богом; ни богатство, ни знатное происхождение не могут выделить человека из общего уровня; только благочестие, исполнение воли Божией, искание Царства Божия и правды Его могут отличить человека и сделать его достойным сыном Отца Небесного.

Сущий на небесах. На обыкновенном разговорном языке небом всегда назывался и теперь называется весь мир, кроме земли. Но так как Бог есть Дух, не нуждающийся в каком-либо особом месте для Своего пребывания, Дух вездесущий, то слова молитвы – сущий на небесах – надо понимать не буквально. Отцом Небесным мы называем Бога в отличие от отца земного, как и вообще все неземное называем небесным.

Да святится имя Твое. «Что это значит? (спрашивает Августин) Может ли Бог быть еще святее, чем Он есть? В Себе Самом не может; это имя само в себе пребывает одно и то же, вовеки святое; но святость его может умножаться и возрастать в нас самих и в других людях, и в этом прошении мы молимся, чтобы род человеческий более и более познавал Бога и чтил Его Всесвятого».

«Да святится – значит да прославится (говорит Златоуст). Сподоби нас – как бы так учит нас Спаситель молиться – так чисто жить, чтобы через нас все Тебя славили» (Беседы на Евангелие от Матфея. 19).

В начале Нагорной проповеди Иисус сказал Своим ученикам: да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного (Мф. 5, 16). Добрые дела совершаются во исполнение воли Божией; видящие осуществление этой воли в добрых делах познают святость Бога, во имя Которого эти дела совершаются, познают святость имени Его, а через это имя Божие святится, признается святым, прославляется даже и теми людьми, которые до того времени были далеки от Бога.

В первые века христианства истинные последователи Христа, исполнением заповедей Христовых, в которых им открыта была воля Божия, самоотверженной любовью к ближним и всегдашней готовностью душу свою положить за них привлекали к Христу толпы язычников, познававших в них величие и святость Того Бога, воля Которого вдохновляла их, и имя Которого святилось в них.

Можно привести много примеров и из позднейших времен, даже из нашего времени, когда добрые дела и вообще святая жизнь праведника заставляли маловерных и даже неверующих признать величие Божие и святость имени Его.

Поэтому слова – да святится имя Твое – можно понимать так: да проявится святость имени Твоего в людях, творящих волю Твою! Да светит свет Твой в них, и да познают и прославят Тебя все народы земли! Да будет везде свято имя Твое!

Да приидет Царствие Твое. Бог есть Творец и Царь всего мира; следовательно, Царство Его – весь мир. Но в учении Иисуса Христа отличается Царство Божие на земле от Царства Небесного.

Под именем Царства Небесного разумеется та неземная жизнь вечного блаженства, которая обещана праведным людям после окончательного Суда Божия над родом человеческим, после Страшного Суда. Царство Небесное придет независимо от желаний или молитв людей; молитвы не могут ускорить наступление его; следовательно, здесь речь идет не о наступлении его. Царством же Божиим Христос называл Царство земное, совокупность всех людей, творящих волю Божию, таких людей, для которых воля Божия, заповеданная нам Христом, составляет высший и безусловно обязательный закон, которые одушевлены истинной любовью ко всем, даже врагам, и которые благотворят даже и ненавидящим их; это – духовное Царство, не ограниченное никакими границами: оно везде, где люди творят волю Божию. Вот о скорейшем наступлении этого Царства для всех людей мы и молимся, когда говорим: да приидет Царствие Твое. Мы молим Бога, чтобы все люди скорее познали Его волю и исполнили ее, чтобы Царство Божие, Царство мира, любви и добра29 вместило бы в себе всех без исключения людей и объединило бы их в единое стадо с Единым Пастырем.

Но так как достигнуть Царства Небесного можно не иначе, как пройдя земную жизнь и, притом исполняя волю Божию и, вследствие этого, состоя членом Царства Божия здесь, на земле, то, молясь о том, чтобы Царство Божие вместило всех людей, мы тем самым молим и о вступлении всех без исключения людей в Царство Небесное. Следовательно, произнося слова – да приидет Царствие Твое – мы одновременно молим о распространении на всех людей Царства Божия и о нелишении их Царства Небесного.

Да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Бог – Творец мира; Ему подчинено все. Но Он же, создав человека, даровал ему свободу воли. Злоупотребляя этой свободой, люди действуют далеко не всегда согласно с волей Бога. Вот почему весь мир, руководимый исключительно волей Бога, противополагается людям, руководимым своей свободной волей, как небо противополагается земле; и если мы просим, чтобы воля Божия была и на земле, как на небе, то это означает нашу просьбу, чтобы воля Божия руководила людьми так же, как она руководит всем миром, чтобы воля людей совпадала бы с волей Бога, чтобы люди желали лишь того, что угодно Богу. Это не уничтожает свободу воли человека, но приводит ее в согласие с волей Бога.

Эту необходимость согласования своей воли с высшей волей Иисус Христос объяснил при другом случае: не ищу Моей воли, сказал Он, но воли пославшего Меня Отца (Ин. 5, 30). Если Он, Богочеловек, во всем согласовал Свою волю с волей Пославшего Его, то тем более мы, обуреваемые искушениями и немощами нашего тела, должны заботиться о том, чтобы воля наша во всем согласовалась с волей Отца нашего Небесного.

В той же Нагорной проповеди Христос сказал: Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (Мф. 7, 21). Вот почему Он учит нас после слов – да приидет Царствие Твое – говорить: да будет воля Твоя, да исполняется всеми людьми воля Твоя!

Хлеб наш насущный дай нам на сей день. «Он повелел (говорит Златоуст) просить хлеба насущного не для объедения, а для питания, восполняющего истраченное в теле и отклоняющего смерть от голода, – не роскошных столов, не разнообразных яств, произведений поваров, изобретений хлебопеков, вкусных вин и прочего тому подобного, что услаждает язык, но обременяет желудок, помрачает ум, помогает телу восставать на душу. Не этого просить научает нас заповедь, но хлеба насущного, то есть обращающегося в существо тела и могущего поддержать его. Притом и его заповедано нам просить не на великое число лет, а столько, сколько нужно нам на настоящий день... В самом деле, если ты не знаешь, увидишь ли завтрашний день, то для чего беспокоишь себя заботой о нем?.. Тот, Кто даровал тебе тело, вдохнул душу, сделал тебя животным разумным и приготовил для тебя все блага прежде, нежели создал тебя, забудет ли тебя, Свое создание?» (Беседы «О жизни по Богу»; Беседы на Евангелие от Матфея. 19).

В этих словах молитвы, под именем хлеба насущного разумеется все, крайне необходимое для поддержания нашей жизни. А так как человек состоит из души и тела, то под хлебом насущным надо разуметь не только пищу, питье, одежду, жилище и все прочее, необходимое для поддержания жизни тела, но и все, что облагораживает, очищает, возвышает наши души и тем приближает их к Богу.

И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим, то есть прости нам грехи наши так, как и мы прощаем согрешившим против нас.

Христос заповедал нам любить врагов наших, благословлять проклинающих нас, благотворить ненавидящим нас и молиться за обижающих и гонящих нас. Кто исполняет эту заповедь, тот, несомненно, прощает своих врагов, и за то сам заслуживает прощения грехов. Но если кто и не достиг такого совершенства, кто еще не может любить врагов своих и благо творить им, но, однако, не гневается на них и прощает им все обиды, тот все-таки в праве просить у Бога прощения грехов своих.

Но кто не прощает согрешившим против него, кто гневается на них и желает им зла, – смеет ли тот самый просить у Бога прощения своих грехов? Ответ на этот вопрос содержится в следующих пояснительных словах Иисуса Христа: Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный, а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших.

Итак, прежде чем просить у Бога прощения грехов наших, мы сами должны простить всем своим обидчикам; мало того, мы должны примириться с тем, на кого сами не гневаемся, но кто имеет нечто против нас, то есть считает себя обиженным нами; и тогда только мы можем молиться о прощении грехов наших.

Вдумайтесь в эти слова молитвы: прости нам грехи наши так, как и мы прощаем согрешившим против нас! И если вы не прощаете обидевших вас, то вы должны прийти в ужас от этих слов, которые произносите ежедневно. Ведь вы просите, чтобы Бог не прощал вас! Вы просите, чтобы Он простил вас так, как и вы прощаете; а если вы таите злобу против обидевших вас и не хотите простить их, то, значит, вы просите Бога, чтобы и Он не прощал вас. Одумайтесь же и не дерзайте просить у Бога прощения ваших грехов, если сами не прощаете обидевших вас! Спешите скорее простить всех, чтобы не было поздно! Ведь вы не знаете, когда будете отозваны из этого мира, а за пределами этой жизни нет места ни покаянию, ни всепрощению!

«Бог благоволил вступить с нами в договор (говорит блаженный Августин); Он говорит тебе: прости, и Я прощу! Не простил ты – сам против себя идешь, а не Я».

Необходимость прощать все обиды, чтобы получить прощение своих грехов, Христос объяснил особенно наглядно в притче о должнике (Мф. 18, 21–35), которую окончил такими словами: Тогда государь его призывает его и говорит: злой раб! весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя? И, разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга. Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его (Мф. 18, 32–35).

Бывают случаи, когда мы прощаем согрешившего против нас брата, но прощаем не чистосердечно, не из любви к согрешившему, не из-за желания снять с него тяжесть греха, а по особым соображениям, находя это в данное время выгодным для себя; словом, прощаем не охотно, а как бы по принуждению. Хотя такое вынужденное прощение все-таки лучше гнева и затаенной злобы на брата, но оно не дает нам права надеяться, что и Бог простит нам наши прегрешения. В приведенных выше словах Господа, которыми Он окончил притчу о должнике, заключается положение, не вызывающее ни малейшего сомнения: «Так и Отец Мой Небесный поступит с вами, если не простит каждый из вас от сердца своего брату своему согрешений его». Да, надо прощать охотно, искренно, чистосердечно, из любви к ближнему, а не по иным соображениям, и только тогда мы в праве надеяться, что и Господь простит нам наши грехи; только тогда мы можем обращаться к Богу с мольбой: и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим.

Сознающий свою греховность, осуждающий себя, решающийся больше не грешить естественно желает снять с себя ответственность за совершенные им грехи, а потому в раскаянии молит о прощении. Таким образом, искренняя молитва о прощении грехов есть вместе с тем и покаяние в грехах.

Кто не раскаивается в грехах своих, кто не признает себя грешным, тот не нуждается в прощении грехов и не молится о том. Покайтесь, – взывал Иоанн Креститель (Мф. 3, 2). Призывом к покаянию начал Свою проповедь и Иисус Христос. За покаянием следует молитва о помиловании; нет покаяния без молитвы, нет и молитвы без покаяния.

И не введи нас в искушение.

Искушением вообще называется испытание, в частности же – соблазн. Искушать можно Бога и человека. По отношению к Богу искушение выражается большей частью в требовании от Него доказательств Его всемогущества или же в испытании Его милосердия. По отношению же к человеку искушение выражается в испытании его нравственных сил склонением его к чему-либо безнравственному, греховному. Искушает нас соблазном греха злой дух, а также люди; искушаем мы и сами себя. Бог же никого не искушает. Если Он иногда и насылает на нас беды для испытания нашей веры, то такие испытания не могут считаться искушениями в смысле соблазна. Подвергаться искушениям, соблазнам – неизбежная участь каждого человека; и чем сильнее искушение, тем труднее борьба с ним, но зато тем приятнее победа, тем выше подвиг победителя. Сознавая неизбежность для человека искушения вообще, мы не должны, однако, на этом основании искать их, идти навстречу им. Это было бы слишком самонадеянно с нашей стороны. Напротив, зная слабость свою, мы должны всеми мерами избегать их сами и отвращать от них наших ближних. Но если искушение пришло, мы должны встретить его во всеоружии разума и воли и победить его, устоять против соблазна, не поддаться ему. Если человек начнет свое самоисправление и возрождение, по указаниям Иисуса Христа, с сознания своей духовной нищеты, и пройдет последовательно, с Божией помощью, все ступени лестницы, ведущей к возможному для него совершенству, то дальнейшая борьба будет для него легка; но и в таком случае, при всей легкости борьбы, он не должен забывать возможности своего падения, и потому постоянно должен молить Бога о помощи.

Искушать, то есть соблазнять нас, наталкивать нас на совершение чего-нибудь дурного, могут: мы сами, то есть наши похоти и страсти, затем другие люди и, наконец, дух зла. Животное не может бороться с похотями своего тела и вполне подчиняется им. Человек же одарен духом, господствующим над телом, и потому может побеждать похоти его. Силой того же духа он может бороться и с соблазнами близких ему людей и, в крайности, должен отречься от соблазняющего его друга, хотя бы он был так необходим, как глаз или правая рука. Может соблазнять нас и диавол. Диавол может только соблазнять нас, внушать нам дурные мысли и желания, но власти над нами не имеет; если он, по-видимому, и приобретает над нами власть, то только потому, что мы сами, добровольно, подчиняемся ему без сопротивления, сами вручаем ему эту власть и становимся его рабами, но такой власти над нами ему не дано свыше. Мы можем побеждать и его, мы должны быть победителями! И если мы ведем упорную борьбу с ним и сознаем, что без помощи свыше можем не выдержать всего натиска духа зла, то должны молить милосердного Бога о помощи (подробности о злом духе см. выше, с. 145).

Итак, мы молимся не о том, чтобы не подвергаться искушениям, так как обязаны сами по возможности избегать их, а о том чтобы, вступив в борьбу с искушениями, не обессилеть, не пасть, не причинить тем себе зла.

Итак, наше бессилие в борьбе с искушениями, наше нравственное падение причиняет нам много зла. Молясь о поддержании нас в борьбе, мы, вместе с тем, молим и об избавлении нас от вредных последствий борьбы, победителями из которой мы не сумели и не смогли выйти. Мы молим избавить нас от зла, от бедствия, которое постигло нас отчасти по нашей вине. И так как мы привыкли все зло приписывать диаволу, которого называем также духом лукавым, то и оканчиваем молитву словами: но избавь нас от лукавого.

Всепрощающий и любвеобильный Господь разрешил нам просить Его об избавлении нас даже от таких бед, какие мы могли бы сами предотвратить, если бы не обессилили в борьбе.

Молитва оканчивается исповеданием веры в Бога, Которому принадлежит Царство, то есть власть над всем миром, сила всемогущества и слава во все века.

Аминь – слово еврейское, означающее подтверждение чего-либо: «так, действительно, истинно, да будет». Оно было произносимо народом в синагогах после прочтения кем-либо одним молитв. Обычай этот перешел и к христианам.

Воспрещение поститься напоказ

Предостерегая Своих последователей от пагубного тщеславия, Иисус Христос заповедал делать добрые дела и молиться не напоказ, не с тем, чтобы люди видели это и хвалили. Точно также заповедал Он и поститься так, чтобы люди этого не замечали.

Значение поста

Выше было сказано, что излишество в пище и питье обременяет желудок, помрачает ум и ослабляет волю. Такие последствия излишества испытал, вероятно, каждый из нас. Следовательно, для подчинения тела духу необходимо иногда воздержание от пищи и питья, и это в особенности необходимо в борьбе с искушениями и для лучшего сознания своих грехов, самоосуждения и покаяния. Воздержание от пищи и питья может быть полное и неполное, более или менее продолжительное, в зависимости от сил постящегося и от силы того искушения, с которым приходится бороться. Во всяком случае, человек должен поститься лично для себя, для торжества духа своего над страстным и похотливым телом, а не для того, чтобы казаться постящимся.

Фарисеи того времени особенно старались казаться постящимися. Евреи имели обыкновение часто совершать омовения тела и мазать голову маслом; это необходимо было в жарком климате Палестины. Фарисеи же в дни поста не умывались, не чесали волос и не мазали их маслом, надевали старые одежды и посыпали головы пеплом; так поступали они для того, чтобы необычным внешним видом своим обратить на себя внимание людей и обмануть их. Они не столько постились, сколько казались постящимися; обманутый ими народ хвалил их за такое мнимое благочестие, и они этим вполне удовлетворялись, так как только для этого и лицемерили.

От Своих же последователей Христос требует иного поста. Не будьте унылыми, мрачными, когда поститесь, не изменяйте своей внешности ничем и вообще старайтесь не обращать на себя внимания людей; ведь вы поститесь не для них, а для себя, и не перед ними, а перед Отцом вашим Небесным, Который видит все, что вы совершаете втайне, и знает даже ваши помышления; зная ваши добрые дела, молитвы и пост, совершаемые втайне от людей, Он воздаст вам явно30.

Выше было сказано, что заповедями Христа не воспрещается явное совершение добрых дел и молитв, если они совершаются не для того, чтобы люди видели их; точно также не воспрещается и явный пост, если кто постится для подчинения своего тела духу, для большего удобства молиться и каяться, а не того, чтобы люди видели это и хвалили постящегося.

Цель земной жизни человека – достижение вечного блаженства в Царстве Небесном. Поэтому он должен заботиться только о том, что ведет его к этой цели: самоотверженная любовь к ближним, даже к врагам, совершение для них добрых дел, самоосуждение, покаяние, пост и молитва, это – такие сокровища, которые необходимы для вступления в Царство Небесное, и которые не отнимутся ворами и не истребятся ни молью, ни ржавчиной, как истребляются и отнимаются сокровища, имеющие значение лишь для кратковременной земной жизни.

Не собирайте себе сокровищ на земле

Зная слабость Своих слушателей к любостяжанию, к накоплению богатств и предметов роскоши, зная, что эта слабость, превратившись в страсть, отуманивает ум и делает сердце неотзывчивым к нуждам ближних, Христос предостерегал их от пристрастия к тленным сокровищам земли и заповедал им накоплять только те сокровища, которые имеют значение на небе, то есть для вступления в Царство Небесное. Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше (Мф. 6, 19–21). Полюбив богатство, предметы роскоши и вообще все земное и привязавшись к нему всем сердцем, человек не думает уже о накоплении тех нетленных сокровищ, которые открывают двери Царства Небесного: сокровище его, кумир его – на земле, и сердце его порабощено земным; он ничего, кроме земного, не чувствует, не видит и не понимает; сердце его окаменело, глаза ослеплены, ум помрачен.

Поясняя эту мысль примером, Христос сказал: если око твое будет чисто, то все тело твое будет светло; если же око твое будет худо, то все тело твое будет темно (Мф. 6, 22–23).

С пришествием Христа на землю ум человеческий просветился Его учением; царившая до тех пор среди людей непроглядная тьма относительно их назначения, цели и смысла их временной земной жизни рассеялась; свет Христова учения озарил их и указал им путь, ведущий к вечной жизни в Царстве Небесном. Но если кто настолько омрачит, отуманит свой ум пристрастием к богатству, роскоши и всем земным утехам, что не будет уже видеть указанного ему пути, по которому все должны идти, то он уподобится потерявшему зрение. Как понятие о свете вещественном приобретается посредством восприятия лучей света сетчатой оболочкой глаза, так и понятие о Боге и назначении человека воспринимается посредством ума. Если человек обладает здоровым, неповрежденным зрением, то для него все светло, он видит все окружающее его, видит и свое тело светлым, освещенным; точно также и ум, не омраченный ничем, доступен для света Христовой истины. Но как для человека, потерявшего зрение, все погружается во тьму, и он перестает видеть даже свое тело, так и для человека с омраченным умом наступает тьма и он теряет способность познавать истину. И если человеку тяжело переносить ту тьму, которая водворяется вокруг него с потерей им зрения, то какова же та нравственная тьма, которая овладевает человеком при помрачении его ума привязанностью к сокровищам земли?

Заповедуя накоплять только такие сокровища души, которые ведут в жизнь вечную, Христос коснулся и того практического вопроса, который, конечно, волновал в то время многих из его слушателей: нельзя ли спасти свою душу, достигнуть вечной жизни, не покидая своей привязанности к богатству, роскоши и всем житейским утехам? Нельзя ли жить так, чтобы и добрые дела делать, и со своими кумирами, сокровищами земными, не расставаться?

Никто не может служить двум господам

«Нет! – отвечает Христос, – никто не может служить двум господам!» То есть никто не может одновременно служить двум господам с одинаковой к обоим любовью и преданностью; ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть (Мф. 6, 24). Так всегда бывает в обыденной жизни людей; точно так же нельзя быть одновременно преданным Богу, исполняя Его волю, и привязанным к земным сокровищам. Как сердце не может раздвоиться, так не можете служить Богу и маммоне (богатству): станете усердствовать в накоплении земных богатств, и за этим занятием, поглощающим все ваше внимание, будете не радеть о Боге, то есть о подготовлении себе входа в Царство Небесное, а если стремление к накоплению богатств обратится в вас в страсть, то вы возненавидите все, что препятствует вашему любостяжанию.

Не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить

Посему говорю вам: не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться.

Не заботьтесь, то есть не предавайтесь излишним, беспокойным, томительным заботам о пище, питье и одежде, – таким заботам, которые поглощают все ваше время и внимание и отвлекают вас от забот о спасении души. Если Бог питает птиц небесных, которые не сеют, не жнут, не собирают в житницы, если Он одевает полевые лилии так, как и Соломон во всей славе своей никогда не одевался, то, конечно, напитает и оденет и вас, трудящихся, если вы будете искать прежде всего Царства Божия и правды Его.

Все это место Нагорной проповеди было неправильно понято манихеями и странствующими монахами, которые известны были под именем евхитов. Они осуждали всякий труд, всякую человеческую предусмотрительность, проповедовали праздность и воздержание от труда как особые добродетели.

Само собой разумеется, что только лень и празднолюбие подсказали тем странствующим монахам такое толкование слов Нагорной проповеди. Но если бы они понимали истинный смысл всего учения Иисуса Христа да стряхнули бы с себя лень, то не решились бы осуждать трудолюбие и заботливость.

Поселяя первых людей в раю, Бог вменил им в обязанность хранить и возделывать рай, то есть трудиться. Этот закон труда дан был не в наказание первым людям за грехи, так как они тогда еще не согрешили, а как необходимое условие счастья людей. Следовательно, кто трудится, тот исполняет волю Божию, а кто проводит время праздно, тот противится повелению Бога. Этот закон труда был подтвержден при изгнании Адама из рая: в поте лица твоего будешь есть хлеб (Быт. 3, 19). Признавая обязательную для всех людей силу этого закона, Христос до выступления на проповедь Сам постоянно трудился, добывая Себе пропитание ремеслом плотника. Он заповедал нам трудиться не только для себя, но и для ближних, чтобы голодного накормить, жаждущего напоить, странника приютить и нагого одеть. Посылая Апостолов Своих на проповедь, Он сказал им, что трудящийся достоин пропитания (Мф. 10, 10); посылая же семьдесят учеников проповедовать, Он сказал: трудящийся достоин награды за труды свои (Лк. 10, 7).

Предусмотрительность и забота тоже не воспрещены: Сам Христос с учениками Своими имел денежный ящик для покупки необходимого пропитания; после чудесного насыщения народа по Его приказанию были собраны оставшиеся куски, очевидно, для сбережения до следующего дня. Первые последователи Его и толкователи Его учения, Апостолы, не осуждали труд; Апостол Павел постоянно трудился (ремеслом его было делание палаток) и отказывался от всякой денежной помощи лично для себя (Деян. 18, 3; 20, 34; 2фес. 3, 8); он же, высоко ценя закон труда, писал Фессалоникийцам во втором послании своем: если кто не хочет трудиться, тот и не ешь: (2Фес. 3, 10).

Слова – не заботьтесь – не вполне верно передают выраженную Иисусом Христом мысль. Он не обязывает нас, подобно птицам небесным, не сеять, не жать и не собирать в житницы, и, подобно лилиям полевым, не трудиться и не прясть; но предостерегает только, чтобы заботы о том, что пить, что есть и во что одеться, не доводили бы нас до того тревожного состояния духа, которое близко к безнадежному отчаянию, к потере веры в милосердие Божие. «Не унывайте, не отчаивайтесь и не говорите: что нам есть? или что пить? или во что одеться?.. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам (Мф. 6, 31, 33). Трудитесь: трудящийся достоин награды за труды свои (Лк. 10, 7); но знайте, что награда за труды дается Богом и что вы сами, как бы ни заботились, ничего не можете достигнуть без помощи Божией. Кто из вас, заботясь, может прибавить себе росту хотя на один локоть?"

В церковнославянском переводе это последнее изречение изложено так: «Кто же от вас пекийся может приложити возрасту своему лакоть един?» Августин полагал, что Иисус Христос говорил здесь не о росте, а о возрасте, то есть о жизни, и что смысл этих слов таков: да и кто из вас одними своими заботами, без Божией помощи, может продлить жизнь свою хотя бы на один час?

Итак не заботьтесь (не сокрушайтесь, не отчаивайтесь) о завтрашнем дне, ибо завтрашний сам будет заботиться о своем: довольно для каждого дня своей заботы.

В этом последнем изречении слово забота опять-таки не вполне верно передает мысль Иисуса Христа. В церковнославянском переводе вместо слова забота поставлено – злоба, что более соответствует греческому kakia .

Довлеет дневи злоба его (Мф. 6, 34). «Не довольно ли для тебя (говорит Златоуст) есть хлеб твой в поте лица твоего? Для чего подвергаешь себя другому злостраданию! Для чего ты стараешься отяготить настоящий день больше, чем уделено ему тяготы? Для чего возлагаешь на него бремя и наступающего дня?» (Беседы на Евангелие от Матфея. 22).

«Кто же (спрашивает Августин) действительно живет по духу правил, преподанных здесь Спасителем? Тот, кто верит, что в случае немощи или иной причины, препятствующей ему работать, он и не трудясь будет накормлен, как кормятся птицы, будет одет как одеваются лилии; тот, кто, будучи здоров, в силах и среди благоприятных обстоятельств, помнит, что все это суть данные Богом средства к приобретению вещей, потребных для нашего тела; трудясь же, не думает, что есть иной, кроме Бога, истинный податель пищи и одежды; тот, кто помнит, что лишь заботливость, а не труд (ибо труд определен Богом) осуждается».

Не судите, да не судимы будете

Не судите, да не судимы будете (Мф. 7, 1). Так передал нам слова Иисуса Христа Евангелист Матфей. А Евангелист Лука, повторяя те же слова – не судите, и не будете судимы, – записал еще сказанное Христом, как бы в пояснение их: не осуждайте, и не будете осуждены! (Лк. 6, 37).

Толкование слова «судить»

Слово судить имеет несколько значений: во-первых, судить – значит рассуждать, думать, мыслить о чем-либо, обсуждать что-либо; во-вторых, судить – значит осуждать, порицать, злословить кого-либо за замеченные в нем действительные или воображаемые недостатки и за его поступки; и, в-третьих, судить – значит творить суд над людьми, разбирая и решая, с обязательной для них силой, их споры и тяжбы, а также разбирая дела о преступлениях и присуждая виновных к наказаниям.

Словам – не судите, да не судимы будете – можно, конечно, придать только второе или третье значение, но никак не первое.

Все христианские толкователи Евангелия согласны, что этой заповедью Христос запрещает злословие, злоязычие, порицание, осуждение ближнего за его действительные или воображаемые недостатки и за его поступки. Но с ними не согласен граф Л. Н. Толстой, утверждающий, что Христос запретил всякий вообще суд как отправление государственного правосудия; поэтому, ввиду распространенности среди образованных людей учения графа Толстого, рассмотрим и его мнение по этому вопросу.

Сказав – не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы – Христос, как бы в пояснение этой заповеди, добавил: И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь? Или как скажешь брату твоему: «дай, я выну сучок из глаза твоего», а вот, в твоем глазе бревно? Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего.

Все это место Нагорной проповеди составляет дальнейшее развитие заповеди, выраженной в молитве Господней, в словах – и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим (Мф. 6, 12). Той заповедью Христос сказал, что прощение заслужит только тот, кто сам прощает всем, а здесь Он требует от Своих учеников и последователей еще большего совершенства и говорит: не только прощайте, но и не осуждайте, не порицайте обидевших вас.

По заповеди Христа, я должен любить врага своего и благо творить ему; я не смею не только воздавать ему злом за зло, но даже и гневаться на него; я должен прощать ему всякое причиненное мне зло и воздавать ему за него добром. А если таковы мои обязанности к моему ближнему, обидевшему меня; если я, независимо от степени его умысла и виновности против меня, должен, во всяком случае, простить его, то к чему же послужит порицание его поступков, осуждение его, злословие? Где порицание, злословие, осуждение, там нет искреннего братского всепрощения. Я должен непринужденно, охотно, от всего сердца простить; следовательно, я не должен ни порицать, ни осуждать. Не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете (Лк. 6, 37).

Таким образом, сопоставляя эту заповедь Христа с прежде сказанными, следует прийти к заключению, что, говоря – не судите, – Христос запрещал порицание чужих недостатков и поступков, осуждение их, злословие.

Запрещая осуждение в смысле порицания, злословия, Христос не запретил обсуждения поступков ближнего с целью исправления его, что вытекает прямо из слов Его: и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего (Мф. 7, 5). Однако было бы крайне несправедливо замечать и с порицанием оглашать недостатки ближнего и его дурные поступки, не замечая в то же время своих собственных недостатков, обеляя свои дурные поступки. Чтобы быть обличителем чужих пороков, надо самому быть беспорочным; надо прежде вынуть из своего глаза бревно, и тогда уже указать брату на сучок в его глазе; да и указать-то не с порицанием, не укоризненно, не злорадно, а с любовью и желанием, чтобы это указание принесло ему пользу, чтобы он исправился. Надо предварительно исправиться самому, и потом уже, руководствуясь своим опытом, научить и брата, как ему избавиться от его грехов.

«Что же, скажешь ты, – если кто прелюбодействует, неужели я не должен сказать, что прелюбодеяние есть зло, и неужели не должен исправить распутника? Исправь, но не как неприятель, не как враг, подвергая его наказанию, но как врач, прилагающий лекарство. Надо не порицать, не поносить, но вразумлять; не обвинять, но советовать; не с гордостью нападать, но с любовью исправлять» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. 23).

Не судите, да не судимы будете, ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить.

По мнению Августина, нелепо было бы думать, что если мы неправильно осуждаем других, то и Бог будет неправильно судить нас, или, если мы неправедно меряем другим, то и по отношению к нам будет употреблена неправедная мера. За неправоту, с которой грешник осуждает, ему будет воздано не такой же равномерной неправотой, а строгостью на Суде Божием, сообразной степени его неправоты, по неправоте его. Давид в псалме своем (Пс. 17, 26–27) сказал: Ты поступаешь... с лукавым – по лукавству его, то есть строгость Своего Суда по отношению к лукавому Ты соразмеришь со степенью его лукавства.

Порицание, осуждение ближних, злоязычие по отношению к ним – грех весьма распространенный. Ослепление зараженного этим грехом поразительно: он с наслаждением копается в душе ближнего своего, подмечая в ней самые малейшие пятна, и не замечает в то же время, что своя-то душа – сплошное грязное пятно; он издали видит сучок в глазе брата своего, а бревна в своем глазе даже и не чувствует; вместо того чтобы сожалеть согрешившего ближнего, он осуждает его и нередко злорадствует. Чтобы предостеречь от этого греха, Христос сказал: Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете (Лк. 6, 37). Напоминая нам об этой заповеди в покаянные дни Великого поста, Православная Церковь молится: Господи! даруй мне зреть мои прегрешения, и не осуждать брата моего! Следовало бы почаще произносить эту молитву людям, склонным к злоязычию.

Опровержение мнения графа Л. Н. Толстого

В таком смысле понимали и ныне понимают заповедь о неосуждении все христианские церкви. Но граф Л. Н. Толстой в сочинении своем «В чем моя вера?» старается доказать, что слова – не судите, не осуждайте – означают: «не только не судите ближнего на словах, но и не осуждайте судом, не судите ближних своими человеческими учреждениями, судами».

Свое мнение он основывает, во-первых, на том, что греческие слова крино и катадикадзо, переведенные на русский язык словами судить, осуждать, не имеют иного значения, кроме приговаривать по суду, казнить, приговаривать по суду к наказаниям, и что в таком именно смысле слова эти употреблены в посланиях Апостолов Иакова (Иак. 4, 12) и Павла (Рим. 2, 1–4); во-вторых – на том, что толкователи первых веков отличали «свое учение от всех других тем, что они никого ни к чему не присуждают, никого не судят, не казнят, а только переносят мучения, налагаемые на них судами человеческими». Третье положение графа Толстого в защиту своего мнения, это – воздаяние судами за зло злом же (наказанием), вопреки учению Христа о всепрощении и непротивлении злу. Известно, что Лука писал свое Евангелие на греческом языке и что Евангелие Матфея, написанное первоначально для евреев на еврейском (арамейском) языке, было вскоре после написания переведено на греческий язык, и лишь в греческом переводе было в употреблении у первых христиан не из евреев.

Греческое слово крино, употребленное Евангелистами Матфеем и Лукой и переведенное на русский язык словом судить, означает: отбирать, разбирать, выбирать, разъединять, различать, судить, привлекать к суду, осуждать или присуждать к наказанию, сравнивать, испытывать, определять, судить или иметь суждение, осуждать. Греческое слово катадикадзо, употребленное только Евангелистом Лукой и переведенное на русский язык словом осуждать, означает: осуждать; но для того, чтобы оно означало осуждать по суду, приговаривать к наказанию, необходимо, чтобы оно было поставлено в связи с словом, обозначающим то наказание, к которому приговаривают.

Ввиду разнообразного значения слова крино, необходимо исследовать, какое именно действие обозначали этим глаголом Евангелисты, повествуя о других событиях. В Евангелии Иоанна имеются следующие изречения Христа: Вы судите по плоти; Я не сужу никого... много имею говорить и судить о вас (Ин. 8, 15, 26). В обоих этих изречениях в греческом списке стоит глагол крино, а так как очевидно, что Христос говорил не о присуждении по суду к наказаниям, а лишь об обсуждении поступков иудеев, то следует признать, что в изречении – не судите, да не судимы будете – глагол крино может иметь то же значение, то есть осуждать, иметь суждение, а не приговаривать по суду к наказаниям, как полагает граф Толстой.

И по отношению к глаголу катадикадзо необходимо узнать, в каком именно значении употребляли его Евангелисты при передаче других изречений Иисуса Христа. В Евангелии Матфея (12, 1–7) говорится, что, когда ученики Иисуса, проголодавшись, срывали колосья и ели зерна, то фарисеи, сопровождавшие Его, заметили Ему: ученики Твои делают то, чего не должно делать в субботу. Он же сказал им: если бы вы знали, что значит: милости хочу, а не жертвы, то не осудили бы невиновных (в церковнославянском переводе николиже убо бысте осуждали неповинных). Из этого рассказа видно, что фарисеи в замечании своем, сделанном ими Иисусу, лишь упрекнули учеников Его в нарушении субботнего покоя, но не судили их, как судьи, не осудили их по суду; к тому же, они и не были судьями, следовательно, и не имели власти судить; между тем в греческом списке Евангелия, в этом изречении Иисуса, стоит глагол катадикадзо. Следовательно, этот глагол имеет двоякое значение: осуждать, то есть упрекать, порицать, злословить и осуждать, то есть приговаривать к наказанию. А так как Иисус Христос в Своих проповедях вообще не касался современных Ему государственных установлений и говорил, что Его Царство не от мира сего (Ин. 18, 36), то следует признать, что и в изречении – не осуждайте, и не будете осуждены – употребленный Лукой глагол катадикадзо имеет значение осуждать, упрекать, порицать, злословить, но не приговаривать по суду к наказаниям, как полагает граф Толстой.

Не приводя здесь дальнейших возражений графу Толстому по поводу толкования им греческих слов крино и катадикадзо, желающим ближе познакомиться с этим вопросом рекомендуем прочесть сочинение А. Орфано «В чем должна заключаться истинная вера каждого человека», из которого мы заимствовали вышеприведенные замечания.

Рассмотрим теперь другой довод графа Толстого, состоящий в том, что первые толкователи Евангелия отвергали суды.

Апостол Павел в первом послании к Коринфянам говорит: Как смеет кто у вас, имея дело с другим, судиться у нечестивых (то есть язычников), а не у святых (то есть христиан)? К стыду вашему говорю: неужели нет между вами ни одного разумного, который мог бы рассудить между братьями своими? Но брат с братом судится, и притом перед неверными. И то уже весьма унизительно... что вы имеете тяжбы между собою. Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? для чего бы вам лучше не терпеть лишения? (1Кор. 6, 1, 5–7). Уговаривая коринфских христиан терпеть лишения и обиды, в крайнем же случае судиться у христиан, а не у язычников, Апостол Павел тем самым доказал, что он не отвергал суды как установления человеческих обществ.

Апостол Петр в первом соборном послании своем говорит: будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа: царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро (1Пет. 2, 13–14). Уговаривая христиан подчиняться всякому человеческому начальству, в том числе и судьям, приговаривающим к наказаниям за преступления, Апостол Петр, конечно, не отвергал суды как государственные установления.

Афинагор в своем «Прошении о христианах» говорит: «Мы научены не только бьющему не воздавать тем же и не судиться с теми, кто нападает на нас и грабит, но и подставлять для удара другую часть головы тем, кто ударит по щеке, и отдавать верхнее платье тем, кто отнимает нижнее. Конечно, если кто может обличить нас в великом или малом преступлении, мы не просим избавить нас от наказания, но признаем справедливым нести наказание, как бы ни было оно сильно и жестоко» (см. Сочинения древних христианских апологетов. Пер. Преображенского. Изд. 1895 г. С. 54–55). Считающий своей обязанностью прощать личные обиды и вместе с тем признающий справедливым нести наказание, определяемое судом за преступление, не мог, конечно, отвергать необходимость суда.

Впрочем, довольно мнений первых толкователей Евангелия! Они не могли отвергать суды человеческие уже потому, что их не отвергал Сам Иисус Христос.

Значение судов государственных

Не касаясь в Своем учении государственных установлений, проводя резкую грань между Своим Царством и царством мира, заповедуя нам воздавать кесарю кесарево, а Богу Божие, Христос в одном из Своих изречений высказался за необходимость суда. Обличая книжников и фарисеев, Он сказал: Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять (Мф. 23, 23). Словами этими он упрекнул книжников и фарисеев в том, что они, гоняясь за мелочами, отчисляя из своих доходов десятую часть даже от мяты, аниса и тмина, чего по закону и не обязаны были делать, пренебрегли исполнением самых важных предписаний закона – правосудием при исполнении ими обязанностей судей. А это важнейшее требование закона надлежало делать, то есть исполнять. Если же отправление правосудия надлежало делать, то, конечно, суды, учреждаемые для сего, не только не отвергнуты, но даже утверждены Христом как установления, необходимые в обществе людей, не сплотившихся еще в единое стадо с Единым Пастырем, в объединенное человечество единого Царства Божия.

Правда, Христос заповедал прощать все обиды, следовательно, не привлекать обидчика к суду; Он же сказал, что если кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду (Мф. 5, 40). Но все это относится только к обиженному или обижаемому; только обиженный может (и должен) простить причиненную ему обиду; но посторонний человек, не потерпевший от обиды, не в праве простить обиду, не ему причиненную. А так как судьи судят совершивших преступление не против них, а против посторонних им лиц, то понятно, что они, исполняя свои судейские обязанности, не вправе руководствоваться заповедью о прощении; для них установлена другая заповедь: милости хочу, а не жертвы (Мф. 12, 7); милостивого и снисходительного отношения к обвиняемому, а не отмщения ему или устрашения других, требует от них Христос.

Граф Толстой говорит, что суды воздают преступникам злом за совершенное ими зло, тогда как Христос заповедовал воздавать за зло добром.

Нельзя не согласиться с тем, что если суд, приговаривая к наказанию, руководствуется лишь желанием отомстить преступнику за совершенное им зло, или же строгостью наказания устрашить других, дабы и им неповадно было, то он, несомненно, воздает злом за зло. Но, говоря – милости хочу, а не жертвы, – Христос имел в виду такой суд, который преступника (грешника) не делает орудием или средством для достижения посторонних ему целей, например, отмщения и устрашения. Заповедуя любить даже врагов, Он тем самым вменил нам в обязанность любить и преступников, жалеть их, благо творить и им. А какое благо мы можем сделать преступнику? Неужели только предоставлением ему полной свободы беспрепятственно продолжать свою преступную деятельность? Но ведь мы должны любить не только злых, но и добрых, не только совершающих преступления, но и тех, которые страдают от этих преступлений: мы обязаны заступиться за обижаемых и даже душу свою положить за них. Следовательно, предоставление преступнику свободы в дальнейшем совершении преступлений будет не согласно с заповедью о любви к ближним вообще. Но будет ли это согласно с заповедью о любви к преступнику? Ведь преступление есть проявление злой воли, грех; содействуя такому проявлению воли, мы несомненно причиняем зло, губим душу того, чья воля так дурно направлена. Поэтому, сотворить преступнику благо мы можем в том только случае, когда помешаем ему совершать дальнейшие преступления, убедим его в том, что совершение преступлений есть зло, и подчиним его волю требованиям разума и совести, то есть, исправим его. Лишение преступника свободы, останавливая дальнейшее проявление его злой воли, составляет первый шаг к его исправлению, а что затем следует предпринять для достижения цели, то подскажет, в каждом отдельном случае, любовь и милосердие к согрешившему.

О смертной казни

Итак, только наказания исправительные как меры воздействия на извращенную волю преступника согласуются с заповедью о любви к ближним; наказания же, применяемые в виде отмщения за совершенное зло или как устрашение для других (дабы иным впредь неповадно было) – явно противоречат заповеди Господней. Толкуя Евангелие, а не «Уложение о наказаниях», я не касаюсь вопроса об оправдании наказаний с государственной точки зрения; это не мое дело. Но не могу не сказать несколько слов о несогласуемости смертной казни с заповедью о любви к ближним. Выше сказано, что уголовные наказания должны применяться лишь как меры исправления преступника (то есть грешника или, по народному воззрению, несчастного), а так как смертной казнью мы не можем исправить его, то и сама казнь эта не может быть оправдана.

Граф Толстой говорит, что мы не вправе лишением преступника свободы останавливать проявление его злой воли; мы можем действовать на него только путем убеждения да молиться о нем. И в таком непротивлении злу граф Толстой видит исполнение воли Божией! Но ведь воля Божия – ввести по возможности всех людей в Царство Небесное, а так как войдут в него только достойные сыны Отца Небесного, стремившиеся к достижению совершенства и достигнувшие его, то спрашивается: будет ли исполнена воля Божия, если, по учению графа Толстого, мы предоставим злым и порочным людям беспрепятственно водворять на земле вместо Царства Божия царство зла, власть тьмы? Будет ли исполнена заповедь Христа о любви к ближним вообще, следовательно, и о любви к злым и порочным людям? Возможно ли будет тогда, хотя бы в отдаленном будущем, объединение всего человечества в единое стадо с Единым Пастырем, Иисусом Христом? Не будет ли тогда человечество представлять из себя единое стадо порочных людей с единым пастырем своим, духом зла? Так неужели же мы должны стремиться к этому осуществлением учения графа Толстого?

Итак, не подлежит никакому сомнению, что Иисус Христос, говоря – не судите, да не судимы будете, – запретил осуждение ближних как порицание и злословие их, но не запретил ни отправления государственного правосудия, ни обсуждения поступков ближних с целью указания им на их недостатки и исправления их.

Выше было сказано, что осуждать поступки брата, обличать его и учить его, как избавиться от грехов, может только тот, кто сам освободился от грехов, кто вынул из своего глаза не только находившееся там бревно, но и самый малейший сучок, словом, кто может назваться достойным сыном Отца своего Небесного. Но и таких людей Христос предостерегает против обличения всякого грешника. Не все (говорит Он) в состоянии понять вас и оценить вашу любовь к ним; погрязшие в разврате, пороках и злодеяниях могут с негодованием отнестись к вашему желанию вывести их из скотоподобного положения; они так привыкли к своей нравственной грязи и окружающей их тьме, что всякое стремление к очищению их, всякий луч света, проникающий в их темное царство, они принимают с озлоблением и ожесточенно защищают неприкосновенность своего болота. Не трогайте таких людей! Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями (Мф. 7, 6). Пользы им не принесете, себе же повредите. То слово истины, которое вы к ним понесете, останется непонятым ими; они будут издеваться над ним, они попрут его своими ногами и, обратившись на вас же, растерзают вас.

Они отзовутся на обращенный к ним призыв, как свиньи накидываются на брошенный им жемчуг, по виду своему похожий на зерно; но когда поймут, что тот призыв не может удовлетворить их похоть, то поступят, как те свиньи, которым вместо зерна брошен жемчуг: жемчуг затопчут ногами, а бросившего его растерзают, как озлобленные псы.

Просите, и дано будет вам.

Просите, и дано будет вам. Этой последней заповедью Иисус Христос окончил объяснение средств к достижению Царства Небесного. Многим из слушателей могло показаться трудным исполнение всего сказанного Им, непосильным то бремя или иго, которое Он возлагал на них. А вскоре после того ученики Его даже открыто высказались по этому предмету, спросив: так кто же может спастись? (Мф. 19, 25). Объяснив при другом случае, что иго, возлагаемое Им на желающих спастись, – благо, и бремя... легко (Мф. 11, 30), Христос, оканчивая теперь Свою Нагорную проповедь, потребовал от Своих слушателей настойчивости в достижении указанной им цели: ищите, и найдете; стучите, и отворят вам (Мф. 7, 7). Но при этом настойчивом искании Царства Небесного не забывайте, что не можете обойтись исключительно своими силами, без помощи Божией; и потому молитесь, просите, и дано будет вам. Как всякий, настойчиво и прилежно ищущий, всегда находит, и неотступно стучащему непременно отворят, так и непрестанно просящий получает. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? и когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него.

Многие ропщут на Бога, что не тотчас получают то, чего просят, а от ропота переходят или к отчаянию, или, что еще хуже, к неверию. «Если не тотчас получаешь (говорит Златоуст), то и в таком случае не отчаивайся. Христос ведь для того и сказал – стучите, – чтобы показать, что, если и нескоро отверзет двери, должно ждать. Если постоянно будешь просить Бога, то хотя и нескоро получишь просимое, однако же непременно получишь. Для того-то и заперта дверь, чтобы побудить тебя к толканию; для того-то и не тотчас внимает, чтобы ты просил. Итак, постоянно проси, и непременно получишь. Но чтобы ты не сказал – что, если я буду просить и не получу? – в предотвращение этого Спаситель представляет тебе притчу, показывая не только, что должно просить, но и о чем должно просить. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? Так, если ты не получаешь, то не получаешь потому, что просишь камня. Хотя ты и сын, но этого еще не довольно к получению. Напротив, это-то самое и препятствует тебе получить, что ты, будучи сыном, просишь неполезного. Не проси ничего мирского, но всего духовного, и непременно получишь. Отчего же, скажешь, я не получаю и тогда, когда прошу духовнаго? Конечно, от того, что ты или не со тщанием ударяешь в двери, или сделал себя недостойным к принятию просимого, или скоро перестал просить. Но ты опять скажешь: для чего же Спаситель не сказал, чего должно просить? Но Он уже все сказал прежде» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. 23). Он сказал: Ищите... прежде Царства Божия и правды Его, и это все (то есть земное) приложится вам (Мф. 6, 33).

Но действительно ли все земное надо считать тем камнем, о подаче которого нельзя просить Отца Небесного? Не научил ли нас Сам Христос молиться о даровании нам хлеба насущного? И не составляет ли этот хлеб насущный все необходимое для поддержания и продолжения человеческой жизни, то есть то мирское, молиться о котором не следует, по мнению святителя Иоанна Златоуста? Ведь Иисуса Христа молили об исцелении от недугов телесных, от болезней, и Он исцелял больных, а из этого мы должны заключить, что можно молиться о даровании здоровья, об избавлении от болезни. Но так как здоровье телесное необходимо для поддержания жизни, и потому составляет такое же вполне мирское благо, как пища, питье, одежда, жилище и прочее, то следует признать, что Христос не запретил просить Бога о даровании благ, земных или мирских, в мере действительной необходимости, когда учил молиться о хлебе насущном, здесь же, говоря – просите и дано будет вам, – Он действительно подразумевал лишь блага, ведущие в жизнь вечную, так как этим увещанием обещал Своим ученикам и слушателям помощь Божию в исполнении всех Его заповедей, в несении того ига, которое Он возлагал на них.

В сущности, иго это не так тяжело, как это может казаться с первого взгляда. Все заповеди Христовы, все иго Его вмещаются в следующих заключительных словах Его: во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними.

По поводу этого последнего изречения, заключающего в себе сущность всей Нагорной проповеди, говорят, что оно не представляет ничего нового, так как законом Моисея вменено евреям в обязанность любить ближних, да и лучшие из языческих философов учили не делать другому того, чего себе не желаешь.

Правда, в ветхозаветном законе сказано: люби ближнего твоего, как самого себя (Лев. 19, 18). Любви к ближним учили и ветхозаветные пророки. Но евреи, ложно понимая закон и пророков, признавали своими ближними только евреев, и только по отношению к ним считали возможным применять закон любви. Языческие же философы, хотя и учили не делать другому зла, то есть жалеть его, но до любви к этому другому, до необходимости благо творить ему, не дошли. Впрочем, вернее будет, если мы скажем, что закон любви заглушён был у язычников себялюбием, и только у весьма немногих из них сохранился в виде жалости к ближнему, в виде требования не делать ему зла. А если это так, если закон любви настолько присущ человеческой природе, что сознавался, хотя и смутно, даже людьми, не просвещенными светом Христова учения, и притом задолго до пришествия Христа, то следует заключить, что это – вечный закон, данный при сотворении человека и как бы вписанный Творцом мира в сердца людей. Когда же люди разучились читать в сердцах своих, когда они потеряли ключ к разумению этого вечного закона любви, то Сам Бог, в лице Иисуса Христа, пришел на землю восстановить его силу.

При исполнении заповедей Христовых надо, однако, зорко следить за собой, чтобы не сбиться с указанного нам пути. Употребляя общедоступные сравнения из обыденной жизни, Иисус Христос назвал узким этот путь, ведущий к вечной жизни; как идя вообще всяким узким путем, например, тропинкой по краю отвесной скалы или по доске, перекинутой через бурный поток, надо быть очень внимательным и осторожным, чтобы не сойти с них и не попасть в бездну, так и идя в жизнь вечную, надо внимательно следить за каждым поступком, за каждым желанием своим, дабы не свернуть с этого пути; как трудно, сбившись с узкого пути, вновь попасть на него, – так трудно войти в Царство Небесное, сойдя с ведущей в него дороги. Идя указанным путем, надо ни на минуту не упускать из вида цели своего шествия, то есть тех как бы ворот, через которые надо пройти; ворота эти тесны, то есть тоже узки; просмотришь их – и попадешь не туда, куда стремился. Путь же, ведущий к погибели, Христос назвал пространным и врата широкими: как бы ты ни менял различные колеи этого пути, как бы невнимателен к себе ни был, пространный путь этот приведет тебя к широким вратам погибели.

Не сбивайтесь с узкого пути, ведущего к тесным вратам вечной жизни. Не слушайте тех, которые захотят совратить вас. Эти совратители будут на словах благочестивы и кротки; но так как у них слово всегда расходится с делом, то вы не верьте их лицемерным словам, а смотрите на дела их. Как дерево узнаете вы по плодам его, так и людей узнавайте по делам их. Дерево, приносящее худые плоды, может по внешнему виду казаться хорошим, но вы не обращаете внимание на внешность его и, не получая от него хороших плодов, срубаете его и бросаете в огонь, как годное только на топливо. Так и по отношению к людям: не увлекайтесь их внешним видом, не верьте их словам, если они на деле не оправдывают их. Такие люди не могут быть учителями, руководителями жаждущих истины; они хотя и будут называть себя проповедниками слова Божия, провозвестниками Его воли, пророками, но это – лжепророки, это хищные волки, прикрывшиеся лишь овечьей шкурой. Берегитесь их!

Такие лжеучители или лжепророки были и до пришествия Христа, были и после Него. Немало их и теперь. Если не все они могут быть названы хищными волками; если некоторые из них ведут строгую, нравственную жизнь и не руководствуются в своем проповедничестве корыстными, хищническими или честолюбивыми расчетами; если они даже искренно заблуждаются в своем вероучении, – все же они, вводя других в заблуждение, сталкивая их с пути, ведущего в Царство Небесное, похищая у них, так сказать, это Царство, заслуживают уподобления волкам.

Берегитесь их! Знайте, что не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного.

Сущность всей Нагорной проповеди

В Нагорной проповеди Христос объяснил ученикам Своим и другим слушателям цель кратковременной земной жизни человека, указал и средства к достижению этой цели, а в конце проповеди опять напомнил им, что только указанные Им средства, то есть исполнение Его заповедей, добрые дела, могут привести к желанной цели.

Апостолы, первые толкователи слов Иисуса Христа, так и понимали изречение Его – не всякий, говорящий Мне... Они учили, что вера тогда только и сильна, тогда только и спасает, когда доказана на деле.

Апостол Иаков в соборном послании своем говорит: Что пользы, братия мои, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? может ли эта вера спасти его?., вера без дел мертва (Иак. 2, 14–26).

Апостол Павел писал Коринфянам: Если я имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто (I Кор. 13, 2). Апостол Иоанн в первом соборном послании своем сказал: Кто говорит: «я познал Его», но заповедей Его не соблюдает, тот лжец, и нет в нем истины (1Ин. 2, 4).

Основываясь на приведенных заключительных словах Иисуса Христа и на толковании их Апостолами, Православная Церковь признает, что мы, грешные люди, не можем оправдаться перед Богом одной только верой, – что для оправдания себя, для невменения нам в вину наших грехов, мы должны представить свои добрые дела, которые на весах божественного правосудия могли бы перетянуть тяжесть наших грехов, – что вера без дел не спасет нас и не откроет нам врата Царства Небесного.

Католическая Церковь тоже признает невозможным оправдаться одной верой. Но протестанты, отделившиеся от Католической Церкви, считают, что только вера может оправдать человека, а не дела его. Такое положение своего вероучения они основывают на других изречениях Иисуса, из которых главнейшие: дерзай, дщерь! вера твоя спасла тебя, и по вере вашей да будет вам (Мф. 9, 22, 29). Хотя этими изречениями Христос весьма ясно, вполне удобопонятно объяснил и женщине, страдавшей кровотечением, и двум слепым, что исцеление, а не оправдание, мог получить только человек, веровавший в Его всемогущество, то есть способный воспринять Его чудотворную силу, однако протестанты, ложно толкуя Его учение, находят добрые дела и вообще исполнение заповедей Его совершенно излишними для оправдания своих грехов.

Такое лжеучение распространилось в 1874 году в великосветских домах Петербурга вследствие проповеди приезжавшего из Англии лорда Редстока, а затем пошло и по всей России заботами последователя Редстока, полковника гвардии Василия Александровича Пашкова, очень богатого человека, тратившего на это дело значительные средства.

Редсток и последователь его Пашков основали в России секту, известную под названием пашковской. Основа вероучения этих сектантов такова: Христос пришел на землю, чтобы спасти людей от греха и смерти; Он умер за грехи людей и воскрес для спасения их; Своей смертью и Воскресением Он оправдал все грехи людей, как настоящие, так и будущие, и за то требует от них одной только веры; поэтому веруй и спасен будешь! Делами же не оправдаешься и не спасешься, хотя добрые дела суть плоды веры и вытекают из нее сами собой.

Признав добрые дела излишними для спасения, пашковцы отвергли весь наш церковный строй, богослужение, таинства, почитание икон, святых и прочее.

Не ограничиваясь знакомством из книг с сущностью пашковского вероисповедания, я зимой 1908 года отправился в собрание пашковцев (Петербург, Морская, 43) послушать их проповедника. Прочитав десятую главу Деяний Апостолов об обращении ко Христу сотника Корнилия, проповедник говорил, что ни благочестие Корнилия, ни добрые дела, ни молитва не могли спасти его, а спасла одна только вера. Развивая эту мысль, он много раз повторял, что вообще спасает только вера в Иисуса Христа, принявшего на Себя грехи всех и Своей крестной смертью искупившего от грехов всех верующих в Него. «Я вижу Крест (сказал проповедник), на котором распят Господь; и вижу свои грехи на этом Кресте. А так как грехи эти не могут быть в одно и то же время в двух местах, то, значит, на мне их нет! Я спасен! И вы все, находящиеся здесь, можете теперь же, не выходя из этой залы, получить прощение ваших грехов и спастись: стоит только уверовать в Господа нашего Иисуса Христа! Помните, что ни благочестие, ни добрые дела, ни молитва не могут спасти человека! Спасает только вера! Уверуйте, и спасетесь!»

Хотя между сектантами вообще, а также и между пашковцами, встречается немало людей строгой жизни и высокой нравственности, однако это не мешает признать крайне вредным учение, отвергающее необходимость творить добро и успокаивающее своих последователей тем, что Христос пострадал за них и этим раз навсегда спас их. Последователи этого учения, усвоив себе лишь веру в искупление людей Христом, могут со спокойной совестью творить всякие гнусности и беззакония: зачем утруждать себя совершением добрых дел в пользу других людей? Зачем стеснять себя воздержанием от причинения им зла, если это зло приносит мне выгоду? Отчего не смотреть на них как на орудия для достижения своекорыстных целей? Отчего не поработить их себе в борьбе за существование, или даже вовсе устранить их со своего пути, если они мешают достижению намеченной цели? Словом, зачем любить других и работать на них, когда выгоднее любить себя и приносить интересы других в жертву себялюбию?! Вот до чего может додуматься иной пашковец, если не только его прошедшие и настоящие, но даже и будущие грехи оправданы и прощены за одну лишь веру его в Иисуса Христа!31

Все люди, надеющиеся спастись лишь верой, и отвергающие свою обязанность исполнять волю Отца Небесного, выраженную в заповедях Христа, будут, конечно, удивлены, когда на Страшном Суде Христовом услышат: отойдите от Меня, делающие беззаконие (Мф. 7, 23). В оправдание свое они скажут: «Господи! ведь мы верили в Тебя! А если сами не делали добрых дел, не исполняли заповедей Твоих, то не от Твоего ли имени мы пророчествовали? (то есть проповедовали) и не Твоим ли именем бесов изгоняли? и не Твоим ли именем многие чудеса творили?»

И тогда объявлю им: Я никогда не знал вас (Мф. 7, 23).

По мнению Августина, выражение: Я никогда не знал вас – равносильно другому – вы никогда не знали Меня.

«Не только тот (говорит Златоуст) лишится Царства Небесного, который имеет веру, а о жизни не радеет, но и тот, кто при вере сотворил много знамений, а доброго ничего не сделал... Не удивляйся тому, что, сотворивши столько чудес, они подверглись наказанию. Вся эта благодать была не что иное, как дар Подавшего ее, а те ничего от себя не привнесли, почему справедливо и наказываются... Спаситель хотел примером этим показать, что ни вера, ни чудеса ничего не значат без добродетельной жизни... И что дивиться тому, что Он дары благодати дал людям, уверовавшим в Него, но не имеющим жизни согласной с верой? Тогда, при начале евангельской проповеди, нужны были многие доказательства силы Христовой: поэтому и из числа недостойных многие получали дары; Иуда, будучи злым, имел дар чудотворения» (Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на Евангелие от Матфея. 25).

Итак, не верьте лжепророкам, что для спасения достаточно одной веры. Кто только слушает учение Христа и охотно верит Ему, ожидая за то спасения, но на деле не доказывает силы своей веры, тот обнаружит свое бессилие при первом соблазне, при первом серьезном испытании; а если придется ему пострадать за веру, то он, пожалуй, и вовсе отречется от Христа; он уподобляется человеку безрассудному, который построил дом свой на песке; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и налегли на дом тот; и он упал, и было падение его великое (то есть окончательное, гибельное).

Кто же не только слушает со вниманием учение Христа, но исполняет заповеди Его, у кого вера сквозит в каждом деле, в каждом поступке, того не собьют с пути истины никакие соблазны, никакие испытания, несчастья, страдания и даже мучения, словом, никакие житейские бури. Такой человек уподобляется мужу благоразумному, который построил дом свой на камне; и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне (Мф. 7, 24, 25).

Впечатление, произведенное проповедью на народ

Иисус Христос окончил Свою божественную проповедь, произведя на слушателей необычайное впечатление: народ дивился учению Его, ибо Он учил их, как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи.

Да и как было не дивиться этому учению? Ведь никогда и никто не говорил того, что сказал Христос, и не говорил так, как Он. Языческие мудрецы и основатели различных религий старались подделаться к слушателям своим и для этого делали различные уступки человеческой слабости. Один только Христос не нуждался в подобных сделках. Ветхозаветные пророки, возвещая народу волю Божию, говорили: было слово Господне ко мне; или: и сказал мне Господь. Христос же говорил лично от Себя, выражаясь так: А Я говорю вам. Книжники и фарисеи присвоили себе исключительное право понимать Писание, взяли себе ключ разумения его (Лк. 11, 52), и если толковали его народу, то в своих толкованиях касались больше обрядности, буквы Писания, а не смысла его; к тому же они считали народ настолько невежественным, что признавали бесполезным даже толковать ему то, чего он не в силах был понять; они говорили, что народ невежда в законе, проклят он (Ин. 7, 49); они с презрением относились к народу. Толкуя Писание, они не скрывали возможности (по их понятиям) толковать его на разные лады; один из книжников хвалился, что каждому стиху Священного Писания может дать шесть тысяч различных толкований. Поэтому евреи не только не понимали своих руководителей, но часто и не верили им. Христос же говорил просто, ясно, понятно для каждого, и говорил не о тонкостях обрядовой стороны закона, о чем так любили распространяться фарисеи. Он учил, как надо жить, чтобы создать здесь, на земле, Царство Божие, Царство Добра; Он говорил, что человек бессмертен, что кратковременная земная жизнь его есть только приготовление к вечной жизни, что достигнуть вечного блаженства в Царстве Небесном можно лишь исполнением воли Божией, содействием к водворению на земле Царства Божия и правды Его, что поэтому надо заботиться не о благах земных, а о том, что может привести в Жизнь Вечную, что все люди равны перед Богом, что не богатство и знатность рода откроют тесные врата Царства Небесного, а самоотверженная любовь к ближним, что ближними следует считать не только друзей из народа своего, но всех без исключения людей, даже врагов, что надо любить и врагов, благословлять проклинающих, благотворить ненавидящим, молиться за обижающих и гонителей, – что все это необходимо делать, чтобы быть сынами Отца Небесного. Требуя от людей исполнения данных Им заповедей, Христос Сам исполнял их в точности. Поэтому, судя даже вполне по-человечески, праведная, безусловно безгрешная жизнь Его давала Ему право, власть (Мф. 7, 29), требовать от людей, чтобы и они жили так, как Он жил. Фарисеи же и книжники налагали на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотрагивались до них (Лк. 11, 46). Это новое, никогда не слышанное учение произвело сильное впечатление на слушателей, и когда Иисус, окончив проповедь Свою, сошел с горы, то толпы народа двинулись за Ним.

* * *

22

Наследование земли кроткими предсказано еще Псалмопевцем (Пс. 36, 11).

23

Точнее, под многословием должно разуметь подробное перечисление наших житейских нужд, что и поныне свойственно молящимся язычникам (например, черемисам), взамен испрошения даров духовных.

24

Подробности о Царстве Божием изложены ниже на с. 697–702.

25

Из этих слов видно, сколь неправы говорящие, будто Господь не предписывал людям поститься.

26

Фетлер, проповедник баптистов, в своей брошюре «Кто спасется» говорит, что никто собственными усилиями не может спастись; не спасутся и те, которые уповают на свои добрые дела; человек, умеющий оправдаться собственными своими делами, так же мало будет иметь успеха, как чернокожий, желающий смыть свою черноту. Признавая, впрочем, необходимость любви к ближним, прощения их согрешений и раскаяния в собственных грехах, этот проповедник все-таки продолжает так: «И не думайте сами помочь себе! Спасетесь только верою в Иисуса Христа. Спасется только тот, кто призовет имя Господне: Всякий, кто призовет имя Господне, спасется (Иоил. 2, 32)! Найти свою беспомощность, смириться душою, обратиться взором к Господу и призвать имя Его, – вот путь ко спасению! Что может быть проще этого? Все спасение заключается в одном маленьком слове «призовет». Тут не требуется ни силы, ни мужества; тут нужно лишь чувство боли, изнеможения, нужды! Всякий, кто призовет имя Господне, спасется! Всякий! Да, в ту же минуту, Господь, не откладывая, дает прощение грехов, лишь только вера протягивает свою руку». Из этих основных положений учения баптистов, из этих изречений их проповедника, приведенных мной дословно, вы видите, как легко им спастись. Стоит лишь обратиться к Господу, и будешь спасен в ту же минуту. Всякий, кто призовет имя Господне, спасется! Не странно ли звучат эти слова в устах проповедника баптизма? Господь наш, Иисус Христос, в Своей Нагорной проповеди, сказал: Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!» войдет в Царство Небесное, но (только) исполняющий волю Отца Моего Небеснаго (Мф. 7, 21), то есть: не всякий, признающий Иисуса Христа Господом и призывающий имя Его, спасется. А проповедник баптистов, не соглашаясь с Господом, поправляет Его и говорит: Нет, всякий, кто призовет имя Господне, спасется! Не слишком ли много берут на себя господин Фетлер и все баптисты, исповедующие его учение?!

27

Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся (Мф. 5, 42) и от взявшего твое не требуй назад (Л к. 6, 30). Да позволено будет мне поставить наперед заповедь – от хотящего занять у тебя не отвращайся. Мы знаем, что люди нуждающиеся не решаются иногда просить о помощи. Стыдятся ли они просить или что-нибудь иное заставляет их молчать – это вопрос второстепенный, не имеющий для нас никакого значения. Но так как нужду свою такой молчальник скрыть не может, ее легко прочесть по его глазам, то мы не должны ждать, пока он обратится к нам с просьбой; довольно с нас того, что он нуждается в нашей помощи и что хочет просить о ней; и мы должны идти навстречу его желанию, должны сами или догадаться, или спросить его, чем бы мы могли ему помочь. На самом же деле, люди жадные, боящиеся расстаться даже с копейкой, часто отворачиваются от таких скромных бедняков, делают вид, что не замечают их. К ним-то и обращается Господь, говоря: От хотящего занять у тебя не отвращайся (Мф. 5, 42). Надо заметить, что слово занять не следует понимать буквально. Занять, значит воспользоваться какой-либо помощью или услугой. Да, от хотящего занять у тебя не отвращайся! Тем более не отвращайся от того, кто уже просит о помощи. Просящему у тебя дай – то есть помоги просящему по мере сил твоих. Если мы ежедневно просим у Бога разных милостей, то как же смеем отказывать просящим у нас? Ведь тогда же Господь сказал: какою мерою мерите, такою же отмерится и вам (Лк. 6, 38); а это значит: какой мерой вы определяете нужду просящего у вас помощи и какой мерой отпускаете эту помощь, такой же и вам воздаст Господь, когда вы будете просить Его о чем-либо. Когда мы оказываем просящему помощь, то не должны рассчитывать ни на какую услугу, ни на какую помощь с его стороны, ибо Господь сказал: От взявшего твое не требуй назад. Давая нам эту заповедь, Христос говорил не об обманщиках, грабителях, ворах и иных хищниках, которые обманом, тайно или явно берут себе чужое имущество; Он, конечно, не мог покровительствовать им и обеспечивать им плоды нарушения ими восьмой синайской заповеди – не кради. Не о них говорил Господь, а о тех, которым мы оказали услугу или дали какую-либо материальную поддержку; они это взяли от нас, и от таких, взявших наше, мы не вправе требовать его обратно, мы можем только надеяться, что и они помогут нам, когда мы сами будем нуждаться, но требовать помощи, требовать как бы назад добровольно данное нами, подаренное, мы не смеем, ибо Господь сказал; от взявшего твое не требуй назад.

28

Христос, Сын Божий, сошел на землю и вочеловечился не только для того, чтобы научить людей исполнять волю Божию и примером Своей земной (по человечеству) жизни доказать, что исполнение ее возможно, но, главным образом, для искупления многих (Мф. 20, 28). Об искуплении будет сказано ниже, в главе «Что вы думаете о Христе?» Здесь же говорится пока только о том, как Христос Своим словом и примером научил людей исполнять волю Божию. Делаю эту оговорку для того, чтобы читатели не могли составить себе превратного мнения о цели пришествия на землю Господа нашего Иисуса Христе.

29

Ср. притчу о мытаре и фарисее.

30

Я говорю о заповеди Господней трудись! вот на каком основании. В книге Бытия сказано: И взял Господь Бог человека, которого создал, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать и хранить его (Быт. 2, 15). Вот одна из трех заповедей, данных Богом первому человеку. Отдавая людям в обладание всю землю, Бог внушил Адаму, что без труда счастье невозможно даже в раю, что и в этом чудном саду надо трудиться, надо возделывать и хранить его. И этот закон труда дан был первым людям не в наказание за грех (так как они тогда еще не согрешили), а как необходимое условие счастливой жизни. О двух других заповедях (люби Бога! люби ближнего!) Моисей не говорит ничего в своем повествовании о сотворении первых людей и упоминает о них в других книгах своих (Лев. 19, 18; Втор. 6, 5) потому, что эти главнейшие заповеди были всем известны, как вписанные, так сказать, в сердцах человеческих. (Подробности см. в моей брошюре «Три заповеди»).

31

Это только примеры, до чего должна доходить снисходительность человека. Лучше подставить другую щеку, чем самому ударить обидчика. Если суд своим несправедливым решением присуждает тебя отдать рубашку твоему сопернику, то лучше будет для тебя отдать ему и верхнюю одежду, чем воздавать ему за это зло каким-либо иным злом. Если кто-либо принуждает тебя поработать на него, то лучше будет для тебя сработать ему вдвое более того, к чему тебя принудили, чем воздавать ему каким-либо злом за такое принуждение.


Источник: Толкование Евангелия / Б. И. Гладков. - [Сергиев Посад] : Свято-Троиц. Сергиева лавра, 2004. - 842. (Печатается по изд. Б.И. Гладков. Толкование Евангелия. 4-е изд. СПб., 1913).

Комментарии для сайта Cackle