Жизнеописание старца архимандрита Иоанна (Крестьянкина)

«Живое предание Церкви, святого Православия и смиренного иноческого жития», – так определяет значение старца Иоанна (Крестьянкина) для наших дней наместник Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря архимандрит Тихон (Секретарев). И далее делится своим сокровенным духовным опытом: «Думаю, что батюшку отца Иоанна можно сравнить с Апостолом Иоанном Богословом, его небесным покровителем, потому что он совершил апостольское служение в наше смутное время, проповедовал о любви Христовой и, как Апостол Павел, входил во все тонкости человеческой жизни и давал мудрые христианские советы. Также можно сказать и о том, что отец Иоанн является современным неложным толкователем Апокалипсиса. Прочитав письма батюшки к разным лицам и проповеди, можно убедиться в его рассудительности в толковании событий».

Однажды отца Иоанна, уже восьмидесятилетнего старца, паломник-священник спросил: «Батюшка, отец Иоанн, скажите, почему у вас всегда +40?, видимо, гость имел в виду, образно говоря, энергичность отца Иоанна. Батюшка ответил: „Таким надо родиться“. А еще сказал: „Почему я летаю в 80 лет?“ И сам себе ответил: „Совесть у меня чиста“. А в день своего 90-летия старец сказал: „Я родился для того, чтобы быть тем, кто я есть“.

„Таким надо родиться“ и „Совесть у меня чиста“ – эти слова можно поставить эпиграфом к рассказу о благословенном детстве отца Иоанна.

Младенец Иоанн был последним восьмым ребенком немолодых родителей, орловских мещан Михаила Дмитриевича и Елизаветы Илларионовны Крестьянкиных. Появился он на свет 29 марта (11 апреля по новому стилю) 1910 года. Господь призвал в Свои обители родного отца мальчика, когда ему было всего два года, но дал ему взамен драгоценных (так называл их сам батюшка) духовных наставников – орловских пастырей, старцев и стариц, которые с ранних лет научили его главному – чистоте совести. Потому уже на исходе дней, поражающий своим неизменно бодрым и радостным духом, он мог свидетельствовать: „Совесть у меня чиста“.

Матери Господь уже в первые годы жизни Вани открыл, что он – избранник Божий. Однажды, в раннем младенчестве, когда он тяжело болел и почти умирал, мама, утомленная бессонными ночами и переживаниями о нем, задремала над детской кроваткой и как наяву увидела перед собой неземной красоты девушку, которая обратилась к ней со словами: „А ты мне его отдашь?“ – „Отдам, отдам!“

Это была святая великомученица Варвара. После этого видения мальчик стал выздоравливать, а святая Варвара стала спутницей его жизни, до конца дней старец обращался к ней в молитве. Так можно сказать, что отец Иоанн был предназначен к иночеству от чрева матери. „Таким надо родиться“.

Хранить чистоту и целомудрие помогала Матерь Божия, под покровом которой он находился с младенчества и до конца дней – в орловском родительском доме самой большой святыней была икона Божией Матери „Знамение“, которую однажды мать Вани увидела в чудесном сне, свидетельствующем, что Она их семейная Заступница. Эту икону Ваня Крестьянкин увез с собой как материнское благословение, покидая Орел.

Спустя много лет, находясь при смерти, он еще раз получил свидетельство особого заступничества Матери Божией – исцелился от смертельной болезни после того, как в келию была внесена подаренная богомольцами икона Богородицы „Взыскание погибших“.

Благодарность за постоянное заступничество Царицы Небесной изливалась в тех благодатных проповедях, особенно посвященных празднику Успения, которые отец Иоанн будет произносить в долгие годы своего священства.

О посещении Самой Царицей Небесной смиренной кельи старца Иоанна он скажет незадолго до смерти.

Мама, Елизавета Илларионовна, вынесшая немало горя в жизни – троих детей она потеряла во младенчестве, рано стала вдовой, семья жила в нужде и трудах – была любвеобильным и неунывающим человеком. По рассказам старца Иоанна, она одаривала любовью не только своих близких, но всех, кого Бог посылал на жизненном пути. На все праздники в доме собиралось много гостей, и хлебосольная хозяйка старалась каждого угостить, да еще и с собой дать гостинца. Частыми гостями маленького, почти вросшего в землю домика с двумя окошками, были монашествующие – сестры орловских обителей. Маленький Ваня не упускал случая, пока монахини за чаем беседовали с мамой, уединиться в прихожую, где висели рясы и клобуки, и примеривал их.

Также батюшка рассказывал, что когда он в раннем детстве смотрел на портрет священника в приходском доме, то всегда мысленно желал для себя рясу, крест и камилавку на голову. А когда старшие братья шутливо предлагали назвать ему девочку-невесту, он не по-детски серьезно отвечал: „Я монах“.

В отношении к своему младшему сыну Елизавета Илларионовна проявляла благоговейное отношение, даже когда он подкармливал вредящих дому мышат, она воспринимала это как проявление жалости ко всему слабому и не препятствовала ему. Мама была участницей младенческих домашних „богослужений“, совершаемых Ваней в подражание тому, что он видел в храме, А когда ему исполнилось шесть лет, с радостью отдала сына на пономарское служение, помогала ему чистить лампады и церковную утварь. Тогда и появились у Вани драгоценные духовные наставники, имена которых он с благоговением поминал до конца своих дней, написав однажды: „Время не стерло из памяти почти всех служащих в то время в орловских храмах, так они были все значительны и богомудрые – Божии служители“. И мы в жизнеописании старца перечислим имена орловских подвижников, благодаря которым он стал „живым преданием смиренного иноческого жития“.

Протоиерей Аркадий Оболенский, протоиерей Николай Азбукин, протоиерей Владимир Сахаров, протоиерей Всеволод Кавригин, епископ Николай (Никольский), епископ Серафим (Остроумов), протоиерей-старец Георгий Косов, старица Вера (Логинова), блаженный Афанасий Сайко.

Город Орел и его окрестности до революции были богаты благодатными людьми и святынями, хранившимися в многочисленных монастырях и храмах. Маленький Ваня Крестьянкин был избранным сосудом, который собрал в себя эту почти тысячелетнюю благодать и потому во времена „духовного голода“ действительно мог стать „живым преданием Церкви“. Более того, он получил благословение на выполнение этой миссии от своих наставников, – дважды повторенное епископское слово (сначала епископа Николая, потом епископа Серафима) стало путеводным на всю жизнь.

В 1919 году в Донском монастыре в Москве Иоанн Крестьянкин получил благословение от святейшего Патриарха Тихона (Белавина). Старец уже на исходе своих земных дней говорил, что до сих пор чувствует ладонь святого Патриарха на своей голове.

Господь пошлет старцу Иоанну великую радость: молиться Святейшему Тихону после прославления его в лике святых в 1998 году. Так же как и своему духовному наставнику епископу Орловскому Серафиму, прославленному на Соборе 2000 года.

В 1929 году Иоанн закончил общеобразовательную школу и поступил на бухгалтерские курсы. Благодатное ученичество у духоносных наставников, а также и у родной любвеобильной мамочки, пробудило уже в совсем юном возрасте в нем дар рассудительности и совета. Батюшка вспоминал, что на гражданской работе к нему обращались сотрудники, которые были намного его старше, с житейскими, семейными, рабочими вопросами. И его совет помогал справиться с казалось бы неразрешимыми ситуациями. Уже в то время он учился внимательно присматриваться к жизни, опасаться категоричности: „или все белое, или все черное – этого я принять не могу“. Учился бегать, как огня, формализма, холодной отстраненности. „Жизни учит сама жизнь“, – будет писать старец в письмах к самым разным людям, как аксиому этого выбранного в юности пути.

Первый же год работы по специальности стал началом пути исповедничества. Таким образом был продолжен подвиг духовных наставников – исповедников Христовых – епископа Николая и епископа Серафима. Частые „авралы“ не давали посещать богослужения. Пришлось выбирать между церковью и работой. После отказа участвовать в очередном рабочем „аврале“, пришедшемся на праздничные дни, молодой бухгалтер был уволен со своей должности с „волчьим билетом“. В родном городе теперь найти работу он не мог. Орловская старица Вера (Логинова) благословила ехать в Москву и предрекла будущую встречу на Псковской земле (которая произошла более чем через 40 лет).

Детство и юность старца Иоанна пришлись на тяжелое время революционного лихолетья. Но он никогда не „окаявал“ тех дней. И всегда повторял, что в духовной жизни главное – „вера в Промысел Божий и рассуждение с советом“. На все времена. В конце жизни, когда православный народ захлестнули апокалипсические настроения, старец говорил: „Я ведь человек-то старый, и во времена моей молодости, когда явно сокрушались устои былой жизни, облагодатствованные люди не дерзали объявить то время концом истории. А ныне дерзких много, а жить надо, спасаться надо, и милость Божия и теперь та же“.

И добавлял: „В то суровое время люди являли Божию любовь к жизни. Для Божиих людей и вокруг все Божие, и в радости, и в скорби – все Господь за руку ведет. Иди, да радуйся, только береги это неоцененное водительство чистотою сердца и любовью“.

Старец Иоанн Крестьянкин первым в нашей Церкви за шесть лет до памятного Архиерейского Собора, на котором был прославлен сонм новомучеников и исповедников Христовых, произнес проповедь о них, которая тут же разлетелась по всей верующей Руси и была воспринята, как живое слово о торжестве правды Божией в условиях тяжелейшего бесправия человека.

Свидетельством того, что Господь призрел на особое почитание старцем Иоанном тех, кто в Апокалипсисе назван „свидетелями Христовыми“ и принял его личный подвиг, стало то, что Он призвал старца в Небесные обители в день памяти новомучеников и исповедников Христовых. Так соединились начало и конец жизни праведника.

Московский период жизни отца Иоанна Крестьянкина (с 1932 по 1945 год) являет нам пример сохранения чистоты среди соблазнов мира. Чистоты телесной, сердечной и чистоты ума. Жизнь юноши протекала в многолюдстве, у него не было места, где он мог бы уединиться, и окружали его на бухгалтерской работе, в доме, где он снимал угол, на улицах советской столицы „люди новой формации“. Даже старушка, у которой он жил, не могла понять, зачем такой молодой человек привез с собой с родины иконы и повесил их в красном углу, почему он не проявляет никаких увлечений, свойственных юношеству, почему по воскресеньям уходит из дома. Также и на гражданской службе женщины-бухгалтера видимо чувствовали, что он „не от мира сего“, потому посвящали его в свои семейные тайны. И он давал им облегчить душу, излить свое горе – „для чистого все чисто“.

Можно сказать, что уже в юности, до принятия сана, Иоанн Крестьянкин вступил на путь духовной жизни, освященный Иоанном Кронштадтским – он жил в народной гуще, но сохранял своего „внутреннего человека“ от рассеянности. Он не был „одиночкой“, у него всегда было много друзей, но по духу он всегда был монахом.

Опыт неоскверненной сокровенной жизни в миру рождался от молитвенного навыка, полученного еще в детстве и от того, что он нелицемерно и чисто любил людей, и они платили ему тем же. Например, после того, как скончалась домохозяйка юноши, и он оказался перед угрозой остаться в Москве без жилья и прописки, случилось чудо – жилищная контора сама ходатайствовала о прописке Ивана Михайловича Крестьянкина в освободившейся комнате.

Второй пример человеческой доброты в ответ на открытую сердечность юноши относится уже к военному времени. Иван Михайлович скрывал у себя дома отставшего от своей эвакуационной колонны двоюродного брата. И ему, и брату по законам военного времени грозило суровое наказание. Но умеющему привлечь к себе человеческое сердце юноше удалось так поговорить с генералом, от которого зависела их судьба, что вместо наказания они получили избавление от голода. Им были выданы талоны на воинский паек.

В Москве, так же как и в детские, и в первые юношеские годы в родном Орле, Иоанн Крестьянкин старался „приникать к святости“, – как мудрая пчела собирал нектар духовный от многочисленных еще в то время московских подвижников и со святых мест. Среди своих духовных наставников того времени отец Иоанн называл блаженную болящую девицу Зинаиду и блаженного Дмитрия. Эти рабы Божии всю жизнь были прикованы к постели, но явственно излучали свет Христов и радость жизни. Так и отец Иоанн в то время, когда изнемогал от немощей телесных, оставался бодрым и радостным и умел сопереживать людям, забывая собственную болезнь и слабость.

Духовным отцом Иоанна Крестьянкина, которого он до конца дней своих вспоминал с благоговением и благодарностью, стал почитаемый в Москве потомственный священник – протоиерей Александр Воскресенский. Около отца Александра собрался круг молодых людей: Александр Москвитин (будущий архимандрит Афанасий), Василий Серебряников (будущий старец-протоиерей), Константин Нечаев (будущий митрополит Питирим), Владимир Родин (будущий протоиерей) и Иоанн Крестьянкин (будущий великий всероссийский старец).

„Его молитва и напутствие поставили меня на радостный путь служения Богу“, – писал об отце Александре старец Иоанн уже в глубокой старости. Духовник помог сориентироваться и в непростой церковной ситуации тех лет. Молодые горячие люди с трудом могли понять тот компромисс, на который пришлось пойти митрополиту Сергию (Страгородскому) в отношениях с советской властью. Мудрый духовник остудил горячность, а потом Сам Господь послал вразумление через сонное видение. Во сне Иоанн увидел митрополита Сергия, служащего в Богоявленском кафедральном соборе. И вот он видит, что владыка подошел к нему, Ивану Крестьянкину, положил руку на плечо, и близко наклонившись, проговорил: „Ты меня осуждаешь, а я ведь каюсь“. И тотчас Иван всем существом прочувствовал глубину души митрополита Сергия, и увидел его входящем в алтарь, озаренный фаворским светом.

Этот опыт, данный ему Господом в юном возрасте, будет незабвенным на всю жизнь, – научит вглядываться во внутреннюю, духовную суть явлений, не поддаваться эмоциям и смущениям и помнить, что главное – хранить Церковь от раскола. Это особенно проявится в конце жизни старца в связи с вопросом об индивидуальном налоговом номере, вызвавшем такую бурю в среде церковного народа.

„Он нашего рода!“ – могли бы сказать о юноше Иоанне Крестьянкине святые Христовы. От его облика, запечатленного на фотокарточках тех лет, веет чистотой, радостью, покоем, детской открытостью. Но для того, чтобы сохраниться в такой духовной целостности, нужно было быть духовно бодрствующим. Помогало в этом бодрствовании не только общение с духоносными людьми, но и „общение с небесными жителями“ через молитву и чтение книг. Основой тех книг, которые отец Иоанн составил позднее, живя в Псково-Печерском монастыре, было то чтение, к которому он прилежал от юности. Придя в монастырь он принес с собой ворох тетрадей с выписками из святых отцов, которые вел с юности, а так же и дореволюционные издания, собранные на приходах.

В книге отца Иоанна „Размышления о душе“ мы находим слова, в которых содержится ответ на вопрос: „Как смог юноша Иван Крестьянкин стать великим старцем Иоанном?“

„"Был в сердце моем как бы горящий огонь“ (Иер.20,9). Откуда это? Вам отвечает преподобный Ефрем Сирин: „Недоступный для всякого ума входит в сердце и обитает в нем. Земля не выносит стопы его, а чистое сердце носит Его в себе“. И можно сюда прибавить еще: Созерцает Его без очей по слову Христову – „Блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят“.

У людей с чистым сердцем душа прилепляется ко Господу, и Господь, любя такую душу, соединяется с ней, и тогда душа и Господь делаются единый дух, единое срастворение, единый ум. Тело души остается поврежденным на земле, а ум ее всецело жительствует в небесном Иерусалиме, восходя до третьего неба, прилепляясь ко Господу и там служа Ему.

29 июля 1944 года Иван Михайлович Крестьянкин освободился от гражданской службы. В армию во время войны он не был призван из-за сильной близорукости. По благословению духовника он стал готовиться к принятию священного сана. Благословение на службу псаломщика в Казанском храме села Коломенского молодой человек получил от митрополита Николая (Ярушевича), этот же мудрый архипастырь через полгода рукоположил его в дьяконы. Владыку Николая старец Иоанн будет благоговейно почитать как при жизни, так и после его кончины.

В 1945 году, менее чем через год после начала дьяконского служения, только что ставший Патриархом Алексий I рукоположил отца Иоанна во священники.

Но еще до этих судьбоносных в жизни Ивана Михайловича Крестьянкина событий, Бог открыл ему его будущее предназначение, которое является высшей степенью пастырского служения, – быть старцем. Перед окончательным расчетом с гражданской службой он увидел во сне старца Амвросия Оптинского, который, обращаясь к кому-то из монахов, сказал, показывая на юношу Иоанна: «Принеси два облачения, мы с ним будем служить». И теперь уже можно сказать, что старец Иоанн (Крестьянкин) был равен преподобному старцу Амвросию для нашей эпохи. Так же он был советчиком, утешителем, врачевателем многочисленной российской паствы, так же много принимал у себя людей в монастыре и так же много отвечал на письма. Те картины, которые приходилось видеть в Псково-Печерском монастыре на исходе XX века, во всем были подобны тому, что происходило на исходе века XIX – старец всегда шествовал по монастырю, окруженный «роем» паломников, неустанно назидая словом и делом.

Сила слова старца Иоанна не уступает благодатной силе эпистолярного наследия великого оптинского старца. И, верим, что, как и те слова, что были написаны в Оптиной более ста лет назад, так и те, что совсем недавно легли на бумагу в скромной келье Псково-Печерского монастыря, переживут не одно поколение верующих христиан и будут восприняты ими с благодарностью.

Отец Иоанн сам нам ответил на вопрос: в чем был источник силы духовной, которую, несомненно, и через века будут чувствовать верующие люди. «Что же питало правду жизни?» Что вскармливало и взращивало людей духа, силы и мужества? Во-первых, вера Богу – Творцу и Промыслителю, во-вторых, любовь к Богу и осознание Его беспредельного величия и благости, и рядом с этим являлось смиренное сознание своей крайней немощи и недостаточности.

И великие идеалы чистоты и святости порождали желание жить и трудиться во имя этих идеалов, а смирение вознаграждало тружеников силой от Бога к свершению их.

Вера, любовь и смирение были безошибочными путеводителями людей в бушующем житейском море и вели за собой в жизнь истину, искренность и простоту».¹

При написании «Жизнеописания» использованы книги:

Архимандрит Тихон (Секретарев) «Врата небесные. История Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря», Печоры, 2006

«Земной ангел и небесный человек», Печеры, 2006

Смирнова Т.С. «Память сердца. Материалы к биографии архимандрита Иоанна (Крестьянкина)», Печеры, 2006

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) «Опыт построения исповеди», Печеры, 2004

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) «Проповеди», Печеры, 2003

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) «Размышления о бессмертной душе», Печеры, 2007

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) «Письма», Печеры, 2004

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) «Настольная книга для монашествующих и мирян», Печеры, 2000

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) «Рождественские и пасхальные поздравления», Печеры, 2003

«Видевшее свет вечерний. Встреча со старцем», Печеры, 2004

«Светлый старец», Киев, 2007

Материалы официального Интернет-сайта Псково-Печерского монастыря и других православных Интернет-сайтов

Любвеобильный дух оптинского старчества передался молодому священнослужителю не только через прп. Амвросия Оптинского, но и через одного из последних оптинских насельников, доживших до 1950-х годов – игумена Иоанна (Соколова). После смерти отца Александра Воскресенского он стал духовным отцом иерея Иоанна Крестьянкина.

«Священство – добровольное мученичество», – напишет отец Иоанн в письме хотящему принять священный сан. Эти слова были рождены опытом жизни. А в слове «О духовничестве» старец изобразил тот идеал, которому и сам следовал: «Духовники народ Божий жили единым духом, едиными понятиями и стремлением ко спасению. А власть вязать и решать, данная Спасителем духовникам, связывала их великой ответственностью за души пасомых, способствуя созиданию, а не разорению».

Время, в которое отец Иоанн вступил на путь пастырского служения, было особенно трудным. Война обездолила каждого, кто приходил в храм Божий и искал в нем утешения. И тут нужно было настоящее сострадание, нужно было жить общей жизнью с народом, быть народным священником. Говорить с людьми на их языке, вникать в их конкретные нужды. Молодой батюшка не только часами принимал исповеди (что тогда не поощрялось, склонны были обойтись «общей исповедью»), не только произносил берущие за душу проповеди (что тоже не поощрялось), но был участником и повседневной жизни своего прихода в московском Измайлове. Ходил по домам с требами: крестил, исповедовал, причащал (что было совсем небезопасно в те годы). По воспоминаниям прихожан батюшка делился с ними последним, что у него было, и смирялся. Как пример идеального народного пастыря он приводил епископа Онисифора Калужского.

Владыка Онисифор был магистром богословия старой школы. После ссылки его назначили на Калужскую кафедру. Так он и прибыл на место своего служения: в порыжевшем пальтишке и со сверточком, в котором были собраны рипиды, жезл и архиерейское облачение. Пришел он в собор, встал среди молящихся. Пробегает матушка алтарница в апостольнике, ленточки такие разглаженные развеваются за ней. Он говорит: «Мать, передай записочку отцу настоятелю». – «Да ну вас», – побежала. Возвращается обратно. «Мать, очень важно, передай». – «У нас настоятель строгий, проходимцев не любит», – убежала в алтарь. Бежит опять. «Матушка, очень важно, передай». – «Ну надоели, давайте!» Пошла к настоятелю. Возвращается: «Владыка, благословите, простите, я не знала» – «Бог благословит, Бог простит. Забирай облачения, готовь! Вечером будет архиерейская служба». Так он вступил на кафедру. Готовил он себе сам. И в магазины, и за продуктами тоже ходил сам. В овощной пришел, стоит за картошкой в очереди. Женщины его узнают: «Владыка, возьмите без очереди». – «Да нет, у вас дети, семья, вы заняты, а я постою».

По прошествии лет отец Иоанн оценивал происходившее с ним в те годы, как действие благодати Божией: «Живое рвение к служению ходатайствовало обо мне перед Богом и людьми как о духовнике. В то послевоенное время это было очень ответственно, серьезно скажу, опасно. Я полностью отдавался служению этому».

Нельзя сказать, что пастырское горение отца Иоанна нравилось его сослужителям, а тем более тем, кто неустанно «опекал» Церковь в те годы. «Мы были связаны по рукам и ногам, – вспоминал батюшка, – каждое наше слово взвешивалось неправедными весами врагов Церкви. Но сила Божия в немощи совершается (2Кор. 12, 9), это я вижу реально всю жизнь, и сильны мы только силой Божией».

Для того, чтобы уберечь отца Иоанна от пристального внимания «опекунов» ему назначили ставшее для него духовным праздником послушание – уехать из Москвы и принять участие в подготовке к открытию поруганной Троице-Сергиевой Лавры. Это произошло зимой 1946 года. В старости батюшка писал: «Воспоминания о времени моего пребывания в Московской Духовной Академии и короткий срок моего жития в стенах Свято-Троицкой Сергиевой Лавры до сих пор живы и согревают мою душу всякий раз, как я достаю их из запасников моей памяти». Добавим от себя, что это благодушное, благодарственное настроение родилось не сразу. Дело в том, что из Лавры отец Иоанн был отозван уже через полгода после начала служения в обители прп.Сергия. Это была страшная духовная рана, душа скорбела от того, что не получила давно ожидаемое – монашество. Но и в этой ситуации, еще не получивший пострига отец Иоанн, повел себя как истинный монах – он принял совершившееся с полным послушанием, как волю Божию.

Через полгода батюшка получил благословение на учебу на заочном отделении Московской Духовной Академии (семинарию он закончил экстерном). Таким образом, связь с лаврскими святынями не была прервана, так же, как и общение с духовными друзьями и наставниками, которых он приобрел в обители, а потом и во время учебы: архимандритом Гурием (Егоровым), будущим митрополитом Антонием (Мельниковым), будущим архиепископом Сергием (Голубцовым), будущим митрополитом Питиримом (Нечаевым). Дружба с этими духовными пастырями не прерывалась до конца дней.

В 1950 году отцом Иоанном была написана кандидатская работа «Преподобный Серафим Саровский чудотворец и его значение для русской религиозно-нравственной жизни». Диссертация не была защищена, как сказал сам старец: «Господь перевел меня на другое послушание», – в ночь на 30 апреля батюшка был арестован. Несомненно, согревали страдальца за Христа узника-иерея Иоанна напутствия преподобного Серафима, о которых он впоследствии вспомнит в одной из своих проповедей. «Вот что делай: укоряют – не укоряй; гонят – терпи; хулят – хвали; осуждай сам себя, так Бог не осудит, покоряй волю свою воле Господней; никогда не льсти; познавай в себе добро и зло; блажен человек, который знает это, люби ближнего твоего: ближний твой – плоть твоя. Если по плоти живешь, то и душу, и плоть погубишь; а если по-Божьему, то обоих спасешь».

«Радость моя, молю тебя, стяжи мирный дух!» – сказал отец Серафим другому вопрошающему и тут же объяснил: «это значит надобно быть подобно мертвому или совершенно глухому или слепому при всех скорбях, клеветах, поношениях и гонениях, которые неминуемо приходят ко всем, желающим идти по спасительным стезям Христовым».

«Господь переводит меня на другое послушание – в заключение, к новой пастве и новому руководству. Помышлял ли я о таком проявлении воли Божией? Конечно, нет. Но по опыту скажу, что чем скорее мы сердцем примем Богом данное, тем легче будет нести благое иго Божие и бремя Его легкое. Тяжелым оно становится от нашего противления внутреннего».

Первым «пасомым» отца Иоанна в новых условиях стал его следователь. Батюшка не забывал его до конца дней, молился за него. Воспитанный в атеистическом мировоззрении молодой человек старался разрушить благостное настроение узника, предоставляя ему пачки доносов, клеветы, ложных обвинений, под которыми стояли подписи людей, которых он хорошо знал. Кульминационным моментом для следователя была очная ставка с клеветником-священником. Но отец Иоанн, вместо того, чтобы смутиться или расстроиться, подобно Христу, лобызавшему Иуду, принял своего обидчика в объятия, из которых он свалился на пол в обморок: «совесть Господь пробудил».

Больше четырех месяцев под следствием в ожидании приговора, а потом этапа провел отец Иоанн сначала на Лубянке, в Бутырке, а потом в страшной Лефортовской тюрьме. В одних из воспоминаний говорится, что тогда он был подвергнут не только моральному давлению, но и физическим пыткам. Все выдержал воин Христов, не сдался. А главное – не потерял присутствия духа и сокровенной молитвенной радости. Лучше всего об этом состоянии, которое непонятно было его мучителям, да и вообще не может быть понятно человеку недуховному, сказал сам батюшка: «Сколько Божиих людей провело всю свою жизнь в болезнях и застенках и благодарили Бога. И душа их не только не потерпела ущерба, но засияла светлее злата, и возросла до таких высот духовности, что стали они, эти добровольные страдальцы, святыми». И еще одно драгоценное признание: «Молитва была той непреодолимой преградой, за которую не проникали мерзости внешней жизни».

8 октября 1950 года окончились мытарства по тюрьмам. Иерей Иоанн Крестьянкин был осужден на 7 лет лишения свободы и направлен в лагерь строгого режима в Архангельский край.

Во время страшного пересыльного пути Господь не раз спасал жизнь Своего избранника. А, когда прибыли на места, зримо показал ему, что «И волос головы человека не упадет без воли Божией». Все заключенные, прибывшие в лагерь в одной партии с отцом Иоанном, были обриты наголо, а о нем (неизвестно кто его отдал и почему) последовал приказ: «У священника волосы не постригать». Батюшку за все время его заключения при переводе в другие лагеря не стригли ни разу! Так и по внешнему виду, и, конечно же в первую очередь по внутреннему подвигу, отец Иоанн и в узах оставался священником, пастырем для многих страждущих. Первыми в его пастве стали уголовники, с которыми, по лагерной традиции, постоянно старались поместить батюшку. Но и в этих людях пастырь Христовой любви увидел не столько преступников, сколько несчастных людей, души которых можно отогреть только любовью. И происходило чудо. В лагере и главарь уголовников не раз спасал «батю» от смерти. В благодарность об этом изломанном жизнью человеке, как и о множестве погибших на глазах у батюшки несчастных, он будет молиться по своему заупокойному помяннику до конца жизни. А те, кто остался в живых, также пронесут память о «пастыре добром» через всю свою жизнь.

Вот свидетельство одного из соузников отца Иоанна – протоиерея Вениамина Сиротинского: «Когда мы с отцом Иоанном Крестьянкиным были в Сибири в лагерях на валке леса, по его молитвам Господь исцелял. В леденящие до самой глубины морозы святили мы тайно с ним на Крещение воду, а потом этой водой и молитвой успешно лечили заключенных. Однажды дошел слух, что у начальника лагеря смертельно заболела дочка. Врачи предсказывали скорую смерть и заявили, что ничего нельзя сделать для выживания. В отчаянии начальник послал за нами, мы попросили всех выйти, сокращенным чином окрестили ребенка, дали выпить освященной воды, помолились, и – чудо! – на другой день ребенок был здоров.»

«В лагере отец Иоанн был утешением для многих отчаявшихся людей. А того, кто сдал его властям, он просил своих прихожан не судить. Прихожане объявили бойкот батюшке, сотрудничавшему с НКВД, который рассказывал о содержании проповедей отца Иоанна «где следует». Один Бог знает, кто сказал старцу о бойкоте, но однажды, лежа на лагерных нарах, батюшка сказал молоденькому пареньку-заключенному:

– Павлик, тебе завтра радость будет.

– Какая?

– Увидишь. Я тебе в шапку записочку зашил, ты отнеси ее по адресу.

Утром Павлика освободили, освободили неожиданно. Он отнес в Москве записочку по адресу, а в ней «Божие благословение» и просьба простить батюшку-осведомителя, как простил он, о. Иоанн, и посещать совершаемые им богослужения».

Подлинно не на словах, а на деле отец Иоанн шел путем исполнения заповедей Христовых и потому получил столь великие дарования.

Приведем еще одно свидетельство солагерника отца Иоанна, ныне проживающего в Австралии Владимира Кабо: «Он появился на 16-ом ОЛПе, кажется, весной 1951 года. Я помню, как он шел своей легкой стремительной походкой – не шел, а летел – по деревянным мосткам в наш барак, в своей аккуратной черной куртке, застегнутой на все пуговицы. У него были длинные черные волосы – заключенных стригли наголо, но администрация разрешила ему их оставить, – была борода, и в волосах кое-где блестела начинающаяся седина. Его бледное тонкое лицо было устремлено куда-то вперед и вверх. Особенно поразили меня его сверкающие глаза – глаза пророка. Он был очень похож на Владимира Соловьева, каким мы знаем его по сохранившимся портретам. Но когда он говорил с вами, его глаза, все его лицо излучали любовь и доброту. И в том, что он говорил, были внимание и участие, могло прозвучать и отеческое наставление, скрашенное мягким юмором. Он любил шутку, и в его манерах было что-то от старого русского интеллигента. А был он, до своего ареста, священником одного из московских православных храмов.

Мы быстро и прочно сошлись, одно время даже ели вместе, что в лагере считается признаком близости и взаимной симпатии. Мы много и подолгу беседовали. Его влияние на меня было очень велико. Этому способствовало, конечно, и то, что задолго до встречи с ним я уже был как бы подготовлен к ней, а тюрьма и лагерь еще усилили мой интерес к религии, обострили во мне религиозное чувство.

Я встречал немало православных священников и мирян, но, кажется, ни в одном из них – нет, кроме одного, о ком я скажу, – не проявилась с такой полнотой и силой глубочайшая сущность христианства, выраженная в простых словах: «Бог есть любовь». Любовь к Богу и к людям – вот что определяло все его поведение, светилось в его глазах, вот о чем говорил он весь, летящий, устремленный вперед».

Приведем еще одно свидетельство известного церковного историка Анатолия Краснова-Левитина: «Обвинения, которые ему предъявлялись, были смехотворны даже для того времени. Так, ему ставилось в вину, что он на отпусте поминал Александра Невского святым благоверным князем. В лагере возил на себе, впрягшись в санки, воду. Много молился. Все лагерное население к нему сразу потянулось. Всеобщий духовник. Начальство без конца его допекало и грозило тюрьмой.

Запомнилась мне на всю жизнь почти символическая картина. Сидит на скамейке проворовавшийся хозяйственник, читает газету – он к тому же еще и культорг в бараке. А за его спиной по площадке, окаймленной кустарником, бегает взад и вперед отец Иоанн. Только я понимаю, в чем дело. Это отец Иоанн совершает молитву».

Пять лет батюшка провел в «узах за Христа» и вспоминал их с глубокой благодарностью, называл «школой молитвы», – говорил, что в обычной, мирной жизни человек не может молиться так, как в условиях смертельной опасности. Но все, что было получено во время скорбей и страданий, остается на всю жизнь как драгоценный духовный дар.

Когда отец Иоанн выходил на свободу, начальник лагеря спросил у него: «Батюшка, вы поняли, за что сидели?» «Нет, так и не понял». И тот ему говорит: «Надо, батюшка, идти за народом, – сделал паузу, – а не народ вести за собой».

Но воля Божия состояла именно в том, чтобы отец Иоанн и при жизни своей и после кончины вел за собой народ.

В день Сретения Господня 15 февраля 1955 года отец Иоанн был досрочно освобожден из неволи. Срок сократили на два года. Это внесло еще одну лепту в копилку благодарения, которую щедро наполнял батюшка всю свою жизнь. Как напишет он уже на исходе лет: «Что воздадим Господу нашему – Великому Сеятелю, яже воздаде нам? Что, кроме благодарности, принесем Ему? Ведь мы прошли многотрудную и многоскорбную жизнь. Так будем продолжать жить, радуясь за прожитое и пережитое? Слава Богу за все!»

Годы приходского служения отца Иоанна были годами скитальчества, как почти всякому истинному пастырю в то время, ему не давали подолгу служить на одном месте. Постоянно переводили с прихода на приход. Десять лет этих «странствований» прошли на Рязанской земле, шесть приходов сменил за это время батюшка, был указ и о переводе на седьмой, но в это время было уже получено благословение на жизнь в монастыре.

На первом же приходе в селе Троица-Поленица стараниями отца Иоанна и его верных прихожан был восстановлен полуразрушенный храм Святой Троицы. Еще не один храм на Рязанщине в течение десяти лет восстановит отец Иоанн вместе с духовными чадами, приезжавшими из Москвы и теми, с кем он познакомился в годы заключения. Первый же храм стал местом притяжения верующих со всей округи, что вскоре вызвало недовольство местного уполномоченного по делам религий. Батюшку перевели в другое село – в храм свв. Косьмы и Дамиана в Летово. Приход этот был особенный, в селе жили монахини разоренного Браиловского монастыря. Одна из них – инокиня Мария – при служении отца Иоанна приняла мученическую, насильственную кончину от местных бандитов. Таким образом явное разделение на «овец и козлищ» будущий старец мог наблюдать в самой гуще народной жизни. Именно в деревне в то время сохранялось еще старинное благочестие, мудрость, трудолюбивое смирение. То же, что мальчик Иоанн Крестьянкин застал еще в родном Орле и ближних селах, куда он паломничал. Но расцветала уже и погибель народная – пьянство, кощунство, жестокость. Как скажет одна древняя бабуля на Лоскутовском приходе: «Вот отец Иоанн, на племя оставлять некого. Вырождаются люди». Эти слова запомнились на всю жизнь, часто приходилось встречаться с их подтверждением. Отцу Иоанну пришлось испытать это и на себе. В 1961 году бандиты ворвались в священнический дом, связали батюшку, били, издевались, требовали выдать ключи от церкви и деньги. А после отказа пригрозили смертью. Спасла отца Иоанна горячая молитва. Разбойники после побоев бросили его, решив, что он уже мертв. А на утро батюшка уже служил молебен в храме, поминая тех, кто «не ведает, что творит». Надо не забывать, что такое отношение к священникам еще и подогревалось «сверху» – в это время началось очередное гонение на Церковь, издевательства над верующими людьми. О том, что напряженная жизнь на сельском приходе давалась отцу Иоанну нелегко, говорит тот факт, что уже в неполные пятьдесят лет он стал страдать сердечной болезнью и был на грани инфаркта.

Сердце батюшки болело за всех русских людей, за братьев и сестер по вере, как за своих родных. Его «Опыт построения исповеди» – итог многолетнего пастырского служения – свидетельство этого болезнования о народных недугах. В описании грехов современных прихожан батюшка обнаруживает знание мельчайших бытовых проявлений греховности, особенно уделяет внимание родственным семейным отношениям.

«В наш век „не модно“ уважать родителей. Молодежь даже стыдится в кругу своих сверстников назвать отца с матерью родителями, а употребляет оскорбительное, даже мерзкое, для слуха слово „предки“. Если кто из вас, молодых, ныне кающихся, не желая отстать от товарищей, называл так непочтительно родителей, просите у Господа прощения.

Господи, прости нас, грешных!

Особенно страшно нам, христианам, не чтить родителей: вот нагрубим родителям, нашвыряемся с раздражением всякими дерзкими словами и уйдем в храм, да еще в сердцах дверью на прощанье стукнем. Зачем пошли в храм? Думаете, наши молитвы и жертвы примет Господь? Нет! Не обольщайтесь! От таковых Бог не принимает ни молитв, ни жертв!

Как часто можно услышать среди нас, именующих себя христианами: „А что мне мои братья, сестры, родственники. Они мне хуже чужих!“ А ведь после заботы о родителях мы в первую очередь должны заботиться о родственниках. Это кровная наша обязанность. Мы говорим: „Да они в Бога не веруют, у меня нет с ними ничего общего“. Тем более мы должны заботиться о них, чтобы примером своей любви, примером добрых, доброжелательных отношений к ним, возбудить их интерес к христианству. Мы же, наоборот, ощетиниваемся на них, отгораживаемся от них, бежим от них, как от прокаженных. Вот какие мы недобрые христиане!

Господи, прости нас, грешных!

Мы грешим неуважением к старшим по возрасту. Пользуясь силой и молодостью, мы позволяем себе так относиться к людям старше себя, как будто это уже не люди, а слово „пенсионер“ для нас стало каким-то ругательным словом. Особенно в больших городах люди, проработавшие всю свою жизнь, перенесшие весь ужас войны, разрухи, голода, вынесшие на своих плечах неисчислимые страдания, беды, трудности, получившие от государства заслуженное право на отдых, стали вдруг „мешать“ более молодым. „Ох, уж эти пенсионеры! Сидели бы дома, нечего шататься по магазинам, поликлиникам, да загружать городской транспорт“, то есть нечего вам больше жить, вы нам мешаете! Неужели кто-то из нас, христиан, еще работающих, осмеливался не только говорить вслух, в лицо пожилым людям уничижающие и обидные слова, но даже и думать так!

Если вы виновны в этом поразительном по жестокости и отсутствию элементарного понятия грехе, задумайтесь: промелькнет как миг молодость, проскочит зрелость и наступит старость, и уже будут тебе тогда кричать: „Не мешай жить!“ – и кайтесь в безумии и ожесточении своем.

Господи, прости нас, грешных!

Мы ссоримся, враждуем, негодуем, ненавидим, не терпим друг друга. Стыдно даже произнести перед неверующими: „Я – христианка“. И часто в разговоре неверующих можно услышать: „У нас соседка верующая, в церковь ходит, а какой злобный, вреднющий человек“. Горе нам, если хулится имя Христово через наше человеконенавистничество.

Посмотрите себе в сердце, спросите свою совесть, не является ли ваше поведение соблазном для всех. И если грешны, кайтесь!

Господи, прости нас, грешных!»

За всех, кто хоть однажды встретился на жизненном пути отца Иоанна, он не переставал молиться. Он воистину был величайшим молитвенником земли Русской в годы ее богоборческого лихолетия. И вымаливал он не только отдельных людей, а всех нас. Наших дедов и отцов, наших матерей, а потом и нас, начавших возвращаться в храм Божий, – их чад.

Об отце Иоанне уже в то время можно было сказать словами, которые он сам однажды произнес в проповеди о святителе Николае: «Мы своим религиозным опытом знаем о его живом участии в жизни нашей. Собственными свойствами святой его души стало умение любить, умение снисходить ко всякому человеку, к разным людям и дать каждому именно то, что ему нужно».

Характерны в этом смысле юношеские воспоминания известного реставратора Савелия Ямщикова: «В 1964 году я работал в экспедиции в Рязанской области, составлял опись, ставил на учет уникальные иконы, находящиеся в действующих церквях области. Работа была рутинная – открытых церквей было немного, от одной церкви до другой иногда приходилось добираться в течение многих часов. Зачастую мы встречали или равнодушных священников или очень подозрительных батюшек, которые, несмотря на все наши бумаги за подписью министра культуры, сообщали о нашем прибытии в милицию. То есть мы работали сами по себе, и нам практически никто не помогал.

Но вот однажды мы приехали в деревню Некрасовка Ермишинского района Рязанской области. Вдруг нам открылась какая-то идиллическая картина. Красивая деревня, посередине пруд, а рядом стоит свежепокрашенная деревянная церковка девятнадцатого века. Мы увидели служку около церкви и сказали, что хотели бы видеть настоятеля. Вышла некая женщина и ответствовала: „Я уже доложила, сейчас батюшка переоденется и к вам выйдет“. Ждать пришлось довольно-таки долго. Грешным делом у нас закралось подозрение: не хочет ли батюшка от нас скрыться, как бывало, увы, в некоторых приходах.

Но в какой-то момент нам навстречу из врат храма удивительной легкой походкой – как будто не шел он, а парил в воздухе – с доброжелательной улыбкой вышел сияющий радостный батюшка. Глаза его искрились любовью, как будто к нему приехали не чужие незнакомые люди, но его близкие родственники.

Когда я начал рассказывать о наших научных задачах, он ответил, что очень рад нас видеть и привел благородный пример новгородского митрополита Арсения Стадницкого, собиравшего иконы и помогавшего устраивать новгородский историко-церковный археологический музей. Осведомленность и просвещенность сельского батюшки тогда меня поразили.

Он пригласил нас в церковь. Там был основной иконостас, а на нефункциональных стенах висели шпалерно развешанные десятков семь икон. Эти иконы были собраны из закрытых молельных домов, из разрушенных церквей. Отец Иоанн очень порадовался, что мы поставим их на учет, что они не пропадут в случае чего.

Мы провели в Некрасовке три удивительных, незабываемых дня. Для тогда еще совсем молодых людей встреча с отцом Иоанном была грандиозной находкой и важным уроком. Он поразил нас своим тактом, элегантностью, доброжелательностью. Это, несмотря на тяжелые испытания, через которые ему довелось пройти по жизни».

Власти не давали отцу Иоанну долго служить на одном месте. Они думали, что таким образом создают трудности для Церкви, а на самом деле, благодаря тому, что отец Иоанн по вине уполномоченных объехал столько деревень, сел и маленьких городков, он привлек к вере, к Церкви множество жителей Рязанщины, как до этого москвичей и его соузников. Доброе отношение отца Иоанна к людям и его искренняя вера были той живой проповедью, которая красноречивее всяких слов. Да и даром словесным батюшка был наделен сполна. Не разрешали ему проповедовать, велели «вести себя тише», но «от полноты сердца глаголют уста». Батюшка не только у себя на приходе истово служил, но объезжал с требами все окрестные деревни, всем был родным отцом, – жалел, наставлял, вразумлял. Духовные дарования, которые стали явны в то время, когда отец Иоанн вступил на старческое служение в монастыре, начали проявляться уже в те годы, когда он был простым сельским пастырем. Уже тогда в народе его называли «провидущий», то есть заметили за ним высший дар прозорливости. Но уже отмеченный высокими духовными дарованиями, отец Иоанн никогда не возвышался над народом, – он не только служил и проповедовал, но и работал вместе со своими прихожанами. Во всех храмах, где он был настоятелем, он своими руками менял кровлю, штукатурил стены, красил полы – не гнушался никакой грязной работой.

И, будучи пастырем, сам всегда старался быть и пасомым, – учиться у духовно более опытных людей, жить на послушании у духовника. Так в 1950-е годы вошли в его жизнь старцы Глинской пустыни. Каждый год он старался побывать на далекой украинской земле, чтобы испросить совета, утешиться духовно у своего духовника – старца Серафима (Романцова). Когда монастырь закрыли, и старец Серафим переселился в Сухуми, отец Иоанн продолжал ежегодно посещать его, постоянно высказывая сокровенное желание своего сердца – быть монахом. И вот, когда в 1966 году, он приехал к своему духовнику, изнуренный тяжкой болезни, от которой мог и умереть, – отец Серафим дал благословение на постриг. Который сам и совершил – 10 июля 1966 года в день преподобного Сампсона странноприимца.

Позднее, объясняя свое неослабевающее внимание к паломникам, отец Иоанн скажет: «Постригли меня в день Сампсона странноприимца, вот я и странноприимец всю жизнь».

В 1967 году иеромонах Иоанн (Крестьянкин) получит от Святейшего Патриарха Алексея I благословение на служение в Псково-Печерском Свято-Успенском монастыре.

Бог наконец благословил своего избранника стать насельником иноческой обители, к чему стремилась душа его с раннего детства. Как сам отец Иоанн написал в предисловии к составленной им «Настольной книге для монашествующих и мирян»: «Монашество – великая Божия тайна». Мое монашество началось с послушничества в шестилетнем возрасте и до 56 лет проходило на приходе среди волнений и забот многомятежного мира, и завершилось более чем тридцатилетнем житием в древнем монастыре».

Добавим к этому, что и, живя в монастыре, отец Иоанн, как будто бы оставался «сельским пастырем», – одним из его постоянных послушаний вплоть до 1986 года было постоянное посещение сельских приходов. Кроме того, по свидетельству многих батюшек, отец Иоанн до конца дней старался помогать материально именно сельским пастырям, зная, что самое трудное – поддерживать угасающие и вымирающие деревни.

Псковская земля на Руси всегда была оплотом Православия. Здесь, на самой границе с западным миром, возрастали многие подвижники, которые стояли на «Божественной страже». Хранили своими молитвами Русь от погибели. Цитаделью этого духовного пограничья испокон веков был Псково-Печерский Свято-Успенский монастырь. Одна из немногих православных обителей, которая на протяжении всего своего многовекового существования не прерывала своего молитвенного предстояния Богу. О духовном значении Псково-Печерского монастыря наиболее емко сказал Святейший Патриарх Алексей II в предисловии к книге «У пещер, Богом зданных»: «Со времени основания и доныне, находясь под всемощным Покровом Царицы Небесной, монастырь этот поистине стал Домом Пресвятой Богородицы, преисполненным молитвы к Богу и духом христианской любви к ближним. В его храмах никогда не прерывались истовые богослужения, а его могучие стены не раз были политы кровью защитников Отечества. Перед лицом как внешних, так и внутренних врагов обитель всегда оставалась духовной твердыней Православия.

„Красный плод спасительного сеяния“, принесенный Господу монастырем за более чем полутысячелетнее существование, – это не только сонм псково-печерских святых подвижников, уже прославленных Церковью, но и сохраняемые здесь поныне исконные традиции монашества, миссионерское служение, посильная благотворительность, духовное руководство и воспитание иноками-старцами как монашествующих так и мирян, приходящих в обитель за духовной помощью и утешением».

В наиболее трагическом для истории России XX столетии Псково-Печерский монастырь просиял старцами-подвижниками. Здесь подвизались старцы «старого Валаама», вернувшиеся после войны из Финляндии на родину. Старцы Лука (Земсков), Михаил (Петкевич), Николай (Монахов), Герман (Соколов). Последние годы своей жизни здесь провел старец-митрополит Вениамин (Федченков). Незадолго до того, как в обитель на послушание поступил иеромонах Иоанн (Крестьянкин), в ее стенах подвизался ныне прославленный во святых преподобный старец Симеон. Отец Иоанн бывал в монастыре еще при жизни этого старца, беседовал с ним, сослужил, был и на погребении.

Преподобный Симеон при жизни засвидетельствовал святость души отца Иоанна. Однажды, когда келейница старца Симеона матушка Александра собралась поездить по святым местам, старец сказал ей: «Ну зачем ехать куда-то, здесь же у нас много святынь, ты помолись им и поклонись, и ехать никуда не надо». Она ответила: «Я хочу также заехать и к отцу Иоанну (Крестьянкину)». Старец оживился и сказал: «Хорошо, вот к нему-то съезди. Он земной ангел и небесный человек».

В то время, когда отец Иоанн стал насельником монастыря, там подвизалось 60 человек братии, половина из них были преклонного возраста, прошли многие горькие жизненные испытания. Так что отец Иоанн попал в «свою» среду. Но и в этой среде он выделялся. Как сказано в исследовании по истории Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря «Врата небесные», составленном настоятелем обители архимандритом Тихоном (Секретаревым), монашескую жизнь выбирают по трем причинам: для духовного совершенствования, по обету и для покаяния. А далее говорится: «Для духовного совершенствования в монастырь пришли, бесспорно, старец Симеон (Желнин), архимандрит Иоанн (Крестьянкин) и другие. Такие старцы – живое воплощение в жизнь Евангельского Христова учения. По обету – наверное – участники Великой Отечественной войны. На покаяние – все остальные».

В этих словах подчеркнуто особое положение отца Иоанна в монастыре с самого начала. Как уже было сказано, великие дары духовные он стяжал уже в миру, старцем его сделали скорби и сострадание к людям. «Духовное совершенствование» в монастыре означало полную отдачу себя под благое иго послушания. Однажды в личной беседе отец Иоанн сказал: «Монашеская жизнь подобна жизни в раю, нужно исполнять только одну заповедь, подобно тому, как Адаму и Еве была дана одна единственная заповедь, так и в монастыре нужно исполнять одну заповедь – заповедь о послушании. В этой заповеди заключаются все остальные заповеди – ветхозаветные и евангельские».

По послушанию отцу Иоанну пришлось стать братским духовником, по послушанию он произносил проповеди, составлял и готовил к изданию книги, по послушанию он стал старцем. По послушанию, по словам отца наместника архимандрита Тихона (Секретарева), так долго не покидал братию, превозмогая немощи, дожил до возраста своего небесного покровителя святого апостола Иоанна Богослова – до 96 лет.

Обернулось послушание к отцу Иоанну и неожиданной своей стороной. Как написано в книге, составленной по воспоминаниям отца Иоанна, «Память сердца»: «За порогом монастыря он оставил внешнюю деятельность. Теперь он надеялся устремиться к главному: к Богу, к молитве. Но так хотел человек, а монаху Бог определило путь, в котором для своих желаний и хотений оставалось сил и времени еще меньше, чем на приходе». Вся жизнь отца Иоанна в монастыре из года в год была все более и более наполнена самоотдачей, он отдавал себя людям во время своего служения, когда был «седмичным монахом», отдавал время покоя и отдыха, проводя долгие часы в беседах, письменных и устных ответах на многочисленные вопросы, молился о вопрошавших в ночные часы.

Отец Иоанн поначалу, когда пришел в монастырь, сказал себе: «Я буду все делать сам в келии» и решился заниматься только спасением своей души. Пришла к нему посетительница, батюшка ей не открыл. Это повторялось несколько раз. Батюшка молится в келии. И затем он увидел в окне грустную, понуро идущую женщину, и был очень расстроен тем, что не утешил человека, и решил: нужно вернуться к пастырскому служению.

Псково-Печерская братия всегда, а особенно в трудные годы народного бедствия, «не пряталась за высокими монастырскими стенами», не думала только о своем спасении, но устремлялась на помощь ко всем просящим. В книге об истории монастыря приводится уникальное письмо наместника архимандрита Алипия (Воронова), адресованное начальнику Печерского городского отделения милиции. Датировано оно годом поступления в монастырь иерея Иоанна (Крестьянкина). Письмо воссоздает тот дух сострадательности к слабым и грешным людям, который прививал своей братии наместник и который так близок был отцу Иоанну. Приведем отрывок из письма.

«Неприличное поведение г-на Потемкина Н., сына Марии, которая отбывает сроки наказания за свое поведение, затронуло многих и даже монастырь.

Причиной как будто явилось то, что я дал ему денег. Однажды, примерно месяц назад, во дворе монастыря подошел ко мне весь исхудалый, посиневший от холода и голода и почти разутый и раздетый парень, он назвал себя сыном Марии, которая работала у нас на реставрации стен. Он просил выручить его деньгами, потому что отцу-калеке и ему нечего есть, и притом он замерзает без обуви. Я не мог отказать и дал ему на ботинки и на покупку хлеба. Через несколько дней он пришел опять и показал простые, но теплые ботинки на ногах и свитер и благодарил меня и снова просил денег, чтобы поехать в Псков навестить свою мать и отвезти ей какую-нибудь передачку; не помню сколько, но я дал ему и на сей раз.

Однажды пришли ко мне Печерские женщины и сказали, что «Машкин сын» скандалил где-то пьяный, и его поведение списывается на счет наместника монастыря, наконец-то подумал я, в Печорах нашелся «козел отпущения». Передо мной лежит пачка прошений и просьб о помощи; среди них прошение Аникишкиной Веры Алексеевны и ее сына Вячеслава; она сначала прислала своего сына, а потом пришла и сама, горько плача и сетуя на свою судьбу; она инвалид второй группы, имеет четверо детей, а мужа нет; не пожалеть грешно. Увидав на Славике теплые ботинки и пиджак, да и он, вероятно, похвастал перед друзьями, ко мне пришли еще двое, показывая торчащие пальцы из дырявых ботинок и красные от холода уши; я не имел права им отказать. Долга человека-христианина и гражданина, а главным образом, наш закон: просящему у тебя дай, хотящему у тебя занять в долг дай и обратно не требуй, разутого обуй, голодного накорми, жаждущего напой, сироту призри, вдову и сироту защити, хотящему отнять у тебя верхнюю одежду отдай и нижнюю, ударяющему в правую подставь и левую щеку, люби ближнего своего, как самого себя, кто хочет быть богатым, раздавай и не спрашивай, кому даешь, творите добрые дела и сынами света будете, обретете высшую радость и счастье.

А совсем недавно прибежали ко мне ребята испуганные и расстроенные и рассказали мне о том, что чуть не всю школу вызывают на допрос в милицию, выпытывают у нас, не ходили ли мы в монастырь. Просят выдать тех, кто ходит».

Вот такое это было время народной нищеты и последствий «хрущевских пятилеток», обрушивших новое гонение на Церковь. Пресвятая Богородица не оставляла Свою обитель и в этот трудный период. Старец иеросхимонах Симеон (Желнин) еще в 1959 году предсказывал судьбу Хрущева: «Как хвалят, так и ругать будут».

О послушнической жизни отца Иоанна (Крестьянкина) в монастыре говорит его послужной список, свидетельствующий о церковных наградах и неленностном исполнении всех возложенных на него послушаний. По воспоминаниям отца наместника старец Иоанн «с точностью до секунды приходил читать канон в простой будничный день», к богослужению относился с особенным благоговением. Таинства совершал с подъемом, сосредоточенно, был предельно собранным во время служения Литургии и говорил: «Каждая литургия особенная».

О сокровенной монашеской жизни отец Иоанн говорить не любил. О ней мы узнаем из его книг и бесед. В 1995 году, когда наместником монастыря стал архимандрит Тихон (Секретарев), он обратился с вопросами о сути монашеского послушания к Духовному собору монастыря. Вот как ответил на эти вопросы старец Иоанн.

«Что вы считаете главным в духовной жизни монастыря и что необходимо для этого сделать? Что необходимо для укрепления дисциплины братии монастыря?

Самое главное в духовной жизни монастыря есть четкое и предельно ясное знание, куда мы пришли и зачем пришли. Только ответственное отношение к делу своего спасения каждого насельника и паломника может создать здоровый монастырский климат.

Совершенство в христианской жизни есть главное дело всякого монашествующего.

Необходимо пресекать проявления самолюбия, самоугодия, лености, своеволия, а также бесконтрольные без благословения выходы за стены монастыря.

Особое внимание надо обратить на исполнение всего чина церковной молитвы и монашеского правила, так как молитва – главное и основное дело монашествующих.

Более пространные ответы на вышеприведенные вопросы мы находим в книге, составленной отцом Иоанном по трудам подвижников «Настольная книга для монашествующих и мирян», которая неоднократно переиздавалась Псково-Печерским монастырем.

Название этой книги свидетельствует, что она может принести пользу не только монашествующим, но мирянам. Так от начала своей жизни и до конца дней отец Иоанн видел в человеке прежде всего христианина, а потом уже избравшего тот или иной путь спасения. И неустанно повторял, что основа спасения для всех одна – любовь Христова.

«Духовная жизнь – это труд упорный, нескончаемый на всю жизнь. И в этой борьбе бывают победы и поражения. Но все превозможем о имени Иисусовом. И горе человеку, когда он вдруг по вражию наущению увидит себя вполне благополучным и довольным. Так и Вы хорошо, что вполне осознаете свою немощь, – отсутствие любви. Вот об этом и попекитесь и не называйте Ваши труды и усилия лицемерием. Нет, не лицемерие это, а искреннее желание иметь то, чего нет, но что крайне необходимо. Почитайте 1-ое Послание к Коринфянам, гл. 13 – о любви. Выпишите себе эту главу, чтобы иметь её пред глазами».

Слова «Гимна любви» апостола Павла: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине. Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» – эти слова у отца Иоанна были списаны не на тленную бумагу, а вырезаны на сердечных скрижалях. Он был делателем, исполнителем этих слов всю жизнь.

И подтверждение этого – народная любовь к старцу. Вот как описал проявление почитания и любви к старцу епископ Иларион (Алфеев): «В один из сумрачных и морозных дней той далекой зимы я увидел на дворе Псково-Печерского монастыря толпу людей, преимущественно женщин, одетых в теплые пальто и шерстяные платки. Выражение их лиц, сумрачное и озабоченное, вполне соответствовало погоде. Вдруг я заметил, как из дверей братского корпуса вышел пожилой монах невысокого роста, в черной рясе и скуфье, с распущенными серебряными волосами. Как только он появился, толпа ринулась к нему навстречу: люди бежали, обгоняя друг друга, спеша получить его благословение. Лицо старца сияло, подобно весеннему солнцу, и на лицах людей засветилась радость.

Это и был отец Иоанн (Крестьянкин), имя которого уже тогда было окружено всероссийским почитанием. Ради того, чтобы увидеть его, чтобы получить его благословение или совет, тысячи людей со всей России стекались в Псково-Печерский монастырь. Для каждого отец Иоанн находил доброе слово, каждого умел обласкать, утешить, духовно укрепить. От отца Иоанна всегда исходила необыкновенная теплота и энергия. По окончании беседы отец Иоанн помазывал посетителя освященным маслом, давал с собой иконки, антидор, снабжал духовной литературой, которой тогда так не хватало».

Сотаинник, духовный друг отца Иоанна, братский духовник Псково-Печерского монастыря схиархимандрит Александр (Васильев, † 1998) в одной из своих «бесед с собственным сердцем» написал о сути старческого служения те слова, под которыми, наверняка, подписался бы и отец Иоанн.

«Необходимость в руководителе-отце очевидна сама собою. Всякому начинающему искать спасения нельзя браться за это дело самому или соделовать свое спасение по своему разумению и хотению, но с первого же раза нужно отдать себя кому-нибудь под науку.

Сколько неоцененного добра заключает в себе старческое окормление (то есть руководство), как облегчает оно борьбу с врагом, как подкрепляет в минуту уныния, малодушия, как поддерживает и направляет в случае падения или сомнения, каким верным покровом от вражеских бурь служит оно всем, кто, не сомневаясь, прибегает к его мощному содействию! Да и самое установление старчества, то есть всецелого подчинения своей воли, своего разумения воле старца, имеет основой пример Христа Спасителя, который первый Своею земною жизнью так ясно доказал необходимость послушания; на это указывает апостол Павел, говоря, что Христос смирил Себя, быв послушным даже до смерти (Фил., 2,8). Следовательно и тот, кто свою волю подчиняет воле наставника, подражает Христу».

Отец Иоанн (Крестьянкин) от раннего детства и до преклонного возраста шел путем послушания и оправдал изречение, что настоящими старцами соделываются только настоящие послушники. «Отец Иоанн действительно настоящий старец», – так говорил Печерский архимандрит Иероним (Тихомиров), который много лет был духовным чадом преподобного старца Симеона и имел дар рассуждения.

Хотя сам отец Иоанн к своему званию старца относился именно со старческим смирением (так же говорили о себе и оптинские старцы): «Старцев сейчас нет. Все умерли. Все там – (кивок вправо на пещеры). К ним и обращаться надо, они и помогут. Не надо путать старца и старика. И старички есть разные, кому 80 лет, кому 70, как мне, кому 60, есть и молодые старики. Но старцы – это Божие благословение людям. И у нас нет старцев больше. Бегает по монастырю старик, а мы за ним. И время ныне такое: „Двуногих тварей миллионы, мы все глядим в Наполеоны“. А нам надо усвоить, что все мы есть существенная ненужность и никому, кроме Бога, не нужны. Он пришел и страдал за нас, за меня, за тебя».

Уничижал себя отец Иоанн, смирялся, но народ-то чувствовал, что он-то и является «Божием благоловением людям». Что через него Бог изливает на людей любовь Свою, благодать, утешение и вразумление, подает исцеление душевных и физических недугов. Один только взгляд на «светящегося батюшку», как говорили о нем люди, одно только его прикосновение (а он любил человека не только традиционно благословить, но и обнять, прижать к себе) давали такое чувство «как будто коснулся рая» здесь на земле. И, как бывает это с настоящими старцами, действие их простиралось и простирается не только на тех, кто непосредственно соприкасался с ними, имел счастье личной встречи, но и на тех, кто ощутил силу слова, силу молитвы старца на расстоянии.

Это прежде всего относится к письменному наследию архимандрита Иоанна (Крестьянкина). Псково-Печерским монастырем на протяжении тридцати лет неоднократно переиздавались книги: «Опыт построения исповеди», «Проповеди», «Размышления о бессмертной душе», «Письма», «Настольная книга для монашествующих и мирян», «Рождественские и пасхальные поздравления», «Видевшие свет вечерний. Встреча со старцем». Голос батюшки звучит в аудиозаписи, видеокассеты и многочисленные фотографии сохранили нам его незабвенный облик, соединение мудрости и «младенца во Христе».

Ласка, тепло, родственная забота звучит в каждом слове батюшки: «Прижать бы Вашу голову к груди, обнять, как ребенка, и нашептать Вам на ушко „сказку“ о том прошлом счастье в жизни, когда спасительная сила Божьего касания преобразила для Вас мир и озарила его радостью. И память об этом должна была лечь прочным фундаментом в основание Вашего религиозного опыта».

«Розы будут лишь в начале пути, а терния (их не избежать ни одной семье) проявятся позднее. Но количество их и болезненность будут зависеть от вашей мудрости, а главное – любви. Если в ваши чувства входит апостольское определение понятия любви, то от счастья будете недалеко».

«Давайте отдадим Господу свое сердечко, и Он наполнит его такой любовью, что станет светло жить в ней и Н., и Н., и Г. Дорогая моя, я буду об этом молиться для Вас. А Вам пока надо потрудиться, познать и усталость, и падение, и в конечном счете узнать великую силу Божию, преобразующую мир и человека».

«А Россия опять оказалась на передовой. Живем пока с Божьей помощью и надеемся, что обрящется у нас на Родине десять праведников, ради которых помилует Господь Россию. Да еще надеемся на предстательство Матери Божией, Державной нашей Владычицы, и святых наших сродников, положивших жизнь свою за крест Христов. Храни Вас Господь!»

«Из сознания своей немощи следует- благодарение Богу за всё: за дни, часы, минуты благоденствия с осознанием, что это Божией силой для нашего укрепления посылается; за горести, за наши преткновения на избранном пути и на пути спасения – как за бесценные уроки, которые остаются в памяти и в чувстве сердца на всю жизнь. Вот и Ваша немощь, которая провоцирует мечтания, – поучительна».

«Разбирайся, детка! Твори во имя любви к людям, ведь это вторая главнейшая заповедь, и тогда любовь к миру изольется слезами по нему – страдающему, болящему, утратившему главное. Так не сетуй на внешнее, но исповедуй свою немощь, и смирится вознесенная было гордыня. Много надо трудов понести, чтобы строился дом души. Строй, детка. Он не раз еще будет шататься и даже нарушаться, пока созреют ум и душа. Набирайся терпения, чтобы терпеть свои несовершенства. Божие благословение тебе. Храни тебя Господь».

«А Вы пока живите и ни о чем не тужите, работайте Господу и людям с желанием и любовью. Предавайте себя в руце Божии, и Он управит Вас на путь верный, спасительный. Ведь что бы мы ни делали в жизни, важно лишь то, с каким расположением мы это делаем и во имя Кого. Общения не избегайте, пошлет Господь на пути человека по сердцу – хорошо, главное, чтобы все было с любовью и желанием».

Эти отрывки из писем адресованы конкретным людям, но между тем звучат, как неложное утешение и вразумление для каждого человека, кто прочтет их с открытым сердцем. Однако отцу Иоанну, как и многим настоящим старцам, на исходе дней пришлось получить не только почет, уважение и любовь, но и клевету и злобу.

К сожалению, люди, оторванные от духовных традиций, живущие «ревностью не по разуму», принесли старцу большие огорчения в последние дни его земной жизни. Все это так похоже на евангельское «Осанна!», а потом – «Распни Его!» Некоторые из тех, которые толпами осаждали отца Иоанна, когда он был доступен в монастыре, после того как он выступил против неистовых борцов с ИНН, стали говорить, что он совершил предательство.

А между тем слово, сказанное отцом Иоанном на эту частную тему, теперь, когда проходит все больше времени, воспринимается как жизненная программа для всех нас при возможных серьезных – куда более серьезных, чем вопрос об ИНН, – испытаниях: «Наше сопротивление грядущему страху одно – наша вера в Бога, наша жизнь по вере. А все те смущения, смятения и неразбериха для того так властно входят в нашу жизнь и потому входят, что нет живой веры, нет доверия к Богу. И все это вражье вытесняет спокойствие духа и благонадежие. Живите спокойно, молитесь Богу и доверяйте Ему, Господь ли не знает, как сохранить Своих чад от годины лютой, лишь бы сердца наши были верны Ему».

Последние слова можно рассматривать как завещание старца Иоанна Крестьянкина всем нам.

К этим словам из специального послания старца по поводу ИНН, добавим то, что он писал на эту тему в частных письмах. Это программа жизни и действий для всех нас на будущее сложное время.

«Надо придерживаться благословения Священноначалия Церковного, ибо в церкви ум соборный. Но, если у кого-то есть возможность пока не брать карточек, то и не берите. Но не знаю, у кого сердце будет спокойно, если он один из всей семьи будет „праведный“ – без карточки и в то же время будет есть хлеб, полученный на эту карточку погибающим близким человеком.

А я уверен, что не искусит Господь любящих Его и верных Ему выше меры сил их.

А печать смогут поставить лишь тому, кто нераскаянно жил во грехе и кто отрекся своей жизнью от Господа. Прежде печати антихриста будет грехом опечатан ум».

«Еще со времен апостольских говорилось, что уже тогда появилось много антихристов. Но жизнь идет. Христианству исполнилось уже 2000 лет.

И люди спасаются, и будут спасаться до последних дней мира. И люди живут, трудятся, одни – по закону Божию, другие – по стихиям мира сего. И нельзя сидеть у окна, ничего не делая в ожидании чего-то. Осудишься с неверами вместе за бездеятельность и за то, что не стал умножать вверенный тебе Богом дар. А о новых документах я тебе уже писал и повторяться не буду. Печать последует только за личным отречением человека от Бога, а не обманом. Обман смысла не имеет. Господу нужно наше сердце, любящее Его.

Смущение, смятение и неразбериху сеет всё тот же враг, и они многих уведут от Церкви. Вот и Вы уже сделали к тому первый шаг. И вот это-то и есть шаг к погибели».

«Любовь, радость, мир, милосердие – при любых государственных системах Богом посрамлены не будут. А если человек забыл Бога и живет наживой неправедной, молитву и церковь из жизни даже и у священнослужителей вытеснил телевизор и всякие безобразные видики, то поверь мне, С., печать уже стоит у многих, даже и при документах старого образца. Ведь через то безобразие, чем напичкивает себя современный человек, причем сам, добровольно, с любовью и желанием, уже ничто божественное пройти и войти в человека не может. Наше сопротивление грядущему страху одно-единственное – наша вера в Бога, наша жизнь по вере. А все те смущения, смятения и неразбериха для того так властно и входят в жизнь, и потому входят, что нет живой веры, нет доверия Богу. И все это вражье вытесняет спокойствие духа и благонадежие. Живи же спокойно, молись Богу и доверяй Ему.

Господь ли не знает, как сохранить своих чад от годины лютой, лишь бы сердца наши были верны Ему. Писать прошения о присвоении нам номеров мы не будем, а если их проведут без нашего на то произволения, сопротивляться не будем. Ведь получали же мы в свое время паспорта и были все в системе учета государственного, так и ныне. Ничего не изменилось. Кесарю – кесарево, а Божие – Богу».

."То, от чего Вы собираетесь бежать, найдет Вас везде. И в глуши, и в столице: новая система учета вступает в действие. Нам бы всем не от компьютеров бежать надо (это техника), а от своих собственных грехов. Но ведь нет, их мы холим, раскармливаем до безобразия и живем ими услаждаясь.

И Писание предупреждает людей, что наступят времена тяжкие, потому что люди будут горды, надменны, сребролюбивы более, чем боголюбивы. А об опасности от техники там нигде не сказано. Но то, что побегут с запада на восток и с востока на запад, тоже извещено, и все это будет совершаться под руководством врага. А Бог везде: и в Луге, и в Костроме, и чадам своим поможет везде.

Умудри Вас Бог!»

О значении подвига старца Иоанна в наше лукавое время наиболее проникновенно сказал известный московский протоиерей Дмитрий Смирнов. Приведем выдержку из его воспоминаний:

«Мне в жизни достаточно приходилось общаться с людьми по-настоящему святыми. Чем отличался от них отец Иоанн? Тем, что он был человеком, который достиг христианского совершенства, причем достиг уже давно. Когда мы с ним познакомились, ему было около семидесяти лет. Обычно Господь забирает человека в лучший миг его жизни. Некоторые удивляются: „Ну надо же, такой хороший человек – и так рано умер!“ А это потому, что когда человек достигнет высшего, на что способен, Господь его сразу забирает, чтобы он не снизил свой уровень. А здесь наоборот: отец Иоанн давно достиг христианского совершенства и жил только ради всех нас. Таких людей называли раньше столпами Церкви. Если в церкви столбы убрать, то все обвалится. И без таких людей, как отец Иоанн, все обвалится, потому что на самом деле только они есть Церковь, воплощенное христианство.

Христианство очень просто проверяется. Вот стоит человек: как узнать, христианин он или нет? Плюнь ему в лицо или ударь его по правой щеке. Если он левую подставит – значит, он христианин. А теперь мысленно представим, что кто-то так с нами поступил, – и мы сразу увидим, что никакого христианства в нас нет, а все только мнимое, показное, обрядное. Правила всякие, а настоящего, подлинного корня в этом нет. А в нем это было.

Он никогда никого не осуждал. Если печалился, то только о грехе человека, как о болезни. Мог и головой покачать сокрушенно, но всегда с любовью, с каким бы грешником он ни общался. Потому что монастырь есть монастырь, туда разные люди приходят, и даже жулье откровенное. Но нельзя было даже и представить, чтобы батюшка как-то осудил человека или ему что-то грубо сказал. Он со всеми обращался нежно, и эта нежность шла не от воспитания, хотя отец Иоанн был человек глубоко интеллигентный, очень воспитанный. Но это шло именно от глубокой христианской духовной культуры, то есть это было благоприобретенное совершенство.

Он обладал редчайшим даром рассуждения, и мне представляется, что он был единственный на земном шаре человек, который обладал этим даром в такой необычайной степени совершенства. Святые отцы говорят, что этот дар даже больше, чем любовь. Поэтому служение отца Иоанна было старческое. Он прекрасно чувствовал волю Божию, был прозорливым. И, используя то, что люди к нему приходят с таким благоговением, с почтением ловят каждое его слово, Господь через него являл людям Свою волю. И каждый уходил от него погруженным в любовь.

Церковь всегда очень высоко ставила исповедников, это был особый чин. По правилам древней Церкви, еще до V века, если какой-то человек пострадал за Христа и остался жив, то он, даже не будучи священником, имел право отпускать грехи. То есть уже тогда, в молодости, отец Иоанн обладал такими высокими дарами христианскими, а в конце жизни это просто был совершенный человек. Поэтому люди к нему так и тянулись. Нет ничего удивительного, что Путин приехал поздравить его с девяностолетием. Потому что к такому человеку все хотели как-то прикоснуться, его услышать. Ему даже приходилось бегать, потому что прохода никакого не было от народа. Я к нему чаще зимой приезжал и так и помню: он весь укутанный, как кочан капусты, быстро-быстро бежит, а за ним бегут женщины. Вот такое постоянное зрелище.

Роль подобных людей в Церкви очень велика. Чем отец Иоанн так важен? Тем, что шестьдесят лет окормлял, можно сказать, всю Россию. Тем, что наглядно в себе самом показал, что такое настоящее христианство. Ведь лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Тем более что подавляющее большинство людей абсолютно не обучаемы либо по лени, либо по слабости ума. Обычный человек больше семи минут не может даже на чем-то сосредоточиться. Поэтому объяснить христианство теоретически, в проповедях, из книги невозможно. А он христианство являл: что такое кротость, что такое незлобие, что такое послушание, что такое мудрость, что такое прозорливость, что такое любовь.

Конечно, на небесах святых много, они на нас глядят с икон, и среди них людей, достигших христианского совершенства, тысячи, просто тысячи. Взять хотя бы преподобного Серафима Саровского – тоже все виды христианского подвига совершил. А тут, представляете, такой человек жил среди нас! Вчера я в его келье был, присел на диванчик, на котором он всегда людей принимал. Все такое знакомое, родное.

К нему приходили разные люди. Даже такой факт: несколько парней на отпевание прилетели на собственных самолетах. Пришли и нищие, и супербогатые, и епископы, и простые священники – разных слоев совершенно люди. И все они питались благодатью Божией, исходящей от отца Иоанна.

Многие люди ему письма писали, он до последнего отвечал. Сам уже писать не мог, диктовал келейнице. Она запишет, а он потом подпись поставит: „А. И.“ – архимандрит Иоанн. Тысячам людей посылал поздравления с Рождеством, с Пасхой.

Придется еще долго переживать, вспоминать, потому что отец Иоанн – событие огромное, вселенского масштаба. Потому что если таких людей среди нас нет, то и жизнь как-то бессмысленна. А отец Иоанн не только украшает нашу жизнь, он показывает, к чему мы можем стремиться».

А еще старца Иоанна называли «стратегической молитвенной силой России».

Кончина праведника так же поучительна, как и вся его жизнь. «Посмотрим, как он будет умирать», – говорили на Афоне о почитаемых при жизни старцах. Праведная кончина была подтверждением, венцом «жизни по правде», как говорил сам отец Иоанн.

Приведем свидетельства тех, кто присутствовал при таинстве смерти, которое совершалось не вдруг, а постепенно, на протяжении последних нескольких лет, особенно последнего года жизни отца Иоанна. Главные свидетельства принадлежат келейнице-хожалке старца Татьяне Сергеевне Смирновой. Начиная с 2000 года, когда стало ясно, что батюшка угасает, она стала вести келейные записки» – дневник, в котором отмечала важнейшие духовные события. Из этих записей мы узнаем о сокровенной жизни старца.

«Днем была видимая всем старческая жизнь. А ночью – жизнь в другом мире, где он продолжал быть смиренным седмичным иеромонахом. Ночные службы стали для него утешением, это была жизнь, одушевленная небесным величием и силой. Днем же – видимое для всех волевое усилие над немощью плоти, подвиг, чтобы петь славу Богу.

То он среди ночи вслух кого-то исповедовал, то служил Литургию и, воздевая руки, во весь голос возглашал: «Горe имеем сердца. Имамы ко Господу. Благодарим Господа», то вел прием посетителей.

Утром можно было услышать неожиданное признание в том, что ночь он провел в Царстве Небесном. Так однажды на обычное в последние годы утреннее приветствие, «Христос Воскресе», он в каком-то недоумении посмотрел на меня и спросил: «А где мы?» Я отвечала вопросом на вопрос: «Я в келии отца Иоанна, а вы где?» – «А я в Царстве Небесном», – отвечал он. Вид батюшки в такие моменты не допускал сомнений в истинности его слов.

Иногда с надмирных высот он видел дела земли, а утром начинал скорбеть и тосковать о виденном. Он говорил о государствах, где совсем угасал дух христианский.

26 августа 2003 года ночью отец Иоанн трижды очень громко воскликнул: «Мир гибнет! Мир гибнет! Мир гибнет!»

6 сентября 2003 года в три часа ночи отец Иоанн окликнул меня и, когда я подошла, сделал возглас сильным и бодрым голосом: «Благословение Господа над Россией, над святой Православной нашей Церковью, над народом Божиим и над нами». Это было несомненное утверждение. Он говорил Духом. И это был глас Божий. Потом он благословил на четыре стороны, благословил и меня, после чего отпустил.

Что он зрел и что открывалось ему в ночных бдениях, оставалось для нас тайной.

В 2001 году «пасхальный батюшка», так звали его насельники обители, последний раз в своей жизни отслужил пасхальную заутреню и Литургию в храме. Но милость Божия посещала его пасхальными ночными службами и позднее и независимо от церковного календаря. Так, 29 декабря 2000 года он служил ночью пасхальную службу у себя, в небесной обители. И утром не смог скрыть исключительности своего состояния, встретив меня пасхальным приветствием: «Христос Воскресе!» Продолжая жить чувствованиями и переживаниями прошедшей ночи, он поведал о неземной благодати, когда ликовало все: и небо, и земля, и все, все, кто сподобился быть на этой божественной службе. «Радость-то какая, радость-то! Христос Воскресе!» – повторял и повторял батюшка.

Именно с этого дня первыми словами, которые он произносил утром, пробудившись от сна, стали: «Христос Воскресе!»

В час ночи 25 ноября 2004 года в келии внезапно раздалось пение. Во весь голос, собрав все силы, отец Иоанн пел стихиру «Воскресение Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити». Старательно делая ударение на словах «чистым сердцем», он выводил мелодию и, окончив, снова и снова с тем же воодушевлением начинал пение этой стихиры.

Я долго слушала, боясь помешать его службе. Когда же подошла к нему, увидела, что он спит и во сне продолжает петь вдохновенную пасхальную песнь.

Через несколько дней после этой заутрени, 29 ноября, опять же ночью, отец Иоанн вдохновлялся великим прокимном «Кто Бог велий, яко Бог наш. Ты еси Бог творяй чудеса Един».

Иногда среди ночи отец Иоанн совершал исповедь, вслух читал разрешительную молитву и осенял невидимого исповедника крестным знамением. Очевидно, людей на исповеди у него, как всегда, было много, он трудился всю ночь и, не уложившись в ночное время, просыпался со словами молитвы о кающихся: «Свят, Свят, Свят еси Господи, Боже наш, помилуй ны, падшее создание Твое, имени ради Святаго Твоего».

11 июня 2004 года. Ночь. 3 часа 30 минут. Я слышу, как отец Иоанн вслух беседует с каким-то священником, называя его отцом Михаилом. Он задает ему вопросы, касающиеся богослужебной практики. Батюшка разговаривает бодрым голосом десятилетней давности. Ответов я не слышу. Когда отец Иоанн попрощался с посетителем, я подошла к его кровати. Батюшка не вдруг возвратился в земное бытие. Увидев меня, он заволновался: «А матушка-то, матушка где? Позови ее». И я ответила, что они со отцом Михаилом уже ушли.

Но ночные служения не исключали отца Иоанна из жизни и дел дневных. Как и в прежние годы, батюшка участвовал в разрешении неразрешимых вопросов, устранял недоразумения, не допускал совершить ошибку. При сомнительных обстоятельствах отец Иоанн являл удивительную твердость своих убеждений, отвечал четко и ясно. Но, давая понять, что сам он не одобряет намерений вопрошающего, всегда оставлял выбор за его свободной волей.

Наслаждаясь блаженным миром, отец Иоанн шептал слова благодарности: «Слава Богу, удостоил Господь меня поболеть и в келии посидеть. Час призыва в вечность мне не ведом, но близ при дверех есть».

С начала июня 2005 года он стал разрешаться от уз плоти, и сам свидетельствовал о том, что еще было сокрыто от понимания окружающих: «Сил нет, и уже не будет, возврата нет, и теперь идем только вперед, к Царству Небесному».

С 18 декабря отец Иоанн причащался ежедневно. Он был сосредоточен, безраздельно пребывая в молитве. Вечером, на всенощной под праздник святителя Николая, батюшка возглавлял службу в келии и с особым вниманием вслушивался в канон. Сам он от чтения устранился, а возгласы делал с большим сердечным чувством, будто сознавая, что это его последнее служение.

Через десять дней, 28 декабря, стало очевидно, что жизнь уходит.

С 30 на 31 декабря в 3 часа 30 минут ночи отец Иоанн пришел в совершенное изнеможение и, собравшись с силами, громко, но спокойно произнес трижды: «Я умираю». Стали читать отходную. Дожили до утра.

После Причастия пришли в келию братский духовник и прискорбные братья монашествующие. Пропели канон на исход души. Отец Иоанн ни на что не реагировал, и все стали с ним прощаться. Прощание продлилось до обеда. После обеда, вспомнив о любимом празднике батюшки, братья снова собрались у его смертного одра, чтобы последний раз пропеть ему Пасху.

При пении пасхального канона лицо батюшки изменилось. То ли дорогие священные слова коснулись его живительной силой, то ли низошло на него осенение благодати, но он просветлел от внутреннего розового света, стершего мертвенную бледность. Так в последние минуты земной жизни, когда душа готова была выйти из обветшавшего тела, Дух Божий остановил разлучение. Бог излил на отходящую душу и остающееся тело благодатную жизнь. По окончании пения пасхальных стихир в ответ на возглас: «Христос Воскресе!» – все услышали тихий и сбивчивый шепот умирающего: «Воистину Воскресе!» По втором возгласе: «Христос Воскресе!» – отец Иоанн с усилием приподнял руку, перекрестился и уже яснее произнес: «Воистину Воскресе!» И особенно очевидным для всех собравшихся в келии сверхъестественное могущественное действие в отце Иоанне Божьего Духа стало, когда на третий возглас он уже своими обычными интонациями тихо, но радостно подтвердил свидетельство о Воскресшем Христе: «Воистину Воскресе Христос!» – и твердо перекрестился.

С этого момента жизнь видимо стала возвращаться к батюшке. И именно это новое его состояние собирало к его одру братьев. Вечером, после окончания уставных монастырских служб они стекались к нему в келию. Рассаживались, где только могли, на полу у кровати, в возглавии, у ног. При свете горящей свечи поочередно читали Псалтирь и, только прочитав до конца, расходились. Днем же читали Евангелие.

Причащали отца Иоанна ежедневно, а с 3 января он уже сам смог делать возгласы и произносить исповедание веры: «Верую, Господи, и исповедую, яко Ты еси воистину Христос».

С 28 декабря по 5 февраля продолжался батюшкин сорокоуст. 31 декабря он отдал смерти дань страдания всех земнородных. И ожив, Божиим велением, последние сорок дней жил жизнью будущего века. И не было уже у его смертного одра той щемящей боли, которая поразила всех при первом известии о его приближающемся исходе.

День 4 февраля прошел обычно. Утром, причащаясь, старец сам делал возгласы, сам прочитал: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко». Ничем не насторожил нас батюшка, только несколько раз спрашивал, который час.

Вечером у батюшки в келии служили всенощное бдение новомученикам и исповедникам Российским. И впервые за этой службой старец был не служащим, но только молящимся. Утром, 5 февраля, готовился к Причастию. Спозаранку его облачили: белый подрясник, праздничная епитрахиль.

Все происходило в полном молчании. На вопрос, будем ли причащаться, – безгласный кивок головы. Причастился, запил. Отец Филарет прочитал: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко» – и ушел на позднюю Литургию.

Проводы отца Иоанна на вечное упокоение в пещерах Псково-Печерского монастыря превратились во всенародное торжество. И тогда уже стало ясно, что о нем можно сказать теми словами, которые он сам когда-то произнес в день праздника собора Псково-Печерских святых.

«Ангел Церкви Российской стоит ныне у нового престола Божия, и небесный огнь в руке его, и полный силы и славы Божией, он готов освятить новое место селения Божия. А рядом с Ангелом Церкви вокруг нового престола стоят сейчас, и отныне будут стоять всегда те, чьи молитвы низвели на нас милость Божию с небес.

Преподобные Псково-Печерские – некогда земные человецы, а ныне небесные Ангелы – рать святая – дар Богу от обители, возросший в ней за пятьсот двадцать лет ее бытия. Нам они – свои и Богу они – родные.

Преподобные отцы – неразрывные звенья в цепи благодатного преемства духовной силы обители». Отец Иоанн – один из тех, кто восполнил этого преемство в наше время. Он вошел в собор Псково-Печерских молитвенников, стал одним из небесных предстателей за нас. И теперь как будто обращается к нам уже с небес: «Войдите, други наши, в тишину пещер, и тишина оживет, наполняя сердце ваше неземными чувствами».

Трудники же и молитвенники, все это создавшие, находятся и по сей день с нами здесь, в Богом зданных пещерах. А те из них, кто потрудился паче всех, теперь мощами своими во гробах лежаще, живым помогают. И живые преклоняют главы свои к чудотворным ракам, черпая в них благодатную силу и вдохновение жить в Боге, и с благодарной памятью к подвижникам несут им от своих трудов малый дар».

Издательство «Троицкая школа» готовит изданию очередную книгу из серии «Православные подвижники XX века», посвященную архимандриту Иоанну (Крестьянкину), в которой будет опубликовано данное описание, и собирает для публикации воспоминания о старце. Просим вас присылать отклики и воспоминания по адресу:

СПб, 196105, а/я 93

ladan_spb@mail.ru

тел. 8 (812) 334 13 70; 334 13 60