Бытие: сотворение мира и первые ветхозаветные люди

Содержание

История создания книги (предисловие редактора)

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО. ИЕРОМОНАХ СЕРАФИМ РОУЗ И НАУКА 21-го СТОЛЕТИЯ

ЧАСТЬ I. Православные Святоотеческие Толкования на Книгу Бытия ВСТУПЛЕНИЕ. ЗАЧЕМ ИЗУЧАТЬ КНИГУ БЫТИЯ? ГЛАВА I ВВЕДЕНИЕ: КАК ЧИТАТЬ БЫТИЕ 1. Подход 2. Святые Отцы: наш ключ к пониманию Бытия 3. Основные принципы нашего подхода к пониманию Бытия 4. Буквальные противосимволические истолкования 5. Природа текста ГЛАВА II. ШЕСТЬ ДНЕЙ ТВОРЕНИЯ 1. Введение 2. Общие замечания о Шестодневе 3. Почему шесть дней? ГЛАВА III. ШЕСТЬ ДНЕЙ 1. День первый (Быт. 1, 1–5) 2. День второй (Быт. 1, 6–8) 3. День третий (Быт. 1, 9–13) 4. День четвертый (Быт. 1, 14–19) 5. День пятый (Быт. 1, 20–23) 6. День шестой (Быт. 1, 24–31) ГЛАВА IV. СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА ГЛАВА V. РАЙ ГЛАВА VI. ГРЕХОПАДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА ГЛАВА VII. ЖИЗНЬ ЗА ПРЕДЕЛАМИ РАЯ 1. Изгнание Адама 2. Каин и Авель 3. Родословие Адама от Сифа к Ною 4. Нечестие людей ГЛАВА VIII. ПОТОП ГЛАВА IX. РАССЕЯНИЕ НАРОДОВ 1. Ной и завет Бога с ним 2. Родословие сынов Ноевых 3. Башня Вавилонская ЧАСТЬ II. Философия Эволюции ГЛАВА I. НАУКА И СВЯТЫЕ ОТЦЫ 1. Истинное богословие и светское знание 2. Наука и Христианская Философия 3. Отделение материалистических фантазий от научной истины 4. Наука как низшая форма знания 5. Чуждая система мысли 6. Недостаток философской культуры среди православных христиан 7. Философия святых Отцов ГЛАВА II. КРАТКАЯ КРИТИКА ЭВОЛЮЦИОННОЙ МОДЕЛИ 1. Введение 2. Исторический контекст 3. «Доказательства» эволюции 4. Теория эволюции, понимаемая философски 5. Конфликт между христианской истиной и эволюционной философией ГЛАВА III. «ХРИСТИАНСКИЙ ЭВОЛЮЦИОНИЗМ» 1. Вступление 2. Пьер Ле Конт дю Нуи 3. О. Антоний Костюрос 4. Карл Ранер 5. Стефан Трустер 6. Взгляды римской католической церкви на первозданного человека 7. Феодосий Добжанский 8. Тейяр де Шарден 9. Хилиазм Тейяра де Шардена¹ 10. Тейярдизм в свете Православия 11. «Православные» последователи Тейяра де Шардена ЧАСТЬ III. Святоотеческое Учение о Сотворении Мира Неделя 5-ая Великого поста, 1974 1. Философия, а не факт 2. Ясное определение 3. Развитие, а не эволюция 4. Как святые Отцы понимают книгу Бытия? 5. «Человеком смерть бысть» (1 Кор. 15, 21) 6. Божественное ведение 7. Природа человека 1 Возраст земли 2. Радиоуглеродный метод датирования 3. Геологические пласты 4. Проблема выбора модели 5. Происхождение небесных тел (святоотеческая космогония) 6. Научные креационисты 7. Различные эволюционные идеи 8. Ограничения биологической изменчивости 9. «Эволюция человека» 10. Ограничения научного исследования 11. Библейская хронология 12. Предсуществование душ, «реинкарнация» и эволюция 13. Природа рая 14. Свобода воли 15. Сотворение Адама и Евы 16. Ум Адама 17. Рай и небо 18. Диавол 19. Духовное тело Христа 20. Твердь 21. «Месторасположение» рая 22. Между грехопадением и потопом 23. Потоп 24. Святоотеческое толкование в сравнении с современной критикой текста 25. Возраст патриархов 26. Различные толкования 1. Ключевая позиция в программе антихристианства 2. Теистическая эволюция 3. Соперничающая с Православием модель мышления 4. Глубоко сидящая первичная сила 5. Не научное, но богословское возражение против эволюции 6. Насущные интеллектуальные проблемы сегодняшнего дня 7. В таком «богословии» мы не нуждаемся 8. Типичный продукт «духа времени» 9. Ожидая с большим интересом 10. Словесные ухищрения 11. Святые Отцы в ответ на ухищрения средневековых схоластов 12. Научная вера 13. Наконец настало время настоящей брани 14. Любовь к святым Отцам 16. Неосознанная заводь для «современных идей» 17. Подлинная наука 18. Устраняя смятение 19. Генеалогии Христа 20. Более широкая идея натурализма 21. Ученые, которые ставят под сомнение эволюцию 22. Избегая односторонности 23. Три аксиомы 24. Заметки из диалога об эволюции 25. Священство в Греции против «Православной эволюции» 26. Люди готовы прислушаться к этому ПОСЛЕСЛОВИЕ ОТЦА ДАМАСКИНА (ХРИСТЕНСЕНА)ЭВОЛЮЦИОНИЗМ И РЕЛИГИЯ БУДУЩЕГО ПРИЛОЖЕНИЕ I. ЗАМЕТКИ О НАУКЕ, ЭВОЛЮЦИИ И ХРИСТИАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ ПРИЛОЖЕНИЕ II. ПЛАН ПРЕДПОЛАГАЕМЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ ПРИЛОЖЕНИЕ III. ПОСЛЕДНЯЯ БЕСЕДА О. СЕРАФИМА О СОТВОРЕНИИ МИРА И ЭВОЛЮЦИИ ПРИЛОЖЕНИЕ IV ПРИЛОЖЕНИЕ V. РЕКОМЕНДУЕМОЕ РЕДАКЦИЕЙ ЧТЕНИЕ Где можно заказать эти источники

История создания книги (предисловие редактора)

Эта книга, составленная и опубликованная посмертно, явля­ется важнейшим достижением в жизни великого мыслителя в духе святоотеческого учения иеромонаха Серафима (Роуза). Она представляет собой исчерпывающее собрание всего относяще­го к этой теме материала как рукописного, так и записанных на магнитофонную ленту курса лекций о Бытии и сотворении мира, которые отец Серафим читал в течение девяти лет до са­мой своей кончины в 1982 году. Книга может быть использова­на в качестве руководства к изучению патристики и обращать­ся к ней можно постоянно. Но книга эта – более чем учебник. За посмертно собранными частями книги лежит целая история – история труда отца Серафима на протяжении всей его жизни над непрестанно волновавшим его значением начала и конца всего. Изложить эту историю и является нашей целью.

1. Интеллектуальное окружение отца Серафима в годы его формирования

В 1950-ые годы, когда отец Серафим (тогда Евгений) учился в школе и колледже в Калифорнии, теория эволюции была в апогее своей силы. Превосходство над всеми другими взглядами на происхождение жизни и вселенной отмечалось на столетнем юбилее издания книги «Происхождение видов» великого Чарль­за Дарвина в университете в Чикаго в 1959 году. Ученые прибы­ли отовсюду разделить триумф не только научной теории, но и всемирно признанного мирового взгляда. Филипп Джонсон пишет:

«Участники столетнего юбилея работы Дарвина по понят­ным причинам пребывали в триумфальном настроении. Пре­стиж науки никогда еще не был так высок. Полиомиелит был побежден вакциной; сила атома, казалось, обещала мощный и дешевый источник энергии; полеты в космос были уже на го­ризонте ближайшего будущего. Кроме этих технологических до­стижений, наука с очевидностью установила, что бесцельный процесс эволюции был «нашим истинным создателем» и по­этому свергла с престола Библейского Бога. Религиозное значе­ние этой интеллектуальной революции было откровенно вы­делено в одном из значительнейших выступлений столетнего юбилея британским биологом, философом и мировым обще­ственным деятелем сэром Юлианом Хаксли.

Юлиан Хаксли был внуком Томаса Хенри Хаксли, получив­шего прозвище «Дарвиновский бульдог», потому что был са­мым известным, ярым приверженцем теории Дарвина. Т.Х. Хак­сли первым использовал слово агностик для выражения своих религиозных взглядов. Зоолог Юлиан Хаксли был одним из научных основателей неодарвиновского синтеза, современной версии теории Дарвина. Он также пропагандировал натуралис­тическую религию, названную эволюционным гуманизмом, и стал первым генеральным секретарем ЮНЕСКО – Организа­ции Объединенных Наций по образованию, науке и культуре. Короче говоря, Юлиан Хаксли был одним из самых влиятель­ных интеллектуалов середины двадцатого столетия, и 1959 год был ярко отмечен его влиянием. Несколько выдержек из заме­чаний Хаксли на юбилее:

Историки в будущем возможно отметят юбилейную неделю как воплощающую важный период в истории на­шей земли – период, когда процесс эволюции в лице вопрошающего человека начал действительно осознавать самого себя... Это одно из первых событий в обществе, когда оно открыто столкнулось с тем, что все аспекты реальности являются объектами эволюции – от атомов и звезд до рыб и цветов, от рыб и цветов до человеческих обществ и ценностей – действительно вся, вся реальность есть единый процесс эволюции.

В 1859 году Дарвин приоткрыл дверь, ведущую на но­вый психологический уровень новой модели идеологи­ческой организации – организации мысли и веры вок­руг эволюции.

В эволюционной модели мысли нет больше ни необ­ходимости, ни места сверхъестественному. Земля не была сотворена, она эволюционировала. Также как и животные и растения, которые ее населяют, включая и человека, его разум и душу, и мозг, и тело. То же происходило и с рели­гией.

Эволюционирующий человек больше не может ис­кать защиты от своего одиночества в руках Божественно-Отцовского Существа, Которого он сам себе создал, нет бегства от ответственности принятия решений в укры­тии под защитой Высшей Власти, нет освобождения са­мого себя от тяжелого бремени стоящих перед ним про­блем и планирования своего будущего, полагаясь на волю Всемогущего, но, к сожалению, непостижимого Провиде­ния.

Наконец, эволюционный взгляд позволяет нам разли­чить, хотя и не полностью, контуры новой религии, которая, мы можем быть уверены, появится для того, чтобы служить нуждам грядущей эры.

Короче говоря, триумф дарвинизма подразумевал «смерть» Бога и освобождение места путем вытеснения Библейской ре­лигии новому верованию, основанному на эволюционном натурализме. Новая вера стала бы основой не только науки, но также и власти, закона и морали. Она стала бы признанной ре­лигией философии современности.

Некоторые из самых значительных ученых мира – от Ричарда Овена и Луиса Агассиза в 1860-ых годах до Ричарда Голдсмита и Отто Шиндевольфа в 1940-ых – показали научному обществу конфузящие трудности теории, которая была выгра­вирована на щите Дарвиновского юбилея, но эти ученые оказа­лись объектом насмешек, а их действенные возражения не были приняты во внимание. В дополнение к этим прозвучавшим голосам критики существовала и группа ученых, не поднимав­ших открыто свой голос, но не согласных с эволюционной те­орией, опасавшихся открытого столкновения с преобладающим мировым мнением.

Существование этой группы было признано на Дарвиновс­ком юбилее палеонтологом Еверет Клэр Олсон из Калифор­нийского университета, которая сказала:

«Трудно судить о количестве и составе этой молчаливой груп­пы, но, несомненно, их число не является незначительным».

Не дали ли им говорить, либо они сами решили молчать – так или иначе, мнения множества ученых, оспаривавших дарви­низм, не были услышаны народом. Поэтому, когда отец Сера­фим начал изучать науки в школе и колледже в начале 1950-ых, эволюция всей жизни из первичного бульона преподносилась как неоспоримый и неопровержимый факт, такой же очевид­ный (по выражению Юлиана Хаксли), как то, что земля враща­ется вокруг солнца.

2. От эволюционного мировоззрения к православному

Обладая блестящим умом, отец Серафим с юных лет прояв­лял горячее желание знать, понять реальность в самом высшем смысле этого слова. В школе он настойчиво искал знаний в науках: биологии, зоологии, алгебре. Окончил школу лучшим в классе, ему была присвоена стипендия в колледже в Помоне, в южной Калифорнии, благодаря деятельной поддержке его учи­теля математики.

В Помоне он продолжил изучение наук, теперь вместе с изу­чением философии. Под влиянием гуманистов своего времени он присоединился к великой миссии мыслителей, таких как Юлиан Хаксли: объяснить вселенную без Бога. В курсовой ра­боте по философии на первом курсе университета (1952) он утверждал:

«Все в науке указывает на существование вселенной как общности всего существующего. Ничто не указывает на Бога, существующего вне вселенной. В настоящее вре­мя, так как я не выработал еще собственную теорию по­знания, я для удобства предполагаю, что смогу получить знания (и очевидно то, что они могут быть получены) путем научного познания. Поэтому верю в открытия на­уки, указывающие на существование вселенной; я отвер­гаю концепцию независимого Бога за недостаточностью доказательств».

Это утверждение может показаться наивным сегодня, когда деспотизм научного натурализма все больше ослабевает, но нужно принять во внимание контекст 1950-ых, декаду восхож­дения гуманизма и триумфальные заявления Дарвиновского юбилея.

«В одно время я целиком верил в эволюцию, – вспоминал позднее отец Серафим. – Я верил не потому, что много раз­мышлял над этой проблемой, но просто потому, что «все верили в нее», потому, что это «факт», а как можно отвергать «факты»?.. Я все еще вспоминаю, как мой преподаватель зоологии на пер­вом курсе распространялся по поводу «великих идей человече­ства»: для него величайшей идеей, выдвинутой человеком, была идея эволюции; более великой, как верил он, чем «идея Бога».

В целом, отец Серафим, пытаясь постигнуть сущность реаль­ности, не мог быть удовлетворен современной наукой, посвя­тившей себя натурализму, ни западной философией, которая была основана на рационализме. «Студентом, – вспоминал он позднее, – я пребывал в поисках какой-либо истины в филосо­фии и не находил ее. Западная философия мне наскучила». На втором курсе колледжа он начал искать высшей мудрости в философии древнего Китая, ради которой предпринял изуче­ние китайского языка – и древнего, и современного.

Отец Серафим закончил колледж в Помоне в 1956 году и продолжал изучение древнекитайского языка и философии в академии Азии в Сан-Франциско и позднее в Калифорнийс­ком университете в Беркли. В академии он открыл для себя работы французского метафизика двадцатого столетия Рене Генона, традиционалиста, который находил в древних ортодок­сальных выражениях мировых религий ответы на всеобщие вопросы бытия. Генон и прояснил, и изменил интеллектуальное мировоззрение отца Серафима. Позднее он писал: «Это Генон научил меня искать и любить истину превыше всего, и не удов­летворяться ничем меньшим».

Образование отца Серафима научило его рассматривать все в ракурсе исторического прогресса, согласно эволюционному взгляду на мир нашего времени. После открытия для себя Генона он начал рассматривать все в ракурсе исторической дезин­теграции.

В своей книге «Власть количественного. Знамение времени» Генон объяснил, как устранение традиционных духовных прин­ципов привело к стремительной деградации человечества. Он показал, как наука двадцатого века, со своей тенденцией пони­зить все до исключительно количественного уровня, разрушила человеческую концепцию истинного знания и приковала его взгляд ко всему, что временно и материально.

В другой работе Генон пишет, что «в попытках понизить все до закона человека, имеющему цель в самом себе, современная цивилизация опускалась шаг за шагом до уровня своих нижай­ших элементов и целей чуть выше стоящих, чем удовлетворение нужд, присущих материальной стороне его естества». В попыт­ках заполнить пустоту, оставленную наукой и материализмом нашего времени, возникали псевдорелигии; но своим смеше­нием реальности физической и духовной, они еще больше зат­мевали истину.

Генон писал, что «современный мир, занимаясь рассматри­ванием себя самого, есть аномалия, и даже нечто вроде урод­ства»; и он рассматривал современную теорию эволюции, кото­рая была рождена в попытке объяснить вселенную исключительно натуралистически, как наследие этого уродства. В эволюционизме, писал он, «вся реальность находится исклю­чительно в «становлении»; подразумевает окончательное отри­цание всего принципа неизменности и, следовательно, всей ме­тафизики».

Похоже, что Генон явился причиной сомнений отца Сера­фима в эволюционизме еще до его начала обращения к Право­славному Христианству. «Я начал размышлять более глубоко над этим вопросом [эволюционизма], – вспоминал позднее отец Серафим. – Начал очень часто замечать, что то, что называется «наукой», вовсе не факт, но философия, и я начал очень тщатель­но разграничивать понятия научные факты и научная филосо­фия».

В Помоне на первом курсе отец Серафим доверял современ­ному научному мировоззрению. Изучая Генона, он все еще рас­сматривал современную науку как путь к знанию, но теперь смотрел на нее как на «знание низшее, самого общего порядка».

Генон показал отцу Серафиму, что оставить позади, и вывел его на дорогу к истине, но не показал ему конечного пункта этого пути. Тот открыл этот путь чудом, обнаружил, что Истина, Которую он искал, оказалась Личностью – Иисусом Христом, – Чей образ был сохранен нетронутым в Православии того самого Христианства, который он раннее отвергал.

В Православном Христианстве отец Серафим нашел истин­ное, древнее мировоззрение, взамен современного, эволюцион­ного; и ключ к этому мировоззрению он нашел в писаниях святых Отцов Православия. Богословие святых Отцов, как он понял, было основано на живом, личном отношении Бога к человеку, и поэтому это был порядок бесконечно выше не только порядка, существовавшего в науке, но и в тех метафизических откровениях, которые он получил благодаря Генону. Он никог­да не прекращал отдавать должное тому направлению, на кото­рое указал ему Генон по дороге к Истине, но теперь видел, что дорога метафизики, которая ставит интеллект человеческого ума над Высшим, открываемым в богословии, полна опасностей, и поэтому ведет к заблуждениям, хотя и перемешанным с момен­тами высшей истины. Когда-то он полагался на свой ум, чтобы открыть Истину, теперь он знал, что должен смирять свой ум перед Истиной в лице Личности: Иисуса Христа. Вскоре после своего обращения он писал: «Приобщившись Христианства, я добровольно распял свою мысль, но Крест, который я понес, – лишь в радость. Ничего не утеряв, я обрел все».

3. Корни эволюционизма

В первые годы, последовавшие за обращением к Правосла­вию, отец Серафим провел тщательный анализ истории фило­софии Западной цивилизации, чтобы полностью понять предшествующие причины, настоящее состояние и перспекти­вы развития отступничества Запада от исконного порядка тра­диционной христианской цивилизации. Результатом этого изу­чения должен был стать его философский magnum opus под названием «Царство человеческое и Царство Божие».

В главе четвертой предполагаемого труда отец Серафим дол­жен был рассмотреть вопросы новой физики, предложенной для обсуждения рационалистами Бэконом и Декартом в конце эпохи Возрождения, которые рассматривали вселенную как зам­кнутую систему и ставили своей целью определить первые и естественные (т.е. не Божественные) причины всех физичес­ких явлений.² В той же главе он должен был дать описание современной философии прогресса, появившейся в конце эпо­хи Просвещения, вытеснив установившееся мировоззрение, ко­торое во многом было присуще идее Просвещения. Эти два положения философии, принятых a priori – натурализма и про­гресса – сформировали основу, на которой позднее и выстро­илась теория эволюции, впервые предложенная дедом Чарльза Дарвина Эразмом в 1794 году. Как позднее заметил отец Сера­фим, «эта теория развивалась вместе с современной философией, начиная от Декарта, задолго до появления какого-либо «науч­ного доказательства» ее истинности».

Исследования отца Серафима для предполагаемой к изда­нию книги оказались огромными. Были написаны тысячи стра­ниц, но работа так и не была завершена, за исключением седь­мой главы о нигилизме.³

К 1963 году вместе со своим сподвижником, будущим отцом Германом (Глебом Подмошенским), он полностью ушел в ра­боту по открытию христианского православного Братства в Сан-Франциско и первого магазина в Америке, который продавал исключительно православные материалы.

4. Мышление святых Отцов

В то время духовный руководитель отца Серафима святи­тель и чудотворец архиепископ Иоанн (Максимович) начал читать богословские курсы, которые отец Серафим посещал не­сколько раз в неделю в течение трех лет. Хотя отец Серафим был американским обращенным, а все курсы проходили на рус­ском языке, он окончил их лучшим в классе. Среди многих пред­метов преподавалась патристика епископом Нектарием (уче­ником Оптиной Пустыни, который позднее и рукоположил его в священство) и Ветхий Завет архимандритом Спиридоном (старцем-прозорливцем, близким архиепископу Иоанну). Здесь, в отличие от рационалистических эволюционных идей, кото­рые ему преподавались в юношеские годы, отец Серафим изу­чал откровения Самого Бога о сотворении вселенной и приро­де первозданного мира, как о том сообщает Писание и Боговидцы святые Отцы на протяжении столетий. Преподаватели отца Се­рафима – архиепископ Иоанн, епископ Нектарий и архиман­дрит Спиридон – сами были святыми Отцами нашего времени, и поэтому отец Серафим имел возможность воспринимать уче­ние свв. Отцов не только из книг, но и от самих носителей его. Именно устами живых хранителей святости открылся ему смысл Бытия.

В 1969 году отцы Герман и Серафим перебрались в горы Северной Калифорнии, где они, став монахами, продолжили свою православную миссию написанием, переводами и изданием православных материалов. Там, в лесной пустыни, отец Серафим паки питал свою душу истиной Святого Писания и учения свв. Отцов. За годы учения он приобрел обширные знания в свято­отеческом учении, которые теперь были помещены в соответ­ствующий контекст благодаря курсам, которые он посещал в Сан-Франциско. Обращаясь к какой-либо проблеме в своих работах, он часто пользовался большим выбором источников патристики как древних, так и современных, Восточного и За­падного Православного Христианства, многие из которых были малопонятны и никогда не переводились на английский язык.

Однако стать ученым со специальностью святые Отцы не было целью отца Серафима. Подобные эксперты, он писал, часто «совершенно чужды традиции истинного святоотеческого пи­сания, но всего лишь живут за его счет». Как всегда, он должен был углубиться, чтобы увидеть полную картину. Он должен был постигнуть учение свв. Отцов не только силою интеллекта, но скорее перенять их мышление, научиться думать, чувствовать и смотреть на все так, как они. Он добивался того, чтобы их отно­шение стало бы его собственным. Слишком часто проявляется тенденция современного человека интерпретировать веру так, чтобы приспособить ее к собственному мышлению. Отец Сера­фим осознавал, что он должен двигаться в противоположную сторону: изменить свое сознание по мышлению Отцов, полно­стью проникнуться непрерывным двухтысячелетним опытом Христианства.

Он, конечно же, сильно ревновал, горячо обращаясь в мо­литве к Богу. Он молился и древним святым Отцам как братии Тела Христова и проводникам Божественной мудрости, чтобы ему открылось, как они воспринимали реальность. Он чувство­вал особую близость к святому четвертого века Василию Вели­кому, который среди других своих основных творений соста­вил ясные святоотеческие комментарии на Шесть Дней Творения мира.

Знакомя читателей наших дней с жизнеописаниями и тво­рениями свв. Отцов, отец Серафим писал о их неоценимости: «Не существует такой проблемы нашего запутанного времени, из которой нельзя найти выход, внимательно и смиренно читая святых Отцов: будь это сложные фило­софские вопросы, такие как «эволюция», будь это прямые нравственные вопросы об абортах, эвтаназии или «конт­ролем над рождаемостью...» По всем этим вопросам свя­тые Отцы или живущие ныне Отцы, которые следуют им, – наши несомненные руководители».

5. Эволюция и хилиазм

Работая над книгой «Царство человеческое и Царство Божие», отец Серафим определил веру современного человека как секулярную форму хилиазма: веру в неизбежность прогресса и совершенствование этого падшего мира. Эволюционизм, со своей верой в постепенное развитие от низшего к высшему, был тесно связан с хилиазмом. По словам отца Серафима, «почти неиз­бежное его следствие».

Вместе с хилиазмом эволюция была тем, что отец Серафим назвал «глубокосидящей первичной силой, которая, казалось, захватила человека в плен, независимо от его сознания и спо­собности здраво рассуждать. (Существует причина этому: с са­мой колыбели о ней настойчиво твердят, и поэтому ее очень трудно выделить и взглянуть на нее рационально.)» Перефра­зируя выражение Юлиана Хаксли, который на Дарвиновском юбилее отозвался об эволюции как о «модели мысли», отец Серафим назвал ее «соперничающей моделью мысли» для Пра­вославия, а не просто новой идеей. И эта модель мысли, по его наблюдению, последовала курсу «совсем противоположному тому, чему учит Христианство»:

«Эволюционная философия с ее направлением «вверх от животного», конечно, выглядит несовместимой с хри­стианским учением о «падении и изгнания из рая», а весь наш взгляд на историю будет, конечно же, зависеть от того, во что и как мы верим!»

Именно хилиастическая эволюционная модель мышления породила такие политико-религиозные движения, как между­народный социализм, глобализм и экуменизм. Все подобные движения разделяют одну и ту же цель хилиазма: грядущий «новый порядок», в котором все предшествующие постулаты, рассматриваемые как относящиеся к определенной стадии про­гресса, должны быть совершенно изменены на ее следующей стадии. Так же как различия между организмами размыты в идее биологической эволюции – так как организмы переходят один в другой за период времени в миллионы лет – таким же образом все различия между нациями и религиями размыты в хилиастическом «новом мировом порядке».

6. «Традиционалисты» поддерживают эволюцию

Таким образом, для отца Серафима стало очевидно, что эво­люционизм, со всеми его многочисленными следствиями в

современной мысли и жизни, был прямо противоположен православному мироощущению, ставшему ему лично близким. Он писал:

«Я всегда рассматривал эволюцию со всеми ее ответв­лениями как важную составляющую часть современного интеллектуального багажа, который я оставил, когда стал православным, и мне никогда не виделось, что вопрос об эволюции можно считать неважным для любого созна­тельного православного христианина, особенно сейчас, когда многие ученые отказались от нее (исключительно по научным соображениям), так как псевдорелигиозные посылки ее последователей слишком очевидны и так как она связана с масонским экуменизмом и псевдорелиги­озным взглядом на мир».

Насколько православные христиане с готовностью прини­мали эволюционизм, стало понятно отцу Серафиму в 1973 году. В феврале того же года он помог и воодушевил школьного учителя А.Е. написать и опубликовать православную статью против эволюционизма. Эта статья, отец Серафим писал по­зднее, «затронула что-то очень глубокое». Она говорила о той неуловимой теме, которую ранее большинство православных христиан на Западе предпочитали не обсуждать. Вскоре после появления статьи стали появляться публикации в поддержку эволюционизма в основных известных православных журна­лах (особенно в издаваемых Американской Православной Цер­ковью и Архиепископией Греческой Церкви). Это не удивило отца Серафима, который после своего обращения понял, что большинство православных в Америке капитулировало перед духом мира сего и его интеллектуальной модой. Однако ис­кренне удивляло, что братское «традиционное» Православие, которое, как и он, отвергало экуменизм, оказалось на стороне эволюционизма и выступило со строгой официальной крити­кой против А.Е. за его статью! «Откровенно говоря, – писал отец Серафим, – нас очень удивляет, что люди так хорошо ос­ведомленные в церковных вопросах, экуменизме и т.д., каза­лось, совершенно не задумываются о такой важной проблеме, как эволюция; очевидно это потому, что она, видимо, выходит за пределы церковных проблем». Одному из таких «традиционалистов» Православия отец Серафим писал:

«Мы полностью согласны с А.Е., что «эволюция – одна из самых опасных концепций, стоящей перед православ­ными христианами сегодня» – это ключевое (интеллек­туальное) направление нападок на Церковь, сама фило­софия (и это реальное явление!) грядущего антихриста».

Принимая все это во внимание, он призывал А.Е. написать брошюру о эволюционизме. В то же время он занялся глубоким исследованием как научной теорией эволюции, так и учением свв. Отцов о творении, первозданном мире и первом человеке. Он обнаружил, что древние Отцы, которые хотя и не опровер­гали эволюцию per se (так как до недавнего времени о ней еще ничего не было известно), но зато предоставили ясное опровер­жение ее основных положений. Они подробно писали о разли­чии между «свойствами» организмов во время их сотворения и их состоянии впоследствии и ясно выступали против любой философии, которая игнорировала бы это различие. Их учение допускало изменения внутри отдельного вида, что наблюдаемо и может быть научно продемонстрировано, но резко отвергали мысль о том, что один вид может трансформироваться в другой (что и на сегодняшний день не имеет научных подтверждений).

Изучив догмат свв. Отцов о сотворении человека и мира, отец Серафим нашел его положения такими ясными, что был «просто поражен тем фактом, какую власть имеет «эволюция» над образованными умами Православия. Такова власть мира сего и его модных идей».

Все живые представители святоотеческой традиции, с кото­рыми был знаком отец Серафим, осознавали, что эволюцион­ная теория была скорее верой, чем научным знанием. Критики статьи А.Е. настойчиво причисляли имя традиционного право­славного писателя доктора Александра Каломироса к предста­вителям проэволюционизма. Не будучи в состоянии прочитать статью Каломироса по-гречески, отец Серафим был разочарован, что имя ученого противопоставляют его собственному таким образом.

Он относился с уважением к сильной критике Каломиросом экуменизма, вышедшей в английском переводе под назва­нием «Against False Union» – «Против ложного единения», и не мог себе представить, как тот же автор мог поддерживать эво­люцию. Он написал Каломиросу письмо с просьбой прояснить свои взгляды, и последний обещал выслать подробный ответ на английском языке с цитатами из свв. Отцов. «Мы ждем с боль­шим нетерпением и интересом! – писал отец Серафим. – Мы надеемся получить подтверждение нашим подозрениям, что его совсем неправильно характеризовали и использовали как при­верженца эволюции». Несколько месяцев спустя отцы Герман и Серафим получили послание от Каломироса на сорока страни­цах. «Должен признаться, – писал отец Серафим, – что это шокирует выше всех ожиданий – так бесхитростно и неквали­фицированно подтверждать «эволюционное» учение такими выражениями как «эволюционировавший зверь Адам» и «тот, кто отрицает эволюцию, отрицает и Священное Писание». С другой стороны, мы вполне удовлетворены, потому как только теперь впервые столкнулись с уважаемым православным «эво­люционистом», который оказался совершенно откровенен в вопросах, которые другие, я думаю, боязливо обходят сторо­ной».

Отец Серафим приложил всю свою энергию в составление ответа, который оказался таким же длинным, как и письмо док­тора Каломироса. Письмо отца Серафима – на самом деле, трак­тат – шедевр мысли патристики, и сегодня мы можем быть благодарны, что переписка с Каломиросом вдохновила его это написать. До сегодняшнего дня это самое ясное и полное опро­вержение эволюции в патристике, когда-либо известное.

7. Научная сторона вопроса

К тому времени первоначальный замысел выпустить бро­шюру об эволюционизме уже не казался отцу Серафиму доста­точным. Теперь он и А.Е. планировали написать целую книгу. Отец Серафим должен был писать о святоотеческом учении, о сотворении мира и ветхозаветном человеке, а также о философ­ских корнях эволюции, в то же время А.Е. должен был писать о эволюции как научной теории и о «христианской эволюции». «Наше исследование, – писал отец Серафим, – должно дать «полную» картину, которая, мы надеемся, прояснит многие умы. Мой собственный ум, прежде всего, во многом прояснился, так как ранее я не задумывался в таких подробностях о многих аспектах этого вопроса».

Переписка отца Серафима с доктором Каломиросом пока­зала ему необходимость быть в курсе всех научных дискуссий на предмет эволюции. Доктор Каломирос гордился тем, что счи­тал себя выше этих дискуссий, так как они являлись «западны­ми» и поэтому «не православными». Но как отец Серафим от­метил,

«Вопрос эволюции не может быть обсуждаем вообще, если нет основного понимания научной стороны его («на­учных доказательств»), так же как и обоснованной ими обширной философии эволюции (Тейяр да Шарден и др.)... Тем самым я не имею в виду, что нужно быть уче­ным для того, чтобы обсуждать научную сторону вопроса – научная сторона не является самой важной и ученые слишком много теряют времени, концентрируя свое вни­мание на них; но если недостаточно быть информиро­ванным с научной стороны, невозможно будет охватить вопрос в полном его объеме. Невозможно будет опреде­лить с уверенностью, например, возраст человека на земле как семь или восемь тысяч лет («или около того», как говорят часто Отцы), если совершенно игнорировать воп­росы радиометрического датирования, геологических пла­стов и т.д., которые «доказывают», что возраст человека насчитывает «миллионы лет». И такие знания вовсе не эзотеричны – основные принципы радиометрического датирования могут быть изложены в довольно короткой статье⁴... (этого будет достаточно для ознакомления с силь­ной и слабой стороной метода). Это всего лишь пример тому, что для того, чтобы разобраться в этом вопросе, не­обходимо иметь общие представления о научных свидетельствах за и против эволюции. Если быть доста­точно объективным и не преследовать цель «доказать свою точку зрения» любыми средствами, обсуждение подоб­ных вопросов не будут вызывать страстных споров. Ос­новным принципом, конечно, мы должны принять поло­жение, что научная истина (в отличии от различных мнений и предрассудков) не может противоречить ис­тине, полученной в откровении, если мы понимаем оба выражения правильно».

В первой половине двадцатого столетия, как мы убедились, ученые наотрез отказывались ставить под сомнение эволюци­онную модель. Они проверяли каждую гипотезу, за исключени­ем этой – на ней покоилось все, вся классификация научных данных. Те немногие из них, включая нескольких самых извес­тных, которые осмеливались сомневаться в этой догме, причис­лялись к «еретикам» и заносились в черный список. Когда док­тор Каломирос посещал школу в 1950-ых годах, было не только не популярно, но и определенно считалось анафемой не верить в эволюцию; отсюда и его попытки как исследователя патрис­тики представить учение древних Отцов не противоречащим ей.

После 1950-ых ситуация начала меняться. «Молчащие несог­ласные», упомянутые на Дарвиновском юбилее, один за другим стали подавать голоса. Авторитетные ученые высказывали серь­езные сомнения по поводу эволюции, и невозможно было уже игнорировать такое большое количество высказанных мнений. Открытия в «точных науках», молекулярной генетики, эмбрио­логии и др. и полученные новые научные данные очень трудно вмещались в рамки неодарвиновской модели. Выходили в свет научные труды, критически рассматривающие дарвиновскую теорию, такие как Значения эволюции (1961) Г.А. Керкута, про­фессора физиологии и биохимии университета Саусхэмптон, Англия, и Эволюция всего живущего (1973) Пьера П. Грассе, од­ного из величайших в мире ныне живущих биологов и экс-президента французской академии наук. П. Грассе закончил свою книгу уничтожающим обвинительным приговором дар­виновской эволюции:

«Псевдонаука была создана, опираясь на использова­ние и злоупотребление скрытых постулатов, методом дер­зких, необоснованных экстраполяций. Она пускает свои корни в самое сердце биологии и ведет по пути заблуж­дения многих биохимиков и биологов, которые искренне верят в достоверность ее фундаментальных концепций, что совсем не так».

Несмотря на такие заявления фундаментальных ученых, спо­ры об эволюции, является ли она псевдонаукой или нет, в ос­новном велись в стенах научных учреждений и не были извес­тны широкой публике. Что касается американской общественности, то эволюция все еще оставалась таким же «нео­провержимым фактом» в 1970-ые годы, какой она была и в 1950-ые, когда и отец Серафим, и доктор Каломирос учились в колледже. Люди, имеющие желание знать, что в действительно­сти происходило в научных сообществах, должны были знако­миться со специальными книгами и научными журналами.

Испытывавший искреннее желание знать, что современная наука могла сказать о эволюции – что было действительно доказано, а что являлось предположением – отец Серафим за­нимался изучением как основной научной литературы, так и популярными толкованиями «доказательств» эволюции и про­исхождения человека. Он также беседовал с учеными, работав­шими в ведущих научных учреждениях, которые рассказывали, как сами эволюционисты признавали, что не существовало до­казательств как таковых, но были распространены такие дово­ды, как «это более разумно» или «альтернатива не посягаема разумом» – то есть наводила на мысль о Божием творении. Для правдивого ученого они означали, что истинная теория эволю­ции – это удобный способ классифицирования, и любая дру­гая равнозначная научная модель могла бы быть смело принята.

Благодаря своим исследованиям и знакомству с научными кругами отец Серафим, хотя и не обладающий научными степенями, стал разбираться лучше в текущем положении эво­люционной теории, чем доктор Каломирос. Уверяя Каломироса, что он вовсе не «против науки», он писал ему:

«Вы, кажется, не знакомы с тем великим множеством научной литературы последних лет, которая очень крити­чески относится к эволюционной теории, и которая от­носит ее скорее к области поэзии и метафорам, чем к научной теории (проф. Констанц, преподаватель ботани­ки в Калифорнийском университете в Бэркли), или во­обще отвергает ее обоснованность. Если желаете (но это было бы совсем излишне!), я мог бы составить список сотен (если не тысяч) авторитетных ученых, которые либо вообще отвергают эволюцию, либо утверждают, что это весьма сомнительная научная теория».

В своих исследованиях отец Серафим отдавал должное тру­дам научной группы приверженцев теории сотворения мира, христиан-протестантов – профессиональных ученых. Это дви­жение возросло и катализировалось в Америке с публикацией учебного тома Потоп книги Бытия докторов Генри Морриса и Джона Виткома в 1960 году (всего лишь год спустя после Дар­виновского юбилея),⁵ и его популярность возрастала одновре­менно с растущими сомнениями в истинность эволюционной теории среди научного истэблишмента. Стратегией движения с самого своего зарождения не было показать, насколько эволю­ция противоречит Библии, но насколько она противоречит научным фактам. Его ранний успех и влияние заставили эволю­ционистов перейти в наступление, изображая сторонников со­творения мира в карикатурах и обвиняя их в религиозных пред­рассудках, в то же время не признавая своих ошибок. Доктор Генри Моррис писал:

«Ответ эволюционного истэблишмента на аргументы сторонников сотворения мира не был научным ответом, но эмоциональной реакцией. Ставка делается на запуги­вание. Американский союз борьбы за гражданские свобо­ды либо подает, либо угрожает подать в суд, когда в школь­ном округе практикуется двухмодельный подход [сотворение мира или эволюция] преподавания. Настоящий поток тирад против сторонников сотворения мира хлы­нул из либеральных источников средств массовой ин­формации, также как и со страниц научных журналов и книг образовательного научного истэблишмента. Эволю­ционисты публично злорадствуют по поводу малейшего намека на неверную цитату или искажение, которые им удалось отыскать в изобилующих документами литерату­ре сторонников сотворения мира, в то время как их соб­ственные работы полны цитат, оторванных от контекста, и скандальных искажений, приведенными из аргументов своих оппонентов».

Так, к тому времени, когда отец Серафим проводил всесто­роннее изучение этого предмета в начале 1970-ых, движение сторонников сотворения мира было сделано предметом насме­шек в умах широкой публики. Сначала отец Серафим сам отно­сился скептически к этому движению, не потому, что его взгля­ды были поколеблены общественным мнением (которому он абсолютно не доверял), но потому, что он видел, что движение скорее было основано на рационалистической интерпретации протестантизмом Писания «с точки зрения здравого смысла», чем на толковании Божественных откровений святыми Отца­ми Православия. Однако, когда он приступил к изучению книг ведущих ученых движения – в особенности Потоп книги Бы­тия и Научный креационизм, обе написаны доктором Генри Мор­рисом, – на него произвела впечатление тщательная исследова­тельская работа и трезвое, вдумчивое преподнесение материала. «Их изложение «Модели Творения», – писал он, – можно рас­сматривать как обещающий переход к более объективному взгляду на весь вопрос».

Отец Серафим не ждал от научных работ сторонников со­творения мира разрешения вопросов богословия и философии.

(В этих вопросах, конечно, он обращался к святым Отцам, также как к традиционным православным философам, таким как Иван Киреевский, епископ Игнатий (Брянчанинов) и Константин Леонтьев.) Скорее он использовал работы этого научного дви­жения исключительно для рассмотрения вопросов, поднятых современной наукой, чтобы поддержать учение, которое он уже нашел в богословии святоотеческого учения. Хотя и этим уче­ным действительно не хватало понимания святых Отцов при­роды человека и первозданного мира (и в целом всего собрания толкований святых Отцов на Бытие), их книги изобилуют фак­тами, указывающими на неподвижность «видов» животных, все­мирный потоп и (сравнительно) недолгую историю существо­вания мира – все это отец Серафим нашел недвусмысленно изложенным в учении святых Отцов. Таким образом, не подо­зревая того, эти протестантские ученые во многом служили ак­тивными защитниками православия святых Отцов.

Уважение к смелой группе ученых только возросло после того, как он установил контакты с Институтом Исследований Сотворения Мира в своем родном городе в Сан-Диего. Он под­писался на выпускаемый институтом бюллетень Действия и фак­ты, часто обсуждал новые интересные статьи с братией в мона­стыре. Нередко рекомендовал православным христианам познакомиться с теми многими книгами, которые выпускались институтом, начиная с их первого труда Научный креационизм.⁶

8. «Курс выживания» и курс лекций по Бытию

Книга, планируемая отцом Серафимом, так никогда и не была закончена. А.Е. прислал черновики своей части работы отцу Серафиму, которые тот просмотрел, внес свои изменения и даже отослал их профессору естественных наук для просмотра; но книга все еще состояла из черновиков и отрывков.

В то же время отец Серафим продолжал исследования, писал и читал лекции об эволюции и сотворении мира в понимании святых Отцов.

Летом 1975 года с целью дать паломникам монастыря основ­ные знания о Православии отцы Герман и Серафим устроили трехнедельные курсы лекций, назвав их «Ново-Валаамская Бо­гословская Академия». Отец Серафим читал лекции о развитии Западной мысли, начиная от отделения Западной церкви от Церкви Восточной, до сегодняшнего дня. Он написал подроб­ный план всех лекций, приведя в порядок свои объемные исто­рические и философские исследования, которые были проведе­ны для написания книги «Царство человеческое и Царство Божие». Плод уже созрел, не только его раннего исследования, но и бо­гатого опыта православного христианина. Теперь он намного лучше чем ранее был готов к тому, чтобы преподнести свои знания так, чтобы они получили практическое применение в жизни современных людей. Он назвал свою серию лекций «Курс выживания», потому что был убежден, что для того, чтобы людям выжить как православным христианам, сегодня необходимо осознать отступничество от Христианской веры, понять почему современный мир такой, каким он предстает перед нами. Чтобы защитить себя, нужно иметь представление о стратегии врага. Отец Серафим также называл свои лекции «Православным кур­сом по самозащите».

Двенадцать лекций было прочитано отцом Серафимом, каж­дая длилась по несколько часов. Одиннадцатая лекция была по­священа эволюции. Отец Серафим использовал здесь не только свои ранние исследования, но также и более поздние, предпри­нятые для предполагаемой книги о понимании святыми Отца­ми сотворения мира. В этой лекции он рассмотрел эволюцию с различных точек зрения – исторической, научной, философс­кой и богословской – и закончил ее примерами из различных выражений последователей «христианского эволюционизма», особенно Тейяра де Шардена. Лекция была богатым собранием всех его мыслей по этому предмету за период времени до 1975 года.

В последующие годы отец Серафим продолжал писать за­метки и составлять контуры своей работы о сотворении мира и эволюции. Затем, в 1981 году, только за год до своей смерти, он опять серьезно взялся за эту тему. Летом этого года во время курса лекций в «Ново-Валаамской Богословской Академии» он прочитал серию лекций о толковании святыми Отцами пер­вых трех глав книги Бытия. Ранее приложил много усилий для проведения этих лекций, написав расширенные построчные комментарии, включающие цитаты из святых Отцов, многие из которых сам и перевел. Его восьмилетний опыт размышления над этим вопросом, чтения и молитвы не пропал даром. Серия его лекций была результатом зрелого святоотеческого мышле­ния; он, вероятно, как никто другой в наше время направлял свои поиски через все собрание учения святых Отцов для того, чтобы найти и пролить свет на единый догмат святоотеческого учения о Сотворении Мира. И как возвышено было учение От­цов, которое он представил слушателям, насколько вдохновен­нее оно было попыток других приспособить учение святых Отцов к современной интеллектуальной моде!

На последующих курсах академии летом 1982 года отец Се­рафим продолжил свои комментарии Бытия, на этот раз с чет­вертой до одиннадцатой главы. Спустя две недели по оконча­нии курсов он неожиданно заболел и через неделю упокоился о Господе. Его святоотеческие комментарии на книгу Бытия стали, таким образом, его последним достижением в жизни.

9. План книги

В молодые свои годы, замышляя книгу, отец Серафим думал оспорить теорию эволюции; он хотел показать, что теория эта не имеет убедительных научных доказательств своей истинно­сти, а затем предполагал перейти к ознакомлению с понимани­ем сотворения мира святыми Отцами. Тогда он полагал, что было необходимо до того, как люди смогут отнестись к святоотечес­кому учению серьезно, сначала понять, что все, что они узнали в своей жизни о «неоспоримости» факта эволюции, было факти­чески под сомнением.

К концу своей жизни отец Серафим планировал иначе. В своем последнем плане на предполагаемую книгу он утверждал, что следует начать с толкований святых Отцов на книгу Бытия (т.е. его лекции в 1981 и 1982 году), за которыми последует об­суждение эволюции. «Весь план теперь становится ясным, – писал он. – Книга должна быть названа как-то положительно (эволюция не должна быть в названии), например так, Бытие: сотворение мира и первые ветхозаветные люди; православное ве­дение; первая и главная часть книги должна быть православным толкованием (по учению свт. Иоанна Златоуста, преп. Ефрема и т.д.) первых глав Бытия, останавливающимся на «проблемах», поднятых в наши дни в ходе дискуссии. Затем, как второстепен­ная идея (менее половины книги), последует обсуждение всего вопроса эволюции». В настоящем, посмертном собрании, мы следовали именно этому плану.

Почему же отец Серафим изменил план своей книги? Ответ может быть найден в следующих строках, которые отец Сера­фим написал весной 1981 года:

«Думая о своих курсах по Бытию этим летом, я пере­читывал некоторые из писем доктора Каломироса. Как удручающе! Достаточно только взглянуть, как он излага­ет... и уходит все вдохновение, весь интерес к предмету. Любому человеку, серьезно обратившемуся к Христиан­ству, придется обязательно пересматривать все свое ин­теллектуальное мировоззрение, не правда ли? Не в этом ли состоит вся проблема, что доктор Каломирос... и дру­гие подобные интеллектуалы не до конца обратились или не пожелали расстаться со своим интеллектуальным бага­жом, обратившись к Православию?»

Идея представить учение святых Отцов о сотворении мира исключительно по отношению к современному интеллектуаль­ному багажу эволюционизма была откровенно неинтересна отцу Серафиму. Он это уже сделал в письме к доктору Каломиросу еще в 1974 году, и теперь, восемь лет спустя, когда сам готовил святоотеческие толкования, отдалился от этого противопостав­ления. Он видел, что сила святоотеческого учения о сотворении мира столь велика и убедительна, что недоказуемые предполо­жения и путанное мышление современных эволюционистов не выдерживают никакого сравнения. Святоотеческое учение, как было ясно отцу Серафиму, покоилось на собственном Боже­ственном ведении, еще до того как современные умы придумали эволюционное учение; и обсуждение вопроса эволюции сто­яло теперь только на втором плане.

10. Развитие событий в 1980-ые годы

Это, пожалуй, было главной причиной, почему отец Сера­фим захотел изменить первоначальный порядок книги. Но была, вероятно, и другая причина: в последние два года жизни отца Серафима стала происходить перемена в общественных взгля­дах на эволюцию и ее популярность. Мы уже отмечали ранее, как в 1960-ых и 1970-ых годах возрастающие сомнения среди ученых по поводу неодарвинизма в основном оставались в тени кабинетов в стенах научных сообществ. К концу семидесятых эти стены начали терять свою непроницаемость. Первая трещи­на возникла, когда известные палеонтологи Найлс Элдредж и Стивен Джей Гульд опубликовали свою новую эволюционную теорию «прерванного равновесия», чтобы объяснить отсутствие переходных, эволюционных форм среди окаменелостей (такие формы должны были быть найдены согласно неодарвинизму). Новая теория не представляла большого интереса для широкой публики, но, что действительно было достойно внимания, так это то, что, вопреки распространенному верованию, факты о находках окаменелостей совсем не соответствовали дарвиновс­ким ожиданиям. Гульд так далеко зашел, что даже назвал от­сутствие переходных форм «профессиональным секретом па­леонтологии». Это стало достоянием мировой общественности и привело к новой ступени крушения дарвиновского мону­мента.

Другим чрезвычайно важным событием, которое началось в 1980 году, было возрождение катастрофичности в геологии. Гео­логи начали подвергать сомнению главенствующую единую модель, которая вдохновила Дарвина (идеей которой было то, что осадочные породы формировались постепенно с постоян­ной скоростью), демонстрируя невозможность объяснить об­разование подстилающих слоев земной коры, особенно скоп­ления окаменелостей. Некоторая часть геологов, называя себя «неокатастрофистами», вернулись таким образом к идее, что практически все пласты осадочных пород были сформированы в результате наводнений и других подобных катастроф. Хотя они и отвергали Библейскую катастрофичность и сохраняли стандартную эволюционную единую основу происхождения земли за миллиарды лет, эти геологи, не разделяющие идеи со­творения мира, предложили научное объяснение тому, о чем геологи потопа, такие как Генри Моррис твердили уже на про­тяжении многих лет.

В годы, последовавшие за смертью отца Серафима в 1982 году, развитие событий продолжалось. Все больше ученых, кото­рые не являлись ни христианами, ни последователями учения о сотворении мира, открыто признавали тот факт, что неодарви­новская теория не согласуется с новыми данными геологии, па­леонтологии, астрономии, генетики, физики, биохимии и дру­гих наук. Некоторые из них пытались найти новую модель, хотя едва ли знали, где она может быть найдена. Нельзя было, конеч­но, и предположить, что они обратятся к «модели сотворения мира», потому, как указывал отец Серафим, эволюция не может быть в конечном счете доказана: это вопрос веры и философии и выбора исходных предпосылок.

Несколько хороших книг вышли в свет после смерти отца Серафима, которые помогли обнажить заблуждения неодарви­низма в глазах общественности. В 1985 году вышла книга авст­ралийца, специалиста по молекулярной биологии, Майкла Ден-тона Эволюция: теория в кризисе, предлагавшая систематическую критику современной эволюционной модели с точки зрения различных научных дисциплин. С точки зрения своей специ­альности Дентон показал, как открытия молекулярных биоло­гов вызывают все больше и больше сомнений в претензиях Дарвина.

11. События 1990-ых годов: Филипп Джонсон

Одно из интереснейших и самых неожиданных событий в спорах об эволюции в последние годы стало появление на пе­реднем плане профессора юриспруденции, одного из ведущих мировых критиков дарвинизма Филиппа Джонсона. Джонсон, преподаватель юридических наук в Калифорнийском универ­ситете в Беркли в течение около тридцати лет, определяет свою специальность как «анализ логики аргументов и установление характера исходных посылок, лежащих в основе этих аргумен­тов». В 1987 году знакомясь с аргументами в защиту теории эволюции в книге Ричарда Даукинса Слепой часовщик, он заме­тил, что аргументы основаны скорее на риторике, чем на точной науке. «Я убедился, – говорит он, что Даукинсу удалось добить­ся волшебства слова теми же приемами, которые так знакомы нам, юристам... Я открывал книгу за книгой и все больше и больше поражался очевидными трудностями в деле дарвинис­тов – трудностям, которых избегали с помощью замысловатой риторики и выразительных повторов».

Джонсон также отмечал, как его ученые коллеги реагировали, когда он задавал трудные вопросы о дарвинизме:

«Вместо серьезного восприятия и ответа на интеллек­туальные вопросы, их ответы изобилуют всякого рода ук­лонениями и туманными выражениями, в результате чего невозможно обсуждать реальные возражения на теорию Дарвина. Таким образом отвечают люди, когда они упор­но отказываются что-либо понимать.

Еще одной подсказкой послужил мне тот резкий кон­траст, который я заметил между догматическим тоном, используемым дарвинистами при обращении к широкой публике и откровенностью признаний, время от времени, в научных кругах в серьезности проблем, стоящих перед теорией...

Большим шоком было для меня увидеть, насколько неубедительна и насколько нелогична вся научная об­ласть эволюции, и как противятся ученые внесению ка­кой-либо логики в эту проблему. Так что, я почувствовал серьезную возможность для тех, кто, находясь вне науки, заинтересован был бы скорее в придании этой проблеме здравого логического мышления, чем в продвижении ка­кого-либо набора готовых решений, это и стало с тех пор моей задачей...

Биологи, проводившие всю свою жизнь в изучении биологии, несомненно считаются законными авторитета­ми по всем вопросам, над которыми они работают в своем исследовании, и аутсайдер не может оспорить этот факт, но аутсайдер определенно может поставить под сомне­ние логику их мышления, особенно когда биологи верят в то, во что верят, не потому, что они убеждены в этом как биологи, но несмотря на свои знания в биологии. Это философское движение, основанное на материализме... Так что здесь вопрос в мышлении, и это скорее моя дисцип­лина, чем их».

В 1991 году профессор Джонсон выпустил книгу Дарвин под судом. Он, с ясной головой пробираясь сквозь риторику дарви­низма и обнажая логические основания противоречия, одина­ково быстро заслужил себе репутацию среди сторонников со­творения мира и их противников, а также гнев упорствующих эволюционистов, которым и по сей день не удалось оспорить ни один из его аргументов.

Его работа вдохновила многих ученых открыто выступить с обсуждением их собственных трудных вопросов эволюцион­ной теории. Самый широкоизвестный среди них – это про­фессор биохимии Майкл Бехе, который в 1996 году в своей книге Черная коробка Дарвина показывает, как новые порази­тельные открытия в биохимии никак не могут быть размещены ни в одной из ниш дарвинизма. Он приводит доказательства из своей области знаний, что взаимосвязанные биохимические механизмы должны были быть сконструированы, однако, не являясь последователем учения о сотворении мира, не называет имя Самого Конструктора:

В 1997 году еще одна книга, заставляющая читателя задумать­ся, наносит смелый удар по дарвинизму: Не случайно! доктора Ли Спетнера. Израильский биофизик и специалист по генети­ческому коду, Спетнер тридцать лет исследовал возможности эволюции на генетическом уровне. Он не только показывает, почему случайные мутации никогда не произведут тех измене­ний, на которые претендует эволюция, но также предлагает но­вые научные проспекты для исследования процессов механиз­ма, каким образом у каждого отдельного организма возникают вариации внутри строгих генетических ограничений. Последующий год принес еще один значительный вклад: Вывод проекта Вильяма А. Дембского, профессора математики и философии, недавно обратившегося к Православному Хрис­тианству.⁷ Исходя из законов математической вероятности, Дембский решительным образом демонстрирует, что случайные естественные причины не могут привести к сложным биологи­ческим комплексам.

По мере того как подобные вклады продолжают вноситься, профессор Джонсон использует их для выдвижения вопроса о Создателе. Обладая опытом в политической теории, он показы­вает себя осторожным стратегом. Он рассматривает свою работу и работу других с точки зрения стратегии «вбития клина». «Идея состоит в том, – говорит он, что надо добиться того, чтобы определенное количе­ство людей выдвигало новый подход в мышлении и но­вые идеи. Это очень шокирует и чревато последствиями. По мере того, как люди все больше говорят об этой про­блеме, открыто встают на ее защиту и получают упреки и унижения, все больше и больше людей привыкают гово­рить об этом. Это становится проблемой, о которой люди привыкают слышать, все больше и больше людей оказы­ваются активными участниками, и в конце концов этот вопрос становится частью научной дискуссии на закон­ных уже основаниях. И это и является моей целью: лега­лизовать споры об эволюции и в особенности о меха­низме дарвиновской теории и предполагаемой ею движущей силе, и сделать это, в рамках общепризнанной науки, типичной академической проблемой. Насколько мы сможем этого добиться и вывести этот вопрос на авансцену, настолько все смогут убедиться, что нет дока­зательств. Так что мы не можем проиграть спор. Мы не­минуемо победим. Нам просто требуется нормализовать процесс, а для этого нужно терпение и упорство, что мы и прилагаем».

Профессор Джонсон также является почитателем отца Сера­фима и приложил усилия, чтобы жизнь и труды отца Серафима стали более известными.⁸ Мы благодарны ему за вступительное слово к настоящему изданию.

12. Перемены в православном мире

«Вбитие клина», о котором говорит профессор Джонсон, про­исходило не без определенной реакции в православном мире. В 1998 году Деятельный христианин – популярный православный журнал, имеющий аудиторию в 75000 православных христиан самых разных слоев общества – опубликовал статью доктора Каломироса, где было объявлено, что современная эволюцион­ная теория согласуется с православным христианским взглядом. В этом, конечно, не было ничего удивительного. Как мы уже убеждались, православные журналы в Америке неоднократно в прошлом поддерживали эволюционизм. Что оказалось действи­тельно необычным и удивительным – так это реакция читате­лей на статью доктора Каломироса. Деятельный христианин все­гда получал большое количество читательских отзывов, но на этот раз они буквально захлестнули редакцию. Издатель писал в следующем номере:

«Мы получили большее количество читательских отзывов на наш 11-ый номер, чем на любой предыдущий. А также большее их количество на статью доктора Каломироса «Вечная воля» о сотворении мира, чем на любую статью, которую мы когда-либо печатали; все письма выражали несогласие со взглядами автора».

Редактор принял мудрое решение опубликовать обширные выдержки из письма отца Серафима доктору Каломиросу, ут­верждая, что взгляды Отцов Церкви, которые были представле­ны отцом Серафимом о предмете эволюции, были в самом деле традиционными и православными.⁹

Отзывы на статью в Деятельном христианине в 1998 году ста­ли главным поворотным пунктом со времен 1970-ых, когда ста­тьи в защиту эволюции не вызывали ничего более, чем осто­рожного молчания или открытого одобрения в кругах православного большинства. В то время отец Серафим высту­пил против общественного мнения современного американс­кого православия и поэтому стал объектом критики со сторо­ны своих единоверцев – православных. Теперь общественное мнение стало ближе к его взглядам.

13. Вслед за эрой Дарвинизма

Интересно то, что отец Серафим предсказывал такое направ­ление событий. В своих работах и лекциях он говорил, что ате­изм-агностицизм в современной науке и философии, который основательно полагался на теорию Дарвина, неминуемо зачах­нет. Это станет периодом подъема для традиционных христиан и для тех, кто ищет истинного Бога; но других, говорил отец Серафим, приведет к туманному деизму и пантеизму различ­ных оттенков, которые будут характерны для обманчивой «ре­лигии будущего».¹⁰

Филипп Джонсон как христианин, который находится на острие споров о сотворении мира и эволюции, соглашается с предсказанием отца Серафима, сделанном два десятка лет тому назад. «Это как раз то, что мы обсуждаем со своими друзьями, – говорит он. – Научный материализм увядает, но нездоровые формы религии в основном вырастают на его месте». Право­славных христиан это явление еще более заставляет твердо придерживаться общего учения свв. Отцов, которых отец Серафим назвал «несомненными носителями подлинного Христианства».

14. Настоящее издание книги

Этот том был собран из следующих работ отца Серафима:

1. Письмо к доктору Каломиросу, 1974;

2. Лекция 11 «Курса выживания» в 1975 году, которая вклю­чает как «Краткую критику эволюционной модели» отцом Се­рафимом, так и его дискуссию о «Христианском эволюциониз­ме»;

3. Толкование свв. Отцов на Бытие, 1981 и 1982 гг., как руко­писи отца Серафима, так и устный материал, включая семинары вопросов и ответов;

4. Письма с 1974 по 1981 гг.;

5. Различные заметки, включая наброски планов, короткие эссе и дополнения отца Серафима к незавершенным главам, написанным А.Е.

Хотя отец Серафим так и не дожил до завершения книги, которую он планировал, настоящий том, составленный из его собственных работ и лекций, охватывает все главные темы, ко­торые он хотел рассмотреть.¹¹ Фактически это посмертное со­брание определенным образом оказалось более полным, чем книга, которая ему представлялась. Так, например, некоторые из самых наиболее интересных богословских наблюдений отца Се­рафима оказались записанными на магнитофонную ленту на семинарах во время вопросов и ответов (Часть 4), а одно из его самых кратких и проницательных замечаний об эволюции на­ходится в подборке его писем (Часть 5).

Обсуждение отцом Серафимом научной стороны пробле­мы сотворения мира/эволюции не представляет собой такого полного рассмотрения вопросов, как это предусматривал отец Серафим для этой книги, также как и не является вполне со­временным. Мы попытались исправить ситуацию, включив: (1) вступление профессора Джонсона о пересмотре взглядов на дарвинизм сегодня, (2) объяснительные подстрочные приме­чания к дискуссии отца Серафима со сносками на более со­временную литературу, (3) статью о радиометрическом дати­ровании в дополнение к замечаниям отца Серафима (Приложение Четыре), и (4) список рекомендуемой литера­туры, включая самые современные источники (Приложение Пять).

15. Мировое значение этой книги

Уникальность этой книги совсем не кроется в обсуждении научных проблем. Как мы уже знаем, сейчас существует множе­ство превосходных материалов как сторонников сотворения мира, так и множество материалов тех, кто придерживается дру­гих взглядов.

Эта книга скорее вносит новое измерение в современный мир споров о сотворении мира и эволюции, представляя про­ницательно, подробно и в то же время просто сознание ино­го мира – мира свв. Отцов, постигающих творение, первоздан­ный мир, природу сотворения и природу первозданного человека.

Преодолевая искушение распространенного мнения, пресле­довавшее с самого детства, о том, что, мол, нового могут сказать древние? – отец Серафим открывает, как благородно, как совер­шенно драгоценно сознание свв. Отцов. Из его работы становится ясно видно, что это не обыкновенный человеческий ум, но нечто Божественное.

Пророк Моисей, написавший Бытие, получил свои знания о творении в Божественном откровении – theoria по-гречески. Святые Отцы, толковавшие Писание, также были соучастниками Божественной theoria, и поэтому они являются единственными несомненными толкователями текста Моисея. Отец Серафим, погрузившись в сознание святых Отцов, представил современ­ному миру святоотеческое ведение космоса и таким образом поднял дискуссию на уровень высший, чем просто рациональ­ный или научный.

Все последователи творения как Библейского, так и не Библейского найдут много нового для себя в откровениях у отца Серафима. Не Библейские последователи творения почувствуют в учении Отцов мистическое освещение книги Бытия, и поэтому смогут взглянуть на эту книгу более внима­тельно как на вдохновенное Божественным Светом «проро­чество о прошлом». Библейские последователи также обнару­жат, что свидетельство Отцов открывает в их понимании Библии новые измерения: новые уровни значения, которых они никогда не смогли бы достигнуть обычными средствами экзегетики.¹²

Достигнув понимания разума Отцов, как это сделал отец Се­рафим, невозможно будет рассматривать книгу Бытия как всего лишь аллегорию; но даже более этого, нельзя смотреть на со­временный мир прежними глазами. Почему? Потому что свв. Отцы, также как и пророк Моисей, постигли мир в его первозданном виде. Они учили из своего опыта, что мир пер­воначально не был подвержен тлению, был более высокого по­рядка, чем материальный мир, пришедший ему на смену после человеческого падения. Святой Отец современности преподоб­ный Варсонофий Оптинский (1845–1913) так об этом го­ворит:

«Прекрасное в этом мире – только намек ту красоту, которой был наполнен первозданный мир, как видели его Адам и Ева. Эта красота была разрушена грехом пер­вых людей.

Представьте чудную скульптуру великого мастера – и вдруг кто-то расколол ее будто ударом молнии. Что оста­нется? Обломки. Нам остается только собирать их; мож­но распознать шею, часть руки или лица. Признаки кра­соты линий присутствуют и в этих отдельных обломках, но они больше не создают для нас былой гармонии, бы­лой цельности и красоты. Так падение в грех первых лю­дей разрушило красоту Божьего мира, и вот остались нам только обломочки, по которым мы можем судить о пер­воначальной красоте».

Однажды, стоя у окна ночью, преподобный Варсонофий ука­зал на луну и сказал своим духовным чадам:

«Посмотрите – что за картина! Это оставлено для нас в утешение. Не удивительно, что пророк Давид сказал: «Яко возвеселил мя еси, Господи, в творении Твоем» (Пс. 91,5). «Яко возвеселил мя еси» – говорит он, хотя это только лишь намек на ту чудесную красоту, непости­жимую для человеческого ума, которая была создана из­начально. Мы не знаем, какая луна тогда была, какое сол­нце, какой свет... Все это изменилось после падения».

Ведение свв. Отцами первозданного мира было одновремен­но взглядом в будущее. Как говорил преп. Варсонофий:

«Придет время мирового катаклизма, и весь мир сго­рит в огне. Земля, солнце и луна сгорят – все сгорит; все исчезнет, и новый мир поднимется, еще более прекрасный, чем тот, который созерцали первые люди. Тогда наступит вечная, радостная жизнь, полная благодать во Христе. И этой благодатной жизни человеческая душа и жаждет здесь, на земле».

Постигнув разумение свв. Отцов, отец Серафим жил с этим образом перед собой. Утром, до службы в церкви, он имел обык­новение обходить всю территорию монастыря. Когда золотое сияние утреннего света пробивалось через густую крону дубо­вой листвы, можно было видеть, как отец Серафим благослов­ляет и даже целует деревья.

«Что это? – Однажды спросил его отец Герман. – Целуешь деревья!»

Отец Серафим поднял голову, взглянув на него, радостно улы­баясь, и продолжил свой путь.

Отец Серафим знал как никто другой, что эта старая земля, согбенная под греховностью человека, скоро умрет, что она «ис­чезнет во мгновение ока,» преобразуется в новую землю. И все же, как понял отец Герман, наблюдая за ним, как он делает свой обход, отец Серафим целовал те самые «обломочки» утерянной красоты начального творения. «Он желал умереть, – говорит отец Герман, – слиться с землей, которая будет преобразована... Он принадлежал к иному миру, когда целовал дерево, ведь дере­вья изначально были созданы нетленными в раю, как говорит о том учение св. Григория Синайского».

В толкованиях на Бытие отца Серафима можно найти от­кровение, подтверждающее такой взгляд на мир:

«В мирном шелесте лесов (где так много подвижни­ков-аскетов нашли себе убежище) неужели нельзя не увидеть остатки того райского растительного мира, который изначально предполагался для нашего укрытия и пищи, и все еще сохраняется для тех, кто способен вознестись ду­хом, как св. Павел, чтобы лицезреть его?»

Отец Серафим любил также сильно и царство зверей: как тех многих диких зверей, которые свободно бродили вокруг монастыря, так и многих монастырских домашних животных.

Он имел это чувство с самых детских лет, оно вдохновляло его, еще мальчика в младших классах, три года подряд в летние ка­никулы изучать зоологию в летней школе науки в Сан-Диего. Позже, когда он был православным монахом, подвизаясь в пу­стыне, он рассматривал животных в более возвышенном свете, хотя и понимал, что первородный грех человеческий коснулся и их тоже. Отец Герман вспоминал, как однажды в тихую мину­ту одно из монастырских животных подошло к ним. «Как ты думаешь, – спросил отец Герман задумчиво, – что особенного есть во всех животных?»

«В них есть что-то от рая», – ответил отец Серафим.

16. Природа человека

Согласно отцу Серафиму, «наиважнейший вопрос для пра­вославного богословия, на который наталкивала современная теория эволюции, – это природа человека и, в особенности, при­рода первого человека Адама». В рационализме и особенно в эво­люционизме современный светский человек утратил сознание того, каким он был до падения, когда он, как и сам рай, был беспорочен. Как убедился отец Серафим, сами современные христиане, включая православных христиан, также утратили это сознание – и это одна из самых больших проблем Христиан­ства сегодня. Без осознания нашей первоначальной природы нам не известно, к чему нам следует вернуться; нам не известно, для чего мы созданы. Единственный путь вернуть это осозна­ние – это овладеть мировоззрением святых Отцов. Поэтому эта книга ведет к живительному источнику не только для выясне­ния истины в современных спорах о сотворении мира, эволю­ции, но буквально для всех аспектов человеческого бытия.

«Когда открылись их глаза через падение, – писал отец Се­рафим, – жизнь в раю для Адама и Евы была уже потеряна... И теперь их глаза будут открыты для всего низкого и земного, и только с большим трудом им будет открываться высокое Божие. Они больше не бесстрастны, но положили начало страст­ной жизни на земле, которая перед нами и сегодня».

Через молитву и аскетические подвиги добиваясь бесстрас­тия, православные святые сквозь столетия восстанавливали, хотя и оставаясь в тленном теле, отчасти то состояние, в котором Адам пребывал до грехопадения. Как и он, они оказывались недоступными для стихий; как и он, они были и господами, и рабами творения, и вся тварь поклонялась им.

«Адам находился в состоянии цельности, – отмечал отец Серафим в другом месте. – Он смотрел на все и видел окружа­ющее таким, каким оно было на самом деле. Не было «двой­ственности мысли», как в нашем греховном состоянии... смот­рим мы на окружающее, а представляем что-то другое».

Через Христа святые возвращались к состоянию цельности и трезвения до грехопадения (nipsis по-гречески). Чистым, от­крытым сознанием они постигали не только первоначальную природу человека, но также и особенности природы тварного мира – «идеи» создания Божиего замысла.

Отец Серафим, читая жития этих святых (особенно пустын­ножителей), был поражен этими образами почти непосредствен­ного восприятия того, каким был человек создан, и того, каким он будет в будущем веке, когда будет воскрешен в теле нетлен­ном. Идя по их стопам, отец Серафим много молился, взращивая возвышенные добродетели целомудрия и бесстрастия, и возно­сился над тленной землей вместе со святыми.

«Я замечал, – вспоминает отец Герман, – что не только его ум был вовлечен, но и сердце, и его сердце постигало то, что нам недоступно разумом, из книг. Что открывалось ему, о том он не мог рассказать, потому что другие бы не поняли. Поэтому он говорил так мало, даже когда я и побуждал его открыть резуль­таты своих размышлений...

В этом мире для него не было дома, у него не было жажды жизни; поэтому он смог достичь таких высот – подняться выше привычного сознания».

С таких высот отец Серафим разделял опыт святых в стрем­лении разглядеть природу первозданного человека и природу тварного мира. В результате он понимал, что эволюция не жиз­неспособна, не только потому что святые Отцы так говорили (хотя для него было достаточно и этого) или потому, что не было подлинных научных доказательств, но и потому, что уви­дел внутренним взглядом, что эволюция отрицает существование первозданной человеческой природы, лишает человека созна­ния рая и осознания своего падения и разрушает Божественно установленный порядок и различия в природе тварного мира.

Через откровение свыше пророк Моисей писал о творении и первозданном мире. Благодатью Христа, действующей в них, святые Отцы освещали слова Моисея. И наконец, по той же действующей благодати, святой Отец нашего времени иеромо­нах Серафим (Роуз), пробираясь сквозь тьму эволюционизма, пролил свет на учение святых Отцов для тех, кто ищет Истину в наши дни.

Наша молитвенная надежда в том, что смысл здесь изложен­ного будет доступен для все большего количества ищущих ис­тины. Благодаря работе таких людей, как профессор Джонсон, Спетнер и Дембски можно убедиться, по меньшей мере, что эволюция не была доказана и вообще не доказуема. Благодаря работе ученых, сторонников сотворения мира, можно рассмот­реть громадное количество научных доказательств, указываю­щих на правду книги Бытия как исторического факта. Благода­ря святым Отцам Православной Церкви можно поднять взгляд своего ума и сердца над этим падшим, тленным миром. Оттуда можно увидеть мир и самого себя такими, как есть, и такими, какими мы предназначены быть.

Иеромонах Дамаскин (Христенсен), монастырь преп. Германа Аляскинского, память блаж. свят. Иоанна (Максимовича), 19 июня/2 июля 1999 года

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО. ИЕРОМОНАХ СЕРАФИМ РОУЗ И НАУКА 21-го СТОЛЕТИЯ

ФИЛИПП ДЖОНСОН

Впервые услышал я об отце Серафиме (Роузе) летом 1996 года, когда читал лекции в окрестностях Сиэттла. Молодой че­ловек, который был связан с монахами монастыря преп. Герма­на в Платине, Калифорния, принес мне стопку книг, сказав, что монахи просят меня написать эссе, которое будет опубликова­но вместе с собранием работ отца Серафима о Бытии и эволю­ции. Я отправил книги почтой в мой офис, кроме одной то­ненькой (Nihilism), которую отобрал почитать в дороге. Меня приятно удивила глубина проникновения, которая сразу была заметна в этой ранней работе, так что не нужно было дополни­тельно побуждать себя, чтобы позднее прочитать весь осталь­ной материал, который я получил, включая биографию, напи­санную иеромонахом Дамаскиным (Христенсеном), и ранее не публиковавшиеся работы, собранные в этой книге. Отец Сера­фим верил и жил по учению ранней Христианской Церкви, но (или следует сказать «и поэтому»?) он также основательно раз­бирался в проблемах современности. Для меня большая честь быть приглашенным содействовать тому, чтобы его труд стал достоянием широкой публики.

Моя задача заключается в том, чтобы дать отчет о состоянии научных вопросов на сегодняшний день, дать читателю пред­ставление о том, как соотносится критика эволюционизма отцом Серафимом с главными вопросами пересмотра дарвинизма в наше время, становящимся актуальным в мире. Следует объяс­нить с самого начала, что моя вовлеченность в предмет эволю­ции существенно отличалась от его. Наиважнейшей целью отца Серафима было объяснить учение Отцов Церкви, особенно всего, что касается их понимания Писания, чтобы православные веру­ющие не были бы увлечены на тот ложный путь, по которому направляются усилия интерпретировать это учение в свете мо­дернистской эволюционистской науки. Он занимался научны­ми вопросами главным образом в контексте защиты патристи­ки и предназначал свое учение для верующих христиан. Хотя и его понимание философских корней эволюционной теории было очень глубоким, он не был широко вовлечен в жизнь научного сообщества. Он, кажется, вел споры по этому предмету только с доктором Каломиросом, который являлся весьма уважаемым авторитетом среди определенной части православной общины, но чьи научные взгляды отличались запутанностью и недобро­качественностью сведений.

Мои собственные работы адресованы к миру в целом, вклю­чая нецерковных интеллектуалов и верующих разных конфес­сий. Мои работы и выступления приводят к постоянным спо­рам с самыми разнообразными научными авторитетами как большой, так и меньшей величины. Большинство из моих кри­тиков не рассматривали бы Отцов Церкви как надежные авто­ритетные источники, их имена им даже не знакомы. Многие из них вообще очень отрицательно настроены против всего, от чего отдает «фундаментализмом» или даже «религией», поэтому любая ссылка на Библию или ее толкователей их скорее оттал­кивает, чем убеждает. Чтобы избежать бесконечного смешения различных взглядов и не отвлекать внимание, я смело отложил в сторону все вопросы, связанные с Библейским толкованием и религиозным авторитетом, чтобы сконцентрировать все усилия на одной теме. Моя тема, говоря словами отца Серафима, заклю­чается в том, что «эволюция вовсе не научный факт, но филосо­фия». Философия, которая здесь рассматривается – это натура­лизм (основное положение которой – не существует ничего кроме природы), и поэтому она идентична материализму (основное положение которого – реальность составляют ниче­го более, как частицы, изучаемые в физике). Если материализм истинен, тогда природа способна на свое собственное создание, и существование материалистического эволюционного процесса следует как неизбежное логическое следствие. Отсюда я и выд­вигаю аргумент, что научный материализм обосновывает суще­ствование натуралистической эволюции не на фактических до­казательствах, а независимо от них.

Хотя мой проект и привел меня к уходу от вопроса автори­тетности патристики, что более всего и занимало отца Серафи­ма, некоторые из моих оппонентов (такие как доктор Каломи­рос) обращались к Отцам и цитировали их крайне искаженно, преследуя свои собственные цели. Поэтому я благодарен отцу Серафиму за то, что он полностью их в этом разоблачил, лишив любимого приема приспособленцев не только в Православии, но и в римско-католических и протестантских кругах. Отчаян­но изыскивая все, что могло бы поддержать их маневр облачить Христианство в одежды эволюционного натурализма, эти тео­логи и ученые заявляли, что такие авторитетные Отцы, как Ва­силий и Августин учили догмату, который более или менее на­поминал примитивную версию современной эволюционной теории. Мне здесь нечего больше добавить, так как никому, кто знаком с лекциями отца Серафима о Бытии и сотворении мира, содержащимися в этом томе, не угрожает быть увлеченным та­ким извращением фактов.¹³

По ходу этих вступительных комментариев я объясню не­которые общие черты непонимания научных проблем, с кото­рыми отцу Серафиму пришлось иметь дело, и по ходу изложе­ния я попытаюсь привести дискуссию к актуальности сегодняшнего дня. Мысли отца Серафима были серьезно не в ладах с научной мыслью двадцатого столетия, сформированной наукой с ее давнишним обязательством a priori в верности к метафизическому материализму. Может оказаться, однако, что наука следующего столетия будет более скромна и поэтому более реалистична, в этом случае он может оказаться человеком на­много опередившим свое время. Что такое «эволюция»?

Сжатое и точное определение «эволюции» как термина, ис­пользуемого большинством ученых и просветителями науки, представлен официальной (USA, 1995) формулировкой Наци­ональной Ассоциации Преподавателей Биологии¹⁴ (NABT): «Разнообразие жизни на земле – это результат эво­люции: неконтролируемого, безличного, непредсказуемого и естественного процесса временного наследования жиз­ни с генетическими модификациями, которые происхо­дят в результате естественной селекции, случайности, ис­торических условий и изменений окружающей среды».

Это определение содержит три элемента:

1. Эволюция – это неконтролируемый и безличный процесс – т.е., она не направляема и не управляема Богом;

2. Эволюция – это естественный процесс наследова­ния с модификациями, по которому все сегодняшние жи­вущие организмы произошли естественным образом от единого первоначального предка, который эволюциони­ровал (без сверхъестественной помощи) из неживых хи­мических элементов; и

3. Механизм эволюции – это комбинация случайных генетических изменений (случайностей) и естественной селекции, оперирующей в контексте исторических усло­вий и изменений окружающей среды.

Я рассмотрю эти три элемента ниже в обратном порядке. Предварительно, однако, хотел бы сразу же исправить одно из многих заблуждений доктора Каломироса. Не всякое измене­ние в природе является неотъемлемой частью «эволюции», как этот термин понимается сегодня. Желудь, вырастающий в гиган­тский дуб, – это не эволюция, так же как и развитие человечес­кого младенца из эмбриона в материнской матке. Эти процессы, называемые биологами «развитием», фундаментально отлича­ются от биологической эволюции, потому как программируют­ся информацией, унаследованной от родителей и поэтому в высшей мере предсказуемы. Эмбрион человека никогда не раз­вивается в животное, но только в человеческое существо, и же­лудь никогда не сворачивает с запрограммированного пути, чтобы вырасти в сосну или куст розы.

Среди эволюционистов настойчиво бытует легенда, что «он­тогенез повторяет филогенез»; то есть развитие человеческого младенца в матке есть своего рода повторение истории эволю­ции, поскольку эмбрион начинает развитие от стадии рыб, да­лее к стадии рептилий и так далее. Этот несуществующий фено­мен часто называют «законом Хекеля», по имени самого известного немецкого ученика Дарвина. В еще одной формули­ровке «закон» устанавливает, что эмбрион проходит не через взрослые стадии, но эмбрионные формы развития своих ран­них «предков». В любой из формулировок закон не существует в реальности и не защищается квалифицированными эмбрио­логами в профессиональной литературе. Можно, однако, обна­ружить стадии, свидетельствующие то там, то здесь о характер­ных особенностях, которые при включении воображения, могут быть преобразованы в пригодные для закона Хекеля законо­мерности, и таковые настойчиво муссируются на публике для ее потребления, являясь якобы популярными доказательствами «эволюции». Самый известный пример, пожалуй, – «жабровые прорези», которые появляются у эмбриона человека на одной из стадий развития, хотя эти отверстия не являются жабрами и никогда не развиваются в жабры.

Хотя и закон Хекеля был опровергнут уже десятки лет назад, но, обладая такой неотразимой привлекательностью для дарвиновского воображения, он все еще преподается во многих школах по всему миру. Даже уважаемые всеми музеи и универ­ситеты продолжают популяризировать его версию в довольно туманной форме, но самым неподдельным образом. Например, музей палеонтологии on-line Калифорнийского университета в Беркли так говорит о законе Хекеля:

«Закон рекапитуляции» был опровергнут уже начи­ная с начала двадцатого столетия. Эксперименты морфо­логов и биологов показали, что не существует однознач­ного соответствия между филогенезом и онтогенезом. Хотя и строгая форма рекапитуляции не верна, филогенез и онтогенез переплетены между собой, и многие биологи продвигаются как в исследовании, так и понимании ос­новы этого отношения».¹⁵

Исследования в эмбриологии фактически показали, что это узконаправленный процесс, который совсем не вмещается в дар­виновскую парадигму. Попытки внести изменения в процесс путем стимуляции мутаций могут производить различные де­формации, но не оканчиваются успехом в попытках изменить сам путь развития, так чтобы эмбрион развился в жизнестой­кую форму другого вида.

1. Механизм эволюции: мутация и селекция

Вкратце, биологическая эволюция – это теория изменений, которая берется объяснить, как становится возможным для од­ного вида организма измениться во что-то совершенно другое. Она также пытается объяснить, как чрезвычайно сложные био­логические органы и организмы могут появляться как жизне­способные формы без помощи сверхъестественного Создателя. Как пояснил выдающийся дарвинист Ричард Даукинс, «биоло­гия – это изучение сложных форм жизни, которые производят впечатление созданных для определенной цели». Тем не менее Дарвин, как говорит Даукинс, «осуществил возможность стать интеллектуально реализовавшимся атеистом», объяснив, как ма­териальный механизм, не обладающий разумом, мог произвести очевидное чудо биологического творения. Этот механизм по­этому и является сердцем теории, и как объясняет сам Дарвин: «Рассматривая происхождение видов, становится впол­не постигаемо, как натуралист, задумываясь над взаим­ным сходством органических существ, над их эмбриоло­гической связью, их географической распространенностью, геологической преемственностью и другими подобными фактами, мог бы прийти к выводу, что каждый отдельный вид не был создан отдельно от других, но произошел как его вариативная форма от другого вида. Однако такое зак­лючение, даже хорошо основанное, оставалось бы неудов­летворительным до тех пор, пока нельзя было бы пока­зать, как бесчисленное количество видов, населяющих этот мир, были модифицированы таким образом, чтобы дос­тигнуть того совершенства структурной завершенности и взаимоприспособления, которые самым справедливым образом вызывают наше восхищение».

Другими словами, всего лишь постулирование, что измене­ние произошло или, что примитивные виды являются «предка­ми» современных видов – это еще не победа над тайной тво­рения, пока не объяснен сам механизм изменения. Наш опыт говорит о том, что «подобное рождает подобное». Человекооб­разная обезьяна никогда не рождает человека (и наоборот), еще более трудно себе представить, как бактерия даст жизнь бабоч­ке. Так как же один вид организма меняется во что-то совер­шенно иное? Прежде всего, каким образом возникают новые сложные органы (такие как глаза, крылья, почки и мозг) в ходе процесса изменений, которые ранее не существовали? Проис­хождение человеческого разума, конечно же, наиважнейшая про­блема, и Даукинс признает масштаб этой проблемы:

«Книги по физике могут быть сложны, но... объекты и феномены, с которыми эти книги по физике имеют дело, проще, чем единая клетка в организме их автора. А автор состоит из триллиона этих клеток, многие из них отлича­ются одна от другой, организованные усложненной архи­тектурой и точным инженерным расчетом в работающую машину, способную на написание книги... В каждом ядре клетки (...) содержится цифровая кодированная инфор­мация, большая по информационному объему, чем содер­жат все 30 томов Encyclopedia Britannica вместе взятые. И это объем каждой клетки, а не всех клеток организма вместе взятых».

Как же неконтролируемый материальный процесс создает чудо такой сложности, намного более сложное, чем компьютер или космический корабль?

Ответ Дарвина заключается в том, что крошечные изменения – определенные отклонения, которые появляются в каждом поколении и отличают молодой организм от его родителей – накапливаясь постепенно на протяжении многих поколений, производят в определенный момент совершенно новый вид создания с новыми органами и характерными чертами приспо­собления. Этот механизм никогда не обнаруживал возможнос­ти произвести что-либо большее, чем малые внутривидовые отклонения (такие как непостоянные колебания изменений размера клюва вьюнка или относительная частота смены светлой и темной разновидности моли в популяции).¹⁶ Исходя только лишь из натуралистической возможности, которая производит правдоподобное впечатление, и на основе этих тривиальных примеров, дарвинисты самым неожиданным образом делают вывод, в результате которого постулируется механизм, способный на создание бесконечного количества чудес приспособляемости и выживаемости. Такие претензии слабо обоснованы, мягко говоря, и в последние годы сталкиваются с непреодолимыми фактами данных, доказывающих противоположное. Подробно­сти даны в моей книге Darwin on Trial и в различных статьях, собранных на моем сайте (www.arn.org).¹⁷ Очень кратко: два независимых друг от друга явления вносят решающий довод:

1. Stasis (стаз, застой) в находках окаменелостей. Находки ока­менелостей, повсеместно характеризовавшиеся закономернос­тью внезапного появления, сменились явлением stasis. Новые типы организмов появляются внезапно и в полностью развившейся форме, оставаясь в основном не затронутыми изменениями впос­ледствии. Такая особенность могла бы поддержать предположе­ние, что творение происходило не только лишь в начале, но и на протяжении всей истории земли (полагаясь на точность дати­рования каменных пород)¹⁸ но, в свою очередь, отвергает воз­можность поддержать ключевое Дарвиновское требование в том, что один вид изменяется постепенно в другой, совершенно иной. Неполнота находок окаменелостей не может повлиять на осо­бенность установленных данных, потому как эта закономер­ность слишком очевидна и неопровержимо проявляется как раз в тех областях (особенно у морских беспозвоночных), где эти находки наиболее полны.

Такое самое антидарвиновское положение вещей в данных о находках окаменелостей было известно посвященным под названием «профессионального секрета палеонтологии», на ко­торое впервые широкая публика обратила внимание в 1980-ых годах вследствие известности, которую вновь приобрела теория эволюции благодаря «прерванному равновесию». Эта теория пыталась примирить дарвинизм с фактами закономерности внезапного появления и stasis, предполагая, что значительные явления эволюции происходят в небольших группах, которые отдаляются от (неизменяемой) главной популяции, аккумули­руют мутации, а затем появляются уже как новый вид, не оставляя таким образом следов трансформации в окаменелостях. И вот так отсутствие данных о эволюции преобразуется в данные о невидимой эволюции. Памятно выражение (1995 года) Найлс Элдредж, одного из основателей теории прерванного равнове­сия: «Эволюция не может вечно происходить неизвестно где. Хотя именно такое впечатление оставляют находки окаменело­стей на многих потерявшихся палеонтологов, пытающихся найти какие-либо доказательства эволюции».¹⁹

Как и подразумевает замечание Элдредж, эта красноречивая закономерность неподтверждения данных в находках окамене­лостей продолжает настойчиво проявляться даже и по истече­нии более чем столетнего периода целенаправленных усилий дарвиновских палеонтологов обнаружить факты, поддержива­ющие их излюбленную теорию. Любая сомнительная окамене­лость, которая могла быть представлена как промежуточная дар­виновская переходная форма, приводилась как доказательство достоверности дарвинизма, несмотря на то, что даже после этих героических усилий подавляющее большинство находок ока­менелостей самым серьезным образом расходились с дарви­новскими ожиданиями так же, как это было в 1859 году, когда Дарвин выдвинул свою теорию.

2. Не поддающаяся упрощению сложность. В 1996 году молеку­лярный биолог Майкл Бехе²⁰ предоставил ко вниманию обще­ственности факт, что биологические системы на молекулярном уровне не поддаются упрощению. Это означает, что они состоят из сложных частей и субсистем, все из которых должны быть на своем месте для того, чтобы система в целом выполняла полез­ную функцию. Иначе говоря, эти усложненные системы не мо­гут быть выстроены постепенно, по кирпичику, как того требу­ет дарвиновская теория, и молекулярная биология даже и не пытается представить подробный сценарий, как эволюция мог­ла бы их произвести. Также как и с повсеместно распростра­ненным явлением stasis в находках окаменелостей, не поддаю­щаяся упрощению сложность на молекулярном уровне давно была уже известна специалистам, но была скрываема от общественного внимания, потому что биологи не знали, как объяснить ее в рамках дарвинизма. Это иллюстрация известно­го феномена, хорошо описанного Томасом Куном: факты, не вмещающиеся в доминирующую научную парадигму, имеют обыкновение систематически игнорироваться, потому что они отвлекают внимание от господствующей системы взглядов ис­следовательской повестки дня.

Когда они сталкиваются с превалирующим количеством дан­ных, свидетельствующих против дарвиновского механизма и напоминанием о недостатке данных в его пользу, дарвинизм имеет тенденцию отступить и занимать, как ему представляется, более выгодную оборонительную позицию. Проводится грани­ца между «спецификой дарвиновской теории», которая при­знается уязвимой, и тем, что они называют «фактом эволюции», который объявляется неопровержимо достоверным.²¹ Это по­ложение подводит меня ко второму пункту.

2. Тезис об общем прародителе

Разница между предполагаемой неопровержимостью «фак­та эволюции» и «дарвиновской теорией» невразумительна по той причине, что простая констатация факта закономерности отношений не имеет большого значения, пока нет теории, ко­торая объясняет, как эта закономерность появилась. «Факт», обычно называемый «общим прародителем», который предпо­лагает, что люди (как и все другие животные) имеют общего прародителя вместе с растениями, грибами и бактериями. Убе­дительность этого факта, полагают, заключается в том, что все живое существует в группах, и эти группы связаны общими признаками в большей или меньшей степени. Человек имеет сходство по многим признакам с человекообразными обезья­нами, несколько меньше с кроликами, еще меньше со змеями и еще меньше с деревьями и т.д. Все эти несравнимые группы таксономического порядка (бактерии, растения, животные и т.д.) имеют общую биохимическую основу, указывающую на общий источник происхождения. Дарвин объясняет эту особенность результатом происхождения от общего прародителя, а группы, имеющие наиболее высокую степень сходности признаков – результатом происхождения от относительно недавнего обще­го прародителя. В действительности наличие общего прароди­теля постулируется в теории, которая имеет своей целью объяснить факт классификации отношений.

«Наличие прародителя» подразумевает ступенчатый, чрезвы­чайно постепенный процесс изменений, так как потомки очень мало отличаются от своих родителей в каждом поколении. От­сюда следует, что тезис о общем прародителе подразумевает не только существование когда-то на земле общих предшествен­ников, но также и очень длинные генеалогические линии по­степенного наследования, связывающие этих древних прароди­телей с их мнимыми современными потомками. Изучение окаменелостей не может подтвердить ничего подобного, но тем не менее дарвинисты верят в то, что этот процесс имел место, потому что, по их мнению, – это единственное научное (т.е. натуралистическое) объяснение возникновения и распростра­нения жизни на земле.

Напротив, закономерность в большей или меньшей степени схожести отличительных признаков или отклонений в рамках основного вида является скорее свидетельством общего плана создания, чем естественного эволюционного процесса. Это было невольно продемонстрировано в книге (1990) дарвиновского зоолога, который иллюстрирует «факт эволюции», приводя при­мер из производства одной линии автомобилей:

«Все эволюционирует в смысле наследования с прояв­лениями модификаций: это либо правительственная по­литика, религия, спортивные машины, либо организмы. Революционная стекловолокнистая модель Corvette про­изошла от более приземленных автомобильных предше­ственников в 1953 году. Другим достижением в эволюци­онном изяществе Corvette была модель 1962 года, в которой первоначальная 102-дюймовая длина кузова была умень­шена до 98 дюймов, и появилась новая модель закрытого купе Stingray; модель 1968 года, предшественница сегодняшней разновидности Corvette, появилась со смещае­мым верхом; а юбилейная серебряная модель 1978 года – с верхом в стиле fastback. Сегодняшняя версия продолжает постепенные усовершенствования, которые начались на­капливаться с 1953 года. Смысл состоит в том, что Corvette эволюционировала на протяжении всего селекционного процесса, вносящий изменения, которые оканчивались появлением серий переходных форм, а конечный результат довольно отчетливо отличался от исходной формы. По­добный процесс происходил и с эволюцией организмов».

Безусловно модификации Corvette, как и организмы, облада­ют общими признаками, потому что были рождены в уме кон­структора, а не потому что какой-нибудь бессознательный про­цесс являлся причиной их создания. Иначе говоря, факт наличия родственных отношений не является свидетельством существо­вания совершенно естественного или бессознательного меха­низма создания. Симфонии Бетховена следуют общему замыслу с присутствием вариаций, но на подобной закономерности едва ли можно основывать теорию, что симфонии сами себя написа­ли без всякой помощи Бетховена.

Эволюционная теория сегодня находится в затруднитель­ном, запутанном положении, при котором такие важные фигу­ры, как Стивен Джей Гульд и Ричард Даукинс сильно расходят­ся во мнениях о том, как эволюция должна была возникнуть. (См. главу четыре моей книги Reason in the Balance для ознаком­ления с этими основными расхождениями.) Эти воинствую­щие идеологии определенно имеют и общую программу своего рода, но это скорее философская, чем научная программа. В чем они согласуются – так это в том, что Богу не должно быть здесь места. Это нас подводит к третьей и наиболее важной части определения эволюции.

3. Эволюция (в научном смысле) по своему замыслу безбожна

Мы видели, как формула NABT утверждает, что эволюция по определению «неконтролируема». Это требование не является выводом, к которому дарвинизм приходит в результате полу­ченных эмпирических данных, но философское предположе­ние, которое отражает его зарождение в метафизическом нату­рализме или материализме. Если ничего не существует кроме природы, тогда природа должна была быть способна на соб­ственное создание. Это подразумевает существование натурали­стического эволюционного процесса, способного на создание сложного, исходя от простого. Прежде всего, этот процесс дол­жен быть неуправляем, потому что сознание, способное на уп­равление эволюцией, должно само эволюционировать из не­живой материи. Как только эволюционировал человек, эволюция, конечно же, может стать управляемым процессом, используя евгенику и генную инженерию.

Если принять эти предположения, то все, что по крайней мере похоже на дарвинизм, просто по необходимости должно быть истинно, независимо от наличия данных. Эволюция долж­на начинаться с изменений или случайных изменений, и она должна быть руководима некоей бессознательной силой, спо­собной на создание чудес сложной инженерии, которые мы на­зываем организмами. Поэтому Ричард Даукинс оспаривал в своих лекциях мнение, что если сложные формы жизни существуют на других планетах, дарвиновская эволюция должна быть от­ветственна за это. Нет нужды ни в данных, ни в наблюдениях, потому что дарвиновский механизм является единственным реальным кандидатом, способным на выполнение этой работы, принимая натурализм за исходную точку зрения. Эта логика объясняет, почему дарвинизм не реагирует на проблемы факти­ческой доказуемости, на которые указывают критики, такие как я. Эта теория должна быть истинна несмотря ни на что, потому что в противном случае, мы остались бы без материалистичес­кого объяснения сложности жизни и должны были бы обра­титься к Богу. Эта логика была выразительно выгравирована в одном из параграфов эссе (1997 года) видного генетика Ричар­да Левонтина:

«Мы принимаем сторону науки, несмотря на настой­чивую абсурдность некоторых из ее составляющих, не­смотря на невыполнение многих из ее экстравагантных обещаний по поводу здоровья и жизни, несмотря на тер­пимость научного сообщества к не имеющим под собой основы рассказам из серии «именно так!», потому что мы выполняем ранее принятые на себя обязательства, обяза­тельства по отношению к материализму. И не методы и научные учреждения каким-то образом вынуждают нас принять материальное объяснение мира явлений, но, на­против, мы вынуждены вследствие нашей приверженно­сти a priori материальным причинам создать аппарат ис­следования и выработать набор концепций, которые обеспечат нам материальные объяснения, и неважно, что вопреки интуиции, неважно, как мистично все это пред­ставляется для непосвященного. Более того, материализм абсолютен, потому что мы не пускаем к себе Божествен­ного Гостя».

Ничего больше и не скажешь. Нам остается только убедиться в глубокой проницательности высказывания отца Серафима о том, что «ЭВОЛЮЦИЯ НИКОГДА БЫ НЕ ПРИШЛА В ГОЛО­ВУ ЛЮДЯМ ВЕРУЮЩИМ В БОГА, КОТОРОМУ ПОКЛО­НЯЮТСЯ ПРАВОСЛАВНЫЕ ХРИСТИАНЕ» (выделено в ори­гинале). Как только входит Божественный Гость, отпадает надобность постулировать и легионы предшественников, не­наблюдаемые в окаменелостях, и бессознательный материаль­ный процесс, который производит чудеса творения.

4. Заключение: Может ли наука рассказать об истинной истории происхождения?

Критика эволюционной теории, какой действенной она бы ни была, не может ответить на самый важный вопрос. Если мы желаем знать истину о происхождении, на что нам следует прежде всего полагаться, на Божественное Откровение или научное исследование? Отец Серафим, подобно многим последователям творения, полагал, что наука важна, пока мы не подошли к окон­чательному разрешению вопроса о происхождении, а истинное знание тогда может дать только Откровение. Причиной этому, он считал, было то, что события недели творения Бытия проис­ходили под действием уникальных законов, законов совершен­но отличавшихся от тех, которые действовали после грехопаде­ния.

Если это верно, то следует вывод, что весь предмет проис­хождения находиться вне научного исследования. Наука может только лишь заниматься наблюдением того, что происходит в мире сегодня, и может выдвигать предположения относительно отдаленного прошлого, полагаясь только на неизменность фи­зических процессов и физических законов во времени. Поэто­му ученые эволюционисты прежде всего полагают, что процесс, создавший растительный и животный мир, остается фундамен­тально тем же самым процессом, который управляет например маломасштабными изменениями, наблюдаемыми в животном и растительном мире сегодня. Едва ли могут быть найдены дока­зательства, подтверждающие то предположение, но ведь без них наука о происхождении была бы беспомощна. Можно предпо­ложить, что в далеком прошлом существовал совсем недарви­новский эволюционный процесс творения, механизмы кото­рого больше не действуют сегодня. Такой процесс был бы также неприемлем как для научного материализма, так и для откры­тых сторонников творения, потому что механизм, который в принципе недоступен для наблюдения, не является приемле­мым для научного исследования, так как является чудом.

Наука могла бы отказаться от дарвиновской теории без се­рьезной для себя потери, если бы под рукой была другая мате­риалистическая теория, также основывающая свои положения на неизменности физических законов и натурализме. А что если нет альтернативной теории или, по крайней мере, нет теории с достаточной фактической подтверждаемостью, чтобы претен­довать на всеобщее признание? Ученые, которые желают все объяснить, всегда будут настаивать на признании предположе­ний, позволяющих им достигнуть великой цели и всегда будут противиться признанию, что их методы могут оказаться не­адекватными для объяснения таинств творения. Наука не тер­пит соперничества в путях познания, и поэтому амбициозные ученые упрямо отвергнут тех религиозных мыслителей, которые говорят о возможности того, что физические процессы и зако­ны серьезно изменились со времени сотворения мира. Отца Серафима не пугало такого рода отвержение, другим также его не следует бояться. Неизменность физических законов, как и натурализм, есть философское предположение, а не факт. Со­вершенно разумно делать другие предположения, включая и те, которые приводят к выводу, что мы можем стать обладателями знаний о происхождении мира настолько, насколько Бог дает их нам в откровениях.