Путь проповедника Христовой правды

Автор не пропагандист, прельщаемый и прельщающий, но проповедник, исповедующийся и исповедующий, – проповедник бесконечно искренний. митр. Антоний (Храповицкий). «Пастырское изучение людей и жизни по сочинениям. Ф. М. Достоевского»

Богослов, публицист, прозаик и драматург Валентин Павлович Свенцицкий родился в Казани 30 ноября 1881. В 6-м классе гимназии стал духовным чадом прп. Анатолия (Потапова). Оптинский старец утвердил ищущую душу на спасительном пути ко Христу, и для юноши с несомненностью определилось, что в христианстве заключена полнота истины, выяснились задача и смысл существования. Поступив в 1903 на историко-филологический факультет Императорского московского университета, Валентин обрёл любимого преподавателя – С. Н. Трубецкого, учился ораторскому мастерству у В. О. Ключевского, подружился с В. Ф. Эрном, познакомился с А. Белым, А. В. Ельчаниновым, П. А. Флоренским.

После Кровавого воскресенья 9 января 1905 создал с друзьями Христианское братство борьбы, дабы противостоять сковавшему Церковь самодержавию и сформировать христианскую общественность. Одной из форм его легализации стало Московское религиозно-философское общество памяти Вл. Соловьёва, где Свенцицкий был товарищем председателя. При содействии С. Н. Булгакова ХББ издавало брошюры, газеты и журналы. Поставленные Братством задачи в корне отличались от европейской идеологии «христианского социализма»: экономика и политика признавались лишь внешними формами устроения духовной жизни; в основе всех человеческих отношений мыслились Христовы любовь и свобода, а не внешние законы; идеалом была Церковь, а не государство.

Свенцицкий никогда не был революционным радикалом, неоязычником или мятущимся интеллектуалом-декадентом, как ныне измышляют незнакомые с его творчеством. Современникам это не пришло бы в голову: даже противники признавали – это «яркий и выразительный представитель того религиозного движения», которое «ищет обновления душ человеческих путём христианства, и в самом христианстве – не путём какого-нибудь сектантства, старого или нового, но... церковным, царственным, средним путём» (В. В. Розанов); «верующий во Христа искренно и пламенно... За словами его так и чудится строгий коричневый лик со сжатыми бровями, с тяжким золотым нимбом, мерцающим в лампадных лучах» (З. Н. Гиппиус).

До 1909 Свенцицкий сделал два десятка докладов в различных обществах, опубликовал 10 книг и около 50-ти статей, в которых критиковал социалистическую утопию, позитивизм, ницшеанство, клевету В. В. Розанова на Церковь, толстовство, пошлость кадетизма, смирно-либеральное, барское христианство Н. А. Бердяева и Е. Н. Трубецкого, черносотенную подделку Христа, сектантство Д. С. Мережковского и Д. В. Философова, духовный блуд мистическо-декадентских кружков, языческий цезарепапизм. Кроме того, выступил как оригинальный и глубокий мыслитель, всесторонне исследуя должное отношение личности к Богу и миру. Индивидуализму Ф. Ницше противопоставил христианский персонализм – религию свободного человека. Раскрытие Свенцицким христианского учения о свободе как важнейшей сущности духовного мира – значительное свершение в мировой философии. Впоследствии Бердяев сделал себе имя, повторяя, продолжая и на свой лад переиначивая рассуждения тогдашнего идейного противника¹. Но справедливость должна быть восстановлена – Свенцицкий первым исследовал глубины свободы, представил творчество как её феномен и обосновал эту позицию.

По мысли свт. Игнатия Брянчанинова, главнейший источник подлинного христианского творчества – глубочайшее личное покаяние, плач о своих грехах; свт. Григорий Богослов говорил: «Докажи, что действительно возненавидел ты грех, пред всеми открыв и выставив его на позор». Вот так и жил Свенцицкий, так и писал. Он умел каяться, и живой пример тому – «Письма ко всем» (1907). Это одна из духовных вершин русской мысли ХХ в.: исповедальное откровение, беспощадное разоблачение врага рода человеческого, проникшего в наши души; пророческое обращение к народу, где глас Божий взывает к каждому. Разговор прямой и жёсткий, без флёра политкорректности, увёрток и недомолвок – как на духу. Как и должны всегда говорить христиане. Сила пророка в том, что он «слушает волю Божию о целом народе или о Церкви, слушает и требует действия» (Г. П. Федотов). Им движет Любовь к болящим братьям, его цель – созидание, поэтому мало заклеймить грех, нужно помочь победить его. И Свенцицкий указывал средства к возрождению – покаяние, отречение от лжи, подвиг исполнения заповедей, восстановление попранной свободы и соборного единства. Свято веруя, что без Церкви, вне её – ни личности, ни стране, ни миру спасения нет, он требовал от пастырей осознать высоту своего призвания и соответствовать ей, даже до мученичества. С дерзновенностью пророка напоминал нам о долге: не боясь никаких гонений, возвышать голос там, где земные требования явно противоречат Божиим, и не потворствовать духам века сего.

Дар устного слова обеспечивал неизменную популярность выступлениям и проповедям Свенцицкого, это не раз подтверждали слушатели: «вдохновенный оратор» (Ф. А. Степун); «магнетическое впечатление» (М. В. Вишняк); «более обаятельного в речи – не слыхал», «зал ему покорялся с первых минут речи, и когда он был «в слове» или «был в духе», он мог толпу вывести из собрания и повести за собою куда угодно» (В. В. Розанов); «мне всегда казалось, что он обуреваем, одержим Духом, что он не сам говорит; даже волосы на голове его трепетали, точно насыщенные электричеством» (Н. Н. Русов); «в это время глаза его зажигались необыкновенным светом» (М. Б. Свенцицкая).

Тягу к литературному творчеству Свенцицкий почувствовал ещё отроком, а первый рассказ опубликовал в 1901². Спустя 6 лет отдельными изданиями вышли два его крупных художественных произведения. Боговдохновенная фантазия «Второе распятие Христа» (своеобразное развитие поэмы «Великий инквизитор» и предтеча-антипод романа М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита») обличала светскую и церковную власть в забвении евангельских заповедей, обнажая причины близящейся гибели Российской империи: явившийся в современную Москву Спаситель арестован, судим за пасхальную проповедь и распят обезумевшей толпой. Продолжающий линию духовного реализма роман-исповедь «Антихрист (Записки странного человека)» с шокирующей откровенностью рассказывал о проникновении в человека инородного существа – чужого, изнутри пожирающего жертву; раскрытие таинственных глубин сердца и мастерство психологической рисовки соответствовали лучшим образцам русской литературы, а главный персонаж обобщил образ посеребрённого века. Книга имела шумный успех (почти сразу вышло второе издание), большое влияние оказала на Г. Г. Селецкого – будущего игумена Иоанна; еп. Анастасий (Грибановский) считал её самым талантливым произведением того времени, дающим оригинальное и глубокое толкование идее Антихриста. Благожелательной рецензией отозвалась З. Н. Гиппиус, увидевшая в герое «лик не одного, а многих таких же, так же томящихся смертной тоской», а у автора – «подлинное страдание» и «трепет живых мыслей». Бердяеву книга помогла «ощутить зло в себе, своё несовершенство, свою недостойность», Д. С. Мережковский ею был ошарашен, Я. Л. Розенштейн считал «вещью огромного интереса и огромного ужаса», Ф. А. Степун – «очень интересной и очень искренней», Н. Н. Русов – «замечательной, написанной с силой почти равной Достоевскому», А. К. Закржевский – «настоящей трагедией наших дней». Н. А. Арсеньева поразил образ «наездника», въедающегося в душу: «Это было очень страшно». А правоту основного положения романа-исповеди – «Нельзя узнать Христа, не пережив Антихриста» – молодой писатель-проповедник сполна испытал на себе.

Осенью 1907 его исключили из университета за невзнос платы, попытки восстановиться встречали отказ «ввиду неблагонадёжности». В январе 1908 на допросах по делу об издании московской газеты «Стойте в свободе!» её редакторы (в т. ч. Ельчанинов) резко изменили первоначальные показания и, отчаянно себя выгораживая, возложили всю ответственность на Свенцицкого (предательство друзей стало причиной распада ХББ)³. К тому времени против него велось шесть уголовных дел по обвинению в антигосударственной деятельности за печатные выступления; а главное – произошла трагедия в личной жизни: его любили две женщины, подруги, и выбрать он не смог. Через 7 лет после греха прелюбодеяния с одной из них вспоминал: «Со мной случилось большое несчастье. Я запутался и нравственно, и житейски... Мне казалось, что всё ложь, и вокруг меня, и во мне самом... Я ушёл из своего дома осенью, как беглец, в чём был. Бессмысленно метался из одного места в другое... И вот в полном отчаянии бросился в монастырь».

В ноябре 1908 Свенцицкий вышел из состава МРФО, признав справедливость обвинений «в ряде действий явно предосудительных» (бывшие друзья имели в виду рождение внебрачных дочерей), и бежал из Москвы. При духовной помощи прп. Анатолия Оптинского падший человек преодолел жесточайший внутренний разлад, победив в себе врага, и никогда более не поддавался плотским соблазнам.

Перейдя на нелегальное положение, Свенцицкий не покинул Россию: странствовал от Выборга до Иркутска, печатался в повременных изданиях (до 1917 опубликовал около 300 статей и путевых очерков), его пьесы шли в столичных театрах в постановке популярнейших тогда П. Н. Орленева, А. Л. Загарова, П. П. Гайдебурова. В автобиографической драме «Пастор Реллинг» Свенцицкий описал перипетии любовного треугольника; в драме «Интеллигенция» в юмористическом ключе показал духовную опустошённость, внутреннюю безжизненность образованного общества, тонущего во фразёрстве, пророчески предупреждая: «Если у нас не хватит сил слиться с верой народной – на русской интеллигенции надо поставить крест». В бытовой драме «Наследство Твердыниных»⁴ таилась притча о трагедии народа: после парализующей творческие силы тирании неизбежно наступают смутные времена. «Теперь все хозяева стали – все тащут». И в 1917, и в 1990-е не было сил остановить распад, пресечь беззаконие, прикрикнуть на распоясавшихся новых хозяев, потому что деспотизм всегда порождает безволие и вседозволенность, псевдосмирение и безудержную жажду власти. И сколько раз в России звучала и ещё прозвучит фраза: «При дедушке гораздо было лучше»...

В 1914 Свенцицкий посетил ажарских монахов-отшельников и общение с ними описал в книге «Граждане неба. Моё путешествие к пустынникам Кавказских гор». Завершил философский труд «Религия свободного человека», но успел опубликовать лишь фрагменты (материал лёг в основу написанных в конце жизни «Диалогов»). Для его рассказов этого периода характерны острые сюжеты и психологическая напряжённость повествования, герои представлены в переломные моменты жизни. Выделяются написанные от женского лица новеллы «Ольга Николаевна» (описание погрязшей в самости души и чудесного преображения на пороге смерти по праву входит в золотой фонд русской малой прозы) и «Любовь» (предвосхищает тему романа К. Абэ «Чужое лицо»), светящаяся мягким, лесковским юмором «На заре туманной юности» и сказ о явлении Спасителя непорочным чадам («Христос в детской»). Маленьким шедевром делают «Отрывок из дневника» поэтичность описания пасхальной ночи, передача тончайших душевных движений героя и лаконично выраженный духовный смысл: «Коли Христос воскрес – разве можно врозь быть?» Борьбе с искушениями посвящены рассказы «Старый чорт», «Отец Яков», «Песнь песней».

В сентябре 1917 Свенцицкий был рукоположен во иерея и назначен проповедником при штабе 1-й армии Северного фронта, а с 1918 стал проповедником Добровольческой армии. Участвовал в подготовке и деятельности Юго-Восточного Русского Церковного Собора, в т. ч. предложив программу по оживлению приходской жизни. В печати и с амвона призывал обезумевший народ к покаянию и борьбе с бесовской силой большевизма. Коммунистический режим, «возглавляемый ворами, предателями и уголовными каторжанами», определял как «ужасающую смесь дикой анархии и самого жестокого деспотизма», а нравственное и религиозное состояние народа называл «духовным разгромом».

После эвакуации Белых сил в Крым о. Валентин жил у своего тестя в Туапсе, а осенью 1920 вместе с женой, матушкой Евгенией, перебрался в Москву и проповедовал в храмах, в т. ч. за службами, совершёнными патриархом Тихоном, которого почитал совестью Православной Российской Церкви. Летом 1922 был арестован за публичное обличение обновленцев-живоцерковников и выслан в Таджикистан, где, на основе святоотеческого и собственного опыта, составил практическое руководство по постижению молитвы Иисусовой – «Тайное поучение о нашем спасении». Отбыв срок, вернулся в Москву, в 1926 был назначен настоятелен храма свт. Николая Чудотворца на Ильинке.

В январе 1928 о. Валентин порвал каноническое и молитвенное общение с митр. Сергием (Страгородским) и вышел из его юрисдикции вместе с паствой. Успел провести с возросшей и окрепшей общиной 20 бесед о монастыре в миру (основной идее своего служения и главной задаче современной церковной эпохи), под которым понимал духовную преграду внешним соблазнам жизни и борьбу с внутренними страстями. В мае 1928 был арестован за неприятие т. н. «Декларации», выражавшей позитивное отношение части иерархов к власти коммунистической партии, и сослан в Тракт-Ужет (ныне Красноярский кр.). В написанном там итоговом труде «Диалоги» обобщил идеи, озарением возникшие в юности, и дал цельное изложение христианского мировоззрения; утверждал веру как высшую форму познания, а существование её предметов (например, бессмертия) не доказывал, но представлял как факт, отвержение которого обессмысливает нашу деятельность, лишает личность абсолютной ценности.

О. Валентин скончался в ссылке 20 октября 1931 после долгих мучений от каменно-почечной болезни. Перед смертью, не изменив мнения о «компромиссах, граничащих с преступлением», покаялся в том, что не признавал митр. Сергия законным первым епископом, и получил прощение. Тело было доставлено родственниками в Москву и 9 ноября на отпевании при огромном стечении народа обнаружено нетленным.

Творчество Свенцицкого составляет значительную ценность нашей культуры. Когда будет внимательно прочитано и осмыслено, это положение станет общепринятым. Его художественные произведения необходимы для совести людской, поскольку абсолютно правдиво показывают нашу внутреннюю жизнь и точно именуют сущности духовного мира, помогая верно в нём ориентироваться. В персонажах, особенно в эпизодических, чудесными гранями сияет русский характер. Как из драгоценных камушков Творец воздвигает небесный град, так из них складывается соборная личность – Святая Русь.

И доколе же будет верен Пушкинский диагноз: «Замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. Мы ленивы и нелюбопытны»? Это тем более непростительно для нас, живущих не при информационном голоде и внешней цензуре. Но похоже, выйдет, как предначертано самим Свенцицким...

С последним его рассказом «Юродивый» случилось то, о чём говорил Б. Л. Пастернак: «И тут кончается искусство» (в биографии автора кончается в обоих смыслах). Пламенное пророчество стало сбываться сразу после публичной огласки в мае 1917. Наступало время, о котором страшно и отчётливо свидетельствовал М. А. Волошин: «Но в ту весну Христос не воскресал». Люди не услышали звенящий крик «Спасайте дом Божий!», иначе бесовская рать была бы повержена. Но юродивый остался один... Никому не сделавший зла русский мальчик, дурачок Илюша, не был немым, а молчал потому, что не пришёл ещё срок. Его все любили, ведь он умел сострадать и сорадоваться, тихо служил Богу и любовался Его творением, а на леску удочек не вязал крючков. И когда пришёл жестокий враг, и опустошил землю, и сжёг храм, Илюша принял всю боль на себя. Но не заплакал, а по-русски рванул рубаху и – заговорил. Заговорил грозно и пронзительно – так, что онемевших душой людей, дотоле отрешённо наблюдавших разорение, объял ужас.

«Скажете: нам-то что за дело? Ну, это мы ещё посмотрим!..»