Источник

МОЛИТВА

Молитва – причина спасения и бессмертия души (36, 843).

Молитва есть умерщвление мысли о похотениях плотского жития. Прилежно молящийся равен умерщвляющемуся для мира. Ибо отречься от себя – значит терпеливо пребывать в молитве. Из этого следует, что любовь Божия обретается в отречении от души своей. Преподобный Исаак Сирин (82, 279).

Следствие молитвы то, что мы бываем с Богом. А кто с Богом, тот далек от Его противника. Святитель Григорий Нисский (17, 384).

Думай и постоянно держи в памяти, что Бог есть твой Бог, Творец, Господь, Царь и Промыслитель; хотя и всех Он есть Бог и хотя всем равно повелевает уклониться от зла и творить благое, но принимай это повеление, как бы касающееся одного тебя. Тогда с помощью Его породится в тебе новое движение и новый дух; и чем чаще будешь поучаться в этом размышлении и поучении, тем день ото дня большее усердие почувствуешь внутри себя к богопочитанию и благочестию. Но везде нужна молитва: мы без Бога размышлять о Боге по-надлежащему не можем. Святитель Тихон Задонский (82, 363).

При господстве Ветхого Завета человек обращался к Богу, Которого он еще не знал определенно. При наступлении господства иного в Новом Завете человеку, в преизобильное дополнение к прежнему обращению, предоставляется обращаться к Богочеловеку, как Ходатаю между Богом и людьми... в Котором соединено Божество с человечеством (111, 30–31).

Не Богу нужны наши молитвы! Он знает и прежде прошения нашего, в чем мы нуждаемся... молитва необходима нам: она усвояет человека Богу (108, 141).

Перед начинанием всякого дела принося молитву Богу, ею привлекай благословение Божие на дела твои и ею суди дела твои: помышления о молитве останавливают от дел, противных заповедям Божиим. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (108, 150).

Сила молитвы

«Молитва своей силой побеждает естество», – говорит [святитель] Иоанн Златоуст. Молитва без оружия побеждает врагов видимых и невидимых. Молитва удерживает руку даже Самого Всесильного, заносящего ее на отмщение грешникам.

Молитва сняла железные узы с ног и рук святого апостола Петра, раскрыла темничные врата и безопасно провела его через все стражи воинов, как повествует об этом святой Лука. По молитве святого Павла ослабли колодки на его ногах и раскрылась внутренняя темница: «Около полуночи Павел и Сила, молясь, воспевали Бога... Вдруг сделалось великое землетрясение, так что поколебалось основание темницы; тотчас отворились все двери, и у всех узы ослабели» (Деян. 16, 25, 26). Молитвою Иисус Навин удержал солнце в его движении, пока люди израилевы не победили врагов своих с помощью Бога, услышавшего голос человека. Молитвою Езекия, царь израильский, повернул назад солнце на десять ступеней. Молитвою Илия заключил небо и отверз его, когда захотел; он же молитвою низвел с неба огонь на жертву. Молитвою три отрока посреди огня остались неопаленными. А чем израильтяне победили своих многих и сильных врагов: хананеев, хеттеев, иевусеев, аморреев, гергесеев, мадианитян, ассириян? Ведь не столько оружием, которого по выходе из Египта у них даже и не было, сколько молитвою: «И когда Моисей поднимал руки свои, одолевал Израиль» (Исх. 17, 11). Чем победил Давид гордого и сильного Голиафа и прочих врагов? «Молитвою, а не иным каким оружием», – говорит святой Златоуст. Чем разрушены стены иерихонские во время Иисуса Навина? Молитвою, ибо Божественное Писание говорит: «И затрубили трубами. Как скоро услышал народ голос трубы, воскликнул народ [весь вместе] громким [и сильным] голосом, и обрушилась [вся] стена [города] до своего основания, и [весь] народ пошел в город, каждый с своей стороны, и взяли город» (Нав. 6, 19).

Молитва есть щит и оружие в брани на врагов. Она не только слабых мужей вооружает на крепких, но и немощные сосуды ополчает на самых храбрых мужей, что особенно ясно показал Бог на Иудифи, которая без оружия вошла в полки ассирийские и через три дня, укрепившись молитвою, отсекла голову Олоферну его же мечом. Девора победила хананеев. Иаиль убила вождя Сисару (Суд. 4, 6–22). Да и кто перечислит силу и действие святой молитвы, явленную и являемую на видимых врагов? Для одного этого не хватит и целого дня. Невидимые враги, нападающие на душу нашу, гораздо сильнее, но и они побеждаются молитвой. Это засвидетельствовал Сам Спаситель наш, когда говорил: «Сей же род изгоняется только молитвою и постом» (Мф. 17, 21). Этим Он как бы сказал: сей род никаким иным оружием не может быть побежден, кроме оружия святого поста и молитвы.

Чтобы показать силу молитвы, я скажу еще следующее. Молитва не только побеждает законы природы, не только является непреоборимым щитом против видимых и невидимых врагов, но удерживает даже и руку Самого Всесильного Бога, поднятую для поражения грешников. Трудно поверить этим словам, но поистине они находятся в истории Божественного Писания.

Когда люди израильские оставили Господа своего, сделали себе тельца и поклонились ему, то разгневался на них Господь яростью великою и хотел истребить их. Тогда Моисей припал к ногам Господним и начал молиться Богу о народе. И что же случилось? Молитвою Моисей удержал крепчайшую руку Господню, уже поднявшую меч и приготовившую стрелы и громы для избиения отступников. Бог хотел поразить – и не мог. Поэтому-то Господь и просил Моисея, чтобы он перестал молиться, говоря: «Оставь Меня (то есть пусти, не держи Меня), да воспламенится гнев Мой на них, и истреблю их» (Исх. 32, 10). Вот видите: молитва так сильна, что связывает и укрощает даже гнев Всесильного, удерживает руки, поднятые для отмщения, и, как щитом, укрывает от гнева Божия. Святитель Димитрий Ростовский (103, 359–361).

Один молодой человек, родом с острова Кипр, с несколькими из своих соотечественников был пленен персами и заключен в темницу. Некоторые из его сородичей бежали из плена и прибыли на Кипр. Родители молодого человека стали спрашивать их о сыне, и возвратившиеся из плена сказали, что сын их умер и что они сами погребли тело его. Но возвратившиеся из плена ошибались: они действительно похоронили на чужбине молодого человека, но другого. А родители стали молиться о сыне как об умершем. Особенно же усердно они молились о нем три раза в год: на Пасху, в Пятидесятницу и на Рождество Христово. Но через четыре года сын возвратился домой. Обрадованные родители сказали: «А ведь мы считали тебя умершим и три раза в год особенно усердно молились о тебе». – «В какие дни вы так молились?» – спросил он. «На Пасху, в Пятидесятницу и на Рождество Христово», – отвечали родители. «Так знайте же, – сказал сын, – что именно в эти три дня года приходил ко мне некто в белых ризах, сиявших как солнце, снимал с меня узы, выводил из темницы, и я был свободен целый день, никем не видимый. Утром же на другой день я снова оказывался в узах и в темнице» (81, 159–160).

В житии Христа ради юродивого блаженного Прокопия, Устюжского чудотворца, рассказывается о таком случае. Некогда захотел Бог истребить город Устюг за грехи градом и молнией. Прокопию об этом было открыто, и он, придя в церковь, поведал об этом причту и народу и призывал: «Покайтесь, братия, или погибнете от огня и града». Люди не поверили ему. Прокопий ушел на свое обычное место – паперть церкви Пресвятой Богородицы – и начал со многими слезами умолять Бога за город и людей. Через неделю после этого, в полдень, вдруг внезапно нашло на город необыкновенное облако и днем сделалось темно как ночью. С четырех сторон облекли город тучи, беспрестанно стала бороздить небо молния, раздавались такие ужасные раскаты грома, что даже земля колебалась, воздух стал удушливым. Тут только народ и вспомнил слова Прокопия, и все бросились в соборную церковь Пресвятой Богородицы и со слезами стали просить Господа о помиловании. Вместе с народом пришел и блаженный и, упав перед иконой Пресвятой Богородицы, молился со слезами. Молитва о помиловании была услышана: от иконы Владычицы истекло миро, воздух тотчас переменился, тучи отошли на необитаемые места, и там из них обрушился на лес необычный град, подобный камням, он сокрушил даже деревья, а молния попалила их. Из людей же никто не пострадал. Пролог в поучениях (81, 811–812).

Условия исполнения молитвенных прошений

Если ты просишь семени для своего поля, то удобри прежде поле к принятию семени. Преподобный авва Дорофей (58, 224).

Я, скажешь, много раз просил и не получил. Несомненно, это потому, что ты плохо просил – или с неверием, или с гордостью, или же неполезного тебе; если же просил часто и полезного, то не с настойчивостью... Если же просишь не с усилием и великой настойчивостью, то не получаешь. Сначала нужно пожелать, а пожелав, просить истинно с верой и терпением полезного каждому, причем чтобы тебя ни в чем не осуждала совесть как просящего нерадиво или легкомысленно, – и тогда ты получишь, если того хочет Бог. Ведь Он лучше тебя знает, что полезно тебе, и, может быть, вследствие этого отлагает исполнение просьбы, премудро заставляя тебя быть прилежным к Нему, чтобы ты знал, что значит дар Божий, и хранил данное со страхом. Ведь всё, что приобретается с великим усилием, стараются сохранить, чтобы, потеряв полученное, не погубить и великих усилий и, отвергнув благодать Господа, не оказаться недостойным Вечной Жизни (43, 966).

Бог нас услышит, если, во-первых, мы достойны получить просимое; во-вторых, если мы молимся согласно с заповедями Божиими; в-третьих, если молимся непрестанно; в-четвертых, если не просим ничего житейского; в-пятых, если просим полезного; в-шестых, если исполняем должное и со своей стороны и, по природе своей будучи смертными, через общение с Богом восходим к Бессмертной Жизни. Святитель Иоанн Златоуст (39, 85).

Не всякий просящий может получить то, чего желает, но тот, кто делами приобрел право просить с дерзновением (17, 451).

Приступая к Благодетелю, будь сам благодетелен; приступая к Доброму, будь сам добрым; приступая к Праведному, будь сам праведным; приступая к Терпеливому, будь сам терпеливым; приступая к Человеколюбивому, будь человеколюбивым; а также будь и всем иным, приступая к Добросердому, к Благосклонному, к Общительному в благах, к Милующему всякого, и, если еще что усматривается божественного, уподобляясь во всем этом произволением, приобретай тем себе дерзновение на молитву. Святитель Григорий Нисский (17, 451).

Без целомудрия, человеколюбия, кротости и попечения о бедных... молитва не выносит обитания в душе (36, 834).

Милостыня – крыло молитвы; если не сделаешь молитве крыла, то она не летит, а когда душа окрылена, то она быстро несется на Небо (36, 907).

Если ты имеешь добрые дела, которые могут ходатайствовать за тебя, то ты непременно будешь услышан; напротив, если ты не имеешь их, то, хотя бы ты был Давидом, ты не будешь в состоянии умолить Бога (39, 11).

Как фимиам и сам хорош по себе и благоухающ, но издает особенное благоухание, когда бывает положен на огонь, так и молитва – и сама по себе хороша, но бывает лучше и благовоннее, когда приносится от души, пламенеющей ревностью (о заповедях Господних), когда душа становится кадильницей и возжигает в себе сильный огонь (39, 481).

От молитвы, даже продолжительной, не бывает никакой пользы, если молящийся остается в грехах (40, 16).

Молитва есть огонь, особенно когда она воссылается трезвенною и бодрственною душою; но этот огонь нуждается и в елее, чтобы достичь самых небесных сводов. Елеем для этого огня является ничто иное, как милостыня (42, 780).

Как же, спросит кто-нибудь, я могу быть уверен в том, что получу просимое? Если ты не просишь ни о чем несогласном с тем, что Бог готов тебе дать, ни о чем таком, что недостойно Царя, ни о чем житейском, а только духовного, если поступаешь без гнева, если имеешь чистые, преподобные руки (45, 672).

Пусть душа молящегося будет чиста и свободна от всякой страсти, пусть никто не приступает к Богу с враждою, пусть никто не приступает с негодованием и раздражением (45, 672).

Молитву делают успешнее не голые слова, но добрые дела. Ибо смотри: божественный Давид просит, чтобы судил его Бог по «непорочности» его (Пс. 7, 9); и благочестивейший Езекия представляет молитвенницей за себя свою богобоязненность (Ис. 38, 3); и вдовицы в Иоппии употребляют ходатаями добрые дела умершей (Деян. 9, 39). Если так будешь совершать моление свое, прямо взойдет оно к Богу «и выведет, как свет, правду твою и справедливость твою, как полдень» (Пс. 36, 6). Святитель Иоанн Златоуст (35, 220).

Старайся быть чистым храмом, постоянно утром и вечером принося Богу жертву – внутреннего человека. Преподобный авва Исаия (34, 42).

Цель всякого христианина состоит в непрестанной молитве и, насколько возможно бренному человеку, в невозмущаемом спокойствии ума и всегдашней чистоте его. Для достижения этого нужны: неослабный телесный труд и сокрушение духа, так чтобы между тем и другим находилась тесная взаимная связь. Ибо как все добродетели стремятся к совершенству молитвы, так и сами они не могут быть твердыми и постоянными, если не будут соединены и скреплены ею. Как без добродетелей нельзя вполне приобрести постоянного молитвенного покоя, так и без этого покоя невозможно в точности приобрести добродетели, содействующие этому. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (авва Исаак 53, 323).

«Да отступит от неправды всякий, исповедующий имя Господа» (2Тим. 2, 19). Да отступим от неправды, греха и беззакония, если хотим приступать к Богу неосужденно и для пользы нашей. Ибо говорит пророк: «Ибо Ты Бог, не любящий беззакония; у Тебя не водворится злой; нечестивые не пребудут пред очами Твоими: Ты ненавидишь всех, делающих беззаконие» (Пс. 5, 5–6). Всякий беззаконник мерзок пред очами Божиими, и приносящий молитву свою, которая есть христианская жертва, есть «задушающий пса» (Ис. 66, 3). Но Он призрит милосердно только «на смиренного и сокрушенного духом и на трепещущего пред словом» Его (Ис. 66, 2). Подумай об этом, христианин, если не хочешь и греха оставить, и хочешь Богу молиться (104, 1114).

Прежде молитвы требуется: во-первых, ни на кого не гневаться, не злобиться, но всякую обиду оставить, чтобы и самим Бог оставил грехи. «Остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим...». «А если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф. 6, 12, 15). Во-вторых, надо примириться с тем, кого обидели или словом, или делом. «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф. 5, 23–24) (104, 1118–1119).

Без смирения неполезна бывает молитва, ибо «Бог гордым противится» (Иак. 4, 6; 1Пет. 5, 5). Напротив того, на смиренных милостиво призирает Бог: «Призрит на молитву беспомощных и не презрит моления их», – говорит Давид (Пс. 101, 18). Так призрел Он на молитву смиренного мытаря, хотя тот и был обременен грехами, так отринул гордое самохвальство фарисейское. «Ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится» (Лк. 18, 14). Так сотник в Капернауме, который считал себя недостойным, чтобы Христос вошел в дом его, получил желаемое, да еще с похвалою: «И в Израиле не нашел Я такой веры», – говорит Христос (Мф. 8, 10). Ибо где вера истинная, там есть и смирение, смирение неотлучно от веры. С такою верой и смирением и нам должно приступать к величеству Божию, когда хотим чего-либо просить и получить просимое, – помнить, кто мы и к Кому приступаем с прошением. Святитель Тихон Задонский (104, 1124–1125).

Глава добродетелей – молитва, их основание – пост (108, 132).

Если будем сеять семена молитвы, не истончив плоти, то вместо правды принесем плод греха... Если же тело будет истончено постом, а душа не возделывается молитвой, чтением, смиренномудрием, тогда пост делается родителем многочисленных плевел – душевных страстей: высокоумия, тщеславия, презрения (108, 135).

Будучи занят общественными обязанностями, а если ты инок, то послушаниями, и не имея возможности уделять на молитву столько времени, сколько бы ты хотел, не смущайся этим... Ничто так не способствует к преуспеянию в молитве, как совесть, удовлетворенная богоугодной деятельностью (108, 145).

Милосердие к ближним и смирение перед ними, в совокупности с чистотой сердца... составляют основание и силу молитвы (108, 146).

Желающий заняться подвигом молитвы! Прежде нежели приступить к этому подвигу, постарайся простить всякому... причинившему тебе какое бы то ни было зло (108, 155).

Первое приготовление (к молитве) состоит в отвержении памятозлобия и осуждения ближних (112, 95).

Намереваясь принести Богу молитву, отвергни все помышления и попечения земные (108, 143–144).

Перед молитвой покади в сердце твоем фимиам страха Божия и святого благоговения... постарайся умилостивить Судию смирением (108, 144).

Молитву должно совершать с верою, основать ее должно на незлобии (111, 369).

Враг... старается поколебать самое основание молитвенного подвига – незлобие и кротость (112, 356).

Приготовлением к молитве служат: непресыщенное чрево, отсечение попечений мечом веры, прощение от искренности сердца всех обид, благодарение Богу за все скорбные случаи жизни, удаление от себя рассеянности и мечтательности, благоговейный страх (109, 160).

Наружное благоговейное предстояние на молитве весьма нужно и весьма полезно для всякого подвизающегося подвигом молитвы, особенно для новоначального, в котором расположение души наиболее сообразуется с положением тела (112, 96).

Ничто так не способствует молитве, как послушание, умерщвляющее нас для мира и для самих себя (109, 158).

Сознание своей греховности, сознание своей немощи, своего ничтожества – необходимое условие для того, чтобы молитва была милостиво принята и услышана Богом (108, 155).

Для правильности молитвы надо, чтобы она произносилась из сердца, исполненного нищеты духа, из сердца сокрушенного и смиренного (108, 140).

Стой на молитве твоей, как бы ты стоял пред Самим Богом (108, 143).

Ощутив страх Божий, ощутив от действия страха Божия при молитве твоей присутствие Бога, увидишь безвидно, духовно, Невидимого, познаешь, что молитва есть предстояние на Страшном Суде Божием. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (112, 96).

Не обилие слов умоляет Бога, но душа чистая и являющая добрые дела (39, 11).

Человек, который научился беседовать с Богом, как подобает, делается ангелом, душа его отрешается от уз плоти – так ум его возвышается и переселяется на Небо, так он презирает все житейское, так он становится перед самим престолом Царским, хотя бы он был бедным, хотя бы простолюдином, хотя бы неученым (39, 13).

Бог требует в молитве не красоты речи и не слов изысканных, но красоты души, и когда она возгласит угодное Ему, то получает все (39, 13).

Христос дал нам образец молитвы, научая нас, что быть услышанным Богом зависит не от множества слов, а от бдительности души. Святитель Иоанн Златоуст (38, 793).

Кто молит Господа с болезнью сердечной, того молитвам Господь внимает и исполняет прошения его, если они приносятся в духовном разуме, если молящийся в сокрушении духа заботится о спасении своем, если не опутывается ничем мирским, если трудится в страхе Божием по силам своим для того, чтобы представить душу свою непорочной на Суд Божий. Преподобный авва Исаия (82, 150–151).

Намереваясь просить (чего-либо у Господа), прежде чем прибегнешь к Подателю, рассмотри прошение свое, чисто ли оно, внимательно вникни в причину, побуждающую к прошению. Если побуждение, по которому просим, влечет за собою вред, то (Господь)... да заградит источники наших прошений (29, 242).

Если просишь у Бога своего чего-нибудь, то проси не так, чтобы непременно получить от Него, но предоставляя это Ему и Его воле. Например, часто угнетают тебя скверные помыслы, и ты печалишься об этом, и хочешь умолить Бога, чтобы тебе освободиться от брани. Но нередко она на пользу тебе служит. Ибо часто бывает это с тобою, чтобы ты не превозносился, но был смиренномудр... Также, если постигла тебя какая-нибудь скорбь или теснота, не проси, чтобы непременно тебе избавиться от них, потому что и это, брат мой, нередко бывает полезно; говорю тебе, часто случается, что во время молитвы небрежешь ты о своем спасении, как было с израильтянами... И еще, если просишь о чем-либо, не проси, чтобы получить это непременно. Ибо говорю: ты, как человек, нередко считаешь для себя полезным то, что бывает бесполезным. Но если оставишь волю свою и решишься ходить по воле Божией, то будешь в безопасности. Он, предведущий все прежде исполнения, по снисхождению Своему пасет нас, а мы не знаем, полезно ли нам то, о чем просим. Многие, достигнув желаемого, впоследствии раскаивались, а нередко впадали и в великие беды; не исследовав тщательно, есть ли на это воля Божия, но думая, что это для них хорошо, и под какими-нибудь предлогами, имеющими вид правды, введенные в обман диаволом, подверглись крайним опасностям. Многие такие дела сопровождаются раскаянием, потому что следовали мы в них собственному своему пожеланию. Послушай, что говорит апостол: «Мы не знаем, о чем молиться, как должно» (Рим. 8, 26). Ибо «все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает» (1Кор. 10, 23). Итак, что полезно и назидательно для каждого из нас, знает Сам Бог, потому и предоставь это Ему. Говорю же это не с тем, чтобы воспрепятствовать тебе обращаться с прошениями своими к Богу; напротив того, умоляю еще – просить Его обо всем, от малого до великого. И вот что говорю тебе: когда молишься, открываешь перед Ним, что у тебя на сердце, говори Ему: впрочем, не моя воля, но Твоя да будет (Лк. 22, 42); если полезно, как Сам ведаешь, так и сотвори. Ибо так написано: «Предай Господу путь твой и уповай на Него, и Он совершит» (Пс. 36, 5). Взирай на Господа нашего Иисуса Христа, Домостроителя, Который молится и говорит: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия: впрочем не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26, 39). Поэтому, если просишь чего-нибудь у Бога, твердо стой в своем прошении, открываясь перед Ним и говоря: «Если есть. Владыка, воля Твоя, чтобы это состоялось, то соверши и сделай успешным. А если нет на это воли Твоей, не попусти этому совершиться. Боже мой! Не предай меня собственному моему желанию, ибо знаешь неразумие мое... но как Сам ведаешь, так и спаси меня по снисхождению Своему!» Если же молишься по причине скорби и помыслов, то говори: «Господи! не в ярости Твоей обличай меня и не во гневе Твоем наказывай меня. Помилуй меня, Господи, ибо я немощен» (Пс. 6, 2–3). Смотри, что говорит пророк: «К Тебе, Господи, взываю: твердыня моя! не будь безмолвен для меня, чтобы при безмолвии Твоем я не уподобился нисходящим в могилу» (Пс. 27, 1); но дай славу имени Твоему, непамятозлобивый, не помяни грехов моих и услыши меня. И, если возможно, да минует меня скорбь, впрочем, не моя воля, но Твоя да будет, подкрепи только и сохрани душу мою, и буду в состоянии перенести это, да обрету благодать пред Тобою и в нынешнем веке, и в будущем». И предай Господу печаль твою, и Он сотворит, что полезно для тебя. Ибо знай, что Он, как Благой, хочет нужного для нашего спасения. Потому и душу Свою положил этот добрый Пастырь (27, 301).

Уста могут просить всего, но Бог исполняет только то, что полезно. Преподобный Ефрем Сирин (29, 243).

Если молитва так сильна, то почему же не всякий получает то, чего просит? На это святой апостол Иаков дает такой ответ: «Просите, и не получаете, потому что просите не на добро» (Иак. 4, 3). Кто хочет получить, тот должен хорошо просить. Если же не всегда просящие получают, то не молитва в этом виновата, но не хорошо молящиеся. Как не умеющий хорошо управлять хорошим судном не приплывает к намеченному пристанищу, но многократно разбивается о камни, и в этом виновато не судно, но плохое управление им, так и молитва, когда молящийся не получает просимого, не виновата в этом, но тот, кто не хорошо молится.

Не получают просимого только те, которые или сами злы и не хотят уклониться от зла, чтобы сотворить благое, или же просят у Бога злой вещи, или, наконец, хотя и доброй вещи просят, но зато просят не хорошо, не так, как следует. Молитва сильна, но не какая-нибудь, а совершенная, молитва тех, которые хорошо молятся.

Какая же молитва именно такова? Речь об этом требует не одного дня, и поэтому я вкратце вспомню хотя бы кое-что.

Молитва того, кто слушается Господа, бывает слышна и приятна для Бога. Кто слушается слов Господних, как об этом сказал нам Сам Господь: «Не всякий, говорящий Мне: «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» (Мф. 7, 21), кто ходит «в законе Господнем» (Пс. 118, 1) и творит волю Его, желание того Господь исполнит и услышит молитву слушающихся Его. Молитва смиренная, не фарисейская, восходит высоко, до Третьего Неба, к самому престолу Всевышнего, молитва смиренного пройдет сквозь облака. Такова, например, была молитва смиренного мытаря: «Боже! будь милостив ко мне грешнику!» (Лк. 18, 13) и Манассии, царя иерусалимского. Крыльями молитвы, на которых она взлетает к Вышнему, сидящему на шестикрылых Серафимах, являются всякие добродетели, в особенности же смирение, говение и милостыня, как об этом сказал Товии Архангел Рафаил, слетевший с Неба: «Доброе дело – молитва с постом и милостынею и справедливостью... Лучше творить милостыню, нежели собирать золото» (Тов. 12, 8). Как во всякой добродетели, так особенно в молитве необходимо прилежание и усердие: «Много может усиленная молитва праведного» (Иак. 5, 16). Не напрасно Спаситель наш сказал: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф. 7, 7). Святитель Димитрий Ростовский (103, 361–362).

Необходимее всех подвигов – молитва. Молитва есть средство для привлечения и длань для приятия всех благодатей, столь обильно изливаемых на нас из неистощимого источника – беспредельной к нам любви и благости Божией. В брани же духовной ею ты влагаешь меч свой в десницу Божию, чтобы Он боролся за тебя с врагами твоими и побеждал их. Но чтобы молитва проявляла в тебе всю свою силу, надо, чтобы она оставалась в тебе непрестанно, как естественное проявление твоего духа, и была ограждаема и воодушевляема следующими расположениями:

1. Надлежит тебе всегда иметь живое стремление всяким делом служить одному Богу, и служить так, как это Ему благоугодно. В оживление же и поддержание такого стремления убедись и неотступно держись мысли, что Господу, по предивным Его свойствам – благости, величию, премудрости и другим бесчисленным и безмерным совершенствам, – всякая разумная тварь должна воздавать поклонение, честь и служение. И когда будешь неотступно помнить о том, что Он Сам безмерно и благотворно послужил тебе воплощенным Своим Домостроительством, искупил тебя и снял с тебя великую клятву, уврачевал и исцелил твои язвы, ядом греха причиненные тебе, не вином и елеем и не какими-нибудь пластырями, но бесценною Кровию, истекшею из Пресвятых ребр Его и Пречистой Плоти, истязанной бичами, тернием и гвоздями, то можешь ли удержаться, чтобы каждое мгновение не посвящать себя на служение Ему одному и словом, и делом, и мыслью? К тому же и того не должен ты забывать, насколько для нас самих благотворно такое служение, так как оно делает нас господами над самими собой, победителями диавола и сынами Божиими.

2. Надлежит тебе иметь живую и теплую веру, что Бог, по великой милости Своей и по множеству щедрот Своих, Сам желает и готов подать тебе все, необходимое для твоего должного служения Ему, и всякое благо, потребное для тебя. Такая вера и такое упование будут в тебе сосудом, который беспредельное милосердие Божие наполнит сокровищами Своих благодатей. И чем обширнее и вместительнее этот сосуд, тем с обильнейшими дарами будет всякий раз возвращаться в недро твое молитва твоя. И как можно помыслить, чтобы Бог, чуждый изменения Вседержитель, заповедавший молиться Ему и обетовавший подавать нам просимые блага, отказался сделать нас причастниками их, когда мы с усердной и терпеливой молитвой испрашиваем их у Него, и не даровал бы нам Духа Своего?..

3. Надлежит тебе приступить к молитве с таким настроением, чтобы ты желал одной Божественной воли, а никак не своей собственной, как в самом прошении, так и в получении просимого, именно: чтобы и движим ты был на молитву потому, что того хочет Бог, и желал быть услышанным, ибо Он того хочет. Одним словом, да будет у тебя в уме и в сердце то, чтобы всецело объединять свою волю с волей Божией и ей во всем подчиняться и отнюдь не желать волю Божию преклонить на свою волю...

4. Надлежит тебе приступать к молитве также украшенным делами, сообразными прошениям твоим, и после молитвы еще более трудиться над тем, чтобы сделаться достойным вместилищем благодати и добродетели, тобою просимой. Труд молитвы, таким образом, должен быть сопровождаем подвигом самопринуждения и напряжения себя на то, о чем просим, потому что здесь, в порядках духовной жизни, прошение, и собственное искание следуют одно за другим, взаимообусловлены. Если же кто в молитве будет просить Бога о какой-либо добродетели, а сам предается нерадению, не употребляя никаких определенных средств на стяжание этой добродетели и никаких дел для того не предпринимая и подвигов не подъемля, то, поистине, такой более искушает Бога, а не молится...

5. В своей молитве надлежит тебе совмещать четыре действия... Сначала восславь Бога, потом возблагодари Его за явленные тебе благодеяния, далее исповедуй Ему свои грехи и преступления заповедей Его и, наконец, испрашивай у Него необходимое тебе, особенно в деле спасения...

6. Чтобы молитва твоя возымела силу пред Богом и привлекла к тебе Его благоволение, окрыляй ее и благоукрашай несомненной верою не только в безмерную Божию щедрость и непреложность Его обетовании услышать нас, взывающих к Нему, еще прежде чем кончится молитва наша, но особенно в силу воплощенного в нас Домостроительства Господа нашего Иисуса Христа, нас ради принявшего крестную смерть, воскресшего, вознесшегося на Небеса и сидящего одесную Отца, где теперь и ходатайствует о нас... Надежду быть услышанным возлагай также на ходатайство Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии, день и ночь о нас молящейся, и на предстательство всех святых. Архангелов и Ангелов, апостолов и пророков, пастырей и учителей, мучеников и мучениц, преподобных отцов и матерей, всякого рода благоугождениями благоугодивших Богу, твоего Ангела Хранителя, святого, имя которого ты носишь, и святого, которому посвящена церковь, в которой ты крещен и всегда молишься. Предпосылая своей молитве эти ходатайства, ты смирение свое предпошлешь, благоприятнее которого ничего нет для Бога, ни на кого так милостиво не взирающего, как на кроткого и смиренного...

7. Надлежит совершать тебе свои молитвы всегда с неутомимым прилежанием, как заповедует Господь и апостол: «Будьте постоянны в молитве, бодрствуя в ней с благодарением» (Кол. 4, 2). Ибо смиренное терпение, неутомимость и неотступность в молении побеждают непобедимого Бога и преклоняют Его на милость (64, 181).

Желая и ища успеха в молитвенном труде, приспосабливай к этому все остальное, чтобы не разорять одной рукой того, что созидает другая. 1. Тело свое держи строго и в пище, и во сне, и в отдыхе: ничего не давай ему потому только, что оно того хочет, как заповедует апостол: «Попечения о плоти не превращайте в похоти» (Рим. 13, 14). Не давай покоя плоти. 2. Внешние свои сношения сократи до самых неизбежных. Это на время обучения себя молитве. После молитва, действуя в тебе, укажет, что без ущерба для нее может быть прибавлено. Особенно блюди чувства, а между ними наиболее – глаза, слух, свяжи язык. Без соблюдения этого и шагу не сделаешь вперед в деле молитвенном. Как не может свеча гореть на ветре и дожде, так нельзя затеплиться молитве при приливе впечатлений извне. 3. Все свободное время после молитвы употребляй на чтение и размышление. Для чтения избирай преимущественно такие книги, в которых пишется о молитве и вообще о внутренней духовной жизни. Размышляй исключительно о Боге и вещах божественных, о Воплощенном Домостроительстве нашего спасения, а в нем особенно о страданиях и смерти Господа Спасителя. Делая так, погрузишься в море Божественного света. Присоединяй к этому хождение в церковь, как только будешь иметь возможность. Одно присутствие в храме осенит тебя молитвенным облаком. Что же получишь, если всю службу простоишь в истинно молитвенном настроении! 4. Знай, что нельзя преуспеть в молитве без преуспевания вообще в христианской жизни. Необходимо, чтобы на душе не лежало ни одного греха, не очищенного покаянием; и если во время молитвенного труда сделаешь что-нибудь, смущающее совесть, спеши очиститься покаянием, чтобы мог ты дерзновенно воззреть ко Господу. Постоянно держи в сердце смиренное сокрушение. Не пропускай ни одного предстоящего случая сделать какое-нибудь добро или к проявлению какого-либо доброго расположения, особенно смирения, послушания и отречения от своей воли. Но уже само собой разумеется, что ревность о спасении должна гореть неугасимо и, наполняя всю душу, во всем, от малого до великого, должна быть главной движущей силой, со страхом Божиим и непоколебимым упованием. 5. Так настроясь, утруждай себя в молитвенном делании, молясь: то готовыми молитвами, то своими, то краткими взываниями ко Господу, то молитвой Иисусовой, но не упуская при этом ничего из того, что может способствовать в этом труде, и получишь искомое. Напомню тебе, что говорит святой Макарий Египетский: «Увидит Бог молитвенный труд твой и что ты искренне желаешь успеха в молитве – и даст тебе молитву. Ибо знай, что хотя и творимая, и достигаемая своими усилиями молитва приятна Богу, но настоящая молитва та, которая вселяется в сердце и делается неотступной. Она есть дар Божий, дело Божией благодати. Потому, молясь обо всем, не забывай молиться и о молитве». Преподобный Никодим Святогорец (64, 205).

Молитва неисполненная

Господь никогда не отказывает в дарах. Если же и отказывает иногда до времени – отказывает для того, чтобы дар стал драгоценнее для приемлющих и чтобы приемлющий был прилежнее в молитве (29, 245).

Уста могут просить всего, но Бог исполняет только то, что полезно (29, 243).

Господь – премудрый Раздаятель. Он заботится о пользе просящего и, если видит, что просимое вредно или, по крайней мере, бесполезно ему, – не исполняет просимого и отказывает в мнимом благодеянии. Он выслушивает всякую молитву, и тот, чья молитва не исполняется, получает от Господа столь же спасительный дар, как и тот, чья молитва бывает исполнена (28, 225).

Всеми возможными способами Бог показывает, что Он милостивый Податель, Он дарит нам Свою любовь и являет нам милосердие Свое. А потому и не отвечает ни на одну неправильную молитву, исполнение которой принесло бы нам смерть и гибель. Однако и в этом случае, отказывая в просимом, не оставляет нас без весьма полезного дара; тем самым, что устраняет от нас вредное, Он отверзает уже нам дверь щедрот Своих. В этом Подателе не находит себе места неразумие просящего: немудрому, который по простоте своей, вопреки разуму, просит вредного для себя, Бог подает премудро. Отказывает же в дарах тому, кто не исполняет Его повелений. Всякий другой образ действия был бы неразумием для всеведения Подателя. Поэтому будь уверен, что всякое прошение, которое не бывает исполнено, несомненно, вредно, а то прошение, которое услышано, – полезно. Дарующий праведен и благ и не оставит твоих прошений неисполненными, потому что в благости Его нет злобы и в правде Его – зависти. Если Он медлит с исполнением, то не потому, что раскаивается в обетовании, напротив. Он хочет видеть твое терпение. Преподобный Ефрем Сирин (28, 226).

Прежде всего надо знать, что не всего, чего хотим, позволительно нам просить и что не во всяком случае мы умеем просить полезного (8, 285).

С великой осмотрительностью должно делать прошения, сообразуя их с волей Божией. А неуслышанным надо знать, что необходимо или терпение, или усиление молитвы. Святитель Василий Великий (8, 286).

Бывает иногда полезнее не получить. Если бы для нас не было часто полезно не получить. Бог, несомненно, дал бы; между тем не получить с пользою – значит получить (46, 484).

Мы бываем. не услышаны еще и тогда, когда молимся, продолжая оставаться в грехах. Святитель Иоанн Златоуст (46, 485).

Иногда немедленно бывает услышано наше прошение, иногда же, по словам Спасителя, Бог долготерпит о нас, то есть не скоро исполняет просимое нами: Он видит, что нужно остановить на время это исполнение для нашего смирения (108, 142).

Когда прошение твое не будет исполнено Богом, покорись благоговейно воле Всесвятого Бога, Который по неведомым причинам оставил твое прошение неисполненным. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (108, 142).

О чем просить Бога в молитвах?

Молитвою не наводи на себя негодование, но проси того, что достойно Бога. А прося достойного, не отступай, пока не получишь (8, 322).

В молитве должно просить не исполнения собственной своей воли, но предоставлять все Богу, домостроительствующему полезно. Святитель Василий Великий (10, 250).

Если дела твои не благоугодны Богу, то не проси у Него великих дарований, чтобы не прийти в положение человека, который искушает Бога. Молитва твоя должна быть сообразна с жительством твоим... Желание каждого человека выказывается его «деятельностью». К чему устремлено его тщание, о том он должен подвизаться и в молитве. Желающий великого не должен упражняться в маловажном (82, 251).

Не проси того у Бога, что Он Сам дает нам без прошения нашего, по Своему промышлению, что дает не только Своим и возлюбленным, но и чуждым познания Его. Преподобный Исаак Сирин (82, 250).

Невозможно, чтобы просящие от Бога целомудрия, и справедливости, и кротости, и честности не получили согласно своей молитве (36, 832).

Если нам заповедуется воздерживаться от житейских благ даже когда они есть, то как оказываемся мы жалки и несчастны, если просим у Бога того, что Он повелел отвергать. Святитель Иоанн Златоуст (46, 495).

В молитве проси только правды и Царствия, то есть добродетели и ведения, а прочее все приложится тебе (Мф. 6, 33) (47, 180).

Молись, во-первых, об очищении от страстей; во-вторых, об избавлении от неведения и, в-третьих, о спасении от всякого искушения и оставления. Преподобный Нил Синайский (47, 179).

По чистоте вашей будьте жертвенником Божиим, соделайте священником внутреннего человека... (82, 180).

Предметы молитвы нашей должны быть духовные и вечные, а не временные и вещественные. Основная и первоначальная молитва должна состоять из прошений о прощении грехов (108, 516).

Не будь безрассуден в прошениях, чтобы не прогневать Бога малодушием твоим: просящий у Царя царей чего-нибудь ничтожного – унижает Его (108, 151).

Проси того, что считаешь себе нужным и полезным, но исполнение и неисполнение твоего прошения предоставляй воле Божией... (109, 167).

Воспрещено нам плотское многословие и витийство в молитве; воспрещены прошения о земных благах и преимуществах, прошения, которыми только и преисполнены молитвы язычников и подобных язычникам плотских людей. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (111, 249).

Молитва в искушении и скорби

Поскольку Господь учит: «Молитесь, чтобы не впасть в искушение» (Лк. 22, 40), то должно ли молиться и о том, чтобы не впадать в телесные страсти, и, если кто впадет в них, как должен переносить?

Господь не различил качество искушения, но вообще повелел: «Молитесь, чтобы не впасть в искушение». А тот, кто впал в искушение, должен просить у Господа с искушением и избытия, «чтобы вы могли перенести» (1Кор. 10, 13), чтобы исполнилось и над нами: «претерпевший же до конца спасется» (Мф. 24, 13). Святитель Василий Великий (116, 548).

Изрядное училище молитвы и благочестия есть скорбь и страдание. Израильтяне, будучи в Египте и от приставников фараона-мучителя терпя озлобления, прилежно молились и взывали к Богу, как Сам Господь сказал о них: «Я увидел страдание народа Моего в Египте и услышал вопль его» (Исх. 3, 7). Анна, мать Самуила-пророка, будучи из-за бесплодия в поношении и тесноте, и скорби, сердечно молилась Богу и услышана Богом (1Цар. 1). О том, как скорби и гонения побуждали царя Давида к сердечной молитве, свидетельствуют его псалмы... Так скорбь научает сердечной молитве! Когда мы усерднее молимся, как не во время болезни, беды, напасти, искушения, в нашествии иноплеменников, во время голода, моровой заразы и прочего бедствия, которое грозит нам смертью? Тогда из глубины сердца исходит и восстает молитва. Святитель Тихон Задонский (104, 1131–1132).

Ученики плывут по морю; поднимается буря и ставит их в опасное положение, а Господь спит. Взывают к Нему: «Господи, спаси!», и Он одним словом укрощает бурю... И каждый человек, и народы, и Церковь – плывут по морю жизни сами, силами, в них вложенными, естественными и сверхъестественными, по порядкам. Богом заведенным. Господь почивает, хотя и пребывает среди движущихся событий; Сам же действовать начинает тогда, когда угрожает неминуемая беда, грозящая отклонить события от божественных планов. Он всюду есть, все хранит, все согревает веянием любви Своей, но действовать предоставляет Своим тварям силами, им данными, по законам и порядкам, Им повсюду заведенным и хранимым. Он не лично вседействующ, хотя все от Него, и без Него ничего не бывает. Всегда готов Он и Сам воздействовать, когда это нужно, по Его беспредельной премудрости и правде. Молитва – приемник Божиих действий. Но самая лучшая молитва: «Господи! Тебе все ведомо: сотвори со мною, как изволишь!». Святитель Феофан Затворник (115, 659).

Во время скорбей и опасностей, видимых и невидимых, особенно нужна молитва: она, будучи выражением отвержения самонадеянности, выражением надежды на Бога, привлекает к нам помощь Божию (111, 326).

Когда окружат скорби, нужно учащать молитву, чтобы привлечь к себе особенную благодать Божию. Только при помощи особенной благодати можем попирать все временные бедствия. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (108, 549).

Внимание и собранность ума при молитве

В чем состоит служение Богу? Не в чем ином, как в устранении из ума всего чуждого, когда славословим Бога. Да не будет в нас услаждения чем-либо земным в то время, как мы молимся Ему! Да не будет в нас злобы в то время, как воспеваем Его! Да не будет в нас ненависти к ближнему в то время, когда поклоняемся Ему! Да не будет в нас лукавого рвения в то время, как устремляем ум наш к Нему! Да не движется срамная похоть в членах наших в то время, когда занимаемся памятью Божией. Всем этим душа омрачается, содержится в плену и, имея эти страсти в себе, не может приносить чистого служения Богу. Они возбраняют ей на воздухе, то есть возбуждая помыслы и мечтания, не допускают ее предстать Богу и совершать таинственное служение Ему, молясь Ему от сладостного действия Божественной любви с услаждением сердца, в святой воле Божией, причем душа бывает просвещаема Богом. Не отсекая упомянутых страстей духовным разумом, ум находится постоянно в омрачении и не может преуспеть в Боге. Преподобный авва Исаия (82, 225–226).

Молиться надо так, чтобы ум был всецело собран и напряжен. Должно призывать Бога со скорбящей душой и не говорить лишних слов, не растягивать молитву, а говорить немного простых слов, потому что не от множества слов, а от трезвенности ума зависит услышание. Если ты растянешь свою речь, то часто можешь рассеяться вниманием и дать диаволу возможность совершенно бесстрашно подойти к тебе и обольстить, отвлечь твою мысль от того, что ты говоришь... (43, 965).

Когда бодрствуешь в молитве, помышляй не об усталости, причиняемой бодрствованием, а о дерзновении, доставляемом молитвой (36, 758).

Зная коварство диавола, постараемся особенно во время молитвы отгонять его, как будто бы мы видели его присутствующим и стоящим перед нашими глазами; постараемся удалять от себя всякий помысел, смущающий душу нашу, напрягать все свои силы и творить усердную молитву так, чтобы не только язык произносил слова, но и душа вместе со словами восходила к Богу (38, 320).

И если ты сам не слышишь своей молитвы (по рассеянности), как же ты хочешь, чтобы Бог услышал ее? (37, 472).

Кто беспечен и невнимателен к тому, что говорит в молитве, тот взывает не к Богу, но говорит тщетно и напрасно (39, 494).

Мы не знаем как следует пользы от молитвы, потому что не внимаем ей со всем усердием и не упражняемся в ней по законам Божиим (39, 13).

Во время молитвы мы можем удерживать внимание, если будем помнить, с Кем беседуем, если будем представлять, что приносим духовную жертву. Святитель Иоанн Златоуст (44, 519).

Тщательность в молитве приносит много даров. Только каждый пусть молится со вниманием и правой совестью, никак не блуждая мыслью по произволу и не воздавая молитву, как бы необходимый, невольный долг, но исполняя ею любовь и желание души... и Сам Господь внушит просящим, как молиться... Итак, прилежный к молитве должен просить ее и знать, что в столь важном деле он со многим старанием и усилием должен выдержать тяжкую борьбу, поскольку с особенной силой нападает на них дух злобы, стремясь ниспровергнуть наше старание. Отсюда ослабление тела и души, изнеженность, беззаботность, нерадение и все прочее, что губит душу, терзаемую по частям и предающуюся врагу своему. Итак, нужно, чтобы душою управлял разум, как мудрый кормчий, указывая прямой путь к горней пристани и предавая душу неповрежденной вверившему ее Богу. Святитель Григорий Нисский (23, 280).

Когда стоишь, совершая молитвы, ум твой да внимает силе слов, и думай, что ты предстоишь Богу, истязающему сердца и утробы. Когда восстанешь от сна, прежде всего прославь Бога устами твоими, потом начни правило легко и тихо, вспоминая греховность твою и воздыхая о ней, вспоминая ожидающую тебя вечную муку. Авва Силуан (82, 354–355).

Молитва, совершаемая с небрежением и леностью, – празднословие. Преподобный Антоний Великий (82, 27).

Отцы наши прилежали внимательной молитве в безмолвии, а мы заботимся о приготовлении пищи и о рукоделии. Авва Афанасий (82, 72).

Прилежная молитва скоро исправляет ум. Изречения безымянных старцев (82, 395).

Чистота сердца доказывается нерассеянной молитвой. Преподобный авва Исаия (82, 216).

Душа молитвы – внимание. Как тело без души мертво, так и молитва без внимания мертва (108, 146).

Произнося слова молитвы неспешно, не позволяй уму скитаться повсюду, но затворяй его в словах молитвы (108, 146).

Ум во время молитвы должно со всею тщательностью сохранять безвидным... образы, если их допустит ум в молитве, сделаются непроницаемой завесой, стеной между умом и Богом (108, 147).

Непарительность, доступная человеку, даруется Богом в свое время такому подвижнику молитвы, который постоянством и усердием в подвиге докажет искренность своего желания стяжать молитву (108, 262).

Страсти – эти нравственные недуги человека – служат основной причиной развлечения при молитве (108, 262).

Внимательная молитва требует самоотвержения, а на самоотвержение решаются редкие (108, 243).

Внимательная молитва, чуждая рассеянности и мечтательности, есть видение невидимого Бога, влекущего к Себе зрение ума и желание сердца (109, 166).

От деятельности по своей воле и по своему разуму немедленно явится попечительность о себе, предстанут уму различные соображения... уничтожат внимательную молитву (108, 279).

Свойственно молитве открывать в падшем естестве сокровенные признаки его падения и впечатления, произведенные произвольными согрешениями (108, 290).

Рассеянность скрадывает молитву. Помолившийся с рассеянностью ощущает в себе безотчетную пустоту и сухость. Постоянно молящийся с рассеянностью лишается всех плодов духовных, обыкновенно рождающихся от внимательной молитвы (109, 164–165).

Затвори двери келлии твоей от людей, приходящих для пустословия, для похищения у тебя молитвы; затвори двери ума от посторонних помышлений... затвори двери сердца от ощущений греховных и помолись (109, 171).

Необходимо во время молитвы заключать ум в слова молитвы, отвергая без разбора всякий помысел – и явно греховный, и праведный по наружности (112, 356).

Достоинство молитвы состоит единственно в качестве, а не в количестве. Тогда похвально количество, когда оно приводит к качеству... Качество истинной молитвы состоит в том, что ум во время молитвы находится во внимании, а сердце сочувствует уму (109, 163).

Надо помнить, что сущность молитвенного подвига заключается не в количестве прочитанных молитвословий, а в том, чтобы прочитанное было прочитано со вниманием, при сочувствии сердца (112, 105).

Ум, заключаясь в слова молитвы, привлекает сердце в сочувствие себе (109, 163).

Научимся сперва молиться внимательно устной и гласной молитвой, тогда удобно научимся молиться и одним умом в безмолвии внутренней клети (109, 183).

Хочешь ли преуспеть в умной и сердечной молитве? Научись внимать устной и гласной: внимательная устная молитва сама собою переходит в умную и сердечную (109, 185).

Положим в основание молитвенного подвига, главного и существеннейшего между монашескими подвигами... внимательную гласную молитву, за которую милосердный Господь дарует в свое время постоянному, терпеливому, смиренному подвижнику молитву умную, сердечную, благодатную (109, 188).

Внимательная молитва служит признаком, что сердце расторгло нити пристрастий и потому уже свободно направляется к Богу, прилепляется к Нему, усваивается Ему (111, 257).

Состояние глубокого постоянного внимания при молитве происходит от прикосновения Божественной благодати к духу нашему. Дарование благодатного внимания молящемуся есть первоначальное духовное Божие дарование (111, 339).

Дару внимательной молитвы обыкновенно предшествуют особенные скорби и потрясения душевные, низводящие дух наш в глубину сознания нищеты и ничтожности своей (109, 284).

Молитва нуждается в неотлучном соприсутствии и содействии внимания. При внимании молитва составляет неотъемлемую собственность молящегося, при отсутствии внимания она чужда молящемуся (112, 98).

То внимание, которое вполне соблюдает молитву от развлечения или от посторонних помыслов и мечтаний, есть дар благодати Божией. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (112, 98).

Рассказывал некий ученик об отце своем. Однажды мы совершали правило; я читал псалмы и пропустил одно слово, не заметив этого. Когда мы окончили службу, старец сказал мне: «Я, совершая служение, представляю себе, что предо мною горит огонь, и ум мой не может уклониться вправо или влево. Где же был твой ум, когда ты читал псалмы и пропустил слово? Разве ты не знаешь, что, молясь, ты стоишь перед Богом и говоришь Богу?» (82, 436).

Поведали об Иоанне: когда он возвращался с жатвы, то ходил сперва к старцам для молитвы и назидания; потом упражнялся в псалмопении; после этого переходил уже к молитве. Такую постепенность в занятиях он считал нужной для приведения ума в то состояние, в котором он находился до выхода из келлии. Отечник (82, 288).

Одному безмолвствующему в пустыне, когда он прилежно молился, явились демоны и в продолжение двух недель играли им, как мячом, бросали его вверх и подхватывали на рогожу. Однако они никак не смогли отвлечь его ум от пламенной молитвы. Преподобный Нил Синайский (47, 194).

Сердечная молитва

Только тогда молитва становится победоносным оружием в невидимой (духовной) брани, когда сделается настоящей, то есть внедрится в сердце и начнет непрестанно в нем действовать. С этого момента она делается непроницаемой, непреодолимой и непроходимой оградою души, не допускающей к ней ни стрел вражеских, ни страстных нападок плоти, ни обольщений со стороны прелестного мира. Самым присутствием своим в сердце она пресекает невидимую брань.

Почему и внушаю тебе: поспеши привить к сердцу действие молитвы и попекись о том, чтобы она была там в непрестанном движении. Ибо это то же, что сказать: сделай так и без борьбы будешь победителем, это так Действительно и бывает. Но пока дойдет твоя молитва до такой силы, враги не дадут тебе покоя, тебе и минуты не обойтись без брани. Поможет ли тут молитва? Конечно, и более чем всякое другое оружие Духовной брани. Она всегда привлекает Божию помощь, и сила Божия отражает врагов, только пусть будет она усердна и предана в волю Божию. Место ее – в самом начале противоборства вражеским нападениям. Вот как это бывает: когда внимание, как неусыпный страж, дает знать о подступах врагов и почувствует стрелы их, то есть или помысел страстный, или движения страсти появятся внутри, ревнующий о спасении дух, осознав в этом злобное вражеское дело, напряжением своих сил нещадно отражает это от сердца, не давая туда проникнуть, и почти одновременно внутренне возносится молитвой ко Господу, призывая Его на помощь. Помощь приходит, враги рассеиваются, и брань стихает. Преподобный Никодим Святогорец (64, 209).

Всякая молитва, при которой не трудится тело, а сердце не придет в сокрушение, признается недозрелым плодом, потому что такая молитва без души (82, 254).

В молитвенном делании рабов нет мира мысли; нет в свободе чад мятежного смущения (82, 268).

Произноси стихи псалмопения твоего не как бы заимствуя слова из иного и не прими намерения непрестанно умножать дело моления твоего, чтобы не лишиться совершенно умиления и радости в молитве, но говори эти слова в молении твоем как бы сам из себя, с умилением, с постижением смысла их, как истинно понимающий свое дело. Преподобный Исаак Сирин (82, 269).

«Изливайте пред Ним сердце ваше» (Пс. 61, 9). Бог с душою, любящей Его, беседует просто, да и в беседе Он нужды не имеет. Ибо говорит не ушам, но сердцу, а потому и душе, любящей Его, дает такой чудный язык, который ничего не говорит, а Бог глаголы его слышит.

Таков был язык Анны, матери Самуиловой, о которой Слово Божие говорит: «Уста ее только двигались, и не было слышно голоса ее» (1Цар. 1, 13). Что за чудное это движение уст? Что за молчаливая беседа? Однако Бог так молитву Аннину слышал, как бы она громогласно к Нему взывала. То же видим мы и на пророке Моисее. Вел он Израиль из Египта и вошел в расступившееся море, увидел фараона и всю силу его, гонящихся по следам их. В этом случае не только уста Моисеевы, но и сердце его было стеснено. Он никаких слов устами не произносил, однако послушай, что Бог говорит Моисею: «что ты вопиешь ко Мне?» (Исх. 14, 15). Боже чудотворящий! Моисей молчит, и Ты говоришь ему: «Что ты вопиешь ко мне?» Конечно, слышал Бог слова сердца Моисея, которые были громогласнее, чем слова уст всего народа.

Пусть невозможно, чтобы внутренняя горячность духа через какие-нибудь наружные знаки себя не проявляла, как, например, почти нельзя, чтобы от крепкого сокрушения сердца не потекли слезы или не открылось бы воздыхание; кроме того, наружные знаки благочестивого моления могут быть полезны к возбуждению других, особенно когда молитва совершается в общем собрании, однако при всем том сердце прежде, нежели тело, да преклоняет колена свои; сердце прежде, нежели руки, да возносится к Богу; сердце прежде, нежели очи, да проливает слезы; сердце прежде, нежели одежды, да раздирается; сердце прежде, нежели язык, да беседует.

Молиться надо со вниманием, и сердцем больше, нежели языком, чтобы не были сказаны и о нас эти неприятные слова: «приближаются ко Мне люди сии устами своими, и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня; но тщетно чтут Меня» (Мф. 15, 8). Видели мы, что такую сердечную молитву имел Моисей... О молитва, которая так тесно связывает человека с Богом! Вот живой молитвы пример! Надо нам быть пораженными стыдом и срамотою, когда подумаем о своих молитвах. Сколько перед собою разложим мы книг, сколько наговорим слов, сколько лицемерных воздыханий, сколько проворных поклонов, – и при всех этих действиях не чувствуем в себе никакого сокрушенного удара! Читаем много молитв, да так, как бы произносило их бездушное тело или на несколько часов заведенный язык. Хотим, чтобы Бог внял нашей молитве, когда не внимаем ей мы сами. Такая молитва поистине превращается в грех. Итак, надо молиться сердцем больше, чем языком. Платон, митрополит Московский (105, 309–313).

Иаир при всех, припав к ногам Спасителя, гласно молил Господа об исцелении дочери своей и был услышан. Господь, ничего не сказав, тотчас встал и пошел к нему. На пути к Иаиру была исцелена кровоточивая жена, конечно, тоже не без молитвы с ее стороны, хотя она и не взывала словом и не падала ниц к ногам Господа; у нее была сердечная молитва веры. Господь услышал ее и дал исцеление. Тут все совершилось сокровенно. Кровоточивая сердцем обратилась к Господу; Господь слышал этот вопль сердца и удовлетворил прошение. У этой жены и у Иаира молитва, по существу, одна, хотя и можно различать в них некоторые степени. Такие-то молитвы, полные веры, упования и преданности, никогда не бывают не услышаны.

Говорят иногда: «Молюсь, молюсь, а молитва моя все-таки не слышится». Но потрудись взойти в меру молитвы безотказной – и увидишь, почему она не услышана. Будешь ли ты в молитвенном положении, как Иаир, или в простом, обычном, как все окружающие, подобно кровоточивой, – когда подвигнется в сердце твоем настоящая молитва, она, несомненно, войдет к Господу и преклонит Его на милость. Все дело в том, как дойти до такой молитвы. Трудись – и дойдешь. Все чины молитвенные имеют целью возвести молитвенников в такую меру молитвы, и все, которые разумно проходят этот молитвенный курс, достигают цели своей (107, 377–378).

Господь дал молитву, общую для всех, совместив в ней все нужды наши, духовные и телесные, внутренние и внешние, вечные и временные. Но так как в одной молитве нельзя совместить всего, о чем приходится молиться Богу в жизни, то после молитвы общей дано правило на случай частных о чем-либо прошений: «просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Лк. 11, 1–10). В церкви Божией так и делается: христиане все вместе молятся об общих нуждах, но каждый частно излагает пред Господом свои нужды и потребности. Вместе молимся в храмах по установленным чинопоследованиям, которые все суть ничто иное, как разъясненная и в разных видах изложенная молитва Господня; а частно, дома, всякий, как умеет, просит Господа о своем. И в храме можно молиться о своем, и дома можно молиться общею молитвой.

Об одном только надо заботиться: чтобы, когда стоим на молитве – дома ли, или в церкви, у нас на душе была действительная молитва, действительное обращение и восхождение ума и сердца нашего к Богу. Как кто сумеет, пусть делает это. Не стой, как статуя, и не бормочи молитву, как заведенная машинка, играющая песни. Сколько ни стой так и сколько ни бормочи, нет У тебя молитвы, когда ум блуждает и сердце полно суетных чувств. Уж если стоишь на молитве, приладился к ней, что стоит тебе и ум и сердце привлечь сюда же? И влеки их, хотя бы они Упорствовать стали. Тогда составится молитва настоящая и привлечет милость Божию и Божие обетование молитве: просите и дастся, исполнится. Не дается часто оттого, что прошения нет, а только просительное положение. Святитель Феофан Затворник (107, 358–360).

Истинная молитва состоит не в словах и произнесении их, но истинная молитва состоит «в духе и истине» (Ин. 4, 23). Когда молимся Богу, должно пред Ним стоять не только телом, но и духом; и молитву произносить не только устами, но и умом, и сердцем; и не только голову и колени преклонять, но и сердце наше пред Ним; и к Нему умные очи наши возводить со смирением. Ибо всякая молитва должна исходить из сердца; и что язык глаголет, ум и сердце должны глаголать. Потому ничему так не должно обучаться, как истинной молитве. Бог смотрит на сердце, а не на слова наши и внимает воздыханию сердечному, а не глаголанию устному. «Господи! научи нас молиться» (Лк. 11, 1). Святитель Тихон Задонский (104, 1106).

Степень любви нашей к Богу мы усматриваем с особенной ясностью при молитве, которая служит выражением этой любви и очень правильно названа в отеческих писаниях зеркалом духовного преуспеяния (111, 257).

Молитва есть по преимуществу исполнение первой и главнейшей заповеди (112, 93).

Делается человек способным к любви Божией от исполнения любви к ближнему, а состояние же стремления всем существом к Богу возводится молитвою (108, 518).

Молитва есть деятельное выражение любви инока к Богу (112, 92).

Возносящийся к Богу чистою и частою молитвою стяжает живую веру в Бога, ею видит Его и перелетает, как крылатый, через все превратности и бедствия земной жизни (111, 353).

По некотором преуспеянии (в молитве) приходит ощущение тишины, смирения, любви к Богу и ближним без различия добрых от злых, терпение скорбей как попущении и врачеваний Божиих... Любовь к Богу и ближним, являющаяся постепенно из страха Божия, вполне духовна... отличается отличием бесконечным от любви человеческой в обыкновенном состоянии ее (108, 293).

Когда чувствуешь сухость, ожесточение, не оставляй молитвы: за ожидание твое и подвиг против сердечного нечувствия низойдет к тебе милость Божия, состоящая в умилении (109, 164).

Ум молится словами, сердце молится плачем. Не восплачет сердце, если не умилится от слов молитвы, не стяжет ум внимательной молитвы, если сердце не будет содействовать ему плачем. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (82, 414).

Церковная молитва

Церковные молитвословия содержат в себе пространное христианское догматическое и нравственное богословие: посещающий неупустительно церковь и тщательно внимающий ее чтению и песнопениям может отчетливо изучить все нужное для православного христианина на поприще веры. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (109, 181–182).

«Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему. Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6, 6). Бог везде смотрит на цель дел. Если и в комнату войдешь, и затворишь за собою двери, но сделаешь это по тщеславию, затворенные двери не принесут тебе пользы... Господь желает, чтобы ты, прежде нежели затворишь их, изгнал из себя тщеславие и заключил дверь сердца твоего. Ибо совершенно доброе дело должно быть всегда свободным от тщеславия, а особенно во время молитвы. Если и без порока во время молитвы всюду блуждаем своими мыслями, то, когда приступим к молитве с болезнью тщеславия, тогда и сами не услышим молитв своих. Если же мы и сами не слышим молитв и прошений своих, то как можем надеяться, что Он услышит нас?

Говорят: могу молиться дома. Ты сам себя обманываешь, друг мой. Правда, ты можешь дома молиться, но не можешь молиться так, как в церкви, где собрано столько отцов, где возносится к Богу единодушный глас. Ты не можешь так возносить молитву, когда один станешь призывать Господа, как можешь возносить её, когда стоишь вместе с братьями, ибо здесь есть нечто большее – единение многих, союз любви, молитвы священников. Для того и поставлены священники, чтобы молитвы народа, которые могут быть слабыми, соединяя с более сильными, возносить на Небо. Святитель Иоанн Златоуст (115, 599–600).

«Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему. Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно» (Мф. 6, 6). Что же, неужели не должно мне молиться в церкви? Напротив! Должно, только с чистым намерением, а не с тем, чтобы видели это люди. Потому что не место вредит нам, но внутреннее расположение и цель. Многие, и втайне молясь, делают это для того, чтобы нравиться людям. Блаженный Феофилакт (115, 589).

Правоверные христиане, оставив все свои дела, стекайтесь на церковную молитву без лености и не говорите так: отпоем дома. Не может та молитва ничего успеть без церковной молитвы. Как дом не согреется дымом без огня, так и та молитва без церковной. Ибо Церковь называется земным Небом, в ней закалается Агнец, Сын, Слово Божие, за очищение грехов всего мира, верных и людей, трепещущих словес Божиих. В ней же проповедуется Евангелие благовещения Царства Божия, и Деяния святых апостолов, и Соборные послания, и 14 Посланий святого нашего учителя апостола Павла, и почитаются семь святых Вселенских Соборов. В церкви престол Божией славы осеняют невидимо Херувимы и священническими руками приемлются Божественные Тело и Кровь и подаются верным людям на спасение и на очищение душ и тел. И такое страшное, и грозное, и преславное чудо Божие, каким является церковное богослужение, вы хотите заменить домашним своим пением! Святитель Алексий, митрополит Московский (115, 600).

Молитвенное правило

Не оставляй молитвенного правила, чтобы не впасть в руки врагов твоих (82, 186). Тщательно исполняй твое молитвенное правило. Остерегись! не допусти себе пренебречь им. От тщательного исполнения правила просвещается и укрепляется душа. Преподобный авва Исаия (82, 204).

Лучше правило легкое, но постоянно совершаемое, чем правило трудное вначале, но скоро оставляемое. Авва Матой (82, 313).

Наблюдай установленные часы для молитвословий и не пропускай ни одного из них, чтобы не подвергнуться за это суду. Преподобный Антоний Великий (82, 22).

Прежде чем ляжешь спать, проведи два часа в молитве и псалмопении, потом усни. Когда же Господь возбудит тебя, встань и исполни молитвенное правило твое с тщанием. Если ощутишь леность в теле, скажи ему: «Неужели ты хочешь покоиться во время этой краткой жизни и потом навсегда быть ввергнутым во тьму кромешную?», понудь себя немного и вскоре придут и бодрость, и сила. Преподобный авва Исаия (82, 168).

Не сочти праздностью умножение занятия молитвой непарительной (чуждой развлечения), сосредоточенной (внимательной) и продолжительной по той причине, что при этом уменьшил твое псалмопение. Возлюби более поклоны в молитве, нежели псалмопение. Если оживет в тебе молитва, то она заменяет собою правило, состоящее из молитвословий. Если во время совершения твоего молитвенного правила тебе будет дано дарование слез, то не признай наслаждение ими праздностью в отношении к твоему правилу, ибо благодать слез есть последствие полноты молитвенной. Преподобный Исаак Сирин (82, 275).

Не дерзни приносить Богу многословных и красноречивых молитв, тобою сочиненных... они – произведение падшего разума и ... не могут быть приняты на духовный жертвенник Божий (109, 171).

Молитвенное правило направляет правильно и свято душу, научает ее поклоняться Богу духом и истиной, между тем как душа, будучи предоставлена самой себе, не могла бы идти правильно путем молитвы (109, 172).

Молитвенные правила удерживают молящегося в спасительном расположении смирения и покаяния, научая его непрестанному самоосуждению, питая его умилением, укрепляя надеждой на Всеблагого и Всемилосердного Бога (109, 172).

Продолжительность молитвы определяется для каждого образом жизни его и мерой сил – душевных и телесных (108, 145).

От сильного тела требуется при молитве труд, без него сердце не сокрушится, молитва будет бессильной и не истинной (109, 162).

Продолжительность молитв угодников Божиих – не от многоглаголания, но от обильных духовных ощущений (108, 152).

Необходимо научиться правильной молитве, чтобы преуспеть в ней и посредством ее изработать свое спасение (112, 94).

К молитве нужно понуждение в течение всей жизни. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (112, 99).

Всякая молитва, приносимая тобою ночью, да будет пред очами твоими важнее всех дневных деяний. Не обременяй чрева твоего, чтобы не смутилась мысль твоя, чтобы ты, когда встанешь ночью на молитву, не был возмущен парением (развлечением мыслей) и не оказался исполненным женоподобного расслабления. Не только это приключается (по обременении чрева пищей), но и душа твоя становится помраченной, помышления твои возмущенными, и ты никак не можешь по причине омрачения сосредоточить их в псалмопение твое. Теряется в тебе вкус ко всему и не чувствуешь услаждения от стихов псалмопения, тогда как обычно ум при легкости и светлости мыслей, со сладостью вкушает разнообразие псалмопения. Когда благочиние ночное будет возмущено, тогда ум бывает смущен и в дневном делании, пребывает в омрачении и чтением, по обычаю, не услаждается, потому что на помышления нападает как бы буря (и не перестает волновать их), хотя бы ум прибегал и к молитве, и к поучению. Сладость, подаваемая подвижникам в течение дня, источается на чистый ум из света ночного делания. Каждый человек, не наученный опытами долговременного безмолвия, да не надеется постигнуть от себя (от одного разумения своего) что-либо особенное о благах подвижничества, хотя бы он был и великим, и премудрым, и учителем, и имеющим много (других) добродетелей. Преподобный Исаак Сирин (82, 275–276).

Преклони колени, воздыхай, моли Господа твоего быть милостивым к тебе. Он особенно преклоняется на милость ночными молитвами, когда ты время отдыха делаешь временем плача (43, 248).

Научимся неотступно и постоянно прилежать к молитве – и днем, и ночью; особенно ночью, когда никто не смущает, когда ум спокоен, когда великая тишина, и нет никакого волнения в доме, никто не препятствует нам заняться молитвою и не отвлекает от нее; когда пробужденная душа может обстоятельно высказать все Врачу душ (38, 322).

Великое дело – среди глубокой ночи, когда спят все люди, звери и скот, когда господствует глубочайшая тишина, тебе одному бодрствовать и дерзновенно беседовать с Владыкой (36, 758).

Растения восстанавливают силы ночью; тогда же особенно и душа принимает на себя росу, ибо что днем попаляется солнцем, то освежается ночью. Ночные слезы лучше всякой росы нисходят и на пожелания, и на всякое пламенное разжжение и не позволяют потерпеть ничего вредного. Если душа не будет питаться этой росой, то будет сожигаться во время дня (43, 250).

Господь не словом только научает учеников молитве, но и Сам часто совершает молитвы и целые ночи молится в пустыне. Святитель Иоанн Златоуст (35, 588).

«И пробыл всю ночь в молитве к Богу» (Лк. 6, 12). Тут основание и начало христианских всенощных бдений. Жар молитвенный гонит сон, и восхищения духа не дают заметить течения времени. Настоящие молитвенники и не замечают того; им кажется, будто они только что встали на молитву, а между тем уж и день показался. Но пока дойдет кто до такого совершенства, надо поднимать труд бдения. Несли его и несут уединенники; несли его и несут общежительные; несли его и несут благоговейные и богобоязненные миряне. Но хоть с трудом проходит бдение, плод его остается в душе прямой, всегдашний – умиротворение души и умиление при расслаблении и изнеможении тела. Состояние очень ценное в ревнующих о преуспеянии в духе! Оттого, где заведены бдения (на Афоне), от них отстать не хотят. Все сознают, как это трудно, но отменить этот чин никому нет желания ради той пользы, какую принимает душа от бдений. Сон больше всего упокоевает и питает плоть; бдение же больше всего смиряет ее. Выспавшийся вдоволь тяжел бывает на дела духовные и холоден к ним; бдящий – быстродвижен, как серна, и горит духом. Если должно обучать плоть добру, как рабу, то ничем нельзя так успеть в этом, как частым бдением. Тут она испытывает вполне власть духа над собою и приучается покорствовать ему, а дух приобретает навык властвовать над нею. Святитель Феофан Затворник (107, 322–323).

«А утром, встав весьма рано, вышел и удалился в пустынное место, и там молился» (Мк. 1, 35). Вот урок рано вставать и первые часы дня посвящать молитве в уединении. Душа, обновленная сном, бывает свежа, легка и способна к проникновению, как свежий утренний воздух; потому сама собою просится, чтобы пустили ее туда, где вся ее отрада, пред лицо Отца Небесного, в сообщество Ангелов и святых. В это время удобнее ей это делать, нежели после, когда уж налягут на нее заботы дня. Все Господь устраивает; надо от Него принять благословение на дела, нужное вразумление и необходимое подкрепление. И спеши пораньше, пока ничто не мешает, наедине, вознестись к Господу умом и сердцем, и исповедать Ему нужды свои, намерения свои и испросить Его помощь. Настроившись молитвой и богомыслием с первых минут дня, целый день потом проведешь в благоговении и страхе Божием, с собранными мыслями. Отсюда – осмотрительность, степенность и стройность в делах и взаимных отношениях. Это награда за труд, на который понудишь себя в утреннем уединении. Это и для житейских людей, стало быть, мера благоразумия, а не что-либо чуждое их целям. Святитель Феофан Затворник (107, 254–256).

Проснувшись... направь мысли к Богу, принеси в жертву Богу начатки помышлений ума, еще не принявшего на себя никаких суетных впечатлений. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (108, 298).

Постоянство в молитве

Господь жаждет, чтобы Его жаждали, и напояет желающих пить; приемлет как благодеяние, если просят у Него благодеяния, Он доступен и щедро подает великие дары, с большей радостью дает, чем иные приемлют сами. Только не обнаружим в себе низкой души, прося того, что маловажно и недостойно Дающего. Святитель Григорий Богослов (13, 300).

Братия мои, без лености и нерадения да умоляет всякий о щедротах. Пусть только стучит в дверь Господню – Господь ответит ему с искренней любовью. Преподобный Ефрем Сирин (28, 152).

Разве Бог не мог бы даровать и прежде наших просьб? Но Он ждет, чтобы получить от нас самих повод праведно удостоить нас Своим попечением (46, 485).

Не будем же роптать на замедление в даровании просимого, а именно поэтому проявим великую твердость и терпение (46, 484).

Получим ли просимое, не получим ли, будем настойчивы в своем прошении и будем благодарить не только в случае успеха, но и в случае неуспеха. Святитель Иоанн Златоуст (46, 485).

Без колебания неверием надо быть настойчивым в молитвах и не сомневаться, что постоянством их получим все, что будем просить у Бога. Ибо Господь, желая доставить нам вечные и небесные блага, увещевает, чтобы мы неотступностью некоторым образом вынуждали Его. И Он нас, докучающих, не только не презирает, не отвергает, но еще и побуждает, хвалит и благосклонно обещает доставить нам все, чего настойчиво будем ожидать. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (авва Исаак 53, 345).

Грешнику не должно оставлять молитвы из-за грехов своих, ибо если думаешь, что ныне недостоин приступать к Богу с молитвой, то когда будешь достоин? Когда это достоинство будет? Когда себя освятишь, оправдаешь и чем? Откуда святость и правда наша? Христос оправдает. Кто праведен пред Богом? «Все согрешили и лишены славы Божией» (Рим. 3, 23). Кто был Манассия? Великий грешник. Что же, отвержен ли молящийся? Нет, он помолился со смирением и получил милость. Кто жена, плакавшая при ногах Христовых? Блудница, грешница. Отринута ли Христом? Нет. Услышала сладкий голос: «прощаются грехи её многие... вера твоя спасла тебя, иди с миром» (Лк. 7, 47, 50). Недостоинство твое ничем не может повредить тебе. Единое требуется, чтобы оставил ты прихоти свои и прибегнул с покаянием к Отцу Небесному. «Когда умножился грех, стала преизобиловать благодать» (Рим. 5, 20). Как малейшая капля воды против океана, так грехи твои в сравнении с непостижимой благодатью Христовой. Святитель Тихон Задонский (104, 1133–1134).

«Истинно, истинно говорю вам: о чем ни попросите Отца во имя Мое, даст вам» (Ин. 16, 23), сказал Господь, и еще с подтверждением: «Истинно, истинно говорю вам». Какой стыд Для нас, что мы не умеем пользоваться таким неложным обетованием! И добро бы только нам стыд от того, а то наводится тень на самое обетование, будто оно слишком велико и неисполнимо. Нет, вина вся в нас, и главным образом в том, что мы не сознаем себя верными рабами Христовыми, и совесть не позволяет нам ожидать какой-либо милости от Господа. К тому же и то бывает, что если иногда и приступает кто просить о чем Бога, то с раздвоенной душой, помянет о том мимоходом в молитве своей раз и два – и бросает, да и говорит потом: «Не слышит Бог». Нет, прося чего-либо особенно, надо держать неотступность и неутомимость в молитве, подобно вдове, которая и бессердечного судью докучанием своим заставила удовлетворить ее прошение. Настоящие молитвенники, испрашивая что-либо в молитве, соединяют с молитвой пост, бдение, лишения всякого рода и всякое благотворение, и при этом просят не день, не два, а месяцы и годы, потому и получают. Им и подражайте, если желаете иметь успех в молитве (107, 152–153).

Чтобы запечатлеть ту истину, что «должно всегда молиться и не унывать» (Лк. 18, 1), – не унывать, если не скоро бывает услышана молитва, но все продолжать молиться, – Господь сказал притчу, как судья. Бога не боящийся и не стыдящийся людей, удовлетворил, наконец, прошение вдовицы не потому, чтобы Бога убоялся и людей устыдился, а по тому одному, что та вдова не давала ему покоя. Так, если такой человек загрубелый не устоял против неотступности прошения. Бог ли, человеколюбивый и многомилостивый, не исполнит прошения, неотступно со слезами и сокрушением к Нему возносимого?! И вот ответ на то, почему молитвы наши часто не бывают услышаны. Потому что воссылаем прошения наши к Богу неусердно, будто мимоходом, и притом так, что, помолившись однажды ныне, завтра ждем исполнения своей молитвы, не думая попотеть и потрудиться в молитве. Вот и не слышится, и не исполняется молитва наша, потому что сами не исполняем как следует положенного для молитвы закона уповающей и усердной неотступности. Святитель Феофан Затворник (107, 25–26).

Плоды молитвы

Мать всех добродетелей – молитва: она не только может очищать и питать, но и просвещать и в состоянии сделать подобными солнцу искренне молящихся. Преподобный Нил Синайский (49, 256).

Да не отходит от мысли твоей убеждение, что одно возношение ума к Богу и одно смиренное коленопреклонение во славу и честь Божию несравненно более ценно, чем все сокровища мира. Преподобный Никодим Святогорец (64, 78).

Кто может усердно молиться, тот богаче всех, хотя бы он был беднее всех. Напротив, кто не прибегает к молитве, тот, хотя бы сидел на царском престоле, слабее всех (35, 569).

Молитва, совершаемая с усердием, есть свет для ума и души, свет неугасимый (37, 369).

Молитва и служение Богу есть знак всякой праведности, она является неким божественным и духовным одеянием, проливает в наши мысли большую красоту, управляет жизнью каждого, не позволяет ничему дурному и неуместному господствовать над умом, убеждает почитать Бога и уважать ту честь, какая от Него даруется нам, учит удалять от себя всякое ухищрение лукавого, изгоняет постыдные и неприличные размышления, приводит душу каждого в состояние презрения к удовольствиям (36, 833).

Когда я вижу, что кто-либо не любит молитву и не имеет к ней горячей ревностной любви, то мне уже ясно, что он не владеет в своей душе ничем благородным (36, 833).

Молитва – основание всякого блага и способствует достижению спасения и Вечной Жизни (36, 837).

Великое благо – молитва. Если кто, разговаривая с добродетельным человеком, получает от этого немалую пользу, то каких благ не получит удостоившийся беседовать с Богом! (38, 321).

Кто всегда готов к молитве, тот никогда не впадет в невоздержание и пьянство, никогда не испытывает следствий объядения; но, сдерживая свои помыслы ожиданием молитвы, как бы уздою, будет в надлежащей мере употреблять все предлагаемое в пищу и тем доставит и душе, и телу великое благословение (38, 798).

Если постоянно беседующие с мудрецами скоро становятся подобными им по благоразумию, то что можно сказать о беседующих с Богом и молящихся Ему? (36, 837).

В душу же, не знакомую с молитвой и прошением, не может войти ничто, содействующее благочестию (36, 838).

Диавол хорошо знает, какое великое благо – молитва, и потому усиленно нападает на молящегося (45, 440).

Молитва – священный посланник; она веселит сердце, успокаивает душу, возбуждает страх наказания и желание Небесного Царства; учит смиренномудрию, приносит познание греха. Святитель Иоанн Златоуст (46, 984).

Дело молитвы выше других, и у прилежного к молитве велика должна быть забота, чтобы неприметным образом не окрала его злоба. Преподобный Макарий Египетский (33, 373).

Плоды искренней молитвы: простота, любовь, смиренномудрие, терпение, незлобие и тому подобное. Все это и прежде вечных плодов произращает здесь плод в жизни старательного. Таковы плоды, украшающие молитву; если не будет их, то напрасен ее труд. Святитель Григорий Нисский (23, 281).

Плодом молитвы бывает постепенно расширяющееся зрение своих согрешений и своей греховности, отчего усиливается умиление и обращается в плач (108, 292).

(Плодом молитвы) являются ощущение присутствия Божия, живая память о смерти, страх Суда и осуждения (108, 292–293).

Плоды истинной молитвы: светлый мир души, соединенный с тихой, молчаливой радостью, чуждой мечтательности, самомнения и разгоряченных порывов и движений; любовь к ближним, не отделяющая для любви добрых от злых... но ходатайствующая обо всех пред Богом, как о себе (109, 166–167).

Плод молитвы состоит в просвещении ума и умилении сердца, в оживлении души жизнью духа. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (112, 98).

Молитва пробуждает покаяние

Не ищи в молитве наслаждений: они отнюдь не свойственны грешнику. Желание грешника ощутить наслаждение есть уже самообольщение... Ищи, чтобы ожило твое мертвое, окаменелое сердце, чтобы оно раскрылось для ощущения греховности своей... Тогда явится в тебе истинный плод молитвы: истинное покаяние. Ты восстенаешь пред Богом и будешь вопиять к Нему молитвою из бедственного состояния души, тебе внезапно открывшегося... (108, 149).

Стяжавшие истинную молитву ощущают неизреченную нищету духа, когда предстоят пред Богом, славословя Его, исповедуясь Ему, повергая пред Ним прошения свои (108, 259).

Хотя бы кто стоял на самой высоте добродетелей, но если он молится не как грешник, молитва будет бессильной (109, 162).

Делание покаяния должно быть соединено с деланием молитвы во единое делание (109, 155).

Основание молитвы заключается в том, что человек – существо падшее. Он стремится к получению того блаженства, которое имел, но потерял, и потому – молится (109, 160).

Во время молитвы не ищи восторгов, не приводи в движение твоих нервов, не горячи крови. Напротив, содержи сердце в глубоком спокойствии, в которое оно приводится чувством покаяния (109, 164).

Внимание при молитве приводит нервы и кровь в спокойствие, способствует сердцу погружаться в покаяние и пребывать в нем (109, 164).

Тот, кто желает раскрыть в себе глубокое чувство покаяния, употребляет в орудие к достижению такого состояния краткую молитву, произнося ее со всевозможным вниманием и благоговением (111, 29).

Стремись к стяжанию чистой молитвы, соединенной с чувством покаяния и плача, с воспоминанием о смерти, о Суде Божием. Такая молитва, соединенная с такими воспоминаниями, есть непогрешительное, превосходное богомыслие (112, 118–119).

Чувство покаяния должно возбуждаться при каждой молитве инока (112, 367).

Молитва краткая... и безыскусственная... способна выразить чувства раскаяния и самоосуждения, когда наполнится ими сердце (112, 407–408).

Действуй молитвою, воодушевленной плачем. Такая молитва – пламенное оружие, попаляющее страсти, прогоняющее духов отверженных. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (112, 431).

Молитва очищает от страстей и помыслов

Господь сказал Адаму: «в поте лица твоего будешь есть хлеб (до каких пор?), доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят» (Быт. 3, 19), которая произрастит тебе «терния и волчцы» (Быт. 3, 18). Это – тайны деятельности, принадлежащей времени, пока человек живет на земле. Но с той ночи, в которую Господь пролил пот Свой, Он изменил пот, изведший терния и волчцы на пот, изливаемый в молитве и в возделании правды... Если перестанем проливать пот на земле, то по необходимости будем жать терние. Самое оставление молитвы делает землю сердца вещественной (грубой), и она производит терние по естеству своему. Точно: страсти – это терние, прорастающее от семени, находящегося в нас. Пока мы находимся в образе Адама, до тех пор по необходимости имеем и страсти его. Невозможно земле пребывать в бездействии и не давать побегов, свойственных естеству ее. Земля тела нашего есть порождение той земли, по свидетельству Бога, сказавшего: земля, «из которой ты взят». Та произращает терние, а словесная земля произращает страсти... Пока эта земля существует, до тех пор ежедневно необходимо исторгать из нее терние (82, 264–265).

Страшен бесам, возлюблен Богу и Ангелам Его тот, кто горящей ревностью днем и ночью взыскует Бога в сердце своем и искореняет из него прилоги, посылаемые врагом. Преподобный Исаак Сирин (82, 252).

Частой молитвой истребляется пленение греховным и суетным мечтанием, а нерадение о ней, вкрадывающееся мало-помалу, есть мать забывчивости (82, 203).

С мужеством исправляй то, что требует исправления. Только от чистоты может приноситься истинная молитва к Богу (82, 143).

Всячески старайся понуждать себя в молитве, чтобы Господь даровал тебе простосердечие и незлобие и избавил от противоположных страстей. Преподобный авва Исаия (34, 42).

Если богопротивный помысел приблизится к твоему сердцу, то молитва твоя да не будет о разнообразных предметах, но извлекай слезный меч против того, кто нападает на тебя. Авва Евагрий (82, 113).

Молитва есть оружие великое, сокровище неоскудевающее, богатство, никогда не истощаемое, пристань безмятежная, основание спокойствия (35, 542).

Удивительно ли, что молитва может прекращать человеческие горести, если она легко погашает и истребляет самые грехи? (35, 546).

Душа наша от греха и беспечности твердеет и делается камнем. Поэтому нам нужна великая горячность, чтобы размягчить затверделость ее. Это преимущественно и совершает молитва (39, 406).

Ревностно молящиеся не допускают себя до чего-либо недостойного молитвы, но, стыдясь Бога, с Которым только что беседовали, быстро отталкивают от себя всякое коварство лукавого. Святитель Иоанн Златоуст (36, 838).

Мы должны знать, что непрестанное призывание имени Божия есть врачевание, убивающее не только страсти, но и самое действие их. Как врач изыскивает лекарство или пластырь для раны больного, и они действуют, причем больной и не знает, как это происходит, так точно и призываемое имя Божие убивает все страсти, хотя мы и не знаем, как это совершается. Преподобные Варсонофий и Иоанн (117, 135–136).

Много подвига и труда требуется в молитвах, чтобы достигнуть невозмутимого состояния мысли, словно некоего сердечного неба, в котором обитает Христос, как говорит апостол: «Или вы не знаете самих себя, что Иисус Христос в вас? Разве только вы не то, чем должны быть» (2Кор. 13, 5). Преподобный Иоанн Карпафский (117, 136).

Взял Господь Бог человека, которого создал, и поселил его в саду Едемском, чтобы он возделывал и хранил его (Быт. 2, 15), подразумевая эту заповедь не только в собственном, чувственном смысле, но и в духовном, высшем ее значении. Раем святые отцы называют душу первых людей как место пребывания в них преизобильной благодати Божией и место плодоношения многоразличных духовных добродетелей; возделыванием этой духовной жизни – то, что впоследствии стало именоваться «умным деланием», а охранением этого умного делания – поддержание достигнутой уже душевной чистоты. Епископ Петр (117, 136).

Диавол с демонами, после того, как через преслушание сделал человека изгнанником из рая, отлученным от Бога, получил доступ мысленно колебать разумную силу всякого человека и днем и ночью, иного сильно, иного не очень, а иного слишком сильно. И не иначе можно оградиться от этого, как непрестанной памятью о Боге, которая, запечатлевшись в сердце силою Креста, утвердит ум в непоколебимости. К этому ведут все труды мысленного подвига, которым должен подвизаться на поприще веры каждый христианин, и если не так у него идет дело, то напрасно он проподвизается. Ради этого подвига предпринимаются и все разнообразные духовные упражнения каждым христианином, ищущим Бога путем произвольных лишений, чтобы преклонить благоутробие Всеблагого Бога, и Он снова даровал подвижнику прежнее достоинство и чтобы Христос запечатлелся в уме его, как говорит апостол: «Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос!» (Гал. 4, 19). Преподобный Симеон Новый Богослов (117, 136–137).

Страсти – те же скорби, и Господь не отделил их, но сказал: «призови Меня в день скорби; Я избавлю тебя, и ты прославишь Меня» (Пс. 49, 15). И потому в отношении всякой страсти ничего нет полезнее, как призывать имя Божие... Нам же, немощным, остается только прибегать к имени Иисусову, ибо страсти, как сказано, суть демоны и уходят от призывания этого имени. Преподобные Варсонофий и Иоанн (117, 137).

Итак, если хочешь одержать победу над страстями, то, молитвой и содействием Божиим будучи внутри себя, сойди вглубь сердца и там проследи следующих трех сильных исполинов: забвение, лень и неведение, эту опору мысленных иноплеменников, через которых прочие злые страсти, возвращаясь, действуют, живут и крепнут в сластолюбивых душах. Но ты многим вниманием и настоянием ума при содействии свыше найдя этих, многим неведомых злых исполинов, потом уже легко, опять вниманием и молитвой, сможешь избавиться от них. Преподобный Марк Подвижник (117, 137).

Как воры, видя, что в каком-либо месте лежат царские орудия, не как попало нападают, так и сочетавший молитву с сердцем, не как попало окрадывается мысленными ворами. Преподобный Иоанн Лествичник (117, 137).

Главнейшее дело подвижника состоит в том, чтобы, войдя в сердце свое, сотворить там брань с сатаной, и возненавидеть его, и, противоборствуя помыслам его, воевать с ним. Преподобный Макарий Великий (117, 137).

Всегда пребывающий в сердце своем далек от всех удовольствий этой жизни и, водимый духом, не уступает плотским похотям. Поскольку таким образом он совершает свое шествие, оградив себя добродетелями, и эти добродетели служат как бы привратными стражами его чистоты, то все козни бесов против него остаются безуспешными. Блаженный Диадох (117, 137–138).

Постарайся войти во внутреннюю сокровищницу свою и узришь сокровищницу небесную. Ибо и та, и эта суть одно; и одним входом ты видишь обе. Лествица в Царство скрыта внутри тебя, то есть в твоей душе. Омой себя от греха и найдешь там ступени восхождения, по которым можешь войти в него. Преподобный Исаак Сирин (117, 138).

Две силы, совершенно противоположные между собой, влияют на меня: сила добрая и сила злая, сила жизненная и сила смертоносная. Как духовные силы, обе они невидимы. Добрая сила, по свободной и искренней молитве моей, всегда прогоняет силу злую, и сила злая сильна только злом, во мне скрывающимся. Чтобы не терпеть непрерывных нападений злого духа, надо постоянно иметь в сердце Иисусову молитву: «Иисусе Сыне Божий, помилуй мя». Против невидимого (диавола) – невидимый Бог, против крепкого – Крепчайший. Протоиерей Иоанн Сергиев (117, 239).

Итак, снова утвердившись в молитвенном предании себя Богу и благодати Его, вызывай каждого из возбудителей греха и старайся отвратить от них сердце и обратить его на противоположное – этим они будут отрезаны от сердца и должны будут замереть. Для этого дай свободу здравому рассуждению, а по следам его веди и сердце.

Этот труд есть самый существенный в деле перелома воли. Таким образом, все надо трудиться над собой, пока, вместо саможаления, не возродится безжалостность к себе и беспощадность, не почувствуется жажда страданий, желание измучить себя, истомить и тело свое, и душу; пока вместо человекоугодия не образуется, с одной стороны, отвращение от всех недобрых обычаев и связей, некоторое враждебное, с раздражением, противление им, а с другой – обречение себя на все неправды и все поношения людские; пока, вместо вкуса только к одному вещественному, чувственному, видимому, придет безвкусие к ним и омерзение и начнется искание и жажда одного духовного, чистого. Божественного; пока, вместо приземленности, ограничения жизни и счастья только землею, не исполнит сердца чувство странничества на земле, с единственным стремлением к Отечеству Небесному (117, 138–139).

Таким образом, вслед за пробуждением благодати первое предстоит свободе человека – движение к себе, которое она совершает тремя актами: 1. склоняется на сторону добра – избирает его; 2. устраняет препятствия, разрывает узы, державшие человека в грехе, изгоняя из сердца саможаление, человекоугодие, склонность к чувственному и приземленность и, на их место, пробуждая безжалостность к себе, безвкусие к чувственному, предание себя всякому позору и переселение сердцем в Будущий Век с чувством странничества здесь; 3. наконец, воодушевляется сейчас же вступить на добрый путь, нисколько не послабляя себе, а содержа себя в некотором постоянном напряжении.

Таким образом все стихает в душе. Пробужденный, освободившись от всех уз, с полной готовностью говорит себе: востав, иду!

С этой минуты начинается другое движение души – к Богу. Одолев себя, овладев всеми исходами своих движений, возвратив себе свободу, он должен теперь всего себя принести в жертву Богу. Значит, дело сделано еще только наполовину (117, 139).

«Не давайте места диаволу» (Еф. 4, 27). Диавол не имеет доступа к душе, когда она не питает никакой страсти. Тогда она светла, и диавол не может смотреть на нее. Когда же она попустит движение страсти и согласится на нее, тогда омрачается, и диавол видит ее. Смело подходит к ней и начинает в ней хозяйничать. Два главных порочных движения тревожат обычно душу – похоть и раздражительность. Кого успеет враг одолеть похотью, того и оставляет с нею, не тревожа или слабо тревожа гневом; а кто не поддается похоти, того спешит подвигать на гнев и собирает вокруг него много раздражающего. Кто не разбирает уловок диавола и за все сердится, тот дает место диаволу, позволяя гневу побеждать себя. А кто подавляет всякое возбуждение гнева, тот противится диаволу и отгоняет его, а не только места в себе не дает. При гневе дается место диаволу тотчас как серчание признается справедливым и удовлетворение его законным. В тот же момент враг входит в душу и начинает влагать в нее мысли за мыслями – одна другой раздражительнее. Человек начинает гореть во гневе, как в пламени. Это диавольский, адский пламень. А бедный человек думает, что он так горит от ревности по правде, тогда как в гневе никогда правды не бывает (Иак. 1, 20). Это своего рода прелесть в гневе, как есть прелесть в похоти. Кто тотчас подавляет гнев, тот рассеивает эту прелесть, и диавола там отражает так же, как иной в сердцах сильно ударяет кого-нибудь в грудь. Кто из гневающихся, по погашении гнева, разобрав дело добросовестно, не находил, что в основе раздражения была неправда?! А враг эту неправду превращает в правду и в такую гору ее взгромождает, что покажется, будто и миру стоять нельзя, если не удовлетворить нашему негодованию...

Ты не можешь не злопамятствовать, не враждовать? Будь врагом, но враждуй против диавола, а не против своего собрата. Для того и дал нам Бог в оружие гнев, чтобы мы не собственные тела поражали мечом, но чтобы вонзали все его острие в грудь диавола. Вверзи туда свой меч по самую рукоять, если хочешь, вдави и рукоять, и не извлекай его никогда оттуда, напротив, вонзи туда еще и другой меч. А это произойдет тогда, когда мы будем щадить друг друга, когда будем миролюбно расположены друг к другу. Пусть я лишусь денег, пусть я погублю свою славу и честь – мой брат всего для меня дороже. Так будем говорить друг другу: не будем оскорблять своей природы для приобретения денег, для снискания славы (117, 139–141).

Приведем на память, как действуют вражеские искушения. Размах вражеского меча есть нанесение помысла в надежде, что в сердце отзовется ему сочувствие, на основании которого он потом строит сильное искушение. Представляется, например, лицо оскорбившее: это вражеский взмах меча. Когда на это в сердце отзовется неприятное чувство к оскорбившему – это значит, что меч прошел до тела души и ранил ее. Подскакивает тогда враг к душе и воздымает в ней целую бурю враждований и мстительности. Но когда в сердце лежит постоянное расположение прощать обиды и держать себя всегда в тихой кротости и мирности со всеми, тогда, сколько враг ни напрягайся представлять душе в помыслах оскорбившие лица, в сердце никакого отзвука им не будет, а следовательно, врагу не к чему будет приплести и свое искушение. Удар его меча отскочит от сердца, как от воина, облеченного в броню (117, 141).

Не произносить гневного слова есть великое совершенство. В основе его лежит отсутствие раздражительности сердца, а она, как искра, заливается преданием себя в волю Божию, при сознании, что неприятности Бог попускает для того, чтобы испытать нас и показать нам самим, насколько прочно наше доброе внутреннее направление... Что и обязывает нас держать себя в таких случаях благодушно, веруя, что Сам Бог смотрит на нас в эту минуту. И та наша мысль, что делающие нам неприятность бывают орудиями врага, верна. Поэтому, когда кто причиняет вам неприятность, всегда полагайте, что за ними стоит враг, разжигающий их, внушающий им обидные фразы и дела (117, 141).

...Смысл притчи ясен. Красавица эта изображает падшую душу, обратившуюся к Господу в покаянии и соединившуюся с Ним, чтобы Ему одному принадлежать и Ему одному служить. Прежние приятели – страсти. Свист их – это движение страстных помыслов, чувств и пожеланий. Убегание во внутренние покои есть укрытие вглубь сердца, чтобы стать там пред Господом. Когда это совершится внутри, обеспокоившее душу страстное, что бы оно ни было, отходит само собою, и душа успокаивается (117, 141–142).

И вообще положите законом – мерять позволительное тем воздействием, которое оно производит внутри. Что созидает, то позволяйте себе, а что расстраивает, того не позволяйте ни под каким видом. Кто, находясь в уме, протянет руку к стакану с отравленным питьем, если он знает об этом?! (117, 142).

Чтобы мысли не блуждали, надо иметь такое чувство, чтобы быть неисходно в сердце с Богом... и сторонним помыслам места не будет. Чтобы не осуждать других, надо глубоко почувствовать свою греховность и скорбеть о ней, оплакивая душу, будто мертвую. Некто сказал: когда свой мертвец дома, не станешь заботиться о мертвецах у соседей (117, 142).

Когда нападают недобрые помыслы, надо отвращать от них око ума и, обращаясь к Господу, именем Его гнать их. Но когда помысел пошевелит сердце и это лукавое мало-помалу усладится им, тогда надо бранить себя и умолять Господа о помиловании, и бить себя до тех пор, пока в сердце родится противоположное чувство; например, вместо осуждения – возвеличение другого или, по крайней мере, сердечное чувство почтения к нему...

Вот и надо загодя приготовить в сердце покойное местечко у ног Господа. Случится тревога? ...сейчас – туда, и кричать, и кричать, как бы отчитывать черную немочь, и Господь поможет: все стихнет (117, 142).

Человек, сознанием и сердцем пребывающий на стороне страстного, страстен весь и Богу противен. Человек, пребывающий на стороне бесстрастного, хотя в нем есть и борют его страсти, не противен Богу ради его нелюбви к страстям и желания делать не по ним, а по воле Божией (117, 142–143).

Вопрос о главном пункте внутренней брани решается следующим образом: сойди вниманием в сердце, стань там пред Господом и не допускай туда ничего греховного. В этом все дело внутренней брани (117, 143).

Надо различать только чувства, входящие в нрав, и чувства мимолетные – пришли и ушли. Пока не умерщвлены до конца страсти, дурные мысли, чувства, движения и замышления не прекратятся. Умаляются они по мере умаления страстей. Источник их – страстная половина наша. Вот на это все внимание и надо обратить. Есть одно воспитательное средство: непрестанная память о Господе с молитвой к Нему. Старцы Божии умели этим отгонять все дурное и удерживать себя в добром строе. Навык молитве Иисусовой есть внешняя сторона этого орудия. В существе это то же, что домоседство. Быть сознанием в сердце с Господом, призывание Которого прогоняет все дрянное. Прочитайте Исихия – о трезвении. Труд и постоянство в однообразном труде все преодолевают. Святитель Феофан Затворник (117, 143).

Как при отсутствии Его (Господа) в памяти стекается к нам все зловредное, не оставляя места ничему душеполезному, так при Его присутствии все противоположное отгоняется Добротолюбие, т. 5, с. 314.

Демоны никак не могут овладеть чьим-либо духом или телом, не имеют власти ворваться в чью-либо душу, если сначала не лишат ее всех святых помышлений и не сделают пустой и лишенной духовного созерцания. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин (117, 143).

Главное монашеское правило – быть неотлучно умом и сердцем в Боге, или непрестанно молиться; для подогревания этого подвига положены определенные молитвословия – круг дневных служб, которые совершаются в церкви, и некоторые келейные молитвы. ...Но главное – вся сила в непрестанном чувстве к Богу, которое и пусть возгревает каждый, как умеет. Вот закон! Коль скоро чувство это есть, то все правила им одним заменяются; а коль скоро его нет, то его никакие читательные труды заменить не могут. Молитвословия назначены для того, чтобы питать это чувство, а если не питают, то они попусту. Только труд, а проку нет. Это внешняя одежда, для ко торой или под которой нет тела, или тело, в котором нет дущи. Святитель Феофан Затворник (117, 143–144).

Свойственно умной молитве открывать страсти, скрывающиеся и тайно живущие в сердце человеческом. Она и открывает их, и укрощает.

Свойственно умной молитве открывать тот плен, в котором мы находимся у падших духов. Она открывает этот плен и освобождает от него.

Следовательно, не должно смущаться и недоумевать, когда восстают страсти из падшего естества или когда они возбуждаются духами.

А так как страсти укрощаются молитвой, то и нужно, когда они восстанут, неспешно и очень тихо творить умом молитву Иисусову, которая мало-помалу уймет восставшие страсти. Иногда восстание страстей и нашествие вражеских помыслов бывает так сильно, что возводит в великий душевный подвиг. Это – время невидимого мученичества. Надо исповедать Господа перед лицом страстей и бесов молитвой продолжительной, которая непременно доставит победу. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 144).

Продолжайте упражняться в исполнении того правильца, и мысли все более и более станут успокаиваться, и немощь, замеченная вами, врачеваться. Правильце то, если вы станете продолжать его как следует, заведет болячку в сердце, а болячка эта мысли прикует к Единому – и блужданию мыслей конец. С этого момента, когда Господь сподобит вас улучить его, начнется новый перестрой всего внутреннего – и хождение пред Богом станет неотступное (117, 144).

Закон постничества такой: пребывать в Боге умом и сердцем с отрешением от всего, отсекая всякое угождение себе не в телесном только, но и в духовном, творя все во славу Божию и на благо ближних, неся охотно и с любовью постнические труды и лишения в пище, сне, отдыхе, в утешениях взаимного общения, – все в мере скромной, чтобы это не бросалось в глаза и не лишало сил исполнять молитвенные правила (117, 144–145).

Говорить ли, спрашиваете, с другими о духовной жизни? – Говорите, только не о своей, а вообще рассуждайте, применяясь, однако, к состоянию спрашивающих. Бывает, что иные заводят об этом речь, чтобы только поговорить. И это лучше, чем говорить о чем-либо житейском или пустом. Молчание, как вам желательно, можно держать, когда вы не вдвоем с кем или не с вами ведется речь. Что, идя к кому-либо по необходимости, молите Господа положить хранение устам, делаете хорошо. Лучше всего всегда с Господом быть. Но можно и говорить, и с Господом быть. Навыкайте этому.

Когда ведете речь, больше всего опасайтесь растревожить покой другого каким-либо задором или высказыванием своих мыслей наперекор ему, с явным желанием поставить на своем. Враг на это наводит, чтобы завязать спор, а от спора довести до разлада. Не меньше этого опасайтесь говорить о духовном, чтобы выказать свою мудрость в этом отношении. И это вражье внушение, за последование которому непременно подвергнетесь посмеянию от людей и Божию неблаговолению (117, 145).

Должно твердо содержать в мысли, что упражнения, подвиги, поведение, при всей своей существенной необходимости и полной годности для хранения и образования духовной жизни и восстановления естества, имеют силу к этому не сами от себя, не они созидают дух и очищают природу, а благодать Божия, проходящая через них и получающая как бы доступ, проток к нашим силам. Потому ходи в них со всем тщанием, ревностью, постоянством, но самое свое преуспеяние предавай Господу, чтобы, под прикрытием их. Он Сам созидал нас, как хочет и ведает (117, 145).

Вступая в подвиг, не на нем останавливай внимание и сердце, но минуй его, как нечто стороннее, разверзай себя для благодати, как готовый сосуд, полным преданием себя Богу. Кто находит благодать, тот находит ее посредством веры и рачительности, говорит святой Григорий Синаит, а не посредством одной рачительности. Как ни исправно будет наше делание, но коль скоро не предаемся при нем Богу, не привлекаем благодати, оно созидает в нас не дух истинный, а дух лестчий, производит фарисея. Благодать – душа их. Они постольку истинны, поскольку питают и хранят самоуничижение, сокрушение, страх Божий, нужду в помощи Божией и преданность Богу. Сытость и довольство от них – знак неистинного их употребления или неразумия (117, 146). Возможность, основание, условие всех внутренних побед есть первая победа над собою – в переломе воли и в предании себя Богу, с неприязненным отвержением всего греховного. Тут зародилась нелюбовь к страстности, ненависть, неприязнь, которая и есть военная духовная сила, и одна заменяет всю рать. Где нет ее, там без брани победа уже в руках врага; напротив того, где есть, там победа уступается нам нередко без брани. Отсюда видно, что как исходная точка положительной деятельности есть наше внутреннейшее, так оно же есть исходная точка и брани, только другой стороной. Сознание и произволение, переходя на сторону добра, с любовью к нему, поражают ненавистью всякое зло и всю страстность, и притом именно свою. В этом, собственно, и состоит переход, перелом. Потому сила, борющаяся со страстями, есть также ум, или дух, в котором сознание и свобода, – дух, держимый и укрепляемый благодатью. Через него, как мы видели, целительная сила проходит к силам сквозь подвиги; через него же сила поражающая, разрушительная проходит к страстям в борении. И обратно: когда страсти восстают, то метят прямо на ум, или дух, то есть на покорение сознания и свободы. Они – во святилище нашего внутреннего, куда враг через страсти пускает свои раскаленные стрелы из душевно-телесности, как из засад. И пока целы сознание и свобода, то есть стоят на стороне добра, то как бы ни было велико нападение, победа наша.

Этим, однако же, не утверждается, будто вся сила победы от нас, а показывается только исходище. Точка опоры для брани есть наш восстановленный дух; сила же победительная и разрушительная для страстей есть благодать. Она в нас одно созидает, а другое разоряет, но опять через дух, или сознание и произволение. Борющийся с воплем повергает себя Богу, жалуясь на врагов и ненавидя их, и Бог в нем и через него прогоняет их и поражает (117, 146–147).

Что делает подвергшийся нападению злого человека? Толкнув его в грудь, кричит: караул! На зов его прибегает стража и избавляет его от беды. То же надо делать и в мысленной брани со страстями: рассерчав на страстное, надо взывать о помощи: «Господи, помоги! Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси меня! Боже, в помощь мою вонми. Господи, помощи ми потщися!» Обратясь так к Господу, уж не отходите от Него вниманием к тому, что в вас происходит, а все и стойте пред Господом, умоляя Его о помощи. От этого враг, как палимый огнем, убежит немедля...

Не вступая в словесные прения со страстным помыслом, прямо обратимся ко Господу со страхом, благоговением, упованием и преданностью Его вседействию – этим самым страстное уже отстраняется от очей ума, взирающего на Господа. Будучи отрезано от души таким невниманием, оно само собою отходит, если естественно так возбуждается; а если тут и враг примешивается, то его поражает луч умного света, исходящий от созерцания Господа. И бывает так, что душа тотчас успокаивается от страстных приражений, как только обратится к Господу и воззовет к Нему.

Мысленная брань одна изгоняет страсть из сознания; но она все еще остается живой, а только скрылась. Напротив, противоположное дело поражает этого змия в голову. Из этого не следует, однако же, чтобы при делании можно было прекращать мысленное борение. Этому должно быть неотлучно при том, иначе оно может остаться без всякого плода и даже умножать, а не умалять страстность, потому что при деле против одной страсти может прилипать другая, например, при посте – тщеславие. Если это оставить без внимания, то при всем усилии не будет никакого плода от делания. Брань мысленная в связи с деятельной, поражая страсть извне и изнутри, истребляет ее так же скоро, как скоро погибает враг, когда бывает обойден и побивается и сзади, и спереди (117, 148).

Действовать нужно исподволь, постепенно возрастая и усиливаясь, чтобы подъем был по силам. Иначе наше деяние будет походить на новую заплату на старом платье. Требование подвига должно исходить изнутри, как больному иногда самое целительное лекарство указывает позыв и чутье (117, 148).

Прописанная борьба со страстями – мысленная. И она действительна, потому что, не позволяя страстям попитаться чем-либо, тем самым замаривает их. Но есть и деятельная борьба с ними, состоящая в том, чтобы намеренно предпринимать и совершать дела, прямо противоположные им. Например, чтобы подавить скупость, надо начать щедро давать; против гордости – надо избрать уничижительные занятия; против страсти веселиться – домоседство и тому подобное. То правда, что один такой образ действий не прямо приводит к цели, потому что, терпя стеснение извне, страсть может прорываться внутрь – или сама, или уступая место другой. Но когда с этой деятельной борьбой соединяется и внутренняя, мысленная, то они вдвоем скоро побивают всякую страсть, против которой направляются. Святитель Феофан Затворник (117, 148).

При усиленном вражеском нападении, когда ощутится ослабление произволения и омрачение ума, необходима гласная молитва (109, 271).

Молитва действует убийственно на нашего ветхого человека и, пока он жив в нас, он противится молитве, как внушению смерти. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (112, 99).

Я подобен человеку, который сидит под высоким деревом и видит, что приближается к нему множество зверей и змей; если он не может противостоять им, то влезает на дерево и спасается. Так и я, безмолвствуя в келлии моей, вижу злые помыслы, восстающие на меня; когда не могу противостать им, прибегаю к Богу молитвою и спасаюсь. Авва Иоанн Колов (82, 287).

МОЛИТВА ГОСПОДНЯ

Дивишься ты краткости Господней молитвы, а меня всегда изумляла и изумляет высокая премудрость в кратких словах. Ибо не трудно произнести эти слова, но нужно быть не слушателем слов только, но и исполнителем их. Потому полагаю, что преступает всякий предел дерзости тот, кто не исполняет того, что достойно сына, но осмеливается Владыку называть Отцом; делает то, чем бесславится имя Божие, однако произносит: «Да святится имя Твое»; служа одним из оруженосцев мучителя (диавола), отваживается выговаривать: «да приидет Царствие Твое»... не исполняя на деле ничего, угодного Богу, принимает еще на себя лицемерный вид добродетели и говорит: «да будет воля Твоя, яко на Небеси и на земли». Предавшись роскоши и расточительности, отложив многое в запас не только на пропитание, но и для чревоугодия, смеет молиться: «Хлеб наш насущный (то есть необходимый для души или достаточный для плоти) даждь нам днесь», тогда как словом «днесь» указывает Господь на попечение о едином дне... Хотя сам недоступен и жесток, но говорит «остави нам долги наша», сам злопамятен и безмерно мстителен, но говорит: «якоже и мы оставляем должником нашим»; сам себя ввергает в искушение и пролагает всякие пути, ведущие к опасности, но говорит: «не введи нас во искушение», что представляется смешным, лучше же сказать, достойным всякого негодования. И дальше: охотно следовать за врагом и сказать: «но избави нас от лукавого» – выше всякой насмешки. И на словах выражать: «Яко Твое есть Царство, и сила, и слава», а на деле пренебрегать Тем, Кто источает всякую силу и славу – это уж вовсе непростительно. Поэтому сказать: «Отче наш» имеют право одни те, которые, после чудесного рождения в божественном Крещении, но новому и необычайному закону чревоношения, проявляют себя истинными сынами Божиими; сказать: «да приидет Царствие Твое» вправе те, которые избегают всего, что доставляет удовольствие диаволу; сказать: «да будет воля Твоя» вправе те, которые являют это своими поступками; сказать: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» могут те, которые отказываются от роскоши и расточительности; просить: «остави нам долги наша» могут те, которые прощают согрешившим перед ними; просить: «не введи нас во искушение» могут те, которые ни себя самих, ни других не ввергают в него; просить: «избави нас от лукавого» могут те, которые ведут непримиримую брань с сатаной; и сказать: «Яко Твое есть Царство, и сила, и слава» могут те, которые трепещут словес Божиих и исполняют их на деле. Ибо познание молитвы Господней в такой же мере может быть успешно, в какой преуспевает нрав и жизнь молящегося (51, 411).

Если же вы, признающие достаточной для служения Богу одну наружность, того, чем хвалитесь, не обратите в дело, то Царствие Божие не будет для вас отверсто, потому что Царствие это истинно и отверзается истинно ищущим его. Преподобный Исидор Пелусиот (50, 57).

Явно, что если имеет кто сколько-нибудь разума, то, не усматривая в себе того же, что в Боге, не осмелится сказать ему: «Отче». Ибо не естественно Благому по сущности – стать отцом лукавого в поступках и Святому – отцом оскверненного по жизни, Неизменяемому – отцом изменчивого, Отцу жизни – отцом умерщвленного грехом, Чистому и Беспримесному – отцом опозоривших себя страстями бесчестия. Благодетелю – отцом любостяжателя, вообще Тому, Кто представляем во всяком добре, – отцом пребывающих в каком-либо зле. Если кто, видя себя имеющим еще нужду в очищении и признавая порочную совесть свою исполненной скверн, прежде нежели очистится от таких и столь многих худых свойств, включит себя в родство с Богом и неправедный Праведному, нечистый Чистому скажет «Отче», то слова эти будут оскорблением и злословием, ибо назовет он Бога отцом собственной своей порочности (17, 405).

Когда Господь учит нас называть Себя Отцом, кажется мне, Он узаконивает возвышенный и высокий образ жизни, потому что Истина учит нас не лгать, не говорить о себе того, чего в нас нет, не именовать себя тем, чем мы не были. Но, называя Отцом своим Нетленного, Праведного и Благого, надо это родство оправдывать жизнью. Поэтому, видишь ли, сколько требуется нам приготовления, какая нужна жизнь, сколько и какой нужно тщательности, чтобы с возвышением нашей совести достигнуть такой меры дерзновения и осмелиться сказать Богу: «Отче»? (17, 407).

Когда приступаем к Богу, будем сперва обращать внимание на свою жизнь: имеем ли в себе что-либо достойное божественного родства, и потом уже осмелимся произнести слово «Отче». Повелевший сказать: «Отче» – не дозволит говорить ложь. Потому кто жил достойно божественного благородства, тот прекрасно возводит взор к Небесному Граду, Небесного Царя именуя Отцом и небесное блаженство – Отечеством. К чему же клонится цель этого совета? К тому, чтобы мудрствовать нам горняя; там, где Бог, полагать основание своего жилища, там, где Бог, собирать сокровища, туда переселиться сердцем своим, «ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше» (Мф. 6, 21); непрестанно иметь в виду Отеческую красоту и сообразно с ней украшать собственную душу (17, 412).

Божество непричастно зависти и всякой скверны, и на тебя да не кладут пятна подобные страсти: ни зависть, ни кичливость, ни что-либо другое, оскверняющее богоподобную красоту. Если сделаешься таковым, то смело призывай Бога и Владыку вселенной именуй Отцом своим. Он воззрит на тебя Отеческими очами, облечет тебя в божественную одежду... восставит тебя в Небесное Отечество о Христе Иисусе, Господе нашем (17, 414).

Наша жизнь, утратив общение в добре, отпала и от Божией воли. Поэтому научаемся мы в молитве в такой мере очищать нашу жизнь от худого, чтобы, как в небесном жительстве, и в нас беспрепятственно управляла Божия воля; так, чтобы можно было сказать: Как в Престолах, Началах, Властях, Господствах и во всякой премирной Силе совершается Твоя воля и никакой порок не препятствует действию добра, так и в нас да совершается доброе, чтобы по истреблении всякого порока в душах наших успешно исполнялась во всем Твоя воля (17, 439).

Надо чистой душой принимать в себя свыше сходящую Пищу. Ее не сеяние произрастило нам, но она – готовый несеянный и невспаханный Хлеб, сходящий свыше, обретаемый же на земле (17, 305).

Возлюбивший прекрасное будет сам прекрасен, потому что Благость Пребывающего в нем претворяет в себя принявшего ее. Поэтому-то Сущий предлагает нам Себя в снедь, чтобы мы, приняв Его в себя, сделались тем же, что Он, ибо Он говорит: «Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие» (Ин. 6, 55). Потому кто любит эту Плоть, тот не бывает другом своей собственной плоти; и кто с любовью расположен к этой Крови, тот сделался чистым от крови чувственной. Ибо Плоть Слова и Кровь, какая в этой Плоти, имеют в себе не один какой-либо дар, но сладостны для вкушающих, утоляют жажду жаждущих, насыщают любовью любящих (18, 341).

Если кто, как говорит Писание, «чреват злобою и родил себе ложь» (Пс. 7, 15) и осмеливается произносить слова молитвы, то пусть такой знает, что призывает он не Небесного Отца, а преисподнего, который сам есть лжец и делается отцом лжи и греха. Святитель Григорий Нисский (17, 406).

Когда Господь и Бог наш говорил ученикам Своим, как должно молиться, то словами: «не введи нас во искушение» внушал отмаливаться от искушений, зависящих от собственной воли, то есть от возбуждений похоти, колеблющих добрые расположения и намерения... Об искушениях же непроизвольных слышим: «С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения» (Иак. 1, 2). Там Господь продолжает: «но избави нас от лукавого», а здесь великий Иаков поясняет: «испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка» (Иак. 1, 3–4). Преподобный Максим Исповедник (68, 283).

Нельзя тому и молиться Богу, кто ближнему не оставляет согрешений. Ибо как скажет: «Отче! остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим»... если сам не оставляет? Бог знает сердце человеческое и смотрит на сердце, а не на слова. Итак, какое сердце, такова и молитва его. Когда сердце исполнено злобы, и молитва напрасна. Ибо такой, хотя просит Бога устами, чтобы оставил его согрешения, но сердцем не хочет такого оставления, ибо сам не оставляет. Бог слышит сердце, а не слова. И потому злобный с теми же грехами отходит от молитвы, с какими приходит к молитве, если еще не с большими, ибо сказано: «и молитва его да будет в грех» (Пс. 108 7). Святитель Тихон Задонский (104, 1119–1120).

«Отче наш, иже еси на Небесех!» Указанием пребывания Отца на Небе молящийся сын возводится на Небо. Забудь все земное, оставь без внимания землю – этот приют, данный тебе на кратчайшее время (111, 238).

Прошения, из которых состоит молитва Господня, – прошения даров духовных, приобретенных человечеству Искуплением. Нет слова в молитве о плотских временных нуждах человека (111, 238).

Молитва Господня дарована людям прежде, чем совершилось окончательно их Искупление: они названы сынами и призваны к правам сынов прежде усыновления, прежде возрождения Крещением, прежде участия в Тайной вечери, прежде обновления Святым Духом. Молитва Господня дарована грешникам (111, 239).

Дана молитва Господня грешникам, и прежде всего они научаются просить у Бога, Отца своего, да святится имя Его. В этом прошении человека заключается сознание греховности, падения. В этом прошении заключается прошение о даровании искреннего покаяния (111, 239).

Обыкновенная пища сынов ветхого Адама, общая им с бессловесными животными, истребляемая пищеварением и не могущая устранять смерти... недостойна наименования пищи, когда явился Хлеб насущный. Хлеб Небесный, Хлеб, уничтожающий смерть, преподающий Вечную Жизнь (111, 245).

Молитва Господня не делает ненужными или излишними прочих молитвословий, принятых и установленных Святой Церковью; она составляет сущность их, она служит правилом для них, она научает нас, что и в прочих молитвах наших мы должны просить у Бога одних духовных благ. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (111, 248).

МОЛИТВА ИИСУСОВА

Всякому христианину нужно всегда помнить, что ему необходимо соединиться с Господом Спасителем всем существом своим, надо дать Ему вселиться в уме и сердце нашем, а для такого соединения с Господом, после Причащения Тела и Крови Его, самое лучшее и надежное средство есть умная молитва Иисусова.

Обязательна ли молитва Иисусова и для мирян? Непременно обязательна, потому что всякому христианину, как сказано выше, необходимо соединиться с Господом в сердце, а к этому соединению лучшим способом служит молитва Иисусова.

Иноку же, при пострижении его в монашество, когда вручаются четки, называемые при этом мечом духовным, завещается непрестанное, денно-нощное моление молитвой Иисусовой. Святитель Димитрий Ростовский (117, 3).

О молитве человека, который уединился в клети сердца своего, поучаясь и молясь тайно

Многие не знают, в чем состоит внутреннее дело богомысленного человека, не понимают, что такое богомыслие, и ничего не знают о творимой умом молитве, но думают, что только теми молитвами подобает молиться, которые написаны в церковных книгах. Что же касается тайной беседы с Богом в сердце и происходящей отсюда пользы, они об этом совсем не знают и никогда не вкушали этой духовной сладости. Как слепорожденный только слышит о солнечном сиянии, что же такое сияние, не знает, так и те только слышат о богомысленном поучении и молитве, понимать же не понимают. Они по невежеству своему лишаются многих духовных благ и отстают от добродетельного преуспеяния, которое приводит к совершенному богоугождению. Поэтому, ради наставления простых, предлагается здесь кое-что для внутреннего обучения и для богомысленной молитвы, чтобы желающий с Божией помощью начал хоть немного наставляться.

Духовное обучение внутреннего человека начинается с таких Христовых слов: «Когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему. Который втайне» (Мф. 6, 6).

Молитва внешняя и внутренняя

Человек бывает двоякий: внешний и внутренний, плотский и духовный. Внешний есть видимый, плотский; внутренний же – невидимый, духовный, или, согласно словам апостола Петра, «сокровенный сердца человек в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа» (1Пет. 3, 4). И святой Павел объясняет двойственность человеческую, говоря: «Если внешний наш человек и тлеет, то внутренний ... обновляется» (2Кор. 4, 16). Здесь апостол ясно говорит о внешнем и внутреннем человеке. Таким образом, внешний человек состоит из многих членов, внутренний же приходит в совершенство умом, вниманием к себе, страхом Господним и благодатью Божией. Дела внешнего человека бывают видимы, а внутреннего – невидимы: «Приступит человек, и сердце глубоко» (Пс. 63, 7). Также и апостол говорил: «Кто из человеков знает, что в человеке, кроме Духа человеческого, живущего в нем?» (1Кор. 2, 11). Один только Испытующий сердца и утробы ведает все тайны внутреннего человека. Обучение тоже бывает двоякое – внешнее и внутреннее: внешнее в книгах, внутреннее в богомыслии; внешнее в любви к мудрости, внутреннее в любви к Богу; внешнее в словах, внутреннее в молитвах; внешнее в остроумии, внутреннее в теплоте духа; внешнее в художествах, внутреннее в помышлениях. Внешнее «знание надмевает» (1Кор. 8, 1), внутреннее же смиряет; внешний разум любопытствует, желая знать все, внутренний же себе внимает и ничего иного не желает, как только знать Бога, с Давидом говоря Ему: «Сердце мое говорит от Тебя: «Ищите лица Моего»; и я буду искать лица Твоего, Господи» (Пс. 26, 8). И еще: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже!» (Пс. 41, 2).

Молитва также бывает двоякая – внешняя и внутренняя: явно творимая и тайно; соборная и совершаемая наедине; должная и произвольная. Должная – творимая явно по уставу церковному, соборная молитва имеет свои времена: полунощницу, утреню, часы, литургию, вечерню и повечерие; на эти моления люди и призываются звоном, ибо они их, как подобающую Царю Небесному дань, должны воздавать на всякий день. Творимая же втайне произвольная молитва бывает и безвременно, когда кто захочет, без всякого зова, только по движению самого духа. Первая, то есть церковная, молитва имеет положенное число псалмов, тропарей, канонов и прочих пении и действий иерейских, другая же (тайная, произвольная), как безвременная, неопределенна и числом молитв, ибо каждый молится, сколько хочет, – иногда кратко, иногда же долго. Первая произносится вслух устами и голосом, вторая же – не только стоя или на ходу, но и лежа, словом, всегда, когда бы ни случилось возвести ум свой к Богу. Первая, соборная, творится в храме Господнем, в церкви или по случаю в каком-либо доме, где соберется несколько людей, вторая же, уединенная, совершается в затворенной клети, согласно слову Господа: «Когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему. Который втайне» (Мф. 6, 6).

Опять, и клеть бывает двоякая – внешняя и внутренняя, вещественная и духовная: вещественная из дерева или камня, духовная же есть сердце или ум, или (по словам святого Феофилакта) мысль тайная. Это одно и то же (толкование на Евангелие от Матфея, глава 6). Поэтому вещественная клеть всегда на одном месте стоит, духовную же человек всюду носит с собой: где бы он ни был, всегда ведь с ним его сердце, в котором он может умом своим, собрав мысли, затвориться и молиться Богу втайне, будет ли он среди людей или беседует со многими. Внутренняя молитва (если случается, находясь среди людей, подвигнуться к ней духом) не требует ни уст, ни книги, не употребляет движения языка, ни голоса (хотя это и наедине происходит), но только возведение к Богу ума и самоуглубления, что возможно делать и на всяком месте.

Вещественная клеть безмолвствующего в ней человека затворяет одного, внутренняя же, духовная, вмещает в себя и Бога, и все Небесное Царство, согласно евангельским словам самого Христа: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17, 21). В словах Макария Египетского это объясняется так: сердце – сосуд малый, но в нем вмещаются все вещи; там Бог, там Ангелы, там Жизнь и Царство, там небесные грады, там сокровище благодати.

Во внутренней, сердечной клети человеку подобает затворяться чаще, чем между стенами, и, собрав там все помышления свои, представлять ум Богу, молиться Ему втайне со всей теплотой и живой верой, вместе же с этим поучаться и в богомыслии, чтобы возможно было ему возрасти в мужа совершенного. Святитель Димитрий Ростовский (117, 6–9).

О молитве, согревающей человека и соединяющей его с Богом в любви

Прежде всего да будет известно, что христианину (особенно же лицу духовному, по долгу его звания) подобает всячески и всегда заботиться о том, чтобы соединиться с Богом – Создателем, Благодетелем и высшим добром его. Который любит его. Которым и для Которого он и создан; ибо для души, созданной Богом, должно быть центром, то есть конечной целью, не что иное, как только сам Бог, от Которого она и жизнь, и природу свою получила и для Которого ей нужно жить вечно. Ведь все видимое на земле, приятное и желательное: богатство, слава, жена, дети_одним словом, все красивое, сладкое и приятное мира сего, не свойственно душе, но только телу, и, будучи временным, оно скоро пройдет как тень. Душе же, как вечной по природе, можно вечно успокоиться только в одном Вечном Боге – как в высшем благе своем, более прекрасном, чем все красоты, сладости и удовольствия, сладчайшем и любимейшем, – успокоиться как в естественном своем месте, откуда она произошла и куда она должна снова возвратиться, ибо как плоть, исходя от земли, в землю возвращается, так и душа, произойдя от Бога, к Богу возвращается и у Него пребывает. На то она и создана Богом, чтобы в Боге пребывать вовеки. Поэтому в этой временной жизни нужно прилежно искать соединения с Богом, чтобы сподобиться быть с Ним и в Нем и в Будущей Жизни вечно.

Соединиться же с Ним каждый может не иначе, как только крайней сердечной любовью. Ибо и евангельская грешная жена потому получила у Него великую милость прощения грехов и крепкое единение с Ним, «что она возлюбила много» (Лк. 7, 47). Он любит любящих Его, прилепляется к прилепляющимся к Нему, предоставляет Себя ищущим Его и подает неоскудевающую сладость желающим насладиться любовью Его.

Для того чтобы смог человек возбудить в сердце своем такую божественную любовь, чтобы соединиться с Ним в неразлучном союзе любви, необходимо часто молиться, возводя ум свой к Богу. Ибо как часто подкладываемые в огонь дрова увеличивают пламя, так и молитва, творимая часто и с углублением ума в Боге, возбуждает в сердце божественную любовь, которая, воспламенившись, согреет всего внутреннего человека, просветит и научит его, явит ему все безвестное и тайное своей премудрости и соделает его как бы пламенно-огненным серафимом, всегда предстоящим Богу духом своим, взирающим на Него умом и почерпающим в этом духовную сладость. Святитель Димитрий Ростовский (117, 9–10).

Молитва, произносимая устами, умом же не внимаемая, – ничто

Здесь уместно вспомнить некоторые недостаточно ясные апостольские изречения о творимой духом и умом молитве и тем положить начало рассуждению.

В послании к Ефесянам святой апостол Павел советует молиться духом: «Всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время Духом» (Еф. 6, 18). Тот же апостол в послании к Коринфянам говорит: «Хотя дух мой и молится, но ум мой остается без плода» (1Кор. 14, 14). Как же это бывает, что человек молится духом, а ум его остается бесплодным?

Слово «дух» в Святом Писании разумеется в человеке различно. Иногда оно употребляется вместо дыхания, иногда вместо самой души, иногда вместо какого-либо желания и намерения, как доброго, так и злого, а также вместо какой-либо добродетели или недобродетели, как-то: дух смирения, дух любви, дух милосердия, и противоположное им: дух гордости, дух ненависти, дух сребролюбия и прочее. Иногда же слово «дух» полагается вместо какого-либо дарования Святого Духа, как, например, дух премудрости, дух разума, дух прозорливости и прочее) а иногда и вместо самого ума, как пишется у того же апостола: «обновиться духом ума вашего» (Еф. 4, 23).

Когда апостол советует ефесянам молиться духом, то здесь вместо Духа он полагает самый ум, который должен молящийся человек Устремить к Богу. Когда же в Послании к Коринфянам он говорит о Духе молящемся и об уме, пребывающем бесплодным, то в данном месте он полагает дух вместо голоса и дыхания человеческого, как бы говоря им: какая вам польза, коринфяне, если вы молитесь только голосом вашего дыхания, а ум ваш не внемлет молитве, но мечтает о чем-то ином? Какая польза говорить языком много, а умом не внимать тому, что говорится, если бы даже и тьмы слов языком произнес ты, о человек! Какая польза от того, если всей гортанью, насколько позволит дыхание твое, воспоешь, а ум твой не предстоит Богу и не видит Его, но уклоняется помышлениями в иное место? Такая молитва не принесет тебе никакой пользы, не будет услышана Богом и останется бесплодной. Хорошо рассудил и святитель Киприан, говоря: «Как ты хочешь быть услышанным Богом, когда и сам себя не слышишь? Хочешь, чтобы Бог помнил о тебе, когда ты молишься, а сам о себе не помнишь?» Апостол дает коринфянам, а вместе и всем нам, себя в пример, говоря: «Стану молиться духом, стану молиться и умом; буду петь духом, петь и умом» (1Кор. 14, 15). Когда, говорит он этим, я молюсь языком и голосом, происходящим от моего дыхания, то должен молиться и умом. Святитель Димитрий Ростовский (117, 10–12).

Краткая, но часто творимая молитва более полезна, чем продолжительная

От искусных в богомыслии я узнал относительно творимой умом от сердца молитвы, что теплее и полезнее бывает та, которая кратко, но часто делается, чем продолжительная. Впрочем, и продолжительная молитва бывает очень полезна, но только для совершенных, а не для начинающих. В продолжительной молитве ум у не привыкшего к ней человека не может долго предстоять пред Богом, но обычно, побежденный немощью непостоянства, увлекается внешним, и теплота духа поэтому вскоре остывает у него. Такая молитва есть уже не молитва, но одно смущение ума вследствие уклонения мыслей туда и сюда, что бывает как в церковных соборных пениях, так и в читаемых долго келейных правилах. Краткая же, но частая молитва более устойчива, ибо ум, углубившийся в Бога на короткое время, может совершать ее с большей теплотой. Поэтому и Господь говорит: «молясь, не говорите лишнего» (Мф. б, 7), ибо не по многословию будете услышаны. И Иоанн Лествичник поучает: «Не пытайся многословить, чтобы не рассеялся ум в поисках слов. Одно только слово мытаря умилостивило Бога, и одно же слово веры спасло разбойника. Крайнее многословие в молитве рассеивает ум в мечтаниях, тогда как единословие помогает собрать ум».

Но кто-либо скажет: почему апостол в Послании к Солунянам говорит так: «Непрестанно молитесь» (1Сол. 5, 17)?

Обычно в Писании часто творимое дело называется всегда творимым, например: «в первую скинию всегда входят священники совершать Богослужение» (Евр. 9, 6), то есть во все установленные на то часы, а не непрестанно, днем и ночью, часто, а не пребывают там безвыходно. Если же священники и были безвыходно в церкви, оберегая сшедший с Неба огонь, подкладывая в него топливо, чтобы он не погас, однако делали это не все вместе, но переменяясь чредами, как пишется и о святом Захарии: «В порядке своей чреды служил пред Богом» (Лк. 1, 8). Подобно этому нужно думать и о молитве, которую апостол повелевает творить непрестанно, ибо невозможно человеку пребывать в молитве так, чтобы не прерывать ее ни днем, ни ночью. Ведь нужно время и на иные дела, на необходимые заботы по управлению домом своим, как-то: время работы, время беседы, время питания и питья, время покоя и сна. Как же можно непрестанно молиться иначе, как только часто молиться? А часто творимая молитва вменяется как бы за непрестанно творимую молитву. Итак, пусть твоя частая, но краткая молитва не умножается лишними словами, как об этом учат и святые отцы. Святой Феофилакт в толковании на Евангелие от Матфея написал так: «Не подобает удлинять молитвы, а лучше мало, но часто молиться» (глава 6). У святителя Иоанна Златоуста же в беседах на апостольские Послания Павла пишется так: «Кто лишнее говорит в молитве, тот не молится, но празднословит» (беседа 24). Кроме того, Феофилакт говорит в толковании на то же вышеуказанное евангельское место так: «Лишнее глаголание есть празднословие». Хорошо сказал апостол: «Хочу лучше пять слов сказать умом моим... нежели тьму слов на незнакомом языке» (1Кор. 14, 19), то есть лучше мне сотворить краткую молитву к Богу, но со вниманием, нежели произносить бесчисленные слова без внимания и только напрасно наполнять воздух своими словами и голосом.

Кроме того, вышесказанные апостольские слова: «Непрестанно молитесь» (1Сол. 5, 17) нужно толковать в смысле молитвы, творимой умом, ибо ум может быть всегда направлен к Богу и может молиться Ему непрестанно.

Итак, начни теперь, о душа, понемногу браться за намеченное тебе обучение, начни во имя Господа, согласно увещанию апостола, говорящего так: «и все, что вы делаете, словом или делом, все делайте во имя Господа Иисуса Христа» (Кол. 3, 17), то есть творите все, как бы говорит он, с добрым намерением, и не столько из-за своей корысти, хотя бы и духовной, сколько для славы Божией, чтобы во всех ваших словах, делах и помышлениях прославлялось имя Господа Иисуса Христа, Спасителя нашего.

Прежде всего объясни себе кратким толкованием, что такое молитва?

Молитва есть обращение ума и мыслей к Богу; молиться – значит предстоять умом своим Богу, неуклонно мыслью смотреть на Него и беседовать с Ним в благоговейном страхе и уповании.

Итак, собери все мысли твои и, отложив все внешние житейские попечения, устреми ум твой к Богу. Святитель Димитрий Ростовский (117, 12–14).

Молитва Иисусова – сердцевина молитвенной жизни
Есть степени молитвы. Первая степень-молитва телесная, более в чтении, стоянии, поклонах. Внимание отбегает, сердце не чувствует, охоты нет; тут-терпение, труд, пот. Несмотря на это, положи пределы и делай молитву. Это-делательная молитва. Вторая степень-молитва внимательная: ум привыкает собираться в час молитвы и всю ее проговаривает с сознанием, без расхищения. Внимание срастворяется с словом писанным и говорит как свое. Третья степень-молитва чувства: от внимания согревается сердце, и что там в мысли, то здесь становится чувством. Там слово сокрушительное, а здесь сокрушение; там прошение, а здесь чувство нужды и потребность. Кто перешел к чувству, тот без слова молится, ибо Бог есть Бог сердца. Потому это и есть предел молитвенного воспитания: встав на молитву, переходить от чувства к чувству. При этом читание может прекращаться, равно как и мышление, а пусть будет только пребывание в чувстве, с известными молитвенными знаками... Когда молитвенное чувство взойдет до непрерывности, тогда начинается молитва духовная, которая есть дар духа Божия, молящегося за нас, -последняя степень молитвы постигаемой. Но есть, говорят, еще И не постигаемая умом молитва, или заходящая за пределы сознания (так у святого Исаака Сирина).

Легчайшее средство восхождения к непрерывности в молитве есть навыкновение молитве Иисусовой и вкоренение ее в себе. Опытнейшие мужи в духовной жизни, Богом вразумленные, нашли это одно простое и вместе вседейственное средство к утверждению духа во всех духовных деланиях, равно как и во всей духовной подвижнической жизни, и в наставлениях своих оставили подробные о ней правила.

Трудясь и подвижничествуя, ищем очищения сердца и восстановления духа. К этому два пути: деятельный, то есть хождение в тех подвигах, которые указаны перед этим, и умозрительный – обращение ума к Богу. Там душа очищается и приемлет Бога; здесь зримый Бог сжигает всякую нечистоту и приходит вселиться в очищенную душу. Заключая последнее в одной молитве Иисусовой, Григорий Синаит говорит: «Бога стяжеваем или деланием и трудом, или художественным призыванием имени Иисусова», и потом прилагает, что первый путь длительнее последнего, последний скорее и действеннее. Вследствие этого, иные первое между подвигами место давали молитве Иисусовой. Она просвещает, укрепляет, оживляет, побеждает всех врагов, видимых и невидимых, и к Богу возводит. Такая всемогущая и вседейственная! Имя Господа Иисуса-сокровище благ, сил и жизни в духе.

Отсюда следует само собою, что всякому покаявшемуся или начавшему искать Господа можно и должно на первый раз и преподать полное наставление в делании молитвы Иисусовой, а с нею уже вводить и во все другие, потому что этим путем скорее можно укрепиться, скорее прозреть духовно и дойти до мира внутреннего. Не зная этого, многие останавливаются на телесных и душевных деяниях и почти напрасно трудятся и тратят время.

Делание это названо художеством. И оно очень просто. Стоя сознанием и вниманием в сердце, произноси непрестанно: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя», без всякого образа и лика, по вере, что Господь видит тебя и внимает тебе.

Непременно должно держать сознание у сердца и во время делания слегка стеснять дыхание, в изъявление напряжения, с которым творится. Но условие высшее-вера, что Бог близ и слышит нас. Говори молитву в слух уха Божия.

Сначала молитва эта долго остается только делательной, как и всякое делание, потом переходит в умную и наконец внедряется в сердце.

Бывают уклонения от правого пути этой молитвы. Потому надо научиться ей у того, кто знает ее. Заблуждения больше от того, кто где вниманием-в голове или в груди.

Кто в сердце, тот безопасен. Еще безопаснее, кто болезненно припадает к Богу на всякий час в сокрушении, с молитвой об избавлении от прелестей. Святитель Феофан Затворник (117, 14–16).

Молитва эта названа Иисусовой потому, что обращается ко Господу Иисусу и является по составу словесной, как и всякая краткая – молитовка. Умною же она бывает и должна называться, когда возносится не одним словом, но и умом, и сердцем с сознанием ее содержания и чувствованием, и особенно когда через долгое внимательное употребление так сливается с движениями духа, что они одни и видятся присущими внутри, а слов как бы нет. Всякая короткая молитовка может взойти на эту степень. Иисусовой же молитве принадлежит преимущество, потому что она с Господом Иисусом сочетает душу, а Господь Иисус есть единственная дверь к богообщению, к которому стремится молитва. Навык в молитве Иисусовой внешне состоит в достижении того, чтобы она сама собою непрестанно вращалась на языке, внутренне же-в сосредоточении ума в сердце и непрестанном в нем предстоящии пред Господом с сердечной теплотой в разных степенях и отрешением от всяких других помышлений, и особенно с сокрушенным и смиренным припаданием ко Господу Спасителю. Начинается этот навык с частого, насколько возможно, повторения этой молитвы со вниманием в сердце. Частое повторение, устанавливаясь, собирает ум воедино в предстоянии Господу. Установление такого внутреннего строя способствует согреванию сердца и отгнанию помыслов-даже простых, а не только страстных. Когда в сердце начнет непрестанно теплиться огонь прилепления ко Господу, вместе с этим водворится мирное устроение сердца с сокрушенным и смиренным мысленным припаданием ко Господу. До этого доходит наш собственный труд с помощью благодати Божией. То, что еще выше этого в деле молитвы, будет даром единой благодати. У святых отцов упоминается об этом только потому, чтобы кто-нибудь, достигнув указанного предела, не думал, что ему уже больше нечего желать и чтобы не возмечтал, что стоит на самом верху молитвенного или духовного совершенства. Итак, тебе предстоит первое дело: частое, насколько можно частое повторение молитвы Иисусовой, пока привыкнешь ее творить. Делай так: 1. Определи в молитвенном твоем правиле часть и молитве Иисусовой. Твори несколько раз эту молитву в начале твоего молитвословия и несколько раз после него. Если есть усердие, и после каждой молитвы, входящей в твое молитвословие, делай то же, подражая святому Иоанникию Великому, который после каждого стиха из читаемых им на правиле псалмов, повторял свою краткую молитовку: «Упование мое Отец, прибежище мое Сын, покров мой Дух Святой».

2. Сколько раз повторять Иисусову молитву, определи себе по совету твоего духовного отца. Только с большого числа не начинай, а потом, по мере услаждения этой молитвой, прибавляй понемногу. Если придет желание повторить положенное число, не отказывай себе в этом, но и не ставь себе это в постоянное правило, а только на этот случай, и сколько бы ни потребовало сердце таких повторений-не отказывай.

3. Не спеши гнать одну молитву за другой, а размеренно произноси их, как обычно говорят перед большим лицом, когда просят его о чем-нибудь. Однако не об одних словах заботься, а более о том, чтобы ум был в сердце и предстоял Господу, как присущему, с полным сознанием Его величия, благодати и правды.

4. Если имеешь свободу, то во время между одним и другим молитвословием положи себе становиться, как обычно становишься на молитву, и возносить ко Господу несколько раз эту молитву. А если нет такой свободы, то внутренне вставляй молитву всюду между твоими делами и даже речами.

5. Творя эту молитву на правиле или кроме него, становись в молитвенное положение, при каждом ее повторении делай поклон- десять раз поясной, а потом земной-и так пока кончишь... Святые отцы в своих правилах о молитве полагают множество поклонов. Один из них сказал: недостаточна молитва, если кто не утрудил на ней своего тела поклонами. Если ты положишь, по силе твоей, подражать этому, то скорее увидишь плод от своего труда по приобретению навыка в молитве Иисусовой.

6. Затем в уроках отцов ты найдешь указания; как сидеть, как держать голову и действовать дыханием. Эти приемы не существенно необходимы, а есть только внешние приспособления, пригодные не для всех. Для тебя довольно быть вниманием в сердце пред лицом Господа и возносить к Нему эту краткую молитовку благоговейно и смиренно, с поклонами, когда стоишь на правиле, и с одним мысленным припаданием, когда делаешь это между делами.

7. Заметь еще, что вниманием надо быть в сердце или внутри груди... и там повторять молитву Иисусову. Когда от напряжения сердце начнет Щемить, тогда поступи, как советует монах Никифор: подымись с того места и стань со вниманием молитвенным словом там, где мы обыкновенно ведем беседу с самими собой, -наверху груди. После опять сойдешь к сердцу. Не побрезгуй этим замечанием, каким бы оно ни показалось тебе простым и мало духовным.

8. У святых отцов встретишь много предостережений-поводами к ним послужили опыты неправильных действий. Чтобы избежать этих неправильностей, имей советника-духовного отца или собеседника- единомысленного брата и поверяй им все, случающееся при таком твоем труде. Сам же всегда действуй в наибольшей простоте, в великом смирении и неприсвоении себе успеха. Помни, что настоящий успех Происходит внутри незаметно, не выдаваясь, как совершается рост тела. Потому, когда возгласится у тебя внутри: «а, вот оно!"-знай, что это возглас вражий, представляющий тебе нечто кажущееся вместо действительного. Тут начало самопрельщения. Заглушай этот голос сразу, иначе он как труба будет гудеть у тебя, питая самомнение.

9. Не определяй времени, потребного для успеха в этой молитве, только трудись. Пройдут месяцы и годы, пока покажутся слабые начатки успеха. Один из афонских отцов говорил о себе, что прошло два года труда, пока согрелось сердце; у некоего же другого это пришло через восемь месяцев. У всякого это происходит по мере сил его и усердия к этому делу. Преподобный Никодим Святогорец (64, 201).

Блажен воистину, кто прилепился мысленно к молитве Иисусовой, взывая к Нему непрестанно в сердце. Как воздух прилежит телам нашим или пламя-свечке, как солнце, проходя над землею, производит день, так святое и достопоклоняемое имя Иисуса, непрестанно сияя в уме, порождает бесчисленное множество солнцевидных помышлений. Преподобный Исихий Иерусалимский (67, 210).

Непрестанно сохраняйте в сердце своем имя Господа Иисуса, чтобы сердце было поглощено Господом и Господь-сердцем и таким образом двое стали единым. Святитель Иоанн Златоуст (43, 965).

У кого нет умной внутренней молитвы, у того и никакой нет, ибо только умная молитва и есть настоящая молитва. Богу угодная и приятная. Она должна составлять душу домашнего и церковного молитвословия, так что коль скоро ее нет при этом, то молитвословия имеют только вид молитвы, а не есть молитва.

Ибо что такое молитва? Молитва-это ума и сердца к Богу возношение, на славословие и благодарение Богу, и испрашивание у Него потребных благ, душевных и телесных. Существо молитвы, стало быть, есть умное к Богу восхождение из сердца. Становится ум в сердце сознательно пред лицом Бога и, исполняясь достодолжного благоговения, начинает изливать пред Ним сердце свое. Вот и умная молитва! Но такова и должна быть всякая молитва. Внешнее молитвословие, домашнее или церковное, дает ей только слово, или форму; душу же, или существо молитвы, носит всякий сам в себе, в своем уме и сердце. Весь церковный молитвенный чин наш, все молитвы, сложенные для домашнего употребления, исполнены умным обращением к Богу. Совершающий их, если он хоть мало внимателен, не может избежать этого умного обращения к Богу, разве только по совершенному невниманию к совершаемому им делу (117, 16–17).

Без умной молитвы никому нельзя обойтись. Не возноситься к Богу молитвенно мы не можем, ибо наша духовная природа этого требует. Вознестись же к Богу мы можем не иначе как умным действием, ибо Бог умствен. Есть, правда, умная молитва при словесной, или внешней, – домашней ли или церковной, и есть умная молитва сама по себе, без всякой внешней формы или положения телесного; но существо дела там и здесь одно и то же. В том и другом виде она обязательна и для мирских людей. Спаситель заповедал-войти в клеть свою и молиться там Богу Отцу своему втайне. Клеть эта, как толкует святитель Димитрий Ростовский, означает сердце. Следовательно, заповедь Господня обязывает тайно в сердце умом молиться Богу. Заповедь эта простирается на всех христиан. Вот и апостол Павел что заповедует, когда говорит: «Всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время духом» (Еф. 6 18)? Заповедует умную молитву-духовную, и заповедует всем христианам без различия. Он же всем христианам заповедует непрестанно молиться (1Сол. 5, 17). А непрестанно молиться иначе нельзя, как умною молитвою в сердце...

Встав утром, установись покрепче пред Богом в сердце в утренней своей молитве и потом исходи на дело свое, Богом тебе определенное, не отрывая от Него чувства своего и сознания. И будет то, что силами души и тела будешь делать дела свои, а умом и сердцем пребывать с Богом (117, 17–18).

«Научайте и вразумляйте друг друга псалмами, славословием и духовными песнями, во благодати воспевая в сердцах ваших Господу (Кол. 3, 16)... Слова: «псалмами, славословием и духовными песнями» определяют молитву словесную, молитвословие, а слова: «во благодати воспевая в сердцах ваших Господу"-молитву внутреннюю, умно-сердечную.

Псалмы, пения, песни-псалмы, гимны, оды-это различные наименования духовных песнопений. Указать отличия их очень трудно, потому что и по содержанию, и по форме они бывают очень сходны. Все они есть выражения духа молитвенного. К молитве подвигшись, дух славословит Бога, благодарит и возносит к Нему свои прошения. Все эти проявления духа молитвенного в духе неразлучны, и одно без других не бывает. Молитва, когда приходит в движение, переходит от одного из них к Другому, и нередко не один раз. Вырази это словом-выйдет молитва словесная, назови ее псалмом, гимном или одой-все одно. Потому не будем напрягаться определять отличие этих наименований. Апостол хотел ими обнять всякого рода молитвы, словом выраженные. Под них подойдут и все молитвы, находящиеся теперь у нас в употреблении. У нас в употреблении, кроме Псалтири, песнопения церковные-стихиры, тропари, каноны, акафисты и молитвы, содержащиеся в молитвенниках. Не погрешишь, если, читая слова апостола о словесной молитве, будешь разуметь эти, употребляющиеся у нас словесные молитвы. Сила не в таких или таких словесных молитвах, а в том, как их совершать.

Как совершать словесные молитвы, апостол указывает словом: «духовными песнями»... Духовны молитвы потому, что первоначально в духе зарождаются и созревают и из духа изливаются. Особенно же духовны потому, что зарождаются и созревают благодатью Духа Святого. И Псалтирь, и все другие словесные молитвы не с самого начала были словесны. Сначала они были чисто духовны, потом облечены в слово и стали словесны. Но прившедшее слово не устранило их духовности. Они и теперь словесны только по виду, в силе же они духовны...

Из таких пояснений выходит, что если мы захотим слово апостола о словесной молитве обратить себе в урок, то получим вот что: входи в дух слушаемых и читаемых тобою молитв и, воспроизведя их в сердце, возноси оттуда к Богу, как бы они были порождение твоего сердца под действием благодати Святого Духа. Это закон, определяющий существо богоугодного молитвословия. Как дойти до этого? Обсуди, прочувствуй, даже заучи на память молитвы, какие читаешь в твоем молитвословии Тогда, становясь на молитву, будешь не что-то чужое произносить, а то, что и в твоем лежит сердце, как им прочувствованное (117, 18–19).

«Научайте и вразумляйте друг друга псалмами, славословием и духовными песнями, во благодати воспевая в сердцах ваших Господу» (Кол. 3, 16). В каком сочетании принять слова эти? В таком ли: когда исполнитесь Духом, тогда и пойте устами и сердцем? Или в таком: если хотите исполниться Духом, то пойте? Предлагаемое пение устами и сердцем сказывается ли как следствие исполнения Духом или указывается как средство к тому?

Наитие Духа не в нашей власти, оно приходит, как благоволит Сам Дух. И когда приходит, приводит в сильное возбуждение силы нашего Духа. Песнь Богу тогда сплетается сама собою. Свобода возможна лишь в том, оставить ли эту песнь в сердце или выражать ее и языком гласно для всех... Слова эти должно принять не в первом, а во втором сочетании. Исполняйтесь Духом и для того пойте. Пение возбудит Дух или приведет в состояние наития Духа, или ощутительного Его воздействия. Блаженный Феодорит пишет, что апостол вводит духовное упоение, когда говорит: «исполняйтесь Духом» (Еф. 5, 18), и показывает, как достигнуть его, именно: непрестанно песнословя Бога, углубляясь в самих себя и возбуждая всегда помысел. Это то же, что сказать: посредством пения языком и сердцем.

Нетрудно понять, что в этом деле главное-не благозвучие пения, а содержание его. Оно воздействует так же, как с воодушевлением написанная речь воодушевляет читающего ее. Чувство, вложенное в слово, через слово переходит в душу слышащего или читающего. Так и в песнях церковных. Псалмы, гимны-пения и оды-песни церковные суть духодвижные излияния благоговейных чувств к Богу. Дух Божий исполнял избранников Своих, и они полноту своих чувств выражали в песнях. Поющий их как должно также может войти в выраженные в них чувства и, исполняясь ими, приблизить себя к состоянию, способному принять воздействия благодати Духа, или приспособить себя к нему. Таково именно и есть назначение церковных песней, чтобы посредством их возгревать и раздувать кроющуюся в нас искру благодати. Искру эту дают Таинства. Чтобы раздуть ее и превратить в пламень, для этого введены псалмы, пения-гимны и песни-оды духовные. Они действуют на искру благодати так же, как ветер на искру, внедрившуюся в горючее вещество.

Но припомним, что такое действие принадлежит им под тем условием, если вместе с употреблением их идет и очищение сердца, как сказал святой Златоуст, руководствуясь ходом речи самого святого апостола Павла. Другие условия указывают, на это самое место, именно:

первое-чтобы они были духовные; и второе-чтобы пелись не языком только, но и сердцем...

Итак, для того чтобы церковное пение вело к исполнению Духом, апостол требует, чтобы эти песни были духовны; под этим надо разуметь не только то, что они должны быть духовны по содержанию, но чтобы были духодвижны, сами были плодом Духа или излились из сердец, исполненных Духа. Иначе они не будут вести к исполнению Духом. Это по такому закону: что вложено в песнь, то она И даст поющему...

Второе требование апостола то, чтобы песни пелись не языком только, но и сердцем. Не понимать только песнь надо, но войти в сочувствие с нею, или воспринять содержание ее в сердце и петь ее уже так, как бы она исходила из нашего сердца. Из сравнения настоящего места с другими видно, что в апостольское время те только и пели, которые бывали в таком настроении, другие входили в подобное настроение с ними-и все церковное собрание воспевало и пело Господу не иначе как в сердце. Что дивного, если вследствие этого все оно исполнялось и Духом? Какое сокровище скрыто в церковных песнопениях, если они совершаются как должно!

Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Что означают слова: «воспевая в сердцах ваших Господу»? Это значит: со вниманием приступай к этому делу, ибо невнимательные поют без пользы, произнося только слова, тогда как сердце их блуждает в другом месте. Блаженный Феодорит к этому прибавляет: «поет сердцем, кто не только приводит в движение язык, но и ум побуждает к уразумению произносимого». Другие святые отцы, пишущие о молитвенном обращении к Богу, полагают, что оно наилучшим образом совершается, когда совершается умом, утвержденным в сердце.

То, что здесь у апостола говорится о церковном собрании, идет и к частному псалмопению, которое всякий может совершать особо в доме. И плод от этого может быть тот же, когда оно совершается как должно, то есть со вниманием, пониманием, сочувствием, из сердца.

Затем заметим также, что хотя слова апостола говорят о пении, но мысль его указывает на молитвенное к Богу обращение. И оно, собственно, есть возбудитель Духа (117, 19–22).

Второй вид молитвы есть молитва умно-сердечная. И первая должна быть такою же. Но та зарождается под действием словесной-готовой молитвы, а эта прямо в сердце зарождается и (оттуда к Богу восходит. Такой была молитва Моисея перед Чермным морем. Апостол учит ей словами: «во благодати воспевая в сердцах ваших Господу» (Кол. 6, 13). От благодати Духа пойте, говорит, не просто устами, но со вниманием, стоя мысленно пред Богом в сердце. Ибо это значит петь Богу, а то на ветер, так как голос разливается в воздухе. Не для того, чтобы выказать себя, говорит. Будь ты хоть на торговой площади, можешь в себе, изнутри, обратиться к Богу и петь, не будучи никем слышим... Не мешает и во время пути молиться и быть сердцем горе (святитель Иоанн Златоуст). Такая молитва и есть только молитва. И словесная молитва постольку бывает молитвой, поскольку при ней молятся ум и сердце.

Она созидается в сердце благодатью Святого Духа. Обращающийся к Господу и освящаемый Таинствами тотчас принимает в себя чувство к Богу, которое с того раза и начинает полагать в сердце его восхождение горе. Кто не заглушит этого чувства чем-либо недолжным в то время, постоянство и труд обратят его в пламень. Но кто заглушает его недолжным, тому хотя не закрыт путь приближения к Богу и примирения с ним, но чувство то не дается уже вдруг и даром. Предлежит пот и труд искания и вымоления его... Но никому в нем не отказывается. Ибо у всех-благодать, предстоит только дать простор ее действию. Благодать получает простор по мере искоренения самости и страстей. Мера очищения сердца есть мера оживления чувства к Богу. Когда сердце станет чисто, тогда чувство к Богу делается пламенным. Чувство к Богу и в этих оживает далеко прежде полного очищения от страстей, но бывает еще как семя или искра. Возродившись, оно растет и разгорается, но не бывает постоянно, а оживает и замирает, и, оживая, не в одинаковой бывает силе. Но в какой бы мере ни оживало, всегда восходит к Господу и поет Ему песнь. Все строит благодать: ибо благодать всегда присуща в верующих. Предавшие себя ей безвозвратно бывают руководимы ею, и она, как знает сама, созидает их (117, 22–23).

Чувство к Богу и без слов есть молитва. Слово поддерживает и иной раз углубляет чувство (117, 23).

Храните этот дар-бывшей вам милости Божией. Как? Более всего смирением, приписывая все благодати, себе же ничего. Как только на себя саму склонится у вас мысль, благодать умалится и, если не опомнитесь, совсем перестанет действовать, тогда- плач и вопль многий. Второе-чувствуя себя землею и пеплом, будьте так, как теперь, то есть ни к чему не обращаясь без нужды ни мыслью, ни сердцем. Все с Господом. Мало-мало умалится внутреннее горение, тотчас спешите его восставить в силе. Господь близ. С соболезнованием и страхом обращаясь к Нему, тотчас получите... (117, 23).

Молитва-проба всего; молитва-источник всего; молитва-и Двигатель всего; молитва-и направитель всего. Коль скоро молитва исправна, все исправно. Ибо не допустит она быть чему-либо неисправным (117, 23).

Молитва есть первое дело в нравственно-религиозной жизни. Корень этой жизни составляет сознательно-свободное отношение к Богу, которое заправляет потом всем. Поприще, где оно раскрывается и является в действии, есть молитва, так же как взаимообщение есть поприще, где Раскрываются наши нравственные отношения к себе подобным, и как подвижничество-поприще, где раскрывается нравственное отношение к самим себе. Каково наше отношение к Богу, такова и молитва; и какова молитва, таково и отношение наше к Богу. А так как отношения эти не одинаковы, то не одинаков и образ молитвы. Иначе относится к Богу нерадящий о спасении; иначе тот, кто отстал от греха и ревнует о добродетели, но еще не вошел внутрь себя и работает Господу внешне; иначе, наконец, тот, кто вошел внутрь и носит в себе Господа и предстоит Ему. Первый как о жизни нерадит, так нерадит и о молитве и совершает ее в церкви, дома, по заведенному только обычаю, без внимания и чувства. Второй много читает молитв и часто ходит в церковь, стараясь вместе с тем и внимание соблюдать, и чувства иметь соответственно читаемым молитвам, хотя это ему очень редко удается. Третий, сосредоточившись весь внутри, умно предстоит Господу и неразвлеченно молится Ему в сердце, без долгих молитвословий, хоть и при долгих стояниях на молитве дома и в церкви. Отнимите у второго молитвословие-вы отнимете у него всякую молитву; навяжите третьему молитвословие-вы погасите в нем молитву ветром многословия. Всякому чину людей или всякой степени приближения к Богу нужна своя молитва и свои для нее правила. Как дорого при этом указание опытного и как много может повредить самочинное распоряжение! Святитель Феофан Затворник (117, 23–24).

Молитва-умное пред стояние Богу в сердце со славословием, благодарением, прошением и сокрушенным покаянием. Все тут духовно. Корень всему-благоговейный страх Божий, из которого вера о Боге и в Бога, предание себя Богу, упование, прилепление к Богу в чувстве любви с забвением всего тварного... Когда молитва в силе, все эти чувства и движения духовные присущи в сердце в соответственной силе.

Как же к этому относится молитва Иисусова?

Как и та теплота, которая развивается внутри сердца и около от действия этой молитвы...

Навык молитвенный не вдруг образуется, а требует долгого труда и утруждения себя.

Вот в этом-то труде образования молитвенного навыка лучше всего помогает Иисусова молитва и сопровождающая ее теплота.

Заметь... что они есть средства, а не самое дело. Возможно, и молитва Иисусова есть, и теплота есть, а молитвы настоящей нет. Как это ни странно, а бывает так!..

Когда молимся, надо умом стать пред Богом, и о Нем Едином помышлять. Между тем в голове непрестанно толкутся разные мысли и отвлекают ум от Бога. Для того чтобы научить ум стоять на одном, святые отцы употребляли молитовки и навыкли произносить их непрестанно... Это непрестанное повторение молитовки держало и ум в помышлении о Боге и разгоняло все сторонние мысли. Эти коротенькие молитовки были разные... У нас особенно установилась и вошла в общий обычай молитва Иисусова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!»

Так вот что есть молитва Иисусова. Она есть одна из кратких словесных молитовок, как и все другие краткие молитовки. Назначается на то, чтобы ум держать на одной мысли о Боге.

Навыкнувший этой молитве и действующий ею как следует действительно бывает в памяти о Боге непрестанно.

Так как память Божия в искренне верующем сердце естественно сопровождается религиозными чувствами благоговения, упования, благодарения, преданности в волю Божию и другими, которые все духовны, то мы молитву Иисусову, которая производит и держит память Божию, называем духовной молитвой. И это справедливо, когда она окружается теми духовными чувствами. Но когда такими действиями она не сопровождается, то она остается словесной, как и всякая другая подобная.

Так думать следует о молитве Иисусовой. Теперь, что значит теплота, которой сопровождается употребление этой молитвы?

Для того чтобы ум держался на одном при употреблении краткой молитвы, надо свести его вниманием в сердце, ибо, оставаясь в голове, где происходит толкотня мыслей, он не успеет сосредоточиться на одном... Когда внимание сойдет в сердце, то привлечет туда в одну точку все силы души и тела... Это сосредоточение всей человеческой жизни в одно место тотчас отзывается там особым ощущением; это ощущение и есть начало будущей теплоты... Ощущение это, сначала легкое, все усиливается, крепнет, углубляется и из холодного, каково оно вначале, переходит в теплое чувство и держит на себе внимание. И происходит, таким образом, что сначала внимание держится в сердце напряжением воли, силой своею внимание порождает теплоту в сердце. Теплота же эта затем держит внимание без особого его напряжения. Они затем друг друга поддерживают и должны пребывать неразлучно, ибо рассеяние внимания охлаждает теплоту, а умаление теплоты ослабляет внимание.

Отсюда закон духовной жизни: держи сердце в чувстве к Богу – всегда будешь в памяти Божией. Его выразил где-то святой Иоанн Лествичник.

Теперь вопрос-духовная ли эта теплота? Нет, не духовная! А обыкновенная, кровяная. Но как держит внимание ума в сердце и тем способствует развитию там духовных, указанных прежде движений, то она называется духовной, в том, однако же, случае, если она не сопровождается похотной сластью, хотя бы легкой, но держит душу и тело в трезвенном настроении.

Отсюда следует: если теплота, сопровождающая молитву Иисусову, не сопровождается духовными чувствами, то ее не следует называть духовной, а просто кровяной теплотой, и она, будучи таковою, не плоха, если не состоит в связи с похотной сластью, хотя бы легкой, а если состоит, то вредна и должна подлежать изгнанию.

Эта неправость бывает, когда теплота ходит ниже сердца. Вторая неправость та, когда, полюбив эту теплоту, ею все ограничивать, не заботясь о чувствах духовных и даже о памяти Божией, а лишь о том, чтобы была эта теплота; эта неправость возможна, хотя не у всех и не всегда, но по временам. Нужно заметить это и исправить, ибо в таком случае останется одна кровяная теплота, животная... Не должно почитать эту теплоту духовной или благодатью... Духовной можно назвать эту теплоту только тогда, когда она сопровождается духовными, молитвенными движениями... Кто без них называет ее духовной, тот допускает неправильность. Кто же называет ее благодатью, еще более неправ...

Благодатная теплота есть особая, и она собственно есть духовная... Она отрешена от плоти, и в теле не производит заметных изменений, и свидетельствует тонким сладким чувством.

По этим чувствам всякий легко может определить и различить теплоту... Это каждому следует сделать; стороннему тут нет дела и места (117, 24–27).

Есть молитва, которую сам человек творит, и есть молитва, которую Бог дает молящемуся. Первой кто не знал? Должна быть вам известна и последняя, хоть в начатках.

Сначала, когда приступает кто к Господу, первое дело-молитва. Начинает он ходить в церковь и дома молиться по молитвенникам и без них. Но мысли все разбегаются. Никак с ними не управиться, Чем, впрочем, больше трудится в молитве, тем больше мысли все улегаются и улегаются, и молитва становится чище. Однако атмосфера души не очищается, пока не затеплится духовный огонек в душе. Огонек этот есть дело благодати Божией, но не особенной, а общей всем. Он является вследствие известной меры чистоты во всем нравственном строе ищущего человека. Когда затеплится этот огонек или образуется постоянная в сердце теплота, тогда бурление помыслов останавливается. Бывает с душою то, что с кровоточивою: «течение крови у ней остановилось» (Лк. 8, 44). В этом состоянии молитва, больше или меньше, подходит к непрестанной. Посредством ей служит молитва Иисусова. И это есть предел, до которого может доходить молитва, самим человеком творимая. Думаю, что все это вам очень понятно.

Далее, в этом состоянии, дается молитва находящая, а не самим человеком творимая. Находит дух молитвенный и увлекает внутрь сердца-все равно, как бы кто взял другого за руку и силой увлек его из одной комнаты в другую. Душа тут связана сторонней силой и держится охотно внутри, пока над нею есть нашедший дух. Знаю две степени этого нахождения. В первой – душа все видит, сознает себя и свое внешнее положение: и рассуждать может, и править собою, может даже разорить это состояние свое, если захочет. И это вам должно быть понятно.

У святых отцов, и особенно у святого Исаака Сирина, указывается и другая степень даруемой, или находящей, молитвы. Выше показанной стоит у него молитва, которую он назвал экстазом, или восхищением. И тут тоже находит дух молитвенный, но увлекаемая им душа заходит в такие созерцания, что забывает свое внешнее положение, не рассуждает, а только созерцает, и не властна править собою или разорить свое состояние. Помните, в отечниках пишется, что кто-то стал на молитву перед своей вечерней трапезой, а опомнился уже утром. Вот это и есть молитва в восхищении, или созерцательная. В иных она сопровождалась просветлением лица, светом вокруг, в иных поднятием от земли. Святой апостол Павел в этом состоянии восхищен был в рай. И святые пророки в нем находились, когда взимал их Дух.

Подивитесь, какая великая милость Божия к нам грешным. Мало кто потрудится-и чего сподобляется! Поэтому трудящимся можно смело говорить: трудитесь, есть из-за чего! (117, 27–29).

Легчайшее средство восхождения к непрерывности в молитве есть навыкновение молитве Иисусовой и вкоренение ее в себя. Опытнейшие в духовной жизни мужи. Богом вразумленные, нашли это одно простое и вместе вседейственное средство к утверждению духа во всех духовных деланиях, равно как и во всей духовной подвижнической жизни, и в наставлениях своих оставили подробные о ней правила. Святитель Феофан Затворник (117, 28–29).

Постарайся приучиться к молчанию, не помышляй ни о чем суетном, занимайся внимательно в страхе Божием поучением твоим (умной молитвой) и в бодром состоянии, и упокоиваясь сном. Совершая это, не убоишься нападения лукавых. Изречения безымянных старцев (82, 394).

Достижение бесстрастия, освящения или, что то же, христианского совершенства, без стяжания умной молитвы невозможно... (108, 210).

Отцы... говорят следующее: «Хотя есть другие пути и роды жительства... благие делания, руководствующие ко спасению... хотя есть подвиги и упражнения, вводящие в состояние раба и наемника... но путь умной молитвы-путь царский, избранный. Он настолько возвышеннее... всех других подвигов, насколько душа превосходнее тела: он возводит из земли и пепла в усыновление Богу» (108, 210).

При пострижении в монашество, когда новопостриженному Вручаются четки, называемые... мечом духовным, завещается ему непрестанное денно-нощное моление молитвой Иисусовой... упражнение в молитве Иисусовой есть обет монаха (108, 205).

Уединение человека в самом себе не может совершиться иначе, как при посредстве внимательной молитвы, преимущественно же при посредстве внимательной молитвы Иисусовой (108, 206).

Внутренним деланием, умным, душевным деланием, умной молитвой, трезвением, хранением и блюдением ума, вниманием называется одно и то же: благоговейное, тщательное упражнение в молитве Иисусовой (108, 207).

Невозможно плавание корабля без воды, и блюдение ума не может состояться без трезвения, соединенного со смирением и с непрерывающейся молитвой Иисусовой (108, 209).

Желающий успешно заняться молитвой Иисусовой должен оградить себя и извне, и внутри поведением самым благоразумным, самым осторожным: падшее естество наше готово ежечасно изменить нам, предать нас; падшие духи с особенным неистовством и коварством преследуют упражнение молитвой Иисусовой. Нередко из непримеченных... неосторожности, небрежности и самонадеянности возникает... последствие, имеющее влияние на жизнь, на вечную участь подвижника (108, 211).

Правильное, благодатное действие молитвы Иисусовой может произрасти только из Духа Христова, и произрастает оно исключительно на одной этой почве. Зрение, слух и прочие чувства должны быть строго хранимы, чтобы через них, как через врата, не ворвались в душу супостаты (108, 211–212).

Справедливо называют отцы упражнение молитвой Иисусовой и тесным путем, и самоотвержением, и отречением от мира (108, 213).

Установил и заповедал священнейшую молитву Иисусову Сам Господь наш Иисус Христос... Господь в прощальной беседе с учениками Своими... даровал позволение и заповедание молиться именем Его... (108, 214).

Сила молитвы Иисусовой заключается в божественном имени Богочеловека, Господа и Бога нашего Иисуса Христа (108, 215).

В упражнении молитвой Иисусовой есть свое начало, своя постепенность, свой конец бесконечный. Необходимо начинать Упражнения с начала, а не с середины, и не с конца (108, 224).

... Начинают с середины те, которые без всякого предварительного приготовления усиливаются взойти умом в сердечный храм и оттуда воссылать молитву. С конца начинают те, которые ищут немедленно раскрыть в себе благодатную сладость молитвы и прочие благодатные действия ее. Должно начинать с начала, то есть совершать молитву со вниманием и благоговением, с целью покаяния, заботясь единственно о том, чтобы эти три качества постоянно соприсутствовали молитве... (108, 225).

Опыт не замедлит открыть уму молящегося теснейшую связь между заповедями Евангелия и молитвой Иисусовой (108, 226).

Истинное безмолвие состоит в усвоившейся сердцу Иисусовой молитве, и некоторые из святых отцов совершили подвиг сердечного безмолвия и затвора, окруженные молвой человеческой (108. 226).

При упражнении... молитвой Иисусовой, и вообще молитвой, вполне и со всей верностью предохраняет (от прелести) вид смирения, называемый плачем (108, 228).

Правильное упражнение молитвой Иисусовой вытекает само собою из правильных понятий о Боге, о всесвятом имени Господа Иисуса и об отношении человека к Богу (108, 259).

Слова молитвы (Иисусовой) должно произносить очень неспешно, даже протяжно, чтобы ум имел возможность заключаться в слова (108, 261).

Начинающему обучаться молитве Иисусовой очень помогает ежедневное келейное правило из известного числа земных и поясных поклонов, соответственно силам. Полагаются поклоны неспешно, с чувством покаяния, и при каждом поклоне произносится молитва Иисусова (108, 263).

Упражнение молитвой Иисусовой имеет два главнейших подразделения, или периода, оканчивающиеся чистой молитвой... В первом периоде предоставляется молиться при одном собственном усилии. Благодать Божия, несомненно, содействует молящемуся... но она не обнаруживает своего присутствия. В это время страсти, сокровенные в сердце, приходят в движение и возводят делателя молитвы к мученическому подвигу... Во втором периоде благодать Божия ощутимо являет свое присутствие и действие, соединяя ум с сердцем, доставляя возможность молиться непарительно... с сердечным плачем и теплотою, при этом греховные помыслы утрачивают насильственную власть над умом (108, 270–271).

Первоначальные плоды молитвы заключаются во внимании и умилении. Эти плоды являются прежде всех других от всякой правильно совершаемой молитвы, преимущественно же от молитвы Иисусовой... (108, 292).

Краткая молитва собирает ум, который если не будет привязан к поучению... то не может прекратить парения и скитания всюду (109, 194).

Скорби внешние и внутренние, долженствующие непременно повстречаться на поприще (молитвы Иисусовой), подобает преодолевать верой, мужеством, смирением, терпением и долготерпением врачуя покаянием уклонения и увлечения (108, 296).

Поучение вообще, в особенности Иисусова молитва, служит превосходным оружием против греховных помыслов (109, 194).

Молитва Иисусова и открывает присутствие бесов в человеке, и изгоняет их из человека (109, 246).

Когда увидим при упражнении Иисусовой молитвой особенное волнение и вскипание страстей-не придем... в уныние и недоумение. Напротив... ободримся и приготовимся к подвигу... как получившие... знамение, что молитва Иисусова начала производить... свойственное ей действие (109, 246–247).

В действии молитвы Иисусовой есть своя постепенность: сперва она действует на один ум, приводя его в состояние тишины и внимания. Потом начнет проникать к сердцу, возбуждая его от сна смертного и знаменуя оживление его явлением в нем чувств умиления и плача. Углубляясь еще далее, она мало-помалу начинает действовать во всех членах души и тела, отовсюду изгонять грех, повсюду уничтожать владычество, влияние и яд демонов (109, 249–250).

Молитва Иисусова возводит с земли на Небо делателя своего... и включает его в число небожителей. Пребывание умом и сердцем на Небе и в Боге... вот главный плод, вот цель молитвы. Отражение и попрание врагов, противодействующих достижению цели... дело второстепенное, оно не должно привлекать к себе всего... внимания, чтобы сознанием и созерцанием победы не дать входа высокоумию и самомнению... (109, 251).

Всем христианам можно и должно заниматься молитвой Иисусовой с целью покаяния и призывания Господа на помощь, заниматься со страхом Божиим и верой, с величайшим вниманием к мысли и словам молитвы, с сокрушением духа: но не всем дозволяется приступать к молитвенному священнодействию умом в сердечной клети (109, 257).

Упражняющийся молением именем Господа Иисуса подвергается особенным гонениям диавола (109, 300).

Упражнение молитвой Иисусовой по самому свойству этого упражнения требует непрерывного бодрствования над собой (109, 309).

Внимательная молитва, особенно молитва именем Господа нашего Иисуса Христа, при усилии соединить сердце с умом, обличает гнездящегося в сердечной глубине змея и, уязвляя его, побуждает к движению (109, 370).

Что же такое, могущее преисполнить радости, будет даровано Молящемуся именем Господа Иисуса? Будет дарован Дух Святой (112, 109).

Живая молитва Иисусова неразлучна с живым воспоминанием о смерти, живое воспоминание о смерти сопряжено с живой молитвой ко Господу Иисусу, упразднившему смертию смерть (112. 111).

Желающему непогрешительно заниматься молитвой Иисусовой надо поверять себя, свое упражнение ею частым чтением отеческих писаний (112, 114).

Сколько нужен пост для желающего заняться и преуспеть в умной молитве, столько нужно для него и безмолвие или крайнее уединение (109, 206).

Если... Господь сподобит положить тебе в основание молитвенного подвига незлобие, любовь, неосуждение ближних, милостивое извинение их, тогда с особенной легкостью и скоростью победишь противников твоих, достигнешь чистой молитвы (109, 212).

Делателю молитвы необходимо узнать и увидеть действие страстей и духов на кровь его. Не без причины говорит Священное Писание, что не только плоть, но и кровь Царствия Божия наследовать не могут (109, 213).

Занятию (умной, сердечной молитвой) приличествует возраст зрелый, при котором уже естественно укрощаются в человеке порывы... Но для зрелости недостаточно одного числа лет от рождения или от вступления в монастырь, зрелость должна наиболее истекать из продолжительного предварительного рас сматривания себя, рассматривания не произвольного, но о Господе Иисусе Христе, при свете Евангелия... (109, 216).

Умное делание... просто и нуждается для принятия в младенческой простоте и вере; но мы сделались... сложными... Мы хотим быть умными, хотим оживлять свое «я», не терпим самоотвержения, не хотим действовать верою (109, 256).

Внутреннее делание, в соединении с болезнью сердца, приносит чистоту, а чистота-истинное безмолвие сердца; таким безмолвием доставляется смирение, а смирение соделывает человека жилищем Божиим (109, 291).

Учение о Божеской силе имени Иисусова имеет полное достоинство основного догмата и принадлежит к всесвятому числу и составу этих догматов (108, 222).

Имя Господа нашего Иисуса Христа-божественно; сила и действие этого имени-божественны, они-всемогущи и спасительны, они превыше нашего понятия, недоступны для него (108, 260).

Величие имени Иисуса превыше постижения разумных тварей земли и Неба, постижение его непостижимо приемлется младенческой простотой и верой (109, 240).

Имя Богочеловека получило в молитвенном служении важнейшее значение, будучи именем вочеловечившегося Бога, победителя возмутившихся рабов и созданий-демонов (109, 240).

Только нищий духом, непрестанно прилепляющийся молитвою к Господу по причине непрестанного ощущения нищеты своей, способен раскрыть в себе величие имени Иисуса (109, 241).

Во имя Господа Иисуса даруется оживление душе, умерщвленной грехом. Господь Иисус Христос-Жизнь. И имя Его- живое» Оно оживотворяет вопиющих им к источнику жизни, Господу Иисусу Христу (109, 243).

Между непостижимыми чудными свойствами имени Иисуса находится свойство и сила изгонять бесов (109, 245).

Имя Господа-паче всякого имени: оно источник услаждения... радости... жизни: оно-дух; оно-животворит, изменяет, переплавляет, боготворит... Святитель Игнатий (Брянчанинов) (109, 252).

Брат спросил авву Пимена: «Что должно мне помышлять, безмолвствуя в келлии?» Старец отвечал: «Я подобен человеку, погрязшему в болоте по шею, с бременем на шее-и вопию к Богу: помилуй меня». Преподобный Пимен Великий (82, 329). Этим изречением изображается внутреннее делание Пимена Великого. Оно обратилось в молитвенный плач. «Помилуй меня!"-это выражение внедрившегося в душу плача. Плач, когда достигнет развития своего, не может облекаться в многомыслие и многословие: он довольствуется для выражения необъятного духовного ощущения самой краткой молитвой. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (82, 329).

Брат сказал авве Сисою: «Усматриваю, что память Божия (умная молитва) постоянно пребывает во мне». Старец сказал: «Это не велико, что ум твой постоянно направлен к Богу, велико то, когда кто увидит себя худшим всякой твари». Преподобный Сисой Великий (82, 351). Старец сказал так по той причине, что истинное действие умной молитвы всегда основано на глубочайшем смирении и проистекает из него. Всякое иное действие умной молитвы неправильно и ведет к самообольщению и гибели. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (82, 351).

Степени молитвы

Навыкновение обычным

молитвословиям в церкви и дома.

Сроднение молитвенных мыслей и

чувств с умом и сердцем.

Непрестанная молитва. Молитва

Иисусова может идти ко всем

этим, но настоящее ее место при

непрестанной молитве. Главное

условие для успеха в молитве

есть очищение сердца от

страстей и всякого пристрастия

к чему-либо чувственному. Без

этого молитва все будет

оставаться на первой ступени

или читательная будет

переходить в умно-сердечную, а

когда оно совсем очистится,

тогда водрузится и

непрестанная молитва. Как вам

действовать? В церкви следите

за службой и держите те мысли и

чувства, которые предлагаются

богослужением. Дома возбудите

в себе молитвенные мысли и

чувства и держите их в Душе при

помощи Иисусовой молитвы (117,29)

Молитва имеет разные степени. Сначала она есть только словесная молитва, но вместе с нею должна идти, ею разогреваться и поддерживаться молитва ума и сердца. Умно-сердечная молитва получает затем самостоятельность и является то делательной, напрягаемой своими усилиями, то самодвижной, находящей. В последнем виде она есть то же, что показанные влечения внутрь пред Бога: бывает современна им и из них развивается. Когда потом состояние, в котором бывает душа во время тех влечений, станет постоянным, тогда умно-сердечная молитва становится непрестанно действующей. При этом прежние временные влечения перерождаются в состояние созерцания, при которых и из которых тогда раскрывается и созерцательная молитва. Созерцание есть пленение ума и всего сознания каким-либо духовным предметом столь сильное, что все внешнее забывается, выходит из сознания: ум и сознание уходят в предмет созерцательный, так что их уже будто нет в нас (117, 29–30).

«Всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время духом» (Еф. 6, 18). Указывая на необходимость молитвы, апостол тут же указывает и на то, какова должна быть молитва, чтобы быть услышанной. Первое – молитесь, говорит, всякою молитвою и прошением, то есть всеусердно, с болезнью сердца, с пламенным к Богу устремлением... Второе – молитесь, говорит, во всякое время. Этим заповедует он неотступность и неусыпность молитвы. Молитва должна быть не занятием известного времени, а состоянием духа всегдашним. Смотри, говорит святой Златоуст, не ограничивайся одним известным временем дня. Слышишь, что говорит? Во всякое время приступай к молитве, как и в другом месте сказано: «Непрестанно молитесь» (1Сол. 5, 17). Третье – молитесь, говорит, духом, то есть молитва должна быть не внешняя только, но и внутренняя, умом в сердце совершаемая. В этом существо молитвы, которая есть возношение ума и сердца к Богу. Святые отцы различают умно-сердечную молитву от духовной. Первая творится сознательной самодеятельностью молящегося, а вторая находит и хотя сознается, но движется сама помимо усилий молящегося. Эта молитва духодвижная. Последней нельзя предписывать, ибо она не в нашей власти. Ее можно желать, искать и благодарно принимать, а не совершать, когда ни захочешь. Впрочем, у людей очищенных молитва большей частью бывает духодвижной. Надо потому полагать, что апостол предписывает умно-сердечную молитву, когда говорит: молитесь духом. Можно прибавить: молитесь умно-сердечно, с желанием достигнуть и духодвижной молитвы. Такая молитва держит душу сознательно пред лицом вездесущего Бога. Привлекая к себе и отражая от себя луч Божеский, она разгоняет врагов. Можно наверное положить, что душа в таком состоянии неприступна для бесов. Так только и можно молиться на всякое время и во всяком месте. Святитель Феофан Затворник (117, 30–31).

Как сказал апостол: «хочу лучше пять слов сказать умом моим... нежели тьму слов на незнакомом языке» (1Кор. 14, 19). Следует же прежде всего этими пятичисленными словами очищать ум и сердце, говоря непрестанно в глубине сердечной: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», и таким образом восходить на разумное пение. Потому что всякий новоначальный и страстный может творить эту молитву в блюдении сердца, петь же не должен прежде, чем предочистится умной молитвой». Архимандрит Паисий (Величковский) (117, 31).

Вопрос о молитве: «Как лучше молиться – устами или умом?» – решен первыми словами: «молиться иногда словами, иногда умом». Только пояснить надо, что и умом нельзя молиться без слов, только слова эти не слышатся, а там внутри, в сердце мысленно произносятся. Сказать это лучше так: молись иногда словами звучными, а иногда беззвучными, неслышными. Заботиться надо только о том, чтобы и звучная, и беззвучная молитва исходила из сердца (117, 31).

Дело молитвы этой просто: стань умом в сердце пред лицом Господа и взывай: Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, или только: Господи, помилуй... Милостивый Господи, помилуй мя грешного... или другими какими словами. Сила не в словах, а в мыслях и чувствах (117, 31).

Молитва: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! есть словесная молитва, как и всякая другая. Сама в себе ничего особенного не имеет, а всю силу заимствует от того, с каким настроением ее творят.

Все приемы, про какие пишется (сесть, нагнуться)... или художественное творение этой молитвы, не всем годятся, и без наличного наставника опасны. Лучше за то не браться. Один прием общеобязателен: «вниманием стоять в сердце». Другое все – стороннее и к делу не ведущее прибавление.

О плодах этой молитвы так говорят, что уже выше этого и ничего на свете нет. Незаконно. Талисман нашли! Из плодов словесному составу молитвы и произнесению ее ничего не принадлежит. Все плоды могут быть получены и без этой молитвы, и даже без всякой словесной молитвы – через одно устремление ума и сердца к Богу.

Существо дела в том, чтобы «установиться в памяти Божией или ходить в присутствии Божием». Можно всякому сказать: «как хочешь, только добейся этого... Иисусову ли молитву творить... поклоны ли класть, в церковь ли ходить... что хочешь делай, только добейся того, чтобы быть всегда в памяти Божией». Помню, в Киеве я встретил человека, который говорил: «Никаких приемов не употреблял я, и молитвы Иисусовой не знал, а все, что тут пишется, было и есть. А как, я и сам того не знаю. Бог дал!»

Это – что Бог дал или даст – надо иметь целью, чтобы не смешать самодельщины с даром благодати.

Говорят: стяжи молитву Иисусову, то есть молитву внутреннюю. Молитва Иисусова есть хорошее к внутренней молитве средство, но сама по себе не внутренняя, а внешняя молитва. Те, которые навыкают ей, очень хорошо делают. Но если на ней одной останавливаются, а дальше не идут, то они останавливаются на полдороге...

При молитве Иисусовой богомыслие все же необходимо, иначе это сухая пища. Хорошо, у кого навязло на языке имя Иисусово. Но можно при этом совсем не помнить о Господе и даже держать мысли, противные Ему. Следовательно, все зависит от сознательного и свободного обращения к Богу и труда держать себя в этом с рассуждением (117, 31–32).

Богомыслие заменить молитвою Иисусовой можно, но какая в этом нужда? Их суть одна и та же. Богомыслие есть хранение в мысли какой-либо истины: Воплощения, крестной смерти. Воскресения, вездесущия и прочее, без всякого направления мысли (117, 32).

Делание молитвы Иисусовой просто: стать вниманием в сердце перед лицом Господа и взывать к Нему: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! Дело не в словах, а в вере, сокрушении и предании себя Господу: с этими чувствами можно предстоять Господу и без слов... и это будет молитва (117, 33).

Над молитвой Иисусовой трудитесь. Бог благословит. Но с навыкновением устно произносить эту молитву соедините память о Господе со страхом и благоговением. Главное ведь – ходить перед Богом, или под оком Божиим, с сознанием, что Бог смотрит на вас, на душу вашу – в ваше сердце, и там все видит... Это сознание – самый сильный рычаг в Движении внутренней духовной жизни (117, 33).

Соединять молитву Иисусову с дыханием, как вы делаете, можно. Это сказал кто-то из древних... Дыхание вместо четок (117, 33).

В молитве Иисусовой углубляйтесь сколько сил есть. Она соберет вас, даст ощутить силу в Господе и сделает, что вы неотступно с Ним будете – и когда одна, и когда при людях, и когда хозяйничаете, и когда читаете или молитесь. Только силу этой молитвы полагайте не в повторении слов известных, а в обращении ума и сердца к Господу при этих словах. То и другое вместе (117, 33).

Молитва Иисусова – как и всякая другая; она сильнее всех только всесильным именем Иисуса, Господа и Спасителя, когда оно призывается с верой полной, теплой, не колеблющейся, что Он близ есть, все видит и слышит, и тому, чего просят, вседушно внимает, и готов исполнить и даровать просимое. Упование такое не посрамляет. Если замедляется иногда исполнение, это зависит от неготовности просящего принять просимое (117, 33).

Молиться с помышлением о том, что говорят слова молитвы, все же есть молитва, только хромая на одну ногу. Молитва перестает быть молитвой, когда внимание отходит от слов молитвы... Когда же сознание при молитве... это молитва, хоть неудовлетворительная. Чувство придет... но надо и напрягать себя на него (117, 33–34).

Молитва Иисусова – не талисман какой. Сила ее от веры в Господа и глубокого сочетания с Ним сердца и ума. При таких расположениях призываемое имя Господа оказывается многодейственным. Одно повторение слов ничего не значит (117, 34).

Прочное умиротворение мыслей есть дар Божий; но дар этот не дается без усиленных собственных трудов. И одними своими трудами вы ничего не достигнете, и Бог ничего вам не даст, если не потрудитесь всеусильно. Таков закон непреложный (117, 34).

А какой именно здесь труд надо

употреблять, я уже не раз упоминал: не позволять произвольно блуждать мыслям, а когда невольно отбегут, тотчас возвращать их назад, укоряя себя, жалея и болезнуя об этом нестроении. Святой Лествичник на это говорит, что «надо с усилием заключать ум свой в слова молитвы» (117, 34).

Никогда не должно считать установившимся никакого духовного делания, и тем более молитву, а всегда так себя иметь, как бы в первый раз начинали ее совершать. Что делается в первый раз, тому отдается и первое усердие. Если будете так приступать к молитве, будто вы никогда еще не молились, как должно, и теперь только в первый раз хотите сделать это, то всегда будете молитву свою совершать с первым усердием. И она будет идти хорошо.

Если в молитве не будете успевать, не ждите успеха и ни в чем другом. Она корень всего. Святитель Феофан Затворник (117, 34).

Непрестанная молитва

Из богомыслия иной предмет ближе других приляжет к сердцу. Тогда на нем после окончания этого дела надо остановиться и им подольше питать себя. Этим пролагается путь к непрестанной молитве (117, 34).

Вознестись умом к Господу и с сокрушением сказать: «Господи, помилуй! Господи, благослови! Господи, помоги!» есть молитвенный вопль, А если возродится и будет в сердце чувство к Богу, то это будет непрестанная молитва без слов и без стояния на молитве (117, 34–35).

«Непрестанно молитесь» (1Сол. 5, 17). И в других Посланиях святой Павел заповедует: «будьте... в молитве постоянны» (Рим. 12, 12) «будьте постоянны в молитве, бодрствуя в ней с благодарением» (Кол. 4, 2), «всякою молитвою и прошением молитесь во всякое время духом» (Еф. 6, 18). Постоянству и неотступности в молитве научает и Сам Спаситель притчею о вдовице, неотступностью прошения умолившей неправедного судью (Лк. 18, 1–8). Видно, что непрестанная молитва – не случайное предписание, а неотъемлемая черта духа христианского. Жизнь христианина по апостолу, «сокрыта со Христом в Боге» (Кол. 3, 3). В Боге должен и пребывать он неотлучно вниманием и чувством, что и есть непрестанная молитва. С другой стороны, всякий христианин есть «храм Божий», в котором живет «Дух Божий» (1Кор. 3, 16; 6, 19; Рим. 8, 9). Этот-то «Дух», всегда в нем пребывающий и ходатайствующий, молится о нем всегда «воздыханиями неизреченными» (Рим. 8, 26), научая его самого непрестанной молитве.

Самое первое воздействие благодати Божией, обращающей к Богу грешника, обнаруживается устремлением его ума и сердца к Богу. Когда потом, по покаянии и посвящении жизни своей Богу, благодать Божия, действовавшая извне, через Таинства низойдет в него и пребудет в нем, тогда делается в нем неизменным и всегдашним и то устремление ума и сердца к Богу, в котором существо молитвы. Оно обнаруживается в разных степенях и, как всякий другой дар, должно быть возгреваемо (2Тим. 1, 16). Возгревается же по роду своему: трудом молитвенным, и особенно терпеливым и целесообразньм пребыванием в молитвах церковных. Непрестанно молись, трудись в молитве – приобретешь непрестанную молитву, которая сама уже станет совершаться в сердце без особых напряжений. Всякому очевидно, что заповедь святого апостола не исполняется одним совершением положенных молитв в известные часы, но требует всегдашнего хождения перед Богом, посвящения всех дел Богу, всевидящему и вездесущему, возгреванием теплого обращения к Нему умом в сердце. Вся жизнь, во всех ее проявлениях, должна быть проникнута молитвой. Тайна же ее в любви к Господу. Как невеста, возлюбившая жениха, не разлучается с ним памятью и чувством, так душа, сочетавшаяся с Господом любовью, неотступно с Ним пребывает, обращая к Нему теплые беседы из сердца. «Соединяющийся с Господом есть один дух с Господом» (1Кор. 6, 17) (117, 35–36).

Помню, у Василия Великого вопрос о том, как апостолы могли непрестанно молиться, решается так: они при всех своих делах о Боге помышляли и жили в непрестанной преданности Богу. Это настроение Духа было их непрестанной молитвой (117, 36).

Жалеете, что молитва Иисусова не бывает непрерывной, что не произносите непрестанно, – это и не требуется... требуется постоянное чувство к Богу, которое может иметь место и при разговоре, и при чтении, и при наблюдении и рассматривании чего-либо... Но как молитва Иисусова, когда вы молитесь ею, бывает в настоящем виде, то продолжайте так действовать, и молитва эта... расширит область свою (117, 36).

Иногда все время, назначенное для правила, можно провести в чтении одного псалма на память, составляя из всякого стиха свою молитву. Еще – иногда можно все правило провести в молитве Иисусовой с поклонами... А то из того, другого и третьего понемногу взять. Богу сердце нужно (Притч. 23, 26), и коль скоро оно благоговейно пред Ним стоит, то и довольно. Непрестанная молитва в этом и состоит, чтобы всегда благоговейно стоять пред Богом. А при этом правило есть только подтопка, или подбрасывание дров в печь. Святитель Феофан Затворник (117, 36).

Прежде всего приносите молитву непрестанную, не прерывая ее, и за все случающееся с вами благодарите Бога. Преподобный Антоний Великий (82, 21).

Понуждайте себя постоянно пребывать в молитве и молении пред Господом, да дарует вам простоту и незлобие... (82, 180).

Принудь себя к обильным молитвам, соединенным с плачем, – и Бог, в свое время, умилосердится над тобою, совлечет с тебя ветхого согрешающего человека. Преподобный авва Исаия (82, 188).

Понудь себя к непрестанному труду молитвы пред Богом в сердце, носящем помысел чистый, исполненный умиления, и Бог сохранит твой ум от нечистых и скверных помыслов. Преподобный Исаак Сирин (82, 249).

Чтобы легко провести настоящую жизнь, очиститься от грехов и с дерзновением предстать перед престолом Христовым, будем неустанно приготовлять себя молитвами, слезами, усердием, постоянством и терпением (35, 456).

Где бы ты ни был, везде можешь поставить (молитвенный) жертвенник. Прояви только бодрую волю, и не помешает тебе ни место, ни время, хотя ты и не преклонишь колен, не станешь бить себя в грудь и простирать руки к небу, а только покажешь горячую душу, ты этим исполнишь все нужное для молитвы (38, 820).

Не станем говорить в свое оправдание, что дом молитвы неблизко, – благодать Духа нас самих сделала храмами Божиими; если только мы бдительны, молиться для нас везде легко (38, 820).

Место нисколько не препятствует молитве, только бы настроение души соответствовало молитве (39, 429).

Если для слепого бедствие – не видеть солнца, то сколь велико бедствие для христианина – не молиться непрерывно и не вводить посредством молитвы в свою душу свет Христов (36, 831).

Человеку, бодрствующему и внимательному, имеющему пламенную любовь к Богу, ничто никогда не может препятствовать беседовать с Богом (37, 162).

Так как нам, людям, свойственно впадать в беспечность, когда проходит час, другой, третий после молитвы, и ты видишь, что возбужденный в тебе жар (ревности) готов мало-помалу охладеть, спеши тотчас опять на молитву и согрей свою охлажденную душу. Если будешь делать это в продолжение всего дня, то не дашь диаволу доступа и входа к твоим мыслям (38, 818).

Перелагай все житейские дела твои частыми молитвами, как бы связями из бревен, и таким образом со всех сторон огради жизнь свою (38, 819).

Лучше умереть, чем быть лишенным молитвы в течение только трех дней (36, 833).

Демоны непрестанно ходят вокруг, наблюдая за нами, чтобы неукрепленного молитвой быстро захватить в плен. Если же заметят, что мы ограждены молитвой, тотчас поспешно убегают, как разбойники и злодеи, видящие меч воина (36, 836).

Для молитвы нужно не столько слово, сколько мысль; не столько движение рук, сколько напряжение души; не положение тела, а расположение духа. Не будем же оправдываться тем, что нелегко молиться человеку, обремененному житейскими делами, что нет поблизости молитвенного дома... Где бы ты ни был, молись, ты – храм Божий. Святитель Иоанн Златоуст (42, 491).

Научимся же, прежде всего, возносить молитвенную жертву Господу, когда предпринимаем что-нибудь, беремся за какое-нибудь дело или отправляемся в путешествие, и не иначе как испросив Его помощи, будем начинать дело (7, 698).

И между делами совершай молитву, благодаря Того, Кто дал силу рук на дела и мудрость ума на приобретение знаний. Святитель Василий Великий (8, 149).

Истинному монаху подобает непрестанно молиться и петь в сердце своем. Святой Епифаний (82, 108).

Много беседуй с Богом, мало говори с людьми, памятуй всегда Бога, и ум твой сделается небом (27, 147).

Пребывай в молитве: Господь любит постоянного молитвенника и являет ему щедроты Свои. Преподобный Ефрем Сирин (28, 284).

«На всяком месте» молитесь. Так говорит апостол: «желаю, чтобы на всяком месте произносили молитвы мужи, воздевая чистые руки без гнева и сомнения» (1Тим. 2, 8). Когда мы стоим, сидим, ходим, отдыхаем, делая что-нибудь руками, в уединении и в собрании можно молиться. Ибо всегда, на всяком месте и во всех наших делах, и во время еды и пития, и в богоугодных беседах можем наш ум и сердце возводить к Богу, со смирением и верою предлагать наши нужды, и милости у Него просить, и говорить: «Господи, помилуй!» Так Моисей посреди многочисленного народа, который вывел из Египта, и когда увидел их в опасности, умом и сердцем воззвал к Богу, хотя Его словесная молитва и не изображается в Писании, но Бог сказал ему: «что ты вопиешь ко Мне?» (Исх. 14, 15). Езекия, благочестивый царь, лежа на одре, молился, и услышал его Бог (Ис. 38, 2–8). Иона во чреве кита молился, и услышан Богом (Иона 2, 2–11). Три отрока в печи огненной молились, и были спасены (Дан. 3, 23–51). Бог смотрит не на внешний образ и расположение тела, каково оно, но на сердце, смирение и веру и желание сердечное. Поэтому и написано: «Ты слышишь желания смиренных; укрепи сердце ИХ; открой ухо Твое» (Пс. 9, 38) Святитель Тихон Задонский (104, 1101–1102).

Научись молиться Богу правильно. Научившись молиться правильно, молись постоянно, и удобно наследуешь спасение (108, 140).

Блаженна душа, которая молитвой непрестанно стучится в Двери милосердия Божия... она возрадуется в свое время о чистоте своей и о бесстрастии своем (108, 142).

В обществе ли ты людей, или находишься наедине, старайся постоянно углубляться во внутреннюю душевную клеть твою, затворять двери чувств и языка, молиться тайно умом и сердцем (108, 156).

В обществе человеческом должно молиться одним умом, а наедине и умом, и устами, несколько вслух себе одному (108, 225).

Возлюби подвиг молитвы, возлюби уединение в вещественной келлии. Затворяй двери ее для себя и для других... «Пребывай в келлии твоей, – сказали святые отцы, – и она научит тебя всему», то есть монашескому жительству, которое все сосредоточивается в молитве (109, 156).

В жертву любви к молитве принеси наслаждения чувствами и наслаждения умственные... храни душу твою от всех внешних впечатлений, чтобы в ней запечатлелся, при посредстве молитвы, Бог (108, 157).

Если хочешь посвятить душу твою делу молитвы, удали себя от видения мира, откажись от общества человеческого и от обычного принятия друзей в твою келлию даже под предлогом любви (108, 158).

Будем молиться постоянно, терпеливо, настойчиво. Бог в свое время даст благодатную, чистую молитву тому, кто не покидает малодушно молитвенного подвига, когда молитва долго не поддается ему (108, 292).

Вред от промежутков или от периодического оставления молитвенного подвига подобен вреду, происходящему от совершенного оставления; вред этот тем значительнее, чем промежуток продолжительнее (108, 296).

Господь заповедал постоянную, то есть учащаемую и непрестанную молитву... повелел просить усиленно, неотступно, соединил с повелением просить – обетования услышать и исполнить прошение (108, 515).

Христианин тогда получает непрестанную молитву, когда воля его и зависящая от воли деятельность будут поглощены разумением, желанием и исполнением воли Божией (109, 138).

За терпение и постоянство получаем дар молитвы (109, 167).

Отчего непрестанная молитва или непрестанное памятование Бога называется поучением? Оттого, что подвижники, на делание которых низошла роса божественной благодати, обрели в повторяемой ими краткой молитве духовный глубочайший смысл... и сделался для них краткий стих... в точном смысле поучением (109, 198).

Нужна вера для постоянства в молитвенном подвиге; нужны постоянство терпения и долготерпения, нужны отвержения ложного стыда и настойчивость, чтобы подвиг принес чудный плод свой (111, 336–337).

Непрестанная молитва не может быть достоянием новоначального инока, но, чтобы сделаться способным в свое время к непрестанной молитве, он должен приучиться к частой молитве (112, 112).

От непрестанной молитвы подвижник приходит в нищету духовную: приучаясь непрестанно просить Божией помощи, он постепенно теряет упование на себя, если сделает что благопоспешно, видит в том не свой успех, а милость Божию, о которой он непрестанно умоляет Бога. Непрестанная молитва руководствует к стяжанию веры, потому что непрестанно молящийся начинает постепенно ощущать присутствие Бога. Это ощущение мало-помалу может возрасти и усилиться до того, что око ума яснее будет видеть Бога в Промысле Его, чем чувственное видит око вещественные предметы мира; сердце ощутит присутствие Бога. Узревший таким образом Бога и ощутивший Его присутствие не может не уверовать в Него живой верой, являемой делами. Непрестанная молитва уничтожает лукавство надеждой на Бога, вводит в святую простоту, отучая ум от разнообразных помыслов, от составления замыслов относительно себя и ближних, всегда содержа его в скудости и смирении мыслей, составляющих его поучение. Непрестанно молящийся постепенно теряет навык к мечтательности, рассеянности, суетной заботливости и многопопечительности, теряет тем более, чем более святое и смиренное поучение будет углубляться в его душу и укореняться в ней. Наконец он может прийти в состояние младенчества, заповеданное Евангелием, сделаться безумным ради Христа, то есть утратить лжеименный разум мира и получить от Бога разум духовный. Непрестанной молитвой уничтожается любопытство, мнительность, подозрительность. От этого все люди начинают казаться добрыми; а от такого сердечного залога к людям рождается к ним любовь. Непрестанно молящийся пребывает непрестанно в Господе, познает Господа как Господа, стяжевает страх Господень, страхом входит в чистоту, чистотой – в Божественную любовь. Любовь Божия исполняет храм свой дарованиями Духа. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 36–37).

Умно-сердечная молитва

Умная молитва состоит в том, чтобы умом в сердце предстоять пред Богом или просто, или изъявлением прошений, благодарения и славословия... Постоянно привыкать к тому, чтобы находиться в общении с Богом, помимо всяких образов, всякого размышления, всякого ощутительного движения мысли. Вот это настоящие выражения! В этом именно и состоит существо умной молитвы, или предстояния умом в сердце пред Богом. Умная молитва бывает в двух состояниях: она есть или трудовая, когда человек сам напрягается на нее, или самодвижная, когда она сама собою стоит и действует. Последнее бывает во время помянутого влечения, а первое должно составлять постоянный наш труд. Хоть он сам по себе не бывает успешен, ибо мысли все расхищаются, но, свидетельствуя о нашем желании и усилии иметь постоянную молитву, привлекает милость Господню – и Бог за этот труд подает, по временам, то влечение внутрь, при котором умная молитва является в настоящем своем виде.

Умом в сердце проходить молитву Иисусову, без движения языка, можно. Это лучше произносимой молитвы. Произносимая пусть бывает в пособие умной... Иногда произносимая молитва требуется для твердости умной (117, 38).

В действии молитвы Иисусовой не должно быть никакого образа, посредствующего между умом и Господом, и слова произносимые – не главное, а посредствующее. Главное – умное пред Господом в сердце предстояние. Вот умная молитва, а не слова. Слова здесь то же суть, что слова всякой другой молитвы. Существо умной молитвы в хождении пред Богом, а хождение пред Богом есть неотходящее от сознания убеждение, что Бог как везде есть, так и в вас есть, и видит все ваше внутреннее, видит даже более, нежели вы сами. Это сознание ока Божия, смотрящего внутрь вас, тоже не должно иметь образа, а все должно состоять в одном простом убеждении, или чувстве. Кто в теплой комнате, тот чувствует, как теплота охватывает его и проникает. То же должно происходить и в духовном нашем человеке от вездесущего и всеобъемлющего Бога, Который есть огонь. Слова: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя», хоть есть орудие, а не существо дела, но орудие очень сильное и многодейственное, ибо имя Господа Иисуса страшно для врагов нашего спасения и благословительно для ищущих Его. Не забудьте, что дело это просто и никаких причудливостей не имеет и не должно иметь. Молитесь о всем Господу, Пречистой Владычице и Ангелу Хранителю, и они вас всему научат – или сами, или через других. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 38–39).

Ты, верно, слыхал такие слова: словесная молитва, мысленная молитва, сердечная молитва; слышал, притом, может, и рассуждения о каждой из них особо. Отчего происходит такое разложение молитвы на ее части? Оттого, что по нашей оплошности бывает, что иной раз язык произносит святые слова молитвы, а ум блуждает невесть где, или и ум понимает слова молитвы, а сердце не отзывается на них чувством. В первом случае молитва бывает только словесная, и совсем не есть молитва; во втором – с словесной соединяется и молитва мысленная, и это есть молитва несовершенная, неполная. Полная и настоящая молитва есть, когда со словом молитвенным и молитвенной мыслью сочетается и молитвенное чувство. Преподобный Никодим Святогорец (117, 39).

Умная, или внутренняя, молитва есть, когда молящийся, собрав ум внутрь сердца, оттуда не гласным, но безмолвным словом воссылает к Богу молитву свою, славословя Его и благодаря, сокрушенно исповедуя пред Ним грехи свои и испрашивая у Него необходимых благ, духовных и телесных. Не словом только надо молиться, но и умом, и не умом только, но и сердцем, да ясно видит и понимает ум, что произносится словом, и сердце да чувствует, что помышляет при этом ум. Все это в совокупности и есть настоящая молитва, и если нет в молитве твоей чего-либо из этого, то она или несовершенная молитва, или совсем не молитва (117, 39).

Покаявшийся шествует к Господу. Путь к Нему, собственно, есть внутренний путь, в уме и сердце совершающийся. Так надо настроить помышление ума и расположение сердца, чтобы дух человека был всегда с Господом, являлся приступившим к Нему. Кто таков, тот непрестанно просвещается внутренним просвещением, приемлет на себя лучи умного света (Блаженный Феодорит), подобно Моисею, у которого прославилось лицо на горе от сопребывания с Богом. Об этом в другом месте говорит святой Давид «Яви нам свет лица Твоего, Господи!» (Пс. 4, 7). Приспособленное к этому средство есть умная, в сердце совершаемая молитва. Когда она образуется, тогда только и проясняется взор ума; и дух, ясно видя Бога, получает от Него силу и видеть, и отгонять все, что может устыдить его пред Богом. Между тем не мало таких, которые надеются приступить к Богу одними внешними делами и подвигами. Надеются, но не приступают, ибо не тем путем идут. И вот к ним воззвание: приступите к Богу умом и серцем и просветитесь, и перестанете быть устыжаемы врагом, Который при внешней вашей исправности непрестанно одолевает вас и постыжает в. помыслах и чувствах сердца. Умное и сердечное припадание к Богу подаст вам силу возобладать над всеми другими движениями души и тем посрамлять врага, когда ОН покусится посрамить вас (117, 39–40).

Заботу вашу об умном пред стоянии Богу благослови Господи. Ищите и обрящете. Это неотложный закон для всего желаемого на пути преуспевания духовного. Даром ничто не приходит. Помощь Божия всегда готова и всегда близ, но она уделяется только ищущим и трудящимся, и притом тогда, когда ищущие до конца испытают все свои средства... и полным сердцем начнут взывать: «Господи, помоги!» А пока остается хоть малое ожидание чего-либо от своих способов. Господь не вмешивается сюда, как бы говоря: «Надеешься сам достигнуть? Ну и жди...» Но сколько ни будешь ждать, ничего не будет. Даруй вам Господи дух сокрушенный, сердце сокрушенное и смиренное! Святитель Феофан Затворник (117, 40).

Молитва, движимая Святым духом

Как вся сила законов и заповедей, какие Бог дал людям, по слову отцов, имеет пределом чистоту сердца, так все роды и виды молитвы, какими люди молятся Богу, имеют пределом чистую Молитву. Ибо и воздыхания, и коленопреклонения, и сердечные прошения, и сладчайший плач, и все виды молитвы, как сказал я, имеют пределом чистую молитву и только до нее имеют возможность простираться. А когда достигнута молитвенная и даже внутренняя чистота, тогда ум, как только преступит этот предел, уже не будет иметь ни дерзновения на молитву, ни молитвенного Движения, ни плача, ни власти, ни свободы, ни прошения, ни Желания, ни услаждения чем-либо из того, на что уповает в этой жизни или в Будущем Веке. И поэтому-то после чистой молитвы нет иной молитвы. Только до этого предела всякое молитвенное Движение и все виды молитвы доводят ум властью свободы. Потому и подвиг в этой молитве. А за этим пределом будет уже изумление, а не молитва: потому что все молитвенное прекращается и наступает некое созерцание, и не молитвою молится ум. Всякая, какого бы то ни было рода молитва совершается посредством движений; но как только ум входит в духовные Движения, там он уже не имеет молитвы. Иное дело – молитва, а иное – созерцание в молитве, хотя молитва и созерцание заимствуют себе начало друг в друге. Молитва есть сеяние, а созерцание – собирание снопов, при котором жнущий приводится В изумление неизреченным видением, как из малых и голых посеянных им зерен вдруг произросли перед ним такие красивые колосья. И он в собственном своем делании пребывает без всякого движения, потому что всякая совершаемая молитва есть моление, заключающее в себе или прошение, или благодарение, или хваление. Рассмотри же внимательнее, возможен ли какой-нибудь из этих видов молитвы, например прошение, когда ум переступает такой предел и входит в эту область? Ибо спрашиваю об этом того, кто знает истину. Но не всем доступна такая рассудительность, а только тем, которые стали зрителями и служителями этого дела или учились у таких отцов и из уст их познали истину и в этих и подобных этим исканиях провели свою жизнь.

Как из многих тысяч едва находится один, исполнивший заповеди и все законное с малым недостатком и достигший душевной чистоты, так из тысячи разве один найдется при великой осторожности сподобившийся достигнуть чистой молитвы, расторгнуть этот предел и принять это таинство. Потому что чистой молитвы никак не могли сподобиться многие, сподобились же весьма редкие. А достигшего того таинства, которое уже за этой молитвой, можно найти, по благодати Божией, одного из рода в род.

Молитва есть моление и попечение о чем-либо, например об избавлении от здешних и будущих искушений или вожделение наследия отцов, притом моление, которым человек приобретает себе помощь от Бога. Этими движениями и ограничиваются движения молитвенные. А чистота и нечистота молитвы зависят от следующего: как только в то самое время, когда ум готовится принести одно из названных нами своих движений, к нему примешивается какая-либо посторонняя мысль или беспокойство о чем-нибудь, тогда эта молитва не называется чистой, потому что не от чистых животных принес ум на жертвенник Господень, то есть на сердце – этот духовный Божий жертвенник. А если бы кто упомянул об этой молитве, у отцов называемой духовной, и, не поняв силы отеческих изречений, сказал, что эта молитва в пределах молитвы духовной, то думаю, если точнее вникнуть в это понятие, хульно будет сказать какой-либо твари, будто вполне преклоняется духовная молитва. Ибо молитва преклоняющаяся ниже духовной. Всякая же духовная молитва свободна от движений. Если едва ли кто молится чистой молитвой, что же можем сказать о молитве духовной? У святых отцов было в обычае все добрые движения и духовные делания называть молитвой. И не только отцы, но и все, которые просвещены видением, склонны всякое прекрасное делание считать почти тем же, что и молитва. Явно же, что иное дело – молитва, а иное – совершаемые дела. Иногда эту так называемую духовную молитву в одном месте называют путем, а в другом – ведением, в третьем – умным видением. Видишь, как отцы изменяют название предметов духовных? Ибо точное значение понятий установлено для предметов здешних, а для явлений Будущего Века нет подлинного и истинного названия, есть же о них одно простое ведение, которое выше всякого названия и всякого составного начала, образа, цвета, очертания и всех словесных определений. Поэтому, когда душевное ведение возносится из видимого мира, тогда отцы для обозначения его употребляют названия, какие хотят, так как точных определений никто не знает. Но, чтобы дать представление об этом ведении, они употребляют названия и условные обозначения, притчи, по изречению святого Дионисия, который говорит, что, низводя сверхчувственное к доступному чувствам, употребляем притчи, слова, соответствующие имена и определения. Когда же действием Духа душа подвигнута к божественному, тогда для нас излишни и чувства, и их деятельность, равно как излишни и духовные силы для души, когда она, по непостижимому единству становится подобной Божеству и в своих движениях озаряется лучом высшего Света.

Наконец, поверь, брат, что ум имеет возможность различать свои движения только до предела чистой молитвы. Если же достигает ее и не возвращается обратно или не оставляет молитвы, тогда молитва делается как бы посредницей между молитвой душевной и духовной. И когда ум в движении, тогда он в душевной области, но как только вступает в высшую область, прекращается и молитва. Ибо святые в Будущем Веке, когда ум их поглощен Духом, не молитвою молятся, но с изумлением водворяются в доставляющей им блаженство славе. Так бывает и с нами. Когда ум сподобится ощутить будущее блаженство, он забывает и самого себя, и все здешнее, и уже не будет иметь в себе движения к чему-либо. Поэтому можно с уверенностью сказать, что свобода воли направляет и приводит в движение посредством чувств всякую добродетель и всякую молитву, совершаемую телесно или мысленно, и даже самый ум – этого царя страстей. Когда же утвердится господство и контроль Духа над умом – этим правителем чувств и помыслов, – тогда отнимается свободная воля у природы, и она направляется, а не направляет. Где же тогда будет молитва, когда природа не имеет над собою власти, но направляется иною силою в область неведомого и не может дать движений мыслям по желанию своему, но в это время овладевается пленившей ее силою и не чувствует, куда эта сила ведет ее? Тогда человек не имеет воли и даже не знает, в теле он или вне тела, по свидетельству Писания (2Кор. 12, 2). И, останется ли уже молитва в том, кто настолько пленен, что не сознает самого себя? Поэтому никто да не произносит хулы и да не дерзнет утверждать, что нужно молиться духовной молитвой. Такой дерзости предаются те, которые молятся с кичливостью, невежды в познании, лживо говорящие о себе, будто бы, когда хотят, молятся они духовной молитвой. А смиренномудрые и понимающие дело соглашаются учиться у отцов и знать пределы естества, не позволяют себе предаваться таким дерзким мыслям.

Почему же эта неизреченная благодать, если она уже не Молитва, именуется молитвой?

Причина этому, как утверждаем, та, что благодать эта дается Достойным во время молитвы и свое начало имеет в молитве, так как, по свидетельству отцов, кроме подобного времени, нет и Места посещению этой достославной благодати. Это состояние называют молитвой, потому что молитва ведет ум к этому блаженству и потому что молитва бывает его причиной; в другое же время его не бывает, как показывают отеческие писания. Ибо знаем, что многие святые, как повествуется и в их житиях, встав на молитву, были восхищаемы умом.

Но если кто спросит, почему же только в это время бывают эти великие и неизреченные дарования, ответим: потому что в это время более, нежели во всякое другое, человек бывает собран в себя и приготовлен к тому, чтобы внимать Богу, желает и ожидает от Него милости. Короче говоря, это есть время стояния при вратах царских, чтобы умолять царя, потому и прошение умоляющего и призывающего исполняется в это время. Ибо бывает ли какое-нибудь другое время, в которое бы человек был так подготовлен и так наблюдал за собой, кроме времени, когда он приступает к молитве? Разве достойнее он получения чего-либо такого в то время, когда спит, или занят работой, или когда ум его возмущен? Даже и святые, хотя не имеют праздного времени, потому что всякий час заняты духовным, однако и у них бывает время, когда они не готовы к молитве. Ибо нередко занимаются или помышлением о чем-либо, встречающемся в жизни, или рассматриванием творения, или чем-нибудь иным действительно полезным. Но во время молитвы созерцание ума устремлено к одному Богу и к Нему направляет все свои движения. Ему от сердца, со старанием и непрестанной горячностью приносит моления. И поэтому-то в такое время, когда у души бывает одно-единственное попечение, прилично источаться Божественному благоволению. И вот видим, что, когда священник приготовится, станет на молитву, умилостивляя Бога, молясь и собирая свой ум воедино, тогда Дух Святой нисходит на хлеб и вино, предложенные на жертвеннике. И Захарии во время молитвы явился Ангел и предвозвестил рождение Иоанна. И Петру, когда он во время шестого часа молился в горнице, явилось видение, направившее его к призванию язычников снисшедшей с Неба плащаницей и заключенными в ней животными. И Корнилию во время молитвы явился Ангел и сказал написанное о нем. И также Иисусу, сыну Навина, говорил Бог, когда в молитве преклонился он на лицо свое. И с очистилища, бывшего над Кивотом, откуда священник обо всем, что нужно было знать, был тайноводствуем видениями от Бога – в то самое время, когда архиерей единожды в год, в страшное время молитвы, при собрании всех колен сынов израилевых, стоявших на молитве во внешней скинии, входил во святое святых и повергался на лицо свое, – слышал он Божии глаголы в страшном и неизреченном видении. О, как страшно это таинство, которому служил при этом архиерей! Так и все видения святым бывают во время молитвы. Ибо какое другое время так свято и по святости своей столь достойно принятия дарований, как время молитвы, в которое человек собеседует с Богом? В это время, в которое совершаются молитвословия и моления перед Богом и собеседование с Ним, человек с усилием отовсюду собирает воедино все свои движения и помышления, и погружается мыслью в одного Бога, и сердце его бывает наполнено Богом, и оттого постигает он непостижимое. Ибо Дух Святой, по мере сил каждого, действует в нем, и действует, заимствуя повод к действию из того самого, о чем кто молится; так что внимательностью молитва лишается движения и ум поражается и поглощается изумлением и забывает о желаниях своего собственного прошения и в глубокое упование погружаются движения его, и бывает он не в этом мире. И тогда не останется там различия между душой и телом, ни памяти о чем-либо, как сказал божественный и великий Григорий [папа Римский]: «Молитва есть чистота ума, которая одна, при изумлении человека, озаряется Светом Святой Троицы». Видишь ли, как преображается молитва приходящих от нее в изумление при постижении того, что рождается от нее в уме, как было сказано мною в начале этого писания и во многих других местах? И еще, тот же Григорий говорит: «Чистота ума есть его вознесение. Она уподобляется небесному цвету, и в ней во время молитвы сияет Свет Святой Троицы». ...Когда ум совлечется ветхого человека и облечется в человека нового, благодатного, тогда узрит чистоту свою, подобную небесному цвету, который старейшины сынов израилевых называли местом Божиим (Исх. 24, 10), когда Бог явился им на горе. Поэтому, как говорил я, этот дар и эту благодать нужно называть не духовной молитвой, но порождением молитвы чистой, ниспосылаемой Духом Святым. Тогда ум бывает там – выше молитвы, и с обретением лучшего молитва оставляется. И не молитвою тогда молится ум, но бывает в восхищении, при созерцании непостижимого – того, что за пределами мира смертных, и умолкает в неведении всего здешнего. Именно это неведение и называется превосходящим ведение. Об этом-то Неведении говорится: блажен постигший неведение, неразлучное с Молитвой... (55, 68–75).

Иное дело – молитвенное услаждение, а иное – молитвенное созерцание. Последнее в такой мере выше первого, в какой совершенный человек выше несовершенного отрока. Иногда стихи делаются сладостными в устах, и стихословие одного стиха в молитве неисчислимо продолжается, не позволяя переходить к г Другому стиху, и молящийся не знает насыщения. Иногда же от молитвы рождается некое созерцание, и оно прерывает устную Молитву, и молящийся приходит в изумление от созерцания, Цепенея телом. Такое состояние мы называем молитвенное созерцание, а не видение и образ, или мечтательный призрак чего-либо, как говорят неосведомленные. И еще: в этом молитвенном созерцании есть мера и различие дарований, и это еще молитва, потому что ум не перешел туда, где уже нет молитвы, – в такое состояние, которое выше молитвы. Ибо движения языка и сердца в молитве суть ключи; а что после этого, то уже есть вход в сокровенные клети. Здесь да умолкнут всякие уста, всякий язык; Да умолкнет и сердце – этот распорядитель помыслов, и ум – этот Правитель чувств, и мысль – эта быстрокрылая бесстыдная птица, и да прекратится всякое их ухищрение. Здесь да остановятся ищущие, потому что пришел Домовладыка (55, 67–68).

Достигший (непрестанного пребывания в молитве) достиг высшего предела всех добродетелей и с этих пор делается жилищем Святого Духа. Если кто не принял действительно благодати Утешителя, тот не может со свободой и радостью совершать этого пребывания в молитве. Дух, как сказано, когда вселится в какого человека, то не прекращает молитвы, ибо Сам Дух непрестанно молится (82, 266).

Духовная молитва является в подвижнике тогда, когда к душевным движениям, за строгие целомудрие и чистоту, присоединится действие Святого Духа. Удостаивается ее один из бесчисленного множества людей. Она – таинство Будущей Жизни и устроения, причем естество возвышается (из своего естественного состояния в вышеестественное) и пребывает чуждым всякого движения и памятования о здешнем. Тогда душа не молитвою молится, но ощущением ощущает духовные предметы Будущего Века, превысшие человеческого разума, понимаемые только силою Святого Духа. Такое состояние есть видение ума, а не движение и искание молитвы; но оно имеет молитву своей начальной причиной. Некоторые посредством этого достигли совершенства чистоты, и нет часа, в который бы внутреннее их движение не было в молитве. Когда ни приникнет Святой Дух, всегда обретает их в молитве, и от самой той молитвы возносит их к созерцанию, которое называется духовным видением, потому что они не нуждаются ни в продолжительной молитве, ни в продолжительном стоянии и чине молитвословия. Для них достаточно вспомнить о Боге, и они тотчас пленяются Его любовью. Однако они не нерадят вовсе о пред стоянии в молитве и, кроме непрестанной молитвы, предстоят и на той, которая совершается в определенные часы... (82, 266–267).

Мы видим святого Антония стоящим на молитве девятого часа и ощутившим возношение своего ума. И другой из отцов, стоя на молитве с воздетыми руками, приходил в восхищение на четыре дня. И многие другие, во время такой молитвы, были пленяемы сильным памятованием о Боге и великой любовью к Нему и приходили в восхищение. Сподобляется же человек такой любви, когда снаружи и изнутри очистится от греха хранением заповедей Господних, противящихся греху. Кто возлюбит эти заповеди и сохранит их как должно, для того станет необходимым освободиться от многих человеческих дел, то есть совлечься тела и быть вне его, так сказать, не по естеству, но по потребности. Кто ведет жизнь по образу Законоположника и на самом деле исполняет заповеди Его, в том невозможно оставаться греху. Поэтому Господь и обетовал в Евангелии сотворить Свою обитель в том, кто сохранит заповеди (Ин. 14, 21, 23). Преподобный Исаак Сирин (55, 104–106).

Как невозможно видеть лицо свое в возмущенной воде, так невозможно и душе, если она не очистится от чуждых помышлений, достичь духовной молитвы. Изречения безымянных старцев (82, 395).

Если ты приучишь себя молиться с усердием, то не будешь иметь нужды в наставлении... так как Бог без всякого посредника будет озарять ум твой. Святитель Иоанн Златоуст (35, 521).

Молитва Христу-Свету – вот средство, чтобы воссиял в душе свет Его благодати (104, 1088–1089).

Видишь, что когда огонь коснется ладана или какого иного благоуханного порошка, тотчас бывает курение дыма и приятное благоухание восходит. Так точно бывает, когда сердца человеческого коснется благодать Святого Духа: тогда восстанет в этом сердце воздыхание и молитва истинная, как благоухание, от огня возбужденное, и восходит в высоту к Небесному Отцу, и обретает у Него благодать и милость. Это учит нас просить у Бога Духа Святого, чтобы Он возбуждал в сердцах наших истинную молитву, «Которым взываем: «Авва Отче!» (Рим. 8, 15). Святитель Тихон Задонский (104, 1095–1096).

Иисус «вышел и удалился в пустынное место, и там молился» (Мк. 1, 35). Господь молился, как человек, или лучше, как вочеловечившийся, человеческим естеством. Его молитва – ходатайственная за нас, а вместе преобразующая Его человечество, которому надлежало входить ограниченным путем в обладание Божественным. В последнем значении она для нас образец и пример. Апостол Павел учит, что у принявших Духа, Дух молится, и, конечно, не Сам от себя, но возбуждая молитвенные устремления к Богу в духе человеческом. И вот у нас настоящая молитва – молитва духодвижная. Но такова она на верхней ступени. Путь к ней – труд молитвенный у ищущих очищения и освящения. Уединение, ночь – наиболее соответствующая этому труду обстановка; самый же труд – множество поклонов с сердечными воздыханиями. Трудись и трудись, отогнав всякую леность. Сжалится над тобою Господь и подаст тебе дух молитвы, который начнет действовать в тебе так же, как действует дыхание в теле. Начинай! Вот ныне время благоприятное (107, 66–67).

Бывает, по благодати Божией, и одна сердечная молитва, и это есть духовная молитва. Духом Святым в сердце движимая; молящийся сознает ее, но не творит, а она сама в нем творится. Такая молитва есть достояние совершенных. Общедоступная же и от всех требуемая молитва та, чтобы со словом молитвенным всегда были соединены и мысль, и чувство.

Бывает еще молитва, которую именуют предстоянием пред Богом, когда молящийся, весь сосредоточившись внутри сердца, мысленно созерцает Бога присущим себе и в себе с соответственными тому чувствами-то страха Божия и благоговейного изумления Ему во всем Его величии, то веры и упования, то любви и преданности в волю Его, то сокрушения и готовности на всякие жертвы. Такое состояние приходит, когда углубится кто в обычной молитве словом, умом и сердцем. Кто долго и как должно молится, у того такие состояния чаще и чаще будут повторяться и наконец состояние такое может сделаться постоянным, и тогда оно называется хождением пред Богом и есть непрестанная молитва. В таком состоянии пребывал святой Давид, свидетельствующий о себе: «Всегда видел я пред собою Господа, ибо Он одесную меня; не поколеблюсь» (Пс. 15, 8) (117, 40–41).

Действие этой умной молитвы в сердце бывает двояким: иногда ум предваряет, прилепляясь к Господу в сердце непрестанной памятью; иногда действие молитвы, само подвигшись предварительно огнем веселия, привлекает ум в сердце и привязывает его к призыванию Господа Иисуса и благоговейному Ему предстоянию (первая молитва есть трудовая, вторая самодвижная). В первом случае действие молитвы начинает открываться, по умалении страстей, исполнением заповедей, теплотой сердечной, вследствие усиленного призывания Господа Иисуса; во втором – Дух привлекает ум к сердцу и водружает его там в глубине, удерживая от обычного скитания. И тогда он не бывает уже как пленник, отводимый из Иерусалима к ассирийцам, а, напротив, совершает переселение из Вавилона в Сион, взывая с пророком: «Тебе, Боже, принадлежит хвала на Сионе, и Тебе воздается обет во Иерусалиме» (Пс. 64, 2). От этих двух видов молитвы и ум бывает то деятельным, то созерцательным; деянием он, с помощью Божией, побеждает страсти, а созерцанием зрит Бога, насколько это доступно человеку (117, 41–42).

Когда внутренняя молитва войдет в силу, тогда она станет заправляющею молитвословием, будет преобладать над внешним молитвословием, даже поглощать его. От этого ревность молитвенная и будет разгораться, ибо тогда рай будет в душе. Оставаясь же с одним внешним молитвословием, можете охладеть к молитвенному труду, хотя бы вы совершали его со вниманием и пониманием; главное – молитвенные чувства сердца (117, 42).

Разные виды молитвы не предоставляются на наш выбор. Это разные истечения одной и той же благодати.

Такого рода суть только молитвы самодвижные, когда находит дух молитвенный. Но и они бывают двух видов: в одном человек властен повиноваться ему или нет, содействовать ему или расстроить его, а в другом не властен ничего сделать, а восхищается в молитву и держим бывает в ней иной силой, не имея свободы действовать как-либо иначе. Следовательно, выраженная мысль может относиться вполне только к последней. В отношении ко всем другим видам молитвы выбор уместен (117, 42).

«Но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными» (Рим. 8, 26).

Это будет понятнее, если применим к чему-либо, бывающему в наше время. Обычно молимся мы по молитвенникам или своим словом. Бывают при этом и чувства молитвенные, и воздыхания, но мы сами самодеятельно их возбуждаем в себе. И это есть молитва. Но бывает, что влечение к молитве само находит, и заставляет молиться, и не дает покоя, пока молитва не изольется вся. Это или то же есть, о чем говорит апостол, или нечто похожее на то. Содержание таких молитв редко бывает определяемо каким-либо предметом, но всегда почти она дышит преданием себя в волю Божию, вверением себя водительству Бога, лучше нас знающего благопотребное для нас, и для внутреннего, и для внешнего нашего, и сильнее нас желающего того для нас, и готового все то дать и устроить нам, лишь бы только мы не упирались ногами. Все молитвы, от святых отцов нам переданные, такого же происхождения – духодвижные и потому до сих пор так действенны. Святитель Феофан Затворник (117, 42–43).

Умною, сердечною и душевною молитвою... молящийся отделяется от всей твари, весь, всем существом своим устремляется к Богу. Находясь в этом устремлении к Богу, молящийся внезапно соединяется сам с собою... Ум, сердце, душа, тело, до сих пор рассеченные грехом, внезапно соединяются воедино с Господом, я это есть и соединение человека с самим собою, и соединение его с Господом (109, 220).

Молитва исцеленного, соединенного, примиренного в себе и с собою чужда помыслов и мечтаний бесовских (109, 220).

Если монахам воспрещается безвременное стремление к молитве, приносимой умом в сердечном храме, тем более воспрещается оно мирянам (109, 259).

Приноси Богу молитвы тихие и смиренные, а не пылкие и пламенные. Когда сделаешься таинственным священнослужителем молитвы, войдешь в Божию скинию и оттуда наполнишь священным огнем молитвенную кадильницу. Огонь нечистый – слепое, вещественное разгорячение крови – воспрещено приносить Всесвятому Богу (108, 149).

При молитве отвергается разум мира сего, многоглаголивый и кичливый; из этого не следует, чтобы принималось, требовалось в вей скудоумие. В ней требуется разум совершенный, разум духовный... Молитвенное молчание тогда объемлет ум, когда внезапно предстанут ему новые, духовные понятия, невыразимые словами этого мира и века, когда явится особенно живое ощущение присутствующего Бога (108, 151–152).

Действие Святого Духа, от которого являются высокие молитвенные состояния, непостижимо для ума плотского (108, 150).

При молитве нужно, чтобы дух соединился с умом и вместе с ним произносил молитву, причем ум действует словами, произносимыми одной мыслью или и с участием голоса, а дух действует чувством умирения или плача (108, 266).

Занятие молитвой есть высшее занятие ума человеческого; состояние чистоты, чуждой развлечения, доставляемое уму молитвой, есть высшее его естественное состояние; восхищение его к Богу, чему начальная причина – чистая молитва, есть состояние сверхъестественное (108, 153).

Святой Иоанн Лествичник признает значительным преуспеянием в молитве, если ум будет пребывать в словах ее... Молитва молящегося постоянно и усердно, при заключении ума в слова молитвы, из чувства покаяния и плача, непременно осенится Божественной благодатью... Тогда не только откроется сердечное место, но и вся душа повлечется к Богу непостижимой духовной силой, увлекая с собою и тело (108, 272).

Молитва покаяния дана всем без исключения, даже и обладаемым страстями и насильственно подвергающимся падениям... Но вход в сердце для молитвенного священнодействия возбранен для них (108, 273).

Кто с постоянством и благоговением занимается внимательной молитвой, произнося слова ее громко или шепотом, заключая ум в слова, кто при молитвенном подвиге отвергает все помыслы и Мечтания, не только греховные и суетные, но по видимости и благие, тому... Господь дарует в свое время умную, сердечную и Душевную молитву (109, 202).

Неполезно... преждевременное получение сердечной, благодатной молитвы, неполезно... преждевременное ощущение духовной сладости. Получив их преждевременно, не приобретя предварительных сведений, с каким благоговением и осторожностью должно хранить дар благодати Божией, ты можешь употребить этот дар во зло, во вред и погибель души... Притом собственными усилиями раскрыть в себе умную, и благодатную, и сердечную молитвы невозможно, потому что соединить ум с сердцем и душою, разъединенные в нас падением, принадлежит единому Богу (109, 202).

Положись в молитвенном подвиге твоем вполне на Бога, без Которого невозможно ни малейшее преуспеяние. Каждый шаг к успеху в этом подвиге есть дар Божий (109, 203).

Учитель молитвы – Бог; истинная молитва – дар Божий (109 273).

В молитвенном преуспеянии действуют сила и благодать Божия; они совершают все: пособия остаются пособиями, в которых нуждается наша немощь, и отвергаются, как ненужные и излишние, по стяжании преуспеяния (109, 287).

Неопределенное указание в отеческих писаниях на сердце послужило причиной важного недоумения и ошибочного упражнения молитвою... (109, 298–299).

В духе человеческом сосредоточены ощущения совести, смирения, кротости, любви к Богу и ближнему и других подобных свойств; нужно, чтобы при молитве действие этих свойств соединялось с действием ума (109, 299).

Подвиг молитвы нуждается в тщательном обучении, а благодатные дары являются сами собой, как свойства естества обновленного, когда это естество, по очищении покаянием, будет освящено осенением Духа (109, 305).

Из совершенного смирения и из совершенной покорности воле Божией рождается чистейшая святая молитва (109, 326).

Глубокое и точное познание падения человеческого весьма важно для подвижника Христова: только из этого познания, как бы из самого ада, он может молитвенно, в истинном сокрушении духа, воззвать к Господу... (109, 375).

У молящихся молитвой Духа душа во время молитвы иногда выходит из тела особенным непостижимым действием Святого Духа (110, 75).

Необходимо в молитвенном подвиге отречение от себя, предоставление преуспеяния нашего воле Бога нашего. Который дает в известное Ему время благодатную молитву Тому, кто собственным подвигом деятельно докажет свое произволение иметь ее (111, 337).

Чистая молитва есть предстояние лицу Божию. Представший пред Богом просит прозрения и получает благодатное просвещение ума и сердца (111, 340).

Вступившего в истинный молитвенный подвиг руководствует в нем Сам Бог, с премудростью, непостижимой для тех, которые не посвящены в ее таинства (111, 349).

Единение (в молитве) превыше всех земных ощущений; тут что-то небесное; тут предвкушение Будущей Жизни, в которой людей будет соединять Дух (111, 438).

Соединение ума с сердцем при молитве совершает Божия благодать в свое время, определенное Богом (112, 114).

Авва Лот посетил авву Иосифа и сказал ему: «Отец мой! по силе моей я исполняю малое молитвенное правило, соблюдаю умеренный пост, занимаюсь молитвой, поучением и безмолвием, стараюсь соблюдать чистоту, не принимая греховных помыслов; что надлежит мне еще сделать?» Старец встал и простер руки к Небу: персты его сделались подобными десяти зажженным светильникам. Он сказал авве Лоту: «Если хочешь, будь весь, как огонь. Не сможешь сделаться монахом, если не будешь пламенеть»... Святитель Игнатий (Брянчанинов) (82, 302–303).

Глинский подвижник старец Макарий, исполнявший должность благочинного, выйдя однажды во время утреннего богослужения из церкви, внезапно увидел над братской кухней столп света. Будучи сам просвещен Духом Божиим и поняв, откуда это явление, он поспешил тихо пройти в кухонный коридор. Через щель в двери он увидел старца Феодота, стоящего на коленях перед иконой Спасителя с воздетыми вверх руками. Огненный луч шел от него к иконе и озарял стену, где стояла икона. Старец Макарий был поражен чудным зрелищем и в страхе отступил назад. И другие благоговейные братия Глинской пустыни удостоились видеть старца Феодота в различных чудесных состояниях. Некоторые видели его на молитве приподнятым от земли, другие – освещенным неземным светом. Глинский Патерик (97, 207).

Молитвенная жизнь – путь богопознания

Эта божественная молитва, состоящая в призывании Спасителя, есть следующая: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» Она есть и молитва, и обет, и исповедание веры, Духа Святого и божественных даров подательница, сердца очищение, бесов изгнание, Иисуса Христа вселение, духовных разумений и божественных помыслов источник, грехов отпущение, душ и телес врачевательница, божественного просвещения подательница, милости Божией кладезь, откровения таин Божиих ходатаица, единая спасительница, как имя Спасителя нашего Бога в себе носящая, имя Иисуса Христа, Сына Божия, на нас названное. «Нет другого имени под небом... которым надлежало бы нам спастись» (Деян. 4, 12), как говорит апостол... Поэтому всем верующим надлежит это имя непрестанно исповедовать и для проповедания веры, и для засвидетельствования любви нашей к Господу нашему Иисусу Христу, от которой ничто никогда не должно нас отлучать, и ради благодати от этого имени, отпущения грехов, уврачевания души, освящения, просвещения, и прежде всего – ради спасения. Божественный евангелист говорит: «Сие же написано, дабы вы уверовали, что Иисус есть Христос, Сын Божий». Вот вера! – «и, веруя, имеем жизнь во имя Его». Вот спасение и жизнь! (Ин. 20, 31). Святитель Симеон Солунский (117, 43).

Пусть никто не думает, братья мои христиане, будто одни лица священного сана и монахи имеют долг непрестанно и всегда молиться, а не миряне. Нет, нет, все мы, христиане, имеем долг всегда пребывать в молитве... И Григорий Богослов учит всех христиан и говорит им, что чаще надлежит поминать в молитве имя Божие, чем вдыхать воздух... К этому же примите во внимание и способ молитвы, как возможно непрестанно молиться, именно молиться умом. А это всегда можем делать, если захотим. Ибо и когда сидим за рукоделием, и когда ходим, и когда пищу принимаем, и когда пьем, всегда умом можем молиться и творить умную молитву, благоугодную Богу, молитву истинную. Телом будем работать, а душою молиться. Внешний наш человек пусть исполняет свои телесные дела, а внутренний весь пусть будет посвящен на служение Богу и никогда не отстает от этого духовного дела умной молитвы, как заповедует нам и Богочеловек Иисус, говоря в святом Евангелии: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему. Который втайне» (Мф. 6, 6). Клеть души есть тело, двери наши суть пять чувств телесных. Душа входит в клеть свою, когда ум не блуждает туда и сюда по делам и вещам мирским, но находится внутри нашего сердца. Чувства наши затворяются и остаются такими, когда мы не даем им прилепляться ко внешним чувственным вещам, и ум наш, таким образом, остается свободным от всякого пристрастия мирского и сокровенной умной молитвой соединяется с Богом Отцом своим. Святитель Григорий Палама (117, 44).

Учись умной молитве сердечной, ибо Иисусова молитва есть светильник стезям нашим и путеводная звезда к Небу, как учат святые отцы (в Добротолюбии). Иисусова молитва (непрестанно теплящаяся в уме и сердце) есть бич против плоти и злых ее похотений (особенно блудных и чревоугодных). К обычной молитве – Господи Иисусе Христе, Сыне Божий – прибавляй: Богородицею помилуй меня грешного. Одна внешняя молитва недостаточна: Бог внемлет уму, а потому те монахи, которые не соединяют внешнюю молитву с внутренней, – не монахи, а черные головешки. Тот монах не имеет печати Христовой, который не знает (или забыл) делание Иисусовой молитвы. Книга не научит молитве (только указывает прямой путь, как заниматься ею); надо иметь крепкое занятие в ней (молитве) (117, 44–45).

К Господу надо обращаться, сходя вниманием ума в сердце и там взывая к Нему. Если бы мы неупустительно исполняли это небольшое правильце: утвердившись умом в сердце, стоять пред Господом со страхом, благоговением и преданностью, то никогда не возникали бы в нас не только страстные пожелания и чувства, но и голые помыслы (117, 45).

О молитве Иисусовой читывали?.. И знаете ее делом. Она одна и может сделать, чтобы внутри крепок был должный порядок, и внешним хозяйским заботам не даст расстраивать этот порядок она же. Она только даст возможность исполнить предписание отцов: руки за работой, ум же и сердце с Богом. Когда она привьется к сердцу, тогда не бывает внутри перерывов, а все одно и одно... Систематическое что завести внутри едва ли возможно, но одно или одинаковое при разнообразии неизбежных дел удержать можно – и это даст молитва Иисусова, когда привьется к сердцу, как привьется?! Кто знает, как... а прививается. Трудящийся сознает это, не зная, как это совершилось. Труд... хождение в присутствии Божием с частым, насколько можно, повторением молитвы этой. Как только свобода, сейчас за нее... И дастся...

Чтение принадлежит к числу способов поновления и оживления молитвы Иисусовой. Но советуется читать больше о молитве (117, 45).

Когда память Божия есть и поддерживает страх Божий в сердце, тогда все идет благоуспешно, но когда она слабеет или держится только в голове, тогда все вкривь и вкось (117, 45).

Внимание к тому, что бывает в сердце и исходит из него, есть главное дело в исправной христианской жизни. Этим и внутреннее, и внешнее приводится в должный порядок. Но ко вниманию всегда надо прилагать рассуждение, чтобы обследовать как должно происходящее внутри и требуемое внешностью. Без рассуждения и внимание ни к чему (117, 46).

Возможно – при исполнении внешних послушаний, – что внутреннего при этом не будет, и жизнь твоя останется бездушной. Как избежать этого? Надо во всякое дело влагать сердце богобоязненное. Чтобы сердце было в состоянии богобоязненности, надо, чтобы его непрестанно осеняло помышление о Боге. Помышление о Боге будет дверью, через которую будет входить душа в деятельную жизнь. Весь труд теперь должен быть обращен на то, чтобы непрестанно помышлять о Боге, или чувствовать себя в присутствии Божием («Взыщите Господа и силы Его, ищите непрестанно лица Его» (1Пар. 16, 11). Вот где стоит трезвение и умная молитва. Бог везде есть; делай, чтобы и мысль твоя всюду была с Богом. Как же сделать? Мысли толкутся, как комары в своих столбиках, а над мыслями и чувства сердца. Чтобы прилепить мысль к одному, старцы имели обычай навыкать непрерывному произношению коротенькой молитовки. От навыка и частого повторения молитовка эта так навязывалась на язык, что он сам собою повторял ее. Так и мысль прилеплялась к молитве, а через нее и к помышлению о Боге непрестанному. После навыка молитва связывала память о Боге, а память о Боге – молитву; и они взаимно себя поддерживали. Вот и хождение пред Богом.

Умная молитва есть, когда кто, утвердившись вниманием в сердце, оттуда возносит к Богу молитву. Умное же делание есть, когда кто, стоя вниманием в сердце с памятью о Господе, отрывает всякую другую мысль, покушающуюся проникнуть в сердце. Святитель Феофан Затворник (117, 46).

А чтобы при делании умной молитвы не впасть в прелесть, не допускай в себя никаких представлений, никаких образов и видений, ибо парения, сильные мечтания и движения не перестают быть и тогда, когда ум стоит в сердце и совершает молитву, и никто не в состоянии владычествовать над ними, кроме достигших благодатью Святого Духа совершенства и кроме стяжавших Иисусом Христом непоколебимость ума. Преподобный Нил Сорский (117, 46–47).

Некоторый брат, по имени Иоанн, пришел из страны приморской к святому великому отцу Филимону и, обняв его ноги, сказал: «Что мне Делать, отец мой, чтобы спастись? Я вижу, что ум развлекается и блуждает по предметам там и здесь, где не должно». Он, немного помолчав, сказал ему: «Это недуг внешних, и остается в тебе потому, что не имеешь еще совершенной любви к Богу; поскольку еще в тебе не возникла теплота любви и познания Его». Брат спрашивает его: «Что же мне делать?» – «Пойди, – отвечает он, – имей пока в сердце сокровенное упражнение: оно может очистить от этого ум твой». Брат, не понимая сказанного, говорит старцу: «Что такое сокровенное упражнение?» – «Трезвись в сердце твоем и в уме твоем трезвенно со страхом и трепетом говори: Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Так и блаженный Диадох Предписывает поступать начинающим». Брат пошел от него и, при содействии Божием и молитвах отца, стал безмолвствовать и вкусил сладости этого занятия; только это продолжалось короткое время. Потом он уклонился от него и не мог трезвенно совершать его и молиться и опять пришел к старцу и рассказал ему о случившемся. Старец сказал ему: «Вот ты уже узнал стезю безмолвия и внутреннего упражнения и вкусил его сладости. Итак, имей в сердце своем следующее: принимаешь ли ты пищу и питие, в беседе ли находишься, вне келлии или в пути, не забывай трезвенной мыслью и внимательным умом приносить эту молитву, и петь, и заниматься молитвами и псалмами. Даже при исполнении какой-либо необходимой работы ум твой да не будет празден, но тайно пусть занимается и молится... Всегда – и отходя ко сну, и пробуждаясь, и принимая пищу и питие, или с кем-нибудь беседуя, – храни сердце твое в сокровенном и умном занятии псалмами или молитвою: Господи Иисусе Христе, помилуй мя!». Сказание об авве Филимоне (117, 47–48).

В чисто созерцательной молитве слово, как и сама мысль, исчезает, но не потому, что этого желаешь, а потому, что это делается само собой.

Молитва умная переходит в молитву сердечную или умно-сердечную. Появляется она одновременно с зарождением сердечной теплоты. Другой молитвы уже нет в обычном течении духовной жизни. Умно-сердечная молитва может глубоко внедриться в сердце и быть в этом случае без слов и мыслей, состоя в одном предстоянии Богу и благоговейно-любовном к Нему припадании. Тут она то же, что влечение внутрь пред Бога на молитву или нахождение духа молитвенного. Но все это еще не созерцательная молитва, которая есть высшее состояние молитвенное, по временам проявляющееся в избранных Божиих. Святитель Феофан Затворник (117, 48).

Монах должен – ест ли, пьет ли, сидит ли, служит ли, шествует ли или другое что делает, – непрестанно взывать: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!», да имя Господа Иисуса, сходя вглубь сердца, смирит держащего тамошние пажити змея, душу же спасет и оживотворит. Непрестанно пребудь с именем Господа Иисуса, да поглотит сердце – Господа и Господь – сердце, и будут они единым. Не отлучайте сердца своего от Бога, но пребывайте с Ним и сердце свое храните всегда с памятованием Господа нашего Иисуса Христа, пока имя Господа вкоренится внутрь сердца и оно ни о чем другом помышлять не станет, – да возвеличится Христос в вас (117, 48).

Поэтому очень премудро славные руководители наши и наставники, с живущим в них Духом Святым, и всех нас – особенно же тех, кто возжелал вступить на поприще боготворного безмолвия, посвятить себя Богу и, отрекшись от мира, разумно безмолвствовать, – учат преимущественно перед всяким другим деланием и попечением молиться Господу и у Него просить милости с несомненным упованием, имея непрестанным делом и занятием призывание всесвятого и сладчайшего имени Его, понуждая себя в Нем и с Ним и дышать, и жить, и спать, и бодрствовать, и ходить, и есть, и пить, и все вообще, что ни делаем, так делать. Ибо как при отсутствии Его стекается к нам все зловредное, не оставляя места ничему полезному для души, так при Его присутствии все противное отгоняется, ни в чем добром не бывает недостатка и все является возможным для исполнения, как и сам Господь наш возвещает: «кто пребывает во Мне, и Я в нем, тот приносит много плода; ибо без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5). Иноки Каллист и Игнатий (117, 48–49).

Если истинно желаешь покрыть стыдом помыслы, благодушно безмолвствовать и без труда трезвиться сердцем, да прилипнет к дыханию твоему молитва Иисусова, и в немного дней увидишь это на деле. Преподобный Исихий Иерусалимский (117, 49).

Чего ищут молитвой Иисусовой? Того, чтобы канул в сердце благодатный огонь и началась непрестанная молитва, чем и определяется благодатное состояние. Нужно знать, что молитва Иисусова – как искра Божия падет в сердце, раздувает ее в пламень, а сама не дает этой искры, а только способствует к принятию ее. Чем способствует? Тем, что собирает мысли воедино и дает душе возможность стоять пред Господом и ходить в присутствии Его. Главное – стояние и хождение пред Богом с взыванием к Нему из сердца. Так делал Максим Капсокалевит... Так пусть делают и все, ищущие благодатного огня, а о словах и положениях тела не заботятся. Бог смотрит на сердце.

Я против того говорю, что иные совсем забывают о взывании из сердца... Вся забота у них о словах и положении тела и, отчитав в этом положении известное число молитв Иисусовых, с поклонами, успокаиваются на этом, с неким самомнением и осуждением ходящих в церковь на общую уставную молитву. Иные весь век так проживают и пусты бывают от благодати.

Если бы кто спросил меня: как мне исполнять дело молитвенное? – я сказал бы ему: навыкай ходить в присутствии Божием или храни память Божию и благоговей. Для поддержания этой памяти избери несколько коротеньких молитовок или прямо возьми 24 молитовки Иоанна Златоуста и часто повторяй их с соответственными мыслями и чувствами. По мере навыка будет просветляться голова памятью Божией и согреваться сердце. В этом положении канет, наконец, в сердце искра Божия – луч благодати.. Его ничем не произведешь, он исходит прямо от Бога... Тогда можешь остаться с одной Иисусовой молитвой и ею раздувать молитвенную искру в пламень. Таков прямой путь (117, 49–50).

Потом, когда заметите, что кто начинает углубляться в молитву, можете предложить ему творить молитву Иисусову непрестанно и при этом хранить память Божию со страхом и благоговением. Молитва первое Дело. Главное, что ищется молитвою, есть получение того огонька, который дан был Максиму Капсокалевиту... Этот огонек никаким художеством не привлекается, а подается свободно благодатью Божией. Для этого и требуется труд молитвенный, как пишет святой Макарий... Хочешь стяжать молитву, говорит он, трудись в молитве... Бог, видя, как ты усердно ищешь молитвы, даст молитву (Слово 1, глава 13) (117, 50).

В обычных опытах благочестивой жизни до очевидности оправдывается это над навыком молитвы Иисусовой. Мало в ней слов, но они совмещают все. Исстари признано, что, навыкнув молиться этой молитвой, можешь заменить ею все молитвословия. И есть ли кто из ревнующих о спасении, кто не был бы знаком с этим деланием? Велика сила этой молитвы, по изображению святых отцов, а, между тем, на деле видим, что не все, имеющие навык в ней, причастны этой силе, не все вкушают от плодов ее. Отчего это? Оттого что сами хотят забрать в свое владение то, что принадлежит дарованию Божию и есть дело благодати Господней. Начать повторять эту молитву утром, вечером, на ходу, сидя и лежа, за делом и на досуге есть наше дело, на это не требуется особой помощи Божией. Трудясь все в том же порядке, можно самому дойти до того, что язык и без нашего сознания все будет повторять эту молитву. Может последовать за этим и некое умирение помыслов, и даже своего рода сердечная теплота, но все это будет, как замечает в Добротолюбии инок Никифор, дело и плод наших усилий. Остановиться на этом значит то же, что удовольствоваться умением попугая произносить известные слова, даже такие, как «Господи, помилуй». Плод от этого такой: будешь думать, что имеешь, тогда как ровно ничего не имеешь. Это и случается с теми, у кого во время навыкновения этой молитве, поскольку это зависит от нас, не раскрывается сознание того, в чем существо ее. Не сознавая же того, они довольствуются указанными естественными начатками действий ее и прекращают искание. Но у кого сознание это раскроется, тот не прекратит искания, а; видя, что сколько ни усиливается действовать по старческим указаниям, все ожидаемого плода не обнаруживается, пресекает всякое ожидание плода от одного своего усилия и все упование возлагает на Бога. Когда это образуется, тогда открывается возможность и благодатному воздействию: приходит благодать в момент, ей одной ведомый, и прививает молитву ту к сердцу. Тогда, как говорят старцы, все то же будет по внешнему порядку, но не то же по внутренней силе.

Что сказано об этой молитве, то приложимо ко всякому проявлению жизни духовной. Возьмите сердитого и предположите, что он возревновал погасить гневливость и стяжать кротость. В подвижнических книгах есть указания на то, как должно править собой, чтобы этого достигнуть. Усвоит все это он и начинает действовать по вычитанным указаниям. Докуда же он дойдет своими усилиями? Не далее как до молчания уст при серчании, с некоторым укрощением самого серчания, а чтобы совсем погасить гнев и в сердце водворить кротость, до этого он сам никогда не дойдет. Это бывает уже тогда, когда приходит благодать и прививает кротость к сердцу.

Так в отношении и ко всему. Какого бы плода духовной жизни ни взыскал ты, искать – ищи всеусиленно, но не ожидай плода от твоего искания и твоих усилий, а «предай Господу путь твой и уповай на Него (без всякого отчисления чего-либо на свою долю), и Он совершит» (Пс. 36, 5).

Молись: «Желаю, ищу, но животвори меня Ты правдою Твоею».

Господь определил: «без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5). И закон этот исполняется в духовной жизни с точностью, ни на волос не уклоняющейся от определенного. Когда спрашивают: что мне сделать, чтобы приобрести ту или другую добродетель? – можно всем отвечать: обратись ко Господу – и Он тебе даст; другого способа к получению искомого нет (117, 50–52).

Буду писать вам теперь о способах, как возжечь постоянный огонек, или теплоту, в сердце. Припомните, как возбуждается теплота в физическом мире: трут дерево о дерево и получают теплоту и даже огонь; держат вещь на солнце и она согревается, а если сосредоточить побольше лучей, то и загорается. Способ к зарождению духовной теплоты похож на это. Труды – трение подвижничества; держание на солнце – умная молитва к Богу...

Трудами подвижничества может загореться огонь и в сердце, но не скоро, если они оставляются одни: на пути этом много препятствий. Потому-то исстари ревнители спасения, опытные в духовной жизни, не отступая от этих трудов, по Божию внушению, открыли и передали к употреблению всех другой способ для согревания сердца, и притом простейший и легчайший на вид, но не менее трудный для исполнения, только скорее приводящий к пели: это целесообразное совершение умной молитвы к Господу Спасителю. Оно состоит в следующем: стань умом и вниманием в сердце и, утвердившись в убеждении, что Господь близ и внимает, взывай к Нему умиленно: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного (или грешную)». И делай это непрестанно – я в церкви, и дома, и на пути, и за делом, и за столом, и в достели – словом, с той минуты, как откроешь глаза, до той, как закроешь их. Это будет точь-в-точь соответствовать держанию вещи на солнце, потому что тут есть держание себя пред лицом Господа, Который есть Солнце умного мира. Нужно знать, что плод от этой молитвы начинается тогда, когда она привьется к сердцу и углубится в него, а для этого надо потрудиться над навыком совершать ее; для этого надо отделять исключительно на нее известную часть времени, утром и вечером.

Когда все это будешь проходить с усердием, неленостно и неупустительно – милостив Господь, – затеплится огонек в сердце, который будет свидетельствовать о зарождении в средоточии естества нашего внутренней духовной жизни, или о воцарении Господа в нас...

Отличительная черта состояния, когда раскрывается Царствие Божие внутри, или, что то же, когда затепливается неотходный духовный огонь в сердце из отношения к Богу, есть внутрьпребывание. Сознание все сосредоточивается в сердце и стоит пред лицом Господа, изливая пред Ним свои чувства, более же всего болезненно припадая к Нему в смиренных чувствах покаяния, с готовностью всю жизнь свою посвящать на служение Ему единому. Такой строй устанавливается каждодневно, с минуты пробуждения от сна, держится весь день, при всех трудах и занятиях, и не отходит, пока сон не смежит очи. Вместе с образованием такого строя прекращается все нестроение, которое господствовало внутри до этого момента, в период искания, в это переходное состояние томления... Неудержимое брожение мыслей прекращается; атмосфера души становится чистой и безоблачной; стоит одна мысль и память о Господе. Отсюда просветленность во всем внутреннем. Все там ясно, всякое движение замечается и достойно оценивается при умном свете, исходящем от лица созерцаемого Господа. Вследствие этого, всякий недобрый помысел и недоброе чувство, приражающиеся к сердцу, в самом зародыше встречают сопротивление и прогоняются... Если же против воли и проскользнет что-либо противное, тотчас смиренно исповедуется Господу и очищается внутренним покаянием или внешним исповеданием, так что совесть всегда хранится чистой пред Господом. В награду за весь такой внутренний труд подается дерзновение к Богу в молитве, которая и теплится непрестанно в сердце. Непрестанная теплота молитвы есть дух этой жизни, так что с прекращением этой теплоты прекращается и движение духовной жизни, как с прекращением дыхания прекращается жизнь телесная (117, 52–54).

Не говорю, чтобы все было сделано, как только достигнешь этого состояния ощутимого общения. Этим полагается только начало новой степени, или нового периода христианской жизни. Отсюда пойдет преобразование души и тела по духу жизни во Христе Иисусе, или их одухотворение. Возобладав над собою, человек начнет влагать в себя все истинное, святое и чистое и изгонять все ложное, греховное и плотское. И до сих пор он трудился над тем же, но поминутно был окрадываем: что он успевал созидать, то почти тотчас было разоряемо. Теперь не то. Человек стал твердой ногой и, не поддаваясь противностям, ведет целесообразно свое созидание. Воспринимается, по словам Варсонофия, огонь, низвести который на землю пришел Господь, и в этом огне начинают перегорать все силы естества человеческого. Если долгим трением возбудите вы огонь и вложите его в дрова, дрова загорятся и горя будут издавать треск и дым, пока перегорят. Перегоревшие же являются проникнутыми огнем, издавая приятный свет, без дыма и треска. Точь-в-точь подобное же происходит и внутри. Огонь воспринят, начинается перегорание. Сколько при этом дыма и треска – знают испытавшие. Но когда все перегорит, дым и треск прекращаются, и внутри остается только свет. Состояние это есть состояние чистоты: до него долгий путь. Но Господь многомилостив и всесилен... Очевидно, что тому, кто воспринял огонь ощутительного общения с Господом, предлежит не покой, а труд многий, но труд сладкий и плодный; до сих же пор он был и горек, и малоплоден, если не совсем бесплоден (117, 54–55).

По мере того как станешь навыкать молиться как следует по чужим молитвам, начнут у тебя возбуждаться и свои молитвенные обращения и воззвания к Богу. Никогда не пропускай без внимания этих проявляющихся в душе твоей восхождений к Богу, но всякий раз, как они возбудятся, остановись и молись своей молитвой. Не думай, что, молясь так, делаешь ущерб молитве: нет, тут-то ты и молишься как следует, и эта молитва скорее доходит до Бога. Потому-то есть и правило, всеми преподаваемое: если в церкви ли, дома ли душа твоя сама захочет помолиться своими, а не чужими словами, дай ей свободу, пусть молится, хоть всю службу сама промолится, а дома от молитвенного правила отстанет и не успеет совершить его.

Тот и другой образ молитвы – по молитвенникам со вниманием и соответственными благоговейными мыслями и чувствами или без них, своими словами – приятны Богу. Ему неприятно только когда кто читает молитвы дома или в церкви стоит на службе без внимания: язык читает или ухо слушает, а мысли бродят неизвестно где. Тут совсем нет и молитвы. Но молитва не читательная, а личная ближе к существу дела и многоплоднее. Поэтому советуется не всегда ждать, пока захочется самому помолиться, но заставлять себя принудительно так молиться, и не только во время церковной службы и домашнего молитвословия, но и во всякое время. Для навыка в этом самопринудительном молитвенном труде опытные молитвенники избрали одну молитву к Господу Спасителю и установили правила, как ее совершать, чтобы с помощью ее развить в себе личную молитву. Дело это просто: стань умом в сердце пред Господом и молись Ему: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя». Так дома перед молитвословием, в промежутках молитвословия и в конце, так и в церкви, так и весь день, чтобы все моменты дня наполнить молитвой.

Эта спасительная молитва сначала обыкновенно бывает трудовая, делательная. Но если не поленится кто потрудиться над нею, она станет и самодвижной, сама будет твориться, словно ручеек, журчащий в сердце. Это благо великое, и потрудиться стоит, чтобы достигнуть его. Труженики, преуспевшие в молитве, указывают для этого небольшой труд, или немноготрудное упражнение молитвенное, именно: прежде или после молитвенного правила, утреннего или вечернего, а то и днем, определи несколько времени на совершение этой одной молитвы. И совершай ее так: сядь, а лучше стой молитвенно, сосредоточься вниманием в сердце пред Господом, воздвигнув убеждение, что Он тут и внимает тебе, и взывай к Нему: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя», и клади поклоны, если есть охота, поясные и земные. Так делай четверть часа, полчаса, больше или меньше, как тебе удобнее. Чем усерднее потрудишься, тем скорее молитва эта привьется к сердцу. Лучше взяться за дело поревностнее и не отступать, пока не достигнешь желаемого или пока молитва эта не начнет сама двигаться в сердце; после того только поддерживай. Та теплота сердечная или горение духа, о которых прежде было сказано, приходят именно этим путем.

Чем более внедряется в сердце молитва Иисусова, тем более согревается сердце и тем самодвижнее становится молитва, так что огонь жизни духовной в сердце возгорается, и горение ее становится непрестанным, вместе с тем как молитва Иисусова займет все сердце и станет непрестанно движущейся. Оттого получившие зарождение совершенной внутренней жизни почти исключительно молятся этой молитвой, определяя ею свое молитвенное правило (117, 55–56).

Святой Григорий Синаит пишет: «Принятое нами о Христе Иисусе во святом Крещении не истребляется, а только зарывается, как некое сокровище, в землю. И благоразумие, и благодарность требуют позаботиться о том, чтобы открыть его и сделать явным. К этому ведут следующие способы: во-первых, дар этот открывается многотрудным исполнением заповедей, так что поскольку исполняем заповеди, постольку дар этот обнаруживает свою светлость и свой блеск; во-вторых, приходит он в явление и раскрывается непрестанным призыванием Господа Иисуса, или, что то же, непрестанной памятью о Боге. И первое средство могущественно, но второе могущественнее, так что и первое от него получает полную свою силу. Поэтому если искренне хотим раскрыть скрытое в нас благодатное семя, то поспешим скорее навыкнуть сердечному упражнению и иметь всегда в сердце одно это дело молитвы, без образов и работы воображения, пока оно согреет сердце наше и распалит его до неизреченной любви ко Господу». Святитель Феофан Затворник (117, 57).

Молитва эта названа Иисусовой потому, что обращается к Господу Иисусу и есть по составу своему словесная, как и всякая другая краткая молитва. Умною же она бывает и называться должна, когда возносится не одним .словом, но и умом, и сердцем, с сознанием ее содержания и чувствованием, и особенно когда через долгое со вниманием употребление так сливается с движениями духа, что они одни и видятся внутри, а слов как бы нет. Всякая короткая молитовка может взойти на эту степень. Иисусовой же молитве принадлежит преимущество потому, что она с Господом Иисусом сочетает душу, а Господь Иисус есть единственная дверь к богообщению, к снисканию которого и стремится молитва. Ибо Он Сам сказал: «никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Ин. 14, 6). Потому стяжавший ее усваивает себе всю силу воплощенного Домостроительства, в чем и есть наше спасение. Слыша это, ты не удивишься, почему ревнители о спасении не жалели труда, стараясь навыкнуть этой молитве и усвоить себе ее силу. Возьми с них пример себе и ты.

Надо знать, что верный признак подвига и вместе условие преуспеяния через него есть приболезненность. Неболезненно шествующий не получит плода. Болезнь сердечная и телесный труд приводят в явление дар Духа Святого, подаваемый всякому верующему во святом Крещении, который нашим нерадением об исполнении заповедей погребается в страстях, по неизреченной же милости Божией опять воскрешается в покаянии. Не отступай же от трудов из-за болезненности их, чтобы не быть тебе осужденным за бесплодие и не услышать: «возьмите у него таланты». Всякий подвиг, телесный или душевный, не сопровож даемый болезненностью и не требующий труда, не приносит плода: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11, 12). Многие много лет неболезненно трудились и трудятся, но из-за безболезненности этой были и остались чужды чистоты и непричастны Духа Святого, как отвергшие жестокость болезней. В небрежении и расслаблении делающие трудятся будто и много, но никакого не пожинают плода по причине безболезненности. Если, по пророку, не сокрушатся чресла наши, изнемогши от постных трудов, и если мы не водрузим в сердце болезненных чувств сокрушения и не возболезнуем, как рождающая, то не сможем родить дух спасения на земле сердца нашего. Святитель Феофан Затворник (117, 59).

О сердечной теплоте и благодати

Первоначальные плоды молитвы заключаются во внимании и умилении. Эти плоды являются прежде всех других от всякой правильно совершаемой молитвы, преимущественно же от молитвы Иисусовой, упражнение которой превыше псалмопения и прочего молитвословия. От внимания рождается умиление, а от умиления усугубляется внимание. Они усиливаются, рождая друг друга; они доставляют молитве глубину, оживляя постепенно сердце; они доставляют ей чистоту, устраняя рассеянность и мечтательность. Как истинная молитва, так и внимание и умиление суть дары Божий. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 59–60).

Знайте, что никогда не должно выходить из сердца вниманием. Но дело в сердце иногда бывает только умное, умом совершаемое, а иногда и сердечное, то есть и начинаемое, и продолжаемое с теплым чувством. Это закон не одних отшельников, а всех, кто должен чисто предстоять Богу сердцем, и перед лицом Его работать, то есть всем христианам. Ум устает говорить слово молитвы. Молитесь тогда без слов, так повергаясь пред Господом мысленно в сердце и Ему себя предавая... Это и будет собственно молитва, слово же есть только выражение ее... и оно всегда слабее самой молитвы пред Богом.

Сердечная молитва никогда не преждевременна. Она – начало дела. Утверждением ее в сердце дело Божие спеется. Развивать ее надо, не жалея труда. Бог, видя труд, дает искомое. Настоящая молитва самодельной не бывает: она есть дар Божий. Ищите и обрящете! Что вы не употребляли художественного способа привития молитвы – это не ущерб. Тот способ не неизбежен, и без него можно. Не положение тела – главное, а внутренний строй. Дело все: «Стоять вниманием в сердце и к Богу взирать, или взывать». Я не встречал еще никого, кто бы одобрял тот художественный прием. Преосвященный Игнатий и отец Макарий Оптинский тоже не одобряют его (117, 60).

Художественное делание молитвы Иисусовой... творение ее простое, со вниманием в сердце или хождение в памяти Божией, суть наш труд, и сами по себе имеют свой естественный, не благодатный плод. Плод этот есть: собрание мыслей, благоговение и страх Божий, память смертная, умирение помыслов и некоторая теплота сердечная. Все это есть естественные плоды внутренней молитвы. Надо это хорошо затвердить, чтобы перед собою не трубить и перед другими и не выситься.

Пока в нас только естественные плоды, до тех пор мы гроша не стоим – и по существу дела, и по суду Божию. Цена нам, когда благодать придет. Ибо когда она придет, это и будет значить, что Бог воззрел на нас милостивым оком...

В чем именно обнаруживается это действие благодати, я не имею вам сказать, но то несомненно, что она не может прийти прежде чем покажутся все указанные выше плоды внутренней молитвы (117, 60–61).

Плод молитвы – сосредоточение внимания в сердце и теплота. Это естественное действие. Достигать этого всякому можно. И молитву эту творить всякому – не монаху только, но и мирянину.

Это не есть какое-либо высокое дело, а простое. И молитва Иисусова, одна сама по себе, не чудотворная какая, а как всякая другая краткая молитва, словесная, и следовательно, внешняя. Но она может перейти в умную и сердечную... все естественным путем. Что от благодати, того надо ждать, а взять того никаким таким способом нельзя.

Что вам писали, что надо прежде страсти очистить, то относится к высокой созерцательной молитве, а это простая молитва... могущая, однако, привести к высокой молитве.

Чтобы успешно шло это занятие, надо всякий раз, приступая к нему, все оставить, чтобы сердце было свободно от всего решительно, чтобы во внимании не торчало: ни лицо, ни дело, ни вещь. Выгнать все надо на это время. Отбыв это правило, не надо оставлять этой молитвы и во всякое время, а как только свобода – сейчас за нее.

Во время богослужения надо внимать службе... стоя вниманием там же, где и Иисусова молитва творится. А когда что невнятно читают и поют, тогда творить эту молитовку (117, 61).

Не забывайте, что не должно ограничиваться одним механическим повторением слов молитвы Иисусовой. Это ни к чему не приведет, кроме механического навыка повторять молитву языком, даже не думая о том. И это, конечно, не худо. Но составляет самую дальнюю внешнюю окраину этого дела.

Суть дела – сознательное стояние в присутствии Господа со страхом, верой и любовью. Это настроение возможно и без слов. Его и надо установить в сердце прежде всего. Слова же потом будут идти, чтобы удержать на этом одном внимание и углубить те чувства и расположения (117, 62).

Иисусова ли или другая какая краткая молитва – дело хорошее, если навязнет на языке «Позаботьтесь только при этом не в голове быть вниманием, а в сердце, и будьте там не во время только стояния на молитве, но и во всякое время. Потрудитесь образовать в сердце будто болячку какую... Труд постоянный скоро сделает это. Тут ничего нет особенного. Это натуральное дело (то, что болячка – болезнование покажется). Но и от этого собранности более будет. А главное то, что Господь, видя труд, дарует помощь и Свою Благодатную молитву. Тогда пойдут в сердце свои порядки (117, 62).

Боитесь впасть в духовное сластолюбие? Как оно сюда попадет?! Ведь не для сласти творится молитва, а для того, что долг есть служить таким образом Богу; сласть же необходимая принадлежность истинного служения. К тому же в молитве главное – предстояние Богу умом в сердце с благоговением и страхом, отрезвляющим и прогоняющим всякую блажь и насаждающим в сердце болезнование пред Богом. Эти чувства: страх Божий и болезнование, или сердце сокрушенное и смиренное, – главные черты настоящей внутренней молитвы и проба всякой молитвы, по которым надо судить, должным ли порядком идет наша молитва или не должным. Когда они есть – молитва в порядке. Когда их нет – не в порядке, и надо вставлять ее в свой чин. С отсутствием их сласть и теплота могут породить самомнение, а это гордыня духовная... и это будет прелесть пагубная. Тогда сласть и теплота отойдут, останется одна память о них... а душа все же будет Думать, что имеет их. Этого бойтесь и больше возгревайте страх Божий, смирение и болезненное к Богу припадание, ходя всегда в присутствии Божием. Это – главное! (117, 62–63).

Теплота сердечная, о которой вы пишете, хорошее состояние. И надо ее блюсти и поддерживать. Когда ослабеет, возгревать так, как вы делаете: собираться посильнее внутрь и к Господу взывать. Чтобы не отходила, надо избегать рассеяния мыслей и впечатлений на чувства; не согласных с этим состояний избегать, чтобы сердце не прилегло к чему-либо видимому и никакая забота не поглощала всего внимания. Внимание же к Богу да будет неотходное и напряжение тела неослабное, в струнку, как солдат в строю. Главное же: Господа молить, да продлит эту милость.

Что касается до: «это ли?», то однажды навсегда примите за правило – такие вопросы гнать без жалости, как только родятся. Это вражие порождение. Если остановитесь на вопросе этом, то враг тотчас же и решение даст: о, конечно, это... Ты ведь молодец! Затем молодец подымется на ходули, начнет мечтать о себе, а других ставить ни во что. И благодать отойдет. Но враг все будет держать его на мысли, что она с ним. И это есть: мните, что имеете, тогда как ничего нет. Святые отцы написали: «не мерять себя». А взять и решить тот вопрос – значит приступить к измерению себя: насколько вырос. Так извольте от этого бегать, как от огня (117, 63).

Теплота настоящая – дар Божий; но есть и естественная теплота, плод собственных усилий и свободных настроений. Они отстоят друг от друга, как небо от земли. Какая у вас – этого не видно. После откроется. «Мысли утомили, не дают установиться пред Богом». Это знак, что ваша теплота не Божия, а своя. Первый плод Божией теплоты есть собрание мыслей воедино и неотходное устремление их к Богу. Тут бывает то же, что с кровоточивою. У той остановился ток крови... а тут останавливается ток помыслов. Что же нужно? Держа свою натуральную теплоту, ни во что ее вменять, а только считать некиим приготовлением к Божией теплоте. Затем болезновать о скудости Божиего действия в сердце и в болезни молить Господа непрестанно: «Милостив буди! Не отврати лица Твоего!.. Просвети лицо Твое!..» К этому усугубить лишения телесные... в пище, сне, труде и подобное. Все же дело предать в руки Божии (117, 63–64).

С первого пробуждения утром позаботьтесь собраться внутрь и возгреть теплоту. Это считайте нормальным вашим состоянием. Коль скоро нет этого, знайте, что у вас внутри неисправно. Поставив себя утром в такое собранное и согретое состояние, затем – все обязательное надо исправлять так, чтобы тем не разорять своего внутреннего настроения, а из произвольного-то, что поддерживает это состояние, делать: что же расстраивает его, того ни под каким видом не делать, ибо это значило бы враждовать с собой... Поставьте только законом хранить собранность и теплоту, умом стоя пред Господом. Тогда это само укажет, что и как должно делать или что должно позволять себе и чего не должно.

Всесильное пособие к этому есть молитва Иисусова. Надо навыкнуть ей так, чтобы она непрестанно читалась там, где место сердца. А чтобы навыкнуть, надо потрудиться. Теперь же возьмитесь за это дело. Или вы уже знакомы с ним? Мне показалось, что вы творите эту молитву только на правиле. На правиле своим чередом, а то непременно надо творить ее сидя, ходя, вкушая пищу, работая. Если она не держится крепко в сердце, можно, оставив все, ею одной заняться, пока внедрится. Это дело простое. Стать перед иконами в молитвенное положение (можно сесть) и, низойдя вниманием туда, где место сердца, творить там неспешно Иисусову молитву, при памятований присутствия Божия. Так полчаса, час или больше. Сначала трудновато, а когда навык приобретется, это будет совершаться будто натурально, как совершается дыхание.

При таком устройстве вашего внутреннего начнется в вас умная жизнь, или, как говорят, умные делания. Первое тут есть требование чистоты совести, ее безукоризненности не пред Богом только, но и перед людьми и собою, даже перед вещами. Почему, мало-мало проскользнет что в мысли или слове, смущающее совесть, сейчас надо каяться внутренне пред Господом, Который все видит, и умиротворит совесть... Остается одна борьба с помыслами, которые то и дело будут жужжать, как комары безотвязные. Учитесь сами, как с ними управляться. Опыт – наука. Одно скажу. Обычно помыслы кружатся в голове. Это пустые. Но вы смотрите за теми, которые, как стрелой, пронизывают сердце и оставляют там след, как царапину. Тотчас возьмитесь и изгладьте этот след молитвой, восстановив на место его противоположное чувство. Когда хранится теплота, эти случаи редки и слабы (117, 64–65).

На языке пусть будет молитва Иисусова, в уме – предзрение Господа пред собою, в сердце жажда Бога или общения с Господом. Когда все это будет, и будет постоянно, тогда Господь, видя, как нудите себя, подает просимое (117, 65).

Всякая молитва должна исходить из сердца, и другая молитва – не молитва. И молитвы по молитвеннику, и молитвы свои, и коротенькие молитовки – должны идти из сердца к Господу, предзримому перед собою. Тем более такой должна быть молитва Иисусова (117, 65).

Вы предлагаете мне разъяснить дело молитвы... Но тут и разъяснять нечего. Стань умом в сердце пред лицом Господа и взывай к Нему: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!» Это будет труд молитвенный. Смотря по тому, как усердно кто будет трудиться, Господь, видя труд, даст ему молитву духовную, которая бывает плодом благодати Святого Духа. Вот и все, что следует говорить и разуметь о молитве Иисусовой. Все же прочее, придумываемое, к делу не идет. Это враг отвлекает от настоящей молитвы (117, 65–66).

Надо установиться вниманием в сердце и стоять там неисходно пред Господом. Я об этом не раз уже писал вам. Тогда всякую порошинку будете замечать. Молитесь, даст Бог! (117, 66).

Пока есть ревность, присуща и благодать Святого Духа. Она – огонь. Огонь поддерживается дровами. Дрова духовные – молитва... Как благодать коснется сердца, тотчас порождается обращение ума и сердца к Богу – семя молитвы. Затем идет богомыслие.

Благодать Божия обращает внимание ума и сердца к Богу и на Нем держит. Так как ум без действия не стоит, то, будучи обращаем к Богу, о Боге и думает. Отсюда память Божия – присная спутница благодатного состояния... Память Божия праздной не бывает, но непременно вводит в созерцание совершенств Божиих и Божиих дел: благости, правды, творения, промышления, искупления, суда и воздаяния. Все это в совокупности есть мир Божий, или область духовная. Ревнующий – неисходно пребывает в этой области. Таково уж свойство ревности. Отсюда и обратно: пребывание в этой области поддерживает и живит ревность. Желаете соблюсти ревность? держите все описанное настроение... По частям – это дрова духовные... Имейте всегда под руками такие дрова, и как только заметите, что огонь ревности слабеет, берите какое-либо полено из своих духовных дров и подновляйте огонь духовный. И все хорошо пойдет. Из совокупности таких духовных движений исходит страх Божий, благоговейное стояние пред Богом в сердце. Это страж и охрана благодатного состояния... Вникните в это, хорошенько обдумайте, вселите в сознание и сердце... и непрестанно оживляйте в себе... и живы будете.

Ваша вышка – точь-в-точь пустынная келлия. Можно ничего не видеть и не слышать... То почитать да подумать, то помолиться да опять подумать... Вот и все тут. Когда бы Бог подал теплоту в сердце и она не отходила! Чистая совесть да непрестанное молитвенное обращение к Богу должны бы именно это производить. Но все от руки Божией (117, 66–67).

Усердно исполняя правило, храните трезвость ума и теплоту сердца. Последнюю, когда начнет умаляться, спешите возгревать, твердо зная, что коль скоро ее не станет, – это значит, что половина пути к отступлению от Бога пройдена. Страх Божий есть хранитель и возбудитель внутренней теплоты. Но и смирение нужно, и терпение, и верность правилам, и более всего трезвение. Внимайте себе. Господа ради. Тревожьте себя всячески, чтобы не заснуть или, задремав, пробудиться. Святитель Феофан Затворник (117, 67).

Тайное поучение

Благоразумный богач скрывает внутри дома сокровища свои, Сокровище, выставленное наружу, подвергается хищению воров и наветуется сильными земли. Так и монах, смиренномудренный и добродетельный, таит свои добродетели, как богач сокровища, не исполняет пожеланий падшего естества. Он укоряет себя ежечасно и упражняется в тайном поучении, по сказанному в Писании: «Воспламенилось сердце мое во мне; в мыслях моих возгорелся огонь» (Пс. 38, 4). О каком огне говорит здесь Писание? О Боге. Бог наш есть огонь поядающий. Огнем растопляется воск и иссушается тина скверной нечистоты; так и тайным поучением иссушаются скверные помыслы, истребляются из души страсти, просвещается ум, уясняется и утончается мысль, изливается радость в сердце. Тайное поучение уязвляет бесов, отгоняет злые помыслы, им оживотворяется внутренний человек. Вооружающегося тайным поучением укрепляет Бог; Ангелы преподают ему силу; люди прославляют его. Тайное поучение и чтение делают душу домом, отовсюду закрытым и запертым, столпом неподвижным, пристанищем тихим и безмятежным. Оно спасает душу, охраняя ее от колебания. Очень смущаются и молвят бесы, когда инок вооружает себя тайным поучением, которое заключается в молитве Иисусовой: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, – и чтением в уединении содействует упражнению в поучении. Тайное поучение есть зеркало для ума, светильник для совести. Тайное поучение иссушает блуд, укрощает ярость, отгоняет гнев, отъемлет печаль, удаляет дерзость, уничтожает уныние. Тайное поучение просвещает ум, отгоняет леность. От тайного поучения рождается умиление, вселяется в тебя страх Божий; оно приносит слезы. Тайным поучением доставляется монаху смиренномудрие нелестное, бдение умиленное, молитва несмущенная. Тайное поучение есть сокровище молитвенное: оно отгоняет помыслы, уязвляет бесов, очищает тело. Тайное поучение научает долготерпению, воздержанию, причастнику своему возвещает о геенне. Тайное поучение соблюдает ум немечтательным и приносит ему размышление о смерти. Тайное поучение исполнено всех благих дел, украшено всякой добродетелью, всякому скверному делу непричастно и чуждо. Преподобный авва Исаия (117, 67–68).

Соберись в сердце и твори тайное поучение. Этим средством, при помощи благодати Господней, дух ревности, в истинном его строении, будет поддерживаться – и то теплиться, то пламенеть. И это – внутренним путем. Надо знать, что это есть самый прямой путь к устроению спасительному. Можно все оставить и заняться только этим деланием – и все будет идти успешно. Напротив того, хоть и все будем делать, но без внимания к этому, не будем видеть плода.

Тот, кто обращается не внутрь и не к этому духовному деланию, только проволакивает дело. Правда, делание это чрезвычайно трудно, особенно вначале, но зато прямо и многоплодно. Потому священнику руководствующему надлежит как можно скорее вводить своих питомцев в это делание и утверждать в нем. Можно даже вводить в него прежде всего внешнего, но всячески совместно с ним, и не можно только, но и должно. Это потому, что, семя этому деланию положено в обращении, в котором все оно проходится. Следует только разъяснить его, натолковать, как важно, и руководить. Тогда и внешнее все пойдет охотно, спешно и зрело. Напротив, без этого оно одно, как гнилые нитки, все будет рваться. Заметь то правило, что надо не вдруг, а исподволь; оно должно иметь великие ограничения, ибо оно может вести не к этому внутреннему деланию, в котором существо дела, а к внешним правилам. Потому, несмотря даже на то, что есть и такие люди, которые восходят извне внутрь, должно остаться неизменным правилом – входить скорее внутрь и здесь разогревать дух ревности.

Кажется, простая вещь; не узнав о ней, можно долго пропотеть – и все малоплодно. И это по свойству телесной делательности. Она легче, потому и привлекает; внутренняя же трудна, потому и отталкивает. Но привязавшийся к первому, как вещественному, и сам в духе постепенно овеществляется, потому хладеет, становится неподвижнее и, следовательно, все более и более удаляется от внутреннего. И выходит, что сначала оставит иной внутреннее, будто до времени созревания – придет-де срок, – но после, оглянувшись, находит, что срок пропущен и, вместо подготовления, он вовсе стал к нему неспособным. Опять, и внешнее не дблжно оставлять: оно – опора внутреннего, а то и другое должно идти совместно... Очевидно только, что преимущество – за первым, ибо дблжно духом служить Богу и поклоняться Ему «в духе и истине» (Ин. 4, 24). То и другое должно быть во взаимном подчинении, по достоинству их удельному, без насилия друг другу и насильственного разделения (117, 68–69).

Главное, чего они (святые отцы) искали и что советовали, – это понять духовный строй и уметь держать его. Кто достигнет этого, тому остается одно правило: будь внутри, имей тайное поучение в сердце. Поучайся в памяти Божией, в памяти смертной, в памяти грехов, самоукорении, то есть сознай этот предмет и говори о нем внутри беспрестанно, например: куда пойду от лица Твоего? или: червь, а не человек. Это и подобное, во внимании и чувстве творимое, есть тайное поучение (117, 69–70).

Отсюда следует, что все способы или приемы к возгреванию и содержанию духа ревности коротко можно выразить так: вслед за пробуждением, войди в себя, стань в место свое у сердца, пройди всю жизненную деятельность духовную и, остановившись на чем-нибудь одном, будь в нем неисходно. Или еще короче: соберись и твори в сердце тайное поучение (117, 70).

Когда ваше сердце затеплится теплотой Божией, с того времени начнется собственно ваша внутренняя переделка. Огонек тот все в вас пережжет и переплавит, иначе сказать, начнет все одухотворять, пока совсем одухотворит. Пока не придет тот огонек, одухотворения не будет, как ни напрягайтесь на духовное. Стало быть, теперь все дело – достать огонька. И извольте на это направить весь труд. Но знайте, что огонек не покажется, пока страсти в силе, хоть им и не поблажают. Страсти – то же, что сырость в дровах. Сырые дрова не горят. Надо со стороны принести сухих дровишек и зажечь. Они, горя, начнут просушивать сырость и, по мере просушивания, зажигать сырые дрова. Так понемногу огонь, гоня сырость и распространяясь, охватит пламенем и все Дрова.

Дрова наши суть все силы нашей души и все отправления тела. Все они, пока не внимает себе человек, пропитаны сыростью – страстями, и пока страсти не изгнаны, упорно противятся огню духовному... Они проходят и в душу, и в тело, забирают и самый дух – сознание и свободу – в свою власть и, таким образом, господствуют над всем человеком. Как они в стачке с бесами, то через них и бесы господствуют над человеком, мечтающим, однако, что он сам себе господин.

Вырывается из этих уз прежде всего дух. Благодать Божия исторгает. Дух, преисполняясь, под действием благодати, страхом Божиим, разрывает всякую связь со страстями и, раскаявшись в прошедшем, полагает твердое намерение угождать одному Богу и для Него одного жить, ходя в заповедях Его. Стоя в этой решимости, дух с помощью благодати Божией изгоняет потом страсти из души и тела и все в себе одухотворяет. Вот и в вас дух исторгся из державших его уз. Сознанием и произволением вы стоите на стороне Божией. Богу хотите принадлежать и Ему единому угождать. Это – точка опоры для вашей деятельности в духе. Но тогда как дух ваш восстановлен в. своих правах, душа и тело остаются еще под действием страстей и терпят от них насилие. Вам остается теперь вооружиться против страстей и победить их – изгнать из души и тела. Борьба со страстями неизбежна. Они не уступят сами собою своих владений, хотя и незаконных.

Память Божия – жизнь духа. Она и ревность к богоугождению поджигает, и вашу решимость быть Божией делает непоколебимой. Это, повторяю опять, – точка опоры для жизни в духе и, прибавлю, базис стратегических операций ваших против страстей (117, 70–71).

Как возгревали в себе дух молитвенный и утверждались в молитве подвижники, отцы и учители наши? Главное, чего они искали, состояло в том, чтобы сердце горело к одному Господу беспрестанно. Бог требует сердца, потому что в нем исходище жизни. Где сердце, там сознание, внимание и ум, там вся душа. Когда сердце в Боге, тогда и вся душа в Боге, и предстоит человек в непрестанном поклонении Ему духом и истиной.

Это главное иным доставалось скоро и легко. Милость Божия! Как глубоко потрясал их страх Божий, как скоро оживала совесть во всей своей силе, как стремительно возжигалась ревность – держать себя пред Господом чисто и непорочно, как скоро труд богоугождения раздувал этот огонек и превращал его в пламень! Это серафимские души, пламенные, быстродвижные, многодеятельные.

Но у других все идет вяло. Строй ли их естественный такой, или другие о них намерения Божии, только сердце их не скоро согревается. Казалось бы, они уж навыкли всем делам благочестия и жизнь у них идет праведно, а нет, на сердце все не то, чему бы следовало быть. Так бывает не только с мирянами, но и с живущими в обителях, и даже с отшельниками.

Бог вразумил, и труженики трезвения установили особый способ привития к сердцу неисходной молитвы ко Господу, согревающей сердце. Мы об этом поминали не раз. Опыт оправдал этот прием успехом, и он установился почти повсюду, и все, которые проходят его как следует, успевают (117, 71–72).

Из опытов в духовной жизни можно вывести весьма верное заключение, что у кого есть усердие молиться, того нечего учить, как усовершенствоваться в молитве. Самый труд молитвенный, с терпением продолжаемый, доведет его и до высших степеней молитвы. Но что делать немощным, вялым, и особенно тем, которые Прежде чем дошли до разумения, какова должна быть молитва, успели затвердеть во внешней формальности и охладели в навыкновении порядкам уставного молитвословия? Им остается еще прибежище – художественное делание умной молитвы ко Господу. И не для них ли преимущественно и изобретено это художественное делание, или, иначе, искусственное привитие к сердцу умной молитвы Иисусовой? Святитель Феофан Затворник (117, 72).

Кроме деятельной умной молитвы никто не может избежать действия страстей и сложения лукавых помыслов, за которые будут истязаны в час смерти и дадут ответ на Страшном Суде. Архимандрит Паисий (Величковский) (117, 72).

Молитва Иисусова стоит в числе средств к успеху в навыке ходить пред Богом... Главное в ней: стать вниманием в сердце и взывать к Господу, везде сущему...

Корень доброго внутреннего строя есть страх Божий. Его надо сделать неотходным... Он будет все держать в напряжении и не даст распускаться ни членам, ни мыслям, созидая бодренное сердце и трезвенную мысль.

Но всегда надо помнить и чувствовать, что успех в духовной жизни и во всех ее проявлениях есть плод благодати Божией. Духовная жизнь вся от Пресвятого Духа Божия. У нас есть свой дух, но бессильный. В силу вступает он, когда осенит его благодать (117, 72–73).

Ищите, и обрящете! (Мф. 7, 7) Чего должно искать? Живого, осязаемого общения с Господом. Дает это благодать Божия, но нам необходимо и самим трудиться о том. Куда же обращать труд? На то, чтобы всегда памятовать о Господе, как близком и даже пребывающем в сердце. Чтобы в этом успеть, советуется навыкнуть молитве Иисусовой: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя», повторяя ее непрестанно с мыслью о Господе, как пребывающем в сердце или близ сердца. Стань вниманием в сердце пред лицом Господа и говори: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного!» Все дело в этом и есть, и по существу дела больше ничего не требуется... Дело стать умом в сердце пред лицом Господа и говорить Ему молитву. При этом знай, что умная молитва есть стояние умом пред Господом с воздыханием к Нему, а молитва Иисусова: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя... есть словесная, внешняя молитва.

Этим способом память Божия утвердится в уме, и лик Божий будет в Душе, как солнце. Положи холодную вещь на солнце – она согреется. Так согреется и душа от памяти о Господе, Который есть умное солнце. А что потом будет, после увидишь.

Первый труд – навык повторять непрестанно молитву Иисусову... И начинайте, все твердите и твердите, но все и с мыслью о Господе. И все тут... (117, 73).

Спрашиваете, что нужно для молитвы Иисусовой... Как вы творите ее, так хорошо. Припоминайте и так делайте. Одно напомню, что вниманием надо сойти в сердце и стать там пред лицом Господа, вездесущего – и в вас, и всевидящего – и в вас... Прочность начнется, когда огонек в сердце образуется.

Трудитесь не прерывать ее – и будет у вас ручеек журчать, как выражался старец Парфений Киево-Печерский. А из древних некто сказал: как воры, подойдя к дому, чтобы прокрасться в него для кражи, услышав, что там внутри говорит кто-нибудь, не решаются пролезть в него, так, когда враги наши подкрадываются к душе, чтобы обокрасть ее, и слышат, что там журчит маленькая молитовка, то ходят около, а в середку боятся идти (117, 74).

То, чего должно искать молитвой, – это водружение в сердце тихого, но теплого, неотходного чувства, к Богу, а когда Бог пошлет особенные молитвенные чувства, благодарить за них, а не присваивать себе и не жалеть, когда отойдут, как бы о какой великой потере, а всегда от них смиренно нисходить к тихому чувству к Господу. Святитель Феофан Затворник (117, 74).

О памяти Божией

Часто я напоминал тебе, добрая сестра моя, о памяти Божией и ныне опять говорю тебе, что если не потрудишься и не попотеешь, чтобы напечатлелось в сердце и в уме твоем это страшное имя, всуе ты безмолвствуешь, всуе поешь, всуе постишься, всуе бдишь. Одним словом, весь труд монаха будет ни во что без такого делания, без памяти о Боге. Это есть начало безмолвия ради Господа, это и конец. Это многовожделенное имя есть душа безмолвия и молчания. В памяти о нем – радость и веселие, оставление грехов и богатство добродетелей. Это преславное имя едва немногие могли обрести в одном безмолвии и молчании. Иначе же человек и не может улучить его, хотя много будет нудить себя. Потому, зная силу этого слова, я всегда убеждаю твою во Христе любовь безмолвствовать и молчать, ибо посредством этих добродетелей богатеет в нас память о Боге. Митерикои (117, 72–75).

Бог везде есть и всегда с нами, при нас и в нас. Но мы не всегда с Ним бываем, ибо не помним о Нем, и потому, что не помним, позволяем себе много такого, чего не позволили бы, если бы помнили. Возьмите на себя труд навыкать в этой памяти!

Поставьте себе законом: с Господом всегда быть умом в сердце и не позволять блуждать мыслям, а как только уйдут, опять возвращать их назад и заставлять сидеть дома, в клети сердца, и беседовать со сладчайшим Господом.

Посылаю вам на этот предмет книжку: «Письма о духовной жизни», которая вся направлена к тому, чтобы способствовать утверждению ума в сердце вниманием к Господу и молитвенным расположением (117, 75).

Чем более будете утверждаться в памяти Божией, или в умном предстоянии Богу в сердце, тем более и более будут улегаться и мысли и менее блуждать. Внутреннее упорядочение и успех в молитве идут вместе.

Припомните, что с самого начала писем говорено о духе нашем. Вот это и есть восстановление его в его правах. Когда восстановится это, тогда начнется деятельная жизненная переработка души и тела, и внешних отношений, на очистку. И станете вы настоящим человеком (117, 75).

Когда утвердитесь во внутреннем человеке памятью Божией, тогда и Христос Господь вселится в вас. То и другое идет вместе.

И вот вам знамение, по которому можете удостовериться, что предивное дело это начало совершаться в вас, именно: некое теплое чувство к Господу. Если будете исполнять все написанное, то чувство такое скоро начнет появляться, и все чаще и чаще, а потом сделается и непрерывным. Чувство это сладостно и блаженно, и с первого появления своего возбуждает желание и искание его, чтобы оно не отходило от сердца, ибо в нем рай.

Хотите ли поскорее вступить в этот рай? Вот что делайте: когда молитесь, не отходите от молитвы, не возбудив в сердце какого-либо чувства к Богу: или благоговения, или преданности, или благодарения, или возвеличения, или смирения и сокрушения, или благой надежды и упования; также, когда, по молитве, читать станете, не отходите от чтения, не доведя до чувства вычитанной истины. Эти два чувства, подогревая себя взаимно, могут, если будете внимать себе, и весь день Продержать вас под своим влиянием. Потрудитесь в точности исполнять эти два приема – и сами увидите, что будет (117, 76).

Память о Боге Бог Сам прививает к душе. Но для этого душа сама себя должна потомить и потрудить. Трудитесь, всеусильно нудя себя на непрестанное памятование Бога. И Бог, видя, как усердно вы желаете этого, даст вам память о Себе (117, 76). Все время, от пробуждения до сна, ходите в памяти о Божием вездеприсутствии, в том помышлении, что Господь видит вас и исчисляет все движения мысли и сердца вашего. Потому непрестанно молитесь молитвой Иисусовой и, часто приходя к иконам, творите несколько поклонов, по движению и требованию сердца вашего, так чтобы все дневное время у вас было часто прерываемо немногими поклонами и проходило в непрестанном богомыслии и творении молитвы Иисусовой при всякого рода занятиях (117, 76).

Все дело в том, чтобы навыкнуть внимание держать всегда на Господе вездесущем, и всё видящем, и желающем всем спастись, и готовом способствовать этому.

Этот навык не даст скорбеть – внутренняя ли или внешняя скорбь беспокоит, ибо он доставляет душе полное удовлетворение, которое, насыщая душу, не даст места никакому чувству скудости и недостаточности, повергая себя и все свое в руки Господа и порождая чувство Его непрестанного заступления и помощи (117, 76).

Молитва не одно то, чтобы стоять на молитве. Держать ум и сердце обращенными и устремленными к Богу есть уже молитва, в каком бы положении кто ни был. Правило молитвенное – своим чередом, а это молитвенное состояние – своим. Путь к нему – навыкновение всегда памятовать о Боге и о последнем часе, с Судом вслед за ним. Вот наладьтесь так, и все пойдет хорошо. Это значит: внутри всякий шаг посвящать Богу... А шаги по заповедям направлять надо. Заповеди же знаете. Вот и все!.. Каждый случай можно подвести под заповедь и внутренне посвятить Богу свое в Нем действие. Так будет вся жизнь посвящаться Богу. Что же еще требуется? Ничего. Видите, как просто. Ревность о спасении у вас есть... Когда есть ревнование, оно свидетельствуется жаркой заботой о спасении. Надо всячески избегать охлаждения. Охлаждение бывает вот как: начинается забвением... Забываются благодеяния Божии, и Сам Бог, и свое в Нем спасение, опасность быть без Бога, и память смертная отходит – словом, закрывается вся духовная область. Это и от врага бывает, и от рассеяния мыслей делами, заботами, многим обращением с людьми. Когда все это бывает забыто, охлаждается сердце и пресекается его сочувствие духовному ... вот и нечувствие. А когда оно бывает, вместе с ним происходят и движение нерадения и беспечности... Вследствие этого духовные занятия отлагаются на время, а там и совсем оставляются. И пошла старая и беспечная, и нерадивая Жизнь в богозабвении, в собственное лишь угождение. Хотя при этом безалаберного и ничего не будет, но и Божиего не ищи. Пустая жизнь!

Если не хотите попасть в эту пропасть, то берегитесь первого шага – забвения. Потому ходите всегда в памятях Божиих, то есть о Боге и Божиих вещах. Это будет поддерживать сочувствие к ним, а от того и другого постоянно будет теплиться ревнование. И это жизнь! (117, 76–77).

Относительно умной молитвы держите одну предосторожность: Чтобы при непрестанном памятований о Боге не забывать возгревать и благоговейный страх, и позыв падать в прах пред лицом Бога, милостивейшего Отца, но и грозного Судии. Частое памятование о Боге без благоговения притупляет чувство страха Божия и тем лишает его того спасительного действия, которое ему принадлежит в кругу духовных движений и которого, кроме него, ничто произвести не может (117, 77).

Спрашиваете о молитве. Встречаю у отцов, что, молясь, надо изгонять все образы из головы. Я так и стараюсь делать, напрягаясь стоять в том убеждении, что Бог везде есть... есть и тут, где моя мысль и мое чувство. Совсем от образов освободиться не имею успеха... но они все более и более испаряются. Верно: есть время, когда они совсем исчезнут. Святитель Феофан Затворник (117, 77–78).

Что значит сосредоточить ум в сердце?

Стараясь в тщательном трезвении надзирать над нашей мыслительной силой, его правильно творить и ее исправлять, каким другим способом мы можем преуспеть в этом, как не собрав извне рассеянный чувствами ум и введя его внутрь, в это самое сердце, которое есть хранилище помыслов? Святитель Григорий Палама (117, 108).

Царствие Божие внутри вас. Поскольку Сын Божий в тебе, то и Царство Его в тебе. Вот богатство небесное в тебе, если хочешь этого. Вот Царство Божие внутри тебя, грешник. Войди в самого себя, ищи усерднее и без труда найдешь его... Вне тебя – смерть, и дверь к ней – грех... Войди в себя, пребывай в сердце своем, ибо там – Бог. Преподобный Ефрем Сирин (117, 108–109).

Надо из головы сойти в сердце. Теперь у вас помышление о Боге в голове. А сам Бог как бы вне – выходит, что это работа внешняя. Пока вы в голове, мысли не улягутся покойно, все будут в смятении, как снег или толкашки комаров летом. Уединение да чтение – два крыла в этом занятии (117, 169).

Помнится мне, что вы писали, что от внимания голова даже болит. Да, если только головой работать, а когда сойдете в сердце, никакого труда не будет, голова опустеет – и помыслам конец. Они все в голове и один за другим гонятся, и управиться с ними нет возможности. Если же найдете сердце и сумеете стоять в нем, то всякий раз, как начнут смущать помыслы, стоит только низойти в сердце – и помыслы разбегутся. Это будет уютный уголок, безопасное пристанище. Не поленитесь низойти. В сердце – жизнь, там и жить надо. Не думайте, что это дело совершенных. Нет. Это дело всех, начинающих искать Господа (117, 109).

Как понимать выражение «сосредоточить ум в сердце»? Ум там, где внимание. Сосредоточить его в сердце – значит установить внимание в сердце и умно зреть пред собой присущего невидимого Бога, обращаясь к Нему со славословием, благодарением и прошением, наблюдая при этом, чтобы ничто постороннее не входило в сердце. Тут вся тайна духовной жизни.

Главнейший же подвиг есть хранение сердца от страстных движений и ума – от таких же помыслов. Надо в сердце смотреть и все неправое оттуда гнать. Делая все прописанное, вы будете почти что монахиня, а то и совсем монахиня. Можно и вне монастыря быть монахиней, живя по-монашески, и в монастыре можно быть мирянкою (117, 109).

Разве вот что может быть! Бог окончательно сердца вашего просит, а сердце Бога хочет. Ибо без Бога оно никогда не бывает сыто, все скучает. Осмотрите себя с этой стороны. Может быть, тут найдете дверь в покои Божии (117, 119–110).

Мы все – крещеные и миропомазанные – имеем дар Святого Духа. Он у всех есть, но не у всех действен. Как достигнуть того, чтобы он стал действенным, изображено в моих первых письмах. Потрудитесь снова пересмотреть. Здесь прибавлю только, что иного пути к тому нет (117, 110).

Глава дела – чтобы внимание не отходило от Господа, это то же, что утверждение в сердце памяти Божией (117, 110).

Ищете Господа? – Ищите, но только в себе. Он недалеко ни от кого. Близ Господь всем призывающим Его искренне. Найдите место в сердце В там беседуйте с Господом. Это приемная зала Господня! Кто ни встречает Господа – там встречает Его. И иного места Он не назначил для свиданий с душами (117, 110).

Внутрьпребывание и сердечное уединение вы держите... Дай Господи и всегда хранить его вам. Тут главное дело. Когда сознание внутри, в сердце, – а там и Господь, – тогда они сочетаются, и дело спасения идет успешно. Ни помыслам неправым нет хода тогда, ни тем более чувствам и расположениям. Единое имя Господа разгоняет все чуждое и привлекает все сродное... Чего вам больше всего опасаться должно? – Самодовольства, самоцева, самомнения и всякого другого «само»...

Со страхом и трепетом творите свое спасение... Дух сокрушенный, сердце сокрушенное и смиренное возгревайте и держите (117, 110).

Что значит быть умом в сердце? – Вот что значит: знаете, где сердце? – Как не знать! Чему же учились? – Так станьте там вниманием и.стойте неисходно – и будете умом в сердце; ум неотлучен от внимания: где оно, там и он. Вы писали, что часто при чтении акафиста Сладчайшему Иисусу чувствуете огонь в сердце. Вот, где это чувствуете, там и будьте вниманием и не выходите вон не только во время молитвы, во и во всякое другое время. Но стоять там надо не просто, а с сознанием, что стоите пред лицом Господа или пред всевидящим оком Его, презирающим в сокровенности сердечные, а чтобы так стоять, старайтесь иметь возгретым какое-либо чувство к Богу – страха, любви, упования, преданности, болезненного сокрушения и прочее. Вот – норма внутреннего строя. Блюдите, и как только заметите, что он нарушился в чем-либо, спешите восстанавливать его (117, 110–111).

Имейте всегда в намерении одно – держать себя в сердце к Господу так, как следует, а на то, что вне, не обращайте большого внимания. Когда память Божия есть, сознание предстоит пред Господом со страхом я благоговением и припадает к Нему в полной преданности Его святой воле – вот норма должного держания себя в отношении к Господу (117,111)

Так вы знаете настоящий покой?! Слава Богу!.. Так что же за чем дело? И надо теперь в ту сторону тянуть, в которой он дается. Надо искать потерянный рай, чтобы потом воспеть обретенный. Там – существо дела... Все вне и кроме его – пустошь... И недалеко все это, Вот-вот под руками... Захотеть, однако же, надо... и нелегко захотеть. Помоги вам Матерь Божия и Ангел ваш Хранитель! (117, 111).

С благополучным возвращением! Свой уголок, точно рай, после отлучки. Так все испытывают. Так же бывает, когда кто после рассеяния возвращается ко вниманию и внутренней жизни. Когда мы в сердце, тогда дома; когда не в сердце, нас нет дома. И вот о чем более всего нам нужно иметь заботу! (117, 111).

Помоги вам Господи быть живыми и трезвенными. Но не забывайте главного – того, чтобы вниманием и умом сочетаться с сердцем и неисходно быть там пред лицом Господа. Все молитвенные труды на это Должны быть направлены. Молите Господа, чтоб Он даровал вам это благо... Это – сокровище, скрытое на селе; это жемчуг многоценный (117, 111–112).

У подвизающихся вместо внешней выправки целью должны быть Внимание, бодренность, хождение в присутствии Божием. Вот когда. Бог даст, зародится болячка в сердце вашем, тогда само собою прибудет и то, чего вы желаете, или нечто, гораздо высшее того, – водворится Особый некий такт, по которому все будет у вас идти ладно, складно и уместно, без думания о том. Тогда внутри себя будете носить учителя, премудрее которого нет на земле (117, 112).

Без дела не должно быть ни минуты. Но есть дела, видимо совершаемые телом, и есть дела мысленные, невидимые. И такие суть настоящие дела... Первое из них есть память Божия неотходная с умно-сердечной молитвой. Этого никто не видит, однако же лица, так настроенные, находятся в непрестанном напряженном делании. Это же есть и единое на потребу. Коль скоро оно есть, не заботься о других делах.

Поскольку первое Божие определение о человеке есть, чтобы он был в живом союзе с Богом, а союз этот выражается, когда кто умом и сердцем живет в Боге, то коль скоро кто стремится к такой жизни и тем более делается причастным ее в какой-либо мере, о том надо говорить, что он исполняет задачу жизни, для которой введен в течение бытия. Да сознает это трудящийся в этом роде жизни и да не смущается, что не делает явно каких-либо дел, особенно важных. Это одно совмещает все дела. Святитель Феофан Затворник (117, 112).

Всякому истинному христианину нужно всегда помнить и никогда не забывать, что ему необходимо соединиться с Господом Спасителем всем существом своим, – надо дать Ему, Господу, вселиться в уме и сердце нашем, необходимо начать жить Его пресвятой жизнью. Он принял плоть нашу, а мы должны принять и Плоть, и Всесвятой Дух Его, принять и хранить навсегда. Только такое соединение с нашим Господом доставит нам тот мир и то благоволение, тот свет и ту жизнь, которые потеряны нами – в Адаме первом и возвращаются теперь от лица Адама второго – Господа Иисуса Христа. А к такому соединению с Господом, после Причащения Тела и Крови Его, лучшее и надежнейшее средство есть умная молитва Иисусова, которая читается так: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!..»

Обязательна ли молитва Иисусова и для мирян, а не для одних только монашествующих? Непременно обязательна, потому что всякому христианину необходимо соединиться с Господом в сердце, а к этому соединению лучшим способом служит молитва Иисусова. Епископ Иустин (117, 112–113).

«Стать над сердцем, стать умом в сердце, из головы сойти в сердце» – все это одно и то же. Существо дела в сосредоточении внимания и стоянии пред невидимым Господом, но не в голове, а внутри груди – к сердцу и в сердце. Когда придет Божия теплота, то все это уяснится (117, 113).

В книгах пишется, что когда молитва Иисусова возьмет силу и внедрится в сердце (на языке навязнет – это одно, а внедрится в сердце – это другое), тогда она придает бодрости и сон прогоняет (117, 113).

Внимай себе и старайся не выходить из сердца, ибо там Господь. Ищи этого и трудись над этим. Найдешь и увидишь, как это драгоценно (117, 113). То, что водитесь чувством или что вообще имеете духовные чувства, не значит еще, что стоите твердо вниманием в сердце. Когда это последнее есть, тогда ум стоит в сердце неисходно, и стоит пред Господом в страхе и благоговении и исходить оттуда не хочет. Состояние это похоже на то, как дитя покоится в объятиях матери. Даруй вам Господи этого достигнуть (117, 113).

Попадается кто-нибудь из знающих дело и растолковывает: оттого у тебя все неустройство внутри, что там господствует разложение сил: ум идет своим чередом, а сердце – своим. Надо ум соединить с сердцем, тогда брожение мыслей прекратится и ты получишь руль для управления кораблем души – рычаг, которым начнешь приводить в движение весь твой внутренний мир. Как же это? Навыкни молиться умом в сердце: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» И эта молитва, когда научишься совершать ее как следует, или лучше, когда она привьется к сердцу, приведет тебя к желаемому концу: она соединит ум твой с сердцем, она уложит брожение мыслей и даст тебе силу править движениями твоей души (117, 113–114).

В предыдущем состоянии была молитва (трудовая), но сердце почти постоянно было холодно и только иногда подвигалось на теплую и усердную молитву. Теперь, напротив, – теплота молитвенная не отходит, а только кое-когда нападет охлаждение, которое скоро прогоняется терпеливым пребыванием в порядках и занятиях, возбуждающих чувство. Есть большая разность и в отношениях сердца к суетным и страстным приражениям – кто от них свободен! – но в предыдущем состоянии они входили в сердце, захватывали его и будто силой брали сочувствие; оттого хоть дел грешных не было и там, но сердце редко оставалось свободным от осквернения услаждением греховным. И теперь подходят те же приражения, но у входа сердца неотходно стоит страж – внимание – и именем Господа Иисуса отражает этих врагов. И только когда-то враг воровски успевает заронить сласть такую, которая, впрочем, тотчас замечается, извергается и очищается покаянием до того, что и следа ее не остается. Таков обычный строй сердца, о котором идет речь...

До этого в период искания, сидя около купели, проводишь годы, восклицая: «Не имею человека» (Ин. 5, 7). О, когда придет спасение Израилево, чтобы бросить нас в эту живительную купель? Почему Он, принятый нами в себя, дает нам томиться таким образом? Он внутри нас, но нас самих там нет... Итак, нужно нам туда вернуться. Довольно читать, нужно действовать; довольно глядеть, как ходят другие, надо ходить самому!

К этим прекрасным мыслям и внушениям нечего прибавить. Хочешь внутренней жизни – войди внутрь. Но как войти – об этом уже говорилось ранее.

До зарождения внутренней жизни или проявления ощутительного действия благодати и богообщения человек часто еще что-нибудь сам делает и напрягает к этому свои силы. Но, измаявшись безуспешно в своих усилиях, он бросает наконец свою самодеятельность и от всей души предает себя вседействию благодати. Тогда посещает его Господь милостью Своею и возжигает в нем огонь внутренней духовной жизни. Что в этом великом перевороте его усилия ничего не значили, это знает он по опыту. После, более или менее частыми отступлениями, благодать Божия впечатлевает в него также опытное удостоверение, что и поддержание этого огня жизни не есть дело его собственных усилий. Затем частое нахождение благих мыслей и начинаний, частые осенения духа молитвенного, неведомо как и откуда находящего, тоже опытно дают ему убедиться, что и все доброе не иначе для него возможно, как от действия Божией благодати, всегда присущей ему, по милости Господа, спасающего всех спасаемых. Он предает себя Господу, и Господь вседействует в нем. Опыт показывает, что тогда только и идет у него все успешно, когда он исполнен этим самопреданием. Он и не отступает от него и всячески блюдет.

Теоретиков много занимает вопрос об отношении благодати к свободе. Для носящего благодать вопрос этот решен самим делом. Носящий благодать предает себя вседействию благодати, и благодать в нем действует. Эта истина для него не только очевиднее всякой математической истины, но и всякого внешнего опыта, ибо он уже перестал жить вовне и весь сосредоточен внутри. Забота теперь у него одна – быть всегда верным присущей в нем благодати. Неверность оскорбляет ее, и она или отступает, или сокращает свое действие. Верность свою благодати или Господу человек свидетельствует тем, что ни в мыслях, ни в чувствах, ни в делах, ни в словах ничего не допускает такого, что сознает противным Господу, и, напротив, никакого дела и начинания не пропускает, не исполнив его, коль скоро сознает, что на то есть воля Божия, судя по течению его обстоятельств и по указанию внутренних влечений и мановений. Это иногда требует много труда, болезненных самопринуждений и самопротивлений, но ему радостно приносить все в жертву Господу, ибо после всякой такой жертвы он получает внутреннее воздаяние: мир, обрадование и особенное дерзновение в молитве.

Этим актами верности благодати и возгревается дар благодати в связи с молитвой, уже неотходной в то время. Когда раздувают огонь, нужно движение воздуха; точно так же, когда разгорается огонь благодати в сердце, нужна молитва, которая есть своего рода движение духовного воздуха в сердце. Что такое эта молитва? Непрестанное обращение ума к Господу в сердце, или непрестанное предстояние Господу умом в сердце, с воззваниями к Нему или без воззваний, с одними чувствами преданности и сокрушенным припадением к Нему в сердце. В этом действии или, скорее, настроении – главное средство к поддержанию внутренней теплоты и всего внутреннего порядка, к прогнанию худых и пустых мыслей, к утверждению мыслей и начинаний добрых. Приходят мысли и начинания добрые – он углубляется в молитву и, смотря по тому, укрепляются ли они в молитве или исчезают, он узнает, угодны они или не угодны Богу. Приходят мысли плохие или начинает что-либо тревожить душу – он опять углубляется в молитву, не обращая внимания на происходящее в нем, – и все исчезает. Таким образом, умная молитва ставится в нем главным двигателем и правителем духовной жизни. Не дивно потому, что все наставления в отеческих писаниях преимущественно направлены к тому, чтобы научить умно молиться Господу, как следует... Святитель Феофан Затворник (117, 115–117).

Упражнение молитвой Иисусовой имеет два главнейших подразделения, или периода, оканчивающиеся чистой молитвой, которая увенчивается бесстрастием, или христианским совершенством, в тех подвижниках, которым Богу благоугодно дать его. Святой Исаак Сирин говорит: «Не многие сподобились чистой молитвы, но достигший же таинства, совершающегося после нее, и перешедший на другой берег (Иордана) едва встречается один из поколения в поколение, по благодати и благоволению Божиим» (117, 117).

В первом периоде предоставляется молящемуся молиться при одном собственном усилии; благодать Божия, несомненно, содействует молящемуся благонамеренно, но она не обнаруживает своего присутствия. В это время страсти, сокровенные в сердце, приходят в движение и возводят делателя молитвы к мученическому подвигу, в котором поражения и победы непрестанно сменяют друг друга, в котором свободное произволение человека и немощь его выражаются с ясностью (117, 117).

Во втором периоде благодать Божия являет ощутительно свое присутствие и действие, соединяя ум с сердцем, доставляя возможность молиться непарительно или, что то же, без развлечения, с сердечным плачем и теплотой; при этом греховные помыслы утрачивают насильственную власть над умом (117, 117).

Первое состояние молящегося можно уподобить обнаженным деревьям во время зимы; второе – тем же деревьям, покрывшимся листьями и цветами от действия весеннего тепла... Душой и целью молитвы в том и другом состоянии должно быть покаяние. За покаяние, приносимое при одном собственном усилии. Бог дарует, в свое время, покаяние благодатное, и Дух Святой, вселившись в человека, ходатайствует о нем воздыханиями неизглаголанными; Он ходатайствует о святых сообразно воле Божией, которую ведает один Он.

Из этого явствует со всей очевидностью, что для новоначального искание места сердечного, то есть искание открыть в себе безвременно и преждевременно явственное действие благодати, есть начинание самое ошибочное, извращающее порядок, систему науки. Такое начинание – начинание гордостное, безумное! Столько же не соответствует новоначальному употребление механизмов, предложенных святыми отцами для преуспевших иноков, для безмолвников. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 117–118).

Трудись, напрягайся, ищи – и обрящешь; стучи – и отворится тебе. Не ослабевай и не отчаивайся. Но при всем том помни, что труды эти составляют только опыты усилий с нашей стороны к привлечению благодати, а не самое дело, которого еще мы ищем. Недостает главного – благодатного пробуждения. Очень заметно, что рассуждаем ли, молимся ли или другое что делаем, мы вмещаем как бы нечто чуждое в свое сердце, извне. Бывает, что соответственно силе напряжения некое воздействие от этих трудов низойдет до известной глубины в сердце, но потом опять оттуда извергается, по какой-то упругости непокорного и непривычного к тому сердца, подобно тому как вода выталкивает палку, вертикально погруженную в воду. Тотчас же после этого опять начинается холодность и тяжесть на душе – явный знак, что тут не было благодатного воздействия, а один наш труд и наше усилие. Потому не успокаивайся на одних этих делах и не почивай на них, как будто они-то и были то, что тебе следует найти. Опасное заблуждение! Равно опасно думать, что в этих трудах заключается заслуга, за которую необходимо должна быть ниспослана благодать. Совсем нет! Это только приготовление к принятию, самое же дарование совершенно зависит от воли Раздаятеля. Итак, при рачительном употреблении всех предуказанных средств, ищущему следует еще ходить, ожидая посещения Божия, которое, впрочем, не приходит явно, и никто не знает, откуда оно приходит.

Когда придет эта пробуждающая благодать, только тогда начнется внутри настоящее дело перемены жизни и нрава. Без того успеха и ожидать нельзя – будут одни неудачные попытки. Свидетель тому – блаженный Августин, который долго маялся сам над собою, а одолел себя уже тогда, когда осенила его благодать. Трудись, ожидая, в верной надежде. Придет – и все устроит. Святитель Феофан (Затворник) (117, 118–119).

Исполнение заповедей, предшествующее соединению ума с сердцем, отличается от исполнения заповедей, последующего соединению. До соединения подвижник исполняет заповеди с величайшим трудом, насилуя и принуждая свое падшее естество. После соединения духовная сила, соединяющая ум с сердцем. влечет к исполнению, делает его удобным, легким, сладостным «Потеку путем заповедей Твоих, когда Ты расширишь сердце мое» (Пс. 118, 32), – сказал псалмопевец. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 119).

Пока стремления духа прорываются раздробленно – то одно, то другое, и одно в одну сторону, а другое в другую, – нет в нем жизни. Когда же высшая. Божественная сила благодати, одновременно наитствуя дух, сводит все его стремления воедино и держит их в этом едином, тогда разгорается и огонь жизни духовной (117,119)

Когда благодать не обитает в человеке, демоны, как змеи, гнездятся в глубине сердца, совсем не позволяя душе пожелать доброго; когда же в душу войдет благодать, то они, как мрачные облака, носятся по частям сердца, преобразуясь в греховные страсти или в развлечения, чтобы затмить память, отвлечь ум от беседования с благодатью. Святитель Феофан (Затворник) (117, 119).

Если же ты ощутил, что твой ум соединился с душою и телом, что ты уже не рассечен грехом на части, но составляешь нечто единое и целое, что святой мир Христов возвеял в тебе, то храни с всевозможным тщанием дар Божий. Да будет главным твоим делом молитва и чтение святых книг; прочим делам давай второстепенное значение, а к делам земным будь хладен, если можно, чужд их. Священный мир, как веяние святого Духа, тонок, немедленно отступает от души, ведущей себя неосторожно в присутствии его, нарушающей благоговение, нарушающей верность послаблением греху, позволяющей себе нерадение. Вместе с миром Христовым отступает от недостойной души благодатная молитва, и вторгаются в душу, как жадные звери, страсти, начинают терзать самопредавшуюся жертву, предоставленную самой себе отступившим от нее Богом. Если ты пресытишься, в особенности упьешься, святой мир перестанет в тебе действовать. Если разгневаешься, надолго прекратится его действие. Если позволишь себе дерзость, он перестанет действовать. Если возлюбишь что земное, заразишься пристрастием к вещи, к какому-либо рукоделию или особенным расположением к человеку, святой мир непременно отступит от тебя. Если попустишь себе услаждение блудными помыслами, он надолго, весьма надолго, оставит тебя, как не терпящий никакого зловония греховного, в особенности блудного и тщеславного. Поищешь его – и не обрящешь. Восплачешь о потере его, но он не обратит никакого внимания на плач твой, чтобы ты научился давать дару Божию должную цену и хранить его с подобающей тщательностью и благоговением.

Возненавидь все, влекущее тебя вниз, в развлечение, в грех. Распнись на кресте заповедей Евангельских, непрестанно содержи себя пригвожденным к нему. Мужественно и бодренно отвергай все греховные помыслы и пожелания, отсекай земные попечения, заботься об оживлении в себе Евангелия ревностным исполнением всех его заповедей. Во время молитвы снова распинайся, распинайся на кресте молитвы. Отклоняй от себя все воспоминания, самые важнейшие, приходящие тебе во время молитвы, пренебрегай ими. Не богословствуй, не увлекайся в рассматривании мыслей блестящих, новых и сильных, если они начнут внезапно плодиться в тебе. Священное молчание, наводимое на ум во время молитвы ощущением величия Божия, вещает о Боге возвышеннее и сильнее всякого слова. «Если ты истинно молишься, сказали отцы, то ты – богослов» (117, 119–121).

Но ты еще колеблешься сомнением! Смотришь на меня и, видя перед собой такого грешника, невольно спрашиваешь: неужели в этом грешнике, в котором действие страстей так явно и сильно, – неужели в нем действует Дух Святой?

Справедливый вопрос! и меня он приводит в недоумение, ужас! Увлекаюсь, согрешаю, прелюбодействую со грехом, изменяю Богу моему, продаю Его за мерзостную цену греха. И несмотря на мое постоянное предательство, на мое поведение, изменническое, вероломное. Он пребывает неизменным. Незлобивый, Он долготерпеливо ожидает моего покаяния, всеми средствами привлекает меня к покаянию, к исправлению. Ты слышал, что говорит в Евангелии Сын Божий? «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные... Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9, 12,13). Так говорил Спаситель, так и действовал. Возлежал Он с мытарями, грешниками, вводил их через обращение к вере и добродетели в духовное родство с Авраамом и прочими праведниками. Тебя удивляет, поражает бесконечная благость Сына Божия? – Знай, что столь же благ и Всесвятой Дух, столь же жаждет спасения человеческого, столь же кроток, незлобив, долготерпелив, многомилостив. Дух – одно из трех равночестных Лиц Всесвятой Троицы, составляющих собою, неслитно и нераздельно, единое Божественное существо, имеющих единое естество.

И грех-то привлекает Святого Духа к человеку! Привлекает Его грех, не осуществляемый совершением, но зримый в себе, признаваемый, оплакиваемый! Чем более человек вглядывается в грех свой, чем более вдается в плач о себе, тем он приятнее, доступнее для Духа Святого, Который, как врач, приступает только к сознающим себя больными; напротив того, отвращается от богатящихся суетным своим самомнением. Гляди и вглядывайся в грех твой! Не своди с него взоров! Отвергнись себя, не считай душу свою самодостаточной! Весь вдайся в зрение греха твоего, в плач о нем! Тогда, в свое время, узришь воссоздание твое непостижимым, тем более необъяснимым действием Святого Духа. Он придет к тебе, когда ты не чаешь Его, воздействует в тебе, когда ты признаешь себя вполне недостойным Его (117, 121–122).

Божественное действие – невещественно: не зрится, не слышится, не ожидается, невообразимо, необъяснимо никаким сравнением, заимствованным из этого века; приходит, действует таинственно. Сперва показывает человеку грех его, растит в очах человека грех его, непрестанно держит страшный грех перед его очами, приводит душу в самоосуждение, являет ей падение наше, эту ужасную, темную, глубокую пропасть погибели, в которую ниспал род наш согрешением нашего праотца. Потом мало-помалу дарует сугубое внимание и сокрушение сердца при молитве. Приготовив таким образом сосуд, внезапно, неожиданно, невещественно прикасается к рассеченным частям – и они соединяются воедино. Кто прикоснулся? – Не могу объяснить: я ничего не видел, ничего не слышал, но вижу себя измененным, внезапно, ощутил себя таким от действия самовластного. Создатель подействовал при воссоздании, как действовал Он при создании. Скажи: слепленное из земли тело Адама, когда лежало еще не оживленное душою перед Создателем, могло ли иметь понятие о жизни, ощущение ее? Когда внезапно оживилось душою (Быт. 2, 7), могло ли прежде размыслить, принять ли душу или отвергнуть ее? Созданный Адам внезапно ощутил себя живым, мыслящим, желающим! С такою же внезапностью совершается и воссоздание. Создатель был и есть неограниченный Владыка – Он действует самовластно, вышеестественно, превыше всякой мысли, всякого постижения, бесконечно тонко, духовно, вполне невещественно.

От прикосновения руки Его ко всему существу моему ум, сердце и тело соединились между собою, составили нечто целое, единое; потом погрузились в Бога и пребывают там, пока их держит там невидимая, непостижимая, всемогущая рука... (117, 122–123).

Если кто, слыша из уст грешника великое слово о действиях Духа, колеблется неверием, смущается мыслью, полагая, что возвещаемое действие есть действие прелести бесовской, тот да отвергнет хульное помышление. Нет, нет! Не таково действие, не таковы свойства прелести! Скажи: свойственно ли диаволу, врагу, убийце человеков, делаться врачом их? Свойственно ли диаволу соединять воедино рассеченные грехом части и силы человека, изводить их из порабощения греху на свободу, изводить из состояния противодействия, междоусобной борьбы в состояние священного мира о Господе? Свойственно ли диаволу извлекать из глубокой пропасти неведения Бога и доставлять живое, опытное богопознание, уже не нуждающееся ни в каких доказательствах извне? Свойственно ли диаволу проповедовать и подробно объяснять Искупителя, проповедовать и объяснять приближение к Искупителю покаянием? Свойственно ли диаволу восставлять в человеке падший образ, приводить в порядок расстроенное подобие? Свойственно ли приносить вкушение нищеты духовной и вместе воскресения, обновления, соединения с Богом? Свойственно ли диаволу возносить на высоту Богословия, на которой человек бывает как ничто, без мысли, без желания, весь погруженный в чудное молчание? Это молчание есть иссякновение всех сил существа человеческого, устремившихся к Богу и, так сказать, исчезающих перед бесконечным величием Бога. Иначе действует прелесть – и иначе Бог, беспредельный Владыка людей. Который был и ныне есть их Создатель. Тот, Кто создал я воссозидает, не пребывает ли Создателем? Итак, услышь, возлюбленный брат, услышь, чем различается действие прелести от действия Божественного! Прелесть, когда приступает к человеку, – мыслью ли, или мечтанием, или тонким мнением, или каким-нибудь явлением, зримым чувственными очами, или гласом из поднебесной, слышимым чувственными ушами, – приступает всегда не как неограниченная властительница, но как обольстительница, ищущая в человеке согласия, от согласия его приемлющая власть над ним. Всегда действие ее – внутри ли оно или снаружи человека – есть действие извне; человек может отвергнуть его. Всегда встречается прелесть первоначально некоторым сомнением сердца; не сомневаются о ней те, которыми она решительно возобладала. Никогда не соединяет прелесть рассеченного грехом человека, не останавливает движений крови, не наставляет подвижника на покаяние, не умаляет его перед ним самим, напротив того, возбуждает в нем мечтательность, приводит в движение кровь, приносит ему какое-то безвкусное ядовитое наслаждение, тонко льстит ему, внушает самомнение, устанавливает в душе идол – «я» (117, 123–124).

Сущность дела в том состоит, чтобы ум соединился с сердцем при молитве, а это совершает Божия благодать в свое время, определяемое Богом. Упомянутый механизм вполне заменяется неспешным произношением молитвы, кратким отдыхом после каждой молитвы, тихим и неспешным дыханием, заключением ума в слова молитвы. При посредстве этих пособий мы удобно можем достигнуть внимания в известной степени. Вниманию ума при молитве начинает весьма скоро сочувствовать сердце. Сочувствие сердца уму мало-помалу начинает переходить в соединение ума с сердцем, и механизм, предложенный отцами, явится сам собою. Все механические средства, имеющие вещественный характер, предложены отцами единственно как пособие к удобнейшему и скорейшему достижению внимания при молитве, а не как что-нибудь существенное (117, 124).

Существенная, необходимая принадлежность молитвы есть внимание. Без внимания нет молитвы. Истинное благодатное внимание является от умерщвления сердца для мира. Пособия всегда остаются только пособиями. Те же святые отцы, которые предлагают вводить ум в сердце вместе с дыханием, говорят, что ум, получив навык соединяться с сердцем (или, правильнее, стяжав это соединение по дару и действию благодати), не нуждается в пособии механизма для такого соединения, но просто сам собою, своим собственным движением, соединяется с сердцем (117, 124–125).

Соединение ума с сердцем есть соединение духовных помыслов ума с духовными ощущениями сердца. Не только всякое греховное чувствование и всякий греховный помысел, но и все естественные помыслы и ощущения, как бы они ни были тонки и замаскированы мнимой праведностью, разрушают соединение ума с сердцем, поставляют их в противодействие друг другу. При уклонении с духовного направления, доставляемого Евангелием, тщетны все пособия и механизмы: сердце и ум никогда не соединятся между собою. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 125).

Как вниманием стать в сердце?
В естественном порядке, или строе, наших сил, на переходе извне внутрь стоит воображение. Надо благополучно миновать его, чтобы благополучно попасть на настоящее место внутри. По неосторожности можно застрять на нем и, оставаясь там, быть уверенными, что вошли внутрь, тогда как это только внешнее преддверие, двор языков. Да это бы еще ничего, но этому состоянию всегда почти сопутствует самопрельщение...

Известно, что вся забота ревнителей о духовной жизни обращена на то, чтобы поставить себя в должное отношение к Богу. Совершается это и обнаруживается в молитве. Она есть путь восхождения к Богу, и ее степени суть степени приближения нашего духа к Богу. Самый простой закон для молитвы-ничего не воображать, а, собравшись умом в сердце, стать в убеждение, что Бог близ, видит и внимает, и в этом убеждении припадать к Нему, страшному в величии и близкому в благом снисхождении к нам... Образы держат внимание вовне, как бы они священны ни были, а во время молитвы вниманию надо быть внутри, в сердце: сосредоточение внимания в сердце есть исходный пункт должной молитвы. И поскольку молитва есть путь восхождения к Богу, то уклонение внимания от сердца есть уклонение от этого пути (117, 125–126).

Первый неправильный способ молитвы зависит от того, что иные действуют в ней преимущественно воображением и фантазией. Эти силы составляют первую инстанцию в движении извне внутрь, которую следовало бы миновать, а вместо того. останавливаются на ней. Вторую инстанцию на пути внутрь представляет рассудок, разум, ум, вообще, рассуждающая и мыслящая сила. Следует и ее миновать и вместе с нею сойти в сердце. Когда же останавливаются на ней, то происходит второй неправильный образ молитвы, отличительная черта которого та, что ум, оставаясь в голове, сам собою все в душе хочет уладить и всем управить: но из трудов его ничего не выходит. Он за всем гоняется, но ничего одолеть не может и только терпит поражения. Это состояние бедного ума очень полно изображено у Симеона Нового Богослова.

Второй образ молитвы прилично назвать умно-головным, в противоположность третьему-умно-сердечному, или сердечноумному.

А между тем как происходит это брожение в голове, изображенное во втором образе молитвы, сердце идет своим чередом, его никто не хранит и на него набегают заботы и страстные движения. Тогда и ум себя забывает и убегает к предметам забот и страстей, и разве уж когда-то опомнится...

Приложу к этому, то есть ко второму образу молитвы, несколько слов из предисловия к писаниям Григория Синаита, старца Василия- схимонаха, спостника и друга Паисия Нямецкого. Выписав место из Симеона Нового Богослова, он прибавляет: «Как можно одним ограждением внешних чувств хранить ум нерасхищенным, когда помыслы его сами собою растекаются и парят на вещи чувственные? Если нельзя, то уму необходимо в час молитвы бежать внутрь до сердца и стоять там глухим и немым для всех помыслов. Кто внешне только удаляется от зрения, слышания и глаголания, тот мало получает пользы. Затвори ум свой во внутренней клети сердца-и тогда насладишься покоем от злых помыслов и вкусишь .радости духовной, приносимой умной молитвой и вниманием сердечным». Святой Исихий говорит: «Не может наш ум победить мечтание бесовское только сам собою, да и не надеется когда-либо на это. Поэтому блюдись, да не вознесешься по примеру древнего Израиля-предан будешь и ты мысленным врагам. Тот, будучи избавлен Богом от египтян, помощником себе вздумал иметь перстного идола. Под перстным идолом подразумевай наш немощный разум, который, пока молит Иисуса Христа против лукавых духов, удобно их отгоняет, а когда на себя бессмысленно понадеется, падает падением дивным и разбивается» (117, 126–127).

При этом не забывай следующее мудрое наставление святого Лествичника. Он изображает путь восхождения нашего к Богу под видом лествицы о четырех ступенях. Одни, говорит он, укрощают страсти;

другие поют, то есть молятся устами своими; третьи упражняются в умной молитве; четвертые наконец восходят в видение. Хотящие восходить по этим четырем ступеням не могут начинать сверху, а должны начать снизу и, ступив на первую ступень, с нее уже восходят на другую, потом на третью и после всего уже на четвертую. Этим путем всякий Может взойти на Небо. Сначала надо подвизаться в укрощении и умалении страстей; потом упражняться в псалмопении, то есть навыкнуть молиться устно; далее молиться умно и наконец получить возможность восходить в видение. Первое есть дело новоначальных, второе- возрастающих в преуспеянии, третье-достигших до конца преуспеяния, а четвертое-совершенных (117, 127–128).

Итак, начало не другое какое есть, как умаление и укрощение страстей, а они не другим каким способом умаляются в душе, как хранением сердца и вниманием... Итак, кто проходит все это по чину, каждое в свое время, тот может, после того как очистится сердце его от страстей, всецело весь и вдаваться в псалмопение, и противоборствовать помыслам, и на Небо воззревать чувственными очами или созерцать его очами души умственными, и молиться чисто воистину, как подобает (117, 128).

Когда молитесь с чувством, где же внимание ваше, если не в сердце? Чувство всегда к себе привлекает внимание. В голове-толкучий рынок. Там нельзя Богу молиться. Что иногда молитва идет хорошо... и сама собою... Это добрый знак. Значит, что она начала прививаться к сердцу. Храните сердце от привязанностей, старайтесь помнить Бога, видя Его пред собою и пред лицом Его действуя (117, 128).

Вы думаете о затворе. Вот вам и затвор! Сидите и взывайте: Господи, помилуй! Когда сношений с людьми нет, то в чем у вас теперь будет исполнение воли Божией? Ни в чем как в должном настроении вашего внутреннего. А это в чем? В непрестанной памяти Божией со страхом и благоговением и в памяти смертной. Навык ходить пред Богом, или в памятовании о Боге, есть атмосфера духовной жизни. Ему естественно следовало бы быть в духе нашем, созданном по образу Божию, но нет его по причине отпадения нашего от Бога. Вследствие этого предстоит труд в стяжании навыка ходить пред Богом. Он состоит существенно в напряжении стоять сознанием перед лицом вездесущего Бога, но поддерживается и другими побочными деланиями, входящими в состав духовной жизни. Но и здесь труд-в том, чтобы направлять эти Делания к означенной цели. Сюда должно направлять и чтение, и размышление, и молитву, и все занятия и сношения так вести, чтобы они не мешали и не расстраивали памяти Божией. И то надо к этому приспособить, где стоять сознанием или вниманием.

Ум в голове, и люди ума все в голове живут. Живут в голове и страдают непрестанным бурлением мыслей. Это бурление не дает вниманию стоять на едином. Не может ум стоять и на едином помышлении о Боге, пока он в голове. Все отбегает и отбегает. На этом основании желающим установиться в едином помышлении о Боге заповедуется оставить голову и низойти умом своим в сердце, и там стоять вниманием неисходно. Только когда ум сочетается с сердцем можно ожидать успеха в памяти Божией. Извольте теперь поставить себе целью достижение этого и начинайте движение к этой цели. Не думайте что это труд непосильный, но и того не думайте, что это так легко, что стоит только захотеть, как и дело тут... Первый прием к тому, чтобы привлечь ум к сердцу, именно через сочувствие читаемым и слушаемым молитвам; ибо чувства сердца обычно властвуют над умом... Если вы исполните как должно первый прием, то ваше молитвословие все будет идти с чувствами. Чувства эти будут изменяться соответственно содержанию молитв. Речь моя не об этих чувствах, а о таких из них, которые захватят все сознание и сердце и свяжут душу, не давая ей свободно продолжать чтение, а все отвлекая внимание ее на себя. Это особые чувства; и они, как только родятся, порождают в душе и свои молитвы по роду своему. Этих порождающихся в сердце особых чувств и молитв никогда не надо пресекать дальнейшим чтением, а, остановив чтение, давать им свободу излиться, пока совсем изольются, и чувство станет ровно с обычными молитвенными чувствами. Этот прием сильнее первого и скорее сведет ум в сердце. Но действовать он может только после первого приема или совместно с ним (117, 128–129).

Прихожу к мысли, что вы все в голове, а не в сердце. Сойдите к сердцу-и тотчас оцените себя. Вы изъявляли желание дойти до чувства своего непотребства. Вот это вы и начнете видеть и чувствовать, как только сойдете в сердце. Чем дальше, тем яснее это будет видеться (117, 130).

Главное-надо стать умом в сердце пред Господом, и стоять пред Ним неотходно день и ночь до конца жизни (117, 130).

Кто-то когда-то сказал: сделай, чтоб мысли твои не заходили за стены монастыря, и скоро обрящешь сладкий покой монастырского уединения. Это блаженнейшая часть Марии-устроиться так, чтобы в мысли ничего не было, кроме церкви и келлии. Куда как хорошо! Я думаю, что блаженство этого состояния и описать нельзя (117, 130).

Мне пришло на ум подсказать вам: возьмитесь за одну коротенькую молитовку-и всё ее творите... и за делом, и без дела, и ходя, и сидя, непрестанно. Сначала вы будете заставлять себя творить эту молитовку, а потом она сама будет читаться... Только возьмитесь и без перерыва трудитесь... Эта молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную». Внимание же при этом держите не в голове и не на себе, а в сердце, там внутри, под левой грудью. Когда навыкнете, то этим будете разгонять все смущающее-и призывать мир на душу (117. 130).

Где сердце?-Где отзывается и чувствуется печаль, радость, гнев и прочее, -там сердце. Там и вниманием стойте... Сердце телесное есть мускулистый серчак-мясо... но чувствует не мясо, а душа, для чувства которой телесное сердце служит только орудием, как мозг служит орудием для ума... Стой в сердце с верой, что и Бог тут же есть, а как есть, не соображай. Молись и ищи, чтобы благодать Божия дала тебе наконец чувство к Богу (117, 130).

Не чуждо будет смысла святоотеческих предписаний сказать: как хочешь держи себя, только успевай приобрести это последнее-умное Господу в сердце пред стояние, в котором существо дела.

Есть, однако, между телесными деланиями и такие, которые как бы срастаются с умной молитвой и никогда от нее не отходят. Необходимо вниманием стоять в сердце, необходимо все тело держать в бодренном напряжении мышц и вниманию своему не позволять поддаваться и увлекаться внешними впечатлениями чувств (117, 130–131).

Во время молитвы вниманию надо быть внутри, в сердце: сосредоточение внимания в сердце есть исходный пункт должной молитвы. И поскольку молитва есть путь восхождения к Богу, то уклонение внимания от сердца есть уклонение от этого пути.

Сведение ума в сердце путем дыхания указывается на тот случай, если ты не знаешь, где остановиться вниманием или где сердце, а если ты в без этого знаешь, как найти сердце, делай, как знаешь, только установись в сердце. Святитель Феофан Затворник (117, 131).

При молитве нужно, чтобы дух соединился с умом и вместе с ним произносил молитву, причем ум действует словами, произносимыми одной мыслью или с участием голоса, а дух действует чувством умиления или плача. Соединение даруется в свое время Божественной благодатью, а для новоначального достаточно, если дух будет сочувствовать и содействовать уму. При сохранении внимания умом, дух непременно ощутит умиление. Дух обыкновенно называется сердцем, как и вместо слова ум употребляется слово голова.

Молись со вниманием, в сокрушении духа, помогая себе вышеисчисленными механизмами; при этом само собою откроется опытное познание сердечного места. О нем удовлетворительно объяснено в предисловиях схимонаха Василия (117, 131).

Молитва называется умной, когда произносится умом с глубоким вниманием, при сочувствии сердца; сердечной-когда произносится соединенными умом и сердцем, причем ум как бы нисходит в сердце и из глубины сердца воссылает молитву; душевной-когда совершается от всей души, с участием самого тела, когда совершается из всего существа, причем все существо становится как бы едиными устами, произносящими молитву.

Святые отцы в своих писаниях часто заключают под одно наименование умной молитвы и сердечную, и душевную, а иногда различают их. Так, преподобный Григорий Синаит сказал: «Непрестанно зови умно или душевно». Но ныне, когда учение из живых уст об этом предмете крайне умалилось, весьма полезно знать определительное различие. В иных более действует умная молитва, в других сердечная, а в иных душевная, смотря по тому, как каждый наделен Раздаятелем всех благ, и естественных и благодатных; иногда же в одном и том же подвижнике действует то та, то другая молитва. Такая молитва весьма часто и по большей части сопутствуется слезами. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 131–132).

Для вас все еще темен спасительный строй. Читайте первые пункты Филофея Синайского в Добротолюбии и смотрите, что там. Один акти все тут. Ибо он все к себе стягивает и держит в строю. Извольте так устроиться-и получите должный строй внутри, и ясно его увидите. Акт этот есть-стать вниманием в сердце, и стоять там пред Господом в благоговении. Вот начало духовной премудрости!

Желательно вам умудриться в различении помыслов. Сойдите из головы в сердце. Тогда все помыслы будут ясно видны вам, движась пред оком вашего острозоркого ума, а до того не ждите должного различения помыслов (117, 222).

«Собираюсь с духом». Помоги Вам Господи! Но не выпускайте из внимания главного-того, чтобы собраться умом в сердце. На это наиболее направляйте свои труды. Прием один-стараться стоять вниманием в сердце, с памятью о вездесущии Божием и о том, что око Его смотрит в сердце ваше. Позаботьтесь утвердиться в том убеждении, что, хоть вы одни бываете, всегда имеете не близ себя только, а внутри себя Лицо, присущее вам, на вас смотрящее и все в вас видящее. То, что я писал вам о многократном в день делании молитвы Иисусовой, послужит средством к тому очень сильным. Делайте так всякий раз минут по десять-пятнадцать, и лучше, стоя в молитвенном положении, с малыми поклонами или без них, как вам лучше. Трудитесь так и молите Господа, чтобы дал вам наконец ощутить и познать, что такое есть болячка в сердце, по слову старца Парфения. Вдруг это не дается. Пройдет год усиленных трудов, а может быть, и больше, пока начнут показываться некие следы этого. Благослови вас Господи на этот труд и путь; но вы не считайте этого каким-либо приделком, а имейте главным делом (117 132–133).

Если сердце ваше согревается при чтении обычных молитв, то этим способом и возгревайте сердечную к Богу теплоту. Молитва Иисусова, если ее механически творить, ничего не дает, как и всякая другая молитва, только проговариваемая языком.

Попробуйте при молитве Иисусовой поживее помыслить, что Господь Сам близ есть, и предстоит душе вашей, и внимает тому, что в ней происходит. В душе же при этом пробудите жажду спасения и уверенность, что, кроме Господа, неоткуда ожидать нам спасения. Затем и взывайте к Нему, мысленно пред собою зримому: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» или «Милостивый Господи, спаси меня имиже веси судьбами!» Дело совсем не в словах, а в чувствах к Господу.

Духовное горение сердца к Господу есть любовь к Нему. Она загорается от прикосновения Господа к сердцу. Как Он весь есть любовь, то прикосновение Его к сердцу тотчас и возжигает любовь к Нему. А от любви-горение сердца к Нему. Вот это и должно быть предметом искания.

На языке пусть будет молитва Иисусова, в уме-предзрение Господа пред собою, в сердце-жажда Бога, или общения с Господом. Когда все это будет постоянно, тогда Господь, видя, как принуждаете себя, подаст просимое (117, 133–134).

Другое же высшее назначение короткой молитовки есть углубление мысли и чувства к Богу. То, что у вас есть-эти воззвания, -при первом впечатлении разлетается; кроме того, несмотря на воззвания... мысли толкутся в голове... как комары. Чтобы пресечь эту толкотню, надо связать ум одной мыслью, или мыслью о Едином... Пособие к этому- короткая молитовка. С помощью ее ум упрощается, объединяется и прививает или развивает чувство к Богу... Когда придет это чувство, душа утвердится сознанием в Боге... и все начнет делать по Божиему. С короткой молитвой надо держать мысль о Боге и внимание к Нему... а ограничиваться одними словами... медь звенящая (117, 134).

Спрашиваете: «Продолжать ли такую молитву или умом сходить в сердце?"-А это, что сказали вы, где же бывает? Этому негде быть, как внутри. Стоите перед Господом, без образов, в присутствии Господа... и испытываете добрые чувства. Чего же еще? Тут все. Разве только вы в голове производите это?!-Нет, в сердце надо стоять. Но сердца не помнить, а только Господа видеть. Все так выразить можно: «Стоять в сердце умом пред Господом и молиться».

Плод молитвы-главный-не теплота и сладость, а страх Божий и сокрушение. Святитель Феофан Затворник (117, 134).

Одна внешняя молитва недостаточна. Бог внимает уму, а потому те монахи, которые не соединяют внешней молитвы с внутренней, -не монахи. Определение очень верное! Монах значит «уединенный»; кто не уединился в самом себе, тот еще не уединен, тот еще не монах, хотя бы и жил в уединеннейшем монастыре. Ум подвижника, не уединившегося и не заключившегося в себе, находится по необходимости среди молвы и мятежа, производимых бесчисленными помыслами, имеющими к нему всегда свободный доступ, и сам болезненно, без всякой нужды и пользы, зловредно для себя скитается по вселенной. Уединение человека в самом себе не может совершиться иначе как при посредстве внимательной молитвы, преимущественно же при посредстве внимательной молитвы Иисусовой.

Достижение же бесстрастия, освящения или, что то же, христианского совершенства, без стяжания умной молитвы, невозможно-в этом согласны все отцы.

Путь истинной молитвы становится несравненно теснее, когда подвижник вступит на него деятельностью внутреннего человека. Когда же он вступит в эти теснины и ощутит правильность, спасительность, необходимость такого положения, когда труд во внутренней клети сделается вожделенным для него, тогда сделается вожделенной и теснота по наружному жительству, как служащая обителью и хранилищем внутренней деятельности. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 134–135).

Существо дела-приобрести навык стоять умом в сердце, в этом чувственном сердце, но не чувственно. Надо ум из головы свести в сердце и там его усадить или, как некто из старцев сказал, сочетать ум с сердцем... Как этого достигнуть? Ищи-и обрящешь. Удобнее этого достигнуть хождением перед Богом и молитвенным трудом, особенно хождением в церковь. Но помнить надо, что наш только труд, а самое дело, то есть сочетание ума с сердцем, есть дар благодати, подаваемый, когда и как хочет Господь. Святитель Феофан Затворник (117, 135).

О прелести при неправильном упражнении молитвой

... Прелесть есть повреждение естества человеческого ложью. Прелесть есть состояние всех людей без исключения, произведенное падением праотцев наших. Все мы – в прелести (Начало 3-го Слова преподобного Симеона Нового Богослова). Знание этого есть величайшее предохранение от прелести. Величайшая прелесть – признавать себя свободным от прелести. Все мы обмануты, все обольщены, все находимся в ложном состоянии, нуждаемся в освобождении Истиной. Истина есть Господь наш Иисус Христос (Ин. 8, 32; 14, 6). Усвоимся этой Истине верою в Нее, возопием молитвой к этой Истине – и Она извлечет нас из пропасти самообольщения и обольщения демонами. Горестно состояние наше! Оно – темница, из которой мы молим извести нашу душу, чтобы славить имя Господне (Пс. 141, 7). Оно – та мрачная земля, в которую низвергнута жизнь наша позавидовавшим нам и погнавшим нас врагом. Оно – «помышления плотские» (Рим. 8, 6) и лжеименное знание (1Тим. 6, 20), которыми заражен весь мир, не признающий своей болезни, провозглашающий ее цветущим здоровьем. Оно – «плоть и кровь», которые «не могут наследовать Царствия Божия» (1Кор. 15, 50). Оно – вечная смерть, врачуемая и уничтожаемая Господом Иисусом, Который есть «воскресение и жизнь» (Ин. 11, 25). Таково наше состояние. Зрение его – новый повод к плачу. С плачем возопием ко Господу Иисусу, чтобы Он вывел нас из темницы, извлек из пропастей земных, исторг из челюстей смерти. «Господь наш Иисус Христос, – говорит преподобный Симеон Новый Богослов, – потому и сошел к нам, что восхотел изъять нас из плена и из злейшей прелести» (Начало 3-го Слова).

... Чтобы погубить человеческий род, падший ангел употребил ложь (Быт. 3, 13). По этой причине Господь назвал диавола ложью, отцом лжи и человекоубийцей от начала (Ин. 8, 44). Понятие о лжи Господь тесно соединил с понятием о человекоубийстве, потому что оно есть непременное последствие лжи. Словом «от начала» указывается на то, что ложь с самого начала послужила ему орудием к человекоубийству, к тому, чтобы погубить людей. Начало зол – ложная мысль! Источник самообольщения и бесовской прелести – ложная мысль! Причина разнообразного вреда и погибели – ложная мысль! При посредстве лжи диавол поразил вечной смертью человечество в самом корне его, в праотцах. Наши праотцы прельстились, то есть признали истиной ложь, и, приняв ложь под личиной истины, неисцелимо повредили себя смертоносным грехом, что засвидетельствовала и праматерь наша. «Змей обольстил меня, – сказала она, – и я ела» (Быт. 3, 13). С того времени естество наше, зараженное ядом зла, произвольно и невольно стремится к злу, представляющемуся добром и наслаждением искаженной воле, извращенному разуму, извращенному сердечному чувству. Произвольно – потому что в нас еще есть остаток свободы в избрании добра и зла. Невольно – потому что этот остаток свободы не действует как полная свобода, он действует под неотъемлемым влиянием повреждения грехом. Мы родимся такими. Мы не можем не быть такими, и потому все мы, без всякого исключения, находимся в состоянии самообольщения и бесовской прелести.

Из этого воззрения на состояние людей в отношении к добру и злу, на состояние, которое по необходимости принадлежит каждому человеку, вытекает следующее определение прелести, объясняющее ее со всей удовлетворительностью: прелесть есть усвоение человеком лжи, принятой им за истину. Прелесть действует первоначально на образ мыслей. Если она будет принята, то, извратив образ мыслей, она немедленно сообщается? сердцу; извращает сердечные ощущения; овладев сущностью человека, она разливается на всю деятельность его, отравляет самое тело, как неразрывно связанное Творцом с душой. Состояние прелести есть состояние гибели, или вечной смерти.

Со времени падения человека диавол получил к нему постоянно свободный доступ (цитата из преподобного Симеона Нового Богослова, в Слове Никифора Монашествующего, Добротолюбие, ч. 2. – Преподобный Макарий Великий, Слово 7, гл. 2). Диавол имеет право на этот доступ: повиновением ему человек подчинил себя произвольно его власти, отвергнув повиновение Богу. Бог искупил человека. Искупленному человеку предоставлена свобода повиноваться или Богу, или диаволу, а чтобы эта свобода обнаружилась непринужденно, диаволу оставлен доступ к человеку. Вполне естественно, что диавол употребляет все усилия, чтобы удержать человека в прежнем отношении к себе или даже привести в большее порабощение. Для этого он употребляет прежнее и всегдашнее свое оружие – ложь. Он старается обольстить и обмануть нас, опираясь на наше состояние самообольщения; наши страсти – эти болезненные влечения – он приводит в движение; пагубные требования их облачает в благовидность, усиливается склонить нас к удовлетворению страстей. Верный Слову Божию не позволяет себе этого удовлетворения, обуздывает страсти, отражает нападения врага (Иак. 4, 7); действуя под руководством Евангелия против собственного самообольщения, укрощая Страсти, этим уничтожая мало-помалу влияние на себя падших духов, он выходит из состояния прелести в область истины и свободы (Ин. 8, 32), полнота которых доставляется осенением Божественной благодати. Неверный учению Христову, последующий своей воле и разуму подчиняется врагу и из состояния самообольщения переходит к состоянию бесовской прелести, теряет остаток своей свободы, вступает в полное подчинение диаволу.

Состояние людей в бесовской прелести бывает очень разнообразно, соответствуя той страсти, которой человек обольщен и порабощен, соответствуя той степени, в которой человек порабощен страсти. Но все, впавшие в бесовскую прелесть, то есть через развитие собственного самообольщения вступившие в общение с диаволом и в порабощение ему, находятся в прелести, суть храмы и орудия бесов, жертвы вечной смерти, жизни в темницах ада.

... Все виды бесовской прелести, которым подвергается подвижник молитвы, возникают из того, что в основание молитвы не положено покаяние, что покаяние не сделалось источником, душой, целью молитвы. «Если кто, – говорит преподобный Григорий Синаит (Добротолюбие, т. 1)... с самонадеянностью, основанной на самомнении (В подлиннике сказано: «аще кто мечтает высокая со мнением доспети». Здесь употреблено объяснительное выражение, чтобы отчетливее показать значение слова «мнение»), Мечтает достичь высоких молитвенных состояний и стяжал ревность не истинную, а сатанинскую, того диавол легко опутывает своими сетями как своего служителя».

Всякий, усиливающийся войти на брак Сына Божия не в чистых и светлых одеждах покаяния, а прямо в своем рубище, в состоянии ветхости, греховности и самообольщения, извергается вон, во тьму кромешную, в бесовскую прелесть (Мф. 22, 11–13). «Советую тебе, – говорит Спаситель призванному к таинственному жречеству, – купить у Меня золото, огнем очищенное, чтобы тебе обогатиться, и белую одежду, чтобы одеться и чтобы не видна была срамота наготы твоей, и глазною мазью слез помажь глаза твои (и очи ума), чтобы видеть, Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю. Итак, будь ревностен и покайся» (Апок. 3, 18–19).

Покаяние и все, из чего оно составляется: сокрушение или болезнование духа, плач сердца, слезы, самоосуждение, памятование и предощущение смерти. Суда Божия и вечных мук, ощущение присутствия Божия, страх Божий, суть дары Божии, дары великой цены, дары первоначальные и основные, залоги даров высших и вечных. Без предварительного получения их – подаяние последующих даров невозможно. «Как бы ни возвышенны были наши подвиги, – сказал святой Иоанн Лествичник, – но если мы не стяжали болезнующего сердца, то эти подвиги и ложны, и тщетны» (Лествица, Слово 7). Покаяние, сокрушение духа, плач суть признаки, суть свидетельство правильности молитвенного подвига; отсутствие их – признак уклонения в ложное направление, признак самообольщения, прелести или бесплодия. То или другое, то есть прелесть или бесплодие, составляют неизбежное последствие неправильного упражнения молитвой, а неправильное упражнение молитвой неразлучно с самообольщением.

Самый опасный, неправильный образ молитвы бывает тогда, когда молящийся сочиняет силой своего воображения мечты или картины, заимствуя их по видимости из Священного Писания, в сущности же из собственного состояния, из своего падения, из своей греховности, из своего самообольщения. Этими картинами он льстит своему самомнению, своему тщеславию, своему высокоумию, своей гордости, обманывает себя. Очевидно, что все сочиняемое мечтательностью нашей падшей природы, извращенной падением природы, не существует на самом деле, есть вымысел и ложь, столь свойственные, столь возлюбленные падшему ангелу. Мечтатель, с первого шага на пути молитвенном; выходит из области истины, вступает в область лжи, в область сатаны, произвольно подчиняется влиянию сатаны.

Святой Симеон Новый Богослов описывает молитву мечтателя и плоды ее так: «Он возводит руки, глаза и ум к небу, воображает в уме своем (подобно Клопштоку и Мильтону) Божественные совещания, небесные блага, чины святых Ангелов, селения святых, короче, собирает в воображении своем все, что слышал в Божественном Писании, рассматривает это во время молитвы, взирает на небо, всем этим возбуждает душу свою к божественному желанию и любви, иногда проливает слезы и плачет. Таким образом мало-помалу кичится сердце его, не понимая того умом; он мнит, что совершаемое им есть плод Божественной благодати к его утешению, и молит Бога, чтобы сподобил его всегда пребывать в этом делании. Это признак прелести. Такой человек, если и будет безмолвствовать совершенным безмолвием, не может не подвергнуться умоисступлению и сумасшествию. Даже если и не случится с ним этого, он никогда не сможет достичь духовного разума и добродетели или бесстрастия. Таким образом прельстились видевшие свет и сияние этими телесными очами, обонявшие благовония, слышавшие голоса своими ушами. Одни из них стали бесноватыми и умоповрежденными, переходили с места на место. Другие приняли беса, преобразившегося в светлого Ангела, прельстились и пребывали в прельщении до конца, не принимая совета ни от кого из братий. Иные из них, получаемые диаволом, убили сами себя, низверглись в пропасти или удавились. И кто может исчислить различные прельщения диавола, которыми он прельщает и которые неисповедимы? Впрочем, из сказанного нами всякий разумный человек может научиться, какой вред происходит от этого образа молитвы. Если же кто из употребляющих его и не подвергнется ни одному из этих бедствий по причине совместного жития с братией, потому что таким бедствиям наиболее подвергаются отшельники, живущие уединенно, но такой проводит всю свою жизнь безуспешно» (О первом образе внимания и молитве, Добротолюбие, ч. I).

Все святые отцы, описавшие подвиг умной молитвы, воспрещают не только составлять произвольные мечты, но и преклоняться произволением и сочувствием к мечтам и привидениям, которые могут представиться нам неожиданно, независимо от нашего произволения. И это случается при молитвенном подвиге, особенно в безмолвии. «Никак не прими, – говорит преподобный Григорий Синаит, – если увидишь что-либо чувственными очами или умом, вне или внутри тебя, будет ли то образ Христа, или Ангела, или какого святого, или если представится тебе свет... Будь внимателен и осторожен! Не позволь себе довериться чему-либо, не вырази сочувствия и согласия, не вверься поспешно явлению, хотя бы оно было истинное и благое; пребывай хладным к нему и чуждым ему, постоянно сохраняя ум твой безвидным, не составляющим из себя никакого изображения и не запечатленным никаким изображением. Увидевший что-либо в мысли или чувственно, хотя бы то было и от Бога, и принимающий поспешно легко впадает в прелесть, по крайней мере обнаруживает свою наклонность и способность к прелести, как принимающий явления скоро и легкомысленно. Новоначальный должен обращать все внимание на одно сердечное действие, одно это действие признавать непрёлестным, прочего же не принимать до времени вступления в бесстрастие. Бог не прогневается на того, кто, опасаясь прелести, с крайней осмотрительностью наблюдает за собою, если ОН и не примет чего, посланного от Бога, не рассмотрев посланное со всей тщательностью; напротив того, Бог хвалит такого за его благоразумие».

Святой Амфилохий, с юности вступивший в монашество, удостоился в зрелых летах и в старости проводить отшельническую жизнь в пустыне. Заключаясь в пещеру, он упражнялся в безмолвии и достиг великого преуспеяния. Когда совершилось сорок лет его отшельнической жизни, явился ему ночью Ангел и сказал: «Амфилохий! иди в город и паси духовных овец». Амфилохий пребыл во внимании себе и не обратил внимания на повеление Ангела. На другую ночь снова явился Ангел и повторил повеление, добавив, что оно от Бога. И опять Амфилохий не оказал повиновения Ангелу, опасаясь быть обольщенным и вспоминая слова апостола, что и сатана преобразуется в Ангела светлого (2Кор. 11, 14). На третью ночь снова явился Ангел и, удостоверив о себе Амфилохия славословием Бога, нетерпимым духами отверженными, взял старца за руку, вывел из келлии, привел к церкви, находившейся поблизости. Двери церковные отворились сами собой. Церковь освещалась небесным светом, в ней присутствовало множество святых мужей в белых ризах с солнцеобразными лицами. Они рукоположили Амфилохия в епископа города Иконии (Четии Минеи ноября в 23-й день). При противоположном поведении преподобные Исаакий и Никита Печерские, новые и неопытные в отшельнической жизни, подверглись ужаснейшему бедствию, опрометчиво вверившись представившемуся им привидению. Первому явилось множество демонов в сиянии: один из демонов принял вид Христа, прочие – вид святых Ангелов. Второго обольстил демон сперва благоуханием и гласом, как бы Божиим, потом представ ему очевидно в виде Ангела (Патерик Печерский). Опытные в монашеской жизни иноки, истинно святые иноки, гораздо более опасаются прелести, гораздо более не доверяют себе, нежели новоначальные, особенно те из новоначальных, которые объяты разгорячением к подвигу. С сердечной любовью предостерегает от прелести преподобный Григорий Синаит безмолвника, для которого написана его книга: «Хочу, чтобы ты имел определенное понятие о прелести, хочу этого с той целью, чтобы ты мог предохранить себя от прелести, чтобы при стремлении, не озаренном должным познанием, ты не причинил себе великого вреда, не погубил души твоей. Свободное произволение человека удобно преклоняется к общению с нашими противниками, в особенности произволение неопытных, новых в подвиге, как еще обладаемых демонами». Как это верно! Склоняется, влечется наше свободное произволение к прелести, потому что всякая прелесть льстит нашему самомнению, нашему тщеславию, нашей гордости. Бесы находятся вблизи и окружают новоначальных и самочинных, распростирая сети помыслов и пагубных мечтаний, устраивая пропасти падений. Город «новоначальных» – все существо каждого из них – находится еще в обладании варваров... По легкомыслию не предавайся скоро тому, что представляется тебе, но пребывай тяжким [основательным], удерживая благое со многим рассмотрением и отвергая лукавое... Знай, что действия благодати ясны, демон преподать их не может; он не может преподать ни кротости, ни тихости, ни смирения, ни ненависти к миру; он не укрощает страстей и сластолюбия, как это делает благодать. Действия его – «дмение» – надменность, напыщенность – высокоумие, страхование – словом, все виды злобы. По действию сможешь познать свет, воссиявший в душе твоей. Божий ли он или от сатаны (Добротолюбие, ч. 1. О прелести). Надо знать, что такое рассмотрение – принадлежность преуспевших иноков, но никак не новоначальных. Преподобный Синаит беседует хотя и с новоначальным, но с новоначальным по безмолвной жизни, который и по пребыванию в монашестве, и по телесному возрасту был старец, как видно из книги.

... Некий чиновник, живший в Петербурге, занимался усиленным молитвенным подвигом и пришел от него в необычайное состояние. О своем подвиге и о последствиях его он говорил тогдашнему протоиерею церкви Покрова Божией Матери, что в Коломне. Протоиерей, посетив некий монастырь Санкт-Петербургской епархии, просил одного из монашествующих того монастыря побеседовать с чиновником. «Странное состояние, в которое чиновник пришел от подвига, – справедливо говорил протоиерей, – скорее могут объяснить жители монастыря, более знакомые с подробностями и случайностями аскетического подвига». Монах согласился. Через несколько времени чиновник прибыл в монастырь. При беседе его с монахом присутствовал и я. Чиновник начал тотчас рассказывать о своих видениях: что он постоянно видит при молитве свет от икон, слышит благоухание, чувствует во рту необыкновенную сладость и так далее. Монах, выслушав этот рассказ, спросил чиновника: «Не приходила ли вам мысль убить себя?» – «Как же! – отвечал чиновник, – я уже было кинулся в Фонтанку, да меня вытащили». Оказалось, что чиновник употреблял образ молитвы, описанный святым Симеоном, разгорячил воображение и кровь, причем человек делается очень способным к усиленному посту и бдению. К состоянию самообольщения, избранному произвольно, диавол присоединил свое, сродное этому состоянию действие – и человеческое самообольщение перешло в явную бесовскую прелесть. Чиновник видел свет телесными очами; благоухание и сладость, которые он ощущал, были также чувственные. В противоположность этому, видения святых и их сверхъестественные состояния вполне духовны (святой Исаак Сирин, Слово 55): подвижник становится способным к ним не прежде чем после отверзения очей души Божественной благодатью, причем оживают и прочие чувства души, до тех пор пребывающие в бездействии (Преподобный Симеон Новый Богослов, Слово о вере. Добротолюбие, ч. I). Принимают участие в благодатном видении и телесные чувства святых, но тогда, когда тело перейдет из состояния страстного в состояние бесстрастное. Монах начал уговаривать чиновника, чтобы он оставил употребляемый им способ молитвы, объясняя и неправильность способа, и неправильность состояния, вызванного способом. Чиновник с ожесточением воспротивился совету. «Как мне отказаться от явной благодати!» – возражал он.

Вслушиваясь в рассказы чиновника о себе, я почувствовал к нему неизъяснимую жалость и вместе представлялся он мне каким-то смешным. Например, он задал монаху следующий вопрос: «Когда от обильной сладости умножится у меня во рту слюна, то она начинает капать на пол – не грешно ли это?» Находящиеся в бесовской прелести возбуждают к себе сожаление, как не принадлежащие себе и находящиеся, по уму и сердцу, в плену у лукавого, отверженного духа. Представляют они собою и смешное зрелище; осмеянию предаются они овладевшим ими лукавым духом, который привел их в состояние уничижения, обольстив тщеславием и высокоумием. Ни своего плена, ни странности поведения прельщенные не понимают, насколько бы ни были очевидными этот плен, эта странность поведения.

Зиму 1828–1829 годов проводил я в Площанской пустыни (Орловская епархия). В то время жил там старец, находившийся в прелести. Он отсек себе кисть руки, полагая исполнить этим евангельскую заповедь, и рассказывал всякому, кому угодно было выслушать его, что отсеченная кисть руки сделалась святыми мощами, что она хранится и чествуется благолепно в Московском Симонове монастыре, что он, старец, находясь в Площанской пустыни в пятистах верстах от Симонова, чувствует, когда Симоновский архимандрит с братией прикладываются к руке. Со старцем делалось содрогание, причем он начинал шипеть очень громко; он признавал это явление плодом молитвы, но зрителям оно представлялось извращением, достойным лишь сожаления и смеха. Дети, жившие в монастыре по сиротству, забавлялись этим явлением и копировали его перед глазами старца. Старец приходил в гнев, кидался то на одного, то на другого мальчика, трепал их за волосы. Никто из почтенных иноков обители не мог уверить прельщенного, что он находится в ложном достоянии, в душевном расстройстве.

Когда чиновник ушел, я спросил монаха, как пришла ему мысль спросить чиновника о покушении на самоубийство? Монах отвечал: «Как сведи плача по Боге приходят минуты необыкновенного успокоения совести, в чем заключается утешение плачущих, так и среди ложного наслаждения, доставляемого бесовской прелестью, приходят минуты, в которые прелесть как бы разоблачается и дает вкусить себя так, как она есть. Эти минуты – ужасны! Горечь их и отчаяние от этой горечи – невыносимы. По этому состоянию, в которое приводит прелесть, легче всего бы узнать ее прельщенному и принять меры к исцелению себя. Увы! начало прелести – гордость, и плод ее – преизобильная гордость. Прельщенный, признающий себя сосудом Божественной благодати, презирает спасительные предостережения ближних, как это заметил святой Симеон. Между тем припадки отчаяния становятся сильнее и сильнее, наконец отчаяние обращается в умоисступление и увенчивается самоубийством. В начале столетия подвизался в Софрониевой пустыни (Курской епархии) схимонах Феодосии, привлекший к себе уважение и братства и мирян строгим, возвышенным жительством. Однажды представилось ему, Что он был восхищен в рай. По окончании видения он пошел к настоятелю, подробно поведал о чуде и присоединил выражение сожаления, что он видел в раю только себя, но не видел никого из братий. Эта черта ускользнула из внимания настоятеля: он созвал братию, в сокрушении духа пересказал им видение схимонаха и увещевал к жизни более усердной и богоугодной. По прошествии некоторого времени начали обнаруживаться в действиях схимонаха странности. Дело кончилось тем, что он удавился в своей келлии».

Со мной был следующий, достойный внимания случай. Посетил меня однажды афонский иеросхимонах, бывший в России за сбором. Мы сели в моей приемной келлии, и он стал говорить мне: «Помолись обо мне, отец: я много сплю, много ем». Когда он говорил мне это, я ощутил жар, сходивший от него, поэтому и отвечал ему: «Ты не много ешь и не много спишь, но нет ли в тебе чего особенного?» – и просил его войти во внутреннюю мою келлию. Идя перед ним и отворяя дверь во внутреннюю келлию, я молил мысленно Бога, чтобы Он даровал голодной душе моей получить пользу от афонского иеросхимонаха, если он истинный раб Божий. Точно: я заметил в нем что-то особенное. Во внутренней келлии мы опять уселись для беседы, и я начал просить его: «Сделай милость, научи меня молитве. Ты живешь в первом монашеском месте на земле, среди тысячи монахов; в таком месте и в таком многочисленном собрании монахов непременно должны находиться великие молитвенники, знающие молитвенное тайнодействие и преподающие его ближним, по примеру Григория Синаита и Григория Паламы, по примеру многих других афонских светильников». Иеросхимонах немедленно согласился быть Моим наставником и – о ужас! – с величайшим разгорячением начал передавать мне – вышеприведенный способ восторженной, мечтательной молитвы. Вижу: он – в страшном разгорячении! у него разгорячены и кровь, и воображение! он – в самодовольстве, в восторге от себя, в самообольщении, в прелести! Дав ему высказаться, я начал понемногу, в чине наставляемого, предлагать ему учение святых отцов о молитве, указывая его в Добротолюбии и прося объяснить мне это учение. Афонец пришел в совершенное недоумение. Вижу: он совсем незнаком с учением отцов о молитве! При продолжении беседы говорю ему: «Смотри, старец! будешь жить в Петербурге – ни в коем случае не квартируй в верхнем этаже, квартируй непременно в нижнем». «Отчего так?» – возразил афонец. «Оттого, – отвечал я, – что если вздумается ангелам, внезапно восхитив тебя, перенести из Петербурга на Афон и они понесут из верхнего этажа да уронят, то убьешься до смерти; если же понесут из нижнего и уронят, то только ушибешься». – «Представь себе, – отвечал афонец, – сколько уже раз, когда я стоял на молитве, приходила мне живая мысль, что Ангелы восхитят меня и перенесут на Афон!» Оказалось, что иеросхимонах носит вериги, почти не спит, мало вкушает пищи, чувствует в теле такой жар, что зимой не нуждается в теплой одежде. К концу беседы пришло мне на мысль поступить следующим образом: я стал просить афонца, чтобы он, как постник и подвижник испытал над собой способ, преподанный святыми отцами, состоящий в том, чтобы ум во время молитвы был совершенно чужд всякого мечтания, погружался весь во внимание словам молитвы, заключался и вмещался, по выражению святого Иоанна Лествичника, в словах молитвы (Лествица, Слово 28, гл. 17). При этом сердце обыкновенно содействует уму душеспасительным чувством печали о грехах, как сказал преподобный Марк Подвижник: «Ум, неразвлеченно молящийся, утесняет сердце: «Сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже» (Пс. 50, 19). «Когда ты испытаешь на себе этот способ, – сказал я афонцу, – то сообщи и мне о плоде опыта; для меня самого такой опыт неудобен по моей рассеянной жизни». Афонец охотно согласился на мое предложение. Через несколько дней приходит он ко мне и говорит: «Что ты сделал со мною?» – «А что?» – «Да как я попробовал помолиться со вниманием, заключая ум в слова молитвы, то все мои видения пропали и уже не могу возвратиться к ним». Потом в беседе с афонцем я не видел той самонадеянности и той дерзости, которые были очень заметны в нем при первом свидании и которые обыкновенно замечаются в людях, находящихся в самообольщении, мнящих о себе, что они святы или находятся в духовном преуспеянии. Афонец изъявил даже желание услышать для себя мой убогий совет. Когда я посоветовал ему не отличаться по наружному образу жизни от прочих иноков, потому что такое отличие себя ведет к высокоумию (Лествица, Слово 4, гл. 82, 83. Преподобный Варсонофий Великий, ответ 275. Житие и наставления преподобного Аполлоса, Алфавитный Патерик), то он снял с себя вериги и отдал их мне. Через месяц он опять был у меня и говорил, что жар в его теле прекратился, что он нуждается в теплой одежде и спит гораздо больше. При этом он говорил, что на Афонской горе многие, даже из пользующихся славой святости, употребляют тот способ молитвы, который употреблял он сам, учат ему и других. Не мудрено! Святой Симеон Новый Богослов, живший за восемь столетий до нашего времени, говорит, что внимательной молитвой занимаются очень немногие (О третьем образе молитвы. Добротолюбие, ч. 1). Преподобный Григорий Синаит, живший в четырнадцатом столетии, когда прибыл на Афонскую гору, нашел, что многочисленное монашество ее не имеет никакого понятия об умной молитве, а занимается лишь телесными подвигами, совершая молитвы лишь устно и гласно (Житие преподобного Григория Синаита, Добротолюбие, ч. 1). Преподобный Нил Сорский (1508), живший в XV веке, также посетивший Афонскую гору, говорит, что в его время число внимательных молитвенников оскудело до крайности (Предисловие к Преданию, или Уставу Скитскому). Старец, архимандрит Паисий Величковский переместился на Афонскую гору из Молдавии в 1747 г. Он ознакомился коротко со всеми монастырями и скитами, беседовал со многими старцами, которых общее мнение Святой Горы признавало опытнейшими и святыми иноками. Когда же он начал вопрошать этих иноков о книгах святых отцов, написавших об умной молитве, оказалось, что они не только не знали о существовании таких писаний, но даже не знали имен святых писателей, ибо тогда Добротолюбие еще не было напечатано на греческом языке. (Отрывок письма старца Паисия к старцу Феодосию. Писания Паисия, издание Оптиной пустыни.) Внимательная молитва требует самоотвержения, а на самоотвержение решаются редкие. Заключенный в себя вниманием, находящийся в состоянии недоумения от зрения своей греховности, неспособный к многословию и вообще к эффекту и актерству представляется для не знающих таинственного подвига его каким-то странным, загадочным, недостаточным во всех отношениях. Легко ли расстаться с мнением мира! И миру – как познать подвижника истинной молитвы, когда самый подвиг вовсе неизвестен миру? То ли дело находящийся в самообольщении! Не ест, не пьет, не спит, зимой ходит в одной рясе, носит вериги, видит видения, всех учит и обличает с дерзкой наглостью, без всякой правильности, без толку и смысла, с кровяным, вещественным, страстным разгорячением и по причине этого горестного, гибельного разгорячения. Святой, да и только! Издавна замечены вкус и влечение к таким в обществе человеческом: «Вы терпите, – пишет апостол Павел к Коринфянам – когда кто вас порабощает, когда кто объедает... когда кто превозносится, когда кто бьет вас в лицо» (2Кор. II, 20). Далее святой апостол говорит, что он, когда был в Коринфе, не мог вести себя дерзко и нагло, поведение его было запечатлено скромностью, «кротостью и снисхождением Христовым» (2Кор. 10, I). Большая часть подвижников Западной Церкви, провозглашаемых ею за величайших святых, – по отпадении ее от Восточной Церкви и по отступлении Святого Духа от нее – молились и достигали видений, разумеется ложных, упомянутым мною способом. Эти мнимые святые были в ужаснейшей бесовской Прелести. Прелесть уже естественно воздвигается на основании богохульства, которым у еретиков извращена догматическая вера. Поведение подвижников латинства, объятых прелестью, было всегда исступленное по причине необыкновенного вещественного, страстного разгорячения. В таком состоянии находился Игнатий Лойола, учредитель Иезуитского ордена. У него воображение было так разгорячено и изощрено, что, как сам он утверждал, ему стоило только захотеть и употребить некоторое напряжение, как являлись перед его взорами, по его желанию, ад или рай. Явление рая и ада совершалось не одним действием воображения человеческого – одно действие воображения человеческого недостаточно для этого, – явление совершалось действием демонов, присоединявших свое обильное действие к недостаточному действию человеческому, соединявших действие с действием, пополнявших действие действием, на основании свободного произволения человеческого, избравшего и усвоившего себе ложное направление. Известно, что истинным святым Божиим видения даруются единственно по благоволению Божию и действием Божиим, а не по воле человека и не по его собственному усилию, даруются неожиданно, весьма редко, при случаях особенной нужды, по дивному смотрению Божию, а не как придется (Святой Исаак Сирин, Слово 36). Усиленный подвиг находящихся в прелести обыкновенно стоит рядом с глубоким развратом. Разврат служит оценкой того пламени, которым разжжены прельщенные. Подтверждается это и сказаниями истории, и свидетельством отцов. «Видящий духа прелести в явлениях, представляемых им, – сказал преподобный Максим Капсокалевит, – очень часто подвергается ярости и гневу; благовоние смирения, или молитвы, или слезы истинной не имеет в нем места. Напротив того, он постоянно хвалится своими добродетелями, тщеславится и всегда бесстрашно предается лукавым страстям» (Собеседование преподобного Максима с преподобным Григорием Синаитом).

...Как неправильное действие умом вводит в самообольщение и прелесть, так точно вводит в них неправильное действие сердцем. Исполнены безрассудной гордости желание и стремление видеть духовные видения умом, не очищенным от страстей, не обновленным и не воссозданным десницей Святого Духа; исполнены такой же гордости и безрассудства желание и стремление сердца насладиться ощущениями святыми, духовными. Божественными, когда оно еще вовсе не способно для таких наслаждений. Как ум нечистый, желая видеть Божественные видения и не имея возможности видеть их, сочиняет для себя видения их из себя или обманывает себя и обольщает, так и сердце, усиливаясь вкусить Божественную сладость и другие Божественные ощущения и не находя их в себе, сочиняет их из себя, ими льстит себе, обольщает, обманывает, губит себя, входя в область лжи, в общение с бесами, подчиняясь их влиянию, порабощаясь их власти.

Одно ощущение из всех ощущений сердца, в его состоянии падения, может быть употреблено в невидимом богослужении: печаль о грехах, о греховности, о падении, о погибели своей, называемая плачем, покаянием, сокрушением духа. Это засвиде тельствовало Священное Писание. «Ибо жертвы ты не желаешь, – я дал бы ее; к всесожжению не благоволишь» (Пс. 50, 18): и каждое сердечное ощущение порознь, и все они вместе не благоугодны Тебе, как оскверненные грехом, как извращенные падением. «Жертва Богу – дух сокрушенный; сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь, Боже» (Пс. 50, 19). Эта жертва – жертва отрицательная; с принесением этой жертвы естественно устраняется принесение прочих жертв: при ощущении покаяния умолкают все другие ощущения. Для того чтобы жертвы прочих ощущений сделались благоугодными Богу, нужно предварительно излиться благоволению Божию на наш Сион, нужно предварительно восстановиться стенам нашего разрушенного Иерусалима. Господь – праведен, всесвят: только праведные, чистые жертвы, к которым способно естество человеческое по обновлении своем, благоприятны праведному, Всесвятому Господу. К жертвам и всесожжениям оскверненным Он не благоволит. Позаботимся очиститься покаянием! «Тогда благоугодны будут Тебе жертвы правды, возношение и всесожжение; тогда возложат на алтарь Твой тельцов» (Пс. 50, 21): новорожденные ощущения обновленного Святым Духом человека.

Первая заповедь, данная Спасителем мира всему без исключения человечеству, есть заповедь о покаянии: «Иисус начал проповедовать и говорить: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное» (Мф. 4, 17). Эта заповедь объемлет, заключает, совмещает в себе все прочие заповеди. Тем людям, которые не понимали значения и силы покаяния. Спаситель говорил не раз: «Пойдите, научитесь, что значит: милости хочу, а не жертвы?» (Мф. 9, 13). Это значит: Господь, умилосердившись над падшими и погибшими людьми, всем даровал покаяние как единственное средство к спасению, потому что все объяты падением и погибелью. Он не взыскивает, даже не желает от них жертв, к которым они не способны, а желает, чтобы они умилосердились над собою, сознали свое бедствие, освободились от него покаянием. К упомянутым словам Господь присоединил страшные слова: «Я пришел призвать не праведников, но грешников к покаянию» (Мф. 9, 13). Кого он называет праведниками? Тех несчастных, слепотствующих грешников, которые, будучи обмануты самомнением, не находят покаяние существенно нужным для себя и потому или отвергают его, или небрегут о нем. О несчастие! За это отрекается от них Спаситель, утрачивается ими сокровище спасения. «Горе душе, – говорит преподобный Макарий Великий, – не чувствующей язв своих и мнящей о себе, по причине великого, безмерного повреждения злобой, что она вполне чужда повреждения злобой. Такой души уже не посещает и не врачует благой Врач, как оставившей произвольно язвы свои без попечения о них и мнящей о себе, что она здорова и непорочна. „Не здоровые, – говорит Он, – имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9, 12)» (Слово 6 о любви, гл. 16).

«Ужасная жестокость к себе – отвержение покаяния! Ужасная холодность, нелюбовь к себе – небрежение о покаянии. Жестокий к себе не может не быть жестоким и к ближним. Умилосердившийся к себе приятием покаяния вместе делается милостивым и к ближним. Из этого видна вся важность ошибки: отнять у сердца – заповеданное ему Самим Богом, существенно и логически необходимое для сердца чувство покаяния и усиливаться раскрыть в сердце, в противоположность порядку, в противоположность установлению Божию, те чувствования, которые сами собою должны явиться в нем по очищении покаянием, но совершенно в ином характере» (Святой Исаак Сирин, Слово 55).

Об этом характере духовном плотский человек не может составить себе никакого представления, потому что представление ощущения всегда основывается на известных уже сердцу ощущениях, а духовные ощущения вполне чужды сердцу, знакомому с одними плотскими и душевными ощущениями. Такое сердце не знает даже о существовании духовных ощущений.

Всем известно, какое душевное бедствие возникло для иудейских книжников и фарисеев из их неправильного душевного настроения: они стали не только чуждыми Богу, но и исступленными врагами Его, богоубийцами. Подобному бедствию подвергаются подвижники молитвы, извергшие из своего подвига покаяние, усиливающиеся возбуждать в сердце любовь к Богу, усиливающиеся ощущать наслаждение, восторг: они развивают свое падение, отчуждают себя от Бога, вступают в общение с сатаной, заражаются ненавистью к Святому Духу. Этот род прелести ужасен: он одинаково душепагубен как и первый, но менее явен; он редко оканчивается сумасшествием и самоубийством, но окончательно растлевает и ум и сердце. По производимому им состоянию ума отцы назвали его мнением (преподобный Григорий Синаит, святой Иоанн Карпафийский, Добротолюбие). На этот род прелести указывает святой апостол Павел, когда говорит: «никто да не обольщает вас самовольным смиренномудрием и служением Ангелов, вторгаясь в то, чего не видел, безрассудно надмеваясь плотским своим умом» (Кол. 2, 18).

Одержимый этой прелестью мнит о себе, сочинил о себе «мнение», что он имеет многие добродетели и достоинства, даже что обилует дарами Святого Духа. Мнение составляется из ложных понятий и ложных ощущений; по этому свойству своему оно вполне принадлежит к области отца и представителя лжи – диавола. Молящийся, стремясь раскрыть в сердце ощущения нового человека и не имея на это никакой возможности, заменяет их ощущениями своего сочинения, поддельными, к которым не замедляет присоединиться действие падших духов. Признав неправильные ощущения, свои и бесовские, истинными и благодатными, он получает соответствующие ощущениям понятия. Ощущения эти, постоянно усваиваясь сердцу и усиливаясь в нем, питают и умножают ложные понятия; естественно, что от такого неправильного подвига образуются самообольщение и

бесовская прелесть – «мнение».

«Мнение» не допускает быть мнимому (Слово 14, в конце; также Слово 3), сказал святой Симеон Новый Богослов. Мнящий о себе, что он бесстрастен, никогда не очистится от страстей; мнящий о себе, что он исполнен благодати, никогда не получит благодати; мнящий о себе, что он свят, никогда не достигнет святости. Просто сказать: приписывающий себе духовные делания, добродетели, достоинства, благодатные дары, льстящий себе и потешающий себя «мнением» заграждает этим «мнением» вход в себя и духовным деланиям, и христианским добродетелям, и Божественной благодати – широко открывает вход греховной заразе и Демонам. Уже нет никакой способности к духовному преуспеянию в зараженных «мнением» – они уничтожили эту способность, принеся на алтарь лжи самые начала деятельности человека и его спасения – понятия об истине. Необыкновенная напыщенность является в страдающих этой прелестью: они как бы упоены собою, своим состоянием самообольщения, видя в нем состояние благодатное. Они пропитаны преисполнены высокоумием и гордостью, представляясь, впрочем, смиренными для многих, судящих по лицу, не способных оценивать по плодам, как заповедал Спаситель (Мф. 7, 16; 12, 33), тем менее по духовному чувству, о котором упоминает апостол (Евр. 5, 14). Живописно изобразил пророк Исаия действие прелести «мнения» в падшем архангеле действие, обольстившее и погубившее этого архангела. «Ты, – говорит пророк сатане, – говорил в сердце своем: «Взойду на небо, выше звезд Божиих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Но ты низвержен в ад, в глубины преисподней» (Ис. 14, 13–15).

Зараженного «мнением» обличает Господь так: «ты говоришь: «Я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды», а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг» (Апок. 3, 17). Господь увещевает прельщенного к покаянию, предлагает купить не у кого иного, у Самого Господа, то необходимое, из чего составляется покаяние (Апок. 3, 18). Купля настоятельно нужна: без нее нет спасения. Нет спасения без покаяния, а покаяние принимается от Бога только теми, которые для принятия его продадут все имущество свое, то есть отрекутся от всего, что они ложно усвоили «мнением».

... Зараженные прелестью «мнения» встречаются очень часто. Всякий, не имеющий сокрушенного духа, признающий за собою какие бы то ни было достоинства и заслуги, всякий, не держащийся неуклонно учения Православной Церкви, но рассуждающий о каком-либо догмате или предании произвольно, по своему усмотрению или по учению инославному, находится в этой прелести. Степенью уклонения и упорства в уклонении определяется степень прелести.

Немощен человек! непременно вкрадывается в нас «мнение» в каком-либо виде своем и, осуществляя наше «я», удаляет от нас благодать Божию. Как нет, по замечанию святого Макария Великого, ни одного человека, совершенно свободного от гордости, так нет ни одного человека, который был бы совершенно свободен от действия на него утонченной прелести, называемой «мнением». Наветовало оно апостола Павла и врачевалось тяжкими попущениями Божиими. «Не хотим оставить вас, братия, – пишет апостол к Коринфянам, – в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии, потому что мы отягчены были чрезмерно и сверх силы, так что не надеялись остаться в живых. Но сами в себе имели приговор к смерти, для того чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых» (2Кор. 1, 8–9). По этой причине должно бдительно наблюдать за собой, чтобы не приписать собственно себе какого-либо доброго дела, какого-либо похвального качества или особенной природной способности, даже благодатного состояния, если человек возведен в него, короче, чтобы не признать какого-либо достоинства собственно за собой. «Что ты имеешь, – говорит апостол, – чего бы не получил» (1Кор. 4, 7) от Бога? От Бога имеем и бытие, и бытие вечное, и все естественные свойства, все способности – и духовные, и телесные. Мы – должники Богу! Долг наш неоплатен! Из такого воззрения на себя образуется само собою для вашего духа состояние, противоположное «мнению», состояние, которое Господь назвал нищетою духа, которое заповедал нам иметь, которое ублажил (Мф. 5, 3). Великое бедствие – уклониться от догматического и нравственного учения Церкви, от учения Святого Духа, каким-либо умствованием! Это – возношение, покушающееся на разум Божий. Должно низлагать и пленять такой разум «в послушание Христу» (2Кор. 10, 4–5).

Связь между этими двумя видами прелести непременно существует. Первого рода прелесть всегда соединена с прелестью второго рода, с «мнением». Сочиняющий обольстительные образы при посредстве естественной способности воображения, сочетающий при посредстве мечтательности (фантазии) эти образы в очаровательную картину, подчиняющий все существо свое обольстительному, могущественному влиянию этой живописи – непременно, по несчастной необходимости, мнит, что живопись эта производится действием Божественной благодати, что сердечные ощущения, возбуждаемые живописью, суть ощущения благодатные.

Второго рода прелесть – собственно «мнение» – действует без сочинения обольстительных картин; она довольствуется сочинением поддельных благодатных ощущений и состояний, из которых рождается ложное, превратное понятие обо всем вообще духовном подвиге. Находящийся в прелести «мнения» приобретает ложное воззрение на все, окружающее его. Он обманут и внутри себя, и извне.

Мечтательность сильно действует в обольщенных «мнением», но действует исключительно в области отвлеченного. Она или вовсе не занимается или занимается редко живописанием в воображении рая, горних обителей и чертогов, небесного света и благоухания, Христа, Ангелов и святых; она постоянно сочиняет мнимодуховные состояния, тесное дружество с Иисусом («Подражание» Фомы Кемпийского, книга 2, гл. 8), внутреннюю беседу с Ним (то же, книга 3, гл. 1), таинственные откровения (то же, книга 3, гл. 3), гласы, наслаждения, строит на них ложное понятие о себе и о христианском подвиге, утверждает вообще ложный образ мыслей и ложное настроение сердца, приводит то в упоение собой, то в разгорячение и восторженность. Эти разнообразные ощущения являются от действия утонченных тщеславия и сладострастия; от этого действия кровь получает греховное, обольстительное движение, представляющееся благодатным наслаждением. Тщеславие же и сладострастие возбуждаются высокоумием, этим неразлучным спутником «мнения». Ужасная гордость, подобная гордости демонов, составляет господствующее качество усвоивших себе ту и другую прелесть. Обольщенных первым видом прелести гордость приводит в состояние явного умоисступления, в обольщенных вторым видом она, производя также умоповреждение, названное в Писании растлением ума (2Тим. 3, 8), менее приметна, облекается в личину смирения, набожности, мудрости, но познается по горьким плодам своим. Зараженные «мнением» о своих достоинствах, особенно о своей святости, способны и готовы на все козни, на всякое лицемерие, лукавство и обман, на все злодеяния. Непримиримой враждой дышат они против служителей истины, с неистовой ненавистью устремляются на них, когда они не признают в прельщенных состояния, приписываемого им и выставляемого на позор слепотствующему миру «мнением».

Состояния духовные, производимые Божественной благодатью (как то состояние, в котором вкушается духовная сладость и радость, состояние, в котором открываются тайны христианства, состояние, в котором ощущается в сердце присутствие Святого Духа, состояние, в котором подвижник Христов сподобляется духовных видений), несомненно существуют, но существуют только в христианах, достигших христианского совершенства, предварительно очищенных и приуготовленных покаянием. Постепенное действие покаяния вообще, выражаемого всеми видами смирения, в особенности молитвой, приносимой из нищеты духа, из плача, постепенно ослабляет в человеке действие греха. Для этого нужно значительное время. И дается оно истинным, благонамеренным подвижникам Промыслом Божиим, неусыпно бдящим над нами. Борьба со страстями необыкновенно полезна: она более всего приводит к нищете духа. С целью существенной пользы нашей Судия и Бог наш долго терпит о нас и не скоро мстит сопернику (Лк. 18, 7) нашему – греху.

Когда очень ослабеют страсти – это совершается наиболее к концу жизни (житие Феофила, Пимена Болезненного, Иоанна Многострадального. Патерик Печерский) – тогда мало-помалу начнут появляться состояния духовные, различающиеся бесконечным различием от состояний, сочиняемых «мнением». Во-первых, вступает в душевную храмину благодатный плач, омывает ее и убеляет для принятия даров, последующих за плачем по установлению духовного закона. Плотский человек никак, никаким способом не может даже представить себе состояний духовных, не может иметь никакого понятия и о благодатном плаче – познание этих состояний приобретается не иначе как опытом (Святой Исаак Сирин, Слово 55). Духовные дарования раздаются с Божественной премудростью, которая наблюдает, чтобы словесный сосуд, который должен принять в себя дар, мог вынести без вреда для себя силу дара. Вино новое разрывает мехи ветхие! (Мф. 9, 17). Замечается, что в настоящее время духовные дарования раздаются с величайшей умеренностью, сообразно тому расслаблению, которым объято вообще христианство. Дары эти удовлетворяют почти единственно потребности спасения. Напротив того, «мнение» расточает свои дары в безмерном обилии и с величайшей поспешностью.

Общий признак состояний духовных – глубокое смирение и смиренномудрие, соединенное с предпочтением себе всех ближних, с расположением, евангельской любовью ко всем ближним, со стремлением к неизвестности, к удалению от мира. «Мнению» тут мало места, потому что смирение состоит в отречении от всех собственных достоинств, в существенном исповедании Искупителя, в соединении в Нем всей надежды и опоры, а «мнение» состоит в присвоении себе достоинств, данных Богом, и в сочинении для себя достоинств несуществующих. Оно соединено с надеждой на себя, с холодным, поверхностным исповеданием Искупителя. Бог прославляется для прославления себя, как был прославлен фарисеем (Лк. 18, 11). Одержимые «мнением» по большей части преданы сладострастию, несмотря на то, что приписывают себе возвышеннейшие духовные состояния, беспримерные в правильном православном подвижничестве; немногие из них воздерживаются от грубого порабощения сладострастием, воздерживаются единственно по преобладанию в них греха из грехов – гордости.

...Из этого рода прелести возникли пагубные ереси, расколы, безбожие, богохульство. Несчастнейшее видимое последствие его есть неправильная, зловредная для себя и для ближних деятельность – зло, несмотря на ясность его и обширность, мало примечаемое и мало понимаемое, случаются с зараженными «мнением» делателями молитвы и несчастья, очевидные для всех, но редко, потому что «мнение», приводя ум в ужаснейшее заблуждение, не приводит его к исступлению, как Приводит расстроенное воображение.

На Валаамском острове, в отдаленной пустынной хижине, жил схимонах Порфирий, которого и я видел. Он занимался подвигом молитвы. Какого рода был этот подвиг, положительно не знаю. Можно догадываться о неправильности его по любимому чтению схимонаха: он высоко ценил книгу западного писателя Фомы Кемпийского «О подражании Христу» и руководствовался ею. Книга эта написана из «мнения». Порфирий однажды вечером, в осеннее время, посетил старцев скита, – недалеко от которого была его пустынь. Когда он прощался со старцами, они предостерегали его: «Не вздумай пройти по льду: лед только что встал и очень тонок». Пустынь Порфирия отделялась от скита глубоким заливом Ладожского озера, который надо было обходить. Схимонах отвечал тихим голосом, с наружной скромностью: «Я уже легок стал». Он ушел. Через короткое время услышали отчаянный крик. Скитские старцы встревожились, выбежали. Было темно; не скоро нашли место, на котором совершилось несчастье; не скоро нашли средства, чтобы достать утонувшего: вытащили тело, уже оставленное душой.

...Книга «Подражание» написана из состояния самообольщения, но она имеет множество почитателей даже между чадами православной Церкви. Эти-то почитатели в восторге от ее достоинства и высказываются об этом достоинстве, не понимая того. В предисловии русского переводчика к книге «Подражание» (издание 1834 года, напечатанное в Москве) сказано: «Один высокопросвещенный муж (русский, православный) говаривал: если бы нужно было мое мнение, то я бы смело после Священного Писания поставил книгу Фомы Кемпийского о подражании Иисусу Христу» (стр. 37). В этом столь решительном приговоре дается инославному писателю полное предпочтение перед всеми святыми отцами Православной Церкви, а своему взгляду дается предпочтение перед определением всей Церкви, которая на святых Соборах признала писания святых отцов Богодухновенными и завещала чтение их не только для духовного назидания всем чадам своим, но и для руководства при решении церковных вопросов. В писаниях отцов хранится великое духовное, христианское и церковное сокровище: догматическое и нравственное предание Святой Церкви. Очевидно, что книга «Подражание» привела упомянутого мужа в то настроение, из которого он выразился так опрометчиво, так ошибочно, так грустно. Это – самообольщение! Это – прелесть! Составилась она из ложных понятий. Ложные понятия родились из неправильных ощущений, сообщенных книгой. В книге живет и из книги дышит помазание лукавого духа, льстящего читателям, напояющего их отравой лжи, услажденной утонченными приправами из высокоумия, тщеславия и сладострастия. Книга ведет читателей своих прямо к общению с Богом, без предочищения покаянием, почему и возбуждает особенное сочувствие к себе в людях страстных, не знакомых с путем покаяния, не предохраненных от самообольщения и прелести, не наставленных правильному жительству учением святых отцов Православной Церкви. Книга производит сильное действие на кровь и нервы, возбуждает их и потому особенно нравится она людям, порабощенным чувственностью; книгой можно наслаждаться, не отказываясь от грубых наслаждений чувственностью. Высокоумие, утонченное сладострастие и тщеславие выставляются книгой за действие благодати Божией. Обоняя блуд свой в его утонченном действии, плотские люди приходят в восторг от наслаждения, от упоения, доставляемых беструдно, без самоотвержения, без покаяния, без распятия плоти «со страстями и похотями» (Г ал. 5, 24), с ласкательством состоянию падения. Радостно переходят они, водимые слепотой своею и гордостью, с ложа любви скотоподобной на ложе любви более преступной, господствующей в блудилище отверженных духов. Некая особа, принадлежавшая по земному положению к высшему и образованнейшему обществу, а по наружности к Православной Церкви, выразилась следующим образом о скончавшейся лютеранке, признанной этой особой за святую: «Она любила Бога страстно; она думала только о Боге; она видела только Бога; она читала только Евангелие и «Подражание», которое – второе Евангелие». Этими словами выражено именно то состояние, в которое приводятся читатели и почитатели «Подражания».

Тождественно, в сущности своей, с этой фразой изречение знаменитой французской писательницы г-жи де-Севинье о знаменитом французском поэте, Расине-старшем. «Он любит Бога, – позволила себе сказать г-жа Севинье, – как прежде любил своих наложниц». Известный критик Ла-Гарп, бывший сперва безбожником, потом перешедший к неправильно понятому и извращенному им христианству, одобряя выражение г-жи Севинье, сказал: «Сердце, которым любят Творца и тварь, – одно, хотя последствия столь же различаются между собой, сколь различны и предметы». Расин перешел от разврата к прелести, называемой «мнением». Эта – прелесть выражается со всей ясностью в двух последних трагедиях поэта: в «Эсфири» и «Гофолии». Высокие христианские мысли и ощущения Расина нашли себе пространное место в храме муз и Аполлона, в театре возбудили восторг, рукоплескания. «Гофолия», признаваемая высшим произведением Расина, дана была сорок раз сряду. Дух этой трагедии – один с духом «Подражания».

Мы веруем, что в сердце человеческом есть вожделение скотоподобное, внесенное в него падением, находящееся в соотношении с вожделением падших духов; мы веруем, что есть в сердце и вожделение духовное, с которым мы сотворены, которым любим естественно и правильно Бога и ближнего, которое находится в гармонии с вожделением святых Ангелов. Чтобы возлюбить Бога и в Боге ближнего, необходимо очиститься от вожделения скотоподобного. Очищение совершает Святой Дух в человеке, выражающем жизнью произволение к очищению. Собственно и называется сердцем, в нравственном значении, желание и прочие душевные силы, а не плотское сердце. В нем сосредоточены силы и от него общим употреблением перенесено наименование на собрание сил.

В противоположность ощущению плотских людей, духовные мужи, обоняя запах зла, притворившегося добром, немедленно ощущают отвращение к книге, издающей из себя этот запах. Старцу Исаии, иноку, безмолвствовавшему в Никифоровской пустыни (Олонецкой, или Петрозаводской епархии), преуспевшему в умной молитве и сподобившемуся благодатного осенения, был прочитан отрывок из «Подражания». Старец тотчас проник в значение книги. Он засмеялся и воскликнул: «О! это написано из «мнения». Тут ничего нет истинного! Тут все – придуманное! Какими представлялись Фоме духовные состояния и как он мнил о них, не зная их по опыту, так и описал их». Прелесть, как несчастье, представляет собою зрелище горестное; как нелепость, она – зрелище смешное. Известный по строгой жизни архимандрит Кирилло-Ново-езерского монастыря Феофан, занимавшийся в простоте сердца почти исключительно телесным подвигом и о подвиге душевном имевший самое умеренное понятие, сперва предлагал лицам, советовавшимся с ним и находившимся под его руководством, чтение книги «Подражание». Но незадолго до своей кончины он начал запрещать чтение ее, говоря со святой простотой: «Прежде признавал я эту книгу душеполезной, но Бог открыл мне, что она – душевредна». Такого же мнения о «Подражании» был известный деятельной монашеской опытностью иеросхимонах Леонид, положивший начало нравственному благоустройству в Оптиной пустыни. Все упомянутые подвижники были знакомы лично мне.

Некий помещик, воспитанный в духе православия, коротко знавший так называемый большой свет, то есть мир в высших слоях его, увидел однажды книгу «Подражание» в руках своей дочери. Он запретил ей это чтение: «Я не хочу, чтобы ты последовала моде и кокетничала перед Богом». Самая верная оценка книги.

Все частные виды самообольщения и обольщения бесами относятся к двум вышеназванным главным видам и происходят или от неправильного действия ума, или от неправильного действия сердца. В особенности обширно действие «мнения». Не без основания относят к состоянию самообольщения и прелести душевное настроение тех иноков, которые, отвергнув упражнение молитвой Иисусовой и вообще умное делание, удовлетворяются одним внешним молением, то есть неукоснительным участием в церковных службах и неупустительным исполнением келейного правила, состоящего исключительно из псалмопения и молитвословий, устных и гласных. Они не могут избежать «мнения», как это объясняет упомянутый старец Василий в предисловии к книге святого Григория Синаита, ссылаясь преимущественно на писания преподобных, этого Григория и Симеона Нового Богослова. Признак вкравшегося «мнения» обнаруживается в подвижниках тем, когда они думают о себе, что проводят внимательную жизнь, часто от гордости презирают других, говорят о них плохо, считают себя достойными, по мнению своему, быть пастырями овец и руководителями их, уподобляясь слепцу, берущемуся указывать путь другим слепцам (Добротолюбие, ч. 1. О втором образе внимания и молитвы). Устное и гласное моление тогда плодоносно, когда оно сопряжено со вниманием, что встречается очень редко, потому что вниманию мы можем научиться преимущественно при упражнении молитвой Иисусовой (Предисловие схимонаха Василия). Святитель Игнатий (Брянчанинов) (108, 230–258).

Прелести нечего бояться. Она случается с возгордившимися... которые начинают думать, что как зашла теплота в сердце, это уже и есть конец совершенства. А тут только начало, и то, может быть, не прочное. Ибо и теплота, и умирение сердца бывают и естественные – плод сосредоточения внимания. И надо трудиться и трудиться, ждать и ждать, пока естественное заменено будет благодатным. Лучше всего – никогда не считать себя достигшим чего-либо, а всегда видеть себя нищим, нагим, слепым и никуда не годным (117, 184).

О художественном делании молитвы Иисусовой речь началась с Григория Синаита в XIV веке и последующих веках...

Творить молитву Иисусову, как все мы навыкаем делать, есть доброе дело. В монастырях возлагается это как долг. Стали бы разве возлагать, если бы это было опасно?! Опасно то художество, какое придумали и приладили к этой молитве. Оно иного ввергает в прелесть мечтательную, а иного, странно сказать, – в постоянное пехотное состояние. Его потому надо и отсоветовать и запрещать. А сладчайшее имя Господа призывать в простоте сердца всем надо внушать и всех к тому располагать. Святитель Феофан Затворник (117, 184–185).

Если кто, не имея молитвы, принуждает себя только к молитве, чтобы получить благодатную молитву, а к смиренномудрию, к любви и к соблюдению прочих Господних заповедей не принуждает себя, то иногда, по прошению его, дается ему благодатная молитва, даже отчасти в упокоении и веселии, но нравами он уподобляется тому же, чему и прежде был подобен. Ибо не имеет он кротости, потому что не взыскал ее трудом и не приуготовлял себя быть кротким. Не имеет он смиренномудрия потому что не просил и не принуждал себя к этому. Не имеет любви ко всем, потому что не имел об этом попечения и не искал этого усиленно в молитвенном прошении. Ибо каждому, кто приневоливает и нудит себя, даже против желания сердца, к молитве, надо так же принуждать себя и к любви, и к кротости, и ко всякому терпению, и великодушию, по написанному, с радостью; а таким же образом надо принуждать себя к уничижению, к тому, чтобы считать себя хуже и ниже всех, чтобы не беседовать о неполезном, но всегда поучаться в словах Господних и их изрекать устами и сердцем. Еще надо принуждать себя к тому, чтобы не раздражаться: «Всякое раздражение, и ярость, и гнев, и крик, и злоречие со всякою злобою да будут удалены от вас» (Еф. 4, 31). Чтобы, таким образом, Господь, видя произволение человека, дал ему без труда и принуждения совершать все то, что прежде едва мог сохранить с принуждением, по причине живущего в нем греха. И все эти начинания добродетели обратятся для него как бы в природу, потому что приходит к нему наконец Господь, приходит и пребывает в нем, и Сам творит в нем заповеди Свои без труда, исполняя его духовных плодов (117, 185–186).

Если смиренномудрие и любовь, простота и благость не будут в нас тесно соединены с молитвой, то самая молитва, лучше же сказать: эта личина молитвы, весьма мало может принести нам пользы. И это утверждаем не об одной молитве, но и о всяком подвиге и труде, девстве или посте, или бдении, или псалмопении, или служении, или о каком бы то ни было делании, совершаемом ради добродетели. Если не увидим в себе плодов любви, мира, радости, кротости, добавлю еще: смиренномудрия, простоты, искренности, веры, сколько должно, великодушия, дружелюбия, то трудились мы без пользы, потому что для того и предпринимаем труды, чтобы воспользоваться плодами, а когда не оказывается в нас плодов любви, тогда, без сомнения, делание напрасно. Такие ничем не отличаются от пяти юродивых дев, которые за то, что здесь еще не имели в сердцах духовного елея, то есть духовной действенности исчисленных выше добродетелей, наименованы юродивыми и жалким образом оставлены вне царского брачного чертога, ничем не воспользовавшись от подвига девства. Как при возделывании виноградника все попечение и весь труд прилагаются в надежде на плоды: если плода не бывает, напрасным оказывается делание, так, если не увидим в себе, по действию Духа, плодов любви, мира, радости, всего прочего, перечисленного апостолом (Гал. 5, 22), и не сможем признать их в себе со всей несомненностью и по духовному чувству, то излишним окажется подвиг девства, молитвы, псалмопения, поста и бдения. Ибо труды эти и подвиги душевные и телесные должны совершаться, как сказали мы, в надежде на духовные плоды, а плодоношение добродетелей есть духовное наслаждение нерастленным удовольствием, неизреченно производимое Духом в сердцах верных и смиренных. Поэтому труды и подвиги должны быть почитаемы, каковы они и действительно, трудами и подвигами, а плоды – плодами. Но если кто, по скудости ведения, делание свое и подвиг почтет плодами Духа, то оказывается, что он явно обольщается, сам себя обманывая, таким своим мнением лишая себя подлинно великих плодов Духа. Преподобный Макарий Египетский (117, 186–187).

Истинное начало молитвы есть сердечная теплота, попаляющая страсти, вселяющая в сердце отраду и радость непоколебимой любовью и утверждающая сердце несомненным удостоверением. Все приходящее в душу, говорят отцы, чувственное ли то или духовное, коль скоро сомневается в нем сердце, не приемля его, не от Бога есть, но послано от врага. Когда также увидишь ум свой увлекаемым вовне или в высоту некоей невидимой силой, не верь этому и не попускай уму быть увлекаемым, но тотчас понудь его на дело его. – Что от Бога, то само собою приходит, говорит святой Исаак Сирин, тогда как ты и времени того не знаешь. Хотя и враг внутри чресл покушается призрачно представлять духовное, одно предлагая вместо другого: вместо теплоты наводя нестройное жжение, вместо веселия возбуждая радость бессловесную и сласть мокротную, и успевает укрывать себя за этими прельщениями от неопытных, но время, опыт и чувство обыкновенно обнаруживают его пред теми, кому не безызвестны его злые козни. «Гортань различает вкус в пище» (Иов. 34, 3), – говорит Писание. Так и вкус духовный все ясно показывает, как оно есть, не подвергаясь прельщению. Григорий Синаит (117, 187).

Причина мыслей вот какая! Слышали вы пустые речи, о них осталась память. Враг берет эти черты памяти и плетет из них сеть пред очами ума вашего, чтобы запутать его. Сходите тогда в сердце, отвратив очи от призрачных образов вражеских, и взывайте ко Господу. Святитель Феофан Затворник (117, 187).

Для преуспеяния в молитве и для избежания прелести необходимо самоотвержение, научающее искать в молитве одного внимания. Тогда подвиг молитвенный упростится и облегчится; облегчатся и искушения, которые, однако, всегда сопутствуют подвигу. Если же кто преждевременно стремится к раскрытию в себе действий сердечной молитвы, «тому, говорит преподобный Нил Сорский согласно с прочими святыми отцами, попускаются тяжкие, превыше сил, искушения от бесов». Такому стремлению служат основанием непонимаемые превозношения и высокоумие, представляющиеся усердием.

Некоторые утверждают, что упражнение Иисусовой молитвою всегда, или почти всегда, ведет к прелести и строго запрещают заниматься этой молитвой.

В усвоении себе такой мысли и в таком запрещении заключается страшное богохульство, заключается достойная сожаления прелесть. Господь наш Иисус Христос есть единственный источник нашего спасения, единственное средство нашего спасения. Человеческое имя Его заимствовало от божества Его неограниченную, всесвятую силу спасать нас; как же эта сила, действующая во спасение, эта единственная сила, дарующая спасение может извратиться и действовать в погибель? Это – чуждо смысла! это – нелепость горестная, богохульная, душепагубная! Усвоившие себе такой образ мыслей точно находятся в бесовской прелести, обмануты лжеименным разумом, исшедшим из сатаны.

Рассмотри все Священное Писание: увидишь, что в нем повсюду возвеличено и прославлено имя Господне, превознесена сила Его, спасительная для людей. Рассмотри писание отцов: увидишь, что все они, без исключения, советуют и заповедуют упражнение молитвой Иисусовой, называют ее оружием, которого нет крепче ни на Небе, ни на земле, называют ее богоданным, неотъемлемым наследием, одним из окончательных и высших завещаний Богочеловека, утешением любвеобильным и сладчайшим, залогом достоверным. Наконец, обратись к законоположению Православной Восточной Церкви: увидишь, что она для всех неграмотных чад своих – и монахов, и мирян – установила заменять псалмопение и молитвословие на келейном правиле молитвой Иисусовой. Что же значит перед единогласным свидетельством Священного Писания и всех святых отцов, перед законоположением Вселенской Церкви о молитве Иисусовой противоречащее учение некоторых слепцов, прославленных и прославляемых подобными им слепцами? Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 188–189).

Сумасшествие от молитвы Иисусовой может произойти, если, творя эту молитву, не отстают от каких-либо грехов и грешных привычек, которые осуждает совесть. При этом внутри происходит глубокий разлад, прогоняющий всякий мир сердца... Отсюда может помутиться голова, и понятия могут прийти в смятение и запутанность.

Первое ваше слово об огоньке... что это такое? – Когда Бог даст, тогда узнаете. Не вкусив сладости меда, нельзя познать, что это за сладость. Так и тут! Обнаруживается это постоянным чувством к Богу (117, 189).

Умная молитва, говорят, спасет: но умная молитва сама имеет крайнюю нужду в руководстве, пока она есть самоделательная, или трудовая. В это-то время делания умной молитвы, не направляемого искусной рукой, большей частью и сбиваются с пути. Святитель Феофан Затворник (117, 189).

Прелесть, понятная для многих в ее явных последствиях, должна быть изучаема, постигаема в самом ее начале: в мысли ложной, служащей основанием всех заблуждений и бедственных душевных состояний. В ложной мысли ума уже существует все здание прелести, как в зерне существует то растение, которое должно произойти из него по насаждении его в землю. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 189).

Великое орудие имеет на врагов тот, кто в молитве держит плач сокрушенный, чтобы не впасть в самомнение от радости, подаваемой молитвой. Хранящий эту радость – печаль избегнет всякого вреда. Настоящая, не прелестная молитва та, в которой теплота, с молитвой Иисусовой, влагает огонь в землю нашего сердца и попаляет страсти, как терние. Она веселием и миром осеняет душу, приходит не справа или слева, не даже свыше, но пробивается в сердце, как источник воды от Животворящего Духа. Эту одну возлюби и возревнуй стяжать в сердце твоем, храни ум всегда немечтательным. С нею не бойся ничего, ибо Тот, Кто сказал: «ободритесь; это я, не бойтесь!» (Мф. 14, 27), Сам с нами. Кто, настроившись так, живет праведно и непорочно, чужд человекоугодия и высокомерия, тот устоит и не потерпит никакого вреда, хотя бы весь бесовский полк поднялся против него и навел на него бесчисленные искушения (117, 189–190).

Ревнующие о духовной жизни... начинают с «Господи, помилуй», но у них, как и у нас, это скоро прекращается. Огонь, раз возжженный, горит сам собою, и никому не известно, чем он питается. В этом и состоит тайна. Находишь вновь «Господи, помилуй» в мыслях своих лишь в ту минуту, когда придешь в себя.

Слова молитвы этой есть: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя!» или: «Иисусе, Сыне Божий, помилуй мя!» Огонь, о котором упоминается, возгорается не скоро, а после заметных трудов, когда возгорится теплота в сердце, постоянно усиливающаяся и воспламеняющаяся во время умной молитвы. Углубленная молитва ко Господу возбуждает теплоту. У опытных отцов строго различаются – теплота телесная, простая, бывающая вследствие сосредоточения сил к сердцу вниманием и напряжением; теплота телесная, похотная, тут же иногда прививающаяся и поддерживаемая врагом; и теплота духовная, трезвенная, чистая. Она двух родов: естественная, вследствие соединения ума с сердцем, и благодатная. Различать каждую из них научает опыт. Теплота эта сладостна, и поддерживать ее желательно как ради самой этой сладости, так и ради того, что она сообщает благонастроение всему внутреннему. Но кто старается поддерживать и усиливать эту теплоту за одну сладость, тот разовьет в себе духовное сластолюбие. Потому-то трезвенники напрягаются, минуя эту сладость, установляться в одном предстоянии Господу, с полною Ему преданностью, как бы в руки Ему полагая себя; на сладость же, от теплоты исходящую, не опираются и внимания к ней не приковывают. Но возможно к ней прилепиться вниманием и, в ней упокоясь, как в теплом покое или одежде, ее одну поддерживать, не простирая мысли выше. Мистики дальше этого не шли; у них это состояние и считалось высшим: тут было совершенное безмыслие, погруженное в какую-то пустоту. Таково состояние созерцания мистиков. Святитель Феофан Затворник (117, 190–191).

Не прельщайся внутренними сладостями; без креста они непрочны и опасны.

Считай каждого человека лучше себя. Без этой мысли если бы кто и чудо сотворил, далек от Бога. Монахиня Магдалина (117, 191).

Спрашиваете, от чего бывает прелесть при делании молитвы Иисусовой? – Бывает она не от нее, а от образа совершения ее, именно того, который описан в Добротолюбии. Тот образ надо проходить с наставником, знающим это дело, и на глазах его. А кто один возьмется за это дело, по одному описанию его, тому не миновать прелести. Там описан только один внешний очерк дела, а что при этом добавляется старцем для восполнения внутреннего при этом строя, того не видно. Проходящий такое делание без присущего руководителя, естественно, и остается с одним внешним деланием – строго исполняет, что велено, относительно положения тела, дыхания и смотрения в сердце. Поскольку такого рода приемы, естественно, могут доводить до некоей степени сосредоточения внимания и теплоты, то он, не имея при себе верного определителя, который сказал бы ему, каково достоинство происходящего в нем изменения, приходит к мысли, что это и есть то, что он ищет, то есть что его осенила благодать, тогда как ее тут еще нет, и начинает мнить, что имеет благодать, не имея ее. Это и есть прелесть, которая затем покривит и все последующее течение его внутренней жизни. Вот почему ныне у старцев видим, что они советуют совсем не браться за такие приемы по причине опасности их. Сами по себе они не могут дать ничего благодатного, ибо благодать ничем внешним не вяжется, а нисходит только на внутренний строй. Внутренний достодолжный строй – при молитве Иисусовой ходить в присутствии Божием, возгревать чувства благоговения и страха Божия, ни в чем себе не поблажать, всегда и во всем слушать свою совесть и блюсти ее незапятнанной и мирной, и всю жизнь свою, и внутреннюю, и внешнюю, предать в руки Божий. Из этих духовных стихий благодать Божия, придя в свое время, слив их воедино, возжигает в сердце духовный огонь, который и служит свидетелем присутствия благодати в сердце. Этим путем трудно попасть в мнение. Но и тут с руководителем лучше, наличным, который бы видел лицо и слышал голос. Ибо лицо и голос открывают, что внутри. Святитель Феофан Затворник (117, 191–192).

Читатель найдет в Добротолюбии, в слове Симеона Нового Богослова, о трех образах молитвы, в слове Никифора Монашествующего и в сочинении Ксанфопулов наставление о художественном ввождении ума в сердце при пособии естественного дыхания, иначе, механизм, способствующий достижению умной молитвы. Это учение отцов затрудняло и затрудняет многих читателей, между тем как тут нет ничего затруднительного. Советуем возлюбленным братиям не доискиваться открытия в себе этого механизма, если он не откроется сам собою. И многие, захотевшие узнать его опытом, повредили свои легкие и ничего не достигли. Сущность дела состоит в том, чтобы ум соединился с сердцем при молитве, а это совершает Божия благодать в свое время, определяемое Богом. Упомянутый механизм вполне заменяется неспешным произношением молитвы, кратким отдыхом после каждой молитвы, тихим и неспешным дыханием, заключением ума в слова молитвы. При посредстве этих пособий мы удобно можем достигнуть внимания в известной степени. Вниманию ума при молитве начинает весьма скоро сочувствовать сердце. Сочувствие сердца уму малопомалу начинает переходить в соединение ума с сердцем, и механизм, предложенный отцами, явится сам собою. Все механические средства, имеющие вещественный характер, предложены отцами единственно как пособия к удобнейшему и скорейшему достижению внимания при молитве, а не как что-нибудь существенное. Существенная, необходимая принадлежность молитвы есть внимание. Без внимания нет молитвы. Истинное благодатное внимание является от умерщвления сердца для мира. Пособия всегда остаются только пособиями... Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 192–193).

«Три вещи надлежит тебе соблюдать прежде всего другого, – говорит Симеон Новый Богослов, – беспопечение обо всем, даже благословенном, а не только неблагословенном и суетном (или, иначе, нужно у мертвиться всему); совесть, чистую во всем, так, чтобы она не обличала тебя решительно ни в чем; и совершенное беспристрастие, чтобы помысел твой не клонился ни к какой мирской вещи. Стой вниманием внутри себя самого (не в голове, а в сердце)».

При этом Святой Симеон указывает некие внешние приемы, которые иных соблазняют и отбивают от дела, а у других покривляют самое делание. Так как эти приемы, по недостатку руководителей, могут сопровождаться недобрыми последствиями, а между тем суть не что иное, как внешнее приспособление к внутреннему деланию, ничего существенного не дающее, то мы их пропускаем.

Существо дела – приобрести навык стоять умом в сердце, в этом чувственном сердце, но не чувственно.

Надо ум из головы свести в сердце и там его усадить, или, как некто из старцев сказал, сочетать ум с сердцем.

Как этого достигнуть?

Ищи – и обрящешь. Удобнее этого достигнуть хождением перед .Богом и молитвенным трудом, особенно хождением в церковь.

Но помнить надо, что наш только труд, а само дело, то есть сочетание ума с сердцем, есть дар благодати, подаваемый когда и как хочет Господь. Лучший пример – Максим Капсокалевит (117, 193–194).

Не сбейтесь на некоторых внешних приемах при умной Иисусовой молитве. Для иных они нужны, а для вас не нужны. Время прошло. Место сердца, о котором там говорится, вы должны знать. Прочего не касайтесь. Дело Божие просто: молитва – речь детей к Отцу, без всяких ухищрений. Господь да умудрит вас во спасение!

Кто не нашел еще дороги внутрь себя, тому путешествия по святым местам полезны, а кто нашел, тому они разорительны: выводят из сердцевины наружу. Вы теперь усовершайтесь во внутрьпребывании, а то, внешнее, оставьте. Святитель Феофан Затворник (117, 194).

Получившим и усвоившим себе несчастное предубеждение против молитвы Иисусовой, нисколько не знакомым с нею из правильного и долговременного упражнения ею, было бы гораздо благоразумнее, гораздо безопаснее воздерживаться от суждения о ней, сознавать свое решительное неведение этого священного подвига, нежели принимать на себя обязанность проповеди против упражнения молитвой Иисусовой: провозглашать, что эта всесвятая молитва служит причиною бесовской прелести и гибели души. В предостережение им нахожу необходимым сказать, что хуление молитвы именем Иисуса, приписание зловредного действия этому имени равновесны той хуле, которую произносили фарисеи на чудеса, совершаемые Господом... Невежественное богохульное умствование против молитвы Иисусовой имеет весь характер умствования еретического. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 194).

Вы читаете Добротолюбие? хорошо. В статьях Игнатия и Каллиста, Григория Синаита и Никифора не запутайтесь. Поищите, нет ли у кого жизни старца Паисия Нямецкого. Там помещены предисловия к некоторым статьям Добротолюбия, составленные старцем Василием. Эти статьи много разъясняют значение механизма в молитве Иисусовой. Они и вам помогут понять все как следует. Я уже поминал, что для вас тот механизм не нужен. Что он даст, у вас уже есть с той минуты, как призваны. Не придите вы к неправому помышлению, что дело молитвы вашей уже закончено. Возрастание молитвы конца не имеет. Если останавливается это возрастание, значит, жизнь остановилась. Спаси вас Господи и помилуй! Можно выйти из должного состояния, и одну память о нем принимать за самое состояние. Избави Господи!

Чувствуете рассеяние мыслей? пооберегитесь! Это очень опасно. Враг хочет загнать вас в какую-нибудь трущобу и там убить. Мысли блуждать начинают от умаления страха и охлаждения сердца. Охлаждение же сердца много имеет причин. Главная из них – самодовольство и самомнение. Вам это очень сродно. Поостерегитесь и поспешите восставить страх Божий и разогреть душу. Святитель Феофан Затворник (117 195).

Все писания греческих отцов достойны глубокого уважения по обилию живущих в них и дышащих из них благодати и духовного разума. Но сочинения российских отцов, по особенной ясности и простоте изложения, по большей близости к нам относительно времени, доступнее для нас, чем писания греческих светильников. В особенности писания старца Василия можно и должно признать первой книгой, к которой в наше время необходимо обратиться желающему успешно заняться Иисусовой молитвой. Таково и назначение ее. Старец назвал свои писания предпутями, предисловиями, или таким чтением, которое приготовляет к чтению греческих отцов. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (117, 195).

Отвержение системы при изучении науки служит источником превратных понятий... таково и последствие беспорядочного упражнения в молитве. Неизбежное, естественное последствие такого упражнения – прелесть (108, 266).

Из-за отсутствия благодатных руководителей, из-за умножения лжеучителей, обманутых бесовской прелестью и влекущих весь мир в этот обман, необходима жизнь, растворенная смирением, необходима точнейшая жизнь по Евангельским заповедям, необходимо соединение молитвы с плачем о себе и о всем человечестве, необходима осторожность от всякого увлечения разгорячением, думающим совершить дело Божие одними силами человеческими, без действующего и совершающего Свое дело Бога. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (82, 548–549).

Начало помрачения ума, первый признак помрачения, усматриваемый в душе, состоит в лености к службе Божией и молитве. Другого пути к обольщению нет, если она прежде не оставит этого подвига своего. Когда же она лишится помощи Божией, то она легко впадает в руки супостатов своих. Преподобный Исаак Сирин (82, 249).

Мечтательность в молитве еще вреднее рассеянности. Рассеянность делает молитву бесплодною, а мечтательность служит причиною плодов ложных: самообольщения и (называемой так святыми отцами) бесовской прелести (109, 165).

Четырех родов помыслы и ощущения действуют на молящихся: одни прорастают из благодати Божией, насажденной в каждого православного христианина святым Крещением, другие предлагаются Ангелом Хранителем, иные возникают из падшего естества, наконец, иные наносятся падшими духами (108, 213).

В наше время, при совершенном оскудении боговдохновенных наставников, нужна особенная осторожность, особенная бдительность над собой. Они нужны при всех иноческих подвигах, наиболее нужны при молитвенном подвиге, который из всех подвигов – самый возвышенный. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (108, 224).

МОЛИТВА К БОГОМАТЕРИ И СВЯТЫМ

И между людьми если кто имеет своей ходатаицей чью-либо мать, то, когда она будет просить своего сына за единоплеменника, ближнего или друга, он не оставит без внимания ее прошения; что же сказать о том ходатайстве и дерзновении, какое высшая рода человеческого и Сил Небесных Пренепорочная Матерь имеет к Своему воплотившемуся от Нее Сыну? Могущество Ее несравненно и необъятно (113, 452).

Небесная Царица-первая и высшая ходатаица наша пред Сыном и Богом Своим, неусыпное и непостыдное наше предстательство, покров всего мира, подательница всех благ, утешение, прибежище и спасение наше. Преподобный Ефрем Сирин (113, 456).

Некогда во время совершения всенощного славословия в храме во Влахерне (где хранилась риза Богоматери с омофором и частью пояса) пришел туда блаженный Андрей. Был с ним и Епифаний, один из его учеников. В четвертом часу ночи блаженный Андрей видит величественную Жену, идущую от царских врат со страшной свитой. Иоанн Предтеча и сын грома поддерживали Ее своими руками, а многие святые в белых одеждах предшествовали Ей, иные последовали с гимнами и духовными песнями. Когда Она приблизилась к амвону, преподобный, подойдя к Епифанию, сказал: «Видишь ли Госпожу и Царицу мира?«-«Вижу, отец мой духовный!»-отвечал тот. И когда смотрели. Она, преклонив колена, долго молилась, обливая слезами Свое Пречистое лицо. Окончив молитву у амвона. Она подошла к престолу и молилась и здесь за предстоящий народ. По окончании молитвы сняла с Себя сверкающее наподобие молнии, великое и страшное покрывало, которое носила на Пречистой главе Своей, и с великой торжественностью распростерла его над всем стоящим народом. Чудные эти мужи (святые Андрей и Епифаний) долго: смотрели на это распростертое над народом покрывало и блиставшую Наподобие молнии славу Господню. И пока была там Пресвятая Богоро-дица, видимо было и покрывало. По отшествии же Ее сделалось и оно невидимо. Но, взяв его с Собою, Она оставила благодать бывшим там. Житие святого Андрея (113, 456).

Мы призываем святых в посредничество между нами и Богом, Чтобы они молили Его за нас; призываем их не как богов каких, но как друзей Его, которые служат Ему, славословят Его и поклоняются Ему. Мы требуем помощи их не потому, чтобы они могли помогать нам собственной силой, но поскольку ходатайством своим они испрашивают нам от Бога благодать... Они во время своей земной жизни молятся за других и ходатайствуют не только частно и втайне, но и всенародно и открыто, как это подтверждают Писания... тем более по смерти своей молят о нас Бога, ибо тогда им ничто в этом не препятствует.

Но кто-нибудь скажет, что святые не познают и не разумеют Молитв наших. На это отвечаем, что хотя они сами по себе не познают и не слышат молитв наших, но познают и слышат по откровению Божию... Итак, справедливо мы почитаем их и испрашиваем через них помощь у Бога... Мы не отдаем им божеской чести, но молим их, как братьев и друзей наших, чтобы испрашивали нам помощь у Бога и ходатайствовали за нас пред Господом. Православное исповедание (113, 451).

Молитвы святых имеют великую силу, но только когда мы сами раскаиваемся (в грехах) и исправляемся... Впрочем, говорю это не для того, чтобы не призывать святых на молитвах, но для того, чтобы мы не ленились и, предавшись беспечности и сну, не возлагали на других того, что должны делать сами. Святитель Иоанн Златоуст (113, 451).

Петр и Андрей ходатайствовали перед Господом о теще Симона, которая была одержима сильной горячкой. «Подойдя к ней. Он запретил горячке; и оставила ее. Она тотчас встала и служила им» (Лк. 4, 39)... И у тебя есть ближние, которые могут ходатайствовать за тебя. Эти ближние суть апостолы и мученики, если только ты, почитая их, сближаешься с ними милосердием, потому что оказавший милость есть ближний (Лк. 10, 30–37)... Тогда Петр и брат его Андрей ходатайствовали о теще Петра, а ныне они могут ходатайствовать за нас и за всех. Ибо очевидно, что обремененный грехами не способен молить за себя и что за него должны молить (Небесного) Врача другие, подобно тому как и больные телесно не сами приглашают врача, а другие просят его за них... Итак, за нас должны молить Ангелы, эти защитники наши, -мученики, порукой покровительства которых служат их мощи. Омыв свои грехи кровью, они могут ходатайствовать о прощении наших грехов, потому что мученики Божии-судии и блюстители нашей жизни и наших дел. Мы не должны бояться этих заступников наших, потому что они сами испытали немощи плоти, борясь против нее. Святитель Амвросий Медиоланский (113, 451).

Если бы вам нужно было идти завтра на суд к строгому судье, то, я думаю, вы бы сегодня позаботились о том, чтобы приготовить ответ, и постарались бы немедленно найти защитников и покровителей, которые бы ходатайствовали за вас. Смотрите же, вот скоро придет на Суд грозный Судия Иисус Христос со множеством Ангелов и Архангелов. Если мы теперь не найдем себе покровителей, кто нас защитит тогда? У нас есть святые мученики, в них имеем защитников и помощников себе; они всегда готовы помогать нам и желают быть нашими ходатаями. Их-то теперь просите, их умоляйте о помощи. Господь примет их ходатайство, потому что хотя Он правосуден, но вместе долготерпелив и многомилостив. Святитель Григорий Великий (113, 452).

Сколько ты трудишься, чтобы найти покровителя, который бы представил тебя смертному царю и перед ним замолвил за тебя слово! А предстателей всего рода человеческого, которые молят-ся за нас Богу, неужели не должно почитать? (113, 452).

Если и человек к искреннему другу своему, подвергшему за него опасности свою жизнь, питает такую любовь, что ценит его дороже всех дорогих стяжаний, если мы, «будучи злы» (Мф. 7, 11), стараемся всем возможным платить людям, любящим нас (Мф. 5, 46–47), то не тем ли более имеет такую любовь к святым и так поступает Христос Спаситель, настолько возлюбивший возлюбивших Его учеников, что сказал им: «Вы друзья Мои»? (Ин. 15, 14) (113, 452).

Итак, мы поклоняемся святым, потому что Бог их прославил и сделал страшными для врагов и благодетелями для приходящих к ним с верою, поклоняемся им не как богам и благодетелям по естеству своему, но как рабам и служителям Божиим, имеющим дерзновение к Богу по любви своей к Нему... Ибо те, которые с верою приходят к Царю (Небесному), получают просимое, будет ли просить Его сам раб, или же будет он просить во имя Его (ближайшего) служителя Его, ибо эту честь и веру Сам Царь приемлет. Преподобный Иоанн Дамаскин (113, 452). Кто с верою и любовью к Богу и Его закону, с надеждой благодатной помощи Божией твердо стоял против искушения и действительно принял благодатную помощь к отражению его, кто ревностно и постоянно упражнялся в некоем благочестивом подвиге или добродетели Я действительно принял благодатную помощь совершить подвиг и добродетель, кто мужественно решился лучше пострадать и умереть, нежели изменить истине и правде, и действительно принял благодатную помощь победоносно пройти поприще неповинного страдания, тот может и другим искушаемым и подвизающимся помочь. Или вообще потому, что привлеченная его верою и подвигом обитает в нем «сила Христова» (2Кор. 12, 9) и действует не только в нем, но и через него, и в особенности потому, что он, по опыту своего искушения и подвига, тем глубже сочувствует и состраждет другим в подобном искушении и подвиге и тем ревностнее ищет им помощи и, по опыту обретенной для себя благодатной помощи, тем с большим дерзновением веры и тем с большим успехом предстательствует пред Богом и за других, требующих подобной помощи, находя притом в радости благотворения награду за свой подвиг. Такое o примирительное направление благотворной силы святых можно усматривать на опыте в житиях их.

У преподобного Даниила Скитского просил помощи некто, тяжко боримый искушением, восставшим против его целомудрия. Старец послал его на гроб мученицы Фомаиды молиться при ее предстательстве. И когда поведенное было исполнено, искушение исчезло. Почему же помощь должна была прийти именно через эту мученицу? Потому, что она в жизни прошла через тяжкое искушение против ее целомудрия и мученически умерла за сохранение целомудрия. Филарет, митрополит Московский (113, 455).

МОЛИТВА ЗА БЛИЖНИХ

Истинный монах не должен смеяться-должен плакать о тех, которые поносят Бога, преступая закон Его, и о тех, которые проводят всю жизнь в грехах. Будем рыдать и плакать, непрестанно умоляя Бога, чтобы не восхитила их смерть, прежде чем они успеют принести покаяние. Преподобный Антоний Великий (2, 35–36).

Если кто будет просить тебя помолиться о нем, отвечай ему: брат! Бог ради молитв святых угодников Своих да помилует и меня и тебя по воле Своей. Изречения безымянных старцев (82, 376).

Молиться нужно не только самому за себя, но друг за друга. Ибо все верные, рассеянные по всему миру, есть единое духовное тело, имеющие единую преблагословенную Главу-Христа, и-единым Духом Божиим просвещаемые и наставляемые (Рим. 12, 5; 1Кор. 10, 17; 1Кор. 12, 12–13, 20, 27). И поэтому, как духовные члены, единое духовное тело составляющие, должны друг другу помогать молитвой. Как в теле члены друг о друге пекутся, так и мы, молясь друг за друга, единый глас к Небесному Отцу должны возносить с верой и любовью: «Отче наш, Иже еси на Небесех!». Святитель Тихон Задонский (104, 1093–1094).

МОЛИТВА ЗА ВРАГОВ

Кто хочет, чтобы Бог услышал молитву его, тот, когда встанет для совершения ее... прежде всякой другой молитвы, даже прежде молитвы о душе своей, да принесет молитву о врагах своих, и ради этого Бог услышит всякую молитву его. Авва Зенон (82, 126).

Господь не прощает того, кто не прощает брата своего. Преподобный Ефрем Сирин (28, 111).

Если мы будем возносить молитвы за обижающих и оскорбляющих нас, тогда будет услышана и молитва наша за нас самих (39, 605).

Когда кто молится против врагов или против людей, причинивших ему какое-нибудь зло, то это слова не человека, а диавола (39, 40).

Надо молиться за врагов, хотя бы они много оскорбляли нас. Если мы не будем делать этого, то неизбежно погибнем... (37, 378).

Молиться Богу о вреде для врагов-значит оскорблять Бога (37, 374).

Господь хочет, чтобы мы были кротки к виновным, не злопамятны к согрешающим против нас, прощением их приобретали прощение себе и сами приуготовляли себе меру человеколюбия (37, 33).

Будем не Богу только говорить: «Не помяни согрешений наших», но и самому себе пусть каждый говорит: «Да не помянем согрешений братии наших против нас» (42, 261).

Ты сам-первый судья твоим делам, а потом уже судит их Бог. Ты пишешь себе закон прощения и наказания и изрекаешь себе приговор (42, 261).

Человек, простивший своему ближнему, не может не получить совершенного прощения (от Бога), потому что Бог несравненно человеколюбивее нас (43, 325).

Если мы сами виновны в столь многих грехах, то должны со всею готовностью прощать оскорбляющим и обманывающим нас и не помнить зла. Святитель Иоанн Златоуст (45, 890).

Прощение врагам нашим и делание им добра есть истинное великодушие, одна из величайших черт богоподобия. Преподобный Никодим Святогорец (64, 31).

Будем... перед каждой молитвой нашей рассматривать нашу совесть и, находя в ней памятозлобие, искоренять его... молитвой за врагов и благословением их (108, 513).

Когда возлюбишь врагов своих и будешь молить о них, чтобы им дарованы были все блага, временные и вечные, тогда только низойдет к тебе Бог на помощь, и ты победишь молитвою твоею всех супостатов твоих, вступишь умом в сердечный храм для поклонения Отцу духом и истиною. Святитель Игнатий (Брянчанинов) (112, 211–212).

К старцу схииеромонаху Иисусу ночью пришли разбойники с намерением обокрасть его, не зная, что у него нечего похитить. Притаившись в сокровенном месте в келлии, они ждали, чтобы старец ушел в церковь к утреннему богослужению. Старец еще не спал, а стоял на обычном правиле и слышал приход их, прозрел намерение их. Тогда к своей молитве он присовокупил: «Боже, пошли сон рабам Твоим, трудившимся в суетном угождении врагу». Молитва была услышана, и незванные посетители спали в келлии старца беспросыпно пять дней и пять ночей, пока сам старец, пришедши с братией, не разбудил их словами: «Доколе стережете всуе? Идите домой». Пробудившись, они встали, но идти не могли, потому что немало времени пробыли без пищи. Старец накормил их и отпустил. Троицкий Патерик (90, 127).


Источник: Энциклопедия составлена на основании 5, 6 и 7-го томов «Настольной книги священнослужителя», издание Московской Патриархии.

Комментарии для сайта Cackle