История христианства в мировом кинематографе

(13 голосов4.4 из 5)

Царство Божие и царство кесаря

По фильмам “Гладиатор”, 2000, реж. Р.Скот и “Quo vadis” 2002 год, реж. Е. Кавалерович.
Из цикла лекций протоиерея Георгия Митрофанова “История христианства в мировом кинематографе”.
Творческое объединение “Крона”.

См. также: Раздел «Кинолекторий» на форуме «Азбука веры»

Расшифровка лекции протоиерея Георгия Митрофанова

Здравствуйте, уважаемые телезрители. Сегодня в студии я, протоиерей Георгий Митрофанов, и мы начинаем цикл программ, посвящённых изображению истории христианства в мировом кинематографе. Первая наша программа ставит перед собой задачу рассказать о раннем периоде истории христианства, о первом веке христианской истории, используя при этом фрагменты из двух снятых совсем недавно художественных фильмов. Проиллюстрировать разговор об истории христианства кинематографическими фрагментами побуждает прежде всего то обстоятельство, что вот уже 2000 лет являющаяся одной из важнейших тем в европейской культуре — тема христианская, — в ХХ веке нашла свое яркое отображение в самом современном виде искусства — в кинематографе.

И разговор наш сегодня будет посвящен фильмам, которые многим нашим телезрителям, я думаю, уже хорошо известны. Но прежде чем мы начнем нашу беседу, хочется сделать небольшой исторический экскурс и напомнить нашим телезрителям о том, что история христианской Церкви связывается, прежде всего, со спасительным подвигом Спасителя, пришедшего в этот мир. Казалось бы, распятие Христа, Его Крестная смерть и Воскресение оставили на земле очень немного — небольшую группу людей, которые ощущали себя христианской Церковью. Их было немного — несколько сотен, может быть, несколько тысяч, уверовавших во Христа христиан, не нашедших понимания в той среде, с которой многие из них были связаны. Я имею ввиду прежде всего среду ветхозаветных иудеев. Но апостолы двинулись в мир, ибо это был завет Спасителя. И перед ними предстала воплощённая в образе Римской империи земля–земля, которую должны были просветить словом ХристоваБлаговестия. Действительно, понятие мира в те времена связывалось прежде всего с понятием Римской империи, простиравшейся от Британии до Палестины, от германских лесов до африканских пустынь. Эта могущественная языческая империя готова была противостоять христианству, — тем более, что за плечами Римской империи была уже славная многовековая история.

Для того, чтобы представить себе то, как воспринимали сами римские язычники свою страну, свою миссию в этом мире, давайте обратимся к фильму, который совсем недавно появился на экранах наших кинотеатров. Он был снят в Америке в 2000 году знаменитым режиссером и продюсером Ридли Скоттом. Это фильм «Гладиатор». Фильм не во всём исторически достоверен, но замечательная режиссерская работа, прекрасные исполнительские удачи, которые сопровождали ли съемки этого фильма, наконец, замечательный сценарий с очень динамичной драматургией, позволяет нам ‑даже по одному фрагменту этого фильма, представить себе, как же воспринималась на протяжении многих веков в сознании многих поколений римлян Римская империя, с чем связывалось величие этой страны в сознании ее граждан, почему они ощущали себя выразителями какой-то особой миссии, которую Римской империя осуществляет в мире.

Посмотрим один фрагмент из фильма «Гладиатор» — фрагмент, в котором мы увидим сражение римской армии с полчищами диких германцев.

В увиденном нами фрагменте перед нами предстало не просто сражение римских легионеров с германскими варварами. Мы увидели, как в мире, еще не познавшем проповеди христианской любви, столкнулись две силы — сила первозданного языческого варварства и сила, может быть, не менее жестокая, но гораздо более организованная и продуманная, сила языческой римской цивилизации. Действительно, будучи язычниками, находясь в кольце варварских народов, которых римляне завоевывали на протяжении целых веков, они ощущали себя носителями высокой цивилизации, цивилизаторами мира. Они действительно обладали поразительным воинским искусством, доблестью, мужеством, глубоким государственным умом, создавшим традицию римского права, и, казалось бы, их победы были победами языческого мира над самим собой. Варварство уступало место цивилизации. Но в этой цивилизации, видимо, было что-то изначально ущербное, ложное, и хотя в кадрах фильма мы видим римлян как благородных мужественных воителей, и этот образ, восходящий к еще к мифологическим полугероям, полубогам, вдохновлял поколения римлян, нас не покидает ощущение призрачности происходящего, да и сам главный герой — легат римской армии Максимус, говорит о том, что «вы уже мертвы, вы уже в раю». В его вдохновенных словах о том, что победа отзовется в вечности, есть ощущение какой-то предопределенности к смерти. Действительно, римские воители, вдохновлявшие поколения римлян на ратные подвиги, уходили в прошлое. А Рим – Рим, остававшийся у них за спиной, жил какой-то другой жизнью. С величием сочеталась одновременно низость, с благородством – подлость, с воинской доблестью и аскетизмом-эпикурейская жажда наслаждений.

Вот сейчас, когда мы перейдем к фрагментам из другого тоже вышедшего совсем недавно, в 2002 году, уже польского фильма режиссера Ежи Кавалеровича «Quovadis», являющегося экранизацией замечательного романа Генрика Сенкевича «Камо грядеши», мы увидим другой Рим. Рим, переживающий глубокий духовный кризис, тот самый Рим, в который и пришли христиане. Только что увиденный нами фрагмент являет нам внешнюю мощь Римской империи. Кажется, как могли превозмочь эту мощь многочисленные проповедники веры Христовой, веры, основанной, прежде всего, на любви к ближним. Для того, чтобы ответить вам на этот вопрос, нужно серьезно задуматься над теми фрагментами, которые будут сейчас приходить перед нами в связи с фильмом “Quovadis. “Фильм является очень яркой иллюстрацией к истории раннего апостольского христианства. Хочется подчеркнуть, что в отличие от фильма Ридли Скотта «Гладиатор», фильм Ежи Кавалеровича “Quovadis” снят в нарочито классическом ключе европейского кино. Видя многие фрагменты, мы будем вспоминать произведения классической живописи, в которых отразилась история христианства. Но вот первый фрагмент из фильма “Quovadis. “КвоВадис который мы сейчас, посмотрим открывает нам ту оборотную сторону величественного Рима, которую даже трудно было даже предположить, что существует за статными образами римских легионеров, только что победивших германских варваров.

В начале фрагмента перед нами предстал разговор двух римлян. Один из них Марк Виниций, подобно Максимусу из фильма «Гладиатор», утверждает величие Рима на окраинах империи, сражаясь с полчищами варваров; другой же — его родственник Петроний, утонченный аристократ, философ, придворный, презирающий императора Нерона, но служащий ему в качестве, как он сам себя аттестует, «арбитра изящных искусств» — Нерон считал себя великим поэтом. Петроний предается наслаждениям жизни, хотя в глубине души испытывает то, что все эти чувственные наслаждения сами по себе лишь заглушают ощущение бессмысленности и отчаяния, которое не покидает его в Риме. Кажется, что для двух этих римских интеллектуалов окружающая их жизнь исполнена, с одной стороны, наслаждения, а с другой страны, какой-то тоски, которую они пытаются заглушить в этих наслаждениях. И вот Марк Виниций рассказывает о своей любви к девушке — скорее не любви, а плотской страсти, которая одолевает его, и мы видим эту девушку — дочь одного из иноземных царей, в качестве заложниц находящихся в Риме и пребывающей в одном из семейств римских патрициев. Она образованна, но в разговоре с Марком Виницием, касающемся вопросов духовных, они говорят о воле богов — она рисует на песке изображение рыбы. Марк Виниций не замечает этого знака, а между тем, для христиан, осуществлявших свою религиозную жизнь втайне, в катакомбах Великого Рима, знак рыбы был свидетельством принадлежности к христианской Церкви. Марк Виниций язычник, он мало что знает о христианстве. Но Петроний в разговоре с хозяйкой этого дома – христианкой, которая одновременно является римской патрицианкой, задается вопросом о том, каковы же те боги, которых почитают христиане. «Это Единый и Истинный Бог»- отвечает ему его собеседница. Так, через этот фрагмент мы видим, как в жизнь Римской империи часто потаенными путями входила христианская вера– вера, призванная преобразить этих мужественных, интеллектуально развитых, художественно-утонченных, но духовно опустошенных людей.

Чтобы представить во всей полноте жизнь Рима, посмотрим еще один фрагмент. Да, если на окраинах Рима его величие утверждали мужественные солдаты, если в стенах Сената многие выдающиеся представители государственной мысли Римской империи формулировали законы, которые потом во многом определят законодательство многих европейских стран, то при дворе императора расцветали разврат, жестокость, вероломство. Посмотрим фрагмент, который выразительно дает нам возможность представить — как же по существу проходила жизнь тех самых представителей римской аристократии, которые ощущали себя солью земли, которые ощущали себя лучшими представителями человеческого рода, и которые вместе с тем погружались в бездну греха, которому бросали вызов лучшие представители Римского общества, обретавшие для себя христианскую веру.

Итак, перед нами предстала очень реалистически показанная оргия, происходящая при дворе римского императора Нерона. Мы видим, как в представлениях людей, далеких по своему духовному уровню даже от Петрония, поразительно сочетается тяга к чувственным наслаждениям и к жестоким забавам. Обратим внимание, как спокойно взирает на жестокую схватку двух борцов не только Неронили даже Марк Виниций – воин, но даже утончённый Петроний. И только христианка Лигия в ужасе отшатывается от того страшного зрелища, столь привычного для язычников-римлян, когда люди убивают друг друга на забаву толпе. Затем мы видим, как это созерцание жестокой забавы переходит в разнузданный праздник чревоугодия, переходящий в настоящий свальный грех, когда люди, подобно животным, совокупляются друг с другом на глазах у собственного императора. И Марк Виниций стремится вовлечь Лигию в подобного рода, привычные даже для самых утонченных и развитых римлян, развлечения. Ее слуга, христианин Урс спасает ее от Марка Виниция, он остается погруженным вот в эти самые греховные римские наслаждения. Кажется, что великая империя уже изжила себя, ибо не может быть великой та страна, та культура, в которой добро и зло вот таким вот поразительным образом перепутаны, в котором зло принимается за добро, а для добра часто не остается места; в котором даже красота является поводом для появления самых греховных, самых низменных страстей человеческой души.

Но в этой внешне величественной, а внутренне уже и истощенной духовно цивилизации проступает и другая жизнь. Это жизнь первых христиан. И вот, одержимый пока еще дикой страстью к Лигии Марк Виниций находит путь для того, чтобы пробраться на тайное собрание христиан, на котором он надеется увидеть Лигию и похитить ее. Перед нами открывается совершенно другой пласт жизни римского общества. Мы видим тех же самых римских граждан, по преимуществу, впрочем, плебеев — не аристократов, — которые слушают вдохновенную проповедь святого апостола Петра, еще так недавно отрекшегося от Спасителя, прощенного Им, и посвятившего свою жизнь утверждению христианской веры в средоточии языческого мира — вРиме. Ему, основавшему епископскую кафедру в этом городе, еще не дано знать, сколь величественна будет победа христианства над язычеством, но он верует в Христа, и собравшиеся вокруг него люди, часто менее образованные чем Марк Виницийили Петроний, но обладающие глубокой потребностью в добре, в любви, в красоте, слушая его проповедь о воскресении Христа, обретают для себя веру, и Марк Виниций, пришедший на это собрание дабы похитить Лигию, открывает для себя совершенно иную жизнь людей, вдохновляющихся в своей жизни верой, дотоле неведомой ему.

Как контрастирует атмосфера и обстановка вот этого пещерного катакомбного храма первых христиан с роскошью дворца императора Нерона, и как контрастируют люди, стоящие в этом катакомбном пещерном храме, с обитателями римского дворца. Действительно, перед нами люди бедные, но одухотворенные люди, которые обладают тем самым богатством, которое не доступно многим из римских патриций. Однако Марк Виниций поначалу как будто не отзывается на вдохновенную проповедь святого апостола Петра — он одержим страстью к Лигии, и пытается похитить ее, и лишь раненный, оставшийся в доме христиан, которые не убивают его, а лечат, и даже готовы простить, он открывает для себя в полной мере смысл христианской жизни в полной мере именно потому, что это была жизнь, построенная по совершенно иным законам, нежели та жизнь, в которой сформировался, был воспитан и пребывал до этого времени Марк Виниций. Он еще многого не знает о христианском вероучении, но чувствует, что рядом с ним люди иного высшего порядка, и его любовь к Лигии меняется. Похотливая страсть уступает место одухотворенному стремлению приобщиться к миру той, к кому влечет его сердце. Лигия спасает ему жизнь, она готова ухаживать за ним открывая ему великое таинство христианской любви. Хотя мы видим в эпизодах этого фильма очень разных христиан — богатых и бедных, образованных и невежественных, может быть, даже добрых или суровых, но все они объединены некой общей верой ‑верой в Христа, преображающего этот мир и Марк Виниций ощущает в своей души присутствие какой-то новой веры. Он уже стремится не сделать Лигию своей наложницей, но сделать ее своей супругой, и через это супругу получить не столько плотские радости, сколько знание о той жизни, к которой уже приобщилась Лигия, пребывая в Церкви. С этими мыслями, с этими чувствами Марк Виниций приходит в один из христианских домов — бедных домов, в котором встречается сразу с двумя великими апостолами — святыми апостолами Петром и Павлом. Показательно, что даже грим, наложенный на актеров, исполняющих эти роли, напоминает нам известные картины классической европейской живописи, но замечательно и другое. Для многих из нас величие Церкви ассоциируется с теми многочисленными роскошными храмами — достаточно вспомнить храм святого апостола Петра в Риме, или с нашими православными соборами. Представление о преемниках апостолов — епископах также часто связывается для нас с роскошными величественными архиерейскими службами, с участием многих поколений епископов в выдающихся исторических событиях, подчас многих из нас даже шокирует приобщенность христианских епископов к государственной власти в разные времена. Но вот мы видим первых апостолов, первых епископов, в совершенно бедной обстановке — у них ничего нет — ни соборов, ни поместий, никаких внешних признаков величия их власти. У них есть только вера – вера, которую у них можно отнять лишь вместе с их земной жизнью, и в этом залог их будущей непобедимости, когда мы видим святых апостолов Петра и Павла, которым суждено будет принять мученическую смерть за Христа, видим их в обстановке бедного плебейского римского дома, мы понимаем, что они были действительно неуязвимы для всей языческой Римской империи, ибо их вера давала им поразительную силу. У них ничего нельзя было отнять, у них можно было воспринять только их веру — или не воспринять, и даже подвергнуть их гонению. Но их вера была главным богатством, их главным достоянием. Именно об этом говорит с ними Марк Виниций — об этой самой вере, которой неполна еще явлена ему, но к которой уже неудержимо влечет его сердце, и показательно то, как святой апостол Пётр решает судьбу язычника еще, Марка Виниция и христианки Лигии. Посмотрим этот фрагмент.

Так в судьбе двух людей — римского патриция и юной христиански, происходит постепенное соединение Римской языческой империи и будущей христианской Церкви. Показательно, что в первые века существования Церкви немало существовало вот таких вот смешанных браков, когда язычник или язычница имели своими супругами христиан. Достаточно вспомнить, что один из величайших богословов христианской Церкви — блаженный Августин, родился именно в таком христианско-языческом браке. Но святой апостол Пётр убеждён, что неверующий или еще в полной мере не уверовавший муж освящается верующей женой — об этом впоследствии напишет святой апостол Павел в одном из своих Посланий.

Но для нас важно еще и другое обстоятельство, которое подчеркивает нам эта сцена. Поразительно доверие христиан ко всем тем, кто хотя бы не проявляет себя враждебно в отношении Церкви. Вот чего часто не достает современным христианам, почему-то они склонны постоянно искать, даже в той же самой христианской среде, врагов – наверное, от малой веры, от малого духовного опыта, который открывает ту очевидную истину, что Бог есть Любовь. Казалось бы, счастливый союз Марка Виниция и Лигии не может уже быть ничем омрачен, ибо их благословил на брак святой апостол Пётр. Но христианам предстояло пережить первое широкомасштабное в истории Римской империи гонение — гонение императора Нерона. Являясь по существу узурпатором власти, ощущая слабость своей власти, Нерон пытался расположить к себе римских плебеев, римскую чернь, и когда в порыве безумного вдохновения он сжег Рим, мечтая, созерцая сожжение города, написать поэму о гибели Трои, он спохватился и решил обвинить в сожжении города христиан. Это было тем проще, что христиане были уже известны. О них почти никто ничего не знал по существу, но слухи о том, что христиане собираются на тайные собрания, распространялись в римской обывательской среде, и, как это нередко бывало в истории, существование людей, живущих какой-то иной жизнью, нежели то общество, в котором они пребывали, порождало домыслы. Христиан обвиняли в противоестественных грехах, человеческих жертвоприношениях, даже в потреблении младенческой крови. Ив сознании римской черни христиане были, прежде всего, злодеями, врагами Рима, который давал им хлеба и зрелищ. Именно поэтому Нерон, решая отвести от себя обвинения в разрушении Вечного города, направил гнев римской толпы и развернул гонение. Гонение, которое предполагало не только уничтожение христиан, но превращение их смерти в развлечение голодной и падкой до зрелищ римской толпы.

Сейчас мы увидим сцены гонения и казни христиан — в чем-то, может быть, жестокие сцены, но снятые с достаточным художественным вкусом, чтобы не вызывать то отвращение, которое нередко вызывают сцены из современных боевиков и фильмов ужасов. Мы будем испытывать скорбь, сострадание, может быть, даже страх, видя эти сцены, видя то, как мужественно умирают первые христиане, с какой глубокой верой воспринимают они смерть, которая для них, в отличие от язычников, является началом их будущей вечной жизни во Христе и со Христом. Хочется подчеркнуть, что многие сцены гонений на христиан в этом фильме по существу напоминают нам известные художественные полотна — опять-таки классической европейской живописи, и это лишний раз доказывает то, насколько необходимо современному кинематографу восстановление органичной связи с многовековой традицией европейского христианского искусства. Посмотрим эти сцены с пониманием того, что за ними стоит поразительный опыт свидетельства о Христе мученической кровью первых христиан.

Итак, подобно тому как Христос, пришедший в этот мир одарить людей милосердием, любовью, многих спасавший, исцеляющий, получил от человечества лишь распятие на Кресте, крестные муки, христиане, пришедшие в этот мир преобразить его, подобно Христу отправлялись на смерть. Около трех веков будут продолжаться гонения на христиан, причем эти гонения будут предполагать самые изощренные, самые изуверские расправы над христианами. Их казни будут превращаться в общественные зрелища, и вот только что виденный нами фрагмент выразительно показывает нам это. Но конец этого фрагмента приобретает очень глубокий смысл. Когда Марк Виниций с ужасом видит перед собой находящуюся в бессознательном состоянии Лигию, привязанную к быку свирепому, он переживает не только страшную угрозу жизни своей возлюбленной, он видит перед собой глубоко символичную сцену. Напомню, что образ быка на протяжении многих веков олицетворял главное божество у древних греков и когда-то римлян ‑Зевса или Юпитера, — когда-то они изображались именно в виде быка, и бык, к которому привязана христианка Лигия, как бы олицетворяет вот эту неукротимую языческую мощь, которая хочет попрать христианство. И побеждающий быка христианин осуществляет некий символический акт — на глазах у всего языческого Рима христианство повергает язычество. Конечно, большинство язычников находящихся в это время в Колизее, не осознают этого глубокого смысла происходящего, но их готовность сохранить жизнь Лигии и этому христианину, победившему быка, как будто прообразует собой готовность если не их, то их потомков, принять христианскую Веру. И то, что в решающий момент, когда подвергается испытанию авторитет Нерона, который хочет смерти Лигии, все, даже близкие к нему патриции, и даже предводитель преторианцев, которые, как правило, и ставили на престол римских императоров в последующие десятилетия, требуют сохранить жизнь Лигии, требуют признать достоинство гонимого христианства. Всё это заставляет Нерона отступить. Отступить, прообразуя этим и свою собственную гибель, которую предсказывают ему один из распятых христиан, и будущее крушение языческого Рима перед лицом христианства — тогда еще гонимого, но призванного в дальнейшем одержать победу. Победу и духовную, и историческую над миром языческим. И тем не менее миру языческому еще предстояло быть многие годы. Еще два с половиной века Римская империя будет оставаться языческой, и лучшие из представителей языческой Римской империи подчас будут выступать гонителями христиан, подобно императору Марка Аврелию.

Но в судьбе Петрония мы видим судьбу тех римлян, которые при всем своем интеллектуальном развитии, при всём переживании ущербности угасающей языческой культуры, всё-таки не находили в себе сил обрести истину христианства. И этим людям оставалось лишь одно: величественно, хотя и трагически, умереть. Судьба Петрония типична для судьбы многих выдающихся римлян этого периода. Подобно тому, как великий римский философ Сенека должен был вскрыть себе вены во исполнение воли императора, и Петроний уходит из этого мира, совершив самоубийство над собой. Сцена смерти Петрония очень выразительна. Мы видим его, готового признать свою былую наложницу-рабыню супругой, мы видим его, отрицающего смысл жизни за вот этой самой угасающей Римской империей, без которой он, тем не менее, не мыслит своего собственного бытия; но мы видимего, так и не обретшего христианскую веру. Он умирает величественно, но безысходно. В связи со сценой его смерти невольно на ум приходят очень выразительные эпитафии многих римлян-язычников, умиравших в это время — они исполнены глубокой безысходности, в то время как эпитафии на могилах христиан этого же периода поражают своей радостью-радостной верой в то, что смерть открывает им путь к вечной жизни. Действительно, коренное отличие христианства от язычества заключается именно в том, что христианство не просто способно преобразить жизнь человека на этой земле ‑оно способно даровать ему высший смысл жизни — и той самой жизни, которая продолжается после смерти. Для большинства же язычников, в частности римских язычников, языческая вера оставалась лишь бытовой, исторической традицией, души были исполнены неверием. Но вот эта смерть в неверии некоторых выдающихся римлян эпохи упадка, одним из которых является Петроний, заставляет ещё при жизни многих христиан уповать на то, что такие так называемые «христиане до Христа» (к таковым Церковь относила Сократа, Платона, Аристотеля, например) будут всё-таки на Страшном Суде Богом прощены и введены в Царство Божие. Такова была интуиция первых христиан, свидетельствовавшая о глубокой любви даже к тем, кто не разделял их религиозных верований, но искренне стремился к чему-то высшему, одухотворенному. Итак, сцена смерти Петрония являет собой символ смерти лучших из римлян, которые жили в условиях, когда языческая вера себя уже исчерпала, а христианской веры еще не было обретено многими из их современников. Посмотрим этот фрагмент

Петроний умирает по-своему величественно, мужественно, хотя лишь перед смертью он дерзает во всеуслышание высказать о Нероне то, что думал многие годы. Увы, такова участь многих интеллектуалов, живущих в деспотии, деспотических обществах — говорить правду, лишь будучи обреченными на смерть. Но поразительно в этой сцене другое — то внутреннее отчаяние, которое сопровождает смерть Петрония. Он говорит о том, что вместе с ним умирает Рим, совсем его былым величием, и уже теряя сознание, смотря на танцовщиц, он видит их в образе мойр. Напомню, что мойры — это такие божества женского рода, которые, по мнению античных язычников, сопровождали умерших, подвергали души умерших мукам после смерти, мстили им.

Вот такая безысходная смерть без упования на милость Божию, на любовь Бога к людям. Однако это величественная языческая смерть. Не такова будет смерть Нерона, олицетворяющая собой всё то низкое, что было в языческом обществе. Действительно, в Нероне мы видим не просто плохого человека, не просто узурпатора власти, не просто убийцу собственной матери, собственной жены, о чём говорит Петроний. Мы видим в нём человека, в котором образ Божий уже как будто перестал существовать, и смерть его исполнена уже не мужественности как у Петрония, а ничтожества, слабости. Если смерть Петрония не может не вызвать сострадания и размышлений о том, что же ожидает этого благородного язычника после смерти, то смерть Нерона может вызвать лишь ощущение того, какой страшной будет его участь, когда он предстанет перед Судом Божиим. То есть ощущение, которое высказал ему обличавший его мученик- христианин в Колизее. Вот эта ничтожная смерть «великого артиста», каким почитал себя Нерон, по сути дела, напоминает нам кончины многих сильных мира сего, творящих злодеяния, и в последний момент своей жизни, находясь на смертном одре, ощущающих собственное ничтожество и являющих собственное ничтожество.

Сцена смерти Нерона наполняется особым смыслом, если мы вспомним о том, что в Римской империи императора требовали почитать как живого Бога. И вот перед нами один из таких человекобогов. Его смерть обнажает подлинную сущность этого, совсем не напоминающего божество, человека. Человека ничтожного, человека и перед смертью пытающегося лицедействовать: «Какой великий артист умирает!» Для человекобога нет места ни в этом не в этом мире, ни в мире ином, ибо человек должен оставаться человеком, и только в почитании Богочеловека Христа обретать подлинный смысл своей жизни. Нерон скрывается от своих, когда-то унижавшихся им подданных, а они уже называют имя нового императора – Гальба, солдатского императора так называемого, которых потом в большом количестве будут возводить на престол преторианцы, объявляя их живыми богами. Так из жизни уходит еще один живой бог – Нерон, и новый человекобог уже готов занять его место, но эта череда человекобогов не способна спасти умирающий языческий мир.

Однако гонения на христиан будут продолжаться и после смерти Нерона. И последний эпизод фильма “Quovadis”, который мы сегодня посмотрим, возвращает нас к святому апостолу Петру.

Подвергавшаяся жесточайшим гонениям Церковь в это время была весьма малочисленным сообществом людей, она даже не имела письменно зафиксированной истории земного служения Спасителя — Евангелий. Тем дороже были для нее те ученики Христа – апостолы, которые видели Христа, которые помнили о нём, и конечно, святой апостол Пётр олицетворял для первых христиан всю полноту христианского откровения. Страшно было потерять этого великого апостола, и все они пытались спасти его. Но церковное Предание повествует нам о том, как мучительно переживал один из самых выдающихся апостолов свою отречение от Христа как неустанно плакал этот мужественный человек, годами вспоминая о своем отречении, как мечтал он разделить со Христом и Его крестную смерть. И вот в момент, когда Церковь просит его скрыться от гонителей, святой апостол Пётр слышит призыв Спасителя — призыв вернуться в Рим. Название фильма “Quovadis.” является латинским переводом более привычных для нас славянских слов, которые обозначают название этого романа Генриха Сенкевича «Камо грядеши» — «куда идешь». Святой апостол Пётр возвращается в Рим, чтобы принять мученическую смерть за Христа. Согласно церковному Преданию, он тоже будет распят, но дабы в распятии не уподобляться в полной мере Спасителю, Которого он так чтил, дабы умножить свою крестную муку во искупление своих грехов перед Христом, святой Апостол попросит распять его вниз головой. И тем самым он свидетельствует не только величие Церкви, но ее способность смиряться перед своим божественным основателем.

Фильм снят польским католическим режиссером и нарочито мы видим святого апостола Петра, возвращающегося в уже современный Рим, в центре которого мы видим силуэт собора Святого Петра. Естественно для режиссера-католика подчеркнуть величие римского престола в наши дни. Но для нас, православных христиан, этот последний эпизод фильма “Quovadis”, может быть особенно близок именно тем, что в умалении себя святой Апостол Пётр обретает свою подлинное величие ученика Христова. Он вернулся в Рим и принял там мученическую смерть, но Церковь не умерла, и в служении многих христиан смогла одержать победу над языческой Римской империей. Пройдет два с половиной века, и Римская империя признает христианство не только истинной религией, но и даст ей государственный статус. Это создаст новые искушения, обусловит новые испытания для многих христиан, ибо Христос пришел утвердить на земле Царство не от мира сего, Он свидетельствовал о Царстве Небесном. Велик же будет соблазн, приняв духовную капитуляцию многовековой языческой империи, превратить Царство Небесное в царство земное, сделать Церковью церковь царства от мира сего. Это станет одним из величайших искушений христианства на все времена. Но тогда, в первом веке, христиане, подвергавшиеся гонениям, переживавшие глубокие страдания и исполненные при этом глубокой любви к этому миру, несли в него прежде всего преображение. Мир сей все больше обретал черты мира иного, и происходило это, прежде всего, в Церкви, среди христиан. Христианская Церковь предстоит в течение веков, обращая свое благовестие ко многим народам — и цивилизованным, и диким. И для всякого народа Церковь будет находить именно те слова, на которые будут отзываться сердца лучших представители тех или иных народов, тех или иных стран. Миссия Церкви охватит, действительно, весь мир — не тот мир, который ограничивался рамками Римской империи, но мир в полном его существование. И вот в этой продолжающейся уже 2000 лет христианской миссии, обращенной к миру и будет проявлять себя история христианства. Та самая история, христианства, которая к нашему времени сумела уже так выразительно запечатлеться во многих выдающихся произведениях мирового киноискусства.

См. также фильм Quo vadis и раздел Кинолекторий на портале “Азбука веры”.

Отблески света Христова в «тёмном средневековье»

По фильму “Полет Ворона”, 1999, реж Х. Гуннлагссон.
Из цикла лекций протоиерея Георгия Митрофанова “История христианства в мировом кинематографе”.
Творческое объединение “Крона”.

См. также: Раздел «Кинолекторий» на форуме «Азбука веры»

Расшифровка лекции протоиерея Георгия Митрофанова

Мы продолжаем наш разговор об истории христианства, нашедшей свое отражение в мировом кинематографе. Сегодня мы поговорим о событиях, происходивших в Европе через тысячу лет после пришествия в мир Христа. Х‑й век. За это время это время успела принять христианство и пасть под ударами варваров Запада Римская империя, и Европу захлестнула волна варварства. Не случайно в исторической науке существует даже такое понятие: «темное Средневековье». Варварские племена, пришедшие с севера Европы, захватили территорию Римской империи и принесли с собой язычество. Язычество, которое постепенно уходило в прошлое, уступая место христианству в жизни этих варварских народов, образовавших целый конгломерат королевств на территории Европы.

Этот долгий мучительный процесс вытеснения языческого варварства христианской культурой не мог быть коротким. И лишь в XI веке вся Западная Европа наконец стала христианской. Говорить об этих событиях сегодня мы будем, рассматривая фрагменты фильма, который принадлежит одному из наиболее знаменитых сейчас скандинавских режиссеров Храбну Гюднлёйгссону — достойному ученику великого Ингмара Бергмана. Фильм «Полет ворона» переносит нас в Северную Европу Х века, в места, где еще сохранявшееся язычество вступило в конфликт с христианством, причем конфликт этот — через судьбы конкретных людей — христиан и язычников, пребывавших в ту тяжелую, исполненную больших исторических катаклизмов эпоху.

Но первый фрагмент этого фильма переносит нас в Ирландию – страну, ставшую христианской еще в V веке нашей эры и проявившую себя в истории христианства очень глубокой культурой и замечательным благочестием в эти времена темного средневековья.

Перед нами предстала семья ирландских христиан, проводивших время за чтением Священного Писания, что является довольно редким явлением для Средневековья и свидетельствует о глубоком проникновении христианской культуры в жизнь ирландцев в Х веке. Эта семья подверглась нападению язычников — викингов, которые уже не один век опустошали целые области на территории Европы. Семья погибла. Девочку в этой семье должны были захватить в рабство, родителей убили, но мальчику один из викингов, по каким-то причинам, сохранил жизнь. И последний кадр только что показанного фрагмента обращает наш взор на этого самого осиротевшего ирландского мальчика-христианина, который поднимает рукопись Священного Писания, выпавшую из рук убитого отца, и оказывается, может быть, перед самым главным выбором, выпавшим в его жизни уже в такое раннее время, в отроческие годы – остаться христианином или отомстить язычнику.

Собственно эта тема — тема конфликта христианства и язычества, является основной темой данного фильма. И выбор, который делает главный герой этого фильма — уже повзрослевший ирландский мальчик-христианин, станет своеобразным испытанием, искушением всей христианской Церкви в Европе этого времени. Ну, а далее фрагмент, переносящий нас в период, отделявший вот эту трагическую историю от будущего главного героя двадцатью годами. Мы оказываемся в Исландии, куда скрылись викинги с захваченной междоусобицами Норвегии.

Фильм Храбна Гюднлёйгссона с большой исторической достоверностью воссоздает перед нами суровый — я бы даже сказал, жестокий быт язычников-викингов, опустошавших Европу, грабящих целые области, в большом количестве увозивших пленников в свои отдалённые морем исландские земли. Большая часть пленников, конечно же, погибала, но вот в только что увиденном нами фрагменте мы видим весьма своеобразные отношения между людьми. Да, перед нами не просто варвары – люди, пребывающие на довольно низком уровне развития культуры — как государственной, так и бытовой, но еще и язычники. Их отношения между собой напоминают отношения хищных зверей. Обратите внимание, как они смотрят друг на друга, как они постоянно ждут проявления какой-то угрозы для себя со стороны человека незнакомого, как они относятся к своим пленникам — по сути дела, как к живому, но неодушевленному товару. Мы видим их достаточно суровый быт, но в этой суровости нет того, что христианство называет аскетизмом, а есть желание просто выжить. Здесь нет стремления освободить себя от житейской суеты, упростив свой быт. Здесь просто примитивность жизни, обусловленная примитивизмом мироощущения. Попавшие в Исландию пленники обречены, и спасший их, как мы все поняли, повзрослевший ирландский мальчик-христианин, вряд ли спас их в полной мере. Им, видимо, суждено погибнуть на этой суровой земле. Но он помнит, что его некогда не спасли во время нападения викингов, и сам, вот так вот жестоко убивая язычников-викингов, как бы нравственно обосновывает свои действия тем, что он спасает своих братьев христиан, ибо именно христиан захватывали викинги в Европе.

Ну, а далее он пытается найти тех, кто убил его родителей и похитил его сестру двадцать лет назад. Он идет по их следам, он долгие годы стремился осуществить по отношению к ним месть, кажущуюся ему справедливым приговором. По ходу фильма он делает так, что один из этих викингов, который является местным вождем, убивает своего брата, заподозрив его в предательстве, а затем сам, тайно, главный герой направляется туда, где живет этот вождь викингов по имени Торд. И место, которое становится на короткое время прибежищем главного героя (хочу заметить, что мы даже на протяжении всего фильма не узнаем его имени) — местом его временного убежища становится языческое капище — капище языческому богу Одину, расположенное в одной из пещер. Он тайно приходит к своему врагу Торду и находит себе пристанище в языческом капище. Посмотрим фрагмент.

Ирландский христианин не случайно скрывается в языческом капище, которое является священным местом для язычников викингов. Он придает своему поединку с убийцей родителей религиозный смысл. Показательно, с каким отвращением он смотрит на этих примитивных истуканов – идолов, олицетворяющих языческих богов, которым поклоняются викинги, он видит пепел жертвоприношений, кровь жертвенную, которой измазан идол – (ритуал языческий был довольно примитивен), и двойной топор — составная часть языческого ритуала, также здесь. Правда, в капище забегает ребенок, и в его матери главный герой узнаёт свою повзрослевшую сестру. Ну, а далее главный враг ирландского христианина — предводитель викингов Торд, привозит тело своего убитого брата. Нужно иметь в виду, что для язычников погребение мертвецов имело особое значение. Любой усопший должен был отправиться в Валгаллу — страну мертвых, и для того, чтобы его уход был окончательным, и чтобы душа его не возвращалась в этот мир, искушая живых, его нужно было препроводить в мир иной с соответствующим ритуалом, похоронив достойно, что и стремится сделать Торд, похоронив брата в усыпальнице, которую предназначал для себя. Его сначала оставляют в святилище, рядом с идолом, олицетворяющим бога Одина, в руки дают оружие, но ирландский мститель стремится уже сейчас — с одной стороны, попрать языческих лжебогов, а с другой стороны, навести религиозный ужас на своих противников, и он вкладывает в руку умершего викинга меч, что вызывает смятение в душах язычников. Итак, мы видим акт мести, строго говоря, не соответствующий христианской морали, приобретающий для главного героя характер религиозного противоборства между ним – христианином, и убийцей его родителей — язычником. Ну, а далее должно наступить еще более религиозное и исторически выразительно обозначенное столкновение. И следующий эпизод этого фильма подводит нас к надвигающейся развязке.

Страх перед еще не похороненным убитым братом побуждает Торда обратиться к Одину. Очень показательный эпизод. Он выразительно демонстрирует нам, насколько религиозное невежество неразрывно связано со страхом перед усопшим. Обратим внимание, что и в нашем современном обществе люди, лишенные подлинной религиозной культуры, не размышляя даже, казалось бы, о Боге, очень часто суеверно боятся покойников. Это, кстати говоря, свидетельствует о том, что всякий отказ от подлинной религиозности обуславливает в душе человека религиозность ложную, примитивную, которая и был характерна для язычества средневековой Европы. Итак, Торд просит Одина защитить его, указать ему то, что должно сделать, дабы избавить себя от новых бедствий, и приходит к выводу, разговаривая с этим истуканом, что жертва собственного сына может помочь ему решить его проблемы. Да, сын появляется с шапкой убитого брата, и слетевшееся воронье, навевающее страх на Торда, заставляет его предположить, что Один подает ему знак — принесение в жертву сына может умилостивить языческого бога. Перед нами как будто открывается очень хорошо знакомая тема принесения сына в жертву отцом — тема своеобразного языческого Авраама. Вероятней, режиссер и обращается к известному каждому европейцу библейскому сюжету, но наполняет его несколько иным содержанием. Торд готов принести в жертву собственного сына, чтобы избавить себя от грозящей ему, еще впрочем, неведомой опасности, и эту свою решимость он готов проявить в конкретном поступке – поступке, который, конечно же, не может быть принят его женой – наложницей, ирландской христианкой.

Однако для мстящего Торду брата его жены очень важно не только погубить Торда — важно выявить ущербность языческой веры этого викинга. Поэтому следующий эпизод очень показателен именно в том отношении, что он показывает, как разрешается эта коллизия языческого Авраама, решившего принести в жертву не истинному, но мнимому богу своего сына. Посмотрим следующий фрагмент.

Встреча брата и сестры христиан в языческом капище очень важна для понимания сюжета этого фильма Мы узнаём, что сестра главного героя не только осталась христианкой в этом жестоком мире язычников, но и сохранила память о брате, ожидала брата. Но радость встречи омрачена тем, что брат пришел мстить убийце отца, ставшего для его сестры мужем. Но дело не только в этом, дело еще в том, что все эти годы юная ирландская христианка пыталась превозмочь жестокость языческого мира смирением и любовью, которых явно недостает ее брату, она не может принять его действия не только потому, что он готов убить ее мужа, хотя муж является убийцей ее отца, но еще ипотому, что она исповедует какой-то другое христианство — то христианство, которое, наверно, более напоминает христианство Спасителя, христианство, которое не мстит.

Ну, а далее события разворачиваются очень выразительно. Торд не только вождь — он еще и главный жрец. Показательно, что примитивное язычество не выработало сложного ритуала, в нём не сформировалась профессиональная каста жрецов. Главным жрецом часто выступает старший в роде, старший в семье. И вот Торд, перепуганный тем, что идолы отвернулись от него (а мстящий христианин, поворачивая идолов лицом к стене, и стремится вызвать еще большие смятения у Торда) — перепуганный этим Торд уже готов реализовать свой замысел и принести в жертву своего сына — собственноручно принести его в жертву. Услышавшая об этом его жена оказывается в сложном положении: она, исполненная христианской любви, не допускает этого жертвоприношения, как будто предавая своего брата. Действительно, если в Библии Истинный Бог не позволил Аврааму принести в жертву своего сына Исаака, то в фильме мы видим, как христианка, исповедующая Истинного Бога, пытается предотвратить принесение в жертву языческим богам своего сына, принеся в жертву язычникам своего брата.

Перед нами проходит жестокая сцена допроса язычниками христианина – впрочем, христианина, пришедшего к ним, как к врагам. Показательно, что подвешенный руками вверх, он нарочито напоминает распятого Христа. Но тот ли это Христос, который пришел в мир? В жестоком допросе, который творят язычники, мы видим не просто их отношение к врагу, а отношение языческого мира к человеку. Эта сцена наполняет болью сердце сестры главного героя, и как только появляется возможность спасти своего брата — а он, так вот нарочито висящий, с воздетыми руками для нее напоминающий Христа, в Которого она продолжает верить — укор для нее. Желая спасти не только сына, но и брата, она помогает ему бежать, рискуя собой, рискуя сыном, пытаясь в этих условиях следовать только одной заповеди — заповеди любви.

И вот, наконец, последний фрагмент этого фильма, когда происходит развязка этой, глубоко трагичной истории — истории не только мести христианина язычникам, но и истории столкновения язычества и христианства на закате истории языческой Европы, Посмотрим последний фрагмент этого фильма.

Последний фрагмент этого фильма, как впрочем, и весь этот фильм, исполнен глубокого, как исторического, так и религиозного содержания. Когда пленник неожиданно бежит, Торд, исполненный суеверного страха, который не оставляет его, мужественного викинга, ни на минуту, вновь решает с помощью принесения в жертву Одину своего сына узнать истину, умилостивив своего языческого бога. Но к этому примешивается другой мотив: именно первое несостоявшееся жертвоприношение вынудило его жену-христианку рассказать о странном госте. Он и сейчас исполнен подозрения. Мы очень хорошо видим, как в сознании язычника чисто человеческие, суеверные страхи, подозрительность, смешиваются со страхом перед некоей неведомой мистической силой. Вообще, обращение Торда к истукану Одина напоминает его разговор с самим собой. И это действительно так, ибо перед ним всего лишь истукан, который не является Богом. Он, по сути дела, обращается к пустым небесам.

И вот новый опыт, которым должно стать жертвоприношение. Он вовлекает в этот опыт своего сына, которого по-своему любит, и которого пытается убедить участвовать в этом жертвоприношении как в испытании его мужественности. Действительно, культ воителя, героя, полубога-получеловека, был характерен для язычников многих времен и многих народов. Мальчик зачарованно слушает своего отца, он готов пройти через это испытание. И показательно, что когда мальчик лежит, готовый стать жертвой языческого обряда, отец рассказывает ему историю о великанах. Действительно, вдохновляя себя мыслью о том, что они сражаются не просто с людьми, а со сверхлюдьми, с великанами, или с какими-то иными существами, обладающими сверхчеловеческой мощью, викинги и складывали свои многочисленные сказания или мифы. Человек, побеждающий великанов, побеждающий богов — вот идеал, который нередко представал в языческой Скандинавии.

И вот христианка-мать, вновь не может перенести страшную сцену жертвоприношения сына — она вновь раскрывает тайну своего брата, который прячется в усыпальнице. Сын ее спасен, хотя младший брат Торда готов был отрубить ему голову — это тоже очень хорошо характеризует ту античеловечность языческой жизни, которая трудно представима нам сейчас. Появление ирландца в облачении умершего брата Торда, в его шлеме, в его плаще, вызывает у Торда мистический ужас: кто это — странный гость или призрак его брата? В глубине души он всё-таки мучается тем, что убил брата. Ему кажется, что месть Одина связана именно с этим. Поразительная сцена, когда спускающийся получеловек, полупризрак наводит ужас на воинственных викингов. Разбегаются все кроме Торда иего младшего брата, готовых вступить в поединок с этим призраком. Стрелы не убивают его, и когда он снимает шлем, оказывается, что перед Тордом его враг. Тот самый враг, который заставил его погубить своего брата. Показательно, что в решающий момент сестра вновь спасает брата, помогая ему поразить младшего брата Торда, ион остается один на один со своим главным врагом. Вот тогда Торди узнает тайну, которую несет в себе гость. Он узнаёт, что перед ним брат его наложницы-жены, сын тех ирландских христиан, которых когда-то, двадцать лет назад, он жестоко умертвил в порыве опустошительного набега викингов на эту христианскую страну.

Ну, а далее разрешение подразумевается само собой. Торд готов до конца защищаться до конца, отстаивать свою языческую правду, но ирландский христианин оказывается быстрее. Он убивает Торда на глазах у его сына, и тем самым теряет свою сестру. Она отказывается возвращаться с ним в родную Ирландию, не принимая того христианства, которое предлагает ей брат. И когда он оставляет ей книгу, которую читал им их отец, — читал накануне своей гибели, — Евангелие, из которого его сестра и вынесла великую мысль о том, что только смирение и любовь могут преобразить мир, — она отказывается, тем не менее, идти за своим братом.

Показательна в этом отношении и последняя сцена фильма. Осуществивший свою месть, как справедливый приговор, главный герой закапывает оружие в землю. Символический акт, тем более, что вот эта историческая достоверность сурового исландского быта очень выразительно и исторически верно показанное оружие – примитивное, и, тем не менее, жестокое оружие той поры — всё это, действительно, и создает ощущение подлинности происходящего. Закопав это оружие в землю, главный герой как будто становится подлинным христианином, мечтающим теперь утвердить на этой земле подлинно христианскую жизнь, о чем он и говорит сестре. Но сестра не верит ему. Не верит хотя бы потому, что для её полуязычника, полухристианина сына, который как она говорит, видел достаточно, и видел смерть своего отца, — очевидно, что брат, отомстив убийце их родителей, одновременно духовно поразил и ее сына. И очевидно одно: что теперь ее сын, даже если он и примет со временем внешне христианскую веру, станет таким же мстителем, а значит не христианином, а язычником, каким стал ее брат. Она остается в Исландии, в которой ей еще суждено принять христианство, — с тем христианством, которому учил по Евангелию ее отец; с тем христианством, которое на какой-то момент покинуло душу ее брата, творившего мщение. Брат уезжает в одиночестве, а сын главной героини выкапывает из земли смертоносное оружие, готовый употребить, его мстя за своего отца. И нам уже нетрудно представить, что через двадцать лет из Исландии в Ирландию явится новый мститель — может быть, даже принявший внешне христианство, — для того чтобы язычески отомстить убийце своего отца и одновременно убийце его христианской веры.

Вот так символически заканчивается этот фильм, который переносит нас из отдаленной Исландии в средневековую Европу — в ту самую Европу, в которой христианство, пожалуй, уже победило языческий мир, в котором уже, казалось бы, должны были утвердиться христианские ценности. Нет уже Римской империи. Все государства Европы приняли христианство. Но великий соблазн подменить духовную, внутреннюю победу христианства над язычеством, подменить победой внешней, будет оставаться одним из самых главных соблазнов в истории Церкви на протяжении многих веков, наверно, даже и до сегодня. И вот эта коллизия между подлинным христианством, которое проповедовал Христос, и сонм великих святых как западных, так и восточных Церквей и тем христианством, которое будет исповедоваться многими христианами разных времен — и Средневековья, и нашего времени, когда христианство будет требовать мести, войны, насилия, — эта коллизия станет одной из главных проблем в истории христианства на протяжении всего его земного пути. Собственно, эта тема Царства Небесного и царства земного, тема извращения учения Христа в мировой истории, тема великого соблазна, который когда-то отвергнул Христос, отказавшийся уподобить Свое Царство Небесное царство земному, эта проблема и это искушение, ставшие одной из основных проблем, одним из основных искушений в истории христианства, будет темой дальнейших наших бесед, в которых мы будем рассматривать другие фильмы, которые перенесут нас в иные эпохи, в которых вечные темы христианской веры будут сочетаться с преходящими темами земной человеческой истории.

См. также  раздел Кинолекторий на портале “Азбука веры”.

Земные образы Царства Небесного

По фильму “Жанна дАрк”, 1999, реж. Л.Бессон.
Из цикла лекций протоиерея Георгия Митрофанова “История христианства в мировом кинематографе”.
Творческое объединение “Крона”.

См. также: Раздел «Кинолекторий» на форуме «Азбука веры»

Расшифровка лекции протоиерея Георгия Митрофанова

Сегодняшний наш разговор будет посвящен христианской Европе начала XV века. К этому времени уже многие века практически все народы Европы были христианами, но противоборство между ними, увы, не прекращалось. Теперь это уже было не противоборство христиан и язычников, но противоборство христиан, пытавшихся в рамках своих государств, своих королевств, создать, как им казалось, могущественные, наиболее соответствующие принципам христианской веры, государства. Это были, по сути дела, попытки превратить Царство Небесное в разнообразные царства земные, и хотя римо-католическая Церковь в лице своих первосвященников, римских пап, усиленно пыталась сохранить единство христианской Европы, в этой борьбе с христианскими государями, очень часто действовавшими в духе традиции языческой государственности, римо-католическая Церковь очень часто уподоблялась отнюдь не христианской общности людей, но очень часто напоминала тех, с кем вела борьбу, и также пыталась подменить в своей деятельности в своем служении Царство Небесное царством земным.

В этой борьбе было немало трагических эпизодов. И вот об одном из таких трагических эпизодов — трагических, если можно говорить о трагедии в христианской истории, которая всё-таки имеет свое разрешение в искупительной подвиге Спасителя, мы поговорим сегодня. Действительно, в эпоху, когда церковная иерархия теряла подлинное понимание того, что же есть служение Богу в Церкви, ей об этом напоминали святые. И сегодняшний наш разговор будет посвящен одной из католических святых, которая оказалась вовлеченной в одно из самых страшных противоборств, которое разделяло тогда Европу — войну Франции и Англии, которая, участвуя в этой войне, побеждая в этой войне, старалась остаться христианкой. Мы будем говорить о Жанне Д’Арк, подвиг которой, поразительная личность которой оказалась совсем недавно, каких-нибудь пять лет назад, отображённой в мировом кинематографе очень талантливым, хотя и весьма противоречивым, возможно, весьма далеким от христианства французским режиссером Люком Бессоном в его снятом в лучших традициях американского кинофильме «Жанна Д’Арк».

Однако тема истории христианства в этом фильме переплетается с другой темой — темой святости. Возможно ли изобразить святую в кинематографе? Как попытаться представить жизненный путь святой средствами кино? И не случайно фильм начинается с рассказа о том, как будущая католическая святая, еще будучи девочкой, проявляла свою, в высшей степени, незаурядную личность — как личность, обращенную к Богу. Уже первый фрагмент этого фильма рисует нам одновременно и девочку, устремленную к небесам, и окружающую ее жестокую жизнь Средневековья, в которой кажется, нет места христианству. Посмотрим первые эпизоды этого фильма.

Первые эпизоды этого фильма рельефно обозначают для насту внутреннюю коллизию, которую будет переживать прожившая всего лишь 19 лет на этой земле Жанна Д’Арк. С одной стороны, перед нами юная святая. Очень показательно, что в сцене исповеди простоватый деревенский священник — добрый, любящий эту благочестивую девочку, по-настоящему не может понять ее, понять ее устремление постоянно быть с Богом. «Если ты будешь все время исповедаться, то тебе придется всю жизнь провести в Церкви» — говорит он ей, а она отвечает ему: «А разве это плохо — все время быть в Церкви?» — и ставит его в тупик. Собственно таково призвание святых — многим своим современникам напоминать о том, что же такое подлинно религиозная жизнь. А далее она устремляется в мир — мир, кажущийся ей Божиим, в мир, в котором она живет в глубокой внутренней гармонии, хотя даже близкие, любящие ее родители и сестра тоже не в полной мере понимают ее радость от переживания красоты Божьего мира. В этих же кадрах мы видим и попытку показать какой-то глубокий духовный, мистический опыт, предназначенный к святости девочки. Опыт глубокого общения с миром, в котором ей предстоит постоянно выбирать между крестом и мечом. Не случайно во время вот этого погружения в свои духовные переживания, в свои духовные видения, обращенные сначала ко Кресту, она затем обнаруживает рядом с собой чудесным образом появившийся меч, символизирующий собой то призвание, к которому она будет обращена в дальнейшем. Девочка еще не в состоянии вместить в себя то испытание, которое ей предстоит вынести. Оказавшись в темном лесу, окруженная волками, она молится о спасении, призывая в своей трогательной детской молитве Господа, и мимо нее проносится стая волков, не касаясь ее, символизируя другую стаю — стаю людей. Людей — вроде бы даже и христиан, но в своей жестокой войне потерявших не только христианский, но и человеческой облик. Так, единым мигом, девочка теряет ту гармонию души, в которой, казалось бы, она пребывать должна многие годы. Она теряет отчий дом, на ее глазах жесточайшим образом гибнет сестра, спасающая ее жизнь, и вот это глубокое переживание девочки несовершенства этого мира выразительно обозначается крестом, упавшим с груди умирающей сестры. Именно этот крест, который в какой-то момент станет для Жанны мечом, и станет определять всю ее будущую жизнь. Пока же перед нами девочка, мучительно переживающая несовершенство мира именно оттого, что она не просто девушка — она святая. Следующий эпизод этого фильма еще раз приоткрывает нам особое место святых в этой исполненной несовершенства жизни. Посмотрим этот эпизод похорон сестры Жанны.

Гибель сестры становится для Жанны не просто личным горем. Она прозревает в этом событии глубокий мистический смысл, связанный с тем, что несовершенство этого мира столь велико, что смерть уносит из него часто лучших и часто весьма преждевременно. Та ненависть к англичанам, которой исполняется сердце Жанны, в тоже время не ожесточает ее. И вот когда она оказывается после ночи, проведенной в молитве, на исповеди у священника, она по сути дела слышит слова, которые приоткрывают ей ее будущий жизненный путь. Господь сохранил ее в этой жизни для того, чтобы она исполнила некую высшую миссию, исполнение которой уменьшит количество зла в этом мире, возможно, освободив Францию от захвативших ее англичан, сделает жизнь людей, ее братьев и сестер во Христе, лучше, и тогда смерть сестры не окажется напрасной. Вот это ощущение того, что она должна исполнить некую миссию, уготованную ей Богом, побуждает девочку покинуть отчий дом. Мы не знаем, как складывались ее жизненные обстоятельства в последующие годы, но вскоре она предстаёт перед нами как девушка, вдохновляющая уже привыкших к поражениям французов на то, чтобы продолжать борьбу с английскими захватчиками и помогающим им бургундцам. С самого начала борьба за освобождение страны приобретает для Жанны религиозный характер. Это ее миссия — миссия, направленная на то, чтобы утвердить начала добра и справедливости в этом мире, и таким образом послужить тому Самому Богу, к Которому с раннего детства так влечет ее её сердце.

Однако следующий эпизод, который мы посмотрим, будет касаться уже совершенно другого мира. Весть о том, что простая деревенская девушка собирает вокруг себя готовых сражаться за освобождение своей страны французов, доходит до французского дофина Карла VII, и он весьма при своеобразных обстоятельствах решает использовать Жанну для того, чтобы не только и не столько продолжить войну за освобождение своей страны, сколько для того, чтобы вступить на французский престол, утвердиться в своей стране в качестве короля. Здесь уже возникает определённого рода противопоставления. Жанна мечтает служить Богу, освобождая Францию, французский дофин мечтает стать французским королем, чтобы утвердить во Франции царство земное, в котором он будет властвовать. Посмотрим этот фрагмент.

Итак, признавая, что устремление Жанной возглавить борьбу с англичанами воспринимается как религиозная миссия, французский дофин, его советники и мудрая советница-теща готовы использовать вот это устремление Жанны сражаться за свою страну во исполнение долга перед Богом. И вот здесь есть перед нами одна из вечных тем, связанная с вопросом о том, насколько различны по сути своей Царство Небесное и царство земное. Очень часто в истории человечества будет так, что земные государственные деятели будут стремиться использовать самоотвержение, подвижничество своих подданных и прежде всего святых для того, чтобы реализовывать свои чисто земные, часто далекие от высоты христианских устремлений святых, замыслы. Но показательна и еще одна деталь. Как придворные дофина, так и епископ, находящиеся рядом, склонны заподозривать Жанну в ереси, в колдовстве. В жизни многих средневековых святых будут встречаться эпизоды подобного рода. Многих святых будут при жизни считать еретиками и даже колдунами. И лишь впоследствии, канонизовав их, будут тем самым уличать тех, подчас представителей церковной иерархии, которые, будучи современниками святых, были неспособны по-настоящему оценить их духовное величие.

Ну, а далее события развивались так, что Жанна действительно возглавила французскую армию и устремилась к Орлеану — к городу, освобождение которого станет ее первым, и, наверно, самым главным триумфом. Посмотрим сейчас, по сути дела, три эпизода, рисующие нам картину войны, которая всегда была жестока, всегда была по сути своей чужда христианскому представлению о добре о любви, по сути дела всегда оставалась грехом для каждого христианина, участвовавшего в этой войне. Как же Жанна, видящая в войне за свободу своей страны исполнение своего христианского долга, попытается осуществить поставленную ей Богом, по сути дела, неразрешимую в рамках земной жизни задачу? Посмотрим.

Итак мы увидели Жанну Д’Арк, исполняющую свою божественную миссию. Показательно, что первый фрагмент рассмотренного нами эпизода рисует нам ее упоенной войной воительницей. Очень удачным оказался выбор режиссера на роль Жанны Д’Арк известной американской актрисы Милы Йовович. Да, она слишком экзальтирована, она эмоциональна — это мало соответствует православному представлению о святости. Но католические святые нередко выступают как люди эмоционально взвинченные, исполненные внешней экспрессией, и с этой точки зрения, видимо, Жанна Д’Арк напоминала тот образ, который создан на экране, она вдохновляла собой уже потерявших надежду на победу французов, и вела их за собой по пути военных побед. И вот мы видим в батальной сцене, только что показанной, очень исторически реалистично представленную войну той эпохи. Это касается и оружия, и доспехов, и даже тех типажей, которые мы видим на экране. Но что особенно значимо — это то, что в жестокой средневековой войне мы видим ее оборотную сторону — всеобщее ожесточение, всеобщее озверение людей, и вот только что одержавшие свою кажущуюся чудесной — ибо французы терпели постоянные поражения, — победу на поле брани, Жанна вдруг обнаруживает, выйдя из того состояния экзальтации, восторга, что же такое война. Война как дело антихристианское, как дело антихристово, открывается ей. И вот она уже готова подвергнуть сомнению свою победу, готова каяться.

Собственно говоря, здесь перед нами открывается очень важная тема — тема воина-христианина, который даже тогда, когда он одерживает свои военные победы, должен осознавать себя грешником, преступающим заповеди Божии. Верные соратники Жанны не понимают ее опять, опять святая оказывается в одиночестве — даже среди тех, кто верен ей, кто верит в нее. Но именно в этом и заключается миссия святых — вести за собой. И вот она пытается, приведя всех на исповедь, к покаянию, очиститься от греха, но ее не понимают, ей не следуют. Впереди новое сражение, к которому нужно готовиться. И вот тогда Жанна Д’Арк действительно совершает чудо, предпочитая мечу — крест, сражению — молитву. Она с молитвой выходит на поле брани, мечтая одержать победу не преступив заповеди Божии, не преступив заповеди «Не убий», и опять оказывается в одиночестве, опять она кажется почти безумной — даже для своих сподвижников. И тем не менее, чудо происходит. Выйдя в одиночестве перед английскими войсками, она призывает их уйти, и начинает молиться в момент, когда англичане готовы уже начать сражение. И вот здесь происходит то самое главное чудо, которое и сделало Жанну Д’Арк святой. Хочется подчеркнуть: не потому Жанна Д’Арк вошла в анналы римо-католической святости как подвижница, что она освободила Францию, а потому, что в ее победах присутствовало искреннее стремление побеждать своих врагов состраданием, о котором она и говорит в своем слове, обращенном к англичанам, а значит — любовью. Вот эта убежденность святых в том, что в конечном итоге любовь, а не вражда одерживают главные победы в этом мире, и полагается в основу ее служения.

Ну, а далее происходит то, что нередко бывает в человеческой истории. Одержав внешнюю победу, сделав ее возможной Жанна Д’Арк должна потерпеть поражение — поражение духовное, поражение историческое, которое на самом деле станет ее подлинной победой, ибо положив свою жизнь, полагая свою даже душу во спасение своей души, во имя освобождения Франции, во имя вступления на престол французского короля, Жанна Д’Арк созидала царство земное. Но примет то самое царство земное, которое она невольно воздвигала в этом мире ее, как христианскую святую? Вот вопрос, который ставит перед нами следующие эпизоды данного фильма. И что самое важное: как отнесутся представители церковной иерархии римо-католической Церкви, поддерживавшие воцарение на престоле Карла VII, к этой святой воительнице, мечтавшей непросто освободить Францию, но утвердить Францию как подлинно христианское царство? Внимательно посмотрим несколько следующих эпизодов.

На первый взгляд, король предает Жанну, потому что она намерена до конца вести войну, рискуя при этом лишить его тех завоеваний, которые он уже приобрел. Но тема поставленная здесь, гораздо глубже. Король и его приближенные как будто чувствуют, что целью Жанны Д’Арк является не созидание того самого французского королевства, в котором они уже распределили все свои роли, они чувствуют что Жанну Д’Арк в ее борьбе ведет жажда царства не от мира сего — она всегда была им чужда. И вот, воспользовавшись плодами ее побед, они предают ее. Это не раз повторявшаяся в истории трагедия тех, кто приходит в этот мир — действительно преображать его, а не завоёвывать его, приспосабливаясь к его часто и антихристианским, и античеловеческим законам.

Итак, Жанна Д’Арк оказалась преданной теми, во имя кого она жертвовала собой, и что было особенно важно для неё — во имя кого она жертвовала жизнями других людей. Ей трудно вместить в себя вот это вероломство. Ей, неграмотной 19-летней крестьянской девушке, трудно вместить себя ту величайшую драму мировой истории, которая впервые в полной мере произошла на земле, когда на неё сошел Христос. И тем не менее, эта драма повторяется до тех пор, пока в мире будет существовать христианство. Царство земное, даже принимая внешне христианскую веру, будет не давать возможности реализовать на земле Царство Небесное — в том числе и тогда, когда это Царство Небесное будут созидать святые.

Дальнейшая история Жанны Д’Арк была еще более драматичной. Судить ее должны были не только англичане, не только бургундцы, не только те, кто был озабочен проблемами своих земных царств, но и представители Церкви. Во имя безнравственного политического компромисса и некоторые представители церковной иерархии, вовлеченные в процесс над Жанной Д’Арк, готовы были пожертвовать той, кого через 500 лет римо-католическая Церковь канонизует как святую. И вот перед нами проходит опять несколько эпизодов суда и казни Жанны Д’Арк. Мы видим, как в выдвигаемых против неё обвинениях очень много фальши, очень много лжи. Мы видим, как эта простая девушка, искренне верящая в Бога и в служителей Бога, действующих здесь, на земле, пытается разобраться в сложных хитросплетениях, которыми пытаются опутать ее судьи и одновременно палачи. Внимательно посмотрим последние эпизоды фильма и попытаемся понять — а что же всё-таки в Жанне Д’Арк позволяло говорить уже много веков о ней, как наиболее выдающейся христианке, когда-либо известной человечеству? Что побудило римо-католическую Церковь через 500 лет после казни Жанны Д’Арк, к которой имели непосредственное отношение представители католической Церкви, канонизовать ее? Итак, последние эпизоды фильма.

Оказавшись в руках своих земных врагов — бургундцев и англичан, Жанна Д’Арк была обречена, но суд над ней ее противники пытались представить как суд не над своей политической противницей, не над той, кто побеждал их на полях брани, но как над еретичкой, которую осуждает прежде всего Церковь. И показательно, что один из главных привлеченных на этот суд со стороны Церкви обвинителей — епископ Кошон, прекрасно понимал суть происходящего. Понимал, и тем не менее шел на компромиссы, на которые нередко шла и историческая Церковь с государством — или государствами, или государями, — во имя осуществления своих земных, отнюдь не небесных интересов. Мы видим, как сформулированное во многих пунктах обвинение ученых парижских богословов, по сути дела, ничего не говорит о том, что совершала Жанна Д’Арк в своей жизни. Ее обвиняют в том, что она носила мужскую одежду, что она чисто внешне предписание вот того бытового средневекового благочестия, которое было характерно для многих, преступала. Это очень напоминает обвинение Христа фарисеями в том, что Он исцеляет болящих в субботу — в день покоя, когда никто ничего не должен делать — даже благого. Наконец, перечень обвинений завершается тем, что она еретичка, ибо слушает голос своей христианской совести в большей степени, чем поучения подчас служащих не Христу, а своим земным господам служителей Церкви, поэтому она еретичка. Не принимая внутри этих обвинений Жанна Д’Арк, будучи неграмотной крестьянской девушкой, все-таки уступает хитроумному епископу Кошону, который озабочен только одним: покаяние Жанны Д’Арк перед смертью в своем мнимом еретичестве позволит Церкви устраниться от решения ее судьбы. Раз она покаялась, Церковь прощает ее, но передает в руки светских властей. Пусть именно они возьмут на себя ответственность за расправу над той, что даже наверное, для епископа Кошона предстает как человек, осуществляющий в своей жизни высокий христианский идеал. Он идет, по сути дела, на предательство одной из тех, кто может считаться образцовым чадом римо-католической Церкви.

Показательно, что оставшись в одиночестве и тщетно ожидая возможности покаяться на исповеди, Жанна Д’Арк находят себе духовника в образе некоего монаха, который является к ней в течение этого долгого процесса ее в темнице. Действительно, католическим святым свойственно визионерство — их духовный опыт сопровождается многочисленными видениями, что отличает их духовный опыт от духовного опыта православных святых. И вот этот — то ли ангел, то ли демон, воплотившийся в образ священнослужителя, принимает ее последнюю исповедь, разрешая ее от очень выразительно сформулированных ею самой грехов, которые сопровождали осуществление ею вот этой свыше данной миссии на грешной земле. Примиренная с Богом, Жанна Д’Арк восходит на костер — на один из многих тысяч костров, которые пылали в средневековой Европе, и огонь которых многократно благословлялся земной и церковной иерархией. Правда, будут проходить века, и многие из тех, кто был осужден, будут прощены, а некоторые из тех, кто гоним, будут даже канонизованы, как канонизованной оказалась в ХХ веке и сама Жанна Д’Арк. Это поразительное чудо Церкви — когда современные представители церковной иерархии подчас не признают в подвижниках Церкви святых, а Церковь в целом являет их святость.

Но для нас важно задуматься вот над каким вопросом. Действительно, по мере своего исторического существования Церкви суждено было одержать немало земных побед, покорить целые страны и народы. Но очень часто в этой борьбе за утверждение своего земного могущества Церковь переставала быть сама собой. Ее иерархи очень и очень часто начинали напоминать языческих государственных мужей, и вот святые в Церкви во все времена были призваны к тому, чтобы напоминать самой Церкви, напоминать церковной иерархии и всем христианам, в чем же заключается подлинный смысл призвания христианина. А этот смысл был сформулирован святым апостолом Павлом очень определенно: все христиане должны стремиться к святости, и лишь обретя святость, христиане могут привнести в этот мир те начала добра и любви, которые и смогут преобразить его в его истории.

См. также  раздел Кинолекторий на портале “Азбука веры”.

В поисках утраченного Эдема

По фильму “Миссия”,1986, реж. Роланд Джоффе.
Из цикла лекций протоиерея Георгия Митрофанова “История христианства в мировом кинематографе”.
Творческое объединение “Крона”.

См. также: Раздел «Кинолекторий» на форуме «Азбука веры»

Расшифровка лекции протоиерея Георгия Митрофанова

Фильм режиссера Ролана Жоффе, снятый в 1986 году под названием «Миссия» справедливо считается одним из величайших шедевров мирового исторического кинематографа. Очень основательная режиссура, блистательное созвездие актеров позволило этому фильму сразу получить «Золотую пальмовую ветвь» на Каннском кинофестивале и ряд других престижных международных кинематографических премий. Однако содержание этого фильма было обращено к середине XVIII века. В это время уже пережившая реформацию и эпоху Возрождения католическая Церковь в христианской Европе постепенно сдавала одну позицию за другой. Секуляризация проникала в самые разные стороны жизни европейского общества. Но миссионерская деятельность римо-католической Церкви продолжалась, и во все более отдаленные уголки земного шара проникали католические миссионеры. Так в это время усилиями монахов-иезуитов и тут началось христианское просвещение наиболее архаичных племен в центре Южной Америки племен индейцев тупи-гуарани. Деятельность иезуитов вдохновлялась не только мыслью о распространении христианства среди первобытных народов, но и мыслью о том, что не испорченные цивилизацией эти народы смогут воспринять христианскую веру особенно глубоко, особенно всесторонне воплотить идеал христианской жизни именно среди первозданной первобытный природы удастся именно среди индейцев. Эта мысль вдохновляла многих людей на поистине подвижнический путь, ибо далеко не все индейцы склонны были с легкостью принимать слово христианской проповеди, хотя Южная Америка к этому времени уже более 250 лет входила в состав католической Испании.

Начало фильма очень выразительно, очень ярко показывает нам с определённого рода символизмом суть миссионерского служения на фоне первозданной дикой природы. Среди первобытных индейцев мы встречаем миссионеров. Миссионеров, готовых жертвовать собой, проповедуя слово Христа, и вот этот первый эпизод фильма «Миссия» сразу вводит нас очень глубоко в ту атмосферу христианской миссионерской проповеди, которая имела место в джунглях Южной Америки. Посмотрим фрагмент этого фильма.

Итак, мы увидели, как на фоне прекрасной южно-американской природы, с характерными для нее водопадами, индейцы расправляются с католическим миссионером. Привязав его к кресту, подобно распятому Спасителю, они сбрасывают его в воды водопада, но на смену ему приходит его другой собрат по миссионерской проповеди. Он вновь собирается на эту огромную скалу, как бы олицетворяющую собой очень сложно поддающихся христианской проповеди мироздания, и начинает свои проповеди индейцам. Очень символична сцена, когда он свирелью собирает вокруг себя этих, очень примитивных напоминающих детей, индейцев тупи-гуарани. Действительно, пастырь собирает свое будущее стадо, свою будущую паству. Они непосредственны, просты, вместе с тем готовы с враждебностью отнестись к прибывшему к ним миссионеру. Но любовь, источающаяся этим миссионером, бескорыстное стремление сделать жизнь этих индейцев лучше, одухотворенней, побуждает их отозваться на его проповедь. И так начинается созидание христианской жизни среди одного из самых отсталых племен Южной Америки. Действительно, опыт иезуитов привел к тому, что в чащобах южноамериканской сельвы стала создаваться община — община огромная, в которой только что отошедшие от своего примитивного образа жизни индейцы тупи-гуарани приобщались не только к христианской жизни, но и к элементарным основам цивилизации. Это был очень интересный эксперимент — тем более, что среди индейцев просвещавшие миссионеры пытались сохранить принципы равенства, которое было характерно для образа жизни этого первобытного народа. Но эта идиллия не была безоблачной, ибо уже не один век вместе с миссионерами и просветителями в Южную Америку приходили испанские завоеватели. Благородный образ испанского рыцаря постепенно деградировал в непрекращавшейся борьбе за овладения богатствами Южной Америки, и многие, когда-то имевшие своими романтическими предками конкистадоров испанские дворяне превращались в обыкновенных разбойников. Вот один из таких разбойников — дон Родриго, и проникает на территорию иезуитской общины. Он захватывает индейцев, которых продает в рабство в соседнюю португальскую колонию — в Бразилию, ибо в испанских колониях рабство было запрещено, и это происходило не без влияния Церкви. Таким образом, мы видим уже в первом эпизоде, как приобщение к христианской цивилизации, в христианской стране, которой являлась Испания, было чревато для индейцев как положительными, так и негативными последствиями. Кто же является подлинным носителем христианства — проповедующий его монах, или утверждающий его силой оружия, а чаще стремящийся с помощью этого оружия стяжать себе богатство испанский конкистадор? Вопрос, который ставятся перед нами уже первыми эпизодами этого фильма.

Далее в фильме происходит трагическая история, когда дон Родриго, являвшийся работорговцем, в соперничестве за сердце одной из красавиц убивает своего брата. Он убивает его на дуэли. Дуэли были разрешены тогда в испанских колониях. Но убийство брата заставляет этого жестокого, корыстолюбивого работорговца впервые задуматься о своей жизни. Вот в этот момент к нему из дебрей южноамериканских джунглей приходит уже виденный нами монах-иезуит. Он, проповедовавший индейцам, теперь чувствует необходимым возвести слово христианские проповеди дону Родриго. И дон Родриго отправляется вместе с отцом Габриэлем к индейцам — в ту самую общину, из которой похищал индейцев для продажи в рабство, и в которой может быть индейцами наказан за свои преступления. Но в его душе начинает происходить какой-то глубокий внутренний перелом. Превратившийся в разбойника потомок испанских конкистадоров пытается встать на путь покаяния. Посмотрим следующий эпизод фильма.

Мужественный воин, ставший работорговцем и разбойником, оказавшийся убийцей собственного брата, дон Родриго, тем не менее, решает изменить свою жизнь. Показательно, что отправляясь вместе с монахами-иезуитами в индейскую общину, он берет с собой рыцарские доспехи, символизирующие всю его прошлую жизнь. Мы видим вот в этой огромной сетке, которая привязана к нему, кирасу, шпагу, шлем. Она мешает ему идти, она, подобно многим его грехам, совершенным с помощью этой самой шпаги и доспехов, напоминает ему о его несовершенстве, но он несет с собой бремя своих грехов, рискуя чисто физически погибнуть от этого. Показательно, что отец Габриэль не мешает ему нести за собой эту своеобразную веригу. Веригу, символизирующую собой прошлое этого человека. Они вместе несут этот груз — груз грехов, становясь вот на этом пути братьями. Но самое главное происходит тогда, когда Родриго приходит к индейцам. Радостно встречая монахов, они в ужасе смотрят на него — своего недавнего врага, поработителя. И опять отец Габриэль ждет, когда же свершится покаяние Родриго. Оно происходит весьма своеобразно. Перепуганные индейцы сначала хотят убить Родриго, но, видимо, слова христианской проповеди возымели свое действие, и вместо того чтобы убить Родриго, они спасают ему жизнь. Один из индейцев отрезает эту веригу грехов Родриго, которую символизирует эта связка доспехов, выбрасывая орудия убийства в воду. Именно в этом очень выразительно, очень символично представленном фрагменте покаяние Родриго достигает своего апогея. Этот мужественный воин, этот жестокий человек, начинает плакать. Очень показательна реакция на его слезы индейцев. У индейцев не принято, чтобы мужчины плакали — им странно видеть плачущего мужчину, тем более, что это их недавний враг. Они как дети с интересом смотрят на него — на человека, которого они, может быть, впервые по-христиански простили. А отец Габриэль принимает его теперь уже как своего брата — подлинного брата во Христе, ибо, придя вот в эту самую индейскую монашескую общину, Родриго принимает решение стать монахом. Начинается новый этап его жизни. Он теперь уже не враг, а брат этих индейцев, принявших христианство. Он становится их соработником по созиданию в джунглях Южной Америки вот того чаемого Царства Божия на земле, которое вдохновляло многих христиан.

Однако вокруг этой идиллии, вокруг этого своеобразного возрожденного Эдема бушуют человеческие страсти, живет мир — хотя и христианский, но живущий по нехристианским законам. И на эту территорию, которая является яблоком раздора между Португалией и Испанией, приезжает архиепископ, который должен в интересах высокой церковной политики, в стремлении сохранить влияние католической Церкви и ордена иезуитов, как в Испании, так и в Португалии, найти какой-то компромисс, примирить борющиеся стороны ценой ликвидации индейской общины, основанной монахами-иезуитами. Его миссия, хотя он является также служителем Церкви, как будто призвана перечеркнуть миссию монахов-миссионеров. И вот здесь перед нами еще одна очень серьезная вечная проблема Церкви. Проблема, связанная с тем, что церковная политика даже тогда, когда ее осуществляют представители церковной иерархии, далеко не всегда в истории оказывается подлинно церковной, а значит, подлинно христианской. Но личность архиепископа сложна. Перед нами человек, который очень многие стороны жизни вот этой простой, первобытно-христианской общины не может оценить, понять, но который исполнен послушания римскому престолу, для которого часто интересы конкретных новообращенных христиан должны приноситься в жертву во имя высших интересов папской власти. Посмотрим следующий фрагмент.

Перед нами предстал спор, который имел место на протяжении многих десятилетий и даже не одного, наверное, века в Америке, когда завоевывавшие ее европейцы решали вопросы: а являются ли индейцы людьми. Если римо-католическая Церковь довольно рано признала индейцев людьми — хотя и не во всём подобными европейцам, то протестантские завоеватели вели себя несколько иначе, долгое время не будучи в состоянии принять эту истину. Но здесь важно, наверное, всё-таки другое — сопоставление того, что собственно никогда в истории христианской цивилизации подлинным образом не сочеталось: служение христианской Церкви в лице ее подлинных представителей и попытки христианских государей, государств, решать свои отнюдь не христианские, а даже чисто языческие задачи, используя Церковь. Действительно, эпизод, который проходит перед нами, является одним из самых печальных эпизодов в истории римо-католической Церкви, в истории католической проповеди в Южной Америке. И вот мы видим, как безусловно, очень хорошо понимающий всю неправду, которую говорят ему и испанский губернатор, и португальский губернатор, архиепископ, даже услышав обличение монаха Родриго, который собственно продавал захваченных индейцев испанскому губернатору, который продавал в португальские колонии, понимая всё происходящее, во имя неких высших интересов Церкви и именно ордена иезуитов (а нужно помнить, что орден иезуитов занимался не только мирной христианской миссией, он занимался и очень активной политической деятельностью в Европе, почему многие воспринимали иезуитов как вот таких церковных политиканов), во имя интересов ордена, во имя интересов Рима, можно пренебречь интересами конкретных новообращенных христиан.

Однако архиепископ человек незаурядный. Он чувствует некие муки совести, когда оказывается вынужденным признавать очевидную неправду за истину, и, чувствуя его сомнения, чувствуя его колебания — колебания чисто человеческие, священник Габриэль, руководивший вот этой общиной индейской, пытается, показав архиепископу то, как живут его пасомые, его еще недавно пребывавшая во тьме невежества язычества паства, привозит архиепископа в общину — общину, которая для самого архиепископа предстаёт как некогда утерянный и вновь обретенный хотя бы кем нибудь из его собратьев-христиан Эдем, райский сад, о котором повествует Библия. Посмотрим следующий эпизод фильма.

Картина основанной иезуитами индейской христианской общины поражает тем, что приобщение этих примитивных по своему образу жизни индейцев к христианству происходит с бережным сохранением многих традиций, обычаев, и действительно, воздвигнутый из дерева среди джунглей христианский храм не может, казалось бы, не поразить архиепископа тем, как непосредственно и в то же время искренне последовательно приобщаются еще недавние язычники к христианству. Однако эта картина утраченного и вновь обретенного Эдема не трогает сердце архиепископа настолько, чтобы он мог преступить свой главный, как ему кажется, долг церковного политика. Интересна дискуссия архиепископа — человека образованного, схоластически умудренного, с одним из индейских вождей, когда изощрённая логика богослова-схоласта разбивается об искреннюю простую веру недавно обретших для себя Христа индейцев и их пастырей. Индейцы не хотят покидать тот христианский мир, который создался у них в рамках общины, они не хотят идти в джунгли, напоминающие недавнее языческое прошлое, но Церковь в лице архиепископа изгоняет их вновь в джунгли, утверждая волю римского папы как волю Бога на земле, с чем не могут согласиться вот эти новообращенные католики. Индейцы не хотят перестать быть христианами, не хотят расстаться со своей христианской общиной и готовы сражаться за это.

Сложнее оказывается ситуация монахов-иезуитов, которые по долгу послушания иерархии должны последовать за архиепископом, покинуть свою паству, оставив ее на произвол судьбы. И вот здесь наступает момент выбора, нового духовного выбора, который должен сделать и Дон Родриго, ставший монахом, и отец Габриэль, видящий, как рушится его создание под ударами церковной иерархии, либо быть отлученным от Церкви и бросить свою паству, либо остаться с паствой, но быть отлученным от Церкви. Именно так ставит вопрос перед миссионерами архиепископ. И каждый из монахов-миссионеров делает свой выбор. Отец Габриэль предпринимает последнюю попытку понять чуждую ему и чуждую подлинному христианству логику архиепископа, и, убедившись в том, что церковная иерархия в лице архиепископа готова растоптать созданный им христианский мир, отец Габриэль отступает от заповеди послушания, как это делает и Родриго, и многие другие монахи-миссионеры. Посмотрим следующий фрагмент.

Во имя высших интересов римской курии архиепископ, по существу, дал полную свободу действий испанским и португальским властям в деле уничтожения этой непокорной, но уже христианской индийской общины. И вот, остающиеся со своими обреченными на смерть пасомыми, монахи-иезуиты делают свой жизненный выбор. Очень показательна сцена вскарабкивания на скалу — теперь уже не несущего слово христианской проповеди миссионера, а солдат, несущих смерть этим индейцам. Не слово жизни, а орудия смерти несут они с собой, и пастыри, оставшиеся с индейцами, избирают каждый свой путь. Действительно, священник не вправе применять оружие. Даже защищая своих пасомых, он не вправе проливать кровь, ибо иначе он запрещается в священнослужении, и отец Габриэль готов остаться со своими пасомыми, чтобы молясь, умереть вместе с ними. Родриго же, скорее всего так и не ставший иеромонахом, готов вернуться к своему прежнему воинскому служению, дабы сопротивляться злу силой, дабы силой оружия не допустить разрушения того мира, в котором он сам обрел самого себя в лучших проявлениях образа Божия, данного ему, как и любому другому человеку, данного и этим обреченным на гибель индейцам. Отец Габриэль не может благословить его на пролитие крови, но и не останавливает его в его жизненном выборе. Так нередко бывает в истории Церкви — что каждый христианин в какой-то конкретной жизненной ситуации может полагаться лишь на волю Божию. Итак, каждый приняв свое решение, каждый решив, что именно такой, а не иной жизненный выбор угоден Богу, отец Габриэль и брат Родриго остаются со своей паствой до последнего смертного часа. Посмотрим следующий эпизод.

Сцена расстрела Литургии христианскими солдатами, конечно, очень глубока. Мы видим представителей христианского государства, этих испанских солдат, пришедших некогда утверждать христианскую веру в джунглях Южной Америки, убивающими только что обратившихся ко Христу кажущихся совершенно беззащитными индейцев. Очень показательно, что низкорослые дети тупи-гуарани, которых мы видим на экране, среди которых трудно детей отличить от взрослых, что кажутся совершенно беззащитными детьми на фоне воюющей армии, и страшно то, что даже совершение на их глазах Божественной Литургии, реальное присутствие Христа в Святых Дарах не останавливает христианских воинов, исполняющих свой очередной антихристианский приказ. Мы видим, как Родриго со своей стороны пытается противостоять им силой оружия, а отец Габриэль идет навстречу смерти, держа в руках Святые Дары, и каждый из них остается со своей паствой до конца. Здесь они проявляют себя подлинными пастырями. Но, конечно, страшна участь новообращенных индейцев. И дело не только в том, что они погибают. Дело в том, что расстреливается вместе с их телами и их вера. Вера многих из тех, кто поверил к ним пришедшим миссионерам, кто поверил Церкви, которую они олицетворяли, кто поверил Христу, от имени Которого сначала пришли миссионеры, а потом пришли солдаты. Это одна из вечных тем христианства и его земной истории.

Так в XVIII веке не смог осуществиться еще один, наверное, не во всем безупречный, но поразительный опыт созидания в девственных лесах Южной Америки не просто еще одной христианской общины, но огромной общины, в которой индейцам попытались дать возможность остаться самими собой, и в тоже время стать христианами, построить общественные отношения таким образом, чтобы начало любви воплощалось в них в полной мере. Но это не совпало с интересами христианских государей — если их можно назвать в данном случае христианскими, и с интересами церковной иерархии, которые, во имя политического авторитета римской курии, уже тогда рушившегося в Европе, попыталась пожертвовать своими новообращенными чадами. Показательно то, что архиепископ, по сути дела взявший на свою совесть это страшное преступление, подводит в этом фильме итого страшный итог тому, что произошло, и тому, что на протяжении, к сожалению, многих веков осуществляли не лучшие представители церковной иерархии в истории христианства.

Последний эпизод этого фильма также символичен как и первый. После гибнущих в огне пожара индейских христианских храмов мы видим вновь размышляющего над происшедшим архиепископа, мы видим тех новообращенных индейцев-христиан, которым суждено вместить в свои души этот страшный опыт попрания христианства самими христианами. Посмотрим этот заключительный эпизод.

Итак, совершив во имя церкви Христовой попрание христианства, архиепископ не может не сознавать то, что произошло. И в разговоре с ним, видимо более интеллектуальный, более чуткий португальский губернатор пытается успокоить совесть архиепископа, говоря о том, что мир столь несовершенен, что в нем не может быть никакой гармонии, любая попытка осуществить в нем гармонию может быть обречена только на разрушение. Это очень характерный аргумент для людей, пытающихся оправдать собственный грех — несовершенство мира. И нужно отдать должное архиепископу — хотя бы за то, что он не принимает этого объяснения, он справедливо замечает, что мир таков, каким его делаем мы, таков, каким его сделал я. Трудно сказать, какая духовная судьба ожидает архиепископа. Ибо и он, разрушивший этот христианский мир, и отец Габриэль с молитвой и Святыми Дарами погибший вместе со своей паствой, и попытавшийся защитить свою паству силой оружие Родриго — каждый по-своему пытался исполнить свой долг перед Христом, а значит, перед Церковью.

Но фильм кончается очень выразительным эпизодом, обращающим наш взор к индейцам, к группе индейских детей, ставших христианами, но возможно, после всего пережитого перестанущих быть христианами, отправляющихся на своей пироге вновь в дебри южноамериканских джунглей, где как им казалось еще недавно, живет дьявол. И вот этот символический эпизод, завершающий фильм, заставляет многих христиан задуматься надо одной из вечных тем христианства — над темой великого достоинства христианства и великого недостоинства христиан.

Поразительно, что фильм «Миссия» встретил столь широкий отклик в европейской и американской общественной среде. Поразительно то, что многие миллионы кинозрителей смотрели на этот глубоко христианский фильм, обращающий наш взор к событиям середины XVIII века, и видимо, многие из тех, кто смотрел этот фильм — как впрочем, наверное, и многие из наших зрителей, задавались вопросом о том: а почему же так часто не удавалось христианство в истории? Наверное, именно потому, что многие из тех, кто считал и считает себя христианами, совершали какой-то ложный выбор в своей жизни, пытаясь не преобразить этот мир, но подладиться под несовершенство этого мира, и тем самым умножали его несовершенство.

Эта тема духовного нравственного выбора христианина в разные эпохи, в разных ситуациях, была и остается темой наших встреч, и нужно помнить, что современная жизнь не в меньшей степени, чем жизнь прежних веков, ставит христиан — причем каждого, в его конкретной ситуации, особым образом перед главным жизненным выбором — продолжать ли дело Христово на земле или попирать его во имя призрачных мирских интересов, часто облекающихся, впрочем, в очень высокие слова. Опыт воссоздания Эдема в джунглях Южной Америки не состоялся. Но это не значит, что христиане призваны забыть о своем подлинном призвании. Просто призвание это — быть христианином — для каждого человека реализуется его конкретной жизнью, в конкретной стране, в конкретную эпоху. И темой дальнейших наших встреч будет разговор об исполнении христианами своего долга в наши дни, в разных странах, и в разных жизненных ситуациях.

См. также  раздел Кинолекторий на портале “Азбука веры”.

Спасение через смерть

По фильму “Изгоняющий дьявола”, 1973, реж. У. Фридкин.
Из цикла лекций протоиерея Георгия Митрофанова “История христианства в мировом кинематографе”.
Творческое объединение “Крона”.

См. также: Раздел «Кинолекторий» на форуме «Азбука веры»

Расшифровка лекции протоиерея Георгия Митрофанова

Темой сегодняшнего нашего разговора станет фильм, снятый в 1973 году американским режиссером У. Фридкиным по довольно известному роману У. Блэтти «Экзорцист, или изгоняющий дьявола». Появление этого фильма, снимавшегося, казалось бы, в традиционных рамках триллера, сразу же сделало этот фильм событием мирового кино, ибо триллер превратился в нечто большее, чем фильм подобного рода. Это был серьезный разговор с западным человеком, живущим в достаточно благополучном обществе, и всё реже задумывавшемся о Боге, а значит, и о дьяволе. Фильм, вызвавший очень противоречивые отклики, заставил западного человека задуматься над вопросом о том, а так ли уж безопасна, так ли уж духовно защищена его жизнь в рамках благополучного общества массового потребления? Но не только эта тема стала ключевой в данном фильме. Поставленный с большим количеством спецэффектов, для того времени казавшихся весьма потрясающими, для многих этот фильм поставил и еще один очень важный вопрос — вопрос о месте Церкви, месте церковной иерархии в жизни современного общества. Если прежние наши беседы, касавшиеся история христианства, обращали наш взор к каким-то экстремальным трагическим событиям мировой истории, то сегодняшний фильм переносит нас в благополучное американское общество, в котором все больше и больше людей пытаются жить, не думая ни о Боге, ни о дьяволе. Нам трудно в полной мере представить этот соблазн современного западного общества, ибо наша жизнь исполнена больших потрясений, испытаний, неудобств, которые нередко заставляют многих из нас задумываться о Боге, что впрочем, не делает нас подлинными христианами. Гораздо опасней соблазны другого рода, связанные с тем, что внешнее благополучие атрофирует в человеке способность задуматься о вечном, человек перестает ощущать бытие как тайну. И вот главная героиня сегодняшнего фильма — преуспевающая американская актриса, снимающаяся в фильме, посвященном потрясшим когда-то западный мир событиям конца шестидесятых годов — молодежной студенческой революции этого времени, живущая со своей очаровательной дочерью, живущая, незадумывавшись о вопросах религиозных, уверенная в себе, неожиданно сталкивается в своей жизни с испытаниями, которые обращают ее взор к религиозной вере. Однако первый фрагмент сегодняшнего фильма открывает перед нами жизнь всего лишь благополучной американской киноактрисы.

Уверенная в себе, преуспевающая киноактриса самостоятельно воспитывает дочь. Она любит своего ребенка, она ожидает и для себя, и для неё в этой жизни еще многого счастья. Ее торжественный путь со съемочной площадки домой как бы олицетворяет ее уверенную жизнь в этом мире. Правда, мы видим священника, уходящего со съемок с этой «фабрики грез». Напомню, что с церковной точки зрения любая иллюзия чревата большими искушениями. Мы видим, как мимо этой женщины проходят католические монахини, напоминающие о той самой религиозной жизни, которой не существует для главной героини, и видим, как неожиданно ее взгляд падает на того самого священника, наблюдавшего за киносъемкой, который о чем-то вдохновенно говорит с другим священником, своим собратом по пастырскому служению. Ну, а далее разговор с дочерью, и ее странное появление среди ночи в постели матери. Дочке мешают какие-то смутные страхи, о которых она не отдает себе отчет. Весьма на первый взгляд обычная семейная история разворачивается перед нами. И все было бы так, если бы не появление нарочито показанных нам режиссером людей, олицетворяющих вот ту самую религиозную жизнь, которой не существует пока для главной героини и ее дочери. Ну, а далее перед нами проходит история вот того самого священника, которого мы видели в первых кадрах фильма. Он принадлежит к другому социальному слою в Америке — к «латиносам», американцам латиноамериканского происхождения. Выйдя из бедной среды, он стал священником врачом-психиатром, который осуществляет свое служение, преодолевая мучительные сомнения. И вот история этого священника, пока еще никак не связанного с судьбой главной героини, становится второй темой данного фильма. Посмотрим следующий фрагмент.

Выйдя из социальных низов, приобретя очень серьезное образование, занимая достаточно престижное положение в ордене иезуитов, отец Дэмиен живет в постоянном переживании по поводу своей матери, с которой его уже не связывают глубокие личные отношения, которая тяжело больна и которая тяготит его жизнь, и он это чувствует. Он посещает нее, заботится о ней. И вот символизирующая тот низкий социальный слой, к которому принадлежит его мать, сцена — мы видим отца Дэмиена в подземке, в метро, которое как бы символизирует собой транспорт низших слоев американского общества. Мы тем самым как бы погружаемся в иной социальный пласт американского общества. Но главная тема здесь все-таки иная. Это тема священника, который мучительно строит свои отношения с матерью, не понимающей в чём-то его. Это вообще очень серьезная проблема: призванные служить Церкви многие священнослужители часто не без труда находят понимание со своими близкими — женатые священники — со своими семьями, священники неженатые, монахи — со своими родителями. Эта тема здесь неожиданно рельефно обозначается — тема сугубо церковная. Но самое главное — это то, что священник, отец Дэмиен, ощущает себя во внутреннем противоречии. Это чувствует и его мать, может быть, неспособная понять многих его сомнений, и сам отец Дэмиен в разговоре со своим коллегой говорит о том, что он почти уже потерял веру, он не способен по-настоящему любить и сострадать даже собственной матери, он не способен веровать. И это еще одна важная тема фильма: а веруют ли многие современные священники в то, что им приходится проповедовать? Однако эта линия вновь прерывается, и мы возвращаемся к семье главной героини — преуспевающей киноактрисе. В ее доме проходит вечеринка, посвященная дню рождения дочери, которая уже отправилась спать. И вот в этот момент несчастье врывается в ее семью. Посмотрим следующий фрагмент фильма.

Девочка, кажется, заболевает каким-то нервным заболеванием, но очень ясно — уже в первой сцене, когда это заболевание проявляется, мы видим некую духовную подоплеку болезни девочки. Она входит вечером в комнату, где веселятся гости ее матери, среди которых священник, играющий на пианино, и заявляющий о том, что рай представляется ему «клубом для белых», где все обожают его — весьма специфическая картина рая. Именно в этот момент этим людям, в том числе и священнику, забывшему о Боге, девочка предрекает гибель — возможно, гибель духовную. Матери кажется, что она больна –впрочем, как и всем окружающим. Но внимательное наблюдение за проявлением болезни зрителям, знакомым с описанием средневековых бесноватых, сразу же дает почувствовать, что видимо, речь идет не просто о нервном или душевном заболевании, не просто о безумии, а о чем-то более серьезном. Какая-то сверхчеловеческая сила врывается в жизнь этой девочки, делая девочку вместилищем для себя в этом мире. Эта сила не просто мучает девочку — она превращает девочку в какой-то страшный инструмент кощунства и надругательства над всеми ценностями этого мира, над людьми, окружающими ее. И вот в этом постепенно прогрессирующем заболевании, которое врачи не в состоянии диагностировать, проявляется на самом деле то, что с незапамятных веков известно в религиозной жизни разных народов — проявляется одержимость человека злым духом — дьяволом. Врачи не находят никакой клинической картины в организме девочки — ее просто нет, и их попытки вмешаться — вмешаться средствами современной медицины в состояние ее здоровья, не приводят ни к чему. Именно вот эти безуспешные попытки врачей чисто человеческими, рациональными средствами воздействия понять то, что происходит с девочкой, ставит перед нами очень остро вопрос о том, что очень часто в жизни человека, являющегося не только телесным, но и духовным существом, участвуют силы сверхчеловеческие, исходящие из мира, присутствие которого очень часто не ощущается непосредственно в нашей жизни, но который постоянно пребывает где-то рядом, очень часто влияя, и влияя нередко глубоко на всю нашу жизнь. Итак, болезнь девочки прогрессирует, врачи теряются в догадках, а несчастная мать сейчас озабочена только одним — спасением своего чада от разрушающей ее личность, ее душу, страшной болезни. И в этих своих попытках она начинает обращаться к врачам, которые наиболее близко подходят к духовной жизни человека – психиатрам, ибо остальные врачи не могут определить, что же происходит с девочкой. Но обращению к психиатрам предшествует еще одно событие, загадочное и страшное — гибель режиссера, в картине которого снимается главная героиня, который приходит в дом к ней в момент, когда в доме остается лишь одна больная девочка. Посмотрим следующий фрагмент фильма.

История, происшедшая в доме главной героини не только кажется страшной, но еще и загадочной. Режиссер, пришедший в дом, когда там никого не было – никого, кроме девочки, выпадает из окна и оказывается с переломами шеи, с головой, развернутой на 180 градусов, как установит следствие. Это не только потеря человека, который дорог был главной героине — в ее душе поселяется смутная мысль о том, что возможно ее больная дочь совершила это немыслимое убийство — тем более, что когда она вошла в дом, окно было открыто, и страшный, пронизывающий, поистине адский холод пронизывал атмосферу этого дома. Вспомним описание самых страшных нижних кругов ада в «Божественной комедии» Данте. Они источали не адский жар, а именно адский холод. И вот вновь героиня обращается к врачам, врачам-психиатрам, которые тоже не видят возможности помочь девочке. И вот, не видя такой возможности, они вспоминают об экзорцизме — об изгнании дьявола с помощью молитвы, о том, что в практике Русской Православной Церкви называется отчиткой — отчиткой бесноватого. Показательно, что для врачей не существует дьявола, не существует демонической стихии как подлинной реальности, они рассматривают экзорцизм, изгнание дьявола, которое не связано с практикой римо-католической Церкви, как своеобразную психотерапию, и главная героиня, не являющаяся человеком, верующим в какую-либо религию, воспринимает предложение врачей-психиатров обратиться к священнику как предложение обратиться к колдуну. Перед нами открывается вот эта глубокая расцерковленность многих людей в современном западном обществе. Для них священник, представители Церкви, мало чем отличаются от первобытного шамана. Но показательно, что в предыдущем фрагменте мы видели совершающего заупокойную мессу по своей умершей матери отца Дэмиана. Кажется, что сейчас пути их должны пересечься — этого священника, знающего тайны человеческой души, хотя и сомневающегося в собственном призвании, и этой женщиной, всё более ощущающей одержимость своего ребенка какой-то страшной, сверхчеловеческой демонической силой. Но нужен некий толчок, и толчком для того, чтобы главная героиня, таки остающаяся пока человеком, не верующим в Бога, но уже знающая, что такое вторжение в эту жизнь дьявола, нужен какой-то толчок, чтобы эта женщина обратилась к священникам, и таким толчком становится ее разговор с полицейским детективом, после которого она уже ясно понимает, что режиссера Берка убила одержимая дьяволом ее собственная дочь. Посмотрим следующий фрагмент.

Убедившись в том, что психиатры не могут помочь ее дочери и рекомендуют ей обратиться к священнику как к колдуну – так воспринимает их предложение главная героиня, и, придя после разговора с полицейским детективом к пониманию того, что ее дочь убила человека, главная героиня решается обратиться к священнику. Это трудный для нее разговор, ибо в ее душе нет веры в Церковь, а значит, и нет веры в то, что священник может помочь ее дочери. Но отчаяние побуждает ее сделать это. И вот в разговоре со священником, с отцом Дэмиэном, перед нами предстает разговор современного обезбоженного человека с современным, хотя и очень образованным, но, увы, мало верующим священником. Мы узнаем, что отец Дэмиен принадлежит к ордену иезуитов, члены которого являются интеллектуальной элитой католической Церкви, людьми очень образованными, сам он закончил Гарвард и сочетает работу врача-психиатра со своим иеромонашеским служением. Обратим внимание, что одет он уже в светскую одежду — это характерная черта западного духовенства. Когда-то обязательные для них реверенды — воротники с белым вкладышем, уже не являются характерным атрибутом священника в повседневной жизни. Священник, подобно многим светским людям, курит. Все эти внешние атрибуты современного, казалось бы, секуляризованного священника, но в душе отца Дэмиена живет глубокая вера, пусть и исполненная сомнений. Впрочем, те знания, которые получил он в Гарварде, не допускают для него возможности поверить в то, что экзорцизм может быть актуален в наше время, что отчитка бесноватых — дело современного священника. Он пытается убедить главную героиню в том, что может быть полезен как психиатр, но она ждет от него именно молитвы священнической — молитвы, призванной изгнать из ее дочери дьявола. С этим трудно согласиться самому отцу Дэмиену. И вот здесь перед нами очень остро ставится проблема неверия многих современных священников в ту церковную традицию, которую они призваны доносить до современных людей, и может быть, это делает многих современных людей чуждыми Церкви, в которой служат священники, подчас не во всём принимающие то, что они проповедуют. Ну, а далее мы видим, как перед лицом этого глубокого страдания главной героини отец Дэмиен склоняет голову и решается посмотреть на несчастную Риган — дочь главной героини. И вот здесь происходит прозрение им той страшной силы, которая вторглась в этот мир через Риган. Священник, хотя и продолжающий верить в Бога и сомневаться в себе, уже перестал допускать существование дьявола. И вдруг дьявол начинает говорить через Риган. Девочка сразу распознает в нем священника, напоминает ему о встрече его в метро с опустившимся клириком католической Церкви, просившим у него милости, напоминает ему и о смерти матери, столь мучающей его. Перед нами действительно исполненный сатанинской мудрости демон, находящийся в Риган, который хочет своим многознанием об отце Дэмиене заставить его отступить. Но отец Дэмиен после этого разговора вынужден вновь задуматься над тем, насколько психически больной или одержимой бесом является дочь главной героини. Его глубокое сострадание по отношению к девочке и ее матери побуждает его всерьез задуматься над происшедшим. Он отчетливо понимает, что перед ним уже не психическая больная, а одержимая. Вот эта его сострадательная любовь делает его мудрее, заставляет его подняться над стереотипами той секуляризованной националистической психиатрии, которой он отдавал дань уже многие годы, и занятия которой мешали ему осуществлять свою подлинную духовную жизнь. Мы видим, как соприкосновение с этими несчастными матерью и дочерью пробуждает в этом священнике стремление непросто служить людям, но исполнять свой пастырский долг, который в данном случае заключается в том, чтобы с моей молитвой спасти девочку из-под власти дьявола. Отец Дэмиен решает идти к епископу и поставить вопрос о необходимости осуществить экзорцизм по отношению к этой девочке, то есть начать отчитку ее, молитвенно избавить ее от дьявола. Он не чувствует в себе достаточных для этого сил, достаточной веры — и это чувствует епископ. Вот почему возникает вопрос о необходимости приглашения на отчитку бесноватой девочки столь же, как и отец Дэмиен образованного, но очень мудрого, пожилого священника, который не только занимается фундаментальной наукой, проводя археологические раскопки в Ираке, в том числе в капищах языческих богов, которых Церковь воспринимала как демонов, нои священника, который имеет значительный опыт отчитки бесноватых в африканских странах. Об этом речь и деткак об условии допущения именно это священника ко столь редкому в католической Церкви священнодействию. Так в этом фильме появляется еще один персонаж – священник, который олицетворяет собой, с одной стороны, величие современной науки, а с другой стороны, глубокую традиционную веру Церкви не только в Бога, но ив дьявола. А самое главное — способность с помощью Божией преодолеть власть дьявола над человеком. Посмотрим следующий фрагмент фильма.

Показанная в фильме сцена изгнания дьявола, очистки бесноватой имеет ряд условностей, но в основных своих моментах очень скрупулезно воспроизводит древние описание отчитки бесноватых. Мы опять видим комнату, наполненную поистине адским холодом. Это присутствие дьявола, зримо утверждаемое этой демонической адской стихией холода. Священники молятся, и хотя перевод этих молитв оставляет желать лучшего, перед нами действительно молитвы, которые много веков читались священниками и римо-католической Церкви, а потом и Православной, над бесноватыми, ибо через «Требник» митрополита Петра Могилы молитвы отчитки бесноватых перешли в практику Православной Церкви. Интересно также и другое. Попытки отца Дэмиена вступить в диалог с дьяволом, который пытается искусить его, постоянно пресекаются более мудрым священником — с дьяволом нельзя вступать в диалог. А между тем это является одной из главных тем в современной жизни — диалог с кем угодно, идет ли речь о людях, или о тех людях, которые служат дьяволу, или о самом дьяволе. Дьявола необходимо лишь усмирять молитвой. И вот священники молятся. Молятся вроде бы одинаково искренне, но мы чувствуем, что молитва отца Дэмиена периодически прерывается, тем более, что дьявол постоянно именно его искушает.

Еще одна характерная деталь, характерная для описания древних бесноватых. Постоянно мы слышим из уст этой девочки страшные, одновременно и кощунственные, и безнравственные выражения. Они не кажутся нам такими уж неординарными, ибо, увы, современный мир, в том числе и современный кинематограф наполнен очень резкими, грубыми, вульгарными выражениями, характеризующими прежде всего плотскую, сексуальную жизнь человека, и тем важен этот фильм, что напоминает нам о том, что человеческая брань – брань, в которой упоминается прежде всего плотская сторона человеческой жизни, сексуальная жизнь — это тема дьявола. Тема дьявола, которая так часто присутствует в нашей жизни, лишний раз заставляет задуматься над темой: а так ли уж далек дьявол от повседневной жизни современного человека, если тема секса, тема блуда является столь значимой? Но наших глазах осуществляется противоборство духовной силы с силой апостольской благодати, которая дарована этим священникам. Они постепенно начинают укрощать дьявола, и хотя эта молитва требует от них огромных сил, брань с дьяволом осуществляется весьма успешно, причем стоит за этой бранью не только вера в Бога, но еще и глубокое сострадание к этой девочке. И вот здесь впервые в этом фильме ставится очень важный вопрос о том, а может ли мир существовать без Церкви, без ее священнослужителей, которым со времен Христа дана власть вязать и решить, в том числе вязать дьявола, устремляющегося в этот мир. Силы священников кажутся на исходе, они прерывают отчитку бесноватой, чтобы с новыми силами продолжить эту духовную брань. И вот в этом наступившем неожиданно перерыве между ними происходит очень важный, очень лаконичный и очень важный, подлинно пасторский разговор. Попытаемся внимательно послушать его.

Отец Меррин справедливо указал отцу Дэмиену на то, что несчастье этой девочки обусловлено тем, что дьявол хочет ввергнуть всех людей в отчаяние, доказать им, что они скоты. И кажется, дьяволу это удалось с отцом Дэмианом — он уже не находит в себе духовных сил продолжить участие в зкзорцизме. Отец Меррин идет один — этот лишенный последних человеческих сил старик решается бросить вызов дьяволу вновь. И только страдание матери заставляет отца Дэмиена подняться наверх в момент, когда отец Меррин уже оказывается мертвым. Показательно, что он пытается чисто человеческими средствами оживить отца Меррина – не молитвой своей, а массажем сердца. И когда это ему не удается, будучи в прошлом когда-то боксером, он обрушивается с ударами на девочку Риган, в которую вселился дьявол. Он бьет ее и призывает дьявола вселиться в него. То есть нет у него сил, которые необходимы священнику – молитвенных, благодатных сил на то, чтобы преодолеть силу дьявола. И желая спасти девочку, он готов пожертвовать своей жизнью — своей жизнью духовной, своей душой, отдав ее во власть дьяволу, и спасая тем самым девочку. И вот когда дьявол начинает вселяться в него — мы видим это очень выразительно, — он в последний момент лишает себя жизни. Кажется, дьявол победил, он оставил девочку. Мы видим, как постепенно Риган приходит в себя после того ужаса, который она пережила, после того, как не она была собой, а дьявол был ею. А отец Дэмиен во власти дьявола, ибо он призвал его к себе, и попытался покончить со своей жизнью. Мы видим его умирающего, скатившегося по этой страшной лестнице, и в этот момент на помощь ему приходит его друг-священник, еще так недавно весьма легкомысленно развлекавшийся на вечеринке в доме главной героини. Как подлинный пастырь, он принимают его последнее покаяние, последнюю исповедь, и покаявшийся в своих грехах отец Дэмиен через свою физическую смерть обретает вечное спасение. Ибо раскаявшись в том, что он из-за недостатка своей веры — не своей молитвой, но готовностью пожертвовать своей бессмертной душой, попытался спасти бесноватую девочку, отец Дэмиен получает прощение. Прощение, которое делает его смерть путем вечной жизни, а его друга-священника возвращает на тот подлинный путь пастырского служения, о котором нередко забывают священники в современном мире.

Но вот проходит время, время непродолжительное. Девочка Риган окончательно выздоравливает, и главная героиня решает покинуть дом, ставший местом таких страшных испытаний для неё и ее дочери. И вот последний эпизод этого фильма ставит своеобразную духовную точку в этом повествовании. Посмотрим его.

Последняя сцена фильма очень символична. Действительно, многие люди, испытав какие-то жизненные несчастья, обращаются в Церковь, но как только несчастье проходит, они предпочитают забыть о Церкви. И главная героиня, хотя она имела возможность убедиться в реальности в этом мире дьявола, пытается забыть о Церкви, так и не испытав подлинной потребности быть с Богом. Она покидает этот дом, и ее секретарша, нашедшая образок, сорванный с груди священника дочерью главной героини, когда этот образок предлагается ей — она воспринимает его как знак, напоминающий о чём-то зловещем, страшном, пытается избавиться от него, возвратив его священнику — тому самому священнику, который, исповедуя отца Дэмиена перед его смертью, обрел свое подлинное пастырское призвание. Он возвращает ей этот образок. Но главное в этой сцене, пожалуй, даже другое. Риган уже почти забыла обо всем, что с ней происходило, и главная героиня рада этому. Рада не только тому, что Риган забыла про дьявола, вселившегося в него, но и про Бога, про Церковь, с помощью которых она была спасена. Но в душе девочки теплится огонек веры, и когда она видит у священника реверенду — вот этот традиционный знак духовенства на Западе, — она целует этого священника, целуя в его лице тех двух пастырей, которые пожертвовали своей жизнью, спасая ее из-под власти дьявола. Очень выразительная сцена, символизирующая собой, что современный мир, в который нередко врывается дьявол, и который в таких случаях готов вспомнить о Церкви и ее служителях, в тоже время очень стремится жить так, как будто Церкви все-таки не существует, и Церковь ему не нужна. Ибо очень часто Церковь призвана обличать этот мир в его грехе, в его несовершенстве. И вместе с тем нету мира иной силы, которая бы могла защитить его от дьявола, от зла, нет иной силы, которая бы утверждала в нем присутствие Бога — это именно Церковь Христова. И вот этот поцелуй Риган, который она дает священнику — это поцелуй благодарности девочки, чудесным образом спасенной двумя служителями Церкви от дьявола, и память о тех двух служителях, которые пожертвовали жизнью, спасая ее, наверное, со временем вернетРиган в лоно Церкви. На это указывает ее лицо, обращенное к священнику из отъезжающего автомобиля. Ну, а священник, стоя перед лестницей, скатившись по которой умер его собрат и сослужитель отец Дэмиен, у которого он принял последнее покаяние, наверное, размышляет о своем будущем пастырском служении, и эта лестница, которая, казалась бы, привела к смерти его сослужителя, становится напоминающей ту самую лестницуИаковля, по которой в Библии всходили на небеса ангелы и вели по этому пути людей. Действительно, эта лестница, казалось бы, ведущая вниз, стала путем восхождения души отца Дэмиена к Богу. Наверно, такую же роль предстоит исполнить всем происходившим событиям и в жизни этого священника, который столь часто, наверное, забывал оБоге, как и отец Дэмиен, и который вспомнил о Нём, принимая последнее покаяние своего умиравшего собрата. Действительно, мир пытается жить без Церкви, но Церковь нужна ему. И присутствие в этом мире Церкви и ее служителей, безусловно, делает этот мир гораздо лучше и совершеннее, чем он бы был, если бы Церкви Христовой не было в мире, если бы Христос не пришел в этот мир, чтобы спасти всех людей от власти дьявола.

См. также  раздел Кинолекторий на портале “Азбука веры”.

Пути Царства Божия в обезбоженном мире

По фильму “Третье чудо” 1999, реж. А. Холланд.
Из цикла лекций протоиерея Георгия Митрофанова “История христианства в мировом кинематографе”.
Творческое объединение “Крона”.

См. также: Раздел «Кинолекторий» на форуме «Азбука веры»

Расшифровка лекции протоиерея Георгия Митрофанова

Двухтысячелетняя история христианства на этой земле — на земле, жизнь, на которой исполнена глубоких человеческих конфликтов и противоречий, не раз делала христианскую Церковь участницей очень многих значимых для человечества событий. И все же главной отличительной чертой Церкви в этом мире является святость. Когда мы говорим о святых в Церкви (а к святости в Церкви призываются все христиане) — вот когда мы говорим о святых в Церкви, мы чаще всего вспоминаем святых прежних эпох. Нам кажется, что святые некогда существовали в человеческой истории, а в нашей современной жизни для святости места просто не остается. И вот фильм, снятый в современной Америке, посвященный жизни современной Америки, фильм, снятый режиссером-католичкой Агнешкой Холланд «Третье чудо», дает нам возможность поразмышлять о том, а возможна ли святость в современной жизни, в современном мире. В мире, в котором все меньше и меньше людей вспоминают о Христе.

Главный герой фильма «Третье чудо» — католический священник отец Шор. Это мыслящий, а значит не могущий не сомневаться в основополагающих вопросах веры человек, осуществляющий очень важную для Церкви миссию. Он изучает случаи, которые дают основание ставить вопрос о канонизации того или иного умершего христианина, того или иного умершего подвижника Церкви. Это очень ответственная миссия. Мы можем сказать, что как в римо-католической, так и в православной Церкви процесс канонизации не прекращался никогда. Фильм начинается с того, что отцу Шору приходится стать свидетелем почитания одного умершего католического священника. Почитания столь глубокого, что его священноначалие направляет на приход этого священника, на приход, на котором этот священник некогда служил, где имеет место его почитание. Изучение жизни этого священника, обстоятельства смерти производят переворот в душе отца Шора. Посмотрим первый фрагмент этого фильма.

Отец Шор приехал на приход, на котором только что скончался, утонув в озере, очень благочестивый священник. Мы видим почитание этого священника простыми людьми, мы видим, как они с молитвой входят в озеро, где утонул их пастырь, как получают исцеление. А ведь исцеление является тем самым чудотворением, которое служит основанием для канонизации подвижника. Но для канонизации любого умершего христианина недостаточно чудотворений, совершавшихся при его жизни или после его смерти. Необходимо наличие праведной благочестивой жизни. И вот, став свидетелем очевидных чудотворений, готовый сам почитать этого священника подобно его прихожанам, отец Шор обнаруживает, что священник был отнюдь не благочестив. Он дошел либо до безумия, либо до настоящего сатанизма, обращённый к адскому мраку, ушел из жизни как самоубийца. Открытие этой страшной тайны побуждает отца Шора не только составить рапорт о невозможности канонизации этого священника, но производит в его душе переворот. Он, надеявшийся обрести вот эту простую веру подобно той, которой обладали прихожане этого умершего отца Фальконе, чувствует, что вера покидает его и оставляет свое пастырское служение. Дав отрицательный отзыв относительно возможности канонизации умершего, как казалось, праведного священника, он одновременно убивает, как кажется ему, веру других людей, и не обретает веры собственной, и уходит от священнического служения, поселившись в обыкновенной ночлежке, где и находит его его друг-священник — для того, чтобы поручить ему от имени епископа новое церковное послушание. Пожалуйста, посмотрим следующий фрагмент.

Почти потерявший веру, оставивший священство, отец Шор все-таки откликается на призыв Церкви и берет на себя миссию по расследованию еще одного дела, связанного с почитанием на этот раз скончавшейся христианки. Действительно, он покидает тот мир, в котором оказался-мир обезбоженных, опустившихся людей, и вновь становится священником, богословом. Показателен его разговор с архиепископом. Мы видим еще одного князя Церкви, который исполнен достаточно большого скептицизма по поводу простой веры в своих пасомых, но который считает необходимым всё-таки провести расследование странного почитания умершей женщины, о которой вспоминают тогда, когда в период дождя начинает кровавыми слезами плакать статуя Пресвятой Богородицы. Приступив к выполнению своего поручения, отец Шор вновь видит простых молящихся людей — на этот раз молящихся статуе Пресвятой Богородицы, чающих такого же исцеления, как чаяли этих исцелений те, кто почитал отца Фальконе. Отметим для себя, что вот эти сцены простых католиков, молящихся, искренне просящих исцеления у Бога, больше напоминают знакомые нам сцены наших православных паломников, посещающих святые места. И действительно, начав вновь изучать обстоятельства истории жизни этой женщины, отец Шор узнаёт о том, как по молитвам этой женщины была исцелена от страшной болезни – волчанки, одна девочка по имени Мария. Он вспоминает этот эпизод, ему рассказывают об этом эпизоде — как эта девочка со следами крови, которая исходила от статуи Пресвятой Богородицы, вошла в храм уже исцелившейся от тяжелой болезни. Это было чудо, которое некогда произошло и потрясло очень многих. И настоятель этого католического прихода отец Панек убеждён, что умершая Хелена Риген была святой женщиной. У него вызывают недоумение сомнения отца Шора, хотя, как мы узнаем из их разговоров, даже дочь Хелены Ригенне является исповедующей своей веру католичкой. Отец Шор вновь исполнен сомнений. Хотя он не может не видеть глубокой веры прихожан этой Церкви, веры в ту самую умершую праведницу, упование на которую они все возлагают в своих молитвах. Характерная деталь, непривычная уже для нас в этом фильме — мы видим, как вместо свечей в католическом храме используются электрические лампочки. Постоянно перед нами проходит современная жизнь, вторгающаяся в жизнь Церкви и одновременно восходящая к глубине веков вера Церкви в святость в своих праведников. Но для отца Шора важно выяснить многие обстоятельства жизни умершей христианки. И для этого он приглашает себе ее дочь — для того чтобы узнать из уст самого близкого для умершей ХеленыРиген человека о том, какой же была это женщина. Посмотрим следующий фрагмент.

Разговор отца Шора с Хеленой Риген во многом показателен и даже символичен. Действительно, мы часто видим рядом с собой: в семьях у самых благочестивых, глубоко верующих христианских родителей вырастают совершенно не верующие в Бога дети. Дочь Хелены Риген не только не верит в святость собственной матери, но не верит даже в Церковь, во Христа. И ее разговор со священником довольно развязен, в чем-то даже агрессивен, она смеется над верой Церкви и вместе с тем обращает внимание на этого, столь непохожего на священника, мужчину, как ей кажется, вызывающего у неё совсем неблагочестивый интерес. Она даже пытается заигрывать со своим собеседником. Мы видим человека плоть от плоти от мира сего, от мира, забывшего Христа. Однако, когда перед глазами ее проходят кадры, на которых ее мать, очень любившая детей из приходского приюта, из приходской школы, когда она видит мать, играющую с этими детьми, она как будто вспоминает что-то, что лежит в глубине души, и что связывает ее с матерью, на которую она очень не хочет быть похожей, как она об этом говорит отцуШору. Разговор, казалось бы, не дает отцу Шору никаких оснований для того, чтобы признать святость Хелены — ее дочь — безбожница. Но он продолжает поиск доказательств святости Хелены, и пытается привлечь к себе в помощники молодого францисканского иеромонаха, чью веру он невольно искусил, когда расследовал дело о канонизации отца Фальконе, и вместе с тем пытается добросовестно исполнять свой долг, пустившись на поиски уже ставшей взрослой девочки Марии, которая была исцелена по молитвам Хелены, как считают прихожане церкви отца Панека. Посмотрим следующий фрагмент.

Казалось бы, отца Шора подстерегают новые разочарования. Если дочь Елены оказывается безбожницей, то исцеленная ею девочка вырастает проституткой и наркоманкой — это ли не доказательство того, что Хелена вряд ли была святой. Но разговор с исцеленной некогда девочкой Марией убеждает отца Шора в том, что Хелена умела любить, любить подлинно христиански, и даже в этой несчастной когда-то девочке она увидела то самое чадо Божие, которому так необходимо сострадание и любовь. Постепенно мы чувствуем, что для отца Шора святость Хелены не только становится очевидной, а становится жизненно необходимой, и его собственная вера как будто зависит от того, была ли Хелена свята. Он ждет от нее помощи, как ждут этой помощи многие люди, стоящие около статуи. И вот в одну из ночей, когда идет дождь, — а согласно вере прихожан этой Церкви именно во время дождя статуя Богородицы начинает кровоточить кровью умершей Хелены, — именно в такую ночь отец Шор становится свидетелем нового чуда. Посмотрим следующий фрагмент.

Отец Шор стал свидетелем еще одного чудотворения. Статуя заплакала кровавыми слезами, и это была настоящая кровь. Стоит обратить внимание, что мы видим рядом с отцом Шором другого католического священника — химика по образованию, который весьма скептически относится к тому, что происходит, но потом, проведя экспертизу, убеждается в том, что это была кровь, и именно кровь, соответствующая группе крови умершей Хелены Риген. Казалось бы, это чудотворение должно окончательно поставить вопрос о канонизации, и отец Шор сообщает об этом на важном приеме епископу и кардиналу. Мы видим вот этих князей Церкви, входящих в ту самую элиту общественную, которая живет жизнью, столь непохожей на жизнь тех простых христиан, которые живут в американском обществе, в кругу которых жила Хелена Риген. Но это именно епископы, которым надлежит решить столь сложный вопрос. И вот в этот критический момент, когда обсуждается вопрос о возможности рассмотреть канонизацию Хелены Риген, в которую искренне не верит крупный европейский богослов — архиепископ Вернер, приехавший из Германии, в этот момент отец Шор узнает, что Мария, некогда исцеленная Хеленой, смертельно ранена в каком-то наркоманском притоне. Он едет с этого пышного приема на это дно общественной жизни, он видит несчастных обездоленных людей, которым так не достает любви и милосердия — и со стороны других людей, и со стороны Господа, видит в больнице умирающую Марию, и здесь происходит очень важный разговор его с одним из священников — своим другом и однокашником по семинарии. Перед нами два священника, очень не похожих друг на друга. Один исполнен какой-то простой, почти детской безмятежной верой, а отец Шор вновь исполнен глубоких сомнений. И вот здесь ставится очень важная проблема: а каким должен быть вообще не только священник, но христианин в этом мире — в мире современном, в котором так мало людей верят во Христа? Возможна ли сейчас вот эта детская непосредственная вера, или сейчас гораздо более убедительной оказывается вера, прошедшая через сомнения — та самая вера, к которой стремится отец Шор? Безусловно, этот эпизод указывает нам на то, что в современном мире вера не должна бояться сомнений, должна все сомнения уметь преодолеть. Преодолеть, подчас употребив немало труда.

Вопрос о вере отца Шора может быть разрешен, как кажется, только одним образом: Хелена должна быть прославлена. Но что делать, если одна из свидетельниц ее праведности, ее способности исцелять — Мария смертельно ранена и находится в реанимации, где вот-вот должна умереть? Казалось бы, вопрос должен быть отложен. И вот, находящаяся в коматозном состоянии более года Мария еще продолжает условно существовать в этом мире, находясь в состоянии почти клинической смерти, а отец Шор уже потерял надежду на то, что канонизация может произойти. Он продолжает оставаться священником, но вера его как будто уже опять покидает его душу. И вот через год происходят неожиданные события. Посмотрим следующий фрагмент.

Итак, по прошествии года Церковь решила рассмотреть вопрос о канонизации Хелены. Для этого собралась специальная комиссия — комиссия по канонизации. Нужно сказать, что подобного рода комиссия существует и в православных Церквях, и в Русской Православной Церкви существует Синодальная комиссия по канонизации святых. Однако в римо-католической Церкви процедура канонизации предполагает нечто, напоминающее судебное слушание. Вот почему один из членов комиссии — отец Шор, выступает в качестве человека, который может представить все доказательства святости Хелены, а его оппонент — архиепископ Вернер, выступает в качестве так называемого «адвоката дьявола» — т. е. человека, который должен найти все контраргументы, которые бы воспрепятствовали канонизации. Идет своеобразного рода полемика. В этой полемике мы видим архиепископа Вернера, предлагающего нам средневековый, архаичный идеал святости, предполагающий прежде всего отрешенность праведника от мира. А отец Шор говорит о другой святости — о святости, обращённой в мир, о святости, несущей деятельное добро людям. Конечно, та точка зрения, которую озвучивает архиепископ Вернер, сейчас уже не является господствующей в римо-католической Церкви, но на протяжении многих веков именно аскетизм считался главным, впрочем, как и безбрачие, атрибутом святости. Мы видим, как на этой комиссии оказываются дочь Хелены, которой трудно что-либо высказать, отвечая на вопросы членов комиссии. Да, она переживала как трагедию то, что ее мать оставила ее во имя служения в Церкви в храме, но она помнит о том, что мать говорила о том, что она обязана Богу. Вот это очень важная мысль, которую высказывает дочь Хелен. Впрочем, вопросы, которые задают ей, и ответы, казалось бы, вновь указывают на то, что Хелена вряд ли была святой. Во всяком случае, отцу Шору трудно это доказать — тем более, что исцеленная ею девушка по-прежнему находится в коме в больнице, и вот-вот может умереть, а отправленный им в Европу, на территорию Чехословакии, где некогда жила Хелена, францисканский иеромонах еще не дал ему никаких новых сведений о жизни Хелен до переезда в Америку. И вот неожиданно появляются новые сведения, о которых сообщает ему священник, иеромонах-францисканец из Чехословакии, и дальнейший ход событий вновь ставит нас перед следующим важным вопросом – вопросом, который должны иметь ввиду все христиане, размышляющие на тему святости. И действительно, для того чтобы тот или иной умерший христианин был прославлен, необходимо не только наличие чудотворения в его жизни или после его смерти происходивших, но и наличие праведной жизни. И вот именно эти факты, эти эпизоды пытаются установить члены комиссии в прошлой жизни Хелены и в происходящих вокруг них событиях сейчас. Следующий фрагмент этого фильма дает нам очень выразительный эпизод того, как чудо может проявить себя в этом изверившемся, казалось бы, в Боге, мире. Посмотрим следующий фрагмент.

Перед нами проходит очень напоминающее и заседание нашей Синодальной комиссии, заседание комиссии по канонизации в римо-католической Церкви. Действительно, его участники должны взять на себя громадную ответственность в решении вопроса о том, достоин ли тот или ной праведник канонизации. Мы видим, как архиепископ Вернер, этот глубоко верующий, высокообразованный богослов, искренне не приемлет возможности прославленияХелен. Уж очень не похожа эта женщина, жившая в простом, современном обезбоженном мире, пытавшаяся просто помогать людям, как она не напоминает ему тех традиционных католических святых, которые были по-своему величественны и уж обязательно аскетичны. Даже чудотворение, происходящее на его глазах — по сути дела воскрешение когда-то уже исцеленный Хеленой Марии, не заставляет его изменить свою позицию. Он даже сам факт дальнейшей судьбы Марии пытается использовать для того, чтобы доказать, что не было этой святости у Хелен — не может же девочка, исцеленная святой, стать наркоманкой и умереть без покаяния.

И вот Мария воскресает. Воскресает для, может быть, лучшей христианской жизни, но и этот эпизод не может как будто бы что-то изменить в душе архиепископа. Отец Шор искренне спорит с ним, пытаясь доказать ему то, что пути Господни неисповедимы и Бог может являть Свою Славу в жизни подчас таких людей, которые не укладываются в обычные рамки представлений о святости. Однако наряду с праведной жизнью и даже наличием чудотворений, для канонизации в римо-католической церкви необходимо еще одно обстоятельство: чудотворений должно быть, по крайней мере, три, в крайнем случае, два. Чудотворение, связанное со исцелением Марии — это только одну чудотворение, нужно другое. И вот, потеряв надежду узнать что-то о жизни Хелены в Европе неожиданно отец Шор, помощник которого, францисканский иеромонах, так и не нашел ни одного из очевидцев этого, чуда имевшего место в жизни Хелены до переезда в Америку, начинает рассказывать о том поразительном эпизоде, который был связан с тем, что по молитвам девочки-цыганки неожиданно прекратилась бомбардировка одного из городов во время войны. Отец Шор, уже не надеющийся на то, что комиссия даст положительные заключения о канонизации Хелены, рассказывает об этом эпизоде, и, к удивлению всех, архиепископ вдруг просит прекратить заседание. И мы узнаем поразительный факт — что этот исполненный не только глубокого образования, но и как мы видим, глубокого скептицизма архиепископ был свидетелем этого чуда, он единственный в этом мире свидетель того, что Хелена, будучи простой цыганской девочкой, совершила чудо спасение жителей, города подвергавшегося бомбардировке.

Показателен разговор архиепископа Вернера с отцом Шором. Перед нами действительно, мыслящий европейский христианин, который все привык поверять разумом. Его разум не приемлет этого странного чуда, когда по молитвам какой-то цыганки вдруг, во время войны, когда миллионы гибли под бомбами, кто-то оказался спасен — в частности, семья этой девочки. Он не видит смысла в этом чуде, и вместе с тем не может не склонить головы перед столь очевидным проявлением воли Божьей. Он как будто спорит с Богом, воля Которого в данной ситуации оказывается в конфликте с его собственной — хотя и архиепископской, но всё-таки человеческой волей.

Это очень важная проблема. Проблема того, что человек, сколь бы образован и даже благочестив он ни был, подчас может возгордиться своим благочестием, своей образованностью, и потребовать даже от Бога отчета в том, что Он делает. Подлинная вера, которую мы, наконец, начинаем видеть у отца Шора, заключается именно в том, чтобы со смирением принимать волю Божию — даже тогда, когда этому, казалось бы, не находится рациональных объяснений для проявления этой воли в мире. Безусловно, по воле Божьей молитва маленькой цыганки спасла людей от бомбардировки — это было подлинное чудо. И свидетелем этого чуда должен выступить теперь на заседаниях комиссии архиепископ Вернер, в душе которого, безусловно, должна произойти какая-то серьезная метаморфоза. Он либо должен потерять свою старую веру, дабы обрести веру подлинно христианскую, либо лишиться веры вообще. Его судьба остается неизвестной для нас, но гораздо важнее в контексте этого фильма судьба главного героя — отца Шора, который, работая над материалами, связанными с канонизацией Хелены, неожиданно открыл для себя не просто жизнь праведницы, а жизнь той, кто помог ему самому обрести веру. Проходит несколько лет, и вот мы видим отца Шора уже в ином состоянии души, совершающим свое пастырское служение. Посмотрим последний эпизод этого фильма.

Итак, прошло несколько лет, а вопрос о канонизации Хелен так и не был решен. Необходимо было свидетельства о третьем чуде. Показательно, что мы увидели отца Шора действительно в новом состоянии души — он радостно провожал из храма группу детей принявших первое Причастие, он стал подлинным пастырем, вернулся к тому, что, казалось бы, готов был оставить в своих сомнениях. Мы видим и дочку Хелены, может быть, еще не ставшую последовательной христианкой, но из довольно легкомысленной девица превратившейся в мать. И вот эти два человека, связанные с Хеленой — кто духовными, а кто кровными узами, — по сути дела и являются тем третьим чудом, которое совершила Хелена. Она вернула отца Шора на стезю пасторского служения, помогла ему вновь обрести веру. Это великое чудо. Но точно также она и позволила своей дочери встать на стезю материнства, которое и является одним из самых главных в жизни каждой женщины. Вот это и есть то третье чудо — чудо обретения веры, которая сотворила эта праведная христианка, покинув этот мир.

Этот американский фильм заставляет нас задуматься о том, насколько подчас неожиданными на фоне привычных для нас житий древних святых оказываются истории праведников нашего времени, насколько поэтому, наверное, трудно бывает Церкви распознать в своих недавних чадах, покинувших этот мир, святых Церкви. И вместе с тем показательно, что фильм заканчивается указанием на то, что за последние пятнадцать лет (а фильм был снят в конце 90 годов) в католической Церкви было прославлено более 800 подвижников благочестия. Хочется отметить, что и в нашей Русской Православной Церкви примерно за такой же период времени — за последние 15 лет, было прославлено почти полторы тысячи святых, правда подавляющее большинство – это, конечно же, новомученики ХХ века. И вот это очень важная тема. Церковь живет в современном мире не только своей традицией и не только своими древними обычаями, но прежде всего, живет в современном мире именно своей духовной жизнью, праведностью своих верных чад. А всякий христианин, который последовательно идет по пути своего христианского служения, имеет возможность после смерти быть канонизованным, прославленным как святой, то есть такой христианин, который в силу праведности своей жизни после смерти оказывается рядом с Богом, и оказывается нуждающимся уже не в наших молитвах — он не нуждается в них, но мы оказываемся нуждающимися в его молитвах о нас. И вот это неистребимое присутствие в жизни Церкви благодати Божией, Промысла Божия, вызывающего к жизни все новые и новые поколения святых, которыми и сильна Церковь в этом мире, является главным основанием конечного торжества Церкви в этом мире. Христиан может быть очень мало, их может быть даже меньшинство в современном мире, в разных странах, когда-то считавшимися даже христианскими. Но это ещё не означает, что миссия Христа в этом мире завершена. До самого последнего часа в истории этого мира — до периода Страшного суда, второго Пришествия Христова — пока будут жить в мире хотя бы немногие христиане, среди них будут находиться те, кто способен праведностью своей жизни не только преодолевать законы естества и совершать чудотворения, но и прежде всего в своей способности сострадать, любить ближних, являть миру тот подлинный Завет Христа, который и положен в основу Церкви, ибо Христос есть Бог Любви. И главной отличительной чертой практически всех святых, как в истории Церкви, так и в нашей современной жизни, является их особая способность любить своих ближних. Именно эта любовь и делает церковь непобедимой в противостоянии с обезбоженным, исполненным страшной подчас жестокости, миром.

Увиденные нами фрагменты вновь говорят нам о том, что современный человек живя даже в такой благополучной стране, как Америка, не перестает страдать, не перестает думать о Боге, думать о Христе, и самое главное — не перестает являть в своей среде людей, способных воплощать этот Христов идеал в полной мере. Надо думать, что придет время, когда и в нашей стране появятся фильмы, в которых будет рассказана история русских православных святых нашего времени и близкого к нам времени — тем более что ХХ век запечатлел Русскую Православную Церковь в мировой церковной истории как Церковь-мученицу, как Церковь, давшую миру такое количество святых мучеников, какого не знала ни одна поместная Церковь в истории христианства. Пока же задумаемся над тем, что именно присутствие в мире Церкви – Церкви, которая постоянно дает этому миру людей, способных сострадать и любить, делает жизнь в этом мире не столь тяжелой, не столь безысходно жестокой и страшной, какой она часто оказывается при первом взгляде на нее. Ибо только в христианской любви коренится подлинное присутствие в этом мире Бога. Вот с этой мыслью и постараемся, впредь размышляя о том, что может дать Церковь современному миру, отвечать на этот вопрос одним образом, а именно: Церковь дает этому миру любовь, и в этом ее истина и жизнь.

См. также  раздел Кинолекторий на портале “Азбука веры”.

Распятие на кресте, или Усеченные полумесяцем

По фильму “Час гнева”, 1997, реж. Л. Стайков.
Из цикла лекций протоиерея Георгия Митрофанова “История христианства в мировом кинематографе”.
Творческое объединение “Крона”.

См. также: Раздел «Кинолекторий» на форуме «Азбука веры»

Расшифровка лекции протоиерея Георгия Митрофанова

Сегодня мы поговорим с вами о событиях XVII века — века, ставшего одним из самых страшных и кровавых в истории мирового христианства, причем религиозные войны происходили в это время не только внутри христианского мира между римо-католиками и протестантами. Не менее кровавым это время было и для православных христиан. Случилось так, что практически все православные славянские народы вынуждены были пережить в своей истории многовековые периоды иноземного и иноверного завоевания. При этом балканские православные славянские народы переживали иноземное иго особенно долго и особенно мучительно, ибо в отличие, например, от монгольских завоевателей, закабаливших некогда православную Русь, турецкие завоеватели православных балканских народов многие века пытались насадить среди них ислам — огнем и мечом.

Эта трагическая страница истории мирового христианства предстанет перед нами сегодня сквозь призму фрагментов одного из самых замечательных, далеко не случайно ставшим победителем Каннского фестиваля, фильма болгарского кинематографа, болгарского режиссера Людмила Стайкова «Час гнева». Этот фильм рассказывает о том, как в середине XVII века в одной из болгарских провинций, находившихся в Родопских горах, была предпринята попытка со стороны турецких завоевателей насадить ислам. Казалось бы, уже не один век переживавшие иго болгарские православные христиане, утерявшие свою государственность, которая могла бы защитить их от иноземных завоевателей, и свою церковную культуру, ибо многие храмы были разрушены и осквернены, уже не одно поколение духовенства не получало никакого образования, и богослужения-то во многих местах годами не совершались. И, тем не менее, православные болгарские христиане продолжали хранить верность своей вере — вере своих предков, ибо в их сознании сохранение православной веры гарантировало сохранение им той полноты жизни — жизни с верой во Христа, которой пытались лишить их турецкие завоеватели. Одними самых страшных насадителей ислама в истории славянских народов наБалканах были турецкие янычары. И это притом, что многие из них по происхождению своему сами были славянами, которых детьми отнимали от их родителей и воспитали в фанатичной вере в Аллаха и султана.

Эта страшная трагедия болгарского мальчика, ставшего янычаром и прибывшего в свои родные места насаждать силой оружия ислам, положена в основу фильма, фрагменты из которого будем рассматривать сегодня. Итак, обратимся к первому фрагмента фильма, который повествует нам о том, как турецкий визир направил отряд янычар для насаждения ислама в Родопских горах.

Итак, прибывший в свои родные места янычарский ага Кара-Ибрагим невольно вспоминает свое детство. То детство, которое связывало его сего близкими, с семьей, с мальчиком, который был его другом, но самое главное — с христианством. Кажется, эти воспоминания, в которых мы видим близких ему людей, исповедовавших веру во Христа, должны смягчить его душу — тем более, что с детства он видел, какие тяжелые испытания обрушивались на близких ему людей — болгарских православных христиан. Но фрагмент заканчивается очень выразительно. Маленький болгарский христианин стал настоящим фанатично одержимым верой в Аллаха жестоким турецким янычаром, и своим выстрелом — бессмысленно жестоким, он как будто уже в первых кадрах этого фильма перечеркивает те воспоминания, которые, казалось бы, должны были смягчить его сердце. И прежде всего, стреляя в этого неведомого ему христианина, он как будто стреляет в своего отца, в свою мать, образ который так и будет сопровождать его всю его жизнь. Однако решимость этого янычарского аги, предводителя этого турецкого отряда насадить ислам в своих родных местах столь непреклонна, что многие, уже привыкшие к жестокостям турок болгары понимают: в их родные места пришел человек, который хочет не только растерзать их тела — он хочет отнять у них их душу. И вот следующий эпизод данного фильма – эпизод, в котором мы видим отца, беседующего с сыном в присутствии священника и болгарских старейшин, перед которыми стоит вопрос о выборе веры, показывает нам, насколько глубоко в сердцах этих людей присутствовала православная вера — при отсутствии в течение многих поколений какой-то высокой, возможно, церковной культуры, религиозных знаний, даже полнокровного, полноценного богослужения, эти люди продолжали ощущать себя христианами и готовы самоотверженно отстаивать вот это право — оставаться христианами, несмотря ни на какие возможные испытания. Внимательно посмотрим этот, глубоко по-своему трагичный, фрагмент.

Только что прошедшие перед нами два диалога очень глубоки. Первый диалог, во время которого отец убеждает своего сына принять смерть от его руки, если его будут забирать в янычары, поражает, прежде всего, тем, что мы оказываемся в какой-то почти что запредельной, с точки зрения христианской морали, ситуации. Отец готов совершить сыноубийство, и просит на это благословение священника. Обратим внимание на то, что священнику не достает сил дать подобного рода благословение. Образ священника очень важен в этом фильме. Он весь исполнен сострадания. А вот главный герой по имени Манол исполнен еще и твердости. И по сути дела предлагая своему сыну принять смерть от своей же руки, от руки отца, Манол готов повторить жертвоприношение Авраама. Он готов убить собственного сына, дабы сохранить его как христианина. Воздержимся пока от ответа на вопрос, насколько прав Манол, но задумаемся над тем, в каких же тяжелейших условиях жили поколения болгарских христиан, если подобного рода ситуации возникали в их жизни.

И, наконец, очень выразительный, по-восточному исполненный ярких образов, разговор Манола с Кара-Ибрагимом. Мы видим перед собой двух непримиримых врагов. Они храбры, последовательны, готовы жертвовать собственной, да и наверное, и чужой жизнью, во имя осуществления своей веры. Но веры у них разные — вера в Аллаха и вера во Христа. Поэтому и действия их будут различных, как мы увидим далее. Забегая вперед, следует сказать: перед нами вот те два мальчика, когда то в детстве дружившие друг с другом, и вот сейчас, взрослыми, по-своему отважными и преданными своей вере мужчинами, сошедшиеся в этом тяжелом, непримиримом поединке. Но поразительно здесь и другое. Готовность простых болгарских христиан, старейшин этих деревень, положить свою жизнь за веру во Христа — за веру, которой, наверное, не очень хорошо смог обучить их священник, их пастырь, который не имеет даже храма, который мало чем отличается от них в плане своего богословского развития, и которого с ними объединяет только одно – вера, воспринятая ими от предков. Это очень важная тема, которая будет присутствовать в данном фильме постоянно. Ну, а далее готовый бросить вызов Кара-Ибрагиму Манул решает этот свой духовный вызов воплотить в празднике — в свадебном пире. Напомню, что этот образ очень значим в истории христианства: именно на брачном пире в Кане Галилейской Христос совершает свое первое чудо. И вот, не надеясь, по сути дела, уже и ни на силу внешнюю, которой можно было бы защититься от янычар, ни на бегство от них, Манол решает вдохнуть веру в своих односельчан и единоверцев, вступив в брак. Ибо брак олицетворяет собой утверждение жизни, а не смерти. Следующий эпизод очень выразительно являет нам этот образ отнюдь не такого уж и радостного, но исполненного глубокой веры брачного пира.

Брачный пир Манола — уже человека зрелого, вдовца, имевшего двоих детей — двоих сыновей, имел, конечно же, значение глубоко символичное. Он должен был утвердить жизнь в условиях, когда над людьми нависла смерть. Это был вызов. Вызов тем, кто пришел отнять у людей их веру, и с их верой готов был отнять их жизнь. Очень выразительна сцена танца — отнюдь нерадостного, но дающего взявшимся за руки друг с другом мужчинам силу отстоять свою веру. И вот на фоне этого танца мы видим подкрадывающегося к брачному пиру янычара, в прямом смысле слова попирающего Божьи дары, которыми уставлены вот эти импровизированные столы на брачном пиру. Кара-Ибрагим как будто хочет выразить всю свою ненависть и презрение к этим простым болгарским христианам, столь последовательно готовым отстаивать свою веру. И священник, не одобрявший этого брачного пира, наверняка не давший благословения (нужно помнить, что храма у этих людей не было, и венчание происходило лишь в форме благословения священником брака) готов присоединиться к ним в этот момент, отдавая себе отчет в том, что брачный пир может еще более ужесточить сердца янычар. Кара-Ибрагим прекрасно понимает, что главным стержнем сопротивления этих людей оказывается Манол, и своим вторжением на его брачный пир он хочет нравственно подавить его. Их вновь повторяющийся здесь поединок показывает нам вот эту многовековую борьбу ислама и христианства на Балканах. Борьбу, которая проявила себя и в наше совсем недавнее время.

То, что происходит за тем, показательно. Старейшин вместе с Манолом, по сути дела, берут в плен, в течение трех дней они должны окончательно решить — готовы ли они принять ислам. А все остальные, и прежде всего женщины и девушки, присутствующие на свадьбе, должны стать жертвой янычарской похоти. Наверно, многие из нас поражались тому, какой жестокой была борьба на территории бывшей Югославии в недавние годы, с какой ненавистью боролись друг с другом происходившие из одного славянского сербского корня сербы, хорваты и боснийцы. И особенно мы поражались тому, что боевые действия, так называемые «этнические чистки», со всех сторон происходившие, сопровождались массовыми изнасилованиями женщин. Сейчас мы увидим сцену, которая многое объяснит нам о той жестокой кровавой борьбе, которая происходила недавно на Балканах, покажет нам ее предысторию, и в тоже время заставит нас задуматься о том, какого подчас мужества и веры ожидает Господь от своих последователей в этом, склонном часто забывать Бога, мире. Итак, захваченные в плен Карой-Ибрагимом старейшины и женщины оказываются в том самом городе, куда они должны явиться для принятия Ислама.

Желая устрашить сломить волю к сопротивлению старейшин этих болгарских деревень, Кара-Ибрагим обрекает их жен, дочерей на массовое надругательство. Действительно, за этой практикой массовых изнасилований, к которой прибегали турецкие янычары на протяжении веков, стоял вполне определенный азиатский взгляд на целомудрие – азиатский, мусульманский взгляд на целомудрие. Турки исходили из того, что чем больше христианских женщин будет изнасиловано, тем меньше из них сможет выйти замуж, ибо взять замуж осквернённую женщину, жениться на ней, считалось на Востоке величайшим позором. Поэтому изнасилованная женщина не станет женой — а значит, не станет и матерью, и сойдет на нет постепенно народ, который не хочет принимать исламскую веру. Поразительно то, что в недавнем прошлом — а этот болгарский фильм снятый режиссером Л. Стайковым в 1997 году, — конечно же, имел ввиду и происходившие тогда кровавые события в Югославии, объясняет нам то, почему массовые изнасилования сопровождали этнические чистки в этой стране. Печально, впрочем, еще одно обстоятельство: к нему прибегали не только мусульмане-боснийцы, но и римо-католики — хорваты, и православные сербы. Правда, при этом невольно задаешься вопросом: а были ли эти хорваты настоящими католиками, а сербы — настоящими православными, если допускались подобного рода чисто азиатские, напоминавшие о турецком иге, преступления? Но во фрагменте фильма «Час гнева» для нас сейчас важно заметить и другое. Это прежде всего то обстоятельство, что среди турок мы видим венецианца — христианина, попавшего в плен и в желании спасти свою жизнь принявшего ислам, который не может принять в себя ужасы происходящего. Его христианское прошлое дает себя знать, и он воздерживается от того, чтобы стать участником надругательства над отданной ему Карой-Ибрагимом болгарской девушкой. Сам же Кара-Ибрагим, готовый надругаться над невестой Манола, неожиданно останавливается. Он узнаёт в ней черты своей матери – образ, который всегда сопровождал его жизнь. И это не случайно. Он сам еще не знает этого, но болгарская христианка, над которой он пришел надругаться — его родная сестра, и вот чудесным образом появившийся в его душе образ матери останавливает его в его греховном устремлении. Ну, а подвергшиеся насилию женщины покидают этот город, и многие жители болгарских деревень пытаются найти себе прибежище в Родопских горах, обрекая себя на медленную мучительную смерть от голода и болезней. Однако янычарский ага Кара-Ибрагим по-прежнему настроен решительно. Проходит три дня, и происходит его новая встреча с болгарскими старейшинами. Встреча, которая разрешается еще одним страшным, мучительным испытанием для болгарских христиан. Посмотрим этот фрагмент.

Пытаясь сломить христиан страшными физическими истязаниями, Кара-Ибрагим в тоже время прибегает и к истязаниям духовным. Он ведь не случайно отпускает молодую жену Манола. Мысль о том, что его семья может состояться, если он примет исламскую веру, должна стать дополнительным средствам давления на Манола. Когда разделить участь своих прихожан, своих пасомых, правильнее сказать, — ибо у этого священника нет приходского храма, — священник приходит к Кара-Ибрагиму, он тоже становится его жертвой. И здесь Кара-Ибрагим изобретателен. Видя любовь и сострадание пастыря к своей пастве, он заставляет его оставаться в живых, дабы видеть, как мучительно погибают его пасомые, сохраняя верность тому самому Христу, Которого проповедовал им священник.

И вот здесь возникает очень важная тема фильма — тема взаимоотношений священника и венецианца-вероотступника. Мы обращаем внимание на то, как венецианец тайно вытаскивает из очага простой деревянный крест, сорванный со священника Карой-Ибрагимом. Он достает этот крест и прячет его у себя на груди. А затем следует очень важный разговор. Разговор, который во многом определяет духовную сущность этого произведения киноискусства. Разговор венецианца со священником, по существу, демонстрирует нам две возможные духовные нравственные позиции человека по отношению к его вере, к его убеждениям. Венецианец говорит о том, что главной ценностью в этом мире является человеческая жизнь, и уж коль скоро пришлось ему — христианину, попасть в руки мусульман, вполне оправданно было, изменив веру, сохранить себе жизнь, остаться тем человеком, — а мы видим, что венецианец отнюдь не плохой человек, — который может еще жить и творить добро. Однако не искушенный в дискуссиях сельский болгарский священник говорит глубокие слова о том, что вера дана человеку как лик, как образ, и без веры, а значит, без верности своей вере, человек перестает быть человеком, хотя и остается в живых, отрекшись от своей веры. Это в животном мире целью жизни является выживание любой ценой — так животные утверждают себя в мироздании. Человеку же, для того, чтобы остаться человеком, иногда нужно жертвовать своей жизнью, и прежде всего — во имя своей веры. Именно такую позицию — традиционную церковную позицию озвучивает в этом споре православный священник. А устами венецианца как раз говорит та новая, все более популярная сейчас мораль, которую мы называем общечеловеческими гуманистическими ценностями, которые ставят жизнь человека превыше всего — даже превыше веры во Христа — в Бога, даровавшего этому человеку эту жизнь. Но это тема лишь ставится в данном разговоре. Ей предстоит еще развитие в дальнейшем, а пока, искушая всё больше и больше своих врагов-христиан, Кара-Ибрагим отпускает священника на свободу. Но скорбный путь этих мучеников за Христову веру не прекращается. Каждый день, один за другим подвергаясь мучительным казням, умирают эти балкарские старейшины, а люди, пребывающие в изгнании в горах, несут эти тяготы с мыслью о том, что они сохраняют веру в Бога. И вот в критические моменты, когда уже попытки слабого сопротивления болгарских христиан, спускающихся с гор и нападающих на янычар, не приводят к успеху, один из них решается совершить покушение на Кара-Ибрагима. И этот болгарский христианин оказывается не просто одним из многих — это родной брат Кара-Ибрагима — впрочем, наверно, не знающий что ему придется поднять руку на Брата.

Итак, Кара-Ибрагим не смог сломитьМанола. Не будучи в силах вынести сцену казни своего сына, он в тоже время не отрекся от веры и погиб, утверждая ее вместе со всеми остальными взятыми в плен старейшинами. Отречение же сына от Христа не произошло. Сын Манола действительно плюнул на Крест, но мы верим, что Господь простит его за эту человеческую детскую слабость, и обнимающий его священник как будто свидетельствует об этом прощении. Но вот далее происходит, может быть, самое главное искушение. Любя своих пасомых, будучи не в состоянии переносить их муки, сам священник впадает в искушение и обращается к людям со страшными словами призывания их к отступничеству. Посмотрим этот фрагмент.

Если Кара-Ибрагим, пытаясь привести к мусульманской вере христиан, искушает их самыми высокими естественными человеческими чувствами — в частности, любовью к сыну, то дьявол искушает священника самым страшным образом. Он искушает его любовью к своим пасомым. И вот, желая сохранить физические жизни своих пасомых, желая спасти всех тех, кто уже настрадался за это страшное время, священник призывает их спасти свою жизнь через отречение от Христа и сам отрекается от Него, наверное, надеясь в глубине души, что заповедавший любовь Спаситель простит ему этот грех, и, тем не менее, происходит вероотступничество. Показательно, что некоторые идут на это с каким-то внутренним облегчением — они устали от страданий и хотят просто жить. Но кто-то сопротивляется, кто-то сохраняет верность своей вере-даже ценой собственной жизни, и священник в этот момент не может ощутить себя вероотступником. Надев чалму, он по-прежнему налагает на себя крестное знамение, но ему трудно поверить в этот момент — в момент, когда он крестится, видя смерть подлинного мученика за Христа. А в это время в душе венецианца происходит очень глубокая перемена. Еще недавно проповедовавший то, что сотворил священник — спасение человеческой жизни любой ценой, даже ценой отречения от веры, венецианец в этот момент, видя смерть одного из учеников, преображается. Он покидает янычар и находит себе пристанище у болгарских христиан, многие из которых приняли ислам, но в душе своей они еще продолжают оставаться христианами. И вот, желая возжечь в сердцах этих отпавших подобно ему — венецианцу от Христа, немощных людей, веру в Бога, венецианец покидает их, предлагая священнику сделать свой главный выбор, а вместе с ним делать сделать выбор и его пасомым. Посмотрим последнюю сцену, которой завершается этот фильм.

Итак, на наших глазах венецианец-вероотступник и священник, говоривший о верности Христу, меняются местами. Венецианец готов принять покаяние, вернуться в Венецию, понести наказание за свое вероотступничество, но вновь стать христианином, а священник оказывается перед выбором. Чалма и крест в его руках составляют его задуматься над тем, что он совершил, соблазнив свою паству во имя спасения жизни принять ислам. Это один из самых важных выводов фильма. Вывод о том, что на трудном пути человеческой жизни, среди многих искушений, дьявол может искушать нас тем, что предложит отречение от веры во имя в самых добрых, самых гуманных и справедливых чувств — так неоднократно бывало в истории. Но христиане должны помнить, что вера во Христа не может быть отвергнутой ни при каких обстоятельствах, и всякое отвержения этой веры – грех, не могущий иметь оправдание, хотя и могущий иметь прощение у Господа.

И еще один очень важный для нашего времени вывод делает этот фильм. В религиозной жизни нет ничего важнее свободы и нет ничего страшнее насилия, ибо вера, навязанная силой, никогда не может стать подлинно религиозной, и уж тем более подлинно христианской верой. И главный завет Христа, оставленный нам, христианам, постоянно делающим свой выбор между верой и неверием, заключается в том, что мы свободны избрать для себя путь к Христу — каким бы подчас трудным и даже мучительным он не оказывался для нас.

См. также  раздел Кинолекторий на портале “Азбука веры”.

Комментировать

*

Размер шрифта: A- 15 A+
Тёмная тема:
Цвета
Цвет фона:
Цвет текста:
Цвет ссылок:
Цвет акцентов
Цвет полей
Фон подложек
Заголовки:
Текст:
Выравнивание:
Боковая панель:
Сбросить настройки