И отбѣже́ дави́дъ от нава́ѳа [и́же] въ ра́мѣ и прiи́де ко Ионаѳа́ну и рече́: что́ сотвори́хъ? и что́ непра́вда моя́? и что́ согрѣши́хъ предъ отце́мъ твои́мъ, я́ко и́щетъ души́ моея́?

И рече́ ему́ Ионаѳа́нъ: ника́коже, ты́ не у́мреши: се́, не и́мать сотвори́ти оте́цъ мо́й глаго́ла вели́ка, или́ ма́ла, и не откры́етъ у́ха моего́: и что́ я́ко скры́етъ оте́цъ мо́й глаго́лъ се́й от мене́? не бу́ди сiе́.

И отвѣща́ дави́дъ Ионаѳа́ну и рече́: вѣ́дая вѣ́даетъ оте́цъ тво́й, я́ко обрѣто́хъ благода́ть предъ очи́ма твои́ма, и глаго́летъ: да не позна́етъ сего́ Ионаѳа́нъ, не́гли не восхо́щетъ: но жи́въ Госпо́дь и жива́ душа́ твоя́, зане́ я́коже реко́хъ, испо́лнися между́ мно́ю и между́ отце́мъ твои́мъ да́же до сме́рти.

И рече́ па́ки Ионаѳа́нъ къ дави́ду: чесого́ жела́етъ душа́ твоя́, и что́ сотворю́ тебѣ́?

И рече́ дави́дъ ко Ионаѳа́ну: се́, новоме́сячiе зау́тра, и а́зъ сѣдя́ не ся́ду съ царе́мъ я́сти, и по́слеши мя́, и скры́юся на по́ли до ве́чера дне́ тре́тiяго:

и а́ще смотря́ усмо́тритъ мя́ оте́цъ тво́й, и рече́ши: прося́ упроси́ся от мене́ дави́дъ отити́ до Виѳлее́ма гра́да своего́, я́ко же́ртва дні́й та́мо всему́ пле́мени:

а́ще та́ко рече́тъ: бла́го: ми́ръ рабу́ твоему́: а́ще же же́стоко отвѣща́етъ тебѣ́, разумѣ́й, я́ко соверши́ся зло́ба от него́:

и да сотвори́ши ми́лость съ рабо́мъ твои́мъ, я́ко вве́лъ еси́ въ завѣ́тъ Госпо́день раба́ твоего́ съ собо́ю: и а́ще е́сть непра́вда въ рабѣ́ твое́мъ, умертви́ мя ты́, а ко отцу́ твоему́ почто́ та́ко и́маши мя́ вводи́ти?

И рече́ Ионаѳа́нъ: ника́коже [бу́ди] тебѣ́: егда́ а́ще разумѣва́я уразумѣ́ю, я́ко соверши́ся зло́ба отца́ моего́, е́же прiити́ на тебе́, а́ще и не бу́деши во градѣ́хъ твои́хъ, а́зъ возвѣщу́ тебѣ́.

И рече́ дави́дъ ко Ионаѳа́ну: кто́ возвѣсти́тъ ми́, а́ще отвѣща́етъ оте́цъ тво́й же́стоко?

И рече́ Ионаѳа́нъ къ дави́ду: иди́, и пребу́ди на по́ли. И идо́ста о́ба на по́ле.

И рече́ Ионаѳа́нъ къ дави́ду: Госпо́дь Бо́гъ Изра́илевъ вѣ́сть, я́ко искушу́ отца́ моего́ во вре́мя [сiе́] зау́тра, или́ тре́тiяго дне́, и сiе́, а́ще бла́го бу́детъ о дави́дѣ, и не и́мамъ посла́ти къ тебѣ́ на по́ле и возвѣсти́ти сiя́ во у́шы твои́:

сiя́ да сотвори́тъ Бо́гъ Ионаѳа́ну и сiя́ да приложи́тъ, а́ще не возвѣщу́ зла́я на тя́, и откры́ю у́хо твое́, и отпущу́ тя́, и отъи́деши въ ми́рѣ: и бу́детъ Госпо́дь съ тобо́ю, я́коже бѣ́ со отце́мъ мои́мъ:

и а́ще у́бо еще́ жи́въ бу́ду а́зъ, да сотвори́ши ми́лость со мно́ю:

и а́ще сме́ртiю умру́, да не отъи́меши ми́лости твоея́ от до́му моего́ до вѣ́ка:

а́ще же ни́, егда́ искорени́тъ Госпо́дь враги́ дави́довы, коего́ждо от лица́ земли́, да обря́щется и́мя Ионаѳа́не въ дому́ дави́довѣ, и изы́щетъ Госпо́дь враги́ дави́довы.

И приложи́ Ионаѳа́нъ еще́ кля́тися дави́ду, я́ко возлюби́ ду́шу лю́бящаго его́.

И рече́ Ионаѳа́нъ къ нему́: зау́тра новоме́сячiе, и присмо́тренъ бу́деши, я́ко пра́здно усмо́трено бу́детъ мѣ́сто твое́:

ты́ же преме́длиши три́ дни́ и пребу́деши на мѣ́стѣ твое́мъ, идѣ́же скры́ешися въ де́нь дѣ́ланiя, и ся́деши при ерга́вѣ о́нѣмъ:

и а́зъ утро́ю стрѣла́ми стрѣля́я, и стрѣлю́ верга́я до Амагга́рiа:

и се́, послю́ о́трока, глаго́ля: иди́ и обря́щи ми́ стрѣлу́: и а́ще реку́ о́троку: здѣ́ стрѣла́ от тебе́, и здѣ́, возми́ ю́: и ты́ гряди́ ко мнѣ́, я́ко ми́ръ тебѣ́, и нѣ́сть о тебѣ́ сло́ва, жи́въ Госпо́дь:

а́ще же та́ко реку́ ю́ноши: та́мо стрѣла́ от тебе́ и да́лѣе: иди́, я́ко отсла́ тя Госпо́дь:

и глаго́лъ его́же а́зъ и ты́ глаго́лахомъ, се́, Госпо́дь свидѣ́тель между́ тобо́ю и мно́ю до вѣ́ка.

И скры́ся дави́дъ на по́ли, и прiи́де новоме́сячiе, и прiи́де ца́рь на трапе́зу я́сти,

и сѣ́де ца́рь на мѣ́стѣ свое́мъ я́коже и всегда́ на престо́лѣ при стѣнѣ́, и предвари́ Ионаѳа́на, и сѣ́де Авени́ръ от страны́ Сау́ловы, и усмо́трено бы́сть [пра́здно] мѣ́сто дави́дово.

И не глаго́ла Сау́лъ ничто́же въ то́й де́нь, помы́сли бо, слу́чай ви́дится, нечи́сту бы́ти, я́ко не очи́стися.

И бы́сть нау́трiе ме́сяца въ де́нь вторы́й, и усмо́трено бы́сть пра́здно мѣ́сто дави́дово, и рече́ Сау́лъ ко Ионаѳа́ну сы́ну своему́: что́ я́ко не прiи́де сы́нъ Иессе́евъ ни вчера́, ни дне́сь на трапе́зу?

И отвѣща́ Ионаѳа́нъ къ Сау́лу и рече́ ему́: упроси́ся от мене́ дави́дъ до Виѳлее́ма гра́да своего́ ити́,

и рече́: отпусти́ мя ны́нѣ [въ Виѳлее́мъ], я́ко же́ртва колѣ́на на́шего во гра́дѣ, и заповѣ́даша мнѣ́ бра́тiя моя́: и ны́нѣ а́ще обрѣто́хъ благода́ть предъ очи́ма твои́ма, да пойду́ ны́нѣ и узрю́ бра́тiю мою́: сего́ ра́ди не прiи́де на трапе́зу царе́ву.

И разгнѣ́вася гнѣ́вомъ Сау́лъ на Ионаѳа́на зѣло́ и рече́ ему́: сы́не дѣ́вокъ блудни́цъ, не вѣ́мъ ли, я́ко соо́бщникъ еси́ ты́ сы́ну Иессе́еву въ срамоту́ твою́ и въ срамоту́ открове́нiя ма́тере твоея́?

я́ко во вся́ дни́, въ ня́же сы́нъ Иессе́евъ жи́ти и́мать на земли́, не угото́вится ца́рство твое́: ны́нѣ у́бо посла́въ, поими́ ю́ношу, я́ко сы́нъ сме́рти е́сть се́й.

И отвѣща́ Ионаѳа́нъ Сау́лу отцу́ своему́ и рече́: за что́ умира́етъ? что́ сотвори́?

И ве́рже Сау́лъ копiе́мъ на Ионаѳа́на, е́же умертви́ти его́. И позна́ Ионаѳа́нъ, я́ко соверши́ся зло́ба сiя́ от отца́ его́, да умертви́тъ дави́да:

и вскочи́ Ионаѳа́нъ от трапе́зы во гнѣ́вѣ я́рости, и не яде́ хлѣ́ба въ де́нь вторы́й ме́сяца, я́ко сокруши́ся о дави́дѣ, зане́ соверши́ [зло́бу] на него́ оте́цъ его́.

И бы́сть зау́тра, и изы́де Ионаѳа́нъ на село́, я́коже совѣща́ся о свидѣ́нiи съ дави́домъ, и о́трокъ ма́лъ съ ни́мъ.

И рече́ о́троку: тецы́, и обря́щи ми́ стрѣ́лы, и́миже а́зъ стрѣля́ю. И о́трокъ тече́, и о́нъ стрѣли́ стрѣло́ю за него́.

И прiи́де о́трокъ до мѣ́ста стрѣлы́, идѣ́же стрѣли́лъ Ионаѳа́нъ. И возопи́ Ионаѳа́нъ вслѣ́дъ о́трока и рече́: та́мо стрѣла́ от тебе́ и да́лѣе.

И па́ки возопи́ Ионаѳа́нъ вслѣ́дъ о́трока своего́, глаго́ля: потщи́ся ско́ро, и не сто́й. И собра́ о́трокъ Ионаѳа́ну стрѣ́лы и принесе́ и́хъ къ господи́ну своему́.

О́трокъ же не увѣ́дѣ ничесо́же, то́кмо Ионаѳа́нъ и дави́дъ вѣ́дѣста ве́щь.

И отда́ Ионаѳа́нъ ору́жiе свое́ о́троку своему́ и рече́ о́троку своему́: поиди́ и отнеси́ во гра́дъ.

И егда́ отъи́де о́трокъ, и дави́дъ воста́ от ерга́ва, и паде́ на лице́ свое́, и поклони́ся ему́ три́жды, и облобыза́ кі́йждо дру́гъ дру́га, и пла́кася кі́йждо о дру́гъ дру́зѣ до сконча́нiя вели́ка.

И рече́ Ионаѳа́нъ дави́ду: иди́ съ ми́ромъ, и я́коже кля́хомся мы́ о́ба и́менемъ Госпо́днимъ, глаго́люще: Госпо́дь да бу́детъ свидѣ́тель между́ мно́ю и тобо́ю и между́ сѣ́менемъ мои́мъ и между́ сѣ́менемъ твои́мъ до вѣ́ка.

И воста́ дави́дъ и отъи́де. Ионаѳа́нъ же вни́де во гра́дъ.

Таджикский

Ва Довуд аз Ноюти Ромо гурехт, ва пеши Йӯнотон омада, гуфт: «Чӣ кардаам? Айбам чист, ва пеши падарат чӣ гуноҳ кардаам, ки ӯ қасди ҷони ман дорад?»

Вай ба ӯ гуфт: «Ҳошо, ту нахоҳӣ мурд! Инак, падарам ҳеҷ як кори бузурге ё хурде намекунад, бе он ки аввал гӯшраси ман гардонад. Пас чаро падарам ин корро аз ман пинҳон дорад? Ин тавр нахоҳад шуд».

Ва Довуд боз қасам хӯрда, гуфт: «Падарат ба хубӣ медонад, ки ман дар назарат илтифот ёфтаам, бинобар ин ба дили худ мегӯяд: ́Бигзор инро Йӯнотон надонад, мабодо ғамгин шавад́. Валекин, қасам ба ҳаёти Парвардигор ва қасам ба ҷони ту, ки дар миёни ман ва марг як қадам мондааст!»

Ва Йӯнотон ба Довуд гуфт: «Ҳар чи дилат бихоҳад, барои ту хоҳам кард».

Ва Довуд ба Йӯнотон гуфт: «Инак, фардо навмоҳ аст, ва ман бояд дар сари дастархони подшоҳ биншинам; вале ту маро иҷозат бидеҳ, ки то бегоҳии рӯзи сеюм дар саҳро пинҳон шавам;

Агар падарат маро пурсуҷӯ пурсад пурсупос кунад, ту бигӯ: ́Довуд аз ман иҷозат пурсид, ки ба шаҳри худ Байт-Лаҳм шитоб намояд, зеро ки дар он ҷо барои тамоми хонадонаш қурбонии солона будааст́;

Агар вай бигӯяд: ́Хуб́, – барои бандаат осоиштагӣ хоҳад буд; вале агар вай хашмгин шавад, бидон, ки вай ба кори баде азм намудааст;

Пас ту ба бандаи худ меҳрубонӣ бикун, зеро ки бандаатро бо худат ба паймони Парвардигор дохил кардаӣ; ва агар гуноҳе дар ман бошад, худат маро бикуш: барои чӣ маро назди падари худ бибарӣ?»

Ва Йӯнотон гуфт: «Ҳошо, ки ту чунин гумон кунӣ! Зеро, агар медонистам, ки бадие бо азми падарам бар ту омаданист, оё туро аз он хабардор намекардам?»

Ва Довуд ба Йӯнотон гуфт: «Агар падарат бо дуруштӣ ба ту ҷавоб гардонад, кист, ки ба ман хабар бирасонад?»

Ва Йӯнотон ба Довуд гуфт: «Биё, ба саҳро бароем». Ва ҳар ду ба саҳро баромаданд.

Ва Йӯнотон ба Довуд гуфт: «Қасам ба номи Парвардигор Худои Исроил, ки падарамро фардо ё пасфардо дар ҳамин вақт хоҳам озмуд, ва чун бубинам, ки назараш ба Довуд нек аст, наход ки ман назди ту фиристода, гӯшраси ту нагардонам?

Парвардигор ба Йӯнотон ҷазо диҳад ва зиёда аз он чунин ва зиёда аз ин бикунад! Агар падарам барои худ салоҳ бинад, ки бадие ба сари ту биёрад, ман гӯшраси ту гардонида, туро раҳо хоҳам кард, ва ту ба саломатӣ хоҳӣ рафт; ва бигзор Парвардигор бо ту бошад, чунон ки бо падарам буд!

Ва на танҳо дар замоне ки ҳанӯз зинда бошам, меҳрубонии Парвардигорро нисбат ба ман ба амал оварӣ, то ки намирам,

Балки меҳрубонии худро аз хонадони ман то абад қатъ накунӣ, ҳатто дар замоне ки Парвардигор душманони Довудро саросар аз рӯи замин барҳам дода бошад».

Ва Йӯнотон бо хонадони Довуд паймон баст, ва аз Парвардигор талабид, ки Довудро аз дасти душманонаш раҳоӣ диҳад.

Ва Йӯнотон бори дигар ба Довуд дар бораи муҳаббате ки ба ӯ дошт, қасам ёд кард, зеро ки ӯро мисли ҷони худ дӯст медошт.

Ва Йӯнотон ба ӯ гуфт: «Фардо навмоҳ аст; ва туро пурсуҷӯ хоҳанд пурсид кард, зеро ки ҷои нишасти ту холӣ хоҳад монд.

Ва то рӯзи сеюм ту бештар фуруд омада, ба маконе бирас, ки дар рӯзи амал дар он ҷо пинҳон шуда будӣ; ва назди санги роҳнамо бинишин.

Ва ман се тир ба тарафи он хоҳам андохт, гӯё ки ба ҳадафе мезада бошам.

Ва инак, навкари худро фиристода, хоҳам гуфт: ́Рафта, тирҳоро биёб́; агар ба навкар бигӯям: ́Инак, тирҳо аз ин тарафи туст́, онҳоро бигир ва назди ман биё, зеро ки барои ту осоиштагист, ва қасам ба ҳаёти Парвардигор, ки ба ту зараре нахоҳад расид.

Валекин агар ба ҷавон бигӯям: ́Инак, тирҳо аз он тарафи туст́, – ту бирав, зеро ки Парвардигор туро раҳо кардааст.

Ва дар хусуси он сухане ки ман ва ту ба забон рондем, инак Парвардигор дар миёни ман ва ту то абад шоҳид хоҳад буд».

Ва Довуд дар саҳро пинҳон шуд. Ва навмоҳ фаро расид, ва подшоҳ ба сари дастархон нишаст.

Ва подшоҳ, мисли ҳарвақта, бар нишемангоҳи назди девор нишаст; ва Йӯнотон бархост, ва Абнир дар паҳлуи Шоул нишаст; ва ҷои Довуд холӣ монд.

Ва Шоул дар он рӯз чизе нагуфт, зеро ки ба дили худ гуфт: «Ин тасодуфист; шояд, вай нопок бошад, зеро ки худро пок нанамудааст».

Ва рӯзи дуюми навмоҳ фаро расид, ва ҷои Довуд боз холӣ монд; ва Шоул ба писараш Йӯнотон гуфт: «Чаро писари Йисой ҳам дирӯз ва ҳам имрӯз ба сари дастархон наомад?»

Ва Йӯнотон ба Шоул ҷавоб гардонид: «Довуд аз ман иҷозат пурсид, то ки ба Байт-Лаҳм биравад;

Ва ӯ ба ман гуфт: ́Лутфан, ба рафтанам иҷозат бидеҳ, зеро ки хонадони мо дар шаҳр қурбонӣ хоҳанд кард, ва бародарам ба ман фармудааст; ва алҳол, агар дар назарат илтифот ёфта бошам, ман меравам, то ки бо бародаронам дидорбинӣ намоям́. Бинобар ин ӯ ба сари дастархони подшоҳ наомадааст».

Ва хашми Шоул бар Йӯнотон аланга зада, ба ӯ гуфт: «Эй фарзанди занаки саркаши исёнкор! Ман акнун донистам, ки ту писари Йисойро барои шармандагии худат ва шармандагии шармгоҳи модарат баргузидаӣ!

Зеро дар тамоми айёме ки писари Йисой бар рӯи замин зинда бошад, ту пойдор нахоҳӣ буд, ва подшоҳии ту низ; ва алҳол бифирист ва ӯро дастгир карда назди ман биёр, зеро ки ӯ ба мурдан маҳкум аст».

Ва Йӯнотон ба падараш Шоул ҷавоб гардонида, ба вай гуфт: «Чаро ӯ ба мурдан маҳкум будааст? Чӣ кардааст?»

Ва Шоул найзаи худро бар ӯ андохт, то ки ӯро бизанад; ва Йӯнотон фаҳмид, ки падараш ба таври қатъӣ азм намудааст, ки Довудро бикушад.

Ва Йӯнотон ба хашм омада аз сари дастархон бархост, ва дар рӯзи дуюми навмоҳ хӯрок нахӯрд, зеро ки барои Довуд ғамгин буд, ва ба он сабаб, ки падараш ӯро хиҷил карда буд.

Ва бомдодон Йӯнотон дар мӯҳлате ки бо Довуд муайян намуда буд, ба саҳро баромад, ва ҷавони хурдсоле ҳамроҳаш буд.

Ва ба он ҷавон гуфт: «Бирав ва тирҳоеро, ки ман меандозам, биёб». Ҳамин ки ҷавон давид, ӯ тирро тавре андохт, ки аз вай онсӯтар гузашта рафт.

Ва чун ҷавон ба он ҷо, ки Йӯнотон тир андохт, медавид, Йӯнотон аз ақиби ҷавон фарёд зада, гуфт: «Тир, охир, дар он тарафи туст».

Ва Йӯнотон аз ақиби ҷавон фарёд зад: «Шитоб намо! наист!» Ва ҷавони Йӯнотон тирҳоро ғундошта, назди хоҷаи худ омад.

Ва ҷавон аз чизе хабар надошт, аммо Йӯнотон ва Довуд таги гапро медонистанд.

Ва Йӯнотон аслиҳаи худро ба ҷавоне ки дар ҳузураш буд, дода, ба вай гуфт: «Рафта, ба шаҳр бибар».

Вақте ки ҷавон рафт, Довуд аз тарафи ҷануб бархост, ва бар рӯи худ ба замин афтода, се бор саҷда бурд; ва онҳо якдигарро бӯсида, бо ҳамдигар гиря карданд, лекин Довуд бештар гирист.

Ва Йӯнотон ба Довуд гуфт: «Ба саломатӣ бирав. Он чи ҳар дуи мо ба номи Парвардигор қасам хӯрда гуфтем, ки бигзор Парвардигор дар миёни ман ва ту ва дар миёни насли ман ва насли ту бошад, – то абад пойдор хоҳад буд».

Ва ӯ бархоста, равона шуд, ва Йӯнотон ба шаҳр баргашт.

Синодальный

1 Давид и Ионафан заключили завет дружбы для себя и потомства своего навеки; 17 Саул упрекает Ионафана за его любовь к Давиду; 35 Ионафан извещает Давида об опасности для его жизни.

Давид убежал из Навафа в Раме и пришел и сказал Ионафану: что сделал я, в чем неправда моя, чем согрешил я пред отцом твоим, что он ищет души моей?

И сказал ему [Ионафан]: нет, ты не умрешь; вот, отец мой не делает ни большого, ни малого дела, не открыв ушам моим; для чего же бы отцу моему скрывать от меня это дело? этого не будет.

Давид клялся и говорил: отец твой хорошо знает, что я нашел благоволение в очах твоих, и потому говорит сам в себе: «пусть не знает о том Ионафан, чтобы не огорчился»; но жив Господь и жива душа твоя! один только шаг между мною и смертью.

И сказал Ионафан Давиду: чего желает душа твоя, я сделаю для тебя.

И сказал Давид Ионафану: вот, завтра новомесячие, и я должен сидеть с царем за столом; но отпусти меня, и я скроюсь в поле до вечера третьего дня.

Если отец твой спросит обо мне, ты скажи: «Давид выпросился у меня сходить в свой город Вифлеем; потому что там годичное жертвоприношение всего родства его».

Если на это он скажет: «хорошо», то мир рабу твоему; а если он разгневается, то знай, что злое дело решено у него.

Ты же сделай милость рабу твоему, – ибо ты принял раба твоего в завет Господень с тобою, – и если есть какая вина на мне, то умертви ты меня; зачем тебе вести меня к отцу твоему?

И сказал Ионафан: никак не будет этого с тобою; ибо, если я узнаю наверное, что у отца моего решено злое дело совершить над тобою, то неужели не извещу тебя об этом?

И сказал Давид Ионафану: кто известит меня, если отец твой ответит тебе сурово?

И сказал Ионафан Давиду: иди, выйдем в поле. И вышли оба в поле.

И сказал Ионафан Давиду: жив Господь Бог Израилев! я завтра около этого времени, или послезавтра, выпытаю у отца моего; и если он благосклонен к Давиду, и я тогда же не пошлю к тебе и не открою пред ушами твоими,

пусть то и то сделает Господь с Ионафаном и еще больше сделает. Если же отец мой замышляет сделать тебе зло, и это открою в уши твои, и отпущу тебя, и тогда иди с миром: и да будет Господь с тобою, как был с отцом моим!

Но и ты, если я буду еще жив, окажи мне милость Господню.

А если я умру, то не отними милости твоей от дома моего во веки, даже и тогда, когда Господь истребит с лица земли всех врагов Давида.

Так заключил Ионафан завет с домом Давида и сказал: да взыщет Господь с врагов Давида!

И снова Ионафан клялся Давиду своею любовью к нему, ибо любил его, как свою душу.

И сказал ему Ионафан: завтра новомесячие, и о тебе спросят, ибо место твое будет не занято;

поэтому на третий день ты спустись и поспеши на то место, где скрывался ты прежде, и сядь у камня Азель;

а я в ту сторону пущу три стрелы, как будто стреляя в цель;

потом пошлю отрока, говоря: «пойди, найди стрелы»; и если я скажу отроку: «вот, стрелы сзади тебя, возьми их», то приди ко мне, ибо мир тебе, и, жив Господь, ничего тебе не будет;

если же так скажу отроку: «вот, стрелы впереди тебя», то ты уходи, ибо отпускает тебя Господь;

а тому, что мы говорили, я и ты, свидетель Господь между мною и тобою во веки.

И скрылся Давид на поле. И наступило новомесячие, и сел царь обедать.

Царь сел на своем месте, по обычаю, на седалище у стены, и Ионафан встал, и Авенир сел подле Саула; место же Давида осталось праздным.

И не сказал Саул в тот день ничего, ибо подумал, что это случайность, что Давид нечист, не очистился.

Наступил и второй день новомесячия, а место Давида оставалось праздным. Тогда сказал Саул сыну своему Ионафану: почему сын Иессеев не пришел к обеду ни вчера, ни сегодня?

И отвечал Ионафан Саулу: Давид выпросился у меня в Вифлеем;

он говорил: «отпусти меня, ибо у нас в городе родственное жертвоприношение, и мой брат пригласил меня; итак, если я нашел благоволение в очах твоих, схожу я и повидаюсь со своими братьями»; поэтому он и не пришел к обеду царя.

Тогда сильно разгневался Саул на Ионафана и сказал ему: сын негодный и непокорный! разве я не знаю, что ты подружился с сыном Иессеевым на срам себе и на срам матери твоей?

ибо во все дни, доколе сын Иессеев будет жить на земле, не устоишь ни ты, ни царство твое; теперь же пошли и приведи его ко мне, ибо он обречен на смерть.

И отвечал Ионафан Саулу, отцу своему, и сказал ему: за что умерщвлять его? что он сделал?

Тогда Саул бросил копье в него, чтобы поразить его. И Ионафан понял, что отец его решился убить Давида.

И встал Ионафан из-за стола в великом гневе и не обедал во второй день новомесячия, потому что скорбел о Давиде и потому что обидел его отец его.

На другой день утром вышел Ионафан в поле, во время, которое назначил Давиду, и малый отрок с ним.

И сказал он отроку: беги, ищи стрелы, которые я пускаю. Отрок побежал, а он пускал стрелы так, что они летели дальше отрока.

И побежал отрок туда, куда Ионафан пускал стрелы, и закричал Ионафан вслед отроку и сказал: смотри, стрела впереди тебя.

И опять кричал Ионафан вслед отроку: скорей беги, не останавливайся. И собрал отрок Ионафанов стрелы и пришел к своему господину.

Отрок же не знал ничего; только Ионафан и Давид знали, в чем дело.

И отдал Ионафан оружие свое отроку, бывшему при нем, и сказал ему: ступай, отнеси в город.

Отрок пошел, а Давид поднялся с южной стороны и пал лицем своим на землю и трижды поклонился; и целовали они друг друга, и плакали оба вместе, но Давид плакал более.

И сказал Ионафан Давиду: иди с миром; а в чем клялись мы оба именем Господа, говоря: «Господь да будет между мною и между тобою и между семенем моим и семенем твоим», то да будет на веки.

И встал [Давид] и пошел, а Ионафан возвратился в город.

Французский (LSG)

Языки

David s'enfuit de Najoth, près de Rama. Il alla trouver Jonathan, et dit: Qu'ai-je fait? quel est mon crime, quel est mon péché aux yeux de ton père, pour qu'il en veuille à ma vie?

Jonathan lui répondit: Loin de là! tu ne mourras point. Mon père ne fait aucune chose, grande ou petite, sans m'en informer; pourquoi donc mon père me cacherait-il celle-là? Il n'en est rien.

David dit encore, en jurant: Ton père sait bien que j'ai trouvé grâce à tes yeux, et il aura dit: Que Jonathan ne le sache pas; cela lui ferait de la peine. Mais l'Éternel est vivant et ton âme est vivante! il n'y a qu'un pas entre moi et la mort.

Jonathan dit à David: Je ferai pour toi ce que tu voudras.

Et David lui répondit: Voici, c'est demain la nouvelle lune, et je devrais m'asseoir avec le roi pour manger; laisse-moi aller, et je me cacherai dans les champs jusqu'au soir du troisième jour.

Si ton père remarque mon absence, tu diras: David m'a prié de lui laisser faire une course à Bethléhem, sa ville, parce qu'il y a pour toute la famille un sacrifice annuel.

Et s'il dit: C'est bien! ton serviteur alors n'a rien à craindre; mais si la colère s'empare de lui, sache que le mal est résolu de sa part.

Montre donc ton affection pour ton serviteur, puisque tu as fait avec ton serviteur une alliance devant l'Éternel. Et, s'il y a quelque crime en moi, ôte-moi la vie toi-même, car pourquoi me mènerais-tu jusqu'à ton père?

Jonathan lui dit: Loin de toi la pensée que je ne t'informerai pas, si j'apprends que le mal est résolu de la part de mon père et menace de t'atteindre!

David dit à Jonathan: Qui m'informera dans le cas où ton père te répondrait durement?

Et Jonathan dit à David: Viens, sortons dans les champs. Et ils sortirent tous deux dans les champs.

Jonathan dit à David: Je prends à témoin l'Éternel, le Dieu d'Israël! Je sonderai mon père demain ou après-demain; et, dans le cas où il serait bien disposé pour David, si je n'envoie vers toi personne pour t'en informer,

que l'Éternel traite Jonathan dans toute sa rigueur! Dans le cas où mon père trouverait bon de te faire du mal, je t'informerai aussi et je te laisserai partir, afin que tu t'en ailles en paix; et que l'Éternel soit avec toi, comme il a été avec mon père!

Si je dois vivre encore, veuille user envers moi de la bonté de l'Éternel;

et si je meurs, ne retire jamais ta bonté envers ma maison, pas même lorsque l'Éternel retranchera chacun des ennemis de David de dessus la face de la terre.

Car Jonathan a fait alliance avec la maison de David. Que l'Éternel tire vengeance des ennemis de David!

Jonathan protesta encore auprès de David de son affection pour lui, car il l'aimait comme son âme.

Jonathan lui dit: C'est demain la nouvelle lune; on remarquera ton absence, car ta place sera vide.

Tu descendras le troisième jour jusqu'au fond du lieu où tu t'étais caché le jour de l'affaire, et tu resteras près de la pierre d'Ézel.

Je tirerai trois flèches du côté de la pierre, comme si je visais un but.

Et voici, j'enverrai un jeune homme, et je lui dirai: Va, trouve les flèches. Si je lui dis: Voici, les flèches sont en deçà de toi, prends-les! alors viens, car il y a paix pour toi, et tu n'as rien à craindre, l'Éternel est vivant!

Mais si je dis au jeune homme: Voici, les flèches sont au delà de toi! alors va-t-en, car l'Éternel te renvoie.

L'Éternel est à jamais témoin de la parole que nous nous sommes donnée l'un à l'autre.

David se cacha dans les champs. C'était la nouvelle lune, et le roi prit place au festin pour manger.

Le roi s'assit comme à l'ordinaire sur son siège contre la paroi, Jonathan se leva, et Abner s'assit à côté de Saül; mais la place de David resta vide.

Saül ne dit rien ce jour-là; car, pensa-t-il, c'est par hasard, il n'est pas pur, certainement il n'est pas pur.

Le lendemain, second jour de la nouvelle lune, la place de David était encore vide. Et Saül dit à Jonathan, son fils: Pourquoi le fils d'Isaï n'a-t-il paru au repas ni hier ni aujourd'hui?

Jonathan répondit à Saül: David m'a demandé la permission d'aller à Bethléhem.

Il a dit: Laisse-moi aller, je te prie, car nous avons dans la ville un sacrifice de famille, et mon frère me l'a fait savoir; si donc j'ai trouvé grâce à tes yeux, permets que j'aille en hâte voir mes frères. C'est pour cela qu'il n'est point venu à la table du roi.

Alors la colère de Saül s'enflamma contre Jonathan, et il lui dit: Fils pervers et rebelle, sais je pas que tu as pour ami le fils d'Isaï, à ta honte et à la honte de ta mère?

Car aussi longtemps que le fils d'Isaï sera vivant sur la terre, il n'y aura point de sécurité ni pour toi ni pour ta royauté. Et maintenant, envoie-le chercher, et qu'on me l'amène, car il est digne de mort.

Jonathan répondit à Saül, son père, et lui dit: Pourquoi le ferait-on mourir? Qu'a-t-il fait?

Et Saül dirigea sa lance contre lui, pour le frapper. Jonathan comprit que c'était chose résolue chez son père que de faire mourir David.

Il se leva de table dans une ardente colère, et ne participa point au repas le second jour de la nouvelle lune; car il était affligé à cause de David, parce que son père l'avait outragé.

Le lendemain matin, Jonathan alla dans les champs au lieu convenu avec David, et il était accompagné d'un petit garçon.

Il lui dit: Cours, trouve les flèches que je vais tirer. Le garçon courut, et Jonathan tira une flèche qui le dépassa.

Lorsqu'il arriva au lieu où était la flèche que Jonathan avait tirée, Jonathan cria derrière lui: La flèche n'est-elle pas plus loin que toi?

Il lui cria encore: Vite, hâte-toi, ne t'arrête pas! Et le garçon de Jonathan ramassa les flèches et revint vers son maître.

Le garçon ne savait rien; Jonathan et David seuls comprenaient la chose.

Jonathan remit ses armes à son garçon, et lui dit: Va, porte-les à la ville.

Après le départ du garçon, David se leva du côté du midi, puis se jeta le visage contre terre et se prosterna trois fois. Les deux amis s'embrassèrent et pleurèrent ensemble, David surtout fondit en larmes.

Et Jonathan dit à David: Va en paix, maintenant que nous avons juré l'un et l'autre, au nom de l'Éternel, en disant: Que l'Éternel soit à jamais entre moi et toi, entre ma postérité et ta postérité! David se leva, et s'en alla, et Jonathan rentra dans la ville.