Ве́тхий Заве́т:
Быт.
Исх.
Лев.
Чис.
Втор.
Нав.
Суд.
Руф.
1Цар.
2Цар.
3Цар.
4Цар.
1Пар.
2Пар.
1Ездр.
Неем.
2Ездр.
Тов.
Иудиф.
Есф.
Иов.
Пс.
Притч.
Еккл.
Песн.
Прем.
Сир.
Ис.
Иер.
Плч.
ПослИер.
Вар.
Иез.
Дан.
Ос.
Иоил.
Ам.
Авд.
Ион.
Мих.
Наум.
Авв.
Соф.
Аг.
Зах.
Мал.
1Макк.
2Макк.
3Макк.
3Ездр.
Но́вый Заве́т: Мф. Мк. Лк. Ин. Деян. Иак. 1Пет. 2Пет. 1Ин. 2Ин. 3Ин. Иуд. Рим. 1Кор. 2Кор. Гал. Еф. Флп. Кол. 1Фес. 2Фес. 1Тим. 2Тим. Тит. Флм. Евр. Откр.
Но́вый Заве́т: Мф. Мк. Лк. Ин. Деян. Иак. 1Пет. 2Пет. 1Ин. 2Ин. 3Ин. Иуд. Рим. 1Кор. 2Кор. Гал. Еф. Флп. Кол. 1Фес. 2Фес. 1Тим. 2Тим. Тит. Флм. Евр. Откр.
Скрыть
4:2
см.:3Цар.17:14;
4:3
4:4
4:5
4:6
4:7
4:8
4:9
4:10
4:11
4:12
4:13
4:14
4:15
4:16
см.:Быт.18:10:14;
4:17
4:18
см.:Иудифь.8:2;
4:19
4:20
4:21
4:22
4:23
4:24
4:26
4:28
4:30
4:31
4:32
4:33
4:34
4:36
см.:3Цар.17:22;
4:38
4:39
4:40
4:41
1 Елисей умножением масла спасает вдову от заимодавца; 8 воскрешает сына Сонамитянки, которая часто давала ему приют и пропитание; 38 Елисей избавляет сынов пророков от отравления похлебкой; 42 он умножает хлебный начаток, принесенный ему, так что сто человек насытились и еще осталось.
Одна из жен сынов пророческих с воплем говорила Елисею: раб твой, мой муж, умер; а ты знаешь, что раб твой боялся Господа; теперь пришел заимодавец взять обоих детей моих в рабы себе.
И сказал ей Елисей: что мне сделать тебе? скажи мне, что есть у тебя в доме? Она сказала: нет у рабы твоей ничего в доме, кроме сосуда с елеем.
И сказал он: пойди, попроси себе сосудов на стороне, у всех соседей твоих, сосудов порожних; набери немало,
и пойди, запри дверь за собою и за сыновьями твоими, и наливай во все эти сосуды; полные отставляй.
И пошла от него и заперла дверь за собой и за сыновьями своими. Они подавали ей, а она наливала.
Когда наполнены были сосуды, она сказала сыну своему: подай мне еще сосуд. Он сказал ей: нет более сосудов. И остановилось масло.
И пришла она, и пересказала человеку Божию. Он сказал: пойди, продай масло и заплати долги твои; а что останется, тем будешь жить с сыновьями твоими.
В один день пришел Елисей в Сонам. Там одна богатая женщина упросила его к себе есть хлеба; и когда он ни проходил, всегда заходил туда есть хлеба.
И сказала она мужу своему: вот, я знаю, что человек Божий, который проходит мимо нас постоянно, святой;
сделаем небольшую горницу над стеною и поставим ему там постель, и стол, и седалище, и светильник; и когда он будет приходить к нам, пусть заходит туда.
В один день он пришел туда, и зашел в горницу, и лег там,
и сказал Гиезию, слуге своему: позови эту Сонамитянку. И позвал ее, и она стала пред ним.
И сказал ему: скажи ей: «вот, ты так заботишься о нас; что сделать бы тебе? не нужно ли поговорить о тебе с царем, или с военачальником?» Она сказала: нет, среди своего народа я живу.
И сказал он: что же сделать ей? И сказал Гиезий: да вот, сына нет у нее, а муж ее стар.
И сказал он: позови ее. Он позвал ее, и стала она в дверях.
И сказал он: через год, в это самое время ты будешь держать на руках сына. И сказала она: нет, господин мой, человек Божий, не обманывай рабы твоей.
И женщина стала беременною и родила сына на другой год, в то самое время, как сказал ей Елисей.
И подрос ребенок и в один день пошел к отцу своему, к жнецам.
И сказал отцу своему: голова моя! голова моя болит! И сказал тот слуге своему: отнеси его к матери его.
И понес его и принес его к матери его. И он сидел на коленях у нее до полудня, и умер.
И пошла она, и положила его на постели человека Божия, и заперла его, и вышла,
и позвала мужа своего и сказала: пришли мне одного из слуг и одну из ослиц, я поеду к человеку Божию и возвращусь.
Он сказал: зачем тебе ехать к нему? сегодня не новомесячие и не суббота. Но она сказала: хорошо.
И оседлала ослицу и сказала слуге своему: веди и иди; не останавливайся, доколе не скажу тебе.
И отправилась и прибыла к человеку Божию, к горе Кармил. И когда увидел человек Божий ее издали, то сказал слуге своему Гиезию: это та Сонамитянка.
Побеги к ней навстречу и скажи ей: «здорова ли ты? здоров ли муж твой? здоров ли ребенок?» – Она сказала: здоровы.
Когда же пришла к человеку Божию на гору, ухватилась за ноги его. И подошел Гиезий, чтобы отвести ее; но человек Божий сказал: оставь ее, душа у нее огорчена, а Господь скрыл от меня и не объявил мне.
И сказала она: просила ли я сына у господина моего? не говорила ли я: «не обманывай меня»?
И сказал он Гиезию: опояшь чресла твои и возьми жезл мой в руку твою, и пойди; если встретишь кого, не приветствуй его, и если кто будет тебя приветствовать, не отвечай ему; и положи посох мой на лице ребенка.
И сказала мать ребенка: жив Господь и жива душа твоя! не отстану от тебя. И он встал и пошел за нею.
Гиезий пошел впереди их и положил жезл на лице ребенка. Но не было ни голоса, ни ответа. И вышел навстречу ему, и донес ему, и сказал: не пробуждается ребенок.
И вошел Елисей в дом, и вот, ребенок умерший лежит на постели его.
И вошел, и запер дверь за собою, и помолился Господу.
И поднялся и лег над ребенком, и приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням, и простерся на нем, и согрелось тело ребенка.
И встал и прошел по горнице взад и вперед; потом опять поднялся и простерся на нем. И чихнул ребенок раз семь, и открыл ребенок глаза свои.
И позвал он Гиезия и сказал: позови эту Сонамитянку. И тот позвал ее. Она пришла к нему, и он сказал: возьми сына твоего.
И подошла, и упала ему в ноги, и поклонилась до земли; и взяла сына своего и пошла.
Елисей же возвратился в Галгал. И был голод в земле той, и сыны пророков сидели пред ним. И сказал он слуге своему: поставь большой котел и свари похлебку для сынов пророческих.
И вышел один из них в поле собирать овощи, и нашел дикое вьющееся растение, и набрал с него диких плодов полную одежду свою; и пришел и накрошил их в котел с похлебкою, так как они не знали их.
И налили им есть. Но как скоро они стали есть похлебку, то подняли крик и говорили: смерть в котле, человек Божий! И не могли есть.
И сказал он: подайте муки. И всыпал ее в котел и сказал [Гиезию]: наливай людям, пусть едят. И не стало ничего вредного в котле.
Пришел некто из Ваал-Шалиши, и принес человеку Божию хлебный начаток – двадцать ячменных хлебцев и сырые зерна в шелухе. И сказал Елисей: отдай людям, пусть едят.
И сказал слуга его: что тут я дам ста человекам? И сказал он: отдай людям, пусть едят, ибо так говорит Господь: «насытятся, и останется».
Он подал им, и они насытились, и еще осталось, по слову Господню.
И жена́ еди́на от сыно́въ проро́чихъ возопи́ ко Елиссе́ю, глаго́лющи: ра́бъ тво́й му́жъ мо́й у́мре, ты́ же вѣ́си, я́ко ра́бъ тво́й бѣ́ боя́ся Го́спода: и заимода́вецъ прiи́де взя́ти два́ сы́на моя́ себѣ́ въ рабы́.
И рече́ Елиссе́й: что́ сотворю́ ти? повѣ́ждь ми́, что́ и́маши ны́нѣ въ дому́? Она́ же рече́: нѣ́сть у рабы́ твоея́ ничто́же въ дому́, то́кмо ма́ло еле́а, и́мже пома́жуся.
И рече́ къ не́й: иди́, испроси́ себѣ́ сосу́ды отвнѣ́ от всѣ́хъ сосѣ́дъ твои́хъ, сосу́ды пра́здны, не ума́ли:
и вни́ди, и затвори́ две́рь за собо́ю и за сыно́ма твои́ма, и влiе́ши [от еле́а твоего́] во вся́ сосу́ды сiя́, и напо́лненное во́змеши.
И отъи́де от него́ и сотвори́ та́ко, и затвори́ две́рь за собо́ю и за сыно́ма свои́ма: та́ приноша́ста къ не́й, она́ же влива́ше:
и бы́сть егда́ напо́лнишася вси́ сосу́ды, и рече́ сыно́ма свои́ма: прибли́жита ми́ еще́ сосу́дъ. И рѣ́ста е́й: нѣ́сть еще́ сосу́да. И ста́ еле́й.
И прiи́де и возвѣсти́ человѣ́ку Бо́жiю. И рече́ Елиссе́й: иди́ и прода́ждь се́й еле́й, и заплати́ ли́хву твою́, и ты́ и сы́на твоя́ жи́ти бу́дете от оста́вшаго еле́а.
И бы́сть во еди́нъ де́нь, и пре́йде Елиссе́й въ сома́нъ, и ту́ жена́ ве́лiя и удержа́ его́ снѣ́сти хлѣ́ба: и бы́сть ему́ входи́ти и исходи́ти мно́жицею, и уклоня́шеся та́мо я́сти хлѣ́ба.
И рече́ жена́ къ му́жу своему́: се́, ны́нѣ разумѣ́хъ, я́ко человѣ́къ Бо́жiй свя́тъ се́й ми́мо хо́дитъ на́съ при́сно:
сотвори́мъ у́бо ему́ го́рницу, мѣ́сто ма́ло, и поста́вимъ ему́ та́мо о́дръ и трапе́зу, и престо́лъ и свѣ́щникъ: и бу́детъ внегда́ входи́ти ему́ къ на́мъ, и уклоня́ется та́мо.
И бы́сть во еди́нъ де́нь, и вни́де та́мо, и уклони́ся въ го́рницу, и спа́ та́мо.
И рече́ ко гiезі́ю о́трочищу своему́: призови́ ми сомани́тяныню сiю́. И призва́ ю́, и ста́ предъ ни́мъ.
И рече́ ему́: рцы́ у́бо е́й: се́, удиви́ла еси́ на́съ всѣ́мъ попече́нiемъ си́мъ: что́ подоба́етъ сотвори́ти тебѣ́? а́ще е́сть тебѣ́ сло́во къ царю́ или́ ко кня́зю си́лы? Она́ же рече́: [нѣ́сть,] посредѣ́ люді́й мои́хъ а́зъ е́смь живу́щи.
И рече́ ко гiезі́ю: что́ подоба́етъ сотвори́ти е́й? И рече́ гiезі́й о́трочищь его́: вои́стинну сы́на нѣ́сть у нея́ и му́жъ ея́ ста́ръ.
И рече́ призови́ ю́. И призва́ ю́, и ста́ при две́рехъ.
И рече́ Елиссе́й къ не́й: во вре́мя сiе́, я́коже ча́съ се́й живу́щи, ты́ зачне́ши сы́на. Она́ же рече́: ни́, господи́не, не солжи́ рабѣ́ твое́й.
И зача́тъ во чре́вѣ жена́, и роди́ сы́на во вре́мя сiе́, я́коже ча́съ се́й живу́щи, я́коже глаго́ла къ не́й Елиссе́й.
И возмужа́ о́трочищь. И бы́сть, егда́ изы́де ко отцу́ своему́, къ жну́щымъ,
и рече́ ко отцу́ своему́: глава́ моя́, глава́ моя́ [боли́тъ]. И рече́ ко о́троку: неси́ его́ къ ма́тери его́.
И несе́ его́ къ ма́тери его́, и лежа́ше на колѣ́ну ея́ до полу́дне, и у́мре.
И вознесе́ его́, и положи́ его́ на одрѣ́ человѣ́ка Бо́жiя: и затвори́ его́, и изы́де, и призва́ му́жа своего́, и рече́ ему́:
посли́ ми у́бо еди́наго от о́трокъ, и еди́но от осля́тъ, и теку́ до человѣ́ка Бо́жiя, и возвращу́ся.
И рече́: что́ я́ко ты́ и́деши къ нему́ дне́сь? не но́въ ме́сяцъ, ниже́ суббо́та. Она́ же рече́: ми́ръ.
И осѣдла́ осля́, и рече́ ко о́трочищу своему́: веди́, и иди́, да не удержи́ши мене́, е́же всѣ́сти, я́коже реку́ тебѣ́: гряди́, и иди́, и прiиди́ къ человѣ́ку Бо́жiю на го́ру карми́лскую.
И и́де, и прiи́де до человѣ́ка Бо́жiя въ го́ру карми́лскую. И бы́сть я́ко ви́дѣ ю́ Елиссе́й гряду́щую, и рече́ ко гiезі́ю о́трочищу своему́: се́, у́бо сомани́тяныня о́ная:
ны́нѣ тецы́ во срѣ́тенiе ея́ и рече́ши е́й: ми́ръ ли тебѣ́? И тече́ во срѣ́тенiе е́й и рече́ е́й: ми́ръ ли тебѣ́? ми́ръ ли му́жу твоему́, ми́ръ ли о́трочищу твоему́? Она́ же рече́: ми́ръ.
И прiи́де ко Елиссе́ю на го́ру, и я́тся за но́зѣ его́. И прибли́жися гiезі́й отри́нути ю́. И рече́ Елиссе́й: оста́ви ю́, я́ко душа́ ея́ болѣ́зненна въ не́й, и Госпо́дь укры́ от мене́ и не возвѣсти́ мнѣ́.
Она́ же рече́: еда́ проси́хъ сы́на у господи́на моего́, я́ко реко́хъ: не прельсти́ мене́?
И рече́ Елиссе́й ко гiезі́ю: препоя́ши чре́сла твоя́ и возми́ же́злъ мо́й въ ру́цѣ твои́, и иди́, я́ко а́ще обря́щеши му́жа, да не благослови́ши его́, и а́ще благослови́тъ тя́ му́жъ, не отвѣща́й ему́: и возложи́ же́злъ мо́й на лице́ о́трочища.
И рече́ ма́ти о́трочища: жи́въ Госпо́дь и жива́ душа́ твоя́, а́ще оста́влю тебе́. И воста́ Елиссе́й и и́де вслѣ́дъ ея́.
И гiезі́й и́де предъ не́ю, и возложи́ же́злъ на лице́ о́трочища, и не бѣ́ гла́са, и не бѣ́ слы́шанiя. И возврати́ся во срѣ́тенiе его́ и повѣ́да ему́ глаго́ля: не воста́ о́трочищь.
И вни́де Елиссе́й въ хра́мину, и се́, о́трочищь уме́рый положе́нъ на одрѣ́ его́.
И вни́де Елиссе́й въ до́мъ и затвори́ две́рь за двою́ собо́ю, и помоли́ся Го́споду.
И взы́де, и ля́же на о́трочищи, и положи́ уста́ своя́ на устѣ́хъ его́, и о́чи свои́ на о́чи его́, и ру́цѣ свои́ на ру́цѣ его́, и плеснѣ́ свои́ на плесну́ его́: и сляче́ся надъ ни́мъ, и ду́ну на него́, и согрѣ́ся пло́ть о́трочища.
И обрати́ся, и походи́ въ хра́минѣ сю́ду и сю́ду: и взы́де, и сляче́ся надъ о́трочищемъ седми́жды, и отве́рзе о́трочищь о́чи свои́.
И возопи́ Елиссе́й ко гiезі́ю и рече́: призови́ ми сомани́тяныню сiю. И призва́ ю́, и вни́де къ нему́. И рече́ Елиссе́й: прiими́ сы́на твоего́.
И вни́де жена́, и паде́ на ногу́ его́, и поклони́ся ему́ до земли́: и прiя́тъ сы́на своего́, и изы́де.
И Елиссе́й возврати́ся въ Галга́лы. И бѣ́ гла́дъ въ земли́ то́й, и сы́нове проро́чи сѣдя́ху предъ ни́мъ. И рече́ Елиссе́й о́трочищу своему́: наста́ви коно́бъ ве́лiй и свари́ варе́нiе сыно́мъ проро́чимъ.
И изы́де еди́нъ на село́ собра́ти зе́лiя ди́вiя: и обрѣ́тъ виногра́дъ на селѣ́, и набра́ въ не́мъ я́блока ди́вiяго по́лну ри́зу свою́, и всы́па въ коте́лъ на сваре́нiе, я́ко не разумѣ́ша,
и принесе́ муже́мъ я́сти. И бы́сть яду́щымъ и́мъ от варе́нiя, и се́, возопи́ша и рѣ́ша: сме́рть въ коно́бѣ, человѣ́че Бо́жiй. И не мого́ша я́сти.
И рече́: возми́те муки́ и всы́плите въ коно́бъ. И рече́ Елиссе́й ко гiезі́ю о́трочищу своему́: изнеси́ лю́демъ, да ядя́тъ. И не бы́сть ктому́ зла́го глаго́ла въ коно́бѣ.
И му́жъ прiи́де от веѳари́са и принесе́ къ человѣ́ку Бо́жiю перворо́дныхъ два́десять хлѣ́бовъ ячме́нныхъ и смо́квы. И рече́: дади́те лю́демъ, да ядя́тъ.
И рече́ о́трокъ его́: что́ да́мъ сiе́ сту́ муже́мъ? И рече́: да́ждь лю́демъ я́, да ядя́тъ, я́ко си́це глаго́летъ Госпо́дь: бу́дутъ я́сти, и оста́нетъ.
И ядо́ша, и оста́ по глаго́лу Госпо́дню.
Таджикский
Языки
- Добавить язык
- Церковнослав. (рус)
- Церковнослав. (цс)
- Рус. (Синодальный)
- Рус. (Синод. с ударе́-ми)
- Arab (AVD)
- Azerbaijani
- Armenian
- Bulgarian
- Chinese (simpl.)
- Croatian (S&D)
- English (NKJV)
- English (NRSV)
- English (KJV)
- Estonian
- Finnish (1992)
- French (LSG)
- Georgian
- German (MLU, 1912)
- German (GNB)
- Greek (Koine)
- Greek (TGV)
- Hebrew
- Italian
- Kyrgyz
- Latin (Nova Vulgata)
- Romanian
- Polish
- Portuguese
- Serbian (synod.)
- Serbian
- Spanish (RVR 1995)
- Swedish (Folkbibeln)
- Tajik
- Ukrainian (Homenko)
- Ukrainian (Ogienko)
Ва зане аз занони писарони пайғамбарон фиғон намуда, ба Элишоъ гуфт: «Бандаат, шавҳари ман мурд, ва ту медонӣ, ки бандаат аз Парвардигор метарсид; ва қарзхоҳ омадааст, ки ду бачаи маро барои худ ба ғуломӣ бигарад».
Ва Элишоъ ба вай гуфт: «Барои ту чӣ кунам? Ба ман бигӯ, ки дар хонаат чӣ дорӣ?» Вай гуфт: «Канизи ту дар хона, ҷуз зарфе бо равған, чизе надорад».
Ва ӯ гуфт: «Рафта, барои худ аз берун, аз ҳамаи ҳамсояҳоят зарфҳо бипурс, зарфҳои холӣ, ки кам набошад;
Ва омада, дарро аз пушти худат ва писаронат бибанд, ва дар ҳамаи ин зарфҳо бирез, ва он чи пур шавад, ба каноре бимон».
Вай аз пеши ӯ рафта, дарро аз пушти худаш ва писаронаш баст; онҳо пеши вай мегузоштанд, вай мерехт.
Вақте ки зарфҳо пур шуд, вай ба писараш гуфт: «Пеши ман боз зарфе бимон». Ва ӯ ба вай гуфт: «Зарфе дигар нест». Ва равған бозистод.
Вай омада, ба марди Худо нақл намуд. Ва ӯ гуфт: «Рафта, равғанро бифрӯш ва қарзҳоятро адо намо, ва аз он чи боқӣ бимонад, ту ва писаронат зиндагӣ хоҳед кард».
Ва рӯзе чунин воқеъ шуд, ки Элишоъ аз Шунем гузар мекард, ва дар он ҷо зани сарватманде буд, ва аз ӯ бисёр хоҳиш намуд, ки нон бихӯрад; ва ҳар бор, ки ӯ гузар мекард, ба он ҷо медаромад, ки нон бихӯрад.
Вай ба шавҳараш гуфт: «Инак, ман медонам, ки марде ки ҳамеша аз пеши мо гузар мекунад, поки Худост.
Пас, болохонаи хурде бисозем, ва дар он ҷо барои ӯ бистар, ва миз, ва курсӣ, ва чароғе бимонем, ва ҳар гоҳ ӯ назди мо биёяд, бигзор ба он ҷо дарояд».
Ва рӯзе ӯ ба он ҷо омад, ва ба он болохона даромада, дар он ҷо дароз кашид.
Ва ба навкараш Ҷеҳазӣ гуфт: «Ин зани шунемиро даъват намо». Вайро даъват намуд, вай пеши ӯ истод.
Ва ба ӯ гуфт: «Ба вай бигӯ: ́Инак, ту барои мо ин қадар ташвиш мекашӣ, пас барои ту чӣ кунам? Оё туро ҳоҷате ҳаст, ки бо подшоҳ ва ё бо сардори лашкар сухан ронам?́» Вай гуфт: «Андаруни қавми худ ман сокин ҳастам».
Ва ӯ гуфт: «Пас, барои вай чӣ кунам?» Ва Ҷеҳазӣ гуфт: «Аммо вай писаре надорад, ва шавҳараш пир аст».
Ва ӯ гуфт: «Вайро даъват намо». Вайро даъват намуд, вай назди дар истод.
Ва ӯ гуфт: «Баъд аз як сол, расо дар ҳамин вақт, ту писаре дар оғӯш хоҳӣ гирифт». Вай гуфт: «Не, эй хоҷаам, марди Худо, канизи худро ноумед накун».
Ва он зан ҳомила шуда, баъд аз як сол, расо дар ҳамон вақт, чунон ки Элишоъ ба вай гуфта буд, писаре зоид.
Ва он писар калон шуд, ва рӯзе назди падари худ, назди даравгарон рафт.
Ва ба падараш гуфт: «Вой, сарам! Вой, сарам!» Ва ӯ ба навкараш гуфт: «Вайро назди модараш бибар».
Вайро бардошта, назди модараш овард, ва то пешин вай болои зонуҳои ӯ нишаст, ва мурд.
Ва ӯ боло баромада, вайро болои бистари марди Худо гузошт, ва дарро аз пушташ баста, берун омад.
Ва шавҳарашро даъват намуда, гуфт: «Лутфан, яке аз навкарон ва яке аз модахаронро назди ман бифирист, ва ман шитобон назди марди Худо меравам ва бармегардам».
Вай гуфт: «Чаро ту имрӯз, ки на навмоҳ аст ва на шанбе, назди ӯ меравӣ?» Гуфт: «Осоиштагист».
Ва модахарро зин карда, ба навкараш гуфт: «Бирон ва бирав, ва то ба ту нагӯям, дар рондан кӯтоҳӣ ист накун».
Ва равона шуда, назди марди Худо, ба кӯҳи Кармил расид; ва ҳамин ки марди Худо ӯро аз дур дид, ба навкараш Ҷеҳазӣ гуфт: «Ин ҳамон зани шунемист;
Алҳол, лутфан, ба пешвози вай давида, ба вай бигӯ: «Оё ту сиҳат саломат ҳастӣ? Оё шавҳарат солим аст? Оё писарат солим аст?» Вай гуфт: «Солиманд».
Ва назди марди Худо ба кӯҳ расида, ба поҳояш часпид. Ва Ҷеҳазӣ наздик омад, то ки вайро дур кунад, вале марди Худо гуфт: «Вайро вогузор, зеро ки ҷонаш талх шудааст, ва Парвардигор аз ман пинҳон дошта, ба ман маълум накардааст».
Вай гуфт: «Оё писаре аз хоҷаам пурсида будам? Ман, охир, гуфта будам: ́Маро ноумед накун́».
Ва ӯ ба Ҷеҳазӣ гуфт: «Камари худро бибанд, ва асои маро ба дастат гирифта, бирав; агар касеро бубинӣ, салом нагӯй, ва агар касе ба ту салом гӯяд, ҷавобаш надеҳ; ва асои маро бар рӯи кӯдак бимон».
Ва модари кӯдак гуфт: «Ба ҳаёти Парвардигор ва ба ҳаёти ту қасам, ки туро тарк нахоҳам кард». Ва ӯ бархоста, аз ақиби вай равона шуд.
Ва Ҷеҳазӣ аз онҳо пештар рафта, асоро бар рӯи кӯдак гузошт, валекин на садое буд ва на таваҷҷӯҳе. Ва ба пешвози ӯ баргашт ва ба ӯ хабар дода, гуфт: «Кӯдак бедор нашуд».
Ва Элишоъ ба он хона омад, ва инак, кӯдаки мурда бар бистари ӯ гузошта шудааст.
Ва ӯ даромада, дарро аз пушти ҳар дуяшон баст, ва сӯи Парвардигор дуо гуфт.
Ва баромада, бар кӯдак хобид, ва даҳони худро бар даҳони вай ва чашмони худро бар чашмони вай ва кафҳои дасти худро бар кафҳои дасти вай гузошта, бар вай дароз кашид, ва бадани писар гарм шуд.
Ва фуромада, дар хона боре ин сӯ ва боре он сӯ қадам зад, ва баромада, бар вай дароз кашид; ва кӯдак ҳафт бор атса зад, ва кӯдак чашмонашро воз кард.
Ва ӯ Ҷеҳазиро даъват намуда, гуфт: «Ин зани шунемиро даъват намо». Вайро даъват намуд, ва чун вай назди ӯ омад, ӯ гуфт: «Писаратро бардор».
Вай наздик омада, назди пойҳои ӯ афтод, ва то замин таъзим намуд, ва писарашро бардошта, берун рафт.
Ва Элишоъ ба Ҷилҷол баргашт. Ва гуруснагӣ дар он замин буд; ва писарони пайғамбарон ба ҳузури ӯ нишаста буданд. Ва ӯ ба навкари худ гуфт: «Деги калонро монда, хӯроке барои писарони пайғамбарон бипаз».
Ва яке аз онҳо ба саҳро рафт, то ки гиёҳ чинад, ва палаки даштие ёбоие ёфт, ва дастанбӯҳо аз он чида, домани худро пур кард, ва омада, онҳоро реза карду дар деги хӯрок андохт, зеро ки онҳоро нашинохтанд.
Ва барои он одамон хӯрок кашиданд, то ки бихӯранд. Ва ҳамин ки онҳо ба хӯрдан шурӯъ карданд, фарёд кашида, гуфтанд: «Марг дар дег аст, эй марди Худо!» Ва натавонистанд бихӯранд.
Ва ӯ гуфт: «Орд биёред». Ва ӯ онро дар дег андохта, гуфт: «Ба мардум бирез, то ки бихӯранд». Ва ҳеҷ чизи бад дар дег набуд.
Ва шахсе аз Баал-Шолишо омада, барои марди Худо нони навбар: бист гирда қурс нони ҷав ва донаҳои тару тозаи ҷав дар халтаи худ овард. Ва ӯ гуфт: «Ба мардум бидеҳ, то ки бихӯранд».
Ва навкараш гуфт: «Ин чӣ қадар аст, ки пеши сад кас бигузорам?» Ва ӯ гуфт: «Ба мардум бидеҳ, то ки бихӯранд, зеро ки Парвардигор чунин мегӯяд: ́Хоҳанд хӯрд, ва аз онҳо зиёдатӣ хоҳад монд́».
Ва пеши онҳо гузошт, ва онҳо хӯрданд, ва мувофиқи сухани Парвардигор аз онҳо зиёдатӣ монд.