Азбука веры » Би́блия » Ца́рствъ 4-я » гл.5

Ца́рствъ 4-я, Глава 5

Толкования

Толкования главы

5:1

5:2

5:3

5:4

5:5

5:6

5:7

см.:Втор.32:39;

5:8

5:9

5:10

см.:Ин.9:7;Лк.17:14;

5:11

5:12

5:13

5:14

см.:Лк.4:27;

5:15

см.:Нав.15:19;1Цар.25:27;

5:16

5:17

5:18

5:19

5:19a

5:19b

5:20

5:21

5:22

5:23

5:24

5:25

5:26

5:27

см.:2Цар.3:29;Исх.4:6;Чис.12:10;

Церковнославянский (рус)

И неема́нъ кня́зь си́лы сирі́йскiя бѣ́ му́жъ ве́лiй предъ господи́номъ свои́мъ и ди́венъ лице́мъ, я́ко и́мъ даде́ Госпо́дь спасе́нiе сирі́и: и му́жъ бѣ́ си́ленъ крѣ́постiю прокаже́нъ.

И изъ сирі́и изыдо́ша во́ини и плѣни́ша ю́нотку ма́лу от земли́ Изра́илевы: и бѣ́ предъ жено́ю неема́новою [служа́]

и рече́ госпожѣ́ свое́й: о, дабы́ господи́нъ мо́й бы́лъ у проро́ка Бо́жiя, и́же въ самарі́и, то́й бы очи́стилъ его́ и прока́зы его́.

И вни́де и возвѣсти́ господи́ну своему́ и рече́: та́ко и та́ко глаго́ла ю́нотка, я́же от земли́ Изра́илевы.

И рече́ ца́рь сирі́йскiй ко неема́ну: иди́, вни́ди, и послю́ писа́нiе ко царю́ Изра́илеву. И по́йде, и взя́ въ ру́цѣ свои́ де́сять тала́нтъ сребра́ и ше́сть ты́сящъ златни́къ и де́сять измѣня́емыхъ ри́зъ.

И внесе́ писа́нiе къ царю́ Изра́илеву глаго́ля: и ны́нѣ егда́ прiи́детъ писа́нiе сiе́ къ тебѣ́, се́, посла́хъ къ тебѣ́ неема́на раба́ моего́, да очи́стиши его́ от прока́зы его́.

И бы́сть егда́ прочте́ писа́нiе ца́рь Изра́илевъ, раздра́ ри́зы своя́ и рече́: еда́ а́зъ Бо́гъ е́смь, е́же мертви́ти и животвори́ти, я́ко се́й посла́ и мнѣ́, да очи́щу му́жа от прока́зы его́? про́чее разумѣ́йте и ви́дите, я́ко се́ и́щетъ вины́ ко мнѣ́.

И бы́сть егда́ услы́ша Елиссе́й, я́ко раздра́ ри́зы своя́ ца́рь Изра́илевъ, и посла́ къ царю́ Изра́илеву, глаго́ля: почто́ раздра́лъ еси́ ри́зы твоя́? да прiи́детъ ко мнѣ́ ны́нѣ неема́нъ, и да разумѣ́етъ, я́ко е́сть проро́къ во Изра́или.

И прiи́де неема́нъ на ко́нехъ и на колесни́цѣхъ и ста́ при две́рехъ до́му Елиссе́ева.

И посла́ Елиссе́й посла́нника къ нему́, глаго́ля: ше́дъ измы́йся седми́жды во Иорда́нѣ, и возврати́тся пло́ть твоя́ къ тебѣ́, и очи́стишися.

И разгнѣ́вася неема́нъ, и отъи́де, и рече́: се́, у́бо глаго́лахъ, я́ко изы́детъ ко мнѣ́, и ста́нетъ, и призове́тъ во и́мя Бо́га своего́, и возложи́тъ ру́ку свою́ на мѣ́сто, и очи́ститъ прока́зу:

не бла́ги ли Авана́ и фарфа́ръ рѣ́ки Дама́сковы па́че Иорда́на и всѣ́хъ во́дъ Изра́илевыхъ? не ше́дъ ли измы́юся въ ни́хъ и очи́шуся? И уклони́ся и отъи́де во гнѣ́вѣ.

И прибли́жишася о́троцы его́ и рѣ́ша ему́: а́ще бы ве́лiе сло́во глаго́лалъ проро́къ тебѣ́, не бы ли сотвори́лъ еси́? а я́ко рече́ къ тебѣ́: измы́йся, и очи́стишися.

И сни́де неема́нъ, и погрузи́ся во Иорда́нѣ седми́жды, по глаго́лу Елиссе́еву: и возврати́ся пло́ть его́ я́ко пло́ть отроча́те мла́да, и очи́стися.

И возврати́ся ко Елиссе́ю са́мъ и все́ ополче́нiе его́, и прiи́де и ста́ предъ ни́мъ и рече́: се́, ны́нѣ разумѣ́хъ, я́ко нѣ́сть Бо́га во все́й земли́, но то́кмо во Изра́или: и ны́нѣ прiими́ благослове́нiе от раба́ твоего́.

И рече́ Елиссе́й: жи́въ Госпо́дь, ему́же предста́хъ предъ ни́мъ, а́ще прiиму́. И понужда́ше его́ взя́ти, и не послу́ша.

И рече́ неема́нъ: а́ще ли не [хо́щеши взя́ти], то́ да́ждь рабу́ твоему́ бре́мя, супру́гъ мско́въ, от земли́ сея́ червле́ныя: я́ко не сотвори́тъ отсе́лѣ ра́бъ тво́й всесожже́нiя и же́ртвы бого́мъ ины́мъ, но Го́споду еди́ному,

по глаго́лу сему́ и о словеси́ се́мъ: и очи́ститъ Госпо́дь раба́ твоего́, егда́ вни́детъ господи́нъ мо́й въ до́мъ ремма́новъ на поклоне́нiе та́мо: и то́й почі́етъ на руку́ мое́ю, и поклоню́ся въ дому́ ремма́ни, внегда́ кла́нятися ему́ въ дому́ ремма́ни, и очи́ститъ Госпо́дь раба́ твоего́ по словеси́ сему́.

И рече́ Елиссе́й ко неема́ну: иди́ съ ми́ромъ. и отъи́де от него́ на хавраѳа́ земли́.

И рече́ гiезі́й о́трочищь Елиссе́евъ: се́, пощадѣ́ господи́нъ мо́й неема́на Си́рянина сего́, е́же не взя́ти от руки́ его́, я́же принесе́: жи́въ Госпо́дь, я́ко и́мамъ тещи́ вслѣ́дъ его́, и возму́ от него́ нѣ́что.

И тече́ гiезі́й во слѣ́дъ неема́новъ. И ви́дѣ его́ неема́нъ теку́ща вслѣ́дъ себе́, и возврати́ся съ колесни́цы на срѣ́тенiе ему́ и рече́: ми́ръ ли?

И рече́ гiезі́й: ми́ръ: господи́нъ мо́й посла́ мя, глаго́ля: се́, ны́нѣ прiидо́ста ко мнѣ́ два́ о́трочища от горы́ Ефре́мли от сыно́въ проро́чихъ: да́ждь у́бо и́ма тала́нтъ сребра́ и двѣ́ премѣ́ны ри́зъ.

И рече́ неема́нъ: возми́ два́ тала́нта сребра́. И взя́ два́ тала́нта во два́ мѣшца́ и двѣ́ премѣ́ны ри́зъ, и возложи́ на два́ о́трочиша своя́, и несо́ста предъ ни́мъ:

и прiидо́ша въ сумра́ки, и взя́ от ру́къ и́хъ и сокры́ во хра́минѣ, и отпусти́ му́жы.

И са́мъ вни́де и предста́ господи́ну своему́. И рече́ къ нему́ Елиссе́й: отку́ду [прише́лъ еси́], гiезі́е? И рече́ гiезі́й: не исходи́лъ ра́бъ тво́й ника́може.

И рече́ къ нему́ Елиссе́й: не ходи́ло ли се́рдце мое́ съ тобо́ю, и ви́дѣхъ, егда́ возвраща́шеся му́жъ съ колесни́цы свое́й во срѣ́тенiе тебѣ́? и ны́нѣ взя́лъ еси́ сребро́ и ри́зы взя́лъ еси́, да купи́ши за ни́хъ вертогра́ды и ма́слины и виногра́ды, и о́вцы и волы́, и о́троки и отрокови́цы:

и прока́за неема́нова да прильпне́тъ къ тебѣ́ и къ сѣ́мени твоему́ во вѣ́ки. И изы́де от лица́ его́ прокаже́нъ я́ко снѣ́гъ.

Немецкий (GNB)

Naaman, der Heerführer des Königs von Syrien, war an Aussatz erkrankt. Er war ein tapferer Soldat und der König hielt große Stücke auf ihn, weil der HERR durch ihn den Syrern zum Sieg verholfen hatte.

In seinem Haus befand sich ein junges Mädchen, das von syrischen Kriegsleuten bei einem Streifzug aus Israel geraubt worden war. Sie war Dienerin bei seiner Frau geworden.

Einmal sagte sie zu ihrer Herrin: »Wenn mein Herr doch zu dem Propheten gehen könnte, der in Samaria lebt! Der würde ihn von seiner Krankheit heilen.«

Naaman ging zum König und berichtete ihm, was das Mädchen gesagt hatte.

»Geh doch hin«, antwortete der König, »ich werde dir einen Brief an den König von Israel mitgeben.«

Naaman machte sich auf den Weg. Er nahm 7 Zentner Silber, eineinhalb Zentner Gold und zehn Festgewänder mit.

Er überreichte dem König von Israel den Brief, in dem es hieß: »Ich bitte dich, meinen Diener Naaman freundlich aufzunehmen und von seinem Aussatz zu heilen.«

Als der König den Brief gelesen hatte, zerriss er sein Gewand und rief: »Ich bin doch nicht Gott! Er allein hat Macht über Tod und Leben! Der König von Syrien verlangt von mir, dass ich einen Menschen von seinem Aussatz heile. Da sieht doch jeder: Er sucht nur einen Vorwand, um Krieg anzufangen!«

Als Elischa, der Mann Gottes, davon hörte, ließ er dem König sagen: »Warum hast du dein Gewand zerrissen? Schick den Mann zu mir! Dann wird er erfahren, dass es in Israel einen Propheten gibt!«

Naaman fuhr mit all seinen pferdebespannten Wagen hin und hielt vor Elischas Haus.

Der Prophet schickte einen Boten hinaus und ließ ihm sagen: »Fahre an den Jordan und tauche siebenmal darin unter! Dann bist du von deinem Aussatz geheilt.«

Naaman war empört und sagte: »Ich hatte gedacht, er würde zu mir herauskommen und sich vor mich hinstellen, und dann würde er den HERRN, seinen Gott, beim Namen rufen und dabei seine Hand über der kranken Stelle hin- und herbewegen und mich so von meinem Aussatz heilen.

Ist das Wasser des Abana und des Parpar, der Flüsse von Damaskus, nicht besser als alle Gewässer Israels? Dann hätte ich ja auch in ihnen baden können, um geheilt zu werden!«

Voll Zorn wollte er nach Hause zurückfahren.

Aber seine Diener redeten ihm zu und sagten: »Herr, bedenke doch: Wenn der Prophet etwas Schwieriges von dir verlangt hätte, hättest du es bestimmt getan. Aber nun hat er nur gesagt: ́Bade dich und du wirst gesund!́ Solltest du es da nicht erst recht tun?«

Naaman ließ sich umstimmen, fuhr zum Jordan hinab und tauchte siebenmal in seinem Wasser unter, wie der Mann Gottes es befohlen hatte. Da wurde er völlig gesund und seine Haut wurde wieder so rein wie die eines Kindes.

Mit seinem ganzen Gefolge kehrte er zu Elischa zurück, trat vor ihn und sagte: »Jetzt weiß ich, dass der Gott Israels der einzige Gott ist auf der ganzen Erde. Nimm darum von mir ein kleines Dankgeschenk an!«

Aber Elischa erwiderte: »So gewiss der HERR lebt, dem ich diene: Ich nehme nichts an.« Sosehr Naaman ihm auch zuredete, Elischa blieb bei seiner Ablehnung.

Schließlich sagte Naaman: »Wenn du schon mein Geschenk nicht annimmst, dann lass mich wenigstens so viel Erde von hier mitnehmen, wie zwei Maultiere tragen können. Denn ich will in Zukunft keinem anderen Gott mehr Brand- oder Mahlopfer darbringen, nur noch dem HERRN.

In einem Punkt jedoch möge der HERR Nachsicht mit mir haben: Wenn mein König zum Tempel seines Gottes Rimmon geht, um zu beten, muss ich ihn mit dem Arm stützen und mich zugleich mit ihm niederwerfen – der HERR möge es mir verzeihen!«

Elischa sagte: »Kehre heim in Frieden!«

Als Naaman schon ein Stück weit entfernt war,

sagte sich Gehasi, der Diener Elischas: »Mein Herr lässt diesen reichen Syrer mit der ganzen Last seiner Geschenke wieder abziehen. Er hätte ihm ruhig etwas davon abnehmen können. So gewiss der HERR lebt: Ich laufe hinterher und hole das nach!«

Gehasi lief, so schnell er konnte. Als Naaman ihn herankommen sah, stieg er von seinem Wagen, ging ihm entgegen und fragte: »Es ist doch nichts passiert?«

»Nein«, sagte Gehasi, »aber mein Herr lässt dir sagen: ́Eben sind aus dem Bergland Efraïm zwei junge Leute von der dortigen Prophetengemeinschaft zu mir gekommen. Gib mir doch einen Zentner Silber und zwei Festgewänder für sie!́«

»Ich bitte dich, nimm zwei Zentner«, sagte Naaman und drängte es ihm sogar auf. Er ließ das Silber in zwei Säcke verpacken, legte die beiden Festgewänder darauf und schickte zwei seiner Leute mit, die das Geschenk vor Gehasi hertragen sollten.

Beim Hügel vor der Stadt schickte Gehasi die beiden Männer zurück und brachte die Geschenke heimlich in Elischas Haus.

Als er zu seinem Herrn kam, fragte ihn der: »Woher kommst du, Gehasi?«

»Ich war doch nicht weg«, sagte der Diener.

Aber Elischa entgegnete ihm: »Ich war im Geist dabei, als der Mann von seinem Wagen stieg und dir entgegenging! Dies ist nicht der Augenblick, Geld und Festkleider anzunehmen und sich dafür Olivenhaine und Weingärten, Schafe und Rinder, Sklaven und Sklavinnen zuzulegen.

Der Aussatz Naamans wird dich und alle deine Nachkommen befallen und ihr werdet ihn nie wieder loswerden!«

Als Gehasi von Elischa wegging, war seine Haut vom Aussatz so weiß wie Schnee.

Таджикский

Ва Нӯъмон, сардори лашкари подшоҳи Арам, ба ҳузури хоҷаи худ шахси бузург ва мӯҳтарам буд, зеро ки ба воситаи вай Парвардигор ба Арам ғалаба бахшида буд; ва ин шахс паҳлавони далер, вале махавӣ буд.

Ва фавҷҳои арамиён берун омада, духтари хурдеро аз замини Исроил асир карданд карда буданд, ва ӯ пеши зани Нӯъмон хизмат мекард.

Ва ӯ ба бонуи худ гуфт: «Кошки хоҷаам пеши пайғамбаре ки дар Сомария аст, мерафт, ки вай ӯро аз махаваш шифо медод!»

Ва ӯ омад ва ба хоҷаи худ хабар дода, гуфт: «Духтаре ки аз замини Исроил аст, чунин ва чунон мегӯяд».

Ва подшоҳи Арам гуфт: «Биё, бирав, ва ман ба подшоҳи Исроил нома мефиристам». Ва ӯ рафта даҳ киккар нуқра ва шаш ҳазор сиқл тилло ва даҳ даста либос ба дасти худ гирифт.

Ва номаро назди подшоҳи Исроил овард, ки дар он гуфта шуда буд: «Ва алҳол, дар баробари он ки ин нома ба дасти ту бирасад, инак, ман навкари худ Нӯъмонро назди ту фиристодам, то ки ӯро аз махаваш шифо диҳӣ».

Ва ҳангоме ки подшоҳи Исроил номаро хонд, либоси худро чок зада, гуфт: «Оё ман Худо ҳастам, ки бимиронам ва зинда гардонам, ки вай назди ман фиристодааст, то ки он одамро аз махаваш шифо диҳам? Пас, бидонед ва бубинед, ки вай бар зидди ман баҳона меҷӯяд».

Ва чун Элишоъ, марди Худо, шунид, ки подшоҳи Исроил либоси худро чок задааст, назди подшоҳ фиристода, гуфт: «Чаро либоси худро чок задӣ? Бигзор вай назди ман биёяд, то бидонад, ки пайғамбаре дар Исроил ҳаст».

Ва Нӯъмон бо аспон ва аробаи худ омада, назди дари хонаи Элишоъ истод.

Ва Элишоъ қосиде назди вай фиристода, гуфт: «Рафта, ҳафт бор дар Урдун ғусл намо, ва баданат аз нав тоза шуда, ту пок хоҳӣ гардид».

Вале Нӯъмон ба хашм омада, рафт, ва гуфт: «Инак, ман гумон карда будам, ки ӯ ҳатман берун хоҳад омад, ва истода, номи Парвардигор Худои худро хоҳад хонд, ва дасти худро ба он ҷой расонида, махавро шифо хоҳад дод.

Оё Амоно ва Фарфар, дарёҳои Димишқ, аз ҳамаи обҳои Исроил беҳтар нестанд? Оё ман наметавонистам дар онҳо ғусл намуда, пок шавам?» Ва ӯ тоб хӯрда, бо ғазаб рафт.

Ва навкаронаш наздик омада ва ба ӯ сухан ронда, гуфтанд: «Эй падарам, агар пайғамбар ба ту чизи бузурге мегуфт, оё намекардӣ? Хусусан ки вай ба ту гуфтааст: ́Ғусл намуда, пок шав́».

Ва ӯ фуруд омада, мувофиқи сухани марди Худо, ҳафт бор дар Урдун ғусл кард, ва баданаш, мисли бадани тифли хурд, аз нав тоза шуд, ва ӯ пок гардид.

Ва ӯ, бо ҳамаи ҳамроҳонаш, назди марди Худо баргашт, ва пеши ӯ омада, истод ва гуфт: «Инак, акнун донистам, ки Худое дар тамоми замин нест, ҷуз Он ки дар Исроил аст; ва алҳол, лутфан, тӯҳфае аз бандаи худ бигир».

Ва ӯ гуфт: «Ба ҳаёти Парвардигоре ки дар ҳузураш истодаам, қасам мехӯрам, ки нахоҳам гирифт». Ва ҳарчанд ба гирифтанаш исрор маҷбур намуд, ӯ розӣ нашуд.

Ва Нӯъмон гуфт: «Чун намегирӣ, бигзор ба бандаат ба андозае ки ду хачир бардорад, хок диҳанд, чунки бандаат минбаъд ба худоёни дигар, ҷуз Парвардигор, қурбониҳои сухтанӣ ва забҳҳо пешкаш нахоҳад кард.

Фақат аз ин бобат бигзор Парвардигор бандаатро биомурзад: вақте ки хоҷаи ман ба хонаи Риммӯн ояд, то ки дар он ҷо саҷда барад, ва ӯ бар дасти ман такя кунад, ва ман дар хонаи Риммӯн саҷда барам, – пас, барои он ки ман дар хонаи Риммӯн саҷда мебарам, бигзор Парвардигор бандаатро аз дар ин бобат биомурзад».

Ва ӯ ба вай гуфт: «Ба осоиштагӣ бирав». Ва аз пеши ӯ рафта, масофае тай намуд.

Ва Ҷеҳазӣ, навкари Элишоъ, марди Худо, дар дили худ гуфт: «Инак, хоҷаам нахост, ки аз дасти ин Нӯъмони арамӣ он чиро, ки вай оварда буд, бигирад; ба ҳаёти Парвардигор қасам, ки ман аз қафои вай давида, чизе аз вай хоҳам гирифт».

Ва Ҷеҳазӣ аз қафои Нӯъмон давид; ва Нӯъмон давандаеро аз қафои худ дида, аз аробаи худ ба пешвозаш фуруд омад, ва гуфт: «Оё осоиштагист?»

Ва ӯ гуфт: «Хоҷаам маро фиристода, гуфт: ́Инак, алҳол аз кӯҳи Эфроим ду ҷавон, аз писарони пайғамбарон, назди ман омаданд; лутфан, барои онҳо як киккар нуқра ва ду даста либос бидеҳ́».

Ва Нӯъмон гуфт: «Марҳамат фармуда, ду киккар бигир». Ва аз ӯ бисёр илтимос кард, ва ду киккар нуқраро бо ду даста либос дар ду халта баста, ба ду навкари худ дод, ва онҳо пешопеши ӯ бардошта бурданд.

Ва ҳангоме ки ба бурҷи болои тал расид, аз дасти онҳо гирифта, дар хона пинҳон кард; ва он одамонро рухсат ҷавоб дод, ва онҳо рафтанд.

Ва ӯ омада, назди хоҷаи худ истод. Ва Элишоъ ба ӯ гуфт: «Аз куҷо омадӣ, эй Ҷеҳазӣ?» Ва ӯ гуфт: «Бандаат ба ҳеҷ ҷо нарафта буд».

Вай ба ӯ гуфт: «Оё дили ман ҳамроҳи ту нарафт, вақте ки он шахс аз аробаи худ ба пешвози ту фуруд омад? Оё ҳоло вақти гирифтани нуқра ва гирифтани либосҳо, ва дарахтони зайтун ва токҳо, ва гӯсфандон ва говон, ва ғуломон ва канизон аст?

Пас, песии махави Нӯъмон ба ту ва ба насли ту ба таври ҷовидона хоҳад часпид». Ва ӯ аз песӣ махав мисли барф сафед шуда, аз пеши вай берун рафт.

Синодальный

Языки

1 Нееман, военачальник Сирийский, страдающий проказой, отправляется с письмом к царю Израильскому, который отправляет Неемана к Елисею; 9 Нееман исцеляется; 15 Елисей не принял даров Неемана; его слуга, Гиезий, тайно попросил отдать их ему, за что поражён проказой.

Нееман, военачальник царя Сирийского, был великий человек у господина своего и уважаемый, потому что чрез него дал Господь победу Сириянам; и человек сей был отличный воин, но прокаженный.

Сирияне однажды пошли отрядами и взяли в плен из земли Израильской маленькую девочку, и она служила жене Неемановой.

И сказала она госпоже своей: о, если бы господин мой побывал у пророка, который в Самарии, то он снял бы с него проказу его!

И пошел Нееман и передал это господину своему, говоря: так и так говорит девочка, которая из земли Израильской.

И сказал царь Сирийский [Нееману]: пойди, сходи, а я пошлю письмо к царю Израильскому. Он пошел и взял с собою десять талантов серебра и шесть тысяч сиклей золота, и десять перемен одежд;

и принес письмо царю Израильскому, в котором было сказано: вместе с письмом сим, вот, я посылаю к тебе Неемана, слугу моего, чтобы ты снял с него проказу его.

Царь Израильский, прочитав письмо, разодрал одежды свои и сказал: разве я Бог, чтобы умерщвлять и оживлять, что он посылает ко мне, чтобы я снял с человека проказу его? вот, теперь знайте и смотрите, что он ищет предлога враждовать против меня.

Когда услышал Елисей, человек Божий, что царь Израильский разодрал одежды свои, то послал сказать царю: для чего ты разодрал одежды свои? пусть он придет ко мне, и узнает, что есть пророк в Израиле.

И прибыл Нееман на конях своих и на колеснице своей, и остановился у входа в дом Елисеев.

И выслал к нему Елисей слугу сказать: пойди, омойся семь раз в Иордане, и обновится тело твое у тебя, и будешь чист.

И разгневался Нееман, и пошел, и сказал: вот, я думал, что он выйдет, станет и призовет имя Господа Бога своего, и возложит руку свою на то место и снимет проказу;

разве Авана и Фарфар, реки Дамасские, не лучше всех вод Израильских? разве я не мог бы омыться в них и очиститься? И оборотился и удалился в гневе.

И подошли рабы его и говорили ему, и сказали: отец мой, если бы что-нибудь важное сказал тебе пророк, то не сделал ли бы ты? а тем более, когда он сказал тебе только: «омойся, и будешь чист».

И пошел он и окунулся в Иордане семь раз, по слову человека Божия, и обновилось тело его, как тело малого ребенка, и очистился.

И возвратился к человеку Божию он и все сопровождавшие его, и пришел, и стал пред ним, и сказал: вот, я узнал, что на всей земле нет Бога, как только у Израиля; итак прими дар от раба твоего.

И сказал он: жив Господь, пред лицем Которого стою! не приму. И тот принуждал его взять, но он не согласился.

И сказал Нееман: если уже не так, то пусть рабу твоему дадут земли, сколько снесут два лошака, потому что не будет впредь раб твой приносить всесожжения и жертвы другим богам, кроме Господа;

только вот в чем да простит Господь раба твоего: когда пойдет господин мой в дом Риммона для поклонения там и опрется на руку мою, и поклонюсь я в доме Риммона, то, за мое поклонение в доме Риммона, да простит Господь раба твоего в случае сем.

И сказал ему: иди с миром. И он отъехал от него на небольшое пространство земли.

И сказал Гиезий, слуга Елисея, человека Божия: вот, господин мой отказался взять из руки Неемана, этого Сириянина, то, что он приносил. Жив Господь! Побегу я за ним, и возьму у него что-нибудь.

И погнался Гиезий за Нееманом. И увидел Нееман бегущего за собою, и сошел с колесницы навстречу ему, и сказал: с миром ли?

Он отвечал: с миром; господин мой послал меня сказать: «вот, теперь пришли ко мне с горы Ефремовой два молодых человека из сынов пророческих; дай им талант серебра и две перемены одежд».

И сказал Нееман: возьми, пожалуй, два таланта. И упрашивал его. И завязал он два таланта серебра в два мешка и две перемены одежд и отдал двум слугам своим, и понесли перед ним.

Когда он пришел к холму, то взял из рук их и спрятал дома. И отпустил людей, и они ушли.

Когда он пришел и явился к господину своему, Елисей сказал ему: откуда, Гиезий? И сказал он: никуда не ходил раб твой.

И сказал он ему: разве сердце мое не сопутствовало тебе, когда обратился навстречу тебе человек тот с колесницы своей? время ли брать серебро и брать одежды, или масличные деревья и виноградники, и мелкий или крупный скот, и рабов или рабынь?

Пусть же проказа Нееманова пристанет к тебе и к потомству твоему навек. И вышел он от него белый от проказы, как снег.