Азбука веры » Би́блия » Маккаве́йская 2-я » гл.15

Маккаве́йская 2-я, Глава 15

Толкования

Толкования главы

15:1

15:2

15:3

15:4

15:5

15:6

15:7

15:8

15:9

15:10

15:11

15:12

15:13

15:14

15:15

15:16

15:17

15:18

15:19

15:20

15:21

15:22

см.:2Мак.8:19;

15:23

15:24

15:25

15:26

15:27

15:28

15:29

15:30

15:31

15:32

15:33

15:34

15:35

15:36

15:37

15:38

15:39

Церковнославянский (рус)

Никано́ръ же увѣ́давъ, я́ко Иу́да въ мѣ́стѣхъ самарі́йскихъ, умы́сли со всѣ́мъ устремле́нiемъ въ де́нь суббо́тный на ни́хъ напа́сти.

По ну́жди же послѣ́дующiи ему́ Иуде́е глаго́лаху: ника́коже си́це звѣ́рски и ва́рварски да погубля́еши, но сла́ву возда́ждь предпочте́нному от всеви́дящаго со святы́нею дне́ви.

Нечести́вый же вопроси́: еда́ е́сть си́льный на небеси́, и́же повелѣ́ пра́здновати де́нь суббо́тный?

О́нѣмъ же отвѣща́вшымъ: е́сть Госпо́дь живы́й се́й на небеси́ си́ленъ, и́же повелѣ́ пра́здновати се́дмый де́нь.

О́нъ же рече́: и а́зъ си́ленъ е́смь на земли́, повелѣва́яй взима́ти ору́жiя и ца́рскiя потре́бы исполня́ти. Оба́че не одержа́ и соверши́ти окая́ннаго своего́ совѣ́та.

И никано́ръ у́бо вели́кою горды́нею воздви́женъ умы́сли о́бщую побѣ́ду соста́вити на Иу́ду.

Маккаве́й же всегда́ надѣ́яшеся со всѣ́мъ упова́нiемъ заступле́нiе от Го́спода получи́ти

и утѣша́ше свои́хъ, да не убоя́тся прише́ствiя язы́ковъ, да имѣ́ютъ же во умѣ́ преждебы́вшую и́мъ от небесе́ по́мощь, и ны́нѣ да ча́ютъ от Вседержи́теля бы́ти себѣ́ побѣ́дѣ и по́мощи:

и наказа́въ и́хъ от зако́на и проро́ковъ, воспомяну́въ же и́мъ преждебы́вшыя по́двиги, усе́рднѣйшихъ и́хъ сотвори́:

и душа́ми воздви́гнувъ и́хъ, увѣщава́ше, вку́пѣ показа́въ и́мъ язы́ческая льще́нiя и клятвопреступле́нiе:

и коего́ждо и́хъ вооружи́въ не та́ко щито́въ и ко́пiй утвержде́нiемъ, я́ко слове́съ благи́хъ утѣше́нiемъ, и сказа́въ со́нъ достовѣ́ренъ, утро́бы всѣ́хъ возвесели́.

Бы́сть же его́ сицево́ видѣ́нiе: оні́ю бы́вшаго архiере́а, му́жа до́браго и блага́го, благоговѣ́йна видѣ́нiемъ, кро́тка же нра́вомъ и бесѣ́дою благолѣ́пна, и от дѣ́тства обучи́вшагося всѣ́мъ добродѣ́телемъ, сего́ ру́цѣ воздѣ́юща и моля́щася за вся́ лю́ди иуде́йскiя [ви́дѣ].

И я́ко посе́мъ яви́ся и́нъ му́жъ сѣди́нами и сла́вою ди́венъ, чу́дно же нѣ́кое и великолѣ́пнѣйшее о́крестъ его́ преизя́щество.

Отвѣща́въ же оні́а рече́: се́й е́сть братолю́бецъ, и́же мно́го мо́лится о лю́дехъ и о святѣ́мъ гра́дѣ, Иеремі́а Бо́жiй проро́къ.

Просте́ръ же Иеремі́а десни́цу, дая́ше Иу́дѣ ме́чь зла́тъ, даю́щь же возгласи́ сiя́:

прiими́ святы́й ме́чь да́ръ от Бо́га, и́мже сокруши́ши супоста́ты.

Укрѣпи́вшежеся Иу́диными словесы́ преблаги́ми и могу́щими къ му́жеству устреми́ти и ду́шы ю́ношъ испра́вити, умы́слиша не ополча́тися, но хра́бро напа́сти и со вся́кою до́блестiю сше́дшымся срази́тися за ве́щы святы́я, поне́же и гра́дъ и свята́я и святи́лище бѣ́дствуютъ.

Бѣ́ бо о жена́хъ и ча́дѣхъ еще́ же и о бра́тiи и у́жикахъ ме́ньшiй и́мъ по́двигъ, велича́йшiй же и пе́рвый стра́хъ о освяще́ннѣмъ хра́мѣ.

Та́кожде и во гра́дѣ оста́вленнымъ не ма́лая печа́ль, мяту́щымся о сраже́нiи на по́ли хотя́щемъ бы́ти.

И всѣ́мъ уже́ ча́ющымъ иму́щаго бы́ти сраже́нiя и супоста́томъ уже́ смѣси́вшымся, и во́инству чи́нно расположе́нну су́щу и звѣре́мъ въ прили́чнѣй странѣ́ поста́вленымъ и ко́нницѣ по у́гламъ учине́ннѣй,

разсужда́я маккаве́й мно́жества прише́ствiе и ору́жiя разли́чное уготовле́нiе и свирѣ́пство звѣре́й, просте́ръ ру́цѣ на не́бо, призыва́ше чудотворя́щаго и призира́ющаго Го́спода, вѣ́дая, я́ко не ору́жiемъ побѣ́да, но я́коже уго́дно ему́, досто́йнымъ дае́тъ одолѣ́нiе.

Рече́ же призыва́я си́мъ о́бразомъ: ты́, Влады́ко, посла́лъ еси́ а́нгела твоего́ при езекі́и цари́ Иу́динѣ и уби́лъ еси́ от во́евъ сеннахири́мовыхъ сто́ о́смьдесятъ пя́ть ты́сящъ:

и ны́нѣ, Влады́ко си́льный на небесѣ́хъ, посли́ а́нгела твоего́ блага́го предъ на́ми въ стра́хъ и тре́петъ и́мъ:

вели́чествомъ мы́шцы твоея́ да убоя́тся и́же съ хуле́нiемъ прише́дшiи на святы́я лю́ди твоя́. И се́й у́бо си́це помоли́ся.

Никано́ръ же и и́же съ ни́мъ съ труба́ми и пѣ́сньми приближа́хуся.

Иу́да же и су́щiи съ ни́мъ въ призыва́нiи и моли́твахъ смѣси́шася съ супоста́ты:

и рука́ми у́бо борю́щеся, сердца́ми же къ Бо́гу моля́щеся, постла́ша не ме́ньши три́десяти пяти́ ты́сящъ, явле́нiемъ Бо́жiимъ зѣло́ возра́довавшеся.

Преста́вше же от би́твы и съ ра́достiю возвраща́ющеся, позна́ша никано́ра па́дша со всеору́жiи [свои́ми].

Бы́вшу же во́плю и смяте́нiю, благословля́ху си́льнаго оте́ческимъ гла́сомъ.

И повелѣ́, и́же весьма́ тѣ́ломъ и душе́ю первоподви́жникъ за гра́жданъ, и́же во́зраста благопрiя́тство къ своему́ наро́ду сохрани́вый Иу́да, никано́рову главу́ и ру́ку со ра́момъ отсѣщи́ и принести́ во Иерусали́мъ.

Прише́дъ же та́мо и созва́въ единоязы́чныхъ свои́хъ и свяще́нниковъ, предъ олтаре́мъ ста́въ, призва́ су́щихъ от краегра́дiя

и показа́ и́мъ скве́рнаго никано́ра главу́ и ру́ку ху́льникову, ю́же простре́ на хра́мъ святы́й Вседержи́телевъ вознося́ся:

и язы́къ нечести́ваго никано́ра отрѣ́завъ, рече́, я́ко на раздробле́нiе пти́цамъ и́мать да́ти, и сiя́ въ возме́здiе безу́мiя проти́ву хра́ма повѣ́си.

Вси́ же на небо благослови́ша Го́спода явле́наго, реку́ще: благослове́нъ сохрани́вый мѣ́сто свое́ не оскверне́но.

Повѣ́си же никано́рову главу́ на краегра́дiи во извѣ́стное всѣ́мъ и я́вное Госпо́дни по́мощи зна́менiе.

И узако́ниша вси́ о́бщимъ совѣ́томъ ника́коже оста́вити безъ пра́зднованiя де́нь се́й: ³⁷имѣ́ти же пра́здникъ се́й въ третiйна́десять де́нь вторагона́десять ме́сяца, и́же глаго́лется сирі́йскимъ гла́сомъ Ада́ръ, предъ еди́нымъ дне́мъ Мардохе́ева дне́.

³⁸И сiя́ у́бо, я́же о никано́рѣ, имѣ́ются си́це: и от тѣ́хъ време́нъ одержа́нъ бы́сть гра́дъ от Евре́й, и а́зъ здѣ́ оставля́ю сло́во.

³⁹И а́ще у́бо бла́го и прили́чно сочине́нiю, сего́ и са́мъ хотѣ́хъ: а́ще же малоцѣ́нно и мѣ́рно, сiе́ по возмо́жности мое́й бѣ́.

⁴⁰Я́коже бо вино́ осо́бно пи́ти, та́кожде и во́ду па́ки, сопроти́вно е́сть: но и́мже о́бразомъ вино́ съ водо́ю смѣ́шенное сла́дко и весе́лую благода́ть соверша́етъ, та́кожде и сочине́нiе [и украше́нiе] сло́ва весели́тъ слу́хи чту́щихъ исто́рiю. Здѣ́ же да бу́детъ и коне́цъ.

Коне́цъ кни́зѣ вторѣ́й маккаве́йстѣй: и́мать въ себѣ́ гла́въ 15.

Синодальный

Когда узнал Никанор, что бывшие с Иудою находятся в стране Самарийской, то думал совершенно безнаказанно напасть на них в день покоя.

Когда же поневоле сопровождавшие его Иудеи говорили: «Не губи их так жестоко и бесчеловечно, воздай честь дню, освященному Всевидящим»;

тогда этот нечестивец спросил: «Неужели есть Владыка на небе, повелевший праздновать день субботний?»

И когда они отвечали: «Есть живый Господь, Владыка небесный, повелевший чтить седьмой день»,

то он сказал: «А я – господин на земле, повелевающий взять оружие и исполнять царскую службу». Впрочем, он не успел совершить своего умысла.

Превозносясь с великою гордостью, Никанор думал одержать всеобщую победу над бывшими с Иудою.

Маккавей же не переставал надеяться с полною уверенностью, что получит заступление от Господа.

Он убеждал бывших с ним не страшиться нашествия язычников, но, воспоминая прежде бывшие опыты небесной помощи, и ныне ожидать себе победы и помощи от Вседержителя.

Утешая их обетованиями закона и пророков, припоминая им подвиги, совершенные ими самими, он одушевил их мужеством.

Возбуждая дух их, он убеждал их, указывая притом на вероломство язычников и нарушение ими клятв.

Вооружил же он каждого не столько крепкими щитами и копьями, сколько убедительными добрыми речами, и притом всех обрадовал рассказом о достойном вероятия сновидении.

Видение же его было такое: он видел Онию, бывшего первосвященника, мужа честного и доброго, почтенного видом, кроткого нравом, приятного в речах, издетства ревностно усвоившего все, что касалось добродетели, – видел, что он, простирая руки, молится за весь народ Иудейский.

Потом явился другой муж, украшенный сединами и славою, окруженный дивным и необычайным величием.

И сказал Ония: это братолюбец, который много молится о народе и святом городе, Иеремия, пророк Божий.

Тогда Иеремия, простерши правую руку, дал Иуде золотой меч и, подавая его, сказал:

возьми этот святый меч, дар от Бога, которым ты сокрушишь врагов.

Утешенные столь добрыми речами Иуды, которые могли возбуждать к мужеству и укреплять сердца юных, Иудеи решились не располагаться станом, а отважно напасть и, с полным мужеством вступив в бой, решить дело, ибо город и святыня и храм находились в опасности.

Борьба за жен и детей, братьев и родных казалась им делом менее важным; величайшее и преимущественное опасение было за святый храм.

Для тех, которые остались в городе, также немало было беспокойства, ибо они тревожились о сражении, имеющем быть в поле.

Итак, когда все ожидали, что наступает решение дела, когда враги уже соединились и войско было поставлено в строй, слоны размещены в надлежащих местах и конница расположена по сторонам, –

Маккавей, видя наступление многочисленного войска, пестроту приготовленного оружия и свирепость зверей, простер руки к небу и призывал Господа, творящего чудеса и всевидящего, зная, что не оружием одерживается победа, но Сам Он, как Ему угодно, дарует победу достойным.

В молитве своей он так говорил: Ты, Господи, при Езекии, царе Иудейском, послал Ангела, – и он поразил из полка Сеннахиримова сто восемьдесят пять тысяч.

И ныне, Господи небес, пошли доброго Ангела пред нами на страх и трепет врагам.

Силою мышцы Твоей да будут поражены пришедшие с хулением на святый народ Твой. Сим он кончил.

Бывшие с Никанором шли со звуком труб и криками,

а находившиеся с Иудою с призыванием и молитвами вступили в сражение с неприятелями.

Руками сражаясь, а сердцами молясь Богу, они избили не менее тридцати пяти тысяч, весьма обрадованные видимою помощью Божиею.

Окончив дело и радостно возвращаясь, они узнали, что Никанор пал в своем всеоружии.

Когда крик и шум утихли, они восхвалили Господа на отечественном языке.

Тогда Иуда, первоподвижник за сограждан и телом и душею и лучшие лета свои сохранивший для одноплеменников, дал приказание, чтобы отсекли голову Никанора и руку с плечом и несли в Иерусалим.

Придя туда, он созвал одноплеменников и поставил пред жертвенником священников, призвал и тех, которые находились в крепости,

и, показав голову скверного Никанора и руку злохульника, которую он простирал на святый дом Вседержителя и превозносился,

приказал вырезать язык у нечестивого Никанора и, раздробив его, разбросать птицам, руку же безумца повесить против храма.

Тогда все, обращаясь к небу, прославляли явившего помощь Господа и говорили: благословен Сохранивший неоскверненным место Свое!

Голову же Никанора повесил он на крепости в видимое для всех и ясное знамение помощи Господней.

И все общим приговором определили: никогда не оставлять без торжества день сей, чтить же празднеством тринадцатый день двенадцатого месяца, называемого на Сирском языке Адаром, за день до дня Мардохеева.

Так окончилось дело с Никанором; и как с того времени город остался во власти Евреев, то я и кончу здесь мое слово.

Если я изложил его хорошо и удовлетворительно, то я сего и желал; если же слабо и посредственно, то я сделал то, что было по силам моим.

Неприятно пить особо вино и тотчас же особо воду, между тем вино, смешанное с водою, сладко и доставляет удовольствие; так и состав сочинения приятно занимает слух читателя при соразмерности. Здесь да будет конец.

Немецкий (GNB)

Nikanor erfuhr, dass Judas und seine Leute sich im Gebiet von Samaria aufhielten. Er beschloss, sie an einem Sabbat anzugreifen, weil sie sich an diesem Tag ja nicht verteidigen durften.

Die Juden, die gezwungen worden waren, in seinem Heer mitzumarschieren, baten ihn aber, darauf zu verzichten. Sie sagten: »Niemals darfst du so etwas Unmenschliches tun! Achte vielmehr den Tag, den der Herr vor allen anderen als heiligen Tag ausgezeichnet hat! Und bedenke: Dem Herrn entgeht nichts!«

Da fragte Nikanor, dieser Erzschurke, ob es im Himmel etwa einen Herrn gebe, der befohlen habe, den Sabbat zu feiern.

»Ja«, sagten die Juden, »der lebendige Herr, der Herrscher im Himmel, hat es befohlen.«

Darauf Nikanor: »Auf der Erde bin ich der Herr und ich befehle euch, die Waffen zur Hand zu nehmen und zu tun, was das Interesse des Königs fordert!«

Dennoch sollte es ihm nicht gelingen, sein verbrecherisches Vorhaben auszuführen.

In seiner Anmaßung und Überheblichkeit war Nikanor fest überzeugt, die Waffen und Rüstungen von Judas und seinen Männern schon bald zu einem weithin sichtbaren Siegesmal auftürmen zu können.

Judas aber gab die Hoffnung nicht auf und vertraute fest darauf, dass der Herr ihm helfen werde.

Er ermunterte seine Leute, beim Anmarsch der Fremden nicht zu erschrecken. Sie sollten nicht vergessen, dass der Herr ihnen immer wieder geholfen habe. Sie dürften auch jetzt gewiss sein, dass er, der Herrscher der Welt, ihnen den Sieg schenke.

Judas machte den Männern auch Mut, indem er ihnen aus dem Gesetz Moses und den Schriften der Propheten vorlas und sie obendrein an all die Schlachten erinnerte, die sie schon siegreich geschlagen hätten.

Ferner spornte er sie an durch den Hinweis, dass die Fremden die Verträge nicht gehalten und ihre Schwüre gebrochen hätten.

So machte er jeden seiner Männer willig und fähig zum Kampf – nicht dadurch, dass er sie auf ihre Schilde und Lanzen verwies, sondern durch die Worte, mit denen er ihnen Mut einflößte.

Er teilte ihnen schließlich noch einen Traum mit, auf den sie ihre Hoffnung gründen dürften und der sie tatsächlich sehr froh machte.

Judas hatte im Traum nämlich Folgendes gesehen:

Onias, der frühere Oberste Priester, ein hochgebildeter Mann, bescheiden im Umgang, gütig in seinem Wesen, besonnen im Reden, von Jugend auf bestens geübt in allem, was einen Menschen auszeichnen kann – dieser Onias betete mit erhobenen Händen für das ganze jüdische Volk.

Dann sei noch ein anderer Mann erschienen, in weißem Haar, eine prächtige Gestalt von ganz außerordentlicher Hoheit und Würde,

und Onias habe gesagt: »Dies ist Jeremia, der Prophet Gottes, der uns, seine Brüder, liebt und so oft für unser Volk und die Heilige Stadt gebetet hat.«

Jeremia habe darauf Judas ein goldenes Schwert übergeben und dabei gesagt:

»Dieses heilige Schwert ist ein Geschenk, das Gott dir macht. Nimm es und vernichte mit ihm deine Feinde!«

Was Judas sagte, war bestens geeignet, allen seinen Leuten Mut zu machen. Selbst Halbwüchsige fühlten sich stark genug, wie Männer den Kampf zu bestehen. Jerusalem, die Religion, der Tempel waren in Gefahr. So waren denn auch alle entschlossen, nicht erst ein Lager aufzuschlagen, sondern sofort unerschrocken den Kampf aufzunehmen und unter tapferem Einsatz aller Kräfte die Entscheidung herbeizuzwingen.

Was sie antrieb, war weniger die Sorge um die Sicherheit ihrer Frauen und Kinder oder ihrer Verwandten; zuerst und vor allem trieb sie die Sorge um die Sicherheit des heiligen Tempels.

Das Volk aber, das in Jerusalem zurückblieb, war tief in Sorge, ob die Feinde in offener Feldschlacht besiegt werden könnten.

Alle warteten auf die Entscheidung, die jetzt fallen musste. Das feindliche Heer rückte in Schlachtordnung an, auf dem rechten und linken Flügel die Reiterei, die Elefanten verteilt auf die günstigsten Stellen der Front.

Der Makkabäer sah die Menge der Gegner, ihre verschiedenartigen Waffen und die wild daherstampfenden Elefanten. Da streckte er die Hände zum Himmel aus und betete zu dem Herrn, der Wunder wirken kann. Ihm war klar: Diese Schlacht würde nicht durch die Menge der Waffen entschieden, sondern Gott würde den Sieg denen schenken, die ihn in seinen Augen verdient hatten.

Judas betete: »Als Hiskija König von Juda war, schicktest du, Herr, deinen Engel und er tötete vom Heer Sanheribs 185000 Mann.

So schicke auch uns jetzt, Herr des Himmels, einen guten Engel; er soll unserem Heer vorausziehen und den Feinden Furcht und Schrecken einjagen.

Vor deiner großen Macht sollen alle erzittern, die es gewagt haben, dich zu lästern und dein heiliges Volk anzugreifen!«

Damit beendete Judas sein Gebet.

Nikanors Truppen rückten unter dem Schall von Kriegstrompeten und mit Schlachtgesängen vor.

Judas und seine Leute warfen sich ihnen entgegen, indem sie beteten und Gott um Beistand anriefen.

Mit ihren Händen kämpfend, in ihren Herzen aber zu Gott betend, konnten sie mehr als 35000 Feinde niedermachen und sie jubelten gewaltig über diesen sichtbaren Beweis der Hilfe Gottes.

Als alles vorbei war und die Juden voller Siegesfreude das Schlachtfeld verließen, entdeckten sie Nikanor, der erschlagen in voller Rüstung dalag.

Das gab ein Geschrei und einen Tumult! Alle dankten sie dem Herrn in ihrer Muttersprache.

Judas, der allezeit und überall der Erste gewesen war und der mit Leib und Seele für seine Mitbürger gekämpft und sich die Liebe zu seinem Volk von Jugend auf stets bewahrt hatte, gab den Befehl, Nikanor den Kopf und den rechten Arm abzuschlagen und beides nach Jerusalem mitzunehmen.

In Jerusalem ließ er das Volk im Tempel zusammenkommen und die Priester mussten sich vor dem Brandopferaltar aufstellen. Dann ließ er die Besatzung aus der Festung herbeirufen.

Allen zeigte er den Kopf des verruchten Nikanor und den Arm, den dieser Lästerer und Angeber gegen den Tempel des Herrschers der Welt ausgestreckt hatte.

Dann ließ er die Zunge des Gottlosen herausschneiden und stückchenweise den Vögeln hinwerfen. Nikanors Arm wurde dem Tempel gegenüber aufgehängt – zur Strafe dafür, dass der Wahnsinnige ihn gegen den Tempel erhoben hatte.

Alle, die versammelt waren, blickten zum Himmel auf und priesen den Herrn, der seine Macht so deutlich gezeigt und den Tempel vor der angedrohten Schändung bewahrt hatte.

Nikanors Kopf hängte Judas, für alle sichtbar, an der Mauer der Festung auf als Beweis dafür, dass der Herr seinem Volk hilft.

Die Versammlung beschloss durch öffentliche Abstimmung, dass dieser Tag nie in Vergessenheit geraten solle. Jedes Jahr sollte er am Tag vor dem Mordechai-Tag, d.h. am 13. Tag des 12. Monats – auf aramäisch: dem 13. Adar –, festlich begangen werden.

So also ist es Nikanor zuletzt ergangen.

Jerusalem blieb von da an fest in der Hand des jüdischen Volkes, und ich kann daher mit meinem Bericht hier schließen.

Ist er geschickt angelegt und findet er Gefallen, so habe ich erreicht, was ich wollte. Ist er dürftig und mittelmäßig, so habe ich doch immerhin getan, was ich konnte.

Aber bekanntlich ist es auch gar nicht gesund, den Wein pur zu trinken. Nur Wasser zu trinken ist gleichfalls unerfreulich. Erst Wein mit Wasser gemischt schmeckt gut und macht das Trinken zum Genuss.

So wird auch ein Bericht durch die Art, wie er abgefasst ist, zum Genuss für die, die ihn lesen oder hören. Damit möchte ich schließen.

Грузинский

Языки

ხოლო ნიკანორმა გაიგო, რომ იუდა და მისი თანამებრძოლნი სამარიას მიდამოებში იმყოფებოდნენ და განიზრასა თავს დასხმოდა მათ მოულოდნელად, შესვენების დღეს.

იუდაელები, ვინც იძულებით თან ახლდა მას, ეუბნებოდნენ: ნუ ამოწყვეტ მათ ასე სასტიკად და არაადამიანურად, პატივი მიაგე ყოვლისმხილველის მიერ ნაკურთხ დღეს.

მაშინ ამ უწმიდურმა იკითხა: არსებობს კი მეუფე ცაში, შაბათების აღნიშვნა ვინც განაწესა?

როცა განუცხადეს: არის ცოცხალი ღმერთი, ზეციური მეუფე, ვინც გვიბრძანა დავიცვათ მეშვიდე დღე,

მან უპასუხა: მე კი, მიწიერი მეუფე, გიბრძანებთ, აისხათ იარაღი და შეასრულოთ, რასაც მეფე გიბრძანებთ. მაგრამ ვერ მოახერხა განზრახულის განხორციელება.

ნიკანორმა, ქედმაღლობითა და კადნიერებით თავგასულმა, განიზრახა იუდაზე და მის მომხრეებზე საბოლოო გამარჯვება ეზეიმა.

ხოლო მაკაბელს ღვთის შეწევნის შეურყეველი იმედი ასაზრდოებდა,

იგი თავის ხალხს მოუწოდებდა, წარმართების შემოტევას არ შეშინებოდნენ, გაეხსენებინათ ზეციური თანადგომის უწინდელი შემთხვევები და კვლავაც ჰქონებოდათ გამარჯვებისა და ყოვლისმპყრობელის შემწეობის მოლოდინი.

ამხნევებდა რჯულისა და წინასწარმეტყველთა კანონებით, ახსენებდა თვითონ მათ მიერვე ჩადენილ გმირობებს და ვაჟკაცობისთვის აღანთებდა მათ.

ამასთან, უღვივებდა რა საბრძოლო სულისკვეთებას, წარმართთა ვერაგობასა და ფიცის გატეხვასაც აუწყებდა თავისიანებს.

და აღჭურვა ისინი არა იმდენად მტკიცე ფარებითა და შუბებით, რამდენადაც გამამხნევებელი კეთილი მოწოდებებით, და ყველანი გაახარა, როცა ღირსასახდენი სიზმარიც უამბო.

ხილვა კი, რომელიც მას მოევლინა, ასეთი იყო: ონია, ყოფილი მღვდელმთაეარი, ღირსებითა და სიკეთით შემკული კაცი, სიტყვა-პასუხში მოკრძალებული, მშვიდი საქციელითაც და მეტყველებითაც, კაცი, რომელიც სიყრმიდანვე ხარბად ითვისებდა ყოველგვარ სათნოებას, ხელაპყრობილი ლოცულობდა მთელი იუდაელი ხალხისათვის.

შემდეგ გამოეცხადა მაკაბელს სხვა კაცი, ჭაღარითა და დიდებით შემკული, უცხო და უჩვეულო დიდებულებით გარემოსილი.

და თქვა ონიამ: ეს არის კაცი, ძმათა მოყვარული, ვინც ბევრს ლოცულობს ხალხისა და წმიდა ქალაქისთვის - იერემია, უფლის წინასწარმეტყველი.

იერემიამ კი გაიწვდინა მარჯვენა, გადასცა იუდას ოქროს მახვილი და გადაცემისას უთხრა:

აიღე ეს წმიდა მახვილი, ღვთისგან მოძღვნილი, ამით დასძლევ მტრებს.

ხალხმაც, გამხნევებულმა იუდას მშვენიერი და შთამბეჭდავი სიტყვით, მებრძოლებს - გმირობისკენ, ახალგაზრდებს კი ვაჟკაცობისკენ რომ მოუწოდებდა, გადაწყვიტა კი არ დაბანაკებულიყო, არამედ იერიში მიეგანა მტერზე და მთელი სიმამაცით ჩაბმულიყო ბრძოლაში, რადგან ქალაქსა და წმიდა ტაძარს საფრთხე ემუქრებოდა.

ქალებისა და ბავშვების, ძმებისა და ნათესავების ბედი მათ ნაკლებად აწუხებდათ, უფრო მეტად ღვთივკურთხეული ტაძრისთვის ზრუნავდნენ.

ხოლო ვინც ქალაქში დარჩა, არც მათ ჰქონდათ ნაკლები სადარდელი, რადგან ბრძოლის ბედი აწუხებდათ, რომელიც მინდვრად იყო გაჩაღებული.

და როცა ყველანი უკვე მოელოდნენ, რომ საქმე გადაწყდებოდა, როცა მტრები გაერთიანდნენ და მეომრებიც მწყობრად განალაგეს, კუთვნილი ადგილი მიუჩინეს სპილოებს და აქეთ-იქით ცხენოსნები ამოუყენეს,

მაკაბელმა შეხედა საიერიშოდ გამზადებულ მრავალრიცხოვან ლაშქარს, საჭურველთა სიჭრელეს და მხეცების მძვინვარებას, ცისკენ აღაპყრო ხელები და მოუხმო უფალს, სასწაულთმოქმედს და ყოვლისმხილველს, რაკი იცოდა, რომ იარაღით კი არ მოიხვეჭება გამარჯვება, არამედ უფალი თავისი არჩევანით ანიჭებს გამარჯვებას ღირსეულთ.

ამას ამბობდა მავედრებელი; შენ, მეუფეო, ანგელოზი მოუვლინე ხიზკიას, იუდას მეფეს, და შემუსრა მან სანქერიბის ჯარი - ასოთხმოცდახუთიათასი კაცი.

ახლაც, ზეცათა განმგებელო, მოგვივლინე კეთილი ანგელოზი, წინ რომ გაგვიძღვეს და შიშის ზარი და ძრწოლა მოჰგვაროს მტერს.

შენი მკლავის სიძლიერით დაამხე შენს წმიდა ხალხზე აღმდგარი მკრეხელები. ამ სიტყვებით დაამთავრა მან თავისი ლოცვა.

საყვირებითა და საბრძოლო ყიჟინით მოდიოდა ნიკანორის ჯარი.

იუდას ხალხი კი ღვთის მოხმობით და ლოცვებით ეკვეთა მტერს.

მარჯვენა ბრძოლისთვის, გული კი ღვთისთვის ლოცვად ჰქონდათ გადადებული. ასე, ღვთიური გამოცხადების ხილვით დიდად გახალისებულებმა გაანადგურეს სულ ცოტა ოცდათხუთმეტი ათასი კაცი.

როცა აღასრულეს საქმე და სიხარულით შემობრუნდნენ, შეიტყეს, რომ ნიკანორი ბრძოლაში დაღუპულიყო თავისი სრული აღჭურვილობით.

ყიჟინა და ხმაური რომ ჩაცხრა, სამადლობელი აღუვლინეს უფალს თავიანთ მამა-პაპათა ენაზე.

მაშინ იუდამ, სულითა და ხორცით თავის ხალხზე გადაგებულმა, ვისაც მთელი თავისი ახალგაზრდული კეთილგონიერება თვისტომებისთვის ჰქონდა შემონახული, ბრძანა, ნიკანორისთვის თავი და მკლავი მოეკვეთათ და იერუსალიმში წაეღოთ.

რომ მივიდა, მოიხმო თვისტომები და სამსხვერპლოს წინ მღვდლები დააყენა, გააგზავნა ხალხი სიმაგრეთა დამცველთათვის ამბის საუწყებლად, ციხე-სიმაგრის დამცველებიც გამოიხმო თავისთან.

და როდესაც ყველას უჩვენა უწმიდური ნიკანორის თავი და უღვთოს ხელი, რომელსაც იგი, თავგასული, ყოვლისმპყრობელის წმიდა სახლისკენ იწვდიდა,

ბრძანა ამოეკვეთათ უწმიდური ნიკანორისთვის ენა, ნაწილ-ნაწილ აეკუწათ და ჩიტებისთვის მიეგდოთ, უგუნურის მკლავი კი ტაძრის წინ დაეკიდათ.

და ყველანი, ცისკენ თვალაპყრობილნი, განადიდებდნენ უფალს, მათ რომ გამოეცხადა, და ამბობდნენ: კურთხეულ იყოს, რომელმაც დაიცვა შეურყვნელად თავისი ადგილი.

და მან ციხიდან გადმოკიდა ნიკანორის თავი, როგორც ცხადი და თვალსაჩინო ნიშანი ღვთიური შეწევნისა.

საყოველთაო კენჭისყრით დაადგინეს, რომ არ დარჩეს აღუნიშნავი, მეთორმეტე თვის მეცამეტე დღე გამოცხადდეს დღესასწაულად. სირიულ ენაზე ამ დღეს ეწოდებოდა ადარ, მორდეხაის დღეს ერთი დღით უსწრებს წინ.

ასე აღსრულდა ნიკანორის საქმენი. ამიერიდან ებრაელებმა დაიმკვიდრეს ქალაქი, მეც ამით დავასრულებ სათქმელს.

თუ მწყობრად და გონივრულად დავალაგე სიტყვა, მეც ეს მინდოდა. როგორც შემეძლო, ისე ვქმენ და თუ მწირად და უღიმღამოდ გამომივიდა, ის ვქმენ, რაც ძალმედვა.

ღვინოც ხომ, გაუზავებელს თუ დალევ, მავნეა. ასევე მავნეა მარტო წყალიც. მაგრამ კარგია ღვინო, წყალს შეზავებული; სიამოვნებისა და მადლის მომგვრელი და სიტყვის ჯეროვანი წყობაც თავისი წყობით გვანიჭებს მადლს. აქ იყოს ამბის დასასრული.