Ве́тхий Заве́т:
Быт.
Исх.
Лев.
Чис.
Втор.
Нав.
Суд.
Руф.
1Цар.
2Цар.
3Цар.
4Цар.
1Пар.
2Пар.
1Езд.
Неем.
2Езд.
Тов.
Иудиф.
Есф.
Иов.
Пс.
Прит.
Еккл.
Песн.
Прем.
Сир.
Ис.
Иер.
Плч.
ПослИер.
Вар.
Иез.
Дан.
Ос.
Иоил.
Ам.
Авд.
Ион.
Мих.
Наум.
Авв.
Соф.
Аг.
Зах.
Мал.
1Мак.
2Мак.
3Мак.
3Езд.
Но́вый Заве́т: Мф. Мк. Лк. Ин. Деян. Иак. 1Пет. 2Пет. 1Ин. 2Ин. 3Ин. Иуд. Рим. 1Кор. 2Кор. Гал. Еф. Флп. Кол. 1Фес. 2Фес. 1Тим. 2Тим. Тит. Флм. Евр. Откр.
Но́вый Заве́т: Мф. Мк. Лк. Ин. Деян. Иак. 1Пет. 2Пет. 1Ин. 2Ин. 3Ин. Иуд. Рим. 1Кор. 2Кор. Гал. Еф. Флп. Кол. 1Фес. 2Фес. 1Тим. 2Тим. Тит. Флм. Евр. Откр.
Скрыть
4:1
4:2
4:3
4:4
4:5
4:6
4:7
4:8
4:9
4:10
4:11
4:12
4:13
4:14
4:15
4:16
4:17
4:18
4:18-19
4:19
4:20
4:21
4:22
4:23
4:24
4:25
4:26
4:27
4:28
4:29
4:30
4:31
4:32
4:33
4:34
4:35
4:36
4:37
4:38
4:39
4:40
4:41
4:42
4:43
4:44
4:45
4:46
4:47
4:48
4:49
4:50
Предрече́нный же Си́монъ, и́же о сре́бреницѣхъ и оте́чествѣ доноси́тель сотвори́ся, злосло́вяше оні́ю, а́кибы то́й Илiодо́ра и поощря́лъ къ си́мъ и зло́бъ содѣ́тель бы́лъ.
И благодѣ́теля гра́ду и защи́тника свои́хъ люді́й и ревни́теля зако́новъ [Бо́жiихъ] дерза́ше нарица́ти навѣ́тникомъ веще́й.
Враждѣ́ же въ толи́ко происходя́щей, я́ко чрезъ нѣ́коего от друго́въ Си́моновыхъ и уби́йства соверша́хуся,
созерца́я оні́а лю́тость прѣ́нiя, и аполло́нiа неи́стовствовати, я́ко килисирі́и и Финикі́и воево́ду, умножа́юща зло́бу Си́монову, ко царю́ отъи́де,
не быва́яй гра́жданъ клеветни́къ, но по́льзу во о́бществѣ и на еди́нѣ всему́ мно́жеству промышля́я:
ви́дяше бо, я́ко безъ царе́ва про́мысла не мо́щно получи́ти ми́ра ктому́ веще́мъ, и я́ко Си́монъ не отста́витъ бу́йства.
Оста́вльшу же житiе́ селе́вку и прiе́мшу ца́рство Антiо́ху, и́же нарица́шеся епифа́нъ, жела́ше Иасо́нъ бра́тъ оні́инъ архiере́йства,
вни́де ко царю́, обѣщава́я ему́ сребра́ тала́нтъ три́ста шестьдеся́тъ и от прихо́довъ нѣ́кiихъ ины́хъ тала́нтъ о́смьдесятъ.
Къ си́мъ же обѣщава́ше и ины́хъ написа́ти сто́ пятьдеся́тъ, а́ще пода́стся вла́стiю его́ учи́лище ю́ныхъ ему́ поста́вити и су́щихъ во Иерусали́мѣ Антiохі́анами писа́ти.
Соизво́лившу же царю́, и нача́льство одержа́въ, а́бiе на язы́ческiй обы́чай единоплеме́нныя своя́ преводи́ти нача́.
И уста́вленная Иуде́омъ человѣколю́бiя ца́рская чрезъ Иоа́нна отца́ Евполе́ма, и́же бя́ше посло́мъ о дру́жбѣ и споборе́нiи къ ри́мляномъ, отри́ну: и зако́нныя у́бо гражда́нскiя разоря́я уста́вы, беззако́нныя обы́чаи нововвожда́ше.
Тща́тельнѣ бо подъ са́мымъ краегра́дiемъ учи́лище поста́ви, и изря́днѣйшихъ ю́ношъ покори́въ, подъ пета́съ ввожда́ше.
И си́це бѣ́ усе́рдiе нѣ́кое ко е́ллинству и успѣ́хъ язы́ческаго жи́тельства, ра́ди безмѣ́рнаго, нечести́ваго, а не архiере́а Иасо́на, беззако́нiя.
Я́ко не ктому́ о слу́жбахъ олта́рныхъ усе́рдни бя́ху жерцы́, но хра́мъ у́бо презира́юще и о же́ртвахъ нерадя́ще, тща́хуся прича́стницы бы́ти пале́стрѣ беззако́ннаго преда́нiя, по произзыва́нiи игра́лищнаго кру́га.
И оте́ческiя у́бо че́сти ни во что́же вмѣня́ху, е́ллинскiя же сла́вы предо́бры бы́ти мня́ху:
и́хже ра́ди объя́тъ я́ лю́тое обстоя́нiе, и о и́хже ревнова́ху наставле́нiихъ, и весьма́ и́мъ хотя́ху уподо́битися си́хъ враго́въ и мучи́телей имѣ́яху.
Нече́ствовати бо въ Божественныхъ зако́нѣхъ неудо́бь: но сiя́ послѣ́дующее вре́мя извѣсти́тъ.
Бы́вшу же пятолѣ́тному три́знищу въ ти́рѣ и царю́ су́щу та́мо,
посла́ Иасо́нъ сту́дныхъ смотри́телей изъ Иерусали́ма Антiохі́аны су́щыя, несу́щыя сребра́ дидра́хмъ три́ста въ же́ртву Ираклі́еву, о и́хже и моля́ху прине́сшiи, да не употребля́ютъ въ же́ртву, я́ко не досто́итъ, но во ины́я росхо́ды и́хъ отложи́ти.
Посла́ у́бо сiя́ ра́ди посла́вшаго въ же́ртву Ираклі́еву, ра́ди же прине́сшихъ на строе́нiе кораблеце́й тривесе́льныхъ.
По́слану же бы́вшу во Еги́петъ аполло́нiю сы́ну менесте́ову ко Птоломе́ю филоме́теру царю́, торжества́ ра́ди воспрiя́тiя престо́ла, возмнѣ́въ Антiо́хъ чу́жда его́ бы́ти свои́хъ веще́й, о свое́мъ безопа́сствѣ печа́шеся: того́ ра́ди во Иоппі́ю прише́дъ, дости́же во Иерусали́мъ.
Великолѣ́пно же от Иасо́на и гра́да прiя́тъ, со свѣщьми́ свѣ́тлыми и хвала́ми вни́де: та́же си́це въ Финикі́ю съ во́инствомъ по́йде.
По трелѣ́тнѣмъ же вре́мени посла́ Иасо́нъ менела́а бра́та предрече́ннаго Си́мона несу́ща царю́ сре́бреники и о ве́щехъ ну́жныхъ представле́нiе соверши́ти иму́щаго.
О́нъ же предста́въ царю́ и возвели́чивъ его́ въ лице́ вла́сти ра́ди, на себе́ восто́рже архiере́йство, положи́въ свы́ше Иасо́на тала́нтъ сребра́ три́ста.
Прiе́мь же от царя́ повелѣ́нiя прiи́де, ничто́же у́бо нося́ досто́йно архiере́йства, я́рость же же́стокаго мучи́теля и звѣ́ря лю́таго гнѣ́въ имѣ́я.
И Иасо́нъ у́бо, и́же своего́ бра́та ко́знiю улови́, са́мъ ко́знiю уловле́нъ от ина́го, бѣгле́цъ во Амани́тскую страну́ изгна́нъ бы́сть.
Менела́й же нача́льство у́бо одержа́, о сре́бреницѣхъ же царе́ви обѣща́нныхъ ничто́же радя́ше:
творя́щу же истяза́нiе состра́ту краегра́дiя епа́рху, къ сему́ бо надлежа́ще да́ней дѣ́ло, тоя́ ра́ди вины́ о́ба ко царю́ при́звани.
И менела́й у́бо оста́ви архiере́йства прее́мника лисима́ха бра́та своего́, состра́тъ же крати́та, и́же бѣ́ надъ ки́пряны.
И егда́ сiя́ дѣ́яхуся, случи́ся та́рсяномъ и мало́томъ крамолу́ воздви́гнути, сего́ ра́ди, я́ко Антiохи́дѣ нало́жницѣ царе́вѣ въ да́ръ отда́ни бы́ша.
Ско́ро у́бо ца́рь прiи́де укроти́ти ве́щы, оста́вя намѣ́стника Андрони́ка еди́наго от князе́й свои́хъ.
Возмнѣ́въ же менела́й воспрiя́ти себѣ́ вре́мя благополу́чно, златы́я нѣ́кiя сосу́ды от це́ркве укра́дъ дарова́ Андрони́ку и и́на продаде́ въ ти́ръ и во окре́стныя гра́ды.
Я́же я́вно позна́въ оні́а, облича́ше его́, отше́дъ въ мѣ́сто безопа́сное, въ дафні́ю бли́зъ Антiохі́и лежа́щую.
Отту́ду менела́й взе́мъ на еди́нѣ Андрони́ка, моля́ше да убiе́тъ оні́ю. О́нъ же прише́дъ ко оні́и, и увѣща́въ ле́стiю, и десни́цу съ кля́твою да́въ, а́ще и въ подозрѣ́нiи бѣ́, усовѣ́това изъ безопа́снаго мѣ́ста изы́ти, его́же и а́бiе заключи́въ уби́, не устыдѣ́вся пра́вды.
Сея́ же ра́ди вины́ не то́кмо Иуде́е, но мно́зи и от ины́хъ язы́ковъ негодова́ху и скорбя́ху о непра́веднѣмъ му́жа убі́йствѣ.
Возврати́вшуся же царю́ от киликі́йскихъ мѣ́стъ, су́щiи во гра́дѣ Иуде́е приступи́ша прося́ще [суда́] ку́пно съ ненави́дящими беззако́нiя е́ллинами о безви́ннѣмъ убі́йствѣ оні́инѣ.
Оскорби́вся у́бо душе́ю Антiо́хъ [оні́и ра́ди] и преклони́въ на ми́лость, и сле́зы излiя́въ о цѣлому́дрiи сконча́вшагося и о мно́зѣмъ благонра́вiи
и разъяри́вся душе́ю, а́бiе со Андрони́ка порфи́ру совле́къ и оде́жды ободра́въ, по всему́ гра́ду повелѣ́въ обводи́ти, на то́мже мѣ́стѣ, идѣ́же оні́ю нечести́во уби́, та́мо убі́йцу погуби́, Го́споду досто́йную ему́ ка́знь воздаю́щу.
Егда́ же мно́га священнограби́тельства во гра́дѣ содѣ́лана бы́ша от лисима́ха со менела́евымъ совѣ́томъ, и изы́де вѣ́сть внѣ́, собра́ся мно́жество на лисима́ха, мно́гимъ уже́ златы́мъ сосу́домъ изнесе́нымъ бы́вшымъ.
Наро́домъ же востаю́щымъ и гнѣ́ва испо́лненнымъ, вооружи́въ лисима́хъ три́ ты́сящы, нача́ беззако́нными рука́ми оби́дѣти, предводи́тельствующу нѣ́коему мучи́телю престарѣ́вшуся во́зрастомъ, па́че же безу́мiемъ.
Уразумѣ́вше же и уси́лiе лисима́хово, ині́и ка́менiе, ині́и дреко́лiя то́лстая восхи́тиша, нѣ́цыи же бли́зъ лежа́щiй пра́хъ взе́мше, на су́щихъ о́крестъ лисима́ха мета́ша.
Сея́ ра́ди вины́ мно́гихъ у́бо от ни́хъ уязви́ша, нѣ́кiихъ же и низложи́ша, всѣ́хъ же въ бѣ́гъ обрати́ша: самаго́ же священнограби́теля при сокро́вищнѣмъ храни́лищи уби́ша.
О си́хъ же су́дъ на менела́а настоя́ше.
Егда́ же прiи́де ца́рь въ ти́ръ, къ нему́ суде́бное дѣ́ло принесо́ша по́сланнiи три́ му́жа от старѣ́йшинъ.
И уже́ премога́емь менела́й обѣща́ Птоломе́ю сы́ну дориме́нову мно́ги сре́бреники да́ти на утоле́нiе царя́.
Поя́тъ у́бо осо́бь Птоломе́й въ нѣ́кiй притво́ръ а́ки прохлажда́ющася царя́, преврати́,
и всея́ у́бо зло́бы вино́внаго менела́а свободи́ от вины́, а бѣ́дныхъ, и́же а́ще бы и предъ ски́ѳы глаго́лали, отпуще́ни бы́ли бы́ша неосужде́ни, си́хъ на сме́рть осуди́.
Ско́ро у́бо непра́ведну ка́знь претерпѣ́ша и́же о гра́дѣ и лю́дехъ и о свяще́нныхъ сосу́дѣхъ доноси́вшiи.
Сея́ ра́ди вины́ и ти́ряне, вознегодова́вше о беззако́нiи, на погребе́нiе и́хъ ще́дро препода́ша.
Менела́й же ра́ди лихои́мства облада́ющихъ пребыва́ше во вла́сти, возраста́ющь зло́бою, вели́кiй гра́жданомъ навѣ́тникъ сотвори́вся.
А выше упоминаемый Симон, сделавшись предателем сокровищ и отечества, клеветал на Онию, будто он сам поощрял Илиодора и был виновником зол.
Благодетеля города, попечителя о соплеменниках и ревнителя законов дерзал он называть противником правительства.
Когда же вражда дошла до того, что чрез одного из доверенных людей Симона стали совершаться убийства,
тогда Ония, видя, что борьба опасна, что Аполлоний, как военачальник Келе-Сирии и Финикии, неистовствует, увеличивая злобу Симона,
отправился к царю, не как обвинитель сограждан, но имея в виду пользу каждого и всего народа,
ибо он видел, что без царской попечительности невозможно мирно устроить дела и Симон не оставит своего безумия.
Но когда умер Селевк и получил царство Антиох, по прозванию Епифан, тогда домогался священноначалия Иасон, брат Онии,
обещав царю при свидании триста шестьдесят талантов серебра и с некоторых доходов восемьдесят талантов.
Сверх того обещал и еще подписать сто пятьдесят талантов, если предоставлено ему будет властью его устроить училище для телесного упражнения юношей и писать Иерусалимлян Антиохиянами.
Когда царь дал согласие и он получил власть, тотчас начал склонять одноплеменников своих к Еллинским нравам.
Он отверг человеколюбиво предоставленные Иудеям царские льготы по ходатайству Иоанна, отца Евполемова, который предпринимал посольство к Римлянам о дружбе и союзе; нарушая законные учреждения, он вводил противные закону обычаи.
Намеренно под самою крепостью построил он училище для телесного упражнения юношей и, привлекши лучших из юношей, подводил их под срамную покрышку.
Так явилась склонность к Еллинизму и сближение с иноплеменничеством вследствие непомерного нечестия Иасона, этого безбожника, а не первосвященника,
так что священники перестали быть ревностными к служению жертвеннику и, презирая храм и нерадя о жертвах, спешили принимать участие в противных закону играх палестры по призыву бросаемого диска.
Ни во что ставили они отечественный почет; только Еллинские почести признавали наилучшими.
За это постигло их тяжкое посещение, и те самые, которым они соревновали в образе жизни и хотели во всем уподобиться, стали их врагами и мучителями;
ибо нечестиво поступать против Божественных законов невозможно ненаказанно, как показывает наступающее за тем время.
Когда праздновались в Тире пятилетние игры и царь присутствовал там,
тогда нечестивый Иасон послал туда зрителями Антиохиян из Иерусалима, чтобы доставить триста драхм серебра на жертву Геркулесу; но сами принесшие просили не употреблять их на жертву, считая это неприличным, а назначить на другие расходы:
итак, им посланы эти деньги в жертву Геркулесу от имени посылавшего, а принесшими они обращены на устройство гребных судов.
Когда затем Аполлоний, сын Менесфея, послан был в Египет по случаю восшествия на престол царя Птоломея Филометора, Антиох заподозрил его враждебным себе и начал стараться обезопасить себя против него; посему, отправившись в Иоппию, он пришел в Иерусалим.
Великолепно принятый Иасоном и городом, он вошел при светильниках и восклицаниях и оттуда отправился с войском в Финикию.
По прошествии трех лет Иасон послал Менелая, брата вышеозначенного Симона, чтобы он доставил царю деньги и сделал представление о некоторых нужных делах.
Он же, представившись царю и польстив его власти, восхитил себе священноначалие, надбавив триста талантов серебра против Иасона.
Получив от царя приказания, он возвратился, не принеся с собою ничего достойного первосвященства, а только гнев жестокого тирана и ярость дикого зверя.
Так Иасон, обманувший своего брата, сам был обманут другим и, как изгнанник, удалился в страну Аммонитскую.
Менелай же получил власть, но нисколько не заботился об обещанных царю деньгах, хотя Сострат, начальник городской крепости, и делал требования,
ибо на нем лежал сбор даней; по этой причине оба они были вызваны царем.
Менелай оставил преемником первосвященства брата своего, Лисимаха, а Сострат – Кратита, начальника Кипрян.
В то время, как это происходило, взбунтовались Тарсяне и Маллоты за то, что они отданы были в дар Антиохиде, наложнице царской.
Посему царь поспешно отправился, чтобы привести дела в порядок, оставив вместо себя Андроника, одного из почетных сановников.
Тогда Менелай, думая воспользоваться благоприятным случаем, похитил из храма некоторые золотые сосуды и подарил Андронику, а другие продал в Тире и окрестных городах.
Верно дознав о том, Ония изобличил его и удалился в безопасное место – Дафну, лежащую при Антиохии.
Посему Менелай, улучив наедине Андроника, просил его убить Онию; и он, придя к Онии и коварно уверив его, дав руку с клятвою, хотя и был в подозрении, убедил его выйти из убежища и тотчас убил, не устыдившись правды.
Этим раздражены были не только Иудеи, но и многие из других народов, и негодовали на беззаконное убийство этого мужа.
Когда же царь возвратился из стран Киликии, то бывшие в городе Иудеи с вознегодовавшими Еллинами донесли ему, что Ония убит безвинно.
Антиох, душевно огорченный и тронутый сожалением, оплакивал добродетель и великое благочиние умершего
и в гневе на Андроника, тотчас совлекши с него порфиру и изодрав одежды, приказал водить его по всему городу и на том самом месте, где он злодейски погубил Онию, казнить убийцу, чем Господь воздал ему заслуженное наказание.
Когда же в городе были произведены многие святотатства Лисимахом, с соизволения Менелая, и разнесся о том слух, то народ восстал на Лисимаха, ибо похищено было множество золотых сосудов.
Когда восстал народ, исполненный гнева, то Лисимах вооружил до трех тысяч человек и начал беззаконное насилие под предводительством одного тирана, старого летами и не менее застаревшего в безумии.
Увидев такое насилие Лисимаха, одни схватили камни, другие – толстые колья, а иные, хватая с земли пыль, бросали все вместе на людей Лисимаха
и таким образом многих из них ранили, других поразили и всех обратили в бегство, а самого святотатца умертвили близ сокровищницы.
Об этом состоялся суд над Менелаем.
Когда царь прибыл в Тир, то посланные от собрания старейшин три мужа представили ему жалобу.
Менелай, уже взятый, обещал Птоломею, сыну Дорименову, большие деньги, если он упросит за него царя.
И Птоломей, отозвав царя в притвор под предлогом отдохновения, извратил дело.
Менелая, виновника всего зла, освободил от обвинений, а несчастных, которые, если бы и пред Скифами говорили, были бы отпущены неосужденными, осудил на смерть.
Так скоро понесли неправедную казнь говорившие в защиту города, народа и священных сосудов.
Тиряне, негодуя на то, щедро доставили потребное для погребения их.
А Менелай, при любостяжании начальствующих, удержал за собою власть и, возрастая в злобе, сделался жестоким врагом граждан.
ὁ δὲ προειρημένος Σιμων ὁ τῶν χρημάτων καὶ τῆς πατρίδος ἐνδείκτης γεγονὼς ἐκακολόγει τὸν Ονιαν ὡς αὐτός τε εἴη τὸν ᾿Ηλιόδωρον ἐπισεσεικὼς καὶ τῶν κακῶν δημιουργὸς καθεστηκώς
καὶ τὸν εὐεργέτην τῆς πόλεως καὶ τὸν κηδεμόνα τῶν ὁμοεθνῶν καὶ ζηλωτὴν τῶν νόμων ἐπίβουλον τῶν πραγμάτων ἐτόλμα λέγειν
τῆς δὲ ἔχθρας ἐπὶ τοσοῦτον προβαινούσης ὥστε καὶ διά τινος τῶν ὑπὸ τοῦ Σιμωνος δεδοκιμασμένων φόνους συντελεῖσθαι
συνορῶν ὁ Ονιας τὸ χαλεπὸν τῆς φιλονεικίας καὶ ᾿Απολλώνιον Μενεσθέως τὸν Κοίλης Συρίας καὶ Φοινίκης στρατηγὸν συναύξοντα τὴν κακίαν τοῦ Σιμωνος
πρὸς τὸν βασιλέα διεκομίσθη οὐ γινόμενος τῶν πολιτῶν κατήγορος τὸ δὲ σύμφορον κοινῇ καὶ κατ᾿ ἰδίαν παντὶ τῷ πλήθει σκοπῶν
ἑώρα γὰρ ἄνευ βασιλικῆς προνοίας ἀδύνατον εἶναι τυχεῖν εἰρήνης ἔτι τὰ πράγματα καὶ τὸν Σιμωνα παῦλαν οὐ λημψόμενον τῆς ἀνοίας
μεταλλάξαντος δὲ τὸν βίον Σελεύκου καὶ παραλαβόντος τὴν βασιλείαν ᾿Αντιόχου τοῦ προσαγορευθέντος ᾿Επιφανοῦς ὑπενόθευσεν ᾿Ιάσων ὁ ἀδελφὸς Ονιου τὴν ἀρχιερωσύνην
ἐπαγγειλάμενος τῷ βασιλεῖ δι᾿ ἐντεύξεως ἀργυρίου τάλαντα ἑξήκοντα πρὸς τοῖς τριακοσίοις καὶ προσόδου τινὸς ἄλλης τάλαντα ὀγδοήκοντα
πρὸς δὲ τούτοις ὑπισχνεῖτο καὶ ἕτερα διαγράφειν πεντήκοντα πρὸς τοῖς ἑκατόν ἐὰν ἐπιχωρηθῇ διὰ τῆς ἐξουσίας αὐτοῦ γυμνάσιον καὶ ἐφηβεῖον αὐτῷ συστήσασθαι καὶ τοὺς ἐν Ιεροσολύμοις ᾿Αντιοχεῖς ἀναγράψαι
ἐπινεύσαντος δὲ τοῦ βασιλέως καὶ τῆς ἀρχῆς κρατήσας εὐθέως πρὸς τὸν ᾿Ελληνικὸν χαρακτῆρα τοὺς ὁμοφύλους μετέστησε
καὶ τὰ κείμενα τοῖς Ιουδαίοις φιλάνθρωπα βασιλικὰ διὰ Ιωάννου τοῦ πατρὸς Εὐπολέμου τοῦ ποιησαμένου τὴν πρεσβείαν ὑπὲρ φιλίας καὶ συμμαχίας πρὸς τοὺς ᾿Рωμαίους παρώσας καὶ τὰς μὲν νομίμους καταλύων πολιτείας παρανόμους ἐθισμοὺς ἐκαίνιζεν
ἀσμένως γὰρ ὑπ᾿ αὐτὴν τὴν ἀκρόπολιν γυμνάσιον καθίδρυσεν καὶ τοὺς κρατίστους τῶν ἐφήβων ὑποτάσσων ὑπὸ πέτασον ἤγαγεν
ἦν δ᾿ οὕτως ἀκμή τις ᾿Ελληνισμοῦ καὶ πρόσβασις ἀλλοφυλισμοῦ διὰ τὴν τοῦ ἀσεβοῦς καὶ οὐκ ἀρχιερέως ᾿Ιάσωνος ὑπερβάλλουσαν ἀναγνείαν
ὥστε μηκέτι περὶ τὰς τοῦ θυσιαστηρίου λειτουργίας προθύμους εἶναι τοὺς ἱερεῖς ἀλλὰ τοῦ μὲν νεὼ καταφρονοῦντες καὶ τῶν θυσιῶν ἀμελοῦντες ἔσπευδον μετέχειν τῆς ἐν παλαίστρῃ παρανόμου χορηγίας μετὰ τὴν τοῦ δίσκου πρόσκλησιν
καὶ τὰς μὲν πατρῴους τιμὰς ἐν οὐδενὶ τιθέμενοι τὰς δὲ ᾿Ελληνικὰς δόξας καλλίστας ἡγούμενοι
ὧν καὶ χάριν περιέσχεν αὐτοὺς χαλεπὴ περίστασις καὶ ὧν ἐζήλουν τὰς ἀγωγὰς καὶ καθ᾿ ἅπαν ἤθελον ἐξομοιοῦσθαι τούτους πολεμίους καὶ τιμωρητὰς ἔσχον
ἀσεβεῖν γὰρ εἰς τοὺς θείους νόμους οὐ ῥᾴδιον ἀλλὰ ταῦτα ὁ ἀκόλουθος καιρὸς δηλώσει
ἀγομένου δὲ πενταετηρικοῦ ἀγῶνος ἐν Τύρῳ καὶ τοῦ βασιλέως παρόντος
ἀπέστειλεν ᾿Ιάσων ὁ μιαρὸς θεωροὺς ὡς ἀπὸ Ιεροσολύμων ᾿Αντιοχεῖς ὄντας παρακομίζοντας ἀργυρίου δραχμὰς τριακοσίας εἰς τὴν τοῦ ᾿Ηρακλέους θυσίαν ἃς καὶ ἠξίωσαν οἱ παρακομίσαντες μὴ χρῆσθαι εἰς θυσίαν διὰ τὸ μὴ καθήκειν εἰς ἑτέραν δὲ καταθέσθαι δαπάνην
ἔπεσε μὲν οὖν ταῦτα διὰ μὲν τὸν ἀποστείλαντα εἰς τὴν τοῦ ᾿Ηρακλέους θυσίαν ἕνεκεν δὲ τῶν παρακομιζόντων εἰς τὰς τῶν τριηρέων κατασκευάς
ἀποσταλέντος δὲ εἰς Αἴγυπτον ᾿Απολλωνίου τοῦ Μενεσθέως διὰ τὰ πρωτοκλίσια τοῦ Φιλομήτορος βασιλέως μεταλαβὼν ᾿Αντίοχος ἀλλότριον αὐτὸν τῶν αὐτοῦ γεγονέναι πραγμάτων τῆς καθ᾿ αὑτὸν ἀσφαλείας ἐφρόντιζεν ὅθεν εἰς Ιοππην παραγενόμενος κατήντησεν εἰς Ιεροσόλυμα
μεγαλομερῶς δὲ ὑπὸ τοῦ ᾿Ιάσωνος καὶ τῆς πόλεως ἀποδεχθεὶς μετὰ δᾳδουχίας καὶ βοῶν εἰσεδέχθη εἶθ᾿ οὕτως εἰς τὴν Φοινίκην κατεστρατοπέδευσεν
μετὰ δὲ τριετῆ χρόνον ἀπέστειλεν ᾿Ιάσων Μενέλαον τὸν τοῦ προσημαινομένου Σιμωνος ἀδελφὸν παρακομίζοντα τὰ χρήματα τῷ βασιλεῖ καὶ περὶ πραγμάτων ἀναγκαίων ὑπομνηματισμοὺς τελέσοντα
ὁ δὲ συσταθεὶς τῷ βασιλεῖ καὶ δοξάσας αὐτὸν τῷ προσώπῳ τῆς ἐξουσίας εἰς ἑαυτὸν κατήντησεν τὴν ἀρχιερωσύνην ὑπερβαλὼν τὸν ᾿Ιάσωνα τάλαντα ἀργυρίου τριακόσια
λαβὼν δὲ τὰς βασιλικὰς ἐντολὰς παρεγένετο τῆς μὲν ἀρχιερωσύνης οὐδὲν ἄξιον φέρων θυμοὺς δὲ ὠμοῦ τυράννου καὶ θηρὸς βαρβάρου ὀργὰς ἔχων
καὶ ὁ μὲν ᾿Ιάσων ὁ τὸν ἴδιον ἀδελφὸν ὑπονοθεύσας ὑπονοθευθεὶς ὑφ᾿ ἑτέρου φυγὰς εἰς τὴν Αμμανῖτιν χώραν συνήλαστο
ὁ δὲ Μενέλαος τῆς μὲν ἀρχῆς ἐκράτει τῶν δὲ ἐπηγγελμένων τῷ βασιλεῖ χρημάτων οὐδὲν εὐτάκτει
ποιουμένου δὲ τὴν ἀπαίτησιν Σωστράτου τοῦ τῆς ἀκροπόλεως ἐπάρχου πρὸς τοῦτον γὰρ ἦν ἡ τῶν διαφόρων πρᾶξις δι᾿ ἣν αἰτίαν οἱ δύο ὑπὸ τοῦ βασιλέως προσεκλήθησαν
καὶ ὁ μὲν Μενέλαος ἀπέλιπεν τῆς ἀρχιερωσύνης διάδοχον Λυσίμαχον τὸν ἑαυτοῦ ἀδελφόν Σώστρατος δὲ Κράτητα τὸν ἐπὶ τῶν Κυπρίων
τοιούτων δὲ συνεστηκότων συνέβη Ταρσεῖς καὶ Μαλλώτας στασιάζειν διὰ τὸ ᾿Αντιοχίδι τῇ παλλακῇ τοῦ βασιλέως ἐν δωρεᾷ δεδόσθαι
θᾶττον οὖν ὁ βασιλεὺς ἧκεν καταστεῖλαι τὰ πράγματα καταλιπὼν τὸν διαδεχόμενον ᾿Ανδρόνικον τῶν ἐν ἀξιώματι κειμένων
νομίσας δὲ ὁ Μενέλαος εἰληφέναι καιρὸν εὐφυῆ χρυσώματά τινα τῶν τοῦ ἱεροῦ νοσφισάμενος ἐχαρίσατο τῷ ᾿Ανδρονίκῳ καὶ ἕτερα ἐτύγχανεν πεπρακὼς εἴς τε Τύρον καὶ τὰς κύκλῳ πόλεις
ἃ καὶ σαφῶς ἐπεγνωκὼς ὁ Ονιας ἀπήλεγχεν ἀποκεχωρηκὼς εἰς ἄσυλον τόπον ἐπὶ Δάφνης τῆς πρὸς ᾿Αντιόχειαν κειμένης
ὅθεν ὁ Μενέλαος λαβὼν ἰδίᾳ τὸν ᾿Ανδρόνικον παρεκάλει χειρώσασθαι τὸν Ονιαν ὁ δὲ παραγενόμενος ἐπὶ τὸν Ονιαν καὶ πεισθεὶς ἐπὶ δόλῳ καὶ δεξιασθεὶς μεθ᾿ ὅρκων δοὺς δεξιάν καίπερ ἐν ὑποψίᾳ κείμενος ἔπεισεν ἐκ τοῦ ἀσύλου προελθεῖν ὃν καὶ παραχρῆμα παρέκλεισεν οὐκ αἰδεσθεὶς τὸ δίκαιον
δι᾿ ἣν αἰτίαν οὐ μόνον Ιουδαῖοι πολλοὶ δὲ καὶ τῶν ἄλλων ἐθνῶν ἐδείναζον καὶ ἐδυσφόρουν ἐπὶ τῷ τοῦ ἀνδρὸς ἀδίκῳ φόνῳ
τοῦ δὲ βασιλέως ἐπανελθόντος ἀπὸ τῶν κατὰ Κιλικίαν τόπων ἐνετύγχανον οἱ κατὰ πόλιν Ιουδαῖοι συμμισοπονηρούντων καὶ τῶν ᾿Ελλήνων ὑπὲρ τοῦ παρὰ λόγον τὸν Ονιαν ἀπεκτονῆσθαι
ψυχικῶς οὖν ὁ ᾿Αντίοχος ἐπιλυπηθεὶς καὶ τραπεὶς ἐπὶ ἔλεος καὶ δακρύσας διὰ τὴν τοῦ μετηλλαχότος σωφροσύνην καὶ πολλὴν εὐταξίαν
καὶ πυρωθεὶς τοῖς θυμοῖς παραχρῆμα τὴν τοῦ ᾿Ανδρονίκου πορφύραν περιελόμενος καὶ τοὺς χιτῶνας περιρρήξας περιαγαγὼν καθ᾿ ὅλην τὴν πόλιν ἐπ᾿ αὐτὸν τὸν τόπον οὗπερ τὸν Ονιαν ἠσέβησεν ἐκεῖ τὸν μιαιφόνον ἀπεκόσμησεν τοῦ κυρίου τὴν ἀξίαν αὐτῷ κόλασιν ἀποδόντος
γενομένων δὲ πολλῶν ἱεροσυλημάτων κατὰ τὴν πόλιν ὑπὸ τοῦ Λυσιμάχου μετὰ τῆς τοῦ Μενελάου γνώμης καὶ διαδοθείσης ἔξω τῆς φήμης ἐπισυνήχθη τὸ πλῆθος ἐπὶ τὸν Λυσίμαχον χρυσωμάτων ἤδη πολλῶν διενηνεγμένων
ἐπεγειρομένων δὲ τῶν ὄχλων καὶ ταῖς ὀργαῖς διεμπιπλαμένων καθοπλίσας ὁ Λυσίμαχος πρὸς τρισχιλίους κατήρξατο χειρῶν ἀδίκων προηγησαμένου τινὸς Αυρανου προβεβηκότος τὴν ἡλικίαν οὐδὲν δὲ ἧττον καὶ τὴν ἄνοιαν
συνιδόντες δὲ καὶ τὴν ἐπίθεσιν τοῦ Λυσιμάχου συναρπάσαντες οἱ μὲν πέτρους οἱ δὲ ξύλων πάχη τινὲς δὲ ἐκ τῆς παρακειμένης σποδοῦ δρασσόμενοι φύρδην ἐνετίνασσον εἰς τοὺς περὶ τὸν Λυσίμαχον
δι᾿ ἣν αἰτίαν πολλοὺς μὲν αὐτῶν τραυματίας ἐποίησαν τινὰς δὲ καὶ κατέβαλον πάντας δὲ εἰς φυγὴν συνήλασαν αὐτὸν δὲ τὸν ἱερόσυλον παρὰ τὸ γαζοφυλάκιον ἐχειρώσαντο
περὶ δὲ τούτων ἐνέστη κρίσις πρὸς τὸν Μενέλαον
καταντήσαντος δὲ τοῦ βασιλέως εἰς Τύρον ἐπ᾿ αὐτοῦ τὴν δικαιολογίαν ἐποιήσαντο οἱ πεμφθέντες τρεῖς ἄνδρες ὑπὸ τῆς γερουσίας
ἤδη δὲ λελειμμένος ὁ Μενέλαος ἐπηγγείλατο χρήματα ἱκανὰ τῷ Пτολεμαίῳ Δορυμένους πρὸς τὸ πεῖσαι τὸν βασιλέα
ὅθεν ἀπολαβὼν ὁ Пτολεμαῖος εἴς τι περίστυλον ὡς ἀναψύξοντα τὸν βασιλέα μετέθηκεν
καὶ τὸν μὲν τῆς ὅλης κακίας αἴτιον Μενέλαον ἀπέλυσεν τῶν κατηγορημένων τοῖς δὲ ταλαιπώροις οἵτινες εἰ καὶ ἐπὶ Σκυθῶν ἔλεγον ἀπελύθησαν ἀκατάγνωστοι τούτοις θάνατον ἐπέκρινεν
ταχέως οὖν τὴν ἄδικον ζημίαν ὑπέσχον οἱ περὶ πόλεως καὶ δήμων καὶ τῶν ἱερῶν σκευῶν προηγορήσαντες
δι᾿ ἣν αἰτίαν καὶ Τύριοι μισοπονηρήσαντες τὰ πρὸς τὴν κηδείαν αὐτῶν μεγαλοπρεπῶς ἐχορήγησαν
ὁ δὲ Μενέλαος διὰ τὰς τῶν κρατούντων πλεονεξίας ἔμενεν ἐπὶ τῇ ἀρχῇ ἐπιφυόμενος τῇ κακίᾳ μέγας τῶν πολιτῶν ἐπίβουλος καθεστώς
Немецкий (GNB)
Языки
Aber der schon erwähnte Simeon, der Verräter am Tempelschatz und an seinem Land, verleumdete Onias und behauptete, dieser habe die ganze Erscheinung selbst in Szene gesetzt und Heliodor so zurichten lassen.
Er besaß die Frechheit, Onias als einen Aufwiegler gegen die Herrschaft des Königs hinzustellen – ausgerechnet Onias, den Mann, der so viel Gutes für Jerusalem getan, der sich immer für seine Mitbürger eingesetzt, der stets leidenschaftlich auf die Einhaltung der Gesetze gedrungen hatte!
Die Feindschaft spitzte sich dermaßen zu, dass von einem der Gefolgsleute Simeons sogar Morde verübt wurden.
Onias begriff, wie gefährlich die Lage war. Denn er sah, dass Apollonius, der Sohn von Menestheus, der Oberbefehlshaber von Zölesyrien und Phönizien, Simeon unterstützte.
Deshalb reiste Onias zum König. Er wollte nicht seine Mitbürger anschwärzen, vielmehr ging es ihm um das Wohl des ganzen Volkes und jedes Einzelnen.
Es war ihm nämlich klar geworden, dass ohne Eingreifen des Königs die Lage sich nicht mehr beruhigen würde; Simeon würde mit seinem wahnwitzigen Treiben nie aufhören.
Einige Zeit darauf starb König Seleukus und Antiochus mit dem Beinamen Epiphanes übernahm die Regierung. Da erschlich sich Jason, der Bruder von Onias, das Amt des Obersten Priesters.
Er bat um eine Audienz beim König und versprach ihm aus den Steuereinnahmen 360 Zentner Silber und noch 80 Zentner aus einer anderen Quelle, wenn er ihn zum Obersten Priester machen würde.
Außerdem wollte er ihm noch weitere 150 Zentner Silber anweisen lassen, wenn er die Vollmacht erhielte, eine Sportanlage mit einer Schule für die männliche Jugend zu errichten und Jerusalem in eine griechische Stadt mit dem Namen Antiochia umzuwandeln. Er selbst wollte darüber bestimmen, wer das Bürgerrecht dieser Stadt erhalten sollte.
Der König war mit allem einverstanden.
Sobald Jason das erstrebte Amt bekommen hatte, zwang er seinen Mitbürgern die griechische Lebensweise auf.
Er schaffte die Vorrechte ab, die den Juden auf Vermittlung Johanans von einem früheren syrischen König zugestanden worden waren. – Johanan war der Vater jenes Eupolemus, der später nach Rom ging, um den Beistandspakt mit den Römern abzuschließen. – Er hob die auf das Gesetz Gottes gegründete Verfassung auf und führte neue Gebräuche ein, die im Widerspruch zu diesem Gesetz standen.
Er richtete absichtlich genau am Fuß des Tempelberges eine Sportanlage ein und ließ dort die besten jungen Männer ausbilden, wobei sie die griechischen Hüte trugen.
So kam die griechische Lebensart in Mode und die ausländischen Sitten fanden immer mehr Anhänger. Das alles hatte dieser verbrecherische Jason angestiftet, der ganz zu Unrecht den Titel eines Obersten Priesters führte.
Schließlich kam es so weit, dass die Priester ihre gottesdienstlichen Pflichten vernachlässigten; der Tempeldienst galt ihnen nichts mehr und für die Opfer hatten sie keine Zeit. Stattdessen beteiligten sie sich an den Wettkämpfen, die im Widerspruch zum Gesetz Gottes stehen. Sobald der Gong das Zeichen dazu gab und das Öl verteilt wurde, mit dem sich die Wettkämpfer einrieben, zog es sie unwiderstehlich zum Sportplatz.
Was bei ihren Vorfahren als Ehre gegolten hatte, war ihnen nichts mehr wert. Dagegen waren sie ganz versessen auf die griechischen Auszeichnungen.
Aber genau deshalb traf sie später das Unglück. Ausgerechnet ihre großen Vorbilder, denen sie um jeden Preis gleichen wollten, wurden ihre Feinde und Unterdrücker.
Niemand setzt sich ungestraft über die göttlichen Gesetze hinweg. Das sollte sich in der folgenden Zeit deutlich zeigen.
In der Stadt Tyrus fanden alle vier Jahre Wettkämpfe zu Ehren des Gottes Herakles statt. Als nun der König die Spiele besuchte, schickte der schändliche Jason Männer dorthin, die als »Antiochener aus Jerusalem« 300 Silberdrachmen für das Opfer übergeben sollten, das man bei dieser Gelegenheit Herakles darbringt. Die Männer überreichten das Geld, verlangten aber, dass es für andere Zwecke auf die Seite gelegt und nicht für das Opfer verwendet werde, denn das gehöre sich nicht.
Nach dem Willen Jasons also wäre das Geld für das Opfer zu Ehren von Herakles verwendet worden; nur den Überbringern ist es zu verdanken, dass man es schließlich zum Schiffsbau benutzte.
Antiochus hatte Apollonius, den Sohn von Menestheus, nach Ägypten geschickt; er sollte dort an der Krönungsfeier für König Philometor teilnehmen. Auf diese Weise brachte Antiochus in Erfahrung, dass der neue ägyptische König ihm und seiner Politik feindlich gegenüberstand. So musste er nun darauf bedacht sein, seine Herrschaft zu sichern, und kam deshalb nach Joppe und von dort nach Jerusalem.
Jason und die Bevölkerung Jerusalems bereiteten ihm einen großartigen Empfang; unter Fackelschein und Freudengeschrei wurde er in die Stadt geleitet. Daraufhin zog Antiochus mit seinem Heer wieder nach Phönizien.
Jason schickte drei Jahre nach seinem Amtsantritt Menelaus, den Bruder des mehrfach erwähnten Simeon, zum König. Er sollte dem König das vereinbarte Geld überbringen und einige wichtige Beschlüsse durch ihn bestätigen lassen.
Doch als er vor dem König stand, gab er sich sehr gewichtig, hielt Lobreden auf den König und erreichte, dass er selbst das Amt des Obersten Priesters zugesprochen bekam. Das gelang ihm vor allem dadurch, dass er dem König 300 Zentner Silber mehr in Aussicht stellte, als Jason durch ihn hatte überbringen lassen.
Mit den entsprechenden königlichen Vollmachten ausgestattet, kehrte er nach Jerusalem zurück. Er hatte im Übrigen keine der Eigenschaften, die für das Amt des Obersten Priesters erforderlich sind, dafür aber die Sinnesart eines Tyrannen und die Leidenschaftlichkeit eines wilden Tieres.
Jason, der seinen eigenen Bruder hintergangen und ausgeschaltet hatte, war nun selbst von einem anderen hintergangen und ausgeschaltet worden; er floh auf ammonitisches Gebiet.
Menelaus hatte nun zwar die Herrschaft an sich gebracht, machte aber keine Anstalten, das versprochene Geld herbeizuschaffen.
Sostratus, der Befehlshaber der Festung in Jerusalem, der für die Eintreibung der Gelder verantwortlich war, mahnte ihn, aber es geschah nichts. Deshalb wurden schließlich beide zum König befohlen.
Menelaus ließ seinen Bruder Lysimachus als Stellvertreter im Amt des Obersten Priesters in Jerusalem zurück; Sostratus ernannte Krates, den Befehlshaber der Söldnertruppe aus Zypern, zu seinem Stellvertreter.
Unterdessen war in Tarsus und Mallus ein Aufstand ausgebrochen, weil der König diese Städte seiner Nebenfrau Antiochis zum Geschenk gemacht hatte.
Der König musste schnell dort eingreifen, um Ruhe und Ordnung wiederherzustellen; er ließ Andronikus, einen hohen Beamten, als seinen Stellvertreter in Antiochia zurück.
Menelaus glaubte, die günstige Gelegenheit nutzen zu sollen: Er entwendete aus dem Tempel einige goldene Geräte und machte sie Andronikus zum Geschenk. Andere Tempelgeräte hatte er schon an die Stadt Tyrus und an sonstige benachbarte Städte verkauft.
Als Onias von diesen Vorgängen erfuhr, zog er sich in den Schutz eines Heiligtums bei Daphne zurück – Daphne ist ein Vorort von Antiochia – und erhob von dort aus öffentlich Anklage gegen Menelaus.
Menelaus aber forderte Andronikus in geheimer Unterredung auf, Onias umbringen zu lassen.
Andronikus ließ sich für den hinterhältigen Anschlag gewinnen. Er begab sich zu Onias, sagte ihm unter Eid und mit Handschlag volle Sicherheit zu und beredete ihn so, den Bereich des Heiligtums zu verlassen. Onias ging darauf ein, obwohl ihm die Sache verdächtig war, und sofort ließ Andronikus ihn töten, ohne Rücksicht auf Recht und Gesetz.
Nicht nur die Juden, sondern auch viele von den Nichtjuden waren erbittert und empört über diesen gemeinen Mord.
Als der König aus Zilizien zurückgekehrt war, gingen die Juden von Antiochia zu ihm und legten Protest ein wegen der völlig rechtswidrigen Tötung von Onias; auch die Griechen gaben ihrer Empörung Ausdruck.
König Antiochus war von tiefer Trauer und von Mitleid bewegt; er weinte, weil ein so besonnener und untadeliger Mann auf solche Weise hatte sterben müssen.
In glühendem Zorn ließ er Andronikus auf der Stelle das Purpurgewand wegnehmen, die Kleider vom Leibe reißen und ihn so durch die ganze Stadt führen bis zu der Stelle, wo das Verbrechen an Onias geschehen war. Genau an der Stelle ließ er den Mörder hinrichten.
Auf diese Weise erhielt Andronikus vom Herrn die verdiente Strafe.
Lysimachus hatte sich inzwischen im Einverständnis mit seinem Bruder Menelaus zahllose Übergriffe auf den Tempelschatz erlaubt. Viele goldene Geräte waren schon hierhin und dorthin veräußert worden. Als das bekannt wurde, rottete sich das Volk von Jerusalem gegen Lysimachus zusammen.
Der stellte eine Truppe von etwa 3000 Mann auf und ließ sie gegen die aufgebrachte und vor Zorn kochende Menge vorgehen. Anführer dieser Truppe war Auranus, ein Mann von vorgerücktem Alter – und ebenso vorgerücktem Unverstand.
Als die im Vorhof des Tempels versammelten Menschen merkten, dass Lysimachus angreifen ließ, nahmen sie Steine und Holzknüppel, aber auch Asche, die vom Brandopferaltar abgeräumt worden war, und schleuderten das alles auf Lysimachus und seine Leute.
Viele der Angreifer wurden verwundet, einige getötet; wer noch laufen konnte, ergriff die Flucht. Der Tempelräuber selbst aber, Lysimachus, wurde bei der Schatzkammer totgeschlagen.
Wegen dieser Vorfälle wurde eine gerichtliche Untersuchung gegen Menelaus eingeleitet.
Als König Antiochus nach Tyrus kam, sandte der Ältestenrat von Jerusalem drei Männer dorthin, die vor dem König die Anklage erhoben.
Menelaus hatte den Prozess schon so gut wie verloren, da versprach er Ptolemäus, dem Sohn von Dorymenes, er werde ihm eine hohe Geldsumme geben, wenn er den König dazu überrede, den Prozess zu seinen Gunsten zu entscheiden.
Ptolemäus nahm darauf den König beiseite, führte ihn in einen Säulengang, als wolle er ihm eine kleine Ruhepause verschaffen, und stimmte ihn um.
Der König sprach daraufhin den schuldigen Menelaus frei. Die drei Unglücklichen aber, die vom Ältestenrat abgesandt worden waren und die man selbst bei den grausamen Skythen für unschuldig erklärt haben würde, verurteilte er zum Tod.
Sie wurden auch sofort hingerichtet – sie, die sich doch lediglich für Jerusalem und das Volk von Judäa und für die geraubten Tempelgeräte eingesetzt hatten.
Selbst einzelne Bürger von Tyrus zeigten offen, dass sie mit diesem Verbrechen nicht einverstanden waren. Durch großzügige Spenden sorgten sie für eine ehrenvolle Bestattung der Hingerichteten.
Menelaus aber blieb – dank der Geldgier der Machthaber – im Amt. Seine Schlechtigkeit nahm immer mehr zu und er wurde zum schlimmsten Feind seines Volkes.
