Ве́тхий Заве́т:
Быт.
Исх.
Лев.
Чис.
Втор.
Нав.
Суд.
Руф.
1Цар.
2Цар.
3Цар.
4Цар.
1Пар.
2Пар.
1Езд.
Неем.
2Езд.
Тов.
Иудиф.
Есф.
Иов.
Пс.
Прит.
Еккл.
Песн.
Прем.
Сир.
Ис.
Иер.
Плч.
ПослИер.
Вар.
Иез.
Дан.
Ос.
Иоил.
Ам.
Авд.
Ион.
Мих.
Наум.
Авв.
Соф.
Аг.
Зах.
Мал.
1Мак.
2Мак.
3Мак.
3Езд.
Но́вый Заве́т: Мф. Мк. Лк. Ин. Деян. Иак. 1Пет. 2Пет. 1Ин. 2Ин. 3Ин. Иуд. Рим. 1Кор. 2Кор. Гал. Еф. Флп. Кол. 1Фес. 2Фес. 1Тим. 2Тим. Тит. Флм. Евр. Откр.
Но́вый Заве́т: Мф. Мк. Лк. Ин. Деян. Иак. 1Пет. 2Пет. 1Ин. 2Ин. 3Ин. Иуд. Рим. 1Кор. 2Кор. Гал. Еф. Флп. Кол. 1Фес. 2Фес. 1Тим. 2Тим. Тит. Флм. Евр. Откр.
Скрыть
4:1
4:2
4:3
4:4
4:5
4:6
4:7
4:8
4:9
4:10
4:11
4:12
4:13
4:14
4:15
4:16
4:17
4:18
4:19
4:20
4:21
4:22
4:23
4:24
4:25
4:26
4:27
4:28
4:29
4:30
4:31
4:32
4:33
4:34
4:35
4:36
4:37
4:38
4:39
4:40
4:41
4:42
4:43
4:44
4:45
4:46
4:47
4:48
4:49
4:50
Предрече́нный же Си́монъ, и́же о сре́бреницѣхъ и оте́чествѣ доноси́тель сотвори́ся, злосло́вяше оні́ю, а́кибы то́й Илiодо́ра и поощря́лъ къ си́мъ и зло́бъ содѣ́тель бы́лъ.
И благодѣ́теля гра́ду и защи́тника свои́хъ люді́й и ревни́теля зако́новъ [Бо́жiихъ] дерза́ше нарица́ти навѣ́тникомъ веще́й.
Враждѣ́ же въ толи́ко происходя́щей, я́ко чрезъ нѣ́коего от друго́въ Си́моновыхъ и уби́йства соверша́хуся,
созерца́я оні́а лю́тость прѣ́нiя, и аполло́нiа неи́стовствовати, я́ко килисирі́и и Финикі́и воево́ду, умножа́юща зло́бу Си́монову, ко царю́ отъи́де,
не быва́яй гра́жданъ клеветни́къ, но по́льзу во о́бществѣ и на еди́нѣ всему́ мно́жеству промышля́я:
ви́дяше бо, я́ко безъ царе́ва про́мысла не мо́щно получи́ти ми́ра ктому́ веще́мъ, и я́ко Си́монъ не отста́витъ бу́йства.
Оста́вльшу же житiе́ селе́вку и прiе́мшу ца́рство Антiо́ху, и́же нарица́шеся епифа́нъ, жела́ше Иасо́нъ бра́тъ оні́инъ архiере́йства,
вни́де ко царю́, обѣщава́я ему́ сребра́ тала́нтъ три́ста шестьдеся́тъ и от прихо́довъ нѣ́кiихъ ины́хъ тала́нтъ о́смьдесятъ.
Къ си́мъ же обѣщава́ше и ины́хъ написа́ти сто́ пятьдеся́тъ, а́ще пода́стся вла́стiю его́ учи́лище ю́ныхъ ему́ поста́вити и су́щихъ во Иерусали́мѣ Антiохі́анами писа́ти.
Соизво́лившу же царю́, и нача́льство одержа́въ, а́бiе на язы́ческiй обы́чай единоплеме́нныя своя́ преводи́ти нача́.
И уста́вленная Иуде́омъ человѣколю́бiя ца́рская чрезъ Иоа́нна отца́ Евполе́ма, и́же бя́ше посло́мъ о дру́жбѣ и споборе́нiи къ ри́мляномъ, отри́ну: и зако́нныя у́бо гражда́нскiя разоря́я уста́вы, беззако́нныя обы́чаи нововвожда́ше.
Тща́тельнѣ бо подъ са́мымъ краегра́дiемъ учи́лище поста́ви, и изря́днѣйшихъ ю́ношъ покори́въ, подъ пета́съ ввожда́ше.
И си́це бѣ́ усе́рдiе нѣ́кое ко е́ллинству и успѣ́хъ язы́ческаго жи́тельства, ра́ди безмѣ́рнаго, нечести́ваго, а не архiере́а Иасо́на, беззако́нiя.
Я́ко не ктому́ о слу́жбахъ олта́рныхъ усе́рдни бя́ху жерцы́, но хра́мъ у́бо презира́юще и о же́ртвахъ нерадя́ще, тща́хуся прича́стницы бы́ти пале́стрѣ беззако́ннаго преда́нiя, по произзыва́нiи игра́лищнаго кру́га.
И оте́ческiя у́бо че́сти ни во что́же вмѣня́ху, е́ллинскiя же сла́вы предо́бры бы́ти мня́ху:
и́хже ра́ди объя́тъ я́ лю́тое обстоя́нiе, и о и́хже ревнова́ху наставле́нiихъ, и весьма́ и́мъ хотя́ху уподо́битися си́хъ враго́въ и мучи́телей имѣ́яху.
Нече́ствовати бо въ Божественныхъ зако́нѣхъ неудо́бь: но сiя́ послѣ́дующее вре́мя извѣсти́тъ.
Бы́вшу же пятолѣ́тному три́знищу въ ти́рѣ и царю́ су́щу та́мо,
посла́ Иасо́нъ сту́дныхъ смотри́телей изъ Иерусали́ма Антiохі́аны су́щыя, несу́щыя сребра́ дидра́хмъ три́ста въ же́ртву Ираклі́еву, о и́хже и моля́ху прине́сшiи, да не употребля́ютъ въ же́ртву, я́ко не досто́итъ, но во ины́я росхо́ды и́хъ отложи́ти.
Посла́ у́бо сiя́ ра́ди посла́вшаго въ же́ртву Ираклі́еву, ра́ди же прине́сшихъ на строе́нiе кораблеце́й тривесе́льныхъ.
По́слану же бы́вшу во Еги́петъ аполло́нiю сы́ну менесте́ову ко Птоломе́ю филоме́теру царю́, торжества́ ра́ди воспрiя́тiя престо́ла, возмнѣ́въ Антiо́хъ чу́жда его́ бы́ти свои́хъ веще́й, о свое́мъ безопа́сствѣ печа́шеся: того́ ра́ди во Иоппі́ю прише́дъ, дости́же во Иерусали́мъ.
Великолѣ́пно же от Иасо́на и гра́да прiя́тъ, со свѣщьми́ свѣ́тлыми и хвала́ми вни́де: та́же си́це въ Финикі́ю съ во́инствомъ по́йде.
По трелѣ́тнѣмъ же вре́мени посла́ Иасо́нъ менела́а бра́та предрече́ннаго Си́мона несу́ща царю́ сре́бреники и о ве́щехъ ну́жныхъ представле́нiе соверши́ти иму́щаго.
О́нъ же предста́въ царю́ и возвели́чивъ его́ въ лице́ вла́сти ра́ди, на себе́ восто́рже архiере́йство, положи́въ свы́ше Иасо́на тала́нтъ сребра́ три́ста.
Прiе́мь же от царя́ повелѣ́нiя прiи́де, ничто́же у́бо нося́ досто́йно архiере́йства, я́рость же же́стокаго мучи́теля и звѣ́ря лю́таго гнѣ́въ имѣ́я.
И Иасо́нъ у́бо, и́же своего́ бра́та ко́знiю улови́, са́мъ ко́знiю уловле́нъ от ина́го, бѣгле́цъ во Амани́тскую страну́ изгна́нъ бы́сть.
Менела́й же нача́льство у́бо одержа́, о сре́бреницѣхъ же царе́ви обѣща́нныхъ ничто́же радя́ше:
творя́щу же истяза́нiе состра́ту краегра́дiя епа́рху, къ сему́ бо надлежа́ще да́ней дѣ́ло, тоя́ ра́ди вины́ о́ба ко царю́ при́звани.
И менела́й у́бо оста́ви архiере́йства прее́мника лисима́ха бра́та своего́, состра́тъ же крати́та, и́же бѣ́ надъ ки́пряны.
И егда́ сiя́ дѣ́яхуся, случи́ся та́рсяномъ и мало́томъ крамолу́ воздви́гнути, сего́ ра́ди, я́ко Антiохи́дѣ нало́жницѣ царе́вѣ въ да́ръ отда́ни бы́ша.
Ско́ро у́бо ца́рь прiи́де укроти́ти ве́щы, оста́вя намѣ́стника Андрони́ка еди́наго от князе́й свои́хъ.
Возмнѣ́въ же менела́й воспрiя́ти себѣ́ вре́мя благополу́чно, златы́я нѣ́кiя сосу́ды от це́ркве укра́дъ дарова́ Андрони́ку и и́на продаде́ въ ти́ръ и во окре́стныя гра́ды.
Я́же я́вно позна́въ оні́а, облича́ше его́, отше́дъ въ мѣ́сто безопа́сное, въ дафні́ю бли́зъ Антiохі́и лежа́щую.
Отту́ду менела́й взе́мъ на еди́нѣ Андрони́ка, моля́ше да убiе́тъ оні́ю. О́нъ же прише́дъ ко оні́и, и увѣща́въ ле́стiю, и десни́цу съ кля́твою да́въ, а́ще и въ подозрѣ́нiи бѣ́, усовѣ́това изъ безопа́снаго мѣ́ста изы́ти, его́же и а́бiе заключи́въ уби́, не устыдѣ́вся пра́вды.
Сея́ же ра́ди вины́ не то́кмо Иуде́е, но мно́зи и от ины́хъ язы́ковъ негодова́ху и скорбя́ху о непра́веднѣмъ му́жа убі́йствѣ.
Возврати́вшуся же царю́ от киликі́йскихъ мѣ́стъ, су́щiи во гра́дѣ Иуде́е приступи́ша прося́ще [суда́] ку́пно съ ненави́дящими беззако́нiя е́ллинами о безви́ннѣмъ убі́йствѣ оні́инѣ.
Оскорби́вся у́бо душе́ю Антiо́хъ [оні́и ра́ди] и преклони́въ на ми́лость, и сле́зы излiя́въ о цѣлому́дрiи сконча́вшагося и о мно́зѣмъ благонра́вiи
и разъяри́вся душе́ю, а́бiе со Андрони́ка порфи́ру совле́къ и оде́жды ободра́въ, по всему́ гра́ду повелѣ́въ обводи́ти, на то́мже мѣ́стѣ, идѣ́же оні́ю нечести́во уби́, та́мо убі́йцу погуби́, Го́споду досто́йную ему́ ка́знь воздаю́щу.
Егда́ же мно́га священнограби́тельства во гра́дѣ содѣ́лана бы́ша от лисима́ха со менела́евымъ совѣ́томъ, и изы́де вѣ́сть внѣ́, собра́ся мно́жество на лисима́ха, мно́гимъ уже́ златы́мъ сосу́домъ изнесе́нымъ бы́вшымъ.
Наро́домъ же востаю́щымъ и гнѣ́ва испо́лненнымъ, вооружи́въ лисима́хъ три́ ты́сящы, нача́ беззако́нными рука́ми оби́дѣти, предводи́тельствующу нѣ́коему мучи́телю престарѣ́вшуся во́зрастомъ, па́че же безу́мiемъ.
Уразумѣ́вше же и уси́лiе лисима́хово, ині́и ка́менiе, ині́и дреко́лiя то́лстая восхи́тиша, нѣ́цыи же бли́зъ лежа́щiй пра́хъ взе́мше, на су́щихъ о́крестъ лисима́ха мета́ша.
Сея́ ра́ди вины́ мно́гихъ у́бо от ни́хъ уязви́ша, нѣ́кiихъ же и низложи́ша, всѣ́хъ же въ бѣ́гъ обрати́ша: самаго́ же священнограби́теля при сокро́вищнѣмъ храни́лищи уби́ша.
О си́хъ же су́дъ на менела́а настоя́ше.
Егда́ же прiи́де ца́рь въ ти́ръ, къ нему́ суде́бное дѣ́ло принесо́ша по́сланнiи три́ му́жа от старѣ́йшинъ.
И уже́ премога́емь менела́й обѣща́ Птоломе́ю сы́ну дориме́нову мно́ги сре́бреники да́ти на утоле́нiе царя́.
Поя́тъ у́бо осо́бь Птоломе́й въ нѣ́кiй притво́ръ а́ки прохлажда́ющася царя́, преврати́,
и всея́ у́бо зло́бы вино́внаго менела́а свободи́ от вины́, а бѣ́дныхъ, и́же а́ще бы и предъ ски́ѳы глаго́лали, отпуще́ни бы́ли бы́ша неосужде́ни, си́хъ на сме́рть осуди́.
Ско́ро у́бо непра́ведну ка́знь претерпѣ́ша и́же о гра́дѣ и лю́дехъ и о свяще́нныхъ сосу́дѣхъ доноси́вшiи.
Сея́ ра́ди вины́ и ти́ряне, вознегодова́вше о беззако́нiи, на погребе́нiе и́хъ ще́дро препода́ша.
Менела́й же ра́ди лихои́мства облада́ющихъ пребыва́ше во вла́сти, возраста́ющь зло́бою, вели́кiй гра́жданомъ навѣ́тникъ сотвори́вся.
А выше упоминаемый Симон, сделавшись предателем сокровищ и отечества, клеветал на Онию, будто он сам поощрял Илиодора и был виновником зол.
Благодетеля города, попечителя о соплеменниках и ревнителя законов дерзал он называть противником правительства.
Когда же вражда дошла до того, что чрез одного из доверенных людей Симона стали совершаться убийства,
тогда Ония, видя, что борьба опасна, что Аполлоний, как военачальник Келе-Сирии и Финикии, неистовствует, увеличивая злобу Симона,
отправился к царю, не как обвинитель сограждан, но имея в виду пользу каждого и всего народа,
ибо он видел, что без царской попечительности невозможно мирно устроить дела и Симон не оставит своего безумия.
Но когда умер Селевк и получил царство Антиох, по прозванию Епифан, тогда домогался священноначалия Иасон, брат Онии,
обещав царю при свидании триста шестьдесят талантов серебра и с некоторых доходов восемьдесят талантов.
Сверх того обещал и еще подписать сто пятьдесят талантов, если предоставлено ему будет властью его устроить училище для телесного упражнения юношей и писать Иерусалимлян Антиохиянами.
Когда царь дал согласие и он получил власть, тотчас начал склонять одноплеменников своих к Еллинским нравам.
Он отверг человеколюбиво предоставленные Иудеям царские льготы по ходатайству Иоанна, отца Евполемова, который предпринимал посольство к Римлянам о дружбе и союзе; нарушая законные учреждения, он вводил противные закону обычаи.
Намеренно под самою крепостью построил он училище для телесного упражнения юношей и, привлекши лучших из юношей, подводил их под срамную покрышку.
Так явилась склонность к Еллинизму и сближение с иноплеменничеством вследствие непомерного нечестия Иасона, этого безбожника, а не первосвященника,
так что священники перестали быть ревностными к служению жертвеннику и, презирая храм и нерадя о жертвах, спешили принимать участие в противных закону играх палестры по призыву бросаемого диска.
Ни во что ставили они отечественный почет; только Еллинские почести признавали наилучшими.
За это постигло их тяжкое посещение, и те самые, которым они соревновали в образе жизни и хотели во всем уподобиться, стали их врагами и мучителями;
ибо нечестиво поступать против Божественных законов невозможно ненаказанно, как показывает наступающее за тем время.
Когда праздновались в Тире пятилетние игры и царь присутствовал там,
тогда нечестивый Иасон послал туда зрителями Антиохиян из Иерусалима, чтобы доставить триста драхм серебра на жертву Геркулесу; но сами принесшие просили не употреблять их на жертву, считая это неприличным, а назначить на другие расходы:
итак, им посланы эти деньги в жертву Геркулесу от имени посылавшего, а принесшими они обращены на устройство гребных судов.
Когда затем Аполлоний, сын Менесфея, послан был в Египет по случаю восшествия на престол царя Птоломея Филометора, Антиох заподозрил его враждебным себе и начал стараться обезопасить себя против него; посему, отправившись в Иоппию, он пришел в Иерусалим.
Великолепно принятый Иасоном и городом, он вошел при светильниках и восклицаниях и оттуда отправился с войском в Финикию.
По прошествии трех лет Иасон послал Менелая, брата вышеозначенного Симона, чтобы он доставил царю деньги и сделал представление о некоторых нужных делах.
Он же, представившись царю и польстив его власти, восхитил себе священноначалие, надбавив триста талантов серебра против Иасона.
Получив от царя приказания, он возвратился, не принеся с собою ничего достойного первосвященства, а только гнев жестокого тирана и ярость дикого зверя.
Так Иасон, обманувший своего брата, сам был обманут другим и, как изгнанник, удалился в страну Аммонитскую.
Менелай же получил власть, но нисколько не заботился об обещанных царю деньгах, хотя Сострат, начальник городской крепости, и делал требования,
ибо на нем лежал сбор даней; по этой причине оба они были вызваны царем.
Менелай оставил преемником первосвященства брата своего, Лисимаха, а Сострат – Кратита, начальника Кипрян.
В то время, как это происходило, взбунтовались Тарсяне и Маллоты за то, что они отданы были в дар Антиохиде, наложнице царской.
Посему царь поспешно отправился, чтобы привести дела в порядок, оставив вместо себя Андроника, одного из почетных сановников.
Тогда Менелай, думая воспользоваться благоприятным случаем, похитил из храма некоторые золотые сосуды и подарил Андронику, а другие продал в Тире и окрестных городах.
Верно дознав о том, Ония изобличил его и удалился в безопасное место – Дафну, лежащую при Антиохии.
Посему Менелай, улучив наедине Андроника, просил его убить Онию; и он, придя к Онии и коварно уверив его, дав руку с клятвою, хотя и был в подозрении, убедил его выйти из убежища и тотчас убил, не устыдившись правды.
Этим раздражены были не только Иудеи, но и многие из других народов, и негодовали на беззаконное убийство этого мужа.
Когда же царь возвратился из стран Киликии, то бывшие в городе Иудеи с вознегодовавшими Еллинами донесли ему, что Ония убит безвинно.
Антиох, душевно огорченный и тронутый сожалением, оплакивал добродетель и великое благочиние умершего
и в гневе на Андроника, тотчас совлекши с него порфиру и изодрав одежды, приказал водить его по всему городу и на том самом месте, где он злодейски погубил Онию, казнить убийцу, чем Господь воздал ему заслуженное наказание.
Когда же в городе были произведены многие святотатства Лисимахом, с соизволения Менелая, и разнесся о том слух, то народ восстал на Лисимаха, ибо похищено было множество золотых сосудов.
Когда восстал народ, исполненный гнева, то Лисимах вооружил до трех тысяч человек и начал беззаконное насилие под предводительством одного тирана, старого летами и не менее застаревшего в безумии.
Увидев такое насилие Лисимаха, одни схватили камни, другие – толстые колья, а иные, хватая с земли пыль, бросали все вместе на людей Лисимаха
и таким образом многих из них ранили, других поразили и всех обратили в бегство, а самого святотатца умертвили близ сокровищницы.
Об этом состоялся суд над Менелаем.
Когда царь прибыл в Тир, то посланные от собрания старейшин три мужа представили ему жалобу.
Менелай, уже взятый, обещал Птоломею, сыну Дорименову, большие деньги, если он упросит за него царя.
И Птоломей, отозвав царя в притвор под предлогом отдохновения, извратил дело.
Менелая, виновника всего зла, освободил от обвинений, а несчастных, которые, если бы и пред Скифами говорили, были бы отпущены неосужденными, осудил на смерть.
Так скоро понесли неправедную казнь говорившие в защиту города, народа и священных сосудов.
Тиряне, негодуя на то, щедро доставили потребное для погребения их.
А Менелай, при любостяжании начальствующих, удержал за собою власть и, возрастая в злобе, сделался жестоким врагом граждан.
ხოლო ზემოთხსენებული სიმონი, საგანძურისა და სამშობლოს გამყიდველი, ცილს სწამებდა ონიას, თითქოს მას შთაეგონებინოს ჰელიოდოროსი და ბოროტ საქმეთა მოთავე ყოფილიყოს.
იმის თქმასაც კი ბედავდა, თითქოს ქალაქის კეთილმოამაგე, თვისტომებზე მზრუნველი და კანონების თავგამოდებული ქომაგი, მმართველობის წინააღმდეგ შეთქმულიყოს.
მტრობა იქამდე მივიდა, რომ სიმონი, ერთი თვისი სანდო კაცის მეშვეობით, მკვლელირაზე აქეზებდა ხალხს.
როცა ონია მიხვდა, რომ ეს მტრობა სახიფათო იყო და რომ აპოლონიოს მენესთევსის ძე, კოილეს სირიისა და ფინიკიის სტრატეგოსი, აქეზებდა სიმონს ბოროტმოქმედებაზე,
ეახლა მეფეს არა როგორც თანამოქალაქეთა ბრალმდებელი, არამედ როგორც კერძო და საზოგადო კეთილდღეობაზე მზრუნველი.
რადგან ხედავდა, რომ მეფის ჩარევის გარეშე შეუძლებელი იქნებოდა საქმეთა მშვიდობიანი მოგვარება და სიმონიც თავის უგუნურებაზე არ იღებდა ხელს.
როცა სელევკოსი აღესრულა და სამეფო ეპიფანედ წოდებულმა ანტიოქოსმა ჩაიბარა, მღვდელმთავრობის უკანონოდ ხელში ჩაგდება მოიწადინა იასონმა, ონიას ძმამ.
იგი ეახლა მეფეს და აღუთქვა მას სამასსამოცი ტალანტი ვერცხლი და კიდევ ოთხმოცი ტალანტი სხვა შემოსავლიდან.
გარდა ამისა, შეჰპირდა კიდევ ასორმოცდაათის გადახდას, თუკი უფლებას მისცემდნენ, ამ თანხით დაეარსებინათ გიმნასიონი და ეფებეიონი, იერუსალემელები კი ანტიოქიის მოქალაქეებად ჩაეწერათ.
მეფე რომ დაითანხმა და ძალაუფლება ჩაიგდო ხელში, მაშინვე შეეცადა თვისტომთა შორის ელინური ჩვევების გავრცელებას.
აუქმებდა შეღავათებს, რომლებიც იუდაელებს კაცთმოყვარე მეფისგან ჰქონდათ მიღებული ევპოლემოსის მამის, იოანეს წყალობით, როცა ის ელჩობდა რომაელებთან მეგობრობისა და კაცთმოყვარეობის გასამყარებლად. არღვევდა რჯულიერ ცხოვრებას და ურჯულო წეს-ჩვეულებებს ნერგავდა.
ხალისით ააგო მან გიმნასიონი პირდაპირ ციხესიმაგრის ძირას და აიძულებდა რჩეულ ყმაწვილებს, ელინური ქუდი ეტარებინათ.
ეს იყო ელინურობის უკიდურესი გამოვლინება და უცხოურობის შემოჭრა უღვთო და ცრუმღვდელმთავრის, იასონის მკრეხელური მოქმედების მეოხებით.
აღარ იყვნენ ღვთისმსახურებას მოწადინებული მღვდლები, მოიძულეს მათი ტაძარი, არ სურდათ მსხვერპლშეწირვა და გატყორცნილი დისკოს ხმის გაგონებისთანავე გარბოდნენ მოედანზე ურჯულო ასპარეზობის საყურებლად.
არად აგდებდნენ მამაპაპეულ პატივს და მხოლოდ ელინური დიდება მიიჩნეოდა ღირსებად.
ამის გამო კიდეც დაატყდათ მათ თავს უბედურება; სწორედ ისინი შეიქნენ მათი მტრები და დამსჯელები, რომელთა ცხოვრების წესი მოსწონდათ და ბაძავდნენ.
რადგან არ არის ადვილი საქმე ღვთიური რჯულის შეურაცხყოფა, როგორც ამას მომავალი გამოაჩენს ხოლმე.
იმ დროს, როცა ტვიროსში მეფის თანდასწრებით ხუთწლიანი ასპარეზობა მიმდინარეობდა,
უწმიდურმა იასონმა იერუსალიმიდან ანტიოქიელები გაგზავნა მაყურებლებად, რათა ჩაეტანათ იქ სამასი დრაქმა ჰერაკლესთვის შესაწირად. მაგრამ მათ, ვისაც ეს ფული ებარა, არ სურდათ მისი შეწირვა, რადგან უკეთურებად მიაჩნდათ, და ფიქრობდნენ, სხვა საჭიროებისთვის დაეხარჯათ იგი.
ამგვარად, ეს ფული, რომელიც მისი გამომგზავნელის ფიქრით ჰერაკლეს სამსხვერპლოდ უნდა გამოყენებულიყო, მის წამომღებთა გადაწყვეტილებით ტრირემების მშენებლობას მოხმარდა.
მას შემდეგ, რაც ფილომეტორის მეფედ გამოცხადების გამო ეგვიპტეში გააგზავნეს აპოლონიოს მენესთევსის ძე, ანტიოქოსმა იგი სამეფოს მტრად მიიჩნია და საკუთარ უსაფრთხოებაზე დაიწყო ზრუნვა. ამიტომაც იაფოში ჩასვლის შემდეგ იერუსალიმისკენ გაემართა.
დიდებულად დახვდნენ მას იასონი და მოქალაქენი, ჩირაღდნებითა და ყიჟინით შეიყვანეს ქალაქში. მერე ფინიკიისკენ გაემართა ანტიოქოსი ლაშქრით.
სამი წლის შემდეგ გააგზავნა იასონმა ზემოთხსენებული სიმონის ძმა, მენელაოსი, რათა მეფისთვის ფული გადაეცა და გადაუდებელ საქმეთა თაობაზეც მოეხსენებინა.
ხოლო მენელაოსმა, როცა იგი წარუდგინეს მეფეს, მლიქვნელურად განადიდა სამეფო ხელისუფლება, თავი მღვდელმთავრად გამოაცხადა და იასონის შეპირებული თანხის ზევით სამასი გალანტი აღუთქვა მეფეს.
როცა მენელაოსმა მეფისაგან დავალება მიიღო, დაბრუნდა უკან, მაგრამ მღვდელმთავრობის ღირსი არაფერი წამოუღია თან, მხოლოდ ტირანის სისასტიკე და მძვინვარება ველური მხეცისა.
ამგვარად, იასონი, ვინც საკუთარი ძმა გააბრიყვა და თავადაც სხვისგან იქნა გაბრიყვებული, გაიქცა ლტოლვილი ყამონელთა ქვეყანაში.
მენელაოსმა ძალაუფლება კი ჩაიგდო ხელში, მაგრამ მეფისთვის არ გადაუხდია დაპირებული ფული,
თუმცა მოთხოვნას მოთხოვნაზე უგზავნიდა მას სოსტრატოსი, აკროპოლისის ეპარქოსი, ვისაც ევალა ეს საქმეები. ამის გამო მეფემ თავისთან იხმო ორივე.
მენელაოსმა მღვდელმთავრობა დაუტოვა მოსაყდრეს - ლისიმაქოსს, თავის ძმას, სოსტრატოსმა კი - კრატესს, კვიპროსელთა განმგებელს.
ამ დრთას დაიწყო ტარსოსელთა და მალოტელთა აჯანყება იმის გამო, რომ ისინი საჩუქრად მიუძღვნეს ანტიოქისს, მეფის ხასას.
ამიტომ მეფე სასწრაფოდ გაეშურა საქმეების მოსაგვარებლად და თავის მოსაყდრედ დატოვა ანდრონიკოსი, ერთ-ერთი დიდებულთაგანი.
მენელაოსმაც იფიქრა, რომ დრო დაუდგა ტაძრის კუთვნილი ნივთებიდან რაღაც ნაწილი ანდრონიკოსისთვის ეჩუქებინა, დანარჩენი კი ტვიროსში და მიმდებარე ქალაქებში გაეყიდა.
დანამდვილებით რომ გაიგო ონიამ ეს ამბავი, ამხილა მენელაოსი და მერე ანტიოქიის მახლობლად დაფნეს შეაფარა თავი.
მენელაოსმა კი, რომელმაც ანდრონიკოსის მხარი დაიჭირა, სთხოვა მას, მოეკლა ონია. ანდრონიკოსი მივიდა ონიასთან და ვერაგული ფიცით და მარჯვენის გაწვდით დაიყოლია, საწმიდარის თავშესაფარიდან გამოსულიყო, მაგრამ კი ყოყმანობდა ონია. გამოსვლისთანავე მოკლა იგი სამართლის უგულებელმყოფელმა.
ამან აღაშფოთა არა მარტო იუდაელები, არამედ სხვა ხალხებიც, ყველანი გულისწყრომით შეხვდნენ კაცის უსამართლო მკვლელობას.
როცა დაბრუნდა მეფე კილიკიის ქვეყნებიდან, ქალაქში მყოფმა იუდაელებმაც და ელინებმაც აღშფოთებით აუწყეს მას, რომ ონია უდანაშაულოდ იყო მოკლული.
დიდად შეწუხდა მაშინ ანტიოქოსი, მოწყალების სულით განიმსჭვლა და ცრემლებით იგონებდა გარდაცვლილის გონიერებასა და დიდ წესიერებას.
რისხვით აგზნებულმა უმალვე შემოაძარცვა ანდრონიკოსს ძოწეული, შემოახია ქიტონი, მთელი ქალაქი შემოატარა და იმ ადგილზე, სადაც უკეთურად მოკლა მან ონია, სიკვდილით დაასჯევინა იგი, რითაც უფალმა საკადრისი მიუზღო ანდრონიკოსს.
როცა ქალაქში ლისიმაქოსის თაოსნობითა და მენელაოსის წაქეზებით ტაძართა ძარცვა გახშირდა და ხალხმაც გაიგო ეს ამბავი, აღშფოთდა ხალხი ლისიმაქოსზე, რადგან მას უკვე დიდძალი ოქროს ჭურჭელი ჰქონდა დატაცებული.
როცა რისხვაატანილი ბრბოები აღდგნენ, ლისიმაქოსმა შეაიარაღა სამასი ათასამდე მეომარი ვინმე ავრანიოსის, ასაკითაც და უგუნურებითაც ხანდაზმული კაცის, მეთაურობით და უსამართლო შეტევაზე გადავიდა.
მაგრამ გაუგეს ლისიმაქოსს განზრახული და დასწვდა ვინ - ქვას, ვინ კომბალს, ზოგმაც მიწაზე დაყრილი ნაცარი მოხვეტა და ერთობლივ დაიძრნენ ლისიმაქოსის ხალხის წინააღმდეგ.
ბევრი მათგანი დაჭრეს, ზოგი დახოცეს, ბევრიც უკუაქციეს, თავად ტაძრის მძარცველი კი საგანძურთან მოკლეს.
ეს ყოველივე ბრალდებად წაუყენეს მენელაოსს.
როცა მეფე ჩავიდა ტვიროსში, სამმა რწმუნებულმა უხუცესთა საბჭოდან საჩივარი აღძრა მის წინააღმდეგ.
უკვე შეპყრობილმა მენელაოსმა კი პტოლემეოს დორიმენეს ძეს აღუთქვა საკმაოდ დიდი ქრთამი მეფის დასაყოლიებლად.
ამიტომ პტოლემეოსმაც, გაინაპირა რა მეფე დასვენების მომიზეზებით, გადაიბირა იგი და აზრი შეაცვლევინა.
ასე რომ, მართლად ცნეს და გაათავისუფლეს ბოროტმოქმედების სულისჩამდგმელი მენელაოსი და სასიკვდილო განაჩენი გამოუგანეს იმათ, რომელთა სამართლიანი სიტყვა სკვითებთანაც კი გაჭრიდა.
ასე დაატყდა თავს უსამართლო სასჯელი ქალაქის, ხალხისა და წმიდა ჭურჭლის დამცველებს.
ამ ამბით აღშფოთებულმა ტვიროსელებმა უხვად გაიღეს დახოცილთა დასამარხავი ხარჯები.
ხოლო მენელაოსს ამა ქვეყნის ძლიერთა მომხვეჭელობის წყალობით შერჩა ხელისუფლების სადავეები და კიდევ უფრო მომეტებული ბოროტებით მოსისხლე მტრად მოევლინა თანამოქალაქეთ.
Эстонский
Языки
Riid ülempreestriameti pärast
Aga eespool nimetatud Siimon, kes oli saanud varanduse ja isamaa reeturiks, laimas Oniast, nagu oleks tema ise Heliodoorosele kallale tunginud ja selle õnnetuse põhjustanud.
Aga eespool nimetatud Siimon, kes oli saanud varanduse ja isamaa reeturiks, laimas Oniast, nagu oleks tema ise Heliodoorosele kallale tunginud ja selle õnnetuse põhjustanud.
Tema julges nimetada riigivastaseks linna heategijat, oma kaasmaalaste eest hoolitsejat ja Seaduse innukat kaitsjat.
Aga kui vihavaen läks nõnda suureks, et üks Siimoni poolehoidjaist teostas tapmisi,
ja kui Onias mõistis selle riiu kahjulikkust ning et Apolloonios, Menesteose poeg, Koile-Süüria ja Foiniikia asevalitseja, Siimoni kurjust ka üha õhutas,
siis ta läks kuninga juurde mitte oma kaasmaalasi süüdistama, vaid et kasu tuua kogu rahvale, niihästi üldsusele kui üksikule.
Sest ta nägi, et ilma kuninga hoolitsuseta on selles olukorras võimatu rahu saada ja et Siimoni meeletus ei lõpe.
Jaason saab ülempreestriks
Aga kui Seleukos oli surnud ja Antiohhos, lisanimega Epifanes, oli saanud kuningaks, kavaldas Jaason, Oniase vend, ülempreestriameti enesele,
Aga kui Seleukos oli surnud ja Antiohhos, lisanimega Epifanes, oli saanud kuningaks, kavaldas Jaason, Oniase vend, ülempreestriameti enesele,
lubades läbirääkimisel kuningale kolmsada kuuskümmend talenti hõbedat ja muudest tuludest kaheksakümmend talenti.
Neile lisaks tõotas ta kirjalikult veel sada viiskümmend talenti, kui teda lubatakse omal kulul ehitada maadluskool ja harjutusväljak noortele meestele ja kui ta Jeruusalemma elanikke saab kirjutada Antiookia kodanikeks.
Aga kui kuningas oli nõusoleku andnud ja Jaason oli saanud ülempreestriameti, siis ta hakkas otsekohe õpetama oma kaasmaalastele kreeklaste kombeid.
Ta tühistas juutidele antud kuninglikud vabadused, mis olid saadud Johannese vahendusel, kes oli selle Eupolemose isa, kes oli läkitatud sõlmima sõprust ja lepingut roomlastega. Kaotades seadusepärased korraldused, seadis ta sisse uusi seadusevastaseid kombeid.
Sest sihikindlalt ehitas ta otse kindluse jalamile maadluskooli ja sundis tublimaid noormehi kandma kreeklaste võistluskiivrit.
Sel viisil võtsid võimust kreekapärasus ning muulaste kombed jumalakartmatu ja ülempreestriks kõlbmatu Jaasoni ääretu jultumuse tõttu,
nõnda et preestrid enam ei hoolinud altariteenistusest, vaid põlgasid templit ja unustasid ohvrid, rutates harjutusväljakule osa võtma lubamatust võistlusest, niipea kui kutsuti ketast heitma.
Seda, mida isad olid austanud, ei pannud nad millekski, aga kreeka toredusi pidasid nad väga auväärseks.
Sellepärast sattusid nad raskesse olukorda: need, kelle eluviise nad matkisid ja kelle sarnased nad tahtsid kõigiti olla, said nende vaenlasteks ja nuhtlejaiks.
Sest jumalike seaduste vastu patustamine ei ole kergelt võetav. Järeltulev aeg näitab seda.
Kui siis Tüüroses peeti võistlusi, mis toimusid igal viiendal aastal kuninga juuresolekul,
läkitas see riivatu Jaason Jeruusalemmast pealtvaatajaid, kes olid antiooklasteks saanud, et nad viiksid kolmsada drahmi hõbedat ohvriks Heraklesele. Viijad aga nõudsid, et raha ei kasutataks ohvriks, sest see pole sünnis, vaid määrataks mõneks muuks otstarbeks.
Raha oli küll saatja poolt määratud ohvriks Heraklesele, ent viijate soovil kasutati seda sõjalaevade varustamiseks.
Antiohhos Epifanest tervitatakse Jeruusalemmas
Aga kui Apolloonios, Menesteose poeg, kuningas Filomeetori troonimise puhul oli läkitatud Egiptusesse, ja Antiohhos kuulda sai, et Filomeetor oli tema valitsuse vastu muutunud vaenulikuks, siis ta tundis muret oma julgeoleku pärast. Sel põhjusel läks ta Joppesse ja tuli sealt Jeruusalemma.
Aga kui Apolloonios, Menesteose poeg, kuningas Filomeetori troonimise puhul oli läkitatud Egiptusesse, ja Antiohhos kuulda sai, et Filomeetor oli tema valitsuse vastu muutunud vaenulikuks, siis ta tundis muret oma julgeoleku pärast. Sel põhjusel läks ta Joppesse ja tuli sealt Jeruusalemma.
Jaason ja linn võtsid teda suurejooneliselt vastu, kui ta sisse tuli tõrvikute ja rõõmuhõisete saatel. Seejärel lõi ta oma leeri üles Foiniikias.
Menelaos saab ülempreestriks
Aga kolm aastat hiljem läkitas Jaason Menelaose, varem nimetatud Siimoni venna, kuningale raha viima ja lõpetama mõningaid asjaajamises hädavajalikke toiminguid.
Aga kolm aastat hiljem läkitas Jaason Menelaose, varem nimetatud Siimoni venna, kuningale raha viima ja lõpetama mõningaid asjaajamises hädavajalikke toiminguid.
Tema aga, kuningaga kokku saades ja teda ülistades ning esinedes mõjuvõimsa mehena, sai enesele ülempreestriameti, pakkudes kolmsada talenti hõbedat rohkem kui Jaason.
Ja olles saanud kuningliku volituse, läks ta koju. Ent tal ei olnud kaasa tuua ülempreestriameti väärikust, küll aga oli tal valju hirmuvalitseja viha ja metslooma julmus.
Nõnda siis kõrvaldati Jaason, kes ise oli oma venna salakavalalt kõrvaldanud, salakavalalt ühe teise poolt, ja aeti põgenikuna ammonlaste maale.
Menelaos sai küll kätte võimu, aga kuningale lubatud raha ta ei andnud üle,
ehkki kindluse pealik Soostratos seda nõudis, sest sissenõudmine oli tema ülesanne. Sellepärast kutsuti mõlemad kuninga ette.
Menelaos jättis enese asemele ülempreestriametisse oma venna Lüsimahhose, Soostratos aga Kratese, küproslaste pealiku.
Onias tapetakse
Aga kui see nõnda oli korraldatud, siis sündis, et tarsoslased ja malloslased hakkasid mässama, sellepärast et nad olid antud kingituseks Antiohhisele, kuninga liignaisele.
Aga kui see nõnda oli korraldatud, siis sündis, et tarsoslased ja malloslased hakkasid mässama, sellepärast et nad olid antud kingituseks Antiohhisele, kuninga liignaisele.
Kuningas ruttas nüüd kiiresti neid olukordi lahendama, jättes enese asemele Andronikose, ühe aukandjaist.
Menelaos arvas aga nüüd õige aja tulnud olevat ja kõrvaldas templist mõned kuldriistad ning kinkis need Andronikosele. Osa müüs ta Tüürosesse ja ümberkaudsetesse linnadesse.
Kui Onias sellest kindla teate sai, siis ta sõitles teda kõvasti oma varjupaigast, Antiookia lähedasest Dafnest, kuhu ta oli läinud.
Menelaos kutsus seepärast Andronikose erajutule ja nõudis temalt, et ta tapaks Oniase. Andronikos läkski Oniase juurde. Siis, olles pettusega mõjutatud, andis ta vande all oma parema käe ja meelitas Oniase, olgugi et too kahtles, varjupaigast välja tulema ja tappis ta õigusevastaselt otsekohe.
Sellepärast olid mitte ainult juudid, vaid ka paljud muud rahvad vapustatud ja vihased mehe ülekohtuse tapmise pärast.
Kui siis kuningas Kiliikia maakondadest tagasi tuli, kaebasid linnas asuvad juudid, et Onias on süütult tapetud. Kreeklasedki põlastasid seda kuritööd.
Antiohhos jäi nüüd üpris kurvaks, ta tundis kaasa ning nuttis, sest kadunu oli olnud aus ja väga kohusetundlik.
Tema viha süttis põlema ja ta laskis otsekohe Andronikoselt purpurmantli ära võtta, tema riided lõhki käristada ja viia ta läbi kogu linna paika, kus ta Oniase vastu oli patustanud. Seal laskis ta hukata veretöö kordasaatja, kellele Issand nõnda teenitud karistusega tasus.
Lüsimahhos hukkub puhkenud mässus
Aga kui Lüsimahhos Menelaose nõusolekul oli linnas toime pannud mitmeid templi rüüstamisi ja kuuldus sellest levis väljaspoole linna, siis kogunes hulk rahvast Lüsimahhose vastu, kuna juba palju kuldriistu oli laiali kantud.
Aga kui Lüsimahhos Menelaose nõusolekul oli linnas toime pannud mitmeid templi rüüstamisi ja kuuldus sellest levis väljaspoole linna, siis kogunes hulk rahvast Lüsimahhose vastu, kuna juba palju kuldriistu oli laiali kantud.
Aga kui väga vihased rahvahulgad hakkasid liikuma, siis Lüsimahhos relvastas ligi kolm tuhat meest ja hakkas ise vägivalda tarvitama. Juhiks oli keegi Auranos, eluaastailt edenenu, aga meeletuseski mitte mahajäänu.
Kui nüüd Lüsimahhose pealetungi märgati, siis haarasid inimesed kiiresti kes kive, kes jämedaid kaikaid, kes jälle käepärast olevat tuhka, ja paiskasid kõike segamini Lüsimahhose meeste peale,
millega nad paljusid haavasid, mõningad maha lõid ja kõik põgenema ajasid. Templirüüstaja enese surmasid nad varakambri juures.
Menelaos vabastatakse raha eest
Nende asjaolude pärast tõsteti süüdistus Menelaose vastu.
Nende asjaolude pärast tõsteti süüdistus Menelaose vastu.
Kui siis kuningas Tüürosesse tuli, esitasid kaebuse temale kolm meest, kes vanematekogu poolt olid läkitatud.
Aga kui Menelaos oli juba kaotajaks jäämas, siis ta lubas palju raha Ptolemaiosele, Dorümenese pojale, et see mõjutaks kuningat.
Ptolemaios võttis siis kuninga kaasa sammaskäiku värsket õhku hingama ja tulemuseks oligi meelemuutus.
Nõnda mõistis kuningas süüdistustest vabaks Menelaose, kogu selle kuriteo põhjustaja, aga need õnnetud kaebajad, kes sküütidegi ees kõneldes oleksid kui süütud vabaks saanud, mõistis ta surma.
Otsekohe pidid siis ebaõiglast karistust kandma ka need, kes linna ja rahva ning pühade riistade kaitseks olid välja astunud.
Sel põhjusel annetasid ka ülekohut vihkavad tüüroslased heldelt nende matmiseks.
Menelaos jäi aga ametisse edasi võimulolijate ahnuse tõttu, muutudes üha kurjemaks ja oma kaasmaalastele väga hädaohtlikuks.
