В третий год Кира, царя Персидского, было откровение Даниилу, который назывался именем Валтасара; и истинно было это откровение и великой силы. Он понял это откровение и уразумел это видение.

В эти дни я, Даниил, был в сетовании три седмицы дней.

Вкусного хлеба я не ел; мясо и вино не входило в уста мои, и мастями я не умащал себя до исполнения трех седмиц дней.

А в двадцать четвертый день первого месяца был я на берегу большой реки Тигра,

и поднял глаза мои, и увидел: вот один муж, облеченный в льняную одежду, и чресла его опоясаны золотом из Уфаза.

Тело его – как топаз, лице его – как вид молнии; очи его – как горящие светильники, руки его и ноги его по виду – как блестящая медь, и глас речей его – как голос множества людей.

И только один я, Даниил, видел это видение, а бывшие со мною люди не видели этого видения; но сильный страх напал на них и они убежали, чтобы скрыться.

И остался я один и смотрел на это великое видение, но во мне не осталось крепости, и вид лица моего чрезвычайно изменился, не стало во мне бодрости.

И услышал я глас слов его; и как только услышал глас слов его, в оцепенении пал я на лице мое и лежал лицем к земле.

Но вот, коснулась меня рука и поставила меня на колени мои и на длани рук моих.

И сказал он мне: «Даниил, муж желаний! вникни в слова, которые я скажу тебе, и стань прямо на ноги твои; ибо к тебе я послан ныне». Когда он сказал мне эти слова, я встал с трепетом.

Но он сказал мне: «не бойся, Даниил; с первого дня, как ты расположил сердце твое, чтобы достигнуть разумения и смирить тебя пред Богом твоим, слова твои услышаны, и я пришел бы по словам твоим.

Но князь царства Персидского стоял против меня двадцать один день; но вот, Михаил, один из первых князей, пришел помочь мне, и я остался там при царях Персидских.

А теперь я пришел возвестить тебе, что будет с народом твоим в последние времена, так как видение относится к отдаленным дням».

Когда он говорил мне такие слова, я припал лицем моим к земле и онемел.

Но вот, некто, по виду похожий на сынов человеческих, коснулся уст моих, и я открыл уста мои, стал говорить и сказал стоящему передо мною: «господин мой! от этого видения внутренности мои повернулись во мне, и не стало во мне силы.

И как может говорить раб такого господина моего с таким господином моим? ибо во мне нет силы, и дыхание замерло во мне».

Тогда снова прикоснулся ко мне тот человеческий облик и укрепил меня

и сказал: «не бойся, муж желаний! мир тебе; мужайся, мужайся!» И когда он говорил со мною, я укрепился и сказал: «говори, господин мой; ибо ты укрепил меня».

И он сказал: «знаешь ли, для чего я пришел к тебе? Теперь я возвращусь, чтобы бороться с князем Персидским; а когда я выйду, то вот, придет князь Греции.

Впрочем я возвещу тебе, что начертано в истинном писании; и нет никого, кто поддерживал бы меня в том, кроме Михаила, князя вашего.

1 «Время тяжкое». 3 Разумные «будут сиять, как светила на тверди». 4 Книга запечатана «до последнего времени». 5 Муж в льняной одежде объявил «время, времена и полувремя».

И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены будут записанными в книге.

И многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление.

И разумные будут сиять, как светила на тверди, и обратившие многих к правде – как звезды, вовеки, навсегда.

А ты, Даниил, сокрой слова сии и запечатай книгу сию до последнего времени; многие прочитают ее, и умножится ведение».

Тогда я, Даниил, посмотрел, и вот, стоят двое других, один на этом берегу реки, другой на том берегу реки.

И один сказал мужу в льняной одежде, который стоял над водами реки: «когда будет конец этих чудных происшествий?»

И слышал я, как муж в льняной одежде, находившийся над водами реки, подняв правую и левую руку к небу, клялся Живущим вовеки, что к концу времени и времен и полувремени, и по совершенном низложении силы народа святого, все это совершится.

Я слышал это, но не понял, и потому сказал: «господин мой! что же после этого будет?»

И отвечал он: «иди, Даниил; ибо сокрыты и запечатаны слова сии до последнего времени.

Многие очистятся, убелятся и переплавлены будут в искушении; нечестивые же будут поступать нечестиво, и не уразумеет сего никто из нечестивых, а мудрые уразумеют.

Со времени прекращения ежедневной жертвы и поставления мерзости запустения пройдет тысяча двести девяносто дней.

Блажен, кто ожидает и достигнет тысячи трехсот тридцати пяти дней.

А ты иди к твоему концу и упокоишься, и восстанешь для получения твоего жребия в конце дней».

Церковнославянский (рус)

Въ лѣ́то тре́тiе ки́ра царя́ пе́рсскаго, сло́во откры́ся данiи́лу, ему́же прозва́ся и́мя Валтаса́ръ: и́стинно же сло́во и си́ла вели́ка и ра́зумъ даде́ся ему́ въ видѣ́нiи.

Въ ты́я дни́ а́зъ данiи́лъ бѣ́хъ рыда́я три́ седми́цы дні́й:

хлѣ́ба вожделѣ́ннаго не ядо́хъ, и мя́со и вино́ не вни́де во уста́ моя́, и ма́стiю не пома́захся до исполненiя трiе́хъ седми́цъ дні́й.

Въ де́нь два́десять четве́ртый пе́рваго ме́сяца а́зъ бѣ́хъ бли́зъ рѣки́ вели́кiя, я́же е́сть Ти́гръ еддеке́ль,

и воздвиго́хъ о́чи мои́ и ви́дѣхъ, и се́, му́жъ еди́нъ облече́нъ въ ри́зу льня́ну, и чре́сла его́ препоя́сана зла́томъ свѣ́тлымъ:

тѣ́ло же его́ а́ки Ѳарси́съ, лице́ же его́ а́ки зрѣ́нiе мо́лнiи, о́чи же его́ а́ки свѣщы́ о́гнены, и мы́шцы его́ и го́лени а́ки зра́къ мѣ́ди блеща́щiяся, гла́съ же слове́съ его́ а́ки гла́съ наро́да.

И ви́дѣхъ а́зъ данiи́лъ еди́нъ явле́нiе, а му́жiе, и́же со мно́ю, не ви́дѣша явле́нiя, но у́жасъ вели́кiй нападе́ на ни́хъ, и отбѣ́гнуша во стра́сѣ.

А́зъ же оста́хъ еди́нъ и ви́дѣхъ явле́нiе вели́кое сiе́, и не оста́ во мнѣ́ крѣ́пость, и сла́ва моя́ обрати́ся въ разсы́панiе, и не удержа́хъ крѣ́пости.

И слы́шахъ гла́съ слове́съ его́. И внегда́ слы́шахъ, бѣ́хъ сокруше́нъ, лице́ же мое́ на земли́:

и се́, рука́ прикаса́ющися мнѣ́, и возста́ви мя́ на колѣ́на моя́ и на дла́ни ру́къ мои́хъ.

И рече́ ко мнѣ́: данiи́ле, му́жу жела́нiй, разумѣ́й во словесѣ́хъ си́хъ, я́же а́зъ глаго́лю къ тебѣ́, и стани́ на стоя́нiи свое́мъ, я́ко ны́нѣ по́сланъ е́смь къ тебѣ́. И егда́ возглаго́ла сло́во сiе́ ко мнѣ́, воста́хъ тре́петенъ.

И рече́ ко мнѣ́: не бо́йся, данiи́ле, я́ко от пе́рваго дне́, въ о́ньже по́далъ еси́ се́рдце твое́, е́же разумѣ́ти и труди́тися предъ Го́сподемъ Бо́гомъ твои́мъ, услы́шана бы́ша словеса́ твоя́, а́зъ же прiидо́хъ во словесѣ́хъ твои́хъ:

кня́зь же ца́рства пе́рсскаго стоя́ше проти́ву мнѣ́ два́десять и еди́нъ де́нь: и се́ Михаи́лъ еди́нъ от старѣ́йшинъ пе́рвыхъ прiи́де помощи́ мнѣ́, и того́ оста́вихъ та́мо со кня́земъ ца́рства пе́рсскаго,

и прiидо́хъ сказа́ти тебѣ́, ели́ка сря́щутъ люді́й твои́хъ въ послѣ́днiя дни́, я́ко еще́ видѣ́нiе на дни́.

И егда́ глаго́ла со мно́ю по словесе́мъ си́мъ, да́хъ лице́ мое́ на зе́млю и умили́хся.

И се́, а́ки подо́бiе сы́на человѣ́ча прикосну́ся устна́мъ мои́мъ, и отверзо́хъ уста́ моя́ и глаго́лахъ, и рѣ́хъ ко стоя́щему предо мно́ю: го́споди, въ видѣ́нiи твое́мъ обрати́ся утро́ба моя́ во мнѣ́, и не имѣ́хъ си́лы:

и ка́ко возмо́жетъ ра́бъ тво́й го́споди, глаго́лати съ го́сподемъ си́мъ мои́мъ? а́зъ бо изнемого́хъ, и отны́нѣ не ста́нетъ во мнѣ́ крѣ́пость, [си́ла бо] и дыха́нiе не оста́ во мнѣ́.

И приложи́, и прикосну́ся мнѣ́ я́ко зра́къ человѣ́чь, и укрѣпи́ мя,

и рече́ ми: не бо́йся, му́жу жела́нiй, ми́ръ тебѣ́: мужа́йся и крѣпи́ся. И егда́ глаго́ла со мно́ю, укрѣпи́хся и рѣ́хъ: да глаго́летъ госпо́дь мо́й, я́ко укрѣпи́лъ мя́ еси́.

И рече́: вѣ́си ли, почто́ прiидо́хъ къ тебѣ́? и ны́нѣ возвращу́ся, е́же ра́тися со кня́земъ пе́рсскимъ: а́зъ же исхожда́хъ, кня́зь же е́ллинскiй грядя́ше:

но да возвѣшу́ ти вчине́ное въ писа́нiи и́стины, и нѣ́сть ни еди́наго помога́ющаго со мно́ю о си́хъ, но то́чiю Михаи́лъ кня́зь ва́шъ.

И во вре́мя о́но воста́нетъ Михаи́лъ кня́зь вели́кiй стоя́й о сынѣ́хъ люді́й твои́хъ: и бу́детъ вре́мя ско́рби, ско́рбь, якова́ не бы́сть, отне́лѣже созда́ся язы́къ на земли́, да́же до вре́мене о́наго: и въ то́ вре́мя спасу́тся лю́дiе твои́ вси́, обрѣ́тшiися впи́сани въ кни́зѣ,

и мно́зи от спя́щихъ въ земнѣ́й пе́рсти воста́нутъ, сі́и въ жи́знь вѣ́чную, а о́нiи во укори́зну и въ стыдѣ́нiе вѣ́чное.

И смы́слящiи просвѣтя́тся а́ки свѣ́тлость тве́рди, и от пра́ведныхъ мно́гихъ а́ки звѣ́зды во вѣ́ки и еще́.

Ты́ же, данiи́ле, загради́ словеса́ и запеча́тай кни́ги до вре́мене сконча́нiя, до́ндеже науча́тся мно́зи, и умно́жится вѣ́дѣнiе.

И ви́дѣхъ а́зъ данiи́лъ, и се́, два́ и́нiи стоя́ху, еди́нъ о сiю́ страну́ у́стiя рѣки́, а другі́й объ ону́ страну́ у́стiя рѣки́.

И рече́ къ му́жу оболче́нному въ ри́зу льня́ну, и́же бя́ше верху́ воды́ рѣчны́я: доко́лѣ оконча́нiе чуде́съ, я́же ре́клъ еси́?

И слы́шахъ от му́жа оболче́ннаго въ ри́зу льня́ну, и́же бя́ще верху́ воды́ рѣчны́я, и воздви́же десни́цу свою́ и шу́йцу свою́ на не́бо и кля́тся живу́щимъ во вѣ́ки, я́ко во вре́мя и во времена́ и въ по́лъ вре́мене, егда́ сконча́ется разсы́панiе руки́ люді́й освяще́нныхъ, и увѣ́дятъ сiя́ вся́.

А́зъ же слы́шахъ, и не разумѣ́хъ, и рѣ́хъ: го́споди, что́ послѣ́дняя си́хъ?

И рече́: гряди́, данiи́ле, я́ко загражде́на словеса́ и запеча́тана да́же до конца́ вре́мене:

избра́нни бу́дутъ и убѣля́тся, и а́ки огне́мъ искуся́тся и освятя́тся мно́зи: и собеззако́ннуютъ беззако́нницы, и не уразумѣ́ютъ вси́ нечести́вiи, но у́мнiи уразумѣ́ютъ:

от вре́мене же премѣ́ненiя же́ртвы всегда́шнiя, и да́стся ме́рзость запустѣ́нiя на дни́ ты́сяща двѣ́сти де́вятьдесятъ:

блаже́нъ терпя́й и дости́гнувый до дні́й ты́сящи тре́хъ со́тъ три́десяти пяти́:

ты́ же иди́ и почива́й: еще́ бо дні́е су́ть и часы́ во исполне́нiе сконча́нiя, и почі́еши, и воста́неши въ жре́бiй тво́й, въ сконча́нiе дні́й.

Латинский (Nova Vulgata)

Языки

Anno tertio Cyri regis Per sarum verbum revelatum est Danieli cognomento Baltassar, et verum verbum et acies magna; intellexitque sermonem, intellegentia enim fuit ei in visione.

In diebus illis ego Daniel lugebam tribus hebdomadis dierum,

panem desiderabilem non comedi, et caro et vinum non introierunt in os meum, sed neque unguento unctus sum, donec complerentur tres hebdomades dierum.

Die autem vicesima et quarta mensis primi eram iuxta fluvium magnum, qui est Tigris,

et levavi oculos meos et vidi: et ecce vir unus vestitus lineis, et renes eius accincti auro obryzo;

et corpus eius quasi chrysolithus, et facies eius velut species fulgoris, et oculi eius ut lampas ardens, et brachia eius et, quae deorsum sunt usque ad pedes, quasi species aeris candentis, et vox sermonum eius ut vox multitudinis.

Vidi autem ego Daniel solus visionem; porro viri, qui erant mecum, visionem non viderunt, sed terror nimius irruit super eos, et fugerunt in absconditum.

Ego autem relictus solus vidi visionem grandem hanc, et non remansit in me fortitudo, sed et species mea immutata est in me usque ad dissipationem, nec habui quidquam virium.

Et audivi vocem sermonum eius; et audiens vocem sermonum eius iacebam consternatus super faciem meam, et vultus meus haerebat terrae.

Et ecce manus tetigit me et erexit me super genua mea et super palmas manuum mearum,

et dixit ad me: «Daniel, vir desideriorum, intellege verba, quae ego loquor ad te, et sta in gradu tuo; nunc enim sum missus ad te». Cumque dixisset mihi sermonem istum, steti tremens.

Et ait ad me: «Noli metuere, Daniel, quia ex die primo, quo posuisti cor tuum ad intellegendum et ad humiliandum te in conspectu Dei tui, exaudita sunt verba tua; et ego veni propter sermones tuos.

Princeps autem regni Persarum restitit mihi viginti et uno diebus; et ecce Michael, unus de principibus primis, venit in adiutorium meum; et ego remansi ibi iuxta regem Persarum.

Veni autem, ut docerem te, quae ventura sunt populo tuo in novissimis diebus, quoniam adhuc visio in dies».

Cumque loqueretur mihi huiuscemodi verbis, deieci vultum meum ad terram et tacui.

Et ecce quasi similitudo filiorum hominis tetigit labia mea; et aperiens os meum locutus sum et dixi ad eum, qui stabat contra me: «Domine mi, in visione angustiae venerunt super me, et nihil in me remansit virium.

Et quomodo poterit servus domini mei loqui cum hoc domino meo? Nihil enim in me remansit virium, et halitus meus non remansit in me».

Rursum ergo tetigit me quasi visio hominis et confortavit me

et dixit: "Noli timere, vir desideriorum; pax tibi, confortare et esto robustus». Cumque loqueretur mecum, convalui et dixi: «Loquere, domine mi, quia confortasti me».

Et ait: «Numquid scis, quare venerim ad te? Et nunc revertar, ut proelier adversum principem Persarum. Et ego egrediar, et ecce princeps Graecorum veniens.

Verumtamen annuntiabo tibi, quod expressum est in scriptura veritatis; et nemo est adiutor meus adversus hos, nisi Michael princeps vester.

In tempore autem illo con surget Michael, princeps magnus, qui stat pro filiis populi tui, et erit tempus angustiae, quale non fuit ab eo, quo gentes esse coeperunt, usque ad tempus illud. Et in tempore illo salvabitur populus tuus, omnis, qui inventus fuerit scriptus in libro.

Et multi de his, qui dormiunt in terra pulveris, evigilabunt: alii in vitam aeternam, et alii in opprobrium sempiternum.

Qui autem docti fuerint, fulgebunt quasi splendor firmamenti; et, qui ad iustitiam erudierint multos, quasi stellae in perpetuas aeternitates.

Tu autem, Daniel, claude sermones et signa librum usque ad tempus finis; pertransibunt plurimi, et multiplex erit scientia».

Et vidi ego Daniel: et ecce duo alii stabant, unus hinc super ripam fluminis, et alius inde ex altera ripa fluminis.

Et dixit viro, qui indutus erat lineis, qui stabat super aquas fluminis: «Usquequo finis horum mirabilium?».

Et audivi virum, qui indutus erat lineis, qui stabat super aquas fluminis, cum levasset dexteram et sinistram suam in caelum et iurasset per Viventem in aeternum: «Quia in tempus, tempora et dimidium temporis; et cum completa fuerit dispersio manus populi sancti, complebuntur universa haec».

Et ego audivi et non intellexi et dixi: «Domine mi, quid erit finis horum?».

Et ait: «Vade, Daniel, quia clausi sunt signatique sermones usque ad tempus praefinitum.

Purificabuntur et dealbabuntur et probabuntur multi, et impie agent impii, neque intellegent omnes impii; porro docti intellegent.

Et a tempore, cum ablatum fuerit iuge sacrificium, et posita fuerit abominatio vastatoris, dies mille ducenti nonaginta.

Beatus, qui exspectat et pervenit usque ad dies mille trecentos triginta quinque.

Tu autem vade ad finem et requiesce; et stabis in sorte tua in fine dierum».