Пусть поживут у тебя мои изгнанные Моавитяне; будь им покровом от грабителя: ибо притеснителя не станет, грабеж прекратится, попирающие исчезнут с земли.

И утвердится престол милостью, и воссядет на нем в истине, в шатре Давидовом, судия, ищущий правды и стремящийся к правосудию».

«Слыхали мы о гордости Моава, гордости чрезмерной, о надменности его и высокомерии и неистовстве его: неискренна речь его».

Поэтому возрыдает Моав о Моаве, – все будут рыдать; стенайте о твердынях Кирхарешета: они совершенно разрушены.

Поля Есевонские оскудели, также и виноградник Севамский; властители народов истребили лучшие лозы его, которые достигали до Иазера, расстилались по пустыне; побеги их расширялись, переходили за море.

Посему и я буду плакать о лозе Севамской плачем Иазера, буду обливать тебя слезами моими, Есевон и Елеала; ибо во время собирания винограда твоего и во время жатвы твоей нет более шумной радости.

Исчезло с плодоносной земли веселье и ликование, и в виноградниках не поют, не ликуют; виноградарь не топчет винограда в точилах: Я прекратил ликование.

Оттого внутренность моя стонет о Моаве, как гусли, и сердце мое – о Кирхарешете.

Хотя и явится Моав, и будет до утомления подвизаться на высотах, и придет к святилищу своему помолиться, но ничто не поможет.

Вот слово, которое изрек Господь о Моаве издавна.

Ныне же так говорит Господь: чрез три года, считая годами наемничьими, величие Моава будет унижено со всем великим многолюдством, и остаток будет очень малый и незначительный.

Церковнославянский (рус)

Послю́ а́ки га́ды на зе́млю: еда́ ка́мень пу́стъ е́сть гора́ дще́ре Сiо́ни {посли́те а́гнцы владу́щему земле́ю от ка́мене пусты́ни къ горѣ́ дще́ре Сiо́ни}?

Бу́деши бо а́ки пти́цы паря́щiя птене́цъ отъя́тый, дщи́ Моа́вля, пото́мъ же Арно́нъ {Евр.: въ прохожде́нiи Арно́на.} мно́жайше совѣщава́й.

Сотвори́те покро́въ пла́ча ея́ при́сно: въ полу́деннѣй тмѣ́ бѣгу́тъ, ужасну́шася: да не отведе́шися,

обита́ти бу́дутъ въ тебѣ́ бѣглецы́ Моа́вли: бу́дутъ въ покрове́нiе ва́мъ от лица́ гоня́щаго, я́ко отъя́ся по́мощь твоя́, и кня́зь поги́бе попира́яй от земли́.

И испра́вится съ ми́лостiю престо́лъ, и ся́детъ на не́мъ со и́стиною во ски́нiи дави́довѣ, судя́ и взыска́я су́дъ и ускоря́я пра́вду.

Слы́шахомъ укори́зну Моа́влю, укори́тель [бы́сть] зѣло́, горды́ню отъя́хъ: не та́ко волхвова́нiе твое́, не та́ко.

Воспла́чется Моа́въ, въ Моави́тидѣ бо вси́ воспла́чутся: живу́щымъ же въ се́ѳѣ помышле́нiя, и не усрами́шися.

Поля́ есево́ня возрыда́ютъ, виногра́дъ Севама́нь: пожира́ющiи язы́ковъ, попери́те виногра́ды его́, да́же до Иази́ра: не совокупи́теся, обходи́те пусты́ню, по́сланнiи оста́шася, проидо́ша бо мо́ре.

Сего́ ра́ди воспла́чуся я́ко пла́чемъ Иази́ровымъ о виногра́дѣ Севама́ни: древа́ твоя́ посѣче́ есево́нъ и Елiала́, я́ко на жа́тву твою́ и на объима́нiе вина́ поперу́, и вся́ паду́тся.

И отъи́мется ра́дость и весе́лiе от виногра́довъ, и въ виногра́дѣхъ твои́хъ не возра́дуются, и не изгнету́тъ вина́ въ точи́лѣхъ, преста́ло бо е́сть:

сего́ ра́ди чре́во мое́ на Моа́ва а́ки гу́сли возгласи́тъ, и вну́тренняя моя́ а́ки стѣ́ну обнови́лъ еси́.

И бу́детъ въ посрамле́нiе тебѣ́, я́ко утруди́ся Моа́въ о тре́бищихъ, и вни́детъ въ рукотворе́нная своя́, да помо́лится, и не возмо́гутъ изба́вити его́.

Сiе́ сло́во е́же глаго́ла Госпо́дь на Моа́ва, егда́ возглаго́ла.

И ны́нѣ глаго́лю: въ трiе́хъ лѣ́тѣхъ лѣ́тъ нае́мника обезче́стится сла́ва Моа́вля во все́мъ бога́тствѣ мно́зѣ, и оста́вится ума́ленъ и нече́стенъ.
И ны́нѣ глаго́лю: въ трiе́хъ лѣ́тѣхъ лѣ́тъ нае́мника обезче́стится сла́ва Моа́вля во все́мъ бога́тствѣ мно́зѣ, и оста́вится ума́ленъ и нече́стенъ. Сло́во, е́же на Дама́скъ.

Эстонский

Языки

Ennustus Moabi kohta
Lähetage maavalitseja jäärad Selast kõrbe kaudu Siioni tütre mäele!

Nagu põgenevad linnud, peletatud pesakond, on Moabi tütred Arnoni koolmeil.

Anna nõu, tee otsus! Las olla su vari otsekui öö keskpäeval. Varja väljaaetuid, ära reeda põgenikku!

Anna enese juures asu Moabi pillutatuile, ole neile pelgupaigaks hävitaja ees! Kui rõhujal on lõpp, hävitus lakkab, tallajad kaovad maalt,

siis rajatakse armastuses aujärg ja sellel istub Taaveti telgis kindlalt kohtumõistja, kes nõuab õigust ja on osav õigluses.

Me oleme kuulnud Moabi kõrkusest - ta on väga ülbe; tema upsakusest ja uhkustamisest ning tema tühist hooplemist.

Seepärast ulub moab moabi pärast, kõik uluvad. Te leinate Kiir-Hareseti rosinakakkude pärast täiesti lööduina.

Sest rüüstatud on Hesbon, kolletanud Sibma viinapuud, rahvaste isandad on peksnud maha nende vääriskobarad. Need ulatusid Jaaserini, laiusid kõrbes, nende väädid lokkasid, tungisid üle mere.

Seepärast ma nutan koos Jaaseri nutuga Sibma viinapuude pärast; ma kastan sind oma silmaveega, Hesbon ja Elaale. Sest sinu suve ja lõikuse kohal on kõlanud vaenuhüüd.

Rõõm ja ilutsemine on võetud viljapuuaiast ja viinamägedes ei ole hõiskamist ega rõõmuhüüdeid. Veini surutõrtes ei sõtku tallaja, tööhõiked ma lõpetasin.

Seetõttu kaebleb mu hing otsekui kannel Moabi pärast, ja mu süda Kiir-Hareseti pärast.

Ja kui nüüd Moab ennast näitab, kui ta ennast ohvrikünkal väsitab ja läheb oma pühamusse palvetama, siis ta ei suuda midagi.

See on sõna, mis Issand Moabi kohta varem oli öelnud.

Aga nüüd kõneleb Issand ning ütleb: „Kolme aasta pärast, palgalise aastate sarnaselt, muutub Moabi hiilgus koos kogu tema suure hulgaga väärtusetuks, ja jääk on pisike, tähtsusetu ja jõuetu.”