и́же обхожда́ху бы́лiе въ де́брехъ, и́мже бы́лiе бя́ше бра́шно, безче́стнiи же и похуле́ннiи, ску́дни вся́каго бла́га, и́же и коре́нiе древе́съ жва́ху от гла́да вели́каго.

Воста́ша на мя́ та́тiе,

и́хже до́мове бѣ́ша пеще́ры ка́менны:

от среды́ доброгла́сныхъ возопiю́тъ, и́же подъ хвра́стiемъ ди́вiимъ живя́ху:

безу́мныхъ сы́нове и безче́стныхъ, и́мя и сла́ва угаше́на на земли́.

Ны́нѣ же гу́сли е́смь а́зъ и́мъ, и мене́ въ при́тчу и́мутъ:

возгнуша́лися же мно́ю отступи́вше дале́че, ни лица́ моего́ пощадѣ́ша от плюнове́нiя.

Отве́рзъ бо ту́лъ сво́й уязви́ мя, и узду́ уста́мъ мои́мъ наложи́.

На десну́ю отра́сли воста́ша, но́зѣ свои́ простро́ша и путесотвори́ша на мя́ стези́ па́губы своея́.

Сотро́шася стези́ моя́, совлеко́ша бо ми́ оде́жду.

Стрѣла́ми свои́ми устрѣли́ мя: сотвори́ ми, я́коже восхотѣ́: въ болѣ́знехъ скисо́хся, обраща́ются же ми́ ско́рби.

Оти́де ми́ наде́жда я́коже вѣ́тръ, и я́коже о́блакъ спасе́нiе мое́.

И ны́нѣ на мя́ излiе́тся душа́ моя́: и одержа́тъ мя́ дні́е печа́лей:

но́щiю же ко́сти моя́ смято́шася, жи́лы же моя́ разслабѣ́ша.

Мно́гою крѣ́постiю я́тся за ри́зу мою́: я́коже ожере́лiе ри́зы моея́ объя́ мя.

Вмѣня́еши же мя́ ра́вна бре́нiю, въ земли́ и пе́пелѣ ча́сть моя́.

Возопи́хъ же къ тебѣ́, и не услы́шалъ мя́ еси́: ста́ша же и смотри́ша на мя́.

Наидо́ша же на мя́ безъ ми́лости, руко́ю крѣ́пкою уязви́лъ мя́ еси́:

вчини́лъ же мя́ еси́ въ болѣ́знехъ и отве́рглъ еси́ мя́ от спасе́нiя.

Вѣ́мъ бо, я́ко сме́рть мя́ сотре́тъ: до́мъ бо вся́кому сме́ртну земля́.

А́ще бы возмо́жно бы́ло, са́мъ бы́хъ себе́ уби́лъ, или́ моли́лъ бы́хъ ино́го, дабы́ ми́ то́ сотвори́лъ.

А́зъ же о вся́цѣмъ немощнѣ́мъ воспла́кахся, воздохну́хъ же ви́дѣвъ му́жа въ бѣда́хъ.

А́зъ же жда́хъ благи́хъ, и се́, срѣто́ша мя́ па́че дні́е зо́лъ.

Чре́во мое́ воскипѣ́ и не умолчи́тъ: предвари́ша мя́ дні́е нищеты́.

Стеня́ ходи́хъ безъ обузда́нiя, стоя́хъ же въ собо́рѣ вопiя́.

Бра́тъ бы́хъ Си́ринамъ, дру́гъ же пти́чiй.

Ко́жа же моя́ помрачи́ся вельми́, и ко́сти моя́ сгорѣ́ша от зно́я.

Обрати́шася же въ пла́чь гу́сли моя́, пѣ́снь же моя́ въ рыда́нiе мнѣ́.

Синодальный

1 Иов вспоминает людей, отверженных в его прошлой жизни, 9 которые теперь издеваются над ним и прибавляют к его страданиям; 19 Иов упрекает Бога, что Он поражает его и не отвечает на его вопль; 27 его жалкое состояние.

А ныне смеются надо мною младшие меня летами, те, которых отцов я не согласился бы поместить с псами стад моих.

И сила рук их к чему мне? Над ними уже прошло время.

Бедностью и голодом истощенные, они убегают в степь безводную, мрачную и опустевшую;

щиплют зелень подле кустов, и ягоды можжевельника – хлеб их.

Из общества изгоняют их, кричат на них, как на воров,

чтобы жили они в рытвинах потоков, в ущельях земли и утесов.

Ревут между кустами, жмутся под терном.

Люди отверженные, люди без имени, отребье земли!

Их-то сделался я ныне песнью и пищею разговора их.

Они гнушаются мною, удаляются от меня и не удерживаются плевать пред лицем моим.

Так как Он развязал повод мой и поразил меня, то они сбросили с себя узду пред лицем моим.

С правого боку встает это исчадие, сбивает меня с ног, направляет гибельные свои пути ко мне.

А мою стезю испортили: всё успели сделать к моей погибели, не имея помощника.

Они пришли ко мне, как сквозь широкий пролом; с шумом бросились на меня.

Ужасы устремились на меня; как ветер, развеялось величие мое, и счастье мое унеслось, как облако.

И ныне изливается душа моя во мне: дни скорби объяли меня.

Ночью ноют во мне кости мои, и жилы мои не имеют покоя.

С великим трудом снимается с меня одежда моя; края хитона моего жмут меня.

Он бросил меня в грязь, и я стал, как прах и пепел.

Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, – стою, а Ты только смотришь на меня.

Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня.

Ты поднял меня и заставил меня носиться по ветру и сокрушаешь меня.

Так, я знаю, что Ты приведешь меня к смерти и в дом собрания всех живущих.

Верно, Он не прострет руки Своей на дом костей: будут ли они кричать при своем разрушении?

Не плакал ли я о том, кто был в горе? не скорбела ли душа моя о бедных?

Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма.

Мои внутренности кипят и не перестают; встретили меня дни печали.

Я хожу почернелый, но не от солнца; встаю в собрании и кричу.

Я стал братом шакалам и другом страусам.

Моя кожа почернела на мне, и кости мои обгорели от жара.

И цитра моя сделалась унылою, и свирель моя – голосом плачевным.

Немецкий (GNB)

Jetzt aber muss ich mich verspotten lassen
von solchen, die viel jünger sind als ich.
Schon ihre Väter haben nichts getaugt!
Ich konnte sie nicht zu den Herden schicken,
damit sie meinen Hunden helfen sollten.

Für welche Arbeit sind schon Leute gut,
die keine Kraft mehr in den Armen haben,

weil Hunger und Entbehrung sie erschöpften?
Sie nagen trockene Wurzeln in der Wüste,
dem Land der Dunkelheit und Einsamkeit.

Sie pflücken sich das Salzkraut unter Sträuchern
und essen Wurzeln von den Ginsterbüschen.

Von allen andern werden sie vertrieben,
so wie man Diebe mit Geschrei verjagt.

Sie hausen in den Wänden tiefer Schluchten,
in Höhlen und in Spalten des Gesteins.

Sie schreien wie Tiere im Gebüsch der Wüste,
sie drängen sich im stachligen Gestrüpp.

Ein Pöbelvolk, Gesindel ohne Namen,
das man mit Peitschen aus dem Lande trieb.

Jetzt singen sie ihr Spottlied über mich,
ich bin der Redestoff für ihren Klatsch.

Sie ekeln sich und rücken von mir ab,
sie haben keine Scheu, mich anzuspucken.

Ganz schwach und wehrlos hat mich Gott gemacht,
drum lassen sie auch jede Hemmung fahren.

Nun kommt die Schlangenbrut und greift mich an;
sie zwingen mich, die Stellung aufzugeben;
sie schütten Dämme auf zum letzten Sturm.

Sie haben mir den Fluchtweg abgeschnitten;
zu meinem Sturz trägt jeder fleißig bei,
sie brauchen dazu keine fremde Hilfe.

Sie dringen durch die Breschen meiner Mauer
und drängen durch die Trümmer auf mich zu.

Der Schrecken greift nach mir mit kalter Hand;
ein Windstoß wirbelt meine Würde fort,
mein Wohlstand löst sich auf wie eine Wolke.

Ich spüre, wie mein Leben aus mir fließt.
Seit Tagen schon umklammert mich die Qual.

Nachts bohrt der Schmerz in allen meinen Knochen,
als sollten sie aus meinem Körper fallen;
die Nerven können keine Ruhe finden.

Mit aller Kraft hat Gott mein Kleid gepackt,
er schnürt mich ein wie ein zu enger Kragen.

Er hat mich in den Lehm zurückgestoßen,
im Staub und in der Asche muss ich trauern.

Ich schrei um Hilfe, Gott! Wann gibst du Antwort?
Ich steh vor dir – dein Blick bleibt starr und kalt.

Du bist so grausam gegen mich geworden
und lässt mich spüren, wie viel Macht du hast.

Du setzt mich auf den Wind wie auf ein Pferd;
er reißt mich mit Getöse ins Verderben.

Ich weiß, du bringst mich fort zur Totenwelt,
wo alle Lebenden sich wieder finden.

Dem Trümmerhaufen kann man nicht mehr helfen.
Ob Gottes Hand mir hilft, bevor ich falle?

Hab ich nicht oft geweint mit Schwergeplagten?
Zog ihre Not mir nicht das Herz zusammen?

Ich hoffte, wartete auf Licht und Glück,
doch nichts als Dunkelheit und Unglück kam!

Ich bin erregt und finde keine Ruhe,
denn Tag für Tag umgibt mich nichts als Qual.

Ich bin voll Trauer, mir scheint keine Sonne;
ich klage öffentlich und fordere Hilfe.

Mein Schreien klingt, wie wenn Schakale heulen,
ich weine einsam wie der Vogel Strauß.

Geschwärzt ist meine Haut, sie löst sich ab,
die Glut des Fiebers brennt in meinen Knochen.

Mein Lautenspiel ist Jammerlaut geworden,
mein Flötenspiel in Klagelied verwandelt.

Английский (NKJV)

Языки

«But now they mock at me, men younger than I, Whose fathers I disdained to put with the dogs of my flock.

Indeed, what profit is the strength of their hands to me? Their vigor has perished.

They are gaunt from want and famine, Fleeing late to the wilderness, desolate and waste,

Who pluck mallow by the bushes, And broom tree roots for their food.

They were driven out from among men, They shouted at them as at a thief.

They had to live in the clefts of the valleys, In caves of the earth and the rocks.

Among the bushes they brayed, Under the nettles they nestled.

They were sons of fools, Yes, sons of vile men; They were scourged from the land.

«And now I am their taunting song; Yes, I am their byword.

They abhor me, they keep far from me; They do not hesitate to spit in my face.

Because He has loosed my bowstring and afflicted me, They have cast off restraint before me.

At my right hand the rabble arises; They push away my feet, And they raise against me their ways of destruction.

They break up my path, They promote my calamity; They have no helper.

They come as broad breakers; Under the ruinous storm they roll along.

Terrors are turned upon me; They pursue my honor as the wind, And my prosperity has passed like a cloud.

«And now my soul is poured out because of my plight; The days of affliction take hold of me.

My bones are pierced in me at night, And my gnawing pains take no rest.

By great force my garment is disfigured; It binds me about as the collar of my coat.

He has cast me into the mire, And I have become like dust and ashes.

«I cry out to You, but You do not answer me; I stand up, and You regard me.

But You have become cruel to me; With the strength of Your hand You oppose me.

You lift me up to the wind and cause me to ride on it; You spoil my success.

For I know that You will bring me to death, And to the house appointed for all living.

«Surely He would not stretch out His hand against a heap of ruins, If they cry out when He destroys it.

Have I not wept for him who was in trouble? Has not my soul grieved for the poor?

But when I looked for good, evil came to me; And when I waited for light, then came darkness.

My heart is in turmoil and cannot rest; Days of affliction confront me.

I go about mourning, but not in the sun; I stand up in the assembly and cry out for help.

I am a brother of jackals, And a companion of ostriches.

My skin grows black and falls from me; My bones burn with fever.

My harp is turned to mourning, And my flute to the voice of those who weep.