и́же обхожда́ху бы́лiе въ де́брехъ, и́мже бы́лiе бя́ше бра́шно, безче́стнiи же и похуле́ннiи, ску́дни вся́каго бла́га, и́же и коре́нiе древе́съ жва́ху от гла́да вели́каго.

Воста́ша на мя́ та́тiе,

и́хже до́мове бѣ́ша пеще́ры ка́менны:

от среды́ доброгла́сныхъ возопiю́тъ, и́же подъ хвра́стiемъ ди́вiимъ живя́ху:

безу́мныхъ сы́нове и безче́стныхъ, и́мя и сла́ва угаше́на на земли́.

Ны́нѣ же гу́сли е́смь а́зъ и́мъ, и мене́ въ при́тчу и́мутъ:

возгнуша́лися же мно́ю отступи́вше дале́че, ни лица́ моего́ пощадѣ́ша от плюнове́нiя.

Отве́рзъ бо ту́лъ сво́й уязви́ мя, и узду́ уста́мъ мои́мъ наложи́.

На десну́ю отра́сли воста́ша, но́зѣ свои́ простро́ша и путесотвори́ша на мя́ стези́ па́губы своея́.

Сотро́шася стези́ моя́, совлеко́ша бо ми́ оде́жду.

Стрѣла́ми свои́ми устрѣли́ мя: сотвори́ ми, я́коже восхотѣ́: въ болѣ́знехъ скисо́хся, обраща́ются же ми́ ско́рби.

Оти́де ми́ наде́жда я́коже вѣ́тръ, и я́коже о́блакъ спасе́нiе мое́.

И ны́нѣ на мя́ излiе́тся душа́ моя́: и одержа́тъ мя́ дні́е печа́лей:

но́щiю же ко́сти моя́ смято́шася, жи́лы же моя́ разслабѣ́ша.

Мно́гою крѣ́постiю я́тся за ри́зу мою́: я́коже ожере́лiе ри́зы моея́ объя́ мя.

Вмѣня́еши же мя́ ра́вна бре́нiю, въ земли́ и пе́пелѣ ча́сть моя́.

Возопи́хъ же къ тебѣ́, и не услы́шалъ мя́ еси́: ста́ша же и смотри́ша на мя́.

Наидо́ша же на мя́ безъ ми́лости, руко́ю крѣ́пкою уязви́лъ мя́ еси́:

вчини́лъ же мя́ еси́ въ болѣ́знехъ и отве́рглъ еси́ мя́ от спасе́нiя.

Вѣ́мъ бо, я́ко сме́рть мя́ сотре́тъ: до́мъ бо вся́кому сме́ртну земля́.

А́ще бы возмо́жно бы́ло, са́мъ бы́хъ себе́ уби́лъ, или́ моли́лъ бы́хъ ино́го, дабы́ ми́ то́ сотвори́лъ.

А́зъ же о вся́цѣмъ немощнѣ́мъ воспла́кахся, воздохну́хъ же ви́дѣвъ му́жа въ бѣда́хъ.

А́зъ же жда́хъ благи́хъ, и се́, срѣто́ша мя́ па́че дні́е зо́лъ.

Чре́во мое́ воскипѣ́ и не умолчи́тъ: предвари́ша мя́ дні́е нищеты́.

Стеня́ ходи́хъ безъ обузда́нiя, стоя́хъ же въ собо́рѣ вопiя́.

Бра́тъ бы́хъ Си́ринамъ, дру́гъ же пти́чiй.

Ко́жа же моя́ помрачи́ся вельми́, и ко́сти моя́ сгорѣ́ша от зно́я.

Обрати́шася же въ пла́чь гу́сли моя́, пѣ́снь же моя́ въ рыда́нiе мнѣ́.

Синодальный

1 Иов приписывает свою скорбь своим тяжелым испытаниям; 8 он взывает об облегчении чрез смерть; «медь ли плоть моя»? 14 Выговор друзьям за недостаток сожаления к нему в его страданиях; 24 он просит их указать ему, в чем он согрешил.

И отвечал Иов и сказал:

о, если бы верно взвешены были вопли мои, и вместе с ними положили на весы страдание мое!

Оно верно перетянуло бы песок морей! Оттого слова мои неистовы.

Ибо стрелы Вседержителя во мне; яд их пьет дух мой; ужасы Божии ополчились против меня.

Ревет ли дикий осел на траве? мычит ли бык у месива своего?

Едят ли безвкусное без соли, и есть ли вкус в яичном белке?

До чего не хотела коснуться душа моя, то составляет отвратительную пищу мою.

О, когда бы сбылось желание мое и чаяние мое исполнил Бог!

О, если бы благоволил Бог сокрушить меня, простер руку Свою и сразил меня!

Это было бы еще отрадою мне, и я крепился бы в моей беспощадной болезни, ибо я не отвергся изречений Святаго.

Что за сила у меня, чтобы надеяться мне? и какой конец, чтобы длить мне жизнь мою?

Твердость ли камней твердость моя? и медь ли плоть моя?

Есть ли во мне помощь для меня, и есть ли для меня какая опора?

К страждущему должно быть сожаление от друга его, если только он не оставил страха к Вседержителю.

Но братья мои неверны, как поток, как быстро текущие ручьи,

которые черны от льда и в которых скрывается снег.

Когда становится тепло, они умаляются, а во время жары исчезают с мест своих.

Уклоняют они направление путей своих, заходят в пустыню и теряются;

смотрят на них дороги Фемайские, надеются на них пути Савейские,

но остаются пристыженными в своей надежде; приходят туда и от стыда краснеют.

Так и вы теперь ничто: увидели страшное и испугались.

Говорил ли я: дайте мне, или от достатка вашего заплатите за меня;

и избавьте меня от руки врага, и от руки мучителей выкупите меня?

Научи́те меня, и я замолчу; укажите, в чем я погрешил.

Как сильны слова правды! Но что доказывают обличения ваши?

Вы придумываете речи для обличения? На ветер пускаете слова ваши.

Вы нападаете на сироту и роете яму другу вашему.

Но прошу вас, взгляните на меня; буду ли я говорить ложь пред лицем вашим?

Пересмотрите, есть ли неправда? пересмотрите, – правда моя.

Есть ли на языке моем неправда? Неужели гортань моя не может различить горечи?

1 Иов отвечает своим друзьям; 7 он заявляет, что Бог ответствен за его страдания; 13 его родные и друзья чуждаются его; 21 он взывает о жалости, которой Бог не проявляет к нему; 23 «Я знаю, Искупитель мой жив … я во плоти моей узрю Бога».

И отвечал Иов и сказал:

доколе будете мучить душу мою и терзать меня речами?

Вот, уже раз десять вы срамили меня и не стыдитесь теснить меня.

Если я и действительно погрешил, то погрешность моя при мне остается.

Если же вы хотите повеличаться надо мною и упрекнуть меня позором моим,

то знайте, что Бог ниспроверг меня и обложил меня Своею сетью.

Вот, я кричу: обида! и никто не слушает; вопию, и нет суда.

Он преградил мне дорогу, и не могу пройти, и на стези мои положил тьму.

Совлек с меня славу мою и снял венец с головы моей.

Кругом разорил меня, и я отхожу; и, как дерево, Он исторг надежду мою.

Воспылал на меня гневом Своим и считает меня между врагами Своими.

Полки Его пришли вместе и направили путь свой ко мне и расположились вокруг шатра моего.

Братьев моих Он удалил от меня, и знающие меня чуждаются меня.

Покинули меня близкие мои, и знакомые мои забыли меня.

Пришлые в доме моем и служанки мои чужим считают меня; посторонним стал я в глазах их.

Зову слугу моего, и он не откликается; устами моими я должен умолять его.

Дыхание мое опротивело жене моей, и я должен умолять ее ради детей чрева моего.

Даже малые дети презирают меня: поднимаюсь, и они издеваются надо мною.

Гнушаются мною все наперсники мои, и те, которых я любил, обратились против меня.

Кости мои прилипли к коже моей и плоти моей, и я остался только с кожею около зубов моих.

Помилуйте меня, помилуйте меня вы, друзья мои, ибо рука Божия коснулась меня.

Зачем и вы преследуете меня, как Бог, и плотью моею не можете насытиться?

О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге

резцом железным с оловом, – на вечное время на камне вырезаны были!

А я знаю, Искупитель мой жив, и Он в последний день восставит из праха распадающуюся кожу мою сию,

и я во плоти моей узрю Бога.

Я узрю Его сам; мои глаза, не глаза другого, увидят Его. Истаевает сердце мое в груди моей!

Вам надлежало бы сказать: зачем мы преследуем его? Как будто корень зла найден во мне.

Убойтесь меча, ибо меч есть отмститель неправды, и знайте, что есть суд.

1 Иов вспоминает людей, отверженных в его прошлой жизни, 9 которые теперь издеваются над ним и прибавляют к его страданиям; 19 Иов упрекает Бога, что Он поражает его и не отвечает на его вопль; 27 его жалкое состояние.

А ныне смеются надо мною младшие меня летами, те, которых отцов я не согласился бы поместить с псами стад моих.

И сила рук их к чему мне? Над ними уже прошло время.

Бедностью и голодом истощенные, они убегают в степь безводную, мрачную и опустевшую;

щиплют зелень подле кустов, и ягоды можжевельника – хлеб их.

Из общества изгоняют их, кричат на них, как на воров,

чтобы жили они в рытвинах потоков, в ущельях земли и утесов.

Ревут между кустами, жмутся под терном.

Люди отверженные, люди без имени, отребье земли!

Их-то сделался я ныне песнью и пищею разговора их.

Они гнушаются мною, удаляются от меня и не удерживаются плевать пред лицем моим.

Так как Он развязал повод мой и поразил меня, то они сбросили с себя узду пред лицем моим.

С правого боку встает это исчадие, сбивает меня с ног, направляет гибельные свои пути ко мне.

А мою стезю испортили: всё успели сделать к моей погибели, не имея помощника.

Они пришли ко мне, как сквозь широкий пролом; с шумом бросились на меня.

Ужасы устремились на меня; как ветер, развеялось величие мое, и счастье мое унеслось, как облако.

И ныне изливается душа моя во мне: дни скорби объяли меня.

Ночью ноют во мне кости мои, и жилы мои не имеют покоя.

С великим трудом снимается с меня одежда моя; края хитона моего жмут меня.

Он бросил меня в грязь, и я стал, как прах и пепел.

Я взываю к Тебе, и Ты не внимаешь мне, – стою, а Ты только смотришь на меня.

Ты сделался жестоким ко мне, крепкою рукою враждуешь против меня.

Ты поднял меня и заставил меня носиться по ветру и сокрушаешь меня.

Так, я знаю, что Ты приведешь меня к смерти и в дом собрания всех живущих.

Верно, Он не прострет руки Своей на дом костей: будут ли они кричать при своем разрушении?

Не плакал ли я о том, кто был в горе? не скорбела ли душа моя о бедных?

Когда я чаял добра, пришло зло; когда ожидал света, пришла тьма.

Мои внутренности кипят и не перестают; встретили меня дни печали.

Я хожу почернелый, но не от солнца; встаю в собрании и кричу.

Я стал братом шакалам и другом страусам.

Моя кожа почернела на мне, и кости мои обгорели от жара.

И цитра моя сделалась унылою, и свирель моя – голосом плачевным.

Немецкий (GNB)

Языки

Ijob antwortete:

»Wenn jemand meinen Kummer wiegen wollte
und meine Leiden auf die Waage legte –

sie wären schwerer als der Sand am Meer.
Was Wunder, wenn ich wirre Reden führe!

Die Pfeile Gottes haben mich getroffen
und meinen Geist mit ihrem Gift verstört.
Die Schrecken Gottes haben mich umzingelt,
ein Heer von Feinden, aufmarschiert zur Schlacht.

Kein Esel schreit auf saftig grüner Weide
und jeder Stier ist still, hat er sein Futter.

Doch wer mag ungesalzne Speisen essen?
Wem schmeckt der weiße Schleim von einem Ei?

Wie solche Nahrung mir ein Ekel ist,
genauso ungenießbar ist mein Leid!

Warum gibt Gott mir nicht, was ich erbitte?
Und warum tut er nicht, worauf ich warte?

Wenn er sich doch entschlösse, mich zu töten
und mir den Lebensfaden abzuschneiden!

Darüber würde ich vor Freude springen,
das wäre mir ein Trost in aller Qual.
Was er, der Heilige, befohlen hat,
dagegen hab ich niemals rebelliert.

Woher nehm ich die Kraft, noch auszuhalten?
Wie kann ich leben ohne jede Hoffnung?

Ist etwa meine Kraft so fest wie Stein?
Sind meine Muskeln denn aus Erz gemacht?

Ich selber weiß mir keine Hilfe mehr,
ich sehe niemand, der mich retten könnte.

Wer so am Boden liegt, braucht treue Freunde,
dass er nicht aufhört, sich an Gott zu halten.

Doch ihr enttäuscht mich wie die Steppenflüsse,
die trocken werden, wenn es nicht mehr regnet.

Wenn Eis und Schnee in Frühjahrswärme schmelzen,
dann sind die Flüsse voll von trübem Wasser;

doch in der Sommerhitze schwinden sie,
ihr Bett liegt leer und trocken in der Glut.

Die Karawanen biegen ab vom Weg
und folgen ihnen, sterben in der Wüste.

Aus Tema und aus Saba kamen sie,
sie spähten aus, sie wollten Wasser finden.

Doch ihr Vertrauen wurde nicht belohnt:
An leeren Flüssen endete die Hoffnung.

Für mich seid ihr genau wie diese Flüsse:
Weil ihr mein Unglück seht, weicht ihr zurück.

Hab ich vielleicht um ein Geschenk gebeten,
müsst ihr für mich denn irgendwen bestechen?

Sollt ihr Erpressern Lösegelder zahlen,
um mich aus ihren Händen freizukaufen?

Belehrt mich doch, dann will ich gerne schweigen.
Wo hab ich mich vergangen? Sagt es mir!

Durch Wahrheit bin ich leicht zu überzeugen,
doch euer Redeschwall beweist mir nichts!

Wollt ihr mich wegen meiner Worte tadeln
und merkt nicht, dass Verzweiflung aus mir spricht?

Ihr würdet noch um Waisenkinder würfeln
und euren besten Freund für Geld verschachern!

Seht mir doch einmal richtig in die Augen!
Wie käme ich dazu, euch anzulügen?

Hört auf zu richten, seid nicht ungerecht!
Noch habe ich das Recht auf meiner Seite!

Ich gehe nicht zu weit mit meinen Worten,
ich kann doch Recht und Unrecht unterscheiden!

Ijob antwortete:

»Wie lange redet ihr noch auf mich ein?
Wie lange wollt ihr mich mit Worten quälen?

Ihr habt mich nun schon viel zu oft beschimpft
und schämt euch nicht, mich zu beleidigen.

Wenn ich unwissend einen Fehler machte,
dann bin doch ich allein davon betroffen.

Ihr aber spielt euch auf als meine Richter,
nehmt meine Leiden als Beweis der Schuld.

Seht ihr nicht ein, dass Gott mir Unrecht tut?
Mit einem Netz hat er mich eingefangen.

Ich schrei um Hilfe, aber niemand hört.
Ich will mein Recht, doch keiner steht mir bei.

Den Weg sperrt Gott mir ab, ich kann nicht weiter;
er lässt mich mitleidslos im Dunkeln tappen.

Gott hat mir meinen Wohlstand fortgenommen
und meine Ehre in den Schmutz getreten.

Ringsum reißt er mich ein wie eine Mauer,
wie einen Baum entwurzelt er mein Hoffen,
schickt mich hinunter in die Totenwelt.

Sein ganzer Zorn ist gegen mich entbrannt,
er setzt mir zu, als wäre ich sein Feind.

Geschlossen rückt sein Heer zum Angriff vor,
rings um mein Zelt errichtet es sein Lager.

Gott hält selbst meine Brüder von mir fern,
Bekannte tun, als wär ich ihnen fremd.

Die Freunde und Verwandten bleiben aus,
sie alle haben mich ganz schlicht vergessen.

Die Gäste meines Hauses und die Mägde
behandeln mich wie einen völlig Fremden,
als käme ich aus einem fernen Volk.

Mein Knecht gibt keine Antwort, wenn ich rufe;
um jeden Dienst muss ich ihn lange bitten.

Mein Atem ist für meine Frau Gestank
und meine Brüder ekeln sich vor mir.

Selbst Kinder haben keine Achtung mehr;
quäl ich mich hoch, so machen sie sich lustig.

Die engsten Freunde zeigen nichts als Abscheu.
Ich liebte sie, doch sie befehden mich.

Nur Haut und Knochen sind an mir zu sehen
und mein Gesicht gleicht einem Totenkopf.

Ihr seid doch meine Freunde! Habt Erbarmen!
Was mich zu Boden schlug, war Gottes Hand!

Warum verfolgt ihr mich so hart wie er?
Habt ihr mich denn noch nicht genug gequält?

Ich wünschte, jemand schriebe alles auf,
dass meine Worte festgehalten würden,

mit einem Meißel in den Fels gehauen,
mit Blei geschwärzt, damit sie ewig bleiben!

Doch nein, ich weiß, dass Gott, mein Anwalt, lebt!
Er spricht das letzte Wort hier auf der Erde.

Jetzt, wo die Haut in Fetzen an mir hängt
und ich kein Fleisch mehr auf den Knochen habe,
jetzt möchte ich ihn sehn mit meinen Augen,
ihn selber will ich sehen, keinen Fremden!
Mein Herz vergeht in mir vor lauter Sehnsucht!

Ihr überlegt, wie ihr mich quälen könnt
und in mir selbst den Grund des Übels findet.

Doch seht euch vor, dass euch das Schwert nicht trifft;
denn solche Schuld verdient die Todesstrafe.
Vergesst es nicht, dass Gott der Richter ist.«

Jetzt aber muss ich mich verspotten lassen
von solchen, die viel jünger sind als ich.
Schon ihre Väter haben nichts getaugt!
Ich konnte sie nicht zu den Herden schicken,
damit sie meinen Hunden helfen sollten.

Für welche Arbeit sind schon Leute gut,
die keine Kraft mehr in den Armen haben,

weil Hunger und Entbehrung sie erschöpften?
Sie nagen trockene Wurzeln in der Wüste,
dem Land der Dunkelheit und Einsamkeit.

Sie pflücken sich das Salzkraut unter Sträuchern
und essen Wurzeln von den Ginsterbüschen.

Von allen andern werden sie vertrieben,
so wie man Diebe mit Geschrei verjagt.

Sie hausen in den Wänden tiefer Schluchten,
in Höhlen und in Spalten des Gesteins.

Sie schreien wie Tiere im Gebüsch der Wüste,
sie drängen sich im stachligen Gestrüpp.

Ein Pöbelvolk, Gesindel ohne Namen,
das man mit Peitschen aus dem Lande trieb.

Jetzt singen sie ihr Spottlied über mich,
ich bin der Redestoff für ihren Klatsch.

Sie ekeln sich und rücken von mir ab,
sie haben keine Scheu, mich anzuspucken.

Ganz schwach und wehrlos hat mich Gott gemacht,
drum lassen sie auch jede Hemmung fahren.

Nun kommt die Schlangenbrut und greift mich an;
sie zwingen mich, die Stellung aufzugeben;
sie schütten Dämme auf zum letzten Sturm.

Sie haben mir den Fluchtweg abgeschnitten;
zu meinem Sturz trägt jeder fleißig bei,
sie brauchen dazu keine fremde Hilfe.

Sie dringen durch die Breschen meiner Mauer
und drängen durch die Trümmer auf mich zu.

Der Schrecken greift nach mir mit kalter Hand;
ein Windstoß wirbelt meine Würde fort,
mein Wohlstand löst sich auf wie eine Wolke.

Ich spüre, wie mein Leben aus mir fließt.
Seit Tagen schon umklammert mich die Qual.

Nachts bohrt der Schmerz in allen meinen Knochen,
als sollten sie aus meinem Körper fallen;
die Nerven können keine Ruhe finden.

Mit aller Kraft hat Gott mein Kleid gepackt,
er schnürt mich ein wie ein zu enger Kragen.

Er hat mich in den Lehm zurückgestoßen,
im Staub und in der Asche muss ich trauern.

Ich schrei um Hilfe, Gott! Wann gibst du Antwort?
Ich steh vor dir – dein Blick bleibt starr und kalt.

Du bist so grausam gegen mich geworden
und lässt mich spüren, wie viel Macht du hast.

Du setzt mich auf den Wind wie auf ein Pferd;
er reißt mich mit Getöse ins Verderben.

Ich weiß, du bringst mich fort zur Totenwelt,
wo alle Lebenden sich wieder finden.

Dem Trümmerhaufen kann man nicht mehr helfen.
Ob Gottes Hand mir hilft, bevor ich falle?

Hab ich nicht oft geweint mit Schwergeplagten?
Zog ihre Not mir nicht das Herz zusammen?

Ich hoffte, wartete auf Licht und Glück,
doch nichts als Dunkelheit und Unglück kam!

Ich bin erregt und finde keine Ruhe,
denn Tag für Tag umgibt mich nichts als Qual.

Ich bin voll Trauer, mir scheint keine Sonne;
ich klage öffentlich und fordere Hilfe.

Mein Schreien klingt, wie wenn Schakale heulen,
ich weine einsam wie der Vogel Strauß.

Geschwärzt ist meine Haut, sie löst sich ab,
die Glut des Fiebers brennt in meinen Knochen.

Mein Lautenspiel ist Jammerlaut geworden,
mein Flötenspiel in Klagelied verwandelt.