Возмнѣ́вше бо наси́льствовати язы́къ святы́й беззако́ннiи, у́зницы тмы́ и до́лгою но́щiю свя́зани, заключе́ни подъ кро́вы, бѣглецы́ вѣ́чнаго провѣ́дѣнiя лежа́ша.

Утаи́тися бо мня́ще въ сокрове́нныхъ грѣсѣ́хъ, мра́чнымъ забве́нiя покрыва́ломъ расточе́ни бы́ша, ужаса́ющеся лю́тѣ и страши́лищами возмуще́ни:

ниже́ бо содержа́й и́хъ верте́пъ безъ стра́ха сохрани́, шу́мы же сходя́ще возмуща́ху и́хъ, и привидѣ́нiя дря́хлая печа́льными ли́цами явля́хуся.

И о́гненная у́бо ни еди́на си́ла можа́ше освѣща́ти, ниже́ звѣ́здъ свѣ́тлiи пла́менiе просвѣти́ти можа́ху въ ту́ но́щь стра́шную.

Явля́шеся же и́мъ то́кмо внеза́пный о́гнь стра́ха испо́лнь: устраша́еми же неви́димымъ о́нымъ призра́комъ, мня́ху го́ршая бы́ти ви́димая.

Волше́бнаго же худо́жества предлежа́ху посмѣя́нiя, и о прему́дрости велича́нiя обличе́нiе укори́зненно:

обѣща́ющiися бо изгна́ти стра́хи и смуще́нiя от души́ боля́щiя, сі́и посмѣя́телнымъ стра́хомъ боля́ху.

И́бо а́ще и ничто́же и́хъ мяте́жное устраша́ше, звѣре́й прехо́дами и змие́въ звизда́ньми подви́жени погиба́ху тре́петни, и а́ера отню́дъ неизбѣ́жнаго отрица́ющеся ви́дѣти.

Боязли́вая бо зло́ба, свои́мъ свидѣ́телствомъ осужда́ема, вы́ну прiе́млетъ во у́мъ лю́тая, содержи́ма со́вѣстiю.

Ничто́же бо е́сть стра́хъ, то́кмо лише́нiе по́мощей су́щихъ от помышле́нiя.

Вну́трь же ме́нше су́щее ча́янiе, бо́лшее мни́тъ невѣ́дѣнiе вины́ подаю́щiя му́ку.

А и́же въ немощну́ю пои́стиннѣ но́щь, и от немощна́го а́да верте́повъ наше́дшую, сно́мъ тѣ́мже спя́щiи,

о́во у́бо страши́лищами мечта́нiй гони́ми бя́ху, о́во же души́ изчеза́ху преда́нiемъ: внеза́пный бо и́мъ и неча́янный стра́хъ на́йде.

Пото́мъ та́ко, кто́ либо когда́ бѣ́ она́мо, низпады́й храня́шеся въ темни́цѣ безъ желѣ́за заключе́нъ:

а́ще бо земледѣ́латель кто́ бы́сть, или́ па́стырь, или́ трудо́въ пусты́нныхъ дѣ́латель, предъя́тъ бы́въ, неизбѣ́жную терпя́ше ну́жду:

еди́нымъ бо у́жемъ тмы́ вси́ бя́ху свя́зани. А́ще ду́хъ звизда́яй, или́ между́ ча́стыхъ древе́сныхъ вѣ́твей пти́чiй гла́съ сладкопѣ́снивый, или́ си́ла водна́я теку́щи зѣ́лнѣ,

или́ шу́мъ зѣ́лный низпа́дающихъ ка́менiй, или́ игра́ющихъ живо́тныхъ тече́нiе неви́димое, или́ рыка́ющихъ лю́тыхъ звѣре́й гла́съ, или́ отзыва́ющься от де́брей го́рскихъ гла́съ, разслабля́ху о́ныхъ устраша́юще.

Вся́ бо вселе́нная свѣ́тлымъ просвѣща́шеся свѣ́томъ, и невозбра́нными дѣ́лы содержа́шеся:

на еди́ныхъ же о́ныхъ простира́шеся тя́жкая но́щь, о́бразъ бу́дущаго и́хъ воспрiя́тiя тмы́: са́ми же себѣ́ бы́ша тмы́ тяжча́йшiи.

Синодальный

Велики и непостижимы суды Твои, посему ненаученные души впали в заблуждение.

Ибо беззаконные, которые задумали угнетать святой народ, узники тьмы и пленники долгой ночи, затворившись в домах, скрывались от вечного Промысла.

Думая укрыться в тайных грехах, они, под темным покровом забвения, рассеялись, сильно устрашаемые и смущаемые призраками,

ибо и самое потаенное место, заключавшее их, не спасало их от страха, но страшные звуки вокруг них приводили их в смущение, и являлись свирепые чудовища со страшными лицами.

И никакая сила огня не могла озарить, ни яркий блеск звезд не в состоянии был осветить этой мрачной ночи.

Являлись им только сами собою горящие костры, полные ужаса, и они, страшась невидимого – призрака, представляли себе видимое еще худшим.

Пали обольщения волшебного искусства, и хвастовство мудростью подверглось посмеянию,

ибо обещавшиеся отогнать от страдавшей души ужасы и страхи сами страдали позорною боязливостью.

И хотя никакие устрашения не тревожили их, но, преследуемые брожениями ядовитых зверей и свистами пресмыкающихся, они исчезали от страха, боясь взглянуть даже на воздух, от которого никуда нельзя убежать,

ибо осуждаемое собственным свидетельством нечестие боязливо и, преследуемое совестью, всегда придумывает ужасы.

Страх есть не что иное, как лишение помощи от рассудка.

Чем меньше надежды внутри, тем больше представляется неизвестность причины, производящей мучение.

И они в эту истинно невыносимую и из глубин нестерпимого ада исшедшую ночь, располагаясь заснуть обыкновенным сном,

то были тревожимы страшными призраками, то расслабляемы душевным унынием, ибо находил на них внезапный и неожиданный страх.

Итак, где кто тогда был застигнут, делался пленником и заключаем был в эту темницу без оков.

Был ли то земледелец или пастух, или занимающийся работами в пустыне, всякий, быв застигнут, подвергался этой неизбежной судьбе,

ибо все были связаны одними неразрешимыми узами тьмы. Свищущий ли ветер, или среди густых ветвей сладкозвучный голос птиц, или сила быстро текущей воды, или сильный треск низвергающихся камней,

или незримое бегание скачущих животных, или голос ревущих свирепейших зверей, или отдающееся из горных углублений эхо, все это, ужасая их, повергало в расслабление.

Ибо весь мир был освещаем ясным светом и занимался беспрепятственно делами;

а над ними одними была распростерта тяжелая ночь, образ тьмы, имевшей некогда объять их; но сами для себя они были тягостнее тьмы.

Французский (LSG)

В этом переводе выбранная книга отсутствует

Итальянский

Языки

I tuoi giudizi sono grandi e difficili da spiegare;
per questo le anime senza istruzione si sono ingannate.

Infatti gli ingiusti, avendo preteso di dominare il popolo santo,
prigionieri delle tenebre e incatenati a una lunga notte,
chiusi sotto i loro tetti, giacevano esclusi dalla provvidenza eterna.

Credendo di restare nascosti con i loro peccati segreti,
sotto il velo oscuro dell'oblio,
furono dispersi, terribilmente spaventati
e sconvolti da visioni.

Neppure il nascondiglio in cui si trovavano li preservò dal timore,
ma suoni spaventosi rimbombavano intorno a loro
e apparivano lugubri spettri dai volti tristi.

Nessun fuoco, per quanto intenso, riusciva a far luce,
neppure le luci più splendenti degli astri
riuscivano a rischiarare dall'alto quella notte cupa.

Appariva loro solo una massa di fuoco, improvvisa, tremenda;
atterriti da quella fugace visione,
credevano ancora peggiori le cose che vedevano.

Fallivano i ritrovati della magia,
e il vanto della loro saggezza era svergognato.

Infatti quelli che promettevano di cacciare
timori e inquietudini dall'anima malata,
languivano essi stessi in un ridicolo timore.

Anche se nulla di spaventoso li atterriva,
messi in agitazione al passare delle bestie e ai sibili dei rettili,
morivano di tremore,
rifiutando persino di guardare l'aria che in nessun modo si può evitare.

La malvagità condannata dalla propria testimonianza
è qualcosa di vile
e, oppressa dalla coscienza, aumenta sempre le difficoltà.

La paura infatti altro non è che l'abbandono degli aiuti della ragione;

quanto meno ci si affida nell'intimo a tali aiuti,
tanto più grave è l'ignoranza della causa che provoca il tormento.

Ma essi, durante tale notte davvero impotente,
uscita dagli antri del regno dei morti anch'esso impotente,
mentre dormivano il medesimo sonno,

ora erano tormentati da fantasmi mostruosi,
ora erano paralizzati, traditi dal coraggio,
perché una paura improvvisa e inaspettata si era riversata su di loro.

Così chiunque, come caduto là dove si trovava,
era custodito chiuso in un carcere senza sbarre:

agricoltore o pastore
o lavoratore che fatica nel deserto,
sorpreso, subiva l'ineluttabile destino,
perché tutti erano legati dalla stessa catena di tenebre.

Il vento che sibila
o canto melodioso di uccelli tra folti rami
o suono cadenzato dell'acqua che scorre con forza
o cupo fragore di rocce che precipitano

o corsa invisibile di animali imbizzarriti
o urla di crudelissime belve ruggenti
o eco rimbalzante dalle cavità dei monti,
tutto li paralizzava riempiendoli di terrore.

Il mondo intero splendeva di luce smagliante
e attendeva alle sue opere senza impedimento.

Soltanto su di loro si stendeva una notte profonda,
immagine della tenebra che li avrebbe avvolti;
ma essi erano a se stessi più gravosi delle tenebre.