Толкования на Экклезиаст 7:1

Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти - дня рождения

Доброе имя лучше масла доброго и день смерти лучше дня рождения его. О человек, говорит, посмотри на краткость дней твоих, и так как скоро, как только разрушится тело, ты перестанешь существовать: то сохрани о себе более долговечную славу, чтобы, как благовоние своим запахом услаждает обоняние, так и твоим именем услаждались бы все потомки. Симмах ясно перевёл это словами: «лучше имя доброе, чем масть благовонная», так как Евреи, обыкновенно, доброю мастью называют масло, и словами: «и день смерти лучше дня рождения его», показывает или то, что лучше выходить из мира и освобождаться от треволнений и превратностей жизни, чем вступая в мир, терпеть все это; или то, что при смерти нам известно, каковы мы будем, а в начале, при рождении, мы не знаем каковы мы будем; или то, что рождение свободу души связывает телом, а смерть разрешает.

Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти - дня рождения

Если смерть, которою праведник умирает со Христом, есть похвальна, потому что она отделяет душу от зла и неведения, то такая смерть противоположна рождению, которая объединяет душу со злом и неведением. Поэтому такая смерть есть гораздо более достохвальная, чем такое рождение.

Ст. 1-6 Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти - дня рождения. Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу. Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше. Сердце мудрых - в доме плача, а сердце глупых - в доме веселья. Лучше слушать обличения от мудрого, нежели слушать песни глупых; потому что смех глупых то же, что треск тернового хвороста под котлом. И это - суета

До 7-ой главы то отношение к жизни, которому научал Екклезиаст, то «лучшее», что находил он в жизни, было указано им кратко и обще. Благодаря этому, его наставления могли подать повод к слишком одностороннему пониманию. Могло показаться (так не раз и случалось), что Екклезиаст приглашает к эпикурейскому наслаждению жизнью, к извлечению из нее всевозможных удовольствий и особенно чувственных. Его «ешь, пей, веселись» могло быть понято, как призыв к разнузданному веселью на жизненном пиру, как приглашение брать от жизни возможно больше наслаждений, не смущаясь мыслью о неизвестном будущем. Глава седьмая устраняет всякую возможность такого перетолкования и устанавливает истинный смысл наставлений Екклезиаста.

Внушая «веселиться», он имел в виду не то легкомысленное, пошлое веселье среди мирских забав и развлечений, которое оставляет по себе ощущение пустоты и нравственной неудовлетворенности, но светлое, праздничное настроение, которое во всем совершающемся видит проявление Божественного Разума и, потому, умеет извлекать минуты чистой, безмятежной радости даже из самых страданий, будут ли они чужие или собственные. Внутренний опыт научил Екклезиаста, что созерцание человеческих страданий и даже смерти вызывает в душе ту особенную полноту нравственного чувства, которая создает более прочное счастье, чем все пошлые развлечения, столь же кратковременные, как треск тернового хвороста (Еккл. 7:6). Человек научается тогда понимать истинный смысл жизни, примиряться со злом, не бояться смерти, оставаться безмятежно радостным при всех обстоятельствах жизни. В виду этого, Екклезиаст советует предпочитать день смерти дню рождения, дом плача — дому пира, сетование — смеху, обличения мудрых — песням глупых. При печали лица сердце делается лучше, точнее с еврейского: делается веселее, счастливее (ср. Еккл. 11:9; Суд. 19:9; Руф. 3:7).