Толкования на Евангелие от Матфея 26:57

Ст. 51-58 И вот, один из бывших с Иисусом, простерши руку, извлек меч свой и, ударив раба первосвященникова, отсек ему ухо. Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут; или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов? как же сбудутся Писания, что так должно быть? В тот час сказал Иисус народу: как будто на разбойника вышли вы с мечами и кольями взять Меня; каждый день с вами сидел Я, уча в храме, и вы не брали Меня. Сие же все было, да сбудутся писания пророков. Тогда все ученики, оставив Его, бежали. А взявшие Иисуса отвели Его к Каиафе первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины. Петр же следовал за Ним издали, до двора первосвященникова; и, войдя внутрь, сел со служителями, чтобы видеть конец

Кто этот один, урезавший ухо? Евангелист Иоанн говорит, что это Петр (Ин. XVIII, 10). Такой поступок был делом его пылкости. Но нужно исследовать, для чего ученики Иисусовы носили ножи? А что они носили их с собою, это видно не только из настоящего обстоятельства, но еще из их ответа, что у них есть два меча. Для чего же позволил им Христос иметь мечи? Евангелист Лука повествует, что когда Христос спросил их: егда послах вы без влагалища и без меха и без сапог, еда чесого лишени бысте? и когда они отвечали: ничесоже, тогда Он сам сказал им: но ныне иже имать влагалище, да возмет и мех: а иже не имать, да продаст ризу свою, и купит нож; и когда они на это отвечали: се ножа зде два, тогда Он сказал им: довольно есть (Лк. XXII, 35-36, 38). Итак, для чего же Он позволил им иметь мечи? Чтобы уверить их, что Он будет предан. Поэтому и говорит им: да купит нож, не для того, чтобы вооружились; нет, но чтобы этим указать на предательство. Для чего, опять ты спросишь, Он повелел иметь мех? Он учил их тем трезвиться, бодрствовать и иметь самим о себе великую заботу. Вначале Он держал их, как неопытных, под охранением Своего могущества, а теперь, выпустив их как птенцов из гнезда, велит им самим летать. Далее, для того, чтобы они не подумали, будто Он оставляет их по слабости Своей, повелевая и им действовать самостоятельно, Он напоминает им о прошедшем, говоря: егда послах вы без влагалища, еда что лишени бысте? Он хочет уверить их в Своей силе и тем, что Он прежде поддерживал их, и тем, что ныне не вдруг оставляет. Но откуда были у них мечи? Они шли прямо с вечери после трапезы; вероятно, поэтому, там для агнца были и ножи; когда же они услышали, что на Иисуса будет сделано нападение, то и взяли с собою эти ножи для защиты своего Учителя; но это они сделали только по своей воле. Поэтому-то Христос и упрекает Петра, и притом с страшною угрозою, за то, что он употребил меч в отмщение пришедшему рабу, хотя он поступил так горячо в защиту не самого себя, а своего Учителя. Но Христос не допустил, чтобы от этого произошел какой-либо вред. Он исцелил раба, и сделал великое чудо, которое могло открыть и Его кротость, и могущество, а равно и нежность любви, и покорность ученика, потому что тот поступок был свидетельством его любви, а этот послушания. Когда он услышал: вонзи нож твой в ножницу свою (Ин. XVIII, 11), то тотчас повиновался и впоследствии никогда не делал этого. Другой же евангелист повествует, что ученики спрашивали Его: аще ударим (Лк. XXII, 49)? Но Христос воспретил это, и исцелил раба, а ученику возбранил еще с угрозою, для того, чтобы более вразумить его: вси бо, говорит Он, приемшии нож ножем погибнут. И приводит основание, говоря: или мните, яко не могу умолити Отца Моего, и представит Ми вящше, неже дванадесяте легеона ангел? Но како сбудутся писания? Этими словами Он остановил их горячность, показывая, что случившееся с ним соответствует и Писанию. Поэтому Он и там молился, чтобы они с покорностью перенесли случившееся с Ним, зная, что это совершается по воле Божией. Итак, двумя причинами Он хотел успокоить учеников: во-первых, угрозою наказания тем, которые начинают нападение: вси бо, сказал Он, приемшие нож ножем погибнут; во-вторых, тем, что Он терпит это добровольно: могу, говорит Он, умолити Отца Моего. Но почему Он не сказал: ужели вы думаете, что Я не могу погубить их? Потому что первые Его слова были гораздо убедительнее; а ученики Его не имели еще об Нем надлежащего понятия. За несколько времени Он говорил: прискорбна есть душа Моя до смерти (Мф. 26:38), и еще: Отче, да мимоидет от Мене чаша (Мф. 26:39), и был в скорби и поте, и укрепляем от ангела. Итак, вследствие того, что Он показывал в Себе много человеческого, Ему не поверили бы, если бы Он сказал: ужели вы думаете, что Я не могу погубить их? Поэтому и говорит: или мните, яко не могу умолити Отца Моего? Но и здесь опять показывает смирение, когда говорит: представит Ми дванадесять легеона ангел. Если один ангел поразил сто восемьдесят пять тысяч вооруженных (4Цар. XIX, 35), то неужели нужно было Христу двенадцать легионов ангелов против тысячи человек? Нет! Он так сказал по причине страха и слабости учеников Своих, так как они от страха омертвели. Поэтому же Он ссылается и на Священное Писание: како убо сбудутся писания? и этим устрашая их. Если происходящее со Мною подтверждается Священным Писанием, то для чего вы сопротивляетесь?

Так говорил Христос ученикам Своим, а врагам, напавшим на Него, сказал: яко на разбойника ли изыдосте со оружии и дрекольми яти Мя? По вся дни седех уча в Церкви, и не ясте Мене (ст. 55). Смотри, сколько Он делает такого, что могло вразумить их: то повергает их на землю, то исцеляет ухо рабу, то угрожает им убийством. Ножем погибнут, говорит Он, приемшии нож, - что самое и подтвердил исцелением уха; везде, и в настоящем и в будущем, являет Свое могущество и показывает, что иудеи не своею силою взяли Его. Поэтому Он и прибавляет: на всяк день с вами бех и седех уча, и не ясте Мене, показывая и этим, что они взяли Его по Его соизволению. Не упоминая о чудесах, Он говорит только об учении, для того, чтобы не показаться тщеславным. Когда Я учил вас, тогда вы Меня не брали; а когда замолчал, тогда напали на Меня. Я был во храме, и никто не удерживал Меня; а теперь неблаговременно, среди ночи, вы приступили ко Мне с оружием и дреколием. Какая нужда в этом оружии против Того, Кто был всегда с вами во храме? Этим научает, что они никогда бы не могли взять Его, если бы Он не предал Себя добровольно, потому что если и прежде, имея Его в своих руках, всегда посреди себя, они не могли взять Его, то и ныне также не могли бы сделать этого, если бы Он не захотел. Далее разрешает недоумение, для чего Он восхотел предать Себя. Сие же бысть, говорит Он, да сбудутся писания пророческая (ст. 56). Смотри, как Он до последнего часа, и в самое время предания, все делает для исправления врагов Своих: вразумляет их, пророчествует, угрожает им: мечем, говорит Он, погибнут, а когда говорит: на всяк день с вами бех уча, то этим показывает добровольное Свое страдание; словами же: да сбудутся писания пророческая доказывает Свою покорность воле Отца. Почему же они не взяли Его в храме? Потому что не осмелились на это в храме в виду народа. Поэтому Он и вышел вон из города, предоставляя им в отношении и места и времени полную свободу и, даже до последнего часа лишая их оправдания. Тот, Кто в исполнение божественных пророчеств предал самого Себя, мог ли учить противному воле божественной? Тогда вси ученицы, говорит евангелист, оставльше Его бежаша. Когда взяли Иисуса Христа, ученики оставались еще при Нем; но когда Он сказал толпе, напавшей на Него, упомянутые слова, разбежались. Они, наконец, увидели, что уже нельзя будет более Ему уйти после того, как Он добровольно предал Себя, и объявил, что это совершается сообразно писаниям пророческим. По рассеянии учеников, Иисуса Христа приводят к Каиафе: Петр же идяше по Нем, и вниде видети кончину (ст. 58). Велика была любовь этого ученика: увидав, как убежали другие ученики, он все-таки не убежал, но остался и вошел со Христом во двор Каиафы. Без сомнения, и Иоанн сделал то же (Ин. XVIII, 15), но он был известен первосвященнику. Для чего же привели Христа в такое место, где все были собраны? Для того, чтобы все сделать по воле архиереев. Каиафа был тогда первосвященником, и у него там были все собраны: так они бодрствовали и не спали целую ночь ради этого. Не пасху они тогда совершали, как пишет евангелист, но не спали по этому самому делу. Евангелист Иоанн, сказав, что было утро, присовокупляет: тии не внидоша в претор, да не осквернятся, но да ядят пасху (Ин. XVIII, 28). Это что значит? То, что они ели пасху в другой день, и стремясь погубить Христа, нарушили закон. Христос не пропустил бы времени пасхи, но Его убийцы осмеливались на все, и нарушали многие законы. Так как они терзаемы были жестокою яростью против Него, и, часто покушаясь убить Его, не могли этого сделать, то теперь, взяв Его неожиданно, решились оставить даже пасху, чтобы исполнить свое кровожадное намерение. Вот почему и собрались все, и, составив сонм губителей, искали лжесвидетельства, чтобы своим коварным замыслам дать вид законного суда. Они не имели даже истинных свидетельств (Мк. XIV, 56): так беззаконен был их суд, так все было извращено и перепутано!

А взявшие Иисуса отвели Его к Каиафе [Киафе] первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины

Моисей по повелению Божию приказал, чтобы первосвященники получали достоинство в наследие от отцов своих и чтобы в лице священников составлялось непрерывное поколение (series generationis) (Исх 28-29). Иосиф [Флавий] сообщает, что этот Каиафа купил за плату у Ирода первосвященство только на один год. Потому не удивительно, если не настоящий первосвященник совершает неправедный суд.

Недоумение XLI. Почему Иоанн написал, что во двор Анны, а Матфей – что во двор Каиафы привели Иисуса схватившие [Его] (Ин. 18:13; Мф. 26:57)?

Разъяснение см. Ин. 18:13

(Воины) же емше Иисуса ведоша к Каиафе архиереови, идеже книжницы и старцы собрашася

Подобное же написал и Марк (14, 53), и Лука (22, 54); но Иоанн, который, начиная с этого места, пишет обо всем обширнее и подробнее, как присутствовавший при всем этом, говорит (18, 12-13): спира же и тысящник и слуги Иудейстии яша Иисуса и связаша Его, и ведоша Его ко Анне первее: бе бо тесть Каиафе, иже бе архиерей лету тому. Затем, рассказав подробно все происходившее в доме Анны, что опустили другие евангелисты, говорит в конце: посла же Его Анна связана к Каиафе архиереови (18, 24).

А взявшие Иисуса отвели Его к Каиафе первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины

(Мк. 14:53; Лк. 22:54; Ин. 18:13, 14). Иоанн свидетельствует ясно, что сначала Иисус Христос отведен был к первосвященнику Анне. Но был ли первый допрос именно у Анны, сомнительно. Анна был прежде первосвященником, но теперь был заштатным, находился на покое, как сказано выше. Оба они, Анна и Каиафа, были людьми злыми и, по-видимому, совершенно ничтожными. Неизвестно, хотели ли взявшие Христа выразить своим поступком свое почтение к Анне; или он принимал деятельное участие в заговоре Христа и все делалось согласно его распоряжениям. Анна отослал связанного Христа к зятю своему, первосвященнику Каиафе, куда и собрались, по Матфею, книжники и старейшины, по Марку, первосвященники, старейшины и книжники; а Лука упоминает только о “доме первосвященника.” Это было неофициальное собрание Синедриона в ночное время. Анна и Каиафа жили, вероятно, на одном дворе, хотя и в разных домах.

Ст. 57-68 А взявшие Иисуса отвели Его к Каиафе первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины. Петр же следовал за Ним издали, до двора первосвященникова; и, войдя внутрь, сел со служителями, чтобы видеть конец. Первосвященники и старейшины и весь синедрион искали лжесвидетельства против Иисуса, чтобы предать Его смерти, и не находили; и, хотя много лжесвидетелей приходило, не нашли. Но наконец пришли два лжесвидетеля и сказали: Он говорил: могу разрушить храм Божий и в три дня создать его. И, встав, первосвященник сказал Ему: что же ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют? Иисус молчал. И первосвященник сказал Ему: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? Иисус говорит ему: ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его! как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти. Тогда плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?

Святой евангелист Иоанн Богослов, дополняя рассказы трех первых евангелистов, говорит, что воины и тысяченачальник, и служители иудейские взяли Иисуса, связали Его и отвели Его сперва к Анне. Это был отставной первосвященник, тесть Каиафы, самый хитрый и злобный враг Господа Иисуса. Ему первому и доставили удовольствие – видеть связанным Того, Кто еще так недавно казался неприступным для синедриона. Анна спросил Иисуса Христа об учениках Его и об учении Его. Господь ничего не сказал ему об учениках Своих: так берегла их любовь Его; об учении же Своем так ответил Анне: «Я говорил явно» (открыто) «всему миру; Я всегда учил в синагоге и в храме, где всегда Иудеи сходятся, и тайно не говорил ничего. Что спрашиваешь Меня? спроси слышавших, что Я говорил им». Таков был ответ Господа, ответ, полный кротости, простоты, ясности и величия Божественного. Сам первосвященник ничего не нашел возразить против такого ответа, хотя, конечно, не мог быть доволен таким искусным, как думал он, уклонением от дела. Но не так смотрел на все это один из льстецов, служителей Анны: он тотчас ударил Господа по ланите, вскричав при этом: «так-то Ты отвечаешь первосвященнику?» Господь кротко сказал дерзкому оскорбителю: «если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?»

Какой трогательный пример терпения для всех последователей Божественного Узника! «Представь, – говорит святитель Златоуст, – Кто сказал, кому сказал, для чего сказал, – эти слова будут для тебя некоторым Божественным и непрестанным припевом, который возможет низложить всякую гордыню. Представь достоинство Безчестимого, ничтожество безчестящего, тяжесть безчестия, ибо не только оскорбил, но и ударил, и не просто ударил, но в ланиту; нет ничего безчестнее этого удара; однако же Он все перенес, чтобы ты вполне научился поступать кротко». Анна все это видел и слышал, но не его дело было обуздывать безрассудную дерзость своих слуг; его дело было судить и преследовать невинных. Потеряв надежду привести Господа в замешательство своим допросом и сам спеша на общее собрание к Каиафе, он послал туда же и Божественного Узника. А взявшие Иисуса отвели Его к Каиафе первосвященнику, куда собрались книжники и старейшины, где с нетерпением ожидал связанного Назарянина синедрион. Была глубокая ночь, когда по Закону нельзя было разбирать уголовных дел; обычай не дозволял разбирать уголовные дела и накануне таких праздников, как Пасха; но синедрион не счел нужным справляться ни с Законом, ни с обычаем, спеша довести дело до конца. В делах неотложных Закон позволял собираться и не всем членам синедриона, которых было семьдесят два: достаточно было двадцати трех, но члены поусердствовали на этот раз и собрались почти все, за исключением Никодима и Иосифа Аримафейского. Поистине это было беззаконное сборище, «сборище злонамеренных», по выражению Псалмопевца (Пс. 25:5). Между тем два ученика Господа, Петр и Иоанн, из особенной к Нему любви, последовали за Господом до дома первосвященникова. Петр же, – говорит святой Матфей, – следовал за Ним издали, чтобы не быть замеченным, до двора первосвященникова. Можно думать, что оба первосвященника, Анна и Каиафа, жили в одном доме, и двор их был общий. Святой Иоанн Богослов пишет, что он сам, как знакомый первосвященнику, сказал придвернице и ввел Петра, причем раба придверница из предосторожности спросила Петра: «и ты не из учеников ли Этого Человека? Он сказал: нет». Между тем рабы и служители, разведя огонь, потому что было холодно, у огня стояли и грелись. Петр также стоял с ними и грелся (Ин. 18:17–18). Когда Господа привели к Каиафе, Петр оставался во дворе: и, войдя внутрь, сел со служителями, чтобы видеть конец, узнать, чем кончится дело. А дело велось поспешно к желанному для судей концу.

Несмотря, впрочем, на твердое, давно принятое решение лишить жизни Господа Иисуса, «синедрион хотел дать этому делу вид справедливости и какими бы то ни было средствами приписать Иисусу вину, достойную смерти. В самом деле, приятно ли было членам синедриона казаться в глазах народа убийцами Того, Кого народ считал Мессией?.. Члены синедриона потребовали свидетелей. Закон требовал только трех, или даже двух… В глубокую полночь, когда весь город спал, свидетелей надобно было искать – и не без труда» (Иннокентий, архиеп. Херсонский). Начиная от первосвященника и до последнего члена все занялись этими поисками: первосвященники и старейшины и весь синедрион искали лжесвидетельства против Иисуса, искали клеветы, обвинения в каком-либо уголовном преступлении, чтобы предать Его смерти. Каждый приводил себе и другим на память человека, способного лжесвидетельствовать на Иисуса и по своему образу мыслей, и по тому, что слыхал Его беседы, и не находили. «Но почему же, – говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, – не решились воспользоваться услугами Иуды, который, зная учение и все деяния Господа, из угождения врагам Его, за новую плату, и даже в оправдание своей измены Учителю, мог быть самым жестоким обвинителем? Предатель, исполнив преступное обещание указать местопребывание своего Учителя, тотчас удалился, а потому его не сразу можно было отыскать. И едва ли бы сам Иуда имел столько дерзости, чтобы клеветать на своего Учителя в Его присутствии. Мы увидим, что в мрачной душе его и после предательства невольно сохранилось еще сильное чувство уважения к Его невинности. Всеми искавшиеся лжесвидетели, наконец, начали появляться. Что они ставили Господу в вину, неизвестно; только свидетельства их были не согласованы между собой и не содержали в себе уголовного обвинения. Вероятно, они указывали на какие-либо нарушения покоя субботнего, на несоблюдение преданий фарисейских и прочее, но такие преступления не содержали в себе законной причины для осуждения на смерть: между тем, судьям хотелось найти преступление именно такого рода», и потому святой Матфей говорит: и, хотя много лжесвидетелей приходило, желанного лжесвидетельства не нашли. Но наконец пришли два лжесвидетеля и сказали: Он неуважительно отзывается о храме Божием… Члены синедриона обрадовались: эти лжесвидетели хотели обратить в уголовное обвинение слова Спасителя, произнесенные Им за два года перед этим в храме Иерусалимском; Он сказал тогда: «разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его» (Ин. 2:19), причем подразумевал не храм Иерусалимский, а собственное тело, так что Его слова были пророчеством о Его крестной смерти и воскресении.

Но оба лжесвидетеля злонамеренно или от непонимания и давности времени исказили слова Иисуса Христа; один утверждал: Он говорил: могу разрушить храм Божий и в три дня создать его. «В таком ложном виде слова, приписываемые Иисусу Христу, – говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, – могли перед судьями показывать дерзость и самохвальство, соединенное с неуважением к самым священным вещам, каков храм. Другой лжесвидетель объявлял, будто ему слышалось, как Господь говорил: «Я разрушу храм сей рукотворенный, и в три дня воздвигну другой, нерукотворенный». В таком превратном виде слова эти казались обнаружением чего-то мятежного, богопротивного, как будто Иисус Христос не только имеет самое низкое понятие о храме Иерусалимском, «ибо слово рукотворенный в Священном Писании употребляется для обозначения идола и храма идольского, – но и намерен разрушить его, чтобы создать другой, неизвестно какой, храм, всего вероятнее никакого. Это представлялось явной хулой на храм, равной хуле на Бога и Моисея, которая, по Закону, вела за собой смерть хулившему». «Поистине это были ложные свидетели! Ибо Христос не говорил: могу разорить, но – разорите, притом не сказал церковь Божию, но храм сей, т.е. тело Мое; опять же, не говорил созижду, но воздвигну. Ясно, что лжесвидетели приписывали Иисусу Христу то, что Он не говорил» (блаженный Феофилакт). Поэтому, несмотря на все желание судей осудить Господа Иисуса, и это свидетельство было признано ими недостаточным, как неясное, сбивчивое и несогласное в выражениях. Все время, пока выслушивали лжесвидетелей, Господь безмолвствовал. При этом величественном безмолвии судьи должны были невольно почувствовать, будто обвиняемыми были сами они, а Христос был им Судией… «Это Его молчание для их мелкого самолюбия казалось непростительным невниманием или презрением, – говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский. – Если бы Господь защищал Себя, то могли надеяться, что в собственных Его словах найдется что-либо противное Закону, ибо первосвященники и книжники уже не раз испытали на себе строгость Его обличений, почитаемую ими за дерзость и богохульство. И вот Каиафа, который доселе сидел на своем месте и сохранял, хотя и не без принуждения, важность председателя нечестивого совета, первым потерял терпение». И, встав со своего места и выступив на середину, где находился Господь, первосвященник с гневом сказал Ему: что же ничего не отвечаешь? Разве не слышишь, что они против Тебя свидетельствуют? Иисус молчал: «как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен» (Ис. 53:7), так не отверзал Он уст Своих.

«Да и к чему было говорить? – вопрошает Филарет, архиепископ Черниговский. – Он говорил, когда готовы были слушать Его, по крайней мере, без ненависти к истине. А теперь? Теперь и само дело говорило о себе ясно. Мнимые свидетели были не более, как клеветники». «Ответ был безполезен, когда никто не слушал, и когда суд их имел только наружный вид суда, а на самом деле был ничем иным, как нападением разбойников, которые бросаются на проходящих из своего вертепа» (свт. Иоанн Златоуст). «Раздраженный этим молчанием, – говорит Иннокентий, архиепископ Херсонский, – первосвященник скорее всего согласился бы посчитать это молчание за признание в преступлении, но некоторый остаток приличия еще обуздывал его личную ненависть. Между тем, вступив в разговор с Узником, он не мог уже без стыда закончить его ничем. Хитрость саддукея нашла средство, не прибегая к явно несправедливым мерам, не только заставить Подсудимого говорить, но и сказать нечто такое, чем весь допрос в немногих словах мог быть совершенно окончен. Как первый служитель Бога Израилева, первосвященник, при всем недостоинстве своем, имел право спрашивать обвиняемого под клятвой: тогда уже нельзя было не отвечать, не преступив должного уважения к клятве, к сану первосвященника и к самому Закону. К этому-то средству и прибег Каиафа». Перед лицом Бога обвиняемый не мог сокрыть истины. И первосвященник сказал Ему с притворным уважением к словам, которые сам произносил: заклинаю Тебя Богом живым, Богом истинным, проклинающим тех, которые ложно говорят от Его имени или ложно клянутся Им: скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? Сын Бога, вовеки благословенного? Ты ли – Мессия? Вопрос был так поставлен, что грешно было не отвечать, и из любого ответа судьи могли вынести обвинение Господу. Если Он скажет: да, – Его объявят богохульником; если скажет: нет, – Его обвинят как обманщика, потому что Он перед народом явно выдавал Себя за Мессию. В том и другом случае приговор готов: повинен смерти… И Господь наш, благоговея перед именем Отца Своего Небесного и подавая всем нам пример такого благоговения, дал Каиафе ответ… Со спокойным сознанием Своего Божественного достоинства Иисус говорит ему: ты сказал… Ты сказал справедливо, что Я Христос. Я действительно Сын Бога Живаго. «Хотя Господь знал, что не уверуют в Него, однако исполняет Свой долг, чтобы потом не могли сказать они: если бы Он исповедал Себя после заклинания, то мы уверовали бы в Него».

Для Каиафы и его союзников этого ответа было достаточно, но Спаситель грешников и теперь искал их заблудших душ, и теперь призывал их – одуматься, остановиться в кровавом замысле, и для того напомнил им древние пророчества о будущей славе Мессии. Он сказал: даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы, одесную Бога всесильного, как говорит пророк Давид, и грядущего на облаках небесных, как пророчествует Даниил. Скоро самые дела покажут вам, что Я – тот самый Царь, Который, по описанию пророка Даниила, сидит на облаках одесную Ветхого денми, и Который грядет со славою судить вселенную. Итак, знайте, на какое ужасное дело вы идете. Каиафа не хотел слушать, не хотел понимать голоса пророческого; ему нужно было теперь только из приличия скрыть свою радость, и он спешит принять на себя вид ревнителя славы Божией, который пришел в ужас от богохульства. Тогда первосвященник разодрал одежды свои, разорвал переднюю часть одежды своей, и без всякого расследования объявил слова Господа Иисуса богохульством, и сказал: Он богохульствует! на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его!… Все молчали, притворяясь, что поражены ужасом по причине мнимого богохульства. Как вам кажется? как вы думаете, что заслуживает Он? – спросил наконец он… Они же сказали в ответ: повинен смерти!.. Так произнесен смертный приговор над нашим Спасителем. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «первосвященник не объявляет своего мнения, но требует его от своих советников, как будто об очевидных преступлениях и явном богохульстве. Но так как первосвященники знали, что если дело будет исследовано и тщательно рассмотрено, то Христос окажется совершенно невиновным, поэтому сами осуждают Его и, предупреждая слушателей, говорят: «вы слышали богохульство Его». Смотрите, как они едва не вынуждают, едва не насильно исторгают суждение о Нем. Они сами обвиняют Его, сами произносят приговор, сами все делают». Было уже далеко за полночь. Оставалось в утреннем заседании подтвердить уже вынесенный приговор и передать дело римскому прокуратору для окончания. «Но почему они не умертвили Его тайно? – спрашивает святитель Златоуст и отвечает; – потому, что хотели самую славу Его уничтожить. Много было таких, которые слышали Его беседы и удивлялись Ему; поэтому враги Его стараются предать Его смерти публично, перед всеми. А Христос, со Своей стороны, не препятствует этому, но злобу их употребляет как орудие истины: через это смерть Его стала всем известной.

Таким образом, случилось совсем не то, чего хотели. Враги хотели предать Его публичному позору, а Он через это самое еще более прославил Себя. Они говорили: прежде убьем Его, а то «придут Римляне и овладеют и местом нашим и народом» (Ин. 11:48); но когда убили, то наперекор их осторожности это с ними и случилось. И здесь хотели публичным распятием повредить Его славе, но вышло напротив. А что они имели власть сами по себе предать Его смерти, то это видно из слов Пилата: «возьмите Его вы, и по закону вашему судите Его» (Ин. 18:31). Но они не хотели этого, чтобы показать другим, что Он предан смерти как законопреступник, как самозванец, как возмутитель. Поэтому и распяли вместе с Ним разбойников; поэтому также говорили: «не пиши: Царь Иудейский, но что Он говорил» (Ин. 19:21). А все это делалось для утверждения истины. Таково обыкновенно коварство: что оно злоумышляет, тем самым и разрушается». В ожидании нового собрания синедриона, Господь был выведен из палат Каиафы во двор и отдан на поругание буйной толпе стражников храма и слуг архиерейских. «Те и другие почитали за долг выказать свое раздражение и презрение к Человеку, Который, по их мнению, имел дерзость быть врагом их начальников. Может быть даже, что от первосвященников дан был слугам намек, как поступать с Узником» (Иннокентий, архиеп. Херсонский). «Пророк Галилейский, Мессия самозванец!» Такими насмешками началось поругание. Но скоро от слов перешли к делу. Тогда плевали Ему в лице, чтобы показать крайнее к Нему презрение и унижение, и заушали Его: били по голове, по устам, ударяли руками с пригнутыми пальцами, или проще – били кулаками: другие же ударяли Его по ланитам. Иные хотели показать свое остроумие: закрывали лице Его одеждой, и при каждом ударе спрашивали, со злым издевательством и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя? Угадай, Христос, кто Тебя ударил? Если Ты Мессия всеведущий, то должен знать все. Господь переносил все эти поругания, не говоря ни слова. Евангелисты не сочли за нужное даже упомянуть об этом. Еще через пророка Исайю Мессия сказал о Себе: «Я предал хребет Мой биющим и ланиты Мои поражающим: лица Моего не закрывал от поруганий и оплевания» (Ис. 50:6). И теперь это пророчество исполнилось в точности. «И для чего они все это делали, когда уже вознамерились умертвить Его? – восклицает святитель Златоуст. – Что за нужда в ругательстве таком? Разве та, чтобы видел ты наглый нрав их? Подлинно, как будто нашедшие добычу, они прорывались бешенством, со злобной радостью бросались на Него, высказывая убийственный свой нрав.

Подивись при этом любомудрию учеников. Безчестное, как видим, они пересказывают со всей точностью; ничего не утаивают, ничего не стыдятся; так как они за великую честь считают, и справедливо, что Владыка всяческих благоволил понести толикие за нас страдания. Это показывало неизреченную Его попечительность и непростительную злобу врагов Его, которые со столь Кротким и Тихим поступали так, как только может поступать лев с агнцем. Ничего здесь не опущено – ни с Его стороны в кротости, ни с их – в злобе и жестокости. Все это предвозвестил и пророк Исайя: «Как», – говорит, – «многие изумлялись, смотря на Тебя, – столько был обезображен паче всякого человека лик Его, и вид Его – паче сынов человеческих!» (Ис. 52:14). И что может сравниться с этим оскорблением? На то самое лице, которого море устыдилось, от которого солнце, узрев Его на кресте, сокрыло свои лучи, – на то самое лице плевали, то самое лице заушали, били по главе, по щекам, к язвам присовокупляли оплевания, но и этого мало: громко повторяли едкие насмешки. Об этих-то событиях должны мы читать Писание как можно чаще; об этом-то слушать со всем вниманием, это-то начертывать в сердце нашем, так как все это для нас истинно честь. Сим я хвалюсь, хвалюсь не тысячей только мертвецов, которых воскресил Он, но и теми страданиями, которые Он понес. Об этом и Павел непрестанно повторяет; он то говорит: «Итак выйдем к Нему за стан, нося Его поругание» (Евр. 13:13), то проповедует: «Который, вместо предлежавшей Ему радости, претерпел крест, пренебрегши посрамление» (Евр. 12:2)…».