Протоиерей Григорий МИХНЕВИЧ родился в 1969 году в Карелии. До 8 лет рос в неблагополучной многодетной семье. В 1978 году родители были лишены родительских прав. С 1978 до 1984 года воспитывался в Пудожском детском доме. В 1984 году поступил в Петрозаводский лесотехнический техникум. В 1988-90 гг. служил в армии, потом окончил Петрозаводское музыкальное училище, играл в разных музыкальных коллективах республики. Крещение принял в 1990 году. Помогал восстанавливать храмы и часовни. В 2001 году рукоположен в сан диакона, в 2002 – в сан священника. Служил в храме великомученицы Екатерины города Петрозаводска. 20 июня 2011 года отец Григорий с настоятелем Екатерининского храма протоиереем Андреем Верещагиным и другими участниками ликвидации ЧС вынесли 8 человек из горящего самолета, который упал недалеко от его дачного дома. 22 июня участники ликвидации ЧС были награждены государственными наградами, медалями МЧС и представлены к наградам Русской Православной Церкви. С 2018 года настоятель храма преподобного Серафима Саровского в поселке Мелиоративный, что близ Петрозаводска.
– Отец Григорий, я знаю, что вы по скромности своей не любите вспоминать ту историю, но в разговоре о смерти не могу не спросить: думали вы в тот момент о смерти, понимали, заходя в самолет, что он в любую секунду может взорваться? Или в такой экстремальной ситуации даже некогда думать об этом?
– Конечно, некогда. Суть в том, что когда оказываешься в таких условиях, ты или подготовлен к этому морально, или не подготовлен. Я понимаю, что для неподготовленного человека это колоссальный стресс, но у меня в тот момент не было ни стресса, ни испуга. И мысли, что могу пострадать, не было. Была необходимость помочь ближнему, а счет шел на секунды. Так называемый инстинкт самосохранения просто выключается, и ты работаешь.
Мне кажется, что мы какие-то возможные непростые ситуации прорабатываем, просчитываем, готовимся к ним. Или не готовимся. Необязательно потом эти ситуации в нашей жизни случаются, но, если случаются, многое зависит от того, готовились ли мы к ним. Думаю, мне во многом помог детдомовский опыт. Ни в коем случае не идеализирую детский дом и никому не пожелаю такого детского опыта, но не только плохое там было. Хорошему тоже научился. Мы воспитывались в духе взаимовыручки, предать друга считалось самым страшным. Если, например, мы вдвоем против пятерых, и вдруг ты спасовал и отступил, это позор. Не можешь ты струсить. И этот опыт при всех своих минусах (всё-таки детский дом – это, по сути, детская колония со своим «внутренним кодексом») тоже как-то формирует личность, и, если неожиданно оказываешься в такой ситуации, в какой мы с отцом Андреем Верещагиным оказались в 2011 году, бываешь к ней максимально подготовлен. Не думаешь о том, как поступить, а знаешь, как, потому что по-другому уже не можешь.
Ну и к тому времени я уже девять лет был священником, и с самого начала я не только служу на приходе, но и почти ежедневно отпеваю усопших в больничных ритуальных залах – это мое послушание. Сегодня у меня было шесть отпеваний, иногда и по двенадцать в день бывает. Естественно, отношение к смерти у меня совсем другое. Это продолжение жизни.
– Таково христианское понимание смерти – это не уход в небытие, а переход в вечную жизнь. Но почти все мы воспитывались атеистами, а уж в советском детском доме, думаю, услышать о Боге вам было не от кого. Что помогло вам изменить мировоззрение, обрести веру?
– Я верю, что всем нам помогает Господь. Мама перед смертью моим сестрам сказала, что наш прадед был протоиереем. Может, по его молитвам я пришел к Богу. Добро я искал всегда. В детстве у меня была встреча с Богом, но понял я это намного позже, потому что тогда Бога не знал. Мне в детском доме «паханы» приписали проступок, которого я не совершал, я знал, кто на самом деле его совершил, но не выдал этого парня. Меня за этот не мой проступок избили. Когда били, я боли не чувствовал, а потом пошел за территорию и просто поговорил с Господом: «Ты же знаешь, что я этого не делал!» Повторяю, я еще не знал Бога, но в тот момент почувствовал такую благодать, на душе стало так тепло и мирно, как никогда не было. И потом я искал это состояние, но нигде, даже в самые радостные минуты, не находил. А в 1984 году, когда мне было пятнадцать лет, уже будучи студентом техникума, зашел в Крестовоздвиженский собор (он был почти через дорогу от нашего общежития) и сразу понял, что то, что я ищу, здесь. Понял и ушел, потому что испугался этого величия и своего несоответствия этому. Вернулся в привычную жизнь, продолжил жить по своим нравственным понятиям, но с тех пор знал, где мне, если что, это искать.
Я тогда не только не был крещен, но даже ничего не слышал о крещении. Потом в техникуме научный атеизм сдавал. Отношение было поверхностное. Потом была служба в армии… Служил я в Ленинграде в ансамбле песни и пляски. Примерно за год до демобилизации во время гастролей в Пскове нас повезли на экскурсию в Псково-Печерский монастырь – «посмотреть попов». Там все сразу разбрелись, а я пошел к Успенскому собору, со мной еще один парень, служивший первый год. Разговорились, оказалось, что он верующий, я ему рассказал о себе, и он прямо сказал: «Гриша, у тебя шансов в жизни нет, если ты не придешь к Богу».
Через год я демобилизовался и сразу принял крещение в том Крестовоздвиженском соборе, в который заходил в пятнадцать лет. Это было осознанное решение.
– Родители ваши были еще живы?
– Тогда да, мама даже дожила до того момента, как я стал священником – меня рукоположили в 2002 году, а она скончалась в 2003. Я ее отпевал, но если вы хотели спросить, воцерковились ли они следом за мной, то нет. Родители мои были в детстве крещены, но вы же понимаете, что если при живых родителях дети попали в детский дом, жили родители совсем не по-христиански.
– Верующему человеку всегда тяжело осознавать, что его близкие при жизни были далеки от Бога и ушли без покаяния. Что бы вы, имея такой трагический опыт, могли сказать людям в утешение?
– Христос нас призывает даже врагов любить. А уж заповедь о почитании родителей никто не отменял. Мои родители росли в безбожное время. На моих глазах всё начиналось – я же до третьего класса с ними жил. Мама была передовой дояркой, отца тоже на работе уважали, у нас одних из первых в деревне тогда, в семидесятые годы, появился телевизор. Медалями маму не раз награждали. Помню, что у нас в углу висела икона. От бабушки и дедушки досталась. И, как я уже говорил, незадолго до смерти мама сказала мне, что мой прадед был протоиереем.
А еще я помню, что когда маму как передовую доярку хотели принять в партию, к нам домой пришли люди из партийной комиссии, увидели икону, и вопрос о приеме в партию сразу закрылся. Через некоторое время я увидел, что иконы нет – ее сняли. Отец строго-настрого запретил нам с братом лазить на чердак, повесил на дверь замок, но, когда родители уезжали в ближайший город за покупками, мы с братом тихонечко отодвигали доски и залезали на чердак. Там я нашел в песке эту икону. Потом она и с чердака исчезла. Не знаю, куда пропала, но с того момента, как родители сняли икону со стены, началось разрушение – они стали спиваться. Прежние их заслуги как ветром сдуло. Понимаю, что это их личные трагедии, и трагедии, подобные этой, будут повторяться в судьбах других людей до скончания века. Но это мои родители, люди, через которых Бог дал мне жизнь. Да, я не почувствовал родительскую любовь, не знаю, что это такое, но это не повод отрекаться от своих родителей и проклинать их. Ни в коем случае. Я за них молюсь.
– Многие молятся, но переживают, считая, что их близкие из-за своей неправедной жизни не спасутся. И действительно часто жизнь ушедших людей, которые были нам небезразличны, такова, что можно только уповать на Божию милость.
– Я верю Священному Писанию и понимаю, что за такую жизнь люди в рай не попадают, но всё же это не мы решаем, а Господь, и надо помнить, что это еще не конечный суд для души. Всех нас еще ждет Страшный суд. Нам надо укрепляться в любви, учиться любить тех, кто нас предал, отказался от нас. Мы всегда пытаемся скатиться к справедливости: к людям, которые нас любили и лелеяли, у нас одно отношение, а к тем, кто нас оскорбил, обидел, предал, совсем другое. И если рассуждать только по человеческим законам, иначе и нельзя, но такое справедливое отношение к людям – отношение не христианское. Это прямое нарушение того, к чему призывает нас Христос. Он нас призывает любить врагов. Это сложно, только человеческими силами, без Божьей благодати, недостижимо, но стремиться к этому необходимо – для христианина нет другого пути.
Я с родителями жил недолго, и жизнь была настолько безрадостна, что попав в детский дом – по сути в детскую тюрьму, – я почувствовал себя как в сказке. Представьте, какое детство было у меня до детского дома. Повторяю, я не питаю иллюзий и понимаю, что человек за такую жизнь, какую прожили мои родители, в рай не попадает, но коль мы с ними одно целое по плоти и крови, у нас за таких людей и особое ходатайство перед Богом. Митрополит Сурожский Антоний говорит: тебя не Господь будет судить, Господь поставит перед тобой того человека, которого ты обездолил, и если он тебя простит, простит и Господь. А если ребенок-сирота уже здесь начинает молиться за родителей перед Богом, это, думаю, и есть прощение. Как не простить? Все наши обиды окажутся никчемными по сравнению с тем, что нам откроется в вечности. Всё меркнет перед величием той жизни. А обиды на родителей или еще на кого-то разрушают личность, человеческую целостность. Надо понять, что твои родители, как бы они в жизни ни оступались, тоже бесконечно дороги Богу, и молиться за них. Конечно, это мой опыт, моя личная история. Знаю детдомовских ребят, которые категорически отказались прощать родителей, из-за которых оказались в детском доме, и ничего о них знать не хотят. А есть такие, которые не сделали никаких выводов, и, выйдя из детского дома, вернулись к родителям и вместе с ними пошли по этому же наклонному пути. Разные судьбы у всех. Но мне Господь помог.
А вот когда я, уже будучи священником, хоронил родителей своей супруги, на душе было светло и молиться за них было легко.
– Они были верующие?
– Да. Мама моей супруги вообще была для меня образцом и в интеллектуальном плане, и в плане воспитания, такта, этикета. К Богу она пришла, когда мы уже были с Юлей женаты, лет за двадцать до кончины. Вскоре после крещения она перенесла тяжелейший инсульт, находилась в коме, и врач сказал нам, что осталось ей максимум три-четыре дня, а из комы она не выйдет. Я еще не был священником. Поехал к своему другу отцу Андрею Верещагину, рассказал ему, мы вместе поехали в больницу, по дороге он читал молебен о здравии, а когда приехали, мама была уже в сознании – вышла из комы. Отец Андрей ее пособоровал и причастил, а через полтора месяца мы забрали ее домой на коляске, и она с нами прожила еще двадцать лет, сохранив совершенно все качества ума и души. К концу жизненного пути она регулярно исповедовалась и причащалась, молитвослов не выпускала из рук.
Я в то время уже был на перепутье, а после чуда с выздоровлением мамы у меня не осталось никаких сомнений. Оставил все свои мирские работы и пошел работать в церковь дворником. Священства не искал, и даже бегал от этого, но Господь так ссудил.
– Наверняка не раз приходилось принимать исповедь у умирающих. Можете рассказать какие-то запомнившиеся случаи?
– Когда исповедуется перед смертью человек верующий, живший церковной жизнью, всё проще. Он понимает, что происходит, готовится. Сложности возникают, когда человек не может понять, что с ним, а родственники ходят вокруг и делают вид, что всё хорошо, нарочито являя гиперопеку и заботу о больном, что сразу у больного вызывает подозрение. Потом родственники приходят и просят: батюшка, не могли бы пособоровать его и причастить? А у человека опыта такого нет. Он даже не знает, что это такое. Спрашиваю: «Ваши родственники пригласили меня к вам. Вы согласны?» – «Ну, да». – «Давайте попробуем побеседовать». В итоге обычно такие люди вспоминают только совсем уж явные грехи: супружеские измены, многие женщины – аборты. И часто не осознают, что с ними. Человеку осталось максимум несколько дней, а и врачи, и родственники его утешают, якобы всё будет хорошо.
Помню, с одним таким человеком разговаривал, и он сам меня попросил: «Батюшка, объясните, что со мной происходит». Потому что насторожило его чрезмерное внимание родственников. А они, как водится, и меня просили: «Батюшка, врачи сказали, что ему осталось несколько дней, но мы не говорим ему и вы не говорите». А зачем тогда позвали, спрашивается? Естественно, когда он меня спросил, я ему прямо сказал, что у него рак четвертой степени, но Господь отмерил ему еще несколько дней. Он, конечно, впал в ступор, но дальше я постарался объяснить: «Умрет тело, его отнесут на кладбище, а ты сам, личность, не умрешь, твоя душа бессмертна, и тебя там ждет новая реальность, к которой ты совершенно не готов». Переключил его внимание со страха телесной смерти на реальность, которая ждет его дальше. Час говорили, два, и постепенно он начал понимать, что там за каждое скверное слово придется отвечать. Объяснил ему, что покаяние – это баня для души, и чем глубже он исповедуется, тем в более чистом состоянии вступит в жизнь вечную. Когда до людей такие вещи доходят, они начинают раскрываться. Причастил я его, пособоровал.
Он умер через три дня. Пришла ко мне его жена с обидой: «Что вы натворили? Вы лишили его последней радости в жизни». Оказывается, он после моего ухода сказал родственникам: «Вы мне лжете». И закрылся от них. Они посчитали, что виноват священник, и жена пришла высказать мне это. Я попытался ей объяснить: «Поймите. То, что вы делали, было преступлением против него». Но больше она ко мне не приходила. И в наш храм не приходила. Обиделась. И такое бывает.
– Думаю, у многих читателей возникнут вопросы. История неоднозначная. Человек за три дня до смерти впервые в жизни исповедовался и причастился. Исповедовался, если я вас правильно понял, серьезно, глубоко. Но тут же отвернулся от близких. А жена… Хорошо, если обидевшись на вас, она пошла в другой храм. А если она отвернулась от Бога?
– Дело в том, что она с Богом и не была. Такие люди «инсценируют» христианство. Человек верующий понимает, что умирающему в ближайшие дни предстоит встреча с Богом, и постарается помочь ему подготовиться к этой встрече. Всем нам скоро предстоит эта встреча. Человеку дано всего несколько десятков лет, чтобы подготовиться к переходу в новую жизнь, вечную. Не верите в это? Хотите до последнего обманывать близкого человека, «утешая» его, будто бы его болезнь не так серьезна и он вскоре выздоровеет? Тогда для какой цели зовете священника? Если меня позвали к умирающему, я как священник не имею права обманывать его. С меня за этот обман Господь спросит. Да, надо быть тактичным, надо учитывать уровень духовной зрелости или вообще незрелости человека, в каких-то случаях снисходить к его немощи, но напоминать людям, которые к нам обращаются, что после смерти, неизбежность которой понимают все, каждого ожидает жизнь вечная, мы обязаны. И обязаны по мере сил готовить людей к этому. А уж когда приходим к умирающему, времени подготовить его у нас совсем мало. Особенно если этот человек не жил церковной жизнью, исповедуется впервые.
Я и у гроба, когда отпеваю людей, говорю именно об этом. Говоря о смерти, я не говорю о смерти! С любовью говорю, с тактом, но объясняю, что сейчас происходит в начавшейся новой жизни их родственника, какая важная встреча предстоит сейчас их близкому человеку, которого мы провожаем. И многие, выходя из траурных залов после отпевания, нередко говорят мне: «Мы такого не слышали. Почему нам об этом не говорят?» Я отвечаю: «А сколько вам лет? У нас храмы открыты. Вы для чего крестились? Почему до сих пор не переступили порог храма, чтобы об этом слышать постоянно?»
Апостол Павел говорит: «Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды» (1 Фес., 4, 13). Не имеющими надежды он называет язычников. У нас сейчас крещеных «язычников» пруд пруди. И с этим надо что-то делать. Я считаю большой ошибкой массовое крещение в девяностые годы. Тогда людей крестили потоком, по 100-150 человек в день. Нельзя было этого делать. И сейчас множество наших соотечественников называют себя христианами, а ведут себя, как язычники, совершенно ничего не зная о Христе воскресшем. Я сейчас уже пятый год настоятель и за это время покрестил, по-моему, пятерых, – может, чуть больше, – человек.
– Взрослых?
– И взрослых, и младенцев. Если родители невоцерковленные (не живут Евхаристической жизнью!), я младенцев не крещу. Какой смысл? Мы можем вложить в душу ребенка только то, чем обладаем сами. Я готовлю людей к крещению. Даже домой к ним прихожу на беседы, чтобы объяснить, что такое христианская жизнь. У нас курс лекций составлен. Четыре тематические лекции подготовки к крещению. Первая беседа – общерегигиозная, в рамках сравнительного богословия, то есть сопоставление разных религий. Мы объясняем, почему утверждаем, что истина в христианстве. Вторая – объяснение, для чего пришел в мир Христос, суть христианского учения. И еще две беседы о богослужении, молитве, таинствах. И, конечно, об упокоении говорим. Двенадцатый член Символа веры. Это Декларация, под которой мы все «подписались».
Большинство после таких бесед креститься не приходит. Или идут в другой храм. Не так они себе представляли православие, не Христа Спасителя они ищут в Церкви, а Христа-благоподателя – желательно, чтобы блага земные были. Недавно прошла Радоница. В храмах народ был, но далеко не столько, сколько у нас крещеных людей. А на всех магистралях, ведущих к кладбищам, были километровые пробки. На кладбище поехали в десятки раз больше людей, чем пришли в храм помолиться об упокоении усопших близких. Почти все крещеные, а смысл в их крещении? Пусть мы будем крестить двух-трех человек в год, но это будут подготовленные люди, ищущие Христа Спасителя, стремящиеся жить по-христиански. А мы погнались за статистикой.
И вот результат. Очень часто, приходя в траурный зал, вижу, что все держат свечи, априори это христиане, а на батюшку смотрят как на инопланетянина. И сначала в глазах многих вижу недоумение: у нас горе, а вы нам зачем-то о воскресшем Христе рассказываете. Рассказываю, потому что это главное, это победа над смертью. Это реальная Пасха, которая пришла сегодня в ваш дом! И пытаюсь объяснить людям, что для усопшего всё только начинается – мы не прощаться с ним пришли, а напутствовать, благословить его в новую жизнь, положить начало нашим новым отношениям. Вот о чем я говорю. И еще о нашей сопричастности к тому миру, для которого мы все сотворены, в который сейчас и вступил ваш сродник. А если вы просите для усопшего Царства Небесного, сочетания с Богом, но сами этим не живете, какое вы имеете право просить? Родство по плоти? Но его плоти больше нет, а по духу, оказывается, мы несостоятельны. И многие люди начинают по-другому смотреть на это событие.
– Не получается так, что вы с духовными младенцами разговариваете, как с людьми, имеющими какой-то духовный опыт или хотя бы знания о вере?
– Нет. Это я вам сейчас так эмоционально пересказываю, а там обращаюсь к людям с любовью, мягко. Но суть стараюсь донести. Иначе зачем всё это нужно?
– До сих пор в церковной среде много спорят о том, надо ли отпевать людей, которые были крещены, но ни разу в жизни не исповедовались и не причащались, некоторые священники считают, что если отпевать, то по другому чину, сокращенному, но пока сложившаяся практика такова, что отпевают. И иногда священник после отпевания незнакомого человека вообще ничего не говорит. Сам несколько раз был на таких отпеваниях. Заканчивает священник отпевание, гроб закрывают и выносят.
– Я считаю, что это очень серьезное упущение. Обратиться к таким людям даже важнее, чем произнести проповедь после литургии. На литургию приходят верные. А на отпевание часто приходят люди, которые даже если крещены, о вере почти ничего не знают. Это плоды того массового крещения, о котором я уже вспоминал. Сейчас, когда они пришли на отпевание близкого человека, у священника есть возможность донести до них истину Христову: смерти нет, а есть начало новой жизни, и вы все свидетели и соучастники этого.
– Были случаи, когда люди потом приходили к вам в храм?
– Конечно. И на исповедь приходили. Мы же говорим о необходимости быть к этому сопричастными. А сопричастность означает, что ты живешь теми же сокровищами в земной Церкви, какие испрашиваешь для усопшего в Церкви Небесной. Когда до людей доходит, что здесь, на земле, никто, кроме них, не может помочь их усопшему сроднику… Священник, конечно, помолится, но, если он не знал человека, ибо тот не был членом церковной общины, это не будет та сердечная молитва, на которую способны только вы, прожившие с ним всю жизнь, вместе переживавшие радости и горести. Кому, как не вам, ходатайствовать за него пред Господом. Но ваша молитва должна быть крепкой, искренней, живой, чтобы не было так: «Приближаются ко Мне люди сии устами своими, и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня» (Мф. 15:8). Живой ваша молитва может быть только в том случае, если вы просите для усопшего того, что является сокровищем для вас. Прощения грехов просите для него – значит, сами ходите на исповедь, Царствия Небесного – значит, сами являетесь причастниками Тела и Крови Христовых! Как можно для кого-то просить у Господа то, что тебе самому неинтересно?
Слова о том, что всех нас ожидает за порогом земной жизни, и о воскресшем Христе – основа любой проповеди, а тем более у гроба. Люди пришли, они поражены уходом своего близкого, часто уходом внезапным. Им надо сейчас быть ходатаями за его бессмертную душу, а как, если они сами себя «собрать» не могут? И тут слово священника может стать неоценимой помощью, посохом, на который их душа может опереться. В такие моменты душа человека особенно обнажена, и ты можешь заронить туда такие семена, которые прорастут и дадут добрый плод. Может, не завтра, но прорастут.
– Церковь много помогает людям, страдающим алкогольной и наркотической зависимостью. Вы с этой проблемой столкнулись еще в детстве. Приходилось вам уже как священнику окормлять таких людей, принимать исповеди умирающих от алкоголизма или наркомании?
– Конечно, такие люди на исповедь приходили, но, если говорить именно о чудесном преображении зависимого человека, я вспоминаю не алкоголика и не наркомана, а женщину, страдавшую блудной страстью. Это же тоже зависимость. Очень красивая женщина, пользовалась большим вниманием мужчин, несколько раз была замужем и всем мужьям периодически изменяла, семейная жизнь у нее не складывалась, да и не могла сложиться. Последний муж ее искренне любил и прощал ей все похождения, хотя, конечно, очень переживал. И вдруг она заболевает раком и сгорает в считанные месяцы. Лет сорок пять ей было. А муж оказался верующим, ходил в церковь, молился за нее, и как-то попросил меня, чтобы я пришел к ним домой и поговорил с ней.
Мы с ней беседовали долго. Она говорила: «Я понимаю, что умираю, знаю, за что мне всё это». Я ей объяснил: «Не думайте, что вы умираете, потому что вы блудница. “Мытари и блудницы впереди вас идут в Царство Божие” (Мф. 21:31). Вас Господь посетил, чтобы через болезнь выжечь ту страсть, с которой вы никак не могли справиться. А если бы не справились, погибли бы, Господь же не желает вам смерти, поэтому Он попустил вам эту болезнь. В болезни вы, во-первых, не можете грешить, а, во-вторых, провели глубочайший анализ своей жизни. Не рассматривайте свою болезнь как наказание. Это средство врачевания». Она действительно исповедовалась очень глубоко: сокрушалась, плакала, понимала, что ее дни на земле сочтены, но говорила, что не хочет лишиться света в вечности. И я думаю, что она приняла мои объяснения, поняла смысл своей болезни. Мне удалось забрать у нее ненужный страх. Конечно, я ее причастил, и через несколько дней она ушла.
И не надо думать, что только грешникам Господь попускает тяжелые болезни. Сейчас тяжело болеет мой прихожанин, человек очень глубокой духовной жизни, прекрасный проповедник. Проповедник в том смысле, что объясняет людям Евангелие, открывает им евангельский свет. У него тоже рак на последней стадии. Может, Господь явит чудо, но чудо необязательно в том, чтобы исцелиться, когда врачи считают, что шансов у тебя нет. Такие чудеса тоже бывают, но редко, и вовсе не в этом цель христианской жизни. Главное чудо в том, что человек достигает того состояния, в котором он наиболее готов предстать перед Богом. Поэтому я считаю, что с той женщиной произошло настоящее чудо. Жила она неблагочестиво, но когда тяжело заболела, переосмыслила свою жизнь, принесла глубокое покаяние и в мирном духе перешла в жизнь вечную.
Беседовал Леонид Виноградов
Комментировать