Оглавление
См. также: «Житие преподобномученицы великой княгини Елисаветы» в Православном календаре.
Предисловие
Жизнь великой княгини[1] Елизаветы Федоровны Романовой, до последнего вздоха служившей Москве и России, оставила заметный след в истории нашей страны и в русской культуре.
В России было немало верных сынов и дочерей, которые, защищая Москву, отдали жизнь за спасение столицы своего Отечества. Но мало таких, кто, не имея ни капли русской крови, полюбил Россию как свою вторую родину и предпочел смерть — спокойной жизни за рубежом, вдали от Москвы.
Когда весной 1917 г. в революционную Москву прибыл шведский министр, чтобы передать великой княгине предложение германского кайзера покинуть Москву в преддверии страшных времен, Елизавета Федоровна выслушала его и сказала, что готова разделить судьбу своей второй родины и не оставит духовную семью — сестер московской Марфо-Мариинской обители милосердия.
Может возникнуть вопрос: не странно ли, что великая княгиня была так предана Москве и России, являясь по происхождению английско-немецкой принцессой? Здесь нет ничего странного. Ведь нравственный гений выстраивает свою жизнь по высокому моральному счету и не ищет безопасной гавани в пору народных бедствий. Нерасторжимая личная связь с Москвой, понимание особой духовной роли России в судьбах человечества определили поведение великой княгини в то тревожное время.
Если составить карту московских и подмосковных поездок и пеших путешествий великой княгини, всегда значимых и душеполезных, совершаемых во благо москвичей, то эта карта будет испещрена множеством линий и точек. В Москве ее вниманием и заботами отмечены: Марфо-Мариинская обитель труда и милосердия, Храм Христа Спасителя, Исторический музей, дворец в Нескучном саду, вся территории Московского Кремля (особенно кремлевские дворцы, Успенский собор и Чудов монастырь), особняк Дворянского собрания, Епархиальный дом, Строгановское училище, Шереметевский странноприимный дом, Шелапутинский педагогический институт, Иверская община сестер милосердия, Воспитательный дом, Хитров рынок, Синодальное училище, генерал-губернаторский дом на Тверской улице, ясли, приюты, школы Елизаветинского Благотворительного Общества, Покровский, Зачатьевский, Новоспасский, Никитский и многие другие монастыри Москвы, Сергиево-Елизаветинское трудовое убежище увечных воинов. Московская консерватории, Большой театр… Важное место в жизни Елизаветы Федоровны занимали подмосковные православные святыни: Троице-Сергиева лавра, Саввино-Сторожевский и Ново-Иерусалимский монастыри; а также имения в Ильинском, Дмитровском, Петровском, Кораллове, Ершове, Архангельском, Усове, Ромашкове…
В любое путешествие по Москве и Подмосковью, в каждую встречу великая княгиня вносила мысль об основе основ русского добротолюбия: мысль о почитании духовно образованного человека, его родственного внимания к ближним и дальним.
В ней все было оригинально и удивительно просто, естественно и основательно. Ее душа была переполнена готовностью понять чужую радость и скорбь как свою собственную. Черствость, снисходительное, холодно-милостивое отношение к людям вызывали искреннее изумление Елизаветы Федоровны. Не уяснив этой характерной черты духовной природы великой княгини, невозможно подойти к пониманию сущности ее жизни и подвига.
Каждое новое дело было для великой княгини не просто задачей, требующей творческого решения, но в равной мере барьером нравственности. Культура любого вида ее деятельности столь совершенна и нравственно обоснованна, что для многих это содержание бытия Елизаветы Федоровны откроется впервые. Великая княгиня — не только обаятельная, тонкая, умная женщина, но и крупный общественный деятель рубежа эпох, отличавшийся особой культурой поведения в критических ситуациях, имевший прямое отношение к помощи защитникам Отечества в русско-японскую и Первую мировую воины, к организации творческих союзов, к работе музеев, к жизни медицинских и учебных заведений, к проведению грандиозных общенародных празднеств.
Всей своей жизнью в миру, в Марфо-Мариинской обители милосердия, в Алапаевске (и в этом главная заслуга великой княгини Елизаветы Федоровны) она показала, как важна для правящей элиты Москвы и России повседневная ориентация на идеал русских праведников и страстотерпцев.
Многие художники пытались написать портрет великой княгини, но все эти произведения встретили внутреннее отторжение Елизаветы Федоровны. Стремился написать портрет и М. В. Нестеров, который, работая над росписями Покровского храма обители, часто встречался с великой княгиней и многое сумел открыть для себя в ее духовном облике. Он уже видел портрет Елизаветы Федоровны: она в обители «тихим вечером на лавочке среди цветов, в ее сером обительском одеянии, в серой монашеской скуфье, прекрасная, стройная, как средневековая готическая скульптура в каком-нибудь старом-старом соборе ее прежней родины». Однако случилось так, что М. В. Нестеровым был написан другой портрет, уже после убийства великой княгини. Хочется верить, что именно этот портрет Елизавета Федоровна приняла бы с любовью.
На московской земле созидала великая княгиня Елизавета Федоровна свой духовный град, посвятив жизнь спасению безнадежно больных, бедных, раненых, обездоленных детей и взрослых. Москва оказалась не просто лучшим, но единственным местом на земле, которое позволило ей реализовать свой неповторимый дар благотворительности.
Автор, обращаясь к старшеклассникам, ко всем, кто дорожит историей Москвы, стремился показать бытие великой княгини Елизаветы Федоровны как образец подвижничества, как великий творческий акт, убедительный пример для осмыслении каждым своего жизненного пути. Книга поможет читателю увидеть, как прекрасна жизнь в ее абсолютной посвященности людям и святыням.
Глава 1. Родительский дом принцессы Гессенской и Рейнской
Московские страницы жизни стали венцом биографии великой княгини Елизаветы Федоровны. Но чтобы понять истоки се подвижнического бытия, необходимо обратить особое внимание на семейную атмосферу велико-герцогского дворца в немецком городе Дармштадте, где прошли юные годы принцессы Гессенской и Рейнской Елизаветы, на образ ее матери — великой герцогини Алисы, которая во многом определила душевный и духовный строй дочери, взрастила ее способность всегда видеть живую душу в любом человеке.
Мать последней императрицы России Александры Федоровны и русской святой преподобномученицы великой княгини Елизаветы Федоровны Романовой — принцесса Алиса родилась в 1843 году. Она была третьим ребенком английской королевы Виктории, чьим именем называется целая эпоха (викторианская) истории Великобритании, и принца Альберта Саксен-Кобургского, Всего в этой семье было десять детей.
По воспоминаниям людей, знавших юную Алису, она обладала прекрасной внешностью: черты были полны изящества, движения плавные, гибкие, полные достоинства. При всей природной непринужденности, с которой она встречала каждого, Алиса никогда не забывала, что она дочь королевы, принцесса, а позднее великая герцогиня. Ее речь была живой, она легко переходила от одного предмета к другому к всегда говорила о явлениях, достойных того, чтобы о них рассуждали. Даже о мелочах она говорила в особой, полной значимости манере.
В 1861 году состоялось венчание принцессы Алисы и великого герцога Гессенского Людвига. Став великой герцогиней и обосновавшись в Дармштадте, Алиса нашла свое подлинное земное призвание, посвятив всю жизнь благотворительности, служению людям и обществу.
У великогерцогской четы было семеро детей: Виктория, Елизавета (Элла), Ирена, Эрнст Людвиг, Фридрих, Алиса (Аликс, будущая императрица Российская Александра Федоровна) и Мария.
Вторая дочь Алисы и Людвига — Элла, будущая великая княгиня Елизавета Федоровна — родилась в Дармштадте в небольшом доме на Вильгельминенштрассе 1 ноября 1864 года. Ожидали сына, но некоторое разочарование родителей из-за рождения девочки прошло через мгновение. Через два года семья великого герцога переселилась в новый дворец, и крестины третьей дочери, Ирен, прошли уже там.
Любуясь подрастающими младенцами, Алиса сообщала в письме к матери детали внешности и темперамента Эллы в первый год ее жизни: «Элла уже некоторое время говорит «папа» и «мама» и называет себя сама, ползает везде, очень энергичная и веселая, прямая противоположность Виктории, которая так бледна, белокура и теперь худая, а у Эллы глаза темно-голубые и волосы роскошного каштанового цвета, так что про этих двух крошек никогда не скажешь, что они сестры. Они очень милы друг с другом, им нравится быть вместе, они приносят нам много радости. Ни за что не променяла бы их на мальчиков! Это такие милые сестрички, и они могут стать хорошими подругами».
Предчувствие матери сбылось, В течение всей жизни Элла и Виктория высоко ценили глубину и утонченность натур друг друга. Алиса, разумеется, не могла даже предположить, что жизнь дочери пройдет на русской земле, что старшей дочери, Виктории, придется в течение двух лет отвоевывать мощи младшей, Елизаветы, у лиц и обстоятельств, преодолевая границы, пренебрегая любыми опасностями по пути в Иерусалим. Впрочем, об этом речь пойдет дальше.
А пока Алиса жила, погружаясь в счастье материнства. Это счастье нарушалось лишь разлуками с мужем в дни франко-прусской войны или в иные периоды его необходимых отъездов по государственным делам.
Едва владея пером, маленькая Элла писала отцу:
«Дармштадт, 29 декабря 1870. Мой любимый папа, я желаю тебе счастливого Нового года. Мама поставила твою фотографию в нашей комнате для школьных занятий. Мы были в мэрии города, там бедные дети получили рождественские подарки, а их папы — на войне. Прощай, любимый папа. Твоя послушная, любящая тебя дочь Элла».
Позднее Алиса сообщает мужу в письме: “Элла здорова и совсем не хочет расставаться со мной, когда я прихожу к ним в комнату. Она постоянно меня целует и обвивает своими пухлыми ручками мою шею. Каждый раз, когда я ухожу, происходит «сцена». Она такая ласковая… Милая толстушка Элла очень сильная и отнюдь не тихая: Элла пишет тебе сама… Ей уже восемь лет! Она еще прелестнее, чем прежде, и очень милый ребенок».
Элла с детской прямолинейностью возражала против нарушения этикета, даже если нарушителем оказывалась любимая мама. «Во время завтрака со мной, — признавалась в одном из писем Алиса, — Элла увидела, как я обмакнула печенье в кофе, и сказала: «О, мама, так нельзя! Разве так можно делать?» — потому что я не позволяю так делать. Она такая смешная, и с ней не так-то просто управляться — прямая противоположность Виктории, которая очень послушна. У Эллы настоящий талант к шитью, и она шьет, как только у нее появляется свободное время, совершенно одна и без ошибок».
Наиболее точную и высокую оценку роли принцессы Алисы в развитии ее дочери Эллы и других детей мы находим в книге графини Александры Андреевны Олсуфьевой «The Grand Duchess Elisabeth Feodorovna of Russia» (Лондон, 1923). Графиня Олсуфьева в течение многих лет была фрейлиной великой княгини. Будучи изгнанной из дома и страны, она решила написать портрет своей госпожи, которой была глубоко предана.
“Елизавета Федоровна, — писала Александра Андреевна, — получила от матери раннее образование, которое подготовило ее к высокой судьбе. Эта мудрая и нежная мать вложила в сознание детей с ранних лет главный принцип христианства — любовь к ближнему. Она сама, всегда в душе оставаясь англичанкой, глубоко полюбила свою новую страну; наделенная тактом и рассудительностью, она много занималась благотворительностью и в течение короткой жизни обеспечивала благосостояние немецкого герцогства, как никто до нее. Однако, когда она умирала, ее последним желанием было, чтобы британский флаг был положен на ее гроб.
Великая княгиня Елизавета претворила материнский завет о милосердии в жизнь — великодушием в поступках и сдержанностью в речи. Она никогда не позволяла себе сурово критиковать кого-либо и всегда находила мягкое оправдание человека, совершившего промах».
В семье королевы Виктории оказание помощи было не просто соблюдением правил этикета, следованием моде на благотворительность. В юных членах семьи воспитывалось понимание основ спасения (покаяние и милостыня). Не удивительно поэтому, что всего через месяц после рождения первой дочери великая герцогиня Алиса вместе с матерью отправилась помогать больным в военный госпиталь, основанный королевой Великобритании.
Две старшие дочери Алисы (Виктория и Елизавета), несмотря на значительные различия в характерах, были очень похожи на мать в главном. Их младший брат, Эрнст Людвиг, отмечал, что Элла, полностью посвятив себя нуждающимся и больным, своей работой доказала, что «она была истинной дочерью великой герцогини Алисы»,
Все дети обожали отца, вспоминал Эрнст Людвиг. Они проводили много времени в его комнате, играя, рисуя, работая, беседуя. Влияние его на детей было значительным, однако оно обусловливалось не проповедями о должном поведении, а масштабом личности, обладавшей исключительно доброй натурой.
Дети ежедневно наблюдали теплое отношение родителей друг к другу. «Я надеюсь, что мой любимый Луи сегодня вечером будет снова со мной, — писала Алиса матери, королеве Виктории, — это такой прекрасный повод для радости и благодарности. Когда он рядом со мной, все заботы растворяются в покое и счастье». Отношения родителей становились еще более нежными и добрыми, если кто-нибудь из них заболевал. «Я читаю Луи вслух, — сообщала Алиса матери в дни тяжелого заболевания мужа, — играю ему на пианино. Моя комната примыкает к спальне. Я забочусь о том, чтобы комната хорошо проветривалась, и там не было бы слишком жарко. Ночью я сплю на софе у подножья его постели. Первые две ночи были очень неспокойными, и я не отходила от него, но, слава Богу, кажется, течение болезни удовлетворительное».
Сам по себе стиль повседневной жизни великогерцогской семьи, забота друг о друге, ожидание отца семейства после официальных поездок, совместное чтение и музицирование, встречи за большим обеленным столом, доброта и уют в быту, — все это благотворно действовало на детей.
В сосредоточенной серьезности отношения великой герцогини к своему материнскому долгу кроется один из основных источников будущего духовного процветания ее детей. Началом всех начал в системе воспитания великой герцогини было систематическое формирование особого отношения детей к больному человеку.
«Каждое утро по субботам, — вспоминал Эрнст Людвиг, — мы должны были относить букеты цветов в ее (Алисы — И.К.) госпиталь на Мауэрштрассе и, поставив цветы в вазы, дарить их разным пациентам. Таким образом, мы преодолевали робость, часто свойственную детям, когда встречающиеся больные люди и мы становились друзьями со многими пациентами и безусловно обучались иметь симпатию к другим. Здесь не было возрастных ограничений; даже самые юные среди нас должны были идти в больницу…
Регулярные посещения детьми больницы учили их не только милосердию, но и культуре общения с людьми разных социальных слоев.
Наверное, невозможно и некорректно судить о всей совокупности мотивов этих посещений. Но важно обратить внимание на слова Эрнста Людвига о качественном изменении отношений с пациентами больницы — «мы становились друзьями», что говорит о сознательном стремлении матери преодолеть формализм в общении детей c людьми,
В великогерцогском доме возле Алисы всегда было множество талантливых людей: музыканты, артисты, художники, педагоги, врачи, ученые. Здесь собиралось уникальное по духовной и культурной глубине сообщество. В такой среде росли дети принцессы Алисы, делая свои первые, робкие шаги в искусстве.
Нельзя не вспомнить в связи с этим особого отношения в этом доме к музыке. “Моя мама, — писал Эрнст Людвиг, — не только играла на пианино, но обладала прекрасной манерой исполнения… Если это было возможно, я присоединялся к ней… Однажды я сидел в углу музыкальной комнаты на софе, чтобы послушать человека с большой рыжей бородой, который играл моей маме… Он поставил ноты и просил ее аккомпанировать ему… просто импровизировать, если будет слишком сложно. Потом они играли… Это был Брамс, а я, таким образом, стал первым человеком, который слушал Венгерские танцы».
Музыка великих романтиков наполняла дом в Дармштадте — музыка любимых композиторов Алисы: Баха, Бетховена, Мендельсона, Брамса. Заслуга матери состояла в том, что если даже не все дети обучались игре на музыкальных инструментах, то все они учились слушать музыку, глубоко и бережно оценивать музыкальные произведения, манеру исполнения,
К сожалению, величественный, огромный великогерцогский замок в годы Второй мировой войны был разрушен до основания.
Замок был так прекрасен, что еще до войны брат Елизаветы Федоровны великий герцог Дармштадтскии Эрнст Людвиг решил создать здесь музей.
После войны решено было восстановить замок всем миром. На это потребовалось 20 лет. 4 июля 1965 года замок-музей был вновь открыт, и сейчас он позволяет в определенной мере ощутить ту обстановку, в которой проходило детство Эллы.
Гордостью замка является подлинник картины Ханса Гольбейна-младшего, так называемая Дармштадтская мадонна (копия находится в Дрезденской картинной галерее). В музее представлены портреты ландграфов и их жен; старинная мебель, печь 1580 года, богато украшенная изразцами; витрина серебряных изделий, изготовленных в Страсбурге.
Один из больших залов дворца посвящен Каролине, Дармштадтской ландграфине, которая была гордостью Дома. Отличаясь чрезвычайной образованностью и умом, она создала литературный кружок, в который вошли знаменитые немецкие поэты, в том числе Гете.
На втором этаже замка демонстрируются платья в стиле ампир начала XIX века и образцы другой одежды. Залы украшены мебелью из орехового дерева разных расцветок.
Красный зал привлекает особое внимание, так как напоминает о двух Дармштадтских принцессах, которые вышли замуж за русских царей. Огромные, тонко выполненные картины художника Винтерхальтера изображают императрицу Марию Александровну Романову и императора Александра II; здесь же фотография последней русской императрицы Александры Федоровны.
В этом, так называемом русском зале, представлены очаровательные яркие детские рисунки Эллы из ее альбома, а также необыкновенный портрет юной Елизаветы. В замке всегда звучала музыка. Поэтому в одном из залов можно видеть столик для нот и рояли разных исторических эпох.
Знакомство с замком завершается посещением зала, посвященного последнему великому герцогу Дармштадтскому Эрнсту Людвигу, создателю замка-музея и дармштадтской колонии художников.
Любимый брат Елизаветы Федоровны Эрнст Людвиг умер в 1937 году, непосредственно перед тем, как вся его семьи погибла в авиационной катастрофе по пути на свадьбу последнего Гессенского принца Людвига с Маргарет Геддес. Людвиг умер в 1968 году, принцесса Маргарет — в 1996 году. У них не было детей, и принцесса много сил отдавала помощи детям-инвалидам.
Незадолго до смерти Эрнст Людвиг построил своим родителям мавзолей на Холме Роз, в парке, который с его помощью стал чудом ландшафтного дизайна. А памятник великой герцогине Алисе воздвигнут на площади Вильгельминенплатц, недалеко от некогда существовавшего здесь дома счастья великогерцогской семьи.
Приезжая в Дармштадт, Елизавета Федоровна каждый раз посещала эти святые места.
Даже краткий обзор небольших фрагментов обстановки великогерцогского дома свидетельствует о красоте и изысканности повседневной жизни юной Эллы. Отношения, которые складывались в этом добром доме, открывали в юной принцессе способность видеть мир во всем многообразии.
Интересно заметить, что уже во времена юности Эллы в Дармштадте, кроме великогерцогского замка, театра, воображение юной леди поражал великолепный музей, который каждый год пополнялся новыми разнообразными коллекциями. Чего стоила, например, уникальная коллекция старинных ярких витражей и живописи; впечатляли залы, посвященные флоре и фауне.
Любимым местом прогулок детей в Дармштадте был Сад Акаций, напротив которого во время франко-прусской войны располагался английский госпиталь принцессы Алисы.
Но еще более притягательным для детей был летний отдых в усадьбе Кранихштайн (возле Дармштадта). Несмотря на строгое расписание занятий, которые продолжались и летом, Алиса настаивала на продолжительных прогулках детей пешком или верхом на пони. Алиса и Людвиг любили эти прогулки, общение с природой и животными не менее, чем дети. В Кранихштайне было несколько необычных для домашнего быта животных: дикий кабан, карликовая овца, козы; а в новом дворце Дармштадта — лиса, ягненок, белые кролики, гвинейские свинки, турецкие утки.
Особый интерес детей вызывали ежегодные морские путешествия, которые заранее планировались и подготавливались, Эрнст Людвиг отмечал, что его родители очень много времени проводили с детьми, несмотря на лавину дел и необходимость выполнения общественного долга
В дни войны между Пруссией и Францией в 1870 году новый великогерцогский дворец практически полностью был обращен в госпиталь, в котором за ранеными ухаживали почти все дамы Дармштадта. Великая герцогиня была одержима заботой о калеках, больных, нуждающихся. В этой работе ее во многом вдохновляла переписка с Флоренс Найтингейл — знаменитой английской сестрой милосердия, создавшей систему обучения санитарок в Великобритании. Алиса также занималась открытием сиротских приютов и стремилась оказать поддержку тысячам женщин, которые по разным причинам оставались без работы.
Жизнь великой княгини Елизаветы Федоровны показала, что она сумела воплотить все заветы своей матери.
В последние пять лет жизни Алисы семья великого герцога Людвига IV понесла невосполнимые утраты. В 1873 году внезапно умер трехлетний принц Фридрих (Фритти), а в 1878 году тяжелая болезнь (дифтерия) постигла всю семью. После смерти самого младшего ребенка Марии (Мэй) Алисе удалось выходить всех остальных членов семьи. Но 14 декабря 1878 года, ровно через 17 лет после смерти своего отца, великая герцогиня умерла в возрасте 35 лет от дифтерии.
Ежедневный радостный звон колоколов Дармштадта сменился траурным. Великий герцог обратился с посланием ко всем жителям страны, В день похорон великой герцогини в соборе Дармштадта выступил пастор Зелль. «Это не слова о боли, которая потрясла его до глубины души, — говорил в своей речи пастор, характеризуя послание герцога, — это также не слова о той потере, которая лишила его радости жизни и сделала его дом пустым, нет, это слова об упокоении и блаженстве.
Разве это не по-царски — нести бремя своего горя, не перенося его на плечи других и не забывая об обязанностях правителя? Несомненно, это признак христианского правителя — переносить свое горе в надежде, которую дает нам наша вера». Пастор Зелль в своей речи призывал сосредоточить пристальное внимание не на самой по себе обширной благотворительной деятельности, благородстве, искренности и глубине личности великой герцогини. Он характеризовал ее как «истинную мать страны», которая образом своего бытия подавала блестящий пример семейной жизни. Этот образец примерной семейной жизни, простых нравов и лишенного блеска жизненного уклада великогерцогского дома направлял народ к добру. Все великогерцогские преимущества «теряли свой блеск перед первостепенными человеческими добродетелями отца и матери семейства, и за это наш народ, — говорил пастор, — никогда не сможет ее сполна отблагодарить. Это был дар божественного провидения нашей земле». Сердце каждого радовалось, когда люди взирали на прекрасных детей великогерцогской семьи, «здоровых, воспитанных просто, естественно, окружающих своих цветущих родителей; и когда слышали, какой сердечный и полный любви тон царил в семейных песнях…»
Для каждого члена семьи начался новый этап пути к духовному самоуглублению и самообретению, каждый шаг сверялся с идеалом, оставшимся в памяти.
«Моя мама была одной из тех великих душ, — признавался в своих воспоминаниях Эрнст Людвиг, — которая, несмотря на то, что она умерла молодой, достигла высокого уровня совершенства; и все леди, с которыми я говорил, отмечали, что они изменились под влиянием ее личности. Они стали более серьезны и научились развивать в себе внимание к страждущим. Можно представить себе, какой личностью она была. Я был маленьким мальчиком, когда она умерла, но, тем не менее, она оказала на меня столь глубокое влияние и мы так много значили друг для друга, что даже теперь, когда я уже стар, если у меня есть проблема, мне достаточно лишь подумать о том, что бы она сказала по этому поводу, я знаю, что найду правильное решение».
Великая княгиня Елизавета Федоровна много ценных качеств унаследовала от своей матери.
В их числе, например, отношение к любому виду деятельности. Труд был для Алисы потребностью, у нее всегда под рукой была какая-либо ручная работа, и она не могла понять, как можно быть праздной. Алиса заражала близких своей неутомимостью, упорством и выдержкой, с которыми она доводила до конца то, за что бралась.
Врожденное великодушие было основной чертой характера Алисы. Искренняя и необыкновенно открытая, она ценила свободно высказанное, но не вырванное страхом слово, всегда допускала обоснованные возражения.
Общение с людьми всех профессий, будь то художники, музыканты, священники или представители точных наук, было для Алисы наслаждением. Из искусств она более всего любила упражняться в рисовании и музыке. Рисовала легко, уверенно и энергично, с несомненным талантом в области композиции, В ее картинах поражала богатая фантазия, изобретательность, безупречное чувство цвета, особенно в работах акварелью. Алиса прекрасно играла на фортепьяно, обладая хорошей музыкальной памятью. Ее музыкальный вкус был строгим, она предпочитала серьезные, требующие размышления произведения, в театральных постановках не любила блеск и мишуру и верила в облагораживающую силу искусства.
Как это перекликается с повседневной жизнью великой княгини Елизаветы Федоровны! Ее рисунки на открытках, в письмах, в книгах, изданных в Москве в дни Первой мировой войны, отличаются тонкостью и своеобразием. И в наши дни вызывают трепет и восхищение выполненные ею для Марфо-Мариинской обители милосердия иконы Марфы и Марии, ее росписи пасхальных яиц, шитье и вышивка.
Исторические знания Алисы были обширными, ее политические суждения независимыми. Эти суждения не подчинялись какой-либо доктрине, но были пронизаны духом ее отца, который всю свою жизнь прожил с мыслью о том, что «правители даны для блага своих народов».
Пример добродетели, искреннего участия в бедах и радостям народа всегда являли миру и великая герцогиня Алиса, и ее дочь великая княгиня Елизавета Федоровна.
Глава 2. Русский избранник принцессы Елизаветы
С давних времен Гессен-Дармштадтская династия Германии была связана тесными родственными и дружескими отношениями с Домом Романовых в России. Между представителями правящих династий двух стран традиционно заключались династические браки.
В 80‑е годы XIX века в Дармштадтском доме расцветали несколько невест, одна краше другой. Пятый сын русского царя Александра II великий князь Сергей Александрович с самого детства был сердечно привязан к великогерцогскому дому, где в 1865 году, восьмилетним ребенком, он впервые увидел свою будущую супругу; тогда крошечной Элле не было еще и года. Чтобы понять неизбежность ее встречи с великим князем Сергеем Александровичем, важно увидеть его детство, юность, совершеннолетие, понять огромную роль его матери — императрицы Марии Александровны, происходившей, как и Елизавета, из Дармштадтского рода.
Российская императрица с особой заботливостью относилась к воспитанию подрастающих великих князей, стремясь приглашать к младшим детям тех наставников, которые уже работали со старшими. Она была убеждена, что в случае удачного выбора наставника достигается известная преемственность в деле воспитании всех царских детей.
Первой воспитательницей Сергея Александровича была Анна Федоровна Тютчева, до того воспитывавшая великую княжну Марию Александровну.
Важной задачей наряду с выбором воспитателя императрица считала приглашение к ребенку преподавателя Закона Божия. Для маленькою князя Сергея таковым стал протоиерей Иоанн Васильевич Рождественский, который заменил в этой роли Василия Борисовича Бажанова в силу множества других обязанностей у последнего.
Императрица-мать считала чрезвычайно важным, чтобы законоучитель был одновременно и духовником ее детей. Трудно было представить в этой роли кого-то иного, кроме протоиерея Рождественского. Высокие духовные качества отличали этого человека, глубоко и искренне верующего, благочестивого, благородного, обладавшего прекрасным ровным характером.
В свое время будущий отец Иоанн успешно окончил Санкт-Петербургскую духовную академию, женился, преподавал в духовной семинарии. Но через несколько лет потерял жену и всех своих детей, после чего принял священство. Через некоторое время стал законоучителем детей императора и одновременно настоятелем малой церкви Зимнего дворца.
По мнению императрицы, законоучитель — это духовник, наставник, друг, товарищ воспитанников, а, кроме того, руководитель и советник воспитателей. Отец Иоанн, последовательно выполняя эту миссию, был тверд, но не фанатичен. В деле духовного воспитания царских детей имел в виду пользу церкви и цель их спасения, но не мнение света.
Отец Иоанн основательно изложил великому князю всю историю христианства и утвердил в душе Сергея Александровича все догматы православной веры; он сам составил специальную книгу для изучения своего предмета, которую князь Сергей хранил до конца своей жизни. Отец Иоанн познакомил великого князя со всеми иными религиями и ересями. Благодаря этому Сергей Александрович стал очень сведущим, просвещенным и твердым в своих убеждениях. Он искренне полюбил не только суть православия, но и его обрядовую сторону. Великий князь с раннего детства был прекрасно вооружен против всех нападок на православную веру.
В дни именин и рождений своего духовника Сергей Александрович делал ему подарки: удобное кресло перед письменным столом, ковер К этому столу, чтобы не холодно было ногам, хорошие настольные часы.
В день своего совершеннолетия (20 лет) великий князь попросил подарить отцу Иоанну красивый наперсный крест. Государыня сама выбирала камни для креста и заказала его рисунок. Этот крест отец Иоанн завещал Сергею Александровичу, который после смерти своего духовника одел святыню в серебряный оклад, сделав его напрестольным. Крест стал употребляться на богослужениях в домовых храмах Петербурга и Москвы. После убийства Сергея Александровича крест был передан в храм-усыпальницу великого князя в Московском Кремле.
Умер отец Иоанн Рождественский в 1882 году, когда Сергей Александрович с братом был во Флоренции, Но уже за два года до этого духовник был поражен параличом, который случился с ним от горя и страшного потрясения через несколько дней после кончины Александра II. Именно отец Иоанн приобщил умирающего государя Святых Тайн.
Суть духовной школы отца Иоанна внушала к себе глубокое уважение. Он умел вести воспитанника за собой, обращая главное внимание на непререкаемые основы веры и руководствуясь при этом собственным духовным опытом. Пройдут годы после кончины любимого духовника, но личная святость православного наставника, растворенная в душе его воспитанника, укрепит подвиг веры великого князя.
Государыня с первых лет жизни сына думала о том окружении, в котором он должен пребывать. Архивные документы сохранили поименное упоминание тех, с кем проводил детские годы великий князь: Ольга и Вера Перовские — дочери генерал-адъютанта графа Бориса Алексеевича Перовского, воспитателя великих князей Александра и Владимира Александровичей; две дочери Анастасии Николаевны Мальцовой, лучшего друга императрицы Марии Александровны; княжны Марин и Анастасия Гагарины, дочери вице-президента Академии художеств князя Григория Григорьевича Гагарина; дочь начальника военно-учебных заведений Николая Васильевича Исакова Мария (впоследствии жена князя С. И. Васильчикова); княжна Александра Павловна Вяземская, внучка поэта; князья Андрей и Александр Гагарины, князья Алексей и Николай Оболенские, четыре брата Бобринские, с которыми Сергей Александрович и Павел Александрович познакомились в Ницце в 1864—1865 годах, и один из трех сыновей А.Н. Мальцовой Николай Сергеевич, с которым Сергей Александрович сблизился в более поздний период своего отрочества.
Все это общество по воскресным и праздничным дням приглашалось к обеду и потом резвилось в Зимнем дворце. По будням к Сергею Александровичу приглашали только одного прелестного, умного и доброго ребенка Сашу Гагарина, которого маленький князь особенно полюбил. Но зимой 1866 года мальчик заболел и внезапно умер. В течение всей жизни Сергей Александрович хранил портрет Саши.
Позднее наиболее дружеские отношения великий князь поддерживал с графинями Перовскими, близкими подругами великой княгини Марии Александровны. Ольга Перовская отличалась необычным для ребенка умом, высоким христианским настроем и нравственным развитием, стоицизмом, при этом была веселого нрава, любила шутить, никогда не осуждала ближних. Когда великая княгиня Мария Александровна после русско-турецкой войны 1877 — 1878 годов основала в Царском Селе приют для детей раненых воинов, управление им взяли на себя сестры Перовские. В 1889 году от одной из девочек приюта Ольга Перовская заразилась дифтеритом. Ощущая близость кончины, она спросила врача: “Я должна умереть?” Поняв, что это так, очень спокойно сказала: “С величайшим удовольствием”. Исповедалась, причастилась и умерла в тот же день.
В течение всей жизни дружеские отношения великого князя с женщинами определялись не их возрастом или внешней привлекательностью, но нравственной красотой.
Особые чувства связывали Сергея Александровича с двоюродным братом великим князем Константином Константиновичем, который с 1867 года часто приезжал в Зимний дворец. Они вместе гуляли в Таврическом саду, любили кататься там на коньках, пили чай в комнатах Сергея и Павла Александровичей. Серьезные дружеские отношения укрепились, когда им было примерно по 15 лет. В это время у Константина Константиновича открылся поэтический талант, столь симпатичный Сергею Александровичу. Кроме любви к поэзии их сближало искреннее религиозное чувство. Они вместе путешествовали по России и в Палестину, Все нежные струны его любящей души находили себе отклик в окружавшей его обстановке и среде — такое ощущение вызывал облик великого князя у близко знавших его людей.
В Царском Доме все с исключительным почитанием относились к главному воспитателю Сергея Александровича Дмитрию Сергеевичу Арсеньеву, который вел подробный журнал, отражавший повседневную жизнь его воспитанника.
Заслуживает внимания переписка императрицы с Дмитрием Сергеевичем в 1865 году во время пребывания Сергея Александровича с воспитателем в Москве. Императрица искренне благодарит воспитателя за то, что он не балует Сергея Александровича и умеет быть строгим, когда это необходимо. Особенно ее волнует поведение сына в церкви, отношение его к богослужению. «Действительно ли он более внимателен в церкви? — вопрошает мать. — Я так этим дорожу».
Д. С. Арсеньев воспитывал в Сергее Александровиче откровенность по отношению к родителям. Они вместе молились, читали Евангелие, много беседовали, вместе гуляли. Дмитрий Сергеевич решительно наказывал своего августейшего воспитанника, когда тот капризничал. Но это никогда не нарушало их искренней дружбы.
С 1866 года началось систематическое обучение великого князя, рассчитанное на 11 лет. При очень хороших природных данных и прекрасных педагогах Сергей Александрович получил основательные знания, развил свои интеллектуальные способности, которые отличали его всю жизнь. Каникул между занятиями не было. Позволялось лишь сокращать их продолжительность во время пребывания за границей или в Крыму.
Преподавателем русского и латинского языков был Константин Васильевич Кедров — яркий, энергичный добрый человек, которого очень уважал Сергей Александрович.
Самый добрый отклик в душе Сергея Александровича нашел великолепный учитель географии Георгий Федорович Вегнер. В его работе с подопечным было много изобретательности. Они вместе чертили карты, лепили изображения тех или иных местностей, с особенностями которых учитель знакомил ученика.
Историю преподавал Иван Терентьевич Осинин, сын русского священника в Копенгагене. Его уроки были проникнуты теплым религиозным чувством и патриотизмом. Он был возле Сергея Александровича постоянно, даже тогда, когда для великого князя был приглашен профессор К. Н. Бестужев-Рюмин, а затем профессор С.М. Соловьев.
Немецкий язык и литературу великий князь изучал с помощью немца Юлия Готлибовича Кирхнера, директора Немецкого училища в Петербурге, очень образованного, опытного педагога. Сергей Александрович увлекся немецкой поэзией. Кирхнер часто бывал в гостях у Сергея Александровича. Когда великому князю исполнилось 14 лет, он вместе с Кирхнером совершил поездку по Рейну — настоящее литературное паломничество, доставившее огромное наслаждение и пользу. Они вдвоем наперебой декламировали стихи Гейне, Гете и других немецких поэтов. Сергей Александрович всегда с благодарностью помнил об этом педагоге.
Очень образованным, сведущим и английском языке и литературе был господин Мечин, который некоторое время являлся также воспитателем великого князя, помогая в этом Д. С. Арсеньеву. Этого педагога отличало удивительное благородство и сдержанность, Сергей Александрович достиг с его помощью истинного понимания Шекспира.
Блестящее знание языка, благородство, кротость, прекрасный характер отличали Л. Ф. Лакоста, который преподавал великому князю французский язык. В числе немногих в 1883 году Лакост был приглашен в Дармштадт на помолвку Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны.
Великий князь отличался большой музыкальностью: мог напевать целые арии, был тонким знатоком церковного пения, к которому был с детства приучен, слушая придворную капеллу и знаменитый Шереметевский хор.
К рисованию у Сергея Александровича было природное расположение, к праздникам он часто дарил императрице свои акварельные рисунки, чему она очень радовалась.
Учителем рисования великого князя был академик живописи Александр Егорович Бейдеман. Именно этому художнику было поручено написать все иконы для иконостаса ливадийской церкви в Крыму. Императрица ценила в его иконах строго православное письмо, святость и чистоту изображения ликов святых. Уроки Бейдемана Сергей Александрович очень любил и был крайне огорчен, когда учитель умер. Великий князь постоянно заботился о материальном обеспечении вдовы Бейдемана и делал много доброго ей и ее детям. После смерти Бейдемана учителем живописи великого князя стал академик барон М. П. Клодт, которого Сергей Александрович также очень любил. Впоследствии, чтобы оказать своему бывшему учителю материальную поддержку, великий князь покупал его картины.
Интерес к живописи Сергей Александрович унаследовал от матери. Императрица предпочитала картины духовного, религиозного содержания, У нее были хорошие копии картин Рафаэля, Анжелико и других мастеров. Она любила акварели, имела прекрасную коллекцию; предпочитала пейзажи и интерьеры. Из русских художников любила Т. А. Неффа. Его «Моление о чаше» и «Ангел молитвы» находились в покоях ее резиденций.
Когда Сергею Александровичу исполнилось 15 лет, императрица попросила Неффа ознакомить великого князя с сокровищами Эрмитажа. В течение двух зим Тимофей Андреевич показывал Сергею Александровичу картины Эрмитажа “по школам”, ограничиваясь при каждом посещении несколькими произведениями, чтобы не утомить воспитанника и не притупить в нем чувство изящного. В беседах Неффа, помимо высокого профессионализма, было много любви к тому, о чем он говорил. Учитель внимательно выслушивал ученика, поправлял и уточнил некоторые суждения Сергея Александровича. По мнению Д.. С. Арсеньева, “это дружественно-артистическое отношение престарелого Неффа к юному великому князю было и мило, и трогательно, и симпатично”.
В 1880 году во Флоренции Сергей Александрович подружился с Киаваччи, директором Флорентийской академии живописи и знатоком всех итальянских школ живописи. Под его руководством великий князь изучил все флорентийские галереи, особенно часто посещая монастырь Св. Марка, где любовался фресками Анжелико, духовная высота и необычный эстетизм которых приводили его в восторг.
Сергей Александрович стал не только любителем, но и знатоком живописи. Он высоко ценил многообразные школы отечественных и зарубежных художников, но любил только то, что заслуживало внимания в эстетическом отношении, не руководствуясь при этом ни модой, ни современными увлечениями. Любил и пейзаж, и историческую живопись, и исторический портрет. Постоянно пополнял свою картинную галерею, приобретая подлинники, заказывая хорошие копии.
Не только развитым художественным вкусом, но и удивительным отношением к художникам Сергей Александрович был обязан Марии Александровне. Чувства к матери составляли основную часть его духовной личности. Великий князь был счастлив, что в супруге нашел те же качества, что и в Марии Александровне; радовался познаниям и умениям Елизаветы Федоровны в области изобразительного искусства, а в ознакомлении супруги с итальянскими школами живописи Сергей Александрович был ее руководителем.
С детства два места на земле были особенно дороги великому князю: Ильинские (под Москвой) и Ливадия (и Крыму), и не только из-за редкой красоты этих мест. Именно здесь он мог быть в постоянном общении с теми, кого любил более всего на свете — отцом и матерью.
Чтобы представить себе образ жизни Сергея Александровича в Ливадии, достаточно обратиться к дневнику его главного воспитателя Д. С. Арсеньева «Осень в Ливадии, 1866». Утро девятилетнего великого князя начиналось с обливания холодной водой, далее — умывание, молитвы, чтение Евангелия, что в общей сложности составляло 45 минут, 7.43–8.45 — прогулка в саду с братом. С 9.00 до 10.00 — первый урок. С 10.00 — купанье в море и урок гимнастики. 12.45–13.45 — второй урок. 14.00 — обед, затем до 15.30 — свободное время. 15.30–16.00 — урок музыки. С 16.00 до 19.00 — прогулка верхом или в экипаже. 19.00 — ужин, затем чтение вслух. 20.00 — молитвы, сон.
Разумеется, в период ливадийского отдыха не было оснований для резких конфликтов между воспитателем и его августейшим учеником. Но достоин внимания тот факт, что Д.С. Арсеньев использовал в воспитательных целях каждую ситуацию для постоянного нравственного совершенствования великого князя. Так, однажды после посещения в Кореизе вдовы наместника княжны Горчаковой великий князь, вслушиваясь во французскую речь княгини, сказал воспитателю: “Я слышал, она сказала, что я красив”. Арсеньев очень деликатно, но серьезно поправил своего питомца: «Она сказала только, что Вы милы, и это правда, потому что Вы были очень вежливы с ней». Этот небольшой диалог учителя и ученика свидетельствует о том, что воспитатель умел тактично указать великому князю на грех гордыни. Арсеньев наказывал Сергея Александровича за непослушание, но всегда без гнева и раздражения. Однажды Арсеньев заметил, что великий князь без внимания читал предобеденную молитву, а послеобеденную — с явным небрежением. Воспитатель поручил камердинеру немедленно увести Сергея Александровича, который заплакал и просил прощения. Но Арсеньев был строг и советовал подумать. Через некоторое время воспитатель пришел к своему воспитаннику и имел с ним долгую, серьезную беседу, напомнив, как много для него сделал Господь, как грешна неблагодарность к Богу.
Дмитрий Сергеевич постоянно искал формы благотворного воздействия на своего августейшего воспитанника: не раз прибегал к помощи ручного театра, с раздвижными занавесками, где подбирал такое театральное действие, которое помогало рельефно показать все безобразие невежливости и непослушания. В царском доме любили ставить «Конька-горбунка», где роль Иванушки исполнял великий князь Павел Александрович, а роль Царь-девицы доставалась Сергею Александровичу.
Главным смысловым стержнем пребывания в Ливадии было, разумеется, участие и богослужениях, встречи с духовенством, празднование освящения дворцовой церкви, которая отличалась особым эстетизмом стиля ее организации и росписи. Существенным компонентом духов-нон жизни в Ливадии стало регулярное посещение знаменитых православных монастырей Крыма, таких как Херсонесский, Георгиевский. Юные великие князья были покорены поездкой в Севастополь, рассказами о героической обороне города. Во время поездок по Крыму дети радовались участию в иллюминированных праздниках, неоднократно с интересом посещали национальные праздники татар в Бахчисарае.
В свободные часы взрослые организовывали много игр, своеобразных конкурсов. Нужно было, например, рассказать какую-либо историю по-французски. С этой задачей братья Сергей и Павел справлялись отлично. Проводили много игр в вопросах — кто самая замечательная женщина, кто самый знаменитый человек… На последний вопрос Сергей Александрович без раздумий ответил: «Папа».
В ливадийскую осень 1866 года состоялось знакомство с художником И. К. Айвазовским, который принял участие в путешествии великих князей с воспитателями Д. С. Арсеньевым и А. А. Толстой в Константинополь. Сергей Александрович был очарован видами Босфора и Константинополя.
Незабываемой была поездка царской семьи пароходом в имение Айвазовского в городе Феодосии. Художник встретил пароход в море на своем катере и повел его за собой к пристани. За катером Айвазовского шли четыре красивые гондолы, наполненные цветами, которыми гребцы усыпали волны моря перед царским пароходом. С огромным радушием знаменитый художник показывал фонтаны, дом и театр у моря. Представители царской семьи увидели небольшой балет в греческих костюмах, поставленный детьми Феодосии. На прощанье художник подарил гостям свои картины.
Из дневника Д. С. Арсеньева можно узнать о некоторых особенностях жизни детей в царской семье. В каждом деянии и развлечении присутствовал непререкаемый духовный авторитет родителей и воспитателей, постоянно стремившихся умерять крайности в поступках августейших детей. Дозволено было все, что не изменяло основному типу великокняжеского положения, что не снижало аристократизма в поведении и своего рода аскетической строгости жизни. Приветствовался каждый шаг, поднимавший духовную жизнь отрока на новую высоту. Пресекалось все, что означало бы введение ребенка в далеко не безупречную сферу.
Поскольку в результате воспитания царских детей формировался тот слой людей, которые олицетворили, представляли Россию в мире, воспитателю необходимо было отстаивать ценностную линию Царского Дома, его христианские начала. Образы воспитателей великого князя, и прежде всего Д. С. Арсеньева, убеждают в правоте мысли русского святого XIX века Феофана Затворника, что «воспитание из всех святых дел самое святое». Усилиями и молитвами императрицы, духовника, главного воспитателя и других педагогов происходило постепенное становление тонкого, доброго, благодарного, широко образованного человека, который в ряду русских великих князей занял особое место.
Минуло детство, совершеннолетие. Великий князь и не предполагал даже, как близка надвигающаяся перемена в его жизни. Хотя тревога перед поворотом в судьбе порою посещала его. Этот поворот был обозначен потерей горячо любимых матери (умерла в 1880 году) и отца (Александр II был убит в 1881 году). Нам очень немного известно о тех обетах, которые дал себе великий князь, Чрезвычайно мало знаем мы и о внутренней его жизни в эти годы.
Ни полковые сборы и праздники с театральными представлениями, ни встречи с родными и друзьями не спасали от чувства одиночества. Стремясь к близким, он гостит то в Кобурге (на севере Баварии) у родной сестры, то в Афинах у сестры двоюродной. Посылает в Кобург и своего любимого младшего брата Павла, поддерживает его теплыми письмами. Но путешествия не унимали боль. «В сущности, — признался он в одном из писем, — мне страшно скучно ехать, и я бы в тысячу раз предпочел остаться в деревне — в Ильинском». Любящая, раненая душа великого князя искала друга, своей семьи. И судьба не оставила Сергея Александровича в безысходной печали.
Он едет в Дармштадт, где в великогерцогском доме было несколько невест. Но выбор великого князя пал, разумеется, на Эллу.
Сергей Александрович вновь начинает видеть мир вокруг себя. Едет в Париж, но мысль о предстоящей женитьбе накладывает отпечаток нервозности, возбужденности на его переписку и времяпрепровождение. «Езжу много в театры, — пишет он из Парижа, — но они начинают мне надоедать». Вот он вновь в Дармштадте. В письме к брату Павлу сообщает о предстоящей помолвке: «Грустно было уезжать из Дармштадта».
Стремление великого князя к новому образу жизни становится особенно заметным по его возвращении в Петербург. Готовясь к помолвке, он много времени проводит в храмах, обдумывает, чем может обрадовать свою невесту. Пробуждение к новой жизни происходит после Рождественского поста. В Петербурге много балов, в которые, казалось, с головой уходит великий князь.
В подготовке к помолвке ощущалась некоторая нерешительность; желая избежать возможной ошибки, он закружился в вихре вальса, оттягивая слишком важное решение. Участие в балах было какой-то «охранительной» формой поведения накануне перехода значимого рубежа. Путь к святости великого князя был земным и не предполагал строгих аскетических ограничений. Вместе с тем, будучи с детства ревнителем высокой христианской жизни, он отчетливо видел тщету скоротечных земных восторгов. И очень рано предощутил неминуемость будущих испытаний и скорби.
В феврале 1884 года великий князь сразу после военного парада отправился на вокзал, еле успев на поезд, увозивший его к избраннице. Он вез в подарок Елизавете Федоровне подвески из громадного сапфира, бриллиантовую брошку и жемчуга, кольцо с сапфиром и один из парижских вееров (в свое время эти и множество других дорогих подарков пригодятся при устройстве Марфо-Мариинской обители в Москве).
Из Дармштадта Сергей Александрович сообщает в письме: “Нашел здесь совершенную весну — листья распускаются, весенние цветы тоже и воздух теплый. Элла, если можно, еще красивее… Я ее немного учу по-русски; между прочим, учу ее словам «Боже, Царя храни”.
Первые слова, которым Сергей Александрович обучал свою будущую супругу, открыли ей главное — в его жизни духовное начало определяет все остальное. Состоялся живой разговор о живой вере, об избрании совместного долгого и трудного пути к Спасению. Вступая на этот путь, великий князь увидел в личности Елизаветы Федоровны мир значительно более глубокий и богатый, чем он мог предположить. Упрощенное, плоское и поверхностное понимание брака исключалось. В дни помолвки, где было много радости и веселья (на балах в их честь, признается великий князь, они с Эллой «усердно отплясывали»), Сергей Александрович обрадовался избытку скромности и смирения в невесте, ощутил рядом с ней возможность предельного духовного самораскрытия.
В орбиту радостных событий втягивались все близкие и друзья. Из Афин Д. С. Арсеньеву спешит сообщить о своих чувствах любимый брат Сергея Александровича Павел: “Здесь в день получения известия мы отслужили благодарственный молебен, и так было отрадно слышать, когда их обоих называли… Продолжает ли Сергей хотеть в Ильинское на первое время после свадьбы? Это, мне кажется, было бы очень хорошо”.
С радостью на весть о помолвке откликнулась из Москвы первая воспитательница Сергея Александровича Анна Федоровна Аксакова (урожденная Тютчева). В письме великому князю она объясняла, что хотела бы преподнести его невесте необычный подарок. Много лет назад после молебна и обета у раки преподобного Сергия Анна Федоровна подарила матери Сергея Александровича образ Богородицы Трех Радостей. Этот образ всегда был с ней, перед ним она ежедневно молилась. Образ был возвращен А.Ф. Аксаковой после смерти императрицы.
“Я бы хотела, — писала Анна Федоровна, — чтоб Ваша невеста приняла этот образ как благословение, идущее от Вашей матери и от святого, который столько веков являлся покровителем России и который вместе с тем и Ваш покровитель”.
Великая княгиня встретила в лице будущего супруга сильного, высокообразованного и эстетически одаренного человека, который во многом сумел понести свою избранницу за собой.
Уже в ранние годы юная Елизавета была хорошо подготовлена к той роли, которую ей предстояло сыграть, став женой великого князя Сергея Александровича. В письме к брату она называет мужа «настоящим ангелом доброты». Незаурядные способности, которыми наградила ее природа, получили хорошее развитие в обучении языкам, музыке, искусству. С юных лет стремясь оценивать человека и явление в целом, избегая односторонних суждений, она была беспощадна к своим ошибкам и всегда склонна прощать просчеты других. Прибыв в Россию, она предстала перед Царским Домом как человек высокой нравственности, культуры и благородства.
Весть о браке великого князя Сергея и Дармштадтской принцессы была с радостью встречена его братом императором Александром III. В светские и церковные организации России был направлен соответствующий указ императора, а московский генерал-губернатор пригласил всех в Большой Успенский собор Кремля на торжественный благодарственный молебен с коленопреклонением по случаю совершившегося бракосочетания.
Очаровательная принцесса Элла стала великой княгиней, и первые семь лет замужества были проведены в лучезарном блеске Петербургского Императорского Двора. Помогая мужу, она устанавливала добрые отношения с обществом, которое обожало ее.
С тревогой восприняла великая княгиня в 1891 году весть о назначении Сергея Александровича на должность московского генерал-губернатора. Однако вместе с этим решением императора Александра III для великокняжеской четы начался отсчет времени, которое определило смысл земного служения Елизаветы Федоровны.
Глава 3. Хлеб-соль Москвы — великому князю и великой княгине
5 мая 1891 года великий князь Сергей Александрович и великая княгиня Елизавета Федоровна прибывали из Петербурга в Москву, Москва с утра приняла торжественный, праздничный вид. Горожане направились к вокзалу Николаевской железной дороги, многие заняли места по пути следования князя и княгини к Кремлю. Дома были украшены флагами и цветами. На вокзале находилась в почетном карауле рота 1‑го лейб-гренадерского Екатеринославского его величества полка.
Городской голова, князь В. М. Голицын, предложив Сергею Александровичу и Елизавете Федоровне хлеб-соль, сказал: «Добро пожаловать, великий князь с великой княгиней. С радостью и любовью встречаем мы тебя. Храни, великий князь, заветы старины и полюби первопрестольную Москву так искренне, так горячо, как любим мы и нашего царя, и нашу Родину». На серебряном блюде для преподнесения хлеба-соли были вычеканены: дата 26 февраля 1891 года (день назначения великого князя на должность московского генерал-губернатора), герб Москвы и вензель великого князя Сергея Александровича. Елизавете Федоровне подарили икону Владимирской Божией Матери старинного письма в художественно выполненной ризе, букеты алых и белых роз.
Путь следования высоких гостей к Кремлю сопровождался звоном колоколов. Из всех храмов выходило духовенство и осеняло князя и княгиню Святым Животворящим Крестом Господним.
После молитвы у Иверских ворот их высочества вошли в Кремль, в Успенском соборе их встречал митрополит Иоанникий, который обратился к Сергею Александровичу с приветственными словами: “Благочестивейшая мать твоя… еще до рождения твоего посвятила тебе особому покровительству великого предстателя пред престолом Божиим за Русскую землю преподобного и богоносного отца нашего Сергия, давши обет назвать тебя его именем». Не случайно, говорил далее митрополит, Сергей Александрович в детстве много времени проводил в Москве, не случайно любимое подмосковное поместье его матери— Ильинское — завещано Великому князю, что еще более сблизило его с Москвой.
В Успенском соборе, приложившись к Кресту, чудотворным иконам и мощам святителей московских, их высочества вместе с митрополитом при колокольном звоне во всех соборах Кремля прошествовали в Чудов монастырь, затем направились в Николаевский дворец.
Ликование москвичей, бурно приветствовавших великокняжескую чету на улицах первопрестольной, было обусловлено еще и тем, что в апреле того же 1891 года великая княгиня Елизавета Федоровна приняла православие. Преодолев в себе традицию лютеранского вероисповедания, приняв всей душой православие, великая княгиня совершила поступок, которого ожидала вся Россия. Остается только поражаться, как терпелив и корректен в этом отношении был муж Елизаветы Федоровны, который ни разу в течение семи лет не принуждал ее к такому решению, хотя более чем кто-либо из Императорского Дома, страдал из-за иной веры своей супруги.
Император Александр III и его жена императрица Мария Федоровна, которые питали самые добрые чувства к Елизавете, были искренне рады этому событию. Александр III издал по этому поводу манифест.
«Объявляем всем верным НАШИМ поданным: Любезнейшая невестка НАША, Великая Княгиня Елисавета Федоровна, познав и испытав в согласии с Своим супругом истину православия, возжелала, по державному влечению Своему, соединиться с НАМИ в вере и в общении церковных молитвословий и таинств. Сегодня восприяла Она, к великой НАШЕЙ радости. Православную НАШУ веру и Святое Миропомазание.
Возвещая всем верным НАШИМ подданным о сем желанном событии, повелеваем именовать Ее Императорское Высочество Благоверною Великою Княгиней».
Переехав в Москву, великокняжеская чета поселилась в Александрийском дворце в Нескучном саду у Калужской заставы (современный адрес: Ленинский проспект, 14).
В начале XVIII века этот дворец был построен для П.А. Демидова, затем стал собственностью Вяземских, а в конце XVIII века перешел во владение Орловых. В 1832 году A.A. Орлова-Чесменская продала дворец Николаю I, который уже в 1826 году имел свои виды на этот дом, являвшийся ярким памятником эпохи классицизма.
Став царским дворцом, дом Демидовых — Вяземских — Орловых был реконструирован под руководством архитекторов Е.Д. Тюрина и И.Л. Мироновского и получил название Александрийского в честь государыни Александры Федоровны, очень любившей Нескучное. Особое внимание великой княгини Елизаветы Федоровны в этом дворце привлекал небольшой домовый храм во ими святой мученицы царицы Александры, выстроенный в 1842 году на третьем этаже главного дома. Этот уютный храм радовал посетителей не только прекрасной службой, но и убранством. Здесь был белый иконостас с резными вызолоченными царскими вратами. За правым клиросом помещалась небольшая икона с изображениями святых апостола Павла, царицы Александры, святителя Димитрия, митрополита Ростовского. Надпись под ней сообщала, что икона подарена храму великим князем Павлом Александровичем (братом Сергея Александровича) в память совершившегося здесь святого миропомазания его сына великого князя Дмитрия Павловича. За левым клиросом находилась икона святых князя Александра Невского, Иосифа песнописца и Георгия, подаренная храму служащими Александрийского дворца в память спасения жизни императора Александра II в 1879 году. Праздничный вид храму придавали покрытые малиновым сукном стены.
Сергей Александрович и Елизавета Федоровна любили дворец и парк возле него, часто посещали Александрийский домовый храм, где по инициативе великокняжеской четы стали проводиться новогодние богослужения. Елизавета Федоровна и Сергей Александрович благодарили Господа за благодеяния в истекшем году и просили благословения на год наступающий. Эта традиция все более прочно укоренялась в дворянских и купеческих домах, в храмы которых в ночь под новый год или в первый день нового года приносили особо чтимые московские святыни.
В октябре 1921 года московские власти закрыли храм в Александринском дворце; дворец превратили в Музей мебели, затем в хранилище Музея народоведения, а с 1935 года по настоящее время здесь располагается президиум Академии наук.
Особая культурная среда вокруг великой княгини складывалась в доме генерал-губернатора (Тверская улица, 13).
В 1785 году это здание стало официальной резиденцией московской администрации: особняк был выкуплен казной у вдовы графа З. Г. Чернышева. С конца 80‑х годов XVIII века началась перепланировка генерал-губернаторского дома, осуществлявшаяся по проекту известного русского архитектора М.Ф. Казакова. Особняку был нанесен большой ущерб в дни нашествия Наполеона, а затем в результате пожара 1823 года. Казна направила большие средства на возрождение дома, и уже в 30‑е годы XIX века он преобразился.
Особым величием отличался Белый зал, где проводились торжественные приемы по случаю вступления в должность, в честь государственных н православных праздников. Здесь же, на третьем этаже, располагались Синяя, Оранжевая, Угловая гостиные, зимний сад, рабочий кабинет, спальни великого князя. На втором этаже в 90‑е годы XIX века проживали под попечительством великой княгини Елизаветы Федоровны племянники великого князи Мария и Дмитрий. На первом этаже размещались столовая, библиотека, гардероб, комнаты охраны, кухня, квартиры официантки, швейцаров, посыльных.
В период генерал-губернаторства великого князя Сергея Александровича было положено начало созданию портретной галереи его предшественников — главнокомандующих и генерал-губернаторов Москвы,
По приезде в Москву их высочества занялись обустройством дома на Тверской и домового храма, о необыкновенной красоте которого вспоминали современники. «Заехал помолиться у Иверской, — читаем в “Дневниках” великого князя Константина Константиновича» — а оттуда отправился в генерал-губернаторский дом на Тверскую, куда Сергей и Элла перебрались накануне из Нескучного. Я застал их в прелестной домовой церкви у обедни».
Переоборудование этого храма проводилось под руководством архитектора Н.В. Султанова. В 1892 году, когда Москва отмечала 500-летие памяти преподобного Сергия Радонежского, Александро-Сергиевская церковь в генерал-губернаторском доме была вновь освящена.
Изображения святых угодников в овальных клеймах, картина Страшного Суда на западной стене, Преображения Господня — на южной, Ангела-хранителя — на северной, внутреннее устройство и роспись храма в древнерусском стиле, резаная из дуба церковная мебель, пестрый орнамент на охристом и золотом фоне, сама посвященность храма святому благоверному князю Александру Невскому и преподобному Сергию Радонежскому, — все это свидетельствовало о твердом намерении нового генерал-губернатора создать крепкие внутренние основания городского домостроительства. Идеалы и ценности Древней Руси открывали ту духовно-культурную перспективу, которая позволила бы вернуть Москву к внутренней логике ее развития.
Переходя из храма в гостиную великой княгини Елизаветы Федоровны, посетители ощущали изысканный вкус и эстетизм в оформлении интерьера; темно-пунцовый ковер, мебель красного дерева с инкрустациями, стены, обшитые шелком зеленовато-перламутрового цвета с белыми венками по полю. После 1917 года убранство дома было разрушено. О прежнем интерьере дома лишь отдаленно напоминают восстановленные Голубой, Красный и Белый залы.
Как бы благополучно ни складывалась жизнь великой княгини в Москве, она всегда помнила о Дармштадте, немедленно откликаясь на радостные и печальные события там.
Письма ее родным, особенно по поводу грустных обстоятельств, отличаются тонкой продуманностью каждой детали послания. Любое письмо великой княгини — это добрая попытка поддержать близкого человека в беде путем указания на его духовную высоту, особую по сравнению со своей.
1903 год. Письмо в траурной рамке направлено Елизаветой Федоровной из Москвы родному брату великому герцогу Гессен-Дармштадтскому Эрнсту Людвигу в очень печальные для него дни, когда умерла его восьмилетняя дочь:
«Мой дорогой мальчик! Я с тобой всем своим сердцем и душой… Я знаю, что твоя христианская вера и спокойствие дают тебе ту силу, которую не могут дать никакие утешительные слова… Мне не выпало на долю тех душевных тягот, которые вошли в твою жизнь. Но в то же время наши характеры в чем-то схожи. Только ты стоишь ближе к небесам, чем я. Я всеми силами стараюсь подняться, но опять соскальзываю… Горести очистили твою душу и сердце, которые всегда были, как у ребенка, но теперь стали совершенными. Сохрани это, мой дорогой мальчик.
…Ее земные заботы завершены, и она сейчас рядом с нашим дорогим папой. Мира тебе, дорогая, покоя в Царстве Божьем, покоя тем людям, которые искренне любили тебя. Молимся за тебя и скорбим с тобою… Сохраняй свой “Солнечный сад” и пусть его лучи сияют всем рядом с тобой…»
Это письма характеризует, прежде всего, духовную высоту самой Елизаветы Федоровны.
Жизнь великокняжеской четы, особенно в тот период, когда Сергей Александрович был назначен генерал-губернатором Москвы, отмечена дружбой с выдающимся русским историком Иваном Егоровичем Забелиным, фактическим создателем первого национального Исторического музея, председателем которого после воцарения Александра III стал великий князь Сергей Александрович.
Дневник И.Е. Забелина, являясь достоверным свидетельством того времени, вызывает в памяти образы великокняжеской четы, осознанно и целенаправленно содействующей сохранению и приумножению национального исторического наследия. Примечательны в этом отношении свидетельства И. Е. Забелина об участии Сергея Александровича и его супруги к работе подготовительного комитета X Археологического съезда, в изучении планов старого дворца в Кремле и организации раскопок в его подземной части. Проводились постоянные консультации с И.Е. Забелиным о приобретении и дарении Историческому музею различных экспонатов (икон, крестов, церковной утвари, древних монет, старинного оружия). Важным свидетельством этого сотрудничества являются отчеты И.Е. Забелина перед великим князем о работе Исторического музея, об открытии Екатерининского, Владимирского, Суздальского и других залов.
Самые доброжелательные отношения Ивана Егоровича с великим князем и великой княгиней, полное доверие к его профессиональной компетенции, историко-культурному чутью открывали значительные возможности в оборудовании и расширении фондов Исторического музея. Дневник Забелина свидетельствует о живом интересе Сергея Александровича к новым поступлениям в музей и перспективам развития этого уникального очага отечественной культуры. В ходе постоянных встреч великий князь неоднократно предлагал историку совместные поездки по городам России для приобретения новых экспонатов в музейную коллекцию, приглашал отдохнуть в Петербурге или Крыму. Великий князь с радостью откликнулся на предложение Забелина украсить стены музея акварельными рисунками, отражающими особенности быта людей разных исторических эпох, Иван Егорович неоднократно подчеркивал редкую тактичность и доброжелательность великокняжеской четы по отношению к нему. Историк Москвы постоянно ходатайствовал о защите собраний московских коллекционеров, о качестве приобретаемых экспонатов, о награждении сотрудников музея и жертвователей коллекций и почти всегда находил понимание у великого князя.
На основе обустройства Исторического музея углубляется, приобретает новый масштаб выставочная деятельность. Особое внимание великокняжеской четы привлекает выставка исторических картин в марте 1895 года, где было представлено 40 картин, большое количество рисунков и скульптур. Через год Сергей Александрович и Елизавета Федоровна вновь участвуют в открытии выставки живописи, рисунков, декораций к спектаклям на исторические темы. Среди произведений — работы В.В. Верещагина по истории русского государства от Рюрика до Александра II, копии фресок XII, XVI и XVII веков, картины больших размеров Г.И. Семирадского, П.А. Сведомского, С.Ю. Жуковского. Один зал был посвящен русскому декоративному искусству.
Сергей Александрович и Елизавета Федоровна посетили так называемую французскую выставку. Здесь особое внимание привлекали к себе экспонаты, связанные с визитом русского императора в 1894 году во Францию и с посещением французскими кораблями Кронштадта в 1891 году.
В 1898 году интерес Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны вызвала выставки Московского общества любителей художеств, где великий князь приобрел картину “Христова невеста” М.В. Нестерова и этюд С.А. Виноградова «Подпасок», а великая княгиня — этюд П. Левченко «Около хаты». В одном из залов демонстрировалась модель памятника М.А. Чижова императору Александру III.
Событием того же года стала выставка картин Санкт-Петербургского общества художников, которую посетила великокняжеская чета. На выставке было представлено 456 картин, среди которых выделилась картина Г.И. Семирадского «Христианская Цирцея в цирке Нерона» — плод десятилетнего труда художника.
Ныне хорошо известно личное участие великого князя и великой княгини в организации и проведении выставки произведений старины в Строгановском училище в апреле 1901 года, где были представлены экспонаты из собраний Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны, принцессы Альтенбургской Елены Георгиевны, княгини Зинаиды Николаевны Юсуповой и других коллекционеров.
Именно в этом, 1901 году наряду со множеством других наставнических назначений Елизавета Федоровна приняла под свое покровительство Строгановское училище технического рисования. Кроме ежегодного посещения вместе с Сергеем Александровичем училища, Елизавета Федоровна личным примером побуждала студентов к благотворительной деятельности. Будучи талантливой художницей, она, как вспоминал художник Н.Я. Тамонькин, сама создавала всевозможные декоративные изделия, в чем ей коллективно помогали воспитанники Строгановского училища. Все эти произведении продавались с благотворительной целью. Н.Я. Тамонькин вместе с другими студентами принял участие в оформлении серии небольших, переплетенных в пергамент Евангелий: на обложке каждой книги Елизавета Федоровна изображала сюжеты из жизни Христа, а учащиеся под рисунками делали славянским шрифтом подписи, выбранные великой княгиней из текста Евангелия.
Однажды к дому директора Строгановского училища И.А. Морозова, где жил его юный стипендиат Н.Я. Тамонькин, подъехала карета с гербами. Главный камердинер великой княгини передал студенту благодарность за хорошую работу и подарок — одно из Евангелий с рисунком и текстом, исполненными самой Елизаветой Федоровной. Этим Евангелием Н.Я. Тамонькин дорожил до последних дней своей жизни.
Такого рода подарки или вырученные от продажи изделий деньги передавались в дар, но время рождественских елок, при посещении раненых воинов и обездоленных детей.
В 1910 году внимание великой княгини привлекла выставка религиозной живописи B.М. Васнецова, открытая в Историческом музее. Каждая работа рассматривалась с огромным интересом, в частности и потому, что Елизавета Федоровна в эти годы реализовывала ряд важных проектов, связанных с художественными росписями. Самое сильное впечатление на всех посетителей выставки произвело полотно «Распятие». Высоко оценила деятельность художника Московская духовная академия, избрав В.М. Васнецова 29 сентября 1914 года своим почетным членом. Действительный статский советник Виктор Михайлович Васнецов был охарактеризован на совете академии как выдающийся русский художник, оригинально объединивший в художественном синтезе религиозные идеалы византийской и русской живописи и своим художественным гением глубоко приникший к тайне святости тела душенного на пути его преображения в тело духовное.
Особое место в московской жизни Елизаветы Федоровны занимала духовная музыка.
“Московские церковные ведомости” сообщали, что 20 апреля 1903 года в Городском манеже в присутствии генерал-губернатора с супругой и митрополита Московского Владимира состоялся грандиозный духовный концерт под управлением B.C. Орлова, в котором приняли участие все духовно-певческие хоры Москвы (количество участников — более двух тысяч человек).
Огромное внимание великокняжеской четы к церковному духовному пению побудило генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича в 1904 году издать распоряжение о собирании и представлении самых точных сведений о существующих в Москве частных духовно-певческих хорах. При этом канцелярия великого князя попросила прислать экземпляр правил, составленных наблюдательным советом при Московском Синодальном училище церковного пения.
Елизавета Федоровна в январе 1890 года два раза на Археологическом съезде с удовольствием слушала Синодальный хор, любовалась замечательной стройностью пения, прекрасными голосами и истинно музыкальным исполнением. После майского концерта 1890 года она удостоила хор подарками: директора Синодального училища церковного пения С. В. Смоленского — перстнем с алмазом, B.C. Орлова — булавкой с жемчужиной, а каждый певчий получил по 200 рублей. Впоследствии Синодальный хор неоднократно принимал участие в благотворительных концертах, которые организовывала великая княгиня.
Настоящим экзаменом для Синодального хора был неожиданно назначенный 21 апреля 1900 года концерт в доме московского генерал-губернатора, где присутствовал сам государь император, которому представили С. В. Смоленского. В беседе после первого отделения концерта вспомнили, что государю очень нравилось духовное произведение П.И. Чайковского «Был у Христа младенца сад», которое хор не пел последние 6–7 лет. Быстро достали ноты, и, пока великий князь занимал государя беседой, хор успел подготовиться и отлично исполнил эту вещь.
Еще до этого концерта император прослушал всю обедню в Вербное воскресенье и концерт духовной музыки в кремлевском храме Спаса за Золотой решеткой. Великокняжеская чета была счастлива доставить такую радость Николаю II.
Весьма значительным по своему воздействию на духовный мир великой княгини Елизаветы Федоровны были церковные службы в Большом Успенском соборе, посвященные «царским дням», то есть дням рождения или именин различных представителей правящей династии Романовых. Форма и содержание этих традиционных служб, часто возглавляемых митрополитом Московским, внушали тонкой душе великой княгини глубокое уважение к устоям рода, укрепляли чувство ответственности перед Москвой и Россией.
На этих богослужениях присутствовали официальные чины Москвы — генерал-губернатор, командующий войсками Московского военного округа, предводитель московского дворянства, высшие сановники. Среди молящихся в Успенском соборе в «царские дни» всегда можно было встретить великую княгиню Елизавету Федоровну с ее помощницей Варварой, великого князя Иоанна Константиновича с братьями.
В соборе военные стояли с левой стороны, гражданские и отставные военные — справа. Среди них почти всегда находился генерал от кавалерии, сын поэта А.С. Пушкина, Александр Александрович, невысокого роста, стройный, седой, в очках с золотой оправой, очень похожий на отца.
Традиционные службы в Успенском соборе, празднования значимых общегражданских событий, чтения в генерал-губернаторском доме, которые проводил выдающийся русский историк В.О. Ключевский, — все это и многое другое свидетельствовало об особом отношении великокняжеской четы к отечественной истории.
Интенсивная деятельность великого князя и великой княгини в Историческом музее, Императорском Православном Палестинском обществе, в работе Епархиального дома, Московского археологического общества, участие в организации многообразных выставок и других культурных акциях Москвы, жизнь в состоянии постоянного творческого поиска помогла установить деловые и дружеские связи с духовно-культурной средой города, а через нее более глубоко ощутить поэтический образ Руси и России.
Глава 4. Жизнь в подмосковном Ильинском
С момента встречи с великим князем в Елизавете Федоровне пробуждается нечто более драгоценное, чем образованность и воспитанность, приобретенные в юные годы. Пробуждение это предвосхитила восторженная встреча Елизаветы Федоровны русским народом, когда она впервые посетила Россию. В имении великого князя Ильинское, расположенном возле Звенигорода, происходило вхождение Елизаветы Федоровны в православную веру, здесь она постигала тайну души русского человека. Усадьба Ильинское, где проходили самые радостные дни великокняжеской четы, была старинным родовым поместьем, переходившим от дворян Стрешневых к А.И. Остерману-Толстому, генералу, герою войны 1812 года, затем к роду Голицыных и, наконец, в 1864 году к царской семье. В 1880 году, по завещанию императрицы Марии Александровны, имение перешло к великому князю Сергею Александровичу. После его гибели имение будет опекать Елизавета Федоровна, затем, полностью посвятив себя Марфо-Мариинской обители, она подарит Ильинское племяннице и племяннику Сергея Александровича — великой княгине Марии Павловне и великому князю Дмитрию Павловичу (равно как и свой дворец в Петербурге на Невском проспекте возле Аничкова моста). В настоящее время в усадьбе сохранился лишь небольшой фрагмент полуразрушенной галереи.
Ежегодный продолжительный летний отдых в Ильинском с 1884 года до трагической гибели великого князя в 1905 году, совместное чтение православной литературы, помощь деревенским детям, создание для них школы, продолжительные прогулки, церковные службы, дружеские спектакли — все это оказало значительное влияние на формирование высших нравственных начал в великокняжеской семье.
Примечательны в этом отношении дневниковые заметки великого князя Константина Константиновича о пребывании в Ильинском в сентябре 1884 года: “Какая тишина, какое спокойствие: Все веселы, довольны: На душе у меня было так тихо… Холодная погода, но ясно. Странно, здесь, в Ильинском, я чувствую себя более дома, чем летом на Дудергофской даче… После завтрака до 6 часов была репетиция. Потом мы с Сергеем вдвоем вышли погулять. Солнце садилось, освещая холодными румяными лучами оголенную осенью природу и золотя желтые верхушки деревьев. Мы разговорились. Он рассказывал мне про свою жену, восхищался ей, хвалил ее; он ежечасно благодарит Бога за свое счастье».
Далее Константин Константинович даст яркую зарисовку крестьянского праздника на Воздвижение Креста Господня, инициатором которого был Сергей Александрович, Получился настоящий народный праздник. Победителям в детских состязаниях Елизавета Федоровна вручала призы. Играли в лотерею, получая из рук великой княгини выигрыши на каждый билет: байковые одеяла, платки, ситец на платья и рубахи, самовары, сапожный товар, фарфоровые чайники и чашки с блюдцами. Запускали бумажный воздушный шар. Елизавета Федоровна дарила детям игрушки.
В переписке управляющего двором великого князя с разными лицами сохранилось много прошений о помощи, об устройстве на работу, немало телеграмм, благодарений, просьб о жертвовании на воспитание сирот. Великокняжеская чета постоянно занималась решением этих вопросов не только в городе, но и во время отдыха в Ильинском. В сохранившихся бумагах встречаются имена многих детей, которым великий князь оказывал систематическую материальную помощь для их обучения в московских гимназиях, училищам, музыкальных школах, таких как Александро-Мариинское училище, лицей цесаревича Николая, училище при церкви св. Михаила, школа в Варваринском сиротском доме, Императорское техническое училище.
Есть здесь также искренние и бескорыстные предложения о помощи в любом качестве, в их числе предложение о профессиональном описании усадьбы Ильинское со всеми ее архитектурными и историческими достопримечательностями. В ряду подобных обращений привлекает внимание письмо к Сергею Александровичу и Елизавете Федоровне от девушек-наборщиц частной типографии Елизаветы Константиновны Гербек, которые очень хотели бы пропеть литургию в церкви Ильинского в присутствии великого князя и великой княгини. В письме сообщается, что в хоре 25 девушек. Регент — певчий хора Чудова монастыря Золотницкий, Хор поет в Москве в храме Адриана и Натальи. Сергей Александрович и Елизавета Федоровна с радостью приняли это предложение.
Жизнь в Ильинском, сотканная из любви, сообщала полноту и цельность бытию, показывала, что мир держится добрыми связями людей. Необходимость этих связей важна не только для тех, кто доверчиво пишет прошение, но и для тех, кто с радостью оказывает помощь. Ежедневное творение добра через невидение собственных достоинств выводило на путь, соответствующий смыслу человеческой жизни. Усердная милостыня как избавление от гнета богатства указывала на подлинный источник переживаемой благодати.
Великий князь и его супруга особое внимание уделяли православным святыням, расположенным в окрестностях Ильинского.
В первый же год совместной жизни великокняжеская чета посетила находящийся поблизости от Ильинского Саввино-Сторожевский монастырь, куда самого Сергея Александровича впервые привезли, когда ему было 4 года.
Монастырь всегда занимал особое место в жизни русских государей. Высокопреосвященный Леонид, архиепископ Ярославский, вспоминал об одном из посещении Саввино-Сторожевского монастыря и его скита детьми Александра II великой княжной Марией Александровной и великим князем Сергеем Александровичем: “Мы остановились в роще у самой лестницы, ведущей к пещере. Резко запели малые здешние колокола. Внизу великого князя братия встретила с крестом и святой водою. Я ввел в пещеру князя и княжну, рассказал им, что сюда преподобный удалялся на молитву, что здесь молились их родители, помолился с ними и дал им по иконе «Преподобный в пещере». Отсюда взошли в церковь, где я прочитал перед храмовою иконою молитву преп. Саввы. Строгость византийского рисунка и изящность отделанного иконостаса из орехового розового дерева очень им понравилась…”
Саввино-Сторожевский монастырь много веков являлся местом царского паломничества, единственной обителью, где были построены и царские, и царицыны палаты. Государи тем охотнее посещали Саввино-Сторожевский монастырь, тем очевиднее становилась верность обители Отечеству и престолу, незримо укрепляемая преподобным Саввой и его святым учителем преподобным Сергием Радонежским.
Именно здесь, вдали от столичной суеты, великая княгиня начинала осознавать, что промысл Божий незримо вершил свое дело в России, где государи в виде простых богомольцев ходили от монастыря к монастырю, покаянно вместе с народом стояли у подножья Креста Господня. Смиренными подвигами русских святых и непрестанной молитвой государей охранялась и укреплялась Русская земля.
Русские монастыри и русские государи в деле православного служения имели общее оружие: Крест, Евангелие и молитву. Монастырь спешил дать опору государям, поднять любовь к Отечеству на уровень религиозного служения.
Живя летом в окрестностях знаменитой обители, великий князь подводил свою супругу к пониманию главного. С устроением хорошего монастыря связана подлинная основа самосознания и русского народа, и русских государей. Монастырь был тем более привлекателен для великой княгини, что он испокон веку складывался как плодоносный сад духовной культуры.
Обитель, в свое время названная «небесным раем», играла незаменимую роль в жизни династии Романовых. Богомолье в ее стенах, щедрые жертвования стали для великокняжеской четы необходимым этапом к подготовке и совершению в ближайшем будущем духовных и гражданских подвигов.
Особой вехой в истории семьи Романовых стало коронование на престол Николая II в мае 1896 года. По случаю коронования в подмосковные имения русской знати стекалось множество гостей. Ф.Ф. Юсупов вспоминал, что в эти дни особенно многолюдно было в его имении Архангельское и в великокняжеском Ильинском, находившемся всего в пяти верстах от Архангельского, Сергей Александрович и Елизавета Федоровна часто гостили у Юсуповых, где всегда звучала музыка, радовал глаз прекрасный архитектурно-ландшафтный ансамбль имения. Появлялись здесь и государь с государыней — на балах, по блеску не уступавших дворцовым.
На торжество коронования прибыла в Москву и единственная дочь Александра II Мария Александровна, сестра Сергея Александровича, которая вышла замуж за Альфреда, принца Эдинбургского, и переехала жить в Англию. Многие считали этот переезд огромным счастьем. Но великая княгиня Мария Александровна очень любила Россию, была глубоко православным человеком, безмерно любила свою мать императрицу Марию Александровну и никогда не чувствовала себя вполне счастливой в Англии. Поэтому она была бесконечно рада каждому посещению Москвы. В 1896 году она привезла в Москву на коронацию детей. Одна их них, в будущем королева Румынии Мария, оставила весьма интересные воспоминания о своем пребывании в Ильинском.
«Дядя Сергей в Ильинском, — вспоминала королева Мария, — был исключительным хозяином. Он хотел, чтобы все хорошо провели это время…
Из всех дядьев (сыновей Александра II. — И.К.) мы более всего боялись дядю Сергея, но, несмотря на это, он был нашим фаворитом. Он был строг, держал нас в благоговейном страхе, но он любил детей… Если имел возможность, приходил, чтобы проследить за купанием детей, укрыть одеялом и поцеловать на ночь…
А вот тетя Элла обладала ангельской красотой. Дядя Сергей час-то был резок с ней, как и со всеми другими, но поклонялся ее красоте. Он часто относился к ней как школьный учитель. Я видела восхитительную краску стыда, которая заливала ее лицо, когда он бранил ее: «Но, Серж…» — восклицала тогда она, и выражение ее лица было подобно лицу ученицы, уличенной в какой-либо Ошибке. Как только я вспоминаю это ее смирение, мое сердце тает».
В течение нескольких недель 1896 года и в иные времена, наблюдая жизнь великокняжеской семьи, королева Мария заметила, что у тети Эллы были удивительные драгоценности. И дядя Сергей, который обожал ее, несмотря на поучения, рад был придумывать разные причины и поводы, чтобы дарить ей необыкновенные подарки.
«Она была подобна лилии, ее чистота была абсолютна, — утверждала королева Мария, — от нее невозможно было оторвать взгляд, проведя с ней вечер, каждый ожидал часа, когда сможет увидеть ее на следующий день».
Королева Румынии вспоминала тетю Эллу в русском наряде, с кокошником на голове во время торжественных вечеров. Красоту ее на этих вечерах невозможно передать словами: «Если мы можно было хоть на одно мгновение воскресить ее… Вот она идет! С этой дивной улыбкой, играющей на устах, с румянцем на лице, сравнимым лишь с цветущим миндалем и почти робким взглядом ее удлиненных ярко-голубых глаз. Она держит в руке несколько веточек майского ландыша — ее любимого цветка…
Внутреннее благородство великой княгини находило отражение в ее внешнем облике. Поэтому многие страницы книги королевы Марии пронизаны ощущением гармонии от пребывания в Ильинском, «у прекрасной тети Эллы», доброй детской памятью о необыкновенном уголке на берегу большой реки, окруженной густыми лесами и перелесками.
В течение нескольких десятилетий Ильинское было своеобразным культурным центром, где в разное время бывали П.А. Вяземский, А.И. Полежаев, А.П. Елагина, В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, Е.А. Баратынский» В.Ф. Одоевский, П.В. Киреевский и многие другие деятели русской культуры. У последнего владельца усадьбы великого князя Дмитрия Павловича и его сестры гостили Ф.И. Шаляпин и А.В. Нежданова.
В конце XIX века, когда усадьба принадлежала Сергею Александровичу и Елизавете Федоровне, добрая слава об эстетизме повседневной жизни и культуре хозяйствования разлетелась по всей России.
Еще в Петербурге, где мирно и ровно протекала жизнь царской семьи, одним из наиболее дорогих людей Сергею Александровичу, а затем и великой княгине стал его брат Павел Александрович.
После назначения Сергея Александровича генерал-губернатором Москвы Павел Александрович с семьей гостил в Ильинском, пока там, в результате трагического стечения обстоятельств, не погибла супруга Павла Александровича великая княгиня Александра. Селу Ильинскому было суждено сыграть роковую роль в судьбе великокняжеской четы: резко изменилась жизнь Павла Александровича, а Сергей Александрович и Елизавета Федоровна, оставшись опекать его детей Дмитрия и Марию, очень привязались к своим малым племянникам.
В 1893 году в размеренный ритм повседневной жизни в Ильинском ворвалось бедствие — холера. И тогда весь круг великой княгини включился в помощь страдающим. Силами великокняжеской семьи был создан временный наблюдательный медицинский пункт, действовавший с июля по октябрь 189З года. Помимо борьбы с эпидемией опытный земский врач, приглашенный на эту работу, оказывал крестьянам срочную оперативную помощь. В эти месяцы все сложные операции были успешно проведены им в родильном приюте имени великой княгини Александры Георгиевны.
Одновременно с созданием временного медицинского пункта в Ильинском по распоряжению великого князя были поставлены палатки, оборудована изба для изоляции больных и ухода за ними, из военного госпиталя приглашены в помощь врачу фельдшеры и санитарки.
Земский врач Н. Комаривский, рассказывая об исцелениях, отмечал самоотверженность ряда медицинских работников, великокняжеской четы и князей Голицыных, Комаривский обращает внимание на то, что победа над эпидемией стала возможна благодаря дружным действиям врачей и духовных лиц: «Священник и доктор в это время должны быть на высоте своего призвания и дружно помогать друг другу».
В 1903 году обитатели великокняжеского дворца в Ильинском вместе со всей Россией ликовали в связи с обретением мощей преподобного Серафима Саровского. Грандиозности торжества содействовала выставленная в Большом Успенском соборе Кремля полумантия (короткая накидка) преподобного Серафима — великая святыня, прикасаясь к которой, многие получали исцеления от болезней.
После службы собор оставался открытым в течение суток, поэтому бесчисленное количество богомольцев продолжало прикладываться к мантии святого. Во время всенощного бдения было много чудес от прикосновения к святой мантии.
20 июля 1903 года в половине восьмого утра был отслужен последний молебен московским духовенством, и мантия святого Серафима, принадлежавшая московскому генерал-губернатору, была перевезена в Ильинскую церковь.
В течение ряда лет в сознании великой княгини все определеннее обнаруживалось ощущение подмосковного Ильинского как малой родины. 30 августа 1907 года в 5 часов утра генералу Владимиру Федоровичу Джунковскому доложили по телефону, что в Ильинском большой пожар. Он прибыл туда в самый разгар бедствия. Каково же было удивление генерала, обнаружившего, что раньше, чем он, в Ильинском оказалась Елизавета Федоровна. “Мы застали на пожарище, — пишет В.Ф. Джунковский, — великую княгиню, которая ободряла служащих, потерпевших от пожара”.
С большой радостью великая княгиня участвовала в важном для Ильинского событии. Как сообщалось в «Московских церковных ведомостях», 23 сентября 1907 года состоялось освящение отреставрированного храма в честь Илии Пророка: «Весь иконостас был реставрирован, возобновлена настенная живопись, драгоценные ризы на иконах вновь вызолочены. Елизавета Федоровна пожаловала в храм дорогие облачения, была на богослужении. Литургию пели учащиеся церковной школы. Крестьяне Ильинского поднесли великой княгине хлеб-соль».
Еще в 1889—1892 годах рядом с Ильинским для великокняжеской семьи было выстроено красивое двухэтажное здание с примыкающим к нему зимним садом, рассчитанное на возможность проживания там в более холодное время года. «Московские церковные ведомости» откликнулись на это событие статьей священника Константина Махаева «Освящение дворца в Усове», которое состоялось 29 августа 1892 года. За торжеством освящения дворца последовала литургия, которую служило местное духовенство (певчие — учащиеся местной церковно-приходской школы).
Всем приглашенным Елизавета Федоровна предложила завтрак, каждый получил фотографию Усовского дворца. Сергей Александрович и Елизавета Федоровна попросили, чтобы все гости вписали свои имена в специально приготовленный альбом. В празднике принимали участие 90 строителей. Погода в тот день была прекрасной, и все гости с радостью сфотографировались на фоне нового дворца.
Однако, как бы ни было прекрасно Усово и его дворец, это место было менее дорого великой княгине. Любимой, родной подмосковной усадьбой всегда оставалось Ильинское. Сегодня в церкви Ильинского возобновлены богослужения, и каждый может посетить этот благословенный храм Подмосковья.
Интересные наблюдения открываются при непредвзятом взгляде на обыденную жизнь великих князей в их подмосковной усадьбе. Во-первых, они свое бытие осознанно строили вокруг ежедневных православных церковных служб, глубоко чтили подвиг созерцательной молитвы. Этот лейтмотив пребывания в Ильинском присутствует во множестве писем, в дневниковых записях, распоряжениях, деловых бумагах. Во-вторых, можно отметить и тот факт, что повседневная жизнь великокняжеской семьи была погружена в атмосферу культуры — как особого опыта духовного общения. Может быть, поэтому почти каждый вечер великокняжеский дом наполнялся звуками музыки и совместным чтением Библии. Быстротекущие дни открывали в душах «культуру чувства природы». В этом смысле уместно вспомнить слова Михаила Пришвина, подчеркивавшего, что выращивание культуры чувства природы в человеке есть рай. Именно таким раем и была внутренняя жизнь великокняжеской четы. Жизнь нерукотворной природы Ильинского в богатстве и неповторимости ее оттенков и настроений была подобна драгоценной оправе семейного союза.
Благодатная жизнь в Ильинском никогда не отгораживала великую княгиню Елизавету Федоровну от повседневных нужд беднейших жителей Москвы, В Ильинском эта ежедневная деятельность становилась менее напряженной. Но и здесь центральным оставалось представление о немыслимости гармонии при наличии резких социальных контрастов, а поэтому великая княгиня всегда помнила о необходимости оказания помощи всем в ней нуждающимся.
Глава 5. Августейшая попечительница детских приютов в Москве
I. Елизаветинское благотворительное общество
Приступив к исполнению обязанностей генерал-губернатора Москвы, великий князь Сергей Александрович обратил внимание митрополита московского Иоанникия на большое количество детей, оставшихся без помощи родителей. Митрополит через московское духовенство немедленно приступил к устройству приходских комитетов попечения о детях.
В столице уже был Воспитательный дом, действовало Общество попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях, издавался журнал «Детская помощь». Но для интенсивного развития этого благородного дела москвичам необходим был особый человек — высший авторитет для всех и символ верности великому служению детям.
В год прибытия великокняжеской семьи в Москву поместный опекун Московского воспитательного дома Борис Александрович Нейдгарт обратился с просьбой к императрице Марии Федоровне о создании благотворительного общества и ходатайствовал о принятии великой княгиней Елизаветой Федоровной на себя попечительства над создаваемым обществом. На всех самых высоких уровнях ответ был положительным.
17 января 1892 года император утвердил устав общества, которое создавалось с целью попечения о законных детях бедных родителей с присвоением ему имени Елизаветинского в честь великой княгини Елизаветы Федоровны. На основе высочайше утвержденного устава великая княгиня становилась августейшей попечительницей Елизаветинского благотворительного общества, а Б. А. Нейдгарт был назначен первым его председателем.
Открытие общества состоялось 18 апреля 1892 года в генерал-губернаторском доме на Тверской, где присутствовали митрополит Московский и Коломенский Леонтий, председатель совета общества Б.А. Нейдгардт; члены совета: благочинный протоиерей А.С. Ильинский, директор Воспитательного дома действительный статский советник А.Я. Германов, московский городской голова Н.А. Алексеев и другие. На первой же встрече общества был зачитан адрес от одиннадцати игумений московских монастырей о готовности принять на воспитание девочек.
Испросив благословения у митрополита Леонтия, великая княгиня разделила город на 11 благочиний, которые в свою очередь образовали более 220 Елизаветинских столичных комитетов. Во главе групп Елизавета Федоровна утвердила отцов благочинных.
Ко дню открытия общества, сочувствуя его святым целям, москвичи уже пожертвовали более 90 тысяч рублей. Немало пожертвований было сделано от лиц, пожелавших остаться неизвестными. «.…Не далее как вчера, — свидетельствует один из руководителей общества, — скромно одетая старушка вручила председателю совета в его квартире 1000 рублей, пожелав остаться неизвестной… Несомненно, всегда чуткие к добру сердца москвичей охотно будут и впредь отзываться на это человеколюбивое христианское дело, на котором, видимо, почиет Божие благословение.
При каждом столичном приходе местные комитеты Елизаветинского благотворительного общества начали создавать ясли и приюты. В совет Елизаветинского благотворительного общества поступало много прошений о помощи малолетним детям не только из Москвы, но и всех уголков России.
Так, жительница Сергиева Посада в связи с тяжелым психическим заболеванием мужа просит принять в приют Елизаветинского общества трех детей — Марию 7 лет, Алексея 6 лет, Антонину 3 лет.
Больной крестьянин Миронов, находящийся без средств существования, просит принять в Елизаветинский приют Московского Новодевичьего монастыря дочь Наталью 6 лет.
«1906 год. 9 марта умер муж мой, — пишет москвичка А.Н. Богомолова, — московский мещанин Василий Петрович Богомолов, и я осталась в самом бедственном состоянии, имея 5 человек детей, из которых старшему 11 лет, а младшему 1 год». А.Н. Богомолова сообщает, что не имеет возможности даже зарабатывать на кусок хлеба, просит определить дочь Юлию в Елизаветинский приют Новодевичьего монастыря.
И таких прошений было великое множество.
Первые Елизаветинские ясли (на пятнадцать детей грудного возраста) были открыты 26 апреля 1892 года комитетом прихода церкви Рождества Богородицы в Столешниковом переулке в доме московского купца-благотворителя Карзинкина. С благословения великой княгини содержание яслей взяла на себя дочь генерал-майора Н.Н. Печковская.
В тот знаменательный день проникновенную речь произнес священник храма Рождества Богородицы: «…Поселившаяся среди нас Августейшая супруга Царственного Брата, Благоверная Государыня Великая Княгиня Елизавета Федоровна своим любвеобильным оком проникла и в эту непроницаемую темь столичной бедности и нищеты — усмотрела в ней те бедствия, какие несут несчастные дети неимущих родителей, в сердце своем следуя заповеди Спасителя о призрении детей, с трогательной любовью простерла к ним свои благодеющие руки, призывая и нас всех поспешить на помощь, чтобы облегчить горькую участь этих невинных созданий».
6 октября 1892 г. открылся Елизаветинский приют на десять детей школьного возраста, устроенный московским купцом Василием Яковлевичем Орликом в приходе церкви Трех Святителей у Красных ворот. 10 декабря 1892 года был открыт Знаменский приют на семь грудных детей, учрежденный комитетом при церкви Знамения на Знаменке и содержавшийся на средства княгини Александры Владимировны Трубецкой.
Уже в октябре 1892 года было проведено чрезвычайное заседание совета Общества, где утвердили план его деятельности и приняли решение о распространении влияния его идей на Московскую губернию.
Члены совета Общества согласились в том, что ясли и приюты будут открываться трех типов: 1) для грудного вскармливания, 2) для детей от года до семи лет, 3) для детей школьного возраста от семи до двенадцати лет.
Важнейшей задачей, которую уже в первые месяцы работы решало Общество, было стремление помочь беднейшим матерям так, чтобы не разлучать их с младенцами. Для этого необходимо было обеспечить матерей работой на дому, что позволяло им, не лишаясь заработка, держать детей при себе.
Другая, не менее важная задача состояла в умении отличить подлинную бедность и нужду семьи от тунеядства. Здесь неоценимую услугу Обществу оказывали приходские священники, которые были хорошо осведомлены о степени благосостояния своих прихожан.
В первом годичном отчете, составленном Б.Д. Нейдгартом, отмечалось: “Елизаветинское благотворительное общество, основанное менее года назад и не имевшее при учреждении своем решительно никаких средств, устроилось лишь при теплом уповании на Божию милость, всегда почиющую на всяком добром христианском и человеколюбивом деле, при Высочайшем покровительстве Их Императорских Высочеств и Августейшем попечительстве великой княгини Елизаветы Федоровны”.
К первым трем детским благотворительным учреждениям в 1893 году присоединилось еще десять в Москве и Подмосковье, 1894 год добавил ряд новых наименований. В благотворительную работу Елизаветинского общества включились уездные комитеты общества — Серпуховский, Коломенский, Воскресенский, Верейский, Подольский, Бронницкий, Дмитровский, Богородский, Волоколамский, Клинский, Троице-Сергиевский.
В Москве и Подмосковье заявили о себе Елизаветинский приют при Новодевичьем монастыре, приют княгини С.А. Щербатовой на Собачьей площадке близ Арбата, Сущевские ясли в приходе церкви Казанской Божией Матери, Якиманский приют-ясли, Коломенские ясли, Звенигородский приют, Серпуховские ясли, приют имени его императорского высочества великого князя Сергея Александровича, Почтамтский малолетний приют, ясли Д.А. Зиловой, малолетний приют имени княгини З.Н. Юсуповой, Рогожский приют, ясли храма Иоанна Воина, Спиридоновские ясли, Дорогомиловский приют. Успенский малолетний приют недалеко от Тверской улицы был открыт в присутствии Сергея Александровича и Елизаветы Федоровны и получил наименование Елизаветинский малолетний приют имени ее императорского высочества великой княгини Елизаветы Федоровны. Главными жертвователями на жизнь этого приюта стали С.А. Протопопов, И.А. Колесников, княжна А.Н. Лобанова-Ростовская.
За 20 лет Елизаветинское благотворительное общество открыло 36 учреждений для призрения детей. Не располагая достаточным числом собственных школьных приютов, общество имело 107 Елизаветинских вакансий в школьных приютах сторонних ведомств.
На страницах этой книги мы еще вернемся к характеристике деятельности Елизаветинского благотворительного общества, особенно в годы Первой мировой войны. Но в данной главе следует сказать о другом.
Попечительницу общества, которая осуществляла повседневное руководство его работой, интересовало не просто проявление творческой индивидуальности каждого жертвователя и сотрудника благотворительных учреждений, но и особенности коллективного педагогического видения, присущего переживаемой исторической эпохе. Совершая подвиг благотворения, предстояло пройти нелегкий путь преодоления устоявшихся стереотипов во взглядах на воспитание, изживания внутренних эгоистических установок. Не все выдерживали это испытание. Вместе с тем сформировалась определенная культурная среда, которая сумела воплотить основные благотворительные идеи великой княгини.
Пришло время, когда Елизавета Федоровна позволила себе и другим подумать о наградах тем, кто самоотверженно выполнял свой долг.
«Положение о нагрудном знаке Елизаветинского благотворительного Общества в Москве и Московской губернии» было утверждено в Царском Селе 2 мая 1900 года. В положении сообщалось о том, что знаком трех степеней и соответствующими дипломами награждаются люди за значительные труды и пожертвования, переданные Обществу.
В документах Московского исторического архива хранится много документов-обращений к августейшей попечительнице Общества с ходатайством о возможном получении этой высокой награды с кратким указанием заслуг того или иного лица.
Наряду с широко известными в Москве гражданами к награде представлялись мало знакомые москвичам, но много потрудившиеся на благо Общества люди. Так, руководитель одного из комитетов и попечитель приюта при почтамтской церкви ходатайствовал о награждении знаком третьей степени трех сотрудников, которые внесли огромный вклад в дело процветания приюта: благодаря усилиям таких людей, сироты, достигшие совершеннолетия, сдали экзамены в училищных комиссиях и ввиду их хороших нравственных качеств были определены на государственную службу в Московский почтамт.
Несколькими годами позже тот же председатель комитета Общества просил наградить знаком второй степени доктора Артура Павловича Иордана, который состоял врачом Елизаветинского приюта с 25 ноября 1899 года. В течение четырнадцатилетнего безвозмездного служения доктор Иордан чрезвычайно внимательно относился к воспитанникам; часто посещал их, приносил бесплатно разные медикаменты, делал необходимые операции, предупреждал эпидемии. Все воспитанники встречали его как своего благодетеля и даже отца. Благодаря усилиям доктора Иордана, в приюте не только не было инфекционных заболеваний, но к выпуску из приюта здоровье воспитанников значительно улучшалось.
Попечитель Елизаветинских яслей в селе Крюково Верейского уезда Ф. Клейст ходатайствовал о награждении знаком священника этого села Матвея Никитича Некрасова: «Со дня учреждения мною яслей при селе Крюкове протекло 12 лет, и за все это время священник Некрасов имел главнейший надзор за детьми, безвозмездно отдавая все свое свободное время этому благому учреждению, которое, благодаря такому сердечному и поистине христианскому отношению, и достигло успеха».
Наряду с ходатайствами о награждении знаком Общества в совет поступали запросы иного рода. Весомой статьей пополнения казны Елизаветинского благотворительного общества были спектакли и концерты.
Высшей формой награды Общества было занесение имен его членов на мраморные доски, установленные на стене зала заседаний совета.
Благодаря таким людям, в течение многих лет была оказана огромная помощь беднейшим детям, которые выросли здоровыми и сумели подготовиться к самостоятельной жизни. Общество смогло учредить несколько стипендий имени их императорских высочеств великого князя Сергея Александровича и великой княгини Елизаветы Федоровны.
II. Общество попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях в Москве
Попечение о неимущих и нуждающихся детях — яркая своеобразная область духовного, благотворительного творчества великой княгини Елизаветы Федоровны. Первые очаги принципиально иного отношения к детям свидетельствовали о широте кругозора тех, кто создавал приюты, об обостренном восприятии детской беды.
Создавая Елизаветинское благотворительное общество, великой княгине приходилось строить новую ветвь благотворения не на пустом месте, поскольку в России уже возникали очаги помощи детям, как например — Общество попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях в Москве.
Инициатива создания Общества принадлежала князю М.И. Хилкову, который еще и 1879 году открыл приют для 26 мальчиков и девочек.
В самом начале была четко сформулирована цель: призрение сирот и детей бедных родителей всех сословий для религиозно-нравственного воспитания и обучения их ремеслам.
Происходила смена руководителей общества, изменялись места общих собраний (вначале Политехнический музей, затем канцелярия Исторического музея, с 1901 по 1905 годы — генерал-губернаторский дом, в 1906 году — Малый Николаевский дворец Кремля), но неизменной оставалась цель. Стремясь в своей деятельности учитывать индивидуальный духовный мир детей, создатели Общества в качестве первого приоритета выдвигали духовное становление подрастающей личности, безусловное уважение ее внутреннего мира — независимо от социального происхождения, возраста и любых других причин. Вторым приоритетом считалось обучение ремеслу, которое в будущем становилось прочной опорой в жизни.
С 1893 года работа Общества начинает приобретать большой размах. Именно в этот год собрание попечителей ходатайствовало перед государем о принятии Общества под покровительство великой княгини Елизаветы Федоровны. С момента положительного решения этого вопроса со стороны государя великая княгиня не оставляла своим вниманием деятельность этой организации.
28 апреля 1900 года Елизавета Федоровна назначает своей помощницей по Обществу княгиню Марию Николаевну Васильчикову, а после переезда последней в Петербург помощницей становится княгиня Софья Александровна Голицына.
В 1903 году в связи с 10-летием с того момента, как Елизавета Федоровна возглавила попечение Общества, было издано постановление об учреждении в Нестеровском и Беклемишевском приютах по одной стипендии имени ее императорского высочества с тем, чтобы эти стипендии присуждались постоянно новым кандидатам по усмотрению великой княгини.
В мае 1906 года умерла одна из учредителей Общества попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях и создателей Басманного приюта Надежда Степановна Васильева. Елизавета Федоровна, высоко ценя заслуги супругов Васильевых, вложивших все силы и душу в развитие Басманного приюта, предложила назвать это детское учреждение “Басманный приют гг. Васильевых”, украсить приют их портретами, учредить на средства великой княгини стипендию гг. Васильевых. Все заботы о Басманном приюте Елизавета Федоровна временно возложила на известного благотворителя детей Ивана Семеновича Кукина.
Работа Общества проходила под руководством великой княгини и ее помощницы С. А. Голицыной, которая всегда вела заседания распорядительного комитета. Дважды в месяц комитет рассматривал множество вопросов и принимал соответствующие решения. В его состав входили известные в Москве общественные деятели: А.И. Геннерт, А.Г. Вейденбаум, А. А. Чеблоков, Т.М. Кобылин, В.В. Смирнов, П.А. Столповский. Огромных усилий требовала работа по привлечению средств, необходимых для жизнеобеспечения приютов. Е. К. Сорокоумовская, которая руководила этим направлением деятельности, проявляла большую изобретательность при организации и проведении благотворительных музыкальных вечеров, базаров, лотерей, лекций, чтений, концертов. Благотворители временно передавали для этих мероприятий различные учреждения: Исторический музей, Епархиальный дом и другие примечательные здания Москвы.
1895 год устроители общества считали самым счастливым за весь период его тринадцатилетнего существования, поскольку, благодаря значительным пожертвованиям Елизаветы Федоровны и других лиц, именно в этот год происходит строительство и открытие своего дома для первого приюта для мальчиков.
Дом был построен на средства московской мещанки Марии Михайловны Нестеровой, которая завещала Обществу участок земли и денежный капитал в размере 32 тысяч рублей. В нижнем этаже двухэтажного светлого дома размещалась спальня, помещение для надзирательницы приюта и учителей. Верхняя часть была отдана под школьную часть приюта. В доме приюта были теперь свои столовая, больница, склады, погреба, прачечная, водопровод, сад. 20 декабря 1895 года состоялось освящение дома, на котором присутствовала Елизавета Федоровна. А в 1903 году в помещении Нестеровского приюта было организовано празднование в честь 10-летия покровительства Обществу великой княгини и 20-летия со дня его основания.
После молебна, выступления хора детей состоялось торжественное заседание под председательством Елизаветы Федоровны. Еще раз великая княгиня посетила приют с великой княжной Марией Павловной, слушала пение детей, интересовалась жизнью приюта, радовалась соблюдению незыблемой традиции воспитания детей в религиозно-нравственных правилах, и приучении их к рукоделию. Особенно отрадным для Елизаветы Федоровны было обучение воспитанников церковному пению, что позволяло им петь за богослужением в Гурьевской богадельне. За все годы существования приюта на его содержании состояло 960 девочек со временем пребывания каждой здесь от шести до восьми лет.
До 1895 года в приютах Общества воспитывались только девочки, а мальчики содержались в других благотворительных учреждениях. Великая княгиня выразила озабоченность в связи с такой ситуацией, и к одному из дней именин Елизаветы Федоровны общественность Москвы претворила в жизнь ее желание. В этот год 5 сентября был отслужен молебен перед Иверской иконой Богоматери, и начал свою жизнь приют Общества для мальчиков. И здесь целью деятельности было провозглашено религиозно-нравственное воспитание детей и обучение их ремеслам.
В приюте был установлен определенный режим дня. Подъем в 6 часов утра, умывание, после молебна — чай с черным и белым хлебом, повторение уроков и посещение различных школ города. После школы — обед из двух блюд. По праздникам — пироги и лакомства. В 16 часов — чай с хлебом, с 17 до 19 — подготовка домашних заданий. В 19 часов — ужин из двух блюд. В 20.30 — общая молитва, умывание, сон. Соблюдение постных дней было ограниченным, поскольку в приют поступали крайне истощенные дети. На Рождественских елках дети получали подарки от Елизаветы Федоровны.
1902 год был знаменателен тем, что В.Д. Беклемишева пожертвовала приюту участок земли, на котором началось строительство своего дома. С июня по август 1902 года по ходатайству великой княгини Елизаветы Федоровны и С. А. Голицыной дети проживали в подмосковном имении князя Александра Борисовича Голицына. Их разместили в прекрасном доме возле соснового леса. Они имели возможность пить хорошее молоко, питаться свежими овощами и фруктами. А главное, они ощутили по отношению к себе самое сердечное внимание со стороны всего семейства Голицыных. Лето, проведенное на этой благодатной земле, сохранилось в памяти детей на всю последующую жизнь. В конце сентября 1902 года дети Беклемишевского приюта переселились в свой новый, только что отстроенный дом с фруктовым садом и огородом возле него. Освящение собственного дома приюта состоялось 22 ноября 1902 года.
Большой проблемой, которая тревожила Елизавету Федоровну и всех членов Общества, была серьезная юридическая и практическая защита прав истязаемых детей. Сбор сведений о различных ремесленных заведениях, рассмотрение жалоб на жестокое обращение с детьми побудили к созданию специального комитета Общества, который возглавил П.Н. Обнинский.
В Москве было хорошо известно бедственное положение детей, отдаваемых обучаться ремеслу, но дети, как правило, не жаловались на своих обидчиков, более того, они часто оправдывали жестокого, виновного хозяина: «…Избитый, чахлый ребенок, застрашенный и хозяином и родителями, восхваляет на суде своих мучителей даже и тогда, когда знаки варварского насилия на его заморенном теле явно противоречат этому. Но не всегда налицо были такие улики: только простодушные мастера бьют до появления следов на теле; более осторожные предпочитают «учить» голодом, холодом или иными мерами “домашнего исправления”, не влекущими столь обличающих результатов…»
Общество попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях давно ожидало официального права на посещение, наблюдение и осмотр учреждений, где дети обучались ремеслу. В 1897 году было впервые получено 19 открытых листов для 19 участковых попечителей по Отделу защиты детей, выданных из канцелярии московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича за его собственной подписью. Такого количества открытых листов было явно мало. И все же дело юридической защиты детей сдвинулось с мертвой точки.
Елизавета Федоровна, видя, что в Москве всегда есть дети, нуждающиеся в защите, поставила перед Обществом вопрос о том, чтобы в его приютах всегда было несколько свободных мест на случай необходимости немедленного помещения ребенка в приют. Часть работы великая княгиня взяла на себя.
Помимо двух приютов, о которых было сказано выше, нельзя обойти молчанием деятельность местных московских попечительств. Уже в 1884 году, на второй год работы Общества, в Москве было открыто шесть попечительских групп: Арбатская, Пятницкая, Пречистенская, Басманная, Мещанская, Хамовническая.
Большую помощь в развитии Пречистенского попечительства, оказала Т.Н. Шилова, которая не только вносила ежегодно деньги на содержание приюта, но заботилась об отдыхе и развлечении детей. Летом дети гостили в ее имении, зимой приглашала их на елку в своем московском доме. С 1893 года в приюте ежегодно устраивались елки с подарками от великой княгини Елизаветы Федоровны. Дети постоянно посещали театры, Румянцевский и Политехнический музеи, зоопарк.
Выше уже говорилось о Басманном попечительстве и особых заслугах в организации его деятельности супругов Васильевых. В 1885 году был организован детский приют для мальчиков и девочек от двух до семи лет, которые находились на попечении ежедневно с семи утра до восьми вечера. Все дети приюта занимались рукодельными ремеслами, шитьем, вышивкой, вязанием, принимали посильное участие в уборке дома. В 1895 году усилиями И.С. Кукина, который заменил в Басманном супругов Васильевых, приют был размещен в доме церкви Петра и Павла на Новой Басманной.
Тверская группа общества строила свою деятельность в русле тех же ценностных установок и принципов, что и остальные: то же внимание к жизни Русской православной церкви. В приютах Тверского попечительства развивалось особое отношение к чтению (здесь была организована хорошая библиотека). Дети Тверского приюта два летних месяца проводили на берегу Волги в имении В.А. фон-Дервиз или возле города Романов-Борисоглебский. Эти летние поездки детей устраивались за счет Н.Ф. и Ю.И. Михайловых.
Большим подспорьем в развитии благотворительных организаций великой княгини Елизаветы Федоровны в первые годы их существовании был журнал «Детская помощь», издававшийся до 1896 года протоиереем Г. И. Смирновым-Платоновым. Со страниц этого журнала читатели и, прежде всего, организаторы детских приютов, руководимых великой княгиней, получали информацию об основных циркулярах Общества. Здесь можно было прочитать о первых шагах детских приютов Елизаветинского благотворительного общества, его отчетных собраниях; воспитании и образовании слепых детей в России; Арнольдовском училище для глухонемых детей; первых московских яслях, учрежденных издателем этого журнала П.И. Смирновым-Платоновым совместно с М.Н. Смирновой и принятых под покровительство московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича; о пожертвовании им большой суммы денег на создание дешевой народной чайной на Хитровом рынке; больницах-приютах для неизлечимо больных детей в Англии. Здесь регулярно публиковалась хроника русской и иностранной церковной благотворительности.
В журнале печатались материалы о деятельности Славянского благотворительного общества по оказанию помощи взрослым и детям славянских государств в неурожайные годы и в дни военных и стихийных бедствий; созданию добровольческих и медицинских отрядов в период сербско-турецкой войны и т.д. Большое воспитательное значение имели материалы, где сообщалось о пожертвованиях священника Иоанна Кронштадтского детям, о личностях таких замечательных людей, как митрополит Московский Филарет, доктор Федор Петрович Гааз.
Глава 6. Трагедия великой княгине
1. Завещание великого князя
За год до гибели мужа великая княгиня Елизавета Федоровна писала брату Эрнсту Людвигу, великому герцогу земли Гессен, в Дармштадт: “У нас все благополучно. Я и Серж так счастливы быть вместе”. Еще далеко было до начала русско-японской войны и все, казалось, благоприятствовало великокняжеской чете.
Но задолго до 1903 года, каким датировано письмо Елизаветы Федоровны, во время безмятежного отдыха в Ильинском, Сергей Александрович пишет младшему брату относительно своего завещания. Видимо, имелись достаточные основания для подготовки такого документа. Публикуем письмо почти полностью.
«Дорогой Цып! (Цып — домашнее имя Павла Александровича. — И.К.). Так как я еще не успел написать свое завещание, то прошу тебя передать Саше (Александру III. — И.К.) следующее; я желал бы пожизненно оставить жене моей пользование всеми моими капиталами, имениями и петербургским домом — ей же все вещи. После же ее кончины желаю, чтобы все (подчеркнуто великим князем, — И.К.) вышесказанное перешло бы твоей дочери (которую после отъезда Павла Александровича долгие годы воспитывал Сергей Александрович — И.К.); ей же немедленно после моей смерти все (подчеркнуто великим князем. — И.К.) бриллиантовые вещи, которые были мне завещаны Мама. Ильинское переходит тебе, опять-таки по завещанию Мама. Жену попроси дать всем близким мне людям что-нибудь на память — пожалуйста, чтоб это были красивые вещи, а не гадости!..
Все мои дневники, как старые, так и новые, оставляю тебе. Прошу тебя, Стенбока и Гадона разобрать мои бумаги и вещи — жечь сколько угодно. Письма Папа и Мама тебе. Если возможно, похоронить меня в Преображенском мундире с Георгиевским крестом, знаком Папа, оставив на мне все кольца и образа, кроме мощей Преподобного Сергия, которые возьми себе, если можешь, носи (это благословение Папа перед войной). Полковые подарки — в полковую библиотеку или так называемый музей. У меня остались бриллиантовые вещи, которые передать жене.
Христос с тобой. Твой Сергей.
Ильинское. 2 июля 1892 года».
До дня убийства великого князя еще более двенадцати лет, но письмо звучит как откровение и как бы подводит итог внешне невидимой борьбы. Обращает на себя внимание скупое, строгое и точное употребление слов. Очевиден взгляд на свою жизнь со стороны, взгляд спокойный и твердый. Великому князю важно оставить средства для жизни жене и племяннице, передать прекрасные вещи близким в память о себе. Видно, как дорожит он Преображенским полком, где остаются друзья, с которыми прожито много добрых дней.
Но главное он передает брату. Особо выделен один священный предмет — частица мощей преподобного Сергия Радонежского, и одно место на земле — Ильинское, которое он хочет оставить брату.
Необходимо отметить одну характерную деталь. Письмо было написано великим князем в Ильинском в тот самый месяц, которого так ожидали в великокняжеской семье. Приближался день ликования, 5 июля — день преподобного Сергия Радонежского. И это еще раз говорит о крепости духа великого князя, который, умея тонко различать грани, оттенки, перспективы событий, считал необходимым в безоблачные, счастливые дни поручить брату распорядиться самым важным после своего возможного ухода в небытие.
2. Москва в трауре
В начале XX века, особенно в дни русско-японской войны, положение в Москве становилось все более напряженным. Твердость Сергея Александровича в решении важнейших государственных вопросов вызвала шквал угроз в его адрес со стороны революционеров. По решению императора Николая II великий князь оставил пост генерал-губернатора, но остался командующим войсками Московского военного округа. В его сознании даже не возникало мысли о том, что в такой ситуации можно покинуть Москву, спасая свою жизнь.
Поскольку становилась все более очевидной небезопасность проживания во дворце Нескучного сада, 9 января 1905 года великокняжеская семья переехала в Николаевский дворец Кремля.
Великий князь скрывал от всех, даже от своего адъютанта В.Ф. Джунковского, письма, в которых содержались открытые угрозы. Получив и прочитав эти письма лично, Сергей Александрович немедленно уничтожал их.
С того времени, как стали поступать тревожные сигналы о готовившемся покушении, великий князь не изменил своего режима дня, только перестал брать с собой адъютанта и ездил всегда один, никогда заранее не говоря, куда. Ни на какие уговоры об осторожности великий князь не реагировал.
Каждый день, как и всегда, Сергей Александрович уделял много времени детям, читая вместе с ними, посещая друзей, концерты и спектакли. И самый последний вечер своей жизни он провел с Елизаветой Федоровной и племянниками в Большом театре, слушая пение Ф.И. Шаляпина, которое покорило Мари и Дмитрия.
В исторической литературе много написано о взрыве, организованном 5 февраля 1905 года в Кремле террористом, членом партии социалистов-революционеров И. Каляевым, о том, как погиб великий князь Сергей Александрович, об отчаянии великой княгини, о страшной сцене собирания ею разбросанных останков мужа…
Графиня А.А. Олсуфьева, вспоминая об этом жестоком убийстве, писала: «Подобно Отцу, Александру II, он стал жертвой революционеров с той лишь разницей, что в 1881 году убили императора, который должен был на следующий день подписать самую либеральную конституцию; в то время как великий князь Сергей никогда не скрывал своего мнения относительно дара свободы молодым людям, которую следовало ограничить во избежание злоупотребления ею. Теперь мы видим, что его опасения были оправданны…»
…В 16 часов вечера тело убитого великого князя перенесли на катафалке, покрытом серебристо-голубой парчой в Алексеевскую церковь Чудова монастыря в Кремле, Тело Сергея Александровича было покрыто покровом из синего бархата, на который был возложен в серебряной ризе образ преподобного Сергия Радонежского.
Панихиды о великом князе в течение траурных дней служились почти без перерыва, с утра до вечера. По просьбе великой княгини народ пропускали в Кремль беспрепятственно.
По желанию крестьян, панихиды служили в Ильинском и Усове.
10 февраля, в день отпевания, на грудь почившего положили старинный крест с частицами мощей и Животворящего древа, венки из живых цветов. В 11 часов утра печально зазвонил колокол на колокольне Ивана Великого. В полдень началась заупокойная литургия. При пении «Со святыми упокой» все опустились на коле ни. При пении «Зряще мя безгласна» великая княгиня подошла к гробу и, сделав земной поклон, простилась с мужем. В этот день в храмах всех учебных заведений, благотворительных и иных учреждений, в приходских церквях были совершены заупокойные литургии и панихиды. В Чудовом монастыре, у гроба Сергея Александровича началось непрерывное чтение псалтыри послушниками монастыря. В семь часов вечера каждый день на служение панихиды приходила великая княгиня. Здесь же к древней кремлевской обители и был погребен Сергей Александрович.
На 9‑й день после убийства были совершены особые службы в полковых, монастырских и приходских храмах. 15 марта, на 40‑й день, служили несколько панихид в присутствии Елизаветы Федоровны. В день именин великого князя, 5 июля, его вдова присутствовала на заупокойной литургии в Чудовом монастыре.
В эти дни многие будто впервые осознали, какой человек в течение многих лет руководил жизнью Москвы: участник русско-турецкой войны 1877—1878 годов, генерал-майор, командир Преображенского полка, командующий войсками Московского военного округа, произведенный в чин генерал-лейтенанта, кавалер орденов Св. Владимира I степени и Георгия IV степени, председатель Императорского Палестинского православного общества; почетный член Академии наук, Императорского Московского археологического общества, Московского общества сельского хозяйства, Общества любителей естествознания, Русского музыкального общества, Филармонического общества, Общества пособия нуждающимся студентам Московского университета; человек, приложивший огромные усилия к созданию и развитию Исторического музея и Музея изящных искусств, попечитель множества детских благотворительных учреждений.
Почти все письма, коих было великое множество, в эти дни Елизавета Федоровна поручила читать В.Ф. Джунковскому, среди них было немало оскорбительных по отношению к великому князю и содержащих угрозы в адрес великой княгини. Такие анонимные письма Джунковский немедленно сжигал.
Особой страницей жизни стало посещение Елизаветой Федоровной преступника-убийцы. «Она, по своему характеру всепрощающая, чувствовала потребность сказать слово утешения и Каляеву, столь бесчеловечно отнявшему у нее мужа и друга», — писал В.Ф. Джунковский, Елизавета Федоровна надеялась на раскаяние убийцы, но его больше волновало другое, что получило отражение в пьесе, написанной Каляевым в камере.
День 5 февраля 1905 г. стал рубежом не только для Елизаветы Федоровны. Это страшное событие получило отклик во всех уголках России, в сердцах многих людей. «Убит великий князь Сергей Александрович, — записал в Дневнике И.Е. Забелин — Ужас. Онемели руки и ноги».
В день кончины великого князя шло заседание Комиссии по устройству чтений для рабочих. Председатель комиссии ректор Московской духовной семинарии архимандрит Анастасий, узнав о трагедии, закрыл заседание и предложил немедленно встать на молитву «об упокоении души благоверного государя и великого князя Сергея Александровича». Так была совершена одна из первых в Москве панихид о новопреставленном. После панихиды приняли решение напомнить рабочим о бесценных заслугах почившего. Немедленно было подготовлено и издано несколько брошюр, посвященных этой трагедии. Одной из первых откликнулась Комиссия по устройству чтений для рабочих, издав брошюру “Неоценимой памяти скончавшегося мученической смертью великого князя Сергея Александровича”. 6 февраля комиссия в полном составе прибыла в аудиторию Епархиального дома (в Лиховом переулке), где собралось несколько сот рабочих. К собравшимся обратился архимандрит Анастасий. Он отметил, что общеобразовательные чтения для рабочих возникли по инициативе великого князя, который содействовал их развитию, «горячо принимая к сердцу умственные и нравственные интересы рабочих», помогал средствами и перед кончиной согласился принять на себя звание почетного председателя комиссии.
Архимандрит Анастасий отслужил панихиду при участии большого хора рабочих, а затем выступил с обстоятельным докладом, изложив суть плодотворной заботы великого князя о просвещении рабочих: Сергей Александрович горячо заботился о том, чтобы свет “общечеловеческих знаний согрет был для вас теплом, любовью к Царю, Церкви и Отечеству, чтобы вы не были беспочвенными международными рабочими, а были русскими! — детьми Царя-Отца и Матери-России”. Великий князь, свято исполняя уставы Русской православной церкви, чтил ее праздники, принимал участие в крестных ходах, вместе с супругой сопровождал государя императора в Саровскую обитель на великое торжество обретения мощей великого русского святого. Он радовался, что рабочие проявляют глубокую заинтересованность историческими судьбами Отечества, слушают лекции, знакомятся с памятниками отечественной истории в кремлевских соборах и московских древлехранилищах. Архимандрит подчеркнул большой интерес великого князя к отечественной истории, его участие в раскопках, отметил, что Сергей Александрович бережно хранил святыни, имеющиеся в его доме.
“Его кроткая идеальная личность, — говорил архимандрит Анастасий, — исполнена поучения и благотворного влияния на всех русских людей. Людская беда, горе и нужда всегда находили в нем отзывчивый сердечный отклик и быструю помощь”. Это знала московская беднота, воины русско-японской войны, крестьяне села Ильинского, где великий князь с супругой строили школу, больницу, проводили чтения, оказывали щедрую помощь при пожарах, организовывали ярмарки в Ильин день.
В течение 12 лет своего генерал-губернаторства великий князь стремился сделать Москву исконно русским центром. Поникшее под воздействием чуждых влияний значение ее святынь, исторических достопримечательностей, самого уклада жизни при нем поднялось и стало виднее во всех концах России.
Злодеи хотели запятнать Кремль, говорил в заключение архимандрит Анастасий, впервые пролитой здесь царской кровью выдающегося члена императорского дома. Но они в действительности создали «новый опорный камень для любви к Отечеству», дали «Москве и всей России нового молитвенника».
Выступление архимандрита Анастасия свидетельствовало не только о высоких личных качествах великого князя, до поры скрытых от многих, ибо Сергей Александрович никогда не искал пустой славы. Архимандрит констатировал главное; великий князь укреплял авторитет Москвы как духовной столицы России.
Во многих московских газетах, откликнувшихся на трагедию, подчеркивалась мысль о породненности великого князя с Москвой:
«Он был нашим, с самого рождения своего, ибо царь-освободитель нарек ему имя Сергия, поставил под покровительство преподобного Сергия, святого восприемника Московского царства.
Он был нашим, потому что всем сердцем полюбил Москву, проведя в ней свои отроческие годы.
Он был нашим, так как царь-миротворец поставил его над первопрестольною своею столицей в знак особой любви и к нему и к ней.
Он был нашим, потому что долгие годы неустанно заботился и трудился на благо Москвы».
Елизавета Федоровна обратилась к народу с просьбой передать ей все, что осталось после взрыва, все фрагменты вещей, особенно крест. Люди приносили все, что смогли найти на месте гибели Сергея Александровича. Среди трех колец великого князя, найденных и переданных Елизавете Федоровне» особое внимание обращает на себя одно — серебряное с синей эмалью и надписью: “Св. великомученица Варвара”. Кольцо — как пророчество об особой близости к великокняжеской семье именно этой великомученицы, которая в смертный час пошлет к великой княгине преподобномученицу Варвару, добровольно разделившую с Елизаветой Федоровной мученическую кончину и пребывающую мощами рядом с великой княгиней на Святой Земле.
Трагическая гибель великого князя становится для его супруги тем рубежом, который подводит ее к завершению светской жизни, погружает в поиск всех возможных средств для сохранения памяти о муже.
3. Молитвенные памятники в Кремле
После гибели Сергея Александровича встал вопрос о месте его захоронения — в Петропавловском соборе Петербурга, который был местом погребения членов императорского дома, или в Москве, где он был генерал-губернатором, командовал войсками Московского военного округа. В итоге было принято решение о строительстве специального храма-усыпальницы при Чудовом монастыре в Кремле. После уничтожения храма вместе с монастырем в 1930‑х годах особую ценность представляет хорошо иллюстрированная книга «Храм-усыпальница великого князя Сергея Александровича» (1909), автор которой генерал-лейтенант Михаил Петрович Степанов в течение многих лет служил у великого князя, а затем у Елизаветы Федоровны.
Храм, сооруженный по предложению Павла Васильевича Жуковского, сына известного русского поэта, под наблюдением архитектора академика Р. И. Клейна, по существу, был творением святого сердца великой княгини Елизаветы Федоровны. «Лучшего молитвенного памятника не могло быть создано тому, кто сам так твердо, глубоко и чисто верил», — справедливо замечает Михаил Петрович Степанов, Елизавета Федоровна передала в храм все самое духовно драгоценное для Сергея Александровича, приоткрывая тайну и глубину молитвенной жизни мужа.
Украшение иконостаса было поручено Клавдию Петровичу Степанову и группе московских иконописцев, работавших под его руководством. Над царскими вратами, местными иконами и боковыми перемычками сквозных частей иконостаса располагался сплошной иконописный слой. Иконы были писаны по золоту.
В боковых частях иконостаса в северной части стоял поминальный столик, в южной — два аналоя: на одном икона «Святцы», на другом, в ковчеге мантия преподобного Серафима Саровского. В храм поместили именно тот аналой, перед которым великий князь всегда стоял за богослужением. Кроме того, в храм перенесли книги, по которым он следил за церковной службой, благословения по разным случаям жизни, особо дорогие святыни. Эскизы семи икон для храма ‑усыпальницы великого князя Сергея Александровича, выполненные в Иконописной палате при Святейшем Синоде в стиле раннего итальянского ренессанса, были представлены на рассмотрение великой княгине и полностью ею одобрены.
На стенах храма и в ризнице разместили множество икон из молельной Сергея Александровича и его богатой коллекции. Среди них были иконы по случаю его рождения, иконы его детства, иконы, висевшие над изголовьем кровати, иконы-благословения от духовных лиц в память бракосочетании с Елизаветой Федоровной — всего около 300 икон, складней, крестов знаменитых иконописных школ Древней Руси и более позднего времени. В храм было передано много икон и других священных предметов, принадлежавших Елизавете Федоровне. На многих иконах — надписи, сделанные рукой великого князя и его близких, а также дарственные посвящения.
В храме находились иконы Спасителя и Божией Матери, преподобного Сергия Радонежского и преподобного Серафима Саровского, преподобного Саввы Звенигородского, св. Марии Магдалины, св. князя Александра Невского, праведной Елисаветы, преподобного Илии, свв. Иоанна Златоуста, Григория Богослова и Василия Великого, свв. Бориса и Глеба, св. Анны Кашинской, св. великого князя Георгия Владимирского, память которого отмечается в день убийства Сергея Александровича, и другие.
В храме установили высокий дубовый крест с вложенными в него носилками, на которых переносили останки великого князя с площади в храм и гренадерская шинель, прикрывавшая их. Перед крестом висела лампада синего стекла, оправленная в золотой браслет с сапфиром — подарок великого князя Сергея Александровича Елизавете Федоровне в день их помолвки 6 ноября 1883 года. Крест был увешан иконами, подаренными великой княгине Елизавете Федоровне в первые 40 дней по кончине великого князя Сергея Александровича.
Москва создала храм-памятник, но сердца москвичей не обретали покоя, поскольку не было специально отмечено мест жестокого убийства. И вот свершилось: 2 апреля 1908 года состоялось освящение памятника-креста в Кремле на месте убийства великого князя.
Перед освящением было совершено заупокойное богослужение в Сергиевском храме-усыпальнице, где присутствовала великая княгиня и множество москвичей. На освящение были приглашены представители различных войск. После возложения венков войска церемониальным маршем прошли вокруг него, отдавая дань памяти великому князю.
На граните с лицевой стороны памятника, выполненного по проекту художника В.М. Васнецова, можно было прочитать надпись:
“Поставлен на доброхотные пожертвования, собранные пятым гренадерским полком Ее Императорского Высочества великой княгини Елизаветы Федоровны в память своего бывшего шефа великого князя Сергея Александровича, на сем месте убиенного, и на пожертвования всех, почтивших память великого князя”. После революции памятник-крест был разрушен. В 1995году, когда в Новоспасский монастырь перенесли останки великого князя! здесь установили копию этого креста.
Еще один памятник москвичей генерал-губернатору — одноарочный Сергиевский мост, построенный со стороны Нескучного сада и во дворце которого Сергей Александрович провел столько добрых дней с Елизаветой Федоровной, племянниками Марией и Дмитрием, с близкими друзьями.
Свою лепту в подвиг молитвенного поминовения великого князя вносило Московское отделение Палестинского православного общества. На одном из торжественных собраний, которому предшествовало богослужение в Князе-Владимирском храме Епархиального дома, архимандрит Анастасий объявил, что московский отдел Общества решил возжечь неугасимую лампаду в память князя-мученика у Святого Гроба Господня в Иерусалиме.
Великий князь, как и великая княгиня, ведя строгую и безупречную жизнь, размышлял о расширении присутствии Русской Православной Церкви на Святой Земле. Много усилий было приложено к созданию и украшению храмов в святых местах Палестины — Иерусалиме и Кане Галилейской,
Храм в Кане кажется чудом. Неслучайно в иконостасе, состоящем из икон, написанных в России, помещены изображении небесных покровителей великокняжеской четы — преподобного Сергия Радонежского (на северных дверях) и св. праведной Елисаветы (на южных).
Молитвенные памятники великому князю в Иерусалиме сохраняются и по сей день, в то время как уникальные памятные сооружения в московском Кремле полностью уничтожены.
4. Возведение Сергиева скита
В Императорском православном Палестинском обществе знали, что перед смертью великий князь Сергей Александрович очень хотел построить на свои средства храм в честь преподобного Сергия Радонежского, но не успел претворить в жизнь это намерение.
4 февраля 1906 года члены Калужского отдела общества собрались в память о великом князе в годовщину его убийства. А.А. Офросимов, один из руководителей Общества в Калуге, сообщил, что к нему стали поступать предложении о пожертвовании земли и денежных средств для возведения Сергиева скита.
Член Палестинского общества в Калуге Николай Эрнестович Мантейфель принес в дар более 63 десятин земли при деревне Мстихиной Калужского уезда, в урочище, именуемом “Боровой лес”, а калужская купчиха Серафима Федоровна Михайлова подарила Обществу 47 десятин земли. Земли под скит располагались в двух верстах от разъезда № 19 Московско-Киевско-Воронежской железной дороги, в двух верстах от деревни Мстихиной и в шести верстах от Тихоновой пустыни — на пути богомольцев.
Жертвователи просили предоставить им право, во-первых, построить храм во имя преподобного Сергии, в котором совершались бы ежедневные богослужения и неумолкаемое чтение псалтири с поминовением мученически скончавшихся императора Александра II, великого князя Сергея Александровича и всех умерших членов Императорского православного Палестинского общества; во-вторых, построить на этой Земле церковно-приходскую школу; в‑третьих, воздвигнуть странноприимный дом для приходящих богомольцев с богадельней на 12 мест для престарелых, раненых или увечных воинов.
Правящий архиереи Калуги и члены Калужского отдела Палестинского общества с благодарностью приняли эти пожертвования и постановили дать следующее название сему месту: «Сергиев скит Калужского отдела Императорского Православного Палестинского общества в память в Бозе почившего великого князя Сергея Александровича», о чем и сообщили Елизавете Федоровне.
5 июля 1906 года, в день именин великого князя, состоялась закладка храма. Строительство шло быстро. На высокий каменный фундамент был поставлен перенесенный сюда из Тихоновской слободы приходской деревянный храм. Неизвестные лица принесли и дар священные сосуды и церковную утварь. Великая княгиня Елизавета Федоровна пожертвовала храму местные иконы и церковные облачения. Генерал-лейтенант М.С. Степанов ходатайствовал перед патриархом Иерусалима о присылке в храм иконы с частичкой Гроба Господня,
Еще до закладки храма был построен дом для 12 увечных воинов, в киоте которого был поставлен большой образ Божией Матери. Здесь же хранились портрет великого князя, фотографии, отражающие его пребывание в Калуге в 1897 году.
Ровно через год строительство храма было завершено, 5 июля 1907 года освятили его главный престол во имя преподобного Сергии Радонежского, Тогда же был освящен странноприимный дом и церковно-приходская школа.
Как удалось установить калужскому краеведу В.В. Легостаеву, одним из первых обитателей инвалидного дома стал в мае отставной рядовой, слепой вследствие ранения во время русско-японской войны Прохор Волков, который был доставлен в Сергиев скит из Москвы.
По ходатайству настоятеля Сергиева скита иеромонаха Герасима, в 1908 году железнодорожный разъезд № 19 был переименован в Сергиев разъезд, ныне станция Калуга-II.
Интересные сведения В.В. Легостаев обнаружил в архиве о личности строителя и настоятеля скита иеромонаха Герасима (в миру Михаил Андреевич Гаврилов, выходец из крестьян с. Трубина Малоярославецкого уезда). В 1887 году он поступил в число послушников Калужского Тихонова монастыря, где проходил послушание в качестве келейника старца иеромонаха Герасима, который, обладая даром провидения, указал юноше место будущего скита. Строитель Сергиева скита (М.А. Гаврилов) принял монашеский постриг с именем Герасим в 1899 году в Калужском Лаврентьевом монастыре, где был рукоположен вначале в иеродиакона, а затем иеромонаха.
В течение ряда лет насельники Сергиева скита приглашали Елизавету Федоровну посетить их обитель. И вот в 1911 году великая княгиня прибывает на Сергиев разъезд с игуменьей московской Покровской общины. В открытой коляске Елизавета Федоровна проследовала в скит, где в Сергиевом храме была встречена на паперти настоятелем скита иеромонахом Герасимом.
Тотчас же по прибытии Елизаветы Федоровны в скиту началась литургия, которую совершал настоятель скита соборно с местным духовенством. По окончании литургии была совершена панихида по императорам Александру II и Александру III, великому князю Сергею Александровичу и прочим почившим членам Императорского Дома.
На следующий день великая княгиня отправилась в Тихонову пустынь, где была на ранней литургии, панихиде и молебне преподобному Тихону. Из храма она отправилась в часовню, где хранился дуб, служивший обиталищем святому. После молебна у святого колодца она искупалась в источнике Св. Тихона, по возвращении в монастырь посетила покои архимандрита Лаврентия и Успенский собор. Затем великая княгиня возвратилась в Сергиев скит и присутствовала на всенощном бдении, Ее высочество привезла в дар священнические и диаконские облачения. Иеромонаху Герасиму подарила образ святых Марфы и Марии.
Монахи скита, надеясь, что великая княгиня будет еще не раз навещать их обитель, и 1913 году построили в Сергиевом скиту небольшой деревянный домик для Елизаветы Федоровны, которая сделала для скита много доброго. В частности, на ее средства была построена большая водокачка — единственное строение скита, уцелевшее до сего дня. Она сооружена мастером, отец которого проживал в скиту. Обитель вызывала у паломника глубокие, добрые чувства. Открытки, сохранившиеся с дореволюционных времен, позволяют увидеть деревянную колокольню, дом настоятели, книжную лавку. У ворот — стол с чашей святой воды, которой кропили всех входящих в скит, что было символом очищения путника от суеты жизни.
В настоящее время в этом святом месте ничто не напоминает о Сергиевом ските — дети гоняют мяч по территории, где были храмы и могилы трудолюбивых монахов, посвящавших жизнь молитве и хранению памяти об убиенном генерал-губернаторе Москвы.
5. Храм-памятник Русской скорби
Особое место среди московских церквей принадлежит храму, построенному на Ходынском поле в 1907—1909 годах в честь иконы Божией Матери, именуемой “Отрада, или Утешение” (современный адрес: ул. Поликарпова, 16).
Храм возведен возле Николаевских казарм для 1‑го Донского казачьего полка и 1‑й гренадерской артиллерийской бригады на средства И.А. Колесникова по проекту архитектора В.Д. Адамовича — в память о московском генерал-губернаторе великом князе Сергее Александровиче Романове и всех павших от рук революционеров при исполнении долга на службе Отечеству в 1905—1907 годах и поэтому был назван «Храм — памятник Русской Скорби».
В храме, исполненном в стиле древней базилики, установили белый мраморный иконостас, сооруженный И.А. Орловым, паникадила, сосуды в русском стиле. Стены украсили мраморными досками, на которых вырезали имена великого князя Сергея Александровича и верных долгу и присяге граждан и воинов, убитых в разных концах России, всего 2000 имен. Москвичи называли этот список мартирологом убиенных охранителей русской самобытности и гражданственности. Иконы написал придворный иконописец В.П. Гурьянов.
Вверху иконостаса поместили мозаичную копию Лика Спасителя, исполненную В.М. Васнецовым для усыпальницы при церкви лейб-гвардии Семеновского полка. Местные иконы украсили шитьем из золота, ризами, исполненными инокинями Старочеркасского Ефремовского Донского монастыря. По углам иконостаса в киотах из белого мрамора расположены две большие иконы: преподобного Сергия и святителя Николая, принесенные в дар Троице-Сергиевой Лаврой. Достопримечательностью церкви была плащаница, созданная монахинями Алексеевского монастыря по рисунку В.М. Васнецова.
В 1909 году на освящение храма прибыла великая княгиня Елизавета Федоровна. На площади перед началом освящения были выстроены войска от всех частей московского гарнизона для участия в церковном параде. В церковь внесли знамена всех воинских частей, приглашенных участвовать в параде. К освящению храма наряду с Елизаветой Федоровной и ее свитой прибыли градоначальник, губернатор, губернский предводитель дворянства, весь генералитет Москвы.
Император прислал телеграмму на имя московского генерал-губернатора С.К. Гершельмана: «С чувством глубокого удовлетворения получил извещение о состоявшемся освящении храма в молитвенную память великого князя Сергея Александровича и всех погибших во время смут честных людей русских…»
После литургии при торжественном колокольном звоне совершили крестный ход из храма на плац, где были построены войска. Там архимандрит Макарий отслужил краткий молебен, по окончании которою окропил святой водой войска и знамена. После троекратного залпа из орудий состоялся церковный парад. Освещение этого необычного по замыслу храма в глазах Елизаветы Федоровны являлось своего рода присягой на верность памяти дорогого ей человека.
Трагические события в первопрестольной в декабре 1905 года воспринимались великой княгиней глубоко и эмоционально; в то время она находилась в Петербурге по случаю дня именин государя. В те трудные дни генерал-губернатор Москвы Ф.В. Дубасов направил на имя государя депешу с просьбой, чтобы Елизавета Федоровна не приезжала в Москву до его уведомления об окончании волнений. С этим она не могла согласиться и отправила в Москву письмо, полное переживаний за тех, кто выполнил свой долг до конца, не думая о собственной жизни:
«Я себя чувствую здесь как за границей, я порываю связь с Москвой, а между тем мой долг заняться теперь помощью несчастным жертвам восстания. Я попросту считаю себя подлой, оставаясь здесь, предпочитаю быть убитой первым случайным выстрелом из какого-нибудь окна, чем сидеть тут, сложа руки… Покажите это письмо Джунковскому, он может объяснить Дубасову, что я снимаю с него всякую ответственность. Я принадлежу Москве. Оставаясь еще, как я уже говорила, я порываю нить со своими бедными и закрепляю за собой слово «подлая»… Не надо бояться смерти, надо бояться жить. Я понимаю Дубасова, но он меня не понимает, так как меня не знает. Я благословляю его энергию, его труды. Елизавета. Царское Село, 22 декабря 1905 г.»
Вернувшись в Москву 26 декабря, Елизавета Федоровна вся ушла в дела благотворения и заботы о раненых в устроенном ею лазарете.
Яркий талант человеколюбия и верности москвичам великой княгини в дни революции получил отражение не только в ее письмах и телеграммах из Петербурга в Москву. С той же силой он проявился и в посланиях к близким, которые Елизавета Федоровна отправляла в 1906 году из Ильинского на свою родину в Дармштадт. После гибели мужа ее тянуло к родным. Но революция, как и война, — процесс с жестоко обязывающими действиями для каждого, кто дорожил Москвой и Россией.
«Бог благословит тебя на будущее счастьем и миром. От всего сердца обнимаю вас, дорогие, и в молитвах я рядом с вами… — пишет в эти дни Елизавета Федоровна родному человеку— Как бы мне хотелось в эти дни быть рядом с тобой, но это теперь действительно невозможно. Я не могу в это тяжелое время уехать, нужно работать в меру своих скромных возможностей и оказывать любовь своему народу, особенно во время революции».
Достаточно обратить внимание на эти слова, чтобы понять, какая пропасть разделяет людей в дни тяжких испытаний. Одни, укрывшись за прочным щитом извиняющих обстоятельств, пробираются в безопасные ниши, другие, не раздумывая, идут навстречу опасностям по золотому правилу — “друг друга тяготы носите”. Отсутствие малейшего ропота на судьбу, на неизбежные страдания и скорби, готовность к ограничению во всем, стремление служить в грозные дни москвичам любым действием и спасительным словом видим мы в этом послании.
Это признание великой княгини свидетельствовало о ее нерасторжимой внутренней связи с народом и раскрывало смысл этой жизни как подвиг горячей любви к нему. Без этого самого сильного аргумента в отношении Елизаветы Федоровны к Москве и России не может быть исчерпывающего объяснения ее самоотверженного поведения.
Она пишет в Германию, пишет людям иной культуры, но вполне рассчитывает на их родственное, дружеское участие в ее судьбе, в ее искренних чувствах к России: “Я уверена, что вы меня понимаете”. Остается сожалеть, что до сих пор находятся люди, которые комментируют ее верность Москве и России, преданность русскому народу как безрассудство, безумие. На жизни Елизаветы Федоровны почивал отблеск нетварного сияния, свидетельствующий о светоностности ее личности и даже об избыточности света, носителем которого она была.
Великая княгиня созидала невидимый храм на земле, к которому доверчиво притекали москвичи со своими бедами, стремясь получить поддержку и ответ на мучившие вопросы. Ее не пугала возможность смерти. Но как заклинание себе и другим она повторяла: «Надо бояться жить, если изменяешь долгу в критической ситуации». Она не изменяла, поэтому так почитала храм, посвященный тем, кто доказал верность Богу, Царю и Отечеству ценой собственной жизни.
Глава 7. Милосердная помощь русским воинам (1904–1905)
В те дни, когда еще был жив великий князь Сергей Александрович, началась трудная для России русско-японская война. Неудачи на фронте военных действий следовали одна за другой: поражение под Мукденом, гибель эскадры в Цусимском проливе, трагедия Порт-Артура. Военные неудачи сопровождались мощными антиправительственными выступлениями, ростом оппозиционных настроений, забастовками железнодорожников, промышленных рабочих, резкими требованиями в печати о заключении мира.
В такой сложной обстановке армия, сражавшаяся на Дальнем Востоке, нуждалась во всесторонней помощи.
К самому началу войны с Японией, вспоминает графиня А.А. Олсуфьева, великая княгиня была “хорошо подготовлена к лидерству в большом патриотическом движении, которое развернулось по всей России, с ее постоянным стремлением помочь раненым солдатам, как в госпитале, так и на фронте, вдали от их родного дома. Великая княгиня была полностью поглощена этой работой; была повсюду; она думала обо всем, что могло бы помочь здоровью и благоустройству солдат..”
В первый же месяц русско-японской войны, в феврале 1904 года, был создан Комитет великой княгини по проведению многогранной благотворительной деятельности в помощь армии.
Но еще до создания комитета великая княгиня открыла склад пожертвований в помощь раненым и нуждающимся вследствие войны на Дальнем Востоке. По поручению Елизаветы Федоровны склад начал осуществлять прием денежных и вещевых пожертвований москвичей. Сотрудники склада, размещенного вначале в Румянцевском музее, а затем в Кремлевском дворце, приступили к изготовлению белья, теплых вещей и начали отправлять грузы на Дальний Восток для оказания помощи больным и раненым, укомплектовывая склады великой княгини в Мукдене, Харбине, Ляояне и других городах.
Наиболее значимым достижением великой княгини в эти годы, «именно ее достижением, — замечает А.А. Олсуфьева, — была организация работы женщин, объединенных вместе, изо всех социальных слоев, от высшего до низшего, которых она собрала в Кремлевском дворце, где были устроены комнаты. С утра до вечера в течение всей войны этот трудовой улей работал для армии, и великая княгиня с радостью видела, что огромные вызолоченные салоны едва вмещают работающих; по сути, единственной комнатой, которая не использовалась, был Тронный зал. Все ее дни были заняты этой работой, которая достигала огромных размеров. Это было целое министерство, целый департамент, отличавшиеся от большинства министерств тем, что сотрудники никогда не имели праздного времени».
Это огромное «министерство» было разделено на двенадцать отделов, каждый со своими функциями и конкретными задачами: отдел приема пожертвований в виде денег и вещей; отдел материалов (для пошива белья); кройки; раздачи работ на сторону; готовой продукции, где сосредоточивалось все, что отправляли на Дальний Восток; отдел медицинский, куда поступали медикаменты» хирургические инструменты, перевязочные и дезинфицирующие средства, бинты, антисептические пакеты. Были здесь отделы шитья, упаковки, продажи золотых и серебряных вещей, ценных материалов, лошадей, экипажей, музыкальных инструментов, Вырученные деньги сдавались в кассу склада.
Особую роль в жизни кремлевского склада играли отделы отправки и справок. Работники последнего занимались наклеиванием на взвешенные тюки и ящики знака с указанием наименования склада, содержания отравляемого товара. Сюда поступали справки о движении груза. В связи с их частой задержкой в пути от Иркутска до Манчжурии были организованы особые контрольные пункты на различных этапах Сибирской железной дороги, особенно там, где наблюдалась пропажа грузов. Опытный железнодорожный агент ежедневно получал сведения о вагонах с имуществом кремлевского склада великой княгини и Общества Красного Креста, а затем передавал информацию в Кремлевский дворец. Иногда Елизавета Федоровна отправляла специального санитара, который сопровождал вагоны с имуществом кремлевского склада до места.
Перечень всех пожертвований записывался в материальные книги. Отчеты об отправлении необходимого имущества на фронт публиковались в московских газетах.
Необходимо обратить внимание на бережное отношение к любым жертвователям — и тем, кто был известен и передавал большие суммы (например, князь В.Н. Гагарин — 1 тысячу рублей, князь С.А. Щербатов — 5 тысяч рублей, княгиня Шаховская-Глебова-Стрешнева — 1 тысячу рублей, Е.В. Пасхалова — 3 тысячи рублей, С.Т. Захарин — 10 тысяч рублей, граф А.К. Беннигсен — полторы тысячи рублей и т.д.), и тем, кто хотел остаться неизвестным, и тем, кто жертвовал мизерные суммы (например: мальчик Ваня — 1 рубль, Антоша маленький, Анюта, Женя — 50 копеек, Петруша — 35 копеек, Екатерина, вдова — 10 рублей, сбор с концерта слепых детей — 505 рублей, Смит, американская подданная — 10 рублей, разные лица — 19 рублей). Среди жертвователей указывались Агафья, крестьянка; А.В.П.; Иванов, доктор; ямщики Чикмазова и множество других имен и условных обозначений имен дарителей. В отчетах равноправно указывались все жертвователи.
На это уважение великой княгини к богатым и бедным дарителям, к детям и взрослым, к оставившим в истории свое имя и пожелавшим остаться неизвестными, на стремление Елизаветы Федоровны к абсолютной честности, ответственности и благодарности за каждую копейку жители Москвы отвечали огромной любовью.
«.…Москва обожала свою великую княгиню, — вспоминала А.А. Олсуфьева, — и выражала признательность ежедневным приношением к ней множества подарков для ее солдат, и количество посылок, отправляемых на фронт из ее рабочих комнат, было колоссальным. Ее личность была столь вдохновенной, что даже очень холодные люди загорались от контакта с ее пылкой душой и посвящали себя делу благотворения».
В дореволюционной прессе и архивных хранилищах есть обширный и интересный материал, открывающий совершенно особое отношение великой княгини к порывам патриотизма детей, ближних и дальних, живущих в доброй семье или вовсе лишенных родительской ласки. Судьбы отдельных детей всегда рассматривались великой княгиней индивидуально.
Привлекает к себе внимание письмо Елизаветы Адамович к великой княгине и ответ на него Елизаветы Федоровны:
“Ваше Императорское Высочество, не откажите нам, мужу и мне, сделать нам честь зачислить сына нашего Бориса Адамовича 14-ти лет в славный Шефский Черниговский полк Вашего Императорского Высочества, который пойдет на Дальний Восток; он в 4‑м классе Орловского корпуса и спит и видит ехать на войну; молодец, ловкий, отлично стреляет, ездит верхом.., говорит: долг мой Царю и Отечеству служить и умереть за них. Реверс за него я внесу, продам свой рояль, равно и обмундирую его; мы, родители, согласны его благословить на войну… Надеюсь на милость Вашего Императорского Высочества. Глубоко преданная слуга Вашего Императорского Высочества жена Генерал-лейтенанта Елизавета Адамович. 26-го марта 1904 г.»
Однако ответ Елизаветы Федоровны был строгим и не в пользу просьбы родителей Бориса Адамовича.
Великая княгиня просит своего секретаря сообщить госпоже Адамович, что се сын слишком молод, чтобы поступить на военную службу вольноопределяющимся. Елизавета Федоровна, по достоинству оценивая патриотические чувства госпожи Адамович и ее сына, находит, однако, что ему следует докончить курс в Орловском корпусе и только после полного окончания воспитания великая княгиня считает возможным оказать содействие в такой просьбе.
Относясь спокойно к возможности своего физического уничтожения, великая княгиня решительно вставала на защиту другой, особенно детской жизни. Ей была чужда позиция стороннего наблюдателя. Великая княгиня не допускала мысли о победе любой ценой, тем более за счет эксплуатации чувства детского патриотизма.
В процессе сбора пожертвований и особенно в ходе транспортировки грузов на Дальний Восток было много трудностей. Отправляя материалы в столь далекое путешествие, необходимо было учитывать стоимость упаковки и количество предметов в каждом тюке, рассчитать все этапы доставки груза в лазареты, на театр военных действий и т.д.
И все же случались промахи, которые приходилось немедленно исправлять. Так, Моршанский и Зарайский полки 17-го корпуса, входившего в состав войск Московского военного округа, оказались на передовых позициях без соответствующей экипировки. Великая княгиня Елизавета Федоровна дала указание срочно экипировать эти полки. Задание было выполнено в течение двух недель. Следует специально отметить, что снабжение этого корпуса и отправка походных кухонь производились за счет средств великого князя Сергея Александровича.
Не менее сложной оказалась задача снабжения непромокаемыми накидками войск 17-го корпуса, уходившего на Дальний Восток из Московского военного округа. Дело это было новым и для интендантства в целом, и для кремлевского склада, в частности. Тем не менее, распределив заказ между несколькими фирмами, в течение месяца склад справился с решением этой задачи. 37 тысяч непромокаемых накидок были отправлены на Дальний Восток и еще 4 тысячи посланы вслед ушедшим войскам.
Оперативно решал кремлевский склад и многие другие задачи: оборудование отряда для борьбы с инфекционными заболеваниями; отправка на фронт небольшой мастерской для точки хирургических инструментов; переправка на Восток эвакуационных пунктов и вагонов.
Особая забота Елизаветы Федоровны состояла в том, чтобы помочь русскому человеку в духовных нуждах, путем отправки множества походных церквей, оборудованных всем необходимым для богослужений. Значительная часть средств на оборудование походных храмов была передана великой княгиней из тех значительных пожертвований, которые в эти годы она получила лично.
Под пристальным наблюдением великой княгини на Дальний Восток шли хорошо экипированные санитарные поезда, с врачами и медицинскими сестрами, подготовленными Российским обществом Красного Креста и Иверской общиной сестер милосердия, попечительницей которой была Елизавета Федоровна. Сестры Иверской общины внесли свой достойных вклад в работу девяти санитарных отрядов, четырех этапных лазаретов и других временных военных медицинских образований на Дальнем Востоке.
Кремлевский склад подготовил так много вещей, что одна часть их была возвращена в Москву, другая отправлена в Японию для русских пленных.
С завершением войны деятельность склада начала свертываться. При этом, однако, учитывалась необходимость оказания помощи раненым, возвращающимся в Россию. Остаток денег был сдан в Комитет великой княгини. Кремлевский склад существовал 1 год и 8 месяцев, а 1 октябри 1905 года был реорганизован в склад запасов. После окончания войны все внимание Елизаветы Федоровны было обращено на оказание помощи раненым и увечным воинам. Своеобразным центром оказания такой помощи стало благотворительное учреждение возле села Всехсвятское (ныне район у метро «Сокол»).
Еще после русско-турецкой войны 1877—1878 годов здесь был создан целый комплекс построек для увечных и престарелых воинов. В 1878 году открылось Александровское убежище. Его попечителем был генерал-майор Д.В. Мерчанский. К началу 1890‑х годов временные бараки превратили в просторные и теплые дома. Каждый дом носил имя особы царской фамилии или героя войны 1877–1878 годов: императора, императрицы, наследника-цесаревича, генерал-фельдмаршала великого князя Николая Николаевича. Кроме пятнадцати домой в убежище были построены церковь во имя св. Александра Невского, лазарет имени императора Александра II, хозяйственный дом, аптека с амбулаторией, баня, оранжереи. В центре убежища размещался царский павильон.
В июле 1892 года на этой территории состоялась закладка здания Алексеевского приюта для раненых и престарелых воинов. К моменту закладки была подготовлена медная доска с надписью: “Здание Алексеевского приюта для раненых и престарелых офицеров, построенное при Алексеевском убежище увечных воинов вдовою потомственного почетного гражданина Варварой Андреевной Алексеевой в память ее мужа. Основано 22 июля 1892 года при Государе Императоре Александре III Александровиче, Московском Генерал-Губернаторе Государе великом князе Сергее Александровиче, попечителе убежища генерал-майоре Дмитрии Васильевиче Мерчанском, по проекту академика архитектуры Игнатия Павловича Залесского”.
Не случайно район Всехсвятской рощи после окончания русско-турецкой войны стал одним из центров помощи увечным воинам.
Тяжело переживала великая княгиня беду воинов, пострадавших во время русско-японской войны, и старалась помочь им, выполняя завещание Сергея Александровича.
Есть много свидетельств непрерывавшегося внутреннего союза Елизаветы Федоровны и Сергея Александровича, что, в частности, выражалось в строительстве великой княгиней духовно и социально значимых сооружений во имя небесных покровителей Сергия и Елизаветы.
Так, 5 июля 1907 года во Всехсвятской роще состоялась закладка Сергиево-Елизаветинского трудового убежища для увечных воинов русско-японской войны, обеспеченная средствами, завещанными великим князем Сергеем Александровичем. На молебне по случаю закладки здания присутствовали Елизавета Федоровна, генерал-губернатор Москвы С.К. Гершельман, почетный опекун А.А. Пушкин.
25 октября 1908 года трехэтажное здание, специально приспособление для обучения ремеслам ветеранов войны, было освящено.
Такого рода благотворительная деятельность открывала принципиальную возможность трудовой жизни изувеченных воинов, обеспечивала способ проявления их умений и дарований в новых условиях. Елизавету Федоровну в любой деятельности всегда страшила абстракция, которая замещает действительность, и, напротив, привлекала работа, направленная на укрепление внутренней духовной устойчивости человека, застигнутого бедой.
Не меньше внимания великая княгиня уделяла раненым воинам, размещенным на территории будущей Марфо-Мариинской обители. В августе 1908 года, но время отдыха в Крыму, она обращается к митрополиту Московскому и Коломенскому с горячей просьбой:
«Высокопреосвященнейший Владыко!
Приступив с разрешения Вашего к устройству на Большой Ордынке храма для учреждаемой в недалеком будущем Марфо-Мариинской обители, я обращаюсь к Вам, Владыко, с усердной просьбой дозволить до сооружения означенного храма поставить в одном из залов существующего уже там лазарета-убежища для раненых воинов временный иконостас с алтарем (типа походных церквей), дабы не лишать призреваемых, не имеющих возможности, по состоянию своего здоровья, посещать приходской храм, удовлетворения духовных потребностей.
В надежде на благоприятное разрешение этого моего ходатайства испрашиваю Святительского Вашего благословения и поручаю себя молитвам Вашим,
Елисавета».
По благословению Владыки, раненые воины получили возможность молиться в своем временном храме.
Помощь великой княгини после русско-японской войны простиралась не только на увечных воинов, Елизавета Федоровна решила придти на помощь солдатам, уходящим в запас из манчжурской армии. С этой целью она учредила Бюро для устройства на работу солдат. И многие действительно получили помощь.
Пришло время закрыть бюро, но, поскольку просьбы от нуждающихся продолжали поступать, Елизавета Федоровна приняла решение сохранить учреждение для обслуживания беднейшего населения Москвы. Сюда хлынули сотни детей с просьбой о трудоустройстве, но мест для осуществления этой цели не было. Тогда великая княгиня решила организовать небольшую артель мальчиков-рассыльных, чтобы дать им возможность заработать и помочь семье. В такой форме бюро было воссоздано 19 декабря 1906 года. На работу приняли вначале 10 мальчиков-рассыльных, которых разместили в светлых просторных помещениях. Дети получили одежду, обувь и белье. При артели жил воспитатель, который наблюдал за порядком. Вечером организовывались различные занятия. Раз в неделю к детям приходил на беседу священник.
Деятельность великой княгини во время русско-японской войны и в последующие годы была странствием по незнакомому доселе полю битвы. В борьбе за жизнь русских людей Елизавета Федоровна обретала большую внутреннюю силу, не ожидая благодарности и не избегая любых опасных поворотов в бытии. Она спешила к цели, которую избрала себе во второй половине жизни, стремясь на помощь другим и самой себе.
Глава 8. Великая обитель Великой Матушки
День убийства великого князя Сергея Александровича многое изменил в мироощущении великой княгини Елизаветы Федоровны. Стал иным образ мыслей, изменилось ежедневное питание, которое теперь состояло из молока, яиц, овощей и хлеба, и это задолго до принятия монашеского образа жизни. Никто не в силах был свернуть ее с избранного пути. “Казалось, — вспоминала А.А. Олсуфьева, — что с этого времени она пристально всматривалась в образ иного мира… посвятила себя поиску совершенства, и велика была ее благодарность тем, кто не превращал своей любви в цель удержания ее в рамках земных привязанностей, но кто доброжелательно наблюдал, как она преодолевала их”.
Все московские газеты писали в 1909 году о главном деле великой княгини — создании Марфо-Мариинской обители милосердия (Б. Ордынка, 34а), которая с каждым годом становилась все более заметным явлением в жизни Москвы. В состав обители входили больница на 22 койки, аптека, амбулатория, библиотека, столовая для бедных, приют для девочек-сирот, воскресная школа.
Высоко оценил подвиг великой княгини выдающийся русский художник М.В. Нестеров, которого Елизавета Федоровна пригласила выполнить росписи в Покровском храме обители. Художник был обрадован серией статей известного критика, писателя В.В. Розанова, опубликованных в 1909 году и объединенных общим названием «Великое начинание в Москве». Писатель, подчеркивал М.В. Нестеров, обратил “внимание общества в сторону новой прекрасной идеи человека, которому Бог дал талант быть вдохновенно-доброй и возможность по исключительным своим условиям выразить свою идею активно, подать людям вовремя не камни, хотя бы и самоцветные, а хлеб живой”.
М.В. Нестеров благодарил В.В. Розанова и за то, что в своих статьях он пишет не только о великой княгине, но и о духовнике обители протоиерее Митрофане Сребрянском, человеке, который имеет «в себе силу идти твердо к добру жизни».
В 1909 году в обители была освящена церковь Жен Мироносиц Марфы и Марии. В антиминс храма были вшиты частицы мощей святых Алексия Московского, праведной Елизаветы и Иоанна Лествичника. Великая княгиня, выбирая название обители и храма, стремилась к наследованию сестрами прекрасных добродетелей Марфы и Марии, к посвящению всей жизни Богу и ближним.
9 апреля 1910 года в Марфо-Мариинском храме по специально утвержденному Синодом чину епископ Трифон совершил обряд посвящения прошедших испытание семнадцати сестер милосердия. В их числе — великая княгиня Елизавета Федоровна и казначея обители В.С. Гордеева. Во время обряда епископ Трифон огласил обет о хранении православной веры, целомудрии и нестяжательности. Сестры достойно ответили на содержание обета. Со словами назидания епископ Трифон возложил на каждую сестру крест, покрывало и вручил четки. На лицевой стороне кипарисового креста были вырезаны изображения Спасителя и Божией Матери, на оборотной — свв. Марфы и Марии.
На следующий день митрополит Московский Владимир во время литургии возвел великую княгиню в настоятельницы обители.
Елизавета Федоровна, духовник обители о. Митрофан Сребрянский, другие люди долго и обстоятельно работали над созданием устава обители. В сестры посвящали православных вдов и девушек в возрасте от 21 до 40 лет. Сестры подразделялись на крестовых и учениц.
Подготавливаясь к созданию Марфо-Мариинской обители, великая княгиня определяла для себя важнейшие духовные параметры ее становления и развития. В первую очередь она размышляла о взаимосвязи труда и молитвы в жизни такого небывалого в истории Москвы явления, как ее обитель. Она полагала, что молитва и созерцание должны быть конечным вознаграждением тех, кто отдает все свои силы конкретному служению Богу. Труд, по мнению великой княгини, должен быть основанием религиозной жизни. Поэтому в создававшемся Марфо-Мариинском сестричестве сестер призывали работать за пределами обители в противоположность монахам греческой ортодоксальной церкви, которые если и выходили за пределы монастыря, то редко и лишь в особых случаях.
Сестры посещали бедных и больных москвичей, помогая им всеми возможными способами, заботились о детях, принося с собой в дома радость и мир.
«Но решение труднейших задач, — подчеркивала А.А. Олсуфьева, — всегда брала на себя их Великая Матушка, которая знала, что Бог умеряет ветер по отношению к смиренным и что она сама имеет силы на все. Ее душа укреплялась и расцветала в этой жизни, связанной с лишениями. Всегда спокойная и смиренная, она находила время и силы, получая удовлетворение от этой бесконечной работы».
Великая княгиня жила в комнатах светлых и чистых, отделенных от госпиталя церковью, украшенных исключительно иконами, подаренными теми, кто любил и почитал ее.
Современники, посещавшие Елизавету Федоровну в Марфо-Мариинской обители, отмечали доминирование белого цвета во всей обстановке дома. Повсюду был ситец светлых тонов. Им была обита мебель, на окнах во всех комнатах ситцевые занавески разных рисунков, с изображением светлых полевых цветов. Полы устилались коврами светлых тонов. В доме было много редких цветов — зимой цветущая сирень в кадках, и тоже только белая. В церкви также светлые ситцевые занавески. Служба совершалась священником в белых, вышитых шелком ризах. Все сестры носили светлые длинные платья и белые покрывала.
Великая княгиня спала на деревянной кровати без матраца, с жесткой подушкой. Часто спала 2–3 часа, в полночь поднималась, чтобы помолиться в церкви, а затем навестить больных в больнице. «Если кто-либо из пациентов, — вспоминала А.А. Олсуфьева, — по какой-либо причине испытывал сильную тревогу, она садилась возле него и оставалась там, стараясь успокоить ею в тягостные ночные часы». Она обладала особой интуицией, находила особые слова, и больные легче переносили страдания.
В Москве вскоре узнали об исключительном уходе за больными в Марфо-Мариинской обители. И сюда начали направлять очень тяжелых больных. А. А. Олсуфьева, будучи очень близким Елизавете Федоровне человеком, вспоминает, как однажды в обитель привезли повариху из бедного дома, которая получила ожог, опрокинув на себя масляную кухонную плиту. Ожоги покрывали слишком большую часть поверхности кожи, чтобы можно было это исцелить, — неповрежденной кожи не осталось за исключением ладоней рук и ступней ног Ее привезли уже с признаками гангрены из одной городской больницы. Великая княгиня сама делала бедной поварихе перевязки, которые были столь болезненны, что она должна была каждый раз менять позу ради удобства и успокоения пациентки. Однако великая княгиня упорно продолжала лечение вплоть до того момента, пока женщина не поправилась, к удивлению врачей, которые признали ее безнадежной.
Хирурги Москвы просили матушку о помощи, когда предстояла сложная операция. Она ассистировала с удивительным спокойствием и концентрацией внимания, чутко прислушиваясь к каждому пожеланию врачей. Елизавета Федоровна основала Дом неизлечимых туберкулезных больных для женщин из беднейшего класса и посещала этот «дом смерти» дважды в неделю. Пациентки часто проявляя свое благодарное отношение к Елизавете Федоровне, обнимали ее, не думая при этом о возможности инфицирования. Великая княгиня ни разу не уклонилась от их объятий. Дому для женщин, больных туберкулезом, она была особенно предана. Елизавета Федоровна сердечно относилась к тяжело больным слугам, от которых отказывались бывшие хозяева и родственники. Ее главная цель состояла в том, чтобы дать немного комфорта и радости людям, которых отказывались принимать больницы, и им ничего не оставалось, как умирать в ужасной нищете. За этими бедными людьми ухаживали сестры в светлом доме с большим садом. Появлялась надежда на выздоровление. Но нередко они умирали, поручая близких своей благодетельнице.
Все свое богатство великая княгиня разделила на три части; одну часть вернула Русскому императорскому дому, вторую разделила между близкими, третью обратила на дела милосердия. На свои личные нужды тратила крайне мало денег, носила скромную одежду, чтобы быть незаметной.
Огромные средства и силы Елизавета Федоровна и ее обитель отдавали детям. В годы Первой мировой войны здесь не только выхаживали воинов, но и заботились о детях, которых перевозили в Москву из тех мест, где велись военные действия.
В связи с этим в начале августа 1915 года великая княгиня пригласила в Марфо-Мариинскую обитель настоятельниц московских женских монастырей. На совещание было принято решение: Турковицкому Холмскому женскому монастырю Марфо-Мариинская обитель предоставит только что выстроенный дом в Денежном переулке для размещения 300 детей. В октябре 1915 года там был освящен храм св. Елисаветы,
Особое внимание великая княгиня уделяла воспитанию детей из зажиточных семей. В.Ф. Джунковский вспоминал, что вслед за лазаретом в одном из домов обители открылся кружок «Детская лепта». Цель кружка состояла в том, чтобы дети состоятельных родителей с раннего возраста помнили, что они должны помогать нуждающимся сверстникам.
Новый тип благотворительности, вызревавший в душе великой княгини, был не от мира сего, но побуждал к жизни к миру с целью его преображения. Поэтому в основу будущей обители была положена мысль, которая проверялась великой княгиней в общении с множеством людей и, прежде всего, с детьми. Мысль эта — твердое предупреждение любителям педагогических экспериментов: «Никакой человек не может дать другим более, чем он имеет сам». Мы все черпаем от Бога, поэтому только в Нем можем действительно любить ближних и совершать должное научение юных. Только на этой основе можно было соединить жребий Марии, внемлющей вечным глаголам жизни, и повседневное служение Марфы.
Предметом особого попечения великой княгини было создание уникального Покровского храма обители. Закладка храма состоялась в 1908 году, а в 1912 году строительство было завершено. Храм поразил москвичей своей красотой и необычностью. Уникальное творение архитектора А.В. Щусева построено в неорусском стиле и напоминает новгородско-псковские памятники архитектуры XVI века. Храм увенчан куполом старинной формы и древним, оригинального рисунка вызолоченным крестом. Над западной частью храма по углам устроены две звонницы. Над звонницами помещены главы продолговатой формы со старинными вызолоченными крестами. На звонницах 12 колоколов. В музыкальном отношении колокола подобраны так же, как знаменитые ростовские колокола. На западной стене храма расположены массивные дубовые двери, выполненные по древнему рисунку. Над ними — образ Спаса Нерукотворного, превосходно созданный из цветной мозаики. Над образом помещен текст Священного Писания: “Аз есмь дверь: Мною аще кто внидет спасется”.
Южная стена храма украшена орнаментами из белого камня с изображениями Матери Божией и Распятия, На северном полукружья алтаря была помещена доска из белого мрамора, где сообщалось о создателях и дне освящения Покровского храма. Единственным в своем роде был иконостас Покровского храма, сделанный из резного дуба, обложенного чеканными, выполненными в древнем стиле серебряными вызолоченными листами.
По правую сторону иконостаса поместили икону Спасителя, по левую сторону царских врат — икону Божией Матери. Северную и южную алтарные двери украсили изысканной резьбой. Возле них размещались иконы: Покрова Пресвятой Богородицы и свв. Жен Марфы и Марии. По стенам трапезной разместили дубовые иконостасы в древнем стиле, иконы русских святителей. Стену над горним местом алтари украшало изображение “Литургия ангелов” и икона Покрова Божьей Матери. Икона эта, в силу невысокого иконостаса, была хорошо видна при входе в храм. В северной части алтаря возле жертвенника поместили хрустальный крест необыкновенной работы, пожалованный императрицей Александрой Федоровной. Вся церковная утварь была выполнена по древним образцам из позолоченного серебра.
Стены огромной и светлой трапезной расписал Михаил Васильевич Нестеров. В письмах к своему ближайшему другу художнику А.А. Турыгину М.В. Нестеров признавался, что, несмотря на мизерность отпускаемых средств, он берется за роспись, поскольку в этой работе реализует свою давнюю мечту — «оставить в Москве после себя что-либо цельное». План росписи, предложенный художником, был принят великой княгиней с самыми добрыми чувствами.
Размышляя о содержании росписи, М.В. Нестеров писал, что сестры Мария и Марфа ведут, указывают людям Иисуса Христа, являющегося этим людям в их печалях и болезнях среди светлой весенней природы. Это не только русские люди, потому что “идея общины — евангельская — общечеловеческая”. В другом письме к А.А. Турыгину М.В. Нестеров сообщал, что он доволен эскизами: «Они серьезно сработаны и гораздо самостоятельнее прежних моих церковных работ». Глядя на эскизы и подбадривая себя, художник признавался, главное состоит в том, чтобы не растеряться перед огромностью стены и сложностью замысла. «Это чувство громадности, которую надо одолеть, — писал М.В. Нестеров, — страшно я люблю» тут есть как бы вызов на бой».
Четырехлетний труд приближался к завершению. Взыскательный художник был доволен результатом, констатируя: «Все написанное переживет меня. Церковь вышла интересная, единственная в своем роде». С разрешения великой княгини весной 1912 года М.В. Нестеров начал показывать свою работу друзьям. Храм посетили В.Д. Поленов, В.М. Васнецов и другие художники, оставившие восторженные отзывы об этой росписи. Михаил Васильевич позднее с огромной радостью и благодарностью вспоминал 1907 год — «начало Ордынки» — начало работы над планом росписи Покровского собора.
В Покровском храме накануне его освящения было совершено торжественное всенощное бдение. Молящимся раздавали брошюру о. Митрофана Сребрянского “Мысли и чувства православной русской души при посещении Покровского храма Марфо-Мариинской обители милосердия”.
В воскресенье 8 апреля 1912 года состоялось освящение храма. Оно началось с перезвона колоколов. В храм вошла настоятельница обители с сестрами в белых одеждах с кипарисовыми крестами на груди, К девяти часам утра сюда прибыл митрополит Владимир, епископы Трифон и Анастасий, духовенство. В службе принимал участие Синодальный хор в парадных стихарях-кафтанах из шелковой серебряной парчи.
Еще до освящения Покровского храма Елизавета Федоровна, являясь (с 30 сентября 1910 года) почетным членом Московской духовной академии, выразила желание услышать в новом храме службу учащихся. 15 апреля всенощное бдение, а 16 апреля литургию совершил ректор академии епископ Феодор с протоиереем Митрофаном и духовенством академии.
Великая княгиня поблагодарила студентов, отметила мощь и красоту звучания их хора, подарила всем платки с рисунками, изготовленные ко дню освящения храма.
Как бы ни было велико внимание Елизаветы Федоровны к церковным службам, к повседневному созиданию Марфо-Мариинской обители, она была всегда рядом с москвичами в пору стихийных бедствий, которые становились испытанием для всех. Таким испытанием для Москвы и Подмосковья было невиданное до тех пор наводнение 1908 года. Население всей России горячо отозвалось на эту беду. Из числа крупных жертвователей первыми откликнулись московское дворянство, передавшее в фонд пострадавших тысячу рублей, и великая княгиня Елизавета Федоровна, которая передала в этот фонд такую же сумму. Деньги немедленно распределялись по местам бедствия. Помимо того, В.Ф. Джунковский при участии Елизаветы Федоровны и ее Общества на местах распределял нуждающимся хлеб и одежду; великая княгиня приказала из своего склада передать пострадавшим 500 предметов мужской и женской одежды.
В мае 1908 года Елизавета Федоровна выразила желание принять на себя заботы о населении Звенигородского уезда и внести из личных средств ту сумму, которой уездному комитету не будет хватать на покрытие убытков от наводнения. В результате этого доброго дела великой княгини Звенигород перестал нуждаться в помощи губернского Комитета. Эта дань малой родине, имевшей в жизни великой княгини особое значение, вновь обратила ее память к незабываемым, неповторимо прекрасным дням. Эта давно обозначенная связь требовала немедленной помощи именно Звенигородскому краю, его жителям, которым великая княгиня была обязана своим радостным вхождением в новую отчизну.
В годы становления и развития Марфо-Мариинской обители милосердия Елизавета Федоровна действует ради тысяч погорельцев Москвы и России, являясь председателем Общества помощи погорельцам. В 1911 году она собирает общее собрание членов совета Общества, где рассматриваются вопросы о мерах конкретной помощи пострадавшим в Москве, Клину, Волоколамске и других городах. 1911 год был отмечен как удачный в работе Общества, поскольку все местные отделы общества при оказании такой поддержки сумели решить вопросы своими силами, не обращаясь в главный совет. Здесь было принято решение о пополнении склада вещей для погорельцев. К концу года на складе было всего 2 460 вещей. Несмотря на вереницу великих жертв и тревог, вызванных войной и стихийными бедствиями, весной 1916 года в Москве отмечалось важное событие. 13 апреля, в среду Светлой седмицы, высокопреосвященнейший владыка митрополит Макарий совершил Божественную литургию в храме Марфо-Мариинской обители милосердия и благодарственный молебен по случаю исполнившегося 25-летия со дня вступления великой княгини Елизаветы Федоровны в лоно православной церкви, вручив ей икону Феодоровской Божией Матери, покровительницы царствующего рода Романовых.
В этот день слово в обители говорил знаменитый проповедник о. Иоанн Восторгов.
“В чем особенность и сила проповеди? — вопрошал о. Иоанн. — И Предтеча, и Сам Спаситель, и апостолы ничего не доказывают; они не изыскивают истины путем сложных размышлений, рассудочных построений и доказательств. Они только свидетельствуют об истине, н она сама, — сама истина, внутреннею, присущей ей силой покоряет сердца и преобразует души человеческие”.
Именно так свидетельствовала об истине великая княгиня, всей своей жизнью и деятельностью, взглядом, жестом, поступком.
“В такой христианизации, — продолжал о. Иоанн, — когда «жизнь истинствует», и заключается прогресс духовный. — во внутреннем и качественном изменении жизни под влиянием и воздействием истины…
И что же удивительного в том, что Высокая виновница нынешнего торжества, прибыв с запада Европы, очутившись лицом к лицу пред Православною Церковью и жизнью православною русского народа, почувствовала в душе неодолимое свидетельство православной истины?
«Приди и виждь» — это слово прозвучало и ей в сердце и принесло плоды…
«Не сердце ли мое горело во мне», — могла она сказать, видя пред собой не раз о. Иоанна Кронштадтского и всегда наблюдая жизнь и нравственный образ царственных братьев — государя императора Александра Александровича и великого князя Сергея Александровича…
Промыслу Божию угодно было поставить ее здесь, в Москве, в ближайшее общение с русской жизнью, — и она почувствовала здесь всю захватывающую красу Православной Церкви, все биение жизни русского народа,.. Православия нельзя теперь от нее взять даже ценою мученической смерти…”
В этот день было много радости и духовных подношений, в том числе от членов ее комитета, которые пришли поздравить великую княгиню не только с 25-летием принятия православия, но и с 25-летием служения Москве. Лучшим подарком Елизавете Федоровне было то, что москвичи передали ей к празднику более 33 тысяч рублей на организацию убежища для слепых воинов.
Духовные выводы о. Иоанна Восторгова о служении великой княгини получили яркое художественное воплощение в рассказе И.А. Бунина «Чистый понедельник». Писатель с истинным страхом смотрел на благополучие людей, приобретение которого и обладание которым поглощало человека полностью. Совсем другой идеал жизни, другой уровень погружения в мир духовный увидели герои рассказа в общине Елизаветы Федоровны:
«На Ордынке я остановил извозчика у ворот Марфо-Мариинской обители…
Только я вошел во двор, как из церкви показались несомые на руках иконы, хоругви, за ними, вся в белом, длинном, тонколикая, в белом обрусе с нашитым на него золотым крестом на лбу, высокая, медленно, истово идущая с опущенными глазами, с большой свечой в руке, великая княгиня; а за нею тянулась такая же белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокинь или сестер… И вот одна из идущих посредине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородив свечку рукой, устремила взгляд темных глаз в темноту, будто как раз на меня… Что она могла видеть в темноте, как могла она почувствовать мое присутствие? Я повернулся и тихо вышел из ворот».
Писатель очень верно уловил неотразимую притягательность великой княгини и ее великой обители, которая заключалась в явном, бесспорном личностном свидетельствовании Елизаветы Федоровны об истине
В повседневных молитвах, заботах о раненых, сиротах, беднейших москвичах, в покровительстве художникам, архитекторам, музыкантам протекала жизнь великой княгини и руководимой ею общины милосердия. Не было предела перечню ее добрых дел или количеству денег, которые она расходовала на эти дела.
Как бы подводя итог своим воспоминаниям о главном деле великой княгини Елизаветы Федоровны, графиня Олсуфьева размышляла: «Немыслимо представить себе, что когда-нибудь можно будет узреть подобное бытие, столь отличное от всех других, так далеко превосходящее общий уровень, столь пленительное в силу ее красоты и очарования, столь неотразимое в силу ее доброты; она обладала даром притягивать людей без усилий; все понимали, что она жила на более высоком уровне развития и доброжелательно помогала всем идти выше. Она никогда не давала человеку почувствовать его более низкое положение; напротив, без какого бы то ни было фальшивого смирения с ее стороны, она выявляла лучшие качества своих друзей». Забывая себя и думая только о других, великая княгиня не помышляла о собственном физическом спасении, несмотря на то что злые ветры 1917—1918 годов предвещали недоброе. Тесные связи с подмосковными селами, московскими госпиталями и больницами помогали поддерживать жизнь Марфо-Мариинской обители милосердия. Но уже раздавались угрозы в адрес великой княгини, которая, видя неотвратимость надвигающейся бури, мыслила иными, неземными категориями.
В апреле 1918 года она писала старому другу пророческие слова:
«Каждый должен фиксировать свои мысли о горнем мире для того, чтобы видеть вещи в их истинном свете и быть готовым сказать: «Да будет воля Твоя», когда все видят полное разрушение нашей любимой России. Помни, что Святая Русь, Ортодоксальная Церковь, которую не одолеют врата ада, все еще существует и всегда будет существовать. Те, кто могут верить в это, без сомнения увидят внутренний свет, который светит во тьме среди бури.
Я не в экзальтации, дорогой друг. Я просто уверена, что Бог, который карает, есть в то же время Бог, который любит.
Я недавно серьезно читала Библию, и если мы верим в огромную жертву Бога-Отца, отправившего Сына на смерть и Воскресение ради нас, мы почувствуем Святой Дух, освящающий наш путь, и наша радость станет непрерывной, если даже наши бедные человеческие сердца и суетный разум переживут моменты, которые кажутся ужасными.
Подумай о буре, в ней есть ряд величественных моментов и ряд ужасным; кто-то боится иметь укрытие, кто-то погибает, а некоторые широко открытыми глазами смотрят на величие Бога; разве это не подлинная картина настоящего времени?
Мы работаем, мы молимся, мы надеемся и каждый день все более чувствуем божественное сострадание. Это безусловное чудо, что мы живы. Другие начинают чувствовать то же самое и приходят в нашу церковь в поисках опоры для их души. Молись о нас… Всегда твой старый и преданный друг».
Далее, по свидетельству А.А. Олсуфьевой, которая опубликовала в Лондоне это письмо, следует постскриптум, который был прочитан адресатом с глубокой благодарностью и душевным волнением: «Спасибо тебе за дорогое прошлое»,
«Это было, — вспоминала графиня Олсуфьева, — последнее слово, сказанное так просто, как все в ее жизни».
Далее последовал арест, прощание с духовником и сестрами Марфо-Мариинской обители, долгий путь на Восток, полные любви письма сестрам обители, сохранившееся до сих пор фарфоровое пасхальное яичко, расписанное в дороге и посланное великой княгиней о. Митрофану Сребрянскому… Рядом — две сестры обители, одна из которых, Варвара, отправилась на добровольную смерть вместе с Елизаветой Федоровной, и пятеро великих князей — представители Царского Дома, близкие друзья.
18 июля 1918 года великая княгиня и другие страдальцы были живыми сброшены в глубокую шахту возле города Алапаевска на Урале.
Два долгих года игумен Серафим, родная сестра Елизаветы Федоровны Виктория и множество добрых людей доставляли нетленные тела святых мучениц Елизаветы и Варвары на Святую Землю, в храм Марии Магдалины, построенный сыновьями императора Александра II в память их незабвенно прекрасной матери, в прошлом тоже принцессы из Дармштадтского рода.
Один русский архиепископ, посетивший Иерусалим, когда там уже покоились мощи преподобномученицы Елизаветы Федоровны, рассказывал Юсупову, что однажды стоял он на молитве у ее гроба. Вдруг раскрылась дверь и вошла женщина в белом покрывале. Она прошла вглубь и остановилась у иконы Святого Архангела Михаила. Когда она, указывая на икону, оглянулась, он узнал ее. После чего видение исчезло.
Это, конечно, был знак напоминания людям со стороны великой княгини о Страшном Суде, на который всех поведет архистратиг Михаил.
…Великая княгиня уже обрела вечный покой, а ее любимое детище, Марфо-Мариинская обитель милосердия, продолжала бороться за право на жизнь ее святою дела.
Свидетель того времени H. П. Окунев в своем “Дневнике москвича” писал, что все дома обители и в начале 1920‑х годов содержались в полном порядке. Он был поражен красотой Покровского собора и благолепием богослужения. Облик священников, всего причта храма, по мнению Окунева, свидетельствовали, что они были приглашены еще самой Елизаветой Федоровной. Оба священника «такие чинные, «тихоструйные», благоговейные, представительные; дьякон, молодой еще, но хорошо ведущий свое дело и басящий в такую меру, которая как раз подходит к общему строю придворно-монастырского чина». Окунев отмечал необыкновенное звучание хора из 20 тонко подобранных женских голосов. Его покорила красота песнопений, архитектуры и росписей, алтарные и клиросные действия и звуки во вкусе «благоверных цариц». «Елизавета Федоровна оставила по себе памятник такой светлый, христиански радостный и кроткий, такой обаятельный по красоте замысла и исполнения, который так и говорит, что эта женщина — подлинная христианка, красивая душой и разумом. Я думаю, что при устроении храма и врачебницы и вообще этой обители Жен Мироносиц она потрудилась больше всех, внеся туда огромные средства, хозяйственность и изысканный вкус. И чем больше пройдет времени, тем более ее заслуга перед религией, страждущими и Москвой будет расти и вырастет в вечную ей добрую память».
Впечатления гостя обители свидетельствуют о том, что духовная концепция, заложенная великой княгиней в это святое дело с самого начала, позволяла в крайне неблагоприятных условиях удерживать повседневную жизнь обители на должной высоте усердием клира и сестер, их безмолвным постоянным общением с великой княгиней.
Если судить по чисто формальным и внешним признакам, сестрам обители и ее духовнику трудно было игнорировать сложные проблемы времени. Но умение предвидеть плачевные итоги жизни, если перестанет выполняться однажды данный обет, побуждало сестер неукоснительно следовать основным принципам их жизнестроения. Всем было очевидно, что эту духовно устойчивую общность можно уничтожить только путем насильственной ломки. И это насилие было совершено. Сестры обители и ее священники о. Митрофан Сребрянский и о. Вениамин Воронцов отбывали сроки наказания в различных концлагерях.
Великая княгиня Елизавета Федоровна давно канонизирована Русской православной церковью как русская святая. В России, Белоруссии, Украине, и других государствах открываются монастыри и храмы, посвященные этой великой благотворительнице.
Через многие десятилетия после закрытия возобновила свою деятельность Марфо-Мариинская обитель милосердия. В 1992 г. здесь было создано сестричество, а через три года вновь открыта обитель сестер милосердия. На открытии Свято-Елизаветинских чтений в 2001 году, которые ежегодно проводятся совместными усилиями обители и Государственной академии славянской культуры, начальница обители монахиня Елизавета, говорила, что каждый шаг возрождения Марфо-Мариинской обители серьезно продумывается — лишь бы не погрешить перед истиной, перед великой княгиней, теми правилами и идеями, которые она воплощала в жизнь.
В течение нескольких лет начальница Марфо-Мариинской обители просила паломников, отправляющихся в Иерусалим, привезти частицу мощей преподобномученицы великой княгини Елизаветы Федоровны. Ведь именно отсюда, из обители на Большой Ордынке, Начался крестный путь великой княгини на Голгофу, а частицы ее мощей здесь не было, хотя разрешение монастыря в Гефсиманском скиту было получено. «И вот, — рассказывала матушка Елизавета, — приезжает к нам митрополит Феодосий из Америки. Приходит и говорит: «Ну, мать, показывай, что у тебя есть. А что бы тебе, мать, больше всего хотелось?» Я говорю Владыке: «Святыню». Он задумался и ничего не сказал. Прошел ровно год, И вот, где-то числа 15 июля, я случайно выглядываю в окошко 6‑го корпуса и вижу — на территорию обители въезжает огромная, знакомая мне патриаршая машина, которую Святейший дал митрополиту. Владыка Феодосии говорит, что сюрприз привез. Я молчу. Как бы уже забыла про тот разговор. Тут сестры прибежали. Владыка вынимает шкатулку, очень красивую из светлого ореха с крестиками. Открывает — а там мощи великой княгини Елизаветы Федоровны и инокини Варвары… Хозяйка Обители должна въезжать в свой дом именно так, торжественно. И принимать ее мощи нужно было из таких рук, в такой шкатулочке… Мы гневались, возмущались, а дело-то в другом — она Хозяйка, и она должна была приехать сюда как Хозяйка. Наша задача состоит в том, чтобы она всегда чувствовала себя здесь Хозяйкой».
Глава 9. Духовные наставники и друзья великой княгини Елизаветы Федоровны
Каждый шаг в развитии Марфо-Мариинской обители великая княгиня сверяла с мнением ее духовных наставников, среди которых главное место принадлежит великим старцам земли русской. Путь Елизаветы Федоровны к старцам проложил духовник Марфо-Мариинской обители о. Митрофан Сребрянский, постоянно посещавший их в Чудовом монастыре, Оптиной пустыни и Смоленской Зосимовой пустыни.
Особого внимания заслуживает духовное наставничество строителя Зосимовой пустыни схиигумена Германа, о котором сохранились воспоминания епископа Арсения (Жадановского). Жизнь старца складывалась таким образом, что с детства в нем формировалась способность принести все в жертву Богу. С юных лет обучаясь иконописанию, он все праздники с раннего утра проводил в храмах Кремля. Первое послушание о. Герман проходил в Гефсиманском скиту, близ Троице-Сергиевой лавры. Он расписывал пещерный храм и реставрировал знаменитый чудотворный образ Черниговской Божией Матери.
Став настоятелем Зосимовой пустыни, он внешнее созидание монастыря направлял так, чтобы оно содействовало внутреннему устроению братии. Игумен совмещал настоятельство и старчество, то есть не только управлял монастырем, но и духовно созидал насельников. Стремясь провести черту, ограждающую братию от прискорбного влияния мира, он скупает земли вокруг пустыни с тем, чтобы рядом с монастырем не строили дач, отводит в сторону дорогу от пустыни, вводит физическую работу для всех насельников с целью угашения страстей. Требует обязательного посещения служб, подчеркивая, что утреня есть наша жертва Богу, а Божественная литургия — жертва Господа за нас. Большое внимание уделяет украшению храмов и благоустройству монастыря.
Однако далеко не все понимали решимость старца в устроении обители. События развернулись так, что по доносу старец был удален из Зосимовой пустыни в другой монастырь. Но через два месяца по неотступной просьбе монахов возвращен обратно. «В деле возвращения отца Германа из ссылки, — замечает владыка Арсений, — имело большое значение, между прочим, ходатайство одной высокой и святой подвижницы, участие которой несомненно зачтется перед Господом в большую заслугу и будет одним из драгоценных перлов в ее небесном венце». В данном случае речь идет о заступничестве великой княгини Елизаветы Федоровны.
После 1917 года о. Герман терпел большие скорби, но, где бы ни приходилось жить, строго соблюдал все богослужения. Перед смертью, в январе 1923 года, о. Герман вспомнил великую княгиню Елизавету Федоровну и своего отца (в монашестве Симеона).
В письме к Николаю II Елизавета Федоровна упоминает также имя другого старца Зосимовой пустыни, который оказывал ей духовную поддержку, особенно в дни создания Марфо-Мариинской обители — иеросхимонаха Алексия. Вначале московский священник, через два года после женитьбы он овдовел, но не мог сразу уйти в монастырь, так как на руках у него остался маленький сын. Последнее место службы — Большой Успенский собор. Уже в монастыре этот период жизни в миру о. Алексий назовет самым светлым: “Ведь Успенский собор — центр Кремли, центр Москвы, центр России”. Как только сын закончил Высшее техническое училище, о. Алексий немедленно ушел в Зосимову Пустынь. Обладая хорошим голосом, вначале пел в монастырском хоре. Не очень скоро стал духовником обители и одним из наиболее почитаемых русских старцев. Глубина православного исповедания о. Алексия привлекла к нему много духовных чад. Людской поток значительно возрос после смерти в 1906 году знаменитого о. Варнавы — старца Черниговского скита (близ Троице-Сергиевой Лавры). Отец Алексий привлекал православных не только как праведник и сильный молитвенник, но и как «нежный целитель душ». Он имел прекрасную духовную библиотеку. «Я — миниатюра оптинских старцев, как и сама Зосимова пустынь», — нередко говорил он. Повсюду знали о его духовной опытности и необыкновенной доступности, а также о том, что любовь старец ставил выше поста и молитвы (Владыка Арсений приводит на этот счет весьма характерный пример суждений о, Алексия: если брат просыпается от твоей молитвы, не беспокой брата, ибо любовь выше всего).
Воплощая собой предел человеческого подвига в повседневной жизни, о. Алексий обладал не только среди прихожан, но и в кругу монашествующих выдающимся авторитетом, о чем, в частности, свидетельствует место, отведенное ему на монашеском съезде в Троице-Сергиевой лавре летом 1909 года. Один из его участников вспоминал, что на съезде особенно властно, горячо, убежденно говорил о. Алексий Зосимовский. Большая часть постановлений была сделана под его непосредственным влиянием. А когда на Всероссийском Церковном Соборе в ноябре 1917 года решался вопрос о восстановлении патриаршества на Руси, Собор предложил право вынуть жребий для принятия сана патриарха именно о. Алексию.
Великая княгиня Елизавета Федоровна так искренне потянулась к этим старцам потому, что они воплощали собой православную культуру как систему жизни. Не случайно в письме к Николаю II Елизавета Федоровна, сообщая о своих поездках к о. Алексию весной 1909 года, говорит о старце: «Он чудесный, настоящий святой».
Особого внимания заслуживают отношения великой княгини еще с одним замечательным русским старцем — схиархимандритом Гавриилом. В письме к брату Елизавета Федоровна пишет: «Я немного отдыхаю в маленьком монастыре в лесу около Пскова, там, где проживает дорогой старец Гавриил: Какое это сокровище, как это прекрасно!» Она знала старца еще по Семиозерной пустыни возле Казани, куда неоднократно приезжала с сестрой Марфо-Мариинской обители Варварой Яковлевой. Более тесное духовное сближение произошло, когда он был переведен в 1908 году в Спасо-Елеазаровскую пустынь под Псковом. В 1910 году для старца решили построить домовую церковь, Елизавета Федоровна вначале пожертвовала деньги на ее строительство, затем на иконы и иконостас, выполненный по ее проекту и под ее наблюдением. Кроме того, она пожертвовала подсвечники, одеяния на престол и жертвенник, а также облачение для батюшки, который лично отправился в Москву, чтобы поблагодарить великую княгиню и пригласить ее на освящение храма, которое состоялось в присутствии Елизаветы Федоровны. Она всегда видела старца кротким, любящим, чистым как дитя, человеком, который не выносил грязных рассказов и намеков. Елизавета Федоровна всегда радостно принимала старца у себя в обители, куда он приезжал полечиться, чувствуя, что силы оставляют его. В 1912 году во время пребывания Елизаветы Федоровны в пустыни старец попросил помочь в строительстве усыпальницы для него. И пожертвование было немедленно сделано.
Нельзя умолчать еще об одной подвижнице, которая была близка великой княгине своим образом жизни и постоянным предстоянием перед Богом. Речь идет о схиигумении Фамари.
В молодости матушка Фамарь собиралась поступать в Петербургскую консерваторию учиться пению, однако, посчитав это несовместимым с делом спасения, стала монахиней, а затем и игуменьей, постоянно испытывая на себе влияние Св. Иоанна Кронштадтского. Ее ценили схиигумен Герман и старец Алексий Зосимовский за безукоризненную монашескую жизнь, серьезность, ответственность. Идеалом матушки Фамари был преподобный Серафим Саровский, поэтому она хотела спасаться в скиту возле преподобного Серафима, для чего направилась за благословением к о. Алексию Зосимовскому, который не благословил уход в скит преподобного Серафима, но предложил ей построить свой скит.
С июля 1910 года по сентябрь 1912 год матушкой Фамарью строился Серафимо-Знаменский скит (к югу от Москвы, в районе современного города Домодедово). Все планы внешнего и внутреннего распорядка скита она поверяла одному высокому духовному другу, от которого получала поддержку и одобрение. Этим другом была великая княгиня Елизавета Федоровна.
В самом построении Серафимо-Знаменского скита отчетливо просматриваются основные характеристики духовного мира матушки Фамари. Скит обнесен оградой в 33 сажени — по числу земных лет Спасителя. С наружной стороны храм имеет 24 уступа — по числу 24 апокалиптических старцев и венчается одной главой, знаменующей Господа Иисуса Христа. По числу апостолов в скиту 12 келий, каждая из которых посвящена одному из них с соответствующей иконой. День прославления церковью того или иного апостола является храмовым праздником домика-кельи. В скиту могут жить только 33 сестры (по числу земных лет Спасители). По свидетельству настоятеля Чудова монастыря епископа Арсения (Жадановского), в скиту матушки Фамари был особый устав. В скит и храм не допускался никто из посторонних, кроме священнослужителей. Нельзя было праздно ходить по чужим кельям, заводить знакомства в миру. Сестры ничего не должны были иметь в собственности. Необходимо было хранить целомудрие и чистоту во всем путем откровения помыслов духовному отцу или духовной матери. Требовалось соблюдать молчание утром до службы. Запрещалось празднословить, громко, дерзко, повышенным тоном говорить и смеяться. Все насельницы должны были творить Иисусову молитву, а во время общей работы тихо петь псалмы и читать акафисты. Нельзя было поддаваться унынию. Радуясь о Господе, ту же радость нужно передавать другим. Все это создавало в скиту светлую и святую атмосферу.
Создание Серафимо-Знаменского скита как символа особого духовного мира во всей его чистоте, образ самой настоятельницы скита матушки Фамари позволяли великой княгине Елизавете Федоровне увидеть этот монастырь как вершину христианского домостроительства.
Среди лиц, которых глубоко почитала великая княгиня, наиболее близким в повседневном созидании Марфо-Мариинской обители был ее духовник, настоятель храма во имя Покрова Пресвятой Богородицы о. Митрофан Сребрянский (в будущем архимандрит Сергий). «Это широкий человек, — писала Николаю II великая княгиня, — в нем нет ничего от ограниченного фанатика, все основывается на безграничной любви о Господе и всепрощении — истинно православный священник… Никакой экзальтации, но ведь ты хорошо знаешь, что я люблю спокойную, глубокую веру и никоим образом не могла бы остановить свой выбор на священнике-фанатике».
Несовместимость духовной сущности отца Митрофана со злыми ветрами времени, втягивающими Россию в пропасть, способность мгновенного отклика на чужую боль и многое другое было известно людям и привлекло к нему внимание царствующих особ.
Государь Николай Александрович просил о. Митрофана быть его духовником. При всем благоговении перед монаршей властью, смирении и кротости о. Митрофан не принял предложении из-за иного, нежели у императрицы Александры Федоровны, отношения к Распутину. Боясь своим мнением потревожить покой государевой семьи» отец Митрофан остался в стороне от этой важной и почетной миссии. Государь высоко оценил искренность и честность отца Митрофана, пожаловав ему золотой крест с аметистами.
С трудом о. Митрофан оставлял место прежнего служения в Орле и приступал к главному делу жизни — духовному окормлению Марфо-Мариинской обители, осознавая значимость и неотвратимость этого служения.
Ближайшему другу и сподвижнику великой княгини Елизаветы Федоровны о. Митрофану Сребрянскому посвящено много добрых слов. Не повторяя сказанного, следует, тем не менее, обратить внимание на самый последний этап его жизни, который проходил в селе Владычня Тверской области после 16 лет лагерей и тюрем. Ибо именно этот период земного бытия батюшки проявил всю полноту его веры. Жизнь во Владычне по форме была подобна новому рождению старца, но по содержанию, как и прежде, любовь рассматривалась в качестве главной меры бытия.
Тем более ценными представляются воспоминания Натальи Федоровны Борячек, дедушка которой отец Квинтилиан принимал последнюю исповедь отца Митрофана.
О том, что со временем отец Митрофан будет канонизирован, знали многие. Одним из первых ощутил это отец Квинтилиан, который продиктовал (так как уже плохо видел) своей жене (бабушке Натальи Федоровны Борячек) некоторые раздумья на этот счет. Отец Квинтилиан говорил, что в миру о. Митрофан вел жизнь пустынника: «Евангельская чистота, бесстрастие, которыми была проникнута его последняя предсмертная исповедь, которую я принимал от него, привела меня в какой-то священный ужас. Я после этого понял душевное состояние апостола Петра, когда он воскликнул: «Господи, отойди от меня, ибо я человек грешный»».
Отец Митрофан, обладавший даром различать грани и оттенки духовной природы человека, поддерживал Квинтилиана, говоря: “Вы счастливы, очень счастливы, ибо стоите у престола Божия. А я, за свои грехи и недостоинства, лишен этой милости Божией”.
Отца Квинтилиана удивляло все в о. Митрофане и, прежде всего, незлобие батюшки. Как-то раз отец Митрофан заметил: «Плохих людей нет, есть люди, за которых особенно нужно молиться”. В беседах его не было даже тени неприязни к людям, несмотря на то, что он много страдал от них. Кротость и ласка были отличительными свойствами о. Митрофана.
В наше время во Владычне все сохраняется так, как это было при сестрах Марфо-Мариинской обители, хотя домик, в котором жили о. Митрофан и его жена Ольга Владимировна (монахиня Елизавета), сгорел. Но на том же самом месте, с той же планировкой воссоздана горница, где все наполнено духом великой княгини и о. Митрофана, где бережно хранятся их портреты, которые помещены на отдельном столе. К большим портретам этих святых людей по-дочерни прислонены небольшие фотографии монахинь Надежды и Любови — сестер Марфо-Мариинской обители, которые после ссылок верно служили Богу и людям под водительством духовника обители во Владычне. В доме хранятся фотографии: Елизавета Федоровна с сестрами, о. Митрофан в молодости, а на другой фотографии он с матушкой Ольгой окучивает картошку. Здесь он молился, там находилась его кровать. А вот та самая печка, разбирая которую в 1998 году, Наталья Федоровна и Виктор Иванович Борячек обрели припрятанные в свое время и завернутые в газету епитрахиль о. Митрофана, кадило, ладан (все хорошо сохранилось, несмотря на то что прошло много десятилетий). Отец Митрофан думал и об украшении земли, о чем свидетельствуют деревья, посаженные его руками около дома во Владычне. Пушистую высокую елочку, привольно раскинувшуюся в огороде, и несколько могучих, крепких берез возле дома отец Митрофан оставил как живую, земную память о себе.
Прошло много лет, но добрые христиане свято хранят лампаду из кельи великой княгини, мешочек с прядями волос Елизаветы Федоровны и Митрофана Сребрянского, их кресты, иконы, фотографии, пасхальные яйца, предметы повседневного обихода, апостольник великой княгини, Библию отца Митрофана,
Перед смертью настоятель Скорбящнского храма на Ордынке протоиерей Борис Гузняков передал своей дочери, Надежде Борисовне, великую святыню — вышитую руками Елизаветы Федоровны икону Марфы и Марии.
К числу людей, с которыми Елизавету Федоровну связывали узы прочной дружбы, следует отнести графа С.Д. Шереметьева, В.Ф. Джунковского, А.Н. Нарышкину, А.А. Олсуфьеву, князей Щербатовых, Голицыных, Тютчевых, Васильчиковых, Юсуповых, особенно Зинаиду Николаевну Юсупову, с которой великая княгиня провела много радостных дней во время летнего досуга в Ильинском и Архангельском.
Зинаида Николаевна Юсупова была особенно близка Елизавете Федоровне не только редким отношением к благотворительности, высотой культурного уровня. Будучи удивительно красивой, обаятельной женщиной, обладавшей огромным богатством, Зинаида Николаевна сумела преодолеть его опасное влияние на духовную жизнь. Ее неотразимый облик, запечатленный художником B.A. Серовым, открывает удивительное родство этой натуры тем редким качествам, которые так совершенно отразил Творец во внешних чертах самой Елизаветы Федоровны. То же благородство характера, кротость, мягкость и та же тайна отражены в этом облике.
Вопреки всем обстоятельствам повседневной жизни, которые требовали от Елизаветы Федоровны постоянных усилий, она никогда не забывала почтить память своих друзей.
В мае 1909 года она провожала в последний путь И.Ф. Тютчева, которого очень ценил и уважал Сергей Александрович. Это был честнейший и благороднейший человек, сын поэта Ф.И. Тютчева. Погребение состоялось в родовом имении Мураново.
В октябре 1912 года великая княгиня присутствовала на отпевании отца Константина Зверева, который с 1890 года на протяжении многих лет был настоятелем домовой церкви в генерал-губернаторском доме. Этому священнику неоднократно исповедовались Сергей Александрович и Елизавета Федоровна. Отец Константин был прекрасным человеком, обладал поразительной скромностью. Великая княгиня Елизавета Федоровна в течение последних десяти дней его тяжелой болезни почти не отходила от его кровати в лазарете Марфо-Мариинской обители. Отца Константина похоронили на Даниловском кладбище Москвы.
В 1911 году ушли из жизни два выдающихся деятеля русской культуры, к творчеству которых Сергей Александрович и Елизавета Федоровна относились с глубоким почитанием.
18 мая 1911 года умер известный русский историк В.О. Ключевский. Отпевание состоялось в университетской церкви Св. Татианы, похороны — в Донском монастыре. Елизавета. Федоровна всегда с благодарным чувством помнила его лекции в доме генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича, который был большим почитателем русского историка и иногда приглашал его по вечерам. В.О. Ключевский много читал, рассказывал. Слушали его всегда с наслаждением.
22 ноября 1911 года на 46‑м году жизни скончался художник В.А. Серов, а с ним ушла в небытие одна заветная мечта великой княгини. Вскоре после гибели Сергея Александровича Елизавета Федоровна попросила В.Ф. Джунковского обратиться к В.А. Серову с просьбой написать портрет покойного великого князя, который был поклонником таланта Серова. Серов выслушал Джунковского и ответил: “Сейчас не могу, слишком сильно впечатление его кончины, передайте великой княгини мои извинения, но я не в силах сейчас писать его портрет, может быть, потом, погодя, я и смогу, но сейчас, нет…”. Мечта Елизаветы Федоровны так и осталась неосуществленной.
Предметом искреннего поклонения великой княгини были не только выдающиеся деятели русской культуры, на прощание с которыми она непременно приходила, но и те люди, которых она никогда не знала, отдавая должное их памяти.
В ряду событий, которые глубоко тронули Елизавету Федоровну, стало торжественное открытие в Москве 1 октября 1909 года памятника доктору Ф.П. Гаазу, вся жизнь которого была посвящена облегчению участи больных, нуждающихся и заключенных в тюрьмах. Будучи директором Московского попечительского комитета о тюрьмах, доктор Гааз (1780 — 1853) способствовал улучшению содержания арестантов, помогая и их семьям. Все заработки от частной практики, все свое жалование он тратил на помощь ближним и арестантам, отказывая себе во всем. Когда Федор Петрович умер, его, за отсутствием средств, хоронила полиция. В его комнате была обнаружена пара старых туфель и подзорная труба, с помощью которой доктор любил созерцать звездное небо.
Памятник работы скульптора Н. Андреева установили во дворе Полицейской больницы в Малом Казенном переулке, где больные были окружены лаской и заботой доктора. Торжество открытия памятника началось панихидой у могилы доктора Гааза на Введенском кладбище в Лефортове. Затем в два часа дня возле больницы перед закрытым пеленой памятником служил владыка Анастасий. Пели два хора — арестантский и детский (ввиду особой любви доктора Гааза не только к заключенным, но и к детям). При пении «Вечной памяти» пелена была снята, и взорам присутствующих предстал бронзовый бюст «святого доктора», как называли Ф.П. Гааза современники. На постаменте из черного гранита был высечен девиз доктора “Спешите делать добро”, которому он был верен всю свою жизнь. Среди венков, принесенных москвичами на открытие памятника, выделялся крест из белых цветов — от Елизаветы Федоровны,
Великие подвижники, доктор Ф.П. Гааз и великая княгиня Елизавета Федоровна — два иностранца, разделенные во времени, благотворившие в разных условиях, удивительно похожи в характере доброделания.
Глава 10. Поклонение русским святыням
Любовь к детям и поклонение святым тесно переплетались в жизни великой княгини. Оставляя в стороне историю посещения царской семьей знаменитого монастыря Саровской пустыни в июле 1903 года в связи с решением о канонизации преподобного Серафима, так как об этом великом событии и в прошлом, и сегодня немало написано, обратим внимание на ряд других весьма значимых явлений в жизни Русской Православной Церкви, которые вызвали горячий отклик в душе Елизаветы Федоровны.
Через несколько месяцев после поездки царской семьи в Саров произошло долгожданное событие. В царской семье родился мальчик, наследник, цесаревич.
Во всех храмах Москвы по случаю рождении царевича Алексея были совершены торжественные богослужения. 1 августа 1904 года в Большом Успенском соборе был отслужен торжественный молебен, на котором также присутствовали великий князь Сергей Александрович, великая княгиня Елизавета Федоровна, их воспитанники — племянники великий князь Дмитрий Павлович и великая княжна Мария Павловна.
В честь этого великого события игуменья московского женского Никитского монастыря Паисия приняла решение построить на хуторе этого монастыря близ станции Лобня Савеловской железной дороги (возле деревни Катюшки) церковь-школу, посвятив ее преподобному Серафиму Саровскому.
Примечательно, что Серафимовская церковь-школа, освященная уже в мае 1905 года, возникла на месте бывшей вотчины бояр Романовых. Здание включало собственно храм и двухэтажную школу на 50 человек. Дни памяти преподобного Серафима Саровского занимали особое место в жизни великой княгини Елизаветы Федоровны. Эти дни она отмечала посещением мест, особо значимых в духовном отношении. Так, 2 января 1909 года великая княгиня посетила Серафимовский хутор Никитского женского монастыря. Крестьяне, встречавшие княгиню, с радостью говорили о большой духовно-просветительской работе игуменьи, которая организовала на хуторе храм-школу.
После молебна Елизавета Федоровна посетила школу, раздала детям рождественские подарки. Посещение храма-школы в день памяти великого русского святого было избрано не случайно, а в силу совершенно особого отношения святого к детям. Это тем более важно подчеркнуть, ибо Елизавета Федоровна, как и многие русские люди того времени, понимала, что будущее именно за такими школами,
В июне 1909 года Елизавета Федоровна приняла участие в восстановлении почитания святой Анны Кашинской, о чем с волнением писала Николаю II.
Святая Анна — вдова погибшего за тверичей в Орде Св. князя Михаила Тверского. Пережив трагическую гибель мужа, сыновей, внука, Анна приняла монашество, благотворила сиротам и вдовам, питала нищих и убогих, была кроткой и смиренной. Преподобная Анна Кашинская — единственная русская святая, которая была канонизирована дважды: первый раз — в царствование Алексея Михайловича, второй — в июне 1909 году, при Николае II. Елизавета глубоко почитала эту святую.
Тихий, гостеприимный, маленький городок Кашин на краю Тверской губернии пленил великую княгиню. Гостеприимство, патриархальные нравы, доброжелательность жителей, множество церквей и зелени, живописная извилистая Кашинка с высокими берегами, покрытыми сочной травой, древние земляные валы — все это обрамляло и подчеркивало красоту соборной площади. К своему празднику город был украшен флагами и гирляндами из листьев и цветов. Множество людей, местных и приезжих, заполнили все улицы и площади города.
По прибытии великой княгини в Воскресенский собор ее приветствовал высокопреосвященный Алексий, архиепископ Тверской и Кашинский:
“С чувством сердечной радости имеем счастье встречать тебя, благоверная княгиня. Ты пришла разделить с православным русским народом уготованный здесь пир нашей — веры по случаю восстановления церковного почитания во святых благоверной княгини, преподобной Анны Кашинской.
Настоящее торжество в честь многострадальной благоверной княгини Анны изволением промысла Божия суждено разделить с нами именно лично тебе, многострадальная, возлюбленная, благоверная великая княгиня, тебе, как близкой с нею по судьбе и родной по духу… Да подаст тебе Господь благодатное утешение терпеливо нести свой тяжелый крест, да упокоит во царствии Своем родного тебе и нам великого князя-мученика”.
Находясь в эти дни в Кашине в качестве паломника, протоиерей Иоанн Попов сумел занять место в Воскресенском соборе возле левого клироса, что позволило наблюдать всю службу.
О. Иоанн заметил, что среди всех молящихся выделялась августейшая паломница, ее императорское высочество великая княгиня Елизавета Федоровна. “Привлекала она взоры и сердца публики и царственной своей осанкой и еще более скорбным выражением своего лица, скромным туалетом, еще более скромным положением и молитвенным настроением.
Так гармонировало это прибытие великой княгини, скорбной и скромной паломницы, к раке великой княгини-праведницы, что тогда же создались в народе целые легенды, увенчавшие августейшую богомолицу ореолом сверхцарственного величия”.
После всенощного бдения в течение всей ночи перед гробницей благоверной княгини Анны непрерывно служились молебны. В эту ночь из Кашинского Сретенского монастыря в сопровождении монашенки-послушницы приходила в собор слушать молебен великая княгиня Елизавета Федоровна. А так как она пришла в простом черном одеянии, то почти не была замечена и принята за обычную богомолку.
Ко времени перенесения мощей св. Анны из Воскресенского собора во всем городе раздался колокольный звон. При переносе гробницы св. Анны из одного собора в другой великая княгиня Елизавета Федоровна была в крестном ходе. В полночный час великая княгиня снова посетила собор — так же скромно, как и в предыдущую ночь, и так же мало кем была узнана.
12 июня во время молебна рака с мощами была вынесена на крестный ход вокруг двух соборов. Происходили поразительные исцеления: явившиеся к раке с костылями возвращались без костылей; прозрел тринадцатилетний мальчик; заговорила восьмилетняя девочка.
В тот же день Елизавета Федоровна отбыла в Москву, увозя с собой частицу мощей св. Анны Кашинской, данную ей митрополитом, которая затем хранилась в домовой церкви московского губернаторского дома.
Августейшая богомолица в дар Кашинскому Воскресенскому собору поднесла золотую лампаду с подвесным крестом, украшенную драгоценными камнями, и шитую шелками икону св. благоверной княгини Евфросинии.
Июньские торжества в Кашине всколыхнули всю Россию — так значимо было чествование благоверной княгини Анны, так важен образ смиренной женщины-христианки, образ святой женственности.
Видя, что происходило на их глазах в июньские дни, люди верили, что свитые охраняют само бытие народа, помогают ему осуществить свое назначение в истории. Все радовались, что зазвучал 600-пудовый соборный колокол Кашина, прославляя возрождение церковного почитания св. Анны, и понимали, что крестный ход — это живая церковь, с которой движутся Спаситель и святые угодники, а не просто иконы, торжественно несомые участниками святого действа.
Это событие воспринималось благочестивыми людьми как свидетельство очищения духовных основ общественной жизни, как возрождение духовно-культурной самобытности России, где всегда с особым почитанием относились к духовной красоте и стойкости святых жен.
В торжествах прославления святых подвижников веры участие великой княгини Елизаветы Федоровны было непременным. В ряду таких торжеств особое место принадлежит канонизации патриарха Гермогена, который отказался присягнуть польскому королю, призывал россиян именем Бога очистить Отечество от захватчиков, за что был заточен в московском кремлевском Чудовом монастыре, где 17 феврали 1612 году скончался и там же погребен.
11 мая 1913 года за древними стенами монастыря, где принял страдания патриарх Гермоген, его прославили как священномученика.
Богомольцы с далекого Севера, Кавказа, Днепра, усталые, еле передвигая ноги, с потемневшими от ветра и солнца лицами задолго до начала богослужений собрались в Кремле. Монахини угощали всех кипяченой водой и сухарями. Некоторые паломники отказывались и от сухих черных корок, говоря: “Грех вкушать в такой день, когда прославляют святителя, умершего голодной смертью” Дожидаясь крестного хода, народ начал петь, сначала тихо, потом все громче “Христос Воскресе”.
Во всех храмах Москвы в этот день были совершены последние заупокойные службы. К началу службы в Большой Успенский собор был доставлен драгоценный покров на гробницу святителя Гермогена собственноручной работы великой княгини Елизаветы Федоровны. На покрове шелками и золотом было выполнено изображение святителя.
Этот покров несли вокруг собора крестным ходом, в котором шла и великая княгиня. На следующий день она участвовала в большом крестном ходе на Красной площади. 13 мая состоялось освящение первого храма в честь патриарха Гермогена в подземелье Чудова монастыря, где был заключен и скончался святой. Участвуя в прославлении великого русского святого молитвами, дарами, неизменным присутствием на всех торжественных богослужениях, великая княгиня своим примером ориентировала русских людей на особое отношение к великим святым Отечества.
Специального внимания заслуживают паломнические поездки великой княгини, где было время, необходимое для осмысления своей жизни и покаяния, для познания опыта святых и духовных прозрений. Расскажем об одной из таких поездок, поскольку именно здесь великой княгине через несколько лет предстояло вступить на тернистый путь мученичества.
В 1914 году, совершая паломническую поездку по монастырям Урала, великая княгиня Елизавета Федоровна посетила Пермь, Белогорский монастырь, Алапаевск — место грядущей гибели, Верхотурье. В фондах Екатеринбургского историко-краеведческого музея хранятся два документа, связанные с пребыванием Елизаветы Федоровны в этих местах — сафьяновая папка с автографом великой княгини от 19 июля 1914 года и групповая фотография, сделанная на Каменных палатках.
В Верхотурье великую княгиню торжественно встречали епископ Екатеринбургский Серафим, монастырское начальство. Путь к Крестовоздвиженскому монастырю был устлан красным сукном с разбросанными по нему живыми цветами. По обе стороны ковровой дорожки стояли учащиеся, которые бросали под ноги великой княгине букеты цветов. Над храмом горела надпись: «Да будет благословенно вхождение твое». В соборе состоялась служба у раки св. Симеона Верхотурского. В Верхотурье великая княгиня провела два дня. Все это время она находилась в женском Покровском монастыре в покоях игумений Таисии.
Город, готовясь к встрече с высокой гостьей, буквально преобразился ‑повсюду ремонтировали дома, дороги, улицы, установили несколько триумфальных арок. Приезд великой княгини произвел глубокое впечатление на жителей города. По возвращении в Москву Елизавета Федоровна направляет в Верхотурье телеграмму: «Верхотурье. Архимандриту Ксенофонту. 6. IX. 1914 г. Сердечно благодарю вас и братию за радушный прием. Сохраняю отрадное воспоминание о посещении вашей обители. Храни вас Господь. Елисавета».
Так уральская земля принимала будущую преподобномученицу. Заранее невольно «освятившую» место своего убиения.
Каждая паломническая поездка великой княгини проявляла не только ее личное поклонение святому, но свидетельствовала об отношении Дома Романовых к Божьим угодникам, что получило особенно яркое подтверждение на знаменитой Романовской выставке в Москве, организованной к 300-летнему юбилею династии. «Московские церковные ведомости» за 1913 год подробно освещали этот праздник и сообщали, что 14 марта 1913 года, в день восшествия на престол царя Михаила Федоровича в 1613 г., в митрополичьих покоях Чудова монастыря в Кремле освящена и открыта выставка церковно-исторических памятников, посвященных московскому периоду царствовании Дома Романовых.
Молебен с водоосвящением совершался перед Феодоровской иконой Божией Матери, представляющей список с той иконы, которой великая старица инокиня Марфа благословила Михаила Федоровича на царство. Вместе с Елизаветой Федоровной молились ректор Московского университета М.К. Любавский, директор Московской консерватории М.М. Ипполитов-Иванов, художники В.М. Васнецов, М.В. Нестеров, И.С. Остроухов.
Председатель церковного юбилейного комитета владыка Анастасий произнес речь об истоках Романовский выставки, ее целях и задачах. Он отметил выдающуюся роль Романовых в деле развития русского искусства. По окончании речи Синодальный хор исполнил народный гимн «Боже, Царя храни». Затем великую княгиню Елизавету Федоровну пригласили на выставку, которую она осмотрела с особым вниманием.
В витринах первой палаты выставки были представлены церковные вклады Михаила Романова и его родителей — чаши, наперсные кресты. Евангелия, лампады, митры, облачения, блещущие золотом, самоцветами и жемчугами. На стенах размещались драгоценные покровы гробниц. Вторая палата была посвящена царствованию Алексеи Михайловича. В‑третьей палате демонстрировались церковно-исторические памятники последних царствований.
Елизавете Федоровне, столь дорожившей фамилией Романовых, выставка напомнила слышанное с первых дней замужества — о потомственном, преемственном, небывалом почитании Русской православной церкви и ее святых. Выставка позволяла увидеть, как крепка была Русь еще два столетии назад, когда убранство храмов свидетельствовало о могуществе державы.
Отношения великой княгини к святым никогда не было формальным почитанием русских праведников. Оно сочеталось с самоотверженным служением тем идеалам, за верность которым отдавали жизнь великие русские святые. Они были патриотами Отечества, никогда не изменявшими православию, государству, Москве, России. Верность этому идеалу великая княгиня Елизавета Федоровна доказала своей жизнью и мученической смертью.
Глава 11. Московский комитет великой княгини в дни Первой мировой войны
1. Первые шаги комитета
Как только началась Первая мировая война, в России был создан Верховный совет для координации усилий государственной и общественной деятельности по оказанию помощи семьям тех, кто был призван на войну, семьям раненых и убитых солдат. Возглавляла совет императрица Александра Федоровна. Родная сестра императрицы великая княгиня Елизавета Федоровна увидела свой долг в оказании помощи государству и мощному патриотическому движению, став вице-председателем этого совета.
В Москве под покровительством великой княгини был образован Комитет по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну. Великая княгиня возглавила десятки учреждений, где стала либо августейшей попечительницей, покровительницей, либо председательницей организации.
Руководство огромной работой Комитета требовало создания постоянного координирующего органа. 29 июля 1914 года на заседании Комитета, состоявшемся в доме великой княгини в Марфо-Мариинской обители, с докладом выступил Н.М. Гучков, обосновав необходимость незамедлительного открытия канцелярии Комитета, которая уже 30 июля 1914 года начала работу на Пречистенке.
На этом же заседании обсуждалось предложение об открытии справочного бюро и начале приема денежных и вещевых пожертвований, а также об учреждении еженедельника, в котором будут освещаться все эти вопросы. Прием пожертвований был открыт в Марфо-Мариинской обители, кремлевском Николаевском дворце и канцелярии Комитета.
Одна из гласных задач Комитета состояла в обеспечении работой жен солдат, призванных на войну, что гарантировало выживание их детей. Под мастерские, где работали женщины, были задействованы дом генерал-губернатора, дом Российского благородного собрания и Старый гостиный двор.
В доме генерал-губернатора на Тверской разместили большую швейную мастерскую на 475 машин. Здесь работали наиболее нуждающиеся женщины, не имеющие своих швейных машин. Для облегчения их труда в этом же доме были открыты ясли и столовая с дешевыми обедами.
В московских мастерских во время войны работало 11 тысяч женщин, уездных — 15 тысяч.
В работе мастерских были и сложные моменты. Так, 28 мая 1915 года на заседании Комитета в доме Елизаветы Федоровны на Ордынке обсуждался вопрос о том, что к этому времени мастерские выполнили весь заказ и бездействуют. Комитет просил великую княгиню телеграфировать императрице и ходатайствовать о получении заказа.
Пока мастерские бездействовали (не по вине работниц), жены воинов получали бесплатное питание в столовой. Вскоре от Красного Креста поступил заказ на 250 тысяч комплектов белья, а председатель Московского склада А.Д. Самарин передал Комитету заказ на шитье респираторов. Работа мастерских возобновилась,
2 сентября 1915 года на заседании Комитета был заслушан доклад Комиссии общих дел по поводу организации трудовой помощи семьям воинов. Отмечалось, что дело оказания такой помощи значительно продвинулось в течение последних двух месяцев, поскольку от интендантства получен крупный заказ. Требовалось срочно изготовить для фронта несколько миллионов ватных телогреек, теплых брюк, свитеров. Наличие столь крупного заказа потребовало открытия третьей мастерской в Благородном собрании, о чем говорилось выше.
В это же время поступил срочный заказ, который предстояло выполнить к лету: требовались сотни тысяч комплектов летнего обмундирования.
Самоотверженно выполняя эту остро необходимую армии работу, женщины спасали детей солдат, защищавших родину, от голодной смерти. Помогая семьям призванных на войну, комитет Елизаветы Федоровны делал главное для душевного спокойствия воинов.
Трудовая помощь семьям сражающихся, раненых или убитых на фронте была лишь одной из форм их поддержки. Не менее значимыми были две другие формы: помощь в возделывании крестьянских полей и призрение детей лиц, призванных на войну.
Журналы заседаний Комитета великой княгини изобилуют рассмотрением просьб от жителей различных губерний об оказании помощи семьям призванных на войну в обработке пашни, в приобретении семян, необходимых для посева. 27 марта 1915 года с такой просьбой обратились отделения Комитета Московской, Тульской, Орловской и других губерний.
В Москву отовсюду шли сообщения о создании ученических дружин по оказанию трудовой помощи семьям воинов. Из Архангельска, Москвы, Оренбурга, Киева, Одессы, Минска, Петрограда, Ялты и других городов шли беспрерывные сообщения о трудовой помощи на полях, которую взрослые дети оказывали детям малым и их матерям.
Из Минска в Москву сообщали об отличной работе 19 трудовых ученических бригад. Киевляне докладывали великой княгине о том, что 126 семьям воинов оказана сельскохозяйственная помощь. Сообщалось, что каждый ученик работал на крестьянских полях по 10 часов в день.
Работа старшеклассников была столь результативна и нравственно значима, что по высочайшему повелению в 1916 году было утверждено положение о нагрудном знаке за участие в ученических дружинах по оказанию трудовой помощи семьям воинов. Этот знак имел зеленый эмалевый фон с вензелем Елизаветы Федоровны в центре. После издания знака последовало много ходатайств в Комитет великой княгини о награждении старшеклассников.
В первые же годы войны на улицах многих городов России оказалось множество сирот. Как и в периоды прошлых войн, эта беда сразу нашла отклик в сердцах москвичей.
27 сентября 1914 года Комитет великой княгини принимает решение об открытии ряда детских учреждений, в частности, приют грудных детей им. Ижболдиной (Большая Ордынка, 68). В этот же день комитетом утверждается смета Марфо-Мариинского приюта, рассчитанного на 300 детей; принимается предложение Сиротского дома Лобковых (в Дурновском переулке) о предоставлении в распоряжение комитета 10 свободных мест для девочек-сирот; женской гимназией В.В. Ломоносовой предоставлено 5 вакансий; Обществом распространения практических знаний между образованными женщинами — 10 вакансий для девочек в школах этого общества. А на предыдущем, августовском заседании Комитета было с благодарностью заслушано заявление Виктора Иммануиловича Баташева о его желании взять на воспитание 12 детей из семей лиц, призванных на войну.
Свое значимое место в оказании помощи таким семьям занимало Строгановское училище. Здесь обучались ремеслам 800 детей воинов, размещался лазарет раненых, семьям предоставлялись дешевые или бесплатные квартиры. Ученики Строгановского училища безвозмездно раскраивали материал для шитья воинского обмундирования в закройной мастерской Комитета великой княгини.
С большим вниманием относился Комитет к сохранению школ, где дети обучались народным промыслам. Доброжелательно отнеслась Елизавета Федоровна и ее комитет к просьбе о материальной поддержке Кочемировской кружевной школы в Темниковском уезде Тамбовской губернии, где проходили обучение 40 девочек — дочерей воинов.
Несмотря на трудности военного времени, великая княгиня никогда не забывала о том, что дети ожидают праздника и подарков. Поэтому по ходатайству Елизаветы Федоровны к Новому году Комитет специально отпускал деньги на устройство елок для солдатских детей, которые жили в приютах.
Громадное число инвалидов и раненых, поступавших с фронтов, нуждалось в незамедлительных действиях со стороны Комитета великой княгини.
В первую очередь, было решено открыть в Москве и Московской области временные пристанища для увечных воинов на 150 человек для их пребывания в Москве c целью выяснения в государственных инстанциях прав и положенных льгот, а также подыскания для трудоспособных места заработка.
Вторая задача состояла в создании или расширении трудового убежища с мастерскими на 200 человек. Особенно остро стоял вопрос об обучении увечных воинов ремеслам, крайне необходимым в дальнейшем для жизнеобеспечения.
Еще одно важнейшее направление деятельности Комитета Елизаветы Федоровны касалось организации дома инвалидов на 100 человек для призрения увечных воинов, совсем потерявших трудоспособность, а также создания института для восстановления трудоспособности увечных воинов на 200 мест.
Было создано Посредническое бюро для приискания заработка увечным воинам. В доме Н.К. Пупышевой (Большая Ордынка, 37) Комитет организовал склад одежды для распределения ее между воинами, которых определяли на рабочие места в Москве или отправляли на родину.
Комитет открыл справочное бюро, где воины могли получить содействие в оформлении пенсий, различного рода пособий и иной помощи.
В июне 1915 года Комитет великой княгини принял решение выделить 500 тысяч рублей на расширение Сергиево-Елизаветинского убежища для увечных воинов. Приют, где уже жили инвалиды русско-японской войны, принимал увечных воинов и детей-сирот новой войны и давал им возможность изучать сапожное, портновское, переплетное дело. Так Комитет Елизаветы Федоровны помогал своим подопечным обрести себя в новом трудовом качестве.
Совершенно особой категорией воинов, которые нуждались в поддержке, были те, кто не выдержал трагедии войны. Поэтому забота о призрении душевнобольных воинов также была одним из направлений деятельности Комитета великой княгини.
Уже в 1914 году великая княгиня Елизавета Федоровна начала работу по организации Братского кладбища в Москве, где могли найти упокоение воины и медсестры, отдавшие свою жизнь за спасение Родины. И вновь при определении места для Братского кладбища выбор пал на Всехсвятское. С этой целью приобрели более 11 десятин сосновой и липовой рощ. Причем значительная часть лесного массива была пожертвована из угодий расположенных здесь царских дач, а также земли полковницы А.Н. Голубицкой. Для организации кладбища была создана подкомиссия, возглавлявшаяся председателем Совета московской общины сестер милосердия «Утоли моя печали» Сергеем Васильевичем Пучковым, который позднее счал попечителем Братского кладбища. Организаторы этого великого начинания в центре кладбищенской территории устроили зеленый партер с концентрически расположенными местами захоронений.
Попечительницей этого проекта стала великая княгиня Елизавета Федоровна, которая обратилась в городскую думу с предложением о создании мемориала в память об офицерах, солдатах и сестрах милосердия, погибших в годы войны за Отечество. 15 февраля 1915 года Братское кладбище было открыто.
В храме Сергиево-Елизаветинского убежища, расположенного поблизости, состоялась литургия, где присутствовала великая княгиня, представители московских властей, попечитель кладбища С.В. Пучков, сотрудники зарубежных посольств. После окончания литургии на кладбище состоялись первые похороны офицеров и солдат. Война продолжалась, на кладбище появлялись новые захоронения. Территория его увеличилась до 20 десятин. Москвичи украшали могилы цветами.
Братское кладбище с самого начала стало местом патриотических духовных деяний. Так, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи во всех московских храмах совершалось поминовение воинов, погибших во время войны. На Братское кладбище из часовни у Москворецкого моста принесли чудотворную икону Всемилостивого Спаса. У могил воинов отслужили общую панихиду.
Московский архитектор Р.И. Клейн в 1915 году предложил план создания здесь грандиозного мемориала с памятниками и музеями. Выступая на заседании городской думы, Он подчеркнул, что “все кладбище должно представлять собой один величественный всероссийский памятник-пантеон самоотверженным героям, покрывшим неувядаемыми лаврами славы и русское воинство, и русскую землю”.
Однако из этого проекта до 1917 года удалось создать здесь только пятиглавый храм во имя Преображения Господня с колокольней по проекту А. В. Щусева. Храм был построен в духе своеобразной стилизации под средневековую архитектуру Пскова. Средства на сооружение храма передали супруги Катковы, потерявшие в дни войны двух сыновей — Михаила и Андрея. Поэтому предполагалось два придела храма посвятить небесным покровителям братьев — св. Михаилу Архангелу и св. Андрею Первозванному.
После революции 1917 года герои, павшие в дни Первой мировой войны, были преданы забвению. В августе 1918 года недалеко от Братского кладбища были расстреляны архиепископ Ефрем и протоиерей, настоятель храма Василия Блаженного Иоанн Восторгов, которого почитала Елизавета Федоровна и поручала ему самые ответственные задания в России и за рубежом по линии Императорского Палестинского православного общества.
В 1920‑е годы храм все еще действовал, но часть его помещений уже использовалась под склады. Вероятно, что в начале 1930‑х годов в церкви yже не совершались богослужения. Братское кладбище постепенно сносили.
В конце 1940‑х — начале 1950‑х годов уже перестроенный храм Преображения Господа был разрушен при массовой застройке этого района. В 1959 году на месте храма был построен кинотеатр “Ленинград”.
С начала 1990‑х годов здесь идет сооружение воинского мемориала, построена часовня, установлены кресты, памятные знаки.
2. Благотворительность
Многообразны были источники средств, которые в огромных размерах добывал и тратил комитет на нужды воинов, создание инвалидных и детских организаций, обмундирование армии и т.д.
В первые месяцы войны, когда еще не был организован целый комплекс мероприятий по накоплению средств, особую роль в решении этих вопросов играла инициатива великой княгини, которая сумела найти 600 тысяч рублей на призрение солдатских семей, на оказание помощи раненым и похороны погибших воинов.
Комитету помогала пожертвованиями Русская православная церковь. Так, к одному из первых заседаний комитета был приурочен крупный денежный вклад Троице-Сергиевой лавры. Великая княгиня получала разрешения от митрополита и Священного Синода на проведение кружечных сборов в церквах, в пользу деятельности комитета.
Несколько раз Комитет проводил сбор средств на благотворительную акцию под названием “Красное яичко” для опеки бездомных детей в приютах и достройки детских трудовых артелей.
Комитет великой княгини организовывал проведение вербных базаров. В 1916 г. сбор средств в дни вербного базара было решено разделить на 3 части: 1/3 — на постройку дома для инвалидов; 1/3 — на подарки воинам передовых позиций к празднику Св. Пасхи; 1/3 — в пользу Комитета великой княгини. Сама Елизавета Федоровна пожертвовала для благотворительной продажи фарфоровый кофейный сервиз императорского завода Александра II, скатерть ручного шитья шелком и различные серебряные вещи.
Определенную прибыль приносили сборы от концертов в театре «Аквариум», благотворительных выставок, организовывавшихся в Музее изящных искусств и в Строгановском училище, издания календарей, плакатов и открыток.
Выпускались открытки — репродукции картин великих русских художников и рисунков самой Елизаветы Федоровны: большая авторская литография великой княгини 1915 года с изображением архангелов и мольбой об исцелении страждущего человечества, о сопутствии доблестным русским воинам, об укреплении служителей милосердия; открытка, посвященная явлению в небе на фоне огромного креста Пресвятой Богородицы, указующей изумленному и благодарному воинству возможное направление битвы; специально изданная репродукция картины М.В. Нестерова “Милосердие”; отправленная на фронт большим тиражом открытка “Покров Пресвятой Богородицы”.
Комитет Елизаветы Федоровны в 1916 году издал открытку, посвященную Св. Георгию Победоносцу: высоко в небе парит всадник на белом коне, сопровождая и охраняя русских воинов. Такую открытку Елизавета Федоровна отправила греческой королеве Ольге, по рождению русской великой княгине, накануне Пасхи с подписью «Христос Воскресе. 1916. Элла».
Этот вид благотворительной деятельности великой княгини, средства от которого направлялись нуждающимся, заслуживал особого уважения. Репродукции картин великих художников, снабженные фрагментами из Евангелия, открывали людям путь к культуре и православию, оказывали на них доброе воспитательное влияние.
Большим подспорьем в приобретении комитетом необходимых средств было ежегодное издание календаря тиражом 100–200 тысяч экземпляров. Рисунок к календарю 1916 года выполнил художник М.Б. Нестеров.
С момента создания Комитета Елизаветы Федоровны до 1 января 1916 года привлеченные средства позволили организовать следующие виды поддержки:
оказана трудовая помощь семьям 75 тысяч призванных воинов;
в приютах Комитета призревались 45 тысяч детей воинов, из них 30 тысяч в яслях;
выдано остро нуждающимся около 8 миллионов обедов;
призревались в бесплатных и дешевых квартирах и с этой целью получили пособие 25 тысяч лиц из числа призванных в действующую армию;
изготовлено для нужд армии более 25 миллионов штук предметов обмундирования;
выдано топлива бесплатно или по льготной цене примерно 89 тысячам семей воинов;
оказано денежных пособий примерно 341 500 семей. Общее число зарегистрированных нуждающихся семей воинов, которым оказывалась та или иная помощь учреждениями Комитета Елизаветы Федоровны, превышает число 895 тысяч.
Таков далеко не полный отчет комитета об основных направлениях расходования собранных средств.
Участие Комитета и художественной интеллигенции в культурных акциях Москвы, направленных на помощь воинам и их семьям, вызывает особый интерес сегодня, поскольку дает представление о той атмосфере единодушия, том духовном строе взаимоподдержки, без которых невозможно выживание людей в сложных условиях. Помогая добывать хлеб насущный для фронта и тыла, граждане страны, объединенные великой княгиней, искренне служили Москве и России, находя в этом служении свое призвание.
3. Книга-памятник "Под благодатным небом"
Чем ближе к завершению подходило земное житие Елизаветы Федоровны, тем чаще напоминало о себе ее материнское отношение к духовным истокам детских судеб.
В 1914 году вышло в свет собрание житии «Под благодатным небом». Многие страницы этой книги повествовали о детстве православных святых. Прибыль от ее продажи поступала в пользу детей воинов, вставших во время войны на защиту Отечества. К работе над книгой Елизавета Федоровна привлекла членов императорской семьи, просвещенное духовенство, писателей, выдающихся художников. В иллюстрировании этого редкого издания приняли участие: сама великая княгиня Елизавета Федоровна, греческая королева Ольга, Н.К. Рерих, М.В. Нестеров, В.Д. Поленов, Н.П. Богданов-Бельский, А.В. Щусев, С.А. Виноградов, П.Д. Корин.
«Под благодатным небом» — исповедь великой княгини перед огромной детской семьей и одновременно ее завещание, столь понятное современникам. Книга посвящена племяннику — сыну горячо любимой сестры, с будущим которого были связаны надежды России: «Посвящаю Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику, цесаревичу и великому князю Алексию Николаевичу».
Сборник открывает очень серьезное «недетское» обращение к читателю, где говорится о том, что в постоянных житейских заботах изглаживается память о смерти. Но смерть для каждого расставила как бы поверстные столбы, дальше которых нет пути. Дни кровавой брани 1914 года особенно часто напоминают о ней.
Каждый знает, что не трудно проводить жизнь в праздности. Гораздо труднее победить смерть. А эта победа дается только духовным богатырям. Внимание читателя обращает на себя эмоционально и жестко выраженная адресность сборника: «Для будущих граждан земли Русской и для взрослых, которым дороги их дети не только как будущие участники праздника жизни, но главным образом как честные деятели, с чистым сердцем, с ясным сознанием христианского долга. Такие деятели всегда нужны нашей Родине». Поражает масштаб вопросов, которые Елизавета Федоровна ставит перед детьми. Если иметь в виду, что основным состоянием Елизаветы Федоровны с детства было ощущение счастья, то, на первый взгляд, ее размышления с детьми о смерти могут кому-то показаться диссонансом. Однако великая княгиня считала необходимой открытую постановку этих вопросов. Она сумела на сравнительно небольшом материале показать бесспорность жизни тех, кто свят с детских лет.
Елизавета Федоровна подготовила эскизы для двух житий — св. мученицы Василисы и св. Димитрия митрополита Ростовского.
В житии юной мученицы Василисы мы видим ряд тонких штрихов, созвучных жизни самой Елизаветы Федоровны. Та же чистота с глубокого детства, та же готовность простить мучителя, то же ощущение безмятежного счастья, несмотря на горькие испытания. Но есть еще одна деталь, которая приковывает внимание читателя; мученица Василиса изображается постоянно в обрамлении белых цветов, которые Елизавета Федоровна предпочитала всем остальным. Неслучайно великий князь Сергей Александрович все вагоны поезда, в котором Елизавета Федоровна впервые ехала из Дармштадта в Петербург, украсил белыми цветами. В житии мученицы Василисы читаем, что она, сплетя венок из белых роз и душистого жасмина, надела его на золотые кудри и сказала: «Я невеста Христова». И потом в огне она стояла как белая лилия.
Белые цветы сопровождали Елизавету Федоровну в течение всей жизни, свидетельствуя о необычной внутренней чистоте, детски открытой и доверчивой души. По замечанию архи епископа Анастасия: “…Она всюду вносила с собой чистое благоухание лилии; быть может, поэтому она так любила белый цвет: это был отблеск ее сердца”.
Детский образ св. Димитрия Ростовского (1651—1709) избран тоже не случайно. Елизавету Федоровну, безусловно волновало отношение святого к детям. В Ростове Великом начала XVIII века он почитался главным учителем и воспитателем, отдавал детям свою любовь, всегда вспоминая, какой любовью и попечением окружала его мать и как он, взращенный ее любовью, сам относился к сверстникам. Он преподавал детям, исповедовал и причащал их. Дети пели составленные им псалмы, играли написанные святым пьесы. В день своей кончины он позвал в келью маленьких певчих и просил их петь. Самую последнюю беседу на земле он имел с ребенком, которого ласково благодарил за сугубое усердие в переписывании его сочинений и поклонился мальчику до земли.
В течение всей жизни рядом со св. Димитрием Ростовским был образ Св. великомучениц Варвары, которую он называл своим «патроном», своей «благодетельницей». Нельзя не отметить еще одного обстоятельства. Святую Елизавету Федоровну до смертного часа сопровождала святая мученица Варвара.
4. С любовью к ближнему
Личное внимание великой княгини Елизаветы Федоровны к страждущим во время Первой мировой войны, общение раненых воинов и обездоленных детей с человеком, на облике которого лежала печать гармонии, духовного равновесия, достоинства, сообщали каждому импульс жизни, давали надежду на спасающее милосердие.
Не имея возможности в рамках небольшой книги представить объемный указатель движения Елизаветы Федоровны по лазаретам и приютам Москвы, представим лишь небольшой фрагмент этого пути в течение двух месяцев 1915 года с помощью публикаций в “Московских ведомостях”.
Эти публикации позволяют увидеть душеспасительную, благотворительную деятельность великой княгини, обращенную к конкретным лицам: доброе слово участия, подарки, оказание необходимой помощи.
В мае 1915 года великая княгиня побывала в госпитале Покровского мужского монастыря, в детском приюте в Останкино, в приюте села Марфино.
21 мая Елизавета Федоровна посетила санатории и лазарет для больных воинов, устроенные на средства покойной А.И. Коншиной в ее бывшем Петровском парке (по Истоминскому проезду).
22 мая Елизавета Федоровна посетила дом, который приобрела для раненых воинов. Предполагалось, что это строение будет соединено с лазаретом А.И. Коншиной на Большой Якиманке и станет представлять с ним одно учреждение.
В тот же день Елизавета Федоровна побывала в 81‑м свободном эвакуационном госпитале для душевнобольных воинов на Большой Полянке, в доме Учительского института. Находившимся в госпитале Елизавета Федоровна раз давала образки и Евангелия, живые цветы.
После посещения лазарета для раненых на Большой Ордынке Елизавета Федоровна осматривала дома, которые предполагалось снять для Марфо-Мариинской обители с целью создания приюта для слепых воинов; затем отправилась в лазарет для слепых в Денежном переулке, беседовала с больными; отсюда проследовала в лазарет для ослепших воинов в Старомонетном переулке.
19 и 20 мая великая княгиня осмотрела приюты Общества попечения о неимущих и нуждающихся в защите детях: Беклемишевский на Большой Серпуховской улице и Нестеровскии.
15 июня Елизавета Федоровна прибыла на улицу Рождественку в Строгановское художественное училище, где женами и дочерьми воинов, призванных на войну, изготавливались противогазы. После осмотра производства и беседы с руководителями великая княгиня проследовала в лазарет, где раздавала раненым образки и Евангелия. В Ново-Екатерининской больнице на Страстном бульваре обошла всех находящихся на лечении воинов, дарила образки и Евангелия, подробно расспрашивала о здоровье.
23 июня великая княгиня в Комитете по оказанию помощи семьям лиц, призванных на войну, ознакомилась с качеством производства обмундировании для воинов и в тот же день вновь посетила Строгановское художественное училище, где в складе интендантства наблюдала за упаковкой готовых вещей, белья и других предметов, отправляемых на фронт.
Как отмечалось выше, неизменное внимание великая княгиня уделяла заботе о воинских кладбищах, «Московские ведомости» сообщали, что в июне 1915 года Елизавета Федоровна посетила находящееся под ее покровительством городское Братское кладбище в селе Всехсвятском. Великая княгиня возложила букеты живых цветов на могилы нижних чинов Никиты Еремина и Осипа Молякова, скончавшихся в лазарете Марфо-Мариинской обители от ран, полученных на войне; после этого посетила часовню при кладбище и помолилась там в ожидании погребения генерал-майора В.Н. Токарева, затем присутствовала при погребении рядовых Матвея Маслова и Феофана Петренко.
Неустанными заботами о людях была насыщена повседневная жизнь Елизаветы Федоровны. Эти встречи преображали и укрепляли души страждущих.
* * *
В 1917 году после отречения императора от престола и переговоров великой княгини с министром-председателем правительства Г.Е. Львовым Комитет Елизаветы Федоровны стал называться иначе: Московский комитет по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну.
24 марта 1917 года П.А. Базилевский на заседании Комитета сообщил, что его председательница великая княгиня Елизавета Федоровна сложила с себя это звание.
Декретом Временного правительства от 5 сентября 1917 года Комитет великой княгини был упразднен, а его обязанности перешли к Министерству государственного призрения.
С благоговением и любовью совершала свой непомерный труд великая княгиня Елизавета Федоровна, достигая тех результатов, той благодатной мощи, которая присуща русским страстотерпцам. Овеяв высоту исповедуемых идеалов своим божественным и милосердным все присутствием, огромным размахом социального служения, великая княгиня под давлением жестких, бескомпромиссных обстоятельств смиренно оставила пост защитницы русского воинства и детства, но до смертного часа осталась верна России, продолжала служить вселенскому делу спасении.
Глава 12. Святыни Дармштадта и Майнау
Минуло 85 лет со дня гибели великой княгини Елизаветы Федоровны. Теперь все в России согласны с тем, что жизнь ее — это подвиг святого человека, но житие останется неполным, пока не замкнута линия, незримо проложенная душой великой княгини между Дармштадтом, Лондоном, Москвой, Алапаевском и Иерусалимом.
В земле Гессен и ныне живут люди, которые дорожат памятью о представителях великогерцогского рода Дармштадта и царственных мучениках рода Романовых. Эту память хранят владельцы дворцов в Вольфсгартене и Кранихштайне, хозяин архива Дармштадтского рода, директор и сотрудники архива земли Гессен и замка-музея. Особо следует сказать о храме Марии Магдалины, в котором службы совершает священник о. Иоанн, Николай II и его дядя великий князь Сергей Александрович, в силу давних родственных связей с герцогским домом Дармштадта, часто посещали этот город. Вскоре после принятия православия государыней Александрой Федоровной (принцессой Гессенской и Рейнской) Николай II решает воздвигнуть православный храм.
Поскольку посещения Дармштадта были регулярными, благочестивый русский царь и царица не допускали мысли о том, что, находясь вдали от России, можно пропускать богослужения. Для строительства храма государь пожертвовал часть территории, которая в то время была собственностью царской семьи. Николай II и его близкие присутствовали при закладке храма 16 октября 1897 года. Освящение церкви состоялось 26 сентября 1899 года, в день святого Иоанна Богослова. Храм стоит на земле, специально привезенной из всех губерний России. И сегодня храм этот, как живой человек, переживший много потрясений, в Германии рассматривается как сокровище русского церковного зодчества.
По мере внутреннего и внешнего обустройства церкви она становилась центром значимых встреч венценосных особ Европы.
В 1903 году, когда полностью завершились работы по украшению храма, в Дармштадт на свадьбу принца Андреаса Греческого и принцессы Алисы Баттенбергской (родителей великой герцогини Цецилии и принца Филиппа, супруга правящей ныне королевы Великобритании Елизаветы II) были приглашены представители всех монархий Европы. Перед началом Первой мировой войны это была последняя большая семейная встреча венценосных домов.
Фотография, сделанная 8 октябри 1903 года, запечатлела ближайших родственников гостеприимного хозяина Дармштадта эрцгерцога Эрнста Людвига Гессен-Дармштадтского с родными сестрами и их мужьями. Каждый из гостей, безусловно, был очарован красотой и благодатностью новоосвященного храма.
План храма был разработан ректором Санкт-Петербургской Академии художеств профессором А.Н. Бенуа, руководство строительством осуществлял архитектор Якоби. Мозаичное панно над фронтоном, посвященное образу Марии Магдалины, выполнено художником Фроловым. Кавказский мрамор для сооружения цокольной части храма был привезен из России. Фронтоны и коньки крыш украшали стилизованные фигуры двуглавых орлов.
Иконостас, алтарная преграда, хоругви и саркофаг с частью Гроба Господня были привезены из лондонской домовой церкви великой княгини Марии Александровны (дочери Александра II). Иконостас, вырезанный из темного дуба, украшенный богатой резьбой, был расписан известным русским художником К. Неффом, который ранее с учениками расписывал Храм Христа Спасителя в Москве, Исаакиевский собор в Петербурге, а в Германии — иконостасы русских храмов.
Мозаики в апсиде церкви, орнамент на стенах и арках, хоругви возле иконостаса были спроектированы В.М. Васнецовым. В историю русского иконописания он вошел как художник, который смог соединить древнерусский стиль иконописи с четкими формами академической живописи.
На левом аналое храма находится икона Казанской Божией Матери, принадлежавшая ранее великой княгине Елизавете Федоровне, которая подарила эту святыню русскому монаху. Игумен Серафим всю жизнь бережно хранил икону. Именно он, помня просьбу великой княгини похоронить ее по-христиански, вызвался в 1918 году перевезти останки мученицы Елизаветы и мученицы инокини Варвары через Китай на Святую Землю. И в течение двух лет достойно и мужественно, с верой и упованием совершал этот подвиг, пока мощи страстотерпиц не нашли упокоения в храме Марии Магдалины в Гефсиманском саду Иерусалима. Незадолго до смерти отец Серафим подарил икону королеве Швеции Луизе, урожденной принцессе фон Баттснберг, которая передала святыню церкви в Дармштадте, где ее родители венчались в 1903 году. Сегодня эта православная святыня на немецкой земле напоминает о том, что Дармштадт был для святой мученицы государыни Александры Федоровны и преподобномученицы великой княгини Елизаветы Федоровны столь же дорогим местом на земле как Москва, Петербург, Лондон, Ливадия, Ильинское.
С памятью о великом князе Сергее Александровиче и великой княгине Елизавете Федоровне в Германии связан один необычный памятник — сад цветов Леннарта Бернадотта на острове Майнау. Это земное свидетельство о неземной красоте преподобномученицы Елизаветы — редком цветке Дармштадта и Москвы.
Мать графа Леннарта Бернадотта — великая княгиня Мария Павловна Романова, которая после смерти в 1891 г. своей матери греческой принцессы Александры и вынужденного отъезда за рубеж отца великого князя Павла Александровича Романова стала приемной дочерью великого князя Сергея Александровича и великой княгини Елизаветы Федоровны. Детство Мари протекало в дворцах Петербурга и Москвы, среди цветов Ильинского и роскошных плантаций роз в Ливадии. Елизавета Федоровна с великим благоговением относилась к воспитанию Мари и Дмитрия.
Дети взрослели, и, наконец, пришел час, когда великая княгиня с радостью и упованием на Бога восприняла известие о предстоящей свадьбе своей племянницы. 7 апреля 1908 года в Николаевском дворце в Москве великая княжна Мария Павловна в присутствии великой княгини Елизаветы Федоровны и своего родного брата великого князя Дмитрия Павловича принимала поздравления по случаю предстоящего брака с принцем Вильгельмом Шведским, который был прямым наследником французского маршала Жана Батиста Бернадотта, известного под именем Карла Иоаганна, короля Швеции и Норвегии, Династия Бернадоттов происходила из старинного французского рода, жившего в Бьерне на юге Франции.
Депутация московских дворян поднесла великой княжне икону святой Марии Магдалины — копию с работы В.М. Васнецова в Киевском соборе. А.Ф. Самарин просил принять икону как благословение на счастливую жизнь и утешение Елизавете Федоровне, радости и скорби которой были всегда близки московскому дворянству.
От Московской городской думы невеста получила особо чтимую в Москве икону Иверской Божией Матери и напутствие: «Вы коренная москвичка. Вы родились под Москвой, воспитывались в стенах Москвы, и Ваша деятельность по оказанию помощи бедным протекала совместно с деятельностью великой княгини Елизаветы Федоровны».
Однако самые добрые пожелания оказываются тщетными, если возникает союз между несхожими по сути натурами. Именно из-за крайнего несходства молодых многие близкие люди, в частности отец Мари и Дмитрия великий князь Павел Александрович, сомневались в стабильности этого бpaкa. Так и случилось. 15 июня 1914 года последовал Высочайший указ о расторжении брака великой княгини Марии Павловны с принцем Вильгельмом Шведским и о наименовании ее во всех случаях великой княгиней Марией Павловной младшей.
Как бы то ни было, воспитание в великокняжеской семье помогало великой княгине Марии Павловне младшей правильно ориентироваться в самые сложные периоды жизни вдали от родины. Это воспитание привело ее в годы Первой мировой войны на фронт. Два с половиной года двоюродная сестра государя, забыв о зарубежье, работала в госпитале в русском городе Пскове. Это воспитание в свое время помогло ей приучить своего сына-шведа Леннарта Бернадотта и его семью к русским обычаям.
В 1932 году Л. Бернадотт отказался от всех титулов и женился на простой женщине, которая подарила ему пятерых детей. В том же году его отец, принц Вильгельм Шведский, передал сыну остров Майнау — бывшую летнюю резиденцию великого герцога земли Баден (наследство от бабушки, королевы Виктории Шведской). На острове располагался замок немецкого Тевтонского ордена XVIII века, итальянский сад роз, множество редких тропических растений.
Внучатый племянник великого князя Сергея Александровича Леннарт Бернадотт стал профессором, почетным доктором нескольких университетов мира, создателем уникального парка отдыха на Бодензейском озере, организатором международных научных встреч в области сохранения окружающей среды, выдающимся фотохудожником.
Он создавал научно-популярные и учебные фильмы, работал сценаристом, оператором, режиссером и диктором, был главным редактором самой крупной фотогазеты, Kеннарт Бернадотт открыл новое фотографическое измерение растительных, ботанических моделей, сумел проникнуть во внутренний мир цветка.
Хорошо известно отношение великой княгини Елизаветы Федоровны к цветам: в них утопала Марфо-Мариинская обитель, Ильинское, дома, где проходила ее жизнь. Повсюду выбор цветов был утонченным, изысканным. Предпочтение всегда отдавалось белым цветам с тонким ароматом.. Остров цветов стал своеобразным откликом и на огромную любовь великого князя к цветам; в детстве каждый цветок казался ему живым и милым существом.
Огромный интерес к постижению «души цветка» никогда не исчезнет, поскольку носители многовековой христианской культурной традиции неизменно хранят в своем сердце образ райского сада. Наверное, этот мир цветов возник не случайно, а для того чтобы наглядно показать людям высоту возможного духовного взлета.
Остров цветов, стал местом упокоения великих князей Марии и Дмитрия Романовых, обрел святых небесных покровителей — великого князя Сергея Александровича и великую княгиню Елизавету Федоровну, души которых тяготеют к месту упокоения их воспитанников и к этому очагу нерукотворной красоты.
Послесловие
В конце XX — начале XXI вв. в отношении к имени великой княгини Елизаветы Федоровны произошли качественные изменения. Можно говорить даже о подлинном духовном взрыве в оценках этого редкого бытия с его трагическим завершением.
Панорама московской жизни великой княгини свидетельствовала о ее стремлении жить деятельно и духовно, очищая мир от равнодушия. Вся сила личности Елизаветы Федоровны проявилась в том большом деле, которому была посвящена ее жизнь. Пустых промежутков времени у нее вовсе не было. А потому творчество жизни умножало первоначальные силы, венчая долгий путь борьбы за новый, наивысший этап ее развитии.
В ряду событий, которые остались центральными, судьбоносными в жизни великой княгини, нельзя не назвать 4 февраля 1905 года — день убийства мужа — великого князя Сергея Александровича. Именно в эти дни вызревало понимание, что любой разрушительной ситуации, даже такой, как смерть любимого человека, можно противостоять только духовно, становясь великой и милосердной заступницей всех униженных и оскорбленных.
Идея преображении мира на самой высокой духовно-нравственной основе требовала созидания духовной среды, где возможна достойная жизнь единомышленников, готовых противостоять злу бескорыстием и любовью.
Обретая добрый круг общения, радость духовного союза с сестрами Марфо-Мариинской обители милосердия, великая княгиня приступила к самому важному делу своей жизни. Каждый шаг в развитии обители свидетельствовал, что огромная работа в обществе, погруженном в беды и страдания, невозможна, немыслима без любви к человеку. Именно так направляла работу обители Елизавета Федоровна в годы русско-японской и Первой мировой войн, в дни чрезвычайных ситуаций в Москве (голод, наводнение, пожары).
Особой страницей в этой жизни была благотворительность, затронувшая все стороны бытия великой княгини: помощь монастырям и храмам, приютам детей и инвалидов, учебным заведениям и больницам, музеям и творческим организациям, поддержка старых больных людей, от которых отказались родные и хозяева; организация лазаретов, мастерских в залах Большого Кремлевского дворца в помощь фронту, экипирование санитарных поездов, отправляющихся в действующую армию; благотворительные издания книг, брошюр, плакатов, открыток; организация выставок и концертов, устройство новогодних елок для детей с раздачей подарков; подготовка ярмарок, гуляний, празднеств для крестьян с непременным одариванием приятными для них вещами; неизменная забота о похоронах близких людей, активное участие в создании Братского кладбища погибших героев; помощь жителям Хитрова рынка, наполненного бродягами, опустившимися людьми, которые всегда с большим уважением относились к Великой Матушке.
Несмотря на трагические обстоятельства жизни, это была самая счастливая пора активного участия великой княгини в милосердной помощи Москве, в культурном и духовном обустройстве столицы. Повседневное бытие Елизаветы Федоровны многих убеждало, что нужно жить духовно, посвящая свою жизнь страждущим.
Великая княгиня входила в круг тех выдающихся москвичей начала XX века, которые в области духовного творчества были носителями национальной идеи в ее наиболее тонком и высоком воплощении. Императорский исторический музей, Московская духовная академия, Строгановское художественно-промышленное училище, Музей изящных искусств, Московское археологическое общество. Синодальное училище, Московское музыкальное филармоническое общество, Императорское Православное Палестинское общество и множество других организаций ощутили значительное влияние и поддержку великой княгини.
Все, что наполнило жизнь Елизаветы Федоровны, позволило современникам называть ее «небочеловеком», «ангелом — хранителем» Москвы.
Изучение архивных материалов, дореволюционных публикаций, не искаженных более поздней цензурой, помогает понять, что для Елизаветы Федоровны вся жизнь, все отношения, любая благотворительная деятельность, паломнические поездки и даже музыкальные вечера — это в первую очередь православное строительство. Не удивительно, что почти скульптурная завершенность и оформленность этой жизни во всем предполагала гармонию, лад, соответствие, соразмерность, смирение.
Действенная и молитвенная память о ближних и дальних — такова максима поведения великой княгини преподобномученицы Елизаветы Федоровны.
Святая Елизавета жила и совершала свои подвиг памяти во имя будущих поколений России, которые ныне имеют шанс совершить свой подвиг памяти во имя нее.
И наши современники совершают этот подвиг. Развивается жизнь возрожденной Марфо-Мариинской обители. Умножаются издания, посвященные этому удивительному бытию. В конце 2003 года в Москве состоялись Пятые международные Свято-Елизаветинские чтения, посвященные памяти великой герцогини Гессенской и Рейнской Алисы и ее дочери преподобномученицы великой княгини Елизаветы Федоровны.
В России, Белоруссии, на Украине, в других странах создаются монастыри и храмы во имя преподобномученицы Елизаветы, Люди приносят цветы к подножию памятника святой Елизавете в Марфо-Мариинской обители, созданного известным скульптором В.М. Клыковым. Все чаще по телевидению демонстрируются фильмы о великой княгине.
Нет сомнения в том, что изучение жития такой личности, как Елизавета Федоровна это духовная опора для развития самосознания юного москвича. Такое развитие пойдет тем интенсивнее, чем глубже будет осознаваться, что житие великой княгини — это свое, родное, что это дорогая часть прошлого Отчизны,
В процессе самостоятельного изучения жизни преподобномученицы великой княгини Елизаветы Федоровны было бы полезно разделить этот процесс на несколько смысловых частей. Первым направлением самостоятельного поиска мог бы стать анализ исторического центра Москвы и его главных памятников, с которыми связана жизнь великой княгини. Второе направление может быть посвящено изучению паломнических путешествий Елизаветы Федоровны по Подмосковью и России. Третье — могло бы коснуться исследования особенностей художественного и музыкального творчества великой княгини. Но это лишь пример возможного исследования богатой и поучительной жизни величайшей подвижницы XX века.
Жизнь в златоглавой Москве отвечала изысканному вкусу великой княгини, сформированному по критериям эстетики высшего порядка. Эта жизнь органично вписалась в сложный виток развития национального самосознания первой четверти XX века. В ней отразилась та мера личностного совершенства, которая является особой наградой обществу на любом отрезке исторического времени.
Автор выражает глубокую признательность за предоставленные печатные труды и рукописи, оказание необходимой помощи при подготовке книги к печати:
Государственному архиву Дармштадта земли Гессен; заведующему архивом профессору Францу — за копии трех писем и фотографии Елизаветы Федоровны из фонда; переводчице И. Шеуффеле; настоятелю храма Марии Магдалины в Дармштадте о. Иоанну; прихожанину этого храма В. Малашонку; Государственному архиву Российской Федерации; Российскому государственному архиву древнейших актов; Центральном историческому архиву Москвы и его директору Е.Г. Болдиной; сотруднику объединения “Мосгорархив” А.П. Ларионцевой; Кашинскому филиалу Тверского государственного музея; В.М. Писаревой; Я. Меркуну (Швейцария); С. Челноковой (Швейцария); В.А. и Е.Н. Олсуфьевым; В.Ф. Козлову; Н.Ф. и В.И. Борячек; Н.Б. Терещенко; Т.М. Мамыкиной; Ю.В. Робинову; Т.В. Перфильевой; В.В. Легостаеву; М.М. Ларионцеву; А.П. Маловой; Н.Ю. Юдиной; А.Э. Деменчонок, Ю.Г. Кучмаевой.
Памятники истории и культуры Москвы, связанные с жизнью великой княгини Елизаветы Федоровны
Среди дворцов, домов и особых территорий, где постоянно бывала великая княгиня, в первую очередь необходимо отметить Московский Кремль, где пережиты самые радостные и самые драматические события ее жизни: торжественная встреча великокняжеской четы в 1891 году, коронация императора Николая II, канонизация святых праведников, гибель любимого мужа… Здесь, в Московском Кремле, складывалось ее глубокое убеждение в личной причастности к судьбам Москвы и России, осознавались цели великокняжеского служения.
Большой Кремлевский дворец напоминает о деятельности Елизаветы Федоровны в пору тяжелых военных испытаний (см. главы VII, XI).
Успенский собор оказал огромное влияние на формирование ее личности (см. главы III, IX), Чудов монастырь в Кремле (полностью разрушенный в годы советской власти) для великой княгини был местом встречи с духовными наставниками, старцами. Сюда в день гибели великого князя Сергея Александровича был перенесен гроб с его останками, В подклете монастыря был сооружен храм-усыпальница великого князя, куда очень часто приходила Елизавета Федоровна.
Николаевский дворец Московского Кремля, Александрийский дворец в Нескучном саду, генерал-губернаторский дом, где до создания Марфо-Мариинской обители протекала повседневная жизнь великой княгини, формировался круг ее единомышленников, с которыми она была связана узами духовной дружбы, общностью интересов.
Марфо-Мариинская обитель милосердия на Ордынке, Покровский собор, церковь Марфы и Марии — венец подвигов великой княгини, место врачевания измученных и смятенных душ (см. главы III, VI).
Дом Российского благородного собрания, Епархиальный дом, Дом Императорского Палестинского православного общества, Дом Археологического общества — центры принятия значимых для России историко-культурных и духовных решений, в реализации которых великая княгиня принимала непосредственное участие (см. главу VI).
Собственный дом Елизаветинского благотворительного общества в Успенском переулке, дом первых Елизаветинских яслей в Столешниковом переулке — эти и многие другие дома Москвы хранят образ великой княгини как детского благодетеля.
Сергиево-Елизаветинское трудовое убежище на Соколе, Братское кладбище во Всехсвятской роще — великие творения благодарного сердца Елизаветы Федоровны и москвичей, полностью разрушенные в годы советской власти.
Храм “Отрада и Утешение” на Ходынке — особый памятник духовной истории, сооруженный в честь великого князя Сергея Александровича и всех героев, погибших во время гражданских смут. Храм глубоко почитался москвичами и великой княгиней.
Посещения Большого театра, Московской консерватории всегда были значительными событиями в жизни великокняжеской семьи, отвечая изысканному, утонченному вкусу великой княгини. Музыкальные центры Москвы позволяли Елизавете Федоровне видеть панораму европейской романтической культуры, богатство праздничного фольклора и духовную глубину русской церковной музыки.
Хитров рынок — место длительных хождений великой княгини по миру бездомных, обездоленных, отчаявшихся людей, где ее особое внимание привлекали дети, приглашая которых в свои приюты, великая княгиня стремилась не только изменить образ детской повседневной жизни, но и восстановить образ Божий в людях.
Дом Иверской общины сестер милосердия пользовался благосклонностью великой княгини в силу особой готовности медиков придти на помощь воинам в России и за ее пределами.
Московская духовная академия, Синодальное училище, Строгановское училище были в числе тех учебных заведений, с которыми великая княгиня имела постоянное общение, организуя с их помощью благотворительные выставки и концерты в пользу остро нуждающихся, во время войн обращая помещения училищ в лазареты и трудовые мастерские. Пробуждение духовных и творческих сил в людях всегда было предметом заботы и внимания Елизаветы Федоровны.
Исторический музей, Музей изящных искусств создавались под повседневным попечительством великокняжеской четы и стали своеобразным стилистическим камертоном культурной жизни Москвы.
Паломнические экскурсии по московским адресам святой подвижницы сумеют убедить каждого, что такие личности, как великая княгиня Елизавета Федоровна, не уходят из истории Москвы бесследно, даже если возрождение памяти о них совершается после десятилетий безмолвия. Ее жизнь была соткана из нравственных форм и благодатных состояний души, добрых поступков и стремлений к проповеди красотой и милосердием.
Литература и источники, использованные при написании книги
1. Гавриил Константинович (великий князь). В Мраморном дворце. СПб., 1993.
2. Джунковский В.Ф. Воспоминания. т. 1, М, 1997.
3. Епископ Арсений (Жаданонский). Воспоминания, М, 1995.
4. Исторический обзор двадцатипятилетней деятельности состоящего под Августейшим Ея Императорского Высочества Великой Княгини Елизаветы Федоровны покровительством Общества попечения о неимущих и нуждающихся детях в Москве. М. 1908.
5. Исторический очерк благотворительной деятельности Елизаветинского общества в Москве и Московской губернии за 20 лет с 1892 по 1912 г. М. 1912.
6. Константин Константинович (великий князь). Дневники. Воспоминания. Стихи. Письма. М. 1998.
7. Кучмаева И.К. Подвиг памяти (материалы к трилогии). М. 2000.
8. Миллер Л. Святая мученица Российская Великая княгиня Елизавета Федоровна. М. 2002.
9. Москва в начале XX века. М. 1997.
10. Москва православная. Т. 1–8. М. 1993–2002.
11. Московские немцы. М. 1999.
12. Нестеров М.В. Письма. Л. 1988.
13. Нестеров М.В., Нестерова Н.М. Помнить себя — помнить всех. (Из воспоминаний о Великой Княгине Елизавете Федоровне). М. 2003.
14. Окунев Н.П.Дневник москвича. 1920–1924. Т. 2, М. 1977.
15. Память как максима поведения (материалы Свято-Елизаветинских чтений). М. 2001.
16. Под благодатным небом. Сергиев Посад, 1914.
17. Православная Москва в начале XX века. М. 2001.
18. Попов протоиерей. В Кашин и Полтаву. Владикавказ. 1909.
19. Русская духовная музыка в документах и материалах. Т. 1. М. 1998.
20. Степанов М.П. Храм — усыпальница Великого Князя Сергея Александровича. М. 1909.
21. Тверская, 13. Резиденция московских властей. М. 1995.
22. Царские и императорские дворцы. М. 1997.
23. Юсупов Ф. Ф. Мемуары. М. 1998.
24. Alice Grossherzogin von Hesen und bei Rhein Prinzessin von Grossbritahnien und Irland. Mittheilungen aus Ihren Leben und aus Ihren Briefen. Zweite Auflage. Darmstadt. 1883.
25. Die Russische Orthodoxe Kirche der HL. Maria Magdolena auf der Mathildenhohe in Darmstadt. Munchen. 1997.
26. Koehler L. Saint Elisabeth. Тhе New Martyr. NY. 1988.
27. Marie, Grand Duchess. Education of a Princess. NY. 1931.
28. Marie, Queen of Rumania. The story of my Iife. V . l. Lonbon. 1934.
29. Noel G. Princess Alice. Queen Victoria’s forgotten daughler. London. 1974.
30. Olsoufieff A. The Grand Duchess Elisabeth Feodorovna of Russia. London. 1923.
31. SchloRmuseum Darmstadt. Darmstadt. 1980.
32. Pf.. Dr. Sell. Zum Gedactniss der Hochstselingen Grossherzogin Alice von Hessen. Darmstadt. 1878.
33. The Darmstadt Museum. Brussels. 1996.
34. Архив Дармштадта земли Гессен. D 24 Nr 2/1, Nr 35/9, Nr 5/9.
35. Государственный архив Российской Федерации. Фонды 648, 660, 686, 1115.
36. Российский государственный архив древних актов. Фонд 1290
37. Центральный исторический архив Москвы. Фонды 16, 113. 117, 184, 203.
Примечание
[1] По правилам этикета, существовавшим до 1917 г., названия титулов персон, имевших отношение к правящим династиям, было принято писать с заглавных букв: Государь Император, Великий Князь, Великая княгиня, Великий Герцог, Августейшая Принцесса и т.п. (прим. автора).
Комментировать