<span class=bg_bpub_book_author>Максим Омуров</span> <br>Братский замок

Максим Омуров
Братский замок

(5 голосов5.0 из 5)

Оглавление

Православная приключенческая повесть

1 1 - Братский замок

Я не претендую на роль настоящего писателя, и поэтому качество моего литературного стиля — на моей совести))

У меня давно было желание взглянуть на нашу веру со стороны, увидеть ее в непривычной обстановке, вне традиций и устоявшихся клише. Например, почему бы не взять приключенческий сюжет в стиле романа «Сердца трех» или фильмов про Индиану Джонса, и не поместить туда верующего православного персонажа? Принципиально уходя от сложившихся стереотипов, я сделал героя принявшим православие евреем из США, а не кем-то более привычным для нашего восприятия. Так и родилась эта повесть.

В ней не стоит искать идеальных соответствий истории, географии и т. д., ведь беллетристика — это в любом случае путешествие в параллельную реальность. Что же касается самого факта обращения большевика-еврея ко Христу, то он является подлинным, я об этом где-то читал…

Итак: в центре сюжета — секретное расследование, проводимое на фоне кровопролитной южно-американской войны, в которой участвуют русские офицеры-белоэмигранты. Героям повести придется столкнуться с коммунистической и нацистской агентурой, профессиональными преступниками, древними мистическими тайнами и другими опасностями. Само собой, будет и любовная история.

Глава 1. Отступник

Небольшая толпа людей, подгоняемая хлыстами десятка конных чекистов, плелась по песчаной дороге в направлении леса. Плачущие от боли и страха женщины с детьми на руках, подростки, угрюмые пожилые мужики… Заложники, члены семей «белобандитов», всего человек тридцать-сорок крестьян. В их обреченности было что-то жутковатое.

Марк видел подобные картины много раз, а однажды ему довелось издали наблюдать и то, что следовало потом — расстрел. Да если бы еще просто расстрел… После этого он сильно напился.

За все то время, что он провел на Гражданской войне, он так и не смог привыкнуть к сценам бессмысленных расправ и садистской жестокости. А сейчас он вдруг понял, что с него хватит.

Он прикрыл глаза и представил себе, что будет там, на большой лесной поляне, уже расцветшей всеми красками дальневосточного лета… Пока мужчины-смертники будут копать новый могильный ров, некоторых женщин палачи зверски изнасилуют — открыто, при их родных и детях. Такие вещи особенно развлекали их — давно потерявших здравый рассудок садистов, отличившихся еще во время страшного «николаевского инцидента»[1]. А чекист из бывших австро-венгерских пленных Хашим, по прозвищу Упырь, всегда придумывал что-нибудь особенное, удивляя даже своих товарищей… Они сами часто с упоением хвастались своими «подвигами».

Всё. Сомнения исчезли, и на их место пришло счастливое ощущение полной свободы, как у человека, которому нечего терять. Это напоминало чувство полета из детских снов.

Теперь ему нужен был комвзвода Семен Панкратов. К счастью, жизнерадостный уроженец Кубани из «иногородних» оказался на месте — он уютно пил чай из блюдца, беседуя с молодой, полненькой хозяйкой избы.

— Семен, подъем! Получен срочный приказ! Давай-ка, быстро грузи бойцов с оружием на грузовик! — скомандовал молодой, девятнадцатилетний комиссар Марк Давидсон.

Минут через десять грузовик с вооруженными красноармейцами догнал и прижал к обочине уже входившую в лес колонну со смертниками. Резко завернув, он перегородил ей дорогу. С маузером в руке Марк легко выпрыгнул из кабины, немного обогнав комвзвода Панкратова, поспевавшего за ним.

— Именем революции, — крикнул Марк, в голосе которого от волнения зазвучал иностранный акцент. — Рабоче-крестьянской властью эти трудящиеся освобождаются от казни! Вам что-то не понятно? — обратился он к изумленным чекистам-конвоирам. — Предупреждаю: за неповиновение — расстрел на месте!

Среди солдат-красноармейцев пробежал одобрительный гул.

— Эй, хавер[2], в чем дело?! Ты хоть сам соображаешь, что сейчас творишь?! — крикнул Марку командир расстрельной команды, старший уполномоченный ГПУ Шломо Гинзбург. Все знали, что этот дурно пахнущий, дерганый морфинист когда-то был фельдшером, промышлял абортами и даже отбыл за это срок на царской каторге. Теперь он всегда именовал себя почетным политкаторжанином.

Уже не в первый раз этот человек взывал к их общим национальным корням. Но комиссар Давидсон, сам будучи чистокровным евреем, вновь не счел нужным отреагировать: его воспитывали в ином духе.

Родители Марка, убежденные революционеры Натан и Роза Давидсоны, бежали из России в Соединенные Штаты Америки после событий 1905 года. Семья была чужда древних традиций, и даже влияние давно обосновавшегося в Америке отца Розы, потомственного раввина Моше Когана, не могло поколебать их атеистического упрямства.

Революционные бури 1917 года побудили Натана Давидсона, к тому времени уже профессора медицины и процветающего нью-йоркского врача, вернуться в Россию. Жена со старшим сыном Марком последовали за ним. Он быстро занял ответственный пост на службе у молодой Советской власти, а члены его семьи тоже оказались призваны к работе на благо революции.

И вот, немногим более месяца назад, Марк получил срочную телеграмму. В ней сообщалось о гибели родителей в небольшом крымском городке, где отец занимал пост председателя райисполкома. Это было преднамеренное убийство, которое власти немедленно объявили контрреволюционным терактом. Не успел еще отгреметь траурный марш «Вы жертвою пали», как по городу прокатилась новая волна кровавого чекистского террора… Тем не менее, ни для кого не было секретом, что Натан Самуилович нередко выступал против жестоких расправ, учиняемых «карающим мечом революции». Поэтому в его убийстве серьезно подозревали самих местных чекистов. Фактов хватало с избытком, и Марк, сопоставив все улики, пришел к тем же выводам.

Все те ужасы, которые творила новая «народная» власть над покоренной ей страной, уже давно привели его в состояние перманентного отчаяния. Но этот последний удар окончательно убил его веру в революцию. Теперь его жизнь лишилась смысла, и оставалось только умереть. Приняв такое решение, Марк сидел с маузером на коленях, когда увидел в окно колонну заложников, которых палачи гнали на смерть…

Красноармейцы оттеснили Гинзбурга и его шайку от их жертв, все еще не смевших надеяться на свое спасение.

Взгляд Марка упал на огромного, косматого чекиста Хашима, которого даже сами красные шепотом называли Упырем. Этот человек-зверь любил развлекаться изощренными пытками беззащитных людей, медленно замучивая их до смерти. Комиссар поднял маузер и прострелил Хашиму голову. Спешившиеся чекисты вздрогнули и сбились в кучу, а один даже повалился на колени.

— Именем революции! — пояснил Марк и, ткнув труп носком начищенного хромового сапога, добавил:

— Так ему больше к лицу. Что ж вы, хлопцы-душегубцы, приуныли? Марафет был прокисший, или встали не с той ноги?

— Да что же это творится наконец, я вас спрашиваю! — завизжал Шломо Гинзбург, но сразу сбавил тон, встретив ледяной взгляд серых глаз комиссара. — По какому праву вы все это себе позволяете?! Отпускаете врагов, расстреливаете революционных бойцов?!

— Мною получено распоряжение из Москвы незамедлительно прекратить на данной территории самочинные казни, отвращающие от нас симпатии трудового населения! — четко проговорил молодой комиссар. — И ведите-ка себя потише, товарищ Гинзбург, иначе отправитесь вслед за своим приятелем, — Марк кивнул на труп Хашима. — Кстати, еще успеете догнать!

— А вы, товарищи, идите, вы свободны! — громко продолжил он, обращаясь к освобожденным заложникам. — Во избежание провокаций домой не возвращайтесь, уходите отсюда подальше!

— Да они же в леса подадутся, а там найдут свою родню, белобандитов! — подал свой сиплый, похмельный голос один из чекистов, Тришка Рогожин, закончив фразу таким грязным матом, что в воздухе, казалось, завоняло дерьмом.

— Заткнись, не твое собачье дело! — рявкнул на него Панкратов, поочередно тыкая в лицо наганом то ему, то другому карателю, Айвару Берзиньшу.

— Имеете ли еще какие-нибудь пожелания, товарищ комиссар? — бледнея от бессильной злобы прошипел Гинзбург.

— Да, имею, — Марк слегка поморщился. — Стирайте вы хоть иногда свои подштанники, товарищ чекист!

Красноармейцы захохотали.

Не слушая благодарностей спасенных людей, Марк еще раз твердо приказал им немедленно убираться в лес. Он знал: пока чекисты точно выяснят, что стоит за его действиями, родные заложников, партизанившие против Красной Армии в лесах, надежно спрячут их в глухих приамурских дебрях.

За себя он не волновался: «товарищ маузер» всегда успеет сказать свое решающее слово…

Грузовик поехал в направлении деревни, медленно сопровождая униженных чекистов. Огромный, уже облепленный какими-то насекомыми труп Хашима остался лежать, судорожно вытянувшись, на опустевшей песчаной дороге.

Глава 2. Невидимая сеть

Прошла неделя, и взвод Семена Панкратова сдавался в плен, побросав оружие.

В утреннем тумане красноармейцы, посланные командиром полка на разведку в казачью деревню Воротище, случайно вышли прямо в расположение белой воинской части. Туман позволил противнику без единого выстрела окружить их с трех сторон, а из проснувшейся деревни на них стремительно и молча надвигались бородатые всадники с пиками.

Сопротивление означало для красных неминуемую смерть, но последнее слово оставалось за комиссаром Давидсоном, который зачем-то пошел в поход на Воротище вместе со взводом.

— Сдаемся, дело гиблое, — совершенно неожиданно махнул рукой комиссар. — Мне так и так крышка, но вам не обязательно составлять мне компанию. Сдаемся, сдаемся, Семен, не сомневайся!

— Н‑но вас-то… — Панкратов осекся и замолчал.

Приамурские солдаты и казаки окружили сдавшихся неприятелей плотным кольцом. Белый командир в сдвинутой набекрень кубанке в упор рассматривал молодого пленного, который в своей щегольской черной форме походил скорее на офицера какой-нибудь иностранной армии, чем на большевика.

— А ты никак начальник ихний? Коммунист? — в голосе белого командира звенела злая радость.

— Коммунист и комиссар, — тускло ответил Марк.

Вокруг них стали останавливаться люди, раздавались громкие голоса, хохот, лошадиное фырканье…

— Да ты никак еще и жид! — с торжеством провозгласил белый командир, ознакомившись с документами Марка. Тот равнодушно молчал.

— Дорогой ты наш, так мы тебя сейчас и повесим!

— Подождите, подождите! — закричал находившийся поблизости пленный комвзвода Панкратов. — Он никому зла не сделал, нельзя же так, без разговоров, в расход! Вы же не большевики, в конце концов!

Несколько пленных красноармейцев, протолкавшись вперед, шумно поддержали Панкратова.

— А рядом с ним повиснуть не хочешь, большевичок? — гневно взвился офицер.

Спор прервало появление полного, бедно одетого священника в широкополой «поповской» шляпе.

— Вот, отец Александр, среди краснопузых цельный комиссар нашелся! — выпалил подпоручик. — Жид! А эти за него заступаются, говорят, что он весь такой хороший, чуть не святой!

— Благословите, отче, — подсунулся под руку к священнику Панкратов. — Помогите спасти хорошего человека! Он хоть коммунист, но никому зла не сделал, а наоборот, часто людям помогал! Он, может, жид и большевик, но в душе — точно настоящий христианин! Отче, заступитесь!

— Подожди, — негромким голосом остановил его священник. — Нету никаких «в душе христиан»! Или человек Христа принимает, или нет! Другое дело, что хорошего человека и сам Христос найдет, не даст погибнуть душе…

— Скажи, брат Степан, — обратился он к подпоручику. — Что будет с ними?

— Ну, этих накормим и во Владивосток отправим, а оттуда пусть идут, куда хотят. Они люди подневольные, притом свои, русские. А этого, голубчика — на сосну! Это ж комиссар, жидюга, крови на нем — море!

— Было бы на нем крови море, тогда да! Но говорят же вот свои, русские люди, что он зла не творил. Надо, все-таки, разобраться… Ты, брат Степан, человека сего пока мне отдай, я с ним поговорю, а там решим.

— Так он убежит от вас, батюшка! — сказал, почти сдаваясь, подпоручик.

— Он не убежит. Я на него рыболовную сеть накинул! — улыбнулся священник.

— Какую сеть?

— Невидимую. Но мне ее видно. Не убежит.

Через какое-то время суматоха улеглась, и комиссар со священником остались с глазу на глаз.

— Я вам очень признателен, святой отец, — улыбнулся Марк, — но если все это было в расчете на мое обращение в вашу веру, то напрасно. Лучше сразу петля: и я покачаюсь, и ребята ваши посмеются. Умирая, вспоминаешь всю свою жизнь — вот я заодно и припомню, куда засунул в детстве свой любимый галстук с крокодильчиками… Не обижайтесь: в коммунистический рай я больше не верю, и новые обещания вечного блаженства меня тоже не интересуют. Спасибо вам, но…

— Так ведь тот твой «рай» — он без Бога. А это не Рай, а ад. Ты, чем в петлю спешить, сначала хоть поговори со мной. Терять-то тебе все равно нечего, а?

* * *

Почти полгода спустя, в охваченном большевистским штурмом Спасске, было не продохнуть от черного дыма и пыли, поднятой взрывами артиллерийских снарядов.

Выжившие бойцы Приамурской Земской Рати[3], прикрывавшие отход разбитых красными белых частей, с трудом прорывались к своим среди развалин.

Полковой священник Александр Воронов и двое земских ратников пробирались, обдирая одежду, по полуразрушенному кирпичному складу. Стрельба и взрывы, казалось, раздавались отовсюду.

Взвизгнула шальная пуля, один из белых бойцов вдруг застонал и начал заваливаться на покрытый обломками пол.

Второй белогвардеец, одетый в рваный черный китель, быстро нагнулся над упавшим.

— Мертв, отче!

— Подожди, Марк! — тихо сказал священник. — Я прочитаю отходную.

Он встал на колени над убитым, губы зашептали молитву.

— Все, теперь пошли. Подумать только: еще вчера Степан помогал мне на твоем крещении, и вот уже и он… Он тоже одинокий был, как и мы с тобой, нам-то легко! А каково сейчас, в этом ужасе, достается местным, семейным? Господи, помоги им!

Внезапно раздался револьверный выстрел, священник качнулся вперед и упал. В дверном проеме стоял уполномоченный ГПУ Шломо Гинзбург с наганом в руке.

— А ну, руки от оружия таки убрал! — заорал он, внезапно узнав человека, шедшего вместе со священником. Змеиный взгляд чекиста буравил деревянный крестик на шее у Марка. — Вот оно, значит, как, това-а-а-арищ комиссар Давидсон!

— И чего же ты ждешь, трупоед? Привык убивать акушерскими щипцами? — спросил чуть охрипшим голосом Марк.

— Предатель, выкрест! — визжал, брызгая слюной, Гинзбург. — Шкуру бы с тебя с живого за это содрать, припомнить бы тебе «постирайте подштанники», сволочь! А придется таки себе просто пристрелить, вот жалость! Ну, что скажешь перед смертью, шлимазл крещеный[4]?

— Бог моих отцов, Авраама, Исаака и Иакова, Господь Иисус Христос, прими мою душу, — Марк перекрестился.

Гинзбург оскалил желтые, с прилипшими остатками пищи, зубы.

— Так сдохни, как твой Христос! — он нажал на спусковой крючок, целясь в крест на груди у Марка.

Курок револьвера сухо щелкнул несколько раз, выстрелов не было.

— Христос воскрес! — неожиданно спокойно сказал Марк, выхватил маузер и пристрелил Гинзбурга, попав ему прямо в двурогую звезду на фуражке. Кровь брызнула на грязную штукатурку.

Марк бросился к священнику. Отец Александр лежал согнувшись, как ребенок в утробе матери, он был мертв.

— Отче…

Рыдая над телом священника, бывший комиссар вдруг ясно почувствовал присутствие живого отца Александра, который незримо благословил его, осенив крестным знамением.

Глава 3. «Прирожденный Шерлок Холмс»

Деревянная лестница обычного для юго-востока США придорожного отеля поскрипывала под крадущимися шагами восьми человек и ночного портье, которого вели под угрозой револьвера.

— Здесь? — тихо спросил старший из налетчиков.

Это была очень разношерстная компания — почти сплошь недавние мигранты, приехавшие в Америку из разных стран. Жгучий сицилиец, высоченный скандинав, волоокий араб… Рядом — юный негр сжимает в дрожащей руке потертый «смит-вессон». Решительные, злые, вооруженные.

— Да, это здесь, — дрогнувшим голосом ответил портье, кивая на дверь с номером «7», находившуюся пролетом выше.

Главарь налетчиков кивнул, молча зажал портье рот и ударил его ножом в сердце.

— Ну, крысята, напоминаю в последний раз, — зашипел он зловещим, возбужденным шепотом, в котором слышался славянский акцент. — Сразу врываемся и кончаем всех, кто в номере. Они сейчас спят — никаких проблем! Каждый должен себя показать, ясно? Кто очканет — пристрелю! А потом уж заодно развлечемся: обчистим отель, с бабенками хорошенько позабавимся, ну, и спалим эту хибару нахрен дотла, вместе с живыми и мертвыми свидетелями! Пора мне вспомнить золотое времечко, когда наш Abteilung[5] шел по Сербии!

Еще десяток ступеней…

Дверь рухнула от мощного удара, и вооруженная толпа ринулась внутрь, светя фонарями и открыв ураганную стрельбу. Казалось, в номере не могло уцелеть ничто живое.

Но нет, из номера сразу же раздался ответный огонь: часто защелкал револьвер, через пол секунды громыхнул помповый дробовик, разом уложив крупной картечью двоих нападавших… Еще мгновение спустя по столпившимся налетчикам начали полосовать автоматные очереди. В дверях быстро образовалась груда скошенных пулями агонизирующих тел, уцелевшие налетчики с грохотом рванули по лестнице вниз.

Три человека, оборонявшиеся в номере, бросились в погоню, не переставая стрелять по убегавшим. Еще несколько очередей и оглушительных выстрелов из дробовика — и с последними налетчиками тоже было покончено.

Гостиничный номер, стены, лестница — все теперь было иссечено пулями и залито кровью. Повсюду валялись трупы, перекатывались пустые гильзы, в воздухе висела пороховая гарь. Грохот боя сменила тишина, только из нижнего номера раздавались истошные женские крики и мужской голос, повторявший: «Замолчи! Заткнись! Хочешь, чтобы и до нас добрались?!»

— Вот так так! Разбудили и нагадили, поганцы! — переведя дыхание, сказал по-русски высокий человек с автоматом. — Это здорово напомнило мне девятнадцатый год, один ночной налет махновцев на наш эскадрон… А ты был прав, Илья: они, похоже, шли за нами от самого Чикаго.

— Да, — ответил тот, кого назвали Ильей. — Но наш дальнейший маршрут уже никому не пронюхать, он даже вам не известен. Им, можно сказать, повезло — потом они бы нас уже потеряли.

— Ага, повезло, — иронично заметил третий человек, кивая на трупы; в его манере говорить едва угадывался кавказский акцент. — Никак к нам пожаловал весь Третий Интернационал, а?! Глядите: вон итальянец, а там — явный еврей… А гляньте-ка на этого, с цепями — без сомнения мексиканец! А там, никак, портье? А я‑то хотел пожаловаться ему на шум!

— А вот и главный, — Илья пошевелил ногой убитого с грубым, квадратным лицом. — Я видел его раньше, это Дробняк, уличный грабитель и коммунист. Цыган из Любляны. Все эти парни — из чикагской ячейки Коминтерна, уголовная шпана. Обычные красные боевики… Никого не зацепило, братцы? Слава Богу! Саша, Ираклий, давайте-ка выбираться отсюда, до приезда полиции!

Минут через пять неприметный автомобиль с тремя русскими уже мчался по пустынному ночному хайвею.

— А путь-то оказался не из легких, учитывая сегодняшнюю встряску, — заметил Ираклий, — Хорошо, Илья, если этот твой друг оправдает наши надежды… Он русский, член «Дружины»?

— Нет, он вообще вне политики. Он просто мой друг, и я пойду к нему один, чтобы не усложнять дело… Поймите меня правильно.

— Да все понятно, ты знаешь, что делаешь. Но он точно сможет нам помочь?

— После того, что случилось в Парагвае, нам уже мало кто сможет помочь. У вас не было другого выхода, ребята, только теперь, боюсь, концов уже не найти… Но он прирожденный Шерлок Холмс, и я верю в него… что мне еще остается? — с неожиданной болью закончил Илья.

* * *

Пройдя по полутемной лестнице, высокий молодой мужчина в сером пальто зашел в свою маленькую холостяцкую квартиру в нью-йоркском районе Бруклин. Минут пятнадцать назад он вышел из принадлежащего ему овощного магазинчика, чтобы вернуться домой пораньше и посвятить этот вечер полному расслаблению и отдыху.

Поужинав и выпив чаю, он негромко включил радиоприемник, лег на кровать и лениво принялся за чтение книги, от души считая, что нынешний декабрьский вечер 1932 года просто нереально хорош.

Но этому счастью быстро пришел конец: раздался звонок в дверь.

Посетитель был в светло-коричневом пальто и шляпе, с бледным лицом физически нездорового и смертельно уставшего человека. Вскоре хозяин и гость уже расположились в старых, жестких креслах.

— Ты всегда с револьвером дверь открываешь, Марк? — с улыбкой спросил пришедший на русском языке, отпивая чай из чашки.

— Нет, только на условный звонок. Мало ли чего? — хозяин убрал свой блестящий «смит-и-вессон» обратно в тумбочку. — Какими судьбами ко мне, Илья, ведь года три не виделись?

— К сожалению, не просто так… Ехали мы сюда из самого Чикаго, петляли, проверялись… Зато теперь я точно знаю, что никаких коминтерновских «товарищей» к тебе «на хвосте» не притащил. Наскочили тут было на нас одни такие… Наверняка вождь местных красных просто захотел повязать своих боевиков кровью. Что ж, у него получилось… Но это мелочи. А привело меня к тебе очень скверное дело.

Гостем Марка был Илья Сергеевич Старков, бывший офицер русской Добровольческой армии, а ныне лидер боевого крыла белоэмигрантской монархической организации «Дружина».

— Постараюсь быть кратким: наш бывший глава, полковник Радзевич, учинил заговор с целью покушения на лидеров Совдепии, втянув в него через свою агентуру не меньше ста пятидесяти человек, живущих в России. Я, разумеется, ничего не знал об этой идиотской, провальной авантюре… И вот — секретарь Радзевича, поручик Алексей Полянский, неожиданно выкрал списки участников заговора и сбежал в Парагвай. Незадолго до этого он уже побывал там, и вернувшись, похвастался своей любовнице, что скоро получит в Южной Америке кучу денег… Похоже, что в Парагвае Полянский вступил в контакт с агентом ОГПУ, и договорился с ним о продаже этих списков. Кстати, там сейчас осело немало русских эмигрантов, многие из которых участвуют в войне[6] против Боливии.

— Понятно, — без всякого энтузиазма кивнул Марк.

— В общем, — продолжил Илья, — Радзевича мы сместили, а мои люди настигли Полянского на четвертый день после его прибытия в парагвайский городок Санта-Маргарита. Допросить его не удалось: завязалась перестрелка, и он был убит, а ребятам пришлось срочно возвращаться. Хуже всего то, что украденные бумаги так и не нашлись. На Лубянке эти документы тоже пока не появлялись, это мне известно из надежного источника. Да и не стал бы Полянский сидеть в Санта-Маргарите, если бы он их уже успел продать. Ясно, что в ожидании денег он их где-то там и спрятал, и агентура ОГПУ их сейчас усиленно ищет… и рано или поздно найдет. А у меня там, в Парагвае, нет никого из своих людей. Любых наших там моментально вычислят, а уж тем более меня самого…

— …и ты хочешь, чтобы туда поехал я и поискал эти бумаги, опередив ОГПУ?

— Да, я приехал просить тебя об этом. Я и так долго «ждал у моря погоды»: изыскивал какие-то возможности, дожидался известий из России… А потом вспомнил о тебе — и другой надежды у меня уже нет… Так что ты скажешь?

— Илья, но ведь дело-то практически безнадежное…

— Подожди, Марк. В этих бумагах — около ста пятидесяти имен людей, живущих сейчас в России. Если бумаги окажутся у коммунистов — все эти люди будут арестованы, схватят членов их семей, родственников, друзей, пытками вынудят назвать еще многих других… В результате будет замучено или расстреляно несколько тысяч человек: мужчин, женщин, детей! А ты, Марк, сыщик от Бога! Уж я‑то помню нашу работу в детективном бюро в Лос-Анджелесе! Ты, в отличие от всех нас, не замешан в политике, ты американец, а не русский. В Южной Америке полным-полно американских дельцов, на них там никто и внимания не обращает! Ты можешь спасти тысячи людей, ради этого стоит рискнуть! Пожалуйста, не отказывайся сразу, подумай!

— Хорошо, Илья, мне действительно надо подумать…

— Кто вообще слышал про такую страну — Парагвай? — невпопад заметил Старков. — Разве что в школе, на уроках географии…

— А я вот слышал в детстве, даже до географии, — отозвался Марк. — Мой дед Моше как-то проговорился, что в тех местах погиб его отец, совсем молодым бросивший семью и сбежавший в Америку. Кстати, это практически все, что мне известно про моего прадеда Иосифа: он был позором семьи, и о нем старались не вспоминать.

— Ясно. Ну, а со своей родней в Лос-Анджелесе ты так и не общаешься?

— Нет. Приняв Христа, я перестал для них существовать. Вот я и переехал сюда, на свою, можно сказать, родину, в Нью-Йорк.

— Слушай, а какую страну ты в действительности считаешь своей родиной? Россию, Америку, или, может быть, Святую Землю? Или горы Понта, где ты в двадцать третьем вместе с греческими партизанами дрался против турок?

— Моей родины нет на карте. Это Рай, откуда изгнали первых людей.

— Ну, а как же кровь, племенная принадлежность?

— Знаешь, я убежден, что этому не стоит уделять внимание: мы не племенной скот, а образы Божии, — сказал Марк.

— А Россия? Я никогда не поверю, что и Россия в твоих глазах — ничто!

— И правильно, что не поверишь. Твоя родина слишком важна для православия, и я уверен, что Бог возродит Святую Русь — школу праведников и земной щит Церкви. И главное — в России сейчас оскверняются святыни, страдают христиане! Именно в этом все дело. А к частушкам, романсам и берёзам я действительно равнодушен, хотя и готов уважать…

— Да причем здесь вся эта есенинщина и прочая «клюква»? Но русская православная святость и русское православное воинство — вот то, ради чего стоит жить и ради чего не жалко умереть! И это мы должны передать своим детям! Кстати, ты до сих пор так и не женился? Женщины всегда к тебе стремились, как бабочки на свет, а ты как камень…

— Просто я люблю покой и не люблю перемен, — Марк задумчиво улыбнулся. — Слушай, а как твоя семья? Тебе удалось вывезти их из России?

— Нет, брат, не удалось. Моя мать, жена и две дочери — они всё ещё там. И если ОГПУ раскрутит заговор Радзевича, то вполне могут выйти и на них. Там есть определенные связи… — Старков опустил голову, на его землистом, изможденном лице было написано отчаяние.

— Вот оно, значит, как, дружище Илья… А ведь я с детства, начитавшись «Детей капитана Гранта», мечтал побывать в Латинской Америке! И похоже, что мои мечты скоро сбудутся. Испанский свой школьный заодно освежу…

— Марк, я молчу, у меня нет слов…

— Правда, быстро выехать, наверное, не получится. Ведь у вас всегда было туго со средствами, а эта поездка может влететь в копеечку! Поэтому придется заложить мой магазин, что ли, хотя это тоже сущие гроши…

— А вот за это не беспокойся: в поездке ты не будешь ограничен в средствах. Один нью-йоркский миллионер, грек по происхождению и убежденный православный христианин, взялся помочь нашему делу. Я с ним уже все уладил.

— О, это радует! Тогда давай обсудим подробности, и я постараюсь выехать как можно быстрее. И лечь, пожалуй, сегодня придется пораньше: дел много и нужна ясная голова.

Глава 4. Жертвоприношение

— Ну вот, мы все сами и увидели, Паля… — голос говорившего пресекся.

— Мне страшно, Ластик… — отвечал ему юноша лет двадцати, похожий на студента из хорошей семьи. Они говорили по-русски, и этот язык никак не гармонировал с глухими, безлюдными дебрями юго-западного Парагвая. Декорацией для их разговора служила скальная площадка, на которой возвышался каменный идол ужасающего вида рядом с черным провалом мрачной пещеры.

— Да, здесь все буквально вибрирует силой… темной силой… Такого я еще нигде не встречал… Но ведь это как раз то, чего мы искали, верно? То, ради чего ты проделал путь из самого Гарварда! — старший из собеседников явно бодрился. — Кстати, ты точно уверен, что сохранил нашу экспедицию в тайне?

— Слово чести, Ластик! Но ты только посмотри на колдуна! Он ведь нас обезопасит, да?

Они обернулись и посмотрели на своего третьего спутника — старого, истощенного индейца-дикаря, который чертил вокруг себя выщербленной человеческой костью какие-то знаки и тихо подвывал.

— Да, Паля, будь спокоен: он — жрец древнейшего знания, и мы прошли серьезные обряды. Даже перья в его уборе имеют глубокий магический смысл.

— А то существо из-под земли — это оно? — юноша указал на каменного идола.

— Будь это оно само, нам бы каюк. Это его изображение, Паля, и потом мы обязательно совершим ему поклонение. Ну, а теперь ты должен снова полностью обнажиться. И помни условие твоей инициации, о которой ты столько мечтал: ты должен безоговорочно довериться мне во всем. Ведь это уже не те оккультные кружки для светской молодежи, к которым ты привык. Это — настоящее.

— Да, Ластик, я сделаю все, как ты велишь… Просто… Ты же видишь, как действует это место, я сам не свой! — Паля принялся судорожно сбрасывать одежду.

— И смотри, чтобы на шее ничего не было… лишнего.

— Давно нет, Ластик, ты же предупреждал! Все, я готов.

— А теперь иди туда, в пещеру! Просто верь мне — и ступай туда!

Старик-колдун перестал завывать и уставился на русских остановившимся, фосфоресцирующим взглядом, с его отвислой губы капала слюна.

— Зачем?! Нет, нет… Но ведь об этом не было речи! Прости, но я не пойду туда… Пусть ты теперь станешь меня презирать, но я не смогу! Нет! — Паля потянулся было к своей одежде.

Ластик резко вскинул к бедру дробовик-двустволку и взвел оба курка.

— А ну пошел туда, трусливая мразь, или я тебе башку снесу! — его голос сделался низким и страшным.

— Так вы решили принести меня в жертву?! — панически выкрикнул Паля, падая на колени. — За что?! Ты этого не сделаешь, Ластик, мы же друзья!

— Еще и как сделаю, доверчивое ничтожество, и получу от этого изысканнейшее наслаждение! Помнишь, как ты сам всегда воспевал эстетику зла? Мой бедный искатель настоящей духовности, сейчас ты будешь хлебать ее полной горстью! Жаль, что ты не вернешься назад и ничего нам не расскажешь!

Обливающийся слезами Паля неуверенно поднес правую руку ко лбу.

— А ну-ка стой, мразь, куда это тебя понесло! Только попробуй — руку отстрелю!

Паля испуганно отдернул руку.

Угрозами и ударами наотмашь Ластик загнал юношу в зияющую черноту расщелины, где его белеющее тело и искаженное страхом лицо были отчетливо видны на фоне клубящегося мрака.

— И что? Что дальше? — растерянно спросил Ластик у колдуна.

— Жди, смотри… — заплетающимся языком пробормотал дикарь.

Внезапно из пещеры пахнуло ужасающим смрадом, и в зловонном мареве облик юноши начал странно меняться. Его свежее лицо медленно потекло, как тающий воск, превратившись в жуткую личину прокаженного, а стройное тело безвольно поникло, словно лишившись костей. Он отвел от своих врагов мутный взгляд, неуклюже развернулся и ушел во тьму, быстро растворившись в ней. А двое оставшихся снаружи ощутили, как из глубины недр раздался чей-то тихий, утробный смех…

Ластика мучительно вырвало прямо на ноги старому колдуну, который этого даже не заметил.

— Что это было, жрец?..

— Он услышал зов, и нам открылась его обнаженная душа… Но там, в глубине, зов утихнет, и он все увидит и почувствует… Если ты не убоишься прижать ухо к скале, то ты услышишь…

И минут через двадцать-тридцать они услышали.

— Теперь я могу просить… тех… помочь мне отыскать… нужные мне бумаги? — выдавил из себя Ластик, косясь на пещеру.

— Да, жертва принята. Проси! — свистящим шепотом ответил колдун.

Еще полтора-два часа они посвятили каким-то туземным ритуалам, то и дело падая ниц к подножию каменного истукана, извиваясь в судорогах и что-то выкрикивая.

— Там тебя запомнили, белый, — твердил своему спутнику старый шаман по дороге обратно.

— Да… это было грандиозно, я даже не ожидал… — Но только кто здесь «белый»? — Ластик истерично хохотнул и перешел на русский язык. — Нет, высохшая мумия, я красный… Но докладывать нашему уважаемому Глебу Ивановичу о сей замечательной пещере я пока не стану, самому пригодится… Не понимаешь? И хорошо! Но каков наш дворянчик-то, наш юный баловень судьбы, а?! Был! — Ластик начал смеяться, постепенно входя в раж: видимо, это была нервная реакция на пережитое. — Я использовал его, как хотел, а под конец отправил живым в ад! А всё-то его гордость да самоуверенность — сверхчеловеком, видишь ли, решил заделаться! Почитал себя прожженным циником, но мне доверял безоглядно! Ха-ха-ха-ха!.. Каково: «Таинственное исчезновение образцового студента Гарварда, Павла фон Штерна, единственного наследника живущей в США русской аристократической семьи!…» Ха-ха-ха-ха!.. И этот цыпленок жареный мне… рассказывал про романтику зла… по книжкам! — его истерический хохот перешел в визг, он бессильно сел на землю и обмочился.

Колдун лежал неподалеку, конвульсивно содрогаясь от рыданий, вокруг него расползалась зловонная лужа экскрементов.

— Мы тоже могли услышать зов… О! Нас тоже могло утянуть!.. — как в бреду твердил он.

* * *

— Добро пожаловать в Буэнос-Айрес, мистер Дэвидсон! — аргентинский таможенник вежливо протянул паспорт высокому американцу в светлом костюме, только что прошедшему пограничный контроль. А про себя подумал, что этот мистер Марк Дэвидсон из Нью-Йорка вполне мог оказаться одним из тех американских гангстеров, которые наводнили Южную Америку своими опасными делами. Чувствовалась в этом элегантном, пахнущем дорогим одеколоном красавце с темной бородкой какая-то скрытая, пружинистая сила, насторожившая опытного чиновника.

Спустя немного времени, устроившись в номере буэнос-айресского отеля «Эсмеральда», Марк сел за письменное бюро. Часа полтора он в задумчивости рисовал на листе бумаги разнообразных животных, растения и цветы. Это всегда помогало ему думать и анализировать. Проведя в таких размышлениях час-другой, он заказал ужин в номер, а после помолился и лег спать.

На следующее утро он приобрел американскую винтовку «springfield» и другие вещи, необходимые для путешествия в тропиках, а вскоре уже сидел в вагоне пассажирского поезда, идущего на парагвайский Асунсьон.

Его соседом по купе оказался пожилой доктор-немец по имени Вальтер Энгельгардт. Когда выяснилось, что оба они едут в Санта-Маргариту, где у доктора была своя практика, их общение приобрело совершенно дружеский характер.

Полный и улыбчивый доктор был уроженцем Гессена, вдовцом, живущим в Южной Америке с 1920 года, хотя двое его взрослых сыновей предпочли осесть в США.

В свою очередь Марк рассказал о себе, что он — представитель маленькой американской компании, заинтересованной в налаживании поставок парагвайского сахара.

За новыми впечатлениями и интересной беседой время шло незаметно. Разумеется, доктор не обошел молчанием нынешнюю, тяжелейшую для Парагвая войну против Боливии, но в основном с удовольствием рассказывал о местной флоре и фауне. Поведал он и немало историй десятилетней давности, когда ему довелось в качестве военного врача сопровождать парагвайские правительственные войска во время кровавого мятежа полковника Шерифе.

Кроме того, доктору пришлось провести около четырех месяцев в плену у первобытных дикарей-индейцев в огромной, дикой области Гран-Чако. Там он не только успешно лечил туземцев, но и проповедовал им христианство, став для них настоящим авторитетом. С тех пор он неоднократно навещал этих индейцев — то со своим другом, англичанином-фармацевтом, то с другими добровольцами.

Дважды он сопровождал русского генерала Беляева в его экспедициях в Гран-Чако, организованных по заданию правительства Парагвая.

Здесь Марк осторожно попытался намекнуть доктору на русскую общину Санта-Маргариты, и услышал довольно-таки смутную историю о том, что с месяц назад в городке был убит какой-то неизвестный русский. Шли толки, что его убили агенты большевиков; или сам он был большевиком, и его застрелили белые русские…

По прибытии в парагвайский город Консепсьон Энгельгардт и Марк быстро наняли легковой автомобиль и присоединились к небольшому военному транспорту, начальника которого доктор неплохо знал.

Несколько часов езды по дороге, вьющейся среди безбрежного тропического леса — и увлекательное путешествие подошло к концу. Миновав помещичьи поля, они въехали в Санта-Маргариту — утопающий в зелени городок, побелевший под палящим солнцем.

Вот оно, место действия; Марк прочитал про себя молитву «Царю Небесный…».

По рекомендации доктора Энгельгардта он остановился в гостинице «Парана», условившись встретиться со своим новым знакомым на следующий день.

Глава 5. Проклятие древнего замка

А в нескольких днях пути от Санта-Маргариты, на берегу болотистой речки сидел солдат-индеец и думал о прошлом своей семьи… И о давно опустевшем, населенном только дикими зверями древнем замке, стоящем посреди безлюдных лесов.

Прошлой ночью отряд парагвайских разведчиков, в котором служил индеец, вновь совершил лихой налет на вражеские тылы. Какая была стрельба, какое зарево! Это было прекрасно! Но… Это опять нисколько не походило на то, что должно было когда-нибудь избавить их род от давнего проклятия…

Индеец прикрыл глаза и представил себе, что произошло тогда, во время Великой войны[7], задолго до его появления на свет. Он так хорошо помнил все подробности, словно это случилось с ним самим.

Его дед Луис, в то время еще совсем юный индеец-следопыт, сидел на совещании у командира гарнизона осажденного врагом старинного иезуитского замка. Просторная зала была полна самого разного народа: от парагвайских офицеров до вооруженных поселенцев и даже двух-трех туземцев.

— В общем, беспокоиться нам не о чем, друзья! — глаза коменданта Санчеса лучились добродушием. — Паника первых дней осады оказалась сущим вздором! Конечно, у нас на шее висит множество гражданских, а силы аргентинцев превосходят нас в десятеро, но наш Братский Замок мы можем защищать хоть до Второго Пришествия! Оборонительные сооружения здесь такие, что враг несет тяжелые потери при каждом приступе. Запасов у нас хоть отбавляй, а они там скоро взвоют от голода. А главное — у них нет артиллерии! Еще дня три — и они уберутся, поджав хвост! — комендант захохотал, и его смех подхватили все присутствующие.

— Только… Было бы жаль отпускать этого зверя Коэна и его бандитов с миром! — продолжил Санчес. — Вот если бы предупредить колонну де Бланко, чтобы они перекрыли большую дорогу и перестреляли их, как куропаток! А, Луис?! — Комендант вопросительно посмотрел на молодого следопыта.

— Это можно, — уверенно проговорил индеец. — Если надо, я доберусь до майора де Бланко и передам ему ваше письмо.

— Вот и отлично! Отправляйся с сумерками! — громко сказал комендант, а молодой, красивый офицер, Аугусто Кальдерон, жизнерадостно пробарабанил ладонями по столу. Они с Луисом были приятелями и проводили немало времени вместе.

— Все-таки не дело, что пещера-то эта так близко… — невпопад заметил седой поселенец, не расстававшийся со старым, длинным ружьем.

— Да бросьте вы, папаша! Ну что, пора бы уже и по чарочке? — весело подмигнув, предложил Санчес. Настроение у всех было отличное.

Выходя из комнаты, Луис заметил неподалеку юную жену Аугусто Кальдерона, Елену, которая спокойно кормила ребенка грудью. Она приветливо кивнула ему.

В который раз что-то в самом сердце воспротивилось Луису, но он только махнул рукой: отстань!

Старый замок буквально кипел жизнью, повсюду царили шум и теснота. До чего же быстро умудрились обжить каждый уголок древней крепости все эти беженцы: горсточка приземистых мужчин и множество загоревших на солнце дочерна, шумных женщин и детей! Да еще и с ревущей домашней скотиной!

Со всеми этими людьми дружелюбный, вполне цивилизованный индеец был знаком, многим оказал какие-либо услуги, и каждый из них старался поприветствовать его.

Наконец, в наступивших сумерках Луис бесшумно скользнул с крепостной стены вниз и исчез в пышных зарослях у подножия башни.

А вскоре двое аргентинских драгун в изодранных мундирах уже вели его в скрытую от замка холмом небольшую деревню, которую убегавшие от врага жители не успели сжечь.

Луис знал, что командиром неприятельского отряда был некто Джо Коэн, гринго из США, приговоренный в своей стране к повешенью за какие-то преступления. В Южной Америке он быстро приобрел зловещую славу пирата и работорговца, пока война Тройственного Альянса не открыла перед ним новых возможностей.

Завербовавшись на аргентинскую службу, он с шайкой своих бандитов и других человеческих отбросов занялся на территории Парагвая грабежами и зверской резней мирного населения. Сейчас он, соединившись с полу-разгромленным отрядом регулярных аргентинских драгун, осадил старый лесной замок, надеясь на богатую добычу.

Какие-то разноплеменные головорезы, одетые в грязное тряпье, с воплями и хохотом окружили Луиса. Свет огромных костров жутко плясал на искаженных всеми пороками скотских мордах любых оттенков кожи…

— К дону Коэну на допрос! — орали драгуны-конвоиры, с трудом вырвав пленного из лап безумной, вооруженной толпы, готовой его растерзать.

В замке, где собралось множество людей и скота, пахло отнюдь не цветами, но в лагере Коэна было много хуже, там стоял омерзительный смрад гниющих трупов. Сам вид разбросанных повсюду истерзанных человеческих останков подтверждал, что оголодавшие захватчики не брезговали людоедством.

Луиса втолкнули в старую, каменную церковь; при свете факелов он мельком бросил взгляд на изрубленные и расстрелянные иконы, сброшенное Распятие, груды мусора…

Вокруг разожжённого на полу костра сидели предводители аргентинского отряда, а в единственном кресле развалился сам Джо Коэн — громадный человек в золотых эполетах, с буравящим взглядом больших черных глаз.

— Откуда ты, милок? — отрыгнув, спросил он.

— Я из замка… Я могу сдать его вам хоть сегодня, если вы мне хорошо заплатите, — дрожащим голосом выдавил Луис.

— Заплатим? — хрипло, мокро захохотал Коэн. — Твоей содранной шкурой! Ты знаешь, как попасть в замок, и торгуешься? Ну, мы сумеем развязать тебе язык и задаром, дружок! А уж потом пустим по кругу, вместо девки, я первым буду! — он сделал похабный жест.

— Погоди горячиться, Джо, — неожиданно вмешался сидевший рядом с Коэном морщинистый старикашка с кривым зубом, спускавшимся на нижнюю губу. — Стоит ли мелочиться и рисковать? Скажи-ка, дружок, — обратился он к Луису. — Много там, в замке, всякого добра?

— Очень много, — серьезно ответил молодой индеец. — Говорят, там хранятся ценности богачей и даже золото правительства!

Старик и главарь понимающе переглянулись, а остальные возбужденно загомонили.

— А девок много? — взвизгнул лишайный коротышка с провалившимся от какой-то болезни носом.

— Ну, этого-то добра там полный замок! — подобострастно хохотнул Луис.

Все присутствующие восторженно заревели и зарычали, перекрывая доносившийся снаружи дикий хохот, вой и какие-то жуткие стоны.

— Вот видишь, — проскрежетал старик. — Время ли тут мелочиться? Давай заплатим парню, если дело того стоит.

— Ладно, договорились! — насмешливо скривился Коэн. — И как ты сдашь нам замок? Заплачу без обмана, но гляди!..

— Я покажу вам старый подземный ход, сделанный еще иезуитами. Его никогда не найти, если не знаешь…

— Ну, милый мой, посмотри-ка, — утробно проворковал Коэн, доставая из-за пазухи мокрый от пота кожаный мешочек. — Золотишко! Давай-ка, пересчитай!

Он бросил мешочек Луису, который на лету подхватил его.

* * *

Рассвет следующего дня застал Луиса далеко от стен старого замка. Он сбежал, когда драгуны передового отряда подземным ходом ворвались в крепость, захватили нижний этаж и открыли ворота остальным.

Луис давно понял, что его не отпустят живым. Поэтому он оттолкнул клыкастого старика, увлеченного зрелищем гибнущего замка, перескочил через выставленное каким-то негром ружье и бросился в чащу. Вслед ему полетели страшные проклятия и целый рой пуль. И только убедившись, что никакая погоня ему уже не страшна, он бессильно привалился к дереву и перевел дух.

С самого начала осады Братского Замка Луис решил сдать его неприятелю за деньги. Никакой вражды к осажденным он не испытывал, просто другой возможности быстро и много заработать у него не было. А с этим золотом дела их захудалого рода, пожалуй, пойдут в гору…

Но прежде всего он купит разных подарков для своей молодой, беременной жены, ждущей его на лесном ранчо, куда никакая война не доберется… Она чем-то похожа на Елену, жену его друга-офицера из замка, которая всегда так приветлива с ним… Интересно, а что сейчас с ними со всеми?

Внезапно что-то поразило Луиса, скрутив его внутренности мучительной болью.

«Согрешил я, предав кровь невинную» — грянули в его душе слова из Книги, которую когда-то часто читал им старенький священник, отец Пабло.

— Нет, я не Иуда, я Бога не предавал… — успокаивая себя прошептал он, хотя волосы шевелились у него на голове.

«Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» — громыхнуло внутри, буквально швырнув его на землю.

Луис несколько раз со всей силы ударил себя кулаком в сердце. Разве плохо вернуть благосостояние своему роду? Кого из него сделали миссионеры? Христианина? Или человека? Или это вообще одно и то же?

Перед ним проносились лица всех этих людей из Братского Замка, которых он обрек на страшную смерть. Десятки… сотни разных лиц! Мужских, женских, детских…

Луис захотел перекреститься, но рука налилась тяжестью, голова затрещала, а в животе снова отвратительно зазнобило. «Проклят», — похоронным колоколом грянуло в его мозгу.

Он потерял сознание, а очнувшись обнаружил, что вокруг стало темно и льет проливной дождь.

— Я не Иуда, и я не повешусь, — решил Луис и побрел в темный лес, ставший вдруг чужим и жутким.

Месяца через три он узнал, что вскоре после взятия старого замка отряд Коэна был все-таки перехвачен пехотинцами майора де Бланко и уничтожен до последнего человека. Сам Коэн раненым попался в плен, был повешен за ноги и умер в страшных мучениях. Вместе с ним умерла и грязная тайна падения Братского Замка.

Почти сорок лет спустя смертельно больной Луис вернулся в заброшенный замок вместе со своим сыном и десятилетним внуком.

Золото Коэна не принесло счастья, и от всего их некогда жизнерадостного, хотя и не богатого рода к тому времени остались в живых только они трое: сам Луис, его сын и внук.

Там он рассказал им обо всем, что считал главной причиной их бед, и о том, что должно было когда-нибудь принести им избавление. Там же он вскоре и умер.

И сейчас, много лет спустя после смерти Луиса, его внук, зрелый мужчина и храбрый воин, смотрел в сторону тех лесов и думал о прошлом…

Глава 6. Пленная королева

В первые же дни Марк обшарил в Санта-Маргарите каждый уголок, где мог бы побывать покойный Полянский, и даже в одну из ночей тайком обыскал его пустующий номер… Бесполезно.

Обычная болтовня с хозяином гостиницы, благодушным толстяком Педро Альварадо, позволяла ему немало узнавать о городских делах. Например то, что незадолго до гибели поручика гостиницу посетил некий состоятельный турок из Буэнос-Айреса, имевший репутацию опасного человека.

Бывал здесь и полковник парагвайской армии Рихтер, русский… Марк знал это имя: бывший врангелевец Николай Христофорович Рихтер, именно для переговоров с ним поручик Полянский по заданию «Дружины» в первый раз приезжал в Парагвай. По возвращении Полянский доложил о провале переговоров, а вскоре, как теперь выяснилось, Рихтер погиб при загадочных обстоятельствах недалеко от этих мест. Тут стоило задуматься…

Однажды в уютном гостиничном ресторане, где Марк пил кофе вместе с доктором Энгельгардтом, его внимание привлекла пара за соседним столиком. Точнее, мужчина не вызывал интереса, зато его спутница, яркая брюнетка, была настолько красива, что у Марка захватило дух.

Доктор представил их и вскоре ушел по своим делам, а молодая красавица предложила Марку составить ей компанию. Лысоватый мужчина, ее секретарь, мгновенно испарился.

Женщину звали Глорией де Агилар, она оказалась вдовой и гражданкой Боливии — страны, находящейся в состояни войны с Парагваем. Обстоятельства ее присутствия здесь были довольно романтичны: возвращаясь из-за границы, Глория нарочно проехала по территории Парагвая, чтобы продемонстрировать свое презрение к вражескому государству. В Санта-Маргарите она была задержана полицией с предписанием находиться в гостинице до распоряжения властей. За свою судьбу она нисколько не опасалась: принадлежа к богатой и известной семье, она имела много влиятельных друзей в Аргентине и США.

Все это она со смехом рассказала Марку, а он сразу ощутил в ней то редкостное женское обаяние, которое опьяняет мужчин, как наркотик.

— Вы не парагваец, а значит, не враг! Хотя многие здешние иностранцы — немцы, русские и прочие — служат в парагвайской армии, и я с ними принципиально не общаюсь! — делилась сеньора Глория.

— Здесь даже русские есть? И не растаяли они тут, после снегов Сибири? — Марк иронично усмехнулся.

— Да, конечно, здесь есть русские! Я знала в Париже немало русских, и это были достойные, честные люди с высокой культурой… В здешнем городишке из штатских иностранцев есть еще такой юркий мистер Флэгг, представитель британской нефтяной «Ойл компани». Хотя сам он, судя по выговору — американец. Мне не по душе такие пронырливые людишки! Разумеется, еще этот милый старичок, доктор Энгельгардт… А вас я заметила еще вчера, и сразу решила, что вы — человек хорошо образованный и много повидавший! Вы сильно заняты? Нет? Тогда я предлагаю вам верховую прогулку по окрестностям Санта-Маргариты! Но… вы ведь не военный советник у парагвайцев, правда?

— Ни в коем случае! Перед вами самый штатский человек на свете и вообще почти что пацифист.

— Пацифист? Что-то не похоже… Женщина, а тем более испанка из рыцарского рода, всегда отличит среди мужчин бойца!

— Да нет, это всего лишь иллюзия, а так я — тихоня… Разумеется, я охотно принимаю ваше приглашение!

Встретившись через час, Марк и Глория большую часть дня провели за верховой прогулкой.

Среди прочего они посетили заросшие деревьями и кустами развалины древней иезуитской миссии, когда-то представлявшей из себя целый городок с укреплениями и храмом. Глория предпочла любоваться живописными руинами со стороны, но Марк слез с коня и двинулся в лабиринт добротных древних строений.

Похоже, что эти заброшенные места с неизвестными целями посещали люди: он отчетливо видел еле заметную тропинку, которая привела к заваленному старыми ветками входу в древний подвал. Немного растащив кучу веток, Марк при свете фонарика увидел, что внутри все заставлено вполне современного вида ящиками, в которых явно хранилось оружие.

Над входом, словно обеспечивая неприкосновенность загадочного склада, был аккуратно выбит символ: примитивное изображение короны, заключенной в круг. Нависавший над головой древний, облупившийся барельеф ангела непонятным образом усиливал ощущение опасности.

Марк привел все в прежний вид и вернулся к своей спутнице, не сказав ни слова о находке.

Они пообедали в небольшой немецкой колонии, словно перенесенной по волшебству с берегов Майна, скакали наперегонки и вообще замечательно провели время.

Сославшись на неотложные дела, Марк вежливо отклонил предложение своей новой знакомой поужинать вместе, и направился в город. Он рассудил, что не стоит слишком увлекаться общением с сеньорой Глорией, иначе его планы могут пострадать.

В узком, безлюдном переулке в полосу лунного света стремительно выскочили трое с револьверами. По повадкам этих смуглых, широкоплечих громил было очевидно, что в своем деле они далеко не новички.

— Ты пойдешь с нами! — приказал один из бандитов. — Но сначала проверим твои карманы!

Марк понимающе кивнул.

— А куда пойдем-то, на экскурсию, что-ли? Или вы «пушками» торгуете?

— Думаешь, с нами можно шутить?

— О’кей, парни, я серьезен!

Он мгновенно выбил оружие из руки главаря, подсек человека справа и тычком в солнечное сплетение вывел из строя того, что был слева. Уроки жесткого рукопашного боя, обязательные для агентов детективного бюро «Эдельвейс», где он когда-то работал, определенно приносили пользу…

Марк быстро обыскал стонущих на земле бандитов и зашвырнул их оружие подальше.

— Кто вас послал? — его револьвер смотрел прямо в лоб главаря.

— Это был гринго Флэгг, агент «Ойл компани»! — быстро ответил тот.

Марк вспомнил, что утром уже слышал это имя.

— Дальше!

— Мы должны были узнать, не связан ли ваш приезд с нефтью, и на кого вы работаете… А потом… или отпустить вас с миром, или избить и приказать убираться из страны!

— Хорошо, я понял! Передайте мистеру Флэггу, что я никак не связан с нефтью и не желаю, чтобы мне снова надоедали. Если я опять с вами столкнусь — моментально определю на местное кладбище. Понятно? Прощайте!

Марк вернулся в гостиницу, никому не рассказав о случившемся.

Глава 7. Полет валькирий

На следующее утро доктор Энгельгардт познакомил Марка со своим другом Уильямом Бейкером, давно осевшим в Южной Америке уроженцем Корнуолла. Он владел единственной в Санта-Маргарите аптекой.

Сам мистер Бейкер и его дочь, русоволосая девушка лет двадцати пяти, выглядели типичными англичанами, хотя покойная жена аптекаря была парагвайкой.

Фармацевт откровенно обрадовался возможности пообщаться с новым, образованным человеком, носителем его родного языка. Но во время чаепития он на миг погрустнел и обмолвился, что едва ли когда-нибудь снова увидит добрую старую Англию.

Два часа в приятной компании прошли незаметно, и Марк пообещал Бейкерам заглядывать к ним, пока гостит в Санта-Маргарите.

— Вы помните, как грустно Уильям сказал о том, что он не увидит родину? — печально заметил доктор Энгельгардт. — Я не хотел бы огорчать вас, но у него рак желудка и он доживает последние дни. Такой диагноз ему поставили в Буэнос-Айресе, и он вернулся умирать домой, скрыв свою болезнь от дочери.

— Но почему?

— Он просто не хочет ее заранее огорчать. А мы, все его друзья, разумеется, поможем Алисе, когда она останется одна.

— Как жаль, что медицина бессильна спасти мистера Бейкера… Знаете, иногда мне кажется, что профессия врача сродни служению ангела. Что может быть лучше, чем приносить больным и несчастным людям здоровье и счастье в дар от Господа!

— Ангела, о да. Но иногда — увы — и падшего ангела, ведь медицинские преступления страшнее любых других. Меня в свое время поразило, что медики в России спокойно принялись за совершение абортов, легализованных преступными большевистскими властями! Дать Клятву Гиппократа, и при этом считать зверское убийство беззащитных человеческих существ частью своей профессии — это ли не демонизм?

— Полностью согласен, — Марк передернулся. — Мне доводилось сталкиваться с такими, как они, и в Америке — я говорю о подпольных абортмахерах. Это люди, деградировавшие до состояния монстров: они получают патологическое удовольствие от своей «работы», и действительно напоминают собой какую-то нечисть. К счастью, у нас это преследуется законом.

— Пока преследуется, — Доктор снял очки и протер их кусочком замши. — Поверьте, мистер Дэвидсон: подобная нечисть с ее мировоззрением вполне может начать задавать тон где угодно! Яркий пример: у нас, в Германии, смесь большевизма и национализма породила движение Гитлера, которое буквально сводит мой народ с ума… И это непременно закончится какой-нибудь страшной трагедией!

— Кстати, меня тут посетили двое агентов германских национал-социалистов, — немного подумав, продолжил доктор Энгельгардт. — Они заявили, что я, как стопроцентный ариец, обязан им помочь…

— И что вы им ответили? — помолчав, спросил Марк.

— Ну, для начала я удивился: арийцы — это кто-то из Индии, а я не ношу ни тюрбана, ни белой простыни… Я всю жизнь прожил немцем, гессенцем, христианином — вы ошиблись, господа! А уж потом пригрозил прописать им свинцовых пилюль из своего старого армейского маузера и велел убираться!

— Вы не предполагаете, чего они от вас хотели?

— Нет, но наверняка какую-нибудь гадость… Возможно, пошпионить для Боливии, которую они, вроде бы, хотят сделать своим плацдармом в Южной Америке. Когда-то я имел возможность видеть плоды зверских теорий красных извергов, и поэтому не собираюсь иметь никаких дел с их коричневыми коллегами! Революция — это смерть, но и она может быть разной. Скажем, нарождающийся гибрид марксизма с либерализмом по-настоящему способен взорвать христианский мир изнутри. Вот тогда люди уже без всякого принуждения перепутают добро со злом! И я больше всего боюсь, мистер Дэвидсон, что и само христианство может поддаться подобным веяниям…

— Христиане могут поддаться, но Христос — никогда! — уверенно сказал Марк. — А решающее слово только за Ним!

— Аминь, — добавил доктор. — И так хочется послужить Ему делами, а не разговорами, но… Знаете, я давно мечтаю о том, чтобы открыть здесь, в Санта-Маргарите, больницу для бедных. Уильям Бейкер всегда хотел мне в этом помочь… Бедный Билл…

* * *

— Все-таки напрасно вы это затеяли, Герке. Убийство доктора Энгельгардта абсолютно бессмысленно, — недовольно говорил старший из двоих немцев, неторопливо ехавших верхом по безлюдной лесной дороге к югу от Санта-Маргариты. — Мы прибыли сюда помочь Германии, а не убивать немцев.

— Послушайте-ка, господин разведчик, — надменно отчеканил его спутник, грузный шатен лет тридцати с угреватым, лоснящимся лицом. — Командир нашей группы — я, и в отличие от вас, профессионала, меня привели в партию великие идеи фюрера, а не политическая конъюнктура! И мне не безразлично, что этот Энгельгардт — предатель арийской расы! Его счастье, что я вынужден был сдержаться, когда он нам дерзил! Подобное не прощается, и завтра он должен показательно умереть: пристрелить мерзавца из засады не составит для нас труда. — Герке похлопал по прикладу своего автомата.

— Просто Энгельгардт, как и многие наши соотечественники — убежденный христианин, и все объясняется вашей тотальной христианофобией. Так, Герке?

— Именно! — Герке визгливо рассмеялся. — Поклоняясь еврейскому Богу, ариец предает свою кровь! Я уже давно испытал на себе великолепное чувство освобождения от всей этой жидо-христианской химеры: «Не убий, прощай врагов, подставь другую щеку»! Жалкая, расслабляющая поповская мораль! Ариец — не кроткая овечка, а сильный и гордый хищник, который добивается своего, не оглядываясь на мнение Бога Израилева! — голос Герке вознесся до надрывной патетики. — Признайте очевидное: мстить за обиды, убивать врагов, наслаждаться множеством женщин — вот истинная Валхалла на земле, которой нас пытаются лишить такие жидо-христиане, как Энгельгардт! Вы не согласны, Кауфман?

— Спорно. С христианством мы, европейцы, покорили весь мир, а без него — как еще все обернется?

— Мир покорила сила нашей крови, крови воинов и господ! И без христианства, всегда смирявшего белого человека, нас уже ничто не остановит!

— А я думаю, что ваша христианофобия родом из тех времен, когда вы были с коммунистами.

Герке надменно поднял бровь.

— А если и так? Я горд тем, что родился революционером, но только фюрер указал мне истинный путь! Кстати, Фридрих, а где вы успели свести знакомство с этим русским ублюдком, чья помощь оказалась нам здесь весьма кстати?

— Он уже стал для вас «русским ублюдком», Герке? А ведь вы с ним замечательно сошлись во взглядах!

Герке захохотал, запрокинув голову.

— Вы меня просто удивляете, Кауфман! Далеко же вам еще до истинного наци: вы рассуждаете о мировоззрениях там, где нужна простая биология. Он просто грязный славянский унтерменш, и у меня с ним не может быть общих взглядов, даже если он посмел вообразить себя арийцем и по-попугайски бормотать наши идеи! Профанируя высокие германские идеалы, он обрек себя на умерщвление в будущем. Его уж точно не будет среди тех представителей низших рас, которых мы оставим в живых, чтобы вычищать наши сортиры! — Герке словно вещал на митинге, то и дело поднося руку к значку с партийным «хакенкройц»[8]. — Потешаясь внутри, я не стал указывать ему на его место, ведь сейчас мы используем его в своих интересах, как солдат на марше может попользоваться славянской девкой, затащив ее в сарай. Вы поступали так на войне, а, Кауфман? Нет? Зря! — Герке захохотал и с треском испортил воздух. — Война и секс — вот смысл жизни мужчины, дружище! Этому вас не учили у старины Николаи[9] Никогда не позволяйте своему мечу заржаветь!

— Да уж… — поморщился Кауфман. — У вас и ножны не ржавели, когда здесь был Эрнст. Этому у «старины Николаи» точно не учили.

Герке вскинулся было, но сразу сник и закашлялся.

— А этот русский выглядит, мягко говоря, не меньшим арийцем, чем вы, — заметил Кауфман.

— Вздор! Русские даже хуже, чем обычные вонючие славяне: они являются помесью славян с азиатами! Измерьте его ушной показатель, протестируйте кровь — и все его мнимое арийство улетучится! Так как же вы все-таки свели дружбу с этим Лайдой?

— Меня вывели на него те, в чьих интересах помочь нам здесь, в Южной Америке. А остального вам знать не полагается, Герке. Вас об этом предупреждали.

— Итак, Кауфман, — после натянутого молчания продолжил Герке. — Вернемся, наконец, к деталям ликвидации мерзавца Энгельгардта. Пусть этот «раб Божий» рассчитывает на своего еврейского Иегову, но отныне его бог — это я, и я предопределил его судьбу…

— Тихо! — Кауфман предостерегающе поднял руку. — Да, так и есть: по нашим следам скачет отряд всадников!

— Что будем делать? — явно смутившись, спросил Герке.

— Смотрите, вон они показались, это вооруженная банда! — Кауфман указал рукой вдоль лесной дороги. — Бросаем коней, хватаем оружие и в лес! Быстро, быстро, Герке!

Оба немца бросились в чащу, где Кауфман почти сразу нашел идеальное место для круговой обороны — как-бы небольшой естественный форт из песчаных бугров, камней и поваленных стволов.

— Ну-ка, Герке, помогите мне подтащить это бревно к тем камням! Это просто подлые парагвайские бандиты, мы подпустим их поближе и так угостим, что они будут улепетывать отсюда до самого Консепсьона! — Кауфман словно преобразился, оказавшись, видимо, в своей стихии. — Ха! Да их всего-то человек шесть-семь! Ну, господин истребитель унтерменшей, ваше время пришло: они прямо перед вами!

Судя по выкрикам на гуарани, их противники были местными диковатыми метисами. Они приближались короткими перебежками, стараясь охватить немцев с трех сторон.

— Получайте, желтомордые ублюдки! — выкрикнул Герке, вскинул автомат и дал длинную очередь. Тишина леса мгновенно взорвалась грохотом боя: нападающие залегли и ответили частым винтовочным и автоматным огнем.

— Рано! Экономьте патроны, стреляйте только на поражение! — крикнул Кауфман, тщательно прицеливаясь из своего МП-28, чем-то похожего на старинный арбалет. Напевая «Полет валькирий», он легко вошел во вкус боя, быстро поубавив противнику дерзости своей меткой стрельбой. Напротив, Герке заметно растерял присутствие духа: боясь поднять голову, он практически прекратил огонь.

Стараясь лишний раз не рисковать, атакующие неуклонно продвигались вперед, умело прикрывая друг друга огнем и целенаправленно окружая обоих немцев.

— Вот дерьмо! — вскрикнул Герке, когда винтовочная пуля ударила в бревно совсем рядом с ним. — Что же они не разбегаются? А, Кауфман?! Через несколько минут они нас окружат — и конец! Мы должны немедленно вступить с ними в переговоры, им тоже незачем зря рисковать, мы от них откупимся! Перестаньте геройствовать, вы слышите, Кауфман?!

Яростная стрельба нарастала: пули пронизывали раскаленный воздух, дробили камни, отлетали рикошетом… Но, благодаря отлично выбранной Кауфманом позиции, никто из немцев не был ранен.

— Вы ополоумели от страха, Герке! Наш единственный шанс — это заставить врага отступить с потерями! Да не визжите вы от каждого выстрела, чтоб вас!.. Держите свой сектор обороны! А потери… — Кауфман дал короткую очередь, и со стороны противника мгновенно раздался истошный вопль боли. — Вот так. Еще пара таких попаданий — и им придется убраться.

— Да этим вы только привели их в ярость, Кауфман! Вы же просто нас погубите…

— Заткнитесь, пустозвон партийный, и ведите огонь! — Кауфман снова припал к автомату.

— Я не дам тебе меня погубить, прусская скотина! Все пруссаки — полу-славяне! — прошипел Герке и выстрелил Кауфману в затылок, разнеся ему череп.

Стрельба со стороны импровизированной крепости немцев стихла, и к ней сразу же начали стягиваться, как волки к обессилевшей добыче, окружавшие ее бандиты. Герке уже и сам не соображал, в какой момент крепкие, смуглые руки выволокли его из укрытия, сколько времени его били ногами и прикладами… Зверски избитого, окровавленного, его швырнули к ногам человека, в котором жители Санта-Маргариты с удивлением узнали бы сеньора Педро Альварадо, владельца гостиницы «Парана».

— Второй убит наповал, господин! — доложил кто-то.

— Не иначе, как это я его снял, — важно сказал Педро, прикуривая сигару.

— Хочу, чтобы ты знал: это не против вас лично, — обратился он к дрожащему крупной дрожью Герке. — Просто вы попались на глаза одному важному человеку, мистеру Эйбу Флэггу, а он почему-то ненавидит ребят с такими вот значками, — Педро ткнул стволом маузера в партийный значок НСДАП со свастикой на пиджаке у Герке. — Он хорошо заплатил нам за работу, и мы хорошо ее сделали, не правда ли, парень? А для всех вы просто… затерялись в опасных лесах нашей дикой страны!

— Прошу, выслушайте меня… — Герке еле говорил сквозь выбитые зубы, пуская кровавые пузыри. — Наша партия хорошо заплатит вам за мою жизнь… Я прошу вас… Позвольте мне только встретиться с этим Флэггом, и мы с ним договоримся…

— Исключено: наша репутация бесценна и мы всегда выполняем свои обязательства! — Педро поднял маузер и прострелил Герке голову, оборвав пулей его отчаянный крик.

— Прекрасно! — удовлетворенно произнес он, достал из кармана золотой брелок с изображением короны в круге и благоговейно приложил к губам.

— Уничтожить все следы! Сами трупы — на муравейник, там к вечеру от них ничего не останется. Поторопитесь, я хочу успеть домой к ужину!

Бандиты бросились исполнять распоряжения своего главаря. Солнце пекло немилосердно, над застывающими лужами крови гудели огромные мухи.

Глава 8. Рождественские встречи

Православное Рождество Марк встретил в одиночестве и молитвах. Проспав допоздна, он не успел даже позавтракать, когда ему сообщили, что его спрашивает некий господин.

— Дэвидсон? Я Эйб Флэгг, агент «Ойл компани»! — бесцеремонно представился низенький, смуглый человек лет шестидесяти в мятом полотняном костюме. — Пойдемте-ка, поболтаем в кабаке на той стороне улицы! Я уже понял, что с вами лучше по-хорошему.

За столиком в небольшом ресторанчике мистер Флэгг сразу «взял быка за рога»: да, подсылать к Дэвидсону «тех бездельников» было ошибкой. И теперь самое время ее исправить, просто выяснив начистоту: будут ли они наступать друг другу на мозоли? А точнее: связан ли как-то приезд Дэвидсона с нефтью, которой он, Флэгг, здесь плотно занимается?

Мистер Флэгг разговаривал напористо, с резкой жестикуляцией.

Еле заметно воспроизводя манеру общения американских гангстеров, Марк заверил собеседника, что они друг другу не конкуренты: интересы серьезных парней из Штатов, которых он, Марк, здесь представляет, лежат совсем в другой области.

— Кажется, я понял вас, Дэвидсон! — обрадовался Флэгг. — Такие нормальные ребята, как мы с вами, всегда найдут общий язык… Послушайте-ка меня, старого, умного еврея: я даже с большевиком нашел бы общий язык, если бы мне понадобилось… А уж тем более с вами — деловым молодым человеком, одного поля ягодой!

— Нда, большевики… — лениво заметил Марк. — Доктор Энгельгардт говорил мне, что какие-то большевики здесь кого-то пристрелили… Или наоборот, кто-то пристрелил большевика…

— А, этого русского? Я сначала и за ним понаблюдал, как за вами — мало ли кого «Стандард Ойл» может подослать сюда разнюхивать… Но потом убедился, что он просто болван, и плюнул! Сперва он все терся с одним русским полковником, которого потом, кстати, тоже укокошили… А потом приехал во второй раз, и нарвался на пулю! Непонятно от кого, может, и от большевиков; мне плевать!

— Терся с полковником?

— Ну, да. Или просто болтался по улицам! Ничего историйка, да? Кстати, здесь тогда же ошивался один турок из Буэнос-Айреса, такой Акбар Юсуф. И уж я‑то знаю, что он киллер высокого класса! Так вот — у меня тогда сложилось впечатление, что этот Акбар положил глаз на того полковника…

— Положил глаз?

— Ну, да. Мог получить на него заказ от кого-то! Вот полковник и схлопотал пулю! Спросите, с чего я взял? Да у меня просто нюх на такие вещи! Если бы я их не чуял, то где бы я сейчас, по-вашему, был?

— Кому же могла понадобиться смерть полковника? — безучастно потягивая виски, спросил Марк.

— Да откуда я знаю? Мое дело — нефть, а тут что-то совсем другое, которое меня не касается! Кстати, Дэвидсон, я полагаю, что вы и сами тот еще спортсмен? В смысле: тоже неплохо умеете управляться с револьвером, а? — Флэгг осклабился и подмигнул.

— Вроде, пока никто не жаловался: все молчат, как убитые.

Флэгг понимающе захохотал.

— Ну, а насчет «Короны» вы, разумеется, в курсе? — понизив голос, спросил Флэгг.

— В общих чертах… — туманно ответил Марк. — Но, может, вы просветите меня поподробнее?

— Само собой, Дэвидсон! Свои же люди! Эта «Корона» — очень старая законспирированная шайка, которая здесь здорово на все влияет. Они существуют уже лет сто пятьдесят, у них там есть всякие традиции и обряды, а их первым командором был какой-то хренов индейский принц… Темы у них обычные: в основном контрабанда, рэкет, наркота… Ну, еще грабежи, заказные убийства, плюс работорговля и прочая чисто местная лабуда… Много чего интересного, в общем. Вообще они стараются всегда быть в тени, и здорово не любят никакой огласки. А кстати, Дэвидсон: те ребята, которым вы накостыляли — они как раз из «Короны», я иногда нанимаю их для разных дел… У каждого из них на загривке, под рубашкой — по интересной такой татуировке. Не заметили? Корона в круге. По поводу той стычки у их здешнего босса к вам не будет претензий — я договорюсь. Но если вам самому они зачем-нибудь понадобятся — обращайтесь, сведу!

Марк, слушавший с вальяжно-серьезным видом, значительно кивнул.

Отобедав со своим новым знакомым и мило пообщавшись с ним, как «свои, деловые парни», Марк неспеша проводил его до конторы «Ойл компани». На прощание Флэгг развязно похлопал его по плечу, выразив надежду на дальнейшую дружбу.

* * *

Клонившийся к закату южный день был очень хорош, и Марк решил час-другой прогуляться по улицам.

У аптеки его окликнула Алиса Бейкер, дочь аптекаря. Пытаясь скрыть смущение, она предложила Марку проводить ее до дома, и он охотно согласился.

Во время прогулки она рассказала, что родилась и выросла здесь, в Санта-Маргарите, ее покойная мать была местной уроженкой, дочерью испанца-музыканта и индианки-гуарани. Именно ради любимой жены Уильям Бейкер не вернулся на родину, в Англию, а остался в Парагвае.

— Расскажите о себе, мистер Дэвидсон, — попросила Алиса. — У вас есть семья?

— Нет, я не женат. Вообще я человек не богатый и ничем не примечательный, и единственное, чем я могу похвастаться — я доволен тем, что имею, и поэтому живу, как в Раю.

— Обычно так живут те, кто верит в Бога, как и мы с папой. А вы тоже протестант, мистер Дэвидсон?

— Конечно, я верю в Бога. Только я не протестант, а православный христианин.

— О, я слышала про эту веру. Она досталась вам от предков?

— Нет, по рождению я еврей, а к православной вере пришел своими путями, убедившись в ее истинности. Святую Православную Церковь основал Сам Господь Иисус Христос, и она остается и всегда будет истинным Путем, ведущим людей в Царство Божие.

— Это ведь та самая вера, которую так страшно преследуют коммунисты в России? А ведь дьявол, наверное, всегда преследует именно лучших?

Марк и Алиса не спеша шли по немощеной, песчаной улице, где-то неподалеку раздавалась громкая музыка.

— Сегодня в городе что-то празднуют, мисс Бейкер?

— У нас часто веселятся, правда, сейчас меньше, из-за войны. Хотите, пойдем туда?

— Да, давайте пойдем.

Вскоре они вышли на небольшую, окруженную деревьями площадь. На дощатой эстраде играл оркестр, площадь все больше наполнялась веселящимся, танцующим и поющим народом.

— Вы хотите потанцевать, мистер Дэвидсон? — спросила Алиса.

— У меня не получится, — засмеялся Марк, — здесь такие необычные танцы…

— Тогда, если вы не против, я немного потанцую для вас. А вы можете просто похлопать в ладоши в такт.

— Буду очень рад.

Алиса отошла на несколько шагов и легко закружилась в каком-то грациозном латиноамериканском танце.

По окончании танца они сели за один из столиков и заказали закуски и лимонад.

— Вы говорили о гонениях за веру в России, мисс Бейкер, — между делом заметил Марк. — Вы любите читать газеты?

— Нет, просто в Парагвае сейчас много русских, которые убежали от коммунистов… А когда у нас началась война, многие из них пошли на фронт. Они здорово выручают нашу армию. Здесь, в Санта-Маргарите, тоже живут трое русских офицеров, и жена одного из них, миссис Данилов, тоже русская, иногда покупает у меня лекарства. Мы с ней познакомились и часто разговариваем. О, да вон же они сами, Вера Данилов с мужем, там, на краю площади! Она машет мне рукой! — Алиса помахала в ответ.

Марк увидел статного мужчину в форме парагвайского офицера, под руку с дамой в нарядном платье, которые не спеша направлялись в их сторону.

— Ну, по крайней мере, здесь этим людям коммунисты уже не страшны, — легкомысленным тоном заметил Марк.

— Вы думаете, сэр? У нас иногда находят коммунистические листовки, там призывают людей к беспорядкам… А не так давно здесь застрелили одного приезжего, русского… И не местные бандиты, а какие-то иностранцы, которые потом как сквозь землю провалились! Полиция ничего не выяснила, но майор Данилов, который сейчас к нам подойдет, сказал, что все это могло быть связано с политикой… Представляете!

— Да уж… А что же, майор тогда был не на фронте?

— Нет, он получил ранение под Бокероном[10], и был дома на лечении.

— Ну, а двое других русских офицеров что обо всем этом говорят?

— О, они не ходят к нам в аптеку, и я их не знаю.

В это время к их столику уже подошла супружеская пара Даниловых. Алиса представила им Марка, как джентльмена из Нью-Йорка, друга доктора Энгельгардта и ее отца.

Русские супруги, прекрасно владевшие английским языком, были искренне рады знакомству и пригласили Марка нанести им на следующий день визит, на что он охотно согласился.

— Вы упомянули про местных бандитов, мисс Бейкер, — заметил Марк после ухода Даниловых. — Разве их здесь так много?

— Много, и все они — из «Короны», — понизив голос, ответила девушка. — Вы знаете, что это такое?

— Да. А вашу аптеку они не пытались обложить рэкетом?

— О, нет! Нас они вообще обходят стороной, и мы с папой сами не знаем, почему… А вот другие торговцы все им платят, иначе будет очень плохо, могут даже убить! Но об этом все молчат, здесь всегда так было.

Погода была хорошей, и они просидели еще долго, слушая музыку, любуясь танцами и весело, дружески разговаривая.

Наконец, Марк проводил Алису до дома и вежливо приподнял на прощание шляпу.

Глава 9. В гостях у русских

На следующий день Марк подъехал к белому, двухэтажному дому Даниловых, окруженному ухоженными газонами и садиком. Неподалеку от дома, стоявшего на окраине городка, проходила военная дорога на Чако-Бореаль — спорную провинцию, где шли тяжелые бои.

В гостиной, кроме хозяев дома и их четверых белокурых, воспитанных детей, Марк застал еще двоих русских жителей Санта-Маргариты, в мундирах капитана и лейтенанта парагвайской армии.

Капитана, ладного мужчину лет тридцати пяти c прямым, насмешливым взглядом, звали Сергеем Ивановичем Лайдой. Его товарищ, средних лет лейтенант по имени Тимофей Петрович Годор, чем-то неуловимо напоминал патриархального русского купца.

Присутствующие явно соскучились по свежим людям, за столом оживленно обсуждали новости кинематографа, политику, Гитлера, нынешнюю войну с Боливией… С удовольствием посвящали Марка в особенности местной жизни и угощали его блюдами русской кухни. Хозяева дома тепло вспоминали русские рождественские обычаи и настоящую рождественскую елку, роль которой здесь выполняло какое-то местное пышное деревце.

Между американским гостем и маленькой русской общиной быстро установились самые приятельские отношения.

Через пару часов разговор неожиданно принял более острый характер. Майор Данилов заметил, что после Ледяного похода[11] он иногда рад даже здешней жаре. И, после краткой исторической справки для Марка, шутя выразил удивление, что попал со своей далекой северной родины сюда, к пальмам и обезьянам. Капитан Лайда быстро подхватил шутку, сравнив с обезьянами все местное туземное население.

Это замечание не понравилось Вере Даниловой, считавшей подобные взгляды гадостью и мазохизмом. Она напомнила, что в глазах большинства западных людей русские — тоже «низшая раса».

В пылу спора про Марка на время забыли, и разговор незаметно перешел на русский язык.

Лайда в свойственной ему ироничной манере, воззвал к «здоровому расовому сознанию» Веры, происходившей по матери от прибалтийских баронов, но получил отповедь: она не корова, чтобы обсуждать ее кровь и стать.

Потом разговор обратился к русской катастрофе и ее причинам. Данилов был убежден, что только отсутствие полноценной демократии привело Россию к политическому взрыву.

Годор оказался сторонником идеи «крестьянского царя» и обвинял «паразитическую» аристократию, оттеснившую народ от монарха и предавшую обоих.

Лайда, напротив, ссылался на свою древнюю дворянскую родословную и отстаивал идею аристократической диктатуры. Причиной всех бед он считал Александра II, отменившего крепостное право, а еще более — князя Владимира, крестившего Русь. Эти взгляды он совмещал с нацистскими расовыми теориями, горячим сторонником которых являлся.

— Знаете, Сергей Иванович, мы с мужем тоже потомственные дворяне, но вовсе не тоскуем по крепостническим ужасам времен Салтычихи[12], — вмешалась Вера Данилова. — И никогда не относились к своему народу, как к быдлу.

— Полноте, дражайшая Вера Афанасьевна, методы Салтычихи были великолепны! — Лайда широко улыбнулся. — С нашим хамским народишком-богоносцем иначе и невозможно‑с, и жизнь это доказала.

— При всей моей нелюбви к барству, Салтычиха по духу вовсе не патриархальная барыня, а типичная большевичка, — сказал Годор. — В восемнадцатом году нашего века она уж точно стала бы не жертвой «товарищей», а еще одной Розой Землячкой[13]! Ведь большевизм, да и вообще революция — это не книжонки по политэкономии, а страсть к мучительству и разрушению. Да и сам ты, Лайда, вел себя не лучше большевика, когда развлекался при виде расстрела пятерых солдат, осужденных за пустячную провинность. Помнишь, месяц назад?

— А ты, Тимофей, не боишься схлопотать вызов, компрометируя меня в глазах соотечественников? — гневно вскинулся Лайда. — Впрочем, в прежние времена людей твоего происхождения не вызывали, а пороли! Но так или иначе — не играй с огнем!

— Ого! С огнем? — Годор пренебрежительно щелкнул пальцами. — Кстати, к своим соотечественникам ты относишься не лучше, чем к местным «черномазым мартышкам».

— Одно дело — элита, а другое — народные массы, которые я искренне презираю‑с! И не ты ли сам говорил, Тимофей, что Россия для тебя — не родина?

Данилов и его жена вопросительно посмотрели на Годора.

— Родина всегда маленькая, а Россия для этого слишком велика, — сдержанно улыбнулся лейтенант. — Для господ Даниловых родина — это Санкт-Петербург, для Ивана Панченко — его любимый Дон, для меня — Ярославская губерния. Но от этого мы не перестаем быть русскими, ведь Россия — это мировоззрение людей, а не просто земля, обнесенная пограничными столбами! Не будет этого состояния духа — не будет и России, а на тех же землях возникнет что-то иное, пусть и с прежним названием.

Данилов кивнул, соглашаясь, а Вера перекрестилась и горячо произнесла:

— Этого не случится, пока существуем мы, русские женщины, знающие свой долг перед Богом и умеющие рожать по пять, семь, десять детей! А раз не переведутся русские люди, то не переведется и русский дух, о котором вы говорили…

— Хорошо, если так… — неуверенно отозвался Годор.

— Однако, наш уважаемый пахарь с университетским образованием — настоящий знаток загадочных русских душ, — иронично заметил Лайда, кивнув на Годора.

— Вот уж нет, — поморщился тот. — Я имел в виду нормальных, живых русских людей, а не всех этих «загадочных», которых изобрела русская литература. Она — типичное дитя петровских реформ: и недо-православная, и недо-европейская. Везде не дотягивает! Потому и любит выводить «загадочных» недоумков.

— Полноте‑с, милейший Годор, — лукаво прищурился Лайда. — Ну, пускай широких русских душ!

— Зачем же всех под одну гребенку? Нас здесь четверо русских, и никто не напился…

— Господа! — вмешался Данилов. — Мы совсем забыли про нашего американского гостя, который не понимает русского языка.

Перед гостем вежливо извинились и разговор вновь принял непринужденный характер.

В конце вечера Вера посетовала, что всем троим офицерам скоро вновь предстоит вернуться на Чакский фронт. Те грустно покивали головами и вяло отшутились.

— А вот я вам завидую, джентльмены! — с воодушевлением сказал Марк. — Мне не довелось воевать, и в присутствии отвоевавших знакомых я всегда чувствую себя какой-то мышью. Пик-пик! — он со смехом зажал себе рот. — А иногда так хочется услышать свист вражеских пуль, поделиться с друзьями своими военными приключениями!

— Неужели вы такой романтик, Марк? — удивилась Вера.

— О, это так! Заметьте: у меня даже имя, как у героев приключенческих романов! В детстве я играл в кавалеристов Кастера[14], гоняющихся по прерии за команчами, и с тех пор, честно говоря, почти не изменился! Что поделаешь, мужчина может быть или мальчиком, или стариком!

— Так в чем же дело? — со смехом спросил Лайда. — Отправляйтесь с нами в Чако, станьте воином своей мечты, и в пекло все мышеловки! А, господин майор? Устроим нашему новому другу экскурсию на фронт?

С загоревшимися глазами Марк подхватил эту мысль.

Данилов несколько растерянно ответил, что в принципе, при здешних свободных порядках это вполне возможно, но на самом деле никакой романтики в войне нет, и он бы не советовал… Тут вмешалась Вера, и со всей горячностью попыталась отговорить Марка от опасной затеи, но он не желал расставаться со своей «романтической мечтой о воинской славе».

В конце концов сошлись на том, что Марк хорошо все обдумает и в ближайшие дни сообщит Даниловым о своем окончательном решении. Времени на раздумье было достаточно: отъезд на фронт был намечен через пять дней, в субботу.

Придя домой, Марк некоторое время рисовал на бумаге растительные узоры и зверей, а потом молился дольше обычного.

Глава 10. Тайник

Наутро в дверь Марка постучали, и он увидел Глорию де Агилар. Парагвайские власти высылали ее в Аргентину, и она пришла попрощаться, хотя и не скрывала своей обиды на то, что Марк никак не проявлял себя все эти дни. Он не стал оправдываться, но просто сослался на плотную занятость делами фирмы.

После недолгого разговора Глория «оттаяла», и настоятельно пригласила Марка навестить ее в Буэнос-Айресе на обратном пути из Парагвая. Вручив ему визитку с адресом, она отбыла вместе со своей свитой на трех дорогих автомобилях. Марк распрощался с ней в несколько смешанных чувствах: он никак не мог остаться равнодушным к красоте и обаянию этой женщины.

В тот же день он отправился к Даниловым и сообщил им о своем твердом решении ехать вместе с офицерами на фронт.

В дни, оставшиеся до отъезда, Марк бывал у Даниловых и периодически навещал мистера Флэгга: его не оставляла мысль, что нефтяной агент мог знать что-то важное.

Однажды Флэгг подошел к большой карте мира, висевшей на стене в его жаркой одноэтажной конторе, и ткнул пальцем в Москву, едва не порвав своим черным ногтем плотную бумагу. Оказалось, что он много размышлял о русской угрозе и понял: большевизм для России — только временное помрачение, она неизбежно вернется к христианской ортодоксии. Именно это и внушало Флэггу подлинную тревогу.

— Да ведь там почти все церкви повзрывали, — вздохнул Марк.

— Снова отстроят! — горячился Флэгг. — Марксизм — это заблуждение, но хотя бы разумное заблуждение! А русская орда, воспитанная православными попами, рано или поздно к ним же и вернется, понятно вам?! Мы, западные либералы, веками строим новый мир, ориентированный на желания и удовольствия человека, без груза моральных догм! Но Россия создана для того, чтобы погасить светочь свободы!

— Кем создана?

Флэгг гневно глянул на Марка и продолжал:

— Я аплодировал, когда свергли царя, но этого далеко не достаточно! Надо расколошматить, затоптать саму эту страну, зловещим массивом нависающую над сердцем культурного мира! И ударить лучше всего именно сейчас, пока они еще большевики, пока их все ненавидят! А вот вы сами, Дэвидсон — вы лично готовы к битве между Светом и Тьмой?

— На меня не рассчитывайте, я предпочитаю Свет, — улыбнулся Марк.

— Шутите?! Дурацкая манера зубоскалить там, где не надо!

— Это самая безобидная из моих дурацких манер… Знаете, Флэгг, далеко не все в Америке и Европе стремятся в ваш гедонистический зоопарк. А русских христиан вы описали очень похожими на древних евреев, ваших предков. Значит, должны понимать, что их судьбу решите не вы, а Тот, у Кого есть на них Свои планы. Догадываетесь, Кто это? Бросьте, Флэгг, вы же далеко не дурак, а значит, не атеист!

Флэгг яростно воззрился на Марка, вскочил на ноги и стремительно выскочил из комнаты, но быстро вернулся назад: он часто так делал во время споров.

В четверг вечером Марк застал у гостиничной стойки Алису Бейкер, одетую в траур, и сразу догадался, что произошло. А он так и не нашел времени навестить мистера Уильяма Бейкера, хотя его неоднократно звали и сам англичанин, и его дочь…

Алиса рассказала Марку о смерти своего отца и пригласила на похороны, назначенные на завтра. Ближайший друг покойного, доктор Энгельгардт, был лишен возможности проститься с ним: он еще раньше отбыл в Чако к какому-то важному раненому.

Марк пообещал придти и проводил Алису до дома.

* * *

На похороны Уильяма Бейкера собралось человек пятьдесят европейцев и парагвайцев. Приехала и мать его покойной жены — старая, молчаливая индианка. На ее темном лице странно смотрелись глаза разного цвета: карий и зеленый.

Английский пастор из Асунсьона отслужил заупокойную службу, и началась поминальная трапеза прямо на маленьком протестантском участке местного кладбища. Супруги Даниловы тоже присутствовали, но майор ушел пораньше.

Ближе к вечеру, когда печальное торжество близилось к завершению, Марк подошел к Алисе Бейкер попрощаться.

— Вы зайдете к нам в гости, мистер Дэвидсон? Пожалуйста, в память о папе… — попросила девушка.

— Конечно, мисс Бейкер, в ближайшие дни! — механически ответил он.

В одиночестве Марк отправился побродить по безлюдным дорожкам и аллеям старинного кладбища. Вскоре он набрел на довольно свежий бугорок с деревянной табличкой на колышке. «Alexey Polyansky».

Марк снял шляпу, присел на корень дерева рядом с могилой поручика-изменника, и помолился о его душе. Почему бы и нет: вряд-ли покойный Полянский был сознательным богоотступником, а за сделанную подлость его теперь может судить только Бог.

— Подсказал бы, что-ли, где бумаги? — в шутку обратился Марк к могильному холмику. — Тебе же там легче будет, если твои гадости здесь «разгрести»!

Налетевший порыв ветра взметнул сухую траву; зеленый лист на ветке затрепетал, как флаг на мачте…

«Да, флаг… Флэгг… Кстати, навещу-ка я старика напоследок… Мало ли что?..» — Марк надел шляпу и направился в сторону конторы «Ойл компани». По пути он вспомнил, что зря пообещал Алисе придти: завтра он уезжает, и сюда, возможно, уже не вернется. Надо было предупредить ее, но теперь возвращаться глупо…

* * *

Мистера Флэгга удалось застать у дверей его конторы, в обществе всех троих русских офицеров. Размахивая руками, делец громко доказывал им необходимость приобретения чакских нефтяных акций: кто воюет за нефть[15] — тот должен иметь от нее выгоду! Это всяко умнее, чем носиться по Москве с красными флагами или лазать по грязным сараям… ну, или что там еще любят делать русские?

Офицеры только сдержанно улыбались, выслушивая эти излияния, но к лазанью по сараям Данилов проявил интерес.

— Да тот русский парень, которого здесь укокошили! — отмахнулся Флэгг. — За пару дней до этого он зачем-то лазал по заброшенной конюшне на окраине городишки! Болван!

— Вот как! — в раздумье произнес Лайда. — Может, стоит сообщить об этом полиции?

— Не вижу смысла, — сказал Данилов. — Только время зря потеряем.

— Сообщайте хоть в Лигу Наций! — отрезал Флэгг и заговорил о ценах на нефть.

Марка, искавшего повода побыстрее уйти, невольно выручил Данилов: он напомнил, что подниматься завтра придется рано. Все трое офицеров не спеша удалились.

Быстро распрощавшись с Флэггом, Марк принялся расспрашивать прохожих о заброшенной конюшне. Время шло, но никто не смог ему толком подсказать дорогу. В конце концов, только дойдя до гостиницы, он получил подробную информацию от сеньора Педро Альварадо.

Ни такси, ни извозчика найти не удалось, и Марк почти бегом добрался, наконец, до грязной окраины.

В сгущающихся сумерках он подошел ко входу в низкое, широкое строение и приготовил револьвер. Полумрак внутри заброшенного здания словно затаился, он казался живым и угрожающим.

Марк беззвучно помолился и вошел во тьму, но тут же бросился за какую-то кирпичную колонну: изнутри грянули выстрелы. Вспышки выхватывали из мрака просторное помещение и мелькнувшую вдали человеческую фигуру. Что-то заметалось с пронзительным писком — стрельба переполошила стаю огромных летучих мышей.

Марк несколько раз выстрелил в сторону невидимого противника и бросился вперед, к следующей колонне.

Из-за груды какого-то мусора раздалось невнятное русское ругательство, громкий шорох. На фоне ближайшего окна мелькнул расплывчатый силуэт. Марк выстрелил в него, но промахнулся. Снаружи послышался быстрый топот ног.

— Куда, камрад? А как же «последний и решительный бой»? — бормотал Марк, бросаясь к окну и выпрыгивая наружу. Ближайшие кусты колыхались, где-то поблизости всхрапнула лошадь и послышался удаляющийся топот копыт.

Бегом преодолев кустарник, Марк успел разглядеть стремительно исчезающий смутный силуэт всадника, прицелился в него… Но в барабане закончились патроны.

Он вернулся в конюшню и с фонариком в руке тщательно осмотрел заброшенное, захламленное помещение.

За грудой битого кирпича никаких улик не нашлось, не было даже гильз — стреляли из револьвера. Зато свежие следы в пыли рассказали, что таинственный противник оттащил от одной из колонн большой обломок, за которым обнаружилась узкая выемка-тайничок. Сейчас там было пусто, но на полу в свете фонаря блестели три новенькие канцелярские скрепки.

Марк практически не сомневался, что именно здесь Полянский держал украденные документы, и сейчас они оказались в руках агента большевиков.

Теперь оставалось только вернуться в гостиницу и выспаться перед завтрашней опасной экспедицией.

Наутро Марк, одетый для маскировки в парагвайскую военную форму, вместе со своими русскими знакомыми выехал в провинцию Чако-Бореаль, где шли тяжелые бои.

Глава 11. Алиса в «Зеленом аду»

В первые дни после похорон Алиса Бейкер с нетерпением ждала прихода Марка. Наконец, она не выдержала, и сама отправилась в гостиницу «Парана».

Узнав от сеньора Альварадо, что Марк вместе с русскими офицерами уехал в Чако и вряд-ли вернется в Санта-Маргариту, она вышла на улицу и целый час без движения просидела на скамейке. Потом вернулась в свою аптеку и оттуда медленно прошла по пути их с Марком прогулки. На пустой площади она покружилась в танце там, где танцевала в тот вечер, и долго сидела за тем же самым столиком в состоянии оцепенения.

Ее привело в себя пронзительное чириканье: в кустах шумела пара обычных воробьев, любимых птиц ее отца. Поняв, что из гнезда выпал птенец, Алиса зашла в густые заросли и вернула крошечное существо на место. Стоя в кустах и опершись о ствол дерева, она залюбовалась воробьиной семейкой, но незаметно снова впала в прострацию.

Вновь ее внимание привлекло отчетливо прозвучавшее имя Марка Дэвидсона: на ближайшей скамейке по-английски разговаривали двое мужчин. В плечистом, светловолосом человеке в круглой шапочке Алиса узнала турка из Буэнос-Айреса, изредка приезжавшего в Санта-Маргариту. Второй оказался русским офицером, имени которого она не помнила.

— …и я здорово рискую, приехав вместо Исла-Пой сюда! — говорил русский.

— Ты сам выбрал судьбу большевистского шпиона! — засмеялся турок. — Э, чего подскочил? Вокруг никого, и по-английски здесь не понимают. Давай короче! Этого Марка Дэвидсона надо убить, так?

— Да, Акбар, я же говорю, что узнал его в конюшне, когда…

— Не бойся, сделаю! — прервал его турок.

Стоя в кустах, Алиса внимательно слушала.

— А чего ты эти списки у себя держишь? — продолжал турок, поглаживая свой изуродованный давним ранением нос. — Отправил бы как-нибудь своему начальству!

— Нет, опасно. Я сам найду способ доставить их — если не в Москву, то хоть в нашу аргентинскую резидентуру. Главное, Акбар — сделай дело!

— Когда было по-другому?! Кстати, а зачем мы убрали русского полковника?

— Он видел меня с Полянским, мог слышать лишнее… Эх, убрать бы еще Тимошку и семейку Даниловых! Повода нет, но они редкостные сволочи!..

— Белых русских уберешь — один красный здесь останешься, — посмеялся турок. — Слишком заметный будешь! Кстати, все ваши красные идейки отдать власть ленивым голодранцам — просто дурь. А ты сам-то в эту вашу революцию веришь?

— Я живу ей — но только не пропагандистской газетной чушью! Моя революция — это поэзия смерти, это жертвоприношение богине индийских тхугов Кали! Войны, казни, голод, аборты, эпидемии — ей все годится в пищу! Это бунт против тысячелетней тирании христианства! Р‑р-р-р-революция!!! — страстно пророкотал офицер.

— Слюной не брызгай! — поморщился турок. — Интересно, много вас там, таких? А во мне ты своего, что-ли, увидел? Напрасно. Мне чужая смерть — просто верная рабыня: она хорошо меня кормит. Сколько платишь за американца?

— Как за полковника…

— Нет! Этот Дэвидсон может оказаться из американской разведки! За него — вдвое больше!

— Но Акбар…

— Ты чего чужие деньги бережешь? На мне экономишь, чтобы себя не обидеть? Ай, не советую!

— Хорошо, — тихо сказал коммунист. — Когда ты его убьешь?

— Потом узнаешь! Но ладно: отсюда я через Аргентину поеду в Боливию, и через чакский фронт доберусь до твоего американца! Так дольше, зато без следов, и на боливийской стороне у меня все надежно. Когда я там, в Чако, буду поблизости, то дам тебе знать, понял?!

— Хорошо… — согласился офицер. — А я прямо сейчас отправляюсь обратно. Я…

Не дослушав, турок поднялся и неторопливо ушел.

— Азиатчина черномазая! — прошипел ему вслед офицер, хотя похожий на шведа Акбар был светлее его самого. — Грязный унтерменш!

Потом ушел и он; вскоре послышался звук отъезжающего автомобиля.

Примерно через час Алиса, уже в походном мужском костюме, с тяжелым «кольтом» на ремне, заперла свой дом и вывела из сарая коня. От всей ее депрессии не осталось и следа. Предупредив соседку, молодую бретонку Жаклин, что надолго уезжает, она повернула коня к дому Даниловых.

Вызвав Веру во двор, Алиса спросила ее, куда поехал с офицерами мистер Дэвидсон — не в тот ли новый форт, о котором как-то рассказывал майор Данилов?

Удивленная Вера ответила утвердительно.

— Скажите, пожалуйста, у вас есть какая-нибудь связь с этим фортом? — спросила Алиса.

— Нет, никакой… Да и письма плохо доходят. Форт они назвали «Дроздовский» — в честь командира моего мужа там, в России… Но почему вы…

— Вера, а как зовут вашего знакомого, русского офицера со светло-русыми волосами «ежиком» и нагловатой улыбкой?

— А, это капитан Лайда! Но к чему все это?

Тогда Алиса кратко передала ей содержание услышанного разговора и попросила любыми путями связаться с мужем и сообщить ему о заговоре. Сама же она, Алиса, едет в форт, чтобы предупредить мистера Дэвидсона об опасности. Времени у нее достаточно: убийца будет добираться очень сложным путем.

Вере понадобилось совсем немного времени, чтобы осмыслить услышанное и понять, что Алиса говорит правду.

— Алиса, но по военной дороге вас не пропустят! И в любом случае — вам не доехать туда живой! Не зря же эти места называют «Зеленым адом»…

— Да, да!.. Но вы же знаете: до войны я три раза была там с папой и доктором Энгельгардтом, когда мы возили индейцам лекарства. Поэтому майор и советовался с нами насчет той местности и форта. И ездили мы напрямик, через лес. У меня есть карта и все, что нужно.

— Но сейчас там война! — Вера схватила уздечку коня. — Мы пошлем туда кого-нибудь другого!

— Нет, я поеду сама, — Алиса мягко убрала руку Веры. — Не беспокойтесь.

— Но почему, Алиса? Вы что, любите мистера Дэвидсона?

— Да, люблю.

— А он знает о ваших чувствах?

— Нет… Смешно было надеяться, что я ему понравлюсь.

— Ну, это вы напрасно! Давайте сядем, поговорим немного…

— Нет, Вера. Все, я поеду.

Оставив перепуганную Веру, Алиса села в седло и поскакала по дороге.

* * *

Через несколько дней коня у нее уже не было.

До этого она долго ехала верхом по чахлым лесам и болотам, мимо изредка встречавшихся сожженных индейских поселков. Повсюду попадались следы недавних боев: изрытая земля, сгоревшая техника, обглоданные зверьем кости… Сейчас здесь было безлюдно, только пару раз Алиса мельком видела каких-то людей, а однажды в нее стреляли. Спать приходилось урывками, просыпаясь и вскакивая от каждого шороха.

Основная часть пути была пройдена, когда ее измученный конь сломал ногу. Алиса смогла взять только остатки еды и воды, выстрелила коню в голову, чтобы избавить его от мучений, и дальше пошла пешком.

Последние часы она с трудом шла по неглубокому болоту, в котором то и дело попадались притопленные трупы убитых солдат, издававшие жуткий запах. Много раз девушка падала, но находила в себе силы подняться и идти дальше.

День клонился к вечеру, когда Алиса вышла на твердую почву и долго, бессильно лежала на земле. Наконец, она поняла, что до нее доносится грохот боя.

Что-то оглушительно просвистело, и земля содрогнулась от мощного взрыва. Еще несколько снарядов разорвалось совсем неподалеку.

Ужас, вначале парализовавший девушку, быстро прошел.

— Ну, я почти дошла, и вы меня не остановите! — хрипло проговорила она и бросилась бежать вперед.

Свист снаряда заслонил весь остальной мир, Алису приподняла и несколько раз перевернула огромная рука, и больше она уже ничего не чувствовала…

Глава 12. «Рыжие муравьи»

— Итак, завтра нам предстоит серьезное испытание, господа офицеры, — подвел итог совещания майор Данилов. — И мы к нему готовы. Мы уже оттянули часть сил врага от Нанавы[16], и можем ожидать подмоги в ближайшее время. На сегодня все.

Участники совещания в штабной землянке форта «Дроздовский» не спешили расходиться.

Среди них был и Марк Дэвидсон, который попросил майора располагать им в завтрашнем бою, как одним из своих подчиненных. Офицеры, давно привыкшие к американцу, встретили его слова шумным одобрением.

Майор углубился в разговор с командиром разведывательного отряда «Рыжие муравьи» Желько Драговичем — молодым, бородатым сербом с большим православным крестом поверх френча. Этот человек успел прославиться, как мастер диверсионной войны.

В это время к Марку подошел черноусый лейтенант-артиллерист Торрихос.

— Вы слышали про Великую войну, которая была здесь полвека назад, мистер Дэвидсон? — спросил офицер. — Тогда победители истребляли нас, как фермер, выжигающий муравейники; девять из каждых десяти парагвайцев были убиты! И сегодня я сражаюсь не за нефть, а за родную землю: если мы хоть что-то отдадим без боя, то враг заберет все! А наши земли им нужны пустые, без нас. Поэтому, если мы деремся, то до конца! — Торрихос взглянул на яркие огни заката, отпил виски и продолжил:

— То же самое говорили мне про свой народ и наши русские сослуживцы. Они — небывалые храбрецы и потрясающие профессионалы, чья помощь для нас бесценна! О, если бы они были с нами в ту, прошлую войну!.. Об этом я недавно разговаривал с моим другом, лейтенантом Стресснером…

Снаружи доносились игра на гитаре и пение солдат.

* * *

— Господа, возникла срочная необходимость прикрыть наш левый фланг, закрепившись в пальмовой роще, — майор Данилов вопросительно посмотрел на офицеров, собравшихся на оперативное совещание. Жестокий бой за форт «Дроздовский» бушевал уже более двух часов.

— Разрешите мне с моими ребятами! — сразу отозвался Желько Драгович, а Марк, в свою очередь, попросился идти вместе с ними.

Отряд Драговича состоял из опытных бойцов, в основном метисов и индейцев, выросших в лесных дебрях Парагвая. Наскоро окопавшись, они заняли позицию в пальмовой роще, невзирая на начавшуюся атаку и беспорядочный огонь противника. Неподалеку от Марка по наступающим вражеским цепям непрерывно бил пулемет «мадсен» в руках невысокого парагвайского сержанта.

Самому Марку так и не пришлось вступить в бой: под убийственным огнем «Рыжих муравьев» пехота противника смешалась и торопливо отступила, оставив после себя десятка три тел.

— Ну, это не надолго, — сказал Драгович, тряхнув длинными, темными волосами. — Сейчас, наверное, будет обстрел, а потом опять пойдут.

Он оказался прав: после сильного минометного обстрела получившая значительное подкрепление неприятельская пехота вновь перешла в наступление. На этот раз их сопровождал танк, двигавшийся со зловещим скрежетом и лязгом.

На парагвайцев обрушился шквал огня, отряд «Рыжих муравьев» понес первые потери.

Новый бой оказался гораздо тяжелее предыдущего. Желько Драгович без устали передвигался вдоль оборонительной линии, командуя боем и лично ведя огонь по врагу. Его люди словно вросли в землю, стволы раскалились от непрерывной стрельбы. Черноволосая девушка-санитарка в широких солдатских штанах бесстрашно переползала от одного раненого к другому.

Внезапно среди солдат возникло оживление: в тыл к наступающим боливийцам неслась конная масса, расцвеченная в цвета парагвайских мундиров.

— Это подкрепление: Иван Панченко со своими драгунами, а за ними наша пехота! — радостно крикнул Драгович, опуская бинокль. — Вот только танк их покосит, как траву… Пойду, разберусь с ним.

Серб быстро приготовил две связки гранат, перекрестился и перебежками направился в сторону танка.

— Я с вами, подстрахую, — сказал Марк, устремляясь за ним.

Башня боевой машины со скрежетом разворачивалась на несущуюся галопом парагвайскую кавалерию. Приближающегося серба в танке тоже заметили: высокий офицер выбрался из люка и прицелился в Желько из автомата.

Марк спустил курок карабина, и вражеский автоматчик, выронив оружие, скатился с брони. В это мгновение серб бросил одну за другой обе связки гранат, танк покорежило и охватило пламенем.

Парагвайская кавалерия налетела на смешавшуюся пехоту противника, началась жуткая работа холодного оружия. За несколько минут противник был изрублен, лишь пара десятков человек успела сдаться в плен «Рыжим муравьям».

Марк стоял, прислонившись к расщепленной пальме, и жадно пил из фляжки нагревшуюся на жаре воду, когда к нему подбежал Желько Драгович и заключил его в объятия.

— Брат, ты мне жизнь спас, и мало того! Знаешь, кого ты сейчас с танка «снял»? Это же хорватский наемник, усташ[17]! Вот, что на нем было! — Он показал металлический значок виде буквы «U» с шашечным узором.

— И югославские документы в кармане. Усташи — злейшие враги православных сербов! А я — серб из Вышеграда и четник Косты Печанца[18]! Помни, теперь я навеки твой брат и должник!

Желько протянул Марку автомат «томпсон», взятый им у убитого наемника.

— Он твой, брат!

— Спасибо, но оставь себе, тебе он нужнее, — отозвался Марк. — Хорошо, что мой первый на этой войне выстрел убил террориста, а не честного солдата.

К месту сражения подтягивались свежие парагвайские войска, готовившиеся к деблокированию форта «Дроздовский».

Желько познакомил Марка с командиром эскадрона майором Панченко, чья повадка безошибочно выдавала в нем донского казака.

Пока они разговаривали, подчиненные Драговича согнали пленных боливийцев в кучу и поставили их на колени. Мощный мулат в расстегнутом парагвайском мундире картинно закрутил мачете, со свистом рассекая им воздух… К нему уже подтащили первую жертву, чьи вопли вызывали у победителей взрывы хохота.

— Можешь прекратить это? — спросил Марк у Драговича.

— Конечно, брат! — серб стремительно направился к собравшейся толпе и несколькими словами заставил ее разойтись, оставив пленных под караулом.

Войска вовсю готовились к атаке.

Глава 13. Покушение

— Жаль, что здесь отсутствуют наши славные товарищи — капитаны Драгович и Лайда! — заметил майор Данилов, держа в руке опустевший стакан. — Оперативная необходимость вынудила их отправиться в форт «Франсиско Лопес».

В штабной землянке праздновали успех под Нанавой и деблокирование форта «Дроздовский».

— О, капитан Лайда не любит сидеть на месте! — сказал Марку лейтенант Торрихос. — Я это заметил, когда полгода назад мы были вместе откомандированы в Асунсьон. Правда, толком пообщаться нам тогда не довелось: почти все время он проводил со своим земляком, полковником Рихтером.

— Еще бы: земляки есть земляки, — безразлично ответил Марк. — Других-то русских там наверняка не было.

— Нет, был еще один, и я как-то раз видел их втроем. Такой невысокий яркий брюнет, гражданский…

— Разве русские бывают брюнетами? — лениво удивился Марк. — А фамилия у него была русская?

— Да, конечно! Полковник нас с ним знакомил. Полански… Точно, Полански! У меня отличная память на имена!

— Да, похоже, что это был русский! — заметил Марк и перевел разговор на другую тему.

Вскоре вечеринка чуть не была испорчена неприятным инцидентом.

Среди офицеров особенно сильно напился лейтенант Кох, сын немца-колониста и бразильской мулатки. Проклиная иностранцев, он подошел к Марку и неожиданно ударил его, задев кулаком щеку. Отскочив, Кох схватился за кобуру, но Годор обезоружил его, а Торрихос повалил и прижал к полу.

— Вы вызовете этого кретина на дуэль, мистер Дэвидсон? — спросил Годор после того, как Марк поблагодарил его за помощь.

Большинство из присутствующих не раз убеждались в силе и храбрости Марка, а Кох слыл дураком и трусом.

— Нет, господин Годор: глупая пьяная выходка не стоит человеческой жизни, — ответил Марк.

— Думаю, что это самый разумный подход, — подвел итог Годор.

Коха выставили из землянки, и веселье продолжилось, как ни в чем не бывало.

Через некоторое время Тимофей Годор вышел на воздух, в темную южноамериканскую ночь. Взойдет солнце, и снова станет видно все уродство войны… Лейтенант махнул рукой. Его всегда раздражала военная служба, но он всю жизнь вынужден был воевать. Даже здесь, на краю света: нельзя же не помочь стране, которая тебя приютила!..

Невдалеке виднелся огонек сигареты, и из темноты проступила понурая фигура сидящего на бревне молодого артиллериста Коха.

— Будет дуэль? Да, господин лейтенант? — захныкал он при виде Годора.

— Дуэли не будет, Густаво, но для тебя это только хуже, — с отвращением ответил русский.

Кох перепугано уставился на него.

— Знаешь, что было, когда Желько Драгович служил во Французском легионе, в Африке? — спросил Годор. — Там он как-то услышал, как один офицер-босниец хвастался, что во время Мировой войны резал сербских крестьян и насиловал сербок. Так Желько голыми руками забил его до смерти, а потом с размаху насадил на здоровенный сук какого-то дерева. Чемпиона полка по боксу! А потом бежал в Южную Америку. Нам об этом рассказал один эстонец, который там с ними служил. Ну, а сегодня ты безнаказанно ударил мистера Дэвидсона, который спас капитану Драговичу жизнь в бою. Как ты думаешь, что с тобой будет, когда Желько вернется? Лучше пиши завещание, пока есть время.

Коха трясло крупной дрожью.

— Но что же… что же… — наконец выговорил он.

— Поговори завтра с мистером Дэвидсоном. Если он тебя простит, то и Драгович не тронет. И пусть это послужит тебе уроком, идиот!

Годор развернулся и пошел к своей землянке.

* * *

В тот же вечер Марк подошел к майору Данилову и выразил желание отправиться через форт «Франсиско Лопес» в Асунсьон. Майор выдал ему пропуск и письмо на имя коменданта форта «Лопес» с просьбой о содействии. Отъезд назначили на завтра.

Ранним утром к Марку подбежал лейтенант Кох и попросил прощения за свою вчерашнюю выходку. Извинения были охотно приняты.

Верхом на лошадях, вдвоем с солдатом-вестовым — молодым негром по имени Карлос, Марк выехал в направлении форта «Лопес». Чтобы сократить путь, вскоре они съехали с дороги в негустой лес.

Спутник Марка был родом из «лесных негров» — потомков сбежавших в леса беглых рабов.

— Раньше меня звали Сабаджине, — рассказывал он. — Это я в крещении Карлос. А в лесах у нас своя вера, языческая: сплошной страх да горе! А как несчастных людей мучают! И всем заправляет один страшный колдун, Нзо… Ух, что вытворяет этот высохший демон! Тьфу ты! Зачем только мои глаза видели это?! Вот я и ушел оттуда, а здесь попал в солдаты, да и крестился у полкового падре! А вы читали Библию, сеньор Марк?

— Читал.

— Тогда, пожалуйста, скажите: вот Иисус — Он Бог, и Он велел любить всех людей. Ведь так? Но разве мало на свете злодеев? Их-то как любить?

Вокруг них стали попадаться гранитные валуны, становилось все жарче.

— Карлос, ты видел иконы?

— Конечно, я их очень люблю!

— А икона — это изображение Бога и Его святых. Вот и каждый человек — это живая икона Бога. Если ты увидишь икону в грязи, ты ведь не наступишь на нее, как на мусор?

— О, нет! Разве можно?!

— Точно также и человека, изгаженного грехом, не надо считать мусором. Так и нужно видеть в людях Бога и любить в них Бога.

— А если человек напал на кого-то? Позволять ему, что ли, раз он икона?

— Нет. Представь, что какой-нибудь бандит спрятался в храме за святой иконой и стреляет в людей… Чтобы убить бандита и спасти невинных, тебе придется выстрелить в икону. Это очень неприятно, но Бог за это не рассердится, а наоборот, будет тобой доволен. Так и…

— Понял! — воскликнул Карлос. — Мы, конечно, драться не любим, но и головорезам воли не дадим! Если ты живая икона, то и живи по-божески, а иначе и разговор с тобой будет не как с иконой, а как с бандитом! Правильно, сеньор Марк?

— Я думаю, да.

— Как хорошо, а я‑то мучился! — Карлос сорвал с головы форменную панаму. — Тогда я вас еще спрошу: вот я своих родителей очень люблю, а в Евангелии сказано, что надо их возненавидеть, если хочешь идти за Христом. Ну разве это правильно? — солдат недоуменно расширил глаза.

— Христос — Бог Любовь, и Он не учит ненависти, — Марк немного помолчал, прислушиваясь к поступи лошадей. — Он специально так устроил, что Его слова — это часть мозаики, и только истинная Церковь Божия видит всю картину. Чтобы правильно понять Его учение, надо положиться на мнение Церкви, и не ошибешься. Я говорю о Святой Православной церкви, потом я расскажу тебе о ней… А она вовсе не учит нас тому, что противоречило бы голосу Бога в нашей душе. То есть нашей совести, понимаешь? Люби родителей, Карлос, давай отпор бандитам, и будешь прав — этого хочет от тебя Бог.

— Вот я разговариваю с вами, и чувствую, что Он, Иисус, где-то здесь, рядом с нами… — лицо Карлоса просияло. — Знаете, сеньор Марк, я жалею, что не жил давно-давно, в те времена! Я хотел бы встретиться с Иисусом…

Внезапно из-за деревьев ударила автоматная очередь. Карлос успел оттолкнуть Марка в сторону и упал с простреленной грудью. Лошадь Марка была убита, карабин упал на землю, а сам он, подхватив раненого, укрылся за каменной грядой.

— Иисус… — прошептал Карлос, на его губах выступила кровь.

— Карлос, Он — в Православной Церкви! Ты хочешь стать ее сыном? — спросил Марк.

— Да… да… — прошептал Карлос, вздохнул в последний раз и затих. Он был мертв.

Снова ударил автомат, полетели осколки камня.

— Никак это финский «суоми», — Марк выстрелил из револьвера, целясь между валунами. — Лезть на него с моей пушкой — что рыть себе могилу!

Он приподнял голову над камнями, но ее только чудом не снес новый рой свинца. Автомат врага грохотал уже совсем рядом, буквально прижимая Марка к земле. Смерть стала вопросом нескольких секунд, но Марк продолжал стрелять наугад, пока в барабане не закончились патроны. Конец. Враг был уже в нескольких шагах, его стреляные гильзы отлетали и скатывались по камням.

— Пресвятая Богородица, помоги мне! — взмолился Марк.

Внезапно наступила тишина. Характерный щелчок дал понять, что магазин автомата опустел. Марк перемахнул через каменную гряду, почти упав на голову убийце, но тот молниеносно увернулся от удара ножом, сам выхватил кинжал и сделал точный выпад. Марк едва успел уклониться, отделавшись рассеченным воротником, нырнул под руку противника и воткнул ему нож в солнечное сплетение. Глухо зарычав, убийца повалился на землю.

Марк перекрестился, произнес молитву «Достойно есть», а потом нашел свой револьвер, перезарядил его и приставил к голове врага. Где он мог видеть это хищное лицо со вдавленным, как от сильного удара, носом?

— Кто тебя послал?!

— Чего грозишь? Я труп… — прохрипел раненый. — А этого пса забирай!.. Это Лайда… И списки у него!.. Но… Откуда же я тебя… — убийца схватил Марка за рукав. — А! Понт[19]! Тот бой на перевале… Жаль… значит, не всех вас мы тогда…

Марк внезапно тоже вспомнил:

— Да уж, встреча… Нас тогда четверо ушло по горным тропам… Но и ваших мы там положили немало!

— Снова… Джихад!.. — с торжеством выкрикнул раненый.

В угасающем сознании Акбара Юсуфа проносилась его прошлая жизнь.

Еще во время учебы в Париже он, сын осевших в Турции состоятельных мухаджиров[20], нарушил многие предписания ислама. Впрочем, он твердо решил держаться заповеди о джихаде, священной войне против «неверных».

На Балканские войны[21] он не попал, но с началом Мировой войны примчался в Турцию и добровольцем вступил в османскую армию. Вскоре, в офицерском чине, он уже участвовал в широкомасштабной операции по уничтожению армянского населения Северной Турции.

В первые же дни Акбар, как и все в их полку, буквально умылся кровью ненавистных «кафиров», но убийства беззащитных женщин и детей быстро опротивели ему. Во время попойки он пристрелил двух своих сослуживцев, отличавшихся особенно изощренными зверствами, откупился от следствия и перевелся в боевую часть. Акбар доблестно сражался, был тяжело ранен, а вскоре начал осуществлять для турецкого и германского командования сложнейшие операции в тылу врага. Эти навыки очень пригодились ему после войны, когда он занялся заказными убийствами в Северной и Южной Америке.

Но мечтой авторитетного киллера оставался джихад — священная война с настоящим врагом, достойным его меча.

А сегодня… Словно некая машина времени вернула ему тот давний бой в горах, когда они уничтожали последние очаги понтийского христианства… Значит, впереди Джанна[22]? С этой мыслью Акбар Юсуф умер.

Марк написал записку для майора Данилова, где сообщил о нападении, и оставил ее на видном месте. Потом преклонил колени у тела Карлоса, помолился о его душе и попрощался с ним.

С трудом отыскав убежавшего коня, он в одиночестве продолжил свой путь, не переставая благодарить Матерь Божию и молить Ее о помощи.

Глава 14. Бегство «д'Артаньяна»

Когда Марк подъехал к форту «Лопес», капитана Лайды там уже не было. Еще вечером с ним вышел на связь подкупленный сержант-связист из «Дроздовского» и сообщил об отъезде американца. С индейцем-посыльным Лайда немедленно передал эту информацию затаившемуся в джунглях Акбару Юсуфу.

Не дождавшись от турка сигнала об успехе покушения — трех красных ракет — капитан понял, что оно провалилось.

Как и всегда в сложных ситуациях, Лайда прижал ко лбу старинный золотой медальон с рыцарским гербом — эта вещь много значила для него.

Сергей Иванович Лайда, или, как его нередко называли, Ластик, всегда мечтал принадлежать к элите общества. Даже поступив на службу в тамбовскую ЧК, он любил распространяться о своих предках-феодалах, которым приписывал самые зверские и извращенные нравы. Их вырожденческим наследием он всегда объяснял свой патологический садизм, блудливость, содомию и другие пороки. На самом деле в его добропорядочной семье, происходившей из мещанского сословия, ничего подобного никогда не водилось, а все эти качества он вырабатывал в себе сознательно.

Как-то в двадцатом он «шлепнул» гимназиста, сына убитого матросами графа. Найдя на трупе этот фамильный медальон, он раскрыл его и окунул в «голубую» кровь мальчишки. С тех пор Ластик настолько вошел в образ аристократа-отступника, что даже те дворяне, которых он пытал и уничтожал, признавали в нем собрата по касте.

Именно благодаря этому Лайду привлекли к службе в большевистской внешней разведке. Опытный инструктор посоветовал Сергею не мудрить, а оставаться самим собой. Так на свет появился белоэмигрант штабс-ротмистр Лайда — обаятельный нигилист, сноб и ловелас. Даже имя осталось прежним: в Чека его знали под псевдонимом «товарищ Гасконский», в честь обожаемого им д’Артаньяна.

Ластику всегда удавалось по-мушкетёрски изящно устранять любые помехи, но этот тип, Дэвидсон, вцепился намертво. И в форт «Лопес» он наверняка ехал с единственной целью: довести дело до конца! Кто за ним стоял? Американцы? Англичане? Мафия?

А если дело дойдет до командования части? Фанатичный антикоммунист полковник Фуэнтес без разговоров поставит большевистского шпиона к стенке!

Прочитав теософскую мантру, Лайда решил немедленно покинуть Парагвай. Он провален, и в ОГПУ ему больше делать нечего. Надо исчезнуть, а бумаги Поплавского анонимно продать советской резидентуре за настоящую цену. А потом? Скоро к власти в Германии придет Гитлер… Хорошо бы попробовать с ними! И Герке с Кауфманом замолвят словечко…

Не сказав никому ни слова, он быстро собрался и скрылся в сельве, идя одному ему известным путем.

* * *

Прибыв в форт «Лопес», Марк сразу разыскал Желько Драговича и предложил ему переговорить наедине. В землянке он кратко посвятил командира «Рыжих муравьев» во все обстоятельства дела, и попросил помощи в захвате Лайды и документов.

— Брат, я тебе верю, — дослушав, ответил разведчик. — И обязательно помогу. Разве сербский четник может поступить иначе?! Одна голова хорошо, а два ствола — лучше! И еще. Мой старший брат был югославским королевским офицером, и тамошние коммунисты взорвали его бомбой. У него осталась вдова и четверо детей; я помогаю им, чем могу… Теперь слушай: Лайды здесь уже нет. Он часа четыре назад ушел с оружием и припасами в лес.

— Как ушел?

— Похоже, что просто сбежал. Мне об этом говорили мои ребята-разведчики.

Марк вскочил на ноги.

— Подожди, брат, — серб вновь усадил его на чурбак. — Спешка тут не поможет: он уже далеко. Не дождался, видно, известий от своего стрелка, и понял, что дело плохо… А стрелок был кто — местный?

— Нет, наемный убийца из Буэнос-Айреса, некий Акбар Юсуф. Мне описывали его раньше.

— Я слышал про такого, опасный человек… Так вот кого ты одолел, брат! Новый подарок для меня: когда перестает дышать турок — в моей душе зацветают луга Шумадии!

— Но на что Лайда может рассчитывать в этих джунглях?

— Он опытный охотник и прекрасно знает здешние леса. И я догадываюсь, куда он пошел. В общем, ты пока отдохни здесь с дороги, — Желько указал на грубо сколоченный топчан. — Поешь, а вон там, в чайнике — мате… А я разберусь с кое-какими делами, и мы пойдем вдогонку.

— Отлично! Спасибо! Так ты сможешь отлучиться из части?

— Конечно! Я разведчик, и у меня свои, особые дела… Я быстро договорюсь с полковником, тем более, что сейчас затишье. Отдыхай, дорога предстоит трудная. Я скоро приду!

Серб вышел из землянки.

* * *

Через час с небольшим Желько и Марк уже ехали на автомобиле по разбитой песчаной дороге. Третьим был следопыт из отряда Драговича — солдат-индеец, чью потрепанную форму странно дополняли туземные ожерелья, браслеты и босые ноги.

Вскоре они спрятали автомобиль в кустах и пешком двинулись в чащу.

— Как мы пойдем, Игнасио? — обратился серб к следопыту. Щуплый индеец повернул к ним свое темное, каменное лицо зрелого мужчины и воина.

— Ваш враг хочет идти мимо Пещеры Сгинувших до Братского Замка. — тихим голосом заговорил он. — Оттуда по заброшенной дороге он сможет выбраться в аргентинское Чако и дальше. Другого пути здесь нет.

Они шли по низменному, сырому лесу, на ходу отбиваясь от каких-то огромных летающих кровососов.

— А что там за места? — спросил Марк.

— Их считают проклятыми, и туда никто не ходит, — монотонно рассказывал следопыт. — Когда-то там все-же поселились белые с юга, и теперь только их кости белеют в тех лесах. А Братский Замок в старину построили иезуиты для защиты от набегов бандейрантов[23]. Потом там был парагвайский гарнизон, а вокруг жили люди.

Индеец жестом предостерег спутников от притаившегося в жидкой грязи огромного каймана, и продолжил:

— Но в Великую войну этот замок был взят и все погибли, а он так и стоит пустой посреди леса.

Разговор прервался: им пришлось прорубаться сквозь сцепившиеся ветви корявых деревьев, то и дело спугивая каких-то крупных тварей.

Потом началось сплошное болото, и путники долго шли по зыбкому перешейку посреди безбрежной топи, кое-где покрытой гнилой травой и чахлыми кустами.

К вечеру местность начала повышаться, лес стал суше и красивее, а кровососущие насекомые почти исчезли. На ночлег устроились под корнями большого вывороченного дерева.

Марку выпала первая смена ночного дежурства. Опустившись на колени, он долго благодарил в молитвах Матерь Божию, а потом тихо сидел у небольшого костерка и слушал загадочные звуки ночного леса. Огромные южные звезды на бездонном бархатно-черном небе напомнили стихи Фета:

Я долго стоял неподвижно,
В далекие звезды вглядясь,—
Меж теми звездами и мною
Какая-то связь родилась.
Я думал… не помню, что думал;
Я слушал таинственный хор,
И звезды тихонько дрожали,
И звезды люблю я с тех пор…

Марк достал маленькие четки и погрузился в молитву Творцу. Ночь продолжала жить своей странной жизнью.

Глава 15. Владения Мертвых

Наутро снова двинулись в путь. По словам Игнасио, они приближались к деревне диких индейцев.

Ближе к полудню из зарослей бесшумно вышли несколько почти голых туземцев, вооруженных копьями и луками. Игнасио заговорил с ними на местном языке, и индейские воины убежали вперед, а экспедиция двинулась дальше.

— Они опасны, но побоятся связываться с парагвайской армией, — тихо заметил следопыт.

Через некоторое время показалось селение дикарей. Не менее трех сотен мужчин, женщин и детей столпились у длинных хижин и вдоль захламленной обочины; их мимика и жесты явно не предвещали ничего хорошего. Не глядя на них, трое путешественников направились к группе старейшин селения.

Игнасио объяснил вождям, что по приказу парагвайского командования они преследуют офицера-изменника и потребовал информации об этом человеке.

В переговоры вступил один из вождей, мужчина с умным лицом и изувеченной рукой. По его словам, беглец был здесь вчера поздно вечером, но сразу же двинулся дальше. Он оказался знаком с их колдуном, и его пропустили с миром после того, как он пожертвовал духам племени несколько золотых монет.

За время разговора вокруг вождей сгрудились рослые воины, вооруженные дробовиками и боевыми винтовками. Обстановка накалялась.

Неожиданно воздух наполнился смрадным дымом: появился сам местный колдун — тощий старик в головном уборе из перьев и с какой-то дымящейся курильницей в руках. Жутко поглядывая исподлобья, он зашипел:

— Белые люди, я — хранитель этих лесов. Вы принесете дар здешним духам, и тогда они скажут мне, должны ли мы пропустить вас в их владения. Бойтесь, чужаки, прогневать…

— Что?! — глаза Марка сверкнули яростью воинов Иисуса Навина. — Христиане не приносят даров вашим духам!

Ударом приклада он выбил курильницу из рук колдуна. Толпа угрожающе закричала, надвинулась, защелкали затворы, но однорукий вождь криком остановил соплеменников.

Желько резко опустил ствол автомата и дал очередь под ноги колдуну. Тот в ужасе подскочил, свалился и стремительно уполз, извиваясь среди пыли и сора.

— Угрожаете?! Нам?! — в ярости рявкнул серб, наведя «томпсон» на группу вождей. — И это вы помогли преступнику скрыться! Завтра же здесь будет мой отряд, и вы все умрете! А вождей я убью сейчас! Вам конец!

— Отложите ваш гнев, воины правительства! — торопливо заговорил однорукий вождь. — Нам ли спорить с армией Парагвая? И когда это было, чтобы христиане приносили дары чужим божествам? Не наша вина, что выживший из ума колдун вам надерзил! Идите с миром! Обещаю: никто из нашего племени не станет вам мешать.

Вождь крикнул что-то своим индейцам, и те стали торопливо расходиться кто куда.

Желько коротко кивнул, и трое путешественников продолжили свой путь.

— «И будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся!»[24], — сказал Марк, указывая на «томпсон» в руках у серба.

Желько улыбнулся в ответ, а потом, слегка помрачнев, добавил:

— Все-таки зря я отпустил колдуна. Мой прадед за веру под турецкий топор пошел, а тут какой-то утыканный перьями червяк мне заявляет: «Принесите дар духам»! Сейчас, допустим, нам некогда… Но на обратном пути давай-ка повесим старого злочинца на первом попавшемся дереве, а его паству, если надо будет, разгоним по всему лесу! Что скажешь, брат?

— Я думаю, что это ни к чему, Желько. Да и у однорукого на лбу было написано, что с колдуном он разберется и без нас!

— Они боятся злить военных, — вмешался в разговор Игнасио. — В последнюю революцию им сильно досталось от драгун Шерифе. Колдун сегодня провинился, и вождь его обязательно убьет: они давно враждуют.

Словно в доказательство сказанного, со стороны деревни раздался жуткий, нечеловеческий вопль; все трое переглянулись. Вопль внезапно оборвался.

Экспедиция продолжала двигаться по красивому лесу, полному разнообразных цветов, птиц и странных насекомых.

На привал остановились у большого пруда. Индеец отправился на поиски родника, Желько задремал на пригорке, а Марк, все время страдавший от отсутствия нормальной гигиены, решил помыться в пруду.

Не успел он зайти в воду, как из темной глубины к нему метнулось что-то огромное, подняв мутный фонтан брызг. Марк бросился назад, спасаясь от преследовавшего его гигантского каймана. Кое-как успев подхватить карабин, он в упор выстрелил чудовищу в разинутую пасть. Огромный кайман забился в конвульсиях.

Сзади уже подбегал Драгович, а из кустов стремительно вынырнул следопыт.

— Тритон-переросток!.. тебя на обед… не звали!.. — крикнул Марк, еле переводя дух. — Помылся, называется!

Оба разведчика горячо выговорили ему за неосторожность; Желько нагнулся к туше убитого каймана и щелкнул по изборожденной крупными клетками шкуре:

— Наповал! Уже вторая нечисть с «шаховницей»[25] за три дня! Счастливое у тебя оружие, брат!

Вскоре по пути стали попадаться старые, разрушенные лесные ранчо и другие следы былого человеческого присутствия. Путешественники вошли в лощину между лесистыми холмами, где среди зарослей виднелись многочисленные развалины деревянных домов.

— Здесь была деревня креолов. В прошлую войну враги сожгли всех ее жителей в этом амбаре. — Игнасио раздвинул кусты и указал на обгоревшие останки большого строения. — Та война унесла всех, кто поселился в этих лесах, а индейцы и так всегда обходили их стороной. То племя — последние люди на пути к замку.

Преклонив голову, Марк на миг попытался представить себе картину простой человеческой жизни, мирно протекавшей здесь когда-то…

Покинув это освещенное  солнцем, но тем не менее мрачное место, маленький отряд вновь углубился в джунгли. Не прошло и часа, как они вышли на большое поле посреди леса. Желько нагнулся и подобрал ржавый старинный штык.

— Здесь была битва между парагвайцами и аргентинцами, — объяснил индеец и указал на какую-то обвитую сухой травой глыбу. Это оказалась старинная пушка со сгнившим лафетом и треснувшим стволом.

Под ногами стали все чаще попадаться ржавые капсюльные ружья, штыки, мачете, какие-то рваные тряпки… И, главное, многочисленные человеческие черепа, кости и целые скелеты в обрывках амуниции. Приходилось смотреть под ноги, чтобы не идти по останкам.

Желько выковырял из сухой травы трухлявое ружье, валявшееся поблизости от конского черепа, и попытался привести в действие заржавленный спусковой механизм.

«О поле, поле, кто тебя усеял мёртвыми костями?» — произнес Марк.

— Стихи? — откликнулся Желько.

— Да, одного русского поэта, Пушкина. Очень неплохой поэт, кстати.

— Досталось парагвайцам в ту войну, — серб пристально смотрел на кости. — Из всего народа, считай, только горсточка уцелела. Такое приходит за большие грехи, не иначе… И знаешь, брат, мне страшно за мою любимую Сербию… — он скорбно воздел руки кверху.

— Почему, Желько? Православная Сербия верна Богу…

— Да? Это в чем же? В том, что сошла с пути святого Саввы, превратившись из Сербии Стефана и Лазаря в какую-то трухлявую Югославию? Или в том, что признала своими братьями лютых врагов православия — хорват и потурченцев[26], поставив «общие» язык и кровь выше истинной веры? Из выстраданной предками-мучениками, политой их святой кровью страны делают хлев, где все, что нужно — это сходное мычание да порода! Мы отвергли Косовский завет, а тем временем «братья» точат ножи… Разве враг, впущенный в дом, сделал кого-то сильнее? Горе… — Желько смахнул слезу.

— Помолимся, брат, за всех православных христиан, — предложил Марк.

— А Косово? — не мог успокоиться серб. — Святая земля, ставшая грязью под ногами шиптар! Мы постеснялись отправить это зверье назад, в Албанию, а теперь… Что будет с нашими людьми? — Он горестно махнул рукой. — Да, давай помолимся.

Они молча помолились.

— Темные были времена, — Игнасио кивнул на мертвое поле боя. — Пали мужчины — оружие взяли женщины. И тоже полегли. Кого не убили враги — тех унесли голод и мор.

Миновав пустошь, они вновь углубились в лес, то проходя между величественными деревьями, то прорубаясь сквозь заросли. Питьевую воду находили без труда, зато с едой было хуже: дичи вокруг хватало, но от выстрелов решили воздержаться. Очень выручила их крупная змея, которой Игнасио ловко отсек голову мачете.

Многое указывало на то, что они идут по пятам Лайды. Впрочем, индеец заметил и более ранние следы какой-то группы, проходившей здесь за пару месяцев до этого. Как-то Желько нагнулся и поднял изящный перочинный ножик с гравировкой на русском языке «Павлуше фон Штерну на память от дяди».

— Это не Лайда выронил, ножик лежал здесь дольше… — задумчиво проговорил серб. — Странная находка… И едва ли добрая: не те здесь места!

Руины разрушенного жилья, места давних боев с непогребёнными останками то и дело попадались на пути экспедиции и стали привычными.

По дороге вспомнили и об организации «Корона».

— Сволочи! С бедным людом обращаются, как с рабами, зверствуют… — сказал Желько и добавил, весело рассмеявшись:

— У меня с этой «Короной» недавно стычка вышла. Я тебе, брат, про это вечером, у костра расскажу!

Желько то и дело принимался петь народные песни, особенно свою любимую песню сербских солдат на Корфу:

Тамо далеко, далеко од мора,
Тамо је село моје, тамо је Србија.

Марк подпевал ему, запоминая слова сербского языка.

Игнасио не переставал давать пояснения о тех местах, которыми они проходили, зная все из рассказов старших и преданий. Сам он лишь однажды спросил:

— Если мы не догоним того офицера, то он погубит многих?

— Да, — ответил Марк.

Один раз они заметили угольно-черного ягуара, припавшего к толстой ветви кряжистого дерева, и поспешили удалиться от опасного соседства.

Ближе к вечеру начались поросшие редким лесом скалистые холмы. На камнях лениво грелись устрашающих размеров змеи.

На один из высоких холмов вели выщербленные, древние ступени, по которым путники вскарабкались на широкую площадку. Здесь в скалистом массиве зияла пещера в форме огромной перевернутой запятой. Почти вплотную к ней из каменного выступа была с большим искусством вырезана скульптура существа, совмещавшего в себе черты гигантского членистого червя, дракона и человека. Монстр как-бы с усилием вылезал из скалы.

Марк внутренне содрогнулся от тревожащего, мерзко-непристойного ощущения, словно разлитого вокруг. Он перекрестился и произнес Иисусову молитву. Страх отступил.

Желько тоже было явно не по себе, а весь облик Игнасио свидетельствовал о неприкрытом ужасе.

Два черных грифа бесшумно опустились на одно из узловатых деревьев и уставились на людей осмысленным взглядом, полным смертельной ненависти. Из провала пещеры тянуло гнилью.

— Это и есть Пещера Сгинувших? — спросил Марк у индейца. — Расскажешь нам о ней?

— Да. Это из-за нее прокляты здешние леса. В незапамятные времена жрецы одного страшного народа колдовством вызвали из недр некое существо, которое пробило этот ход. Подземного жителя они потом изваяли из камня… — индеец показал на идола. — Ритуалы того народа были настолько ужасны, что лучше об этом не рассказывать… Тем не менее наибольший ужас вызывал обряд, когда людей просто загоняли живыми в эту пещеру… и никто никогда не вернулся оттуда назад! И жрецы говорили, что эта дыра в скале не имеет дна, так как является входом в иной мир.

Потом тот безумный народ, который мы называем Мертвыми, был истреблен нашими предками. Но некоторые из живших вокруг племен все равно изредка решались приходить сюда. Они отправляли в пещеру пленников и просили духов о помощи. И всё также никто никогда не возвращался оттуда назад.

— Но как можно загнать человека в недра скалы, если он не хочет идти, а ты сам остаешься снаружи? — дождавшись паузы, спросил Марк.

— Здесь достаточно загнать его недалеко, и вскоре человек сам пойдет вглубь, словно его что-то зовет оттуда… — Игнасио то и дело косился на зловещую расщелину. — Эта сила иногда охватывала даже самих жрецов и воинов, и они тоже уходили во тьму вслед за жертвами…

— Вот ведь дерьмо! — передернулся Желько. — В другом месте я бы назвал это сказками. Но не здесь!

— Спустя много лет люди поняли, — чуть помолчав, продолжил индеец, — что те племена, которые ходили сюда, хоть часто и получали просимое, но вскоре вымирали или были истребляемы врагами. Тогда все стали избегать этих мест.

Один молодой иезуит из Братского замка когда-то решил показать, что он не боится, и вошел в эту пещеру в одиночку, с факелом. Его ждали две недели, но он не вернулся. И люди вновь зареклись даже приближаться ко входу… в ад.

Но во время Великой войны отряд бразильских солдат… Это были те самые, что сожгли людей в той деревне, помните? Они решили, что в пещере спрятано золото правительства, и вошли туда, с факелами и веревками. Их было сорок семь человек, и все они там и пропали. Об этом рассказали двое, что остались снаружи — проводник-индеец, да один раненый бразилец. Они долго дожидались этих солдат. Выбравшись к людям, эти двое не хотели много говорить, а их боялись расспрашивать. А теперь давайте уйдем отсюда!

— Погодите-ка! — подпрыгнув, Марк заглянул в оскаленную пасть идола, а потом достал оттуда золотую десятидолларовую монету. — Ни пылинки: явно наш «друг» оставил. Задержись он тут немного… скажем, Маркса почитать… и мы бы его здесь и накрыли!

— Ага, — подхватил Желько. — И прямо к Марксу бы отправили! На партсобрание, — серб подмигнул в сторону зияющего входа во тьму. — Старикан его там уже заждался!

Невзирая на вопль ужаса со стороны индейца, Марк подошел ко входу в пещеру и посветил туда фонариком.

— Там еще три таких монеты! — сказал он, собираясь шагнуть под свод. Желько и Игнасио схватили его за плечи и оттащили назад.

— Не надо, брат! — примирительно сказал Желько. — Не до них сейчас. Пошли, время дорого!

— Кстати, — заметил Марк, подбросив на ладони золотую монету и кивнув на идола. — А ведь наш вольнодумец сделал этому «красавчику» подношение! И пещере тоже. Не зря же говорят, что нет никаких атеистов.

— А как же все эти безбожники? — спросил Желько.

— Просто они ненавидят Бога.

К великому облегчению Игнасио, экспедиция спустилась с холма, миновала цветущую долину и вновь вступила в джунгли.

— Слушай, а что стало с тем существом? — спрашивал по дороге Желько. — Ну, с которого идол? Оно ушло обратно под землю, что-ли?

— Нет… — Игнасио покосился назад. — Чудовище бродило повсюду, истребляя людей целыми деревнями. Оно было огромным, как нынешние поезда.

Немного помолчав, индеец продолжил.

— Ужас и отчаяние овладели всеми. Но однажды небеса с грохотом разверзлись, и явился некто: грозный лик в вихре огненных крыльев в полнеба. Словно тысяча молний ударила — и от подземного чудища не осталось даже пепла. А небесный воитель вновь ринулся в грохочущее небо, и скрылся.

— Кто же это мог быть? Тот, в небе? — Желько изумленно покачал головой. Игнасио сделал знак, что не знает.

— Судя по описанию, один из ангелов Божиих, — подал голос Марк. — Херувим или серафим.

— Херувим? — удивленно повторил Желько.

— Да. Не очень похоже на пупсиков с рождественских открыток, верно?

На привал остановились уже в глубокой тьме. Первые часы ночного дежурства выпали индейцу. Вглядываясь при мерцающем свете костра в черную стену леса, он вспоминал самые мрачные предания своих предков… В них говорилось об ужасном народе, который некогда жил здесь и колдовством отверз Пещеру. Эти люди пришли неведомо откуда и творили такое черное зло, что их считали ожившими мертвецами и поэтому прозвали Мертвыми.

Восстание порабощенных племен стерло с лица земли город Мертвых и покончило с их владычеством. Это случилось на полвека раньше, чем в Перу высадился Писарро…

Из всего загадочного народа жизнь сохранили только одному ребенку. Отдаленных потомков этого человека можно было встретить среди племен, живущих восточнее, еще незадолго до Великой войны… И каждого из них всегда окружал молчаливый страх со стороны тех, кто был посвящен в древнюю тайну.

Многие из народа Мертвых имели странную черту — глаза разного цвета. И этой ночью следопыт больше всего боялся увидеть между деревьями призрачный блеск разноцветных глаз…

Глава 17. Братский Замок

На следующий день стало ясно, что они буквально наступают врагу на пятки. Обходя вдоль берега изгиб какой-то реки, они впервые за всю погоню услышали отдаленный винтовочный выстрел.

Примерно тогда же хлынул сильный тропический ливень, но вскоре жаркое солнце высушило и лес, и людей.

Однажды Марк обратил внимание, что стоявшее недалеко от воды дерево вдруг медленно зашевелилось. Все с ужасом увидели, что вокруг древесного ствола обвивается тело гигантской змеи, размеры которой наводили на мысли о динозаврах. Хвост чудовища терялся где-то в кроне дерева, а почти на уровне земли медленно покачивалась страшная голова, по величине не уступавшая конской. Неподвижные глаза неотрывно смотрели на путешественников.

— Ух! Еще парочка здешних сюрпризов, и я точно стану заикой! — сказал Марк с дрожью в голосе. — Кто это?

— Гигантская анаконда. — шепотом ответил Игнасио. — Они приходят сюда за непуганой дичью. Надо уходить!

Держа голову чудовища на прицеле, все трое, пятясь, стали удаляться все дальше от ужасного жителя здешних лесов, и им еще долго казалось, что они слышат зловещий шорох погони.

Вскоре вновь стали попадаться признаки давно заброшенного человеческого жилья: экспедиция приближалась к Братскому Замку.

Не прошло и часа, как перед ними открылось величественное зрелище: на живописном холме возвышалась древняя каменная крепость с шестью высокими башнями. Буйная растительность цеплялась за серые зубчатые стены.

— Этот замок построили иезуиты для защиты от набегов бразильских работорговцев, — рассказывал Игнасио. — Потом здесь стоял парагвайский гарнизон, а вокруг жили люди. В Великую войну аргентинцы взяли этот замок благодаря предательству одного индейца-следопыта, который за деньги показал им подземный ход. Они убили всех, и с тех пор только дикие звери бродят вокруг пустого замка… Немного дальше — развалины селения и заброшенная дорога на аргентинское Чако…

Внезапно индеец втянул ноздрями воздух.

— Костер! Он в замке! — уверенно сказал он.

— Попалась, крыса! — просиял Желько. — Ну, Игнасио?

Индеец в нескольких словах объяснил спутникам, что им надо делать, а сам отправился на разведку, мгновенно растворившись в кустарнике.

Подождав около часа, Марк и Желько бесшумно двинулись к условленному месту, где их уже ждал Игнасио. Он сидел на корточках рядом с вросшим в землю плоским каменным полукругом, с которого был снят толстый слой дерна.

— Следы вашего врага ведут в замок. Мы проберемся туда этим тайным ходом, через который аргентинцы ворвались в замок шестьдесят лет назад. Помогите мне снять крышку!

Под каменной крышкой оказался вход в подземный тоннель, и индеец уверенно спустился в темноту. При свете его фонаря Марк и Желько увидели заросшие мхом кирпичные ступени, уходящие в глубину.

— Подожди, — сказал ему вслед Желько, — А как ты нашел этот тайный ход?

— Когда-то мне показал его мой дед, — ответил снизу Игнасио, подняв лицо из темноты.

— А твой дед… — догадался Марк.

— Да, это он в юности предал замок врагам, — гулко прозвучали слова индейца. — И навлек проклятие на свой род. Оно исчезнет, когда его потомок повторит его дело, но не его злодеяние. Так сказал деду, когда он плавал на кораблях, один старый монах-грек.

— И ты думаешь, что сейчас?.. — тихо спросил Марк.

Игнасио молча кивнул.

Спустившись по ступеням, они двинулись по выложенному кирпичом длинному подземному тоннелю. Летучие мыши, гигантские сколопендры и еще какие-то странные существа шарахались от света мощных фонарей. Судя по выброшенным из замурованных когда-то ниш костям, это подземелье было разграбленным иезуитским кладбищем. В одном месте Марк поднял с пола позеленевшую от времени медную драгунскую каску с гербом Аргентины.

— Видно, обронили во время штурма, — заметил Желько.

По дороге раза три попадались боковые проходы, но следопыт уверенно вел их по прямой. Тоннель сделался шире, с боков виднелись полусгнившие деревянные полки, разломанные ящики и бочонки. Впереди стал пробиваться тусклый свет.

Кирпичная лестница вывела в каменный полуподвал, заваленный чем-то, покрытым толстым слоем паутины. Оставив там Марка и Желько, индеец, как призрак, скользнул наверх.

Вернувшись через некоторое время, он провел их в зал первого этажа, где находился длинный сломанный стол и лежало несколько человеческих скелетов в обрывках одежды. Оттуда по широкой каменной лестнице они поднялись в ярко освещенный солнцем коридор третьего этажа. Здесь под многолетней пылью громоздились груды какого-то хлама. На человеческие останки уже не обращали внимания: в замке они были повсюду.

Запах дыма и жареного мяса становился все сильнее.

Объяснившись со спутниками несколькими жестами, следопыт тенью нырнул в одно из помещений. Там у костра сидел Лайда, и индеец, бесшумно подкравшись сзади, свалил его ударом приклада. Вбежавшие Марк и Желько мгновенно обезоружили большевика и связали ему руки за спиной.

Лайда тщательным образом обыскали, складывая все найденное на лафет стоявшей там же старой пушки. Во внутреннем кармане его френча нашелся каучуковый конверт с машинописными и рукописными записями на русском языке. Марк внимательно просмотрел находку.

— Они? — взволнованно спросил серб.

— Да! То, что надо, — Марк перекрестился. — Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу!

— Пра-во-слав-ный?! — с изумлением прошипел пришедший в себя Лайда. — Неужели «Дружина»?! Эти жалкие…

— Я не из «Дружины», — ответил Марк и слегка помахал пачкой документов. — Просто действую в интересах вот этих людей.

— Что вы намерены со мной делать? — спросил Лайда и вдруг гроссируя пропел: «…Мой сир-рэневый трупик оку-у-утает саваном тьма…»!

Не обращая на него внимания, Марк бросил зловещие списки в костер. Все четверо молчали, пока бумаги не превратились в невесомый серый пепел.

— Вот и все, — тихо смахнул слезу серб, — Слава Богу! Знали бы все эти люди, где решилась их судьба!

— Эх, до чего же подлая у вас религия! — прохрипел Лайда. — Воспевает ягнят, а порождает волков! Где же ваши принципы: «Не противься… подставь щеку…»?! Но за-кли-наю!!! — внезапно с надрывом завопил он, подползая на коленях к Марку и Желько и с размаху стучась головой о каменный пол. — Сохраните мне жизнь! Вы же не добьете поверженного?! Пощадите меня, аки заблудшего брата своего! Я буду вам рабом, собакой… Кем хотите! Вы осуждаете нас — так не опускайтесь до нашего…

— Нет, Сергей Иванович, сейчас вы умрете, — Марк вытащил револьвер и посмотрел на часы. — Речь идет не о наших щеках, а о чужих жизнях, и мы не станем ими так рисковать. У вас есть пять минут для того, чтобы примириться с Богом, вашим Творцом.

— Что?! — зубы Лайды были оскалены, глаза горели. — Я не стану перед Ним унижаться! Может, мне еще покаяться?! В чем?! Ну нет‑с! Я уж лучше к своему главнокомандующему «на ковер»! — он кивнул вниз. — На мантры пять минут дадите, назаретяне?

Марк отрицательно покачал головой и поднял револьвер; внешнее бесстрастие не могло скрыть, насколько ему неприятно. Желько придержал его руку.

— Дай-ка я. Посчитаюсь лишний раз за брата! — он снял автомат с предохранителя.

— Нет, я! — вдруг дико взревел Лайда. — Сам! Назло попам! — он акробатически перекувырнулся и вывалился в пролом в стене.

Подбежав, Марк, Желько и Игнасио посмотрели на лежащее внизу окровавленное тело. Серб махнул рукой:

— Вдребезги. Мертв, как табуретка. Если он захочет судиться с нами на Страшном Суде, то нам будет, что сказать. А от его «сирэневого трупика» через пару дней останется то же самое, — он кивнул на старые, сухие человеческие черепа, из которых Лайда не постеснялся сложить себе очаг.

Марк горячо поблагодарил Желько и Игнасио за помощь, а потом сгреб взятые у Лайды золотые монеты в каучуковый конверт и протянул его индейцу:

— Это тебе.

— А с этим что? — Желько поднял с лафета найденную у Лайды толстую пачку стодолларовых купюр и вопросительно посмотрел на Марка.

— Все это награблено коммунистами в России, — ответил тот. — Пусть вернется хорошим людям. Отошли их семье твоего погибшего брата!

— Возьми хоть половину… — запротестовал серб.

— Нет, — перебил Марк. — Я не стану отнимать у вдов и сирот. Тут и говорить не о чем.

— Брат… — Желько крепко обнял его.

— Что это? — Игнасио взял в руки золотой медальон на красивой узорной цепочке.

— Возьми себе, только не показывай армейским, — пожал плечами серб.

Индеец открыл медальон: внутри оказался бурый налет.

На мгновение ему представился образ какого-то светловолосого подростка, одетого в синий форменный китель[27].

«Это была твоя вещь?» — беззвучно обратился Игнасио к духу. — «Твой враг погиб, а я тебе друг. Помогай мне!»

* * *

На обратном пути у Пещеры Сгинувших Марк сказал:

— Теперь, когда наше дело закончено, я, пожалуй, добавлю новую главу к индейским легендам и загляну в эту пещеру. Все-таки любопытно посмотреть, что там.

Он посветил фонарем вглубь скальной расщелины. Свет почему-то падал туда резким, коротким лучом, а остальное пространство продолжало скрываться в густом мраке.

Марк перекрестил вход, и все явственно почувствовали, как что-то невидимое отпрянуло вглубь тоннеля.

— Стой, не надо! — сказал Желько, становясь на пути Марка. Рядом с ним встал Игнасио.

— Друзья, я православный христианин и у меня на шее крест! Что мне может грозить? А в остальном — я возьму с собой оружие, фонарь, веревку! И если пещера действительно глубокая, то зайду всего ярдов на сто. Так что…

— Марк, — спокойно сказал серб. — Твоя вера крепка, но ты ведь не знаешь, что за ловушки там расставлены. Ямы, змеи… Да что угодно! Как хочешь, но мы тебя туда не пустим! Да и не грех ли рисковать жизнью из пустого любопытства?

— Хорошо! — Марк махнул рукой. — Игнасио, а почему иезуиты не уничтожили идола и не завалили пещеру?

Следопыт неохотно ответил:

— В те времена здесь были сильные колдуны. Потомки последнего из Мертвых… Они бы взбунтовали племена.

— А тот колдунишка в деревне, он тоже из этих потомков? — спросил Желько.

— Нет, куда ему… — индеец покачал головой. — Может, их уже и нет… Зачем об этом говорить?

— Брось свои страхи, друг, — сказал Марк, похлопав его по плечу. — Если эти потомки и остались, то они просто обычные люди… Желько, дашь мне твои гранаты?

Серб молча протянул ему две ручные гранаты, и Марк вложил их в оскаленную пасть каменного истукана.

Лицо Игнасио покрылось испариной, он словно потерял дар речи.

— Подожди, брат! — неуверенно вмешался Желько. — А если бы он потом ученым зачем-нибудь понадобился? Или в музей… Может, не будем, а? Ну, на всякий случай…

— Желько, неужели ты допускаешь, что от бесовской мерзости может быть что-то доброе? Наука и культура — это важно, но есть вещи поважнее их. Этот идол — бесстыдная реклама ада. И сколько людей готовы на нее отозваться? Ладно. Пожалуйста, отойдите туда, вниз!

— Подожди, я вот тут еще захватил… — серб достал из мешка две шашки динамита и всунул их истукану между челюстями. — Дадим засранцу прикурить?

Когда Желько и индеец отошли вниз по тропе и залегли там, Марк перекрестился, выдернул чеку одной из гранат и бегом присоединился к ним.

— Сейчас вылетит «птичка»! — подмигнул он друзьям.

Грянул сильный взрыв. Вернувшись, они обнаружили, что вся площадка засыпана обломками, а на месте идола осталась только выбоина в стене.

Индеец бессильно сел на захламленную землю.

— Слава Богу! — сказал Желько и перекрестился.

Марк достал револьвер и несколько раз выстрелил в гладкую скалу рядом со входом в пещеру. Следы от пуль легли вертикальной чертой. Перезарядив оружие, он «отстрелял» горизонтальную черту. Получился знак креста.

— Вот теперь порядок! — сказал Марк, убирая револьвер.

Серб кивнул и с силой нацарапал мачете по бокам креста четыре славянских буквы «с». На какой-то миг яркий луч с неба упал на священный символ, и он просиял неземным светом…

— Святосавский крест[28]! — узнал Марк.

Все трое двинулись дальше в обратный путь.

Глава 18. Пение сирен

«Назад! Назад!» — кричал Тимофей Годор, бросаясь под градом пуль к небольшому, покрытому выгоревшей травой холмику.

Все случилось очень быстро: он и двое младших офицеров отправились взглянуть на ближайшие позиции противника и в зарослях кустарников нарвались на вражеский «секрет». Первым неприятеля заметил шедший слева от Годора молоденький офицер-связист из числа аргентинских добровольцев. Забыв обо всем на свете, он выхватил «люгер» и с криком ринулся на врага. За ним последовал белобрысый кадет-артиллерист Ридель, из немецких колонистов.

Бесшабашная удаль стоила им жизни: вражеский патруль уложил обоих наповал, стреляя практически в упор.

Годор успел только крикнуть: «Назад! Назад!», — и бросился под защиту спасительного холмика. Рухнув на живот, он прицелился из «штейера» и дважды нажал на спусковой крючок. Ближайший вражеский солдат упал, а остальные мгновенно залегли.

Почти в ту же секунду Тимофей бросил гранату; вслед за взрывом раздались стоны и хрипы, которые сразу затихли. Только один молодой голос продолжал ругаться на каком-то явно славянском языке.

— Эй, вы там один остались? — громко сказал Тимофей. — Выходите, или забросаю гранатами!

— Я выхожу, — молодой, русоволосый парень в измятом мундире перелез через трупы своих сослуживцев и отдал Годору винтовку. — Ствол холодный, я не стрелял.

— Откуда вы? — спросил Тимофей.

— Я чех, из Брно. Мой брат, ветеран войны, приехал сюда по контракту, а я за ним увязался. Теперь жалею! Счастье, что брата здесь не было! Что со мной будет? — парень быстро успокоился и держался вполне достойно.

— Дайте мне слово чести, что больше не станете воевать против нас, и идите своей дорогой! Вот и все.

— Вы меня отпускаете?

— Конечно. Человек вы, вроде, не зловредный, а «языков» у нас и так хватает. Так вы даете слово?

Где-то не очень далеко ухнул миномет. Оба замерли, прислушиваясь.

Потом молодой человек поправил на себе мундир и сказал:

— Я даю вам слово чести, что больше не подниму оружия против Парагвая и немедленно уеду на родину! Господин офицер, вы ведь русский? Вы пощадили меня, как славянин славянина?

— Как человек человека, — усмехнулся Годор. — При чем здесь эти мертворожденные расовые теории? На моей памяти худшими русофобами, чем всякие «братья-славяне», бывали разве что сами русские.

— Вы не можете так думать! — молодой человек от волнения сдернул с головы фуражку. — Я вырос на идеалах общеславянского единства! Славянское братство есть и будет!

— Это просто пустой манифест, — разговаривая с пленным, Тимофей быстро осматривал убитых и при этом все время держал под контролем своего собеседника. — Зато у меня всегда при себе настоящий славянский манифест: это моя вставная челюсть, ведь собственные зубы мне выбил рукояткой нагана чех, следователь ростовской ЧК. И еще моя левая рука, простреленная сечевым стрельцом из Галиции. Реальная жизнь, знаете ли, плюет на манифесты.

— Славянские народы разделены искусственно, — горячо сказал юноша. — На самом деле они тянутся друг к другу! И это не тупая расовая зоология, как у германцев, а общность высокого славянского духа, стремящегося к Богу! Свидетельство этому — ваша собственная боевая доблесть и милосердие к побежденным, господин офицер! Таким может быть только славянин! Да неужели вы не видите: мы с вами, двое солдат враждебных армий, лучше понимаем друг друга, чем своих неславянских сослуживцев! Мы славяне!

Тимофей, державший в правой руке пистолет, а в левой — небольшую кипу окровавленных личных документов убитых, с некоторым интересом взглянул на молодого чеха.

— Ого, вам бы журналистикой заняться, а не стрелять в людей за деньги! Расскажите все это хорватам про сербов, или галичанам про поляков, а то они того и гляди друг до друга дотянутся, и тогда беда… Всё, довольно разговоров, пока на стрельбу не прибежали ваши. Или наши. Смерть уже достаточно порезвилась здесь сегодня! Прощайте!

— Я никогда не забуду вашего великодушия, господин офицер. Могу я узнать ваше имя?

Годор неопределенно махнул рукой с пистолетом и скрылся в зарослях.

* * *

Добравшись до форта «Лопес» и сердечно распрощавшись с Желько и Игнасио, Марк немедленно отбыл через Консепсьон в аргентинскую столицу.

В первый же день по прибытии он отправил телеграмму Илье Старкову, сообщив о полном успехе операции. За скупыми словами ответного послания легко угадывалась невыразимая радость измученного неизвестностью человека.

Через несколько часов пришла новая телеграмма, в которой Старков попросил Марка немного задержаться в Буэнос-Айресе и посетить званый вечер в честь дня рождения некоего Рауля Эспиноза. В среду вечером посыльный принес в отель пышно оформленное приглашение.

Приобретя смокинг, Марк в назначенный день подъехал на такси к роскошному, окруженному художественной решеткой особняку, утопавшему в зелени огромного сада. Вечер только начинался, в саду играла оркестровая музыка, прибывали все новые дорогие автомобили с гостями.

Вслед за дворецким Марк проследовал в великолепную гостиную, где его встретил хозяин дома — смуглый, белозубый красавец лет тридцати пяти. Он радушно объяснил, что с мистером Дэвидсоном хочет побеседовать один почтенный человек, его хороший друг, который скоро здесь появится. Марка представили некоторым гостям, а потом он предпочел просто стоять в зале, лениво наблюдая за нарядной публикой и слушая приятную музыку.

После изысканного обеда вечер продолжился танцами. Марк рассматривал какой-то антикварный гобелен, когда к нему подошел хозяин дома в сопровождении полноватого пожилого господина с благородным лицом римского патриция. Представив его Марку, как мистера Алекса Джонаса, сеньор Эспиноза деликатно удалился, а вновь пришедший предложил побеседовать на свежем воздухе.

Когда они оказались вдвоем на увитом зеленью балконе, мистер Джонас вынул из кармана висевшую на цепочке золотую византийскую монету с изображением «лабарума»[29]. Продолжая вежливо улыбаться, Марк продемонстрировал точно такую же монету. Этим опознавательным знаком снабдил его в Нью-Йорке Илья Старков.

— Отлично! — сказал мистер Джонас. — Итак, меня зовут Алексиос Иоаннидис, по-американски — Алекс Джонас. Я, как и вы, живу в Нью-Йорке. И, как вы уже догадались, я тот самый греческий христианин, который взялся материально помочь «Дружине» в той миссии, которую вы, мистер Дэвидсон, столь блестяще осуществили. Находясь в Аргентине и узнав от господина Старкова об успешном завершении дела, я очень захотел встретиться с вами лично и услышать все из первых уст.

Марк максимально подробно рассказал о ходе проведенной им операции. По окончании рассказа они некоторое время сохраняли молчание, любуясь прекрасным южным вечером. Потом мистер Джонас в простых и искренних словах выразил Марку свое восхищение и благодарность за то, что он сделал для православных братьев в России.

— Итак, мистер Дэвидсон, — продолжил миллионер. — Вам Создатель дал одни таланты, а мне другие. И я прошу вас выполнить для меня лично еще несколько небольших поручений, которые будут для вас скорее приятны. — Он достал из кармана чековую книжку и золотую авторучку.

— Это, — сказал он, выписывая и передавая Марку первый чек, — я прошу передать родным солдата Карлоса, если таковые найдутся. Разумеется, вам совершенно не обязательно возвращаться в Парагвай, достаточно воспользоваться почтой… А майор Данилов, я уверен, не откажет нам в содействии.

— О! — с восторгом воскликнул Марк. — С этой суммой они станут там богачами! Разумеется, я с радостью сделаю все, что необходимо.

— Прекрасно, — с улыбкой заметил мистер Джонас. — Итак, а вот это поможет доктору Энгельгардту в его планах по созданию больницы для бедных.

— Десять тысяч, — продолжил он, отрывая очередной чек, — для храброго четника Желько Драговича. А эти три тысячи долларов придутся кстати вашему проводнику Игнасио, верности и смелости которого мы обязаны многим…

— Сэр, я даже не знаю, как выразить вам благодарность от имени всех этих людей, которых вы сейчас облагодетельствовали.

— В молитвах за меня, грешного! Кроме того, — миллионер подал Марку свою визитную карточку. — Я прошу вас выйти со мной на связь в Нью-Йорке, чтобы мы смогли организовать уничтожение входа в Пещеру Сгинувших и установку там большого православного креста. Вы положили начало этой духовной «реконкисте», продолжим вместе?

— Разумеется, сэр. В таком деле я охотно приму участие! — сказал Марк.

— Я в этом не сомневался. А вот этот чек должен послужить тем утешением, которое Господь через меня дарует лично вам.

Взглянув на сумму, Марк не смог сдержать удивленного возгласа.

— Я не ошибаюсь? Ради этого люди трудятся всю жизнь, а тут… Мистер Джонас я не…

— Дорогой мистер Дэвидсон, я прошу вас! Поймите: это не попытка оплатить труды, бескорыстно предпринятые вами во славу Божию, а просто помощь вам, моему собрату по вере. Человеку, сражавшемуся за мой народ в страшные дни Катастрофы, когда я сам пребывал в безопасности. Да, сэр, мне и это известно! И размер своей помощи я определяю сам. Не будьте до такой степени гордецом, чтобы отказать мне в этом праве! Впрочем, знайте: один из тех, кто был упомянут в списках Поплавского — родной брат моей жены. Она из семьи понтийцев[30]. Теперь вы видите, что я еще остался вам должен. Итак, вопрос улажен.

Марк ответил мистеру Джонасу словами искренней благодарности, после чего они прошли в зал. Через некоторое время миллионера отвлекли каким-то деловым разговором, и Марк оказался предоставленным самому себе.

Его приятные мысли прервало легкое прикосновение, от которого по телу словно пробежал электрический ток. Он оглянулся: рядом с ним стояла его санта-маргаритская знакомая, Глория де Агилар. Великолепное платье и блеск чистейший воды драгоценностей еще больше подчеркивали ее удивительную красоту.

— Здравствуйте, Марк! Я уже давно вас заметила, но вам было не до меня. Загадочный вы человек: представляетесь клерком из маленькой фирмы, а сами проводите время на приеме у моего кузена Рауля, в обществе таких воротил! Готовы ли вы уделить немного внимания и мне? Давайте потанцуем!

— Здравствуйте, сеньора Глория. Разумеется! — с поклоном ответил Марк, безуспешно пытаясь не попасть под власть обаяния этой женщины. — Постараюсь не оттоптать вам ноги.

Они станцевали вальс, и когда музыка закончилась, женщина теснее прижалась к нему, не выпуская его руки.

— Вы же не думаете, что я от скуки навязываю свое общество любому мужчине? — тихим голосом спросила она.

— Ни в коем случае. Только не говорите, что влюбились в меня с первого взгляда! — попытался отшутиться Марк.

— А если бы так оно и было? Что бы это значило для вас?

— Думаю, это не принесло бы мне добра.

— Почему, Марк?

— Для начала я бы здорово загордился, а гордость — это всегда вредно.

— Но ведь гордость — это чувство, необходимое каждому человеку. Разве не так?

— Нет, Глория. Гордец во всем зависит от мнения окружающих и поэтому слишком уязвим. При желании его можно даже убить несколькими словами.

— Трудно с вами спорить, но зачем вы снова увиливаете от темы? Знаете, я не намерена кривляться, изображая из себя капризную королеву…

— Правильно, потому, что вы и есть королева.

— Вот что, Марк, — проговорила она совершенно серьезно. — В вашем присутствии я сама себе начинаю удивляться. И сейчас я не могу допустить, чтобы вы снова исчезли из моей жизни. Поэтому я прошу вас пойти со мной, не задавая никаких вопросов.

Она решительно взяла его за руку и повела в сад. Уже с трудом соображая, Марк просто шел за Глорией все дальше в роскошные заросли, пока музыка не стала доноситься совсем издалека. Люди здесь уже не встречались.

Они подошли к скудно освещенному небольшому одноэтажному зданию. Глория толкнула дверь, почти втащила Марка внутрь и зажгла свет. Они были в уютно обставленной жилой комнате. Она подошла к большой кровати с пологом и повернулась к нему.

— Это домик для гостей. Я привела вас сюда…

— Да… Привели… — с трудом выговорил Марк, совершенно не желая ничего менять.

— Я вас уже просто не понимаю… — она полулегла на кровать. — Идите ко мне.

— Только запру дверь.

Торчавший изнутри ключ не поворачивался. Марк нажал сильнее и ключ с треском сломался, оцарапав ему палец. Боль дала возможность немного совладать с собой и быстро помолиться.

— Марк, ты что… — Глория подалась ему навстречу.

— Подождите! — он предостерегающе поднял ладонь. — Я очень сожалею, если невольно ввёл вас в соблазн…

— Марк, что случилось? — бездонные глаза женщины стали огромными. — Скажите, что не так?

— Глория, вы очень нравитесь мне, просто не можете не нравиться. Но то, о чем сейчас идет речь, для христианина недопустимо!

— Недопустимо? Марк, хотя бы просто подойдите ко мне… — ее голос манил, как пение сирен. — Что же вы со мной делаете?

— Да поймите, Глория: человек не может чтить Бога и при этом попирать то, что лежит в самом сердце его религии — основные заповеди Божии.

— Вы хотите сказать, что близость между мужчиной и женщиной допустима только после того, как священник почитал перед ними по книжке? А иначе это просто грязь? И это утверждает не старушка в черной шали, а молодой, страстный мужчина?! Вы что — серьезно так считаете?!

— Да, — ответил Марк.

— Послушайте: все мы христиане, но это не мешает нам быть живыми людьми! Марк, что происходит? — теперь в ее взгляде сверкали молнии.

— Глория, у меня есть невеста! — решил соврать он. — И я был бы последним мерзавцем, если бы… Понимаете?

— У вас есть невеста? Вы очень ее любите?

— Конечно! Как может быть иначе?

— Я только что заметила, что ваш светский лоск куда-то подевался… — тихо проговорила Глория, бессильно опускаясь на край кровати. — Это и есть настоящий вы? Наверное, такими были странствующие рыцари… Я должна бы возненавидеть вас, но не могу… Уходите. — Она опустила голову.

— Глория, никто, никогда не узнает о том, что здесь произошло.

— Могли бы и не говорить, я это знаю… Но вы сами, пожалуйста, не забывайте о том… чего здесь не произошло. Вы что, сейчас уйдете, Марк? Навсегда?

— Да, Глория. Прощайте.

Марк закрыл дверь и двинулся по едва заметной дорожке в сторону дома, сверкавшего светом и наполнявшего вечер чарующей музыкой. Сначала он шел, а потом бежал, схватившись за грудь.

Войдя в дом, где торжество было в самом разгаре, Марк зашел в туалетную комнату и подставил голову под кран с холодной водой, после чего тщательно вытерся полотенцем. Потом прошел в зал, разыскал сеньора Эспиноза и мистера Джонаса и вежливо распрощался с ними, сославшись на срочные дела.

Уже в такси Марк вдруг решил, что сам поедет в Парагвай и передаст денежную помощь от мистера Джонаса всем, кому надо. Узнав в отеле, что ближайший поезд на Асунсьон отходит через сорок минут, он торопливо собрал вещи, вызвал такси и отправился на железнодорожный вокзал.

* * *

Проводив позднего гостя, Эйба Флэгга, санта-маргаритский командор «Короны» Педро Альварадо тщательно запер дверь и закрыл окна крепкими ставнями. Он был серьезно напуган одним вроде бы незначительным фактом, всплывшим в нынешнем ночном разговоре. А именно: приезжий гринго Дэвидсон оказался самым тесным образом связан с сербом Драговичем, командиром грозного отряда «Рыжих муравьев».

Месяца четыре назад в одном из небольших городков работорговцами из «Короны» была похищена дочь солдата из отряда Драговича. Вскоре серб и десяток его людей нагрянули туда и устроили тамошней клике «Короны» чудовищный разгром. За одну ночь они выкорчевали всех ее членов, оставив после себя только трупы бандитов, начиная с тамошнего командора и его подельника, продажного начальника городской полиции.

Узнав о происшедшем, командоры организации смертельно перепугались, сникли и затаились. И вдруг грозная тень расправы нависла уже непосредственно над самим Педро. Дело в том, что старый доктор Энгельгардт давно препятствовал подпольной работорговле в Санта-Маргарите и ее окрестностях. «Корона» сделала ему предупреждение, которое он просто проигнорировал. Следуюшим шагом должно было стать физическое устранение упрямого немца.

И вот теперь этот самый доктор, являющийся близким другом гринго Дэвидсона, оказывается через него напрямую связан с Драговичем и его головорезами! Отъезд американца на родину тоже ничего не изменит: от этого их контакты явно не прервутся!

Педро, человеку не трусливому, вдруг стало жутко: он был на месте той резни и видел, что сотворили «Рыжие муравьи» с его незадачливым коллегой…

При таких обстоятельствах доктора необходимо было оставить в покое, а все операции по торговле рабами в этом районе немедленно свернуть. Да, ни больше, ни меньше! И отпустить по домам заготовленный человеческий товар. Тем более, что работорговля в этих местах давно приносила больше хлопот, чем доходов…

Сегодня же он отдаст соответствующие приказы… Нет, прямо сейчас! А руководство организации одобрит его действия. Пусть имя Верховного Командора знал только узкий «внутренний круг», но с такими методами дознания, как у Драговича, он запросто мог добраться и до Верховного!

С облегчением вздохнув, владелец гостиницы взялся за телефонную трубку.

Знай он о событиях, произошедших в этот же день несколькими часами раньше, он бы зашевелился еще быстрее.

* * *

— Не люблю католических патеров, но иезуиты, что ни говори, создали здешний народ, — рассуждал Желько Драгович, пробираясь по развалинам старой иезуитской миссии. С ним было десятка полтора его «Рыжих муравьев».

— Похоже, вот оно, командир! — сообщил следопыт Игнасио, показывая на заваленный разным хламом вход в подвал. — Ангел и знак «Короны» на стене. Все, как говорил сеньор Марк.

Желько кивнул.

Разведчики бесшумно разобрали завал и Игнасио с револьвером в руке нырнул в темный проем. Через несколько секунд в темноте замерцал луч его фонаря.

— Ого, — восхищенно сказал Желько, спустившийся вслед за индейцем. — Здесь оружие, боеприпасы, американские консервы! А вон еще какие-то ящики и коробки! Не иначе, как контрабанда для перепродажи в армию, и скорее всего во вражескую. Ну, а мы продадим в нашу, хоть и дадут дешевле! Вас, парни, я тоже не обижу.

Заглядывавшие в подвал разведчики радостно закивали головами.

Серб сильным прыжком выбрался наружу.

— Командир, в этих развалинах сейчас отдыхает целый караван! — доложил один из солдат. — Пятеро вооруженных типов из «Короны» и с ними двадцать мулов с поклажей! Наши там потихоньку за ними наблюдают.

— Пошли, — кивнул головой Желько.

На большой поляне, бывшей когда-то площадью, паслись мулы и кучей лежали сложенные тюки. Невдалеке горел костер, вокруг которого расселись пятеро усатых, до зубов вооруженных здоровяков. Они ели, шумно разговаривали и хохотали. В стороне сидели двое мужчин и женщина, их руки были связаны.

— Снять их, командир? — тихо спросил помощник Драговича сержант Ортис, прицеливаясь в бандитов из автомата.

— Пока нет, — ответил Желько. — Я обещал, что здесь не будет лишней крови.

Держа сидящих у костра на прицеле «томпсона», он вышел из укрытия и спокойным шагом направился к ним. Бандиты и пикнуть не успели, как разведчики окружили их со всех сторон и мгновенно разоружили.

Желько подошел к тому, который казался главным, и рванул ворот его рубахи. На мощном загривке виднелась татуировка — корона в круге.

— Там, в тюках, тоже куча всякого добра: материя, мука, табак! — радостно подскочил к командиру Игнасио. Желько кивнул и обернулся к троим пленникам бандитов. Это были старик, подросток и молодая девушка. — Кто вы такие? Ребята, развяжите их.

— Мы из села… там, — старик махнул затекшей от веревок рукой куда-то в сторону. — У нас с «Короной» вышел спор из-за земли, и вчера они пришли и забрали нас с собой. Дали неделю, чтобы наши заплатили всё с процентами, или нас убьют и скормят псам. А земля эта всегда наша была, сеньор! Они беззаконие устроли…

— Убили они у вас кого-нибудь? — перебил его Желько.

— Нет, сеньор, били только… Скотину постреляли!

— Ну, значит, пусть пока поживут, паршивцы…

— Подождите, сеньор! — крикнула девушка, подошла к Желько и указала на одного из бандитов. — Вон тот меня изнасиловал!

— Заткнись, сука! — вдруг заорал бандит. — Она все врет, не верьте…

Щелчком пальцев Желько заставил его замолчать.

— Ну-ка, расскажи об этом, — обратился он к девушке.

— Посмотрите на меня, сеньор, — она показала свое разбитое лицо и изорванную одежду. — И посмотрите на него! — на щеке бандита были видны следы ногтей.

— Было такое? — повернулся Желько к двум остальным крестьянам. Те горячо подтвердили слова девушки. Он перевел взгляд на бандитов, и они в ужасе закивали, стараясь не смотреть в сторону насильника.

— Он и раньше так делал, все знают, — хрипло сказал старик.

— Ну что же ты, — с отвращением бросил Желько. — Крещеный человек, а ведешь себя, как какой-нибудь турок.

Бандит трясся и тонко подвывал.

Серб достал из кобуры свой «люгер» и протянул его девушке:

— Решай с ним сама, как знаешь.

Она шагнула к бандиту и почти в упор выстрелила ему в голову, а потом расстреляла оставшиеся патроны в завалившееся тело.

— Ну, теперь ты смыла позор его кровью, — сказал Желько, забирая у нее пистолет. — А если он тебя обрюхатил, то не вздумай ничего над ребенком делать! Лучше отдай монахиням в приют. Ребенок не отвечает за отца, поняла?

— Да, сеньор! — воскликнула девушка, упав на колени и пытаясь поцеловать у Желько руку. — Я буду сама растить этого ребенка и считать его отцом не этого, а вас!

— Хорошо, — улыбнулся он и похлопал ее по щеке. — Пусть буду я. Кстати, ты симпатичная девчонка, а синяки скоро заживут.

— Ну, а вы, — обратился Желько к четырем оставшимся бандитам, — сейчас навьючите тюки на мулов, потом перегрузите всё из подвала на два наших грузовика. Напоследок вам всыплют по сотне плетей — и гуляйте отсюда! Но в следующий раз пощады уже не ждите!

— Хотя, — добавил он, подумав, — можно обойтись даже без порки, если кто-нибудь из вас одолеет меня в бою на кулаках. Думайте!

Бандиты тихо переговорили и один из них сказал, что готов сразиться с Кардиналом Смерть. Так в Парагвае прозвали Желько Драговича.

Боец «Короны» поднялся на ноги. Он выглядел невероятно мощным.

Девушка схватила серба за руку и быстро заговорила:

— Будьте осторожны, сеньор, он валит быка с одного удара!

— Одна скотина валит другую, — засмеялся Драгович. — А я здесь причем? Начали!

Бандит быстро подскочил к Желько и нанес ему два сильных удара кулаками. Серб не обратил внимания на ложный выпад левой, уклонился от удара правой и сам нанес короткий, мощный удар в живот противника. Бандит рухнул к его ногам, бессильно корчась и издавая мучительные, скрипящие звуки. «Добавки» ему определенно не требовалось. Зрители разразились восторженными криками и аплодисментами.

— Все по честному! — сказал Желько, толкнув стонущего противника высоким шнурованным ботинком. — Ортис, когда они все погрузят, выпорите их хорошенько и отпустите с миром.

Он подозвал крестьян.

— А вы возьмите трех мулов, три мешка муки и отправляйтесь домой. Если к вам снова привяжется эта шайка, то дайте мне знать. Вы теперь под моей защитой, они передадут это своим! — ткнул он пальцем в бандитов. Те испуганно закивали.

— Все, идите! У нас тут и без вас дел хватает!

Глава 19. Отблески Рая

Около десяти часов утра Марк верхом на коне въехал в Санта-Маргариту и сразу направился в сторону приемной доктора Энгельгардта. Проезжая мимо аптеки Бейкеров, он решил повидать Алису, но аптека оказалась закрытой, причем явно уже очень давно.

Удивленный Марк отправился к дому Бейкеров и нашел его запертым и как бы необитаемым. Их соседка, Жаклин, рассказала ему о поспешном отъезде Алисы, после которого о ней ничего не было известно.

Марк вскочил в седло и поскакал к дому Даниловых.

Еще издали он увидел Веру, которая вместе со служанкой-индианкой высаживала что-то на небольшом, ухоженном газончике.

— Здравствуйте, Марк! Я так рада вас видеть! — сказала она, подходя к нему. — Пожалуйста, проходите в дом.

— Здравствуйте, Вера! Спасибо, сейчас зайду. Но не знаете ли вы, куда уехала мисс Алиса Бейкер?

— Подождите, Марк. Я должна рассказать вам о ней нечто важное…

Она усадила Марка на скамеечку и подробно рассказала ему об обстоятельствах отъезда Алисы и о том, что с тех пор она как в воду канула. Военные не встречали ее в Чако, полицейское расследование тоже ничего не дало.

— Значит, до вас она тоже не доехала, Марк?

— Нет.

— Муж рассказал, что вы благополучно пережили покушение, о котором предупреждала Алиса. Кроме него я никому не сказала об этом ни слова, и вас расспрашивать тоже не стану.

Марк благодарно улыбнулся ей и устало закрыл глаза. Итак, его парагвайская эпопея все-таки закончилась плохо: ради него рассталась с жизнью эта милая, добрая девушка…

— Спасибо вам, Вера! — он встал и направился к своему коню.

— Куда вы, Марк? Вы что, не зайдете?

— Поеду ее искать.

— Что?! Марк, прошло уже столько времени, она погибла! Я вас хорошо понимаю, но это безнадежно! Послушайте, это не ваша вина…

— Я ведь недавно из Чако, Вера. Со мной все будет в порядке. Вы не знаете, где сейчас доктор Энгельгардт?

— Доктор тоже там, с ранеными… Ох! Но хотя бы поесть-то у нас вы не откажетесь! А мы с Долорес пока соберем вам в дорогу все, что нужно! Хорошо?

Марк поблагодарил ее и прошел в дом.

Не прошло и часа, как он попрощался с Верой, миновал поля и проехал пару миль по лесной дороге. Увидев красивую, светлую поляну, он сошел с коня и некоторое время тихо молился под шелест листьев и птичий хор, а потом продолжил свой путь.

* * *

За последние пару часов представитель «Ойл компани» мистер Эйб Флэгг постарел лет на двадцать. В который раз перечитав лежавшую перед ним телеграфную ленту, он снял очки: все ясно, и нечего прятать голову в песок.

Итак, отчет экспертной комиссии под руководством профессора Роулинга однозначно подтвердил, что в Чако и в помине нет никакой нефти. А Роулинг – это имя, и его мнение также надежно, как Английский банк.

Старик остановился перед зеркалом и с ненавистью вгляделся в свое отражение. Неудачник, жалкий неудачник!

— В общем, вся эта вонючая авантюра с войной и прочим дерьмом затеяна зря! — дряхлым голосом прошамкал он. — Компания, будь она проклята, понесла убытки… Ну, а сам я разорен и выброшен псу под хвост! Голод, понятно, мне не грозит, но что это для меня за жизнь — за бортом настоящей жизни?.. А уж как станут зубоскалить все эти завистливые ничтожества!..

— Только я вас всех облапошу! — вдруг захихикал Флэгг, трясясь, как в лихорадке. Он пинком отшвырнул стул и достал из ящика стола стеклянную трубочку с белыми кристаллами.

— Я проваляюсь здесь на жаре пару дней, не меньше, и пусть потом нюхают вонь! Тогда им всем точно станет не до смеха! Сволочи проклятые!

Мистер Флэгг обеими руками высыпал содержимое пробирки себе в рот и заметался по кабинету в мучительных судорогах, поопрокидывав половину мебели.

Агонизирующее тело еще содрогалось под грудой каких-то обломков и осколков, когда в углу затрещал телеграфный аппарат: из офиса профессора геологии Дж. К. Роулинга поступала новая информация.

За четыре часа до этих событий там состоялся следующий разговор:

— Что за нелепое заключение по чакской нефти вы вывели из моего отчета, Мюррей? — профессор гневно смотрел на своего помощника поверх очков. — Залежи расположены глубже, чем изначально предполагалось, и дополнительных трудностей здесь не избежать… Но нефтяные залежи там несомненно имеют место, а это главное. Хорошо, что свою безграмотную ахинею вы успели отправить только Флэггу в его парагвайский офис… Ну и расшумится же старик! Итак, Мюррей, немедленно телеграфируйте в контору Флэгга резюме моих, а не ваших выводов.

Помощник иронично отсалютовал вслед удаляющейся спине шефа.

— О’кей, мистер умник, телеграфирую… — заметил он себе под нос. — Но только после ужина. Раз уж наглый старикашка Флэгг все равно поднимет вонь, то пусть хоть помучается пару-тройку лишних часов. Высокомерный ублюдок!

* * *

Вдвоем с парагвайским драгуном Марк въезжал в небольшую, нищенскую деревню, затерявшуюся посреди унылой сельвы.

До того, как попасть сюда, он в поисках следов Алисы долго обшаривал безбрежные пространства лесов, болот и перепаханные войной дебри прифронтовой полосы. Позади остались десятки осмотренных гниющих трупов, обстрелы, ночевки в заброшенных траншеях, жалкие капли выжатого из кактусов сока вместо воды…

Однажды он заблудился и случайно выехал на боливийские позиции. На нем была штатская одежда, и американский паспорт избавил его от неприятностей. Но о пропавшей молодой англичанке здесь тоже никто ничего не знал.

Вскоре после этого что-то начало проясняться. На месте артиллерийского обстрела люди Драговича нашли женский походный ботинок и испачканный кровью тонкий батистовый платок.

Еще около недели ушло на новые поиски, но решающую информацию о местонахождении Алисы добыл молодой офицер Густаво Кох. Возле полевого госпиталя он задержал бродячих индейцев, пытавшихся выменять на спирт английскую походную аптечку, хлопковый бюстгальтер с вышитыми инициалами «A. B.» и другие мелочи.

Индейцы рассказали, что взяли все это из переметных сумок на конском трупе. А хозяйкой, по их мнению, могла быть раненая белая девушка, которую неподалеку подобрали крестьяне и отвезли в свою деревню.

Два дня трудного пути по сельве — и Марк оказался здесь…

Был вечер. Люди с любопытством поглядывали на двух хорошо одетых всадников. Драгун, стройный юноша-испанец, быстро переговорил с группой невысоких мужчин и направил коня к одному из нищенских домиков. Жильцы хижины, многолюдная семья метисов, торопливо вышли навстречу гостям.

Средних лет женщина с задремавшим ребенком на руках охотно ответила на все вопросы Марка. Да, они действительно подобрали раненую девушку недалеко от мест боев. Они ездили туда, чтобы чем-нибудь поживиться, а нашли ее. Она была еще жива, но совсем плоха, сильно ранена в лицо и в ногу. Они вскоре отвезли ее в ближайшую больницу, в поселок Мерседес. Это очень далеко, но что поделаешь? Тамошний доктор-гринго просто изумился, как это она не отошла по дороге! И сказал, что теперь уж он ее вытянет. Если она живая, то наверняка и сейчас там!

— Вы знаете ее имя? — спросил Марк.

— Доктор смотрел ее бумаги, звать ее Алиса. Мы ему все передали — и бумаги ее, и вещи, и деньги. Мы бедны, но никогда не обобрали бы ближнего! Не этому учит нас Господь. Какая радость, что нашу бедную сеньориту нашли ее близкие! Она ваша невеста, сеньор?

— Если согласится, то да.

Поблагодарив хозяев и щедро наградив их деньгами, Марк махнул им рукой и вместе с драгуном тронулся в путь, снова растворившись в лесных дебрях.

* * *

Алиса Бейкер сидела на скамейке в саду больницы аргентинского поселка Мерседес. Ее нога была в гипсе, а на щеке краснел свежий шрам. Полная американская мулатка в форме больничной сестры подошла к ней и села рядом.

— Ну вот, мисс Алиса, доктор Маршалл говорит, что у вас, скорее всего, даже и хромоты не останется!

— Спасибо, Джудит, — улыбнулась ей Алиса. — А как там с моими письмами?

— Да нет пока ответов из Санта-Маргариты, а от парагвайского солдата, который повез вашу записку в воинскую часть, тем более рано ждать вестей!

— Поняла. А то, о чем я тебя просила, ты узнала?

— Да, я спрашивала. Только нет здесь поблизости ни русской, ни греческой церкви! Откуда? Мисс Алиса, а зачем вам все-таки ортодоксальная церковь? Вы же из англичан, верно?

— Да, но при чем здесь это? Православную Церковь основал сам Господь Иисус Христос, и поэтому я решила быть с ней, понимаешь? И к ней принадлежит человек, который… — из ее глаз потекли слезы.

— Зря вы, мне кажется, так о нем тоскуете! — сказала мулатка, погладив девушку по плечу. — Может, и встретитесь еще!

— Не знаю… Если он погиб, то это я виновата!

— Хоть вы и скрываете, мисс Алиса, о чем хотели его предупредить — дело ваше! Но вы-то уж точно старались, как могли: посмотрите на себя!

— В том-то и дело, Джуди, что все это было не нужно! Мой папа говорил, что из любой ситуации найдется правильный выход, если помолиться и спокойно подумать. Вот и мне надо было не лезть одной в Чако, а ехать в племя, где живет моя бабушка Консуэла! Это моя бабушка по маме, она индианка. Я легко уговорила бы ее помочь мне, а потом с проводниками-индейцами, мулами и припасами быстро добралась бы, куда надо! Так я спасла бы его, а вместо этого…

— Но почему вы решили, что индейцы так вот сразу и пошли бы с вами, мисс Алиса?

— Они пошли бы, Джуди! Они почему-то всегда слушаются мою бабушку, даже вожди… В детстве я как-то спросила об этом маму, но она только рассердилась… В общем…

— Ну вот, опять! Нельзя вам столько плакать! Чудом остались живы — и радуйтесь! — Джудит постаралась успокоить Алису, а через некоторое время ушла по каким-то делам.

Девушка сидела, погрузившись в свои мысли, и не сразу заметила спешащую к ней по аллее Джудит, которая что-то сбивчиво кричала на бегу. Отдышавшись, она проговорила:

— Там… про вас… какой-то джентльмен расспрашивает!.. А я сразу к вам, чтобы, значит, рассказать!

— Какой джентльмен? — побледнев, спросила Алиса и попыталась вскочить на ноги. Джудит удержала ее.

— Молодой, высокий джентльмен, американец, кажется! Я подумала: а вдруг это…

В конце аллеи показался Марк в измятой, заляпанной гарью от костров одежде. Почти сразу увидев Алису, он перекрестился, а потом подошел к ней и сел рядом.

— Привет. Я обещал зайти. Ждали?

— Ждала… — Алиса еще не могла поверить в реальность происходящего. — Ждала, а потом пошла вас искать… А вы, что… меня? — Она сначала засмеялась, потом заплакала и бросилась ему на грудь. Он ласково обнял ее и погладил по голове.

— Почему вы искали меня? — кое-как, сквозь слезы выговорила она.

— Да… надо посоветоваться по одному важному делу.

— Какому делу?

— Это насчет моей свадьбы.

— Вашей… свадьбы? И кто невеста?

— Это вы и есть, Алиса! Если, конечно, вы согласны.

Алиса счастливо засмеялась сквозь слезы.

— Согласна! Еще и как согласна! — наконец смогла сказать она.

— Тогда скажи: ты готова принять православное христианство? Ведь православные женятся только на православных!

— Готова! Я уже давно обо всем подумала и сама решила его принять…

— Сама решила? Почему?

— Ты же сказал, что там Истина! И там ты… Видишь, я пообещала Богу, что войду в Его Церковь, и Он… — ее глаза сияли от счастья, она пребывала в том состоянии, которое изредка позволяет людям еще на земле увидеть отблески Рая.

— Слава Богу, Алиса! — сказал Марк и тихо сжал ее руку в своей. — Я очень тебя люблю.

Джудит, скромно отошедшая в сторонку, утирала слезы своим белым фартуком…

* * *

— Знаешь, а ведь Марк все-таки нашел свою невесту! — сообщил кавалерийский майор Панченко своему другу, лейтенанту Годору. — Мой капрал Мартинес с ним был. А я‑то все не верил, что найдет. Девчонка, в таком аду… Но вот ведь как бывает!

Майор снял расшитую галунами фуражку и попытался пригладить свои черные с проседью волосы.

— Мне Густаво Кох уже рассказал, — с улыбкой ответил Тимофей. — Здóрово! Люблю, когда у кого-то в жизни сбываются мечты: так и веришь, что следующее «попадание» будет уже в тебя…

— Дай Бог! Как говорится: совет да любовь! А чего там с Лайдой стало, так и не ясно?

— Затерялся наш Сергей в дремучих лесах, — Годор чему-то улыбнулся про себя. — Исчез. Думается мне, что больше мы о нем не услышим.

— О, я ж забыл тебе одну штуку рассказать! — Панченко хлопнул стеком по своему сверкающему голенищу. — Мои тут задержали в сельве двоих. Оказалось — два брата, чехи, добирались домой от боливийцев. Младший, Иржи его зовут, рассказал, что дал слово какому-то парагвайскому офицеру, русскому, бросить эту войну. Даже брата уговорил. И по описанию тот офицер — это ты выходишь.

— А я про это уже и забыл, — кивнул Тимофей. — Молодец паренек, слово сдержал… А за славянское братство он тебя не агитировал?

— Ага, пытался, — махнул рукой казак. — Но, посидев в польском концлагере после того, как мы дрались за них под Варшавой, мне в это братство не сильно верится… А еще я помню, что творили австрийские славяне-мусульмане над пленными и гражданскими… Они нам тоже братья, что ли? Из пальца это высосано, я тебе скажу.

— Но он, видно, и вправду в это верит, — поднял брови Годор. — А я‑то думал, что просто зубы заговаривает.

— В общем, — продолжил Панченко. — Я этим двум чехам пропуск выписал. Воды, продуктов мы им подкинули, дорогу указали. Ребята они ничего, неплохие…

— Взял, и лишний раз утвердил беднягу в его утопии, — усмехнулся Годор.

— А сам-то? — жизнерадостно засмеялся казак. — Сам чего его не «шлепнул»? Так проще было бы…

— Да уж не ради него. Война такое дело, что нельзя опускаться.

— Это да! Пошли-ка, Тимофей, выпьем по стаканчику винца за Марка с его невестой! Уж больно парень он хороший! Почти как русский, да жаль, по-нашему ни бельмеса… Ты, кстати, Тимошка, по России не скучаешь?

— Нет, не особенно… По мне, так наша Россия — везде, где есть русские; мы приносим ее с собой понемногу… И посмотри, какие люди нам встречаются: тот же Марк, или доктор, или Желько, или этот мальчишка-чех! А сами мы помылись в бане, белье чистое, а завтра воскресный день. Скажешь, не Россия?

— Вот-вот! — подхватил Панченко. — Счастье наше, что «юнкерсы» проклятые колонну с водой опять не разбомбили! А с баней-то где хочешь Россия, тут ты прав… Ух, жара! Эдакой и на Дону не бывало! От водки тут бы сразу карачун. Гадость она, эта водка, никогда ее не любил. Пошли, что ли? — подытожил майор.

— Пошли, — кивнул Годор, направляясь вместе с казаком к лужайке, где был сколочен небольшой деревянный столик. — Смотри-ка, даже москиты сегодня не донимают. Хорошо! Как говорила моя бабушка Марфа: Слава Богу за всё!

2 - Братский замок

Примечания

[1] «Николаевский инцидент» — зверская резня, устроенная в 1920 году большевиками в г. Николаевске над мирными жителями, русскими и иностранцами.

[2] Хавер — товарищ (идиш).

[3] Земская Рать (1922 г.) — антибольшевистское русское военное формирование, вооруженные силы Приамурского Земского Края.

[4] Шлимазл — неудачник (идиш).

[5] Abteilung — армейское подразделение в Германии и Австрии.

[6] Война между Боливией и Парагваем (1932–1935), вошедшая в историю как Чакская война.

[7] Великая война — принятое в Парагвае название войны, которую в 1864–1870 годах Парагвай вел против Бразилии, Аргентины и Уругвая. Иначе она называется Войной Тройственного Альянса и Парагвайской войной.

[8] Хакенкройц — свастика.

[9] Полковник Вальтер Николаи — шеф германской разведки времен I Мировой войны.

[10] Взятие форта Бокерон — первая крупная победа армии Парагвая в Чакской войне.

[11] Ледяной поход — тяжелое отступление Белой армии весной 1918 года.

[12] Салтычиха — российская помещица, виновная в массовых истязаниях и убийствах крепостных.

[13] Роза Землячка — коммунистка, виновная в массовых убийствах военнопленных и мирного населения в годы Гражданской войны в России.

[14] Джордж Кастер — полковник армии США, герой войны с индейцами.

[15] Основной причиной начала Чакской войны стали нефтяные залежи в Гран-Чако.

[16] Форт Нанава — место тяжелых боев в период Чакской войны.

[17] Усташи — хорватская фашистская организация, занимавшаяся политическим террором, а в годы II Мировой войны развязавшая беспрецедентный по жестокости геноцид православного сербского населения.

[18] Коста Печанац — один из сербских четнических воевод.

[19] Боевые действия между турецкими войсками и греческими партизанами, шедшие в период геноцида коренного греческого населения Понта со стороны Турции (1914 — 1923 годы).

[20] Мухаджиры — мусульманские переселенцы с Кавказа и Балкан.

[21] Балканские войны — войны, которые велись на Балканском полуострове в 1912 — 1913 годах с участием Болгарии, Греции, Румынии, Сербии, Турции и Черногории.

[22] Джанна — место райского блаженства в представлении ислама.

[23] Бандейранты — бразильские работорговцы.

[24] Откровение Иоанна Богослова 2:27.

[25] «Шаховница» — клетчатый узор на гербе и флаге Хорватии.

[26] «Потурченцы» — на Балканах кличка славян-мусульман, чьи предки приняли ислам в период турецкого ига.

[27] Униформа российского гимназиста начала XX века.

[28] Крест Святого Саввы — национальный символ Сербии.

[29] Лабарум — монограмма Господа Иисуса Христа, римский и византийский боевой символ.

[30] Понтийцы — живущие в России понтийские греки.

Комментировать

*

Размер шрифта: A- 15 A+
Тёмная тема:
Цвета
Цвет фона:
Цвет текста:
Цвет ссылок:
Цвет акцентов
Цвет полей
Фон подложек
Заголовки:
Текст:
Выравнивание:
Боковая панель:
Сбросить настройки