Оглавление
Книга К.С. Льюиса The Screwtape Letters написана в дни «битвы за Британию» и опубликована в следующем, 1941 году. Она почти сразу принесла заслуженную славу своему автору, до тех пор малоизвестному сорокадвухлетнему ученому-филологу, и остается непревзойденным шедевром, самым популярным и значительным из его многочисленных и разнообразных трудов.
Имеется русский перевод книги, неоднократно опубликованный под неуместным заглавием. Необходимость в новом переводе вызвана нижеследующими причинами:
1) К.С. Льюис, признанный классик мировой литературы XX века, требует внимания и уважения;
2) книга раскрывает предметы исключительной глубины и важности;
3) военный сюжет книги представляет особый интерес в XXI столетии;
4) вышеуказанный перевод, выполненный неумело, неряшливо, с грубыми ошибками, непригоден ни по содержанию, ни по форме (подробнее см. в Приложении);
5) известная переводчица Н.Л. Трауберг, чье имя фигурирует в упомянутом переводе, сообщила мне незадолго до смерти, что последний сделан не ею.
Тематический указатель писем и примечания внесены переводчиком.
Иеромонах Макарий (Маркиш)
* * *
Посвящается Дж. Р. Р. Толкину
Введение
Объяснять, как попали ко мне эти письма, я не намерен.
Нам присущи две ошибки в отношении духов зла, равной тяжести и противоположного свойства. Одна – отрицать их существование, другая – признавать и питать к ним глубокий, болезненный интерес. А им одинаково приятны обе ошибки: они приветствуют материалиста с той же радостью, что и колдуна. – Каждый, кто освоит надлежащую технику, легко раздобудет материал наподобие моего; но учить тех, у кого недобрые намерения или шаткие нервы, от кого только и жди беды, в мою задачу не входит.
Помните, что злому духу свойственно лгать[1]: не принимайте всех его слов за чистую монету даже с его собственной точки зрения. Я не пытался узнать, о ком конкретно он пишет, но крайне маловероятно, что, к примеру, священник Кол или мать клиента изображены правдиво: ведь в преисподней, как и на земле, не прочь принять желаемое за действительное.
Добавлю также, что датировка писем не уточнялась. Судя по всему, письмо №17 написано прежде, чем у нас урезали нормы выдачи по продуктовым карточкам; но в целом бесовская датировка никак не связана с земным календарем, и я не пытался её воспроизвести. Ход войны, очевидно, не интересует автора писем иначе как в связи с духовным состоянием некоей конкретной личности.
К.С. Льюис
Колледж Св. Магдалины, Оксфорд
5 июля 1941 года
* * *
Если злой дух не бежит от Св. Писания, то самое лучшее – поднять его на смех: он терпеть не может презрения. – Мартин Лютер[2]
Сатана… этот гордый дух… не выносит насмешки. – Томас Мор[3]
Напоминание русскому читателю
«Все злое исходит от Дьявола. Созданный Богом, он захотел не призрачного бытия в затхлом дыму благонравных славословий, – он захотел хотеть по-своему и посмел хотеть…
Все злое – от Дьявола: непрестанное дерзновение, вечное восстание против сидящего на превысоком престоле, вечное движение вперед, неумолчный зов к Человеку:
– Иди за мною! Познавай! Будь сам своим богом!
Но почему же однако это – зло, а то – добро? Мстящий смертью за нарушение странной заповеди разве не зол? И озаряющий Человека светом познания и дерзновения разве не благ?…
Познаем, что Бог и Дьявол – одно и то же».
– Федор Сологуб. Человек человеку дьявол
«Летом 1966 года газеты в окрестностях Сан-Франциско стали понемногу сообщать о группе почитателей дьявола под началом бывшего укротителя львов и органиста Антона Сандора ЛаВэя… К 1967 году за новостями о Церкви Сатаны репортеров уже присылали через Тихий океан из Токио и через Атлантический из Парижа… Филиалы открывались по всей Америке, в Англии, во Франции, в Германии, в Африке и в Австралии. Меньше чем за год Церковь Сатаны доказала правоту своей первоочередной заявки: дьявол жив и популярен».
– А.С. ЛаВэй. Библия Сатаны. Предисловие
Письмо №1. Разум. Наука
Любезный племянник,
вижу твою заботу о том, что читает твой клиент, как часто общается со своим приятелем-материалистом. Но нет ли тут наивности с твоей стороны? Уж не надеешься ли ты спасти его от когтей Противника с помощью рассуждений?
Живи он лет двести-триста тому назад, с этим можно было бы согласиться. В те времена люди еще хорошо различали, что доказано, а что нет, и доказанному верили. У них еще сохранялась связь между мыслью и действием, способность управлять своей жизнью на основании умозаключений. – Но благодаря газетам и тому подобному оружию мы сумели в основном исправить положение дел.
У твоего клиента в голове с самого детства крутится с десяток несовместимых друг с другом доктрин – и он к этому вполне привык. Его не волнует, истинные они или ложные; его занимает, «теоретические» они или «практические», «традиционные» или «современные», «консервативные» или «радикальные». Оттянуть его от Церкви надо не мышлением, а пустословием[4].
Не трать время, пытаясь убедить его в истине материализма! Убеди его, что материализм актуален, экзистенциален, что он в тренде, что за ним будущее: вот что интересно клиенту.
Чем плохи рассуждения? Тем, что они уводят фронт борьбы на территорию Противника[5]. Он силен в рассуждениях – а в агитации и пропаганде, о чем я веду речь, Он неизменно уступает нашему Низменному Отцу. Пускаясь в рассуждения, ты поневоле разбудишь у клиента разум: а когда разум проснется, кто может предсказать исход дела?[6]
Пусть даже то или иное умозаключение клиента удастся свернуть в нашу пользу; всё равно в итоге ты только укрепишь у него губительную склонность к серьезным размышлениям в ущерб вниманию к сиюминутным чувствам. Твоя задача – сосредоточить его внимание на сиюминутном[7]: пускай называет это «реальностью», только не давай задуматься о значении слова «реальность».
Учти: в отличие от тебя, клиент – не бесплотный дух. Ты не был человеком (у Противника тут ужасающее преимущество!) и не представляешь себе, какие они рабы заурядного. Был у меня как-то клиент, атеист до мозга костей, занимался в библиотеке Британского Музея. Вот однажды он что-то читал, и я заметил у него негодный ход мысли. Конечно же, и Противник тут как тут. В одно мгновение зашатались плоды моих двадцатилетних трудов… Если б я тогда растерялся, пустился в рассуждения и возражения, то всё бы погибло.
Но я не такой дурак. Я сразу же нанес удар в самое податливое место и внушил клиенту, что настало время закусить[8]. По всей видимости (не разберешь наверняка, что Он им говорит – знакомо тебе такое?) Противник отозвался, что тут дело поважнее закусочной. Вероятно, так Он его и настраивал; поэтому когда я ответил: «Еще бы! Слишком важное дело, чтобы решать его на голодный желудок», – клиент заметно оживился. И когда я добавил, что лучше вернуться к вопросу поевши, на свежую голову, он уже двигался к выходу.
А на улице исход боя был решен. Газетчик орал во весь голос, автобус №73 промчался мимо; я показал ему всё это и мгновенно привел к убеждению: какие бы странные мысли ни пришли в голову, когда сидишь в одиночестве над книгами, добрая порция «реальности» (которая свелась у него к автобусу и газетчику) поможет удостовериться, что «всё это» выдумки.
Он понял, как близко к краю он стоял, и в последующие годы любил рассказывать про «это невыразимое ощущение настоящего[9], наша вернейшая защита от заблуждений чистой логики». Сейчас он в приюте у Низменного, в полной безопасности.
Теперь видишь, в чем суть дела? Этот процесс мы запустили в ход сотни лет тому назад, и сегодня люди практически утратили способность поверить чему-то непривычному, пока привычное у них перед носом. Заурядность бытия – вот чем надо на него давить. Особенно остерегайся привлекать науку (сам понимаешь, серьезную науку) к борьбе с христианством: наука с неизбежностью направит его мысль на неощутимые и невидимые предметы. Уже был ряд печальных случаев с нынешними физиками.
Если уж ему обязательно нужны науки, пускай балуется с экономикой и социологией: только бы не уклонился от нашей драгоценной «реальности». Но лучше пусть обходится без всяких наук[10]; вместо этого внуши ему глобальную идею, что он и так всё знает, и чего бы он ни нахватался здесь и там – всё это «данные современных исследований».
Помни: твоя задача – запудрить ему мозги[11]. А как послушаешь кое-кого из вас, молодежи, так поневоле покажется, что нас поставили учителями!
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №2. Церковь
Любезный племянник,
с глубоким огорчением я узнал, что твой клиент стал христианином. Не рассчитывай избежать положенного наказания; надеюсь, что ты, здраво рассуждая, и не желаешь этого. Покамест, однако, будем искать правильный образ действий. Для отчаяния нет причин: сотни таких взрослых неофитов, перешедших ненадолго в лагерь Противника, были возвращены назад и остаются с нами[12]. Что бы ни было у твоего клиента на душе и в теле, пока еще всё складывается в нашу пользу.
В числе наших главных союзников в данный момент – сама Церковь. Пойми меня правильно: речь не о той Церкви, что укоренена в вечности, распространившись во времени и пространстве, грозная, словно войско под знаменами; признаюсь, такое зрелище пугает самых дерзких наших агентов. Но, к нашему счастью, эти людишки его не видят[13].
Всё, что видит твой клиент, – это недостроенное псевдо-готическое сооружение на новом участке. Зайдя внутрь, он встретит местного бакалейщика с приторным выражением на лице: тот поспешит вручить ему новенькую книжицу с текстом богослужения, никому не понятным, и другую потрепанную книжицу с перепутанными духовными песнопениями, набранными мелким шрифтом и по большей части никуда не годными. Когда же он усядется на скамью и осмотрится кругом, он увидит своих соседей – именно тех, которых он до сего времени сторонился.
Вот соседи-то тебе как раз и пригодятся. Направь его мысль сновать туда-сюда, между словами о Теле Христовом и прихожанами вокруг него. При этом не играет роли, кто на самом деле его окружает; пусть даже кое-кто из них отличился в боях на стороне Противника – совершенно неважно. Благодаря нашему Низменному Отцу, твой клиент глуп. И когда он обнаружит, что у одного нет слуха, у другого скрипят башмаки, у третьего двойной подбородок, а четвертая одета не по моде, их вера неизбежно покажется ему смехотворной.
Представление о христианах у твоего клиента, которое он называет «духовным», на данный момент по существу художественное. Он грезит о тогах, сандалиях, панцирях и голых икрах; и обычная одежда прихожан оказывается для него вполне реальным, хоть и неосознанным, камнем преткновения. Не позволяй ему осознать это; не позволяй задаться вопросом, какую одежду он ожидал бы на них увидеть. Покамест напускай туману погуще – а там, в аду, всё ему прояснишь, до последней черты[14]. Впереди у тебя вечность: развлечешься вволю.
Итак, трудись изо всех сил, готовь ему разочарование или кризис: клиент непременно испытает их на первых порах своего церковного пути. Противник допускает такое в любом начинании. Так бывает, когда мальчик, с детства зачарованный «Рассказами из Одиссеи», усаживается учить греческий. Так бывает, когда влюбленные заключают брак и берутся строить семью. Какую стезю ни возьми, так всегда бывает на рубеже между мечтой и делом[15].
Противник идет здесь на риск из-за дикой прихоти превратить всех этих мерзких людишек в Своих так называемых «свободных» друзей и соратников – «детей», как Он их именует[16], беспрестанно унижая всех нас, бесплотных духов, Своими противоестественными связями с двуногими скотами. Предоставляя им свободу, Он не внушает им склонностей и привычек, которые влекли бы их к поставленным целям: пускай, дескать, идут своими ногами[17].
И вот здесь-то открывается нам возможность успеха. Но запомни, здесь и опасность. Тот, кто преодолел этот бесплодный участок в начале пути, гораздо меньше зависит от своих чувств[18], а вместе с чувствами – и от нашего влияния.
Все сказанное предполагает, что у клиента нет никаких разумных причин для разочарования в прихожанах. Если же такие причины найдутся, если известно, что дама в нелепой шляпе – завзятая картежница, а господин в скрипучих ботинках – скряга и вымогатель, то, конечно, твоя задача сильно облегчается. Остается всего лишь изолировать его от такого вопроса: «Если я сам, каков я есть, называю себя в некотором смысле христианином, то почему другие недостатки окружающих делают их лицемерами и суеверами?»[19]
Удастся ли скрыть столь очевидную мысль даже от ничтожного человеческого рассудка? – Удастся, не волнуйся! Он и близко к ней не подойдет, если ты будешь с ним правильно обращаться. С Противником он без году неделя: откуда у него взяться смирению?[20] Что бы он ни говорил про свои грехи, хоть стоя на коленях, всё это пустая трескотня. В глубине души он до сих пор убежден, что Противник задолжал ему крупную сумму за согласие стать христианином, и что ходить в церковь с этими «самодовольными мещанами» – знак его великого смирения и снисхождения. Твоя задача – чтобы он оставался с таким убеждением как можно дольше.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №3. Близкие
Любезный племянник,
рад хорошим новостям про отношения твоего клиента с матерью. Но свой успех надо развивать. Противник будет двигаться от центра во вне, шаг за шагом подчиняя поступки клиента новым требованиям, и в любую минуту может добраться до его поведения в семье. Тебе надо Его опередить. Работай на пару со своим коллегой, которому поручена мать клиента; вам вдвоем надлежит обеспечить у них дома устойчивый режим взаимного раздражения и обид. В этом тебе помогут следующие приемы.
1. Направь клиента на самосозерцание. Он думает, что прийти в Церковь – это дело исключительно внутреннее[21], и поэтому обращает внимание прежде всего на свои собственные мысли и переживания – разумеется, в том рафинированном формате, в каком ты должен их ему показывать. Поддерживай такую особенность; отвлекай клиента от его самых простых и прямых обязанностей, направляя к самым далеким и возвышенным. Усиливай это полезнейшее человеческое свойство, неприязнь и слепоту к очевидному. Кто бы ни был с ним рядом, дома или на работе, узнает его черты без малейшего труда, – а от него самого они будут скрыты, копайся он в себе хоть битый час: вот до какого состояния надо его довести.
2. Исключить его молитвы о матери никак не удастся; но есть возможность их обезопасить. Пусть они будут «строго духовными»; пусть их предметом будет состояние её души, а не её ревматические боли. Отсюда ты получишь два преимущества. Во-первых, клиент будет постоянно озабочен её грехами, а точнее, своими впечатлениями от её грехов, – в качестве которых, при некоторой помощи с твоей стороны, он научится видеть всё то, что ему в ней не нравится[22]. Тем самым удастся подсыпать ему соли на раны от ежедневных стычек даже когда он преклоняет колени для молитвы[23]: дело это совсем не трудное и доставит тебе массу удовольствия.
Во-вторых, поскольку клиент судит о душе матери крайне неточно или вовсе неверно, то и молиться он будет не столько о ней, сколько о некоей вымышленной фигуре. А твоя задача – чтобы день ото дня эта фигура всё дальше уходила от его живой матери, пожилой ироничной дамы, которую он видит перед собой за завтраком. Постепенно эту дистанцию можно увеличить настолько, что молитва о вымышленной матери ни на йоту не скажется на поведении с матерью живой. Бывало, я так надежно приручал клиентов, что пламенная молитва о «душе» жены или сына у них мгновенно переходила в брань и драку без малейшего зазрения совести[24].
3. Когда двое долго живут бок о бок, с годами у каждого из них может возникнуть острая реакция на какую-нибудь особенную мимику или интонацию другого. Потрудись и над этим. Напоминай клиенту про строгое выражение на лице матери, столь неприятное ему с раннего детства, и пусть размышляет, как оно ему до сих пор неприятно. И пусть будет уверен, что она об этом знает и делает ему назло: при аккуратной работе он не заметит, насколько абсурдна такая мысль. И, конечно же, не допускай его заподозрить, что какая-нибудь интонация или мимика у него самого так же точно может быть неприятная для матери: поскольку он глух и слеп к самому себе, добиться этого нетрудно[25].
4. В цивилизованных семьях злобу несут не столько сами слова (которые на бумаге выглядели бы вполне безобидно), сколько тон голоса и выбор момента, так что результат получается не хуже пощечины. Для этого добейся вместе с напарником, чтобы у них обоих были свои двойные стандарты. Твой клиент должен требовать, чтобы мать воспринимала его слова только в прямом смысле, а её слова при этом судить как можно строже по их тону, контексту и скрытым намекам. Её, соответственно, направить на такое же отношение к нему.
Тогда в любой стычке каждый из них будет убежден, что он не при чем. Знаешь, как это бывает: «Я только спрашиваю, когда у нас обед, а она сразу в крик». Стоит укрепиться такому обычаю, и положение дел лучше некуда: один специально обижает другого, а затем изъявляет недовольство, когда тот обижается[26].
И еще, расскажи мне, как смотрит его мать на религию. Не ревнует ли она к этому новому увлечению сына? Не раздражена ли, что тот, уже взрослый, учится у других всему тому, чему она вроде бы учила его в детстве? Не много ли суеты по такому поводу на ее взгляд? Или, наоборот, не слишком ли всё легко? – Припомни старшего брата из истории Противника[27].
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №4. Молитва
Любезный племянник,
твое последнее письмо с его несерьезными высказываниями заставляет меня остановиться на весьма неприятном предмете: на молитве. Твое замечание, что совет в отношении молитвы клиента о матери «был крайне неудачным», недопустимо: племянник не должен делать таких замечаний дяде, как и младший агент – Заместителю Начальника отдела. Помимо того, оно говорит о твоем нездоровом желании избавиться от ответственности: учись платить за ошибки.
В любом случае, насколько возможно, надо удерживать клиента от глубокого интереса к молитве. Для этого взрослому клиенту вроде твоего, кто только что перебежал назад к Противнику, лучше всего напоминать про его детские молитвы, которые он когда-то твердил, словно попугай[28]. Желая подальше от них оттолкнуться, он устремится за тобой к чему-то случайному, интимному, самопроизвольному и бесформенному – что для неопытного клиента означает всего лишь смутно-благочестивое настроение, и не более того[29]; настроение, ничего общего не имеющее с действительным усилием воли и рассудка.
Был у них такой поэт, Кольридж; он писал, что не молился «словом уст и преклонением колен», а попросту «располагал свой дух к любви» и позволял себе «какое-то молитвенное чувство». Вот такая молитва нам и нужна: она немного похожа на безмолвную молитву очень опытных воинов Противника, поэтому ею можно долго морочить хитрых и ленивых клиентов[30]. По меньшей мере, им можно внушить, что положение тела никак не влияет на молитву: ведь они всё время забывают (а ты всегда должен помнить), что принадлежат животному миру, и что тело связано с душой. Смешно сказать, людишкам кажется, что мы подбрасываем им какие-то мысли; на самом-то деле залог успеха – это оградить их от опасных мыслей.
Если это не получается, надо сбивать клиента с цели более тонкими способами. Когда люди встают лицом к лицу с Самим Противником, нам уже делать нечего; однако есть средства не допустить их к Нему. Проще всего отвлечь их взгляд от Него на самих себя. Надо, чтобы они наблюдали за собственным сознанием и усилием воли возбуждали в себе чувства, одни только чувства.
Так, если они намерены просить Его о любви, пускай добиваются сердечного чувства, не замечая разницы. Если намерены просить о смелости, пусть стремятся почувствовать себя храбрецами. Если на словах просят о прощении, пусть представляют себе, что прощены[31]. Внушай им оценивать успех молитвы по тому, насколько удалось добиться желаемого чувства – и при этом не давай заподозрить, насколько такой «успех» зависит от их самочувствия и настроения.
Но и Противник, конечно, не дремлет. Лишь только появляется молитва, сразу же возникает опасность Его ответного шага. Он презирает высшее достоинство бесплотных духов, Свое собственное и наше, и бесстыдно открывает коленопреклоненным двуногим правду об их душах. Но даже если твой первый обман не удался, есть у нас оружие и похитрее.
Дело в том, что начиная свой путь к Противнику, люди не могут видеть Его столь же ясно, как нам, к сожалению, приходится Его видеть. Им незнакомо то беспощадное сияние, то проникающее, жгущее свечение, от которого мы бесконечно страдаем. Вглядись в клиента, когда он молится: этого ужаса в нем нет. Присмотрись повнимательнее, перед чем он стоит на молитве, и обнаружишь нагромождение самых странных предметов.
Тут будут портреты Противника времен Его позорного поступка, так называемого Воплощения; будут и смутные образы, скорее всего грубые и наивные, как-то связанные с двумя другими Лицами. Будут и его собственные религиозные фантазии, и сопутствующие чувства, которые он перенес на предмет своего поклонения[32]. Мне даже знакомы случаи, когда клиент отводил своему «Богу» определенное место где-то слева в углу, на потолке спальни, или у себя в голове, или внутри фигурки Распятия на стене. – Но каким бы оно ни было, заставь клиента молиться ему и только ему, своему созданию, но никак не своему Создателю. Даже внуши ему тщательно заботиться об исправности своего нагромождения, бережно держать его в воображении во время молитвы[33].
Помни: стоит только ему уловить и осознать эту разницу, стоит ему обратиться к Противнику «не яко аз мню Тя знати, но яко Ты Сам Себе знаеши», – и дело наше дрянь. Как только он оттолкнет прочь свои помыслы и образы – или хотя бы поймет, что это всего лишь плоды его рассудка, – как только вверит себя Его Лицу[34], здесь, в комнате, невидимому, но реальному, неведомому, но всеведающему[35], – вот тут-то и может случиться всё, что угодно.
Можно избежать такого порока – полного раскрытия души на молитве[36] – зная, что люди стремятся к нему вовсе не столь сильно, как кажется. С ними бывает по пословице: торговал уздечку, а купил коня[37].
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №5. Война. Страдания
Любезный племянник,
твое письмо обмануло мои ожидания: вместо подробного отчета о проделанной работе я получил нечто бессвязное. Ты пишешь, что «обезумел от радости», потому что людишки в Европе начали у себя очередную войну, и я хорошо понимаю, что именно с тобой произошло. Ты не обезумел, ты всего лишь опьянел.
Читая между строк твой возбужденный рассказ про бессонную ночь клиента, я с полной ясностью вижу твое собственное состояние. В первый раз за всё время службы ты испытал вкус пьянящего напитка – тоски и смятения в душе человека – который служит наградой за все наши труды, и он ударил тебе в голову. Я тебя не виню: молодо – зелено.
И что же клиент? Отозвались в нем грядущие кошмары, которые ты ему показал? Постарался внушить ему безутешные воспоминания о безоблачных прошлых годах?[38] Был у него такой приятный трепет внизу живота, не правда ли? – Уж ты, конечно, потрудился на славу… Ну-ну, всё это в порядке вещей.
Помни же, однако, что долг превыше всех увеселений. И если нынешние твои забавы приведут к потере добычи, ты будешь навсегда лишен той чаши, первым глотком из которой ты сейчас наслаждаешься. Если же, здесь и теперь, путем упорной и хладнокровной работы ты овладеешь его душою, он будет навеки твоим, живой сосуд, до краев полный изумления, отчаяния и ужаса, сосуд, из которого ты будешь вечно пить в свое удовольствие.
Так что не отвлекайся на минутное возбуждение и не забывай своих обязанностей: устранить у клиента веру и защитить его от добра. В следующем письме непременно сообщи мне в деталях, что он думает о войне, и мы сообразим, что лучше: сделать ли его ура-патриотом, или же горячим пацифистом. Возможностей немало. – Заодно добавлю несколько слов о войне, чтобы ты не слишком на нее надеялся.
Конечно, война нам нравится. Страх и страдание людских масс – заслуженное утешение для наших бессчетных неустанных тружеников. Но что с неё проку, всерьёз, если она не помогает приводить души к нашему Низменному Отцу?
Глядеть на временные бедствия людей, которые в итоге от нас ускользают, – всё равно что попробовать превосходное угощение, а затем лишиться места за обеденным столом: лучше уж было бы не пробовать. Противник варварски жесток: из-за блокады, которую Он установил на нынешнем этапе великого противостояния, мы терпим нужду, – а Он вдобавок показывает нам недолгие страдания Своих верных воинов, чтобы еще больнее мучить и терзать нас, дразнить наш ненасытимый голод.
Поэтому давай подумаем, как извлечь выгоду из европейской войны, а не как получить от нее удовольствие. Ведь многое в ней, по существу, никак не в нашу пользу[39]. Мы ждем массы зверств и пороков; однако же, без должного внимания с нашей стороны, посреди этой скорби тысячи уйдут прямо к Противнику, а десятки тысяч, пускай не столь решительных, обратятся от собственной персоны к иным, более важным для них жизненным целям[40].
Известно, что многие из этих целей Противнику чужды, – но тут видна Его явная несправедливость. Сплошь и рядом Он принимает к Себе тех, кто жертвует собой ради дела, которое Он не одобряет[41]. Почему? – под совершенно диким, лукавым предлогом: якобы выше головы не прыгнешь, и каждый человек действует в меру своих знаний и способностей.
Поразмысли также, как скверно умирают во время войны. Смерть приходит там, где её ждут, и куда идут с готовностью её встретить, – не говоря уж о воинах Противника[42]. Насколько лучше было бы, если бы все они до единого умирали в роскошных больницах и пансионатах, среди лживых врачей, лживых сестёр, лживых друзей и знакомых, всех тех, кто по нашей указке обещают умирающим выздоровление, оправдывают любые капризы, и даже – если наши сотрудники знают свое дело – не допускают и мысли пригласить священника, лишь бы больной не догадался о своем состоянии.
И насколько бедственна для нас непрестанная память о смерти, которую несет война! Наше превосходное оружие – беззаботная привязанность к земному[43] – теряет убойную силу. Даже такое ничтожество, как человек, не поверит во время войны, что будет вечно жить на земле[44].
Некоторые из наших деятелей думают, что войны – лучшее время для разрушения веры; но, судя по всему, такую возможность сильно преувеличили. Противник безоговорочно указал всем Своим сторонникам, что страдания неотделимы от так называемого Искупления, – так что веру, которая разрушается чем-то вроде войны или эпидемии, не стоит и трудиться разрушать. Я говорю о долгих скорбях, которые принесет с собою нынешняя война. Разумеется, в конкретный момент ужаса, утраты или физической боли, когда клиент внезапно теряет рассудок, можно попытаться его взять[45]. Однако даже тогда, как показывает опыт, ему почти всегда удается удержать оборону, стоит лишь выйти на связь с командным пунктом Противника.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №6. Страх. Внимание. Сердце
Любезный племянник,
очень рад, что по возрасту и роду занятий твой клиент может как попасть, так и не попасть под призыв на военную службу. Надо как можно крепче держать его в неизвестности, чтоб страх и надежда сталкивались у него друг с другом в сумбурных картинах будущего. Тревожное ожидание, зловещая неопределенность, – нет лучшей защиты клиента от Противника[46]. Он добивается внимания людей к тому, что они делают; мы – к тому, что с ними может случиться.
Твой клиент, разумеется, должен был усвоить идею о терпении и смирении перед волей Противника. Иными словами, Противник требует от него терпеливо переносить текущие скорби: наличную тревогу, нынешний страх. Именно об этом ему указано молиться, «Да будет воля Твоя», чтобы неся такой крест[47], получить хлеб насущный.
Ты же добивайся, чтобы крест для клиента был не в его нынешнем страхе, а только в тех предметах, которые его пугают. Пускай он видит в них свои кресты; пускай забудет, что они друг с другом несовместимы и не могут приключиться с ним все вместе, и пускай заранее гонится за смирением и терпением перед всеми сразу. Ведь настоящего смирения перед десятком всевозможных мыслимых ударов судьбы одновременно ему не достичь, и Противник тут не особенно помогает. Смириться же со своим живым, реальным страданием, даже если это только страх, клиенту гораздо проще – тем более при Его прямой поддержке[48].
Здесь действует важный духовный закон. Я уже писал тебе, что молитва слабеет, если переключить внимание клиента с Самого Противника на свои помыслы о Нем. В то же время, наоборот, страх у клиента теряет силу, когда вместо предмета боязни он обратит внимание на сам страх как на собственный помысел, который ему приходится терпеть. И если при этом свой страх он воспримет как данный ему крест, то с неизбежностью увидит в нем только помысел.
Тем самым, можно вывести общее правило: при любом благоприятном движении души клиента надо направить его внимание наружу, на внешний объект[49]; а если что-то идет на пользу Противнику – тогда внутрь, к себе самому[50]. Пускай нанесенная ему обида или вид женской фигуры так увлекают его внимание, чтобы у него не мелькнула мысль: «Я впадаю в гнев или в похоть». И напротив, пускай он так усердно размышляет: «У меня развивается чувство благоговения или милосердия», – чтобы удерживать внимание на себе и закрыться от Противника или от ближних.
Что же касается общих взглядов клиента на войну, то не полагайся излишне на ненависть, которую с таким смаком выплескивают в христианской и антихристианской прессе. Конечно, в смятении он может поддаться мстительным чувствам по отношению к германским главарям, и это само по себе неплохо. Но, как правило, это всего лишь театральная, надуманная ненависть против вымышленных фигур. Он незнаком с ними в жизни; это манекены, которых он создает по газетным статьям. И результат такой притворной ненависти бывает самый плачевный, причем из всех народов англичане в этом отношении – самые отвратительные тряпки. Они в голос вопят, что врагу мало пытки, а затем несут чай и сигареты первому же раненому немецкому летчику, который забредет к ним на двор[51].
Что ты с ним ни делай, у клиента в душе есть что-то доброе и что-то злое[52]. И лучше всего направлять злое на ближних, с которыми он постоянно общается, а доброе выталкивать на далекую периферию, на тех, кого он знать не знает[53]. Так злое становится вполне действительным, а доброе – в основном мнимым. Толку нет возбуждать в нем ненависть к немцам, если дома, на работе и на улице у него между тем укрепляется катастрофический навык любви к ближнему.
Представь себе душу клиента как несколько концентрических кругов: в центре воля, затем рассудок, а еще дальше воображение. Никак не удастся освободить все круги сразу от следов Противника; но трудись без устали, толкай всё доброе наружу, до круга воображения, а все полезные качества – внутрь, в круг воли[54]. Ведь добро убийственно для нас лишь тогда, когда оно достигает воли и укрепляется в ней как навык. – Речь, конечно, не о том мутном вихре своенравия и упрямства, что клиент принимает за волю, а о подлинном центре, который у Противника именуется сердцем[55].
Какие бы добродетели ни рисовались в воображении, ни одобрялись рассудком, и даже в чем-то ни вызывали восхищения и любви, они никому не помешают попасть в приют к Низменному[56] – и тем большее удовольствие, по правде говоря, они там доставят.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №7. Лженаука. Секта. Идеология
Любезный племянник,
наверное, тебя интересует, обязательно ли скрывать от клиента факт твоего существования. Вопрос этот, по крайней мере на данном этапе борьбы, решен Глубокомандованием: наша текущая стратегия требует скрытных действий[57].
Так, конечно, было не всегда. Мы стоим перед трудным выбором: когда люди думают, что нас нет, мы не можем ни терроризировать их напрямую, ни фабриковать колдунов, – а когда они в нас верят, не удается внушать им материализм и безверие. Пока еще не удается.
Очень надеюсь, что со временем мы сумеем до такой степени замутить науку эмоциями и фикциями[58], что люди исподволь поверят в нас (пускай и под другими ярлыками), при том, что рассудок у них останется закрыт для веры в Противника. Пригодится и учение о «жизненной силе», и сексуальная одержимость, и кое-что из психоанализа[59]. А когда, наконец, будет готов наш шедевр – колдун-материалист[60], не хозяин, но верный поклонник неких «сил», притом не признающий никаких «духов», – тогда не за горами полная победа[61].
Но покамест надо исполнять приказы Командования. Думаю, ты без труда удержишь клиента в неведении: тебе помогут комические образы «демонов» в сознании нынешней публики. И если у него возникнет хотя бы смутное подозрение, представь ему на картинке субъекта в красном трико, чтобы он удостоверился: раз такое немыслимо, то немыслим и ты сам. Это классический способ их дурачить[62].
Помню, что обещал тебе обсудить, лучше ли сделать клиента крайним патриотом или крайним пацифистом. Надо способствовать всем крайностям, кроме крайней верности Противнику. Не всегда, конечно, но в наше время безусловно. Бывают времена, когда люди всем довольны и равнодушны: тогда надо наводить на них сон, чтобы спали покрепче. В другие эпохи, как нынешняя, они растревожены и склонны к раздорам: тут надо возбуждать их посильнее.
Любая идея, которая интересует или привлекает не всех подряд, способна сплотить вокруг себя тесный кружок единомышленников с жеманным восхищением друг перед другом и злобным чванством перед окружающими, причем без тени стыда: «всё для дела» и «ничего личного». И даже когда подобный кружок возникает ради службы Противнику, может произойти то же самое
Нам надо, чтобы Церковь была меньше числом: не только чтобы меньше людей знали Противника, но и чтобы те, кто Его узнал, превратились в секту или тайное общество, где с фанатичным надрывом стоят на страже собственной непогрешимости[63]. Впрочем, сама по себе Церковь надежно защищена, и нам никогда не удавалось в полной мере придать ей свойства секты; но отдельные сообщества, от последователей Павла и Аполлоса в Коринфе[64] до кое-каких реформированных конфессий, давали превосходный урожай.
Если сумеешь подтолкнуть клиента к отказу от воинской службы по религиозным убеждениям, он тем самым окажется в маленькой, сплоченной, крикливой и всеми нелюбимой группе: столь неопытному христианину это будет почти наверняка на пользу. Но всё же только почти. Размышлял ли он всерьез о том, можно ли участвовать в справедливой войне, еще до начала нынешних военных действий? Храброе ли у него сердце? – достаточно ли храброе, чтобы исключить подспудные сомнения об истинных причинах своего пацифизма? Говоря по совести, насколько ему по силам (в полной мере людям это вообще не по силам), убежден ли он, что действует исключительно из послушания Противнику?
Если он таков, то от пацифизма вряд ли будет прок, и Противник, надо полагать, отведет от него все последствия секты. В таком случае тебе надо будет устроить ему внезапное замешательство, эмоциональный надлом, чтобы он в растерянности перешел к патриотам. Такой маневр нередко удается. Но всё же, если я в нём не ошибаюсь, лучше попробуй пацифизм.
Что он себе ни выбери, патриотизм или пацифизм, твоя задача остается той же самой: пусть он видит в этом дело своей веры. Дальше, под воздействием сектантского духа, оно должно стать самым главным делом. А затем, исподволь и постепенно, выводи клиента на подчинение веры «делу», чтобы христианство для него свелось к набору идеологических доводов в пользу войны с Германией или в пользу пацифизма[65].
Чего надо остерегаться – это взгляда на земные дела как на средства исполнять волю Противника. Как только земное для клиента станет целью, а небесное – средством, победа уже за тобой[66], причем неважно, какую именно земную цель, какую идеологию он преследует. Если демонстрации, прокламации, программные заявления и общественные движения ему важнее молитвы, таинств и любви, то он в наших руках, и чем «религиознее» (в указанном смысле), тем надежнее[67]. Тут они у нас, внизу, полная клетка.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №8. Маятник. Воля
Любезный племянник,
ты, стало быть, питаешь «большие надежды, что религиозный этап у твоего клиента на исходе»? Ну-ну… Я давно подозревал, что ваш Учебный Центр никуда не годится – с тех пор, как эту старую соплю поставили на должность Зловедующего – а теперь не сомневаюсь. Тебе там, случаем, не рассказывали про закон маятника?
Люди – это амфибии, наполовину духовной природы, наполовину земной[68]. (Кстати сказать, когда Противник решил смастерить такую мерзкую помесь, то из-за этого, в частности, Низменный Отец и порвал с Ним). Как духовные существа, они принадлежат вечности, а как земные – живут во времени. И если даже дух у них стремится к вечному и постоянному, то тела, увлечения и образы непрестанно изменяются: ведь жить во времени – значит изменяться.
Вот так, не в силах достичь постоянства, человек уподобляется маятнику. Снова и снова уклоняется он в сторону, и снова возвращается к прежнему уровню: в результате – череда подъемов и спадов. Если бы ты как следует наблюдал за своим клиентом, ты бы повсюду заметил такие колебания: что ни возьми – интерес к работе, расположение к друзьям, физические потребности – все подвержено перемене. И покуда он жив, полосы телесной и душевной энергии и полноты чередуются с полосами бессилия и скудости. Так что не обольщайся и не приписывай себе нынешнюю скуку и апатию клиента: это всего лишь факт его природы, и толку нам от него не будет, если ты сам не извлечешь из него толк.
А чтобы извлечь из него толк, сообрази: какой толк хочет извлечь из него Противник – и действуй наперекор. При этом учти, как ни удивительно, что на Своем пути к душе человека Он опирается не столько на подъемы, сколько на спады: кое-кто из самых верных Его друзей проходил сквозь такие долгие и глубокие спады, как никто другой.
И вот почему. Нам люди нужны в пищу[69]: наша цель – поглотить личность, распространиться на порабощенную область человеческой воли[70]. А Противник ждет от людей совсем иного подчинения. Нам хотелось бы верить, что все разговоры о Его любви к людям, о свободном служении Ему – пустая пропаганда; увы, приходится признать, что это страшная правда. Правда, что Он вознамерился наполнить мир множеством Своих жутких миниатюрных образов; свою жизнь, в малом масштабе, они должны уподобить Ему Самому[71], – но не растворяясь в Нем, а свободно согласуя с Ним свою собственную волю.
Нам нужен скот, годный в пищу; Ему нужны слуги, годные в сыновья[72]. Мы хотим взять; Он хочет отдать. Мы пусты, ищем насыщения; Он полон и щедр в Своей полноте. Мы ведем войну за Вселенную, чтобы Низменный Отец вобрал ее в себя без остатка; Противнику нужна Вселенная, где все едины с Ним, и каждый остается личностью[73].
И вот здесь-то вспомним про спады. Тебя, конечно, удивляет, почему Противник так сдержанно применяет Свою силу – хотя мог бы в любой момент беспрепятственно и явно вторгнуться в душу каждого. Но теперь ты видишь, что неотразимое и непререкаемое Ему не годится в инструменты по самой своей сути. Его явление (кроме как в самой мягкой и ослабленной форме) с гарантией раздавит человеческую волю – а этого Ему не надо.
Он не насилует; Он только зовет[74]. Его коварный план – погулять на двух свадьбах сразу: чтобы Его творения соединились с Ним и при этом остались самими собою. Ни уничтожить их, ни прибрать их к рукам, Он не согласен. Он готов слегка направить их в самом начале пути: дает ощутить Свое присутствие за счет внутренней радости и быстрой победы над искушениями, что для людей очень важно. Но долго это продолжаться не может.
Рано или поздно Он убирает Свои приманки, прекращает поддержку – если не совсем, то на взгляд человека[75], – и тому приходится вставать на ноги, своей собственной волей исполнять свой долг, потерявший всякую приятность. Именно в это время, на спаде, куда скорее чем на подъеме, человек способен достичь того, что ждет от него Противник[76]. Потому и молитвы, приносимые в таком состоянии, столь высоко ценятся.
Мы можем затягивать клиентов соблазнами, потому что они нужны нам только к столу, и чем сильнее связать их волю, тем лучше. А Противник не «соблазняет» их на добро, как мы – на зло. Желая научить их ходить, Он отпускает руку; и если они хотят идти, то радуется, даже когда они спотыкаются. Не обманывайся, племянник! Когда человек, потеряв желание, но сохранив намерение исполнять волю Противника, оглядываясь вокруг, не видит вокруг себя даже следов Его присутствия, не понимает, почему Его нет[77], и всё же идет за Ним – тогда наше дело совсем плохо.
Впрочем, полосы спада дают и нам некоторые возможности. На следующей неделе подскажу тебе, как ими воспользоваться.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №9. Радости. Разочарование
Любезный племянник,
надеюсь, из прошлого письма ты убедился, что нынешняя полоса разочарования и скуки у твоего клиента сама по себе еще не принесет победы – но что надо извлечь из нее пользу. Давай поговорим, как это сделать.
Прежде всего замечу по своему опыту, что полосы спада в череде колебаний у человека открывают превосходную возможность для чувственных соблазнов, особенно сексуальных[78]. Тебя это может удивить: конечно, физические силы, а с ними и влечения, выше на фазе душевного подъема – но надо помнить, что и способность к сопротивлению в это время выше всего. К сожалению, энергия и активность, на базе которых можно было бы вырастить похоть, в равной мере способны помочь работе, игре, размышлениям и невинному веселью.
Гораздо больше шансов нанести успешный удар, когда клиент опустошен, холоден и мрачен изнутри. Заметь также, как меняется при этом у людей половое чувство. На фазе спада оно много реже переходит в пресное блюдо под названием «влюбленность», много проще сводится к извращениям, и много чище от великодушных, творческих и даже духовных побочных явлений, которые безнадежно портят нам сексуальную сферу[79].
То же самое следует сказать и о других телесных влечениях. Гораздо верней споить клиента, предлагая ему алкоголь как облегчение в состоянии депрессии, чем как удовольствие для дружеского веселья в состоянии душевного подъема. Не забывай, что любое удовольствие в нормальном, здоровом и полезном виде – это, по существу, территория Противника[80]. И хотя благодаря удовольствиям мы одержали немало побед, это всё же Его изобретения, а не наши. Он произвел их на свет; а мы, сколько ни старались, до сих пор не смогли создать ни одного удовольствия.
Всё, что нам остается, – это предлагать людям удовольствия Противника в такое время, в таком виде и в такую меру, как Он не допускает[81]. Поэтому любое удовольствие мы всегда направляем прочь от естественной формы к самой противоестественной, самой обособленной от его Творца и самой неудовлетворительной[82]. Наше правило: растущий аппетит к убывающему удовольствию. Это надежно и изящно. Завладеть душой и ничего не дать взамен – вот что радует сердце нашего Низменного Отца. А начинать процесс нужно как раз на фазе душевного упадка[83].
Но есть и другой, еще лучший способ извлечь прок из этой фазы, а именно – через восприятие самого клиента. Как обычно, прежде всего держи клиента в неведении – чтобы закон маятника ему не пришел в голову. Пусть остается в убеждении, что его неофитскому жару надлежало не гаснуть вовек, и что его нынешняя апатия тоже навсегда. А когда закрепишь у него как следует такое заблуждение, тогда выбирай дальнейший образ действий, смотря по тому, куда больше склоняется клиент: к безнадежности, так что можно его втянуть в болото отчаяния, или к легкомыслию, так что можно всучить ему розовые очки.
Люди первого типа сейчас попадаются всё реже, но если твой клиент таков, то всё просто. Держи его подальше от опытных христиан (что в наши дни не составляет большого труда), предлагай подходящие цитаты из Писания, а затем пускай берется за безнадежный проект возвратить свои прежние чувства усилием воли, – и дело сделано[84]. А если он ближе к оптимизму, тогда пусть смирится с холодом у себя в душе, понемногу привыкает к нему и сам себя убеждает, что не столь уж сильно она остыла. Через пару недель уже можно озадачить его сомнением, не слишком ли он был горяч в первые дни своего обращения к вере. Рассуждай с ним о пользе умеренности. Если сумеешь подвести его к мысли, что «религия – дело хорошее, но без крайностей», можешь быть спокоен за его душу. Умеренная вера нам так же полезна, как безверие, – и еще приятней[85].
Другая возможность – прямой удар по вере. Убедив клиента, что нынешний спад необратим, почему бы не внушить ему, что его «религиозный период» подходит к концу точно так же, как и все прежние периоды? Разумеется, нет никакой логической связи между суждениями «Это мне уже неинтересно» и «Это заблуждение» – но, как я тебе уже писал, опираться надо не на логику, а на пустословие.
Ключом к успеху будет само словечко «период». Конечно же, у этого субъекта – как и у всех прочих – было в жизни несколько разных «периодов», и он неизменно смотрит на них свысока: не потому, что видит в них что-то плохое, а лишь по той причине, что они миновали[86]. (Ты, надеюсь, досыта питаешь его такой мутью, как идеи прогресса и развития, как исторический подход к предмету? Вдоволь даешь читать современные биографии, где герои то и дело проходят через всякие периоды?)
Идея ясна, не правда ли? Гляди, чтобы он не вздумал сопоставлять истину с заблуждением[87]. Взамен пойдут превосходные туманные фразы: «Был у меня такой период… Я через это прошел…», и не забудь волшебного слова «несерьезно».
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №10. Интеллигенты. Фундаментализм
Любезный племянник,
Очень рад, что твой клиент встретил подходящих людей, и ты, как я вижу, сумел извлечь из этого полезные плоды. Немолодые супруги, с которыми он познакомился у себя на работе, похоже, как раз те, кто ему больше всего нужен: обеспеченные, остроумные, очень интеллигентные[88] и восхитительно брюзгливые ко всему на свете. Похоже, в них даже есть кое-что от пацифистов: причиной тому не нравственные принципы, а неистребимая привычка хулить всё то, чем живут люди возле них[89], и к тому же чуть-чуть манерного, напыщенного коммунизма.
Это прекрасно. Думаю, ты с успехом пустил в ход все его амбиции – социальные, интеллектуальные, сексуальные. Расскажи подробнее: он как следует раскрылся им навстречу? Не на словах, а в той тонкой игре глаз, интонаций и усмешек, по которой двуногие без слов узнают в собеседнике своего[90]. – Такое предательство требует очень заботливой поддержки: клиент сам его почти не замечает, а когда заметит, ты уже перекроешь ему обратный путь.
Без сомнения, скоро он обнаружит, что его вера напрямую противоположна всему тому, что говорят его новые друзья. Но думаю, это не играет роли, если только ты убедишь его до времени не раскрывать карты, – что будет нетрудно сделать с помощью смущения, гордости, застенчивости и тщеславия. Пока карты не раскрыты, он будет сидеть между двух стульев: молчать, когда надо говорить, и хихикать, когда надо молчать[91].
Так он воспримет, сначала в манере поведения, а затем и в словах, все те черты циника и брюзги, которые ему несвойственны. Но потрудись над ним хорошенько, и он их усвоит. У двуногих вживаться в роль – в порядке вещей[92]. Здесь нет никакой проблемы; проблема в том, как подготовиться к контрнаступлению Противника.
Прежде всего надо, чтобы в сознании клиента его новые утехи как можно дольше не обернулись искушением. Удастся ли такое, если слуги Противника вот уже две тысячи лет твердят про «мир»[93] как главный источник искушений? К счастью, однако, в наши дни они об этом помалкивают. Нынче христианские авторы частенько встревожены маммоной[94] (больше, чем хотелось бы!), но пренебрегают такими классическими предметами, как мирские амбиции[95], круг общения[96] или пустая трата времени[97]. Всё это твой клиент скорее всего спишет на «фундаментализм» – и замечу к тому же, какого огромного успеха мы недавно достигли, придав этому термину должное значение. С его помощью мы ежегодно спасаем тысячи душ от умеренной, чистой и трезвой жизни.
Но рано или поздно клиент поймет, кто его новые друзья: тогда твоя дальнейшая тактика будет зависеть от его умственных способностей. Если он достаточно глуп, то дай ему видеть правду об этих друзьях только пока их нету рядом – чтобы их появление разом отключало всю критику[98]. В таком случае ты устроишь ему двойную жизнь: я часто встречал таких, кто не просто казался, но подолгу реально был разным человеком в разной компании.
Если же это не получится, то есть более тонкий и более приятный образ действий. А именно: чтобы клиент сознавал свое двоедушие и сам же им гордился. Сделать это можно, раздувая в нем пустое самомнение. В воскресение он с тем большим удовольствием опустится на колени подле соседа-бакалейщика, если вспомнит про недоступный бакалейщику мир утонченной иронии, где он был накануне вечером. И наоборот, за чашечкой кофе с тем большим удовольствием разделит со своими бесподобными друзьями непотребщину и кощунства, вспоминая недоступный им мир «глубокой духовности». Как видишь, идея проста: с одной стороны друзья-безбожники, с другой – бакалейщик, а он посередине: безупречная, уравновешенная, всесторонняя личность с широкими взглядами[99]. Так, раз от разу предавая и тех, и других, он вместо стыда будет постоянно ощущать приток самодовольства.
И наконец, если все эти средства окажутся бесполезными, можно убедить клиента продолжать новое знакомство наперекор совести: якобы, потягивая их коктейли и покатываясь над их шутками, он делает этим людям некое неопределенное «доброе дело». Оставить же их в покое было бы отказом от «толерантности», «чванством» и, конечно, «фундаментализмом».
Между тем, сделай всё необходимое, чтобы в результате этих перемен клиент больше стал транжирить денег и меньше внимания уделять работе и матери. Её подозрения и тревоги вкупе с его скрытностью и грубостью будут ценнейшим материалом для обострения семейного конфликта.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №11. Смех. Юмор. Пошлость
Любезный племянник,
дела идут превосходно. Особенно приятно было узнать, что двое новых друзей познакомили твоего клиента со всей своей компанией. По данным регистратуры, это всё абсолютно надежные кадры, незыблемо циничные, жадные до удовольствий, из тех, кто без тяжких преступлений ровной поступью направляется в приют к нашему Низменному Отцу.
Ты говоришь, они много смеются: надеюсь, однако, ты не думаешь, что смех как таковой всегда играет нам на руку[100]. Позволь остановиться на этом несколько подробнее.
Источники смеха бывает четырех родов: радость, забавы, шутки и пошлость. Радость ты найдешь у тех, кто связан любовью и дружбой, когда они съезжаются на семейный праздник. Взрослые тут обычно подают повод для смеха какими-нибудь шутками; но приглядись, с какой готовностью в такие минуты отвечают смехом даже на малейшие остроты, и увидишь, что смех возникает не из-за этого.
Из-за чего он возникает, мы не знаем. Нечто подобное нередко доносится до них при отвратительном занятии, которое они именуют музыкой[101], и нечто подобное происходит на Небе – какой-то непонятный всплеск в ритме небесного бытия, от нас полностью скрытого[102]. Такого рода смех бесполезен; ему надо всячески препятствовать. Помимо того, он сам по себе омерзителен и оскорбителен для Преисподней, истовой, величавой и суровой[103].
Забавы похожи на радость: склонность к играм порождает их, словно пену на эмоциональном фоне. Толку нам от них очень мало. Бывает, конечно, они помогают отвлечь двуногих от какого-то дела или чувства, угодного Противнику; но у них есть очень вредные свойства. Забавы могут способствовать милосердию, отваге, скромности и другим напастям.
Другое дело шутки, внезапные прорывы нелепости в восприятие окружающего мира. Речь здесь не о скабрезностях или похабщине: их сплошь и рядом применяют слабые агенты, но эффект от них чаще всего ничтожный.
Дело в том, что люди в данной связи распадаются на две группы. У одних доминирует сексуальное желание, так что любая похабная история, лишь только она становится смешной, перестает их разжигать; а у других смех и желание возбуждаются одновременно, одной и той же причиной. Первым нравятся скабрезности как источник всяческой нелепицы; вторые же, наоборот, ищут нелепицу как повод для полового возбуждения. – Поэтому, если у тебя клиент из первой группы, похабный юмор ничего тебе не даст. Если бы ты знал, сколько времени я убил в непереносимой скуке по барам и курилкам с одним своим давним клиентом, пока не усвоил этого правила! Так что выясняй, куда склоняется твой клиент – и смотри, чтобы сам он этого ни в коем случае не выяснил.
Чтобы достичь успеха, шутки и юмор надо использовать совсем по-другому. Особенно хороши перспективы в этом отношении среди англичан: они ценят своё «чувство юмора» исключительно высоко; недостаток чувства юмора считается у них едва ли не единственным постыдным недостатком. Юмор для них – это дар, приносящий утешение и (заметь!) извинение в любых обстоятельствах[104].
По этой причине, нет ничего лучше юмора, чтобы убить в людях стыд. Кто просто пользуется чужим кошельком – тот скряга; а кто шутливо этим хвалится и бранит друзей, когда за него не платят, – тот уже не скряга, а оригинал. Трусость сама по себе позорна; но когда с напускным ужасом и комическими ужимками хвастаются своей трусостью, это может выйти забавно. Жестокость – позор, пока садист не представит ее в виде шутки.
Никакая бездна похабщины или даже кощунств так верно не послужит судьбе клиента, как простое открытие: можно делать почти всё, что хочется, не только без осуждения, но с полным одобрением окружающих, лишь бы увидели в этом шутку. Такой обман практически полностью скрывается за серьезным английским взглядом на юмор. Любое сомнение – не хватил ли через край? – мы подаем ему как «фундаментализм» или «недостаток чувства юмора».
Однако пошлость лучше всего. В первую очередь, она очень проста в употреблении: только умный способен всерьез пошутить над достоинствами (да и над чем угодно)[105] – но привычку глумиться, делая вид, что достоинства смехотворны, можно привить каждому.
У пошляков шутка всегда висит в воздухе. Никто не сказал ничего остроумного – однако же о любом серьезном предмете говорят так, будто уже обнаружили в нем нечто смешное[106].
Навык пошлости, если его закрепить, ограждает клиента от Противника броней, крепче которой не найти. Пошлость совершенно свободна от угроз, присущих другим источникам смеха[107]. Она не имеет ничего общего с радостью; она не заостряет, а глушит разум, и между пошляками не возникает никаких добрых чувств.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №12. Уклонение. Угасание
Любезный племянник,
как видно, ты делаешь отличные успехи. Единственное, чего я опасаюсь, – что ты слишком торопишь клиента, и он может сообразить, что с ним происходит. Мы-то знаем, что с ним происходит, – но обязаны добиться, чтобы он не знал. Мы направили его на новую орбиту, и она уже уводит его прочь от Противника; но он должен быть уверен, что все его маневры вполне безопасны и легко обратимы. Медленно, но верно, он сейчас удаляется от солнца в холодную и мрачную беспредельность: нельзя допустить, чтобы он об этом догадался.
Следовательно, не столь уж плохо, что клиент у тебя по-прежнему ходит в церковь и причащается. Есть в этом, конечно, свои опасности; но ничего нет хуже, как если он увидит пропасть между началом своего христианского пути и сегодняшним днем. Пусть он по внешности останется христианином; тогда можно ему внушить, что хоть у него теперь есть новые друзья и развлечения, но в душе он тот же самый, что и полтора месяца назад[108]. И пока он так думает, нам не угрожает его сознательное покаяние в ясно увиденном грехе; он будет лишь испытывать смутное, неприятное чувство недовольства собой.
С этим смутным недовольством нужна особая сноровка. Если оно усилится, то может встревожить клиента и испортить всё дело[109]. А если ты совсем заглушишь его (что, впрочем, Противник навряд ли тебе позволит), мы потеряем ценное преимущество: когда такое чувство тлеет в душе, но не вспыхивает неудержимым огнем покаяния, оно очень помогает клиенту уклоняться от мысли о Противнике.
В какой-то мере уклоняются от Него все и почти всегда; но если мысль о Нем открывает перед людьми расплывчатую пучину их полу-осознанной вины, то уклонение это усиливается в десятки раз[110]. Любое напоминание о Противнике вызывает у них неприязнь, как неприятен вид банковской выписки несостоятельному должнику.
В таком состоянии клиент не откажется вовсе от религиозных обычаев, но станет всё сильнее тяготиться ими, как можно реже вспоминая о них заранее и забывая про них тотчас по исполнении[111]. Еще недавно тебе приходилось усиленно искушать его во время молитвы, отрывая от реальности и увлекая в мечту; а теперь он сам устремится тебе навстречу за рассеянием воли и очерствением сердца[112]. Теперь ему не обойтись без фантазий: лишь бы уклониться от ужасающей встречи с Противником, лишь бы не шевелился дремлющий в сердце червь.
По мере того, как клиент укореняется в таком состоянии, ты освободишься от утомительного занятия искушать его чем-то приятным. Недовольство собой усиливается вместе с отрицанием этого факта – и постепенно клиент теряет способность к восприятию счастья. Под действием привычки он всё больше привязывается к источникам своих удовольствий – тщеславию, азарту, пошлости, – всё меньше удовольствия от них получая (так, к нашей выгоде, обычно и работает привычка), и его угасающий интерес станет блуждать с предмета на предмет, обо всё спотыкаясь, ни на чем не задерживаясь.
Тебе уже не понадобится хорошая книга, чтобы отвлечь его от молитвы, работы или сна: сойдет страница объявлений во вчерашней газете. Чтобы транжирить время, не потребуется увлекательная беседа с приятными людьми: сгодится занудная болтовня с кем угодно на любую тему. Будешь держать его в полном бездействии сколь угодно долго; не дашь ему спать допоздна – не за кутежом с друзьями, а в пустой комнате, уставясь в угасший камин. Устранишь из его жизни всё доброе и легкое, ненужное нам, а взамен не дашь ничего – так что в итоге, спускаясь к нам вниз, он признается вслед за одним моим давним клиентом: «Что ж!… В итоге, не сделал я в жизни почти ничего ни должного, ни приятного[113]».
Христиане говорят про Противника: «Если мы с Ним, ничто не повредит нам[114]». А если Его нет, ничто вредит человеку со страшной силой: губит лучшие годы жизни не в каких-то заманчивых грехах, но в безотрадных и бесплодных проблесках опустошенного разума, в ничтожных подачках хилому, бесцельному любопытству, в постукивании пальцами по столу и ногой по полу[115], в насвистывании надоедливых мелодий, или в бесконечном лабиринте бессвязных фантазий, унылых и бесцветных, без возбуждающего привкуса желаний и порывов, но неотступных, неподатливых бессильной, угасающей воле[116], какая бы безделица их ни вызвала.
Ты возразишь, что всё это слишком мелкие грехи; конечно, как и всякому неопытному агенту, тебе хотелось бы отчитаться о какой-то выдающейся мерзости. Но не забывай, что на самом деле нужно: разобщить клиента с Противником. Неважно, велики ли грехи, — лишь бы они, взятые вместе, отводили человека прочь от Света в ничто[117]. Убийца ничем не лучше игрока, если игры приводят к цели. И вправду, вернейшая дорога в ад – пологая, удобная, без крутых поворотов и уклонов, без верстовых столбов и дорожных указателей.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №13. Покаяние. Естество. Грехопадение
Любезный племянник,
насколько я смог понять твое длинное письмо, суть дела очень проста. Короче говоря, клиента ты упустил. Положение бедственное, и я не вижу, зачем прикрывать тебя от последствий твоей бездарности. Покаяние клиента и возвращение так называемой у них «благодати» в той степени, как ты описываешь, – это полное фиаско. Можно сказать, произошло его второе обращение к Противнику[118], и, по всей вероятности, более глубокое, чем первое.
Тебе должно было быть известно, что удушающее облако, защитившее от тебя клиента, когда он шел домой со старой мельницы, – явление распространенное. Это самое варварское оружие Противника обычно идет у Него в ход, когда Он Сам открывается человеку; как и в какой форме – мы до сих пор точно не знаем. Некоторые двуногие окружены им постоянно и нам вообще недоступны.
А теперь о твоих промахах. Во-первых, по твоим собственным словам, ты позволил клиенту прочесть интересную книгу: он её читал не ради умных фраз для своих новых друзей, а потому что она ему понравилась. Во-вторых, ты позволил ему прогулку на старую мельницу, где его угостили чаем, – одинокую загородную прогулку, из тех, что он так любит. Стало быть, ты допустил ему две реальных, подлинных радости: и у тебя не хватило ума понять, насколько это опасно?
Таковы свойства скорбей и радостей: они реальны вне всякого сомнения, и человек, испытывая их, в какой-то мере приобщается реальности. Был бы твоим оружием романтизм, тащил бы ты клиента в ад эдаким Чайлд Гарольдом[119] или Вертером[120], по уши в переживаниях о мнимых скорбях, – тогда ты бы должен был любой ценой предохранять его от реального страдания: пять минут настоящей зубной боли – и от его романтической скорби осталась бы куча мусора, и раскрылись бы все твои козни. Но ты брал клиента мирскими приманками: спускал ему за радости тщеславие, суету, зубоскальство да унылую роскошь. Как же ты не позаботился лишить его реальной радости?[121]
Неужели ты не видел, что столкнувшись с нею, в прах разлетятся все побрякушки, к которым ты столь усердно его приучал? И что книга и прогулка доставят ему радость самого опасного сорта, ту, что очищает совесть от твоей коросты, открывает дорогу домой, приводит в чувство? – Чтобы клиент забыл Противника, он должен прежде забыть самого себя, чего ты и добивался. А теперь всё потеряно.
Знаю, конечно, что Противник тоже склоняет людей забывать себя, но совсем по-другому. Учти, что Он в самом деле любит этих гаденышей, причем, как ни дико, каждого в отдельности. «Забыть себя» у Него – это всего лишь отказаться от капризов своего самоволия, и тогда личность ничего не теряет[122]. И Он утверждает (судя по всему, искренне), что полностью принадлежать Ему – значит полностью быть самим собою. Поэтому Он хоть и рад, когда люди подчиняют Ему даже самые невинные свои желания, но гневается за уклонения от их собственного естества[123] по любой другой причине.
А нам только и надо, что толкать людей именно к этому. Глубинные склонности и движения души – это исходный материал, отправной пункт, заданный Противником[124]; поэтому увести человека прочь от них – всегда выигрыш. О каких бы мелочах ни шла речь, принятые в «обществе» образцы, обычаи и моды для нас в любом случае желательнее собственных предпочтений человека.
Это положение надо развить. Я бы взял за правило устранять у клиента любое серьезное увлечение – кроме, разумеется, явно греховных[125], – даже самое банальное, будь то игра в крикет с соседями, коллекция почтовых марок или какао за завтраком. Признаю, что сами по себе они не несут никакой добродетели; но есть в них нечто невинное, смиренное и самоотверженное, что вызывает мою тревогу.
Тот, кто честно, бескорыстно и с удовольствием делает хоть что-то ради самого дела, ничуть не заботясь о чьих-то мнениях на этот счет, уже защищен против нашего лучшего наступательного оружия[126]. Пускай клиент отказывается от друзей, пищи и книг, которые ему нравятся, в пользу «престижных» друзей, «полезной» пищи и «культовых» книг. Знавал я одного типа, который преодолел сильное искушение честолюбием за счет еще более сильного увлечения потрохами с луком.
Теперь осталось найти выход из твоего печального положения. Лучше всего добиться, чтобы клиент не делал вообще ничего. Если он не перейдет к делу, то неважно, что он себе думает о своем новом покаянии[127]. Пускай валяется в нем, как свинья в луже. Пускай, если есть у него к тому склонность, напишет о нем книгу: это отличное средство очистить душу от семян, посеянных Противником. Пускай вытворяет что угодно, только не реальное дело.
Сколько бы благочестия ни было у него в эмоциях и воображении, оно не повредит нам ни капли, если не допустить его до воли. Как заметил у них кто-то[128], активные привычки укрепляются за счет повторения, а пассивные чувства слабеют. Чем больше он будет чувствовать без действия, тем меньше будет способен к действию. А в конце концов и к чувству.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №14. Смирение
Любезный племянник,
больше всего тревожит меня в твоем последнем письме, что твой клиент не дает никаких самоуверенных обязательств, как прежде, когда в первый раз пришел к Противнику. Не видно щедрых клятв о добродетельной жизни на вечные времена; он ждет даже не пожизненной ренты в виде какой-то «благодати», а всего лишь ежедневного и ежечасного подаяния против ежедневных и ежечасных искушений. Это очень скверно[129].
На данную минуту вижу только один путь. Клиент приобрел смирение: обратил ли ты его внимание на этот факт? Любая добродетель – а в особенности смирение – опасна нам тем меньше, чем скорее человек увидит её у себя. Подстереги момент, когда он в самом деле сойдет за нищего духом, протащи ему в сознание лестный помысел: «Ах, вот у меня смирение…» – и тотчас же появится гордость, гордость за свое смирение[130].
Если он обнаружит угрозу и попытается подавить свою свежую гордость, то пускай гордится этой попыткой, – и так далее, сколько угодно витков. Но смотри, не переусердствуй, чтобы не разбудить у него чувства юмора и меры: тогда он просто-напросто посмеётся над тобой и ляжет спать[131].
Можно, однако, и по-другому воспользоваться интересом клиента к смирению. Посредством этой добродетели, как и всякой другой, Противник стремится отвлечь человека от собственной персоны и привлечь к Себе и к ближнему. Любые подвиги самоуничижения и самоосуждения предназначены в конце концов именно для этой цели[132]; и если они её не достигают, нам они неопасны. Они нам даже выгодны, если удерживают взгляд клиента на самом себе, а лучше всего – если от самоосуждения направить его к осуждению других, сделать угрюмым, злобным и жестоким[133].
Поэтому надо скрыть от клиента, в чем смысл смирения. Пусть вместо самоотречения оно кажется ему определенной самооценкой – низкой самооценкой – своих способностей и личных качеств. Некоторыми способностями, думается мне, он обладает; надо укрепить у него в сознании мысль, что быть смиренным – значит судить о них ниже, чем он их видит.
Конечно, они и в самом деле ниже, чем их видит клиент, – но суть дела вовсе не в этом. Суть дела в том, чтобы он стал оценивать свои суждения не по истине, а по каким-то посторонним соображениям: тем самым удается внести крупицу лицемерия и лжи прямо в сердце угрожающей нам добродетели[134].
Так мы внушили массе людей: смирение требует от красавицы убеждать себя, что она уродина, а от умного – что он дурак. А поскольку это оказывается явным вздором, убедить себя они не могут, и тогда есть шанс замкнуть их сознание на собственной персоне, в бесконечной череде попыток достичь невозможного.
Намереваясь предупредить действия Противника, надо понять, чего Он хочет. Его цель – чтобы человек был способен создать самый лучший в мире собор, знать, что он самый лучший, и радоваться по этому поводу в точности так же, как если бы его создал кто-то другой. Его цель – освободить человека от всякого предпочтения в свою пользу[135], чтобы свои способности он воспринимал с той же искренней радостью и благодарностью к Нему, как способности ближних – или как рассвет и водопад, как цветок или птицу. Его ближайшая цель – устранить их животное себялюбие; но боюсь, что какую-то новую форму себялюбия Он в дальнейшем намерен у них восстановить: любовь и благодарность ко всему и всем, включая самих себя. Научившись по-настоящему любить ближних, как самих себя, они смогут любить себя как ближних[136].
По такой причине не забывай ни на секунду ту самую отвратительную и необъяснимую черту нашего Противника: любовь к безволосым двуногим, которых Он сотворил, и которым всегда возвращает правой рукою всё то, что забирает левой.
Итак, стратегия Противника – чтобы человек вообще перестал исследовать свою ценность: для Него лучше вообразить себя великим архитектором или писателем и забыть об этом, чем тратить усилия и время, убеждая себя в своем ничтожестве. Поэтому, когда ты станешь внушать клиенту тщеславие или ложную скромность, Противник ответит: вместо того, чтобы оценивать собственные таланты, надо совершенствовать их по мере возможности, вне всякой связи с размером своего пьедестала в Храме Славы…[137] – Добивайся любой ценой, чтобы этот сигнал не дошел до сознания клиента.
Помимо того, Противник напомнит клиенту о том, что людям вроде бы известно, но доходит до них с большим трудом: что они не сами себя сотворили, что таланты получили от Него, и что гордиться ими столь же неуместно, как цветом волос. – Но всегда и в любом случае Противник всеми средствами будет отводить клиента от таких вопросов, а твоя задача – удерживать его на них.
И даже о своих грехах Он не велит человеку рассуждать слишком много. Когда совершится покаяние, чем скорее перевести взгляд изнутри наружу[138], тем Ему приятнее.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №15. Вечность. Время. Будущее
Любезный племянник,
разумеется, я слышал, что у двуногих наступила передышка в их европейской войне (которую они по наивности именуют Войной с большой буквы), почему и не удивляюсь передышке в страхах у твоего клиента. Что лучше: поддержать её или нарушить? Как мучительная боязнь, так и тупая самоуверенность, сами по себе нам очень годятся, – а выбор между той и другой требует решения некоторых важных вопросов.
Люди живут во времени, но Противник предназначил их для вечности. Думаю, поэтому Он требует их внимания прежде всего к двум предметам: во-первых, к самой вечности, и во-вторых, к тому моменту, который зовется у них настоящим. Ведь настоящее – это точка, в которой время сходится с вечностью[139].
В текущем моменте времени, и в нём одном, открыта людям свобода выбора и действий, подобная той, что имеет Противник во всём вечном бытии. Потому Он и направляет их непрестанно либо к вечному (то есть к Самому Себе[140]), либо к нынешнему, – иными словами, либо к мысли о вечной связи (или разрыве) с Ним, либо к нынешнему голосу совести, к нынешнему кресту, к нынешним дарам Его благодати, к благодарности за нынешнюю радость.
Таким образом, наша задача – оторвать их как от вечности, так и от настоящего. С этой целью мы, бывает, уводим клиента в прошлое, например, безутешную вдову или ученого-историка. Но толку от этого мало: имея опыт или знание прошлого, реального и вполне определенного, они опять-таки сближаются с вечностью. Куда лучше заставить их жить будущим.
Прямые материальные потребности людей сами по себе ведут их в этом направлении, так что образ будущего вызывает в них и страх, и надежду. А поскольку будущее от них скрыто, мысль о нем поневоле становится вымыслом. Короче говоря, будущее – самая призрачная, самая далекая от вечности часть времени: прошлое замерло и неподвижно, а настоящее озарено вечным светом[141].
Вот почему мы усердно проводим в жизнь такие идеи, как творческая эволюция[142], научный гуманизм[143] и коммунизм – те, что замыкают стремления людей на будущем, на призрачном. Вот почему практически все пороки укоренены в будущем. Благодарность глядит в прошлое, любовь – в настоящее; страх, жадность, похоть и спесь мечтают о будущем.
Заметь: похоть стоит в том же ряду. Когда наступает наслаждение, тогда грех уже позади: а нам-то нужен грех и ничего более. Наслаждение – это вредная промежуточная фаза; будь без него возможен грех, мы бы его вовсе устранили. Наслаждение идет от Противника, почему и является в настоящем; грех – наш вклад, предвкушение будущего.
Надо сказать впрочем, что Противник тоже ждет взгляда в будущее – но лишь в ту меру, как это требуется в настоящий момент для будущих добрых дел. Забота о подготовке завтрашних дел – это забота сегодняшняя; хоть её предмет берется из будущего, но сама по себе она, как и всякая забота, – в настоящем.
И это вовсе не формальные мелочи! Противнику не нужно, чтобы будущему отдавали сердца, чтобы держали там свое сокровище[144]: нужно это нам. Ему нужен тот, кто трудится весь день на благо грядущих поколений (если призван к такому делу), а затем снимает с души эту заботу, предает её Небу и тотчас обращается к терпению или благодарности, к реалиям настоящего. А нам нужен тот, кто одержим будущим, кто одержим видениями грядущего на землю рая или ада, – тот, кого можно склонить к измене Противнику здесь и теперь под видом содействия первому или противодействия второму, – чья вера зависит от судьбы каких-то идей в неопределенном будущем. Нам нужно, чтобы люди без совести, без радости, без доброты здесь и теперь, в своей вечной погоне за радугой, без устали жгли на алтаре грядущего любой подлинный дар нынешнего дня[145].
Итак мы видим, что при прочих равных условиях твоему клиенту предпочтительно жить страхами или надеждами об исходе войны (причем неважно, тем или другим), нежели нынешним днем. Однако же выражение «жить нынешним днем» само по себе двусмысленно: за ним может стоять такая же зависимость от будущего, как за боязнью. Клиент может отвлечься от будущего не в силу заботы о настоящем, а просто внушив себе, что всё будет в полном порядке[146]. Такой душевный покой нам благоприятен: он приведет клиента к тем большему разочарованию и расстройству, когда рассыплются его пустые надежды.
Если же, напротив, отдавая себе отчет в тех скорбях и бедах, которые могут его ждать, он молится о способности достойно встретить их[147] и живет нынешним днем, сознавая, что здесь и только здесь вся его забота, вся благодать, всё знание и вся радость, – такое положение абсолютно недопустимо и требует немедленного удара с нашей стороны. Тебе снова поможет Филологический отдел: поддразни его словечком «благодушие».
Скорее всего, однако, он живет нынешним днем всего лишь потому, что физически здоров и любит своё дело – то есть, по естественным причинам. Тем не менее, на твоем месте я бы не давал ему такой радости: ничто естественное не идет нам на пользу. Да и вообще, с чего бы это ему радоваться?
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №16. Община. Обряд
Любезный племянник,
в последнем письме ты заметил мимоходом, что твой клиент с самого своего обращения ходит всё в одну и ту же церковь, причем она ему не слишком-то нравится. Нельзя ли подробнее? Почему ты не пишешь, откуда у него такое постоянство? Учти, если дело не в безразличии, это очень опасно! Ты должен знать: когда клиента не удается избавить от привычки ходить в церковь, его надо отправить на поиски общины по своему вкусу, пока не станет признанным знатоком и ценителем.
Причины лежат на поверхности. Во-первых, под удар должна попасть сама по себе местная приходская жизнь. Ведь прихожане – это соседи, независимо от своих вкусов и предпочтений; значит, приход объединяет людей из всех сословий[148], с любыми личными особенностями, объединяет именно так, как того желает Противник. А противоположный подход превращает каждую церковь в некое подобие частного клуба, и далее, если дело идет на лад, в замкнутый кружок или секту.
Во-вторых, в поисках «своей» общины клиент становятся судьёй, в то время как Противник хочет сделать его учеником[149]. Способность суждения, которую ждет от людей в церкви Противник, в самом деле позволяет им отвергать всё ложное и ненужное, но при этом не допускает их осуждать, – то есть оценивать и разбирать недостатки, переливать из пустого в порожнее, – предоставляя им при этом безропотно и смиренно принимать всё, что может пойти на пользу[150]. (Видишь, как Он низок, как раболепно пресмыкается перед ними!)
Такая способность сообщает человеку исключительно вредное свойство: впитывать душой азбучные истины, особенно из проповедей. В любой книге или проповеди, которую воспринимают в таком духе, скрыта для нас угроза. Поэтому прошу тебя, берись за дело и без промедления отправь своего олуха по окрестным церквям: до сих пор успеха в этом ты не достиг.
В справочном отделе я выяснил кое-что о двух ближайших к нему церквях: каждая имеет свои преимущества. Настоятель одной из них столь долго и упорно разлагал веру, угождая якобы скептической и трезвомыслящей общине, что нынче он сам изумляет прихожан своим безверием, а не наоборот. Ему удалось у многих подорвать христианские убеждения. Манера службы у него тоже превосходная: чтобы избавить прихожан от всех «трудностей», он отбросил установленный порядок чтения и пения, а теперь, сам того не замечая, снова и снова повторяет полтора-два десятка привычных псалмов и новозаветных отрывков. Можно поэтому не беспокоиться, что из Писания до них дойдет что-то доселе неведомое. – Но, вероятно, твой клиент недостаточно глуп для этой церкви. Или это дело времени?…
А в другой церкви служит священник Кол. Публика изумляется широте его суждений: сегодня он почти коммунист, а назавтра недалек от теократического фашизма; бывает, погружен в схоластику, бывает, готов проклясть рассудок как таковой; то увлечен политикой, то заявляет, что все государства на свете в равной мере «осуждены». – Нам-то, впрочем, ясно, что связывает вместе такое разнообразие: это ненависть. Он просто неспособен проповедовать, если не поразит, не оскорбит, не изумит или не унизит своих родителей и их поколение. Проповедь, которая была бы им по вкусу, на его взгляд ничем не лучше детской песенки. – Есть у него и благоприятная склонность к обману: мы подсказываем ему «Церковь учит, что…», когда он имеет в виду «Кажется, я недавно прочитал у Маритэна[151] или где-то…» – Но должен тебя предупредить о его смертельном пороке: он в самом деле верующий. Это может всё испортить.
Однако же, у обеих этих церквей есть замечательная общая черта: партийность. Я уже писал тебе однажды: если клиента не удается вытащить из Церкви, надо хотя бы сделать его ярым сторонником какой-нибудь церковной партии. Причем речь не о догматике: чем равнодушней он в этом деле, тем лучше[152]. И чтобы сеять злобу, догматы нам не нужны.
Особенно отрадно разжечь ненависть на почве слов и выражений. Одни настаивают на «мессе», другие – на «литургии», при том, что ни та, ни другая сторона лыка не вяжет в части различий между Фомой Аквинатом[153] и Хукером[154]. И вообще, второстепенные предметы – свечи, облачения и т.п. – всё это превосходные позиции для нападения.
Известный вредитель по имени Павел когда-то учил людей о еде и других мелочах, что неприхотливые должны всегда уступать требовательным[155], – но мы освободили их от подобных идей. Казалось бы, нельзя не увидеть связь с сегодняшним днем. Казалось бы, «нижне-церковный» будет кланяться и креститься, чтобы немощная совесть «верхне-церковного» собрата не подтолкнула его к неблагочестию, а «верхне-церковный», напротив, не станет этого делать, дабы не соблазнить «нижне-церковного» в идолопоклонство[156]. Так бы оно и было – если бы не наши усердные труды: а иначе различие обрядов в Англиканской Церкви стало бы настоящим рассадником любви и смирения.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №17. Обжорство. Лакомство
Любезный племянник,
о еде в качестве приманки для ловли людей ты отозвался в прошлом письме с изрядным пренебрежением: но это говорит лишь о твоем невежестве. За последние сто лет мы настолько заглушили у них голос совести на этот счет, что сегодня во всей Европе не услышать проповеди и не найти кающегося по части съестного. А всё потому, что мы сосредоточились не на обжорстве, а на лакомстве.
Возьми к примеру мать твоего клиента: я выяснил это из её личного дела, а ты мог бы услышать от напарника. Она бы поразилась – и надеюсь, вскоре будет-таки поражена, – узнав, что всю жизнь была рабыней чревоугодия, скрытого от нее за счет привычки к маленьким порциям. Но что может значить размер порции, если из прихотей вкуса и желудка мы можем извлечь капризы, нетерпение, самодурство и злобу?[157] Твой напарник крепко держит эту старуху: она гроза хозяек и прислуги. Что бы ей ни предложили, она откажется с жеманным вздохом и улыбочкой: «Что Вы, что Вы, прошу Вас, не надо… Мне только хочется чашечку чая, не очень крепкого и не очень слабого, и малюсенький ломтик рассыпчатого, в меру поджаренного хлеба…»
Ты понял, в чем дело? Раз она просит что-то поменьше и поскромней, чем ей предлагают, то ни в жизни не разглядит за своими прихотями прямого чревоугодия – сколько бы хлопот окружающим она ни причиняла. Услаждая свой вкус, она убеждена, что служит примером воздержания[158]. Сидя за столом в переполненном ресторане, она сделает втык усталой официантке: «Ах, нет, нет, куда так много!… Ну-ка, унеси всё назад и подай мне четверть от этой порции»[159]. Конечно, она оправдается нежеланием выбрасывать съестное – а на самом деле это плод наших трудов, рабское пристрастие к лакомству: когда еды больше, чем ей хочется, ей на еду и смотреть неприятно.
Год за годом, тихо и ненавязчиво, твой напарник работает с ней, и результат налицо: сегодня вся её жизнь подчинена желудку[160]. «Мне только хочется…» – вот и всё, что у неё на уме. Ей хочется только чашечку как следует заваренного чая, или как следует приготовленное яйцо, или как следует поджаренный ломтик хлеба. Но нет никого кругом, ни прислуги, ни друзей, кто бы справился с таким простым делом «как следует», – потому что за этим «следует» скрыта ненасытная жажда вкусовых ощущений, точно таких, как в прошлом, и практически недостижимых.
В прошлом она видит всего лишь «те дни, когда была приличная прислуга»; а мы-то видим, что в те дни она не была такой капризной, имея многие другие радости, помимо застольных[161]. Между тем сейчас за её хроническим неудовольствием следует хроническое раздражение: поваров увольняют, дружба слабеет. И стоит лишь Противнику намекнуть ей, что, быть может, она излишне озабочена едой, как ей тотчас же дается подсказка: заботится она не о себе, а «о чем-то приятном для своего мальчика». На самом же деле, разумеется, он с юных лет страдал от ее жадности.
Ну, а что до него, то он сын своей матери. Ты прав, что не жалеешь сил на других фронтах борьбы, однако не забывай и про скрытное наступление на желудок. Маскировка под «Мне только хочется…» вряд ли сгодится для мужчины: мужское чревоугодие легче всего вырастить из тщеславия[162].
Надо, чтобы он строил из себя крупного знатока по части гастрономии; пусть хвалится, что нашел единственный ресторан на весь город, где «как следует» готовят бифштекс. Начав с похвальбы, исподволь переделаешь её в привычку[163]. Неважно, что у него будет за прихоть: бутылка шампанского или чашка чая, филе морского языка под эстрагоновым соусом или пачка сигарет; как бы ты ни повел дело, самое главное – чтобы оставшись без этой вещи, он как следует взбесился. Тогда он весь у тебя в руках, со всей своей любовью, правдой и смирением.
От обжорства как такового пользы куда меньше, чем от лакомства. Обжорство идет главным образом как артподготовка к наступлению на сексуальном фронте[164]. В этом деле, как и в любом другом, поддерживай у клиента псевдо-духовные интересы, а физическую сторону скрывай. Пускай ломает голову над своим поражением: маловерие ли было тому причиной, или гордость?… А стоило бы ему припомнить, что он ел и пил накануне, как сразу бы увидел, откуда к тебе идут боеприпасы, – и, слегка ограничив себя, нанес удар по твоим путям снабжения[165].
Если же он всё-таки задумается о физической стороне полового воздержания, то скорми ему пресловутую выдумку, которой англичане поверили с нашей подачи: якобы данной добродетели очень способствуют физические нагрузки и утомление. Можно лишь изумляться их доверчивости, зная феноменальную похоть солдат и матросов. Но такую басню разнесли для нас школьные учителя: им воздержание интересно в качестве предлога для спортивных игр, и потому они стали проповедовать игры в качестве средства к воздержанию. – Эту тему, впрочем, надо обсуждать отдельно.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №18. Мужчина. Женщина. Брак
Любезный племянник,
в Учебном Центре, даже при нынешнем начальстве, вам наверняка читали стандартный курс сексуальных искушений. Для нас, бесплотных духов, этот предмет хоть и необходимый, но изрядно скучный, так что я на нем останавливаться не стану. Но есть ряд общих соображений, относящихся к делу, с которыми тебя надо познакомить.
Противник требует от людей одного из двух: либо полового воздержания, либо нерушимого брака между мужем и женой. Благодаря изначальной великой победе нашего Низменного Отца, первый вариант мы им очень затруднили[166]. Что же до второго, такой выход мы им блокируем вот уже несколько столетий кряду.
Достигаем мы этого, убеждая публику через поэтов и писателей, что единственно допустимая основа брака – это возбужденное и обычно кратковременное состояние, именуемое у них «влюбленностью»; далее, что в браке такое возбуждение может и должно сохраняться как угодно долго; и, наконец, что брак, в котором оно не сохранилось, уже ни к чему не обязывает. Такая схема – это наша карикатура на одну принципиальную идею Противника.
Адская логика опирается на формальную противоположность между одним и другим предметом, и прежде всего – между одной личностью и другой. Всякая рука к себе гребет, чужая слеза как с гуся вода, кому кадят, тот и кланяйся, и что одному наклад, то другому прибыток. Любая вещь существует лишь постольку, поскольку не дает другим занять свое место: расширяясь, она либо вытесняет их, либо захватывает[167]. То же самое и высшие существа. У животных захватить значит сожрать; у нас – сильному вобрать в себя и поработить волю слабого. Бытие есть не что иное, как борьба за существование.
Эту очевидную истину Противник упорно стремится обойти. Он пытается достичь недостижимого: чтобы различное стало единым, чтобы чужая боль стала своей. Такая нелепость, которую Он зовет любовью, проглядывает не только во всём, что Он делает, но даже в том, Кто Он (насколько можно Ему доверять). Ему не хватает просто быть одним Собой; якобы Он один, и в то же время три Личности, – чтобы этот вздор про любовь был присущ самой Его природе[168]. А с другой стороны, в материальный мир Он вводит Свое гнусное изобретение – организмы, где элементы не соперничают, как им положено, а содействуют друг другу.
Обрати внимание, как Он использует половое размножение у людей, и поймешь, почему Он придает этому такую важность. Половой акт был бы нам совершенно безвреден, будь он лишь одним из способов для сильного овладеть слабым – как, например, у пауков, где самка завершает свадьбу, съедая самца. Но у людей Противник без всякой нужды соединил половое влечение с сердечным чувством друг ко другу. Вдобавок Он дал детям зависеть от родителей, а родителям заботиться о детях, – и в результате получилась семья. Она похожа на организм, только еще хуже: между членами семьи больше личных различий, и при этом крепче единство, сознательное и ответственное. Вот и выходит, что всё это Он устроил, чтобы к людям просто пришла любовь.
А теперь смотри фокус. Противник назвал супругов «одной плотью»[169]. Не сказал Он ни про «счастливых супругов», ни про «вступивших в брак по взаимному чувству», но их легко провести, чтобы не обратили на это внимания. К тому же надо скрыть от них напоминание известного Павла: всякое совокупление, а не только брачное, образует «единую плоть»[170]. И тогда столь простые слова о смысле полового акта ты сможешь выдать за дифирамбы «влюбленности».
Факт, что при половой близости между мужчиной и женщиной возникает таинственная связь на вечную радость или вечное страдание. Факт, что таинственная эта связь способна вызвать сердечное чувство и скрепить семью – что нередко и происходит, когда люди подчиняются Противнику. Но, исходя из этих фактов, ты можешь внушить им фиктивный вывод: одна только мешанина из симпатии, страха и желания, которую они именуют «влюбленностью», приносит счастье и благословение в браке[171].
Сбить их с толку нетрудно: ведь браку, который заключают в согласии с Противником, то есть в видах верности, деторождения и доброй воли, в Европе как правило предшествует влюбленность (точно так же, как эмоциональный взлет зачастую, хоть и не всегда, сопутствует религиозному обращению). Иначе говоря, пускай возьмут копию обещанной Противником конечной цели бракосочетания, исказят её, раскрасят в разные цвета и принимают за отправную точку.
Отсюда два преимущества. Во-первых, мы преграждаем брак тем, кто неспособен к половому воздержанию и при этом ни в кого не «влюбляется» – а бракосочетание по любой другой причине, благодаря нам, считает низменным и циничным. Да, именно так они и думают! Ниже, чем бурю эмоций, они ставят верность брачному союзу ради служения друг другу, ради целомудрия и рождения новой жизни. (Не забудь внушить своему клиенту неприязнь к церковному чину венчания!)
А во-вторых, всякое сексуальное влечение, направленное к браку, получает наименование «любви», а «любовь» якобы должна освободить от любой вины и ответственности за женитьбу[172] на неверующей, тупице или развратнице. Но об этом поговорим в следующем письме.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №19. Любовь. Влюбленность
Любезный племянник,
Я долго думал над твоим вопросом: если, как я доказал тебе в прошлом письме, каждое существо по самой своей природе соперничает со всеми прочими, и поэтому идея Противника о любви не имеет никакого смысла, откуда же тогда мои многократные напоминания, что Он в самом деле любит двуногих тварей и в самом деле желает им свободы и вечной жизни? – Надеюсь, мой юный друг, ты никому не показывал моих писем?
Впрочем, это совершенно неважно. Никто не примет всерьез случайного впечатления, что я уклонился в ересь. Кстати, тебе самому тоже должно быть ясно, что мои несколько вольные замечания о Зловедующем в Учебном Центре всего только невинная шутка: я его глубоко уважаю. И, конечно же, не беспокойся о том, что я откажусь защищать тебя перед начальством. Можешь мне доверять, я всегда на страже твоего благополучия. Но нашу переписку держи вдали от чужого глаза.
Сказав, что Противник в самом деле любит двуногих, я просто обмолвился по небрежности. Разумеется, это невозможно. Он одно, они другое. Своя рубаха ближе к телу, сытый голодного не разумеет, кто о чём, а каждый о своём. Все эти разговоры о любви – безусловно, всего лишь прикрытие: у Него наверняка есть настоящая причина, зачем Он их создал и почему Он о них так заботится. А раскрыть эту причину нам никак не удается: вот и заходит речь о какой-то немыслимой любви.
Что Он задумал о людях? – Неразрешимая проблема[173]. Не вижу оснований скрывать от тебя, что именно она лежала в основе конфликта между нашим Низменным Отцом и Противником. Когда еще только замышлялось творение человека[174], Противник Сам заявил, что предвидит известное событие с Крестом. Наш Отец, естественно, запросил у Него разъяснений, – а Тот ничего не ответил, кроме неуклюжих оправданий про самоотверженную любовь. С тех пор Он и говорит о ней повсюду.
Разумеется, наш Отец ему не поверил. Он настоятельно просил Противника играть в открытую и сам признался, что горит нетерпением узнать эту тайну, – а Противник сказал только: «От всего сердца желаю тебе узнать!» В тот самый момент их беседы, как я думаю, Наш Отец был до такой степени оскорблен беспричинным недоверием, что внезапно ринулся прочь, как можно дальше от Его Лица. Отсюда и пошла басня, что его якобы силой сбросили с Неба[175]. С тех пор мы увидели, почему наш Угнетатель так тщательно бережет Свою тайну: на ней держится всё Его Царство. Нередко сами Его сторонники признавались, что сумей мы понять, что такое любовь, мы снова взойдем на Небо, и войне конец[176].
Итак, перед нами задача огромной важности. Мы знаем, что Он не может любить: никто не может, это нонсенс. Но как разгадать Его план!… Перепробовали множество гипотез, но безрезультатно. Нельзя, однако, терять надежды: всё более сложные теории, всё более обширные наблюдения, всё более щедрые награды за успех, всё более жестокие наказания за неудачу, – без устали усиливая все эти меры вплоть до самого конца света, мы безусловно достигнем цели.
Ты жалуешься, что в прошлом письме я не объяснил, нужна ли нам влюбленность. Но предоставь лучше такие вопросы людям! Пускай спорят про влюбленность, или про патриотизм, или про безбрачие, или про свечи, или про трезвость, или про образование, или про что угодно, – «хорошо» это или «плохо». Разве ты не видишь, что ответа нет? Всё это само по себе неважно, а важно одно: куда направлена воля данного конкретного клиента, в данных конкретных обстоятельствах, в данный конкретный момент, – в сторону Противника или в нашу сторону[177]. Так пусть же твой клиент рассуждает, «хорошо» или «плохо» ему влюбляться.
Если в нем бурлит самоуверенность, а голос плоти приглушен, – что он принимает за «телесную чистоту», – если свысока смотрит на общепринятые обычаи, то, конечно, ему не надо влюбляться. Пускай набирается фальшивого, самодовольного аскетизма, а затем, когда ты полностью оторвешь его личность от полового чувства, бей его этим же оружием в самой зверской и циничной форме.
Если же, напротив, он чувствителен и впечатлителен, то скармливай ему посредственную поэзию и третьесортные романы прошлого века, пока не проникнется убеждением, что «любовь» (то есть влюбленность) во-первых, непреодолима, а во-вторых, по существу почетна и похвальна. Сам понимаешь, это убеждение не ведет к случайным половым связям; но оно незаменимо для длительных, «благородных», романтических, трагических супружеских измен, что в случае успеха кончается пулей в лоб или виселицей[178].
В иных случаях с помощью таких рассуждений клиента можно направить к полезному браку. Ведь брак, хоть и придуман Противником, может и нам быть впрок: надо только найти для клиента подходящую жену, которая не даст ему жить по-христиански[179]. Наверняка есть где-то поблизости такие девушки; в ближайшем письме пришли мне о них отчет.
А покамест пойми, что сама по себе влюбленность не служит ни нам, ни Противнику: но каждая сторона стремится обратить это состояние в свою пользу[180]. С точки зрения духовной жизни это всего лишь сырье – как и почти всё прочее, о чем люди так переживают: здоровье и болезни, старость и юность, война и мир.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №20. Красота
Любезный племянник,
к большому сожалению, Противник силой положил конец твоим попыткам подорвать воздержание клиента, по крайней мере на ближайшую перспективу. Это очень плохо. Ты должен был предвидеть этот типичный шаг с Его стороны, должен был сам остановиться заранее. А теперь твой клиент сделал для себя опаснейшее открытие: что наш натиск в конце концов прекращается[181]. Двуногие ослы уверены, что избавиться от нас невозможно иначе как уступив нам, – но теперь против него это лучшее наше оружие будет бессильным. Ты, надеюсь, пытался убедить его, что половое воздержание вредно для здоровья?
До сих пор не получил от тебя отчета о девушках у него по соседству. Такие сведения необходимы: раз не удается направить его половое чувство на внебрачную связь, оно должно подвести его к полезному браку. И если уж мы решаем, что клиент должен влюбиться, то расскажу тебе, как подобрать ему женщину подходящего типа по внешним данным.
В целом, конечно, вопрос решают сотрудники, стоящие гораздо ниже нас с тобой по демонархии. В каждую эпоху эти отборные мастера своего дела искажают сферу сексуальных предпочтений, воздействуя на узкий кружок знаменитостей – художников, модельеров, актрис, на так называемых законодателей моды. Задача ясна: оттолкнуть как можно дальше друг от друга тех мужчин и женщин, брак между которыми был бы самым прочным, радостным, счастливым и плодотворным. Так, век за веком мы торжествуем над природой, внушая женщинам неприязнь к некоторым вторичным мужским чертам – например, к бороде. И это вовсе не мелочи, как ты бы мог подумать.
Что до мужских вкусов, то мы непрестанно их меняем. Было время, мы вводили моду на статных, спесивых красавиц, так что у мужчин тщеславие перемешивалось с похотью, и дети рождались от самых дерзких и распущенных женщин. Бывало, моду переключали на бесцветных и томных; тогда взлетал спрос на скудоумие, мнительность, боязливость, двоедушие и другие типичные женские пороки. А нынче даем обратный ход. Век вальса кончился, ему на смену пришел век джаза, и мы разжигаем тем больший интерес к женщине, чем больше она фигурой напоминает мальчика. А поскольку красота такого типа вянет особенно быстро, мы с успехом сыплем соль на хроническую женскую рану – страх перед старостью – и отнимаем у них желание и способность к рождению детей.
И это еще не всё. Мы резко расширили рамки терпимости к наготе в изобразительном искусстве, на сцене и на пляже. Нагота эта, впрочем, не настоящая; современная живопись лжет, а женщины в трико и в купальных костюмах умудряются выглядеть тоньше, стройнее и ближе к мальчишескому облику, чем природа позволяет в самом деле. Однако же это называют «откровенным», «здоровым» и близким к природе.
Так мы всё сильней и сильней извращаем сексуальное чувство мужчины: всё больше и больше места даем зрительным впечатлениям, всё дальше и дальше уводя их от реальности. Легко можешь представить, что из этого получится[182]!
Такова на сегодня общая стратегия. Но, оставаясь в согласии с ней, ты должен решить, в каком из двух возможных направлений стимулировать интерес своего клиента. Загляни повнимательнее в сердце любого мужчины и обнаружишь там по крайней мере два женских идеала: светлый и мрачный[183]. В зависимости от выбора между ними, качественно меняется половое влечение.
Светлый идеал влечет мужчину в сторону воли Противника – дает место любви, склоняет к браку, порождает то золотистое сияние бесхитростной, трепетной заботы, которое нам так противно[184]. Мрачный идеал разжигает скотское влечение и желание стать скотиной. Такую женщину чаще всего употребляют, чтобы увести мужчину от самой мысли о браке; но даже в браке он скорее всего увидит в ней рабыню, идола, или соучастницу в преступлении.
Случается, что на взгляд Противника светлый идеал вызывает у мужчины нечто злое – от досады, что это чужая жена, а не его собственная. Но в чувстве к мрачному идеалу мужчина сам требует зла[185], жаждет особого «смака». Лицо возбуждает его зверскими признаками, или мглой, или коварством, или жестокостью; фигура – какими-то чертами, далекими от красоты и даже на трезвый взгляд уродливыми, но, за счет наших усилий, созвучными натянутым струнам его тайной прихоти[186].
Бесспорно, мрачный идеал превосходен для проститутки или любовницы. Но клиента-христианина, как следует накачанного вздором про всепобеждающую и всепрощающую силу «любви», нередко удается женить на такой. Стоит об этом позаботиться[187]. Пускай ты не сумел взять его внебрачной связью и мастурбацией: есть другие, более тонкие способы погубить человека половым путем. И, надо сказать, они не только действенны, но и весьма приятны: горе причиняют длительное и высококачественное.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №21. Собственность
Любезный племянник,
ты прав: сексуальные искушения клиента хорошо сочетать со вспомогательным ударом по его настроению. И можно даже сделать его главным ударом, если только клиент об этом не догадывается. Но, как и всегда, успех атаки на нравственность надо подготовить дымовой завесой на рассудок.
Людей озлобляют не столько сами неудачи, сколько обиды из-за неудач. Обижаются же они, когда чувствуют, что нарушены их законные права[188]. Поэтому, чем больше прав на те или иные стороны жизни ты убедишь клиента заявить, тем чаще он будет обижен и, следовательно, озлоблен.
Заметь, что особенно сильно действует на твоего клиента: когда у него неожиданно отнимают время, которым он рассчитывал распорядиться по-своему. Ему не хотелось никого видеть – и вдруг приходят гости; ему хотелось поговорить наедине с другом – и вдруг является его болтушка-жена: вот что его бесит. Он еще не настолько ленив или чёрств, чтобы страдать из-за таких мелочей; но ощущение украденного времени вызывает у него злость.
Поэтому тщательно оберегай у него в сознании такой шаткий тезис: «Мое время – это моя собственность». Пускай встает по утрам с чувством законного права на владение двадцатью четырьмя часами суток. Пускай видит свое рабочее время как тяжкий оброк, а время молитвы – как щедрое пожертвование. И не давай ему ни на минуту усомниться, что исходный баланс, из которого вычитаются данные суммы, в некоем таинственном смысле принадлежит ему по праву рождения.
Это непростая задача. Мысль, которую надо удержать в голове у клиента, сама по себе столь нелепа, что даже мы не сумели бы найти ни слова в её защиту. Никто не может ни создать, ни присвоить, ни единой секунды в реке времени: она течет помимо воли человека. С тем же успехом он мог бы объявить своей личной собственностью солнце и луну.
Далее, по идее, он должен быть готов всецело служить Противнику; явись перед ним Противник и призови ко всецелому служению хоть на один день, ему бы надлежало повиноваться. Немалым облегчением для него было бы, окажись в этот день его обязанностью всего лишь слушать болтовню неразумной женщины; а получи он к тому же полчаса на отдых, то был бы даже разочарован такой поблажкой[189].
И если твой клиент призадумается о своем «праве собственности» на течение времени, то, как бы ни был он глуп, с неизбежностью обнаружит точно такое положение дел, день за днем. Следовательно, стараясь удержать эту мысль у него в голове, ни в коем случае нельзя предлагать ему никаких положительных доводов. Их нет. Твоя задача – глушить рассудок, не подпускать его к сути дела. Ставь вокруг дымовую завесу погуще, чтобы в центре оставалось это чувство собственности – немое, неявное, властное.
Вообще говоря, чувство собственности нам всегда впрок. Люди то и дело заявляют такие права собственности, что потеха бывает и на небе, и в аду: надо поощрять такую склонность. В наше время нередко отказываются от полового воздержания, вообразив себе «право собственности» на свое тело – на это неизведанное и ненадежное жилище, где бурлит энергия, сотворившая миры, куда человек попадает и откуда выселяется не по своей воле[190]. Это как если бы монарх из любви к своему маленькому сыну объявил его номинальным сеньором какой-нибудь провинции со своими мудрыми правителями, а тот вообразил бы, что может распоряжаться городами, лесами и нивами, словно кубиками у себя в детской!
Материалом для такого чувства нам служит не только гордость, но и недомыслие. Мы скрываем от людей, как меняется смысл притяжательного местоимения в зависимости от предмета – начиная с «моих туфель», к «моей собаке», «моей прислуге», «моей жене», «моему отцу», «моему владыке» и «моей стране», до «моего Бога». Можно внушить им, что смысл всегда один и тот же, смысл «моих туфель», смысл собственности[191].
Даже малого ребенка можно научить, что за фразой «мой плюшевый мишка» – не тот знакомый образ, на который обращена детская привязанность к задушевному другу (чему научит его Противник, если мы не будем настороже), а тот мишка, которого можно разорвать в клочья, стоит только захотеть. То же и на другом краю диапазона: с нашей подачи «мой Бог» звучит сходно с «моими туфлями»: тот бог, который по праву усердно мне служит, которым я пользуюсь в своих проповедях, – бог, в котором я обеспечил себе долю.
Но при всех условиях фокус вот в чем: человек вообще ничто не может назвать «своим» в строгом смысле собственности[192]. В конце концов, каждый предмет во Вселенной отойдет в собственность либо к нашему Низменному Отцу, либо к Противнику – а наипаче каждая личность[193]. Не беспокойся, все они обнаружат, кому на самом деле принадлежит их время, их тела и души: уж во всяком случае не им самим, что бы там ни было. Пока еще Противник заявляет о своем формальном, якобы законном праве собственности как Создатель; но наш Отец намерен завладеть миром по реальному и действенному праву Завоевателя.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №22. Христианка. Окружение. Грохот
Любезный племянник,
стало быть, твой клиент влюбился! Причем так, что хуже некуда: девчонка даже не значится в отчете, что ты прислал. – Кстати, ты уведомил Службу Безопасности о некоторых неосмотрительных выражениях у меня в письме: сообщаю тебе, что данное мелкое недоразумение улажено, и если ты рассчитывал таким образом занять мою должность, твой расчет не оправдался. Ты за это ответишь, как и за всё прочее. А пока познакомься с брошюрой про новое Исправительное учреждение для бездарных агентов: в ней множество иллюстраций, и ты найдешь там для себя массу интересного[194].
Я прочел личное дело этой барышни и пришел в ужас. Не просто христианка, а христианка до мозга костей – омерзительная, предупредительная, доброжелательная, внимательная, правдивая, молчаливая, беспритязательная, невзыскательная, естественная и к тому же девственная. Вот ведь дрянь. Каждый лист дела воняет до рвоты.
Места себе не нахожу, до чего докатился мир! В былые времена у нас бы скормили её зверям на потеху публике: только туда они и годятся. Но и то сказать, проку мало. Я таких знавал, лукавых тварей: вроде бы, вот-вот упадет в обморок при виде крови – а затем с улыбкой встречает смерть.
Лукавство со всех сторон. Тише воды, ниже травы – а шпилька в запасе по любому поводу. Такие и меня на смех поднимут! Вся из себя набожная недотрога – а не прочь составить пару этому олуху, как у животных. И Противник благодушно на них поглядывает! Если Он так помешан на девстве, отчего же не поразит её смертью?…[195]
В душе Он гедонист. Все эти посты и бдения, костры и кресты – всего лишь прикрытие. Всего лишь морская пена в полосе прибоя. Открытое море – Его море – это море радости. Он этого не скрывает: перед Ним полнота радости, и в деснице у Него вечное блаженство[196]. Ха! Нет у Него ни малейшего понятия о той строгой тайне, что мы постигаем в Мучительском Откровении[197].
Он безвкусен и по-мещански зауряден. Свой мир Он наполнил радостями и дал людям множество невинных занятий: отдых, купание, угощение, супружеская ласка, игра, молитва, работа… Всё это надо как следует извратить перед употреблением[198]. Нам приходится вести борьбу в крайне невыгодных условиях: по природе всё против нас. (Но тебя это не извиняет. Я с тобой расквитаюсь. Ты меня всегда терпеть не мог и наглел при любой возможности).
А теперь, конечно же, твой клиент знакомится с ее семьей и всем окружением. Неужели ты не видел, что его нельзя пускать туда, где она живет? Весь дом пропитан этим смрадом. Уже и садовник, что работает там всего пять лет, набирается его понемногу. И даже знакомые, погостив у них выходные дни, разносят его по домам. Заражены и собака, и кошка.
Дом у них – непроницаемая тайна. Без сомнения, каждый член семьи должен что-то заимствовать от других, – но как именно это происходит, мы понять не можем. Что скрыто за фразой о бескорыстной любви, дознаться от них невозможно, как от Самого Противника. Весь дом и сад – одна сплошная скверна. Напоминает мерзкую картинку Неба у одного писателя[199]: «…Там жизнь без смерти, и кроме музыки там только тишина».
Музыка и тишина: как же я их ненавижу! Как же благодарны мы должны быть нашему Низменному Отцу за то, что с той древней поры, как Он овладел Преисподней – настолько древней, что людям не под силу выразить это на своем примитивном языке летоисчисления – ни пяди адского пространства и ни мгновения адского времени не уступил Он этим омерзительным стихиям в ущерб безудержному, беспредельному Грохоту – торжествующему Грохоту бешенства, бури, силы и ярости[200], несокрушимой нашей защите от всяких жалких размышлений, сомнений, недоумений и несбыточных идей. Вся вселенная станет у нас сплошным Грохотом. На Земле мы уже немалого достигли. Безмолвие и пение Небес утонут в Грохоте. Но громкости пока не хватает, мы еще далеки от цели. Процесс идет. А между тем ты, мерзопакостное…
[На этом месте рукопись прерывается и дальше идет другим почерком]. На подъеме творческого вдохновения я вдруг обнаружил, что нечаянно принял облик огромной сколопендры. Продолжаю диктовать секретарю. – Подобная трансформация, насколько я вижу, носит сезонный характер. Кое-какие слухи об этом дошли до людей, и поэт Мильтон даже приводит смехотворную басню, что Противник якобы нас так «наказывает»[201].
Но зато один современный автор, какой-то Пшол[202] или как его там, понял суть дела. Наш облик меняется изнутри за счет непобедимой Жизненной Силы: ей бы поклонялся и наш Отец, пожелай Он поклоняться чему-нибудь, кроме Самого Себя. И в своем нынешнем виде я тем более стремлюсь поскорее тебя увидеть и слиться с тобою в нерасторжимом объятии.
[Подпись секретаря]
Письмо №23. Историзм. Реформа
Любезный племянник,
благодаря подружке и ее мерзкому семейству, твой клиент неуклонно расширяет круг знакомых христиан, и к тому же весьма просвещенных. Теперь долго не удастся избавить его от духовных интересов. Что ж! Если так, то надо их извратить.
Ты, конечно же, на учениях не раз превращался в светлого ангела[203]; пришла пора применить твой навык в боевых условиях. Ни желания плоти, ни земные приманки результата не дали: остается третье направление удара[204]. И успех на этом направлении самый почетный. Куда выше, чем какой-нибудь самодур или хулиган, в Преисподней ценится лживый святоша, фарисей, инквизитор[205] или колдун.
Судя по окружению твоего клиента, наилучшей позицией для наступления будет граница между богословием и политикой. Кое-кто из его новых друзей сильно увлечен социальной стороной религии; само по себе это плохо, но пользу всё же может принести.
Известно мнение, что еще в давнюю эпоху христианство было извращено и уклонилось от учения своего Основателя[206]. Такой взгляд нужен нам для того, чтобы возобновить пропаганду «исторического Иисуса»[207] как средства избавиться «от позднейших наслоений и извращений», а затем и от христианского наследия в целом. И если прежде нашему проекту «исторического Иисуса» основой был либерализм и гуманизм, то сегодня уже Карл Маркс, революция и социальная катастрофа.
Этот проект открывает перед нами большие возможности; обновлять его мы намерены для каждого следующего поколения. Прежде всего, с его помощью мы отводим религиозную мысль от реальности, потому что «историзм» в данном контексте – всегда фикция. Исторические свидетельства не меняются, к ним не добавить[208], от них не убавить, – и каждого нового «исторического Иисуса» конструируют из них, устраняя одни факты и выпячивая другие[209]. В ход при этом идут такие догадки (мы учим людей называть их «блистательными»), на какие никто из нормальных людей не поставил бы и ломаного гроша: но издателям их вполне хватает для рекламы новых Наполеонов, Шекспиров и Свифтов в их свежих биографиях.
Далее, каждому из «исторических Иисусов» дается задача – проталкивать свою особенную доктрину. От него, как от «знаменитости» в современном смысле слова, должна исходить какая-то пустая, дикая идея, вроде эликсира молодости от психопата. В результате мы прячем от людей Его Личность и Его дело. Мы объявляем Его учителем – но не даем узнать, насколько близки к Нему другие нравственные авторитеты человечества. Противник дал им задачу не указывать что-то новое, а напоминать прежнее, раскрывать людям те нравственные основы, которые мы от них скрываем. Мы создали софистов – а Противник выводит им навстречу Сократа[210]. Но двуногие не должны об этом догадываться.
В‑третьих, с помощью «исторического Иисуса» мы устраняем религиозное поклонение. В молитве и в таинствах клиенту открывается Лицо Противника – а мы закрываем Его условным, отдаленным, туманным и неприглядным персонажем, который говорил на незнакомом языке и давным-давно умер. Служить ему невозможно. На место Творца, Которому поклоняется Его творение, выдвигается политический лидер при поддержке сторонников, а затем и просто некий деятель из прошлого, о ком с одобрением отзываются историки.
Наконец, в‑четвертых, такая «историческая» религия лжет об истории в целом, а не только об Иисусе, чью «историчность» она изображает. Его биография сама по себе не привела к Противнику ни один народ и вряд ли кого-либо лично. Первые христиане пошли за Ним, влекомые единственным историческим фактом (Его воскресением) и единственной религиозной идеей (Его спасением). Спасения они искали от власти греха: греха не против новомодных политкорректных законов, выдуманных какой-то «знаменитостью», а против исконного всеобщего нравственного закона, впитанного ими с молоком матери. Четыре Евангелия написаны позже: не призывать людей в христианство, а просвещать уже призванных.
Подводим итог: хотя проект «исторического Иисуса» может в чем-то показаться опасным, его безусловно надо поддерживать. Что же до более широкой связи между христианством и политикой, дело обстоит сложнее. Разумеется, отнюдь не желательно, чтобы христианская вера становилась у людей фактором политической жизни: устройство справедливого (хотя бы отчасти) общества было бы для нас серьезным поражением. С другой стороны, однако, крайне желательно, чтобы она была для них средством: по возможности, средством к собственной выгоде, но на худой конец – к чему угодно, хоть бы даже и к социальной справедливости. Поэтому пусть они сначала привыкают ценить социальную справедливость словно исполнение воли Противника, а затем нажимай на них, пока не станут ценить христианство словно кухню социальной справедливости. Но официантом для них Противник не будет. Возрождать веру ради общественного прогресса – такая же дичь, как искать дороги в аптеку по дороге в Небо[211].
К счастью, запудрить двуногим мозги здесь ничего не стоит. Вот, например, один автор[212] предлагает свою собственную версию христианства и поясняет причину: «Лишь такая вера способна пережить смерть старых культур и рождение новых цивилизаций». Видишь тонкий подвох? – Дескать, верить надо не по истине, а по неким посторонним соображениям. В этом-то всё дело.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №24. Гордость. Особенность
Любезный племянник,
я запросил коллегу, которому поручена девица твоего клиента, и, похоже, обнаружил слабое место у неё в обороне. Это неприметный недостаток, ничем не замутненная склонность, обычная для женского пола в культурной среде с отчетливыми общими убеждениями: всех, кто таких убеждений не держится, считать дурачками.
Мужчины, которым чаще приходится встречать людей с иными взглядами, подобной склонности не имеют: уверенность у них, если и есть, то другой природы. Она же полагает, что опирается на веру, а в действительности – всего лишь на обыкновение, воспринятое ею от старших. Сходным образом, в детстве ей могло бы представляться, что форма столовых приборов у них в доме «правильная», «нормальная», «настоящая», в то время как у соседей – «неправильная».
Признаю, в этом её недостатке столь много от наивности и неопытности, и столь мало от духовной гордости, что реального шанса взять её он не дает. Но подумай: как с его помощью атаковать твоего клиента?
Неопытность в любом деле теряет меру. Выскочка в высшем обществе вылощен донельзя; молодой ученый чересчур педантичен. Твой клиент – новичок в своем нынешнем кругу. День за днем он встречает подлинную христианскую жизнь, доселе ему неведомую, и к тому же смотрит на неё через волшебное стекло своего чувства к девушке. Он жаждет подражать всему, что видит, – и Противник в самом деле того требует. Так пусть же он подражает этому недостатку своей возлюбленной и раздувает его в себе сверх меры, пока её простительная слабость не превратится у него в самый прочный и великолепный из всех пороков, в духовную гордость!
Условия для этого выглядят идеально. Новый круг общения, помимо христианской веры, дает твоему клиенту немало поводов для чванства. Эти люди лучше образованы, лучше осведомлены и лучше к нему относятся[213], чем кто-либо из его прежних знакомых. К тому же, он тешит себя некоторыми иллюзиями о своем месте в их обществе. На предмет своей влюбленности он, вероятно, пока еще глядит снизу вверх; но на всех остальных всё увереннее смотрит как на равных.
Ему невдомек, как многое ему прощают из милости, и терпят его как будущего члена семьи[214]. Ему и в голову не приходит, сколько слышанного от них перешло в его собственные речи и суждения. Тем менее способен он понять, что его восхищение новыми друзьями вызвано прежде всего тем чувственным восторгом, который он ощущает подле своей пассии. Ему кажется, что между ними есть некое духовное сродство, которое служит причиной его симпатий; а между тем они настолько ему чужды, что не будь он влюблен, вместо симпатий остались бы неприязнь и недоверие[215]. Он сейчас как охотничья собака, беззаветно преданная хозяину: в восторге от пальбы и порохового дыма, она могла бы вообразить, что знает толк в ружьях.
Итак, вот тебе план действий. За счет любовного чувства и при помощи своих опытных, участливых приверженцев, Противник ведет ввысь этого юного дикаря, куда бы ему иначе никогда не подняться. Твоя задача – чтобы он почувствовал там себя как дома: будто бы люди эти ему «свои», и в их обществе он на своем законном месте. Любая же другая компания покажется ему пустой: отчасти потому, что и в самом деле навряд ли найдется столь же интересная компания, но прежде всего потому, что там не будет его возлюбленной.
Эту разницу между двумя компаниями, приятной и неприятной, под твоим чутким руководством он должен осознать как разницу между верующими и неверующими. Развивай в нем чувство особенности, дескать, «мы, христиане, совсем другие», – только не надо облекать его в слова; пусть «мы, христиане» исподволь означает для него «мой круг», а «мой круг», в свою очередь, – не «где приняли меня со снисхождением и терпением», но «где мое место по праву».
Успех зависит от того, сумеешь ли ты замутить воду. Чтобы он явно и гласно стал гордиться своей верой, скорее всего у тебя не получится: там хорошо помнят, о чем предупреждал Противник[216]. Но если дашь ему забыть про «нас, христиан», чтобы он просто утешался «своим кругом», то получишь обычное тщеславие, ничтожный мелкий грешок по сравнению с духовной гордостью. Ко всем его мыслям тебе надо подмешивать некоторое хитрое самодовольство, не допуская задать себе вопрос: «Чем конкретно я так доволен в отношении себя самого?»
Ему очень нравится быть в избранном обществе, в узком кругу: работай над этим. Когда девчонка по наивности позабавится чем-то услышанным от внешних, пускай он учится у неё и усваивает такую привычку. На пользу пойдет кое-что из современных христианских теорий, где надежду человечества возлагают на узкий круг подготовленных вождей будущей теократии[217]. Тебе без разницы, много в этих теориях истины: важно представить ему христианство в качестве некоей тайной доктрины, к которой он нынче приобщился.
И прошу тебя, не заполняй свои письма вздором про европейскую войну. Исход её, конечно, имеет значение, но это дело Низшего Командования. Меня совершенно не трогает, сколько народу погибло в Англии под бомбами[218]. Что всем им со временем предстоит умереть, я знал и без того, а в каком состоянии они встретили смерть – узнаю впоследствии. А ты займись своим делом.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №25. Перемены. Мода
Любезный племянник,
что особенно скверно в нынешнем обществе твоего клиента – это их христианство само по себе. Конечно, у каждого там есть свои собственные интересы, однако вместе их связывает христианство само по себе[219] и ничего более.
Тем, кто принимает христианство, мы обязательно должны добавлять что-то для комплекта: христианство и кризис, христианство и современная психология, христианство и новый мировой порядок, христианство и целительство, христианство и вегетарианство, христианство и реформа правописания – в таком вот духе. Если уж им надо быть христианами, пусть хотя бы выбирают христианство по личному вкусу. Вместо христианской веры – что-нибудь модное с христианской расцветкой.
Нажимай на жажду перемен. Это одна из самых ценных страстей, что мы сумели вырастить в сердце человека: она дает нам ереси в религии, сумасбродство в рассуждении, неверность в браке, предательство в дружбе[220].
Люди живут во времени и воспринимают реальность последовательно. Поэтому, чтобы узнать жизнь, людям требуются что-то новое. И Противник, гедонист в душе, сделал новизну удовольствием, точно так же, как Он сделал для них удовольствием еду. Не желая, однако, чтобы новизна, как и еда, становилась для них целью, Он уравновесил желание изменчивости желанием постоянства.
В мире, который Он создал, оба эти желания людей Он исполняет одновременно, соединив изменчивость с постоянством в стройном ритме. Он дал им времена года, сменяющие друг друга, но каждый год всё те же[221]: весна, вечно повторяясь, всякий раз несет обновление. В Своей Церкви Он дал им литургический год, чередование постов и праздников, – а праздники всё те же, что и всегда[222].
И как возбуждая и взвинчивая влечение к еде, можно втянуть людей в обжорство, так же и возбуждая их естественное стремление к новизне, мы превращаем его в ненасытную жажду перемен. Эта жажда – в полной мере продукт наших усилий. Стоит нам только отвлечься от дела, как первый снег, ранняя заря и рождественский пирог в союзе вечной новизны и постоянства станут для них не только утешением, но и прямым очарованием. И детям будет в радость смена уличной беготни настольными играми и обратно вместе со сменой времен года – пока мы не преподадим им своих уроков. Жажда бесконечных, нестройных перемен живет в людях исключительно благодаря нашим непрестанным трудам.
Такая жажда полезна по ряду соображений. Прежде всего, она уменьшает удовольствие по мере роста аппетита к нему. По самой своей природе жажда перемен особенно подвержена такому свойству. К тому же, непрестанные перемены требуют средств: растет и жадность к деньгам, растет и нужда. И чем острее эта жажда, тем быстрей истощает она источники безвредных удовольствий и ведет туда, куда Противник идти запрещает. Так, разжигая жажду перемен, в последние годы мы создали защиту от искусства надежнее, чем когда-либо прежде: современное искусство, «высокое» равно как и «массовое», изощряется в похабстве, безумии, жестокости и чванстве.
Наконец, жажда новизны необходима, чтобы фабриковать моду. Модные идеи нужны для того, чтобы отвлекать людей от угрожающих им опасностей. В каждом новом поколении мы направляем лавину модных идей в противовес тем порокам, которые представляют наименьшую опасность, и в поддержку той добродетели, которая ближе всего к насаждаемому нами пороку.
Задача – чтобы они сновали с огнетушителями по тонущему судну и толпились как раз там, где крен уже по самый фальшборт. Так, в приземленную и равнодушную эпоху у нас была мода трубить про угрозу воодушевления, а сто лет спустя мы всем им вскружили голову романтическими эмоциями и направили моду против угрозы рационализма. Жестокие века мы оберегаем от сентиментальности, бесплодные и праздные – от субординации, развратные – от аскетизма, а когда все только и мечтают о рабстве или тирании, выставляем пугалом либерализм[223].
Но решающий успех – это вывести у клиента жажду перемен на уровень рассудка, так что извращенная воля получит поддержку от помраченного сознания. Современный эволюционный или прогрессивный образ мысли (к чему мы приложили руку) будет здесь очень кстати. Противник ведь не ищет сложностей; насколько я понимаю, на Его взгляд люди должны поверять свои решения очень простыми вопросами: «Это правильно? Благоразумно? Достижимо?» Но стоит только дать им иные интересы, – «Это в духе времени? Прогрессивно или реакционно? Исторически закономерно?» – как вопросы Противника будут забыты.
А на эти вопросы, конечно, ответа нет. Ведь будущего они не знают, и будущее зависит как раз от тех решений, что они примут сегодня, пытаясь опереться на будущее. И вот, пока они вертятся в таком порочном круге, у нас есть отличная возможность исподволь склонить их к исполнению наших решений. Многое уже сделано.
Было время, когда они отличали перемены к лучшему от перемен к худшему[224], а те и другие – от безразличных. Эту способность мы у них в основном отняли. Вместо нейтрального слова «неизменность» мы внедрили эмоционально нагруженную «стагнацию». Мы убедили их, что будущее, словно жар-птица, дается в руки лишь избранным героям – а вовсе не всем подряд, неизменно, в объеме шестидесяти минут в час, что бы ты ни делал, кем бы ты ни был.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №26. Семья. Уступчивость
Любезный племянник,
сообщу тебе, что в предсвадебную пору самое время посеять семена, которые десять лет спустя взойдут ростками семейной ненависти. Очарование взаимного чувства на шаг от брачного ложа оказывает на людей такое воздействие, которое можно им выдать за воздействие любви.
Слово «любовь» двусмысленно[225]; воспользуйся этим. Пускай им кажется, что «любовь» уже устранила все те недуги совместной жизни, которые лишь отступили на время и затаились под прикрытием любовного чувства. Пока длится очарование, у тебя есть шанс незаметно растравить их и сделать хроническими.
Суть дела в «уступчивости». И снова кланяйся Филологическому отделу, который вместо любви, столь ценной у Противника, предложил уступчивость с его сомнительным значением. На этой основе ты можешь всем им внушать, что смысл доброты и щедрости – не польза принимающего[226], а сама уступка дающего[227]. Это немалая победа.
Еще одна выгода, которую мы отсюда извлекаем, касается разницы между мужским и женским взглядом на уступчивость. Женщина видит в этом задачу трудиться для других, мужчина – не затруднять других. В результате бывают женщины, усердные слуги Противника, уступающие в несносности лишь тем мужчинам, кем вполне завладел наш Отец. И наоборот, встречаются в лагере Противника уважаемые старожилы-мужчины, не склонные сделать для ближнего и доли того, что самые обычные женщины делают изо дня в день. Так, женщина заботится о добрых делах, мужчина – об уважении чужих прав, и при том каждый имеет все основания считать другого закоренелым эгоистом.
К таким обманным маневрам можно добавить и другие. За влюбленностью следует любезность, предупредительность друг ко другу. Известно им также, что любви, которой ждет от них Противник в браке, присуще то же. – А ты позаботься, чтобы привычка уступать, жертвовать своими желаниями ради другого, которая сегодня сама собой вырастает из взаимного чувства, стала у них непреложным законом на будущие времена, когда чувство уйдет[228], а любви не хватит[229]. Сейчас им кажется, что их чувство – это и есть любовь, и что оно останется с ними навсегда: за таким двойным туманом они не заметят подвоха.
Итак, наступает момент, когда эмоциональной энергии для уступчивости уже нет, а духовной – еще нет: уступчивость становится у них тогда внешней привычкой и формальным правилом. Приводит это к восхитительным последствиям. Обсуждая любое общее дело, каждый будет настаивать на мнимом желании другого, против собственного желания. Подчас вообще невозможно понять, кто чего хочет: если дело пойдет на лад, исход будет нежелательным для обоих. Но у каждого останется огонек самолюбия, скрытая претензия на похвалу за свою жертву и скрытая претензия к другому за беспечность, с которой жертва принята[230].
Дальше можно попробовать игру под названием «борьба мнимых великодуший». Играть в нее лучше нескольким участникам, в большой семье. Предлагают что-нибудь самое обычное, например, выпить чаю на открытом воздухе. Кто-то дает понять, что он против, но, конечно, готов уступить. Другие немедленно отказываются от предложения под видом уступчивости, а на деле не желая быть манекенами для примерки мелочного альтруизма. Но и тот не уступает своей уступчивости, дабы «сделать, как они хотят». Они требуют сделать, как хочет он. Страсти накаляются. Наконец кто-то заявляет: «Ладно же, раз так, я вообще не буду пить чай!» – и готов настоящий скандал со злобными обидами на долю всех участников.
Видишь, в чем дело? Если бы каждый из них честно высказывал свое предпочтение, они никогда не вышли бы за пределы здравого смысла и вежливости[231]; но их предпочтения вывернуты наизнанку, каждый пытается играть за другого, и вся их злоба от ущемленного самолюбия, упрямства и накопленных обид, маскируется у них за внешней, формальной уступчивостью. При этом все понимают, насколько фальшива и бессмысленна такая уступчивость у других; но себя видят только невинными жертвами и не особенно кривят при этом душой.
Какой-то неглупый человек[232] однажды заметил: «Узнали бы люди получше, сколько неприязни бывает из-за уступчивости, о ней пореже трубили бы с амвона проповедники». И еще: «Эта женщина живет ради других: других легко отличить по выражению ужаса на лице»[233].
А приступать к делу надо как раз сейчас. В дальней перспективе, чтобы взять клиента, успех подчас приносят не крупицы простого эгоизма, а семена такой усердной, эгоистичной уступчивости, что в свое время принесут описанные выше плоды. Подсыпай им лёгкую взаимную неискренность, затаенное недоумение, почему она не всегда отдает должное его уступчивости; подкармливай, поддерживай эти всходы – и, главное, не позволяй юным балбесам их замечать. Если заметят, то быстро обнаружат: чувства недостаточно, надо достичь любви, и никакими внешними правилами ее не заменишь[234].
Очень надеюсь на твоего коллегу, которому поручена девица: надо что-то делать с ее способностью поднять на смех любой наш маневр.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №27. Прошение. Свобода. Наследие
Любезный племянник,
успехов в последнее время у тебя не наблюдается. Ясно, что есть возможность отвлечь клиента от Противника за счет любовного чувства – но воспользоваться ею ты пока не сумел. Видно это из того, что он стал молиться о помощи против уклонения и блуждания мыслей: значит, дело у тебя не идет.
Под натиском твоих отвлекающих помыслов клиент должен отталкивать их своими силами и продолжать обычные молитвы как ни в чем не бывало[235]. Если же он увидит в них реальную опасность, раскроет её перед Противником и направит против неё свои молитвы и усилия, то ты ничего не выиграл, а только проиграл[236]. Любой поступок – даже грех! – будет нам во вред, если в итоге он приближает человека к Противнику.
Добиться успеха можно вот на каком направлении. Клиент влюбился – и перед ним возникли новые образы земного счастья: значит, в молитве он с новой энергией просит об окончании войны и тому подобном. И сейчас самое время подбросить ему сомнения о таких молитвах.
Ложной духовности надо способствовать всегда. Посредством благочестивой идеи, что подлинная молитва – это хвала и общение с Богом[237], удается завлечь людей в прямое непослушание Противнику, Который в Своей обычной, простой и ясной манере указал им молиться о насущном хлебе и об исцелении больных. И ты, разумеется, сумеешь скрыть от клиента, что молитва о хлебе насущном «в духовном смысле» – по существу такое же прошение, как и в любом ином смысле.
Однако твой клиент уже приобрел отвратительную привычку к послушанию, и что ты с ним ни делай, скорее всего будет продолжать свои примитивные прошения. Поэтому надо смутить его мучительным подозрением, что занятие это пустое и бесполезное. Любая его молитва должна служить ему доказательством: неисполненные прошения прямо подтверждают, что смысла в них нет, а для исполненных всегда найдется материальная причина, чтобы «так оно и вышло в любом случае». Этот способ убеждения называется «Как ни кинь, везде клин».
Тебе, бесплотному духу, нелегко понять, как может человек дойти до подобной нелепости. Но учти, что время для него – непреложная реальность. Он представляет себе, что Противник тоже видит нынешние события, помнит другие в прошлом и ожидает третьих в будущем. И даже если внешне он в это не верит, то в глубине души ему всё же сдается, что на взгляд Противника так оно и есть: он не в силах понять, что взгляд Противника равнозначен всему мирозданию!
Попробуй кто-нибудь растолковать ему, что сегодняшнюю молитву, как и другие бесчисленные факторы, Противник сопрягает с погодой на завтра, он ответил бы: Противник знал наперед, когда и как люди станут молиться, а стало быть, молитва эта ничуть не свободна, но предопределена с самого начала. И добавил бы, что погода в любой точке Земли и в любой день через цепь физических причин и следствий задана начальными условиями при зарождении Вселенной[238]. – Иными словами, якобы весь мир, и духовный, и материальный, однозначно предопределен с первой секунды бытия.
Мы-то, конечно, знаем, в чем тут дело: связь между сегодняшней молитвой и завтрашней погодой – это лишь видимая во времени, в доступной для человека форме, связь двух из множества координат многоголосой гармонии, сводящий воедино духовный и материальный мир; Творение в своей полноте распространятся целиком на всё пространство и время, но сознание людей способно воспринять целостный, стройный акт Творения лишь как ряд последовательных событий.
Как и почему этот акт Творения дает место человеческой свободе? «Почему» – вопрос из вопросов, непостижимая тайна, скрытая у Противника в загадке любви[239]. «Как» – вообще не вопрос: ясно, что Противнику нет нужды предвидеть свободные поступки людей в будущем, поскольку Он видит их в Своем Настоящем, целостном и неограниченном. А видеть, что делает человек, далеко не то же самое, что принуждать его к действию!
Могут заметить, что въедливые людишки, например, Боэций[240], когда-то разболтали этот секрет. Но беспокоиться не о чем, благодаря той манере мышления, которую нам наконец-то удалось насадить в Западной Европе. Наследием прошлого интересуется только специалисты; они одни и читают старинные книги. А мы с ними очень удачно поработали: теперь если кто-нибудь и смог бы научиться чему-то из старинных книг, то уж во всяком случае не специалисты.
Для них с этой целью мы разработали и внедрили «исторический подход» к наследию прошлого. Коротко говоря, он состоит вот в чем: какой бы тезис из старинных сочинений ни рассматривался, ни под каким предлогом нельзя интересоваться, соответствует ли он истине. Специалист должен выяснять, под чьим влиянием находился данный автор, как согласуется данный тезис с другими его трудами, какому этапу его личного творческого пути или общего хода научной мысли он соответствует, как повлиял он на последующие сочинения, как часто встречались ошибки в его трактовке (особенно у коллег данного специалиста), каким было магистральное направление критики по данному предмету за истекшее десятилетие, каково текущее состояние вопроса, – но ни слова об истине.
А когда кто-нибудь увидит в наследии прошлого источник знания, возможность повлиять на образ мыслей или действия людей, такая попытка отвергается как примитивная до неприличия. И поскольку мы не можем постоянно обманывать всё человечество, нам крайне важно отсечь таким способом нынешнее поколение от всех предшествующих[241]: ведь если знание свободно приходит из прошлого, есть опасность, что неправда одного века будет исправлена правдой другого. Но благодаря нашему Низменному Отцу и «историческому подходу», сегодня большие ученые так же чужды наследия прошлого, как и пресловутый невежда-фабрикант[242], заявивший, что «история – это вздор».
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №28. Смерть. Зрелость. Земля. Небо
Любезный племянник,
обращаясь к тебе с просьбой не беспокоить меня вздором про войну, я имел в виду твою ребяческую болтовню про бомбардировки городов и жертвы среди населения. Что же касается реального воздействия войны на состояние твоего клиента, мне, разумеется, нужна полная информация.
Но как раз эта сторона дела до тебя доходит исключительно туго. Так, ты со злорадством сообщаешь мне, что ожидаются интенсивные налеты на город, где живет клиент. – Вот явный пример того, о чем я тебе уже писал: наслаждаясь страданиями людей, ты теряешь из виду цель. Ты что, не знаешь, что бомбы несут людям смерть? Или не отдаешь себе отчета, что смерти твоего клиента в нынешних обстоятельствах никак нельзя допустить?
Он ускользнул от безбожной компании, в которую ты его втягивал; он влюбился в высокопробную христианку: он отражает твои атаки на половое воздержание; попытки извратить его духовное состояние бесплодны. Теперь, когда война входит в его жизнь и земные фантазии отходят на второй план, он поглощен своей работой на оборону, своим чувством к возлюбленной, он вынужден всё больше заботиться о ближних, и это всё больше ему нравится, он забывает себя, как у них говорится, и день за днем всё уверенней отдает себя воле Противника. И если сегодня ночью он будет убит, мы бесспорно его потеряем[243].
Это так очевидно, что даже стыдно писать. Похоже, что вам, молодым бесам, назначают слишком долгие земные вахты – и от своих клиентов, того и гляди, вы заражаетесь их образом мыслей и чувств. Конечно, люди склонны видеть в смерти главное зло и стремятся избежать её любой ценой – но всего лишь потому, что мы им это внушили. Не попадайся на удочку нашей собственной пропаганды!
Согласен, это звучит странно, но твоя задача на сегодня ровно та же самая, о чем молятся его мать и невеста: сохранить ему жизнь. Однако же, так оно и есть. Береги его, как зеницу ока: если сейчас он погибнет, то всё пропало, а если переживет войну – у нас останется надежда.
Мощная волна искушений юности позади: под прикрытием Противника клиент выдержал твои удары. Но если он останется в живых, то само течение времени станет работать на тебя. Долгие, скушные, зрелые годы, как безоблачные, так и пасмурные, – самая удачная пора для решительных действий.
Двуногим, понимаешь ли, очень плохо дается терпение. Череда невзгод, угасание юной свежести чувств и надежд, тихое, входящее в привычку отчаяние от безуспешных попыток преодолеть наши бесконечные непреодолимые соблазны, унылая, затхлая жизнь, которую мы им создаем, и смутная, бессильная злоба в ответ, которую мы им внушаем, – всё это превосходные средства размыть, разрушить и погубить душу.
Если же, напротив, время зрелости будет для него благополучным, то наша позиция еще надежней. Благополучие привязывает человека к земле. Он воображает, что «находит свое место в мире», а на самом деле мир находит место в нём. Положительная репутация, растущий круг знакомств и связей, сознание своей значимости, увлекательная работа по душе – благодаря этому он все увереннее чувствует себя дома на земле: а нам только того и надо. Заметь: в молодые годы с большей готовностью идут на смерть, чем в зрелости и под старость[244].
Суть дела вот в чем: предназначив по Своей дикой причуде этих двуногих животных к Небу, Противник снабдил их весьма надежной защитой от опасности привязаться к чему-то иному[245]. Вот почему мы столь часто вынуждены желать долголетия нашим клиентам; семьдесят лет – не слишком долгий срок для столь сложной задачи: отторгнуть душу от Неба и надежно привязать её к земле.
В юности они то и дело срываются с привязи. Даже если нам удается изолировать их от религиозной жизни, всё равно, что-нибудь – мечта, стихи, музыка, красота женского лица, голос певчей птицы, вид далекого горизонта[246] – внезапным порывом ветра разносит в прах все наши заграждения. Не хотят они посвящать себя земному успеху, полезным связям и благоразумной осторожности.
Так глубоко укоренилась в них тяга к Небу, что лучший образ действий на сегодня – убеждать их, что Небо можно будет со временем устроить на земле[247] средствами политики, расовой чистоты, психоанализа, «науки» и тому подобного вздора. Привязка к земле приходит с возрастом, конечно же, не без помощи гордости: близкую смерть мы им преподносим как здравомыслящим, умудренным и опытным. Опыт, кстати сказать, в таком особом смысле полезнейше слово. Один крупный философ у них чуть было не выдал наш секрет, заметив, что «в отношении нравственности опыт – источник иллюзий»[248]; но благодаря моде, жажде перемен и «историческому подходу», его книга опасности уже почти не представляет.
Сколь важны нам годы человеческой жизни, можно видеть из того, какой скудный доступ к ним дает нам Противник. Многие умирают в младенчестве; из оставшихся изрядная доля умирает в юности. Ясно, что с точки зрения Противника человек рождается для смерти, а умирает для рождения в иную жизнь. Нам дана возможность работать далеко не со всеми: так называемая у людей «нормальная жизнь» составляет скорее исключение, чем правило. Как видно, Он предоставляет некоторым – но лишь немногим – из тех, кем Он населяет Небо, вести с нами борьбу на протяжении земной жизни в шестьдесят-семьдесят лет.
Что ж, таковы наши возможности: чем они скромнее, тем лучше надо их использовать. Что бы ты ни делал с клиентом, всеми средствами береги его жизнь.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №29. Боязнь. Мужество
Любезный племянник,
теперь, когда ясно, что двуногие германской породы станут бомбить город, где живет твой клиент, и что по долгу службы он окажется в гуще опасности, нам надо выбирать дальнейшую стратегию. Держать ли прицел на боязнь – или на мужество с последующей гордостью – или на ненависть к немцам?
Судя по всему, от мужества толку не будет. Хотя в Научно-исследовательском отделе со дня на день ожидают решающих успехов, там до сих пор не научились производить ни одного достоинства. Это наше слабое место. Чтобы порок принес обильные, заметные плоды, требуется хоть какое-то достоинство. Кем бы был Атила[249] без своей храбрости или Шейлок[250] без своего воздержания? Но поскольку у нас нет подобных качеств, мы вынуждены брать их у Противника – а значит, оставляем за Ним какой-то плацдарм в тех субъектах, которые по всему должны быть нашими. Положение, конечно, неприемлемое, но я убежден, что в будущем мы его исправим.
С ненавистью всё проще. В грохоте разрывов, когда перед глазами смерть, и силы на исходе, нервное напряжение порождает бурю чувств, и остается только направить их в нужное русло. Если совесть противится, добавь туману: пускай воображает, что ненавидит врага не за себя самого, а за беззащитных женщин и детей: дескать, христианин должен прощать лишь своих собственных врагов. Иными словами, пускай настолько отождествляет себя с женщинами и детьми, чтобы испытывать за них ненависть, но не настолько, чтобы иметь с ними общих врагов и прощать их[251].
Ненависть, однако, лучше всего сочетается с боязнью. Из всех пороков одна лишь боязливость не содержит ничего, кроме боли: пытка ожидать, пытка переносить, пытка вспоминать. А в ненависти есть некое утешение: поэтому иной раз она служит трусу возмещением за муки боязни. Чем больше он боится, тем сильнее будет ненавидеть. Кроме того, ненависть – это отличный наркоз от стыда. Поэтому, чтобы ударить по милосердию, надо прежде преодолеть мужество.
Но это деликатная задача. Мы научили людей гордиться большинством пороков, но не боязливостью. Стоит только нам приблизиться к цели, как Противник допускает войну, землетрясение или какое-то другое бедствие, и мужество тотчас же так взлетает в цене даже на человеческий взгляд, что наши труды идут насмарку, и порок трусости остается для них предметом неподдельного стыда. В том-то и беда: внушая им этот порок, мы создаем для них предпосылки трезво взглянуть на себя, трезво оценить, а вслед за тем и смиренно покаяться.
И в самом деле, в ходе нынешней войны тысячи двуногих, увидев собственную трусость, первый раз в жизни увидели себя в свете нравственности. В мирное время мы многим закрываем на это глаза; но под угрозой смерти контраст между добром и злом становится столь ярким, что даже мы не можем скрыть его от них.
Мы стоим перед мучительной дилеммой. Поощряя справедливость и милосердие, мы бы прямо помогали Противнику; когда же мы идем против Него, это приводит к войне или революции (поскольку Он их допускает), и неизбежный выбор между трусостью и мужеством пробуждает людей от нравственной спячки.
В том, вероятно, и состоит одна из причин, почему Противник создал мир, полный опасностей, – мир, в котором добро и зло получают реальный смысл. Так же, как и нам с тобой, Ему ясно, что мужество – не просто одно из достоинств: мужеством проявляется и испытывается любое достоинство в условиях абсолютной реальности[252]. Верность, правда и милосердие, уступающие угрозам – это относительная верность, относительная правда и относительное милосердие. Понтий Пилат был милостив – пока это ему не угрожало[253].
Итак, сделав клиента трусом, мы рискуем потерять не меньше, чем получим: того и гляди, он слишком ясно узнает самого себя! Можно, впрочем, вместо того, чтобы усыплять в нем стыд, наоборот, раздувать его до отчаяния. Если бы это удалось, было бы превосходно. В таком случае он убедился бы, что впустую надеялся на прощение всех своих грехов, сам их до конца не сознавая: что порок боязливости[254], глубину и позор которого он теперь столь ясно увидел, не позволяет ему искать и ждать милости. – Но, судя по всему, к сожалению, ты дал ему зайти слишком далеко в учебе у Противника, и он уже знает, что грех отчаяния хуже любого греха, какой бы ни был ему причиной[255].
Полагаю, нет нужды подробно писать о том, как насаждать боязнь. Главное, что страх можно усилить с помощью опасений[256]. Однако клиент быстро привыкает к должностным инструкциям о безопасности, и они теряют желаемый эффект. Поэтому надо, чтобы у него в голове постоянно крутились смутные помыслы: как, по возможности, не уклоняясь от исполнения своих обязанностей, хоть чем-то себя немного обезопасить.
От простой мысли – «Вот где я должен быть, и вот что я должен делать» – уводи его прочь в цепь воображаемых ситуаций: «Если это случиться (хотя я надеюсь, что не случится), я смогу сделать то-то, а в самом худшем случае у меня есть такой-то выход…». Помогут и суеверия, если скроешь от него их природу. Суть дела в том, чтобы помимо Противника и отваги, которую Он дает, клиент нашел бы себе другие точки опоры, чтобы его сознательную решимость исполнить свой долг, словно черви изнутри, изгрызли мелкие подсознательные оговорки.
Выстраивай череду таких воображаемых уверток против «самого худшего» и вселяй в него на подсознательном уровне незыблемое чувство, что «самого худшего» быть не может. А когда настанет страшная минута, ударь этим чувством ему по нервам и мускулам – и он сделает непоправимый шаг быстрей, чем успеет что-то сообразить. Помни, нужен только трусливый поступок: чувство страха само по себе, нам хоть и приятно, но не составляет греха[257] и потому бесполезно.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №30. Изнеможение. Реальность
Любезный племянник,
уж не думаешь ли ты, что несешь вахту на земле ради собственного удовольствия? Как видно, – не по твоему бестолковому отчету, а по сообщению Адской Службы Надзора – при первой же воздушной тревоге клиент у тебя осрамился как нельзя хуже.
Он был напуган до предела, называет себя трусом и оттого ничуть не гордится; при этом, однако, исполнил всё, что от него требовалось и, видимо, больше того. Это катастрофа. А каковы твои достижения? – только ругань на собаку, об которую он споткнулся, пачка сигарет, которую он выкурил, да молитва, про которую он забыл.
И что ты ноешь мне про свои затруднения? Ежели ты решил позаимствовать у Противника идею «справедливости», что-де надо учитывать твои намерения и обстоятельства, не исключено, что ты будешь обвинен в ереси. Так или иначе, вскорости ты убедишься, что адская справедливость строго реалистична: нужны результаты, и только. Давай нам пищу, или пойдешь в пищу сам.
Интереса в твоем письме заслуживает лишь одно замечание: что усталость клиента может пойти нам на пользу. Мысль верная, но над ней надо потрудиться. Ведь из усталости вырастает кротость, душевный мир, а иной раз и некоторые прозрения. А если она нередко толкает клиентов в гнев, злобу и нетерпение, то лишь потому, что с ними работают толковые агенты.
Странным может показаться, что умеренная усталость служит лучшей почвой для ссор, чем полное изнеможение. Тому есть физические причины, но лишь отчасти. Злоба возникает не от самой усталости, а когда от усталого человека что-то требуют вопреки его ожиданиям. Чего люди ожидают, на то и смотрят как на свои законные права, нарушение которых при легком усилии с нашей стороны воспринимают как личную обиду. Когда же они подчиняются неизбежности, когда уже не ждут помощи и ничего не загадывают даже на полчаса вперед, вот тогда-то и возникает угроза смиренного и кроткого изнеможения[258].
Итак, чтобы от усталости был прок, надо кормить клиента пустыми ожиданиями. Подкинь ему доводы о том, что воздушная тревога не должна повториться, и пусть тешится якобы предстоящим назавтра мирным сном. Усиливай его нетерпение, убеждая, будто бы осталось потерпеть совсем чуть-чуть: людям обычно кажется, что в ту самую минуту, когда испытание окончено (или должно окончиться), сил терпеть уже больше нет[259].
Как и в случае с боязнью, здесь надо устранить сознательную верность долгу. Какие бы слова он ни говорил, его решимость держаться до конца надо подправить: «до разумного предела», – и пусть этот разумный предел будет короче, чем срок испытания. Причем ненамного короче; особенно приятно бывает сломить терпение, воздержание и мужество клиента как раз когда помощь уже на подходе (если бы он только знал…!)
Неизвестно, встретится ли он со своей девушкой в таком изнеможденном состоянии. Но, если встретится, непременно воспользуйся тем, что женщине изнеможение развязывает язык, а мужчине, наоборот, связывает. На этом можно построить немало скрытых обид, даже между влюбленными.
Нынешние впечатления твоего клиента вряд ли станут ударом по его вере на уровне рассудка: из-за своих прежних промахов ты лишился этой возможности. Но остается шанс нанести удар на уровне эмоций. Это можно сделать, например, когда он в первый раз увидит труп, размазанный взрывом по стене: дай ему почувствовать, «какова реальность этого мира», и что вся его религия – выдумка[260].
Заметь, как успешно мы замутили им смысл слова «реальность»[261]. Рассказывают о своем глубоком духовном переживании: «…Реально это были всего только звуки музыки из освещенных окон». Здесь «реальное» – ряд физических явлений в отрыве от всех остальных элементов данного события. Или: «Легко говорить, сидя в кресле, а вот окажись ты сам в кабине пикирующего бомбардировщика – тогда узнаешь, каково оно в реальности». То же самое слово имеет ровно противоположный смысл: не физический процесс, который ясен всем даже в кресле, а его эмоциональное воздействие на сознание человека.
И то, и другое значение возможно, но мы смешиваем их, чтобы свойство реальности оказывалось то с одной, то с другой стороны, на наше усмотрение. Общее правило для людей мы установили такое: когда что-то дарит им добро и радость, «реальное» признают лишь за физической стороной явлений, а духовную относят к «субъективному»; когда же происходит нечто страшное или злое, тогда духовную сторону именуют высшей реальностью, пренебрегать которой значит прятать голову в песок[262].
Так, когда рождается ребенок, страдания и кровь «реальны», а радость – всего лишь субъективный взгляд; когда человек умирает, «реальность» открывается в ужасе и отвращении[263]. Когда ненавидят, злое чувство «реально»: ненависть освобождает от иллюзий, дает видеть людей без прикрас[264]. Когда любят, доброе чувство – всего лишь субъективный туман, за которым скрыты «реальность» похоти или корысти. Войны и лишения «реально» ужасны; мир и изобилие – всего лишь факты материального бытия, о которых у людей сложились те или иные мнения.
Двуногие всё время обвиняют друг друга в попытках погулять зараз на двух свадьбах; однако благодаря нашему усердию им как правило не удается достичь ни той, ни другой. И твой клиент, при надлежащей заботе с твоей стороны, не усомнится принять свои чувства при виде обезображенного трупа за откровение реальности, а при виде радостных детей или ясного солнца – за субъективное переживание.
С наилучшими чувствами, – твой дядя
Письмо №31. Поражение
Дорогой, любезный мой племянничек, сладость моя, конфетка,
что же ты хнычешь, когда всё кончено, и как ты мог усомниться в искренности моих наилучших чувств? Конечно же, я писал тебе без притворства! Наши чувства друг ко другу неразличимы, словно две капли воды. На тебя у меня всегда текли слюнки, точно так же, как и на меня у тебя, жалкого идиота. Разница лишь в том, что я сильней. Тебя теперь, надеюсь, отдадут мне целиком, или хоть кусочек. Как же мне тебя не любить, такого аппетитного? Не хуже всех прочих, кто попадался мне на стол.
Ты упустил живую душу – и жалобный вопль мучительного голода пронесся по всем безднам Царства Грохота вплоть до Преисподнего Престола. Я взбешен, если можно так выразиться. Со страшной ясностью вижу ту минуту, когда они вырвали его из твоих рук! Внезапно у него открылись глаза (не так ли?), и он в первый раз увидел тебя. Увидел место, что ты захватил у него в душе, и осознал, что больше тебе места там нет.
Только представь себе, – и пусть это будет началом твоей пытки! – что ощутил он в тот момент: словно корка сошла с застарелого шрама, словно очистился от жутких струпьев по всему телу, словно сбросил с себя навсегда какую-то грязную, мокрую, липкую одёжку. Клянусь Преисподней! Мучительно бывает смотреть на смертных тварей, как они, раздевшись, в наслаждении плещутся под струей горячей воды: что же скажешь про это последнее обнажение, полное очищение?
Чем дальше, тем больней. Как он прорвался! Ни сгущающихся страхов, ни докторов, ни диагнозов, ни больниц, ни операционных, ни обманутых надежд: прямое, мгновенное избавление. Секунду назад всё казалось у нас в руках: визг падающих бомб, грохот разрывов, руины зданий, привкус и смрад взрывчатки на губах и в груди, ступни горят от изнеможения, сердце леденеет от ужаса, голова кружится, ноги не держат… И вдруг всё исчезло, будто дурной сон, навеки утратив всякий интерес и смысл[265].
Несчастный обманутый идиот! Ты заметил, как легко и свободно – словно и в самом деле был для того рожден – это гаденыш вошел в новую жизнь? Как во мгновение ока рассеялись все его сомнения? Знаю, что он подумал: «Да, конечно, так оно всегда и бывало. У страдания один путь: нарастает, нагнетается, вот-вот раздавит, – глядишь, и миновало, и все в порядке. Когда рвут больной зуб, терпеть уже невозможно[266], – и дело сделано. Тяжелый сон переходит в кошмар – и ты просыпаешься. Умираешь, умираешь – и смерть позади. Как же я мог в этом усомниться?…»
Увидав тебя, их он тоже увидел. Знаю, знаю: тебя отшвырнуло назад, оглушило, ослепило, – хуже, чем клиента фугасной бомбой. Каково унижение! Этот комок грязи и слизи способен стать и говорить на равных с бесплотными духами, перед которыми ты, бесплотный дух, можешь только пресмыкаться. Ты думал, быть может, что изумление и страх лишат его радости. Но будь оно проклято! Земным тварям небесные незнакомы – и в то же время не чужды.
Прежде он и понятия не имел, как они могут выглядеть, и даже подозревал, что их вовсе нет. Но, увидев, он сразу их узнал[267]: часто бывали они с ним вместе, когда, казалось, никого нету рядом. И теперь, обращаясь к каждому из них, он мог сказать не «Ты кто?», а «Так это был ты?…» Откликнулись воспоминания: открылись наконец незримые друзья, смутно чуемые с детских лет в часы одиночества; зазвучала наконец чудесная мелодия, смутно слышанная чистым сердцем и всегда ускользавшая из памяти. Едва он их узнал, как они его приняли, хоть не стихли еще предсмертные конвульсии. А ты остался не при чем.
Не только их он увидел: Его он увидел тоже. Земная тварь, зачатая земными тварями, смотрит на Него, лицом к Лицу. Тебе – слепящее, жгучее пламя, а ему – свет, мягкий и ясный, в образе Человека. Ты бы рад вообразить, что клиент повергается ниц перед Ним в угрызениях совести и ясном сознании своих грехов (более ясном, чем даже твое!) подобно тебе самому, когда тебя повергает в прах смертоносное дыхание Небес… Брось, однако, себя дурачить.
Да, скорбь для него еще возможна: но он в радости принимает её и не променяет ни на что[268]. Все те чувственные, сердечные и рассудочные утешения, какими бы ты его ни пытался соблазнить, и даже утешение самой добродетелью, сейчас покажутся ему тошнотворными прелестями размалеванной шлюхи в сравнении с радостью встречи со своей любимой, которую он было похоронил много лет назад – а она жива и стоит у порога. Он уже в том мире, где у скорби и радости трансфинитные значения[269], и наша арифметика бессильна.
И снова мы сталкиваемся с непостижимым. Наша беда – помимо бездарных агентов вроде тебя – это фиаско Управления Разведки. Чего Он добивается?… Увы, увы: как оно ни омерзительно, но без этого нам власти не видать! Временами я близок к отчаянию. Поддерживает меня только твердая уверенность: наш реализм[270], безоговорочный отказ, вопреки всем искушениям, от выдумок и глупостей, должен одержать победу!
А покамест займусь тобой.
С наилучшим чувством нарастающего аппетита, – твой дядя
Добавление. Застольная речь
Это добавление к «Письмам из преисподней» написано без малого через 20 лет, в 1959 году. Наряду с замечательными житейскими и аскетическими наблюдениями, оно во многом посвящено социально-политической полемике того времени в Англии. Публикуется в сокращении.
Место действия – в аду, на ежегодном банкете Учебного Центра для молодых агентов. После тоста, провозглашенного Зловедующим в честь почетных гостей, Заместитель Начальника отдела берет слово для ответного тоста.
Ваша Бесдарность г‑н Зловедующий! Ваши Архибесия, Протобесия, Мракобесия, Блудобесия и Плутобесия, Ваши Бесначалия, Бесподобия и Бесобразия, бесзаконники и бесдельники!
В данных торжественных обстоятельствах имеется обычай обращаться со словом приветствия преимущественно к тем из вас, кто успешно завершил курс обучения и в ближайшие дни будет командирован на Землю для прохождения действительной службы. Указанному обычаю я исправно следую. Вспоминаю, как я с трепетом ожидал своей первой командировки. Имею все основания полагать, что каждого из вас сегодня охватывает такое же чувство. В ваших руках ваше будущее. Ад смотрит на вас с надеждой и требует, чтобы ваша карьера была столь же безупречной, как моя. Что вас ждет в противном случае, вы знаете сами.
Ни в коей мере не желаю смягчать эту здоровую и реалистичную угрозу, этот неутолимый страх, что предназначается вам в качестве кнута и шпор на поприще вашего служения. Не раз еще позавидуете вы людям: они способны спать!… – Но в то же время я хотел бы предложить вам достаточно оптимистичный взгляд на стратегическую обстановку в целом.
В своем слове страхолюдный г‑н Зловедующий неоднократно возвращался к извинениям за предложенные вам блюда. Конечно, никто не станет обвинять в этом его лично! Но не приходится отрицать, что души людей, мучением которых он нас сегодня потчует, весьма невысокого качества. И даже наши превосходные кулинары, пыточных дел мастера, неспособны придать им пристойного вкуса.
Достался бы нам снова на закуску какой-нибудь Фарината[271], Генрих VIII[272] или хотя бы Гитлер! Хороши они были на вкус, похрустывали на зубах: злые, самолюбивые, жестокие почти как мы сами. Плотные, ядреные; кусать и жевать одно удовольствие, а проглотишь – так и греют изнутри.
А что эти по сравнению с ними? Вот подали нам муниципального чиновника в откатном соусе – но, честно говоря, я не уловил в нем вкуса той страстной, зверской жадности, что так радовал нас в крупных бизнесменах прошлого века. Этот же всего лишь жалкое ничтожество, бравший по мелочи на лапу с жалкими шуточками и шаблонными фразами это отрицавший, ставший взяточником незаметно для самого себя, причем главным образом по примеру окружающих.
Еще нам предложили едва теплых прелюбодеев, запеченных в собственном соку. Удалось ли вам распробовать в них хоть привкус настоящей, жгучей, буйной, неудержимой, ненасытной похоти? Мне не удалось. На мой вкус это кое-как раззадоренные дебилы, случайно угодившие в чужую постель под воздействием похабной рекламы, или мечтая видеть себя современными, раскрепощенными, «нормальными», «без комплексов», или просто от нечего делать. Откровенно говоря, после Мессалины[273] и Казановы[274], которых я когда-то дегустировал, это блюдо показалось тошнотворным.
Профсоюзный активист[275], приправленный демагогией, мне понравился чуть больше. Он знал, что делает, и в каком-то смысле принес людям много зла: кровопролитие, голод, рабство. Но что за смысл?… До этих важнейших задач дела ему не было. Партийная линия, честолюбие, а прежде всего повседневная текучка – вот что владело им, пока он жил.
Но вот теперь самое интересное. С кулинарной точки зрения всё это весьма прискорбно – однако же никто из нас, надеюсь, не видит в кулинарии высшего приоритета. И нет ли здесь с другой, гораздо более важной точки зрения, оснований для надежд и оптимизма?
Прежде всего, объем выполненных работ. Да, пусть качество дрянное: но посмотрите на количество! Никогда прежде не было у нас, с позволения сказать, человеческих душ в таком избытке.
Далее, мера успеха. Можно подумать, что такие души (вернее сказать, зловонный отстой некогда живых душ) не стоят того, чтобы их губить. Допустим, так; но на взгляд Противника, по каким-то немыслимым и превратным причинам, они стоили того, чтобы их спасать. Поверьте, это правда! Вам, молодым бесам, еще не нюхавшим действительной службы, невдомек, сколько труда и тонкого мастерства пришлось затратить на любую из этих пустышек.
Проблема именно в их пустоте и тщедушии. Эти гаденыши крайне бестолковы и податливы внешним влияниям: попробуй подтянуть их до внятности и злонамеренности, необходимых для смертного греха. Подтянуть точно до нужного уровня, но ни дюймом выше – иначе возможно просветление, возможно покаяние, и всё насмарку. Если же не дотянуть, то они, скорее всего, окажутся в Чистилище[276]: провалив выпускной экзамен, негодные ни Небу, ни Преисподней, они навсегда уходят в бездну под стать своему ничтожеству[277].
Делая свой «ошибочный», по мнению Противника, нравственный выбор, эти создания поначалу неспособны за него отвечать, не отдавая себе отчета в той заповеди, которую они нарушают. Сознание у них ограничено окружающей социальной средой. И, конечно же, мы затуманили и запутали сам их язык: взятка, к примеру,именуется у них подношением или благодарностью[278]. Так что первая задача командированных к ним агентов – неуклонным повторением закрепить у них выбор нашего пути, превратить его в привычку.
А дальше – и это очень важно! – привычка должна стать принципом, который они готовы защищать. И тогда уже дело идет как по маслу. Если прежде они инстинктивно прогибались под социальную среду (да и как тряпке не прогнуться?), то теперь это оборачивается неявным идеалом «моды», жизненной установкой «быть как все». Закон, которым они прежде тупо пренебрегали, становится предметом столь же тупых рассуждений: они именуют его отсталой или устарелой или религиозной моралью.
Так, постепенно, возникает и отвердевает у них внутри волевой стержень: принимать себя и оставаться таким, как есть[279], гнать прочь любые стимулы к изменению. Стержень небольшой, неприметный для них самих (они слишком глупы), отнюдь не мятежный (на это их не хватит), в своем роде аккуратный и скромный, словно маленький камень в почке или раковая опухоль на ранней стадии. Но свою службу нам он служит: это, наконец, подлинное, сознательное, хоть и не вполне явное, отвержение той силы, которую Противник именует Благодатью[280].
Итак, вот вам два позитивных вывода. Первый – изобилие нашей добычи; хоть она и не лучшего качества, но голод нам не угрожает. Второй – успех наших агентов, чья полевая выучка достигла небывалой высоты. А сейчас я обращаюсь к третьему, наиболее существенному из всех.
Души того типа людей, вечной гибелью и страданием которых мы сегодня хоть и не вполне наслаждались, но бесспорно насытились, прибывают всё интенсивнее, и объем снабжения продолжает расти. Это подтверждается распоряжениями Глубокомандования, которые требуют соотносить нашу тактику с указанной тенденцией. Высокопробные грешники, в ком живые, природные страсти вырвались из-под контроля, в ком полное напряжение воли противоположно воле Противника, не исчезнут – но их будет всё меньше и меньше. Уловы у нас будут всё богаче – но бросовых сортов, что в былые времена пошли бы на корм адским псам как непригодные для питания бесов.
…Учтите, однако, что по существу дела это хорошая новость. Ведь великие (и лакомые) грешники сделаны из того же теста, что и самые ужасные создания, великие святые. Не станет этого сырья – мы останемся без угощения: но с чем останется Противник? Для того ли Он создал людей, для того ли Он стал одним из них и принял мучительную казнь, чтобы пополнять Чистилище отбросами человеческого рода? – Нет, Ему нужны святые[281]; нужны те, кто подобен Ему Самому[282]. Не стоит ли наших нынешних кулинарных претензий тот восхитительный итог, что весь Его эксперимент с человеком сошел на нет?
И это еще не всё. По мере того, как исчезают личности, а им на смену приходят ничтожества, нам всё лучше служат грешники крупного калибра. Они убывают в числе, но растет их влияние. Любой коновод, болтун, киноактер или эстрадный кривляка способен сегодня увлечь за собой десятки тысяч[283] двуногих ослов, заполучить в полную власть их души (или что там осталось вместо души) и передать нам. Настанет время, когда за редким исключением вовсе отпадет нужда в индивидуальной работе с клиентами: зааркань вожака, и стадо пойдет за ним[284].
…А теперь перехожу к самой приятной части моей речи. Мне выпала честь от имени гостей предложить тост за здоровье Его Бесдарности г‑на Зловедующего и всего Учебного Центра. Прошу наполнить бокалы.
Что я вижу? Что за пленительный букет ощущаю? Возможно ли?… Г‑н Зловедующий, я безоговорочно беру назад все свои критические замечания в отношении сегодняшнего банкета. Оказывается, несмотря на трудные времена, в подвалах Центра есть еще фарисейское отменной выдержки! Вот так сюрприз!… Словно мы возвратились в далекое прошлое. Вдохните этот аромат, прошу вас, вглядитесь на просвет в ваши бокалы. Видите эти полыхающие линии, что извиваются и схлёстываются в темной глубине, будто нападают одна на другую? Да, именно так.
Знаете ли вы, как делают это вино? Чтобы получить такой неповторимый букет, заготовляют фарисеев разных сортов, выдавливают и оставляют для совместного брожения. Подбирают сорта противоположного свойства. Одни носились с обрядами, реликвиями и чётками, другие носили темную одежду, строили постные лица, запрещали вино, карты и театры[285]. Но и общего между ними немало: собственная непогрешимость, а до Противника и Его заповедей – как до Марса. Исповедовали они лишь одну веру – в нечестие чужой религии; евангелием служила им клевета, и злословие – молитвой.
Как враждовали они при свете солнца! Еще яростнее враждуют сейчас, навеки вместе и непримиримы по-прежнему. Стоит лишь сделать глоток, как исступленная ненависть в этом купаже, воспаление вечно неутолимой злобы, согревает нас изнутри, словно пламя. Тёмное пламя.
Подводя итог, друзья мои, замечу: будет очень досадно, если «конфессии», как их обычно себе представляют, исчезнут с лица Земли. Они по-прежнему способны приносить приятный урожай. Нигде так не растут прелестные цветы безбожия, как вблизи Божественного. И нигде не удается нам работать с таким успехом, как на подступах к алтарю[286].
Ваши Архибесия, Протобесия, Мракобесия, Блудобесия и Плутобесия, Ваши Бесначалия, Бесподобия и Бесобразия, бесзаконники и бесдельники, – я поднимаю бокал за г‑на Зловедующего и за Учебный Центр!
Приложение. «Письма из преисподней»: мировой шедевр апологетики и его русская судьба
В своем самом известном и широко распространенном учебном пособии по апологетике проф. А.И. Осипов отмечает: «Из наиболее известных русскому читателю трудов западных апологетов XX-го века следует назвать американского православного подвижника иеромонаха Серафима (Роуза) и англиканского богослова Клайва С. Льюиса, книги которых быстро приобрели широкую популярность в России» (3, с. 16).
На первый взгляд странное соседство, если учесть, что Льюис не был богословом ни по образованию, ни по профессиональной деятельности, ни по содержанию большинства своих трудов, что он исповедовал англиканство, в ХХ веке быстро удалявшееся от Христа (чему мы сегодня наблюдаем закономерный финал), и что популярность как христианский автор он снискал прежде всего у римо-католиков.
И тем не менее, профессор Осипов совершенно прав.
Еще в прошлом столетии специалисты отрекомендовали мне небольшую книжку Льюиса The Screwtape Letters не просто как шедевр христианской литературы, но как шедевр современной литературы вообще, – и прочитав ее, я безоговорочно согласился с такой высокой оценкой. В наш век мгновенной доступности любой информации в этом может убедиться каждый, кто возьмет на себя труд (а точнее, радость и пользу) прочесть её в оригинале.
Книга написана в 1940 году, в эпоху, от нас как будто далёкую, и в течение последующих десятилетий её фон, антураж и сюжет (это настоящая повесть в письмах, с ясно очерченным сюжетом) могли казаться читателю неактуальными. Не то сегодня, когда не утихает пламя войны и подступает к нашему порогу, когда снова рвутся бомбы, рушатся здания и гибнут люди – без объявления воздушной тревоги, но по злой воле террористов и устроителей «нового мирового порядка», всё с той же стратегической целью – она читается уже совершенно с иным настроением, куда более трезвым и серьезным, чем прежде…
Публикация The Screwtape Letters, сначала в журнале, а затем и отдельным изданием, сразу принесла заслуженную славу своему автору, до тех пор малоизвестному сорокадвухлетнему ученому-филологу. Книга остается непревзойденным шедевром, самым популярным и значительным из его трудов. Ричард Гилман, автор предисловия к одному из бесчисленных её изданий, отмечает: «Центральная позиция Льюиса непреклонна и непопулярна: человек приходит к вере не потому, что вера полезна, а потому, что вера истинна» (4, с. 8). Он же цитирует своего современника, американца: «Вот, наконец-то, религиозная книга, причем конкретно христианская книга, написанная с таким глубокомыслием и изяществом, что её не стыдно оставить на столике перед гостями» (4, с. 5). Это ли не мера успеха для апологии?…
* * *
С большой радостью я узнал, что эта книга, наряду с другими трудами Льюиса, переведена на русский язык. Но меня крайне удивил весьма сдержанный приём, оказанный ей в нашей стране: куда более популярны его детские книжки – «Хроники Нарнии», а также фантастические повести и некоторые эссе на христианские темы. Стоило мне, однако, раскрыть русский перевод The Screwtape Letters под названием «Письма Баламута» (2), как моё удивление сменилось глубоким огорчением.
На титульном листе указано, что издание подготовлено известной переводчицей Н.Л. Трауберг. Незадолго до смерти я спросил Наталию Леонидовну о судьбе книги. Она ответила, что перевод выполнен не ею, и о его качестве сказать она ничего не может. Подробностей она не сообщила, а я, естественно, не допытывался. Но внимательный взгляд может обнаружить здесь два слоя: на общем фоне неудовлетворительной переводческой работы – местами заплаты, выполненные профессиональным редактором, но с неизбежными уклонениями от оригинала.
По известной английской пословице, «Лучше зажечь одну свечу, чем тысячу раз проклясть темноту», не желая никого проклинать и осуждать, я выполнил новый перевод The Screwtape Letters, озаглавив его «Письма из преисподней». Он размещен на сайте СвященникОтвечает.рф (5). Моя задача – донести до русского читателя апологетический шедевр К.С. Льюиса и раскрыть причины, почему этого не произошло в течение четверти столетия, что существует его прежний перевод.
Театр начинается с вешалки, книга – с заглавия. Каждому, кто хоть немного знает английский язык, хорошо известно его неисчерпаемое словарное богатство. Там, где русский язык предлагает десяток морфологических вариаций одного и того же слова посредством префиксов и суффиксов, в английском имеется тот же десяток (или больше) совершенно различных слов, половина (или больше) из которых вообще не встречается в повседневной речи. До прихода компьютеров у каждого конторского работника на столе лежал массивный кирпич – словарь родного языка…
По этой простейшей причине отношение к неологизмам, названиям, обозначениям и собственным именам в английском и русском языках различно. Мы с гораздо большим разбором и вниманием всматриваемся и вслушиваемся в такие слова – даже если сами не отдаем себе в этом отчета, – обнаруживаем в них скрытые коннотации. Поэтому, когда старший бес, автор инструкций своему коллеге и племяннику, носящий выдуманное имя Screwtape со смутно-негативным смыслом, становится «Баламутом», христианская апологетика в глазах русского читателя поневоле приобретает оттенок развлекаловки для подростков.
Но этого мало. Каждому из бесовских персонажей Льюис дает какое-нибудь имя, как правило искусственное. От того, что они звучат смешно, оригинал смешнее не становится (или почти не становится) – а перевод становится смешным и нелепым от их неуместных русских заменителей. И когда младший бес, получатель инструкций по имени Wormwood (что попросту означает «полынь», безо всяких затей) по-русски именуется «Гнусик», тут уж прямо приключения Чебурашки…
Это не мелочи. Это строительные блоки, из которых складывается текст, или не складывается. – К сожалению, именно в жанре детской комедии восприняли эту христианскую жемчужину наши читатели… Потому и пришлось отказаться вообще от всех бесовских имен, заменив их при необходимости «должностями» и «чинами» с очевидным смыслом: «Зловедующий» «Глубокомандование», «Ваши Архибесия, Протобесия, Мракобесия, Блудобесия» и т.п.
Другой строительный блок – это примечания. Книга состоит из тридцати одного письма с добавлением «Застольной речи» (она написана Льюисом почти 20 лет спустя), и к каждой странице текста пришлось добавить по нескольку подстрочных примечаний, по возможности кратких. Здесь и ссылки на Св. Писание (судя по всему, совершенно ясные английским читателям середины прошлого века), и цитаты из Св. Отцов и других церковных источников, и пояснения не вполне понятных мест, и – в редчайших случаях – возражения автору.
Также логика книги настоятельно потребовала не ограничиваться номерами писем, но каждому их них дать краткое тематическое заглавие. Теперь легко ориентироваться в оглавлении в поисках нужного материала: каждое письмо может стать превосходной темой для занятия в воскресной школе для взрослых. Или для подростков – без развлекаловки.
* * *
Не в видах критики переводчика, но для оправдания выполненной работы, привожу несколько случаев грубых ошибок в «Письмах Баламута». Нет нужды проверять весь текст – но нижеследующие примеры бросаются в глаза.
Пропущенные фразы:
|
Оригинал |
Перевод |
«Письма Баламута» |
| No effort has been made to clear up the chronology of the letters. Number XVII appears to have been composed before rationing became serious; but in general the diabolical method of dating… | Датировка писем не уточнялась. Судя по всему, письмо №17 написано прежде, чем у нас урезали нормы выдачи по продуктовым карточкам; но в целом бесовская датировка… | Я не пытался уточнить хронологию писем. Мне кажется, что чаще всего дьявольский принцип датировки… |
| Catch him at the moment when he is really poor in spirit and smuggle into his mind the gratifying reflection, «By jove! I’m being humble», and almost immediately pride – pride at his own humility – will appear. If he awakes to the danger… | Подстереги момент, когда он в самом деле сойдет за нищего духом, протащи ему в сознание лестный помысел: «Ах, вот у меня смирение…» – и тотчас же появится гордость, гордость за свое смирение. Если он обнаружит угрозу… | Поймай его в тот момент, когда он забыл о духовной бдительности, подсунь ему приятную мысль: «А ведь я становлюсь смиренным». Если он очнется… |
В последнем случае не узнана евангельская ссылка, Мф. 5:3.
Ошибочная передача слов или фраз:
|
Оригинал |
Перевод |
«Письма Баламута» |
| He is caught up into that world where pain and pleasure take on transfinite values and all our arithmetic is dismayed. | Он уже в том мире, где у скорби и радости трансфинитные значения, и наша арифметика бессильна. | Он поднят в мир, где страдания и радость – безусловные ценности, и вся наша арифметика теряет свой смысл. |
| If they must be Christians let them at least be Christians with a difference. | Если уж им надо быть христианами, пусть хотя бы выбирают христианство по личному вкусу. | Если уж приспичило быть христианами, пусть будут христианами с оговоркой. |
| Great scholars are now as little nourished by the past as the most ignorant mechanic who holds that «history is bunk». | Сегодня большие ученые так же чужды наследия прошлого, как и пресловутый невежда-фабрикант, заявивший, что «история – это вздор». | Великие ученые сейчас так мало питаются прошлым, как и самый невежественный мастеровой, считающий, что «в старину была одна ерунда». |
В последнем случае речь идет о Генри Форде, сделавшем такое заявление в интервью 1916 г.
Перевод противоположен оригиналу по смыслу:
|
Оригинал |
Перевод |
«Письма Баламута» |
| We can drag our patients along by continual tempting, because we design them only for the table, and the more their will is interfered with the better. | Мы можем затягивать клиентов соблазнами, потому что они нужны нам только к столу, и чем сильнее связать их волю, тем лучше. | Мы же должны тянуть к себе наших пациентов за веревку искушений – они предназначены нами только на заклание, и чем больше это одобрит их воля, тем лучше. |
| All virtues are less formidable to us once the man is aware that he has them, but this is specially true of humility. | Любая добродетель – а в особенности смирение – опасна нам тем меньше, чем скорее человек увидит её у себя. | Все добродетели для нас менее страшны, чем добродетель смирения, особенно когда человек не осознает ее в себе. |
Вообще не понят смысл оригинала:
|
Оригинал |
Перевод |
«Письма Баламута» |
| If your patient can be induced to become a conscientious objector… | Если сумеешь подтолкнуть клиента к отказу от воинской службы по религиозным убеждениям… | Если твоего подопечного удастся сделать совестливым пацифистом… |
| It’s all very well discussing that high dive as you sit here in an armchair, but wait till you get up there and see what it’s really like. | Легко говорить, сидя в кресле, а вот окажись ты сам в кабине пикирующего бомбардировщика – тогда узнаешь, каково оно в реальности. | Тебе хорошо рассуждать о таких порывах сидя в кресле, но подожди, пока с тобой это произойдет на самом деле! |
| …Almost before the limbs of his corpse became quiet. | …Хоть не стихли еще предсмертные конвульсии. | …Прежде, чем тело его успело охладеть. |
| …Recognized the part you had had in him and knew that you had it no longer. | …Увидел место, что ты захватил у него в душе, и осознал, что больше тебе места там нет. | …Узнал, как ты на него влияешь, и понял, что теперь ему конец. |
* * *
Само собою разумеется, работа над «Письмами из преисподней» потребовала решения гораздо более серьезных переводческих задач, нежели приведенные выше казусы. Вот для примера вопрос недоуменной читательницы:
“В «Письмах Баламута», в 14‑м письме, сказано: «…Радоваться восходу солнца, слону или водопаду». У Вас в том же месте: «…Воспринимал с той же искренней радостью рассвет, водопад, цветок и птицу». Как можно спутать слона с цветком или птицей? Откуда такое несоответствие? Где правда?”
Конечно же, в оригинале стоит elephant, отнюдь не из отряда пернатых. Почему на его месте появились цветок и птица?
Посмотрим на данный ряд образов, несущий символическую нагрузку, весьма существенную в богословском и философском контексте этого отрывка. Речь идет о Божием творении в его всеохватности, многообразии и красоте, в то же время знакомом и близком читателю. И если качества творения объективны, то его восприятие людьми поневоле субъективно, определяется эпохой и культурой.
Британия, начало 40‑х г.г. прошлого века: глобальное имперское сознание. Война идет во многом именно за него… В Англии нет серьезных водопадов, но Виктория в Африке – британская собственность. И слон, общепризнанный символ Индии, «жемчужины британской короны», столь же естественно стоит в том же ряду, сколь и ежеутрений восход солнца, которое «никогда не заходит над британскими владениями».
Теперь сегодняшняя Россия. Про рассвет говорить нечего, он принадлежит всем нациям. Про водопад можно на секунду задуматься – но знаменитые стихи Державина уверенно вводят его в нашу орбиту. А что же слон?… – Волей-неволей, мы воспринимаем его совсем не так, как британские читатели Льюиса:
«По улицам слона водили, как видно напоказ…»,
«Съесть-то он съест, да кто ж ему даст?…»,
«С таким настроением ты слона не продашь…» – и т.п.
Таким образом, точно как в той самой посудной лавке, слону не место в этом образном ряду. Потому и пришлось его заменить знакомыми и понятными образами, причем сразу двумя, что подчеркивает их общезначимость.
* * *
Клайв Льюис писал: «Я всего лишь переводчик, перевожу христианское наследие, как я его понимаю, на повседневный язык, такими словами, чтобы простые люди к ним прислушались и смогли их понять» (4, с.7–8).
Буквально на днях, 1 сентября нынешнего года, ректор МДА архиепископ Амвросий обратился к студентам: «Слово – вернейшее орудие Церкви с апостольских времен… Жизненно необходимо практиковать искусство перевода правды небесной на язык правды земной, обращение явлений бесконечных в язык конечный… Мы призваны научиться подражать Великим Отцам не только в искусстве молитвы, но и в не менее благородном искусстве мысли и речи: устной и письменной…» (1).
Неизвестно, ссылается ли здесь владыка Амвросий на знаменитого апологета XX века; но без сомнения, и тот, и другой точно определили суть дела апологетики. – И мы обязаны участвовать в этом общем деле.
Литература
1. Амвросий (Ермаков), архиепископ. Я вернулся домой. Речь 1 сентября 2018 года. –
http://www.mpda.ru/news/text/5838291.html // Электронный ресурс.
2. Льюис К.С. Письма Баламута. – М.: Эксмо, 2011.
3. Осипов А.И. Путь разума в поисках истины. Издание 6‑е. – М.: Даниловский благовестник, 2008.
4. Lewis C.S. The Screwtape Letters. – NY: Mentor, 1988.
5. http://СвященникОтвечает.рф // Электронный ресурс.
Примечания
[1] «Ваш отец диавол… нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи». – Ин. 8:44.
[2] Вдохновитель и вождь Реформации в Германии в XVI в., основатель лютеранской конфессии.
[3] Ведущий противник Реформации в Англии в XVI в. Обезглавлен.
[4] «Нужно, чтобы в сочинениях моих не было ни тёмных мест, ни приторных фраз, ни искусственного построения речи;.. замечайте и исправляйте каждое неосновательное и неточное выражение». – Свт. Амвросий Медиоланский.
[5] «Душа… имеет нужду в великой рассудительности и знании, чтобы не погрешить в чем-нибудь в рассуждении Божиих дел». – Прп. Макарий Египетский, Духовные беседы.
[6] «…Я не могу припомнить ни одного св. отца, у которого был бы страх перед человеческим разумом, рассуждением, различием мнений» – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[7] «Есть только миг между прошлым и будущим: / Именно он называется жизнь». – Л. Дербенёв. Подробнее см Письмо №15.
[8] «Будь господином над своим чревом, прежде чем оно тобой возобладает… Знай, что часто бес нападает на желудок и не дает человеку насытиться» – прп. Иоанн Лествичник. Слово 14.
[9] Сравн. Dasein М. Хайдегера.
[10] «Наука и религия в распрю прийти не могут… разве кто из некоторого тщеславия и показания своего мудрования на них вражду восклеплет». – М.В. Ломоносов.
[11] «Никому не позволено в христианстве быть вовсе неученым и оставаться невеждою… Если ты не хочешь учить и вразумлять себя в христианстве, то ты не ученик и не последователь Христа… я не знаю, что ты такое, и что с тобою будет». – свт. Филарет Московский.
[12] «Лучше бы им не познать пути правды, нежели, познав, возвратиться назад от преданной им святой заповеди. Но с ними случается по верной пословице: пес возвращается на свою блевотину, и: вымытая свинья идет валяться в грязи» - 2Пет. 2:21-22.
[13] «Только в отношении к человеку можно признавать разделение Церкви на видимую и невидимую, единство же ее есть истинное и безусловное». – А.С. Хомяков. Церковь Одна.
[14] «…Все согласовано и осмысленно, ничто не исчезает без следа. Последнее и страшное доказательство тому дает адское пламя: всякая тварь, волей или неволей, свидетельствует об окончательном смысле бытия». – Иеромонах Серафим (Роуз). Человек наизнанку.
[15] «…Никто, возложивший руку на плуг и глядящий назад, не пригоден для Царства Божия» - Лк. 9:62.
[16] «…Буду вам Отцом, и вы будете Мне сынами и дочерьми, говорит Господь Вседержитель» - 2кор.6:18.
[17] «Не уклони сердце мое к словам лукавым для извинения грехов с делающими беззаконие» - Пс. 140:4.
[18] «Вы, думая найти в утешительных чувствах Божию любовь, ищете не Бога, а себя, т.е. своего утешения» — прп. Макарий Оптинский.
[19] «Не судите, да не судимы будете: имже бо судом судите, судят вас» — Мф. 7:1-2.
[20] «Если гордость некоторых из ангелов превратила в бесов, то, без сомнения, смирение может и из бесов сделать ангелов». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 25.
[21] «Люди впали в самовожделение, предпочтя созерцание самих себя созерцанию Бога». – свт. Афанасий Великий. Слово на язычников.
[22] «Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза и тогда увидишь, как вынуть сучок из глаза брата твоего» — Мф. 7:5.
[23] «…Когда стоите на молитве, прощайте, если что имеете на кого» — Мк. 11:25
[24] «…Христианское дело всегда конкретно, оно делается здесь и сейчас, между нами, Господом Богом и нашими ближними». – иеромонах Серафим (Роуз). Письма.
[25] «Авва Павел и Тимофей, брат его, жили в Скиту. Часто бывали между ними распри. Авва Павел сказал однажды: «Долго ли нам жить так?» Авва Тимофей отвечал ему: «Сделай милость, когда я буду оскорблять тебя, потерпи меня, а я буду терпеть, когда ты станешь оскорблять меня». Поступая таким образом, они жили мирно в остальные дни свои». – Древний Патерик
[26] «Замечания делай, не давая пищи своему самолюбию, соображая, мог ли бы ты сам понести то, что ждешь от другого». – Свт. Феофан Затворник
[27] «…Старший же сын его был на поле; и возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его… О том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся». – Лк. 15:11-32
[28] «…Или вы думаете, что Бог будет внимать молитве, которой вы сами не внимаете?» – Свт. Филарет Московский
[29] «У меня Бог в душе»– популярная выдумка.
[30] «Кто с самонадеянностью, основанною на самомнении, мечтает достигнуть в высокие молитвенные состояния,.. того дьявол удобно опутывает своими сетями, как своего служителя». – прп. Григорий Синаит
[31] «Мнящий о себе, что он бесстрастен, никогда не очистится от страстей; мнящий о себе, что он исполнен благодати, никогда не получит благодати; мнящий о себе, что он свят, никогда не достигнет святости». – свт. Игнатий (Брянчанинов)
[32] «Когда молитесь, отгоняйте все образы. Если допустите образы, то есть опасность: начать молиться мечте». — свт. Феофан Затворник
[33] «Неправильно поставленная молитва усиливает внутренний хаос, особенно у нервно неустойчивых людей». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[34] «Тебе рече сердце мое: ‘Господа взыщу’, взыска Тебе лице мое, Лица Твоего, Господи, взыщу». – Пс. 26:8
[35] «Молись Богу так, как бы ты видел Его, потому что Он точно видит тебя». – Авва Нестерон Великий
[36] «Не надо представлять себе Бога. Представь себя Богу» – пастырский совет.
[37] «Разбойник… просил только, чтобы Господь помянул его во царствии Своем, но он первый получил весь рай в наследие (Лк. 23:43)». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 25.
[38] «Не бойся ничего, что тебе предстоит претерпеть… Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни» – Отк. 2:10.
[39] «Во время войны все прекрасное и благородное выступает вперед, а все дурное и уродливое срывает с себя маску» – Франсуа Рабле. Путешествие Пантагрюэля.
[40] «Свет пройди, – нигде не сыщешь,
Не случалось видеть мне
Дружбы той святей и чище,
Что бывает на войне». – А.Т. Твардовский. Василий Теркин.
[41] Очевидный пример – воины-христиане на службе у безбожных, несправедливых правителей.
[42] «Нельзя жить истинной и достойной жизнью, не готовясь к смерти, т. е. не имея постоянно мысли о смерти, о вечности» – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[43] «Необходимо прежде всего знать, кто наш главный враг: это, конечно, дьявол. Его цель – сбить нас с пути; его самое верное средство на сегодняшний день – дух приземленности. Именно этим оружием подточено и ослаблено американское Православие… Дух приземленности – в самом воздухе, которым мы дышим». – иеромонах Серафим (Роуз). Православие в Америке: прошлое и настоящее.
[44] «Многое стало бы на свое место, если бы мы почаще представляли себе… полную возможность смерти хоть сегодня». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[45] «Всю жизнь дьявол играет с тобой в шахматы, чтобы в минуту смерти поставить тебе мат». – Фра Джироламо Савонарола.
[46] «Боязливость есть уклонение от веры, в ожидании нечаянных бед… Кто сделался рабом Господа, тот боится одного своего Владыки; а в ком нет страха Господня, тот часто и тени своей боится». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 14.
[47] «Страдание, которого нельзя избежать, которое нельзя преодолеть силой своего разума или воли, называется крестом. …Не в каждом страдании открывается нам смысл бытия, но только в том, которое онтологически, существенно присуще нам в данный момент и от которого мы не можем освободиться». – Святейший Патриарх Московский и Всея Руси Кирилл.
[48] «Почему же мы боимся и остерегаемся того, чего нет? А если боимся впустую, то, конечно, самый страх есть зло, ибо он напрасно гонит нас и терзает наше сердце, – зло тем большее, что бояться нечего, а мы всё-таки боимся». – блж. Августин Иппонийский. Исповедь. Книга VII.
[49] «Надлежит нам всегда осуждать и укорять себя, чтобы вольным самоосуждением загладить невольные грехи». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 25.
[50] «Когда случится тебе сделать что-нибудь доброе, ты должен знать, что это дар Божий. Все доброе есть Божие. Итак, никогда не прельщайся поверить помыслу, который хвалит тебя за доброе дело». – Прп. Варсонофий Великий.
[51] «Наша колонна пленных проходила через русскую деревню. Из домов выбежали женщины; они что-то кричали, и мы сжались, ожидая, что в нас полетят камни. А они подбегают к нам и дают нам хлеб».– Из воспоминаний немецкого солдата.
[52] «Желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю». – Рим. 7:18-19.
[53] «…Иные толкуют о возвышенных молитвенных состояниях, не упуская возможности огрызнуться по любому малейшему поводу; другие мечтают об обращении целых городов и штатов, не в силах ужиться даже со своими ближними». – Иеромонах Серафим (Роуз). В поисках Православия.
[54] «В сердце есть какая-то беспредельная глубина… есть там простор для дел правды и неправды; есть там смерть, есть там и жизнь». – Прп. Макарий Египетский, Духовные беседы.
[55] «Больше всего хранимого храни сердце твое, потому что в нем источники жизни». — Прит. 4:23.
[56] «…Он возводит к небу руки, глаза и ум, воображает в уме своем Божественные откровения, небесные блага… – собирает в воображении своем все, что слышал… Это признак прелести. Такой человек не может не подвергнуться умоисступлению и сумасшествию». – прп. Симеон Новый Богослов.
[57] «Главная хитрость дьявола – убедить людей, что он не существует» – Шарль Бодлер.
[58] «Существует конфликт… между наукой и богословием с одной стороны, и седою наукой-магией с другой стороны… Мы подвергаем резкой критике современную науку, только пытаясь защитить наши освященные веками теософские доктрины» – Елена Блавацкая.
[59] «Фрейду пришлось сконструировать теорию, в которой реальные страдания пациента становятся фантазиями… Фрейд начал отторжение науки от реального мира; в итоге – бесплодие современной психотерапии и психиатрии». – Д‑р Джеффри Мэссон. Посягательство на правду.
[60] «Что касается Бога, то мы не можем рассматривать Его как вечного или бесконечного или самосущего… другими словами, мы верим только в Материю» – Елена Рерих.
[61] «Возрождаются старые гностические культы … подчас обращаются к оккультизму и колдовству. Возродилось язычество, астрология, теософские и спиритические общества, основанные некогда Еленой Блавацкой, претендовавшей на обладание некоей “древней мудростью”, скрытой от непосвященных» – Из определения Архиерейского собора Русской Православной Церкви 1994 года.
[62] «Гагарин летал в космос и никого там не видел. Теперь, наконец, всем ясно, что Бога нет!»
[63] «…Прежде всего необходимо глубокое смирение разума; оно позволяет признать, что другие точки зрения, другие приоритеты, могут быть не в меньшей мере православными, чем мои собственные». – Иеромонах Серафим (Роуз). Письма.
[64] «…У вас говорят: “я Павлов”; “я Аполлосов”; “я Кифин”; “а я Христов”. Разве разделился Христос?..» – 1Кор. 1:12-13.
[65] «…Церковь, взяв обузу / мирских забот, под бременем двух дел / упала в грязь на срам себе и грузу». – Данте Алигьери. Чистилище.
[66] «…Подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то». – Мф. 13:44.
[67] «…Ибо где сокровище ваше, там и сердце ваше будет». – Лк. 12:34.
[68] «Только соединение души и плоти, принимая Духа Божия, составляет человека». – сщмч. Ириней Лионский. Против ересей.
[69] «Противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить». – 1Пет. 5:8.
[70] «Всякий, делающий грех, есть раб греха». – Ин. 8:34.
[71] «Жизнь человека состоит в уподоблении Богу в добродетели, насколько оно возможно для человека». – Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека.
[72] «Вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: “Авва, Отче!” Сей самый Дух свидетельствует духу нашему, что мы дети Божии». – Рим. 8:15-16.
[73] «Бог дал человеку способность быть личностью, то есть реализовать свою жизнь согласно порядку Божественного бытия». – Христос Яннарас. Вера Церкви.
[74] «Человек стал боговидным и блаженным, будучи почтен свободой». – свт. Григорий Нисский. Слово об усопших.
[75] «Не ждите от молитвы одних восторгов, не унывайте, когда не ощутите радости… Иная душа, пережив высокие восторги, может и возомнить о себе, а такое состояние… смиряет ее». – Прп. Варсонофий Оптинский
[76] «Невозможно всегда находиться в состоянии духовного подъема.… Эти перемены – тяжелое испытание; но нам полезно узнать на своем опыте, что такие моменты не зависят от нас, это дар Божий». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[77] «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты меня оставил?» – Мф. 27:46.
[78] «…Бес уныния предшествует бесу блуда, и уготовляет ему путь». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 27.
[79] «Некто увидев необыкновенную женскую красоту, весьма прославил о ней Творца, и от одного этого видения возгорелся любовью к Богу». – Там же, Слово 15.
[80] «…Любящим Бога, призванным по Его изволению, все содействует ко благу.». – Рим. 8:28.
[81] «Пей воду из твоего водоема и текущую из твоего колодезя… Источник твой да будет благословен; и утешайся женою юности твоей» – Пр.5:15–18.
[82] «…Самые приятные чувственные удовольствия, на которые мы с жадностью бросаемся, бывают вредны и по самому свойству их, и по причине нашей жадности и неумеренности» – Прав. Иоанн Кронштадтский. Моя жизнь во Христе, Часть II.
[83] «…Только предайся удовольствиям света – и оставит тебя уныние… а потом повлечет тебя к этим удовольствиям и они сделаются для тебя потребностью, ты будешь находить в них и только в них одних отраду и веселье» – Там же.
[84] «…Периоды скудости вполне естественны, и их надо переносить с терпением и благодушием… Поэтому будем переносить терпеливо периоды упадка и сердечной сухости. Они учат нас смирению и недоверию к самим себе; они дают нам чувствовать, насколько непрочна и слаба наша духовная жизнь, они заставляют нас чаще прибегать к Божией помощи» – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[85] «Если безумно не верить в Бога, то еще безумнее верить в Него наполовину». – Владимир Соловьев. Чтения о Богочеловечестве.
[86] «Афиняне же все и живущие у них чужестранцы ничем другим не заполняли свои досуги, как только говорить или слушать что-нибудь новое». – Деян. 17:21.
[87] «…Будет время, когда здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут избирать себе учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням». – 2Тим. 4:3-4.
[88] «Мерзкая, проклятая, оскотинившаяся, озверевшая интеллигенция в ад тянет и простой, грубый и невежественный народ. Бичуется ныне Россия… Сатанический хохот радости этому из конца в конец раздается по ней». – Свт. Николай Японский. Дневники 1901-05 г
[89] «…Не только над патриотизмом, но над всяким напоминанием о нем издевается». – Там же.
[90] «Нехлюдов видел, что ей и не нужно было ничего сказать ему… Он любовался ею, но знал… что все, что она говорила вчера, было неправда, а что ей хочется – он не знал для чего, да и она сама не знала – заставить его полюбить себя. И ему было и привлекательно, и противно». – Л.Н. Толстой. Воскресение. Часть вторая.
[91] «Чтобы подняться на ноги и говорить, нужна отвага; но чтобы молча сидеть и слушать, тоже нужна отвага».– Уинстон Черчилл.
[92] «Сначала человек играет роль, а потом роль играет человека».– Владимир Леви
[93] «В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир». – Ин. 16:33.
[94] «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне». – Мф. 6:24.
[95] «…Явилась благодать Божия, спасительная для всех, научающая нас, чтобы мы, отвергнув нечестие и мирские похоти, целомудренно, праведно и благочестиво жили в нынешнем веке» – Тит. 2:12.
[96] «Общающийся с мудрыми будет мудр, а кто дружит с глупыми, развратится». – Прит. 13:21.
[97] «…Доколе есть время, будем делать добро всем, а наипаче своим по вере». – Гал. 6:10.
[98] «И многие последуют их разврату, и через них путь истины будет в поношении». – 2Пет. 2:2
[99] «Притворство у людей в крови: сущность человека проявляется всего полнее, когда он изображает кого-то другого». – Источник неизвестен.
[100] «Милей писать не с плачем, а со смехом, – Ведь человеку свойственно смеяться». – Франсуа Рабле. Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа.
[101] «Назначением и конечной целью музыки не может быть ничто иное, как хвала Господу. Где не стремятся к этому должным образом, там нет настоящей музыки, а есть лишь дьявольские звуки и пиликанье». – И.-С. Бах.
[102] «Сие сказал Я вам, да радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна. Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас». — Ин. 15:11-12.
[103] «Ад всесмехливый [достойный осмеяния], видев Тебя, ужасеся…» — Триодь Постная, Великий Пяток, стихиры на стиховне.
[104] «Порою закрываешь глаза на истину, добро и красоту, потому что они дают мало пищи чувству юмора». – Уильям Сомерсет Моэм.
[105] «Нет на свете ничего, включая даже само небытие, что умная шутка не сумела бы свести ко взрыву хохота» – Андре Бретон. Антология чёрного юмора. Предисловие.
[106] Общество верующих хорошо по меньшей мере тем, что свободно от такой мерзости.
[107] «О, вражеская дружба, неуловимый разврат ума, жажда вредить на смех и в забаву… Просто по-тому, что стыдно не быть бесстыдным». – блж. Августин Иппонийский. Исповедь, кн.2.
[108] «Следует проверять себя, не перестала ли наша совесть обличать нас, не по причине нашей чистоты, но как бы утомившись». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 5.
[109] Если посадить лягушку в сосуд с водой и быстро нагреть его, лягушка почувствует нагрев и выскочит вон. Если же нагревать воду медленно, то она остаётся сидеть в воде и в конце концов гибнет, сварившись заживо. – Наблюдение.
[110] «Грешный человек уклоняется от обличения и находит извинение, согласно своему желанию». – Сир. 33:19.
[111] «Глаза, которые закрывались от дремоты во время молитвы, открываются, как только она кончилась». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 13.
[112] «Ставшим на молитву сей лукавый дух напоминает о нужных делах, и употребляет всякое ухищрение, чтобы только отвлечь нас от собеседования с Господом, каким-либо благовидным предлогом». – Там же.
[113] Сомнительная альтернатива.
[114] «…Даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам». – Лк. 10:19.
[115] «Уныние… заставляет посмотреть в окно, побуждает производить стук и топот ногами». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 13.
[116] Весьма популярное в наши дни слово нирвана на санскрите означает угасание.
[117] «Итак, если свет, который в тебе, – тьма, то какова же тьма!» – Мф. 6:23.
[118] «Покаяние есть возобновление крещения. Покаяние есть завет с Богом об исправлении жизни». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 5.
[119] Поэма Дж. Байрона. Сравн.: «Прямым Онегин Чайльд Гарольдом / Вдался в задумчивую лень…»
[120] Роман И.В. Гёте, «Страдания молодого Вертера».
[121] «Ты дал мне познать путь жизни, Ты исполнишь меня радостью пред лицем Твоим». – Деян. 2:28, Пс. 15:11.
[122] «…Отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её, а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретет её» – Мф. 16:24-25.
[123] Автор писем не упоминает о мутации природы человека за счет грехопадения. «Люди стали греховными не потому, что они разделяли вину Адама… а потому, что были причастны к его природе, подпавшей закону греха». – Свт. Кирилл Александрийский. На Послание к Римлянам, V. «Через преступление Адама вошел в природу человека грех… Для человеческой природы, неразрывно связанной по своей воле узами зла, не было надежды на спасение». – Прп. Максим Исповедник. Вопросоответы к Фалассию, XXI. – Сравн. сказанное во Введении: «Помните, что злому духу свойственно лгать: не принимайте всех его слов за чистую монету…»
[124] «Всякая душа, рождающаяся во плоти, заражена скверною греха». – Ориген. Омилии на Книгу Левит, VIII. – См. примечание 6.
[125] «…Безупречные страсти хотя и не греховны сами по себе, тем не менее представляют благоприятную почву для развития в падшем человеке страстей греховных». – Прот. Олег Давыденков. Догматическое богословие. Часть третья, Раздел III, 1.2.2. – См. примечание 6.
[126] «Грехи прорастают у нас в душе с большей легкостью, чем добродетели; они быстрее впитывают в себя энергию нашего естества». – Святейший Патриарх Кирилл. Из проповедей. – См. примечание 6.
[127] «Покаяние есть примирение с Господом чрез совершение добрых дел, противных прежним грехам». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 5.
[128] Джозеф Батлер (XVIII век). Аналогия религии.
[129] «Всякий возвышающий сам себя унижен будет, а унижающий себя возвысится». – Лк. 14:11
[130] «Тяжело спастись от демона тщеславия. Если и прогонишь его, это снова будет началом тщеславия». – Евагрий. Главы практические к Анатолию, 20.
[131] «К одному из братий приступили бесы и ублажали его. Но он сказал им: „Если вы уйдете прочь, то из бегства вашего я заключил бы, что я велик; если же продолжите похвалять меня, то увижу мою нечистоту; ибо нечист пред Господем всякий надменный (Прит. 16:5). Итак, или отойдите, чтобы я почел себя за великого человека; или хвалите, и я, посредством вас, приобрету больше смирения”. Сим изречением они так были поражены, что тотчас же исчезли». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 25.
[132] «Чем больше человек будет, забывая себя и свое, отдавать свое сердце Богу, делу и людям, тем легче будет ему становиться». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[133] «Видал я плачущих, которые, будучи похвалены, за похвалу воспылали гневом; и как случается в торговле, променяли одну страсть на другую». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 22.
[134] «Как нельзя хвалить ничего чужого, если оно несправедливо, так и не должно унижать своего, если оно достойно уважения… Закон справедливости нарушается в обоих случаях». – Свт. Григорий Назианзин, Слово 8‑е.
[135] «Ставить себя на последнем месте — значит с готовностью служить ближним. Ставить себя ниже других — значит занять самое устойчивое положение». – Пастырский совет.
[136] «Люби ближнего твоего, как самого себя» – Лев. 19:18; однако учения о «любви к себе» мы не находим у Отцов. «Любовь познали мы в том, что Он положил за нас душу Свою: и мы должны полагать души свои за братьев». – 1Ин. 3:16. И есть ли смысл «полагать за себя душу»?…
[137] «Сколько ты велик, столько смиряйся, и найдешь благодать у Господа». – Сир. 4:18.
[138] См. Письмо №6, примечание 4.
[139] «“Годы Твои как один день” (2Пет. 3:8), и день этот наступает не ежедневно, а сегодня, ибо Твой сегодняшний день не уступает места завтрашнему и не сменяет вчерашнего. Сегодняшний день Твой – это вечность» – блж. Августин Иппонийский. Исповедь. Книга XI.
[140] «Вечным в собственном смысле называется не сама вечность, но причастное к вечности». – Псевдо-Дионисий, О Божественных именах, 10,3.
[141] «Вечность есть совершенное обладание всей полнотой бытия». – Боэций. О философском утешении, V,6.
[142] Псевдо-научная концепция Анри Бергсона (Нобелевская премия по литературе 1927 г.)
[143] Антирелигиозная идеология, популярная в XX веке на Западе (Томас и Джулиан Хаксли и др.) Эдвард Уилсон, биолог, «открывший» сходство людей с муравьями, утверждал, что научный гуманизм – единственное допустимое мировоззрение, совместимое с наукой.
[144] «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше… Ищите же прежде Царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам… Довлеет дневи злоба его». – Мф. 6:21-34.
[145] «…Будешь трепетать ночью и днем, и не будешь уверен в жизни твоей; от трепета сердца твоего… утром ты скажешь: “О, если бы пришел вечер!”, а вечером скажешь: “О, если бы наступило утро!”» – Втор. 28:66-67.
[146] «…Они солгали на Господа и сказали: “Нет Его, и беда не придет на нас, и мы не увидим ни меча, ни голода”…» – Иер. 5:12.
[147] «Господи, даруй ми с душевным спокойствием встретить все, что принесет наступающий день… Во всех непредвиденных случаях не даждь ми забыть, что все попущено Тобою». – Молитва последних Оптинских старцев.
[148] «Если кто-либо из рабов будет достоин поставления в церковную степень,… да будет произведен». – Апостольское правило 82‑е.
[149] Помимо ученичества – и даже в первую очередь – Бог дарит человеку усыновление: утрата этого принципа составляет трагедию протестантизма. Сыновняя же любовь, в отличие от учебы, имеет личное начало; поэтому найти «свою» церковную общину, в том числе и в условиях православного вероучительного единства, бывает полезно, а иной раз и необходимо.
[150] «Оставьте точку зрения личного суда и станьте на точку зрения Божьего дела в мире… Осуждение разрушает всякое дело, создает обстановку недоверия и злобы, губит наши души». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[151] Жак Маритэн, философ-томист XX в., ученик Анри Бергсона, автор многочисленных сочинений.
[152] «Знаю, что есть как прекрасное разногласие, так и пагу6ное единомыслие». – Свт. Григорий Назианзин, Слово 6‑е.
[153] Фома Аквинский, знаменитый схоласт XIV в., по имени которого называется философия томизма.
[154] Ричард Хукер, выдающийся богослов и писатель XVI в., основоположник и апологет англиканства.
[155] Рим. 14, 1Кор. 8-10, Кол. 2 и др.
[156] «Верхне-церковная» (High-church) и «нижне-церковная» (Low-church) фракции внутри Англиканской Церкви тяготели соответственно к римо-католическому и протестантскому обряду.
[157] «Не очистившись злобы, не удалившись тлетворных сластей, что радуешься своему посту не к месту? Сего бо поста Господь не избрал» – Триодь Постная, Четв. 3 седм., песнь 9.
[158] «Желудок… когда наполнится, философствует о воздержании, когда опустеет, за6ывает о догматах». – свт. Василий Великий. О посте.
[159] «Однажды на праздничной трапезе в обители некий брат сказал прислуживающему: «Я не ем ничего вареного». Тогда один из старцев встал и сказал ему: полезнее было бы тебе есть мясо, нежели сказать такое слово перед всем братством» . – Древний патерик.
[160] «Люди живут, чтобы есть, а я ем, чтобы жить». – Сократ
[161] Пожилые люди в советскую эпоху с ностальгической печалью вспоминали, как вкусна была колбаса до революции. Сколь удивлены были бы они, узнав, что в XXI веке будут успешно рекламировать качество советской колбасы!
[162] «Человек доволен собой… проявляет особые вкусы, капризен в еде». – свящ. Александр Ельчанинов. О гордости. Демонская твердыня.
[163] «Поддержание здоровья – вот причина, почему мы едим и пьем, но к ней присоединяется удовольствие – спутник опасный, который часто пытается зайти вперед» – блж. Августин Иппонийский. Исповедь. Книга Х.
[164] «По пресыщении нашем, нечистый дух отходит, и посылает на нас духа блудного: “Иди, возмути такого-то, чрево его пресыщено, и потому ты немного будешь трудиться”». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 14.
[165] «Чрево говорит: «Дай». Охотно дам, если, получив просимое, сохранишь целомудрие». – Свт. Григорий Богослов. Нравственные стихотворения, с. 933.
[166] «…Моя мать по плоти, уговаривавшая меня соблюдать чистоту, не позаботилась, однако, обуздать супружеской привязанностью то, о чем услышала от мужа, если уж нельзя было вырезать это до живого мяса». – блж. Августин Иппонийский. Исповедь. Книга II. – Гнушаться половой способностью человека характерно для Запада, но недопустимо в Православной Церкви.
[167] Разумеется, это неправда: далеко не все «вещи» занимают место (вода, воздух, свет…)
[168] «И славу, которую Ты дал Мне, Я дал им: да будут едино, как Мы едино». – Ин. 17:22.
[169] «Оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть». – Быт. 2:24.
[170] «Или не знаете, что совокупляющийся с блудницею становится одно тело с нею? ибо сказано: два будут одна плоть».– 1Кор. 6:16.
[171] «Дорогой к счастью для нас становится не влюбленность, а только любовь. Не водоворот эмоций, гормонов, фантазий, прихотей, капризов и образов, а подвиг свободной воли: отдать себя». – Иеромонах Макарий. Уроки любви. Урок 16‑й.
[172] А в наше время не только к браку и не только за женитьбу на ком бы то ни было.
[173] «Бог Свою любовь к нам доказывает тем, что Христос умер за нас». – Рим. 5:8.
[174] «…Искуплены вы от суетной жизни… драгоценною Кровью Христа, как непорочного и чистого Агнца, предназначенного еще прежде создания мира» – 1Пет. 1:18-20.
[175] «Как упал ты с неба, денница, сын зари! разбился о землю, попиравший народы». – Ис. 14:2. «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию». – Лк. 10:18. «Низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю» – Отк. 12:9.
[176] Идея апокатастасиса, которая включает в себя возвращение злых духов в изначальное безгрешное состояние, отвергнута Православной Церковью.
[177] «Природа наша открыта и для добра, и для зла, и для Божией благодати, и для сопротивной силы. Но принять и то, и другое – в нашей воле». – Прп. Макарий Египетский. Духовные беседы, 15.
[178] Если даже не гибелью людей, то гибелью семьи, что в той же мере желательно для автора писем.
[179] «Мудрая жена устроит дом свой, а глупая разрушит его своими руками.» – Прит. 14:1.
[180] «Не надо думать, что во влюбленности есть что-то призрачное, ненастоящее, злое и вредное. Влюбленность очень хороша и нужна людям, но она настолько же отличается от любви, насколько яблоневый цвет отличается от собранных плодов. Без любви век ее короток: очень скоро она опадает, умирает, исчезает без следа, оставляя за собой сердечную тоску, горе, слезы, злобу, разрушенный дом, детей без родителей». – Иеромонах Макарий. Чтоб жизнь прожить…
[181] «Утверждающие, что грех подобен сильному исполину, а душа подобна ребенку, ошибаются… Несправедлив был бы тогда Законоположник, Который дал человеку закон: вести брань с сатаною». – Прп. Макарий Египетский. Духовные беседы, 27.
[182] Не так уж легко было представить, что в XXI столетии от Р.Х. из этого получится власть половых извращений над пост-христианской Европой.
[183] Очевидно, всё же не любого, но многих. – Впрочем, нечто сходное обнаруживается и среди женщин, со своими особенностями, присущими женской природе.
[184] «Связанные узами супружества, заменяем мы друг другу и руки, и слух, и ноги. Супружество… доставляет великую радость благожелателям, и печаль недоброжелателям. Общие заботы супругов облегчают для них скорби, и общие радости для обоих восхитительны… Супружеские узы служат ключом целомудрия и пожеланий». – свт. Григорий Богослов. Похвала девству.
[185] «Красота! Перенести я притом не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским… И горит от него сердце его и воистину, воистину горит, как и в юные беспорочные годы. Нет, широк человек, слишком даже широк, я бы сузил. Черт знает что такое даже, вот что! Что уму представляется позором, то сердцу сплошь красотой. В Содоме ли красота? Верь, что в Содоме-то она и сидит для огромного большинства людей» – Ф.М. Достоевский. Братья Карамазовы.
[186] «Есть в нас некая смерть и погибель падения. которую мы всегда с собою и в себе носим, а наиболее в юности». – прп. Иоанн Лествичник. Слово 15.
[187] «Часто мы связываем свою жизнь с теми людьми, с которыми, быть может, не стоило ее связывать. Делаем мы это по неопытности, по незнанию: нет опыта общения, не умеем видеть, что в глазах человека». – Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл.
[188] «…Недопустимым и опасным является истолкование прав человека как высшего и универсального основания общественной жизни». – Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека.
[189] «Будьте страннолюбивы друг ко другу без ропота. Служите друг другу, каждый тем даром, какой получил» – 1Пет. 4:9-10.
[190] «Не знаете ли, что тела ваши суть храм живущего в вас Святаго Духа, Которого имеете вы от Бога, и вы не свои?» – 1Кор. 6:19.
[191] «Бесконечное количество несчастных браков именно от того, что каждая сторона считает себя собственником другой». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[192] «Господня земля и исполнение ея, вселенная и вси живущии на ней». – Пс. 23:1..
[193] «…Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою… Поле есть мир; доброе семя, это сыны Царствия, а плевелы — сыны лукавого; враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века» – Мф. 13:30,38-39.
[194] Не надо думать, что бестелесные существа чужды мучений. «…Приидет бо и не закоснит… и тебя и споспешную твою силу умучит в геенне огненной… где червь неусыпаемый и огнь неугасаемый» – Чин во еже сотворити оглашенного. Запрещение 2‑е.
[195] «Кто унижает брак, тот сокращает славу и девства; а кто одобряет брак, тот еще более возвышает девство и делает его более дивным и светлым» – Свт. Иоанн Златоуст. Книга о девстве, Х.
[196] Пс. 15:11 (Синодальный перевод).
[197] Это «откровение» постепенно входило в западную культуру и в XIX веке было широко известно:
«Пролей же в сердце яд, он нас спасет от боли;
Наш мозг больной, о Смерть, горит в твоем огне,
И бездна нас влечет. Ад, Рай — не все равно ли?
Мы новый мир найдем в безвестной глубине!» – Шарль Бодлер, Цветы зла.
В дальнейшем оно занимает главенствующие позиции (Ф. Сологуб, Л. Андреев, Фр.Кафка и мн. др.)
[198] Все неукоризненные функции человеческой природы в той или иной мере уже извращены за счет грехопадения. См. Письмо №13, прим. 6.
[199] Джордж МакДональд (1824–1905). Непроизнесенные проповеди, часть I.
[200] Гениальное пророчество за четверть века до т. наз. «рок-музыки».
[201] «…Обезножев, он упал
Гигантским змием, корчась и ползя
На брюхе… Сила высшая над ним
Господствует, осуществляя казнь…
…Говорят, они обречены
И впредь в назначенные дни в году
Такое поругание терпеть». – Джон Мильтон. Потерянный рай, Книга Х.
[202] Драматург Бернард Шоу (Нобелевская премия по литературе 1925 г.) Идея «жизненной силы» восходит у него к Анри Бергсону, см. Письмо №15, прим. 4.
[203] «…Сам сатана принимает вид Ангела света, а потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды» – 2Кор. 11:14-15.
[204] «…Все, что в мире – похоть плоти, похоть очей и гордость житейская – не от Отца» – 1Ин. 2:16.
[205] Дань распространенной и во многом необоснованной неприязни к римо-католической Инквизиции.
[206] «Абсурд из абсурдов и высшая мера безумия: утверждая, что вся Церковь тысячу лет ошибалась в понимании Слова Божия, гарантировать, что Лютер, Цвингли и Кальвин поняли его правильно» – Франциск Сальский (1567–1622), епископ Женевы.
[207] Этот термин охватывает различные атеистические течения «библейской критики» XIX-XX в.в., близкие идеям Эрнеста Ренана, Льва Толстого, Альберта Швейцера и др.
[208] Время от времени открываются доселе неизвестные памятники («Учение 12 апостолов», папирусы Наг-Хаммади, манускрипты Мертвого моря и др.), однако они не вносят ничего нового в образ Христа.
[209] Христианское наследие – это голограмма: в нем каждый элемент участвует в воссоздании целостного образа. Извлеченное из Церкви, оно превращается в плоскую картину, подверженную искажениям и фальсификациям.
[210] Сократ опровергает аморальность и релятивизм современных ему философов-софистов: Калликла, Горгия и дпугих. – Платон. Горгий.
[211] «Есть какая-то глубокая фальшь в союзе религии с социальными треволнениями; стыдно становится за Церковь, до того низко упавшую, что она уже не совестится рекомендовать себя правительствам или народам… Она теряет всякое право на доверие людей» – А.С. Хомяков. Несколько слов православного христианина о западных вероисповеданиях
[212] Рейнгольд Нибур (1892–1971). Истолкование христианской этики, гл. 1.
[213] Желательно было бы видеть подобный круг общения в каждой православной семье и в каждом при-ходе. – Но даже если в наши дни найти такой круг общения далеко не просто, то поводов для чванства хватает с избытком у каждого.
[214] «Когда пожелаешь наставить кого на добро, упокой его сперва телесно и почти его словом любви. Ибо ничто не преклоняет так человека на стыд и не заставляет бросить порок свой и перемениться на лучшее, как телесные блага и честь, какую видит от тебя». – Прп. Исаак Сирин. Слово 85‑е
[215] «Не гордись, что кажешься лучше худых, но скорби, что превосходят тебя добрые». – Свт. Григорий Назианзин, Слово 44‑е.
[216] «Гордость ненавистна и Господу, и людям, и преступна против обоих.». – Сир. 11:7. «Боже, хвалу Тебе воздаю, яко несмь якоже прочии человецы…» – Лк. 18:11.
[217] «Время мелкой политики прошло: уже грядущее столетие несет с собою борьбу за господство над всем земным шаром». – Фридрих-Вильгельм Ницше. По ту сторону добра и зла.
[218] Полезно, исходя из истории Второй Мировой войны, обдумать эту реплику беса.
[219] Выражение принадлежит Ричарду Бакстеру, вождю британских пуритан XVII века. Под таким заглавием Льюис опубликовал сборник своих радиопередач 1941–44 г.г. (издан по-русски, «Просто христианство»). – В контексте данного письма термин несет внятный положительный смысл, однако в качестве партийного принципа в религиозных спорах он служит безнадежному заблуждению сектантов. – «Христианства нет без Церкви» – сщмч. архиепископ Иларион (Троицкий).
[220] Можно добавить: «…Революции и катастрофы в судьбах народов».
[221] «На протяженье многих зим
Я помню дни солнцеворота,
И каждый был неповторим
И повторялся вновь без счета». – Борис Пастернак. Единственные дни.
[222] «Се время благоприятное, се время покаяния… яко да преплывше поста великую пучину, достигнем в тридневное Воскресение Господа и Спаса нашего Иисуса Христа» – Постная Триодь. Вечерня в Неделю Сыропустную.
[223] Возможность однозначно разделить причину и следствие в указанных процессах сомнительна.
[224] «Нужно быть легким на подъем от худшего к лучшему, а неподвижным – к худшему от лучшего». – Свт. Григорий Назианзин, Слово 40‑е.
[225] «Словом любовь… называют две совершенно разные вещи. Одна – любовь-чувство, та самая, признаниями в которой с таким усердием обмениваются молодые люди, про которую пишут романы… ее, эту любовь, вернее называют влюбленностью. А вот другая любовь, любовь-дело, любовь-созидание, любовь-подвиг, любовь-жертва, вначале совсем незаметна… Эта любовь – способность отдать себя, пожертвовать своими желаниями, своими чувствами, предпочтениями и намерениями, самим собою ради другого». – Иеромонах Макарий. Чтоб жизнь прожить…
[226] «Никто не ищи своего, но каждый – пользы другого». – 1Кор. 10:24.
[227] Типичная картина – когда с устойчивым чувством исполненного долга откупаются от профессиональных попрошаек и пьяниц. «Пускай твое подаяние запотеет у тебя в ладони, прежде чем ты решишь, кому его отдать». – Дидахи («Учение двенадцати апостолов», I‑II в.в. по Р.Х.)
[228] «В браке праздничная радость первого дня должна продлиться на всю жизнь… каждый день муж и жена должны быть новы и необыкновенны друг для друга». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[229] В этом парадоксальном императиве – тройной ключ к полноценному счастливому браку:
a) не принимай чувство за любовь, b) совершай подвиг любви, c) оберегай и поддерживай чувство.
[230] Такому сценарию противопоставляется реальная радость самоотдачи, когда «собственное желание» направлено на другого: это и есть духовная энергия. Прочтите новеллу О’Генри «Дары волхвов».
[231] Здравый смысл и вежливость здесь не решают ничего: «А вы, друзья, как не садитесь…» – Выйти из тупика, оставаясь в тисках индивидуализма, невозможно. Выход – в осознании семьи как общности, не группы разрозненных субъектов, но единого целого, общей пользы которого следует искать. Семья – Малая Церковь; в ней исполняется заповедь Спасителя, «Да будут едино, как Мы» – Ин. 17:25.
[232] Судя по всему, Льюис цитирует здесь самого себя.
[233] Превосходная по яркости карикатура на любовь – жизнь ради счастья других. Но когда любящая мать везет ребенка на операцию, чтобы спасти ему жизнь, у того на лице вероятно выражение ужаса…
[234] См. Письмо №19, примечание 8.
[235] Защита от вредоносных помыслов требует гибкости. «Иное дело молиться против помыслов; иное – противоречить им; а иное уничижать и презирать их» – прп. Иоанн Лествичник. Слово 26‑е.
[236] «Пользу молитвы познаем мы из тех препятствий, которые делают нам бесы во время церковных собраний; а плод ее – из победы над нашими врагами». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[237] «Молитва… есть пребывание и соединение человека с Богом» – прп. Иоанн Лествичник. Слово 28‑е.
[238] В отношении к материальному миру этот тезис опровергнут математикой и наукой о природе.
[239] См. Письмо №19.
[240] Римский государственный деятель и философ VI века. См. также Письмо №15, Примечания 1 и 3.
[241] «…Не оставляйте книг: там наш разум, там наше спасение!» – Прп. Анатолий Оптинский Старший.
[242] Генри Форд, создатель автомобильной индустрии в США, в интервью 1916 года.
[243] «В глазах неразумных они казались умершими, и исход их считался погибелью, и отшествие от нас – уничтожением; но они пребывают в мире». – Прем.Сол.3:2–3.
[244] «Присутствие в нас, существах конечных, бесконечного – любви, ведет к желанию смерти, как входу в бесконечность». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[245] «Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе» – блж. Августин Иппонийский. Исповедь. Книга I.
[246] «И невозможное возможно,
дорога дальняя легка,
когда мелькнет в дали дорожной
мгновенный взор из-под платка,
когда звенит тоской острожной
глухая песня ямщика…» – Алексаднр Блок. Россия.
[247] «Задача… вовсе не в том, чтобы лежащий во зле мир обратился в Царство Божие, а только в том, чтобы он до времени не превратился в ад». – Владимир Соловьев. Оправдание добра. Гл. 17,7.
[248] Иммануил. Кант. Критика чистого разума, I, 2.2.1: «…И в высшей степени порочно ограничивать наличным опытом или выводить из него нравственные законы».
[249] Беспощадный вождь гунов, опустошавших Европу в V веке.
[250] Ростовщик, требовавший от должника-христианина фунт живого мяса. – Шекспир. Венецианский купец.
[251] Как возможно вести войну без ненависти? – «Трудно никогда не подвергнуться злому чувству в такое время, но подобное чувство почти неизбежно и в других, бесспорно благородных, и даже святых родах службы и деятельности… При всем том ни Церковь, ни русские воины не считают самого чувства такого гнева справедливым». Митр. Антоний (Храповицкий). Христианская вера и война.
[252] «Мужество я считаю некой сохранностью [спасением]… Человек сохраняет его и в страданиях, и в удовольствиях, и в страстях, и в страхе и никогда от него не отказывается… Cохранение правильного и законного мнения о том, что опасно, а что нет, я считаю мужеством». – Платон. Государство, 429–430.
[253] «Пилат искал отпустить Его. Иудеи же кричали: если отпустишь Его, ты не друг кесарю» – Ин. 19:12.
[254] «Боязливых же, и неверных, и скверных, и убийц… участь в озере, горящем огнем и серою» – Отк. 21:8.
[255] «Уныние, охватывая все силы души… тяжелее всех других страстей» – Прп. Максим Исповедник. Четыреста глав о любви.
[256] Храбрый умирает однажды, трус – сто раз.
[257] «Мысль об ожидаемом и день смерти производит (в людях) размышления и страх сердца» – Сир. 41:2.
[258] «В тот момент, когда человек с благодарностью примет от Бога посланные ему страдания, он сразу войдет из них в такой мир и счастье, что всем кругом него станет светло и радостно». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[259] «Долготерпеливый лучше храброго, и владеющий собою лучше завоевателя города». – Прит. 16:32.
[260] Отсюда и до конца письма – блестящая критика всех позиций экзистенциализма.
[261] См. Письмо №1.
[262] «Возникает понятие “повседневной объективной (а на деле узко-субъективной) реальности”, ограниченной рамками примитивного материализма». – Иеромонах Серафим (Роуз). Христианский реализм и современный идеализм.
[263] «Смерть доказывает нам реальность того, что мы считали призрачным и призрачность того, что считали реальным». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[264] «Наши дрязги, ссоры, злоба – это «не-сущее», хотя оно как-то существует; в то время, как выдуманное доброе более реально, хотя оно и выдумано» – там же.
[265] «Находящийся в жизни сей еще не счастлив из-за неясности конца; тот же, кто закончил отпущенный ему срок и 6еспрекословно заключен концом своей жизни, тот уже невоз6ранно 6лаженствует». – свт. Василий Великий. Беседы на псалмы.
[266] Зубы удаляли без наркоза.
[267] «Если путешествующие из города в город нуждаются в проводнике, то уж насколько больше душа, разрешившись от тела и переходя в вечную жизнь, нуждается в тех, кто будет ее вести». – Свт. Иоанн Златоуст. Беседа на воскрешение Лазаря.
[268] «В нашей жизни мы знаем наверно только то, что мы умрем; это единственно твердое, для всех общее и неизбежное. …Любя мир, его красоту и радости, мы должны включить в нашу жизнь этот последний завершительный и тоже, если мы захотим, могущий быть прекрасным, момент: нашу смерть». – свящ. Александр Ельчанинов. Записи.
[269] Математические объекты, введенные в конце XIX в. для сравнения бесконечных множеств.
[270] «…Те, кто пытаются уйти от этой реальности, только крепче привязываются к ней: в наш век, когда люди впервые перестали верить в ад, адский дух воплощен полней чем когда-либо». – Иеромонах Серафим (Роуз). Человек наизнанку.
[271] Фарината дельи Уберти, флорентийский военачальник XIII века, свободомыслящий вождь противников папской власти. Персонаж «Ада» Данте (Х песнь).
[272] Король Англии, деспотичный инициатор Реформации (XVI век) См. Введение, примечание 3.
[273] Третья жена римского императора Клавдия (I век по Р.Х.). Отличалась распутством и бесстыдством.
[274] Авантюрист, известный своими многочисленными развратными связями в окружении многих европейских государей (XVIII век).
[275] Профсоюзы в ряде западных стран были тесно связаны с революционным движением и организованной преступностью.
[276] Некое промежуточное место или состояние; понятие о чистилище принято в римо-католицизме, но отвергается Православием и большинством реформированных конфессий.
[277] «…Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих». – Отк. 3:15-16.
[278] «…Становится очевидным стремление сделать все возможное для того, чтобы внушить обществу мысль об относительности всяких норм… Убийство нерожденного ребенка называется прерыванием беременности, блудное сожительство – гражданским браком, корыстолюбие – материальной заинтересованностью» – Патриарх. Алексий II. Обращение к Епархиальному собранию 2006 года.
[279] «Каким я жил, таким и в смерти буду!» – Данте, Ад,14:51
[280] «Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится» – Мф. 12:31.
[281] «Сия бо есть воля Божия, святость ваша» – 1Фес. 4:3
[282] «Логос вочеловечился… дабы мы обожились» – Свт. Афанасий Великий. Слово о воплощении Логоса.
[283] Полвека спустя, при посредстве Интернета – уже миллионы.
[284] Яркое пророчество о «блогерах» и коммерческих соцсетях.
[285] Речь идет о борьбе римо-католиков с пуританами в Англии в XVI-XVII в.в.
[286] «Какая чистота и какое благочестие требуются от него! Как непорочны должны быть руки, держащие святыню, как свят должен быть язык!…» – Свт. Иоанн Златоуст. О священстве, слово VI.
Комментировать