Вечер был; сверкали звёзды; На дворе мороз трещал; Шёл по улице малютка, Посинел и весь дрожал. «Боже! — говорил малютка, — Я прозяб и есть хочу; Кто ж согреет и накормит, Боже добрый, сироту?» Шла дорогой той старушка — Услыхала сироту; Приютила и согрела И поесть дала ему; Положила спать

Того, Кто вечно был и есть, Рождает миру Дева днесь. И Неприступному Ему — Непостижимому уму Земля нашла уже приют. И в небе ангелы поют, И пастухи спешат с холма, И пред Звездой теснится тьма, И за Звездой идут волхвы. И в эту ночь познали мы, Как ради нас родиться

В яслях лежит Ребенок. /Матери нежен лик. /Слышат волы спросонок /Слабенький детский крик.

«Дева днесь Пресущественнаго раждает, и земля вертеп Неприступному приносит. Ангели с пастырьми славословят, волсви же со звездою путешествуют…» Пустыня спит. Горят светила На ризе ночи голубой. Чья мысль их властно превратила В завет, начертанный судьбой? Кто поспешает в мраке зыбком За звездным факелом во след? К каким восторгам и улыбкам?

Встаньте и пойдите В город Вифлеем; Души усладите И скажите всем: «Спас пришел к народу, Спас явился в мир! Слава в вышних Богу, И на земли мир! Там, где отдыхает Бессловесна тварь, В яслях почивает Всего мира Царь!»

Благословен тот день и час, Когда Господь наш воплотился, Когда на землю Он явился, Чтоб возвести на Небо нас. Благословен тот день, когда Отверзлись вновь врата Эдема; Над тихой весью Вифлеема Взошла чудесная звезда! Когда над храминой убогой В полночной звездной полумгле Воспели «Слава в вышних Богу!» — Провозвестили мир

Presepio [1] Младенец, Мария, Иосиф, цари, скотина, верблюды, их поводыри, в овчине до пят пастухи-исполины – все стало набором игрушек из глины. В усыпанном блестками ватном снегу пылает костер. И потрогать фольгу звезды пальцем хочется; собственно, всеми пятью – как Младенцу тогда в Вифлееме. Тогда в Вифлееме все было крупней.

Представь, чиркнув спичкой, тот вечер в пещере, используй, чтоб холод почувствовать, щели в полу, чтоб почувствовать голод – посуду, а что до пустыни, пустыня повсюду. Представь, чиркнув спичкой, ту полночь в пещере, огонь, очертанья животных, вещей ли, и – складкам смешать дав лицо с полотенцем – Марию, Иосифа, сверток с

В холодную пору, в местности, привычной скорей к жаре, чем к холоду, к плоской поверхности более, чем к горе, Младенец родился в пещере, чтоб мир спасти: мело, как только в пустыне может зимой мести. Ему все казалось огромным: грудь матери, желтый пар из воловьих ноздрей, волхвы — Балтазар, Гаспар, Мельхиор;

Спаситель родился в лютую стужу. В пустыне пылали пастушьи костры. Буран бушевал и выматывал душу из бедных царей, доставлявших дары. Верблюды вздымали лохматые ноги. Выл ветер. Звезда, пламенея в ночи, смотрела, как трех караванов дороги сходились в пещеру Христа, как лучи. 1963-1964

Евгению Рейну, с любовью Плывет в тоске необъяснимой среди кирпичного надсада ночной кораблик негасимый из Александровского сада, ночной фонарик нелюдимый, на розу желтую похожий, над головой своих любимых, у ног прохожих. Плывет в тоске необъяснимой пчелиный хор сомнамбул, пьяниц. В ночной столице фотоснимок печально сделал иностранец, и выезжает на Ордынку

В яслях спал на свежем сене Тихий крошечный Христос. Месяц, вынырнув из тени, Гладил лен Его волос… Бык дохнул в лицо Младенца И, соломою шурша, На упругое коленце Засмотрелся, чуть дыша. Воробьи сквозь жерди крыши К яслям хлынули гурьбой, А бычок, прижавшись к нише, Одеяльце мял губой. Пес, прокравшись к

Ночь тиха. По тверди зыбкой Звезды южные дрожат. Очи Матери с улыбкой В ясли тихие глядят. Ни ушей, ни взоров лишних, Вот пропели петухи — И за Ангелами в вышних Славят Бога пастухи. Ясли тихо светят взору, Озарен Марии лик. Звездный хор к иному хору Слухом трепетным приник. И над

В яслях лежит Ребенок. Матери нежен лик. Слышат волы спросонок Слабенький детский крик. А где-то в белых Афинах Философы среди колонн Спорят о первопричинах, Обсуждают новый закон. И толпы в театрах Рима, Стеснившись по ступеням, Рукоплещут неутомимо Гладиаторам и слонам. Придет Он не в блеске грома, Не в славе побед

Во тьму веков та ночь уж отступила, Когда, устав от злобы и тревог, Земля в объятьях неба опочила И в тишине родился С-нами-Бог. И многое уж невозможно ныне: Цари на небо больше не глядят, И пастыри не слушают в пустыне, Как ангелы про Бога говорят. Но вечное, что в эту

Пусть все поругано веками преступлений, Пусть незапятнанным ничто не сбереглось, Но совести укор сильнее всех сомнений, И не погаснет то, что раз в душе зажглось. Великое не тщетно совершилось; Недаром средь людей явился Бог; К земле недаром небо преклонилось, И распахнулся вечности чертог. Родился в мире Свет, и Свет отвергнут

Стояла зима. Дул ветер из степи. И холодно было Младенцу в вертепе На склоне холма. Его согревало дыханье вола. Домашние звери Стояли в пещере, Над яслями теплая дымка плыла. Доху отряхнув от постельной трухи И зернышек проса, Смотрели с утеса Спросонья в полночную даль пастухи. Вдали было поле в снегу

В сиянье звёздном к дальней цели Спешит усердный караван; И вот, леса зазеленели, Засеребрился Иордан, Вот, башни стен Ерусалима, Громады храмов и дворцов, — Но горний свет неугасимо Зовёт всё дальше мудрецов. Струит звезда над Палестиной Лучи прозрачные свои… Вот, над уснувшею долиной Гора пророка Илии. Всё ниже, ниже свет

Под покровом ночи звёздной Дремлет русское село; Всю дорогу, все тропинки Белым снегом замело… Кое-где огни по окнам, Словно звёздочки, горят; На огонь бежит сугробом “Со звездой” толпа ребят… Под оконцами стучатся, “Рождество Твое” поют. — Христославы, Христославы! — Раздаётся там и тут…. И в нестройном детском хоре Так таинственно

О, как бы я желал, огнем пылая веры И душу скорбную очистив от грехов, Увидеть полумрак убогой той пещеры, Для нас где воссияла Вечная Любовь, Где Дева над Христом стояла Пресвятая, Взирая на Младенца взглядом, полным слез, Как будто страшные страданья прозревая, Что принял на кресте за грешный мир Христос!

Волхвы пришли. Младенец крепко спал. Звезда светила ярко с небосвода. Холодный ветер снег в сугроб сгребал. Шуршал песок. Костер трещал у входа. Дым шел свечой. Огонь вился крючком. И тени становились то короче, то вдруг длинней. Никто не знал кругом, что жизни счет начнется с этой ночи. Волхвы пришли. Младенец

В Рождество все немного волхвы. В продовольственных слякоть и давка. Из-за банки кофейной халвы производит осаду прилавка грудой свертков навьюченный люд: каждый сам себе царь и верблюд. Сетки, сумки, авоськи, кульки, шапки, галстуки, сбитые набок. Запах водки, хвои и трески, мандаринов, корицы и яблок. Хаос лиц, и не видно тропы

Был вечер поздний и багровый, Звезда-предвестница взошла. Над бездной плакал голос новый – Младенца Дева родила. На голос тонкий и протяжный, Как долгий визг веретена, Пошли в смятеньи старец важный, И царь, и отрок, и жена. И было знаменье и чудо: В невозмутимой тишине Среди толпы возник Иуда В холодной