Оглавление
Беседа 23. Дальнейшее развитие историософии славянофилов
Разработку выдвинутой старшими славянофилами темы специфики русской православной цивилизации и её отличия от цивилизации западной продолжили два замечательных наших мыслителя – Леонтьев и Данилевский.
Константин Николаевич Леонтьев (1831–1891), сын помещика Калужской губернии, учился сначала в кадетском корпусе, а потом на медицинском факультете Московского университета. Был военным врачом на Крымской войне, затем перешёл на дипломатическую службу. В течение десяти лет находился за границей – на Крите, в Греции, в Турции, в Болгарии и других славянских странах. Пользуясь пребыванием в этом регионе, он внимательно изучал его особенности, знакомился с его историей. В 1871 году Леонтьев заболел пневмонией и, как врач, понял, что умрёт. А было ему всего сорок лет. В отчаянии он упал на колени перед иконой Божией Матери и горячо взмолился: «Матушка Богородица, не дай мне умереть! Если спасёшь меня, я всю остальную жизнь посвящу служению Богу…» Через 15 минут он был совершенно здоров. Вернувшись в Россию, Леонтьев подал в отставку, а позже поселился в Оптиной пустыни, где помогал монахам в издательском деле. В 1891 году Леонтьев переселился в Троице-Сергиеву лавру и принял постриг под именем Климента. Там вдруг возобновилась та самая пневмония, от которой он чуть не погиб в Греции, и на этот раз он от неё скончался.
Дух русской православной цивилизации Леонтьев обозначил термином «византизм». Вот как он определял это понятие:
«Византизм в государстве значит – самодержавие. В религии он значит христианство с определёнными чертами, отличающими его от западных церквей, от ересей и расколов. В нравственном мире мы знаем, что византийский идеал не имеет того высокого и во многих случаях крайне преувеличенного понятия о земной личности человеческой, которое внесено в историю германским феодализмом; знаем наклонность византийского нравственного идеала к разочарованию во всём земном, в счастье, в устойчивости нашей земной чистоты, в способности нашей к полному нравственному совершенству здесь, долу. Знаем, что византизм (как и вообще христианство) отвергает всякую надежду на всеобщее благоденствие народов; что он есть сильнейшая антитеза идее всечеловечества в смысле земного всеравенства, земной всесвободы, земного всесовершенства и вседовольства».
Из описания того, антитезой чему является византизм, ясно, что это такое. Несмотря на то что Леонтьев выражает свою мысль не вполне чётко, да и соответствующая терминология в то время ещё не была выработана, расшифровать её не представляет никакого труда. Выросшая из «германского» (на самом деле протестантского) начала концепция «всечеловечества» (то есть однополярного мира) есть уникальная характеристика западной цивилизации, и никакой другой. Таким образом, Леонтьев, подбирая собственные выражения, всецело солидаризуется со старшими славянофилами, открывшими существование по крайней мере двух несхожих миров, которые принципиально не способны слиться и образовать единый мир, – России и Западной Европы. Но Леонтьев не ограничился простым повторением идеи своих предшественников, а пошёл дальше, развивая эту идею. Он высказал некое утверждение, относящееся не конкретно к России или Европе, а к цивилизации вообще, придав тем самым этому понятию универсальное значение, введя его в историософию и социологию в качестве отвлечённой смысловой категории. Не называя ещё эту категорию «цивилизацией» (этот термин станет общепринятым много позже), Леонтьев попытался сформулировать общие закономерности, относящиеся к её жизненному циклу. Он представлял себе цивилизацию в виде некоего сверхорганизма, который, подобно обычному биологическому организму, проходит три стадии: юность, зрелость и старость. У цивилизации эти стадии таковы: первый этап – первичная эпическая простота и патриархальность; второй этап – сложное цветение с многообразным и гармоническим творчеством и развитием, объединёнными в высшем духовном и государственном единстве; третий этап – вторичная простота, являющаяся результатом смешивания и упрощения, за которой следует разложение и гибель.
Дальнейшее обобщение идей славянофилов и Леонтьева, касающихся многополярности мира, принадлежит Николаю Яковлевичу Данилевскому (1822–1885). Он родился в семье генерала, окончил Царскосельский лицей, затем учился на естественном факультете Петербургского университета и получил степень магистра ботаники. Правительство неоднократно направляло его в разные губернии России для изучения сельского хозяйства и особенно рыболовства. Именно Данилевский составил «рыболовный кодекс» (свод законов), который до сих пор никто вроде бы не отменял. Он питал большой любительский интерес к истории, и к нему хорошо подходит замечание Гладстона, что дилетанты иногда добиваются более значительных результатов, чем дипломированные специалисты, поскольку они не стеснены рамками никакой научной школы и могут мыслить самостоятельно и оригинально. Этот историк-самоучка разработал такую историософскую концепцию, которая, подхваченная авторитетными европейскими специалистами (без ссылок на Данилевского), постепенно привела к революционному изменению взглядов на развитие человечества. В отличие от «старших» славянофилов и Леонтьева Данилевский придал своим мыслям системный характер, создав в этой отрасли науки общую теорию.
В основу своей историософии Данилевский кладёт понятие «культурно-исторического типа». Из самого термина видно, что под этим понимается некая специфическая культура, выработанная в историческом процессе у некоторого общества (оно должно быть достаточно большим), в котором, в силу общности культуры, все ощущают друг друга «своими», в то время как членов другого культурноисторического типа воспринимают как «чужих». Данилевский анализирует эти единицы и на фактическом материале выявляет относящиеся к ним «законы», из которых надо отметить два:
1. Чем шире этническая база культурно-исторического типа, тем он жизнеспособнее и пышнее.
2. («Закон непередаваемости».) Цивилизационная основа данного культурно-исторического типа не может передаваться к другому типу.
Эта аксиоматика в корне меняет представление о человечестве в виде homo sapiens: он перестаёт быть целостным объектом и распадается на несхожие между собой и неспособные перемешиваться «подвиды». И что важно подчеркнуть, это разделение людского рода на отдельные ветви осуществляется не по расовому, а по культурному критерию, не по телесному, а по духовному признаку. Скажем, «африканец» Пушкин, «шотландец» Лермонтов и «датчанин» Владимир Даль являются типичными представителями русского культурно-исторического типа, ибо выросли и укоренились в его культуре. Более того, первый из упомянутых выше «законов» даже поощряет врастание во всякий культурно-исторический тип инородцев, так как они вносят в него зачатки новых творческих идей и возможностей, имеющихся в их генетике, оставляя, тем не менее, общие характеристики типа неизменными.
Таким образом, Данилевский впервые в мировой науке сформулировал аксиоматику дискретной модели человечества, дав тем самым метафизическое обоснование многополярного мира. «Старшие» славянофилы и Леонтьев устанавливали факт многополярности эмпирически, Данилевский же объявил его универсальным принципом, иными словами, частью Божьего замысла о человечестве. И здесь напрашивается сравнение его аксиоматики с постулатами Бора, представившего на суд учёных революционную модель атома с дискретными «разрешёнными» орбитами электронов. Только Нильс Бор выдвинул концепцию дискретности мира атомов в 1911 году, а Данилевский предложил подобную модель, относящуюся к миру людей, в 1869 году – на 42 года раньше.
Замечательно, что Данилевский отстаивал принцип дискретности не только по отношению к человечеству, но и по отношению ко всему миру жизни. В 1880‑х годах он опубликовал объёмный труд «Дарвинизм», в котором не оставил камня на камне от популярной тогда теории эволюции видов под воздействием естественного отбора. Существенным моментом этой теории является допускание постепенного и плавного изменения живых форм, в результате которого появляются новые виды, семейства, отряды и так далее. Данилевский показал, что никаких переходных форм никогда ни во флоре, ни в фауне не было (здесь ему помогала его основная профессия – ботаника), так что виды так же не могут переходить друг в друга, как культурно-исторические типы. Заметим, что совсем недавно этот «закон непередаваемости» в применении к биологическим видам неопровержимо доказал всемирно известный русский академик Алтухов.
Концепция культурно-исторических типов как основных действующих лиц всемирной истории не нашла в своё время поддержки у российской научной общественности, верившей в единый для всех «прогресс», но через два-три десятилетия в Европе стали появляться историки и социологи, которые, не упоминая Данилевского, начали применять ту же методологию. Среди них следует упомянуть Освальда Шпенглера, Макса Вебера и особенно Арнольда Тойнби. Шпенглер в своей книге «Закат Европы» (1918 год) противопоставил западную цивилизацию всем другим и предсказал скорую её гибель, повторив через 70 лет прогноз Киреевского. Макс Вебер углубил понимание культурноисторического типа, доказав на частном примере Запада, что его особенности зависят от принятого им типа верования – в данном случае протестантизма. Тойнби обобщил этот принцип отождествления ядра цивилизации с религиозной верой и систематизировал идеи всех своих предшественников в громадном 12-томном труде «Изучение истории». Он представил исторический процесс с древнейших времён до наших дней как рождение, развитие, расцвет, старение и гибель отдельных цивилизаций (этим термином он заменил «культурно-исторические типы») и их взаимодействие, понимаемое в самом широком смысле – от плодотворного сотрудничества до смертельной борьбы. За всю историю Тойнби насчитал около двадцати прошедших полный жизненный цикл цивилизаций. Сегодня поли-цивилизационная модель человечества является общепринятой в научной среде, а это значит, что историософская школа русского любомудрия восторжествовала. А раз она восторжествовала, значит, можно уже посмотреть, каковы её плоды, и сравнить их с плодами «немецкой классической философии».
Процесс принесения философией вещественных плодов – великое чудо, доказывающее, что идея первична, а материя вторична, и подтверждающее речение Христа «Дух животворит, плоть не пользует нимало». В этом загадочном акте умозрительная данность (ноумен) претворяется в чувственно воспринимаемую (феномен). Ноуменальное содержание немецкой метафизики превратилось на феноменальном уровне, как мы видели, в нацизм и марксизм, которые унесли десятки миллионов жизней. Главный ноумен русской историософии всё более заметно реализуется в политической доктрине многополярного мира, против которой перестала возражать даже Америка. А это – залог мирного сосуществования людей на нашей планете, то есть залог того, что миллионы жизней не будут унесены.
Так какая же философия качественней – та, которая приносит смертельные плоды, или приносящая плоды, оберегающие жизнь?
Комментировать