Оглавление
IV. О тараканах и носорогах
Последние фразы предыдущей главы читатель может истолковать в том смысле, что Творец проявлял себя в качестве Слова только в третий день, когда появилось нечто вроде бумаги для фиксации говоримого в виде полимера ДНК. Конечно, это не так. Описывая первый день творения, Книга Бытия сообщает: «И сказал Бог: да будет свет». «Сказать» — значит «произнести слово», Бог произнёс его, и оно воплотилось в свет. Библия передаёт это творящее слово как «да будет свет», но это наверняка сокращённая редакция, поскольку Творцу необходимо было сформулировать свою волю конкретнее, определив, что есть свет. Скорее всего, Он сказал нечто вроде этого: «Да будет невесомая материя, способная существовать только в движении со скоростью 300000 километров в секунду». И когда во второй день Он создавал «твердь», т.е. астрономическую вселенную, Им было сказано не просто «да будет», а дано чёткое указание, адресованное элементарным частицам, какому закону они должны подчиняться в своём поведении. До этого закона учёные докопались только в начале двадцатого века и назвали его «уравнением Шрёдингера». Это и было «слово», произнесённое Творцом во второй день. Где оно зафиксировано? Видно, в уме самого Творца, являющегося также Вседержителем.
За два столетия господства материализма западная цивилизация в философском отношении сильно одичала: оскудел категориальный аппарат метафизики, разработанный богословами средних веков, вследствие невостребованности была утрачена способность различения близких понятий. К сожалению, эта интеллектуальная деградация затронула и Россию, подпавшую под влияние Западa. И всё-таки мы, русские, остаёмся самым «философическим», самым задумывающимся народом на свете, каким когда-то были древние греки. Мы плохие прагматики и плохие политики, но, что касается вопросов мировоззренческих, «детских» вопросов, как их называл Достоевский, мы любим и умеем их обсуждать, забывая о житейских проблемах, которых всегда у нас полно. Я сам такой, для таких пишу эту книгу, поэтому предлагаю моему читателю вместе поразмышлять над предметами совершенно бесполезными в практическом смысле, но для формирования правильного взгляда на окружающий мир весьма важными.
Мы говорим: «Бог из ничего сотворил мир». А как мы ответим на вопрос «что такое мир?». Ответим, скорее всего, так: «Мир — это материя». И сочтём, будто всё ясно. На самом деле слово «материя» абсолютно бессодержательно. Говоря и думая о «материи», мы в действительности говорим и думаем о её свойствах: плотности, инерционности, непроницаемости и т.д., а пытаясь вообразить «материю», всегда воображаем не её самое, а материальные предметы, имеющие какую-то форму. Но в настоящий момент речь идёт не о свойствах и не о форме, а о материи как носительнице свойств и форм. В девятнадцатом веке возникла иллюзия, будто этот субстрат найден: им были объявлены атомы. Но, во-первых, оказалось, что атомов слишком много и все они разные, а субстрат должен быть единым, а во-вторых, характеризовать атом данного вида возможно только указав на его свойства и форму, а определять носителя свойств и формы через них же — значит попадать в порочный круг. Две с половиной тысячи лет назад Аристотель пришёл к выводу, что исходный субстрат, принимающий форму, есть ничто, в то время как форма есть всё. Это было единственное логичное заключение, суждение настоящего философа, и нам с вами ничего не остаётся, как согласиться с ним. Конечно же, фразу «Бог создал материю» надо понимать как «Бог создал свойства материи», т.е. законы её поведения, а законы суть разновидность слова, так что слово действительно было «в начале» и «через него всё начало быть, что начало быть».
В первые два дня творения произнесённые Богом слова запечатлевались в его собственной памяти, а поскольку существует то и только то, о чём помнит Бог, эти слова-законы становились реальной силой, управляющей поведением физической материи. Но в третий день, когда настало время появиться материи биологической, произошло нечто принципиально новое: отчуждение Слова, Его экстериоризация, передача из внутренней памяти Творца во «внешнюю память», находящуюся в создаваемом мире. Организацию биологических форм теперь должны были брать на себя «телеграммы», присылаемые Творцом, а для этого нужны были телеграфные ленты, которыми и стали нити ДНК.
Зачем Господь произвёл это отчуждение? Это было начало очень важного процесса, представляющего для нас особенный интерес, ибо его анализ и осмысление могут помочь нам приблизиться к ответу на вопрос, по поводу которого до сих пор спорят богословы: для чего Бог сотворил мир?
Пока на этот счёт существуют только гипотезы. Одна из них такова: Бог по своей бесконечной щедрости решил поделиться радостью бытия с созданными Им живыми существами, прежде всего с человеком. На возражение, что люди в земной жизни больше страдают, чем радуются, сторонники этой точки зрения отвечают: в этом виноваты Адам и Ева, повредившие первородным грехом изначальную людскую природу, созданную исключительно для блаженства. Другое предположение состоит в том, что Господь сотворил мир только ради того, чтобы в нём на заключительной стадии развития появились святые, которыми Он заселит предуготованное для них ещё до начала времён Небесное Царство. Когда же Богом будет набрано нужное количество святых и рай укомплектуется, мир подвергнется «рассотворению» — небо свернётся как свиток и материя упразднится.
В доказательство приводится шестая глава Откровения Иоанна Богослова, где в утешение святым мученикам, ожидающим конца мира и Страшного суда, после которого они будут приняты в рай, было сказано, «чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число» (Отк. 6:11). Именно ради этого числа всё и затевалось.
В каждом из этих объяснений ощущается намёк на какую-то глубокую истину, но только намёк. Сама же эта истина, которая должна включить в себя что-то из первой гипотезы и что-то из второй, ускользает. Господь не удостоил нас прямым Откровением о цели сотворения мира, и, видимо, для того были причины педагогического характера: пытаясь разгадать эту тайну из тайн, мы будем вынуждены переворошить не только Священное Писание, но и те идущие от Творца сигналы, которые зашифрованы в научных открытиях, что будет способствовать нашему духовному развитию. Разве разжигание любопытства у учеников не является приёмом, используемым опытным учителем, чтобы заставить их думать? Давайте же думать.
Что было «вброшено» Богом в материальный мир в третий день творения? «Трава, сеющая семя» и «дерево, приносящее плод, в котором семя», т.е. в конечном счёте «семя», и не простое, а воспроизводящее себя по своему роду и подобию. На современном языке это — геном определённого биологического вида, главным элементом которого является вещественный носитель «слова о данном виде» — полимер ДНК. Идея вида рождается в уме Отца, «Творца неба и земли, видимых же всех и невидимых», детализируется Сыном, Богом Словом («через Него всё начало быть, что начало быть») и воплощается в живую структуру дыханием Святого Духа, «Господа животворящего». Результат совместного действия Лиц Пресвятой Троицы — геном. Ясно, что, будучи автором этого генома, Троица может его «переписать» или вообще «стереть». Но вот вопрос: может ли как-то изменяться слово, написанное на этом геноме, не по воле Бога, а под воздействием окружающего материального мира, т.е. измениться «само собой»?
Дарвинисты утверждают, что не только может, но исключительно под воздействием окружающей среды и изменяется, так что во вмешательстве Творца нет никакой необходимости. Это вполне осязаемое и понятное воздействие — «естественный отбор»: он-то и сформировал всё разнообразие видов живой природы. Сторонники этой точки зрения заявляют, что она неопровержимо подтверждается наукой.
Креационисты же отвергают учение Дарвина и, чтобы показать его несостоятельность, ссылаются на ту же самую науку. Очень сильные в отрицании, отыскивая против дарвинизма всё новые и новые доводы, которые они сводят в регулярно издаваемые сборники, креационисты выглядят куда беспомощнее в утверждении, отсылая задающих вопрос «если нe по Дарвину, то как?» к Книге Бытия, причём употребляемое в ней слово «день» трактуют как двадцать четыре часа.
Среди креационистов много крупных биологов, и их аргументы действительно являются научно обоснованными и неотразимыми. К настоящему времени их накопилось много сотен, и каждого из них в отдельности было бы достаточно, чтобы навсегда забыть о дарвинизме, если бы он был тем, чем себя декларирует, то есть наукой. На самом же деле это мировоззренческий догмат, входящий в состав культа, называемого атеизмом, или материализмом. Соответственно, его последователи (дарвинисты), каков бы ни был их официальный статус, выступая в этой функции, становятся утвердителями культа безбожия. Поэтому кипучая активность креационистов бьёт мимо цели: они думают, будто полемизируют с заблуждающимися учёными и пытаются их просветить, а им противостоят непоколебимые в своей материалистической вере жрецы. Фома Аквинский был прав: вера сильнее разума. Если христианину скажут, что рассказ о накормлении Христом пяти тысяч человек пятью хлебами и двумя рыбами опровергнут наукой, он только усмехнётся, ибо для него Христос первичен, а наука вторична. Точно также усмехнётся дарвинист, если ему скажут, что удивительное разнообразие живых форм на земле можно объяснить только тем, что его сотворил Бог, ибо отсутствие Бога для него первично, а всё остальное вторично. А что значит происхождение видов без Бога? Это эволюция по законам материи, естественная эволюция, протекавшая сама собой.
Объяснение того, как виды возникли «сами собой», и есть дарвинизм. И, конечно, он сделался священной коровой атеизма: усомнись в дарвинизме, и тут же появится призрак Бога.
Будучи прежде всего верующими (в отсутствие Бога), а потом уже рассуждающими, дарвинисты хотят тем не менее выглядеть интеллектуалами, поэтому их защита принципа «само собой» имеет наукообразный характер. «Доказывать» заведомую ложь довольно трудно, но для этого выработаны соответствующие методы. Во-первых, надо выражаться как можно непонятнее, насыщая текст специальной терминологией. Во-вторых, давать много ссылок на известных авторов (всё равно никто не будет сверяться с ними). Но главная палочка-выручалочка — не язык и не стиль, а ловкая логическая подтасовка. Если её умело завуалировать терминологической трескотнёй и заумными цитатами, не очень внимательный читатель её не заметит. А состоит этот фокус в следующем. Дарвинист признаёт в своей статье или монографии, что механизм естественного появления данного вида или данного признака у такого-то животного пока не установлен, но, поскольку этот вид или этот признак появился, значит, механизм существовал и, конечно, был естественным (других же не бывает). Каково? Раз что-то появилось, значит, оно появилось само собой — вот вам доказательство того, что всё появляется само собой, — такова схема рассуждения, очищенного от отвлекающих добавлений.
Я думаю, читатель согласится с тем, что нам негоже быть такими же наивными, как креационисты, и пытаться побить дарвинистов научной аргументацией, отскакивающей от них как горох от стенки.
Надо вызвать их на дуэль на поле элементарного здравого смысла, как это всегда практиковал Сократ. Впрочем, лучше нас это сделает сам Сократ — ведь его дух бессмертен.
Разговор Сократа с профессором дарвинизма
Сократ: — Досточтимый человек будущего! Дошли до меня слухи, что через две с половиной тысячи лет после нас вы разгадали тайну происхождения живых существ. Простите мне моё любопытство, немало неприятностей мне причинившее, но я не могу его сдерживать и прошу вас открыть мне эту тайну.
Профессор: — Да тут всё оказалось просто. Вам, конечно, известно, что у всех живых существ дети немножко отличаются от родителей — это свойство называется изменчивостью. Отличия у детей возникают случайно и бывают разными. Одни повышают жизнеспособность — мы называем их адаптивными, другие её снижают. Те дети, кому повезло стать более живучими, получают преимущество в жизненной борьбе — успешнее охотятся, лучше обороняются от врагов и поэтому интенсивнее размножаются. Это значит, что в следующем поколении переданные ими признаки получат перевес и вид немножечко изменится по своему облику. Накапливаясь из поколения в поколение, эти маленькие сдвиги приведут к сколь угодно большим изменениям формы — сначала появятся новые виды, потом семейства, отряды и т.д.
Сократ: — И за миллионы лет таракан превратится в носорога?
Профессор: — Если хотите, да. Таракан ведь появился раньше носорога.
Сократ: — Потому что был примитивнее, не так ли.
Профессор: — Конечно. Сложные формы развились из простейших.
Сократ: — То есть, эволюция шла в сторону усложнения форм?
Профессор: — Несомненно. Первые существа на земле были крайне просты.
Сократ: — И эволюция шла под воздействием естественного отбора, поощряющего размножение более живучих форм и препятствующего размножению менее живучих?
Профессор: — Вы очень правильно схватили идею Дарвина. Да, это точно так и происходило.
Сократ: — Давайте подведём итог. Естественный отбор направляет развитие форм в сторону живучести, так?
Профессор: — Абсолютно верно.
Сократ: — И он из примитивных форм порождает сложные, поэтому из тараканов развились носороги?
Профессор: — Так, так.
Сократ: — А кто живучее — таракан или носорог?
Профессор: — Конечно, таракан. Если в доме заведутся тараканы, их ничем не вытравишь, живучесть у них удивительная. А носорог существо весьма уязвимое, их сейчас спасают от вымирания. Самка носорога рождает одного дитёныша в три года и на него сразу нацеливаются крокодилы, гиены и прочие хищники. Это очень хрупкий, легко ранимый вид.
Сократ: — Но тогда почему же носороги под действием естественного отбора не превратились в тараканов — ведь эволюция идёт в сторону более живучих форм? Не находите ли вы, что ваше объяснение механизма эволюции видов содержит внутреннее противоречие?
Профессор безмолвствует.
Привлечение в качестве эксперта такого чуткого к нелогичности человека, как Сократ, помогло нам убедиться, что дарвинизм не надо опровергать фактами, как это делают уже полтора столетия лучшие умы, ибо он сам себя опровергает. Но мне трудно удержаться от того, чтобы продемонстрировать априорную абсурдность этого верования ещё одним рассуждением и затем поставить на теме точку.
Естественный отбор, которому атеисты приписывают неограниченную творческую силу, меняет живую форму достаточно плавно, так как отличие детей от родителей не бывает слишком большим. Следовательно, один вид может превратиться в другой только пройдя целый ряд промежуточных форм, и все эти формы должны быть жизнеспособными, иначе на какой-то из них эволюция оборвётся. Палеонтология уверенно свидетельствует о том, что млекопитающие появились на земле позже рептилий, значит, дарвинисты должны считать ящеров предками зверей (откуда ещё могли взяться звери?). А теперь попробуем вообразить себе, через какую непрерывную цепочку форм первое млекопитающее могло произойти от рептилий. Его неотъемлемыми признаками как минимум должны быть: наличие сосков и подводящих к ним молоко сосудов, химический аппарат выработки молока, включаемый после родов, а также химический аппарат усвоения молока в младенческом возрасте. Все эти признаки должны были возникнуть одновременно и сразу во всём объёме, ибо любые два из них без третьего будут бесполезны так же, как будет ненужным признак, работающий не на сто процентов. Значит, любая плавно соединяющая ящера со зверем цепочка промежуточных видов оборвётся, и приходится допустить только одно: однажды некая рептилия сразу родила млекопитающее. Но это уже не дарвинизм.
Есть такая игра: из одного слова делать другое последовательностью шагов, на каждом из которых заменяется только одна буква. При этом все слова — начальное, конечное и промежуточные — должны быть осмысленными. Вот как, например, можно превратить сушу в море: СУША — ДУША —ДУРА — ТУРА— ТОРА — ТОРС — МОРС —МОРЕ. Предлагаю таким же методом переделать слово ТАРАКАН в слово НОСОРОГ.
Тому, кто это сумеет сделать, я торжественно обязуюсь заплатить сто тысяч рублей. Конечно, я нисколько не рискую: среди семибуквенных комбинаций лишь ничтожная часть осмысленна, поэтому создать из них непрерывную цепочку, ведущую от «таракана» к «носорогу», невозможно. А геномы реального таракана и реального носорога имеют не семь, а миллиард «букв», и зашифровывающих жизнеспособные существа, среди «слов» такой длины исчезающе малая доля. А по Дарвину эволюционная последовательность геномов должна была проходить только через них. Опять у нас нет никакой альтернативы допущению, что вопреки требуемой теорией Дарвина непрерывности эволюции геном носорога был написан сразу набело: предварительные черновики соответствовали бы родам, которые не прожили бы и нескольких минут.
Значит ли это, что в геноме жизнеспособного вида нельзя изменить ни одной буквы? Ответить на этот вопрос можно только опираясь на результаты специального научного исследования. И такое исследование было проведено. Выдающийся биолог нашего времени академик Юрий Петрович Алтухов, директор Института генетики РАН, вместе с коллективом своей лаборатории провёл тридцатилетний цикл экспериментов на самых разных животных от насекомых до млекопитающих, и пришёл к математически доказанному заключению, что геном каждого живого существа состоит из двух частей: первая занимает около 70% всего текста и является абсолютно неприкосновенной — любое изменение в ней приводит к летальному исходу, — а вторая (30%) часть допускает «переписывание» каких-то своих букв без возникновения угроз для жизни ocoби. Как признался сам Юрий Петрович, сделав это поразительное открытие, он сразу понял, что оно имеет ключевое значение для разгадки тайны происхождения жизни, и даже в своих мечтах, над которыми человек часто не властен, уж примеривался к Нобелевской премии.
И эти ожидания были вполне понятны, ибо после того, как в пятидесятых годах XX века Уотсон доказал, что жизнь есть слово, таких принципиально важных результатов никто не получал. Действительно, если, как показал Алтухов, постоянная часть генома зашифровывает саму идею вида, то никакой вид не может перестать быть самим собой и превратиться в другой вид, а значит, дарвинизм получает прямое опровержение, и других аргументов против него искать уже не надо, — следовательно, доказывается и наличие Творца (сам Юрий Петрович первым внял этому доказательству и стал верующим). Но именно поэтому эпохальное открытие Алтухова мало того что не получило должной оценки со стороны мировой общественности и информационных средств, но до сих пор совершенно замалчивается, так что многие биологи о нём даже не знают. Алтухов не просто похоронил дарвинизм, но и вбил в его могилу осиновый кол, а он — о, чудо!— преспокойно живёт и в школьных программах, и в научно-популярных телефильмах, в которых постоянно упоминаются «наши предки».
Сложившаяся к настоящему времени ситуация весьма парадоксальна. Нелепая бабья сказка, несовместимая ни с фактами, ни с логикой, тысячу раз опровергнутая честной наукой, продолжает служить официальной доктриной западной цивилизации, якобы поклоняющейся науке.
Парадокс разрешается очень легко: для этого нужно наконец раз и навсегда усвоить, что МИР УПРАВЛЕТСЯ РЕЛИГИОЗНО. В течение последних веков всем людям, находящимся в зоне влияния западной (протестантской) цивилизации, с младых ногтей внушалось, будто пружиной истории является экономика, но это враньё. Силой, движущей людьми, является вера. Иначе и быть не может — ведь вера есть такое убеждение, которое принимается на веру, т.е. помимо разума, критике которого оно не подлежит, а, наоборот, контролирует деятельность разума, заставляя его изобретать такие формы рассуждения, которые его подтверждают. Вера всегда первична, а разум вторичен, наука — служанка богословия, как совершенно справедливо говаривал Фома Аквинский. А богословие может быть разное, в том числе и отрицающее Бога. Как раз в него и выродилось европейское христианство, сначала исказившее Символ веры, а потом покатившееся дальше по наклонной плоскости к Реформации, Великой французской революции, материализму, сексуальной революции и в конечном счёте к полному отпадению от Христа. И тут в освободившееся от Него сердце западной цивилизации явился совсем другой персонаж — свято место пусто не бывает. Персонаж этот с предельной чёткостью охарактеризован Самим Христом в диалоге с фарисеями:
«Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего; он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины; когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи» (Ин. 8:44).
Диавол прекрасно знает о существовании Бога, но очень хочет внушить людям, будто Его нет, и Запад ревностно помогает ему осуществить это желание, сделав дарвинизм главной цитаделью безбожия. На оборону этой цитадели ему не жаль никаких триллионов — лишнее доказательство того, что вера выше экономики. Запад готов понести колоссальные расходы, чтобы послать на Марс экспедицию, которая привезёт оттуда бактерию (заготовленную, конечно, на Земле), только для того, чтобы сказать: «Вот видите, никакого Творца не было, жизнь заводится сама собой всюду, где возникают для неё подходящие условия!». Возможность произнести эту одну-единственную фразу для слуг сатаны дороже всяких денег.
Святые Отцы единодушно предостерегают христиан от вступления в какие бы то ни было споры с бесами. Во-первых, они владеют изощрённейшей софистикой, основанной на подлогах и бессовестных обманах, поэтому из любой дискуссии выйдут формальными победителями. Во-вторых, диспут бесов с оппонентами, которые выше их по нравственному уровню поднимает их в глазах тех, кто наблюдает за диспутом, на этот уровень. И, в-третьих, какой смысл доказывать свою правоту прохвостам, которые и так знают, что ты прав, и поднимают галдёж только для того, чтобы обратить на себя внимание? Дарвинисты являются вольными или невольными агентами бесов, поэтому мы больше не будем возвышать их серьёзной полемикой. Цитадель, в которой они окопались, мы обойдём с двух сторон и двинемся дальше — пусть сидят в ней хоть до второго пришествия. Но, оставляя без внимания их учение, трудно выбросить из памяти тот колоссальный вред, который оно нанесло человечеству за сто пятьдесят лет своего влияния на умы. Сотни миллионов людей, ослеплённые этой ложью, так и не увидели несказанной Божьей красоты и мудрости, открывающихся в живой природе, поверив, будто это столь многообразное и столь цельное в своей гармоничной взаимосвязи чудо появилось на земле само собой. И больше о дарвинизме в наших беседах мы не произнесём ни слова.
Открытие академика Алтухова проливает некоторый свет на стратегию осуществления Богом своего Замысла о тварном бытии, а уловив суть стратегии, можно надеяться обрести более твёрдую почву для обсуждения вопроса о возможной цели сотворения мира, хотя полностью эта великая загадка может сбросить с себя покров только после нашего перехода «туда», в осуществление молитвы «не умру, но жив буду и повем дела Господня». В третий день творения, длившийся миллиард земных лет, Господь вслед за одноклеточными водорослями («травой») создал растения («деревья»). Как Он это делал, подсказывают нам соединённые вместе свидетельства Книги Бытия и современной науки: изрекал «слово» о том виде деревьев, который хотел увидеть на земле, и оно воплощалось в соответствующую последовательность азотистых оснований, т.е. в текст генома, который и управлял развитием растения. Хотелось бы узнать, каков механизм претворения невещественного слова Бога о данном биологическом виде в вещественную структуру двойной спирали ДНК, но тайна материализации духа есть одна из фундаментальных тайн мироустройства, и разгадать её можно лишь при условии, что будет постигнуто всё мироустройство, однако человеческому разумению его никогда не постичь. Пока мы можем лишь констатировать, что такая материализация происходит, ибо убеждаемся в этом всякий раз, когда возникшее в нас побуждение превращается в действие.
Всё это мы могли бы обрисовать и без Алтухова, но его открытие вносит чрезвычайно важное уточнение: геном, продиктованный Богом, только на 70% есть предписание, а на оставшиеся 30% — предложение, которое Он готов обсуждать и, если оно будет подвергнуто обоснованной критике, даже изменить. Обсуждать предложение можно лишь с какой-то внешней инстанцией, а вне Бога существует лишь творимый Им мир, — следовательно, Бог даёт своё благословение на участие этого мира в редактировании тридцати процентов текста генома, абсолютно исключая какое-либо вмешательство в его семидесятипроцентное по объёму ядро. Причина такого запрета понятна. Ядро генома кодирует самую идею вида, а, чтобы быть реализуемой в материи, она должна согласовать тысячи биохимических, электрических и механических реакций животного, их взаимодействие и размещение в пространстве, делающее такое взаимодействие возможным. Придумать вид — значит решить систему тысяч уравнений с тысячами неизвестных, а это под силу только Абсолютному уму, т.е. Божественной инстанции, — всё, что ниже неё, с этой задачей не справится. А сотворённое, конечно же, ниже Того, Кто его сотворил, поэтому давать Ему какие-либо советы, относящиеся к идее вида, оно не вправе. Придумать уже одну живую клетку никто, кроме Бога, не смог бы, тем более придумать носорога. Впрочем, лучше всего послушать, что на этот счёт говорит сам Бог.
«Знаешь ли ты время, когда рождают дикие козлы на скалах, и замечал ли роды ланей? Можешь ли расчислять месяцы беременности их? И знаешь ли время родов их? Они изгибаются, рождая детей своих, выбрасывая свои ноши. Дети их приходят в силу, растут на поле, уходят и не возвращаются к ним. Кто пустил дикого осла на свободу, и кто разрешил узы онагру, которому степь Я назначил домом и солончаки — жилищем?» (Иов. 39:1-6).
Однако помимо комплекса жёстко взаимосвязанных признаков вида существуют не входящие в него признаки индивидуального существа данного вида — особи, и эти признаки в определенном диапазоне могут варьировать. Сюда относятся, например, размер всей особи и её отдельных частей, цвет глаз, густота волосяного покрова и т.п. На кодировку этих вариабельных признаков в геноме отведено 30% текста. Как образно выразился сам Алтухов, это та разменная монета, которой животное, не тратя основного капитала, принадлежащего его виду, может расплачиваться за удобства существования в данной конкретной окружающей среде. Скажем, крабы, живущие на скалистом берегу моря, имеют более длинные лапки, чем их собратья, обитающие на песчаном берегу: такими лапками они лучше зацепляются за скалу, и прибой не смывает их в воду. Как же появились у этих крабов столь полезные для них лапки? Конечно же, их сделал такими естественный отбор, который, безусловно, имеет место в природе, создавая разновидности и породы, но не затрагивая неприкосновенной идеи вида. Именно для того, чтобы приспособительный естественный отбор был возможным, Творец выделил под него треть генома, которую можно корректировать применительно к тем условиям окружающей среды, в какие попадает та или иная популяция.
Естественный отбор есть в принципе то же самое, что искусственный отбор, с незапамятных времён производимый селекционерами. Деятельность последних хорошо изучена и документирована, и на ней лучше всего выявить особенности отбора как средства создания новых живых форм.
Во-первых, мировой опыт селекции полностью подтверждает то, о чём мы уже говорили: создать с помощью отбора новый вид невозможно. В Европе есть лаборатории, в которых целенаправленно выращивают штаммы бактерий с заранее заданными свойствами, и эта работа ведётся непрерывно уже более ста лет. Поскольку новое поколение бактерий появляется каждые 20 минут, за это время у них сменилось 2,5 миллиона поколений. У высших млекопитающих столько же поколений сменилось за 5 миллионов лет, и за это время у них возникли не только новые семейства, но и новые отряды, а у бактерий, которым помогают усиленно мутировать с помощью радиации и отбирают очень строго, так и не возникло нового вида! Что уж говорить о козах, коровах, лошадях или собаках — за тысячи лет усиленной селекции они так и остались козами, коровами, лошадьми и собаками, образовались лишь породы.
Во-вторых, практика селекции домашних животных наводит на мысль, что в выведении новой породы участвует не только человек, но и Бог. Не предположив такого соработничества, совершенно невозможно объяснить ту быстроту, с которой были созданы некоторые породы. Знаменитый орловский рысак был выращен на Хреновском заводе за полстолетия; замечательная собака доберман-пинчер тоже за примерно такое же время. Конечно, отбирают жеребят и щенков конезаводчик и кинолог, но переписать за этот срок 30% генома мог только Тот, Кто один умеет его писать. Видно, процесс происходит таким образом: выбраковывая тех новорождённых животных, которые ему не нравятся, селекционер тем самым обозначает направление, в котором хочет двигаться к новой породе; Бог моментально улавливает его желание и изменяет геном именно в этом направлении. Намёк человека подхватывается Богом, и начатое созидание породы незамедлительно доводится до конца. По такой же схеме осуществляется и естественный отбор, только начальную выбраковку производит окружающая среда. Так, в третий день творения Бог взял себе в соработники сам творимый Им мир. Миру была предоставлена возможность помогать Творцу, расширять которую можно было только предоставляя миру также и свободу.
Комментировать