«ПАТРИАРХ ТИХОН скончался на Благовещение – 25 марта ст. ст. 1925 года. Согласно его завещанию, бразды церковного управления принял Крутицкий митрополит Петр (Полянский). Началась новая страница в жизни Русской Православной Церкви.
Политическая обстановка в этот период далеко не благоприятствовала сохранению церковного мира. Прежде всего, Патриаршая Церковь продолжала находиться в большевистском государстве буквально “вне закона” и потому не могла устроять свою жизнь нормально, как того требовала церковно-административная традиция. Сессии Священного Синода, предусмотренные апостольскими правилами, не созывались вообще. Управление Церковью совершалось хотя и на основе соборных постановлений, но единолично Патриаршим Местоблюстителем. Правители-богоборцы медленно, но верно вбивали клин внешней разобщенности между высшей церковной властью и российским епископатом.
При таком положении невозможно было наладить нормальную жизнь в епархиях и на приходах. На местах каждый епископ действовал в делах епархиального управления по своему личному усмотрению; самостоятельно определяли архиереи и свое отношение к новому для Руси государственному строю.
Нормализовать церковную жизнь мог только Поместный Собор. Только он имел право восстановить высшее церковное управление в лице Патриарха и Синода. Но созвать Собор в те мятежные дни не представлялось никакой возможности. Для этого требовалось прежде всего легализовать Церковь. Бесправное положение Патриаршей Церкви усугубляли вожди обновленческого раскола. Они прилагали все усилия, чтобы разрушить единство церковного организма и перехватить инициативу у законной иерархии. Уже через три дня после кончины Патриарха Тихона обновленческий “Священный Синод” обратился с посланием ко всем архипастырям, пастырям и верным чадам Православной Церкви с призывом объединиться вокруг их “Синода” и общими усилиями готовиться к “третьему поместному собору”.[1] Это была пробная пропагандистская волна, направленная на Патриаршую Церковь, чтобы определить ее мощь и степень единства. Следующим наступательным шагом стал второй поместный Всеукраинский собор, состоявшийся в Харькове во второй половине 1925 года. Признав многие постановления обновленческого “собора” 1923 года, он принял решения, направленные на борьбу с “тихоновщиной”.[2]
Обновленчество объединялось. Теперь уже не только центр и север России, но и юг Украины встал на путь противоборства главным устоям Православной Церкви.
Обновленческий “Синод”, опираясь на поддержку властей, усиленно готовился ко Всероссийскому собору, намеченному им на октябрь 1925 года. Раскольники возлагали большие надежды на то, что деморализованный “тихоновский” епископат примет участие в деяниях их “собора” в борьбе за церковное управление и наступит, наконец, решительный перелом в пользу “обновленной церкви”. Однако, их надеждам не суждено было оправдаться. Где только ни побывала “синодальная” делегация, к какому бы православному епископу ни обратилась – всюду она встречала отказ. Даже те архиереи, на которых обновленцы рассчитывали больше всего (в их число раскольники включали и Нижегородского митрополита Сергия) [О том, что какое-то время митр. Сергий являлся одним из участников обновленческого движения, писалось много. Но факт покаяния этого архиерея противники “сергианства” обходят, как правило, молчанием. А между тем Патриарх Тихон принимал от него покаяние не сокровенным образом, как у иных заблудших, а потребовал публичного акта отречения от заблуждения. Вот как описывает это событие митр. Мануил: “На первый взгляд для знатоков истории обновленческого раскола стало бы непонятным, почему Патриарх Тихон, олицетворение любви безграничной и милости бесконечной, применил такие строгие меры к этому старцу, когда других отпадавших в обновленчество принимал в своей келий и келейно прощал содеянный грех. Конечно, он поступил правильно. Ведь недаром говорится, что “большому кораблю – большое плавание”. А он (митр. Сергий – автор.) был кормчим большого корабля, он был “ума палата”, он был иерарх выдающийся, а не посредственный...
Поэтому Святейший Тихон и обставил чин покаяния и приема митрополита Сергия в соответствующей величественной обстановке, давившей на его неложное смирение и сокрушение сердечное.
И вот, этот отец всех чаяний русской современной богословской мысли... стоит на амвоне, лишенный моментом покаяния и архиерейской мантии, и клобука, и панагии, и креста... Кланяется низко Святейшему Тихону, восседавшему на кафедре, в сознании своего полного уничижения и признанной им вины приносит он дрожащим от волнения, на этот раз негромким голосом свое покаяние. Он припадает до пола и в сопровождении патриарших иподиаконов и архидиаконов тихо сходит с солеи и приближается к вершителю его судьбы, к кроткому и всепрощающему Святейшему Тихону. Снова земной поклон. Постепенно вручаются ему из рук Святейшего панагия с крестом, белый клобук, мантия и посох. Патриарх Тихон в немногих словах тепло, со слезами, приветствует своего собрата во Христе взаимным лобзанием, и, прерванное чином покаяния, чтение часов возобновляется.
Все тяжелые переживания стыда и муки раскаяния остаются отныне позади. Митрополит Сергий соучаствует в сослужении с Патриархом Тихоном за Божественной всепримиряющей литургией...”] продемонстрировали свою полную непримиримость к делу обновленческого “Синода”.[3]
Отказ православных епископов от участия в намечавшемся “соборе” обновленцы расценили как нежелание “тихоновцев” идти на примирение. А это, в свою очередь, послужило для них основанием начать кампанию политической травли православных архиереев. Их объявили врагами государственной власти, стремящихся “навязать Церкви политическую роль охранительницы монархического начала, тайного оплота реакционных государственно-политических вожделений”.[4]
Обновленческий “собор” все же состоялся. Он заседал с 1 по 10 октября 1925 года и вынес следующее определение в адрес православной иерархии:
“...6. Признавая подобные стремления навязать Церкви несвойственную ей политическую роль, противоречащую ее христианским задачам и религиозной сущности, и считая преступными непрекращающиеся попытки тихоновской иерархии ввергнуть Церковь вновь в водоворот политической борьбы, в коем уже, однажды, при Тихоне, едва не погибла наша Церковь, Св. Собор считает своим долгом обратить внимание верующих на те грозные последствия, к которым может привести подобная политическая деятельность заправил так называемой тихоновщины, и выявить пред всем церковным народом истинный смысл непримиримости, обнаруживаемой тихоновской иерархией.
7. С своей стороны. Св. Собор, считая исчерпанными все меры церковного убеждения, приходит к сознанию, что всякие дальнейшие призывы, обращенные к тихоновской иерархии, бесполезны, пока она не откажется от своей политической деятельности и не вернется к христианскому пониманию церковного долга”. [Здесь и далее документы приведены в соответствии с современной орфографией и пунктуацией.]
Итак, обновленцы призвали своих последователей больше не вступать в дискуссии с православными, а разоблачать их якобы преступную политическую деятельность. Таким образом Русская Православная Церковь оказалась лицом к лицу с бессовестным противником, постаравшимся бросить на ее иерархов тень политической неблагонадежности.
Первым, кто подвергся “разоблачению” и нападкам обновленцев, был Патриарший Местоблюститель митр. Петр. Обновленцы “обличали” его в связях с заграничными монархистами, представляли “черносотенцем” и “врагом советской власти”. Проще сказать, главу Патриаршей Церкви, как и других епископов, обновленцы в своих доносах без устали обвиняли в политических преступлениях, чем не замедлили воспользоваться богоборческие власти. В самом скором времени митр. Петр и ряд других архиереев были арестованы.
Тогда-то, согласно воле владыки Петра, осужденного гражданскими властями и лишенного таким образом возможности руководить Церковью, к исполнению обязанностей Патриаршего Местоблюстителя приступил Нижегородский митрополит Сергий.
Высокопреосвященнейший Сергий (в миру Иван Николаевич Страгородский) родился II января ст. ст. 1867 года в семье арзамасского священника. По окончании училища и семинарии он поступил волонтером в Петербургскую духовную академию и там, воспламенившись внутренним желанием стать иноком, 30 января 1890 года принял постриг (с именем Сергия, в честь преподобного Сергия Валаамского, чудотворца). Спустя немного времени он был рукоположен во иеромонаха.
Блестяще окончив академию со степенью кандидата богословия, иеромонах Сергий был направлен в Японию для служения в православной миссии. Там он прожил три года, после чего был переведен сначала исполняющим обязанности доцента на кафедре Священного Писания Ветхого Завета в Петербургскую, а затем инспектором в Московскую духовные академии.
Далее его пастырский путь складывался следующим образом: 1894 год – назначен настоятелем Русской посольской церкви в Афинах с возведением в сан архимандрита. 1895 год – защитил магистрскую диссертацию. 1897 – 1899 годы – служба помощником начальника православной духовной миссии в Японии. 1899 год – назначение ректором Петербургской духовной семинарии, а затем инспектором Петербургской духовной академии. 1901 год – назначение ректором той же академии и хиротонисание во епископа Ямбургского, третьего викария Петербургской епархии, с оставлением в прежней должности. 1905 год – назначение архиепископом Финляндским и Выборгским. 1924 год – определен митрополитом Нижегородским и Арзамасским. И, наконец, 1925 год – вступление в управление Русской Церковью в качестве исполняющего обязанности Патриаршего Местоблюстителя (Заместителя) .
Уже первые шаги его правления были омрачены возникновением так называемого правого иерархического течения, которое возглавил архиепископ Свердловский Григорий. Его представители образовали Временный Высший Церковный Совет (ВВЦС), или григорианский “Синод”. Это был первый, но далеко не последний клин, вбиваемый в церковный организм, переданный, волею Божией, на окормление митр. Сергию.
Сущность григорианского раскола заключалась в том, что его представители не пожелали признать канонической власти ни за митр. Сергием, ни за митр. Петром, хотя сами григориане насильственным образом присвоили себе первоиерархические права церковного руководства, признав свой ВВЦС единственно правомочным органом управления Русской Православной Церковью. История, однако, показала всю каноническую несостоятельность их притязаний, и на протяжении своего десятилетнего существования григориане не столько созидали собственный церковный дом, сколько всеми силами старались удержать его от неизбежного падения.
Появление ВВЦС обновленцы расценили как начало дробления Патриаршей Церкви и распад единства тихоновской иерархии. Все это всецело отвечало их чаяниям. А вскоре, к вящей радости обновленческих лидеров, церковное единство было нарушено новым потрясением. В 1927 году начали раскольническую деятельность последователи митрополитов Иосифа и Виктора. Эти архиереи, отвергнув взятый митр. Сергием новый курс церковной политики, усмотрели в его действиях измену Православию и подчинение Божьего кесареви.
С появлением новых расколов добавились и новые страдания в жизни верующих. Теперь недра Русской Православной Церкви терзали уже не чужие, а свои – те, кто считал себя ревнителями Православия, хотя в действительности эта ревность была не чем иным, как “обольщением, по преданию человеческому, а не по Христу”
(Кол. 2:8).
Церковь явно стояла на краю пропасти. С одной стороны, ее теснило обновленчество, с другой – не давали покоя григориане, викториане и иосифляне. Единство церковное дробилось все больше и больше. Опасность ситуации усугубилась, когда в начале 1928 года от митр. Сергия отделился митр. Агафангел, образовавший со своими викариями так называемую “Ярославскую церковную область”.
Добавила горечи и смятения в умы верующих также позиция некоторых православных епископов, которые, не примыкая ни к одному из появившихся расколов, старались в то же время обособиться и от митр. Сергия. К ним принадлежали архиереи так называемых “даниловского” и “мечовского” уклонов.
Усомнившись в каноничности действий Заместителя Патриаршего Местоблюстителя, прервал с ним молитвенно-каноническое общение такой видный иерарх, как митр. Кирилл. Будучи ревнителем единоличной власти, он усмотрел в образовании Временного Патриаршего Синода угрозу патриаршеству и потому отошел от митр. Сергия.
Оппозиция митр. Кирилла явилась как бы последним звеном в цепи всех возникавших ранее расколов. Если впоследствии и появлялись небольшие волнения в Церкви, то они носили кратковременный характер и большой опасности для церковного единства не представляли.
Как же действовал в такой безотрадной, мятежной обстановке Заместитель Патриаршего Местоблюстителя? Как и следовало первоиерарху – терпеливо, с глубоким пониманием всей ответственности, которая возлагалась на него перед Богом и людьми за вверенную ему Церковь и ее единство.
Первое, что он посчитал необходимым предпринять в деле умиротворения паствы, – это установление нормальных отношений между Церковью и государством.[5] Митр. Сергий приложил все усилия, чтобы легализовать Церковь и получить право на свободное устроение церковной жизни в новых для нее условиях.
Задача была не из легких. Главное препятствие заключалось в том, что далеко не все верующие (как в среде епископата, так и среди пресвитеров и мирян) понимали насущную необходимость в легализации. Многие расценивали это как измену Православию и уклонение от истины. Не умея правильно решить, в каких условиях: правовых или бесправных – надежнее сохранится внешняя и внутренняя жизнь Церкви среди богоборческих мероприятий новой власти, они недоверчиво, а то и агрессивно относились к действиям Заместителя в этом направлении.
Но митр. Сергий смело вступил на путь легализации. Он предвидел, что в бесправном положении Русская Церковь долго существовать не сможет – ее либо растерзают богоборческие власти и их приспешники-обновленцы, либо, уйдя в катакомбы, она рано или поздно потеряет свое апостольское преемство и чистоту вероучения, превратившись в сектантское сообщество...».
Подробнее:
(Митрополит Иоанн (Снычев); Стояние в Вере; Поражу пастыря, и рассеются овцы (Положение русской церкви после смерти патриарха Тихона)).
