«…Поскольку все мы были русскоязычными, читали, в основном, литературу на русском языке. Конечно, нас сразу же стал интересовать вопрос о разделении между Армянской церковью и семьей Православных церквей, и мы начали читать книги армянских историков опять же в русском переводе.
Одной из таких книг была «История страны Алуанк» Мовсеса Каланкатуаци, армянского историка VII века. Он был ревностным сторонником армянской веры и выбора Армянской церкви и описывал как раз период напряжения в спорах, приведших к разделению.
Мовсес Каланкатуаци описывает спор греков с армянами по поводу неполных девяти чинов иерархии у армян. Смысл аргумента греков в том, что церковная иерархия подобно ангельской должна состоять из девяти чинов, а святой Григорий Просветитель был рукоположен в Кесарии только в архиепископа, следовательно Армянская церковь, не имея иерархической полноты, является частью Вселенской церкви и должна подчиняться одному из Патриархов.
Удивительно, что автор, будучи сторонником армянской позиции, признает поражение армян в этом споре, но делает парадоксальный с логической точки зрения вывод: раз мы не смогли ответить грекам, значит нужно самочинно восполнить иерархию, чтобы лишить греков этого аргумента. Это и произошло в истории.
Честно говоря, я был удивлен вышеприведенным рассуждением: с одной стороны – признание неправоты, и тут же – автор оправдывает искусственный способ её устранения. Мне казалось очевидным, что в Церкви ничего не может делаться самочинно.
И логические противоречия в рассуждения сторонника армянской церкви для меня, как математика, были более весомым аргументом, чем сложные хитросплетения терминов в учении о двух природах Христа, которое было мне малопонятно.
Это наблюдение подвигло меня к дальнейшему изучению вопроса. Как я относился тогда к догматическим различиям? Да так, как относятся сегодня многие люди: «Принципиальной разницы нет. Малопонятные философские нюансы не должны мешать братскому единству в любви Христовой».
Но еще один случай заставил меня серьезно задуматься, правильно ли я рассуждаю. Читая житие преподобного Саввы Освященного из декабрьской минеи Дмитрия Ростовского, я был поражен следующим фактом: когда под давлением императора была предпринята попытка принудить Патриарха константинопольского к отвержению Халкидона, преподобный Савва собрал тысячи монахов из пустыни и пришел в столицу для защиты веры.
Я был поражен: подвижник, который с младых ногтей не покидал пустыни, посвятив себя служению Богу, из-за вопросов, казавшихся мне малопонятным философским словопрением, не имеющим отношения к глубинам веры, оставил пустыню и с тысячами монахов пришел в столицу.
Тогда я осознал, что хотя и не понимаю сути и глубины вопросов на которые дал ответ Халкидон, но все же эти вопросы исключительно важны для спасения души. Опять простая логика: ради чего подвижник, оставивший мир для спасения души, может снова вернуться в мир? Только ради того, что может этому спасению помешать.
И, наконец, третий текст, заставивший меня сильно задуматься о вреде мысленного заблуждения – это сказание об авве Агафоне:
«Говорили об авве Агафоне: «Пришли к нему некие, услышав, что он имеет великую рассудительность. Желая испытать его, не рассердится ли он, спрашивают его: «Ты — Агафон? Мы слышали о тебе, что ты блудник и гордец». «Да, это правда», — отвечал он». Потом пришедшие обвиняли авву ещё во всяких разных грехах, и он всё признавал, но вот обвинению в ереси активно воспротивился.
Он отвечал им: «Первые пороки я признаю за собой, ибо это признание полезно моей душе, а признание себя еретиком значит отлучение от Бога, а я не хочу быть отлученным от моего Бога».
Я считал, что ересь – упорство в неправомыслии – это один из грехов, но не из ряда вон выходящий. И вот я вижу святого, который принял все, но отказался только от того, что он еретик. Тут пришло осознание, того насколько тяжко упорство в неправомыслии.
Вот, возможно, основные сдвиги в сознании, которые привели меня в православие.
Легко сказать: «Братская любовь во Христе выше всех разногласий». Но духовное братство во Христе подразумевает единомыслие в Истине. Если нет единомыслия, нет ни любви, ни братства. Нет ничего проще, чем сказать: «братья, мы заблуждались, а теперь возвращаемся к общему единству». И все разделения отойдут. Но сегодня разговор пытаются вести в русле: «и вы правы, и мы правы». А это значит, что все остаются при своем мнении, а значит и разделение остается…».
Подробнее:
Рассказывает протоиерей Арсений Григорянц.
Одной из таких книг была «История страны Алуанк» Мовсеса Каланкатуаци, армянского историка VII века. Он был ревностным сторонником армянской веры и выбора Армянской церкви и описывал как раз период напряжения в спорах, приведших к разделению.
Мовсес Каланкатуаци описывает спор греков с армянами по поводу неполных девяти чинов иерархии у армян. Смысл аргумента греков в том, что церковная иерархия подобно ангельской должна состоять из девяти чинов, а святой Григорий Просветитель был рукоположен в Кесарии только в архиепископа, следовательно Армянская церковь, не имея иерархической полноты, является частью Вселенской церкви и должна подчиняться одному из Патриархов.
Удивительно, что автор, будучи сторонником армянской позиции, признает поражение армян в этом споре, но делает парадоксальный с логической точки зрения вывод: раз мы не смогли ответить грекам, значит нужно самочинно восполнить иерархию, чтобы лишить греков этого аргумента. Это и произошло в истории.
Честно говоря, я был удивлен вышеприведенным рассуждением: с одной стороны – признание неправоты, и тут же – автор оправдывает искусственный способ её устранения. Мне казалось очевидным, что в Церкви ничего не может делаться самочинно.
И логические противоречия в рассуждения сторонника армянской церкви для меня, как математика, были более весомым аргументом, чем сложные хитросплетения терминов в учении о двух природах Христа, которое было мне малопонятно.
Это наблюдение подвигло меня к дальнейшему изучению вопроса. Как я относился тогда к догматическим различиям? Да так, как относятся сегодня многие люди: «Принципиальной разницы нет. Малопонятные философские нюансы не должны мешать братскому единству в любви Христовой».
Но еще один случай заставил меня серьезно задуматься, правильно ли я рассуждаю. Читая житие преподобного Саввы Освященного из декабрьской минеи Дмитрия Ростовского, я был поражен следующим фактом: когда под давлением императора была предпринята попытка принудить Патриарха константинопольского к отвержению Халкидона, преподобный Савва собрал тысячи монахов из пустыни и пришел в столицу для защиты веры.
Я был поражен: подвижник, который с младых ногтей не покидал пустыни, посвятив себя служению Богу, из-за вопросов, казавшихся мне малопонятным философским словопрением, не имеющим отношения к глубинам веры, оставил пустыню и с тысячами монахов пришел в столицу.
Тогда я осознал, что хотя и не понимаю сути и глубины вопросов на которые дал ответ Халкидон, но все же эти вопросы исключительно важны для спасения души. Опять простая логика: ради чего подвижник, оставивший мир для спасения души, может снова вернуться в мир? Только ради того, что может этому спасению помешать.
И, наконец, третий текст, заставивший меня сильно задуматься о вреде мысленного заблуждения – это сказание об авве Агафоне:
«Говорили об авве Агафоне: «Пришли к нему некие, услышав, что он имеет великую рассудительность. Желая испытать его, не рассердится ли он, спрашивают его: «Ты — Агафон? Мы слышали о тебе, что ты блудник и гордец». «Да, это правда», — отвечал он». Потом пришедшие обвиняли авву ещё во всяких разных грехах, и он всё признавал, но вот обвинению в ереси активно воспротивился.
Он отвечал им: «Первые пороки я признаю за собой, ибо это признание полезно моей душе, а признание себя еретиком значит отлучение от Бога, а я не хочу быть отлученным от моего Бога».
Я считал, что ересь – упорство в неправомыслии – это один из грехов, но не из ряда вон выходящий. И вот я вижу святого, который принял все, но отказался только от того, что он еретик. Тут пришло осознание, того насколько тяжко упорство в неправомыслии.
Вот, возможно, основные сдвиги в сознании, которые привели меня в православие.
Легко сказать: «Братская любовь во Христе выше всех разногласий». Но духовное братство во Христе подразумевает единомыслие в Истине. Если нет единомыслия, нет ни любви, ни братства. Нет ничего проще, чем сказать: «братья, мы заблуждались, а теперь возвращаемся к общему единству». И все разделения отойдут. Но сегодня разговор пытаются вести в русле: «и вы правы, и мы правы». А это значит, что все остаются при своем мнении, а значит и разделение остается…».
Подробнее:
Рассказывает протоиерей Арсений Григорянц.
Только вот, если воля исходит от природы, то герои, по идее, должны были оба выйти через дверь или оба через окно, ибо природа у них одна - человеческая.