я не понимаю, что Вы вкладываете в понятие сакральный
А что Вы? Вы же сами пишите
Так-же там о том, что нет ничего сакрального в использовании древнего языка.
Если употребляете слово, значит какой-то смысл в него вкладываете.
Я говорю про "сакральные/священные языки" в том смысле, в каком эта теория осуществляется на практике. Как отношение к ивриту в иудаизме, арабскому в исламе, как отношение к латыни, ивриту и греческому у обличённых св.Кириллом латинян. Священным языкам придают особые, религиозно значимые свойства. Такой язык обладает особыми свойствами, он воспринимается как божественный язык, как святыня сам по себе, ему придаётся догматическое значение и знание этого языка становится религиозной обязанностью. Отсюда следует невозможность использования в религиозных целях других языков.
Думаю и так понятно, что значит "сакральный, священный язык". В этой теме ЦСЯ приписывали такое качество. Вплоть до магических свойств: «ЦСЯ придаёт мощь молитве», «бесы бояться ЦСЯ» и т.д.
Я сейчас, пожалуй, сделаю небольшой разбор части мест
одной статьи про ЦСЯ.
«Православная же теория утверждает онтологический статус языка: «
Въ начале бе Слово, и Слово бе къ Богу, и Богъ бе Слово»
(Ин. 1, 1). Язык есть язык Самого Бога и мiра, а отдельные человеческие языки суть приемники божественных и космических энергий, среда, в которой происходит встреча человека с Богом и мiром. Исторически по Промыслу Божию сложилось так, что в Русской Православной Церкви и русской культуре приемником божественных энергий и средой богообщения стал славянский язык. В этом его ничем не заменимая ценность. Славянский язык есть словесная икона, «иконописцем» которой является Дух Святой. На это можно возразить: если Дух дышит где хочет, то почему же Он не может дышать и в русском языке? На это возражение можно ответить: так уж сложилось в Предании Русской Православной Церкви, так уж устроено наше языковое сознание, о чём писал почти 200 лет назад А.С. Шишков. Когда, пишет он, я слышу: «Се, Жених грядет в полунощи», – то я вижу Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа; когда же я слышу: «Вон жених идёт в полночь», – то я никакого Христа тут не вижу».
Если основная часть абзаца это попытка придать ЦСЯ смысл иконы, приёмником божественных и космических (?!) энергий, то первое предложение абзаца просто ересь. Это даже кощунственно и показывает религиозное невежество автора.
В начале был Логос. Сын Божий. Отождествить Бога-Слово с человеческой речью?
Я тут потерял дар речи, потому, что это ужас онтологизировать человеческие языки отождествляя их с Богом!
«В начале было Слово» – фраза, с которой начинается «Евангелие от Иоанна», является одной из самых популярных библейских цитат. И, к сожалению – одной из самых неверно понимаемых.
Чаще всего в ней слышат некое подтверждение важности литературного труда. «В начале было слово», – веско и значительно говорит какой-нибудь писатель, имея в виду свое драгоценное творчество. Также, эту фразу цитируют еще и для того, чтобы утвердить преимущество гуманитарных наук перед науками естественными и математикой, подразумевая при этом, что слово гораздо важнее и лучше чем число.
Однако, совсем не это хотел сказать Иоанн Богослов. Полностью первый стих его Евангелия звучит так: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». И главный вопрос заключается в том, Что (или Кто) тут – Слово.
В оригинальном тексте Нового Завета на месте русского – «Слово» стоит древнегреческое ὁ Λόγος (logos), которое можно переводить не только как «слово», но еще и как «ум», «основа», «утверждение», «разумение», «значение», «доказательство», «пропорция» и т.д. Всего у него, ни много ни мало – около ста значений. Переводчики Евангелия взяли самое первое значение из словаря – «слово». Но с таким же успехом они могли перевести logos и как «мысль», и как «разум». И это не было бы ошибкой, хотя, наверное, тогда перевод потерял бы в поэтичности и выразительности, а смысл этого текста по-прежнему остался бы непонятным.
Дело в том, что начальная фраза «Евангелия от Иоанна» была обращена, отнюдь не к нам. Тут нужно знать культурно-исторические реалии той эпохи. Слова – Ἐν ἀρχῇ ἦν ὁ Λόγος, καὶ ὁ Λόγος ἦν πρὸς τὸν Θεόν, καὶ Θεὸς ἦν ὁ Λόγος («В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог») – апостол Иоанн адресует прежде всего к интеллигенции Римской империи. Понятие Логоса играло очень важную роль в античной философии. Еще живший в шестом веке до Рождества Христова знаменитый древнегреческий философ Гераклит говорил, что в основании мира лежит Логос, который «люди не в силах постичь». Он понимал его как мировой разум, существующий в виде метафизического огня, периодически вспыхивающего и потухающего. А во времена пришествия Христа среди образованных слоев Римской империи была очень популярна философская школа стоиков. От Гераклита стоики почерпнули мысль о происхождении мира из огня и о периодически повторяющемся возвращении мира в огонь, а также учение о мироправящем Логосе, или законе, определяющем все происходящее.
Когда Иоанн Богослов писал Евангелие, он, конечно, знал об этом значении слова Логос в эллинской философии и о том, какую важную роль это понятие в ней играло. Однако он не просто заимствует актуальный термин с почтенной историей, но – преображает его, дает ему совершенно иное значение. Теперь Логос это уже не безликий закон – это Личный Бог. То есть – не что, а Кто.
Кстати, в процессе исторического распространения христианства по всей Земле возникла необходимость перевода Священного Писания на языки других народов. И тут начальная строка «Евангелия от Иоанна», задала очень непростую задачку филологам и философам. Например, китайские переводчики Нового Завета решили что в китайской философии античному Логосу соответствует Дао, и перевели слова апостола Иоанна так: «В начале был Путь (Дао)».
В русском же переводе эта фраза прозвучала, как всем сегодня известное – «В начале было Слово». Однако вовсе не о литературном слове говорит здесь Апостол, но – о Христе, Боге-Слове воплотившемся, жившем среди людей, умершем на Кресте за наши грехи и Своим воскресением открывшем человечеству путь к Жизни Вечной.
Вся евангельская история была радикальным ударом по мыслительным привычкам того времени. Недаром другой апостол, апостол Павел говорил, что «мы проповедуем Христа распятого – иудеям соблазн, эллинам безумие». Действительно, история о распятом Боге казалась многим культурным эллинам, взращенным на античной философии, верхом безумия. Они не могли понять, как умерший и воскресший Бог, Бог-личность, а не безличный универсальный разум, может быть Логосом, Принципом и Словом мира, по Которому и Которым он сотворен. Бог должен быть свободен от любых границ и определений, считал какой-нибудь философ. Это мировой разум, но не Личность. Безличное универсальное Что, а не Кто. Однако такой философ не замечает, что в данном случае он просто-напросто ставит пределы Божию могуществу. Ведь он на самом деле говорит о том, что Бог чего-то не может. Но Бог может все, в том числе и быть Личностью, рожденным и несотворенным, стать Богочеловеком. Бог всемогущ. Он не ограничивается никакой логикой, сколь угодно глубокой и утонченной.
https://foma.ru/evangelie-ot-ioanna-v-nachale-byilo-slovo.html
Иду далее.
В статье за ЦСЯ пишется:
«
Славянский язык, как уже сказано, есть наша словесная икона, поэтому хранение славянского языка должно быть правилом Русской Православной Церкви. Догматически это можно обосновать так же, как и иконопочитание: как там мы поклоняемся не доскам и краске, а в видимом образе почитаем невидимый Первообраз, так и тут мы поклоняемся не звукам и грамматическим формам, а в слышимом образе поклоняемся неслышимому Первообразу».
Какому первообразу?
Я уже писал в теме, что в отличие от святых икон, ЦСЯ иконой не является, он не символизирует что-либо и кого-либо. Символическая нагрузка ЦСЯ не больше, чем любого другого языка - слова передают понятия.
Всякая икона ценна только потому, что она символ, образ.
«в слышимом образе поклоняемся неслышимому Первообразу» этим и доказывается, что первообраза нет.
Невозможно изобразить Бога-Отца, поскольку Он не видим. Иконопочитание стало возможным только потому, что Бог стал человеком, видимым и осязаемым.
В общем, ЦСЯ как "словесная икона" какая-то "абстрактная живопись", какой именно образ выражает ЦСЯ? Что именно ЦСЯ символизирует, чего не символизирует никакой другой язык? Ответа нет. Не обнаружить и не обозначить тот первообраз, который выражает ЦСЯ особенно и исключительно.
ЦСЯ как и другие языки передаёт смыслы. Так и любой язык будет "словесной иконой".
Так и читая Евангелие на русском мы видим Христа, мы слышим Его слова, описания происходящего. Слова русского языка рисуют нам словесную картину. И мы видим Христа у колодца беседующего с самарянкой.
И в этом смысле словесной иконой является любой язык, а точнее священный текст, текст Священного Писания. Текст, а не язык.
Язык это краски, а не сам образ.
«Значит ли сказанное, что церковнославянский язык является
сакральным языком? Осуждение трёхъязычной ереси означает, строго говоря, только лишь то, что нет и не может быть ограничения на количество языков, способных выразить Богооткровенную истину. Но язык, действительно её выразивший, тем самым становится
священным. И надо сказать, что такие языки всегда в большей или меньшей степени отличаются от разговорного языка народа».
св.Кирилл говорит:
«Мы же знаем многие народы, что владеют искусством письма и воздают хвалу Богу каждый на своем языке».
Кирилл не доказывает, что славянский язык не хуже греческого, а значит способен выражать Божественные истины. Он приводит уже как факт, что с самого начала Церкви положено переводить всё,
что всякий язык может выразить Истину и выражает её. Спор св.Кирилла с латинянами
не о количестве кошерных языков, а принципах вообще.
Отвечал же им Философ:
188 “Не [171] идет ли дождь от Бога равно на всех, не сияет ли для всех солнце, не равно ли все мы вдыхаем воздух?
Как же вы не стыдитесь лишь три языка признавать, а прочим всем народам и племенам велите быть слепыми и глухими? Скажите мне, зачем делаете Бога немощным, как если бы не мог дать (народам своего письма) или завистливым, как если бы не хотел дать? Мы же знаем многие народы, что владеют искусством письма и воздают хвалу Богу каждый на своем языке.
Известно, что таковы: армяне, персы, абхазы, грузины, согдийцы, готы, авары, турки, хазары, арабы, египтяне, сирийцы и иные многие.
И сам автор статьи это подтверждает:
«нет и не может быть ограничения на количество языков, способных выразить Богооткровенную истину».
Так определённо и русский язык может и выражает Божественную истину.
Если бы не так, мы не были бы православными.
А раз «язык, действительно её выразивший, тем самым становится
священным» тогда следует считать и русский язык священным.
«Есть такое понятие: намоленная икона. Перед такой иконой тысячи и тысячи верующих многих поколений возносили благодарения, каялись в грехах, изливали просьбы. Об уничтожении таких намоленных святынь всегда особенно скорбит православное сердце. Таким же намоленным является и церковнославянский язык».
Да, сильно. Действительно мы вообще знаем понятие священного. Мы почитаем многое предметы, как святыни.
Но я же твёрдо знаю и каноны об иконах.
Если на иконе стёрся лик или надпись и она подлежит реставрации, то подлежит уничтожению. Так писали отцы. Они почитали образ, а не доску и краски. Нет лика и надписи - нет образа, а только доска и краски.
И о намоленных досках никто из святых не учил.
Так же и ЦСЯ. Если он не понятен он бесполезен. Как икона без лика и надписи - просто раскрашенная доска, так и непонятный язык - слова без смысла.
Что же?
«Славянский язык... есть наша словесная икона,... Догматически это можно обосновать так же, как и иконопочитание».
Нет, получается, что нельзя.
«и тут мы поклоняемся не звукам и грамматическим формам»
но на деле поклоняетесь.
Говорите о намоленном языке, но непонятный язык, сравнивая с иконой, это что икона потерявшая лик и надпись - просто раскрашенная доска.
Намоленный, но не понятный язык - это "намоленные звуки", то же, что "намоленная доска". Абсурд.
Наконец, автор противоречит сам себе.
Выше он говорит, что ЦСЯ действительно выразил Божественные истины, но ниже пишет:
«Однако нельзя признать и того, что язык славянского перевода абсолютно безупречен. Изучение истории славянского перевода Св. Писания показывает, как много усилий прилагали древнеславянские переводчики и редакторы к тому, чтобы сделать славянский текст максимально выразительным и близким оригиналу».
Оказывается "словесная икона" не безупречна.
Приведу
и другую статью.
«
— Марина Андреевна, мне приходилось слышать, будто русский язык однозначно хуже церковнославянского и потому на него нельзя переводить богослужение. Вы с этим согласны?
— Разговоры о том, что церковнославянский язык лучше русского – это разговоры наивные, потому что на всяком языке можно выразить вообще все, что только может прийти человеку в голову. Рассуждения о том, что есть такое слово, подобного которому нет в других языках, тоже довольно наивны – прежде всего потому, что смысл выражается не в отдельных словах, а в предложениях. Всегда с помощью того или иного количества слов можно сказать все, что человек думает. Рассуждения об особой поэтичности церковнославянского языка также неубедительны; существует обаяние иного языка, и тексты на нем кажутся «красивее», чем на родном; на сей счет у лингвистов бытует масса анекдотов. К тому же язык Пушкина тоже поэтичен, и если это критерий, тогда почему бы нам не переложить сейчас все богослужение в пушкинские чеканные строфы?
Дело в другом – церковнославянский язык для нас обладает рядом совершенно особых свойств. Все-таки хорошо, когда язык, на котором совершаются богослужения, не родной, потому что в словах и оборотах родного языка масса того, что называется коннотациями – вторичных смыслов, которые в тексте не содержатся, но рождаются в сознании.
Простой пример. В синодальном переводе Священного Писания в Нагорной проповеди есть слово воссмеетесь (Блаженны плачущие ныне, ибо воссмеетесь. Евангелие от Луки, глава 6, стих 21). С одной стороны, русского слова воссмеяться в иных контекстах не существует, но с другой, если оно есть в синодальном переводе, то тем самым оно уже есть и в языке. И вот в одном из новых переводов Священного Писания вместо воссмеетесь стоит вы будете смеяться. Но это же звучит как в анекдоте: «Вы будете смеяться, но ваша третья дочь тоже умерла». Так нельзя. Именно от этого нас очищает и охраняет сакральный язык.
Сакральный – от лат. sacrum (священный) — это язык богослужения, язык ритуалов. У хеттов, например, таким языком был палайский. У индийских буддистов это пали. Церковнославянский – это тоже сакральный язык, и к этому нужно отнестись серьезно. Конечно, в христианстве, в религии свободы, нет жесткого требования служить именно на сакральном языке, и служба ведется на национальных языках там, где это оправдано, но об этом дальше. А наш сакральный язык – церковнославянский – помогает нам держаться в том русле, в котором нужно плыть, если мы желаем жить духовным настроем и не рассеиваться. И чем больше человек бывает на богослужении, причем бывает серьезно, тем ближе и понятнее ему церковнославянский язык. Что, однако, никоим образом не отменяет работу со словарем. Ведь можно сорок лет подряд посещать богослужения, но что такое мшелоимство или тристаты
(Тристат – (греч.) военачальник; употребляется и в значении «всадник») – так никогда и не узнать, потому что у этих слов нет аналогов и контекст их не проясняет, за ними нужно лезть в словарь».
Что я нахожу тут важным?
1. на всяком языке можно выразить вообще все, что только может прийти человеку в голову.
Знаете, я люблю выражения «язык одежда мыслей» и «границы моего языка определяют границы моего мира». Но передо мной факт жизни Церкви: Церковь переводила всё и переводит на возможные языки. Дух дышит где хочет. У Вселенской Церкви нет границ. Понимая эти выражения, я не могу оспорить факт: на всяком языке можно выразить все смыслы. Если бы не так, Церковь не стала бы ничего переводить.
2. С одной стороны, русского слова воссмеяться в иных контекстах не существует, но с другой, если оно есть в синодальном переводе, то тем самым оно уже есть и в языке.
Вот так. И для русского языка есть "сакральный контекст". И слово «воссмеяться» есть. Оно вошло в язык и утвердилось. Если нам будет не хватать слов мы всегда можем их добыть, заимствовать из ЦСЯ, да хоть из греческого. Хоть создать новые слова. Русский вообще очень пластичный язык. Нам очень повезло с языком, на нём не сложно выражать весьма тонкие оттенки мысли, самыми простыми средствами.