Здравствуйте, друзья!
Интересует вопрос - почему во все времена к тем, кого принято называть доносчиками было негативное отношение?
Негативное отношение потому, что донос чаще по малодушию, зависти, безразличию и доставляет неприятности другим людям, а никто не любит, когда ему доставляют неприятности. Но бывает по-разному. Ориентироваться на то, что принято, это тоже может быть малодушие и человекоугодие. Здесь слова с их положительными и отрицательными коннотациями просто растворяются в необъятном море жизни. Посмотрим.
1.
https://azbyka.ru/stenyaev/iosif-i-ego-bratya.html
Фрагмент из беседы свящ. Олега Стеняева, Иосиф и его братья
И следующий стих, очень сложн
ый: «Вот житие Иакова. Иосиф, семнадцати лет, пас скот [отца своего] вместе с братьями своими, будучи отроком, с сыновьями Валлы и с сыновьями Зелфы, жен отца своего. И доводил Иосиф худые о них слухи до [Израиля] отца их» (Быт.37:2).
Когда мы с вами изучали раздел о смерти Сарры, мы видели, что там сказано: «Жизни Сарриной было сто двадцать семь лет: [вот] лета жизни Сарриной» (
Быт.23:1). И сразу говорится, что она умерла. И я уже тогда обратил ваше внимание, что жизнь того или иного человека, его настоящее духовное житие, оценивается по тому, как ведут себя его дети уже после его смерти. Здесь еще Иаков жив, но в любом случае – та же композиция.
«
Вот житие Иакова (
то есть Израиля. – О.С.)
. Иосиф, семнадцати лет, пас скот [отца своего] вместе с братьями своими, будучи отроком». Но если говорится о житии Иакова, то почему появляется Иосиф? Потому что Иосиф является самым совершенным плодом на древе жизни Иакова. И именно по этому плоду оценивается сам Иаков. Ведь если рассуждать, что человек будет наказан за свои дела, то главное дело – это дети, которых он воспитал. Это не дом, который ты построил, не дерево, которое ты посадил, а именно ребенок, которого ты воспитал! Поэтому, по-настоящему, житие Иакова раскрывается в житии Иосифа, равно как и житие Исаака, раскрывается как тайна жизни Авраама.
И здесь нам дается характеристика Иосифа: «
семнадцати лет, пас скот [отца своего] вместе с братьями своими, будучи отроком». «Отрок» в данном случае – это человек, который не создал свою семью. И так как он не создал своей семьи, он не отделен от своих сродников и несет свое послушание в общем хозяйстве.
Но вот тут есть очень интересная деталь: «
Иосиф, семнадцати лет, пас скот [отца своего] вместе с братьями своими, будучи отроком, с сыновьями Валлы и с сыновьями Зелфы, жен отца своего». Он пасет стада с как бы немножко «второсортными» сыновьями Иакова, которые рождены не от жен, а от наложниц, скажем прямо – от рабынь. Почему Господь сделал так, что в юности сблизил этого семнадцатилетнего человека с сыновьями Валлы и сыновьями Зелфы?
Это связано с тем, что ему предстоит стать правителем Египта. Египет – это абсолютно рабовладельческое государство, и после фараона Иосиф будет вторым человеком в Египте. А чтобы научить его, как правильно вести себя с людьми, к которым относятся презрительно, которых уничижают с детства, он оказывается в компании этих молодых людей, он с ними дружит и выполняет то же самое послушание, что и они.
Святые Отцы обращали внимание, что великие вожди еврейского народа, такие как Авраам, Исаак, Иаков, Иосиф, Моисей, царь Давид, были пастухами. И через служение бессловесным животным Бог научал их, как потом решать проблемы, скажем так, более словесных существ. И чем более они были словесны, тем больше проблем возникало, ибо молчание – это золото.
И вот здесь встречается несколько двусмысленная фраза
: «И доводил Иосиф худые о них слухи до [Израиля] отца их». Непонятно, с чем это может быть связано. Это может быть связано с тем, что Иосиф заботился о своих братьях. И он мог доводить худые слухи о том, как плохо его законнорожденные братья обращались с детьми Валлы и Зелфы. Братья могли не трогать Иосифа – у него все нормально с мамой, она любимица Иакова. Но он мог постоянно наблюдать (ведь он пас овец с сыновьями Валлы (Билги) и с сыновьями Зелфы), как могли его братья, эти дородные люди с хорошей родословной, несправедливо с ними поступать.
И здесь он выступает как прообраз Моисея, который станет защитником рабов. Здесь Господь уже приготовляет его прямо к тому, что он вынужден будет хлопотать перед фараоном, когда будут несправедливо обижать рабов, и не только евреев, но и египтян. Кстати, евреев не угнетали при Иосифе. Только когда умер Иосиф и восстал другой фараон, который не знал Иосифа или прикидывался, что не помнит о таком, начались гонения.
Но все эти обстоятельства формируют качества этого молодого семнадцатилетнего человека. И нам очень важно понять, что то, что мы называем воспитанием, относится к очень раннему периоду жизни человека. Иосиф был прекрасен не только внешне, он был прекрасен душою! Жажда справедливости заставляла его доводить худые слухи до Израиля, отца их.
Святой
Ефрем Сирин, пишет: «
Сей блаженный семнадцать лет жизни провел в отеческом доме, с каждым днем преуспевая в страхе Божием, и в прекрасных правилах жизни, и в почитании родителей. Но видя неблагопристойность в братьях своих, из многого об ином вкратце доносил отцу своему, потому что добродетель действительно не может быть в единении с неправдою; это для нее неприлично. Потому-то возненавидели они Иосифа; так как он чужд был их пороков»
4).
Святитель Иоанн Златоуст задается вопросом: для чего он, Моисей, приводит нам число лет Иосифа, указывает, что ему было семнадцать лет? И отвечает: «
Дабы научить тебя, что юность нисколько не может быть препятствием к добродетели – чтобы вполне показать тебе и повиновение юноши отцу, и расположение к братьям, и их жестокость в том, как, несмотря на все его расположение к ним и самый возраст его, способный возбуждать сочувствие к себе, они не сохранили братской любви, но с самого начала, замечая в нем наклонность к добродетели и любовь к нему отца, начали ему завидовать».
Ну, это очень неуклюжий перевод Златоуста, его придется сейчас объяснить. Златоуст обращает внимание на несколько позиций. С одной стороны, он показывает, что назван возраст Иосифа – семнадцать лет, для того, чтобы показать, что возраст не является препятствием для добродетели. Тут все понятно: «
Чтобы вполне показать тебе и повиновение юноши отцу». А дальше: «
и расположение к братьям» – вот тут надо пояснить. Он не наговаривал на братьев, он старался вразумить их через отца, понимая, что сам не является для них авторитетом. «
…И их жестокость в том, как, несмотря на все его расположение к ним и самый возраст…» – то есть, в каком смысле показать их жестокость? В том, что он их обличает, а они ведут себя как глупцы. В Книге
Притч.сказано, что обличить глупого – это нажить себе врага (
Притч.9:8). Вот, что имеет в виду Златоуст. И если бы они видели в этих обличениях заботу об их нравственном состоянии, то они сохраняли бы доброе братское чувство к нему.
----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
2.
Михаил Дунаев. Православие и русская литература. Часть 6(1), том 5.
Никуда от этого не уйти человеку, если он хоть немного из ряда выбивается. Герой Солженицына пытается вырваться из этого рокового состояния: он начинает поиск истины, он одолевает себя действием, но таким действием становится предательство.
Автор сочувствует тому, что обретает Володин и о чём он говорит, когда даёт себе волю говорить без оглядки. Автор заставляет нас доверять этому человеку и разделять его взгляды. Но ведь есть одна особенность в литературе, один приём: нравственная компрометация персонажа обесценивает его идеи. Вспомним: этим приёмом умело пользовался
Достоевский, когда ему нужно было дать оценку тем или иным речам своих героев. Не является ли то, что у Достоевского было художественным своеобразием и достоинством, не является ли это у Солженицына художественным просчётом? Володин же: изменяет государству, которому служит, обязался служить. И не изменяет ли тем самым народу своему, о котором его заботные думы?
Это вообще больная проблема всего диссидентского движения 70-80-х годов. Не бьёт ли борьба против государственной власти больнее как раз по народу? Власть в бетонном убежище отсидится, а бомбы на голову кому прежде упадут?
Больная проблема. Солженицын жёстко, даже жестоко её выносит на осмысление наше.
Писатель выстраивает достаточно чёткую логическую систему доказательств правоты своего героя. (Хоть и для сомнения место оставил.)
Исходною становится для всех рассуждений мысль Герцена, сообщённая Володину его вольномыслящим дядею, многое понявшим в большевицкой власти.
«— Герцен спрашивает,— набросился дядя, наклонился со своим косым плечом (ещё в молодости позвоночник искривил над книгами),—
где границы патриотизма? Почему любовь к родине надо распространять и на всякое её правительство? Пособлять ему и дальше губить народ?» (2,62)
Никуда не деться от этого вопроса, тем более что нависает он тяжким русским опытом всего XX века. Правда, Герцен силился собственные действия обосновать— а на него ссылались уже долго спустя и диссиденты советского времени. И ведь впрямь: защищая свою землю в Отечественную войну, народ и Сталина защищал, своего же палача, сдваивая понятия: «За Родину, за Сталина!». (А раньше не так: «За царя и Отечество»? Нет, не совсем так: ещё и «за веру» звучало.) Не надо было «за Сталина»? А как разделить? Повернув штыки против Сталина, тем и против собственного народа поворачивать приходилось. Большевики ведь так и решили когда-то: воевать против правительства помещиков и капиталистов (кровопийц народных)— и Россию сгубили. Принцип Герцена осуществили. А власовцы— не самыми ли жестокими противниками для русского солдата оказались, воевали безжалостно? Солженицын мужество имел глубоко зачерпнуть, власовского движения коснувшись в «Архипелаге...», да и он признал: палка тут о двух концах оказалась— для народа, не для власти. Или: борцы против советской власти, правозащитники-герои, так всё раскачали, что иные простодушные люди (и немало их) принялись теперь о «коммунистических» временах воздыхать.
Вообще, обращение к авторитету Герцена не порочит ли самоё идею? Он же в число тех входит, кто в своей праведной бессоннице много потрудился, чтобы Ленина разбудить— через цепочку последователей.
Большевики в своё время всю эту диалектику проблемы тоже сознавали, и решение нашли: их вариант выхода из тупика противоречий высказывает в романе «В круге первом» зэк-коммунист Рубин, схватившись в споре с зэком же Сологдиным.
Сологдин негодует:
«— ...Значит, бывший зэк, просидевший ни за хрен, ни про хрен десять лет и повернувший оружие против своих же тюремщиков— изменник родине! А немец, которого ты обработал и заслал через линию фронта, немец, изменивший своему отечеству и присяге,— передовой человек?
— Да как ты можешь сравнивать?!— изумлялся Рубин.— Ведь объективно мой немец
за социализм, а твой зэк
против социализма! Разве это сравнимые вещи?» (2,116).
Вот что. Надо всем стоит некая высшая по отношению ко всему идея— и по ней нужно поверять истинность всех действий.
Этот принцип можно применить и в ином осмыслении: Герцен и большевики боролись против укрепляющих народно- государственных основ жизни России, борцы же со Сталиным, с коммунизмом— против людоедской тирании.
Разве это сравнимые вещи?
Да: всё должно поверять некими высшими истинами. Иной вопрос: что признать за истину? Вот где подлинный тупик: если не будет абсолютного критерия, все поиски и споры— обречены.
Для Солженицына (и его персонажей, вслед за ним идущих) борьба против Сталина несомненно верна. Поэтому измена Володина не есть для автора нравственная компрометация персонажа.
Это изгой автоматом получится до конца школы просто и объект травли.
