… после неудачного замужества… я и озлилась на весь мир. … когда унижают, кричат, оскорбляют … я себя перестаю контролировать.
Дорогая Татьяна!
Время от времени, любопытствуюшие люди спрашивают – почему я так люблю подпоясывать подрясник особым поясом с изображением креста на овальной мельхиоровой пряжке, который носят исключительно афонские монахи…
Унесённый из родной земли вдохновенным ветром промысла Божия, стоял я когда-то на пороге келлии великого афонского старца схиархимандрита Иеремии, под чистым греческим небом, сплошь голубым, среди исполинской красоты зеленых главок и золотых крестов Свято-Пантелеимонова монастыря. Душа была охвачена ощущением ангельской разноцветности, божественной воли и небесной высоты: мне казалось, что я в раю, южный запах цветущих деревьев, сырой и сладкий, напоминал мне всё лучшее, что изведал я в жизни. Но мою приземлённую душу острым пламенем обжигала единая мысль — голое пламя возмущения от нашей социальной несправедливости, повсеместного хамства и надменной кичливости, ненасытного стяжательства и уродливого глумления над человеческим достоинством, забвения любви к ближнему - когда даже во Святой Церкви каждый думает только о своём, совсем не слушая друг друга. Как же иногда иступлённо хочется выйти из себя и сломать, разрушить всю эту мерзость!
— Я хочу освободиться от гнева, от которого временами захлёбываюь. Знаю, насколько неуместен для христианина гнев, - вопрошаю я афонского старца.
Не менее девяноста лет лежит на худых плечах монаха-подвижника, он говорит немного в нос, его подбородок при этом дрожит. Он пристально смотрит мне в глаза, меня смущает и удивляет его живой и спокойный взор - глаза старика так живы и так уверенно блестят, как не блестят они у меня и многих других, живущих в миру. В них много спокойного, ровным светом сияющего огня и много силы, покоряющей мою несмиренную душу.
— Ты помнишь, как сказано апостолом
«Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдёт во гневе вашем; и не давайте места диаволу»? Гнев – это сила души, если человек не будет пользоваться этой силой правильно, то ею воспользуется дьявол. Человек духовный может рассердиться, вознегодовать, даже закричать, но лишь по серьёзному духовному поводу. Внутри у него нет зла, и другим он зла не причиняет.
— А я-то злюсь…
.
— Днём, пока многое раздражает тебя, по немощи духовной ещё позволительно дать в себе какое-то место гневу; но когда наступает вечер, обязательно примирись со всеми, покаянно помолись и погаси возникшее зло. Гнев – это вымещение злобы, но лучше вымещать злобу на своих страстях, чем на других. Постарайся гневаться не на других, а на свою вспыльчивость и раздражительность. Когда в душе нарастает злоба, возьми воды богоявленской и, перекрестившись, с молитвою глоток выпей, да грудь еще помочи святою водой...
— Отец Иеремия, но здесь в монастыре, я нисколько не гневаюсь, а в России, бывает, закипаю в буйном негодовании…
— Иногда человек устаёт даже от звуков речи - когда он в плохой духовной форме, когда ему больно, когда его обижают, если есть житейские проблемы - поэтому так и реагирует. Даже самый терпеливый мул, если его перегрузить, будет лягаться. Однако, будь осторожен - гнев несёт в себе самооправдание, упрямство, нетерпение и гордость.
— Но как же практически преодолеть мне вспыльчивость?
— Задача в том, чтобы не доходить до гнева. Следи за собой и сдерживай свой внутренний огонь, чтобы не взорваться. Если чувствуешь кипение, перекрестись и молись, чтобы Бог сохранил от искушений.
Старец говорит дрожащим голосом с паузами, выдающими его старческую слабость, и вдруг, добродушно прищурившись, неожиданно бодро и весело жестом сморщенной руки расстёгивает свой монашеский пояс.
— Был у меня здесь один бизнесмен, который в гневе рвал на себе воротничок, чтобы не срываться на подчиненных. А я даю тебе этот пояс – примеряй им на себя монашеские обеты, будь нежаден и скромен, кроток и смиренен. Ремнём этим препоясывай свои страсти. А если вдруг почувствуешь гнев, и что можешь вот-вот сорваться, заложи за него ладони и, прежде чем заговорить, прочитай несколько раз молитву Иисусову, а потом уж открывай рот.
Тёплая шероховатая рука старца передаёт мне монашеский пояс, вызвав благоговейную дрожь во всем теле. В монастыре в это время загудел благовест - в келлию медные звуки доносятся словно глубокие вздохи человеческого сердца о небесной чистоте.
— Ну вот и ко всенощной зовут, - прошелестел голос старого монаха, - да благословит тебя Господь!
Старец с тихой внимательной улыбкой неподвижно смотрит на меня своими необыкновенно синими очами — я чувствую, что он понимает все. И на мгновенье словно голубиными ангельскими крылами обняв плечи мои, молвил он напутственное слово - в голосе его я узнаю смолкнувшие голоса своих дорогих родителей.
— Держи сердце своё в чистоте, но и загрязнив его, не отчаивайся, а вспомни, кто ты есть, и ты очистишься. В любом человеке всегда теплится искра великого огня, зажжённого в душах людей десницею Господа: не гаси же её ни гордым самомнением, ни ложным бессилием творить праведную жизнь во Христе.
Я со вздохом закрыл глаза и еще ниже опустил голову. Его старческое благословение пролилось радостной песней по всем моим членам, божественным жаром обдав сердце, и бессчётные ущелья моего сознания подхватили, повторили сотнями ектений эти райские сияющие слова.
Выходя из келии, я порывисто вскинул глаза в лучистых радугах счастливых слез…
— Господи! Благодарю Тебя за жизнь мою, за щедрый дар Твоей благодати!
Переливчатый трезвон оглушительной струёй льется с колокольни, и я не замечаю, что пою в полный голос…
