Священнослужители - фронтовики

[Евгений Гoленских]

В канун 65 летия Победы, хочу ещё раз написать слова гордости, уважения, признательности нашему старшему поколению - поколению Победителей! Во всех регионах России пройдут праздничные мероприятия , митинги памяти, церковные литургии. Прошу Вас, уважаемые форумчане, помочь собрать материал по теме ФРОНТОВИКИ-СВЯЩЕННОСЛУЖИТЕЛИ.


http://www.russdom.ru/oldsayte/2001/20010501.html

"России помогал Сам Бог одержать Победу…"

Андрей Олегович ОТЧЕВ

Мне дали благословение написать ко Дню Победы очерк о священнике-фронтовике. Искать пришлось долго, мало их осталось, живых свидетелей войны, посвятивших себя Богу. В 1995 году во всей Московской Патриархии их было пятеро. Наконец мои поиски увенчались успехом. И вот в телефонной трубке я слышу голос батюшки, участника той далекой войны.

Отец Петр Бахтин. Удивительный человек. Но - судите сами.

Родился отец Петр в 1918 году в селе Бородинка Орловской области. Родители его были глубоко верующие люди, из крестьян, матушка в юности даже хотела в монастырь уйти, но духовник сказал, что ее крест - выйти замуж и растить детей.

В 1931 году всю семью сослали в Казахстан за то, что отец отказался вступать в колхоз. В товарных вагонах везли через всю Россию, а потом высадили прямо посреди голой степи. Ни домов, ни пищи. Братья и сестры Петра, а затем и отец умерли от голода.

Когда началась Финская война, Петра Бахтина призвали в армию. Тогда из ста человек карагандинских призывников домой вернулся он один. Потом началась Великая Отечественная. За время войны на Петра дважды приходили "похоронки", и каждый раз его отпевали в церкви, но он вернулся вопреки всему. С четырьмя орденами на груди.

Первый орден - за удержание высоты, когда комбат Бахтин вызвал огонь на себя, другой - за переправу через Вислу, третий орден, Красной Звезды, - за взятие ценного "языка". Последнюю награду, орден Красного Знамени, Петр Бахтин получил за взятие Праги. Там перед штурмом чешской столицы комбата послали в разведку, и он попал под обстрел. Домой уже послали "похоронку". Оставалось два дня до Победы.

Но Петр выжил, его подобрал чех, врач. У раненого началась гангрена. Семь дней он был без сознания, а потом очнулся и пошел на поправку. "Не зря я за тебя Богу молился", - обрадовался чех. Бахтин сказал, что он атеист, тогда чех подарил выздоравливавшему Библию. С тех пор тот с ней не расставался: зажгло Бахтина изнутри Слово Божие. И началась иная жизнь.

В 1947 году Петр Бахтин демобилизовался и приехал в Сергиев Посад поступать в Духовную семинарию, но получил суровую отповедь: "Мы партийных не берем". Ничтоже сумняшеся будущий батюшка отправился в обком сдавать партбилет. В те времена это был подвиг, означавший отправку в лагеря. 18 офицеров Советской Армии, поступавшие вместе с Петром, вскоре были арестованы и осуждены. В живых остались только Дмитрий Дудко да Петр Бахтин. Говорят, когда Сталину доложили, что 18 офицеров-фронтовиков направились по духовной стезе, он заметил сухо: "Пусть идут. Туда дорога есть, обратно - нет".

Когда Бахтин пришел сдавать партбилет, было созвано внеочередное партбюро, на которое собрали 150 парторгов со всей области. Начались обвинения, клевета: "Отец - кулак, это от отца закваска осталась. Его партия воспитала, ордена дала, а он готов нам в спину стрелять... За партбилет люди жизнь отдают, а он его нам в лицо швыряет". Бахтин возражать начал: "Что вы мне мораль читаете? Вы животы отпустили, а мой отец в лаптях ходил. Сталин, например, в духовной семинарии учился! Мой отец с голоду умер, а я - солдат". И постановило партбюро: "Нарушал партийную дисциплину, заболел шизофренией. Из рядов партии исключить".

На этом, однако, дело не кончилось. Начал КГБ кругами ходить. Но тут Петра знающие люди выручили, подсказали: пиши в ЦК. Из Кремля пришел ответ. Три слова: "Дело вашей совести". И оставили в покое.

Приехал офицер Бахтин в семинарию, а там пальцем тычут: "Безбожник пришел. Креститься не умеет, молитв не знает". На первом экзамене дали богослужебный текст читать, вышло смешно и кощунственно, даже пересказывать не хочется. Грешно. Петр расстроился. Богу молится, в списки зачисленных скрепя сердце заглянул... Есть фамилия! Помогла, пояснили, рекомендация епископа: "Примите для эксперимента".

Через два года учебы прямо на каникулах Петра арестовали. Приказывают: "Снимай крест!" А он в ответ: "А вы вешали?!" Сорвали с него крест, стали бить и пытать. Потом судили, приговорили сперва к расстрелу, но потом "помиловали" - дали 25 лет. Отсидел Петр только пять, потому что умер "отец народов" и началась повальная амнистия.

Вызвали Бахтина к начальнику лагеря, достали из сейфа опечатанный пакет. "Вскрывай сам", - говорят. Он открыл, а там ордена и крест его лежат... Для него это было чудом Божиим. До сих пор при этом воспоминании у отца Петра слезы на глаза наворачиваются.

После лагеря поехал Петр обратно в Загорск. Доучиваться.

И вот настает время выпуска из семинарии, пора Петру жениться. Знакомая девушка еще ни о чем подобном не подозревает, а Петр на почте дает своему духовнику телеграмму: "Есть ли промысл Божий жениться?" И на следующий день получает благословение. Идут они со знакомой девушкой по улице мимо загса. Петр просит у спутницы под каким-то невинным предлогом паспорт, скрывается в дверях учреждения и возвращается с торжествующим видом: он и его пребывающая в неведении избранница отныне объявляются мужем и женой. Девушка ударяется в слезы, но шаг сделан. На следующий день они обвенчались, а вскоре Петр был рукоположен в священники. Матушка потом утешилась и простила отцу Петру обман. "Был в этом промысл Божий", - говорила.

В этом браке родились трое сыновей, двое из них тоже стали священниками, третий - диаконом. Вот такая жизнь сложилась у батюшки Петра. Недавно он овдовел.

На прощание беру благословение. Идет дождь. Я оглядываюсь и вижу его, отца Петра, пожилого промокшего человека, которому ехать еще долгие часы с тяжелой дорожной сумой. Мне становится жалко его, но тут вспоминается изречение Иисуса Христа из Евангелия, обращенное к Апостолу: "Имя тебе будет Петр, что значит "камень. И на этом камне созижду Церковь Свою".



Воспоминания священника-фронтовика


марта на конференции «За други своя: Русская Православная Церковь и
Великая Отечественная война» святейший патриарх Алексий наградил
почетными грамотами клириков разных епархий, воевавших за Родину. Среди
награжденных был и протоиерей Рафаил МАРКЕЛОВ, с которым удалось
побеседовать корреспонденту сайта.

-- Батюшка, расскажите, как вы воевали?

-- На войне я был снайпером. Воевал в составе Второго Балтийского
фронта, двести восьмая дивизия, триста девятнадцатый стрелковый полк.
Дело это особое, не то что просто в пехоте -- знай себе стреляй. Здесь
стреляешь в него, в противника, один раз. Стрельнул -- уходи на другое
место. Не ушел -- тебя убьют.

- А из чего вы стреляли?

- Как из чего? Из снайперской винтовки. И прицел оптический был.

- Как вы учились снайперскому ремеслу?

- А нас специально учили. Сперва спрашивали, кто хорошо стреляет,
проверяли. А я с детства к охоте был приучен, вот меня и взяли.
Призывался на фронт я из Ивановской области, в Верховце. Вот там нас и
учили стрелять из снайперской винтовки, а потом специальный взвод
снайперов сформировали и на фронт.

- И скольких же вы немцев подстрелили?

- Не знаю. Много. Но разве их там разглядишь, сколько их там? Убит
или не убит, не поймешь. Ну, если не поднялся, значит, видать, убит.
Еще раз говорю, у снайпера нет времени смотреть, убит, не убит. Уходить
надо!

- В каком году вы пошли на войну? Сколько вам тогда было?

- Пошел я в сорок третьем, мне семнадцать лет было. А уж в сорок четвертом -- еще восемнадцати не было -- меня ранило.

- Как же это произошло?

- Было это в Латвии, ее тогда как раз освобождали. Километров
сорок-пятьдесят до Риги не дошли. Меня «засекли» и стали выбивать.
Сначала немец бил из пулемета. Ну а я по воронкам все ползаю и ползаю,
из одной в другую. Спрячешься в воронке, только все успокоится, чуть
вылезешь, а он опять стреляет. Прямо нет спасения! Ну так продолжалось
довольно долго, потом ему, видать, надоело и стал он из миномета
садить. И накрыло меня осколками. Шестого августа это было. И уж после
этого я не воевал.

- Что было самое трудное на войне?

- Уберечь себя, остаться живым. Там ведь как? Дело делай, а по сторонам-то не зевай, смотри в оба, а то пропадешь.

- Отец Рафаил, на той войне сражались в основном православные люди или большинство было безбожников?

- Ну тогда особо-то этого не было видно. Молиться мы так уж не
молились, но все же в основном люди были верующие, я так думаю. Во
всяком случае, крестики очень многие носили, да и «Господи помилуй»
постоянно слышалось. Особенно когда в атаку идти, перед боем. Тут
только и слышишь: «Господи помилуй!» А кто молился, те молились. Хотя и
не разрешалось это, но все равно всегда ведь найдешь место, где
помолиться: на посту стоишь и молишься про себя, просишь у Бога, что
тебе нужно. Никто не помешает.

- Батюшка, а после войны вы что делали?

- Из госпиталя пришел в конце 45-го года, в колхозе работал, в
лесничестве работал, своим хозяйством занимался, плотничал, крыши крыл
-- в общем, делал, что придется, чтоб жить.

- А когда вы приняли священный сан?

- Рукоположение я принял очень поздно, лишь в 1983 году. Пять лет
был диаконом, а с 1988 года служу священником. Живу я в деревне Осинки
Горьковской области, Воротынский район. Правда год назад владыка
определил мне быть на покое -- по состоянию здоровья. Но смену мне так
пока и не прислали. Вот и приходится все-таки иногда служить. А что
поделаешь: люди приходят и просят: отслужи на праздник, отслужи требу,
то да се. Вот и служишь, делать нечего.

http://i-demidov2009.ya.ru/replies.xml?item_no=38&ncrnd=4478


1 Марта 2010 отошел ко Господу мой отец, ветеран Великой Отечественной войны, Виктор Иванович Таганов. Ему было без малого 88 лет. В этой, по нынешним меркам, огромной и полной событиями жизни Отечественная война была временем его молодости, становления, первых ответственных решений. Вкратце опишу его военную биографию…

В детстве он увлекался авиацией и посещал аэроклуб. Когда началась война, его из г. Харькова призвали в авиационное училище. Согласно призывным планам, он должен был стать летчиком. Но вскоре советскому командованию стало очевидно, что после внезапных ударов немцев в июне 1941 года самолетов у наших войск осталось гораздо меньше, чем летчиков. Поэтому моего отца и многих его друзей-одноклубников спешно направили в Сретенское артиллерийское училище, где он получил офицерское звание и дальше служил Родине в качестве офицера-артиллериста.



Его боевой путь начался на северном фасе Курской дуги летом 1943 г., где он стал командиром минометного взвода. Тогда – мне это трудно себе представить - отцу было всего 21 год…

Как свидетельствует его военный билет, лейтенант Таганов начал воевать в составе 43-го Даурского стрелкового полка 106-й Забайкальской стрелковой дивизии 65-й армии Центрального фронта. Полком командовал Герой Советского Союза И.М.Матюгин, в прошлом дальневосточный офицер-пограничник.

Звание Героя И.М.Матюгин получил при форсировании Днепра. Мой отец в скором времени стал командиром минометной батареи – его предшественника по должности, лейтенанта Хабика, и еще нескольких офицеров и солдат, убило прямым попаданием снаряда в наблюдательный пункт.

В должности командира батареи 120-мм полковых минометов старший лейтенант В.И. Таганов продолжал воевать в составе Центрального, затем 1-го Украинского фронта. В боях на Курской дуге он был ранен осколком и получил орден Красной звезды за то, что его батарея в одиночку разгромила целое соединение немецких самоходных артиллерийских установок «Фердинанд».

Затем он участвовал в освобождении Украины и Польши, участвовал в Висло-Одерской операции, сражался на территории Германии, участвовал в штурме немецких городов, получил еще одно ранение, был удостоен многих боевых медалей и впоследствии стал кавалером ордена Великой Отечественной войны I степени. Войну он закончил у стен Берлина и Праги.

За несколько лет до кончины, когда здоровье отца это еще позволяло, я убедил его в память и назидание внукам и правнукам записать на видео некоторые воспоминания, в том числе и о войне. Предлагаю читателям сайта небольшой фрагмент из этих воспоминаний в моем пересказе.

* * *

Этот случай произошел на Курской дуге, когда отец уже командовал батареей. Шли позиционные бои. Наблюдательный пункт батареи располагался в кустах близ какого-то оврага. За оврагом – немцы, вся территория за наблюдательным пунктом простреливается. По дну оврага течет речка. И эта речка – единственный источник воды во всей округе, так как из тыла воду привозят редко и в малых количествах. Все бойцы страдают от жажды, вода нужна для лошадей (минометы перевозили на конной тяге), для оружия… В один из знойных летних дней на батарее обсуждался вопрос, нельзя ли каким-нибудь образом достать воды из этой реки. Всем было ясно, что это смертельный риск.

«Тут, – вспоминал отец, – нашелся один отчаянный солдатик. – Ладно, говорит, слажу в овраг, может быть, пронесет… Помянете, если что. Давайте котелок. – Ему налили «для храбрости» фронтовых сто грамм из офицерской фляжки, и он полез. Все затихли, смотрят в бинокли. Лезет, спускается, набирает воду… С той стороны – ничего, тишина. Пропустили. Вылезает из оврага, все смотрим на него с удивлением и радостью – живой и с водой! Но тут, смотрим, по противоположному склону оврага немец ползком спускается. И тоже с котелком… Ну, мы тоже пропустили его – ведь они только что могли и по нашему очередь дать… Видно, им тоже очень пить захотелось» – посмеивался отец, рассказывая этот случай.

Так продолжалось несколько дней подряд. К воде поочередно спускались немцы и наши бойцы минометной батареи. Как-то само собой над этим участком фронта поутихла случайная стрельба, которой противники обычно «взбадривали» друг друга, сидя в укрытиях. На третий или четвертый день в расположение приехал по какому-то случаю командир полка. И при нем в очередной раз в овраг за водой полез немецкий солдат… Командир, разглядывая эту сцену в бинокль с наблюдательного пункта, был вне себя: «Таганов, ты что, перемирие тут устроил?! Безобразие… К вечеру снайперов пришлю. Мы им покажем водичку…»

И к вечеру, действительно, прибыли снайперы. Следующий немецкий солдат так и остался лежать на склоне оврага с котелком в руке. Дальше все шло как обычно на войне. Свистели пули, взрывались снаряды и бомбы. И немцев, и наших одинаково подстерегала смерть. Не происходило ничего особенного… Но на батарее отца в тот день у всех было подавленное настроение, о причинах которого никто никому не говорил…

* * *

Удивительно, но из всех фронтовых случаев именно эту историю отец вспоминал вместе с нами в феврале 2010 года, в самые последние дни своей земной жизни. Промысл Божий в отношении моего отца поражает своей щедростью и милостью – пройдя огонь сражений, многократно побывав на волосок от смерти, он скончался в кругу семьи, окруженный внуками, на девятом десятке лет. А по поводу этой истории с водой он, уже почти не владея голосом, все же сказал: «Человечность должна быть везде».

Пусть эти слова, подтвержденные его фронтовым мужеством и доблестью, послужат добрым свидетельством о жизни раба Божия Виктора пред Богом, наименовавшем миротворцев Своими сынами…

http://www.pravmir.ru/rasskaz-frontovika/

 

[Евгений Гoленских]

Александр Петрович Смолкин,
родился 6 июля 1926 года на Алтае в крестьянской семье. Его юность прошла в суровые годы войны. В 17 лет, в 1943 году, Александр Смолкин ушел на фронт. Он воевал на 1-м Прибалтийском фронте. В начале 1944 года Александр Смолкин получил тяжелое ранение, был направлен в госпиталь в Горький, где пробыл несколько месяцев. После выздоровления Александр вернулся в строй и продолжал воевать. Войну он закончил в Германии. Старший сержант Александр Смолкин был награжден медалями «За взятие Будапешта», «За взятие Вены», «За победу над Германией», польской медалью.

После войны Александр Смолкин еще несколько лет служил в армии и демобилизовался в 1951 году. Приехав в Новосибирск, он встретился с Верой Карпенко, которая работала в канцелярии Новосибирского епархиального управления машинисткой. В 1952 году состоялось их венчание.

Воспоминания о детстве, прошедшем среди простых благочестивых русских людей, о военных испытаниях, о положивших за Родину свои жизни фронтовых товарищах заставили Александра Петровича задуматься о дальнейшем жизненном пути. Бесспорно на его выбор оказало и влияние невесты, а затем супруги — Веры Алексеевны, которая несла свое послушание под непосредственным руководством митрополита Новосибирского и Барнаульского Варфоломея (Городцева). Александр Петрович Смолкин, прослуживший девять лет земному Отечеству в воинском звании, принял решение всю свою оставшуюся жизнь посвятить служению Христу и Его Церкви.

По благословению Владыки Варфоломея, с 1952 года Александр Смолкин проходил клиросное послушание, а затем стал псаломщиком в Вознесенском кафедральном соборе. Через много лет отец Александр вспоминал, что церковно-славянскому языку (чтению и основам грамматики) его учила сестра Владыки Варфоломея Мария Дмитриевна Городцева.

7 апреля 1955 года рукоположенный на Благовещение во диакона митрополитом Варфоломеем отец Александр начал свое служение как священнослужитель в главном храме Новосибирской епархии. Диаконское служение отца Александра проходило под руководством митрополитов Варфоломея и Нестора (Анисимова), блестяще образованных, опытных и духоносных архипастырей, начавших свое служение в священном сане еще до революции, переживших тяжкие гонения, темничное заключение, ссылку, жизнь на чужбине. Через много лет, в разговорах с молодыми священнослужителями, отец Александр всегда с любовью и теплотой вспоминал о первых своих архипастырях-наставниках.



Протоиерей Александр Смолкин с духовенством Вознесенского собора на Заельцовском кладбище у могил воинов Красной Армии, умерших от ран в госпиталях Новосибирска в годы Великой Отечественной войны

1 ноября 1959 года епископ Новосибирский и Барнаульский Донат рукоположил отца Александра в сан иерея. Практически все священническое служение отца Александра прошло в Новосибирском Вознесенском кафедральном соборе. На протяжении почти трех десятилетий он был штатным священником, ключарем настоятелем. Несколько поколений православных новосибирцев хорошо знали, уважали и любили протоиерея Александра.

Многолетнее служение отца Александра было отмечено священноначалием Русской Православной Церкви. Он был удостоен правом ношения митры, награжден орденами святого Равноапостольного князя Владимира и преподобного Сергия Радонежского.

С 1988 году, по состоянию здоровья, протоиерей Александр Смолкин был за штатом, но не оставлял любимого храма. Он по-прежнему исповедовал прихожан, поминал записки, когда позволяло состояние здоровья служил сам или сослужил архиереям и соборному духовенству.

Более чем через 50 лет после представления отца Александра нашла еще одна его фронтовая награда — медаль «За отвагу». К ней отец Александр был представлен за мужество в том бою, когда получил ранение.

Скончался протоиерей Александр Смолкин 29 октября 2002 года и был погребен на Заельцовском кладбище. Молитвенную память о нем, воине и священнике, хранят многие прихожане Вознесенского кафедрального собора.

Архимандрит Макарий (Реморов)

Архимандрит Макарий родился 23 марта старого стиля 1907 года в селе Сядемка, Земеченского уезда, Тамбовской губернии. В крещении он получил имя Игорь. Его отец иерей Николай Реморов происходил из древнего священнического рода. Игорь Реморов начал учиться еще в Тамбовском духовном училище, а после революции продолжил свое обучение в светской школе. Он окончил девятилетку. В 1927 году Игорь Николаевич женился на Валентине Михайловне Мстиславской, отец которой был благочинным, служил в одном из мордовских сел и за активную миссионерскую деятельность награжден медалью.

В конце 20-х годов начинается массовое закрытие церквей, многие священники подвергается арестам, однако угроза гонений не пугает Игоря Николаевича, и он отвечает согласием на предложение крестьян, просивших его стать священником в его родном селе. В этом же году Игорь Реморов был рукоположен во диакона и во священника и получает назначение в Успенскую церковь села Сядемка. Два года удалось прослужить молодому священнику. Начавшаяся коллективизация вызвала новую волну репрессий против духовенства, и отец Игорь был арестован и приговорен к высшей мере наказания. Но, при пересмотре дела, расстрел заменили ссылкой в Сибирь.

В 1930 году священник Игорь Реморов прибыл в Бийск. В это время на Алтае так же были арестованы десятки священников, и во многих храмах богослужение не совершалось. В первый же день по прибытии в Бийск на базаре отец Игорь встретился с человеком, оказавшимся старостой Казанской церкви села Грязнухинского (ныне село Советское, Советского района). Староста сразу же определил, что перед ним священник и стал просить отца Игоря поехать к ним и служить в их сельском храме. Отец Игорь согласился. Тотчас же они отправились к местному архиерею, который удостоверившись, что отец Игорь не обновленец, направил его в Грязнухинское.

Прихожане полюбили молодого батюшку, но послужить здесь ему пришлось недолго: начал свое служение в Грязнухинском отец Игорь летом, а на Крещение поздно вечером к нему в дом постучался председатель сельсовета и под большим секретом сообщил, что отцу Игорю следует немедленно уезжать из села, так как завтра его обязательно арестуют. В ту же ночь священник Игорь Реморов уехал и вскоре был в Бийске. Здесь он окончил курсы бухгалтеров и устроился работать по этой специальности. То что именно таким образом ему удалось избежать ареста является неудивительным. Подобных случаев было немало. Сотрудников ОГПУ часто не интересовало, кто конкретно будет ими арестован. Их заботило прежде всего выполнение плана по количеству арестованных лиц определенной категории. Просто было нужно арестовать предписанное количество священников, кулаков, бывших царских офицеров, бывших чиновников и т.д. Искать же куда-то пропавшего отца Игоря им было некогда, проще было бы найти кого-нибудь другого и арестовать.

Вскоре отец Игорь был мобилизован в трудовое ополчение и стал работать на стройках Кузбасса. В середине 30-х годов он вернулся в Бийск к семье. Устроиться служить в какой-либо храм в это время было уже очень трудно. Большая часть из церквей была закрыта, и отец Игорь до самой войны работал бухгалтером.

В июле 1941 года он был мобилизован и отправлен на фронт. Первоначально воевал под Москвой, а затем инженерно-саперный батальон, где служил отец Игорь был переброшен в Ленинград. До 1944 года его часть обеспечивала «дорогу жизни» через Ладогу.



Протоиерей Валентин Бирюков и архимандрит Макарий (Реморов) с сыновьями священником Василием и протоиереем Александром

Священник Игорь Реморов закончил войну в Восточной Пруссии в Кенигсберге. Он был награжден медалями «За отвагу», «За оборону Москвы», «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией».

Осенью 1945 года отец Игорь вернулся в Бийск, где продолжал работать бухгалтером. В 1956 году митрополит Новосибирский и Барнаульский Нестор благословил отца Игоря продолжить священническое служение. До 1973 года отец Игорь служил в селах Большой Улуй и Ново-Березовка, Красноярского края. В 1970 году он овдовел.

Затем протоиерей Игорь Реморов служил в поселке Колывань Новосибирской области. В 1980 году он был пострижен в монашество архиепископом Новосибирским и Барнаульским Гедеоном в честь преподобного Макария Великого. Находясь за штатом отец Макарий жил в Тобольске, Новокузнецке, Бердске. По мере своих сил он служил в храмах этих городов. Многие сибиряки, как миряне, так и священнослужители обращались к отцу архимандриту за духовным советом, просили его молитв и молились за него. Скончался архимандрит Макарий 8 декабря 1998 года в Бердске и похоронен за алтарем Бердского Преображенского собора.

Сын отца Макария протоиерей Александр Реморов — ректор Новосибирского Свято-Макариевского Богословского института, старается, когда появляется возможность помянуть синодик отца Макария. Автору этих строк довелось видеть эту тетрадочку заполненную сотнями имен. Батюшка молился за прихожан храмов, в которых служил; за архиереев и священников, убиенных во время гонений и умерших в ссылках; будучи большим знатоком русской классической литературы (а отец архимандрита Макария — протоиерей Николай Реморов, сам был поэтом и оставил несколько десятков стихотворений), отец Макарий включил в свой синодик имена многих русских писателей, поэтов, религиозных мыслителей и философов.

Через несколько лет после кончины отца Макария имя его записано в поминальные записки многих православных новосибирцев и бердчан, которые помнят его.


Валентин Яковлевич Бирюков родился 4 июля 1922 года в селе Колыванском, Павловского района, Алтайского края в крестьянской семье. Во время коллективизации Бирюковы, как и многие крестьяне их села, были раскулачены и сосланы в Нарымский край. С 1941 года Валентин Бирюков на фронте. Сибирского охотника и отличного стрелка поставили наводчиком орудия. Воевать Валентину Бирюкову пришлось на Ленинградском фронте. После прорыва блокады он дошел со своими товарищами артиллеристами до Восточной Пруссии и участвовал в штурме Кенигсберга. Закончил войну Валентин Яковлевич в Польше. Он награжден медалями «За отвагу», «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга», «За победу над Германией».

После войны Валентин Яковлевич вернулся в Нарымский край, жил в Колпашево. Был прихожанином Воскресенской церкви поселка Тогур. Глубокая вера, которую он пронес через все испытания была передана им его детям.

В 1975 году Валентин Бирюков был рукоположен во диакона архиепископом Новосибирским и Барнаульским Гедеоном. Во священника его рукополагал архиепископ Ташкентский и Среднеазиатский Варфоломей. Прослужив несколько лет в Средне-Азиатской епархии, отец Валентин вернулся в Сибирь. В Новосибирской епархии он служил в Никольской церкви села Новолугового, в Александро-Невской церкви в Колывани, в Чулыме.

Сейчас отец Валентин является заштатным священником, но продолжает служить в Сретенской церкви и в Преображенском соборе Бердска. Он является духовником многих священников и мирян нашей епархии. Он часто встречается с православной молодежью, рассказывает о своей жизни и служении, о пережитом, о том, что именно вера и упование на помощь Божию сохранили ему жизнь в трудные военные годы.

Три сына отца Валентина стали священниками, муж его дочери так же священник.

Недавно в издательстве Свято-Данилового монастыря вышла книга воспоминаний отца Валентина, в которой он рассказывает и о пережитом на фронте.


Архимандрит Нифонт родился 6/19 декабря 1918 в селе Шумиха, ныне Кемеровского района, Кемеровской области в день памяти Святителя и Чудотворца Николая. Имя этого святого он и получил в крещении. Окончив школу и педагогическое училище Николай Глазов стал преподавать в школе, заочно он учился в педагогическом институте. В 1939 году молодого преподавателя призвали в армию и отправили для прохождения службы в Забайкалье. Когда началась Великая Отечественная война Николай Глазов первоначально продолжал нести службу в Забайкалье, а затем был направлен на учебу в одно из военных училищ.

После окончания училища артиллерист-зенитчик лейтенант Глазов начал воевать на Курской дуге. Участвуя в сражениях он неоднократно проявлял мужество и героизм. Вскоре он был назначен командиром зенитной батареи. Последний бой старшему лейтенанту Глазову пришлось вести в Венгрии у озера Балатон в марте 1945 года. Николай Дмитриевич был ранен. Старшему лейтенанту Глазову перебило коленные суставы. Ему пришлось пережить несколько операций сначала в полевом, а затем в эвакогоспитале в грузинском городе Боржоми. Старания хирургов не смогли спасти ему ног, коленные чашечки пришлось удалить, и на все жизнь он остался инвалидом. Но будучи человеком верующим, он достойно переносил свои физические страдания — никто никогда не слышал от него жалоб, до последних дней своей жизни он сохранял бодрость духа.

В конце 1945 года в Кемерово вернулся еще очень молодой старший лейтенант, на кителе которого были ордена Отечественной войны, Красной Звезды, медали: «За отвагу», «Зэ взятие Будапешта», «За победу над Германией». Он стал псаломщиком в Знаменской церкви Кемерова.

В 1947 году Николай Дмитриевич Глазов приехал в Киево-Печерскую Лавру и стал ее послушником.

Здесь в обители преподобных Антония и Феодосия он нес послушание сначала псаломщика, а затем регента лаврского хора. 13 апреля 1949 года он был пострижен в монашество с именем Нифонт, в честь святителя Нифонта Печерского и Новгородского. Вскоре после пострига он был рукоположен сначала во иеродиакона, а затем в иеромонаха.

Но начало новой волны гонений на Церковь изменило жизнь отца Нифонта. Атеистическими властями делалось все для того, чтобы закрыть древнейший русский монастырь. Понимая, что лаврское церковное пение составляет украшение всех богослужений, гонители еще до закрытия Лавры под разными предлогами стали добиваться изгнания лучших певчих и регентов. В 1957 году иеромонаху Нифонту пришлось оставить родную обитель. Но Господь не оставил его, ему удалось поступить в Саратовскую Духовную семинарию. В 1961 году, после окончания семинарии по первому разряду, иеромонах Никон поступил в Московскую Духовную Академию. Академию он окончил в 1965 году со степенью кандидата богословия, и Учебным комитетом был направлен в Новосибирскую епархию.

Указом архиепископа Новосибирского и Барнаульского Павла (Голышева) иеромонах Нифонт был назначен настоятелем Свято-Троицкой церкви Красноярска и благочинным церквей Красноярского края. Красноярск в то время был вторым по величине городом Новосибирской епархии, в нем было около 700 тысяч жителей и всего два храма, оба — на кладбищах. Казалось, что сделано все для того, чтобы постепенно церковная жизнь в этом старинном сибирском городе вообще прекратилась. Но мудрость, терпение, молитвенный настрой и упорство отца Нифонта не позволили осуществиться этому. Новый благочинный приложил все усилия, чтобы в Свято-Троицкой церкви был достойный хор. Очень часто он сам вставал за дирижерский пульт во время служб и репетиций. Старался привлечь в хор молодежь, имеющую специальное музыкальное образование. Многие из тех, кто пел в его хоре стали воцерковленными людьми. Еще в Лавре отец Нифонт начал собирать нотную библиотеку и старался ввести в обиход хора лаврские напевы. Старые красноярские певчие говорили, что отец Нифонт и сам является автором музыки некоторых церковных песнопений.



Протоиерей Николай Войтович, протоиерей Димитрий Будько (ныне архиепикоп Кемеровский и Новокузнецкий Софроний) и архимандрит Нифонт в алтаре Вознесенского кафедрального собора.

Русский народ с особым уважением и любовью относится к монастырям и монашеству. В многичисленные обители отправлялись паломники, стремившиеся побывать на на монастырской службе, поговеть, причаститься, получить духовный совет. Монастыри для русского человека любого звания были и духовной врачебницей, и идеалом для устроения богослужения, и народной духовной академией. Многие русские люди стремились остаток своих жизненных лет провести в ангельском образе, в стенах какой-либо обители. Причем постриг принимали и бывшие бояре, и купцы, и крестьяне, и воины.

После революции народ наш лишился своих монастырей. Но благоговейное чувство к каждому из монашествующих в верующем народе осталось. Поэтому появление в Красноярске отца Нифонта сразу же привлекло к нему желающих (большей частью уже немолодых женщин) принять монашеский постриг. После определенной подготовки, отец Нифонт, по благословению правящих архиереев, совершал пострижение. Многие из его пострижениц несли послушание при Свято-Троицком храме.

Двадцать лет до 1985 года отец Нифонт нес послушание благочинного и настоятеля Свято-Троицкого храма. За эти годы он был возведен в сан игумена и архимандрита, награжден многими церковными орденами и другими наградами. Отец архимандрит, будучи благочинным, несмотря на свои телесные немощи, постоянно ездил по приходам Красноярского края. Ему приходилось, используя свой авторитет и то уважение, которым он пользовался как фронтовик, помогать настоятелям решать возникшие у них административные вопросы, как внутри прихода, так и с представителями местной светской власти.

Часто приходилось бывать отцу Нифонту и в Новосибирске. Он не только бывал в епархиальном управлении, но и участвовал в архиерейских богослужениях, особенно в годы святительства Владыки Гедеона. Несколько раз на Вознесение — престольный соборный праздник и на День Ангела Владыки Гедеона архимандрит Нифонт управлял архиерейским хором.

В 1985 году отец Нифонт вышел за штат, но он по-прежнему приходил молиться в Свято-Троицкий храм. В 1989 году красноярским верующим был возвращен Покровский собор, отобранный у них в начале 60-х годов. К этому времени архимандрит Нифонт жил рядом с этим храмом. Поэтому он очень обрадовался новому храму и почти каждый день приходил на службу. Автор этих строк вместе с другими молодыми тогда священниками с благодарностью вспоминает советы и участие отца архимандрита по отношению к духовенству, начинавшему тогда свое служение. Отец Нифонт внимательно слушал проповеди молодых священников, старался воодушевить, отмечал удачные места, советовал, как избегать тех или иных недостатков. Многие из нас получили на молитвенную память от отца Нифонта книги и ноты из его библиотеки.

Вместе с настоятелем собора протоиереем Сергием Тимоновым отцу Нифонту удалось организовать небольшой молодежный хор (точнее ансамбль), для пения в будние дни. В него вошли студенты института искусств. Отец Нифонт был «художественным руководителем и главным дирижером», но в то же время, и все студенты по очереди становились за регентский пульт. Каждую субботу отец архимандрит подходил к священнику, заступающим на череду служения и спрашивал, какие песнопения и каких композиторов или монастырских распевов молодой батюшка желал бы услышать. Причем предполагалось, что в каждые день седмицы будет звучать разные Херувимские и Милости Мира.

Я помню, как в июне 1990 года в собор пришли курсанты Красноярского военного училища и попросили отслужить молебен по случаю окончания училища и присвоения лейтенантских званий. Настоятель и все мы, священники, единодушно решили, что слово молодым лейтенантам должен конечно сказать архимандрит Нифонт.

В назначенный день несколько десятков лейтенантов в новеньких мундирах с блестящими погонами вместе с родителями, невестами, а кто-то и с молодыми женами вошли в собор. После молебна на амвон вышел семидесятилетний старец-архимандрит в рясе, украшенной не только высокими наградами Русской Церкви, но и многочисленными орденами и медалями. По рядам молоденьких лейтенантов прошел какой-то вздох удивления, и они обратились во слух.

Архимандрит Нифонт говорил о любви к Отчизне и офицерской чести, сравнивая воинское служение с христианским исповедничеством. Вспоминая свой собственный лейтенантский выпуск, он сказал, что тогда в 1943 они, такие же молодые лейтенанты, отправлялись из училища прямо на фронт и каждый из них прекрасно понимал, что с войны он может не вернуться. Поколение лейтенантов, пришедших в этот день в собор, начинает свою службу в совсем иных условиях. Но каждый из них должен осознавать, что воинская служба в любые годы сопряжена с трудностями, опасностями и даже с вполне реальной возможностью умереть за Родину. Он напомнил, что очень скоро им, молодым офицерам, будут вверены души и жизни еще более молодых мальчишек, поэтому им, молодым командирам следует быть очень требовательными к себе и внимательными к подчиненным.

После молебна несколько некрещеных выпускников приняли Таинство Крещения.

К сожалению годы, старые раны и болезни брали свое. Три последних года своей жизни архимандрит Нифонт провел почти, не выходя из совей квартиры. Но и последние в жизни испытания он встретил мужественно с твердым упованием на милость и помощь Божию. Скончался архимандрит Нифонт 28 июня 2004 года и был погребен за алтарем Свято-Троицкого храма, в котором он настоятельствовал.

Протоиерей Алексий Осипов

Алексей Павлович Осипов родился 6 марта 1924 года на Волге в городе Камышине Саратовской губернии. В 1942 году он окончил среднюю школу. Выпускные экзамены в их школе, находящейся в прифронтовой полосе, отменили. В этом же году он был призван в армию и направлен на сборный пункт в Астрахань. В это время немцы рвались к Сталинграду, поэтому обучение молодых солдат было недолгим. Вскоре рядовой Осипов был направлен в дивизион тяжелых минометов Резерва Ставки Верховного Главнокомандующего. Этот дивизион был придан 57 армии, отражающей немецкое наступление южнее Сталинграда. С началом нашего контрнаступления корректировщику огня рядовому Осипову пришлось пройти с тяжелыми боями через Калмыцкие степи к Ростову-на-Дону. Здесь 3 февраля 1943 года в одном бою Алексей Павлович получил два ранения. Сначала осколочное в предплечье и в грудь, но поля боя не покинул, а вечером ему раздробило ступню.



Митрополит Нестор и священнослужители Новосибирской епархии во дворе Никольской церкви села Новолугового. Третий справа — священник Алексий Осипов.



Протоиерей Алексий Осипов в период служения в Новокузнецке.

19-летнему солдату пришлось в течение полугода пройти лечение в трех госпиталях: в полевом, пересыльном в Саратове и в эвакогоспитале в Тюмени. Ступню и часть голени сохранить не удалось, они были ампутированы. После лечения молодой солдат-инвалид, награжденный медалями: «За отвагу» и «За оборону Сталинграда» вернулся в родные места на Волгу. Проявив завидное упорство, в 1945 году, за очень короткий срок, он окончил Сталинградский учительский институт с отличием и сдал экстерном экзамены за курс Воронежского педагогического института. Алексей Павлович поступил в аспирантуру, но уже осенью 1945 года был исключен за то, что читал на клиросе.

В 1946 году он поступает в Одесскую Духовную семинарию, которую оканчивает в 1948 году по первому разряду и поступает в Московскую Духовную академию. Когда перед дипломированным учителем естественником (преподавателем географии, биологии и химии) встал вопрос о теме кандидатской работы в Академии, то он первоначально решил писать сочинение, посвященное критике дарвинизма. Но преподаватели и руководство Академии постарались охладить пыл молодого апологета и потихоньку объяснили ему, что писать на такую тему, тем более писать честно — небезопасно. Тогда Алексей Павлович написал работу по патрологии. В 1952 году, когда Алексею Осипову предстояло защищать свою работу, митрополит Новосибирский и Барнаульский Варфоломей доктор богословия, еще 8 декабря 1949 года избранный почетным членом Московской Духовной академии, прибыл в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру и участвовал в работе комиссии по приему кандидатских и дипломных работ. По ходатайству митрополита Варфоломея кандидат богословия Алексей Павлович Осипов Учебным комитетом был направлен в Новосибирскую епархию.



Отец Алексий в храме с. Пушкино, Московской области.

В октябре 1952 года Алексий Осипов был рукоположен митрополитом Варфоломеем во диакона и во священника. Отец Алексий стал первым священником Новосибирской епархии — выпускником возрожденной Академии.

Менее полугода священник Алексий Осипов служил в Вознесенском кафедральном соборе, великим постом 1953 года он назначается в Никольский храм села Новолугового. В 1957 году он вновь назначается в собор уже настоятелем. В 1958 году вновь служит в Новолуговом, в 1960 — в Никольской церкви Абакана, а с 1961 года настоятелем Никольской церкви Старокузнецка (ныне часть Новокузнецка). В этом храме отец Алексий прослужил двадцать лет до 1980 года. С 1980 года и до кончины, последовавшей 29 мая 2004 года, протоиерей Алексий Осипов жил и служил в Подмосковье.

За многолетние и плодотворные пастырские труды отец Алексий был удостоен многих Патриарших наград: правом ношения митры, орденов Преподобного Сергия Радонежского и Князя Даниила Московского. Протоиерей Алексий Осипов является автором трех опубликованных книг проповедей, переработанных в виде статей на современные актуальные темы духовной жизни. Кроме того после его кончины остались и неопубликованные рукописи.


Анатолий Алексеевич Михеев, родился в июне 1927 года в селе Данковском, ныне Кемеровской области. Семья их была раскулачена и сослана в Нарымский край. Вместе с родителями спецпереселенцем стал и трехлетний Анатолий. В 1943 году шестнадцатилетний Анатолий пишет заявление в военкомат с просьбой направить на фронт. И это заявление удовлетворяют! Но отправить парня зимой из Каргаска в Томск или в Новосибирск практически невозможно. Нужно ждать начала навигации, а Обь вскроется только в апреле-мае 1944 года.

Анатолий занимается на курсах от военкомата, учится военному делу. В мае первым пароходом он отправляется в Новосибирск, а оттуда на фронт. Противотанковый артиллерийский дивизион, в котором проходил службу Анатолий Михеев, вел боевые действия в Прибалтике. Анатолий был, после выздоровления вернулся в строй. Он принимал участие в Восточно-Прусской наступательной операции, участвовал в штурме Кенигсберга.

Анатолий Алексеевич вспоминает, что когда 9 апреля 1945 года Восточно-Прусская операция была завершена, то их, артиллеристов, погрузили в эшелон, и все подумали, что они направляются ближе к Берлину. Но эшелон шел долго, и, когда в одну из ночей переехали Урал, Анатолий первый понял и сказал товарищам, что поезд идет в родную Сибирь. Все стали говорить, что наверное предстоит новая война — на этот раз с Японией.

 

[Евгений Гoленских]

Диакон Николай Петрович Попович

"Кто-то сильно за меня молился"


Он мечтал стать летчиком, а воевал пулеметчиком, выучился на юриста и экономиста, а карьеру после работы в госплане и в секретных органах продолжил сторожем, был коммунистом, а стал диаконом.

Диакон Николай Петрович Попович, один из трех уцелевших фронтовиков Московской епархии Русской православной церкви. Этот клирик московского храма Спаса Нерукотворного Образа на Сетуни имеет боевые награды и весьма необычную биографию.

- За что вы получили свой первый орден, отец Николай?

- На фронт я попал в семнадцать лет. Мечтал воевать летчиком или танкистом, но пришлось командовать пулеметным расчетом. С боями прошел Белоруссию, Польшу. При форсировании Немана особых плавсредств не было, переплывал кто как мог. Я погрузил пулемет в лодку и переправился на противоположный берег. Там в песке мы окопались, чтобы отбиваться от немцев. И отбились. За это и получил орден Красной Звезды. Потом наступление продолжилось. Я был тяжело ранен. Лечился сначала в польском госпитале, потом в Каунасе. А перед своим последним боем я надел каску. Обычно мы их не носили, потому что они были тяжелые. Использовали пилотки. А тут гляжу, валяется новенькая каска - ну я ее и надел. Видно, это был перст Божий. Ночью немцы пошли в атаку на наши позиции. Я начал стрелять - и вдруг почувствовал страшный удар. Потерял сознание и пролежал до утра, истекая кровью. А утром меня подняли санитары. За глоток воды я, наверное, тогда отдал бы все. Позже, когда я стал верующим и узнал из Евангелия о страданиях Иисуса Христа на Голгофе, то, прочитав Его слова, произнесенные на кресте: "Жажду", - я заплакал. Потому что вспомнил, как хочет пить человек, истекающий кровью. Но у меня-то это было недолго, а у Господа длилось два дня. И я думал - какая же это была мука жажды! Меня это потрясло. Господь на кресте попросил попить, а ему дали уксус.

В госпитале я сказал врачу, что надел каску за час до боя. Он посмотрел на меня и сказал: "Видно, Коля, за тебя кто-то сильно помолился в ту ночь. Иначе ты бы здесь не лежал". В общем, мне сделали операцию. Но ранение было тяжелое. Отнялись левая рука и левая нога. Они у меня и сейчас слабые. Называется: остаточные явления полного левостороннего паралича. Из госпиталя нас вывозили на самолетах "У-2". Помню, радовался - все еще бредил авиацией. Руку и ногу отняло, а я радуюсь! А когда полетели, то нарвались на "мессершмитта". Как он нас не сшиб - не знаю! Это чудо. Наш летчик полетел буквально по макушкам деревьев. И поскольку скорость у "мессера" большая, а у "кукурузника" маленькая, то мы каким-то образом проскочили. В конце концов приехал домой инвалидом Отечественной войны второй группы.

- Как вы пришли к вере?

- У человека бывает два рождения. Отец мой был дворянин, офицер. Дед и прадед по отцовской линии - тоже офицеры. Прадед принимал участие в освобождении Болгарии от турок и воевал под Плевной. С маминой стороны было представлено духовенство, поэтому начальное воспитание я получил очень хорошее. Когда мне исполнилось одиннадцать лет, отца арестовали и расстреляли. Потом - война, юридический институт (нынешний юрфак МГУ), экономический институт и геологоразведка в Якутии. В этот период я был абсолютно уверен в правоте марксизма-ленинизма. Однако после ХХ съезда партии произошло крушение этих идеалов. Я, тогда уже член партии, сам читал письмо Хрущева к съезду и был им потрясен. А когда приехал в Якутию и узнал, что там похоронены десятки тысяч невинных людей, полностью изменил свое отношение к марксизму. Вернувшись из Якутии, трудился в Госплане РФ, на секретной работе в Комитете оборонной техники, в Комитете по труду и зарплате. Постепенно началось мое разочарование во всех партийных идеалах.

Я видел, как все стремительно обессмысливается. При Хрущеве, несмотря на всю его "оттепель", возобновились гонения на церковь. А это был, между прочим, реальный показатель того, что никакой настоящей свободы в обществе так и не наступило. Не может быть свободным государство, где заколачиваются храмы и преследуются верующие, где вновь распинают Христа.

Потрясли меня события в Венгрии и Чехословакии. Наконец, в 1968 году я сдал свой партийный билет. На этот шаг меня благословил мой духовник - почивший протоиерей, профессор Московской духовной академии Александр Ветелев. Слава Богу, репрессии меня миновали. А могли запросто посадить в сумасшедший дом, ведь у меня было ранение в голову. Кому ж, как не "сумасшедшему", могла прийти идея в голову сдавать партбилет? Но Бог миловал. Я оставил светскую работу и в 1970 году ушел в церковные сторожа.

Встреча с духовником и стала моим вторым, духовным рождением. Отец Александр, удивительно эрудированный человек, раскрыл мне глаза на красоту православия, которое уже две тысячи лет хранит учение Христа в неповрежденной целостности и чистоте. Считаю, что родился по-настоящему только тогда, когда стал православным христианином. Я был потрясен тем, что увидел в христианстве. Появилась точка опоры, долгожданная доминанта. Стало наконец ясно, что такое человеческая история, во имя чего приносились наши жертвы, открылся подлинный смысл жизни, феномен смерти и бессмертия. Все стало на свои места. А когда я глубже ознакомился с учением церкви, то понял, что она, как говорил апостол Павел, - "столп и утверждение Истины" (1 Тим. 3, 15). Не осталось больше никаких сомнений в бытии Божием.

- Скажите, а как относится церковь к войне в свете заповеди "не убий"?

- "Не убий" - заповедь универсальная. Но полное ее выполнение, увы, невозможно из-за несовершенства общества, в котором мы живем. Поэтому приходится соотносить планку этой заповеди с категориями "справедливости" и "несправедливости". Есть войны агрессивные. Это война Германии с СССР, Америки - с Вьетнамом и Ираком, СССР - с Финляндией и Афганистаном. Несмотря на численное превосходство противника-агрессора, он как оккупант обречен на поражение, потому его цель изначально захватническая, богопротивная. Вспомните, как маленькая Финляндия в 1940 году самым невероятным образом отстояла свою независимость.

Но вот что важно отметить. Конечно, когда на Россию шел немец, он был убийцей, так как самочинно вступил в пределы чужой страны, чтобы силой захватить ее народ. А когда в наступление шел русский солдат, то он был освободителем, так как защищал свою землю и свой народ. Однако Святая православная церковь считает, что даже и освободитель с точки зрения высшей правды все равно нарушает заповедь "не убий". Это очень хорошо выразил Александр Сергеевич Пушкин, чей творческий гений испытал огромное благотворное воздействие со стороны православия. В поэме "Полтава" есть удивительно точные по своей верной духовности строчки:

"Но близок, близок миг победы.
Ура! Мы ломим; гнутся шведы.
О славный час! О славный вид!
Еще напор - и враг бежит.

И следом конница пустилась,
Убийством тупятся мечи..."

Да, когда борьба с врагом является вынужденной и необходимой защитой, она освящается Богом и церковью. Но когда ты преследуешь убегающего противника и повергаешь его ударом меча в спину - это уже убийство. Так что война - это совершенно особая реальность. Чтобы понять, кто в ней прав, а кто виноват, нужна высшая, библейская мудрость. И эта мудрость в лице Святой церкви утверждает, что убийство убийству - рознь. Вынужденное убийство, то есть когда ты убиваешь, чтобы предотвратить еще большее по масштабу насилие со стороны врага и дальнейшее разрастание зла, рассматривается церковью в плане духовном совсем по другим меркам, чем, скажем, кровавые действия убийцы-насильника и агрессора. Это всегда надо иметь в виду.

Тем не менее до революции, по требованию той же церкви, русские солдаты, вернувшиеся с поля брани, обязательно проходили исповедь и получали от священника епитимью. Хотя они и были самоотверженными героями-защитниками, ибо ценой смертельного риска выполняли другую заповедь: "Нет большей любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин.,15,13).

А то что убийства не должно быть вообще - ну что ж, это самый высокий идеал. Прийти к нему в земных условиях пока что, увы, не получалось. Но, безусловно, к нему надо стремиться.

- Как же понимать выражение "христианин - это воин Христов"?

- Действительно, каждый христианин всегда находится как на войне. Только поле битвы - внутри самого человека, в его душе. Непрекращающаяся борьба со страстями, борьба жестокая, не на жизнь, а на смерть. Православная церковь сохраняет верность Писанию, в котором отражены вечные истины. Ведя свою духовную брань, она продолжает свое шествие через бушующее житейское море к берегам спасения.

 

[Евгений Гoленских]

Протоиерей Димитрий Дудко

Протоиерей Димитрий Дудко

Протоиерей Димитрий Дудко - фронтовик, узник концлагеря в сталинские годы, Православный диссидент и “узник совести” в брежневский период, окормлявший многих московских интеллигентов. Священник Димитрий Дудко в 70-е годы фактически возглавил Православное диссидентское движение: издавал за границей книги, проповедовал в храме и на радио, за что не раз подвергался арестам и преследованиям от властей. Его книга “Воскресное собеседование”, вышедшая в самиздате, стала настольной для Православной интеллигенции доперестроечной поры.
Протоиерею Димитрию Дудко довелось стать свидетелем краха коммунистической системы и начала Церковного возрождения. В последние годы он пастырствовал, окормлял многих политических деятелей и даже являлся духовником оппозиционной газеты “Завтра”.
Мы связались по телефону с настоятелем Свято-Никольского храма (Московской Патриархии)
г. Верона (Италия) протоиереем Борисом Развеевым, который также принадлежал к деятелям религиозного подполья. Вот что он нам сказал:
- Больно, что от нас уходят люди, которые пострадали за веру, очистили свою душу в горниле страданий. С ними уходит тот безценный опыт, который сейчас мы безнадежно утрачиваем. Это был подлинно русский священник, которого в народе любовно называют батюшкой. Душа тянется к таким людям...
В 1975 году я принял Святое Крещение от отца Димитрия Дудко. Меня привели к нему домой друзья - такие же, как и я, религиозные диссиденты. Когда я вышел из купели, мне был голос от Ангела: “Ты будешь священником”. Все это и исполнилось в свое время. Отец Димитрий дал мне правильное направление в жизни. Я ему очень многим обязан. К сожалению, перед отъездом в Италию я не успел проститься с ним...
Диссидентом отец Димитрий стал не по своей воле: власти вынудили его к этому. Просто он был настоящий Христианин и пастырь - он общался с паствой, проповедовал, писал и издавал книги. А власти ему чинили препятствия. Пришлось вступить в конфронтацию с безбожной идеологией. За это его подвергали арестам. Это был смелый пастырь и светлый человек.


http://www.cofe.ru/blagovest/article.asp?heading=32&article=6864

 

[Евгений Гoленских]

Священники Удмуртии

Семеро православных священников УАССР послевоенного периода гордо писали в своих анкетах: "Участник Великой Отечественной войны". При этом трое из них стали фронтовиками уже будучи священниками. И. И. Баландин, отслужив в 1920-е гг. псаломщиком, а затем и священником в храмах Воткинска, воевал в действующей армии с июля 1941 г . Он стал лейтенантом, был удостоен ордена Красного Знамени, четырех медалей и грамоты от командующего Первым Украинским фронтом. Вскоре после демобилизации опытный иерей вернулся в храмы Воткинска, чтобы нести измотавшимся за годы войны людям слова утешения. Принявший духовный сан в 1924 г . и дважды репрессированный за веру (в 1934 и 1937 гг.) Ф. Е. Красильников был затем пулеметчиком на Первом Белорусском фронте, а в 1945 г . стал настоятелем храма села Короленко (Старый Мултан). Можгинский священник П. М. Коновалов воевал еще на первой мировой, а в Великой Отечественной участвовал с марта 1942 по август 1945 г . Он старший сержант, удостоен медали. С сентября 1945 г . фронтовик — уже настоятель храма села Новогорское Граховского района. Пресвитер Камбарской общины евангельских христиан-баптистов Е. И. Широков также фронтовик с 1943 г ., старший сержант. Участвовал в освобождении Варшавы и взятии Берлина. Награжден орденом Красной Звезды и медалями.

Уже с конца 1940-х гг. представители советской власти на местах возобновили противоправное изъятие храмов, в том числе и тех, что были возвращены верующим в годы войны. Разгром христианства возобновился с еще большим ожесточением по всем направлениям. Воспрянувшее было духовенство стало вынуждено бороться за элементарное выживание, а многие иереи послевоенных лет начали приспосабливаться к режиму, что было чревато

и нравственными потерями. В 1961 г . Ижевская и Удмуртская епархия была упразднена по требованию Совета Министров УАССР. С середины 1960-х гг., однако, не без влияния гонимой Церкви и православных традиций утверждалось почти религиозное отношение к памяти о войне: Вечные огни (парафраз негасимых свеч), ритуальные шествия горожан (крестные ходы), по-особому возвышенные слова, которые и писались с заглавных букв... "Воинство" и "священство" снова соединялись. Наиболее монументальным воплощением этого в год 50-летия Победы стали православные храмы и часовни, заново выстроенные в едином ансамбле с мемориалами Великой Отечественной войны в ряде городов России.

http://yagul.orthodoxy.ru/index.php...sk=view&id=33&Itemid=45&limit=1&limitstart=15

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Стоит солдат - и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат. "Встречай, Прасковья,
Героя - мужа своего.

Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол.
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел..."

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой:

"Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам..."
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил - солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
"Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил..."

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.



http://www.sovmusic.ru/download.php?fname=sozhgli2

 

[Евгений Гoленских]

архимандрит Алипий (Воронов)

Среди наших известнейших священнослужителей было немало ветеранов Великой Отечественной войны, оставивших потомству свои воспоминания о боевом прошлом, о чудесных встречах на дорогах войны. Вот что рассказал о себе наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов).

В молодости он был неверующим человеком. Когда началась Великая Отечественная война, его, офицера, призвали на фронт. На прощание мать дала ему иконку Божией Матери и завещала: «Сынок, когда тебе будет трудно, достань иконку, помолись Богородице - Она тебе поможет!» Материнское напутствие не изгладилось из памяти: согревало, вселяло надежду.
Однажды с группой своих солдат он попал в окружение в лесу, был ранен. С трех сторон немцы, с четвертой - вязкое болото. Тут-то и вспомнил он материнский наказ. Поотстал немного от своих, достал иконку и, как мог, стал молиться: «Богородица Дева, если Ты есть - помоги!». Помолился и возвращается к своим, а рядом с ними стоит старушка, обращается к ним: «Что, заплутали, сынки? Пойдемте, я вам тропочку покажу!». И вывела всех по тропочке к своим.
Отец Алипий отстал опять и говорит старушке: «Ну, мать, не знаю, как тебя и отблагодарить!» А «старушка» ему отвечает: «А ты Мне еще всю жизнь свою служить будешь!» - и пропала, как будто и не было. Тут-то и вспомнил он прощальное материнское напутствие, тут только и понял он, что это была за «старушка»!
И слова те оказались неложными: действительно, и служил он потом всю жизнь Божией Матери - долгие годы был наместником Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря.

http://www.pobeda.ru/content/view/7507/228/


зы.Чудеса на войне:
http://www.pobeda.ru/content/blogcategory/16/228/

 

[Евгений Гoленских]

Подвиг священников на войне

http://www.pobeda.ru/content/view/11397/230/

Подвиги русских пастырей в Великой Отечественной войне

22 июня 1941 г., в день всех святых, в земле Российской просиявших началась Великая Отечественная война. Во второй раз за XX в. Германия вступила в смертельную борьбу с Россией, обернувшуюся для немцев национальной катастрофой. Вожди нацистской Германии открыто отвергали христианские нравственные ценности и пытались возродить древнегерманский языческий культ. В своих пропагандистских обращениях к русскому народу гитлеровцы, спекулируя на трагических событиях советской истории, стре-мились предстать в облике защитников религии, но Местоблюститель патриаршего престола митрополит Сергий (Страгородский) в первый же день войны написал "Послание пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви", в котором призвал русский народ на защиту Отечества:
«В последние годы мы, жители России, утешали себя надеждой, что военный пожар, охвативший едва не весь мир, не коснется нашей страны. Но фашизм, признающий законом только голую силу и привыкший глумиться над высокими требованиями чести и морали, оказался и на этот раз верным себе. Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю. Повторяются времена Батыя, немецких рыцарей, Карла шведского, Наполеона. Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени пред неправдой, голым насилием принудить его пожертвовать благом и целостью родины, кровными заветами любви к своему отечеству.
Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном своем долге пред родиной и верой и выходили победителями.
Не посрамим же их славного имени и мы — православные, родные им и по плоти, и по вере. Отечество защищается оружием и общим народным подвигом, общей готовностью послужить отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может. Тут есть дело рабочим, крестьянам, ученым, женщинам и мужчинам, юношам и старикам. Всякий может и должен внести в общий подвиг свою долю труда, заботы и искусства.
Вспомним святых вождей русского народа, например Александра Невского, Димитрия Донского, полагавших свои души за народ и родину. Да и не только вожди это делали. Вспомним неисчислимые тысячи простых пра-вославных воинов, безвестные имена которых русский народ увековечил в своей славной легенде о богатырях Илье Муромце, Добрыне Никитиче и Алеше Поповиче, разбивших наголову Соловья-разбойника.
Православная наша Церковь всегда разделяла судьбу народа. Вместе с ним она и испытания несла и утешалась его успехами. Не оставит она народа своего и теперь. Благословляет она небесным благословением и предстоящий всенародный подвиг. Если кому, то именно нам нужно помнить заповедь Христову: Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15. 13). Нам, пастырям Церкви, в такое время, когда Отечество призывает всех на подвиг, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если, сверх того, молчаливость пастыря, его не касательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена Родине и своему пастырскому долгу... Положим же души свои вместе с нашей паствой... Церковь Христова благословляет всех православных на защиту священных границ нашей Родины. Господь нам дарует победу».
Воззвание первосвятителя РПЦ было прочитано в московском кафедральном Богоявленском соборе 28 июня 1941 г. на торжественном молебне о даровании победы русскому воинству.
По всей стране в православных храмах служились молебны о даровании победы. Ежедневно за богослужением возносилась молитва «О еже подати силу неослабну, непреобориму и победительну, крепость же и мужество с храбростью воинству нашему на сокрушение врагов и супостат наших и всех хитрообразных их наветов...»1.
В своих посланиях первосвятитель призывал каждого мужественно стоять на своем посту, содействуя обороне Родины. Митрополит Сергий написал свыше двадцати воззваний за первые два года войны, и каждое из них находило живой отклик в сердцах верующих россиян. Фашистские власти опасались мощного архипастырского слова. В архивах Третьего рейха найден приказ группенфюррера СС Гейдриха от 16 августа 1941 г., согласно которому при захвате Москвы следовало немедленно арестовать митрополита Сергия.
Московские пастыри благословляли верующих на сооружение оборонительных рубежей, и сами принимали участие в этом, а многие из них – и в местных органах противовоздушной обороны. Священнослужители организовывали в своих храмах бомбоубежища. Среди них необходимо отметить митрополита Николая (Ярушевича), архиепископа Алексия (Палицына), протопресвитера Николая Колчицкого, протоиереев Александра Смирнова, Алексея Смирнова, Николая Сарычева, Козьму Алексеева, Федора Казанского, Павла Успенского, Михаила Кузнецова, Петра Турбина, Михаила Понятского, Вячеслава Соллертинского, Василия Ремешкова, Аркадия Пономарева, Стефана Маркова, Павла Лепехина, Николая Бажанова, Павла Цветкова. Они принимали активное участие в тушении пожаров от зажигательных бомб, руководили прихожанами при рытье окопов и ночных дежурствах по противо-воздушной обороне. В своих речах, проповедях и обращениях к верующим столицы призывали к подвигам в труде в деле укрепления обороны страны. Постановлениями Моссовета от 19 сентября 1944 г. и от 3 января 1945 г. около 20 священников московских и тульских церквей были награждены медалями "За оборону Москвы".
Сотни приходских священников совершили геройские поступки, более пятидесяти из них были удостоены медали "За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.". Разделяли тяготы народа и архипастыри. Митрополит Волынский, экзарх западных областей Украины и Белоруссии Николай, переезжая в прифронтовой полосе с места на место, богослужениями и архипастырским словом неустанно поддерживал дух местного населения.
Мы не должны забывать деятельность архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого), спасшего своей талантливой работой в качестве хирурга не одну сотню человеческих жизней; протоиерея Александра Романушко, в полном смысле слова партизанского священника, участвовавшего в боевых операциях, ходившего в разведку. В 1943 г. отец Александр на похоронах полицая при большом скоплении народа в присутствии вооруженной полицейской охраны прямо на кладбище сказал: "Братья и сестры, я понимаю боль-шое горе матери и отца убитого. Но не наших молитв "со святыми упокой" заслужил своей жизнью во гробе предлежащий. Он – изменник Родины и убийца невинных детей и стариков. Вместо вечной памяти произнесем же: "Анафема". Подойдя к полицаям, он просил их искупить свою вину, обратив оружие против фашистов. Эти слова произвели на людей очень сильное впе-чатление, прямо с кладбища многие ушли в партизанский отряд.
Настоятель Видонской церкви в Уторгошском районе отец Мефодий (Белов) сумел на оккупированной территории собрать пожертвования в фонд обороны страны. Денежные средства и ценности самолетом переправили в Москву. Кроме того, отец Мефодий занимался разведкой: добывал необходимые партизанам сведения. Фашисты выследили священника на станции Дно во время очередного наблюдения за передвижением немецких войск и замучили в гестапо.
Отец Федор (Пузанов), настоятель Борковской церкви, находившейся в Солецком районе Ленинградской области, после того как немцы сожгли храм, пришел в партизанский полк Чебыкина и потребовал оружие. Ему выдали трофейный автомат и четыре гранаты. Воевал отец Федор храбро и умело, и был удостоен правительственных наград.
Сотни священнослужителей, включая тех, кому удалось вернуться к 1941 г. на свободу, отбыв срок в лагерях, тюрьмах и ссылках, были призваны в ряды действующей Красной армии, стали танкистами, пехотинцами, артиллеристами, многие из них впоследствии были награждены боевыми орденами и медалями, отмечены благодарностями командования. Покойный ныне патриарх Пимен в то время, когда началась война, был иеромонахом и отбывал ссылку в Средней Азии. Он пошел на фронт, уже будучи иеромонахом. Во время войны полк, где воевал будущий патриарх, попал в окружение и в такое кольцо огня, что люди были обречены. В полку знали, что среди солдат есть иеромонах, и, не боясь уже ничего, кроме смерти, бухнулись в ноги: "Батя, молись. Куда нам идти? " У иеромонаха была потаенно запрятанная икона Божией Матери, и теперь под огнем он слезно молился пред Ней. И сжалилась Пречистая над гибнущим воинством – все увидели, как ожила вдруг икона, и Божья Матерь протянула руку, указав путь на прорыв. Полк спасся. Начав свой боевой путь заместителем командира роты, будущий патриарх дослужился до звания майора, пока, наконец, не обнаружили, кто он такой на самом деле. За этим последовали скандал, изгнание из армии и последующее заключение. После войны отец Пимен вернулся к пастырской деятельности, он был назначен настоятелем Благовещенского собора в г. Муроме.
В советское время считалось бесспорным, что победу одержал, обладавший самым справедливым социальным строем и самой совершенной идеологией, великий Советский Союз под мудрым руководством коммунистической партии и советского правительства. Но даже сам товарищ Сталин считал иначе. Выступая на приеме в Кремле в честь командующих войсками Красной Армии, 24 мая 1945г. он сказал: "Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост. Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа (Бурные продолжительные аплодисменты, крики «ура»). Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.
У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941-1942 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать Правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего Правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества, — над фашизмом.
Спасибо ему, русскому народу, за это доверие! За здоровье русского народа! (Бурные, долго не смолкающие аплодисменты)"2.
Русский – значит православный, независимо от национальности, а в ряде случаев и от веры. Совсем недавно, на одном из сборов военного духовенства председатель Конгресса еврейских религиозных организаций и объединений в России, предваряя свое выступление, заявил: «…мы все немножко православные...» Иначе и быть не может. Жить в России, где все пропитано православием, каждый, помимо своей воли, «заражается», если можно так сказать русскостью. Это не только русский язык, но и культура межличностного общения и даже культура мышления. Тем более в те предвоенные годы, когда в условиях гонения на Церковь 50% опрошенных в ходе переписи, не таясь, заявили что они православные. «Да любите друг друга» - эту заповедь Божию веками сохраняет в своем сердце Русский народ. И именно поэтому все другие народы безбоязненно жили и продолжают жить в России и считают ее своей Родиной. Именно поэтому вместе с Русским народом все народы Советского Союза защищали Россию как свое Отечество.
Николай Васильевич Гоголь через героя своего романа вопрошает: «Да разве есть на свете такие огни и муки и сила такая, которая могла бы пересилить русскую силу?»3
Так что же это за сила, которую никакая сила пересилить не может? Она носит характер мистический, таинственный, поэтому ответ нужно искать в духовной сфере.
Глубокий ответ прозвучал в творчестве талантливого советского поэта Константина Симонова. Талант — это дар Божий и как таковой он позволяет его обладателю проникать в духовную суть вещей. В стихотворении «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины» Симонов пишет:

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в Бога не верящих внуков своих.

Великая Отечественная война – это не борьба идеологий или социальных строев, это борьба за веру и правду. Вклад Церкви огромен, он не поддается количественной оценке, и не может быть выражен в материальном эквиваленте. Удивительное самоотвержение, великодушие, беспримерный подвиг, который явил наш народ в период Великой Отечественной войны, и есть вклад Русской Православной Церкви в Победу над богоборческой, чудовищной по своей жестокости силой германского фашизма.
Христос Воскресе!
И до тех пор, пока мы будем слышать в ответ – Воистину Воскресе! – Россия непобедима.


Иерей Александр Шестак

 

[Евгений Гoленских]

монах Руф (в миру Василий Филимонович Резвых)

Я хранил пути Господни.." (Пс.17:22)
Статьи - Истории из жизни
13.04.2009

26 марта сего года на 88-м году жизни почил о Бозе старейший насельник Успенской Киево-Печерской лавры монах Руф (в миру Василий Филимонович Резвых). Соборное отпевание почившего инока состоялось 28 марта, в поминальную субботу Крестопоклонной недели Великого поста, в Кресто-Воздвиженском храме обители.

Православный Киев хорошо знал этого сухопарого маленького старца, вечно спешащего, в неизменном бежевом плаще поверх монашеского подрясника и в старой фетровой порыжелой шляпе, с огромным коричневым портфелем, наполненным всевозможной литературой, рукописями, эскизными заготовками для икон и резными фрагментами для иконостасов. В храмах он обычно стоял у солеи или же в притворе, где заводил разговоры с молодежью. И всегда спрашивал: «А венчаны ли вы?». Узнав, что венчаны, отходил удовлетворенным, а если нет - скороговоркой поучал о важности таинств венчания, исповеди и причастия.

Среди духовных друзей отца Руфа были блаженные матушки, славящиеся среди православного люда как прозорливые молитвенницы. Сам отец Руф вел строгую постническую монашескую жизнь, спал на досках без матраца и всегда готов был рассказать о чудесах Господних нашего времени, напоминая, что «егда восхощет Бог, изменяется естества чин». Говорил о явлении Христа мальчикам-пастухам в селе Демидов под Киевом в 1926 году, о предсказаниях прозорливой блаженной Марфы, предвестившей раскол Филарета, и о многом другом. У меня сохранилась запись блаженной Марфы, сделанная в 1991 году, за год до раскола, говорившей о предательстве Филарета. Отец Руф много лет, до самой ее смерти, дружил с Марфой. А два последние года своей земной жизни собирал материалы о явлении князя Аскольда в Киеве на Гидропарке благочестивым лаврским прихожанкам.

Рассказывая о чудесах, отец Руф всегда исполнялся неземной радостью и ликованием. Слушавшие его сами непременно улыбались и проникались духовными чувствами. Хотя многие с удивлением отмахивались от разговорчивого «батюшки»: мол, вот до чего домолился блаженный старец...

Не все, однако, знали, что беседуют с подвижником нашего времени, исповедником, прошедшим советский лагерь за исповедание веры, защитником Отечества, талантливым художником и прекрасным человеком. О таковых, возможно, говорил апостол Павел: «Те, которых весь мир не был достоин» (Евр. 11: 38).

Мне довелось познакомиться с отцом Руфом в средине 1980-х годов. Тогда, будучи еще советским молодым журналистом, сотрудником военно-патриотической газеты, я с интересом слушал «забавного старичка». Особенно меня умилило желание отца Руфа полетать на военном самолете «или хотя бы на спортивном», с детской непосредственностью полагавшего, что журналисту это «проще простого устроить».

Впрочем, подумалось тогда: почему бы и нет? Я даже начал было переговоры со спортивным аэродромом «Чайка», но газетный недосуг как-то отодвинул продвижение моего протеже в рясе, да и отец Руф со временем меня уж и не спрашивал об этом.

Позже я узнал, что желание это было высказано отцом Руфом не просто так. Дело в том, что во время войны отец Руф был летчиком-истребителем и именно на войне поверил в Бога «по-настоящему», как выразился он тогда.

Шла перестройка, и в пока еще советской прессе то и дело стали появляться публикации о Церкви и ее служителях. Я напросился к отцу Руфу в гости в маленькую «гостинку» на Оболони и стал расспрашивать о его жизненном пути.

А затем написал небольшой очерк и назвал его «Крест отца Руфа». До опубликования дал почитать рукопись старцу. Тот внимательно прочел, в общем одобрил, но при этом сказал: «Не стоит этого печатать. Монахам не положено...». И, видя мое недоумение, после паузы тихо прибавил: «Если уж очень захотите, то разве что после моей кончины...».

С тех пор прошло 18 лет. И я, исполняя благословение почившего монаха, предлагаю этот очерк (дополненный текстами судебного приговора, вынесенного отцу Руфу, и прошения о помиловании, поданного его матерью) читателям сайта «Православие. Ru».

Крест отца Руфа


Монах Руф (первый) и схиархидиакон Иларион во время крестного хода при открытии Киево-Печерской лавры (1988 г.)


Автору этих строк хотелось бы, чтобы в биографии героя был смертный бой, самолеты с черными крестами, мертвая петля и бреющий полет. Чтобы все, как в кино про войну. Однако у младшего лейтенанта ВВС Василия Резвых все было прозаичнее.

Они прикрывали Каспий. Нефть - золотые запасы, без которых ни в тылу, ни на фронте делать было нечего. И враг об этом знал и потому направлял своих бомбардировщиков в Азербайджан, к Каспийскому морю. Наши истребители вылетали посменно, как часовые у склада с горючим, только ангар этот, как говорил отец Руф, растягивался на сотни километров. Были столкновения и перестрелки, опасность поджидала каждый день. Но младший лейтенант Резвых «споткнулся» на другом: его самолет при посадке зацепился шасси за маскировочный трос и, перевернувшись несколько раз, ударился о землю кабиной вниз. Ребята бежали к дымящейся машине без всякой надежды, что пилот жив.

Но тогда произошло чудо. Он остался жить. Отделался легким испугом.

В полетной книжке, хранимой отцом Руфом, этот эпизод обозначен нарушением правил посадки, за что был получен выговор. Неделя в госпитале, и снова - полеты. Но жизнь уже воспринималась иначе. Что-то произошло. «Контузия, сотрясение мозга?» - думал про себя младший лейтенант. Внешне он оставался таким же - жизнерадостным и коммуникабельным, за что друзья его любили. И он любил друзей. Фронтовая дружба - особенная. Отец Руф напомнил песню Владимира Высоцкого (как ни странно для монаха, он ее знал): «Друг, оставь покурить, а в ответ - тишина: он вчера не вернулся из боя...».

Рисовать он начал рано. Когда пас коров, когда смотрел на восход, когда слушал птиц. Когда материнские руки ставили перед ним крынку молока, холодную, в росе. Когда земля глухо ударилась о сосновую крышку гроба рано умершего отца, оставившего пятерых детей в полуголодной советской деревне, и голосили бабы...

В художественном кружке преподаватель рисования сулил ему большое будущее. «У тебя талант, Василий, - говорил учитель. - Не зарывай его в землю». Но Василий был мальчишкой, и дух времени, романтика 1930-х годов «великой страны» позвала его в летную школу.

Потом началась война.

После победы вернулся в родную деревню повидать мать, братьев и сестер да проведать могилу отца.

Младшая из сестер призналась ему о тайном намерении стать монахиней, «чтоб молиться за всех».

Василий снова задумался: Господь нас всех призывает, к чему? Как жить правильно, чтоб угодить Ему? Чтоб было меньше греха на земле и чтобы не было больше войны, чтоб не умирали дети?

У постаревшего учителя рисования взял рекомендацию в Питер, в художественную академию.

Приемная комиссия оценила экзаменационные работы летчика-фронтовика, и он был принят.

Жил в общежитии, с вдохновением слушал лекции профессоров и на уроках живописи забывал о времени. Но вот его вызвали в деканат. Стало известно, что студент Резвых посещает Никольский собор.

«Вы что, ищите там сюжеты для рисования?» - подал идею отговорки декан в присутствии человека в штатском.

«Нет, профессор, - ответил после паузы Резвых. - Я молюсь Богу».

И его исключили.

Он не удивился, но лишь пришел в храм, поставил свечку об упокоении фронтовых друзей, подошел под благословение священника.

«Не плачь, сынок, - переживший блокаду и ничему не удивлявшийся батюшка положил руку на голову младшего лейтенанта. - Господь лучше нас знает. Твои слезы обернутся светлой радостью. У каждого свой крест. Выше сил Господь не даст испытания».

Поехал в Харьков. Работал лаборантом вуза и жил в студенческом общежитии без прописки, готовясь к новому поступлению на учебу. И ходил в кафедральный собор.

Там познакомился с монахинями, которым поведал о своих неудачах. Не знал, куда идти учиться. «Может, вернуться домой, помогать матери по хозяйству?» - спрашивал. «Тебе к матушке нужно, нашей наставнице, - сказали они. - Она у нас прозорливая, укажет тебе, что делать и как быть».

Матушка, ветхая и приветливая, с порога сказала: «Вот, Господь послушника привел, монаха. Наверное, в Киев поедешь, в святую лавру. Там такие, как ты, нужны», - и поклонилась на прощание.

«Будто камень с души свалился», - вспоминал отец Руф.

Наместник принял фронтовика в число братии, и вскоре был постриг. Василия нарекли Руфом - в честь преподобного Руфа, затворника Печерского. «В затвор тебя посылать не будем, - улыбаясь, сказал наместник-архимандрит. - Но, возможно, уподобиться своему небесному покровителю тебе и придется на какое-то время».

Со временем это полушутливое предсказание сбудется. Монах Руф будет заключен в колонию на пять лет, а затем еще 18 лет проживет в «затворе» - в подвальной туалетной комнатке без окон, на Печерске, где будет работать уборщиком туалета. Потом, читая Евангелие, не раз будет замирать на месте, повествующем о том, как Христа вели на Голгофу и как римские воины схватили Руфова отца Симона Киринеянина, чтобы тот нес крест Господа для распятия.

В мае 1960-го центральная украинская газета «Правда Украины» писала о «хулиганских действиях» монахов Киево-Печерской лавры. В стране действовали, в том числе и с грифом «совершенно секретно», указы «об усиленных мерах по борьбе с религией». Хрущев заявил во всеуслышание, что в 1980 году по телевизору будет показан «последний поп». Кстати говоря, вспоминая об этом заявлении, митрополит Владимир (Сабодан) в своих дневниковых записях заметил, что речь шла непосредственно о нем: Хрущев на московской фотовыставке указывал на его фотографию. Символично и то, что по приезду в Киев в июне 1992 года новый предстоятель Православной Церкви на Украине встречался со старейшими иноками Киево-Печерской лавры, в числе которых был и монах Руф.

Со временем старшая братия отошла ко Господу, лишь отец Руф оставался, как сам он шутливо говорил, «последним из могикан».

Приведу документ приговора Печерского суда г. Киева от 16 мая 1960 года о «хулиганских действиях» монахов, о чем писала тогда одна из республиканских газет. Речь шла о «мракобесии и борьбе с опиумом народа» - о Православной Церкви. Открытая во время Великой Отечественной войны Киево-Печерская лавра, по указанию Кремля, должна была быть опять закрыта.

Органы КГБ взяли на вооружение весь арсенал приемов, одним из которых и являлся заготовленный сценарий с якобы избиением фотокорреспондента «Правды Украины» товарища Осадченко. Во время упомянутого «действа» за углом лавры стоял «воронок» с приготовленными наручниками для лаврских «хулиганов-попов».

Машинистка «Правды Украины» Раиса Демьянова Шаповалова, отмечавшая недавно свое 97-летие, помнит эту публикацию, о которой в редакционной курилке говорили, что и «Сталин не был так лукав, как Хрущев». Дело в том, что фотокор Осадчий сам спровоцировал драку и сам нападал на монахов с кулаками, что собственно, людям с Владимирской, 33 (управление КГБ по Киеву) и было хорошо известно.

«Приговор
Украинской советской социалистической республики

16 мая 1960 года.

Народный суд 2-го участка Печерского района г. Киева в составе:
председательствующего народного судьи Ткаченко,
народных заседателей Берова
с участием прокурора Яковлева,

рассмотрев в открытом судебном заседании

приговорил:

...учитывая характер совершенных с особой дерзостью преступлений, руководствуясь ст. 96 и 97 УГК УССР, Резвых Василия Филимоновича, на основании ст. 70 ч. II УК УССР, подвергнуть лишению свободы в ИТК без поражения в правах сроком на пять лет».

Когда отца Руфа заключили в тюрьму, его мать обратилась в Верховный Совет СССР с ходатайством: «Как мать, прошу о помиловании моего сына Резвых Василия Филимоновича 1922 г. р. Семь лет, с 1941 по 1947, Василий находился в рядах Советской армии, являясь младшим лейтенантом, летчиком-истребителем; на протяжении Отечественной войны принимал активное участие в боевых операциях. Имеет правительственные ордена и медали. Мне 68 лет. После смерти мужа, с 1934 года вырастила и воспитала пятерых детей, трое сыновей добровольно ушли на фронт. Убедительно прошу обратить внимание на мою материнскую просьбу и помиловать моего сына. Он не преступник, и об этом я, его мать, могу с чистой совестью заявить. Он всегда был кротким, послушным и добрым, являясь моим утешением. Я инвалид 2-й группы, и это горе совсем подкосило меня. Осушите мои слезы, верните моего сына, чтоб он был моей опорой в старости. Очень надеюсь на вашу чуткость к материнской просьбе».

Верховный Совет СССР не внял материнской просьбе. Монах Руф «от звонка до звонка» провел в лагере пять лет.

Господь ведает о 18 годах, проведенных отцом Руфом после заключения в подвальной комнате общественного туалета, расположенного недалеко от Киево-Печерской лавры, куда он ежедневно приходил.

Экскурсоводы атеистического музея «Киево-Печерский заповедник» полюбили приходящего «ласкового» монаха и позволяли ему прикладываться к мощам преподобных Печерских и даже приводить с собою других православных.

Димеевская церковь на Сталинке (ныне Московская площадь) стала его вторым домом, так как настоятель сего храма отец Мефодий был в прошлом послушником Киево-Печерским и отца Руфа принимал как родного брата. Они вместе молились по ночам, вместе плакали о закрытой лавре, вместе принимали «калеченых и убогих» - жертв прошедшей войны. И когда в 1988 году угасающая атеистическая держава разрешила возобновить служение в Киево-Печерской лавре и открыть там (на Дальних пещерах) монастырь, у собратьев Мефодия и Руфа был настоящий праздник.

Городская мэрия наконец откликнулась на ходатайства беспрописного монаха-фронтовика, выделила ему «гостинку» на Оболони, где он и жил до последних дней.

В лавре отец Руф лишь молился, а остальное время, будучи «свободным от монашеской кельи», как сам он говорил, посещал киевские монастыри и храмы.

Похоронили отца Руфа на монастырском кладбище. Вечная ему память!

http://www.svt-vasiliy.if.ua/content/view/1080/56/lang,ru/

Сергей Герук

http://www.pravoslavie.ru/

 

[Евгений Гoленских]

Воспоминания священнослужителей фронтовиков

Благодаря Владыке Пимену таких воспоминаний, написанных от руки на листках из школьной тетради, хранится сегодня в архиве Саратовской епархии более сорока. Скупые строчки, и в каждой — живая история…

http://www.pravoslavie.ru/smi/1215.htm

«Я, диакон М.В. Антипов, призывался в 1943 году в ряды армии и был направлен на 4-й Украинский фронт, где сражался до Победы. Имею четыре ранения и три контузии. Третье ранение я получил 23 сентября 1944 года. В госпитале меня лечил хирург Вячеслав Федорович Островидов. Священник, он относился к больным очень аккуратно, и многие были ему благодарны за его отеческую заботу. Еще сражался со мной в звании капитана протодиакон Гавриил Александрович Овчаренко, который руководил сложными операциями. День Победы я встретил в городе Штефене в Германии, не доезжая до Берлина около 40 километров. Этот день был вдвойне радостным для нас, верующих,— шла Светлая Седмица, и мы приветствовали друг друга: «Христос Воскресе!» — читаем мы в воспоминаниях участника войны диакона Михаила Антипова, клирика Воскресенской церкви города Пугачева.

Многим воспоминания давались нелегко. Протоиерей Владимир Сусин писал: «Ярких примеров или событий во время Отечественной войны 1941–1945 годов у меня не было, кроме как усиленная молитва к святителю Николаю». На войне он получил контузию, последствия которой остались на всю жизнь: «Сейчас немощь повторяется, особенно при воспоминании о войне».

В архиве Саратовской епархии — личные дела сорока трех священнослужителей, воевавших на фронтах Великой Отечественной войны. Секретарем епархии и клириком Свято-Троицкого собора Саратова в 1956 году служил священник Иван Попов, за плечами которого была Военно-воздушная академия имени Жуковского. С 1941 года он был в действующей армии, демобилизовался уже после Победы, в 1946 году. За выполнение боевых заданий был награжден медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией».

А вот строки из автобиографии протодиакона Маркиана Пасторова: «Родился в Сталинградской области, Кумылженский район, хутор Ярской, в семье крестьянина. Рукоположен во диакона в 1925 году Архиепископом Иоанном Сталинградским. Служил диаконом до 1932 года в станице Кумылженская. В начале Отечественной войны был мобилизован на оборонные работы. В 1942 году попал во вражеский плен. Из плена совершил побег в город Варнау, где обратился к Митрополиту Дионисию, который направил меня во Францию в войсковую часть диаконом в распоряжение архимандрита отца Владимира Финковского, где я служил в разных местах ; в 1945 году (в День Трех святителей) был возведен в сан протодиакона Епископом Василием Венским. По окончании войны вместе со многими был репатриирован в Россию, выслан в город Прокопьевск Кемеровской области. В первые годы моего пребывания там я был лишен права выезда, поэтому нигде не мог служить в приходе». Лишь в 1956 году отец Маркиан стал протодиаконом храма в Прокопьевске. О годах своей ссылки он не без юмора говорил так: «Десять лет находился на “сибирских курсах”». В начале семидесятых по возрасту вышел за штат, и в конце своей жизни жил у дочери в городе Калач Волгоградской области. Но и здесь духовные тяготы не миновали его — храм он вынужден был посещать редко, как он сам писал: «...страха ради, чтобы не лишили места работы дочь и зятя ввиду моего священного сана».

«Участвовал в Великой Отечественной войне всего 4 года. Участник боев за взятие Берлина, демобилизовался в звании старшего сержанта». Это — строки из личного дела протодиакона Виктора Молодецкого. С 1947 года он служил диаконом храмов в Балаково, Пугачеве, Петровске, Ртищево, Волгограде, Покровске (Энгельсе). В 1955 году был награжден Патриаршей грамотой. Последние десять лет своей жизни, с 1968 года, служил протодиаконом Духосошественского храма в Саратове. В анкетах скромно писал: «Дошел солдатом до Берлина». Среди его боевых наград — медали «За отвагу», «За боевые заслуги», «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией».



Все пять военных лет был на фронте протодиакон Гавриил Овчаренко (в шестидесятых годах он был протодиаконом Благовещенской церкви города Вольска). Сын священника, в двадцатые годы учился в Педагогической семинарии города Новомосковска. До войны работал регентом. На Юго-Западном фронте руководил армейским ансамблем, прошел Украину, Северный Кавказ, Румынию, Болгарию. Награжден орденом Красной Звезды, медалями «За боевые заслуги», «За победу над Германией».

В 1959 году из Киево-Печерской Лавры в Саратовскую Духовную семинарию был направлен иеромонах Нифонт. Фронтовик, инвалид войны. Кавалер ордена Красной Звезды, ордена Отечественной Войны II степени, медалей «За взятие Будапешта», «За победу над Германией». «Нужно сказать, что иеромонах Нифонт имеет большой опыт в деле руководства хором, что благоприятно отразилось на положении церковного пения в левом семинарском хоре. Этот хор под регентством иеромонаха Нифонта стал выполнять целый ряд церковных песнопений наравне с правым хором, хотя в последнем сосредоточены лучшие силы. Иеромонах Нифонт сумел вовлечь в левый хор целый ряд новых воспитанников, которые раньше считались немыми и глухими, т.е. без голоса и без слуха, а после проделанной с ними работы иеромонаха Нифонта они стали хорошо петь и неплохо разбираться в нотах»,— убедительное письмо такого содержания, когда вышло синодальное постановление о сосредоточении всех монашествующих учащихся в Московской Духовной семинарии и Академии, направил 10 августа 1960 года председателю учебного комитета при Священном Синоде протоиерею Константину Ружицкому ректор Саратовской Духовной семинарии протоиерей В. Кремлев.— «Кроме того, иеромонах Нифонт сам убедительно просит создать ему возможность окончить духовную семинарию без ущерба для здоровья. Ему нельзя подниматься по инвалидности по лестницам этажей. Он перенес 19 ранений. В Саратове помещения семинарии и общежитий все одноэтажные, что его устраивает. Принимая во внимание изложенное, т.е. полезность его пребывания в Саратовской семинарии в особенности для проведения самых трудных практических занятий по церковному пению, прошу Учебный комитет войти с ходатайством перед Его Святейшеством, святейшим Патриархом об оставлении иеромонаха Нифонта на последний год обучения в 4-м классе в Саратовской духовной семинарии — как исключение». Просьба саратовского ректора была удовлетворена. В ноябре этого же года фронтовик иеромонах Нифонт был «прикомандирован для священнического служения к саратовскому Свято-Троицкому собору с последующим, по окончании семинарии, оставлением его в штате собора».

Разные судьбы, разные биографии. Кто-то на момент начала войны уже был в сане, кто-то только начинал свою дорогу к Богу… «Во время войны часто приходилось выполнять опасные поручения и участвовать в боевых действиях. Я дал обещание Господу Богу, если останусь живым, послужить Церкви». Это — строки из воспоминаний диакона Богоявленской церкви села Большая Грибовка Балашовскогот района Тихона Смольянова, кавалера ордена Красной Звезды, медалей «За боевые заслуги», «За победу над Германией».

 

[Евгений Гoленских]

http://www.pravmir.ru/sovetskij-monax-alipij-voin/

Фильм Советский монах. Алипий-воин

 

[Евгений Гoленских]

игумен Николай (Калинин)

Интервью с игуменом Николаем (Калининым), участником Великой Отечественной войны, старшим лейтенантом запаса и старейшим преподавателем Московской Духовной Академии и Семинарии.​

игумен Николай (Калинин)- Отец Николай, расскажите, пожалуйста, немного о вашем жизненном пути. Где Вас застало начало Великой Отечественной войны?
- Когда началась война, мне было шестнадцать лет. Этот день – начало Великой Отечественной войны я помню очень хорошо. У нас был большой двор, много жильцов, много семей. Я помню женщин, которые плакали, понимая, что война – это значит, что мужчины уйдут и неизвестно – вернутся ли назад. Этот день я хорошо помню. В том же году я поступил в недавно открытое ремесленное училище, учился на слесаря более четырех или пяти месяцев. Это было училище при авиационном заводе в Саратове, который существует и по сей день. После его окончания работал слесарем на заводе. Но получилось так, что квартира, где я жил – опустела: я похоронил маму в 1941 году. С нами жила моя тетя – сестра мамы – она уехала к сыну, а тут из блокадного Ленинграда приехала моя сестра с дочкой, они поселились в Саратовской области в одном селе, и я из Саратова переехал к ним туда. Там я работал в больнице, на валяльной фабрике вплоть до самого призыва в армию. Мой год рождения – 1925, в конце 1942 я призывался в армию и, следовательно, через несколько месяцев подготовки меня могли отправить на фронт, но я был оставлен для того, чтобы учиться в военном училище. К тому времени у меня было семь классов образования, а это уже считалось неплохо. В марте 1943 года я был принят курсантом в Саратовское военно-пехотное училище. Учеба продолжалась год и пять месяцев. Самые тяжелые события на нашем советско-германском фронте как раз приходятся на 1942-1943 гг., а я в это время был курсантом. В 1944 году нас выпустили из училища младшими лейтенантами, и в августе месяце отправили на фронт. Везли нас довольно долго: товарняк, нары, наш вагон то прицепят к эшелону с авиабомбами, то к эшелону с беженцами с Украины, возвращающимися на Родину в освобождённые районы. Таким образом, на фронт мы прибыли в сентябре 1944 года.
Мое вступление в действующую армию состоялось 12 сентября 1944 года. Это был 216 стрелковый полк 47 армии 1-го Белорусского фронта. Наш полк вел бои в городе Прага. Только это была не столица Чехословакии, а другая Прага - пригород Варшавы. Варшава на западном берегу Вислы, а Прага на восточном. В это время как раз в Варшаве проходило восстание поляков, спровоцированное эмигрантским лондонским польским правительством. Мы видели, как американские летающие крепости на парашютах сбрасывали восставшим, как все думали, оружие, пищевые продукты и прочее. На самом деле, как потом выяснилось, восставшим мало что от этого досталось. Почти все грузы с этих американских летающих крепостей падали в расположение немецких войск. Но дело в том, что сам участок восстания немцы очень быстро окружили, и хотя там бои еще продолжались, но конец их был уже предрешён – восстание было подавлено.
В общей сложности я пробыл на фронте с сентября 1944-го по май 1945-го. Это сравнительно небольшой отрезок времени. Но для тех, кто никогда не был на фронте, нужно понимать, что за несколько месяцев войны человек мог прославиться в боях, мог стать героем Советского Союза и мог погибнуть. Мы прибыли в полк – шесть или семь младших лейтенантов. Нас назначили командирами стрелковых взводов, мы пошли в окопы, а на следующий день уже был убит мой товарищ, с которым я приехал на фронт. Он тоже полтора года учился в училище, а погиб на фронте на второй день после прибытия. Героев, конечно, было на этой войне много, но основные её тяжести, по моему мнению, легли на плечи рядовых тружеников войны - простых солдат и офицеров.
- А вы видели подвиги таких героев?
- Вы знаете, во время моей службы в полку от 1944 до мая 1945-го, война уже катилась как по маслу – на Запад. Немцы постоянно отступали. Каких-то яростных схваток «лоб в лоб» я не припомню. Но были, безусловно, серьёзные бои. Очень серьёзные. Например, был бой, в котором погибли командир полка и его заместитель. На фронте погибали не только те, кто шел в наступление с винтовкой наперевес. Но и командиры полков, и даже генералы.
- А ваш первый бой вы помните? Очень было страшно?
- На войне всегда страшно. Я буквально недавно слышал выступление одного участника Великой Отечественной войны, героя Советского Союза. Он говорил, что на войне бывали случаи, когда бывало страшно и стыдиться тут не к чему. Война это война. Очень серьезное дело.
А мой первый бой – никакого боя особого не было. Когда я прибыл, наш полк только окончил бой по захвату этого пригорода Варшавы - Праги. Первые дни у меня никаких обязанностей не было, я находился при штабе. А потом и мы и немцы выкопали траншеи, и началась позиционная война. Вот тогда я получил под команду стрелковый взвод. Но ничего особо героического не помню и к числу героических личностей я себя не отношу. Большинство участников Великой Отечественной – это труженики войны. На войне было очень трудно, тяжело, сложно и опасно, но мы были молоды, и все тяготы войны как-то переносили. Я даже сейчас не понимаю, как мы их переносили. Многие погибли, а мне вот повезло. Промысл Божий. Я даже не был ранен. Наш полк участвовал во взятии Берлина, и за участие в боях за его взятие я получил мой орден Красной Звезды.
- А Вы встречались с мирным населением в Берлине?
- Ну а как же! Я уже говорил, что на фронт я прибыл, когда бои шли в Польше. С боями мы продвигались дальше на Запад. Пришло время, когда мы пересекли польско-германскую границу. Все населенные пункты были пусты – сёла и небольшие города. В сёлах по улицам бродил некормленый и непоеный скот, дома стояли совершенно пустыми. Это было действие немецкой пропаганды. Геббельс запугивал население. Он говорил, что русские чуть ли не всех поголовно убивают. Немцы сильно испугались и в панике бежали. Ну а Берлин так был разрушен, что во время боев мы тоже мирного населения там не видели, поскольку немецкие граждане, которые там еще оставались – все где-то прятались – в подвалах и других местах.
Живой Берлин я увидел где-то в сентябре 1945 года. После окончания войны я был направлен работать в военную комендатуру в Саксонию, город Гетштет, район Мансфельт. И вот тогда я получил из комендатуры командировочное предписание по каким-то делам поехать в Берлин. Поезд шел очень долго, несмотря на то, что расстояние было не очень большое. По-видимому, была какая-то разруха на железной дороге. Мы то ехали, то стояли и прибыли в Берлин, когда уже наступила ночь. Вышли из вагонов – на вокзале ни огонька. Ни одной электрической лампочки. Нас собралась небольшая группа офицеров, приехавших этим поездом, может быть, человек десять. Мы вышли, а куда нам идти, не знаем. Вдруг слышим какую-то музыку, гармошка играет, человеческий разговор, голоса. Мы пошли в этом направлении, оказалось, это американские солдаты. Один из них, к нашему удивлению, немного говорил по-русски. Мы ему объяснили, что нам нужно попасть в советскую военную комендатуру Берлина. Он сказал, что пойдет и спросит офицера. Не прошло и пяти минут, как подъехал американский автомобиль. За рулем сидел шофер-американец, а рядом с ним солдат с ручной сиреной. Мы уселись в кузов на скамейки. И вы знаете, американцы – большие лихачи – поехали на большой скорости по ночной дороге. Ехать было очень опасно: справа и слева стояли сгоревшие коробки, рухнувшим кирпичом были завалены тротуары и, наверное, дорога тоже была частично завалена. Но мы мчались на огромной скорости, а солдат-американец все время крутил свою сирену. Так я увидел ночной Берлин. Это незабываемое впечатление. Они довезли нас до военной комендатуры, которая располагалась у Брандербургских ворот. На самих воротах был укреплен очень большой портрет Сталина, освещавшийся ночью прожекторами. Мы их поблагодарили. В комендатуре нам определили место, где можно переночевать. Утром мы отправились по своим делам. Вот тогда уже я увидел берлинцев. Это был сентябрь 1945 года. Улицы были заполнены народом, и даже работало метро. Метро у них особенное: рылся котлован, а на него клалось железобетонное перекрытие, асфальт, и сверху при этом мог ходить трамвай. Мы ехали на метро - то темно, то вдруг мы вскакивали на открытое пространство. Во время боёв это перекрытие метро было частично разбито. Вот таким я запомнил Берлин.
- Находясь на фронте, вы замечали среди солдат какие-то проявления религиозной жизни? Были ли разговоры о вере, о Боге?
- Во время боев таких разговоров не припоминаю, но когда работал в военной комендатуре, в городе Гетштат, был один случай. Мы собрались группой офицеров, и среди нас зашел интересный разговор. Один из офицеров спросил: «А что, товарищи, на фронте, когда шел жесточайший бой, и смерть витала над головой, о чём вы думали? Вспоминали о матери или молились Богу?» Такой серьезный вопрос он поставил. Нас было пять или шесть офицеров – и почти все сказали, что молились во время боёв на войне. Так что думаю, на фронте многие солдаты и офицеры верили в Бога, хотя в открытую об этом не говорили, ведь это было всё-таки советское время. Тем более офицеры – многие из них были коммунистами, комсомольцами, они даже если и были верующими, то предпочитали об этом молчать, а не высказывать своё мнение на религиозные темы.
- Отец Николай, скажите, пожалуйста, а как Вы пришли к вере и служению Церкви?
- Я родился в верующей семье – ещё школьником начальных классов с мамой постоянно был в церкви. Носил крестик, за что меня в школе даже прозвали «попом». Был такой случай. Когда проходил медицинский осмотр, и мы сняли рубашки, у меня у одного оказался крест на шее. И вот тогда я получил прозвище «поп». И начало религиозной жизни своей я даже и не могу точно обозначить. Веру я впитал с молоком матери.
Когда в 1947 году я демобилизовался после двух лет службы в военной комендатуре в Германии, то снова приехал в Саратов, где и жил после войны. Около года работал в гражданских заведениях, а потом поступил в Саратовскую духовную семинарию, которая к тому времени уже была открыта.
- Ваши товарищи на фронте знали, что вы верующий?
- Когда заходил откровенный разговор, я не скрывал, что верующий. Никакого секрета я не делал.
- Во имя чего всё-таки, по-вашему, воевали солдаты?
- Думаю, что основная масса солдат и офицеров сражалась за свободу своей Родины. В каждом полку был замкомандира полка по политической части, были политруки в батальонах, свои обязанности они исполняли, но всё-таки все мы думали о Родине, а не о политике. Таково моё мнение.
- Как солдаты воспринимали Сталина? Шли умирать во имя него, как рисуют нам некоторые фильмы?
- Никакого разговора о нём там не было. Песня «В бой за Родину, в бой за Сталина…» - художественное произведение, не исключаю, что на фронте, может быть, были такие случаи, когда офицер поднимал солдат в атаку словами «За Родину! За Сталина!». Я не могу сказать точно, поскольку сам свидетелем ничего подобного не был.
- Что запечатлелось у вас особенное с войны - какое-нибудь событие, случай?
- Я уже в самом начале сказал, что никакого геройства во время войны не совершил. Но давайте расскажу один забавный случай. Это было во время боёв в Польше. Я был в то время комендантом полка. В моем взводе было три передвижных кухни - такой котел на колёсах. Мы варили обед, а потом, когда обед был готов, впрягалась лошадка, если не было артиллерийских обстрелов, и везла обед солдатам. Если всё было более-менее спокойно, то обед доставлялся прямо в окопы.
Как-то произошел один курьёз. Однажды, когда был уже готов обед, была готова кухня на колесах, и, кроме того, был готов целый двадцатилитровый бидон с вермишелевым супом, закрытый герметической крышкой. Повар, чтобы суп не остыл, пока он собирается в дорогу, подвинул этот бидон к костру, а крышку крепко закрыл. Перед тем, как взять бидон и погрузить на повозку, он зачем-то решил посмотреть - кипит там, или не кипит. А там скопилось столько пара, что как только он открыл рычаг этой крышки, весь суп вылетел в воздух, а вермишель повисла на дереве, под которым как раз горел костёр. А бедный повар попал в санчасть с ошпаренным лицом.
Кстати о поваре. Однажды меня один семинарист спросил: «Отец Николай, вот вы сейчас священник, а на фронте Вы ведь убивали людей?» А я с чистой совестью ему сказал: «Я лично, из винтовки, из ружья, или из чего-то ещё не застрелил, не убил ни одного человека». Он говорит:«Но ведь командовали взводом!». «Да, - говорю, - командовал, солдаты выполняли мои приказания».
Я этому студенту тоже сказал насчет повара: «В каждой воинской части на фронте должен быть повар. Если солдата не накормить, из него никакой боец не получится. Солдата нужно кормить, тогда это будет солдат, тогда это будет герой». И тоже задал ему вопрос: «Повар не убил ни одного человека за всё своё пребывание на войне, но может ли он себя считать участником, или неучастником этих боев, участником или неучастником гибели немцев, солдат, людей?» Попросту говоря, в полку, какую бы должность ни занимал человек, это участник Великой Отечественной войны. Каждое воинское подразделение – полк, батальон – это механизм, где каждый человек нужен, где каждый что-то делает. А в результате это воинское подразделение идёт в атаку, одерживает победу, гибнут люди, с противной стороны в том числе. Но ответственность за гибель людей только ли на тех лежит, кто стрелял, а, может быть, и на поваре тоже? Он кормит солдат, и у них есть силы воевать.
- Какими были взаимоотношения между военнослужащими на фронте?
- На фронте взаимоотношения рядовых солдат, офицеров было очень дружественные, добросердечные. Это после войны солдат должен знать своё место, а на фронте перед лицом смерти мы все равны – что солдат, что офицер. Я вспоминаю фронт, войну, наш полк, как очень дружную семью, не взирая ни на какие звания – солдат ли, сержант ли, офицер ли. Очень добросердечные и дружеские отношения были между всеми.
- Батюшка, а вы можете вспомнить день Победы 1945 года?
- Да. Это интересно. Наш полк брал Берлин. После того, как бои в Берлине закончились, полк продвинулся еще дальше. Было уже объявлен конец войны. Мы расположились на восточном берегу реки Эльбы, а на западном берегу оказались американцы. В районе расположения нашего полка был мост, соединявший оба берега. И прибрежные участки перед мостом на нашей стороне были запружены сотнями брошенных немецких автомобилей – грузовых, легковых. Мы обнаружили здесь два больших штабных автобуса. В одном автобусе находилась немецкая фронтовая передвижная фотография, а другой был забит ящиками с немецкими орденами и медалями. Какой-то любопытствующий солдат взял один ящик, вынес из автобуса, вскрыл его и высыпал на землю целую груду немецких фронтовых наград. Вот кончилась война, и награды оказались никому не нужны.
- А какие чувства были в сердце, когда вы узнали, что война закончилась!
- Ощущения? Ну, не знаю. Каждый солдат, или офицер, это все же индивидуум, человек. Первое его ощущение, первая его радость: «Кончилась война, а я остался жив!». Вот такое ощущение.
- Вижу у вас ордена. А где и за что именно Вы их получили?
- Орден Красной звезды я получил за взятие Берлина, а потом уже здесь, в России – орден Отечественной войны II степени. Еще в Германии я получил также медали «За победу над Германией», «За взятие Берлина», «За освобождение Варшавы» - это путь нашего полка. А все остальные – юбилейные. То, что мы сейчас видим у многих, – это в основном юбилейные медали. Для меня очень дорога медаль Маршала Жукова. Её со мной сейчас нет.
Я считаю, что маршала Жукова надо считать великим полководцем. Почти все великие победы, совершенные советской армией во время Великой Отечественной войны, обязаны гению Жукова. Если бы его не было, я не знаю, чем вообще война бы закончилась. Но это опять-таки мнение не генерала, а простого лейтенанта.
- Вы и сейчас старший лейтенант?
- Да, сейчас старший лейтенант. А войну закончил лейтенантом. Со временем дали.
- Когда вы демобилизовались, были ли какие-то сложности в мирной жизни?
- Во-первых, для молодых людей все сложности преодолимы. Молодой человек быстро приспосабливается к обстоятельствам. Просто сменились обстоятельства, война кончилась. Еще два года я прослужил в военной комендатуре.
Сложности были вот какого порядка: в 1947 году ещё не окончательно были преодолены последствия разрухи военного времени, было очень сложно с продовольствием, мы получали продукты по карточкам. На день полагалось сколько-то граммов хлеба, сколько-то граммов крупы. Ну и во всех остальных бытовых отношениях возникали сложности послевоенного времени.
- Скажите, отец Николай, случалось ли вам встречаться с какими-то знаменитыми военачальниками, прославленными полководцами?

Маршал Г.К.Жуков- В нашем полку, и то проездом, был какой-то генерал, но кто именно это был, не помню. Знаменитый он или нет – тоже не знаю. А вот маршала Жукова я видел здесь, в Троице-Сергиевой Лавре, в 1966 году. Он приезжал посмотреть храмы и Лавру. Я его водил по Лавре, показывал ему храмы – и в Академии мы были, и в Патриарших покоях. Тогда я увидел его впервые. В те годы ему было очень трудно: он был уволен из любимой армии, жил на даче. Совсем недавно первый секретарь партии Никита Хрущев расправился с ним – снял со всех постов, лишил его всякой власти, потому что боялся его.
Жуков приехал – это было его личное дело. Я так считаю, что, возможно, он всё-таки был верующим человеком. Наверное, час я водил его, показывал, рассказывал. Нас было трое: я – экскурсовод, маршал Жуков и представитель Московского совета по делам религий. Жуков молчал, слушал, смотрел…
- А когда Вы сам оказались в Лавре?
- В 1963 году я был принят студентом в аспирантуру при Московской Духовной Академии. В 1964 году её окончил и был зачислен преподавателем немецкого языка в семинарию. Одновременно работал экскурсоводом в Троице-Сергиевой Лавре.
- В то время, когда вы переехали в Академию, здесь, наверное, много было бывших фронтовиков? Были ли у вас встречи, отмечали ли вы вместе годовщины, юбилеи?
- В те годы особых встреч не было. Это уже позднее стали регулярно отмечаться круглые даты – 10 лет Победы, 20 лет Победы и так далее. Это уже началось при Брежневе. Кажется, это было в 1975 году. Я служил на приходе в Московской епархии. Нас собрали в Москве – всех участников Великой Отечественной войны и тружеников тыла. В те годы нас была ещё солидная группа. Очень даже солидная. Но через каждое десятилетие нас становилось всё меньше и меньше.
- А сейчас здесь, в Лавре или Академии остались ещё ветераны войны, кроме вас?
- Знаете, был здесь архимандрит Кирилл (Павлов), он жив, но он сейчас живет не в Лавре, а в резиденции Святейшего Патриарха в Переделкино. А здесь – и в Лавре, и в Духовной Академии участник Великой Отечественной войны я единственный. Лет пять назад, при президенте Путине был прием в Кремле. Был приглашен отец Кирилл, здесь у нас был еще протоиерей отец Петр - тоже пенсионер – участник Великой Отечественной войны. Но поехал один отец Петр. Уже тогда отец Кирилл был серьёзно болен.
- Мы отмечаем 60 лет Победы. Видя то, что сейчас происходит в стране, стоило сражаться ради всего этого? Разве ради такой России вы воевали?
- Я думаю, Россия была всегда – и при Советской власти, и сейчас Россия.
Для меня – участника Великой Отечественной войны 60 лет – короткий срок. А для молодежи кажется, что Великая Отечественная война была давно-давно. И конечно, они мало что о ней знают.
Знаете, какие есть замечательные фильмы о великой Отечественной войне, созданные советскими режиссерами, например, Юрием Озеровым! Он создал целую эпопею фильмов. Фильмы эти создавались даже при участии Маршала Жукова – с ним советовались, консультировались. Это были правдивые фильмы, было сказано и показано то, что в действительности было, могло быть на фронтах Великой Отечественной войны. Дело в том, что сейчас, даже к этой замечательной дате – 60-летию Победы, создано немало фильмов. Но я должен сказать, – это не только моё мнение, но и других участников Великой Отечественной войны – то, что сейчас создаётся и показывается современной молодежи, всё это очень далеко от того, что действительно происходило на фронте. Один участник войны, такой же пожилой человек, как я, сказал, не обо всех, может быть, фильмах: «То, что они сейчас показывают - это враньё». Я к чему речь-то веду: вот молодежь, знает ли она что-то о Великой Отечественной Войне? Да откуда же ей знать, если сейчас молодёжи преподносятся такие фальшивки! А вот эти замечательные фильмы – Юрия Озерова, фильм «Два бойца», много других фильмов, они остались. Вспомнился фильм «А зори здесь тихие…» - замечательный фильм. Такие хорошие и правдивые фильмы о войне показывают раз в год – к 9 мая.
Сейчас наша русская эстрада заполнена совсем другим. Не знаю, может, кому-то это и нравится. Но мне не нравятся всякие прыгуны на сцене… Моё мнение такое: то, что сейчас мы видим в этих концертах, транслируемых по телевидению, все эти так называемые актеры, они совершенно безголосые. Песни времен Великой Отечественной войны петь они не могут – у них ничего не получается. А если и поют, то совершенно не так. Недавно по телевизору показали одного композитора 80-ти лет. Он автор многих замечательных песен, в частности, о Великой Отечественной Войне. Его спрашивают: пишет ли он сейчас песни? А он отвечает: «Не пишу, потому что их некому петь». Такое вот мнение специалиста.
- Вы воевали за будущее страны. Оно наступило, стало настоящим. Вам не горько смотреть на всё, что происходит сейчас? Есть ли надежда, что все будет лучше?
- Я думаю так: Россия сейчас переживает трудный период времени. Это самые сложные ответственные годы. Моё мнение: всё наладится, и Россия будет жить хорошо. Всё будет хорошо. Я так думаю. Поэтому какого-то горького сожаления, горького чувства о том, что сейчас происходит, у меня нет. Я никогда об этом не думал. Я считаю, что сейчас происходит то, что должно было произойти, поскольку ничего без воли Божией не может быть. Мы должны на это так смотреть: как люди верующие. И думаю, что Россия, русский народ и народы, населяющие Россию – россияне, они все достойны лучшей жизни. И я думаю, что эта лучшая жизнь со временем настанет, но когда она настанет, это зависит и от нас самих.
О чём я сейчас сожалею - о том, что люди ведут какой-то очень пассивный образ жизни. Они, может быть, ждут, что эта хорошая жизнь придёт сама собой, но ведь она не придёт сама – её нужно строить, нужно много работать, чтобы хорошая жизнь наступила. Я не знаю, кто в этом виноват, но многие люди не понимают, что надо трудиться. Эти иждивенческие настроения очень даже присутствуют среди многих.
- Что вы пожелаете современным людям - и взрослым, и молодым - с высоты своего возраста, с высоты своего опыта, в том числе и фронтового?
- Ну что я пожелаю? Во-первых: вести разумный, здоровый образ жизни. Мое пожелание смахивает на пожелание врача, но для того, чтобы насладиться жизнью, а особенно для того, чтобы в старости с удовлетворением думать о прожитой жизни, эту жизнь нужно прожить трезво, без алкоголя, без никотина, без наркотиков. И я бы еще сказал молодежи, – нужно в религиозном плане выбрать и принять учение Русской Православной Церкви. Эти две составляющие самые важные в нашей жизни: здоровый образ жизни, учеба, упорный труд, семейная жизнь, которая налагает на человека массу ответственности, и религиозная составляющая. И я думаю, из вот этих частей может сложиться красивая и счастливая жизнь человека.
Я упомянул о Русской Православной Церкви. Дело в том, что сейчас эти газеты наполнены объявлениями шаманов, знахарей, целителей – это как раз нездоровое явление. Молодежи нужно быть серьезной и ответственной во всём, что касается морали, нравственности, религии, чтобы не попадаться на крючок всяким проходимцам. Это очень важно для жизни молодого человека
- Спасибо Вам, батюшка, за такие тёплые и мудрые слова!
- Ещё хотел сказать о том, что ещё значит этот год для меня. Исполняется 60 лет Победы. Но плюс ко всему для меня этот год - своеобразный жизненный рубеж. В сентябре мне исполнится 80 лет. Очень хотелось бы, чтобы это произошло.
- Нам тоже этого очень бы хотелось. Желаем Вам с честью встретить этот юбилей, и не только этот, но и те, которые будут следовать дальше. Долгих лет жизни Вам, отец Николай, и крепкого здоровья!
- Спасибо вам!

С игуменом Николаем (Калининым) беседовал студент 5 курса Сретенской Духовной семинарии Сергей Архипов​

 

[Евгений Гoленских]

Церковь в Великой Отечественной войне

Христианство всегда несло заряд большой нравственной силы, что особенно важно было в годы войны. В религии черпали утешение и силу для жизни и труда в тяжелейших условиях войны. Русская православная церковь призывала к смирению и терпению, к милосердию и братству. Война проявила лучшие черты русского православия.

В 1943 г. были учреждены ордена А. Невского, А. Суворова, М. Кутузова, других видных русских военачальников, флотоводцев, введена Георгиевская лента, возвращена дореволюционная форма русской армии. Православие получило большую свободу, чем другие конфессии. Уже 22 июня 1941 г. Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий выступил с обращением к верующим, призывая встать на защиту Родины с оружием в руках, принять участие в сборе средств в фонд обороны.

Ряд телеграмм представителей православного духовенства с сообщениями о перечислении денежных средств на нужды обороны в первые же месяцы войны появились на страницах центральных газет «Правда» и «Известия», там же давалась информация о работе Православной Церкви, печатались биографии новоизбранных патриархов Сергия и Алексия. То есть патриотическая деятельность Церкви освещалась в печати и признавалась властью. Из лагерей освободили десятки церковнослужителей, в том числе 6 архиепископов и 5 епископов.

На Пасху 1942 года в Москве разрешили беспрепятственное движение по городу на всю ночь. В 1942 году в Ульяновске был собран первый за всю войну Собор епископов. Весной 1943 года правительство открывает доступ к иконе Иверской Божьей Матери, которую привезли из закрытого Донского монастыря на поклонение в Воскресенскую церковь Москвы.

За период с 1941 по 1944 гг. церковь внесла в фонд обороны страны более 200 млн. рублей. В первые же годы войны в храмах Москвы было собрано более трёх миллионов рублей на нужды фронта и обороны. В храмах Ленинграда собрали 5,5 миллионов рублей. Церковные общины Нижнего Новгорода за 1941-1942 годы собрали в фонд обороны более четырёх миллионов рублей. Новосибирская епархия за первое полугодие 1944 года собрала на нужды военного времени около двух миллионов рублей. На средства, собранные Церковью, были созданы воздушная эскадрилья имени Александра Невского и танковая колонна имени Дмитрия Донского.

Вот ещё некоторые примеры. Владыка Варфоломей, архиепископ Новосибирский и Барнаульский, призывал людей к пожертвованиям на нужды армии, совершая богослужения в храмах Новосибирска, Иркутска, Томска, Красноярска, Барнаула, Тюмени, Омска, Тобольска, Бийска и других городов. Сборы шли на приобретение тёплых вещей для бойцов, содержание госпиталей и детских домов, на восстановление районов, пострадавших во время немецкой оккупации и помощь инвалидам войны.

Митрополит Ленинградский Алексий оставался со своей паствой в блокадном Ленинграде на протяжении всей блокады. "...зажигает сердца воинов тот дух единения и воодушевления, которым живёт теперь весь русский народ" – гласило его обращение к верующим в вербное воскресенье.

Четвертого сентября 1943 г. состоялась встреча Сталина с высшими иерархами православной церкви. Она ознаменовала потепление в отношениях власти и церкви. Режим решил использовать традиционную религию для мобилизации сил и средств в борьбе с внешним врагом. По приказу И.В. Сталина была поставлена задача "большевистскими темпами" восстановить нормальное отправление религиозных обрядов. Принято также решение о создании духовных академий в Москве, Киеве и Ленинграде. Сталин согласился с церковнослужителями по вопросу о необходимости выпуска церковных книг. При патриархе решено было образовать Священный Синод из трёх постоянных и трёх временных членов. Принято решение об образовании Совета по делам Русской Православной Церкви.

Вообще надо отметить, что война существенным и положительным образом повлияла на отношения между православной церковью и советской властью. После войны вышло постановление Наркомата образования о преимущественном поступлении фронтовиков в учебные заведения. В этом деле церковь последовала за решением властей, в семинарии тогда училось очень много фронтовиков. Например, И.Д. Павлов, будущий архимандрит Кирилл, он стал духовником Патриарха Московского и всея Руси Алексия II.

В годы войны, в народе ходило предание, что во время наступления на Москву, в самолёт поместили икону Тихвинской Божией Матери, самолёт летал вокруг Москвы и освящал границы, как в Древней Руси, когда на поле боя часто выносили икону, чтобы Господь защитил страну. Даже если это была недостоверная информация, люди верили ей, а значит, ждали чего-то подобного от власти.

На фронте нередко перед боем солдаты осеняли себя крёстным знамением – просили Всевышнего защитить их. Большинство воспринимали православие как национальную религию. Известный маршал Жуков перед боем вместе с солдатами говорил: "Ну, с Богом!". В народе сохраняется предание о том, что Жуков возил по фронтам Казанскую икону Божией Матери.

В "период перемен" (1917-1941 гг.) большевики отказывались от традиционной русской религии. Но во время войны, "времени собирать камни", нужно было вернуться к исконно русскому, традиции помогали объединению народа на основе общей истории, общего вероисповедания. Это хорошо понимал и Гитлер. Одно из его указаний гласило, что фашисты должны препятствовать влиянию одной церкви на большой район, зато появление сект на оккупированных территориях, как форму раскола и разъединения, следует поощрять.

Сталин не организовывал церковного возрождения, он его сдерживал. В Псковской области до прихода немцев имелось 3 храма, а к возвращению советских войск их было 200. В Курской области до немцев было 2, стало – 282, зато в Тамбовской области, где советская власть стояла неизменно, так и оставалось 3 храма. Так, первые 18 храмов было разрешено открыть только спустя почти полгода после встречи Сталина с митрополитами постановлением Совмина от 5 февраля 1944 года. А от общего числа обращений верующих об открытии храмов, поступивших в 1944-1947 годах, Совмин удовлетворил лишь 17%.
16 ноября 1948 года Синод вынудили принять решение о запрещении превращать проповеди в храмах в уроки Закона Божия для детей. Более того, в конце 40-х – начале 50-х годов храмы вновь стали отбирать под клубы и склады. В 1951 году при уборке урожая только в Курской области по распоряжениям райисполкомов около 40 зданий действующих храмов были на много месяцев засыпаны зерном. Стали преследоваться совершавшие религиозные обряды коммунисты и комсомольцы. Пошла новая волна арестов наиболее активных священнослужителей. Например, в сентябре 1948 года был в седьмой раз арестован архиепископ Мануил (Лемешевский). Если на 1 января 1949 года в стране насчитывалось 14 447 официально открытых православных храмов, то к 1 января 1952 года их число уменьшилось до 13 786 (120 из которых не действовали ввиду использования их для хранения зерна).

Во время и после войны сталинская политика в отношении к Церкви знала два перелома. Сегодня чаще вспоминают позитивный перелом 1943-1944 годов, но не стоит забывать нового "ледникового периода", начавшегося со второй половины 1948 года. Сталин хотел сделать Москву православным Ватиканом, центром всех православных церквей мира. Но в июле 1948 года Всеправославное совещание (с участием и митрополита Илии) к ожидаемому в Кремле результату отнюдь не привело: иерархи церквей, оказавшихся в удалении от советских танков (прежде всего Греции и Турции), проявили неуступчивость. И Сталин, поняв, что в глобальной политике религиозный ресурс он использовать не сможет, резко охладел к церковным делам. Итак, циничный прагматизм сталинской церковной политики в ходе войны и незамедлительный переход к новым гонениям в 1948 году говорят о том, что никакого мировоззренческого кризиса, обращения, возврата к вере у Сталина не было.

За проведение религиозной политики на оккупированной территории у гитлеровцев отвечало несколько ведомств – от специального министерства вероисповеданий вплоть до военного командования и гестапо. На оккупированных территориях, в начале войны, немцы разрешали церквям их деятельность. Некоторые священники принимали фашистскую культуру, мотивируя это тем, что в России Церковь подвергается гонениям. И всё же большинство церковнослужителей проявили себя во время войны смиренно, забывая прошлые обиды. Фашисты прекратили практиковать открытие церквей, потому что священники проводили патриотические проповеди среди населения. Теперь священников избивали и расстреливали.

Православная Церковь объединилась со светской властью в борьбе с фашистами. Войну объявили священной, освободительной, и Церковь благословила эту войну. Помимо материальной помощи, Церковь морально поддерживала людей, на фронте и в тылу. На фронте верили в чудотворную силу икон и крёстного знамения. Молитвы выступали в роли душевного успокоения. Тыловики в молитвах просили Бога уберечь родных от гибели. Православная Церковь внесла немалый вклад в общесоветскую борьбу против фашистов во время Великой Отечественной войны. Положение Православной Церкви в советской России на время укрепилось. Но власть следовала, прежде всего, своим интересам, и это укрепление было лишь временным. Простые же люди часто верили в Бога и надеялись на него как на поддержку свыше.

Из архива статей.

 

[Евгений Гoленских]

Архимандрит Кирилл (Павлов) отметил 90-летие со дня рождения

Многолетнему насельнику Свято-Троицкой Сергиевой Лавры архимандриту Кириллу (Павлову) исполнилось 90 лет. Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл направил юбиляру поздравительное послание.


Предстоятель Русской Церкви отметил, что на протяжении многих лет архимандрит Кирилл нес высокое и ответственное служение духовника Троице-Сергиевой лавры и щедро делился своим богатым пастырским опытом с воспитанниками Московских духовных школ.

"К Вам за мудрым советом и сердечным утешением прибегали не только насельники Лавры, но и многочисленные паломники, спешившие к дверям Вашей кельи с упованием, что их надежда не будет постыжена и они смогут приобщиться к безграничной любви Христовой" -подчеркнул Предстоятель.
"В день Вашего 90-летия сердечно поздравляю Вас с этой знаменательной датой с пожеланиями бодрости духа, крепкого здоровья и неоскудевающей помощи Божией" - говорится в послании Его Святейшества.

Справка: Архимандрит Кирилл (в миру Павлов Иван Дмитриевич) родился 8 сентября 1919 г. в деревне Маковские Выселки Михайловского района Рязанской области в верующей крестьянской семье. По его словам, "с 12 лет жил в неверующей среде, у брата, и растерял свою духовность". Возвращение к вере произошло у него во время Великой Отечественной войны.

Будущий отец Кирилл с самого начала войны участвовал в военных действиях солдатом (затем сержантом) пехоты. Самым тяжелым военным испытанием для 22-летнего сержанта Павлова было ожидание генерального Сталинградского сражения в окопе, в снегу, почти без воды и пищи под постоянным обстрелом врага в течение целого месяца. А после освобождения Сталинграда произошло событие, окончательно изменившее его жизнь. Однажды, неся караульную службу, среди развалин дома сержант Павлов поднял из мусора книгу. Это оказалось Евангелие... "Я шел с Евангелием и не боялся..., - вспоминает батюшка. - Просто Господь был со мною рядом, и я ничего не боялся". Со своей частью отец Кирилл дошел до Австрии. Сержант Иван Павлов был награжден орденом Славы и медалями. В 1946 г. в Венгрии он был демобилизован и приехал в Москву.

Закончив Духовную семинарию, он в 1954 г. принял монашеский постриг в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. Так начался многолетний молитвенный подвиг архимандрита Кирилла. Вначале он был пономарем (1954), а в 1970 г. был назначен казначеем Лавры и братским духовником. Архимандрит Кирилл духовно окормлял Святейшего Патриарха Алексия II. Проповеди отца Кирилла на протяжении многих лет вдохновляли и продолжают вдохновлять православных людей.
orthedu.ru / Патриархия.Ru, Русская линия

Человек-легенда!

 

[Евгений Гoленских]

Сегодня в качестве ведущего и диктора провёл митинг,посвящённый Дню Победы и освящению памятника Соловецким юнгам в г.Москве. Камень для монумента был доставлен из Соловецкого монастыря, со святой земли :


Соловецкие юнги,и скульптор памятника Ф.Согоян

Совершается освящение мемориала

В Центре Советник по культуре ПР Сергей Борисович Протодьяконов.

Копии боевых знамён передают детям на память





Живая связь поколений - фронтовики. Были среди Соловецких юнг и верующие, знаменитые ученые, общественные деятели, артисты. Например писатель Валентин Пикуль, русский бас Борис Штоколов.
Вечная память Героям.

 

[Татьяна Анатольевна (СПб)]

Уважаемый Евгений, Вы представили на форуме очень интересные материалы, но , на мой взгляд в данном формате не стоит выкладывать такие длинные тексты. Их тудно читать с экрана монитора.. Я понимаю, как жалко сокращать расскаэы ветеранов, хочется все сохранить (сама сталкивалась с подобной проблемой). Но надо учитывать особенности человеческого восприятия, и ,"наступя на горло собственной песне", ввести более жесткое редактирование. Например, сократив биографические данные и оставив только наиболее впечатляющие моменты.

 

[Евгений Гoленских]

Матушка из разведки

Монахиня Адриана в юности мечтала быть кавалерист-девицей

“Я вас слушаю”, — неожиданно молодой голос в телефонной трубке сбил с толку. Подумала даже, что ошиблась номером. “Матушка Адриана?” — уточнила на всякий случай. “Да-да, я вас слушаю”. Впрочем, чему удивляться? Насельница Пюхтицкого подворья, 88-летняя Адриана Малышева, и впрямь не совсем обычная монахиня — бывшая военная разведчица, ведущий конструктор королёвского НИИ-88. Вся грудь в орденах. А теперь и еще один прибавился — матушка получила международную премию “За веру и верность”. Поговорить о вере, верности и воинском долге я отправилась на монастырское подворье.

Двести шагов в сторону от многолюдного Кузнецкого Моста, поворот в кованую калитку — и будто в другую жизнь попала. Суета остается за порогом. Монашки размеренно подметают двор, в длинных коридорах, застеленных ковровыми дорожками, пахнет домашней выпечкой. За белой дверью — обитель матушки Адрианы.


Келья не келья, комнатушка с видом на колокольню. Над нишей с иконостасом растянут Андреевский флаг, на стене — репродукция картины Шилова. На полотне — матушка Адриана в монашеском клобуке любовно поглаживает разложенную на коленях гимнастерку. Именно такой ее увидел известный художник. “В жизни у меня было две любви: любовь к православной вере и… к армии”, — объясняет матушка. Расшифровка этого краткого тезиса длинна, как жизнь…

Наташенька, боец Малышева, Наталья Владимировна, матушка Адриана — ипостаси и эпохи сменяют друг друга. На улице сгущается сумрак, беседа перевалила за третий час… Но ведь в двух словах не объяснишь, как сплетено все в этой жизни, как накладываются друг на друга исторические события, судьбы, долг и Божий промысел…
Начало двадцатых годов… Отец Наташи Малышевой, врач, по приглашению своего друга, младшего брата Владимира Ленина — Дмитрия Ульянова, перебирается в Москву. Дмитрий Ильич тогда возглавлял медсанчасть коммунистического университета им. Свердлова. Там же стал работать и отец Натальи. Наташа помнит, как по выходным ходили в Кремль, к Ульяновым в гости. Длинный проем-пещера Спасских ворот. Пост на входе, пост на выходе… А в кремлевской квартире тепло и уютно. Долгими московскими вечерами в комнате Ульяновых пили чай, вели застольные беседы. Ульянов-младший любил играть в шахматы и рассказывать политические анекдоты… “Дмитрий Ильич совсем не был похож на своего брата Владимира. Внешне, конечно, было небольшое сходство. Но по характеру он был совсем другим. Он был абсолютно невластолюбивым. И это понятно, он ведь был врачом”, — вспоминает матушка Адриана.

Другое яркое воспоминание детства — Страстной монастырь. Он находился практически напротив дома, где жила семья Малышевых. И мама Наташи, не оставившая веру даже в разгар строительства светлого коммунистического будущего, часто ходила туда вместе с маленькой дочерью. Наташе в монастыре нравилось. “Там было так спокойно, царила атмосфера уюта, ласки. Монашки часто меня чем-нибудь угощали, и мне казалось все таким вкусным”, — рассказывает матушка Адриана. Но более всего поразило ее удивительное распятие.

— Оно было вырезано из цельного дерева. А деревянная скульптура Спасителя была просто необыкновенной — он был будто живой. Когда я подходила к кресту, то ноги Иисуса были как раз на уровне моих глаз. И так это было все тщательно вырезано, можно было разглядеть каждый ноготочек. Я в свои пять лет действительно поверила, что это — живой человек. Мне все хотелось его оттуда снять. Я старалась гвозди вытащить и его освободить. Это распятие просто вошло мне в душу…


Потом Страстной монастырь закрыли, в 35-м году и вовсе взорвали. А распятие… Спустя много лет, когда перед Натальей Владимировной уже стоял вопрос, что предпочесть: политическую карьеру в миру или служение Богу, оно опять встретилось ей на пути. Но до этого еще была целая жизнь…

По стопам Надежды Дуровой


Комсомолка, спортсменка, отличница — в тридцатые годы именно такой должна была быть идеальная советская девушка. И Наташа полностью соответствовала этому идеалу. Более того, она вынашивала планы после школы поступить в военную академию. “В детстве моей любимой книжкой были “Избранные сочинения кавалерист-девицы” Надежды Дуровой. Мне эта книга очень нравилась, и даже печальный финал ее — “и вот умерла она, одинокая, никому не нужная” — меня не остановил. Я решила: хочу быть кавалерист-девицей”, — улыбается матушка, вспоминая свои мечты.

Но в военную академию девушку брать отказались: “женщины-военачальники нам пока не нужны”. Поэтому выбор Наташи пал на другой институт — МАИ. Туда и поступила.

— Почему выбрали такой неженский вуз?

— Самый трудный потому что. Тогда самыми престижными считались энергетический институт, МВТУ им. Баумана и МАИ, — поясняет матушка.

Но со строительством самолетов пришлось обождать. Вмешалась война… Вот тут и настала пора реализовать свою юношескую мечту о подвигах “кавалерист-девицы”. Родина была в опасности. Осенью 41-го года Наташа ушла на фронт. Немец рвался к Москве. И 20-летнюю студентку, хорошо знающую немецкий язык, определили в разведку. Сколько раз ходила за линию фронта, Наташа и не подсчитывала. Война оказалась намного страшнее, чем рисовалось в книгах и показывалось в патриотических фильмах. И попадая в разные передряги — иногда оставалось только глаза закрыть, — Наташа в мыслях невольно обращалась вовсе не к вождям мирового пролетариата, а к тому, чей образ запал ей в душу в далеком детстве в Страстном монастыре. И не раз замечала: ее как будто кто-то охраняет.

— Много раз я чувствовала эту защиту. Заметила это в первый раз в 41-м году, когда товарища из-под обстрела вытаскивала. Наша группа разведчиков возвращалась с задания. Одного — Юру Смирнова — подстрелили. Второй разведчик тоже был ранен, он оттащил Юру в кусты, а сам приполз на наши позиции. Пока все думали, как товарища вытаскивать, я решила, что мне всегда везет, и сама поползла по следам разведчика. Нашла Юру в лесочке. У него была перебита артерия на ноге, скорее надо было на позиции доставить. Я его ремень через свой пропустила, чтобы удобнее тащить было. Но как ползти, если впереди несколько десятков метров по абсолютно открытому, простреливаемому пространству? Я про себя и говорю: “Ой, Господи, помоги”. И вдруг повалил такой снег… Я такого не видела никогда — снежинки величиной с ладошку, видимость — нулевая. И мы под прикрытием снега этот участок преодолели. Немцы, конечно, стреляли, но в нас не попали…

Наташино везение не раз восхищало ее боевых товарищей. И даже генерал Рокоссовский, под началом которого служила Малышева, ее приметил. Как-то по его личному распоряжению Наташа отправилась за линию фронта искать потерявшегося связного. Он ушел с заданием в занятую немцами деревеньку Игнатьево. В крайнем доме поселка жила семья, куда партизаны передавали важные для нашей армии сведения. С задания связник не вернулся. Надо было узнать, в чем дело, и забрать документы, оставленные партизанами. Наташе сообщили пароль: если во дворе грабли стоят прислоненными зубьями к стенке — все в порядке, если зубья наружу — опасность.


Переодевшись в деревенскую одежду, взяв корзинку, Наташа пошла к деревне. За нужным домом решила понаблюдать из укрытия. Грабли стояли как положено — зубьями к стене. Значит, опасности нет. Но что-то говорило: “подожди, не ходи туда”. Послушала Наталья голос и решила осмотреться. И немного погодя увидела, как из дома выходит девушка и ставит грабли в “опасное положение” — зубьями наружу. Пошла разведчица назад, думала, ругать будут, что задание не выполнила. А ей обрадовались, уж и не ждали возвращения… Когда Наташа ушла, поступила информация от партизан, что хозяин дома сдал явку немцам, и те устроили в доме засаду: ждали связных. А невестка хозяина тайком сбежала грабли переставить, чтобы предупредить гостей. Не послушала бы Наташа свой внутренний голос, попала бы к немцам в плен, как и первый связной. “Да ты умница — избежала ловушки”, — сказал расстроенной разведчице генерал Рокоссовский. И в качестве награды выдал целый выходной день.

А один случай был и вовсе фантастический. Дело было под Курском. Ждали решающего сражения, но время наступления немцев никто не знал. Группе разведчиков, в числе которых была и Наташа, поручили перейти за линию фронта и подключиться к телефонным линиям, чтобы прослушивать разговоры. И вот за три дня до сражения сидела Наташа, как обычно, в наушниках над кабелем. Вдруг видит прямо рядом с собой здоровенного молодого немца. Схватилась разведчица за пистолет, но куда ей со здоровяком тягаться. Отнял он ее оружие и в кусты выбросил. Оставалось только зажмуриться и ждать выстрела. И опять в голове: “Господи, помоги”. А дальше произошло невероятное. Немец вдруг толкнул Наташу со словами: “Уходи, я с девчонками не воюю!” И еще пистолет ее вдогонку кинул: “Забери, а то свои расстреляют”. Об этом случае Наташа тогда никому не рассказала. Потому что такого тогда просто не могло быть.

— Немцы не всегда всех налево-направо убивали. В зависимости от того, из каких войск они были. Если это были каратели, то тогда да — эти были страшные. А простые военные, они же не всегда фанатиками были. Потом, после войны, когда я осталась в Германии еще на четыре года — помогала создавать комендатуры на местах, — я с немцами поближе познакомилась. И поняла, что далеко не все там были так преданы Гитлеру. И многие их тех, кто был на фронте, уже в середине войны понимали, что зря начали эту войну. А еще я думаю, может быть, мне так повезло, потому что я сама на войне не убила ни одного человека…

Да, как-то так вышло, что в этой кровавой каше, в разгар самых горячих баталий — под Волоколамском, в боях за Сталинград, на Курской дуге — Наташе не пришлось никого убивать. В Сталинграде она и вовсе исполняла роль парламентера: ходила по домам, где засели недобитые замерзающие немцы, и уговаривала сдаться.

— Неужели ненависти к ним не было? Ведь такая страшная бойня была. Города почти не осталось…

— А я уже не видела в них врагов. Потому что они были обречены. Они-то этого еще, может, не знали. Ждали, что их Гитлер спасет, что за ними пришлют эскадрилью самолетов. И выглядели они так жалко: на улице морозы, а одеты они были по-летнему. Они так мерзли. Кутались в женские платки, из соломы обувь себе делали. Они были несчастные, ободранные… Поэтому я считала, что они уже свое получили. И потом они уже фактически были пленные…


Немцы, правда, не всегда давали повод для жалости. Были фанатики, которые стреляли в парламентеров. Но ни одна пуля в Наташу не попала. Без единой царапины она дошла до Берлина…

Путь к звездам


С войны Наташа пришла только в 49-м году. 4 года после Победы она проработала в Германии. А когда возвратилась в Москву — встал вопрос: что делать дальше? Хотела восстановиться в брошенном из-за войны институте. Но куда ж? Семь лет прошло с того момента, как Наташа в последний раз вышла из аудитории. Тогда в институт отправился Наташин брат, взял ее зачетную книжку, а она у нее была очень хорошей, и пришел в деканат. “Конечно, мы ее возьмем”, — сказали в институте, увидев документы орденоносной фронтовички. И восстановили Наташу сразу на третий курс. Только два экзамена пришлось досдать. Так у разведчицы Малышевой снова началась студенческая жизнь.

— В учебу я ушла с головой. Это в юные годы отвлекаешься на всякие мелочи и развлечения, а в зрелом возрасте учишься уже осознанно и серьезно.

За серьезную учебу и распределение получила значительное: по окончании института направили Наталью в только что созданное НИИ-88 под руководством Королёва.

— В Подлипках была творческая атмосфера. Генеральный конструктор и конструкторы подразделений тесно работали с коллективом. Мы видели, что они намного умнее и опытнее, авторитет их был непререкаем, и им не нужно было доказывать свою значимость, но они всегда советовались. Когда была какая-то новая тема, наш главный конструктор Исаев вызывал ведущих конструкторов, и начиналось обсуждение по кругу. Каждый рассказывал, как он видит решение проблемы. А главный слушал. Вот все говорят, говорят, говорят, а потом главный хлопает ладонью по столу: “Так, все ясно. Будем делать вот так”. И все чувствовали себя соучастниками процесса.

И опять Наталья Владимировна оказалась на передовой. Сначала, в разгар “холодной войны”, ее отдел конструировал баллистические ракеты, а затем началась “дорога к звездам”.

— Я работала в отделе двигателей. Наш отдел отвечал за самый тонкий и изящный двигатель, который помогал ракете снижаться и уходить с орбиты. От этого двигателя зависело, собственно, возвращение космонавтов: иначе бы они вечно кувыркались вокруг Земли.

Своей работой Наталья Владимировна буквально жила. “Я переживала, как будто это мое личное дело. Плакала, когда у нас были неудачные испытания. И если конструктор говорил, что надо задержаться или выйти внеурочно, потому что надо срочно что-то доделать, это было только в удовольствие”.

После трагического ухода Королёва и Исаева институт в Подлипках осиротел, и Наталья Владимировна перебралась в другой НИИ, поближе к дому. Работа по-прежнему была увлекательной, но атмосфера уже была иная — наступала “эпоха застоя”. Именно в это время у Натальи Владимировны начинается другой “путь к Небу”…

Ушел в монахи сын фронтового друга-разведчика. И вроде все было в жизни у человека: хорошая работа в НИИ, квартира в Ленинграде, любящие родители. А он вдруг взял и уехал в глухомань, в монастырь. Как-то летом с супругой фронтового товарища Наталья Владимировна поехала проведать их ушедшего от мира отпрыска. Добраться до его нового места обитания было нелегко. Глухая сельская местность, несколько километров от трассы надо было идти пешком. Наконец пришли. Изба, колодец, удобства на улице…

— Увидела я все это и думаю: “Как же так?”. А потом вошел он — батюшки! Такой красавец. С бородой окладистой, но главное — глаза, проникновенные такие. Я ему говорю: “Сережа!”. А он в ответ: “Отец Сильвестр”. Я и думаю: “Какую же надо иметь идею, чтобы быть таким уверенным, спокойным, уравновешенным и поменять то, что у него было, вот на эту кошмарную лачугу”. Остались мы у него на несколько дней. На службы в его храм ходили. И вдруг на меня нахлынуло все, что за жизнь копилось: и детство вспомнила, и войну… Пошла я к нему в храм и купила за три рубля крестик на веревочке. Вот у меня до сих пор висит.

В этой точке и сошлись две дорожки Натальи Владимировны — любовь к Богу и любовь к армии — и еще долгое время шли параллельно. По будням ведущий конструктор Наталья Малышева трудилась над разработкой ракетных двигателей, ездила на испытания, а в выходные путешествовала по монастырям и ходила в церковь. По совету отца Сильвестра Наталья Владимировна нашла себе духовника в Москве, который начал потихонечку ее наставлять. “Книжки он давал мне очень умные. Знал, что я тот человек, кто может это понять”, — вспоминает матушка Адриана. А вскоре произошла и еще одна чудесная встреча — в храме Знамения Богородицы Наталья Владимировна обнаружила крест из Страстного монастыря.

— После того как монастырь взорвали, крест исчез. И никто не знал, где он. И вот как-то раз в храме возле метро “Рижская” я пришла на службу. После службы подошла крест поцеловать и чувствую… запах. Незабываемый запах из детства. Поднимаю глаза — а это мой крест. Я прямо закричала: “Откуда он у вас?” Священник спрашивает: “А что такое?”. — “Да это же крест из Страстного монастыря”. — “Вы уверены?” — “Да я ручаюсь, что это именно он”. Эти ноготочки на ногах, которые я изучила досконально, я узнаю из всех. Вот так интересно все в жизни закручено…

Но судьба продолжала испытывать Наталью Владимировну. Активной женщине предложили баллотироваться в Верховный Совет — “ельцинский”, как его называли. И в это же время в Москве Пюхтицкий монастырь решил организовать свое подворье. Наталью Владимировну попросили помочь в его создании.

— У меня очень часто бывали как бы “испытания”. Я тогда еще не собиралась уходить в монастырь, но в храм ходила. И вот какой-нибудь церковный праздник, нужно обязательно быть в храме, а в это же время нужно идти на встречу с избирателями. И очень часто вместо церкви по старой привычке я ходила на все эти мероприятия. А потом подумала как следует и решила, что, наверное, надо выбрать церковь.


Свою кандидатуру в депутаты Наталья Владимировна сняла, а Пюхтицкое подворье вскоре стало ее вторым, а затем и первым домом.

“За веру и верность”


За окном ударил колокол. Звонили к вечерней службе. Матушка Адриана на время оторвалась от рассказа. А я изучала пожелтевшие фотографии в рамках, что толпились на груде книг. Внимание привлек симпатичный, улыбчивый молодой человек. “Это Миша Бабушкин — сын известного полярного летчика Бабушкина”. Первая и единственная любовь Наташи Малышевой. Они познакомились на первом курсе института. Все было как в добрых советских фильмах: сначала подружились, вместе ходили в кино, вместе занимались. Потом поняли, что это не просто дружба, а нечто большее… “У нас были очень возвышенные, очень красивые отношения. Это такое непередаваемое чувство, когда ждешь, чтобы скорее прошла ночь и снова утром нам увидеться”, — глаза матушки Адрианы светлеют, улыбка становится застенчивой. Она будто снова там — в своей юности, рядом с Мишей.

Свою девушку Михаил познакомил с семьей. “Так мне у них нравилось. У Бабушкиных царила семейная дружба, народу в доме было много — у Миши еще брат и сестра были, у них же жила сестра матери. Чуть ли не каждый выходной день в их доме устраивали какое-нибудь семейное празднество”. А потом в дом пришло горе: Герой Советского Союза летчик Бабушкин разбился. Миша бросил институт и ушел в летное училище. Не успел он его закончить, как началась война. В 41-м году в боях за Москву летчик Миша Бабушкин погиб… О его гибели Наташа узнала лишь в 42-м году, сама уже год будучи на фронте. Никто другой так и не смог заменить Мишу в Наташином сердце…

Считается, что, уходя в монастырь, человек должен отречься от мира, дистанцироваться от своего прошлого. Но матушка Адриана своими воспоминаниями дорожит. И всем, что происходит вокруг, интересуется живо. Ей в монастыре и дело подобрали под стать ее общительному характеру: к ней приходят мирские прихожане за советом, а еще она наставляет ребятишек. “Хоть я в монастыре, но я все равно болею за все, что вокруг происходит. Я все-таки живу жизнью своей страны. Я, может, и в монастырь ушла, чтобы, уже будучи в таком вот возрасте, чем-то быть полезной”, — говорит она.

За свои идеалы матушка Адриана до сих пор готова сражаться с кем угодно.

— Как-то участвовала я в передаче на радио. Вместе со мной туда был приглашен ученый-историк. И вот он говорит: “Почему у нас с такой помпой каждый раз отмечают День Победы? В войне погибло столько людей, а мы торжествуем по этому поводу. И в то же время Россия не отмечает 12 апреля, когда наш юноша Юрий Гагарин первым полетел в космос и тем прославил нашу страну”. Но с каких это пор у нас эти два события противопоставляются? Сам Юрий Гагарин всегда говорил: “Спасибо ветеранам, если бы не они, мы бы никогда не полетели в космос”. Что же, получается, Гагарин прославил нашу страну, а мы — ветераны — ее опозорили? Да, жертв было много, но если страна хочет быть свободной, она ни о чем не думает. Кто меня потащил на фронт? Никто никого не тащил. Когда немцы были под Москвой, за одну неделю 11 тысяч человек ушли в Московскую добровольческую дивизию. И все эти 11 тысяч не подлежали призыву. Вот поэтому праздник Победы должен всегда праздноваться. Молодежь должна о нем знать. Потому что это был духовный подъем народа, потому что люди не могли себе представить, что по Москве будут маршировать немцы. Ради этого они забывали о себе. И несмотря на эти семьдесят лет, когда из людей все духовное вышибали, ничего не выбили — этот нравственный дух все равно остался”, — совсем не по-монашески горячится матушка.

И вдруг становится ясно, что путь от разведчицы до насельницы — это не резкий разворот судьбы, а логическое ее продолжение. Боец Малышева, матушка Адриана...




Материал Елены Коротковой

 

[Евгений Гoленских]

Уважаемый Евгений, Вы представили на форуме очень интересные материалы, но , на мой взгляд в данном формате не стоит выкладывать такие длинные тексты. Их тудно читать с экрана монитора.. Я понимаю, как жалко сокращать расскаэы ветеранов, хочется все сохранить (сама сталкивалась с подобной проблемой). Но надо учитывать особенности человеческого восприятия, и ,"наступя на горло собственной песне", ввести более жесткое редактирование. Например, сократив биографические данные и оставив только наиболее впечатляющие моменты.

Уважаемая Татьяна Анатольевна!
Согласен с Вами, но хочется оставить всё, каждое слово. Ведь эти люди, Ветераны войны - поистине святое поколение.
зы. Очень жаль, что темы невозможно редактировать по истечении времени.

 

[Евгений Гoленских]

Священная война

Разве такое совместимо?
Убийство, смерть и вдруг священная война...
Эта песня всего лишь одним словом в припеве всколыхнула миллионы людей, на защиту Отечества. Сами авторы «Священной войны» скупо рассказывали об обстоятельствах и творческом процессе написания песни. Сохранился, к примеру, лишь черновик неопубликованной статьиА. В. Александрова, которую он предполагал озаглавить «Как вошла в мою жизнь композитора Отечественная война». Вот отрывок из этой статьи:
«Внезапное нападение вероломного врага на нашу Советскую Родину вызвало во мне, как и во всех советских людях, чувство возмущения, гнева и мести. Я никогда не был военным человеком, но у меня все-таки оказалось могучее оружие в руках, это — песня. Песня, которая так же может разить врага, как и любое оружие… И потому с первых же дней я принялся со святым, искренним чувством за создание собственного оружия, которым я лучше всего владею, — песни. К первому июля 1941 года я сочинил свои первые песни “Священная война” на слова Лебедева-Кумача, «В поход! В поход!» на слова Прокофьева. А затем, через несколько дней — «Вставай, разгневанный народ» и «За великую землю Советскую». Из них «Священная война» вошла в быт армии и всего народа как гимн мести и проклятия гитлеризму. Не могу обойти молчанием такие факты: Когда пластинку с этой песней принимал художественный совет на студии грамзаписи, то профессор А. Б. Гольденвейзер, я сам и другие заплакали. Когда я с группой Краснознаменного ансамбля выступал на вокзалах и в других местах перед бойцами, идущими непосредственно на фронт, то эту песню всегда слушали стоя, с каким-то особым порывом, святым настроением. И не только бойцы, но и мы—исполнители—нередко плакали. Таково было тогда воздействие этой песни на сердца людей, и она доносилась нашим радио во все концы Советского Союза и фронта…»
В сентябре 1941 года на экраны страны вышел короткометражный фильм-концерт режиссеров И. Трауберга и А. Медведкина «Мы ждем вас с победой». Именно они осуществили первую запись «Священной войны», пригласив для участия в фильме и исполнения этой песни оставшуюся в Москве небольшую группу хора Краснознаменного ансамбля. Состав его был так непривычно мал, что решено было петь эту песню за кадром в то время, когда на экране демонстрировались документальные эпизоды, снятые на полях сражений. Показ их сопровождался титрами со словами песни.
Звукозапись «Священной войны», сделанная для этой картины, была передана на радио и стала регулярно звучать в его передачах. В 1942 году, после возвращения из поездки на фронт основного состава ансамбля, «Священная война» была записана краснознаменцами на грампластинку. Уникальный экземпляр такой пластинки бережно хранится в архиве дочери поэта Марины Васильевны. Хранит она и стенограмму совещания по военной песне, состоявшегося в Союзе писателей 11—14 сентября 1941 года, с записью выступления В. И. Лебедева-Кумача:
«Я считаю, — говорил он. обращаясь к своим собратьям по перу, — что если песня понесла в массы какой-то политический, нужный нам, народу, стране, государству, лозунг, — это колоссальное дело. Нужно учесть силу этого влияния и воздействия. Должны быть всяческие песни. Но песни широкого народного звучания, несущие в себе большие лозунги, большие призывы, выражающие чаяния народа, предвосхищающие их, — это самое большое, что нам рисуется в песенном творчестве и что нам предстоит сделать по линии песен Победы… Надо подойти к созданию песни с трепетом сердечным, с горячей душой. Только так и можно создавать песни, потому что песня это прежде всего взволнованная речь».
Вот такой взволнованной речью поэта и композитора, отозвавшейся в сердцах миллионов их соотечественников, и самой первой песней Победы, до которой оставалось еще долгих и трудных четыре года. стала «Священная война», бессмертная песня, как назовет ее впоследствии Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Припев:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна!
Идет война народная,
Священная война.
Как два различных полюса,
Во всем враждебны мы.
За свет и мир мы боремся.
Они — за царство тьмы.
Припев.
Дадим отпор душителям
Всех пламенных идей,
Насильникам, грабителям,
Мучителям людей!
Припев.
Не смеют крылья черные
Над Родиной летать,
Поля ее просторные
Не смеет враг топтать!
Припев.
Гнилой фашистской нечисти
Загоним пулю в лоб,
Отребью человечества
Сколотим крепкий гроб!
Припев.
Пойдем ломить всей силою,
Всем сердцем, всей душой
За землю нашу милую,
За наш Союз большой!
Припев.
Встает страна огромная,
Встает на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
Припев.
Ю. Е. Бирюков


Людям, закончившим школу в 1941-м, сейчас больше 80 лет. С момента завершения Великой Отечественной войны прошло 65 – у детей той войны уже взрослые внуки и правнуки. Лет через 10 живых ветеранов не останется вовсе...

http://www.youtube.com/watch?v=N9k0zSgJEI0

 

[Евгений Гoленских]

служение и борьба на оккупированных территориях

Церковь в годы войны: служение и борьба на оккупированных территориях

versus документ

Вопрос о реальных потерях, понесенных Русской Церковью в Великой Отечественной войне, равно как и вообще о религиозной жизни нашей страны в годы борьбы с фашизмом, по понятным причинам до недавнего времени не мог стать предметом серьезного анализа. Попытки поднять эту тему появились лишь в самые последние годы, но зачастую они оказываются далеки от научной объективности и беспристрастности. До сих пор обработан лишь очень узкий круг исторических источников, свидетельствующих о «трудах и днях» русского православия в 1941 — 1945 гг. По большей части они вращаются вокруг оживления церковной жизни в СССР после знаменитой встречи в сентябре 1943 г. И. Сталина с митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем) — единственными на тот момент действующими православными архиереями.
Данные об этой стороне жизни Церкви достаточно хорошо известны и сомнений не вызывают. Однако прочие страницы церковного бытия военных лет еще только предстоит по-настоящему прочитать. Во-первых, они гораздо хуже задокументированы, а во-вторых, даже имеющиеся документы почти не исследованы. Сейчас лишь начинается освоение материалов на церковно-военную тему даже из таких крупных и относительно доступных собраний, как Государственный архив Российской Федерации (работы О.Н. Копыловой и др.), Центральный государственный архив Санкт-Петербурга и Федеральный архив в Берлине (прежде всего работы М.В. Шкаровского). Обработка большей части собственно церковных, региональных и зарубежных европейских архивов с этой точки зрения — дело будущего. А там, где молчит документ, обычно вольно гуляет фантазия. В литературе последних лет находилось место и антиклерикальным домыслам, и елейному благочестивому мифотворчеству о «покаянии» вождя, «христолюбии» комиссаров и т.д.

Между старым гонителем и новым врагом

Обращаясь к теме «Церковь и Великая Отечественная война», действительно трудно сохранить беспристрастность. Противоречивость этого сюжета обусловлена драматическим характером самих исторических событий. Уже с первых недель войны русское православие оказалось в странном положении. Позиция высшего священноначалия в Москве была недвусмысленно сформулирована местоблюстителем патриаршего престола митрополитом Сергием уже 22 июня 1941 г. в его послании к «Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви». Первоиерарх призывал православных русских людей «послужить Отечеству в тяжкий час испытания всем, чем каждый может», дабы «развеять в прах фашистскую вражескую силу». Принципиальный, бескомпромиссный патриотизм, для которого не существовало различия между «советской» и национальной ипостасью схлестнувшегося с нацистским злом государства, определит деяния священноначалия и духовенства Русской Церкви на не оккупированной территории страны. Сложнее и противоречивее складывалась ситуация на занятых германскими войсками западных землях СССР. Немцы изначально сделали ставку на восстановление церковной жизни на оккупированных территориях, поскольку видели в этом важнейшее средство антибольшевистской пропаганды. Видели, очевидно, не без оснований. К 1939 г. организационная структура Русской Православной Церкви была практически разгромлена вследствие жесточайшего открытого террора. Из 78 тыс. храмов и часовен, действовавших в Российской империи до начала революционных событий, к этому времени осталось от 121 (по оценке Васильевой О.Ю.) до 350-400 (по расчетам Шкаровского М.В.). Большинство представителей духовенства были репрессированы. Вместе с тем идеологический эффект такого антихристианского натиска оказался достаточно скромным. По результатам переписи 1937 г., 56,7% граждан СССР объявили себя верующими. Результат Великой Отечественной во многом был предопределен позицией, которую заняли эти люди. А она в шоковые первые недели войны, когда шло тотальное отступление Красной Армии по всем фронтам, не казалась очевидной - слишком много горя и крови принесла советская власть Церкви. Особенно сложным было положение вещей на присоединенных к СССР непосредственно перед войной западных территориях Украины и Белоруссии. Так, разительно контрастной была ситуация на западе и востоке Белоруссии. На «советском» востоке церковно-приходская жизнь была полностью разрушена. К 1939 г. здесь были закрыты все храмы и монастыри, с 1936 г. отсутствовало архипастырское окормление, практически все духовенство подверглось репрессиям. А в Западной Белоруссии, которая до сентября 1939 г. входила в состав Польского государства (а оно тоже отнюдь не благоволило православию), к июню 1941 г. сохранилось 542 действующих православных храма. Понятно, что большая часть населения этих районов к началу войны еще не успела подвергнуться массированной атеистической обработке, но опасением грядущей «зачистки» со стороны Советов прониклась достаточно глубоко. За два года на оккупированных территориях было открыто около 10 тысяч храмов. Религиозная жизнь начала развиваться очень бурно. Так, в Минске только за первые несколько месяцев после начала оккупации было совершено 22 тысячи крещений, а венчать практически во всех храмах города приходилось одновременно по 20-30 пар. Это воодушевление было с подозрением воспринято оккупантами. И сразу же достаточно остро встал вопрос о юрисдикционной принадлежности земель, на которых восстанавливалась церковная жизнь. И здесь четко обозначились истинные установки германских властей: поддерживать религиозное движение исключительно как фактор пропаганды против врага, но на корню пресекать его способность духовно консолидировать нацию. Церковная жизнь в той сложной ситуации, напротив, виделась сферой, где наиболее действенно можно сыграть на расколах и разделениях, пестуя потенциал несогласия и противоречий между разными группами верующих.

«Нациславие»

Министром оккупированных территорий СССР в конце июля 1941 г. был назначен главный идеолог НСДРП А. Розенберг, настроенный к христианству по сути враждебно, а по форме настороженно и считающий православие лишь «красочным этнографическим ритуалом». К 1 сентября 1941 г. относится и самый ранний циркуляр Главного управления имперской безопасности, касающийся религиозной политики на Востоке: «О понимании церковных вопросов в занятых областях Советского Союза». В этом документе ставились три основные задачи: поддержка развития религиозного движения (как враждебного большевизму), дробление его на отдельные течения во избежание возможной консолидации «руководящих элементов» для борьбы против Германии и использование церковных организаций для помощи немецкой администрации на оккупированных территориях. Более долгосрочные цели религиозной политики фашистской Германии в отношении республик СССР указывались в другой директиве Главного управления имперской безопасности от 31 октября 1941 г., причем в ней уже начинает сквозить озабоченность массовым всплеском религиозности: «Среди части населения бывшего Советского Союза, освобожденной от большевистского ига, замечается сильное стремление к возврату под власть церкви или церквей, что особенно относится к старшему поколению». Далее отмечалось: «Крайне необходимо воспретить всем священникам вносить в свою проповедь оттенок вероисповедания и одновременно позаботиться о том, чтобы возможно скорее создать новый класс проповедников, который будет в состоянии после соответствующего, хотя и короткого обучения, толковать народу свободную от еврейского влияния религию. Ясно, что заключение «избранного богом народа» в гетто и искоренение этого народа... не должно нарушаться духовенством, которое, исходя из установки православной церкви, проповедует, будто исцеление мира ведет свое начало от еврейства. Из вышесказанного явствует, что разрешение церковного вопроса в оккупированных восточных областях является чрезвычайно важной ... задачей, которая при некотором умении может быть великолепно разрешена в пользу религии, свободной от еврейского влияния, эта задача имеет, однако, своей предпосылкой закрытие находящихся в восточных областях церквей, зараженных еврейскими догматами». Этот документ достаточно явственно свидетельствует об антихристианских целях лицемерной религиозной политики неоязыческих оккупационных властей. Гитлер 11 апреля 1942 года в кругу приближенных изложил свое видение религиозной политики и, в частности, указал на необходимость запретить «устройство единых церквей для сколько-нибудь значительных русских территорий». Чтобы не допустить возрождение сильной и единой Русской Церкви, были поддержаны некоторые раскольничьи юрисдикции на западе СССР, которые выступали против Московской Патриархии. Так, в октябре 1941 г. Генеральный комиссариат Белоруссии поставил в качестве условия для легализации деятельности местного епископата проведение им курса на автокефалию Белорусской Православной Церкви. Эти планы активно поддерживались узкой группой националистической интеллигенции, которая не только оказывала всяческую поддержку фашистским властям, но и зачастую подталкивала их к более решительным действиям по разрушению канонического церковного единства. После отстранения от дел митрополита Минского и всея Белоруси Пантелеимона (Рожновского) и заключения его в тюрьму СД, в августе 1942 г. радением нацистского руководства был созван Собор Белорусской Церкви, который, однако, даже испытывая мощный прессинг со стороны оголтелых националистов и оккупационных властей, отложил решение вопроса об автокефалии на послевоенное время. Осенью 1942 г. активизировались попытки Германии разыграть антимосковскую «церковную карту» — разрабатывались планы проведения Поместного Собора в Ростове-на-Дону или Ставрополе с избранием Патриархом архиепископа Берлинского Серафима (Лядэ) — этнического немца, принадлежащего к юрисдикции РПЦЗ. Владыка Серафим относился к числу епископов с туманным прошлым, но явственно профашистскими симпатиями в настоящем, что недвусмысленно проявилось в воззвании к зарубежной русской пастве, которое он опубликовал в июне 1941 г.: «Во Христе возлюбленные братья и сестры! Карающий меч Божественного правосудия обрушился на советскую власть, на ее приспешников и единомышленников. Христолюбивый Вождь германского народа призвал свое победоносное войско к новой борьбе, к той борьбе, которой мы давно жаждали — к освященной борьбе против богоборцев, палачей и насильников, засевших в Московском Кремле... Воистину начался новый крестовый поход во имя спасения народов от антихристовой силы... Наконец-то наша вера оправдана!... Поэтому, как первоиерарх Православной Церкви в Германии, я обращаюсь к вам с призывом. Будьте участниками в новой борьбе, ибо эта борьба и ваша борьба; это — продолжение той борьбы, которая была начата еще в 1917 г., — но увы! — окончилась трагически, главным образом, вследствие предательства ваших лжесоюзников, которые в наши дни подняли оружие против германского народа. Каждый из вас сможет найти свое место на новом антибольшевистском фронте. «Спасение всех», о котором Адольф Гитлер говорил в своем обращении к германскому народу, есть и ваше спасение, — исполнение ваших долголетних стремлений и надежд. Настал последний решительный бой. Да благословит Господь новый ратный подвиг всех антибольшевистских бойцов и даст им на врагов победу и одоление. Аминь!» Германские власти достаточно быстро поняли, какой эмоционально патриотический заряд несет в себе восстановление церковной православной жизни на оккупированных территориях и потому пытались жестко регламентировать формы отправления культа. Ограничивалось время проведения богослужений — только ранним утром в выходные дни — и их длительность. Колокольный звон был запрещен. В Минске, к примеру, ни на одном из открывшихся здесь храмов немцы не разрешили воздвигнуть кресты. Вся церковная недвижимость, которая оказалась на занятых землях, объявлялась ими собственностью рейха. Когда оккупанты считали это необходимым, они использовали храмы в качестве тюрем, концлагерей, казарм, конюшен, сторожевых постов, огневых точек. Так, под концентрационный лагерь для военнопленных была отведена значительная часть территории древнейшего в западной Руси Полоцкого Спасо-Евфросиниевского монастыря, основанного еще в XII веке.

Новая миссия

Очень нелегкий подвиг взял на себя один из ближайших помощников митрополита Сергия (Страгородского) экзарх Прибалтики Сергий (Воскресенский). Он единственный из действующих архиереев канонической Русской Церкви остался на оккупированной территории. Ему удалось убедить немецкие власти, что им выгоднее сохранить на северо-западе епархии Московского, а не Константинопольского Патриархата — «союзника» англичан. Под руководством митрополита Сергия в дальнейшем на занятых землях была развернута широчайшая катехизаторская деятельность. По благословению владыки в августе 1941 г. на территории Псковской, Новгородской, Ленинградской, Великолукской и Калининской областей была создана Духовная миссия, которой удалось к началу 1944 г. открыть около 400 приходов, на которые были поставлены 200 священников. При этом большая часть духовенства оккупированных территорий более или менее явно выражала свою поддержку патриотической позиции московского священноначалия. Многочисленны — хотя их точное количество не может быть пока установлено — случаи казни нацистами священников за чтение в храмах первого послания митрополита Сергия (Страгородского). Некоторые легитимизированные оккупационными властями церковные структуры едва ли не открыто — и с вытекающим отсюда риском — заявляли о своем послушании Москве. Так, в Минске существовал миссионерский комитет под руководством ближайшего сподвижника владыки Пантелеимона архимандрита (впоследствии преподобномученика) Серафима (Шахмутя), который и при немцах продолжал поминать за богослужением Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия.

Духовенство и партизаны

Особая страница русской церковной истории военной поры — помощь партизанскому движению. В январе 1942 г. в одном из своих посланий к пастве, оставшейся на оккупированных территориях, Патриарший местоблюститель призывал людей оказывать всяческую поддержку подпольной борьбе с врагом: «Пусть ваши местные партизаны будут и для вас не только примером и одобрением, но и предметом непрестанного попечения. Помните, что всякая услуга, оказанная партизанам, есть заслуга перед Родиной и лишний шаг к нашему собственному освобождению из фашистского плена». Этот призыв получил очень широкий отклик среди духовенства и простых верующих западных земель — более широкий, чем можно было бы ожидать после всех антихристианских гонений довоенной поры. И немцы отвечали на патриотизм русских, украинских и белорусских батюшек нещадной жестокостью. За содействие партизанскому движению, к примеру, только в Полесской епархии было расстреляно фашистами до 55 % священнослужителей. Справедливости ради, впрочем, стоит отметить, что порой необоснованная жестокость проявлялась и с противоположной стороны. Попытки некоторых представителей духовенства остаться в стороне от борьбы зачастую оценивались — и не всегда обоснованно — партизанами как предательство. За «сотрудничество» с оккупантами только в Белоруссии подпольные отряды казнили как минимум 42 священника.

Церковная лепта

О том подвиге, который во имя Родины понесли сотни монашествующих, церковно- и священнослужителей, в том числе награжденных орденами самого высокого достоинства, еще, безусловно, напишут не один десяток книг. Если же останавливаться только на некоторых фактах социально-экономического характера, то следует особо отметить то бремя материальной ответственности за поддержку армии, которое взяла на себя РПЦ. Помогая вооруженным силам, Московская Патриархия вынуждала советские власти хотя бы в малой степени признать ее полновесное присутствие в жизни общества. 5 января 1943 г. Патриарший Местоблюститель предпринял важный шаг на пути к фактической легализации Церкви, использовав сборы на оборону страны. Он послал И. Сталину телеграмму, испрашивая его разрешения на открытие Патриархией банковского счета, куда вносились бы все деньги, пожертвованные на нужды войны. 5 февраля председатель СНК дал свое письменное согласие. Тем самым Церковь хотя и в ущербной форме, но получала права юридического лица. Уже с первых месяцев войны практически все православные приходы страны стихийно начали сбор средств в созданный фонд обороны. Верующие жертвовали не только деньги и облигации, но и изделия (а также лом) из драгоценных и цветных металлов, вещи, обувь, полотно, шерсть и многое другое. К лету 1945 г. общая сумма только денежных взносов на эти цели, по неполным данным, составила более 300 млн. руб. — без учета драгоценностей, одежды и продовольствия. Средства для победы над фашистами собирались даже на оккупированной территории, что было сопряжено с настоящим героизмом. Так, псковский священник Федор Пузанов под боком у фашистских властей умудрился собрать около 500 тыс. руб. пожертвований и передать их на «большую землю». Особо значимым церковным деянием стала постройка на средства православных верующих колонны из 40 танков Т-34 «Димитрий Донской» и эскадрильи «Александр Невский».

Цена руин и святотатства

Истинный масштаб ущерба, нанесенного Русской Православной Церкви германскими оккупантами, с точностью оценен быть не может. Он не исчерпывался тысячами разрушенных и разоренных храмов, бесчисленными предметами утвари и церковными ценностями, увезенными фашистами при отступлении. Церковь лишилась сотен духовных святынь, что, разумеется, не может быть искуплено никакими контрибуциями. И все-таки оценка материальных потерь, насколько это возможно, проводилась уже в годы войны. 2 ноября 1942 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР была создана Чрезвычайная Государственная Комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причиненного ими ущерба гражданам, коллективным хозяйствам (колхозам), общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР (ЧГК). В состав Комиссии был введен и представитель от Русской Православной Церкви — митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич). Сотрудниками Комиссии были разработаны примерная схема и перечень преступлений в отношении культурных и религиозных учреждений. В Инструкции по учету и охране памятников искусства отмечалось, что в актах об ущербе должны фиксироваться случаи грабежа, увоза художественных и религиозных памятников, порчи иконостасов, церковной утвари, икон и др. К актам должны были прилагаться свидетельские показания, инвентарные описи, фотографии. Был разработан специальный ценник на церковную утварь и оборудование, утвержденный митрополитом Николаем 9 августа 1943 г. Данные, полученные ЧГК, фигурировали на Нюрнбергском процессе в качестве документальных свидетельств обвинения. В приложениях к стенограмме заседания Международного Военного Трибунала от 21 февраля 1946 г. фигурируют документы под №№ СССР-35 и СССР-246. В них приведен общий размер «ущерба по религиозным культам, включая инославные и нехристианские конфессии», который, по подсчетам ЧГК, составил 6 миллиардов 24 миллиона рублей. Из приведенных в «Справке о разрушении зданий религиозных культов» данных видно, что наибольшее количество православных церквей и часовен было полностью разрушено и частично повреждено на Украине — 654 церкви и 65 часовен. В РСФСР пострадали 588 церквей и 23 часовни, в Белоруссии — 206 церквей и 3 часовни, в Латвии — 104 церкви и 5 часовен, в Молдавии — 66 церквей и 2 часовни, в Эстонии — 31 церковь и 10 часовен, в Литве — 15 церквей и 8 часовен и в Карело-Финской ССР — 6 церквей. В «Справке» приводятся данные о молитвенных зданиях и других конфессий: в годы войны были разрушены 237 костелов, 4 мечети, 532 синагоги и 254 иные помещения культового характера, всего — 1027 религиозных сооружений. В материалах ЧГК отсутствуют детализированные статистические данные о денежном выражении ущерба, причиненного РПЦ. Не трудно тем не менее с известной долей условности произвести следующие расчеты: если в годы войны всего пострадало 2766 молитвенных зданий различных конфессий (1739 — потери РПЦ (церкви и часовни) и 1027 — иных конфессий), а общий размер ущерба составил 6 млрд. 24 млн. рублей, то ущерб РПЦ достигает примерно 3 млрд. 800 тыс. рублей. О масштабах разрушения исторических памятников церковного зодчества, которые невозможно исчислить в валютном эквиваленте, свидетельствует неполный перечень храмов, пострадавших только в одном Новгороде. Гигантский ущерб нанесли немецкие обстрелы знаменитому Софийскому собору (XI в.): его средняя глава была пробита снарядами в двух местах, в северо-западной главе разрушен купол и часть барабана, снесено несколько сводов, содрана золоченая кровля. Георгиевский собор Юрьева монастыря — уникальный памятник русского зодчества XII в. — получил множество больших пробоин, благодаря чему в стенах появились сквозные трещины.

Патриархия.RU​

 

[Богородский]

100 летие Патриарха-фронтовика Пимена


Памятник Пимену на его родине в Богородске (Ногинске)
Пимен (в миру Сергей Михайлович Извеков) родился 23 июля 1910 года в Богородске (ныне Ногинск). В 1925 году он окончил среднюю школу, затем переехал в Москву. Там в Сретенском монастыре Пимен принял монашеский постриг.

В 1931 году Пимен был рукоположен в иеродиакона, а затем – в иеромонаха. Во время войны он был призван в армию. Несколько позже служил священником в Благовещенском соборе города Мурома. Помимо этого служил в Ильинском монастыре в Одессе, был игуменом в Ростове, служил в Псково-Печерском монастыре.

В 1950 году Пимен стал архимандритом и был переведён наместником в Троице-Сергиеву лавру. Он уделял большое внимание восстановлению и реставрации храмов. В 1957 году был возведён в епископский сан, в 1960 году стал архиепископом.

С 1963 года являлся Митрополитом Крутицким и Коломенским. На Поместном соборе 1971 года Пимен был избран патриархом Московским и всея Руси.

Пимен был одним из первых священослужителей, попытавшихся наладить диалог с советской властью. Он поддержал епископа Феодосия (Дикуна), который обратился к Л.И.Брежневу с письмом о вопиющем бесправии церкви.

В 1988 году состоялась встреча патриарха и постоянных членов Священного Синода с М.С.Горбачевым, который рассказал о начале разработки закона о свободе совести, призванного вернуть церкви её духовно-просветительские права. Вскоре состоялось торжественное празднование тысячелетия Крещения Руси. Это было огромным позитивным сдвигом в отношениях церкви и советского правительства.

Постепенно увеличивалось число приходов, церкви были возвращены её святыни. В 1989 году состоялось причисление к лику святых патриарха Тихона. С этого момента начался процесс канонизации православных мучеников и праведников XX века. В этих изменениях была так же немалая заслуга патриарха Пимена.

В конце своей жизни Пимен много болел. 3 мая 1990 года Патриарх Московский и всея Руси Пимен скончался.