Чудеса Божьи
Азъ есмь съ вами... (2)
Теперь я хочу рассказать две истории, одна из которых произошла 8 лет назад, другая – 5. Они в моей памяти существовали по отдельности, никак не связанно, пока, уже сейчас, я не увидела за ними одно и то же Действующее Лицо.
Но все по порядку.
Крестины
Так получилось, что отец К. взял меня с собой в больницу на крестины одной недоношенной девочки (по пути ему нужно было обсудить со мной одно дело)… Было это после праздничной службы в день Благовещения 2003 года.
У мамы девочки был уже неоперабельный рак матки. Болезнь обнаружили совершенно случайно, при первичном обследовании по поводу беременности, всего полтора месяца сроком. Врачи настаивали на удалении матки, но ее можно было удалить… только вместе с ребенком. Мать отказалась спасать свою жизнь ценой жизни ребенка. Врачи настаивали, требовали, кричали в сердцах: «Вы самоубийца!». Она стояла на своем.
За время беременности никак не леченная опухоль стремительно прогрессировала, и надо было попытаться спасти хотя бы ребенка. Минимально допустимый срок искусственных родов (путем кесарева сечения) – 28 недель. Девочку извлекли в 22 недели, весила она чуть более 500 граммов; врачи оценили вероятность ее выживания в 1 процент… Сразу после операции девочку положили в кювезу и увезли в детскую больницу. Мать еще была под наркозом и ее не видела.
И вот мы – священник, бабушка девочки, крестная мама и я – в реанимационной палате… Три или четыре кювезы с недоношенными детьми. «По сравнению с нашей эти дети – гиганты…», – сказала бабушка.
«Наша» была так невообразимо мала, что, если бы возле кювезы не стоял монитор с двигавшейся то туда, то сюда в такт сердечку стрелкой, то создание, лежавшее там, можно было бы принять за куклу.
«Молитесь о ней, – тихо сказал, обернувшись ко мне, отец К. – Внесите ее в свой синодик».
...Чин Крещения шел обычным чередом, если не считать того, что батюшка был в резиновых перчатках, что все говорилось и пелось приглушенными голосами, чтобы не нарушить покой спящих младенцев. И вот в какой-то момент лежавшая до того абсолютно неподвижно крещаемая Мария вдруг начала шевелить своими неправдоподобно крохотными ножками. Не судорожно дергать, а именно шевелить – приподнимать, сгибать, разводить, то есть делать обыкновенные «потягушечки». Не было никаких сомнений в том, что ни голос священника, ни наше тихое «Господи, помилуй!» никак девочку не напугали: стрелка монитора качалась все в том же ритме.
А потом случилось то, чему я не осмелилась поверить: наша Мария подняла правую ручку и попыталась изобразить крестное знамение. (Уже потом, когда мы шли по коридору, бабушка сказала мне: «Мне даже показалось, что она пыталась сложить пальчики в крестном знамении...» – «Да? И вам тоже так показалось? Если бы вы этого не сказали, я бы решила, что мне почудилось!»)
Но и это было еще не всё: в какой-то момент девочка вдруг хорошим, правильным, скоординированным движением подняла обе ручки, как будто протягивая их навстречу кому-то... Кому? Христу, благословлявшему ее Своими Первосвященническими перстами? Матери Божией, с ласковой улыбкой склонившейся над ней? Только что данному во Святом Крещении Ангелу Хранителю? Всем вместе?..
...Дома я внесла младенца Марию в свой «синодик».
А уже совсем перед сном вспомнила, что утром, перед тем как ехать в храм, еще ничего не зная о предстоящих крестинах, почему-то прочла вместо Причастного правила Акафист иконам Божией Матери «Взыскание погибших» и «Всех скорбящих Радосте».
Вечером 19-го, через две почти недели, – звонок отца К.: «Эта девочка два часа назад умерла. А с мамой... все в порядке. Ее прооперировали и ничего не нашли. Врачи говорят: "Это просто чудо"».
«…Мы не творцы вещей, – пишет о. Иоанн Кронштадтский, – но творим из вещества великие и малые предметы. Сам ли Творец, везде Сый и вся Исполняяй, по слову Коего все пришло из небытия в бытие, по мысли, по слову, по воле Коего сотворено и существует все бесконечное разнообразие вещей, не сотворит, что восхощет? Если врач-человек оживляет иногда полумертвого, по причине знания своего дела и по искусному, меткому воздействию на причину болезни, то Творец ли врачей и врачевания не исцелит одним хотением и словом всякой болезни? Творец ли не воздвигнет и мертвеца одним словом Своим? Дадим славу Ему мы, маловерные, и скажем Ему от сердца: вся возможна Тебе, Владыко, невозможно же Тебе ничтоже. Аминь».
Взыскание погибающих
Без малого три года спустя я ехала в некий поселок Химози в Гатчинском районе, искать дочку моей старенькой соседки по площадке, Н.П. (Царство ей Небесное!). Не дай никому Бог доживать жизнь в таких условиях, как приходилось ей: с двумя взрослыми пьющими и что называется гулящими внуками (родители их давно умерли от пьянства). Она часто заглядывала ко мне, пожаловаться на свое житье-бытье, я ее очень жалела. Давно уже ее обещала забрать к себе дочка, жившая в этом Химози. И, наконец, Н.П., уже в полном отчаянии, попросила меня съездить к ней, рассказать, как живет мать.
И вот я собралась. Было это в субботу 18 февраля, в день празднования иконе… «Взыскание погибших». Перед тем, как ехать, я опять прочитала акафист иконам Божией Матери «Взыскание погибших» и «Всех скорбящих Радосте». Только на этот раз – целенаправленно, рассчитывая на помощь Матери Божьей, на то, что она растопит сердце этой женщины, забывшей о матери. Это ее я ехала взыскать как погибшую... (Это я-то, думаю я теперь, в трезвом свете своего собственного дочернего покаяния...)
По пути на Балтийский вокзал зашла еще до службы в свой собор, благословилась у о. Константина (он как раз дежурил) и поехала.
Долго ли, коротко деревню эту я нашла, нашла нужную мне улицу, тянувшуюся, насколько хватал глаз, и пошла по ней. Кругом все как вымерло. Спали еще? Долго шла я по пустынной улице. Увидев, наконец, вдали высокую женскую фигуру, я очень обрадовалась и поспешила к ней навстречу. «Здравствуйте! – сказала я. – Не знаете ли вы, где живет Надежда Петровна?» (Фамилию ее я уже забыла.) «Это я», – последовал ответ... Я сказала ей, кто я и зачем приехала. Женщина слушала меня как-то странно равнодушно и устало, а потом сказала: «А мы сгорели».
Вчера утром, в 5 часов, выпал из топившейся печи (Надежда затопила ее, чтобы нагреть дом перед тем, как всем вставать, прилегла и... заснула) горячий уголек… Разбудил всех кот, но было уже поздно: пламя занялось мгновенно, едва успели выскочить. И сейчас Надежда брела по дороге с чайником и кастрюлей, добытыми на пожарище, к знакомым. Устроились кто где: муж с внуком в одном доме, она с внучкой – в другом, дочка где-то еще...
На долгом пути домой я не могла не думать с изумлением и даже каким-то страхом о том, что, хочу я этого или не хочу, а исполняю миссию взыскания погибающих (слава Богу – не погибших)…
Через неделю мы с одним нашим прихожанином, Д., поехали в Химози с ворохом вещей и солидной суммой денег, собранных для погорельцев добрыми душами (коих оказалось до слез много…).
По дороге мы заехали к В., забрать собранные и ею вещи и икону «Утоли моя печали». Вручить эту икону Надежде я попросила Д.: мне хотелось, чтобы это сделала не я, «бабулька», а молодой современный человек, приехавший на «Волге» с мигалкой (служебной). Дело в том, что многочисленные родственники (от меня же и узнавшие о беде) с иронией говорили, что собрали мы барахло от умерших мужей…
Я не знала, как встретит Надежда этот наш дар, «в приложение» к гораздо более ощутимым материальным дарам. Но реакция превзошла все мои ожидания. «Господи, старая я дура! — сказала она, прижав икону к груди. — До шестидесяти лет дожила, и никогда-то у меня в доме не было иконы!.. Это первая моя икона… Пойдемте, поможете выбрать для нее место!».
Где только ни приходилось бывать Пресвятой Богородице, а теперь вот Она оказалась в крохотном, 3х3, сарайчике, с буржуйкой, слаженной хозяином, с голыми стенами и полом, устланным для тепла картонками.
Место для иконы нашлось сразу — очевидное и единственное. Здесь Ей предстояло жить вместе с пятью погорельцами, пока не выстроится новый дом…
Продолжение следует...
Азъ есмь съ вами... (2)
Теперь я хочу рассказать две истории, одна из которых произошла 8 лет назад, другая – 5. Они в моей памяти существовали по отдельности, никак не связанно, пока, уже сейчас, я не увидела за ними одно и то же Действующее Лицо.
Но все по порядку.
Крестины
Так получилось, что отец К. взял меня с собой в больницу на крестины одной недоношенной девочки (по пути ему нужно было обсудить со мной одно дело)… Было это после праздничной службы в день Благовещения 2003 года.
У мамы девочки был уже неоперабельный рак матки. Болезнь обнаружили совершенно случайно, при первичном обследовании по поводу беременности, всего полтора месяца сроком. Врачи настаивали на удалении матки, но ее можно было удалить… только вместе с ребенком. Мать отказалась спасать свою жизнь ценой жизни ребенка. Врачи настаивали, требовали, кричали в сердцах: «Вы самоубийца!». Она стояла на своем.
За время беременности никак не леченная опухоль стремительно прогрессировала, и надо было попытаться спасти хотя бы ребенка. Минимально допустимый срок искусственных родов (путем кесарева сечения) – 28 недель. Девочку извлекли в 22 недели, весила она чуть более 500 граммов; врачи оценили вероятность ее выживания в 1 процент… Сразу после операции девочку положили в кювезу и увезли в детскую больницу. Мать еще была под наркозом и ее не видела.
И вот мы – священник, бабушка девочки, крестная мама и я – в реанимационной палате… Три или четыре кювезы с недоношенными детьми. «По сравнению с нашей эти дети – гиганты…», – сказала бабушка.
«Наша» была так невообразимо мала, что, если бы возле кювезы не стоял монитор с двигавшейся то туда, то сюда в такт сердечку стрелкой, то создание, лежавшее там, можно было бы принять за куклу.
«Молитесь о ней, – тихо сказал, обернувшись ко мне, отец К. – Внесите ее в свой синодик».
...Чин Крещения шел обычным чередом, если не считать того, что батюшка был в резиновых перчатках, что все говорилось и пелось приглушенными голосами, чтобы не нарушить покой спящих младенцев. И вот в какой-то момент лежавшая до того абсолютно неподвижно крещаемая Мария вдруг начала шевелить своими неправдоподобно крохотными ножками. Не судорожно дергать, а именно шевелить – приподнимать, сгибать, разводить, то есть делать обыкновенные «потягушечки». Не было никаких сомнений в том, что ни голос священника, ни наше тихое «Господи, помилуй!» никак девочку не напугали: стрелка монитора качалась все в том же ритме.
А потом случилось то, чему я не осмелилась поверить: наша Мария подняла правую ручку и попыталась изобразить крестное знамение. (Уже потом, когда мы шли по коридору, бабушка сказала мне: «Мне даже показалось, что она пыталась сложить пальчики в крестном знамении...» – «Да? И вам тоже так показалось? Если бы вы этого не сказали, я бы решила, что мне почудилось!»)
Но и это было еще не всё: в какой-то момент девочка вдруг хорошим, правильным, скоординированным движением подняла обе ручки, как будто протягивая их навстречу кому-то... Кому? Христу, благословлявшему ее Своими Первосвященническими перстами? Матери Божией, с ласковой улыбкой склонившейся над ней? Только что данному во Святом Крещении Ангелу Хранителю? Всем вместе?..
...Дома я внесла младенца Марию в свой «синодик».
А уже совсем перед сном вспомнила, что утром, перед тем как ехать в храм, еще ничего не зная о предстоящих крестинах, почему-то прочла вместо Причастного правила Акафист иконам Божией Матери «Взыскание погибших» и «Всех скорбящих Радосте».
Вечером 19-го, через две почти недели, – звонок отца К.: «Эта девочка два часа назад умерла. А с мамой... все в порядке. Ее прооперировали и ничего не нашли. Врачи говорят: "Это просто чудо"».
«…Мы не творцы вещей, – пишет о. Иоанн Кронштадтский, – но творим из вещества великие и малые предметы. Сам ли Творец, везде Сый и вся Исполняяй, по слову Коего все пришло из небытия в бытие, по мысли, по слову, по воле Коего сотворено и существует все бесконечное разнообразие вещей, не сотворит, что восхощет? Если врач-человек оживляет иногда полумертвого, по причине знания своего дела и по искусному, меткому воздействию на причину болезни, то Творец ли врачей и врачевания не исцелит одним хотением и словом всякой болезни? Творец ли не воздвигнет и мертвеца одним словом Своим? Дадим славу Ему мы, маловерные, и скажем Ему от сердца: вся возможна Тебе, Владыко, невозможно же Тебе ничтоже. Аминь».
Без малого три года спустя я ехала в некий поселок Химози в Гатчинском районе, искать дочку моей старенькой соседки по площадке, Н.П. (Царство ей Небесное!). Не дай никому Бог доживать жизнь в таких условиях, как приходилось ей: с двумя взрослыми пьющими и что называется гулящими внуками (родители их давно умерли от пьянства). Она часто заглядывала ко мне, пожаловаться на свое житье-бытье, я ее очень жалела. Давно уже ее обещала забрать к себе дочка, жившая в этом Химози. И, наконец, Н.П., уже в полном отчаянии, попросила меня съездить к ней, рассказать, как живет мать.
И вот я собралась. Было это в субботу 18 февраля, в день празднования иконе… «Взыскание погибших». Перед тем, как ехать, я опять прочитала акафист иконам Божией Матери «Взыскание погибших» и «Всех скорбящих Радосте». Только на этот раз – целенаправленно, рассчитывая на помощь Матери Божьей, на то, что она растопит сердце этой женщины, забывшей о матери. Это ее я ехала взыскать как погибшую... (Это я-то, думаю я теперь, в трезвом свете своего собственного дочернего покаяния...)
По пути на Балтийский вокзал зашла еще до службы в свой собор, благословилась у о. Константина (он как раз дежурил) и поехала.
Долго ли, коротко деревню эту я нашла, нашла нужную мне улицу, тянувшуюся, насколько хватал глаз, и пошла по ней. Кругом все как вымерло. Спали еще? Долго шла я по пустынной улице. Увидев, наконец, вдали высокую женскую фигуру, я очень обрадовалась и поспешила к ней навстречу. «Здравствуйте! – сказала я. – Не знаете ли вы, где живет Надежда Петровна?» (Фамилию ее я уже забыла.) «Это я», – последовал ответ... Я сказала ей, кто я и зачем приехала. Женщина слушала меня как-то странно равнодушно и устало, а потом сказала: «А мы сгорели».
Вчера утром, в 5 часов, выпал из топившейся печи (Надежда затопила ее, чтобы нагреть дом перед тем, как всем вставать, прилегла и... заснула) горячий уголек… Разбудил всех кот, но было уже поздно: пламя занялось мгновенно, едва успели выскочить. И сейчас Надежда брела по дороге с чайником и кастрюлей, добытыми на пожарище, к знакомым. Устроились кто где: муж с внуком в одном доме, она с внучкой – в другом, дочка где-то еще...
На долгом пути домой я не могла не думать с изумлением и даже каким-то страхом о том, что, хочу я этого или не хочу, а исполняю миссию взыскания погибающих (слава Богу – не погибших)…
Через неделю мы с одним нашим прихожанином, Д., поехали в Химози с ворохом вещей и солидной суммой денег, собранных для погорельцев добрыми душами (коих оказалось до слез много…).
По дороге мы заехали к В., забрать собранные и ею вещи и икону «Утоли моя печали». Вручить эту икону Надежде я попросила Д.: мне хотелось, чтобы это сделала не я, «бабулька», а молодой современный человек, приехавший на «Волге» с мигалкой (служебной). Дело в том, что многочисленные родственники (от меня же и узнавшие о беде) с иронией говорили, что собрали мы барахло от умерших мужей…
Я не знала, как встретит Надежда этот наш дар, «в приложение» к гораздо более ощутимым материальным дарам. Но реакция превзошла все мои ожидания. «Господи, старая я дура! — сказала она, прижав икону к груди. — До шестидесяти лет дожила, и никогда-то у меня в доме не было иконы!.. Это первая моя икона… Пойдемте, поможете выбрать для нее место!».
Где только ни приходилось бывать Пресвятой Богородице, а теперь вот Она оказалась в крохотном, 3х3, сарайчике, с буржуйкой, слаженной хозяином, с голыми стенами и полом, устланным для тепла картонками.
Место для иконы нашлось сразу — очевидное и единственное. Здесь Ей предстояло жить вместе с пятью погорельцами, пока не выстроится новый дом…
Продолжение следует...
- Перейти к следующей записи Азъ есмь съ вами... (3)
- Перейти к предыдущей записи Азъ есмь съ вами... (1)
