Мой «патерик»
О «бесполезном эгоизме»
Недавно я была в гостях у своей одноклассницы, очень дорогого мне человека, которого знаю с 14 лет. И в задушевном разговоре она спросила меня: «Скажи, пожалуйста, вот я читала недавно про Симеона Столпника. Богу это всё нужно?» В книге, читанной мною совсем недавно: А.Н. Смерти нет! Льеж, 1957 — я нашла простой и четкий ответ на этот вопрос... Данный на примере Преподобного, «егоже память ныне совершаем».
Глава VI. О СМЫСЛЕ ХРИСТИАНСКОЙ ЖИЗНИ
Наше призвание — не здесь, на земле, наша родина и наша цель — «там», в том мире, к которому призвал нас Господь. Люди, не сочувствующие Церкви, говорят, что церковное учение о той жизни — какой-то темный и беспредметный мистицизм. Так ли это? Правы ли мы? Мы, христиане, — не от мира сего. Это не значит, что наш мир — где-то отсюда за миллиарды верст, где-то за бесконечными звездными мирами. Совсем нет. Он внутри нас же самих, в окружающей нас природе, на всяком месте, в каждой душе. Стремиться из этого мира в тот не значит нестись и рваться куда-то в беспредельную звездную даль, в неизвестные пространства солнц и созвездий. Нет, это значит — просто войти внутрь того, что находится в нас самих и кругом нас. В моей душе, какова бы она сейчас ни была, все же просвечивает нечто высшее, благороднейшее и святое, хорошие мысли, чувства и желания, та же душа, но только в более совершенной и прекрасной форме бытия. Идти туда, к этому просвету, вживаться в его атмосферу, ткать из нее свои жизненные нити, — это значит идти в тот небесный мир, к которому мы призваны Господом. Стараться отдавать свое глубокое внимание всему окружающему нас живому, всякой былинке и вещи, входить своим умиротворенным сердцем в то светлое и прекрасное бытие, которое проникает во все и отражается во всем, созерцая все в Боге, отказавшись от себя, — это значит идти в царство «не от мира сего». Тот мир есть лишь просветление, утончение и одухотворенный расцвет этого.
Милый друг, иль ты не видишь, что все видимое нами
Только отблеск, только тени от незримого очами.
Милый друг, иль ты не слышишь, что житейский шум
трескучий
Только отклик искаженный торжествующих созвучий.
Вл. Соловьев
Мы смотрим на то же, на что смотрят и другие, но видим в нем тот мир, который для других пока остается сокрытым. Можем ли представить себе, что говорил незаметный цветок — лилия — сердцу и очам Господа, когда Он всю славу Соломона повергал перед нею ниц!
Мы не от мира сего. Это, однако же, не значит, что мы должны чуждаться тех людей, с которыми нас сводит действительная жизнь, и мечтать о других существах, которые более бы подходили к нашему идеалу. Да, мы должны быть как можно дальше от всего худого и в нас, и в других, — наш долг бороться с этим неустанно. Верующий в «то» царство входит в самое внутреннейшее общение с окружающими его людьми, хотя часто и неведомо для них. Не помимо их он ищет того неба, к которому призван, а в них же и через них же. Он идет к тому миру через деятельное общение с ближними, будь оно в сфере мысли, дела или невидимой молитвы и любви. То, что может казаться уединением христианина, — только видимость; он ближе к своим ближним, чем сами ближние между собою и к самим себе. Он сквозь них же, в их собственной глубине, видит просветленный чудный мир того царства всякой красоты, жизни и гармонии, который всегда обнимает их, но в который они никак войти не могут, неудержимо скользя по блестящей поверхности этого мира... Наш рассудок склонен протестовать против подвигов, предпринимаемых нашими подвижниками, как например, уединение, столпничество, пост, частая и долгая молитва.
Приведем очень характерный образчик такого протеста, сказавшийся в отзыве одного русского публициста о преп. Серафиме Саровском. Как известно, преп. Серафим предался столпничеству в конце 18-го столетия, в эпоху крупных революционных движений на Западе, и публицист по этому случаю бросает подвижнику такой укор: «Дух Божий и дух тьмы столкнулись, как два урагана в крутящемся смерче революции, и рушились царства, гибли народы, а он, Серафим, стоял тысячу дней на камне в безмолвной молитве. Люди боролись с людьми за будущность мира, а он боролся с бесами за одного себя»...
Конечно, если оценивать людей со стороны их способности к борьбе за формальное право, стремящееся установить в мире внешнюю правду, в которой до сего времени многие видят единственное лекарство от всех зол, — то преп. Серафим, как такой общественный деятель (с точки зрения «многих»), был явлением отрицательным. Но не следует судить о такой огромной и просветленной силе, как этот праведник Божий, лишь по этой мерке, ибо у него были основания искать других средств к врачеванию людей, и для этого он стремился прежде всего постигнуть внутреннюю духовную жизнь человека, найти правду внутреннюю, во внутренней совести, стремился для этого очистить себя от низменных страстей, а потом помогать людям в этом же направлении. И результаты жизни преп. Серафима, как мы знаем, оправдали его подвиги: преп. Серафим сделал в свое время (и по сие время делает и будет делать), много, о, как много, для страждущего человечества, неизмеримо больше, чем те, которые думают борьбою на баррикадках устанавливать внешнюю правду. Тысячи страждущих душею и телом приходили к старцу за помощью, помощью не призрачной, а действительной, врачующей людей; приходили измученные жизнью, протекшею для многих из них в бесплодной борьбе в среде того самого формального права, в котором малый разум человеческий только и видит свое спасение от всех зол. Всякому св. подвижник давал мир Христов, и все, кто имел с Преподобным общение, ощущали его великую любовь и ее благодатную силу. И чем больше в народе таких «бесполезных эгоистов», борющихся с бесами в самом себе, тем совершеннее делается общественный строй, если не по внешней форме, то по духу своей жизни. Здесь совершается великая тайна воздействия благодати Божией чрез избранные «сосуды» — на общество людей.
Одиночество подвижника — только путь к высшему е д и н е н и ю.
Подвижники уходили в пустыню, леса, порывали связь с людьми и всецело отдавались подвигам нравственного совершенствования, но разобщение с миром продолжалось только до тех пор, пока они не чувствовали того, что могут быть полезны людям; почувствовав же это, они с энтузиазмом и настойчивостью отдавались делу духовно-нравственного руководства людьми, искавшими спасения. В этом смысле наши подвижники были общественными деятелями в самом высоком и благородном значении этого слова: отдавшись стремлению к идеалу нравственного совершенства, они шли твердо и неуклонно к этой цели, и лучи этого подвига освещали не их одних, но всех, кто соприкасался с ними.
О «бесполезном эгоизме»
Недавно я была в гостях у своей одноклассницы, очень дорогого мне человека, которого знаю с 14 лет. И в задушевном разговоре она спросила меня: «Скажи, пожалуйста, вот я читала недавно про Симеона Столпника. Богу это всё нужно?» В книге, читанной мною совсем недавно: А.Н. Смерти нет! Льеж, 1957 — я нашла простой и четкий ответ на этот вопрос... Данный на примере Преподобного, «егоже память ныне совершаем».
Глава VI. О СМЫСЛЕ ХРИСТИАНСКОЙ ЖИЗНИ
Наше призвание — не здесь, на земле, наша родина и наша цель — «там», в том мире, к которому призвал нас Господь. Люди, не сочувствующие Церкви, говорят, что церковное учение о той жизни — какой-то темный и беспредметный мистицизм. Так ли это? Правы ли мы? Мы, христиане, — не от мира сего. Это не значит, что наш мир — где-то отсюда за миллиарды верст, где-то за бесконечными звездными мирами. Совсем нет. Он внутри нас же самих, в окружающей нас природе, на всяком месте, в каждой душе. Стремиться из этого мира в тот не значит нестись и рваться куда-то в беспредельную звездную даль, в неизвестные пространства солнц и созвездий. Нет, это значит — просто войти внутрь того, что находится в нас самих и кругом нас. В моей душе, какова бы она сейчас ни была, все же просвечивает нечто высшее, благороднейшее и святое, хорошие мысли, чувства и желания, та же душа, но только в более совершенной и прекрасной форме бытия. Идти туда, к этому просвету, вживаться в его атмосферу, ткать из нее свои жизненные нити, — это значит идти в тот небесный мир, к которому мы призваны Господом. Стараться отдавать свое глубокое внимание всему окружающему нас живому, всякой былинке и вещи, входить своим умиротворенным сердцем в то светлое и прекрасное бытие, которое проникает во все и отражается во всем, созерцая все в Боге, отказавшись от себя, — это значит идти в царство «не от мира сего». Тот мир есть лишь просветление, утончение и одухотворенный расцвет этого.
Милый друг, иль ты не видишь, что все видимое нами
Только отблеск, только тени от незримого очами.
Милый друг, иль ты не слышишь, что житейский шум
трескучий
Только отклик искаженный торжествующих созвучий.
Вл. Соловьев
Мы смотрим на то же, на что смотрят и другие, но видим в нем тот мир, который для других пока остается сокрытым. Можем ли представить себе, что говорил незаметный цветок — лилия — сердцу и очам Господа, когда Он всю славу Соломона повергал перед нею ниц!
Мы не от мира сего. Это, однако же, не значит, что мы должны чуждаться тех людей, с которыми нас сводит действительная жизнь, и мечтать о других существах, которые более бы подходили к нашему идеалу. Да, мы должны быть как можно дальше от всего худого и в нас, и в других, — наш долг бороться с этим неустанно. Верующий в «то» царство входит в самое внутреннейшее общение с окружающими его людьми, хотя часто и неведомо для них. Не помимо их он ищет того неба, к которому призван, а в них же и через них же. Он идет к тому миру через деятельное общение с ближними, будь оно в сфере мысли, дела или невидимой молитвы и любви. То, что может казаться уединением христианина, — только видимость; он ближе к своим ближним, чем сами ближние между собою и к самим себе. Он сквозь них же, в их собственной глубине, видит просветленный чудный мир того царства всякой красоты, жизни и гармонии, который всегда обнимает их, но в который они никак войти не могут, неудержимо скользя по блестящей поверхности этого мира... Наш рассудок склонен протестовать против подвигов, предпринимаемых нашими подвижниками, как например, уединение, столпничество, пост, частая и долгая молитва.
Приведем очень характерный образчик такого протеста, сказавшийся в отзыве одного русского публициста о преп. Серафиме Саровском. Как известно, преп. Серафим предался столпничеству в конце 18-го столетия, в эпоху крупных революционных движений на Западе, и публицист по этому случаю бросает подвижнику такой укор: «Дух Божий и дух тьмы столкнулись, как два урагана в крутящемся смерче революции, и рушились царства, гибли народы, а он, Серафим, стоял тысячу дней на камне в безмолвной молитве. Люди боролись с людьми за будущность мира, а он боролся с бесами за одного себя»...
Конечно, если оценивать людей со стороны их способности к борьбе за формальное право, стремящееся установить в мире внешнюю правду, в которой до сего времени многие видят единственное лекарство от всех зол, — то преп. Серафим, как такой общественный деятель (с точки зрения «многих»), был явлением отрицательным. Но не следует судить о такой огромной и просветленной силе, как этот праведник Божий, лишь по этой мерке, ибо у него были основания искать других средств к врачеванию людей, и для этого он стремился прежде всего постигнуть внутреннюю духовную жизнь человека, найти правду внутреннюю, во внутренней совести, стремился для этого очистить себя от низменных страстей, а потом помогать людям в этом же направлении. И результаты жизни преп. Серафима, как мы знаем, оправдали его подвиги: преп. Серафим сделал в свое время (и по сие время делает и будет делать), много, о, как много, для страждущего человечества, неизмеримо больше, чем те, которые думают борьбою на баррикадках устанавливать внешнюю правду. Тысячи страждущих душею и телом приходили к старцу за помощью, помощью не призрачной, а действительной, врачующей людей; приходили измученные жизнью, протекшею для многих из них в бесплодной борьбе в среде того самого формального права, в котором малый разум человеческий только и видит свое спасение от всех зол. Всякому св. подвижник давал мир Христов, и все, кто имел с Преподобным общение, ощущали его великую любовь и ее благодатную силу. И чем больше в народе таких «бесполезных эгоистов», борющихся с бесами в самом себе, тем совершеннее делается общественный строй, если не по внешней форме, то по духу своей жизни. Здесь совершается великая тайна воздействия благодати Божией чрез избранные «сосуды» — на общество людей.
Одиночество подвижника — только путь к высшему е д и н е н и ю.
Подвижники уходили в пустыню, леса, порывали связь с людьми и всецело отдавались подвигам нравственного совершенствования, но разобщение с миром продолжалось только до тех пор, пока они не чувствовали того, что могут быть полезны людям; почувствовав же это, они с энтузиазмом и настойчивостью отдавались делу духовно-нравственного руководства людьми, искавшими спасения. В этом смысле наши подвижники были общественными деятелями в самом высоком и благородном значении этого слова: отдавшись стремлению к идеалу нравственного совершенства, они шли твердо и неуклонно к этой цели, и лучи этого подвига освещали не их одних, но всех, кто соприкасался с ними.
- Перейти к предыдущей записи Простая правда перекладины креста...» Памяти матери Марии (Скобцовой)
