Друзья! Сегодня мы очень рады предложить вашему вниманию рассказы Ольги Амбарцумовой. Многим фамилия нашего автора покажется знакомой, и неспроста: прадед Ольги, протоиерей Владимир Амбарцумов, – священномученик. Ее папа, отец Димитрий, был видным церковным деятелем, основателем восьми храмов в Санкт-Петербургской епархии (удивительный человек, который достоин отдельного рассказа). Вдова протоиерея Глеба Каледы Лидия Владимировна (впоследствии монахиня Георгия) тоже носила эту известную фамилию. Она была тетей и крестной матерью отца Димитрия.
Представители нового поколения семьи Амбарцумовых тоже продолжили служение в Церкви. Двое сыновей отца Димитрия стали священниками, к этому же пути готовится еще один. А всего в этой замечательной семье 11 детей. Старшая из дочерей, Ольга, уже сама стала матушкой (ее супруг – протодиакон Константин Горбунов), но свято чтит историю своей семьи, и некоторые моменты из детства записала. В этих воспоминаниях небогатого, но счастливого детства столько света, любви и тепла, что становится понятно, почему не прерывается семейная традиция, почему в бездуховное советское время 11 детей жившего в нужде батюшки не только не потеряли веру, но и приумножили ее.
Очень надеемся, что когда-нибудь Ольга напишет нам отдельный материал о своем отце, протоиерее Димитрии. А пока читаем эти небольшие рассказы и знакомимся с замечательной семьей.
***Ольга Амбарцумова
Солнце-клеш
Мне 5 лет.
Есть моменты в жизни, которые, сколько бы лет ни прошло, вспоминаешь с чувством неловкости или даже стыда. Причем, именно их вспомнить почему-то легче всего. Эта коротенькая история – как раз из таких.
Было воскресенье. Я проснулась со странным ощущением, что безнадежно проспала. Несколько минут просто лежала и смотрела в потолок, соображая, что в этот день должна была сделать такого важного. И вдруг осенило – воскресенье. Мигом вскочила с кровати, натянула лыжные штаны и какой-то свитер – была ранняя весна – и бросилась к маме в комнату. Мама была на месте, и я вздохнула с облегчением – не ушла еще, не забыла меня. Лежит и спокойно спит, а стрелки на часах уже девять тридцать показывают.
– Мама, – стала я ее тихонько толкать, – Мы в церковь опаздываем. Вставай скорее.
Мама открыла глаза, посмотрела ласково, потрепала меня по спине и сказала:
– Олечка, иди еще поспи, сегодня мы в церковь не пойдем.
Я так возмутилась: как это не пойдем? Смотрела на нее, а она уже опять засыпала. А в ногах спали Машка с Андрюшкой, а за мамой – Сережка, кажется. Вот ведь наглые, когда успели? Это у нас такая борьба была, кто первый успеет ночью к маме прибежать, тот лучшие места и занимает. Я однажды самая последняя пришла, а мест уже вообще не было, так мама меня с краюшку пристроила, обняла рукой, так я и проспала до утра почти на весу. А тут они все дрыхнут, и не только мама, – никто о церкви не вспоминает даже.
– Мама, – говорю с обидой, – Я же со вчерашнего дня в церковь собиралась!
– Олечка, иди, погуляй или книжку почитай, – сонно посоветовала мама.
Я вернулась в свою комнату, села на кровать в расстроенных чувствах – и тут меня осенило. Я что, сама, что ли, дойти не смогу? Дорогу-то знаю, каждое воскресенье с мамой туда ходим. Да и успею еще, если бегом. Сказано – сделано. Единственно, не идти же в лыжных штанах, а платья и юбки я не любила. Решила поискать что-нибудь подходящее, залезла в длинный узкий ящик, в котором хранилась моя одежда, и стала в спешке рыться в нем, отбрасывая ненужное в сторону. Почти на самом дне нашла – это была юбка солнце-клеш, которую мама сшила нам прошлым летом. Я еще одевать ее тогда отказалась. А сегодня в самый раз – одеть поверх штанов и всего делов. Так и сделала. Разгладила кое-как руками, но помогло не очень – юбка в смятом виде пролежала в ящике целую зиму.
Маленькая Оля
Переплетать косу не стала: во-первых, просто не умела, мама заплетала каждое утро, а во-вторых, времени уже не оставалось. Тихонько вышла из дому, стараясь не шуметь, чтобы мама ненароком мне не запретила идти одной, и побежала в церковь.
Народу было много в храме, и служба уже началась, но исповедь еще не закончилась, и я бросилась в правый придел, чтобы попасть на исповедь. Только протолкнувшись вперед, увидела, что исповедует папа. В церкви он всегда был немножко другой, необычайно добрый и необыкновенно далекий, даже боязно было к нему обращаться. Вот он меня заметил, сначала улыбнулся, а потом почему-то нахмурился.
– Олечка, – сказал он, когда я подошла к нему, – Ты с кем пришла?
– Одна, – еле слышно отвечаю (ох как не хотелось, что бы он меня за это поругал).
– Как одна? Ну ладно. А пальтишко где? Иди-ка, надень!
Я хотела сказать, что никакого пальто у меня нет, но он уже накрыл меня епитрахилью, и я быстро стала повторять про себя: «Господи, прости мне грехи вольные и невольные». Поцеловала крест и Евангелие, и стала сразу пробираться к середине храма, подальше от папы. Не хотелось объяснять, что пальто я никакого не брала, а он наверняка спросит.
Люди в церкви, в основном бабульки, все меня знали, но в этот день косились в мою сторону с каким-то особенным удивлением и сочувствием. Я постаралась не обращать внимания, но когда пробралась поближе к алтарю, карман лыжных штанов был полон конфет. Детей было мало, и я подозревала, что мне, наконец, удастся причаститься первой, и приняла лениво-выжидательную позу, потому что какой-то мальчик тоже не просто так маячил рядом. Ну, он явно опыта имел мало, поэтому я не очень беспокоилась.
Наконец врата отворились, я быстро шагнула вперед, сложив руки крестом, и правда стала первой.
– Со страхом Божиим и верою приступите! – послышался громкий красивый возглас: так только папа умел, что прямо сердце замирало в груди, и, кажется, даже понимать начинаешь, что такое страх Божий. Надо же, а я думала, другой священник причащать будет.
Папа вынес Чашу, справа вышел диакон с платом, дядя Костя, то есть, здесь он был отец Константин. Папа читал предпричастную молитву, которая мне очень нравилась (я тихонько ее повторяла про себя), и нет-нет да бросал на меня какой-то непонятный осуждающий взгляд. Дядя Костя тоже поглядывал сквозь толстые стекла очков, с такой особенной хитрецой, с какой всегда на нас смотрел.
– Причащается младенец Ольга, – сказал папа, я еще подумала, когда же я, наконец, стану отроковицей. А он причастил меня первую и тихо спросил:
– Олечка, ты почему пальто не одела? Я же тебе сказал.
– У меня его нету, – пролепетала я, решившись.
По храму пошел едва уловимый шепоток. К этому времени я уже догадалась, что яркая мятая юбка почти до пола и была причиной папиного недовольства. Было от этого так неловко, что к запивке я шла совсем красная. Еле дождалась, когда вынесут крест. Быстро приложилась в первых рядах и покинула церковь. Вдоль Всеволожского проспекта шла тропинка, отделенная от дороги густыми кустами, и сейчас безлюдная. Я сразу, как на нее зашла, стянула через голову эту юбку, которая стала уже вовсе ненавистной, скомкала ее в маленький комочек (она была из тонкой ткани) и сунула ее в карман лыжных штанов. Во весь дух побежала домой, надеясь, что мама еще не успела обнаружить мое отсутствие.
Как я ни спешила, но, вбежав во двор, увидела, что папин велосипед уже стоит у крыльца. А в столовой все уже обедали, во главе с папой. Они все что-то бурно обсуждали и смеялись. Мама увидела меня первая.
– Ну, Ольгушка! – воскликнула она. А все остальные стали смотреть на меня и хихикать, наглецы. – Опозорила ты нас на всю Европу!
– Ладно, Лапушка, – сказал папа маме. – А чего ты, Олечка, меня не подождала? Я хотел тебя на багажнике привезти. Ну не страшно. Быстро мой руки, и за стол.
Потом я долго не могла понять: маме-то понятно – папа рассказал, а как в Европе-то узнать смогли про мою юбку?
На следующее утро, на крыльце, мы обнаружили несколько тюков с одеждой. Мама, разбирая их, сказала:
– Ну вот, нет худа без добра. Видимо, Олечка произвела на всех в церкви такое впечатление, словно мне вас одевать не во что. Ну и ладно. Ну и хорошо.
Бедно мы тогда жили, но мы, дети, этого не понимали. Может, и к лучшему. Детство у нас было очень счастливое.
Матушка Елена
Про телевизор в детстве
У нас не было в детстве телевизора, но совсем не от того, что у папы не было денег на его покупку, хотя, конечно, на многое денег не хватало. Телевизор был у дяди Вани, папиного брата. Он некоторое время жил у нас в доме на втором этаже, и нас, малышей, бывало, пускали смотреть «Спокойной ночи, малыши». Тетя Валя была этим не очень довольна. В их комнате были ковры и вообще очень чисто и красиво, а мы не славились любовью к порядку.
Но отчего-то мы все знали, что, когда бабушка умирала, папины братья телевизор смотрели, комедию какую-то, и громко смеялись. И папа сказал, что его дети не будут зависеть от телевизора... А нам и некогда было думать о телеке, столько всего надо было за день сделать. Летом главное – велосипеды, канат на самой высокой сосне, качели огромные, которые папа с дядей Лешей сделали по моей настойчивой просьбе. Причем, разные сделали. Одни – из очень длинной доски на высоких столбах, врытых в землю, на которых можно кататься вдвоем, по очереди взлетая почти до нижних веток елей, росших вокруг. И еще висячие, между двух деревьев, за горкой. На них кататься можно было невысоко, ногами отталкиваясь, или кружиться. Старшие не советовали смотреть при этом вверх – от этого в глазах все мелькало, и голова кружилась, но мы все равно не могли от такого отказаться. Смотрели еще как. А лучше было забраться на кучу дров у забора: доски были сложены таким образом, что возвышались над забором сильно. И вот заберешься на них с качелями (сложно, но получалось), а оттуда со всего духу летишь и еще сильнее раскачиваешься всем телом.
А велосипеды надо было всем иметь, а то пропустишь самое интересное. Часто просто так вокруг дома гоняли. И бывало ведь, что папа говорил: «Все по велосипедам, едем в путешествие». И правила спрашивал по пути, как дорогу переезжать и на каком расстоянии от кустов ехать. А мы за ним гуськом. И всегда по разным местам. У папы велик самый большой: багажник с подножками, на раме сиденьице – тоже с подножками. А впереди большая корзина – там подушечка, и это самое удобное место. Так что трое детей ехали у папы. А я уже подросла, и мне сделали маленький велик, сразу двухколесный. Училась быстро – только раз пять врезалась в беседку и два раза упала. И научилась. Я плелась в самом конце, хотя мне казалось, что я еду изо всех сил. Иногда я с папой каталась вдвоем. Я очень хотела собрать велосипед сама, и папа брал меня с собой на свалку. Там много чего можно было найти. И мы находили. Рамы, шестеренки, колеса, рули и прочие детали. Когда возвращались, то развешивали все в папиной мастерской. Все стены там были увешаны деталями.
Папа говорил, что при желании можно собрать двадцать велосипедов из этих запчастей. Но если я хочу собрать сама, я не должна разорять папины запасы, вот и ездили, набирали для меня. И когда все собрали, папа стал меня учить. На террасе были разложены на теннисном столе все детали. Мелкие на газете, их я долго промывала в бензине, а еще было твердое масло – мазут, вроде бы. Но его можно было не везде, только там, где положено. Я очень внимательно смотрела и слушала папу. И все запомнила. Тем же летом я собрала свой первый велосипед. Полностью сама. Я даже научилась сама заклеивать дырки в камере – ничего сложного. Так и появился у меня «орленок», с седлом от гоночного, с рулем от взрослого велика, и даже с крыльями и багажником. Мне тогда было лет пять.
Но вот что меня по-настоящему восхищало – это как старшие, Жека и Яшка, делали мопед. Детали тоже на свалке нашлись. Что-то у папы выпросили, что-то на рынке купили. Возились они с ним долго, пол-лета, наверное. И вот мопед был готов. Гости какие-то были (а когда их не было?) – вот и посмотреть на это чудо собралась за домом целая толпа. Я очень переживала, что не заведется, я ведь подсматривала за ними, как они делают, потому знала, какая это проблема. Но мопед завелся. Это было так здорово! Он рычал, и Женька с Яшкой по очереди гоняли на нем вокруг дома. А папа сказал: «Молодцы!»
И тогда что-то на меня нашло, и я так стала упрашивать, чтобы и мне дали прокатиться. Папа сказал, что я еще мала. Шести, мол, нет. Вот будет шесть... Я поняла – не дадут. Но по инерции все просила и просила: «Ну, пожалуйста!...» Не просто же так смотреть на свою мечту. Была у меня такая привычка – бормотать что-то от сильного волнения. И совсем не ожидала, точнее, была как громом поражена, когда папа сказал: «Ладно, пусть Олечка прокатится!» Как же я испугалась! Я ведь не умела на мопеде. Но не отступать же! А Яшка с Женькой разозлились сразу, стали говорить, что я сломаю, не умею (в общем, всю правду). Но папа твердо их оборвал: «Пускай!»
И вот на глазах у всех – мамы, папы, каких-то гостей и всех наших – я села на этот жужжащий мопед. Женька быстро показал, где газ. Мол, повернешь ручку, вот так, и гони. Я кивнула и еле услышала, как папа сказал: «Только один кружок!». Ревел мотор, ветер свистел в ушах, солнце заливало все вокруг радостным светом, а я, счастливая, летела вокруг дома, и даже педали крутить было не надо! И вот уже объехала почти, вижу папу с мамой, и вдруг понимаю, что не знаю, как тормозить. Делать было нечего, не могла же я врезаться в толпу, вот и завернула на второй круг. Что тут было. Все орут: «Тормози!» – а я не знаю, как. Ору в ответ: «Я не умею!». И папин громовой голос: «Жека, останови ее!». И вот лечу я второй круг, а рядом во весь дух бежит Женька и что-то кричит. А я то ли от ветра, то ли от волнения ничего не понимаю. Тогда он схватил за руль и на бегу сам остановил, как раз мы до папы доехали. Потом все надо мной смеялись. Но я-то прокатилась, в отличие от остальных, поэтому это меня не особо волновало.
Отец Димитрий с сыном Женей
А еще ведь был канат: он принадлежал мне больше, чем кому-то, потому что я умела на него забираться и любила это. За пояс книжку затыкала и, когда доберусь до верха, забиралась еще выше на сосну по толстым веткам, устраивалась со всеми удобствами и просто читала.
А еще были соседи, и иногда от них надо было отстреливаться ягодами. Трубки от каких-то полых растений срезали ножом, а ягоды твердые – от калины (они зрели позже всего). Только надо было смотреть, чтоб трубки не от ядовитого растения были, а то ведь так и помереть можно было.
А еще ходули делали и ходили на них по двору. Делали сами. Просто ведь: набил на прочные палки по калабашке на уровне пояса. Забираешься с крыльца и ходишь по двору и даже танцуешь. Папа рассказывал, что, когда они были маленькие, то он ходули делал такие высокие, что мог спокойно сидеть на крыше террасы. И они на ходулях реку переходили, и не просто так – привязаны были ходули к ногам, то есть, если упадешь, то конец. Ну, мы так не делали. Нам и коротких хватало.
А еще каждое лето привозили во двор огромную гору песка на двух грузовиках. А может, на трех. Мама говорила, что это по знакомству – прямо из карьера. На эту гору нельзя было забираться, пока старшие не утопчут, но я упросила однажды. Тогда папа и Яшка с Жекой сделали ступеньки из песка широкие на самый верх, чтобы я забралась. Долго их утрамбовывали, а потом разрешили. Я забралась, а куча выше дома, и оттуда все дворы вокруг видно и даже речку и еще дальше. Аж дух захватывает. А потом мальчишки старшие раскидывали эту гору лопатами, и нам уже разрешалось утаптывать, когда она раза в два уменьшалась. И это было очень весело. Ведь мы знали, сколько всего можно на песке делать, не только замки.
А один раз мы с Илюхой сделали капкан. Вырыли глубокую яму, ему по пояс, а мне так даже до плеч. Пока все обедали. Сверху яму накрыли большой тряпкой и аккуратно закрепили песком и им же все присыпали, чтоб тряпки было не видно. А самое главное, оставили сверху свои следы. Это было сложнее всего. И вот, когда все выбежали во двор после обеда, я раздразнила Женьку – это было легко, – и бросилась от него бежать. По Илюхиной инструкции надо было перескочить через яму ровно посерединке. Так и сделала. И все получилось. Женька прыгнул прямо на тряпку и провалился. Но потом я поняла, что такое его гнев, и в мгновение ока забралась по канату на свою сосну. И уползла на этот раз очень высоко – почти на верхушку. Потому что Жека тоже хорошо лазил по деревьям, но за меня испугался и не полез. Сказал, что я все равно слезу, а он будет ждать внизу.
Но я не слезла до самого вечера, мне было о чем помечтать, а он устал первый и вообще обо мне забыл. Только потом я была жутко голодной, ведь из-за этой шалости пропустила и обед, и ужин.
Старший брат Илья
А еще был теннис. В конце весны папа выносил стол на улицу и устанавливал его на козлах. Ракеток было много. Первым всегда играл папа с кем-то из старших. Он говорил: «Кто лучше всех играет в теннис?» Он про все так говорил. И мы хором кричали: «Папа!»
А еще летом мы ездили на Ждановские озера с мамой на автобусе. Очень часто. Забивались в переполненный автобус. Однажды мама не поместилась, и мы поехали одни. Она только крикнуть успела, чтоб ехали до конца и ждали ее на остановке. А на озере были купальни, и мы плавали подолгу, пока не синели, а на берегу ждала мама с огурцами и булкой, книжку читала. А когда мы все ели, она сама шла купаться. Она очень хорошо плавала, потому что спортом занималась в юности – легкой атлетикой.
Зимой нам тоже скучать не приходилось. Большая горка заливалась водой, и мы катались с нее на санках, картонках, на всем, что под руку попадется. Зимой один дедушка нам всем шил бурки, они были гораздо мягче и приятнее, чем валенки. И старшие в этих бурках катались с горки на ногах. Просто стоя. Я так мечтала научиться, как они, что однажды встала в пять утра и побежала на горку. Страшно было ехать на ногах, потому первые раз десять скатилась на коленках, но потом просто заставила себя. Решила, что, если что, просто шлепнусь на коленки. И у меня получилось! Я все остановиться не могла. Это было так здорово: на ногах – такая свобода. До самого обеда терпела, никому не говорила. Еле-еле держалась. И вот, наконец, после обеда все побежали на горку. Первые, как всегда, малыши на санках и картонках. Старшие меня подталкивают: «Ну давай, Оль, ты чего?» А я мотаю головой, мол, после вас. Они махнули рукой. Они всегда катались красиво – Илюха, Яшка и Жека. Говорили, что они – как три мушкетера. И вот они по очереди – ших, ших, ших, а я сразу за ними. У меня так стучало сердце: я думала, вдруг не получится? Но прокатилась я здорово, и даже вид удалось сделать, словно это раз плюнуть. Но когда парни стали орать, какая я молодец, и кричать папе, что я смогла на ногах прокатиться, я уже не могла не улыбаться. Катались долго, когда темнело, то надевали коньки и гоняли перед террасой на коньках. Там папа включал нам свет. Заранее заливал льдом участок большой перед домом. И мы носились в полутьме, как тени. Усталые и мокрые, мы возвращались домой, и мама нас сразу всех переодеваться в сухое заставляла и все-все-все вешать на батареи, а то завтра не в чем гулять будет. А потом нас ждал горячий чай, бутерброды с вареньем и мама на диване с интересной книгой.
У нас во дворе было несколько финок – это такое высокое креслице на длинных полозьях. И мы катали на них зимой друг друга. Иногда гоняли наперегонки. Машин на улице было мало, а дорога вся укатана плотно-плотно. И мы там и на коньках гоняли, и на финках. Коньков у нас была целая гора на террасе. Подарили. И вот однажды у нас в гостях был дядя Коля Поэт. Это у него прозвище было такое, он стихи писал. А фамилия Ершов. Он вместе с папой летом в походы ходил. Ну, мы, дети, звали его попросту Поэтка, когда был добрым. И Поэт, когда был задумчивым. А уж когда совсем строгим, то – дядя Поэт. И вот дядя Поэтка поспорил с папой, кто из них быстрее. Папа говорит: «На коньках – это ерунда. Ты на финках меня обгони». Посмотрели они на финки и решили, что надо утяжелить. «Давай мелких посадим», – говорит Поэтка.
И стали нас из толпы выбирать. Поэтка выбрал Машку, и я жутко расстроилась. Я ведь тоже очень хотела, но желающих было много. И вдруг папа говорит: «А я Олечку возьму. Живо садись!» Они нас, конечно, привязали какими-то веревками, чтобы во время гонки мы не слетели, а мы с Машкой сидели и переглядывались, тихонько споря, кто победит. И вот все готово. Жека кричит: «На старт, внимание, марш!» И мы понеслись. Я имела большой опыт катания на финках, но так быстро не летала никогда. Это было что-то сумасшедшее. Мы кричали громко с Машкой от страха и от восторга. И маршрут они выбрали далекий – до самой бани и обратно – это три улицы надо было пролететь. Я так хотела, чтобы папа выиграл! И он, конечно, победил. На целую минуту мы подлетели к воротам быстрее Поэта с Машкой.
Это было волшебное время. Мы читали в кроватях, играли в прятки и войнушки, ходили в кино очень часто, лазили по крышам, воровали у соседей летом яблоки, зимой катали снеговиков, делали кормушки с салом, обстреливали снежками товарняки – рельсы проходили напротив двора. И нам просто в голову не приходило грустить о телевизоре. Совсем не до него было.
От редактора. Упоминаемые в этих рассказах заводилы Илюха и Яшка – ныне, соответственно, протоиерей Илья и протоиерей Иаков – настоятели храмов во Всеволожском районе Ленинградской области.
Семья Амбарцумовых. 90-е годы
Об авторе.
Зовут меня Оля, а если полностью – Горбунова Ольга Дмитриевна. Родилась я в городе Всеволожске Ленинградской области. Росла в большой семье: среди одиннадцати детей священника Дмитрия Евгеньевича Амбарцумова я была четвертым ребенком, старшей из дочерей. У меня семь братьев и три сестры. Папа служил в Церкви, мама приглядывала за нами, умудряясь растить нас в дружбе и любви, кормить, учить, лечить и многое-многое другое. Эта редкостной красоты – как физической, так и духовной – женщина с добрым и огромным сердцем жива до сих пор. Папа же покинул нас, отойдя в лучший мир несколько лет назад. Невосполнимая потеря переживается нами и сейчас.
Все дети, мои братья и сестры, давно выросли, некоторые завели семьи и своих детей. В нашей семье два священника – это старшие два брата пошли по стопам отца, деда и прадеда. Еще два брата – строители, один автомеханик и дальнобойщик, еще один – модельер. Самый младший в настоящий момент закончил Духовную Семинарию и Академию и тоже готовится стать священником.
Немножко о себе… Научилась читать около четырех лет, первая толстая книжка – «Одиссея капитана Блада» – была прочитана в шесть лет самостоятельно, после чего книги стали моей самой большой страстью. Росла я в кругу мальчишек, потому была хулиганкой, ловко лазила по деревьям и канатам, проводила время на крышах, гоняла на великах, мопеде и мотороллере, дралась, играла в войнушки, была непоседой. Остальное время много читала, не раз приходилось красть книги у братьев и читать с фонариком под одеялом. Потому как книги в нашей семье очень ценились, и нередко братья запрещали трогать свои любимые.
Окончила 11 классов в местной школе №5, потом работала год воспитателем группы продленного дня в этой же школе. После еще один год работала в храме, где служил отец, секретарем, под началом бухгалтера с хитрой улыбкой, который курил папиросы и сильно напоминал персонажей из романов Чарльза Диккенса.
Младшая сестра Маша увлекла меня мыслью о швейном деле, и мы пошли учиться на швей в ПТУ №17, располагающееся в самом центре Апраксина двора. Петербуржцы хорошо знают это шумное место. Выход из сего заведения находился за торговой палаткой. Сколько раз мне приходилось делать каменное лицо, следуя за Машкой, которая в силу своей яркой внешности, доставшейся нам по отцовской линии (прадед был армянином), сильно привлекала внимание торговцев восточной внешности. Впрочем, натолкнувшись на мой взгляд, они почтительно расступались.
Закончив ПТУ, я пошла работать в одно заведение на Синопской набережной по пошиву церковного облачения, где познакомилась в первый же день со своей подругой Птичкой (Татьяной Семеновой) и проработала там три года.
Швейное дело, конечно, хорошее и даже мне нравилось, потому что все получалось лучше, чем у многих, но глаза стали портиться и спина – болеть от постоянного напряжения за швейной машинкой. Потому, когда сестра Маша с восхищением рассказывала об акушерском колледже, мне захотелось и в этот раз последовать за ней.
Где-то между швейной мастерской и акушерством я вышла замуж за очень умного и интересного человека, с двумя высшими образованиями – светским и духовным. Любитель похимичить, попутешествовать, любознательный до ужаса, мой муж пришел к вере на последнем курсе университета и сейчас служит диаконом в одной из областных церквей, параллельно преподает в нескольких учебных заведениях Закон Божий в Петербурге. Не так давно он был произведен в протодиаконы.
Отучившись три года в базовом акушерском колледже, я пошла работать акушеркой в ФГБУ НИИ АГ им. Д.О. Отта СЗО РАМН, который расположен совсем рядом со стрелкой Васильевского острова, одним из красивейших мест Петербурга, где и продолжаю работать до сих пор.
Да, забыла сказать: трижды пыталась поступить в институт на филологический факультет, но так и не смогла. Сочинения писала на 5/5, на устных же экзаменах так волновалась, что не могла толком ничего сказать.
О творчестве. Первое стихотворение написала в шесть лет – помню, что про медведя. Принесла прочесть маме и папе. Мама смеялась, а папа сказал: «Олечка, не надо тебе стихи писать!» Поэтому я сразу перешла на прозу.
Что я писала до 12 лет, толком не помню. В 12 же начала писать книжонку о приключениях под названием «Каури». Она вызвала большой интерес у моих братьев и сестер, и почти всю зиму я писала ее и каждый вечер зачитывала им вслух по главе. Позже кто-то украл ежедневник, в котором я писала этот роман, и текст был утрачен, как и желание писать его дальше.
Позже увлеклась фантастикой. Написала несколько начал – но все как-то не впечатляло. Одна из самых любимых – «Кэрри», которую все собиралась писать дальше, но как-то забросила. Одним словом – нижний ящик стола, а потом и жесткий диск компьютера, у меня оказались забиты незаконченными произведениями самого разного толка.
Участвую периодически в конкурсах рассказов в Сети. Иногда записываю воспоминания о детстве – это совсем коротенькие истории.
Из крупной прозы в настоящий момент у меня написаны: фантастическая повесть «Скай», в которой фантастика начинается только после седьмой главы; фантастический роман «Спецкор»; в соавторстве с А.Ю. Перуновым написала исторический роман «Князь Адам Борут»; в соавторстве с С.А. Калашниковым и еще одним другом, предпочитающим псевдоним al1618, написала два фантастических романа «История Снайпера» и «Четвертый поросёнок». Кроме того, работаю над романом в стиле фэнтези про мальчика Макара, попавшего в другой мир, под рабочим названием «По следам белого волка».
Ни одно из произведений не было опубликовано в бумаге, так как я пока в этом не заинтересована, продолжая учиться писать книги. Все произведения были написаны в основном для моих друзей, ну, и для тех, кто случайно наткнется на них на довольно известном в писательско-читательской среде сайте «Самиздат». Так как, начиная писать, я подписывалась девичьей фамилией Амбарцумова, то так с тех пор под этим именем и пишу.
Вот, пожалуй, и все. Еще можно добавить, что я очень люблю ездить летом в поход на лодках (на Вуоксу в Приозерск). Вот уже семнадцать лет у нас продолжается эта традиция, которую мы переняли от папы. Он тоже любил походы с друзьями, когда мы еще были маленькими. Спасибо всем, кто дочитал мою историю до этих слов.
Представители нового поколения семьи Амбарцумовых тоже продолжили служение в Церкви. Двое сыновей отца Димитрия стали священниками, к этому же пути готовится еще один. А всего в этой замечательной семье 11 детей. Старшая из дочерей, Ольга, уже сама стала матушкой (ее супруг – протодиакон Константин Горбунов), но свято чтит историю своей семьи, и некоторые моменты из детства записала. В этих воспоминаниях небогатого, но счастливого детства столько света, любви и тепла, что становится понятно, почему не прерывается семейная традиция, почему в бездуховное советское время 11 детей жившего в нужде батюшки не только не потеряли веру, но и приумножили ее.
Очень надеемся, что когда-нибудь Ольга напишет нам отдельный материал о своем отце, протоиерее Димитрии. А пока читаем эти небольшие рассказы и знакомимся с замечательной семьей.
***
Солнце-клеш
Мне 5 лет.
Есть моменты в жизни, которые, сколько бы лет ни прошло, вспоминаешь с чувством неловкости или даже стыда. Причем, именно их вспомнить почему-то легче всего. Эта коротенькая история – как раз из таких.
Было воскресенье. Я проснулась со странным ощущением, что безнадежно проспала. Несколько минут просто лежала и смотрела в потолок, соображая, что в этот день должна была сделать такого важного. И вдруг осенило – воскресенье. Мигом вскочила с кровати, натянула лыжные штаны и какой-то свитер – была ранняя весна – и бросилась к маме в комнату. Мама была на месте, и я вздохнула с облегчением – не ушла еще, не забыла меня. Лежит и спокойно спит, а стрелки на часах уже девять тридцать показывают.
– Мама, – стала я ее тихонько толкать, – Мы в церковь опаздываем. Вставай скорее.
Мама открыла глаза, посмотрела ласково, потрепала меня по спине и сказала:
– Олечка, иди еще поспи, сегодня мы в церковь не пойдем.
Я так возмутилась: как это не пойдем? Смотрела на нее, а она уже опять засыпала. А в ногах спали Машка с Андрюшкой, а за мамой – Сережка, кажется. Вот ведь наглые, когда успели? Это у нас такая борьба была, кто первый успеет ночью к маме прибежать, тот лучшие места и занимает. Я однажды самая последняя пришла, а мест уже вообще не было, так мама меня с краюшку пристроила, обняла рукой, так я и проспала до утра почти на весу. А тут они все дрыхнут, и не только мама, – никто о церкви не вспоминает даже.
– Мама, – говорю с обидой, – Я же со вчерашнего дня в церковь собиралась!
– Олечка, иди, погуляй или книжку почитай, – сонно посоветовала мама.
Я вернулась в свою комнату, села на кровать в расстроенных чувствах – и тут меня осенило. Я что, сама, что ли, дойти не смогу? Дорогу-то знаю, каждое воскресенье с мамой туда ходим. Да и успею еще, если бегом. Сказано – сделано. Единственно, не идти же в лыжных штанах, а платья и юбки я не любила. Решила поискать что-нибудь подходящее, залезла в длинный узкий ящик, в котором хранилась моя одежда, и стала в спешке рыться в нем, отбрасывая ненужное в сторону. Почти на самом дне нашла – это была юбка солнце-клеш, которую мама сшила нам прошлым летом. Я еще одевать ее тогда отказалась. А сегодня в самый раз – одеть поверх штанов и всего делов. Так и сделала. Разгладила кое-как руками, но помогло не очень – юбка в смятом виде пролежала в ящике целую зиму.
Маленькая Оля
Переплетать косу не стала: во-первых, просто не умела, мама заплетала каждое утро, а во-вторых, времени уже не оставалось. Тихонько вышла из дому, стараясь не шуметь, чтобы мама ненароком мне не запретила идти одной, и побежала в церковь.
Народу было много в храме, и служба уже началась, но исповедь еще не закончилась, и я бросилась в правый придел, чтобы попасть на исповедь. Только протолкнувшись вперед, увидела, что исповедует папа. В церкви он всегда был немножко другой, необычайно добрый и необыкновенно далекий, даже боязно было к нему обращаться. Вот он меня заметил, сначала улыбнулся, а потом почему-то нахмурился.
– Олечка, – сказал он, когда я подошла к нему, – Ты с кем пришла?
– Одна, – еле слышно отвечаю (ох как не хотелось, что бы он меня за это поругал).
– Как одна? Ну ладно. А пальтишко где? Иди-ка, надень!
Я хотела сказать, что никакого пальто у меня нет, но он уже накрыл меня епитрахилью, и я быстро стала повторять про себя: «Господи, прости мне грехи вольные и невольные». Поцеловала крест и Евангелие, и стала сразу пробираться к середине храма, подальше от папы. Не хотелось объяснять, что пальто я никакого не брала, а он наверняка спросит.
Люди в церкви, в основном бабульки, все меня знали, но в этот день косились в мою сторону с каким-то особенным удивлением и сочувствием. Я постаралась не обращать внимания, но когда пробралась поближе к алтарю, карман лыжных штанов был полон конфет. Детей было мало, и я подозревала, что мне, наконец, удастся причаститься первой, и приняла лениво-выжидательную позу, потому что какой-то мальчик тоже не просто так маячил рядом. Ну, он явно опыта имел мало, поэтому я не очень беспокоилась.
Наконец врата отворились, я быстро шагнула вперед, сложив руки крестом, и правда стала первой.
– Со страхом Божиим и верою приступите! – послышался громкий красивый возглас: так только папа умел, что прямо сердце замирало в груди, и, кажется, даже понимать начинаешь, что такое страх Божий. Надо же, а я думала, другой священник причащать будет.
Папа вынес Чашу, справа вышел диакон с платом, дядя Костя, то есть, здесь он был отец Константин. Папа читал предпричастную молитву, которая мне очень нравилась (я тихонько ее повторяла про себя), и нет-нет да бросал на меня какой-то непонятный осуждающий взгляд. Дядя Костя тоже поглядывал сквозь толстые стекла очков, с такой особенной хитрецой, с какой всегда на нас смотрел.
– Причащается младенец Ольга, – сказал папа, я еще подумала, когда же я, наконец, стану отроковицей. А он причастил меня первую и тихо спросил:
– Олечка, ты почему пальто не одела? Я же тебе сказал.
– У меня его нету, – пролепетала я, решившись.
По храму пошел едва уловимый шепоток. К этому времени я уже догадалась, что яркая мятая юбка почти до пола и была причиной папиного недовольства. Было от этого так неловко, что к запивке я шла совсем красная. Еле дождалась, когда вынесут крест. Быстро приложилась в первых рядах и покинула церковь. Вдоль Всеволожского проспекта шла тропинка, отделенная от дороги густыми кустами, и сейчас безлюдная. Я сразу, как на нее зашла, стянула через голову эту юбку, которая стала уже вовсе ненавистной, скомкала ее в маленький комочек (она была из тонкой ткани) и сунула ее в карман лыжных штанов. Во весь дух побежала домой, надеясь, что мама еще не успела обнаружить мое отсутствие.
Как я ни спешила, но, вбежав во двор, увидела, что папин велосипед уже стоит у крыльца. А в столовой все уже обедали, во главе с папой. Они все что-то бурно обсуждали и смеялись. Мама увидела меня первая.
– Ну, Ольгушка! – воскликнула она. А все остальные стали смотреть на меня и хихикать, наглецы. – Опозорила ты нас на всю Европу!
– Ладно, Лапушка, – сказал папа маме. – А чего ты, Олечка, меня не подождала? Я хотел тебя на багажнике привезти. Ну не страшно. Быстро мой руки, и за стол.
Потом я долго не могла понять: маме-то понятно – папа рассказал, а как в Европе-то узнать смогли про мою юбку?
На следующее утро, на крыльце, мы обнаружили несколько тюков с одеждой. Мама, разбирая их, сказала:
– Ну вот, нет худа без добра. Видимо, Олечка произвела на всех в церкви такое впечатление, словно мне вас одевать не во что. Ну и ладно. Ну и хорошо.
Бедно мы тогда жили, но мы, дети, этого не понимали. Может, и к лучшему. Детство у нас было очень счастливое.
Матушка Елена
Про телевизор в детстве
У нас не было в детстве телевизора, но совсем не от того, что у папы не было денег на его покупку, хотя, конечно, на многое денег не хватало. Телевизор был у дяди Вани, папиного брата. Он некоторое время жил у нас в доме на втором этаже, и нас, малышей, бывало, пускали смотреть «Спокойной ночи, малыши». Тетя Валя была этим не очень довольна. В их комнате были ковры и вообще очень чисто и красиво, а мы не славились любовью к порядку.
Но отчего-то мы все знали, что, когда бабушка умирала, папины братья телевизор смотрели, комедию какую-то, и громко смеялись. И папа сказал, что его дети не будут зависеть от телевизора... А нам и некогда было думать о телеке, столько всего надо было за день сделать. Летом главное – велосипеды, канат на самой высокой сосне, качели огромные, которые папа с дядей Лешей сделали по моей настойчивой просьбе. Причем, разные сделали. Одни – из очень длинной доски на высоких столбах, врытых в землю, на которых можно кататься вдвоем, по очереди взлетая почти до нижних веток елей, росших вокруг. И еще висячие, между двух деревьев, за горкой. На них кататься можно было невысоко, ногами отталкиваясь, или кружиться. Старшие не советовали смотреть при этом вверх – от этого в глазах все мелькало, и голова кружилась, но мы все равно не могли от такого отказаться. Смотрели еще как. А лучше было забраться на кучу дров у забора: доски были сложены таким образом, что возвышались над забором сильно. И вот заберешься на них с качелями (сложно, но получалось), а оттуда со всего духу летишь и еще сильнее раскачиваешься всем телом.
А велосипеды надо было всем иметь, а то пропустишь самое интересное. Часто просто так вокруг дома гоняли. И бывало ведь, что папа говорил: «Все по велосипедам, едем в путешествие». И правила спрашивал по пути, как дорогу переезжать и на каком расстоянии от кустов ехать. А мы за ним гуськом. И всегда по разным местам. У папы велик самый большой: багажник с подножками, на раме сиденьице – тоже с подножками. А впереди большая корзина – там подушечка, и это самое удобное место. Так что трое детей ехали у папы. А я уже подросла, и мне сделали маленький велик, сразу двухколесный. Училась быстро – только раз пять врезалась в беседку и два раза упала. И научилась. Я плелась в самом конце, хотя мне казалось, что я еду изо всех сил. Иногда я с папой каталась вдвоем. Я очень хотела собрать велосипед сама, и папа брал меня с собой на свалку. Там много чего можно было найти. И мы находили. Рамы, шестеренки, колеса, рули и прочие детали. Когда возвращались, то развешивали все в папиной мастерской. Все стены там были увешаны деталями.
Папа говорил, что при желании можно собрать двадцать велосипедов из этих запчастей. Но если я хочу собрать сама, я не должна разорять папины запасы, вот и ездили, набирали для меня. И когда все собрали, папа стал меня учить. На террасе были разложены на теннисном столе все детали. Мелкие на газете, их я долго промывала в бензине, а еще было твердое масло – мазут, вроде бы. Но его можно было не везде, только там, где положено. Я очень внимательно смотрела и слушала папу. И все запомнила. Тем же летом я собрала свой первый велосипед. Полностью сама. Я даже научилась сама заклеивать дырки в камере – ничего сложного. Так и появился у меня «орленок», с седлом от гоночного, с рулем от взрослого велика, и даже с крыльями и багажником. Мне тогда было лет пять.
Но вот что меня по-настоящему восхищало – это как старшие, Жека и Яшка, делали мопед. Детали тоже на свалке нашлись. Что-то у папы выпросили, что-то на рынке купили. Возились они с ним долго, пол-лета, наверное. И вот мопед был готов. Гости какие-то были (а когда их не было?) – вот и посмотреть на это чудо собралась за домом целая толпа. Я очень переживала, что не заведется, я ведь подсматривала за ними, как они делают, потому знала, какая это проблема. Но мопед завелся. Это было так здорово! Он рычал, и Женька с Яшкой по очереди гоняли на нем вокруг дома. А папа сказал: «Молодцы!»
И тогда что-то на меня нашло, и я так стала упрашивать, чтобы и мне дали прокатиться. Папа сказал, что я еще мала. Шести, мол, нет. Вот будет шесть... Я поняла – не дадут. Но по инерции все просила и просила: «Ну, пожалуйста!...» Не просто же так смотреть на свою мечту. Была у меня такая привычка – бормотать что-то от сильного волнения. И совсем не ожидала, точнее, была как громом поражена, когда папа сказал: «Ладно, пусть Олечка прокатится!» Как же я испугалась! Я ведь не умела на мопеде. Но не отступать же! А Яшка с Женькой разозлились сразу, стали говорить, что я сломаю, не умею (в общем, всю правду). Но папа твердо их оборвал: «Пускай!»
И вот на глазах у всех – мамы, папы, каких-то гостей и всех наших – я села на этот жужжащий мопед. Женька быстро показал, где газ. Мол, повернешь ручку, вот так, и гони. Я кивнула и еле услышала, как папа сказал: «Только один кружок!». Ревел мотор, ветер свистел в ушах, солнце заливало все вокруг радостным светом, а я, счастливая, летела вокруг дома, и даже педали крутить было не надо! И вот уже объехала почти, вижу папу с мамой, и вдруг понимаю, что не знаю, как тормозить. Делать было нечего, не могла же я врезаться в толпу, вот и завернула на второй круг. Что тут было. Все орут: «Тормози!» – а я не знаю, как. Ору в ответ: «Я не умею!». И папин громовой голос: «Жека, останови ее!». И вот лечу я второй круг, а рядом во весь дух бежит Женька и что-то кричит. А я то ли от ветра, то ли от волнения ничего не понимаю. Тогда он схватил за руль и на бегу сам остановил, как раз мы до папы доехали. Потом все надо мной смеялись. Но я-то прокатилась, в отличие от остальных, поэтому это меня не особо волновало.
Отец Димитрий с сыном Женей
А еще ведь был канат: он принадлежал мне больше, чем кому-то, потому что я умела на него забираться и любила это. За пояс книжку затыкала и, когда доберусь до верха, забиралась еще выше на сосну по толстым веткам, устраивалась со всеми удобствами и просто читала.
А еще были соседи, и иногда от них надо было отстреливаться ягодами. Трубки от каких-то полых растений срезали ножом, а ягоды твердые – от калины (они зрели позже всего). Только надо было смотреть, чтоб трубки не от ядовитого растения были, а то ведь так и помереть можно было.
А еще ходули делали и ходили на них по двору. Делали сами. Просто ведь: набил на прочные палки по калабашке на уровне пояса. Забираешься с крыльца и ходишь по двору и даже танцуешь. Папа рассказывал, что, когда они были маленькие, то он ходули делал такие высокие, что мог спокойно сидеть на крыше террасы. И они на ходулях реку переходили, и не просто так – привязаны были ходули к ногам, то есть, если упадешь, то конец. Ну, мы так не делали. Нам и коротких хватало.
А еще каждое лето привозили во двор огромную гору песка на двух грузовиках. А может, на трех. Мама говорила, что это по знакомству – прямо из карьера. На эту гору нельзя было забираться, пока старшие не утопчут, но я упросила однажды. Тогда папа и Яшка с Жекой сделали ступеньки из песка широкие на самый верх, чтобы я забралась. Долго их утрамбовывали, а потом разрешили. Я забралась, а куча выше дома, и оттуда все дворы вокруг видно и даже речку и еще дальше. Аж дух захватывает. А потом мальчишки старшие раскидывали эту гору лопатами, и нам уже разрешалось утаптывать, когда она раза в два уменьшалась. И это было очень весело. Ведь мы знали, сколько всего можно на песке делать, не только замки.
А один раз мы с Илюхой сделали капкан. Вырыли глубокую яму, ему по пояс, а мне так даже до плеч. Пока все обедали. Сверху яму накрыли большой тряпкой и аккуратно закрепили песком и им же все присыпали, чтоб тряпки было не видно. А самое главное, оставили сверху свои следы. Это было сложнее всего. И вот, когда все выбежали во двор после обеда, я раздразнила Женьку – это было легко, – и бросилась от него бежать. По Илюхиной инструкции надо было перескочить через яму ровно посерединке. Так и сделала. И все получилось. Женька прыгнул прямо на тряпку и провалился. Но потом я поняла, что такое его гнев, и в мгновение ока забралась по канату на свою сосну. И уползла на этот раз очень высоко – почти на верхушку. Потому что Жека тоже хорошо лазил по деревьям, но за меня испугался и не полез. Сказал, что я все равно слезу, а он будет ждать внизу.
Но я не слезла до самого вечера, мне было о чем помечтать, а он устал первый и вообще обо мне забыл. Только потом я была жутко голодной, ведь из-за этой шалости пропустила и обед, и ужин.
Старший брат Илья
А еще был теннис. В конце весны папа выносил стол на улицу и устанавливал его на козлах. Ракеток было много. Первым всегда играл папа с кем-то из старших. Он говорил: «Кто лучше всех играет в теннис?» Он про все так говорил. И мы хором кричали: «Папа!»
А еще летом мы ездили на Ждановские озера с мамой на автобусе. Очень часто. Забивались в переполненный автобус. Однажды мама не поместилась, и мы поехали одни. Она только крикнуть успела, чтоб ехали до конца и ждали ее на остановке. А на озере были купальни, и мы плавали подолгу, пока не синели, а на берегу ждала мама с огурцами и булкой, книжку читала. А когда мы все ели, она сама шла купаться. Она очень хорошо плавала, потому что спортом занималась в юности – легкой атлетикой.
Зимой нам тоже скучать не приходилось. Большая горка заливалась водой, и мы катались с нее на санках, картонках, на всем, что под руку попадется. Зимой один дедушка нам всем шил бурки, они были гораздо мягче и приятнее, чем валенки. И старшие в этих бурках катались с горки на ногах. Просто стоя. Я так мечтала научиться, как они, что однажды встала в пять утра и побежала на горку. Страшно было ехать на ногах, потому первые раз десять скатилась на коленках, но потом просто заставила себя. Решила, что, если что, просто шлепнусь на коленки. И у меня получилось! Я все остановиться не могла. Это было так здорово: на ногах – такая свобода. До самого обеда терпела, никому не говорила. Еле-еле держалась. И вот, наконец, после обеда все побежали на горку. Первые, как всегда, малыши на санках и картонках. Старшие меня подталкивают: «Ну давай, Оль, ты чего?» А я мотаю головой, мол, после вас. Они махнули рукой. Они всегда катались красиво – Илюха, Яшка и Жека. Говорили, что они – как три мушкетера. И вот они по очереди – ших, ших, ших, а я сразу за ними. У меня так стучало сердце: я думала, вдруг не получится? Но прокатилась я здорово, и даже вид удалось сделать, словно это раз плюнуть. Но когда парни стали орать, какая я молодец, и кричать папе, что я смогла на ногах прокатиться, я уже не могла не улыбаться. Катались долго, когда темнело, то надевали коньки и гоняли перед террасой на коньках. Там папа включал нам свет. Заранее заливал льдом участок большой перед домом. И мы носились в полутьме, как тени. Усталые и мокрые, мы возвращались домой, и мама нас сразу всех переодеваться в сухое заставляла и все-все-все вешать на батареи, а то завтра не в чем гулять будет. А потом нас ждал горячий чай, бутерброды с вареньем и мама на диване с интересной книгой.
У нас во дворе было несколько финок – это такое высокое креслице на длинных полозьях. И мы катали на них зимой друг друга. Иногда гоняли наперегонки. Машин на улице было мало, а дорога вся укатана плотно-плотно. И мы там и на коньках гоняли, и на финках. Коньков у нас была целая гора на террасе. Подарили. И вот однажды у нас в гостях был дядя Коля Поэт. Это у него прозвище было такое, он стихи писал. А фамилия Ершов. Он вместе с папой летом в походы ходил. Ну, мы, дети, звали его попросту Поэтка, когда был добрым. И Поэт, когда был задумчивым. А уж когда совсем строгим, то – дядя Поэт. И вот дядя Поэтка поспорил с папой, кто из них быстрее. Папа говорит: «На коньках – это ерунда. Ты на финках меня обгони». Посмотрели они на финки и решили, что надо утяжелить. «Давай мелких посадим», – говорит Поэтка.
И стали нас из толпы выбирать. Поэтка выбрал Машку, и я жутко расстроилась. Я ведь тоже очень хотела, но желающих было много. И вдруг папа говорит: «А я Олечку возьму. Живо садись!» Они нас, конечно, привязали какими-то веревками, чтобы во время гонки мы не слетели, а мы с Машкой сидели и переглядывались, тихонько споря, кто победит. И вот все готово. Жека кричит: «На старт, внимание, марш!» И мы понеслись. Я имела большой опыт катания на финках, но так быстро не летала никогда. Это было что-то сумасшедшее. Мы кричали громко с Машкой от страха и от восторга. И маршрут они выбрали далекий – до самой бани и обратно – это три улицы надо было пролететь. Я так хотела, чтобы папа выиграл! И он, конечно, победил. На целую минуту мы подлетели к воротам быстрее Поэта с Машкой.
Это было волшебное время. Мы читали в кроватях, играли в прятки и войнушки, ходили в кино очень часто, лазили по крышам, воровали у соседей летом яблоки, зимой катали снеговиков, делали кормушки с салом, обстреливали снежками товарняки – рельсы проходили напротив двора. И нам просто в голову не приходило грустить о телевизоре. Совсем не до него было.
От редактора. Упоминаемые в этих рассказах заводилы Илюха и Яшка – ныне, соответственно, протоиерей Илья и протоиерей Иаков – настоятели храмов во Всеволожском районе Ленинградской области.
Семья Амбарцумовых. 90-е годы
Об авторе.
Зовут меня Оля, а если полностью – Горбунова Ольга Дмитриевна. Родилась я в городе Всеволожске Ленинградской области. Росла в большой семье: среди одиннадцати детей священника Дмитрия Евгеньевича Амбарцумова я была четвертым ребенком, старшей из дочерей. У меня семь братьев и три сестры. Папа служил в Церкви, мама приглядывала за нами, умудряясь растить нас в дружбе и любви, кормить, учить, лечить и многое-многое другое. Эта редкостной красоты – как физической, так и духовной – женщина с добрым и огромным сердцем жива до сих пор. Папа же покинул нас, отойдя в лучший мир несколько лет назад. Невосполнимая потеря переживается нами и сейчас.
Все дети, мои братья и сестры, давно выросли, некоторые завели семьи и своих детей. В нашей семье два священника – это старшие два брата пошли по стопам отца, деда и прадеда. Еще два брата – строители, один автомеханик и дальнобойщик, еще один – модельер. Самый младший в настоящий момент закончил Духовную Семинарию и Академию и тоже готовится стать священником.
Немножко о себе… Научилась читать около четырех лет, первая толстая книжка – «Одиссея капитана Блада» – была прочитана в шесть лет самостоятельно, после чего книги стали моей самой большой страстью. Росла я в кругу мальчишек, потому была хулиганкой, ловко лазила по деревьям и канатам, проводила время на крышах, гоняла на великах, мопеде и мотороллере, дралась, играла в войнушки, была непоседой. Остальное время много читала, не раз приходилось красть книги у братьев и читать с фонариком под одеялом. Потому как книги в нашей семье очень ценились, и нередко братья запрещали трогать свои любимые.
Окончила 11 классов в местной школе №5, потом работала год воспитателем группы продленного дня в этой же школе. После еще один год работала в храме, где служил отец, секретарем, под началом бухгалтера с хитрой улыбкой, который курил папиросы и сильно напоминал персонажей из романов Чарльза Диккенса.
Младшая сестра Маша увлекла меня мыслью о швейном деле, и мы пошли учиться на швей в ПТУ №17, располагающееся в самом центре Апраксина двора. Петербуржцы хорошо знают это шумное место. Выход из сего заведения находился за торговой палаткой. Сколько раз мне приходилось делать каменное лицо, следуя за Машкой, которая в силу своей яркой внешности, доставшейся нам по отцовской линии (прадед был армянином), сильно привлекала внимание торговцев восточной внешности. Впрочем, натолкнувшись на мой взгляд, они почтительно расступались.
Закончив ПТУ, я пошла работать в одно заведение на Синопской набережной по пошиву церковного облачения, где познакомилась в первый же день со своей подругой Птичкой (Татьяной Семеновой) и проработала там три года.
Швейное дело, конечно, хорошее и даже мне нравилось, потому что все получалось лучше, чем у многих, но глаза стали портиться и спина – болеть от постоянного напряжения за швейной машинкой. Потому, когда сестра Маша с восхищением рассказывала об акушерском колледже, мне захотелось и в этот раз последовать за ней.
Где-то между швейной мастерской и акушерством я вышла замуж за очень умного и интересного человека, с двумя высшими образованиями – светским и духовным. Любитель похимичить, попутешествовать, любознательный до ужаса, мой муж пришел к вере на последнем курсе университета и сейчас служит диаконом в одной из областных церквей, параллельно преподает в нескольких учебных заведениях Закон Божий в Петербурге. Не так давно он был произведен в протодиаконы.
Отучившись три года в базовом акушерском колледже, я пошла работать акушеркой в ФГБУ НИИ АГ им. Д.О. Отта СЗО РАМН, который расположен совсем рядом со стрелкой Васильевского острова, одним из красивейших мест Петербурга, где и продолжаю работать до сих пор.
Да, забыла сказать: трижды пыталась поступить в институт на филологический факультет, но так и не смогла. Сочинения писала на 5/5, на устных же экзаменах так волновалась, что не могла толком ничего сказать.
О творчестве. Первое стихотворение написала в шесть лет – помню, что про медведя. Принесла прочесть маме и папе. Мама смеялась, а папа сказал: «Олечка, не надо тебе стихи писать!» Поэтому я сразу перешла на прозу.
Что я писала до 12 лет, толком не помню. В 12 же начала писать книжонку о приключениях под названием «Каури». Она вызвала большой интерес у моих братьев и сестер, и почти всю зиму я писала ее и каждый вечер зачитывала им вслух по главе. Позже кто-то украл ежедневник, в котором я писала этот роман, и текст был утрачен, как и желание писать его дальше.
Позже увлеклась фантастикой. Написала несколько начал – но все как-то не впечатляло. Одна из самых любимых – «Кэрри», которую все собиралась писать дальше, но как-то забросила. Одним словом – нижний ящик стола, а потом и жесткий диск компьютера, у меня оказались забиты незаконченными произведениями самого разного толка.
Участвую периодически в конкурсах рассказов в Сети. Иногда записываю воспоминания о детстве – это совсем коротенькие истории.
Из крупной прозы в настоящий момент у меня написаны: фантастическая повесть «Скай», в которой фантастика начинается только после седьмой главы; фантастический роман «Спецкор»; в соавторстве с А.Ю. Перуновым написала исторический роман «Князь Адам Борут»; в соавторстве с С.А. Калашниковым и еще одним другом, предпочитающим псевдоним al1618, написала два фантастических романа «История Снайпера» и «Четвертый поросёнок». Кроме того, работаю над романом в стиле фэнтези про мальчика Макара, попавшего в другой мир, под рабочим названием «По следам белого волка».
Ни одно из произведений не было опубликовано в бумаге, так как я пока в этом не заинтересована, продолжая учиться писать книги. Все произведения были написаны в основном для моих друзей, ну, и для тех, кто случайно наткнется на них на довольно известном в писательско-читательской среде сайте «Самиздат». Так как, начиная писать, я подписывалась девичьей фамилией Амбарцумова, то так с тех пор под этим именем и пишу.
Вот, пожалуй, и все. Еще можно добавить, что я очень люблю ездить летом в поход на лодках (на Вуоксу в Приозерск). Вот уже семнадцать лет у нас продолжается эта традиция, которую мы переняли от папы. Он тоже любил походы с друзьями, когда мы еще были маленькими. Спасибо всем, кто дочитал мою историю до этих слов.
- Перейти к следующей записи Ольга Амбарцумова. Рассказы. Часть 2
