Людие Твои...
От бабы Мани
Разбирая недавно свои архивы, я наткнулась на тоненькую школьную тетрадку образца 50-х годов прошлого века, пожелтевшую и выцветшую, – теперь уже, можно сказать, не просто старую, а старинную. На обложке изображен Николай Александрович Добролюбов (1836–1861), а под его портретом – цитата, звучащая как своего рода комментарий к только что опубликованной статье прот. Александра Федосеева Церковь и патриотизм: «В человеке порядочном патриотизм есть не что иное, как желание трудиться на пользу своей страны, и происходит не от чего другого, как от желания делать добро сколько возможно более и сколько возможно лучше». Как бы ни относиться сегодня к плеяде революционных демократов, сама по себе мысль хорошая и верная.
Но речь сегодня – не о Добролюбове, а о Прп. Сергии Радонежском, «егоже память ныне совершаем», бабе Мане, рабе Божием Геннадии и нашем священнодиаконе отце Сергии, ныне тезоименитом.
Тетрадочка эта, исписанная почерком уже «ушедшей натуры», так хорошо знакомым всем, у кого сохранились письма и записки бабушек, хранит на себе сгиб, красноречиво говорящий о том, что ее складывали вдоль пополам и клали в карман либо небольшую сумочку, идя в храм. Как ее владелице удалось списать все эти тропари и кондаки, я не знаю: ведь в те времена литературу эту найти было если не невозможно, то трудно. Может, у батюшки какого-нибудь попросила, или чтеца... А, быть может, из молитвословов, сохранившихся от предшествующих поколений сродников. (Обратите внимание: при всех ее мелких описках, она написала «Пренесение мощей...». Да, это было для нее органично, и тут она не ошиблась.)
Звали эту владелицу бабой Маней. В ее времена, как можно судить и по литературе, эта уменьшительная форма имени Мария была очень распространена, и не только в простонародной среде, но и в интеллигентной: баба Маня происходила из профессорской семьи. Я ее никогда не видела, получила же тетрадку эту вместе со старинным сборником акафистов и служб Преподобному Сергию Радонежскому от З., бывшей моей сослуживицы, бывшей жены внука бабы Мани Сергея. «Они всё равно потом всё это выбросят», – сказала она З. И та, сама уже будучи в преклонных годах, потом передала все это мне, по тем же самым соображениям.
Сборник этот, напечатанный на толстой, грубой и шершавой бумаге с голубоватым отливом крупным и неровным (так и видишь, как брал все эти буквы из кассы наборщик и выставлял их в ряд...) славянским шрифтом, со всеми положенными титлами, надписаниями и т.д., в здравице в конце его содержал имя Императора Александра Павловича как ныне здравствующего, то есть был напечатан никак не позднее 1825 года. Такой же печати и того же времени Псалтирь в деревянном переплете с застежками, обтянутом кожей, мне подарили когда-то... Но, в отличие от моей Псалтири, эта книга была почти вся рассыпана, лишь некоторые ее части оставались сброшюрованными, а многие страницы состояли из отдельных фрагментов.
Как-то раз после службы я была в гостях у Елены Б., нашей прихожанки, и там я рассказала об этой книге. «Давайте я ее переплету», – сказал вдруг Геннадий, муж Елены. Человек он был не церковный (что составляло предмет печали и боли его жены), но очень хороший, надежный и, что называется, с золотыми руками, и я со спокойной душой книгу эту ему отдала. И где-то через месяц получила красивый томик в светло-серой коленкоровой обложке, где все листики были расставлены на свои места и аккуратно наклеены на бумажную основу...
Вскоре Геннадий умер, и теперь книга Преподобному Сергию наполнилась для меня каким-то новым содержанием... Беря ее в руки для чтения акафиста, я пыталась представить, что думал этот «неверующий» человек, разбирая и склеивая эти ветхие листки... Но что мы можем об этом знать? Как и о том, кто верующий, а кто нет...
На ближайшее тезоименитство святого я подарила книгу нашему священнодиакону Сергию, надписав на ней: «На молитвенное воспоминание о рабе Божием Геннадии». Сегодня наш отец Сергий тоже именинник, многая и благая лета этому доброму, светлому и радостному человеку. «Горнисту небесной рати».
P.S. Только сейчас я поняла, что надо было написать еще: «...и о рабе Божьей Марии». О бабе Мане...
Ну, ничего, даст Бог, допишу.
От бабы Мани
Разбирая недавно свои архивы, я наткнулась на тоненькую школьную тетрадку образца 50-х годов прошлого века, пожелтевшую и выцветшую, – теперь уже, можно сказать, не просто старую, а старинную. На обложке изображен Николай Александрович Добролюбов (1836–1861), а под его портретом – цитата, звучащая как своего рода комментарий к только что опубликованной статье прот. Александра Федосеева Церковь и патриотизм: «В человеке порядочном патриотизм есть не что иное, как желание трудиться на пользу своей страны, и происходит не от чего другого, как от желания делать добро сколько возможно более и сколько возможно лучше». Как бы ни относиться сегодня к плеяде революционных демократов, сама по себе мысль хорошая и верная.
Но речь сегодня – не о Добролюбове, а о Прп. Сергии Радонежском, «егоже память ныне совершаем», бабе Мане, рабе Божием Геннадии и нашем священнодиаконе отце Сергии, ныне тезоименитом.
Тетрадочка эта, исписанная почерком уже «ушедшей натуры», так хорошо знакомым всем, у кого сохранились письма и записки бабушек, хранит на себе сгиб, красноречиво говорящий о том, что ее складывали вдоль пополам и клали в карман либо небольшую сумочку, идя в храм. Как ее владелице удалось списать все эти тропари и кондаки, я не знаю: ведь в те времена литературу эту найти было если не невозможно, то трудно. Может, у батюшки какого-нибудь попросила, или чтеца... А, быть может, из молитвословов, сохранившихся от предшествующих поколений сродников. (Обратите внимание: при всех ее мелких описках, она написала «Пренесение мощей...». Да, это было для нее органично, и тут она не ошиблась.)
Звали эту владелицу бабой Маней. В ее времена, как можно судить и по литературе, эта уменьшительная форма имени Мария была очень распространена, и не только в простонародной среде, но и в интеллигентной: баба Маня происходила из профессорской семьи. Я ее никогда не видела, получила же тетрадку эту вместе со старинным сборником акафистов и служб Преподобному Сергию Радонежскому от З., бывшей моей сослуживицы, бывшей жены внука бабы Мани Сергея. «Они всё равно потом всё это выбросят», – сказала она З. И та, сама уже будучи в преклонных годах, потом передала все это мне, по тем же самым соображениям.
Сборник этот, напечатанный на толстой, грубой и шершавой бумаге с голубоватым отливом крупным и неровным (так и видишь, как брал все эти буквы из кассы наборщик и выставлял их в ряд...) славянским шрифтом, со всеми положенными титлами, надписаниями и т.д., в здравице в конце его содержал имя Императора Александра Павловича как ныне здравствующего, то есть был напечатан никак не позднее 1825 года. Такой же печати и того же времени Псалтирь в деревянном переплете с застежками, обтянутом кожей, мне подарили когда-то... Но, в отличие от моей Псалтири, эта книга была почти вся рассыпана, лишь некоторые ее части оставались сброшюрованными, а многие страницы состояли из отдельных фрагментов.
Как-то раз после службы я была в гостях у Елены Б., нашей прихожанки, и там я рассказала об этой книге. «Давайте я ее переплету», – сказал вдруг Геннадий, муж Елены. Человек он был не церковный (что составляло предмет печали и боли его жены), но очень хороший, надежный и, что называется, с золотыми руками, и я со спокойной душой книгу эту ему отдала. И где-то через месяц получила красивый томик в светло-серой коленкоровой обложке, где все листики были расставлены на свои места и аккуратно наклеены на бумажную основу...
Вскоре Геннадий умер, и теперь книга Преподобному Сергию наполнилась для меня каким-то новым содержанием... Беря ее в руки для чтения акафиста, я пыталась представить, что думал этот «неверующий» человек, разбирая и склеивая эти ветхие листки... Но что мы можем об этом знать? Как и о том, кто верующий, а кто нет...
На ближайшее тезоименитство святого я подарила книгу нашему священнодиакону Сергию, надписав на ней: «На молитвенное воспоминание о рабе Божием Геннадии». Сегодня наш отец Сергий тоже именинник, многая и благая лета этому доброму, светлому и радостному человеку. «Горнисту небесной рати».
P.S. Только сейчас я поняла, что надо было написать еще: «...и о рабе Божьей Марии». О бабе Мане...
Ну, ничего, даст Бог, допишу.
