Частички бытия...
Отблески…
Отблески…
Эти заметки – о полутора месяцах моей жизни, отрезке ее от Великого Понедельника до Отдания Пасхи. Не знаю, насколько он интересен другим: никаких озарений, чудес и откровений, иногда даже почти отчет. Но лично для меня самое интересное и радостное – как раз в тех ориентирах и точках отсчета, которые определяют всю мою жизнь, видимую и невидимую, последние 15 лет. Именно об этом говорил о. Александр Шмеман: «Величайшая, глубочайшая правда традиции – эта возможность, данная нам, погружаться опять в неизменное. И, кроме этого погружения, смиренного, благодарного и радостного, от нас ничего не требуется».
Да, не такое сейчас время, чтобы не заходить, хотя бы иногда, хотя бы понемногу, не увязая в них, в анонсы новостей в Яндексе. Не такое. Но это всё – из мира видимого, без проблесков и отблесков, дающих силу и радость жить дальше.
В Великий Понедельник, первый день Страстной Седмицы, я пришла в Собор на исповедь-беседу. И услышала с порога: «Упокой, Господи, душу новопреставленной рабы Твоея Ольги…», а затем и увидела у Распятия отца Константина. Кроме, по всей вероятности, сродницы поминаемой Ольги, у кануна никого не было. Обычно панихиды служат с утра, сразу после Литургии, и у Распятия бывает довольно людно, но в такое время, а было около трех дня, поминания совершаются лишь по отдельной просьбе.
Я написала в записочке дорогое детское имечко и подала ее батюшке. Он молча кивнул, а я отошла назад и стала поминать про себя прочих своих родных и близких. И вдруг – о, это «вдруг»! но как скажешь иначе, если это было действительно «вдруг»?.. – в голове как лампочка вспыхнула: «младенец Мария!» Я и помнила, и знала, что сегодня память прп. Марии Египетской, и исповедь свою готовила именно в этом ключе, но только здесь, только у Распятия, всплыло в памяти это детское имя… И я снова подошла к о. Константину и шепнула: «Батюшка, младенец Мария!..» И он опять молча кивнул…
«Ну, вот как это назвать, батюшка? – сказала я, когда панихида закончилась и заказавшая ее женщина ушла. – Прийти в храм именно в момент этой панихиды, которой в это время и быть-то не должно было! И только здесь, именно у кануна, вспомнить о младенце Марии! В день Марии Египетской, в память которой вы эту девочку крестили!..» Батюшка светло-грустно улыбнулся и тихо сказал: «Да…»
А говорят – о младенцах молиться не надо. Это кому-то не надо, а им – надо. Вот, молились о некой новопр. Ольге в день именин младенца Марии двое из четверых участников Таинства ее Крещения (остальные двое – мама и бабушка…) – и девочка словно попросила: «И обо мне помолитесь!..» А ведь она прожила на этой земле, так и не выйдя за пределы своей кювезы, всего несколько дней…
«Короткий земной путь девочки Марии, – писала я когда-то, заканчивая свой дневник Лазарев год, – был обозначен тремя чудными вехами: Благовещение (Крещение), день св. Марии Египетской (день кончины) и Лазарева суббота (отпевание). Она попала прямиком на небо, где и обитает теперь по ангельскому чину, омытая Святым Крещением от первородного греха и не успевшая взять на себя ни единого греха земного…»
Потом была недолгая исповедь-беседа. Домой я вернулась в самом светлом расположении духа. И едва собралась немного отдохнуть – звонок по городскому: «Здравствуй...» Звонила Оля, моя однокашка... «Здравствуй...» – сказала и я; несколько дней назад она мне сообщила, что Валя, старшая ее сестра (которая долго и мучительно болела), теперь уже в хосписе; мы долго тогда говорили о ней. «Когда?..» – спросила я: содержание звонка было ясно уже по одному этому «Здравствуй…». «Сегодня утром, в десять часов». – «А когда… всё состоится?» – «В среду. Ты сможешь?» «Ну, как не смочь, смогу, конечно… – сказала я. И, помолчав, прибавила: – Надо же, а я только что сказала в храме: в Среду – если только жива буду, – обязательно приду, на последнюю Преждеосвященную, на последние поклоны…»
Так что в Великую Среду я хоть и жива была, но стояла на совсем другой службе. В небольшом, нарядном, уже в последнее время отреставрированном храме при старинной петербургской клинике (Валя туда ходила). Литургия уже отошла, и кроме нас – самых близких родных покойной, да меня и Любы, студенческой подруги Ольги, знавших эту семью практически всю жизнь, одна еще со школьных лет, а другая со студенческих, – в храме никого не было.
Много-много лет назад одно лето, в ожидании своей доченьки, я жила у них на даче и часто гуляла с А., сыном той, кого сейчас отпевали. А. было восемь-девять месяцев, и он радостно прыгал в коляске, крупный, красивый мальчик. А сейчас он, в черном костюме и белой рубашке, при галстуке, по-прежнему крупный и красивый, стоял рядом с батюшкой и время от времени подпевал ему. Я знала, что он поет в митрополичьем хоре, но никогда не слышала его в пении, а у него оказался редкой красоты голос. А потом батюшка благословил его читать Апостол…
Глядя на белоснежный саван, под которым лежала покойная, я за нее радовалась, как радовалась за нашу прихожанку Тамару, на отпевании которой регентовал ее внук.
Такая у меня получилась удивительная Страстная в этом году: два отпевания и два погребения. Одно отпевание и погребение – в Великую Среду, другое Отпевание и Погребение – в Великий Пяток… А между ними – Великий Четверг…
«Великий четверг в его двойном воплощении — «красная» Литургия утром, двенадцать Евангелий вечером. Снова и снова, каждый год, воплощение того же дня, абсолютно надвременного в своей сущности. Величайшая, глубочайшая правда традиции — эта возможность, данная нам, погружаться опять в неизменное. И, кроме этого погружения, смиренного, благодарного и радостного, от нас ничего не требуется». Это — отец Александр Шмеман.
Двенадцать Евангелий – в последние годы уже дома. Но зато каждое слово – твое, не поймешь – можно еще раз перечитать.
До последнего времени в Великую Пятницу я приходила на обе великие службы: Вынос Плащаницы, а затем на Чин Погребения. Но старость – процесс поступательный и прогрессирующий
, и в этот раз я пришла только проводить Господа. Правда, выстояла всю эту прекрасную службу до конца, ни разу не присев: в ней просто нет такого момента, когда это было бы уместно…
По окончании Чина Погребения объявили, что завтра, в Великую Субботу, пасхальная снедь будет освящаться во дворе, с 8 часов утра.
Я люблю приходить в этот день рано, день «еще, но уже», когда еще «да молчит всякая плоть», а уже в самом воздухе светится Радость… Вот и в этот раз я подходила к храму в начале девятого. «А разве не во дворе освящают?» – спросила я женщину, уже спускавшуюся по ступеням лестницы с большой корзиной в руке. «Во дворе! Но вы пройдите через храм сначала!» – доброжелательно посоветовала она. «Не только пройду, но и останусь», – так же доброжелательно улыбнувшись, ответила я и прошла во двор. И попала как раз на череду отца Константина. Едва успела поставить на стол свою корзинку, как лицо мое щедро окропил святой дождик…
В храме было довольно людно, но чинно: суета людская, всегда сопровождающая освящение снеди, переместилась вместе с нею во двор. Я пристроилась на своем обычном месте «заднескамеечника». Сбоку от меня и несколько позади стоял человек лет шестидесяти и время от времени тихо говорил: «Благодарю Тебя, Господи, благодарю! Помоги, помоги, помоги!..» Именно в такой последовательности…
На ночную службу, после долгих колебаний, я все-таки пришла. Войдя в храм уже ближе к 12-ти, я немного растерялась: столько было народу, где же я пристроюсь... И, пробравшись в середину храма, увидела, как кто-то мне приветливо улыбается издалека. То была одна моя тезка, уютно расположившаяся на цоколе колонны, на стыке придела Иоанна Воина и главного литургического зала, прямо напротив огромной иконы-панно «Азъ есмь съ вами, и никтоже на вы», одной из любимейших…
Принесение и раздача Благодатного Огня, Крестный ход, ликующий Пасхальный канон, Литургия, многоязычное «В начале было Слово…» Радость в этом мире возсияла!..
Метро впервые в Пасхальную ночь работало без перерыва, и, войдя в вагон, я увидела то тут, то там горящие Священным Огнем фонарики… Мне рассказывала потом одна наша прихожанка, тоже моя тезка, что, когда ехала она со своими, на одной из станций в вагон вошел машинист и потребовал погасить все фонарики. Он был прав, ничего не поделаешь… Потом уже они попеняли отцу Константину, и он добыл им Огоньку из алтаря. И на этот раз они везли его со всеми предосторожностями…
В прошлом году я встречала Пасху утром, а в ночном Богослужении участвовала как… телезритель. В тот год широко праздновалось 300-летие Александро-Невской Лавры, и трансляция велась попеременно то из Свято-Троицкого собора Лавры, то из храма св. Апостола Иоанна Богослова Духовных школ. В этом храме я когда-то крестилась и вскоре, через несколько недель после того, встретила свою первую Пасху… Никогда раньше, наверное, даже в университетские годы, готовясь ко всяким коллоквиумам, я не читала столько, как в тот год перед Крещением. Так что о том, что долженствовало произойти, представление я имела. Но: «суха теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет».
Вот закончилась полунощница, в храме погасили все люстры и все свечи, и наступила полная тишина. Лишь из-за закрытых Царских врат доносились еле уловимые и неразличимые звуки – как будто где-то тикали какие-то неведомые часы. Или это кровь толкалась в уши?.. Тишина эта вряд ли длилась более минуты-двух, но показалась – вечной. И прекрасной. И вдруг – тихое-тихое: «Воскресение Твое, Христе Спасе...», потом все громче, громче, и – крещендо: «Вос-кре-сение Твое, Христе Спасе!!! Ангели поют на Небесех!!!» Храм этот на третьем этаже, и на каждой площадке процессия останавливалась, и снова и снова: «Вос-кре-сение Твое, Христе Спасе!!!» Как и что происходит дальше, знают все, кто бывал на Пасхальных службах, но я всё это и видела, и слышала, и ощущала в ПЕРВЫЙ РАЗ. И все же – ничего подобного тем мгновениям таинственной тишины я потом никогда не испытывала.
Пересидев на академических ступеньках время, остававшееся до открытия метро, я добралась до дома – и первый раз в жизни разговелась. Вскоре пришел мой сын: он в те годы неизменно встречал с друзьями Рождество Христово и Пасху в Казанском храме, что в Вырице, потом они садились на первую электричку и там разговлялись. И мы с ним, опять же для меня в первый раз, похристосовались!
К двенадцати я поехала к двум своим тогдашним подружкам, все еще стоявшим на пороге Церкви, как стоят по щиколотку в воде боязливые купальщики. «Ну что, светленькая ты наша!.. Христос Воскресе!» – сказали они со смесью зависти и жалости. А когда немного посидели и разговелись не только куличами и пасхой, но и кагором, завели свое: «Нет, ты не обижайся, но мы, правда, переживаем и даже побаиваемся за тебя! Разве так можно?..» И мысленно – красноречивый жест у виска…
Буквально на днях попались мне на глаза размышления свт. Феофана об Ап. Павле: «Все шло у него по-нашему, а тут вдруг все стало иначе: и речь, и взор, и поступь, и мысли не те, и начинания иные, и места посещения другие. Тут то же бывает, как если бы шел кто на запад и вдруг повернул на восток. Обе эти жизни противоположны и одна другую исключают. Кто захотел бы совместить их или составить цельную жизнь частью из того, частью из другого, тот потратит и время, и труды, а успеха никакого не будет. Какое общение! Только не понимающие дела могут говорить: "зачем так круто!"»
Я не Апостол, но только так вот – круто! – и можно было для меня войти в эти воды. И никогда больше не оглядываться на безопасный берег.
В Православном церковном календаре, который сейчас формируется на нашем Портале, каждый день приводятся проповеди на тему дня. В Светлый Понедельник мое внимание привлекла проповедь митр. Сурожского Антония «Светлый Понедельник – Благовещение». (Кстати, впервые в тот день я услышала в слове «Благовещение» птичий щебет!)
Дело в том, что владыка Антоний затрагивает ту же тему, которой посвящена моя недавняя запись Монахиня Дементиана и... КириоПaсха». Только у меня речь идет о «наложении» Праздника Воскресения Христова на Благовещение в 1912 году и еще в ряде лет, а у владыки – о празднике Благовещения 7 апреля 1980 года, который наступил назавтра после Воскресения Христова, что привнесло в это совпадение некий неожиданный и радостный смысл:
«Очень редко, – говорит митр. Антоний, – Воскресение Христово и Благовещение совпадают так, как в этом году. И это в каком-то смысле делает нашу радость еще более славной, еще более полной; потому что о Божией Матери, в течение всей жизни Христа, мы всегда думаем как об Уходящей в тень, дивной в Своем безмолвии, в Своем преклонении перед путями Божиими, в Своем принятии пути Христова, который приведет Его к Страстям. (…)
Мы видим Ее у Креста, мы слышим обещание, данное Ей в каноне: поистине, “Не рыдай Мене, Мати, восстану бо...” И мы вспоминаем слова Симеона: Меч пронзит Твое сердце...
Сегодня круг как бы замкнулся: Благовещение было провозглашено, все совершилось, все случилось, и исполнение всего – Воскресение, и Воскресение как раз накануне Благовещения, как бы отирая всякую слезу, наполняя всякие потемки и тьму дивным светом вечной жизни.
И так мы можем радоваться, радоваться еще глубже, радоваться за НЕЕ, Ту, Которая дала нам Своего Сына, что сейчас Она, в день Своего Благовещения, “уже“ в уверенности и славе Воскресения Сына Своего. Аминь».
В Светлый вторник я начала заболевать: дал себя знать сквозняк, овевавший меня на моей задней скамейке в Великую Субботу: во дворе шло освящение снеди, и западные двери храма были открыты нараспашку.
В Светлую среду у меня было одно долго откладывавшееся дело неподалеку от Собора, и по завершении его я туда зашла. Постоять против открытых Царских врат, поглядеть на Небо отверсто и Ангелов, возлетающих и нисходящих к нам…
Против залитого солнцем алтаря сегодня стоял гроб, и возле него – близкие, ждавшие отпевания. Потом вышел отец А., и началось отпевание. По Пасхальному чину… Постояв немного, пошла домой. А дома поняла, что окончательно разболелась.
Так что и в Светлый Четверг, и в Светлую Пятницу сидела дома, потихоньку, правда, занимаясь своими рутинными делами в компьютере.
В Светлую Субботу была последняя возможность постоять пред открытыми Царскими вратами, но в Собор ехать мне было пока не по силам, и я отправилась в маленький уютный храмик св. Александра Невского, что неподалеку, в Шувалово. Постояла там по «Отче наш» под негромкое женское пение, оттененное мягким баритональным басом, тихо гудевшим, как большой добрый шмель…
Антипасху тоже пришлось провести дома, но зато утром того дня я была вознаграждена за столь непразднично, «по-стариковски» (по шутливому определению отца К.) проведенную Светлую Седмицу.
Приступ удушливого кашля, нашедший на меня при пробуждении, развеял бывшую вечером робкую надежду на посещение храма, и от огорчения я снова… ненадолго заснула. И вот я лежу у себя на Марата; именно так моя кровать никогда там не стояла, но я твердо знаю, что я – у себя на Марата. Кровать моя отгорожена от входной двери большим шкафом, и я слышу, как тихонько открывается дверь. Я не вижу ее, но знаю, что это – мама. И она там ставит что-то на пол, и я не вижу, но почему-то знаю, что это – корзина с двумя куличами. В прошлом году мама приснилась мне в ночь на Радоницу, она стояла на фоне какого-то красного занавеса и всех звала праздновать. В этот раз она посетила меня чуть раньше: до Радоницы, «Пасхи усопших», оставалось еще два дня, но куличи она уже припасла…
Назавтра, в понедельник Фоминой недели, Церковный календарь был отмечен двумя примечательными для меня событиями. Одно из них – рассказ Апостола Иоанна Богослова о Первом чуде – Чуде превращения воды в вино, знаменательном не только само по себе, но и тем, что это один из немногих эпизодов, где Матерь Божья выходит из тени. Вспомним слова владыки Антония «о Божией Матери… как об Уходящей в тень, дивной в Своем безмолвии…»! А тут, на свадьбе в Кане, Она говорит, и говорит «со властью»:
«Был также зван Иисус и ученики Его на брак. И как недоставало вина, то Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них. Иисус говорит Ей: что Мне и Тебе, Же́но? еще не пришел час Мой. Матерь Его сказала служителям: что скажет Он вам, то сделайте» (Ин 2, 3-5).
Второе событие (тоже интересное, но, конечно, не столь значительное, как первое) – память мчч. Месукевийских (100–130) (Груз.). «Азбучный» Церковный календарь, если взяться читать полностью обо всех отмечаемых им событиях – все жития, службы святым, все каноны и акафисты, поучения на каждый день, размышления свт. Феофана Затворника, притчи, проповеди и т.д., а теперь еще и ежедневные видеокомментарии на Евангельские чтения прот. Константина Пархоменко, – просто не оставит времени ни для чего другого. Приходится знакомиться с ним выборочно. И я бы, может быть, не стала бы подробно входить в историю о мчч. Месукевийских, если бы в перечне их имен не увидела одно знакомое: Доментиан. «Значит, она еще и преставилась незадолго до дня своего святого покровителя: Дементиана (Доментиана)!» Она – это монахиня Дементиана, об истории которой я недавно рассказывала: Монахиня Дементиана и... КириоПaсха.
И, конечно же, мне захотелось узнать, что же это был за святой, в честь которого ей дали монашеское имя. И то, что я узнала, оказалось настолько интересным, что не могу не поделиться:
«Святой мученик Сухий и 16 его сподвижников грузин были знатными вельможами при дворе албанского (агванского) правителя (кавказская Албания – государство на территории нынешнего Азербайджана).
Сопровождая дочь албанского правителя Сатенику, супругу армянского царя Артаксара (88–123), святой Сухий и его 16 сподвижников оказались в Арташате, древней столице Армении (город был разрушен римлянами позднее, в 163 году). Там проповедовал грек-христианин Хризос, просвещенный и рукоположенный во иерея святым апостолом Фаддеем (+ ок. 44, память 21 августа). Вельможи уверовали во Спасителя и твердо решили посвятить всю свою жизнь служению Богу. Все семнадцать новообращенных грузин последовали за Хризосом в Месопотамию. Во время Крещения в водах Евфрата, совершенного иереем Хризосом, они удостоились видеть Господа Славы Иисуса Христа.
У места Крещения святые мученики воздвигли честный крест и наименовали его "Крестом Благовещения". При Крещении иерей Хризос дал всем святым новые имена: старшему – Сухий (вместо Багадраса), а его сподвижникам – Андрей, Анастасий, Талале, Феодорит, Ивхирион, Иордан, Кондрат, Лукиан, Мимненос, Нерангиос, Полиевкт, Иаков, Фока, Доментиан, Виктор и Зосима»...
29-го, в Радоницу, хотя все еще, как говорила мама, «дохала», поехала на Южное кладбище – наконец-то можно было навестить дочку, а через несколько дней – на Охтинское, где у меня – родители и сестра. И, когда прибиралась у них на могилке, – зазвонил мобильник. Таня Ш., из нашей родительской общины «Радоница». «Ты дома?» (Я, когда мне нужно над чем-нибудь сосредоточиться, на время отключаю городской, и, если он не отвечает, а я нужна, перезванивают на мобильный.)
«Да, я дома, – для себя самой неожиданно ответила я и, спохватившись, добавила: – У своих, на Охте». Ну да, дома: у папы, мамы, сестры. Сюда бы еще доченьку…
Таня звонила, чтобы сообщить о встрече общины по случаю ее пятилетия… Кто-то, найдя в себе силы жить дальше, уходил, кто-то, со свежим горем, приходил, но костяк оставался постоянным… Увы, я на этой встрече быть не смогла: все еще недомогала, а дорога в Казанский храм в Александровской не близкая… «Ничего, не расстраивайтесь! – сказал наш Витя Бендеров, когда узнал, что я не смогу быть: – У нас длинные руки, чтобы обнять!»
А потом пришло письмо из Белоруссии, о чуде, которое я и не могла, и не хотела утаить и о котором 5 мая рассказала здесь: Просто чудо.
А 7-го получила в личную почту такое письмо (публикую с разрешения автора); прочтя его, вы мое желание поделиться поймете:
«Дорогая Людмила Александровна!
С интересом слежу за статьями на форуме АЗБУКИ. Хочется оставить отклик на вашу статью "Просто чудо".
Признаюсь, что после сознательного прихода в Церковь осторожно читаю подобные свидетельства, становится как-то не по себе. Вспоминается и святотеческий совет: не хули и не принимай. Но сегодня появилось желание поделиться с вами своим необычным случаем, которому у меня нет объяснения.
Было это лет 7-8 назад, еще в школьную пору, когда у меня были лишь зачатки интереса к Церкви и вере. Летом всегда отдыхала у бабушки, в маленьком городке. Семья наша была нецерковной, как говорится, "верили в душе", а вот дедушка, напротив, посвятил последние годы своей жизни активному служению Церкви. У него был свой красный уголок с иконами и церковными книгами, где особенно меня привлекал образ Спасителя — светлый и добрый.
Сегодня кажется, что лишь этот уголок и молчаливое свидетельство жизни дедушки связывали меня, далекого от Церкви подростка, с жизнью по вере. Там же случались мои первые попытки молитвы. Жизнь у меня тогда была непростая для подростка, полная тревог и беспросветности. Но была и надежда, что Господь, Которого любит дедушка, вспомнит, пожалеет и меня.
В один из вечеров возникло желание встать перед иконами. Неожиданно для себя выплакала все свои печали и почувствовала себя успокоенной. На следующий день мой взгляд случайно упал на окно, рядом с которым и находился этот красный уголок. На внутренней поверхности стекла, на уровне глаз, я заметила четкий отпечаток крыла размером с голубиное. Крыло отпечаталось вертикально и в таких деталях, словно художник тончайшей кисточкой кропотливо прорисовал каждое перышко. Очень красивое и изящное, не могла налюбоваться на него. Тогда еще не было камеры на телефоне, поэтому сделала себе зарисовку на память, но она неудачная.
Вспоминая этот случай, каждый раз пытаюсь представить себе, как гостья могла незаметно залететь в нашу квартиру и оставить такой четкий след от раскрытого крыла? И что за птица в городских условиях с таким великолепным оперением? С тех пор стала неравнодушна к пернатым друзьям.
Так или иначе, этот эпизод попал в копилку необъяснимых событий моей жизни. Е.».
И вот что я этой милой Е. дерзнула ответить:
«Дорогая Е., спасибо за Ваше письмо и извините, что задержалась с ответом: была очень занята.
"Признаюсь, что после сознательного прихода в Церковь, – пишете Вы, – осторожно читаю подобные свидетельства, становится как-то не по себе. Вспоминается и святоотеческий совет: не хули и не принимай". Совершенно с Вами согласна и так же не спешу причислять те или иные события, которыми пересыпана вся жизнь верующего человека, к рангу чудес. Да и чудо-то воспринимаю не как некий духовный фокус, но как знак и отблеск Присутствия Божия. Но этому свидетельству, изложенному так просто, спокойно и обстоятельно, к тому же игуменией, поверила сразу. Тут есть какое-то скромное обаяние правды...
Показательно, что наш Кирилл, человек точного и трезвого математического ума, воспринял "просто чудо" сразу и даже зачитал его сыну.
А вот Вы, милая Е., чуду, случившемуся с Вами, так и не поверили! А это ведь… Дух Святой Утешитель в ответ на Вашу исповедь и слезы оставил свой "автограф"! Обратите внимание – с ВНУТРЕННЕЙ стороны стекла. И похожий на голубиное крыло! А голубь – символ Духа Святаго, вспомните хотя бы икону Крещения, где Дух "сходит в виде голубине"!
У меня даже появилась мысль познакомить с Вашим рассказом читателей. Просто чтобы лишний раз напомнить всем нам, что Господь может являться верующему сердцу в самых разных и неожиданных видах. "Я с тобой!" Если надумаю – "благословите"? Разумеется, без указания имени.
Храни Вас Господь! С наступающим Праздником Победы!
С уважением, Л.А.»
«Дорогая Людмила Александровна, – был ответ. – Благодарю за отклик. Конечно, если Вам кажется мой рассказ полезным для читателей форума, можете им делиться.
Вы правы, что жизнь верующего человека полна чудес. Меня очень трогает то, что Господь, даже творя чудо для человека, не "насилует" его волю, а лишь приглашает поверить. Поэтому многие чудеса – не сверхъестественные (как у Вас в рассказе или у меня), а вполне жизненные, и другим людям кажутся лишь совпадением.
Помню, у отца Константина года два назад была большая подборка из писем читателей о чудесах. Обязательно перечитаю их, чтобы рассеялись все мои сомнения и страхи.
Прошу Вас молитвенно вздохнуть о упомянутом мною в рассказе покойном дедушке Викторе. Завтра, в День Победы, у него день рождения».
9 мая поехала в Казанский собор. Поклониться Казанской (давно у Нее не была…), помянуть своих погибших и бывших на фронтах Войны и в блокадном Ленинграде. И не только своих: в том числе и о дедушке Викторе молитвенно «воздохнула»… Домой вернулась с алыми гвоздиками, врученными милыми девушками в военной форме времен Великой Отечественной.
А недавно случилось одно маленькое событие, очень частное на фоне всего предыдущего. Забавное – и немного необъяснимое.
Я сидела на кухне и ужинала. И вдруг услышала, как в моей «светелке», сопредельной с кухней, громко сказали: «Карр!» Я стала осторожно подниматься: осторожно – чтобы не напугать свою неожиданную гостью и не побудить ее метаться по комнате, опрокидывая иконы, цветы и пр. Это ведь не тот маленький птен, что залетел ко мне с год назад, а огромная птица. Однако я даже не успела выпрямиться, как снова раздалось «Карр!» – но уже с улицы, из-за окна. Вошла – и вышла. Унеся с собой разгадку того и другого.
А-а, ну да, ну да, как же: день рождения! Собиралась быть с утра в храме, причаститься, но вечером перед тем позвонил сын и сказал: «У нас завтра в первой половине дня – окошко, можем прийти. Или в храм собиралась?» – «Что за вопрос? Приходите, конечно! В храм схожу в другой день». И пришли, всем семейством. Принесли дивно цветущую бегонию. Побегали по моему дому детские ножки.
А потом была память Святителя Николая, всегда радостный и теплый праздник. Сложилось так, что среди живых моих родных и друзей ни одного Николая нет. А вот в записочку о поминовении усопших вписываю в этот день... восьмерых Николаев!
Ну, а через два дня – будем прощаться с Пасхой. А там – Вознесение, а там уже и Троица. Интересно жить на этом свете! И в этом свете.
Да, не такое сейчас время, чтобы не заходить, хотя бы иногда, хотя бы понемногу, не увязая в них, в анонсы новостей в Яндексе. Не такое. Но это всё – из мира видимого, без проблесков и отблесков, дающих силу и радость жить дальше.
В Великий Понедельник, первый день Страстной Седмицы, я пришла в Собор на исповедь-беседу. И услышала с порога: «Упокой, Господи, душу новопреставленной рабы Твоея Ольги…», а затем и увидела у Распятия отца Константина. Кроме, по всей вероятности, сродницы поминаемой Ольги, у кануна никого не было. Обычно панихиды служат с утра, сразу после Литургии, и у Распятия бывает довольно людно, но в такое время, а было около трех дня, поминания совершаются лишь по отдельной просьбе.
Я написала в записочке дорогое детское имечко и подала ее батюшке. Он молча кивнул, а я отошла назад и стала поминать про себя прочих своих родных и близких. И вдруг – о, это «вдруг»! но как скажешь иначе, если это было действительно «вдруг»?.. – в голове как лампочка вспыхнула: «младенец Мария!» Я и помнила, и знала, что сегодня память прп. Марии Египетской, и исповедь свою готовила именно в этом ключе, но только здесь, только у Распятия, всплыло в памяти это детское имя… И я снова подошла к о. Константину и шепнула: «Батюшка, младенец Мария!..» И он опять молча кивнул…
«Ну, вот как это назвать, батюшка? – сказала я, когда панихида закончилась и заказавшая ее женщина ушла. – Прийти в храм именно в момент этой панихиды, которой в это время и быть-то не должно было! И только здесь, именно у кануна, вспомнить о младенце Марии! В день Марии Египетской, в память которой вы эту девочку крестили!..» Батюшка светло-грустно улыбнулся и тихо сказал: «Да…»
А говорят – о младенцах молиться не надо. Это кому-то не надо, а им – надо. Вот, молились о некой новопр. Ольге в день именин младенца Марии двое из четверых участников Таинства ее Крещения (остальные двое – мама и бабушка…) – и девочка словно попросила: «И обо мне помолитесь!..» А ведь она прожила на этой земле, так и не выйдя за пределы своей кювезы, всего несколько дней…
«Короткий земной путь девочки Марии, – писала я когда-то, заканчивая свой дневник Лазарев год, – был обозначен тремя чудными вехами: Благовещение (Крещение), день св. Марии Египетской (день кончины) и Лазарева суббота (отпевание). Она попала прямиком на небо, где и обитает теперь по ангельскому чину, омытая Святым Крещением от первородного греха и не успевшая взять на себя ни единого греха земного…»
Потом была недолгая исповедь-беседа. Домой я вернулась в самом светлом расположении духа. И едва собралась немного отдохнуть – звонок по городскому: «Здравствуй...» Звонила Оля, моя однокашка... «Здравствуй...» – сказала и я; несколько дней назад она мне сообщила, что Валя, старшая ее сестра (которая долго и мучительно болела), теперь уже в хосписе; мы долго тогда говорили о ней. «Когда?..» – спросила я: содержание звонка было ясно уже по одному этому «Здравствуй…». «Сегодня утром, в десять часов». – «А когда… всё состоится?» – «В среду. Ты сможешь?» «Ну, как не смочь, смогу, конечно… – сказала я. И, помолчав, прибавила: – Надо же, а я только что сказала в храме: в Среду – если только жива буду, – обязательно приду, на последнюю Преждеосвященную, на последние поклоны…»
Так что в Великую Среду я хоть и жива была, но стояла на совсем другой службе. В небольшом, нарядном, уже в последнее время отреставрированном храме при старинной петербургской клинике (Валя туда ходила). Литургия уже отошла, и кроме нас – самых близких родных покойной, да меня и Любы, студенческой подруги Ольги, знавших эту семью практически всю жизнь, одна еще со школьных лет, а другая со студенческих, – в храме никого не было.
Много-много лет назад одно лето, в ожидании своей доченьки, я жила у них на даче и часто гуляла с А., сыном той, кого сейчас отпевали. А. было восемь-девять месяцев, и он радостно прыгал в коляске, крупный, красивый мальчик. А сейчас он, в черном костюме и белой рубашке, при галстуке, по-прежнему крупный и красивый, стоял рядом с батюшкой и время от времени подпевал ему. Я знала, что он поет в митрополичьем хоре, но никогда не слышала его в пении, а у него оказался редкой красоты голос. А потом батюшка благословил его читать Апостол…
Глядя на белоснежный саван, под которым лежала покойная, я за нее радовалась, как радовалась за нашу прихожанку Тамару, на отпевании которой регентовал ее внук.
Такая у меня получилась удивительная Страстная в этом году: два отпевания и два погребения. Одно отпевание и погребение – в Великую Среду, другое Отпевание и Погребение – в Великий Пяток… А между ними – Великий Четверг…
«Великий четверг в его двойном воплощении — «красная» Литургия утром, двенадцать Евангелий вечером. Снова и снова, каждый год, воплощение того же дня, абсолютно надвременного в своей сущности. Величайшая, глубочайшая правда традиции — эта возможность, данная нам, погружаться опять в неизменное. И, кроме этого погружения, смиренного, благодарного и радостного, от нас ничего не требуется». Это — отец Александр Шмеман.
Двенадцать Евангелий – в последние годы уже дома. Но зато каждое слово – твое, не поймешь – можно еще раз перечитать.
До последнего времени в Великую Пятницу я приходила на обе великие службы: Вынос Плащаницы, а затем на Чин Погребения. Но старость – процесс поступательный и прогрессирующий
, и в этот раз я пришла только проводить Господа. Правда, выстояла всю эту прекрасную службу до конца, ни разу не присев: в ней просто нет такого момента, когда это было бы уместно… По окончании Чина Погребения объявили, что завтра, в Великую Субботу, пасхальная снедь будет освящаться во дворе, с 8 часов утра.
Я люблю приходить в этот день рано, день «еще, но уже», когда еще «да молчит всякая плоть», а уже в самом воздухе светится Радость… Вот и в этот раз я подходила к храму в начале девятого. «А разве не во дворе освящают?» – спросила я женщину, уже спускавшуюся по ступеням лестницы с большой корзиной в руке. «Во дворе! Но вы пройдите через храм сначала!» – доброжелательно посоветовала она
. «Не только пройду, но и останусь», – так же доброжелательно улыбнувшись, ответила я и прошла во двор. И попала как раз на череду отца Константина. Едва успела поставить на стол свою корзинку, как лицо мое щедро окропил святой дождик… В храме было довольно людно, но чинно: суета людская, всегда сопровождающая освящение снеди, переместилась вместе с нею во двор. Я пристроилась на своем обычном месте «заднескамеечника». Сбоку от меня и несколько позади стоял человек лет шестидесяти и время от времени тихо говорил: «Благодарю Тебя, Господи, благодарю! Помоги, помоги, помоги!..» Именно в такой последовательности…
На ночную службу, после долгих колебаний, я все-таки пришла. Войдя в храм уже ближе к 12-ти, я немного растерялась: столько было народу, где же я пристроюсь... И, пробравшись в середину храма, увидела, как кто-то мне приветливо улыбается издалека. То была одна моя тезка, уютно расположившаяся на цоколе колонны, на стыке придела Иоанна Воина и главного литургического зала, прямо напротив огромной иконы-панно «Азъ есмь съ вами, и никтоже на вы», одной из любимейших…
Принесение и раздача Благодатного Огня, Крестный ход, ликующий Пасхальный канон, Литургия, многоязычное «В начале было Слово…» Радость в этом мире возсияла!..
Метро впервые в Пасхальную ночь работало без перерыва, и, войдя в вагон, я увидела то тут, то там горящие Священным Огнем фонарики… Мне рассказывала потом одна наша прихожанка, тоже моя тезка, что, когда ехала она со своими, на одной из станций в вагон вошел машинист и потребовал погасить все фонарики. Он был прав, ничего не поделаешь… Потом уже они попеняли отцу Константину, и он добыл им Огоньку из алтаря. И на этот раз они везли его со всеми предосторожностями…
В прошлом году я встречала Пасху утром, а в ночном Богослужении участвовала как… телезритель. В тот год широко праздновалось 300-летие Александро-Невской Лавры, и трансляция велась попеременно то из Свято-Троицкого собора Лавры, то из храма св. Апостола Иоанна Богослова Духовных школ. В этом храме я когда-то крестилась и вскоре, через несколько недель после того, встретила свою первую Пасху… Никогда раньше, наверное, даже в университетские годы, готовясь ко всяким коллоквиумам, я не читала столько, как в тот год перед Крещением. Так что о том, что долженствовало произойти, представление я имела. Но: «суха теория, мой друг, а древо жизни вечно зеленеет».
Вот закончилась полунощница, в храме погасили все люстры и все свечи, и наступила полная тишина. Лишь из-за закрытых Царских врат доносились еле уловимые и неразличимые звуки – как будто где-то тикали какие-то неведомые часы. Или это кровь толкалась в уши?.. Тишина эта вряд ли длилась более минуты-двух, но показалась – вечной. И прекрасной. И вдруг – тихое-тихое: «Воскресение Твое, Христе Спасе...», потом все громче, громче, и – крещендо: «Вос-кре-сение Твое, Христе Спасе!!! Ангели поют на Небесех!!!» Храм этот на третьем этаже, и на каждой площадке процессия останавливалась, и снова и снова: «Вос-кре-сение Твое, Христе Спасе!!!» Как и что происходит дальше, знают все, кто бывал на Пасхальных службах, но я всё это и видела, и слышала, и ощущала в ПЕРВЫЙ РАЗ. И все же – ничего подобного тем мгновениям таинственной тишины я потом никогда не испытывала.
Пересидев на академических ступеньках время, остававшееся до открытия метро, я добралась до дома – и первый раз в жизни разговелась. Вскоре пришел мой сын: он в те годы неизменно встречал с друзьями Рождество Христово и Пасху в Казанском храме, что в Вырице, потом они садились на первую электричку и там разговлялись. И мы с ним, опять же для меня в первый раз, похристосовались!
К двенадцати я поехала к двум своим тогдашним подружкам, все еще стоявшим на пороге Церкви, как стоят по щиколотку в воде боязливые купальщики. «Ну что, светленькая ты наша!.. Христос Воскресе!» – сказали они со смесью зависти и жалости. А когда немного посидели и разговелись не только куличами и пасхой, но и кагором, завели свое: «Нет, ты не обижайся, но мы, правда, переживаем и даже побаиваемся за тебя! Разве так можно?..» И мысленно – красноречивый жест у виска…
Буквально на днях попались мне на глаза размышления свт. Феофана об Ап. Павле: «Все шло у него по-нашему, а тут вдруг все стало иначе: и речь, и взор, и поступь, и мысли не те, и начинания иные, и места посещения другие. Тут то же бывает, как если бы шел кто на запад и вдруг повернул на восток. Обе эти жизни противоположны и одна другую исключают. Кто захотел бы совместить их или составить цельную жизнь частью из того, частью из другого, тот потратит и время, и труды, а успеха никакого не будет. Какое общение! Только не понимающие дела могут говорить: "зачем так круто!"»
Я не Апостол, но только так вот – круто! – и можно было для меня войти в эти воды. И никогда больше не оглядываться на безопасный берег.
В Православном церковном календаре, который сейчас формируется на нашем Портале, каждый день приводятся проповеди на тему дня. В Светлый Понедельник мое внимание привлекла проповедь митр. Сурожского Антония «Светлый Понедельник – Благовещение». (Кстати, впервые в тот день я услышала в слове «Благовещение» птичий щебет!)
Дело в том, что владыка Антоний затрагивает ту же тему, которой посвящена моя недавняя запись Монахиня Дементиана и... КириоПaсха». Только у меня речь идет о «наложении» Праздника Воскресения Христова на Благовещение в 1912 году и еще в ряде лет, а у владыки – о празднике Благовещения 7 апреля 1980 года, который наступил назавтра после Воскресения Христова, что привнесло в это совпадение некий неожиданный и радостный смысл:
«Очень редко, – говорит митр. Антоний, – Воскресение Христово и Благовещение совпадают так, как в этом году. И это в каком-то смысле делает нашу радость еще более славной, еще более полной; потому что о Божией Матери, в течение всей жизни Христа, мы всегда думаем как об Уходящей в тень, дивной в Своем безмолвии, в Своем преклонении перед путями Божиими, в Своем принятии пути Христова, который приведет Его к Страстям. (…)
Мы видим Ее у Креста, мы слышим обещание, данное Ей в каноне: поистине, “Не рыдай Мене, Мати, восстану бо...” И мы вспоминаем слова Симеона: Меч пронзит Твое сердце...
Сегодня круг как бы замкнулся: Благовещение было провозглашено, все совершилось, все случилось, и исполнение всего – Воскресение, и Воскресение как раз накануне Благовещения, как бы отирая всякую слезу, наполняя всякие потемки и тьму дивным светом вечной жизни.
И так мы можем радоваться, радоваться еще глубже, радоваться за НЕЕ, Ту, Которая дала нам Своего Сына, что сейчас Она, в день Своего Благовещения, “уже“ в уверенности и славе Воскресения Сына Своего. Аминь».
В Светлый вторник я начала заболевать: дал себя знать сквозняк, овевавший меня на моей задней скамейке в Великую Субботу: во дворе шло освящение снеди, и западные двери храма были открыты нараспашку.
В Светлую среду у меня было одно долго откладывавшееся дело неподалеку от Собора, и по завершении его я туда зашла. Постоять против открытых Царских врат, поглядеть на Небо отверсто и Ангелов, возлетающих и нисходящих к нам…
Против залитого солнцем алтаря сегодня стоял гроб, и возле него – близкие, ждавшие отпевания. Потом вышел отец А., и началось отпевание. По Пасхальному чину… Постояв немного, пошла домой. А дома поняла, что окончательно разболелась.
Так что и в Светлый Четверг, и в Светлую Пятницу сидела дома, потихоньку, правда, занимаясь своими рутинными делами в компьютере.
В Светлую Субботу была последняя возможность постоять пред открытыми Царскими вратами, но в Собор ехать мне было пока не по силам, и я отправилась в маленький уютный храмик св. Александра Невского, что неподалеку, в Шувалово. Постояла там по «Отче наш» под негромкое женское пение, оттененное мягким баритональным басом, тихо гудевшим, как большой добрый шмель…
Антипасху тоже пришлось провести дома, но зато утром того дня я была вознаграждена за столь непразднично, «по-стариковски»
(по шутливому определению отца К.) проведенную Светлую Седмицу. Приступ удушливого кашля, нашедший на меня при пробуждении, развеял бывшую вечером робкую надежду на посещение храма, и от огорчения я снова… ненадолго заснула. И вот я лежу у себя на Марата; именно так моя кровать никогда там не стояла, но я твердо знаю, что я – у себя на Марата. Кровать моя отгорожена от входной двери большим шкафом, и я слышу, как тихонько открывается дверь. Я не вижу ее, но знаю, что это – мама. И она там ставит что-то на пол, и я не вижу, но почему-то знаю, что это – корзина с двумя куличами. В прошлом году мама приснилась мне в ночь на Радоницу, она стояла на фоне какого-то красного занавеса и всех звала праздновать. В этот раз она посетила меня чуть раньше: до Радоницы, «Пасхи усопших», оставалось еще два дня, но куличи она уже припасла…
Назавтра, в понедельник Фоминой недели, Церковный календарь был отмечен двумя примечательными для меня событиями. Одно из них – рассказ Апостола Иоанна Богослова о Первом чуде – Чуде превращения воды в вино, знаменательном не только само по себе, но и тем, что это один из немногих эпизодов, где Матерь Божья выходит из тени. Вспомним слова владыки Антония «о Божией Матери… как об Уходящей в тень, дивной в Своем безмолвии…»! А тут, на свадьбе в Кане, Она говорит, и говорит «со властью»:
«Был также зван Иисус и ученики Его на брак. И как недоставало вина, то Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них. Иисус говорит Ей: что Мне и Тебе, Же́но? еще не пришел час Мой. Матерь Его сказала служителям: что скажет Он вам, то сделайте» (Ин 2, 3-5).
Второе событие (тоже интересное, но, конечно, не столь значительное, как первое) – память мчч. Месукевийских (100–130) (Груз.). «Азбучный» Церковный календарь, если взяться читать полностью обо всех отмечаемых им событиях – все жития, службы святым, все каноны и акафисты, поучения на каждый день, размышления свт. Феофана Затворника, притчи, проповеди и т.д., а теперь еще и ежедневные видеокомментарии на Евангельские чтения прот. Константина Пархоменко, – просто не оставит времени ни для чего другого. Приходится знакомиться с ним выборочно. И я бы, может быть, не стала бы подробно входить в историю о мчч. Месукевийских, если бы в перечне их имен не увидела одно знакомое: Доментиан. «Значит, она еще и преставилась незадолго до дня своего святого покровителя: Дементиана (Доментиана)!» Она – это монахиня Дементиана, об истории которой я недавно рассказывала: Монахиня Дементиана и... КириоПaсха.
И, конечно же, мне захотелось узнать, что же это был за святой, в честь которого ей дали монашеское имя. И то, что я узнала, оказалось настолько интересным, что не могу не поделиться:
«Святой мученик Сухий и 16 его сподвижников грузин были знатными вельможами при дворе албанского (агванского) правителя (кавказская Албания – государство на территории нынешнего Азербайджана).
Сопровождая дочь албанского правителя Сатенику, супругу армянского царя Артаксара (88–123), святой Сухий и его 16 сподвижников оказались в Арташате, древней столице Армении (город был разрушен римлянами позднее, в 163 году). Там проповедовал грек-христианин Хризос, просвещенный и рукоположенный во иерея святым апостолом Фаддеем (+ ок. 44, память 21 августа). Вельможи уверовали во Спасителя и твердо решили посвятить всю свою жизнь служению Богу. Все семнадцать новообращенных грузин последовали за Хризосом в Месопотамию. Во время Крещения в водах Евфрата, совершенного иереем Хризосом, они удостоились видеть Господа Славы Иисуса Христа.
У места Крещения святые мученики воздвигли честный крест и наименовали его "Крестом Благовещения". При Крещении иерей Хризос дал всем святым новые имена: старшему – Сухий (вместо Багадраса), а его сподвижникам – Андрей, Анастасий, Талале, Феодорит, Ивхирион, Иордан, Кондрат, Лукиан, Мимненос, Нерангиос, Полиевкт, Иаков, Фока, Доментиан, Виктор и Зосима»...
29-го, в Радоницу, хотя все еще, как говорила мама, «дохала», поехала на Южное кладбище – наконец-то можно было навестить дочку, а через несколько дней – на Охтинское, где у меня – родители и сестра. И, когда прибиралась у них на могилке, – зазвонил мобильник. Таня Ш., из нашей родительской общины «Радоница». «Ты дома?» (Я, когда мне нужно над чем-нибудь сосредоточиться, на время отключаю городской, и, если он не отвечает, а я нужна, перезванивают на мобильный.)
«Да, я дома, – для себя самой неожиданно ответила я и, спохватившись, добавила: – У своих, на Охте». Ну да, дома: у папы, мамы, сестры. Сюда бы еще доченьку…
Таня звонила, чтобы сообщить о встрече общины по случаю ее пятилетия… Кто-то, найдя в себе силы жить дальше, уходил, кто-то, со свежим горем, приходил, но костяк оставался постоянным… Увы, я на этой встрече быть не смогла: все еще недомогала, а дорога в Казанский храм в Александровской не близкая… «Ничего, не расстраивайтесь! – сказал наш Витя Бендеров, когда узнал, что я не смогу быть: – У нас длинные руки, чтобы обнять!»
А потом пришло письмо из Белоруссии, о чуде, которое я и не могла, и не хотела утаить и о котором 5 мая рассказала здесь: Просто чудо.
А 7-го получила в личную почту такое письмо (публикую с разрешения автора); прочтя его, вы мое желание поделиться поймете:
«Дорогая Людмила Александровна!
С интересом слежу за статьями на форуме АЗБУКИ. Хочется оставить отклик на вашу статью "Просто чудо".
Признаюсь, что после сознательного прихода в Церковь осторожно читаю подобные свидетельства, становится как-то не по себе. Вспоминается и святотеческий совет: не хули и не принимай. Но сегодня появилось желание поделиться с вами своим необычным случаем, которому у меня нет объяснения.
Было это лет 7-8 назад, еще в школьную пору, когда у меня были лишь зачатки интереса к Церкви и вере. Летом всегда отдыхала у бабушки, в маленьком городке. Семья наша была нецерковной, как говорится, "верили в душе", а вот дедушка, напротив, посвятил последние годы своей жизни активному служению Церкви. У него был свой красный уголок с иконами и церковными книгами, где особенно меня привлекал образ Спасителя — светлый и добрый.
Сегодня кажется, что лишь этот уголок и молчаливое свидетельство жизни дедушки связывали меня, далекого от Церкви подростка, с жизнью по вере. Там же случались мои первые попытки молитвы. Жизнь у меня тогда была непростая для подростка, полная тревог и беспросветности. Но была и надежда, что Господь, Которого любит дедушка, вспомнит, пожалеет и меня.
В один из вечеров возникло желание встать перед иконами. Неожиданно для себя выплакала все свои печали и почувствовала себя успокоенной. На следующий день мой взгляд случайно упал на окно, рядом с которым и находился этот красный уголок. На внутренней поверхности стекла, на уровне глаз, я заметила четкий отпечаток крыла размером с голубиное. Крыло отпечаталось вертикально и в таких деталях, словно художник тончайшей кисточкой кропотливо прорисовал каждое перышко. Очень красивое и изящное, не могла налюбоваться на него. Тогда еще не было камеры на телефоне, поэтому сделала себе зарисовку на память, но она неудачная.
Вспоминая этот случай, каждый раз пытаюсь представить себе, как гостья могла незаметно залететь в нашу квартиру и оставить такой четкий след от раскрытого крыла? И что за птица в городских условиях с таким великолепным оперением? С тех пор стала неравнодушна к пернатым друзьям
.Так или иначе, этот эпизод попал в копилку необъяснимых событий моей жизни. Е.».
И вот что я этой милой Е. дерзнула ответить:
«Дорогая Е., спасибо за Ваше письмо и извините, что задержалась с ответом: была очень занята.
"Признаюсь, что после сознательного прихода в Церковь, – пишете Вы, – осторожно читаю подобные свидетельства, становится как-то не по себе. Вспоминается и святоотеческий совет: не хули и не принимай". Совершенно с Вами согласна и так же не спешу причислять те или иные события, которыми пересыпана вся жизнь верующего человека, к рангу чудес. Да и чудо-то воспринимаю не как некий духовный фокус, но как знак и отблеск Присутствия Божия. Но этому свидетельству, изложенному так просто, спокойно и обстоятельно, к тому же игуменией, поверила сразу. Тут есть какое-то скромное обаяние правды...
Показательно, что наш Кирилл, человек точного и трезвого математического ума, воспринял "просто чудо" сразу и даже зачитал его сыну.
А вот Вы, милая Е., чуду, случившемуся с Вами, так и не поверили!
А это ведь… Дух Святой Утешитель в ответ на Вашу исповедь и слезы оставил свой "автограф"! Обратите внимание – с ВНУТРЕННЕЙ стороны стекла. И похожий на голубиное крыло! А голубь – символ Духа Святаго, вспомните хотя бы икону Крещения, где Дух "сходит в виде голубине"! У меня даже появилась мысль познакомить с Вашим рассказом читателей. Просто чтобы лишний раз напомнить всем нам, что Господь может являться верующему сердцу в самых разных и неожиданных видах. "Я с тобой!" Если надумаю – "благословите"? Разумеется, без указания имени.
Храни Вас Господь! С наступающим Праздником Победы!
С уважением, Л.А.»
«Дорогая Людмила Александровна, – был ответ. – Благодарю за отклик. Конечно, если Вам кажется мой рассказ полезным для читателей форума, можете им делиться
.Вы правы, что жизнь верующего человека полна чудес. Меня очень трогает то, что Господь, даже творя чудо для человека, не "насилует" его волю, а лишь приглашает поверить. Поэтому многие чудеса – не сверхъестественные (как у Вас в рассказе или у меня), а вполне жизненные, и другим людям кажутся лишь совпадением.
Помню, у отца Константина года два назад была большая подборка из писем читателей о чудесах. Обязательно перечитаю их, чтобы рассеялись все мои сомнения и страхи.
Прошу Вас молитвенно вздохнуть о упомянутом мною в рассказе покойном дедушке Викторе. Завтра, в День Победы, у него день рождения».
9 мая поехала в Казанский собор. Поклониться Казанской (давно у Нее не была…), помянуть своих погибших и бывших на фронтах Войны и в блокадном Ленинграде. И не только своих: в том числе и о дедушке Викторе молитвенно «воздохнула»… Домой вернулась с алыми гвоздиками, врученными милыми девушками в военной форме времен Великой Отечественной.
А недавно случилось одно маленькое событие, очень частное на фоне всего предыдущего. Забавное – и немного необъяснимое.
Я сидела на кухне и ужинала. И вдруг услышала, как в моей «светелке», сопредельной с кухней, громко сказали: «Карр!» Я стала осторожно подниматься: осторожно – чтобы не напугать свою неожиданную гостью и не побудить ее метаться по комнате, опрокидывая иконы, цветы и пр. Это ведь не тот маленький птен, что залетел ко мне с год назад, а огромная птица. Однако я даже не успела выпрямиться, как снова раздалось «Карр!» – но уже с улицы, из-за окна. Вошла – и вышла. Унеся с собой разгадку того и другого
.А-а, ну да, ну да, как же: день рождения! Собиралась быть с утра в храме, причаститься, но вечером перед тем позвонил сын и сказал: «У нас завтра в первой половине дня – окошко, можем прийти. Или в храм собиралась?» – «Что за вопрос? Приходите, конечно! В храм схожу в другой день». И пришли, всем семейством. Принесли дивно цветущую бегонию. Побегали по моему дому детские ножки.
А потом была память Святителя Николая, всегда радостный и теплый праздник. Сложилось так, что среди живых моих родных и друзей ни одного Николая нет. А вот в записочку о поминовении усопших вписываю в этот день... восьмерых Николаев!
Ну, а через два дня – будем прощаться с Пасхой. А там – Вознесение, а там уже и Троица. Интересно жить на этом свете! И в этом свете.
