Пин Гуин. История любви
Час души
Вот, опять у меня в гостях наш «добрый сказочник» Виктор Бендеров, и я не сомневаюсь, что новая его сказочная история если не всех, то многих и растрогает, и заставит немного поразмышлять...
В Петербурге, на Васильевском острове, есть часовня Ксении Петербургской. Удивительное это место. Так хорошо бывает прийти сюда в начале июня, например... Пожать честную свежую ладошку клена и мягкую, нежную лапку лиственницы. Зимой же здесь все засыпано сверкающим на солнце снегом – этими удивительными алмазными звездами, переливающимися на солнце бесконечными оттенками. А представьте себе, какое это прекрасное зрелище – эти россыпи граненых самым искусным образом бриллиантов – для каких-нибудь крошечных сказочных существ! Вот об одном из них – наша сказка.
У изголовья кроватки, где лежала девочка, стоял маленький столик с книжками, цветами, фруктами, фломастерами и цветными карандашами. Здесь же стоял крошечный глиняный пингвиненок. Он только что родился и сразу стал осматриваться вокруг.
Девочка болела. Вчера вечером ей принесли комочек глины, и она решила вылепить из него пингвиненка с яичком. Ей так хотелось поскорей вырасти, чтобы завести детей и внуков, но пока она могла только рисовать и лепить зверюшек, людей, домики и цветы. Она очень обрадовалась маленькому комочку глины и сразу слепила пингвиненка с крошечным яичком. Это был ее будущий внучек или внучка, а сам пингвиненок, конечно, был ее сынком.
Пингуинами называл пингвинов один ее друг – мальчик, учивший ее лепить из глины свистульки – «свистюльки», как он их называл. Это было немножко смешно, но и трогательно, так что не хотелось его поправлять.
Новорожденный стоял со своим яичком и внимательно осматривал окружающую природу. Характером он был весь в свою маму – тихий, но очень живой. Девочка была очень заботливая. «Как же, – думала она, – малыш будет жить в одиночестве?! А из этого яичка он получит целую пингвинюшню народа. Вот ему весело и радостно будет слушать их гвалт!»
Пингвиненок, конечно, тоже стал так думать. Навоображал себе, каких он настроит горок для детенышей и всевозможных спортивных снарядов. Стал изобретать, каким штукам, он их выучит. Например, двое клювами держат веточку на берегу, а третий будет перепрыгивать ее и уже с набранной высоты нырять в речку или даже в океан. «Важно, – думал он, – чтобы никто не хитрил и не нырял под веточкой. Таковых придется препровождать… ну, куда-нибудь, там видно будет, куда». Вот такой Пин был заботливый папаша...
Взрослые ходили все более и более озабоченные, особенно мама и папа. От девочкиной болезни не было лекарств. Дети навещали ее все реже и реже – у всех было очень много уроков. Сейчас очень много уроков задают детям в школе. А сама девочка была очень терпеливой – никогда не жаловалась, только иногда тихо плакала, когда никто не видел.
Пингвиненка она не стеснялась. Чего стесняться собственного ребенка?
Пин Гуин понимал, что он очень глупенький. О чем тут говорить, если ты с ног до головы вылеплен из глины?! Но некоторые вещи он очень хорошо осознавал. Он понимал, что должен сделать все, чтобы спасти свою девочку. «Дети, – думал он, – еще совсем маленькие, тем более у них полно уроков. Взрослые тоже все время чем-то заняты...»
Пингвиненок жил на земле всего лишь одно утро, но знал уже достаточно, чтобы решиться самостоятельно разыскать лекарство для своей девочки. Он спрыгнул со столика на кровать, съехал по горке-одеялу на пол. Прошмыгнул в коридор, пока мама девочки разговаривала с медсестрой. Спустился в лифте на первый этаж с двумя разговорчивыми старушками. И очутился на улице.
Он был поражен огромным количеством ботинок, сапог, туфель, на шпильках и без, с пряжками и без пряжек. Но в то же время он был очень обеспокоен тем, что обладатели такой обуви гораздо быстрее его найдут лекарство для его маленькой мамы. Пин очень хотел сам быть спасителем своей девочки! И он еще больше заторопился. Из сказок он знал, что Иваны-царевичи в угрюмых дремучих лесах находили бабоёжек и у них выведывали страшные тайны о спасении своих царевен.
Он бродил довольно долго по улицам Петербурга и, наконец, почти совершенно выбившись из сил, пришел в довольно страшное, как ему казалось, место – на Смоленское кладбище. Подошел к часовне. Пин немного отдышался, вытер капельки пота, струящиеся по глиняному лбу, и стал внимательно всматриваться в кроны деревьев в надежде увидеть на ветвях какую-нибудь старую ведьму или, на худой конец, кикимору. Эти подруги во всех сказках обычно знали, куда идти добрым молодцам. Но, как внимательно он ни смотрел, ничего похожего, даже близко, не увидел. А, наоборот, увидел очень красивую птицу с красной грудкой.
Птица оказалась очень дружелюбной и сказала ему весело:
– Привет!
– Привет-привет! – сказал Пин, озабоченно оглядываясь по сторонам в надежде все-таки увидеть на деревьях хоть самую завалящую шишигу.
– Никакой шишиги здесь нет, – сказала птица и села на ветку совсем рядом с пингвиненком. Пин обомлел.
– Но я могу тебе помочь, – добавила она и поправила перышки на груди. – Сам знаешь – чтобы спасти друга, надо отдать самое дорогое, что у тебя есть.
– Но что же я отдам… – прошептал Пин. – У меня ничего нет – ни пуха, ни перьев. Я бы надергал перьев, даже все повыдергал бы, конечно. Но я не гага, не страус, я просто глиняный пингвиненок, почти камешек...
– А это, это-то что? У тебя в руках!? – спросила птица.
– Это? Это – яичко… – ответил Пин. – Из него вылупится птенец, он будет весело пищать. Мы поедем в Антарктиду. Выберем ему невесту. Сыграем свадьбу. У них родятся дети – много детей! Будет целая пингвинюшня народа. Они устроят страшный гвалт. Будут галдеть и смеяться. Будут лезть мне на голову. Но я буду нежен с ними. Шлепать буду только в крайних случаях. Научу их разным штукам. Прыгать через веточку, нырять – лишь бы они не жульничали. Так девочка моя мне рассказывала. Так мы с ней мечтали. – Конечно-конечно, – сказала птица, – все так, ведь тебя никто не заставляет, решай сам. – Но если она не выздоровеет, – продолжал думать вслух Пин, – не будет со мной радоваться, смеяться, перевоспитывать жуликов, – зачем мне одному вся эта пингвинюшня?! Как бы я хотел увидеть, как она улыбается…
– Я согласен, – тихо сказал Пин.
– Тогда мы поступим так, – сказала птица. – Ты пойдешь на мост к этой реке, Смоленке, и позовешь Кюнао. Запомнил? Кюнао! Это такая маленькая рыбка. Этот Кюнао живет под мостом. Но имей в виду – он непредсказуем. Будь очень внимателен. Постарайся понять, что он ждет от тебя. Это непросто, но шансов в твоем деле я не вижу. Да, и главное – тебе придется отдать ему свое яичко.
У пингвиненка так пересохло в горле, что он только взглядом смог поблагодарить веселую птицу и бросился что есть духу к Смоленке. Он забежал, задыхаясь, на мост и тихо прошептал, не успев даже отдышаться как следует:
– Кюнао!
В то же мгновение из воды высунулась мордочка какой-то удивительной рыбки. Несомненно, это был он сам – Кюнао. Мордочка высунулась и сразу исчезла. Пин принялся терпеливо ждать.
Он ждал довольно долго, так что, бывало, доходил до отчаяния, но возвращаться было некуда и незачем.
Вдруг он почувствовал, что должно произойти, что-то очень важное. Вода в том месте, где выглянул Кюнао, странно пошла какими-то разводами, мелко запузырилась – и вдруг из серой мутной воды вынырнул ярко-голубой шар. Какое-то время шар постоял на поверхности, как будто его снизу кто-то держал. Это длилось буквально мгновение, и шар… полетел.
Пин весь превратился во внимание. Он понимал, что сейчас надо действовать. Пингвиненок едва успел различить что-то, стремительно пролетавшее мимо него. Крикнув тоненьким голосом: «Прощай, моя пингвинюшня!», он бросил в речку яичко и, отчаянно оттолкнувшись от земли, прыгнул и ухватился за ниточку, висевшую под шаром…
Он взмыл в небо. Внутри все перевернулось. Пин ощутил ужас и радость одновременно. Он взмыл над крышами домов и увидел город во всей его красоте – удивительные золотые и голубые купола, шпили Петропавловской крепости и Адмиралтейства. Дух захватывало от этого восхитительного зрелища. Но довольно скоро он вошел в слой какой-то мутной, непроницаемой мглы – в облака. Это было, наверное, самое страшное. Там, внизу, была его девочка, которую он любил больше всего в жизни, а в мутной речке – его и ее яичко, его и ее будущий мир, все их будущее, – их пингвинюшня. А впереди – неизвестность. «Безмозглый глиняный дурачок! – ругал себя пингвиненок что было сил. – Глупый камешек, возомнивший себя спасителем! Авантюрист без пуха и перьев! И без мозга! Ты потерял все самое дорогое! Бросил свое драгоценное яичко какой-то малознакомой рыбешке, обитателю мутной речушки!»
«Но я не хочу никакой пингвинюшни без своей девочки!» – ворвалась в этот хаос какая-то другая, светлая и энергичная мысль. И тут он вылетел из этого серого тумана и увидел, что все вокруг расцветает изумительными радугами. Пингвиненок пролетел сквозь лучезарное облако из крохотных нежных цветочков и увидел множество прекрасных людей, стоящих внизу. И там, среди них, была его девочка.
Хотя она очень изменилась и повзрослела, Пин сразу узнал ее. Его маленькая мама стала настоящей красавицей, и она улыбалась ему. Пингвиненок задыхался от счастья. Он чувствовал невероятную слабость – ноги и руки не слушались его. Пин мечтал поскорее приземлиться среди башмаков этих прекрасных людей и юркнуть в траву, лучше всего – в какую-нибудь мышью норку. «Мне этого счастья хватит на целую жизнь – я видел улыбку моей девочки! Что может быть прекрасней! – думал он. – Скорей бы спрятаться и переждать, когда перестанет так биться мое глупое глиняное сердце».
Но никуда юркнуть Пину не удалось. К тому моменту, когда он приземлился, оказалось, что он сам ростом стал со взрослого человека и даже немного выше своей девочки. Помимо своей воли он приземлился прямо перед ней. А рядом с ней стоял ее отец в удивительно красивой одежде и с короной на голове.
– Здравствуй, Пин, дорогой мой! – заговорил он. – Знаешь, для чего мы здесь собрались? Мы празднуем свадьбу моей дочери и спасение нашего мира! А знаешь, кто ее жених и спаситель? Посмотри на его портрет!
С этими словами отец девочки подвел Пина к двум сияющим воинам, держащим в руках раму. А внутри нее он увидел такого же сияющего воина с венцом на голове. Пин всплеснул руками, почти ослепленный светом, исходящим изнутри рамы. Воин тоже всплеснул руками. Пин понял – это было зеркало! В зеркале был он сам! Большего он не мог выдержать. «Все, пингвин!» – подумал он и упал без чувств.
Когда он пришел в себя, то увидел, что лежит на согретой солнцем душистой зеленой траве. Отец держит его голову, слегка приподняв, а девочка его и мама сидит рядом и так же с любовью смотрит на него. Внутри него все тоже было исполнено любви и нежности. Глядя вниз с возвышенности, на которой они находились, Пин увидел удивительно радостных людей, незнакомых и знакомых, родных ему одновременно. Здесь же, среди них, были разнообразные зверюшки с умильными мордочками, среди которых он вдруг увидел весело гомонящую компанию пингвинят. Они выделывали самые невероятные штуки, в том числе и прыжки через веточки. Никто не жульничал. Они шли по-двое и по-трое, ровным строем. «Просто парад физкультурников какой-то!» – подумал Пин и засмеялся. Девочка его и отец тоже засмеялись.
Потом отец девочки сказал:
– Ты спас наш мир от колдовства злой карги Померанции Желтопузой-Кучерявенькой. Видишь этого котенка, играющего в траве? Вот что твоя любовь сделала с ней самой. И посмотри на этот мир, играющий, как бриллиант, бесконечными радостями, все новой и новой красотой и любовью! Тебе не представить, что было с нами, пока твоя любовь не преобразила всех нас и весь наш мир!
Потом заговорила девочка. Она сказала:
– Дорогой мой! Все готово для нашей свадьбы. Уже готов праздничный пир. Какое мороженое ты любишь? Клубничное, земляничное или с шоколадной крошкой?
– Я – всякое, – сказал Пин смущенно, – и еще с половинками персика.
– И я – всякое, – сказала она.
И они опять засмеялись.
Вот, опять у меня в гостях наш «добрый сказочник» Виктор Бендеров, и я не сомневаюсь, что новая его сказочная история если не всех, то многих и растрогает, и заставит немного поразмышлять...
В Петербурге, на Васильевском острове, есть часовня Ксении Петербургской. Удивительное это место. Так хорошо бывает прийти сюда в начале июня, например... Пожать честную свежую ладошку клена и мягкую, нежную лапку лиственницы. Зимой же здесь все засыпано сверкающим на солнце снегом – этими удивительными алмазными звездами, переливающимися на солнце бесконечными оттенками. А представьте себе, какое это прекрасное зрелище – эти россыпи граненых самым искусным образом бриллиантов – для каких-нибудь крошечных сказочных существ! Вот об одном из них – наша сказка.
Девочка болела. Вчера вечером ей принесли комочек глины, и она решила вылепить из него пингвиненка с яичком. Ей так хотелось поскорей вырасти, чтобы завести детей и внуков, но пока она могла только рисовать и лепить зверюшек, людей, домики и цветы. Она очень обрадовалась маленькому комочку глины и сразу слепила пингвиненка с крошечным яичком. Это был ее будущий внучек или внучка, а сам пингвиненок, конечно, был ее сынком.
Пингуинами называл пингвинов один ее друг – мальчик, учивший ее лепить из глины свистульки – «свистюльки», как он их называл. Это было немножко смешно, но и трогательно, так что не хотелось его поправлять.
Новорожденный стоял со своим яичком и внимательно осматривал окружающую природу. Характером он был весь в свою маму – тихий, но очень живой. Девочка была очень заботливая. «Как же, – думала она, – малыш будет жить в одиночестве?! А из этого яичка он получит целую пингвинюшню народа. Вот ему весело и радостно будет слушать их гвалт!»
Пингвиненок, конечно, тоже стал так думать. Навоображал себе, каких он настроит горок для детенышей и всевозможных спортивных снарядов. Стал изобретать, каким штукам, он их выучит. Например, двое клювами держат веточку на берегу, а третий будет перепрыгивать ее и уже с набранной высоты нырять в речку или даже в океан. «Важно, – думал он, – чтобы никто не хитрил и не нырял под веточкой. Таковых придется препровождать… ну, куда-нибудь, там видно будет, куда». Вот такой Пин был заботливый папаша...
Взрослые ходили все более и более озабоченные, особенно мама и папа. От девочкиной болезни не было лекарств. Дети навещали ее все реже и реже – у всех было очень много уроков. Сейчас очень много уроков задают детям в школе. А сама девочка была очень терпеливой – никогда не жаловалась, только иногда тихо плакала, когда никто не видел.
Пингвиненка она не стеснялась. Чего стесняться собственного ребенка?
Пин Гуин понимал, что он очень глупенький. О чем тут говорить, если ты с ног до головы вылеплен из глины?! Но некоторые вещи он очень хорошо осознавал. Он понимал, что должен сделать все, чтобы спасти свою девочку. «Дети, – думал он, – еще совсем маленькие, тем более у них полно уроков. Взрослые тоже все время чем-то заняты...»
Пингвиненок жил на земле всего лишь одно утро, но знал уже достаточно, чтобы решиться самостоятельно разыскать лекарство для своей девочки. Он спрыгнул со столика на кровать, съехал по горке-одеялу на пол. Прошмыгнул в коридор, пока мама девочки разговаривала с медсестрой. Спустился в лифте на первый этаж с двумя разговорчивыми старушками. И очутился на улице.
Он был поражен огромным количеством ботинок, сапог, туфель, на шпильках и без, с пряжками и без пряжек. Но в то же время он был очень обеспокоен тем, что обладатели такой обуви гораздо быстрее его найдут лекарство для его маленькой мамы. Пин очень хотел сам быть спасителем своей девочки! И он еще больше заторопился. Из сказок он знал, что Иваны-царевичи в угрюмых дремучих лесах находили бабоёжек и у них выведывали страшные тайны о спасении своих царевен.
Он бродил довольно долго по улицам Петербурга и, наконец, почти совершенно выбившись из сил, пришел в довольно страшное, как ему казалось, место – на Смоленское кладбище. Подошел к часовне. Пин немного отдышался, вытер капельки пота, струящиеся по глиняному лбу, и стал внимательно всматриваться в кроны деревьев в надежде увидеть на ветвях какую-нибудь старую ведьму или, на худой конец, кикимору. Эти подруги во всех сказках обычно знали, куда идти добрым молодцам. Но, как внимательно он ни смотрел, ничего похожего, даже близко, не увидел. А, наоборот, увидел очень красивую птицу с красной грудкой.
Птица оказалась очень дружелюбной и сказала ему весело:
– Привет!
– Привет-привет! – сказал Пин, озабоченно оглядываясь по сторонам в надежде все-таки увидеть на деревьях хоть самую завалящую шишигу.
– Никакой шишиги здесь нет, – сказала птица и села на ветку совсем рядом с пингвиненком. Пин обомлел.
– Но я могу тебе помочь, – добавила она и поправила перышки на груди. – Сам знаешь – чтобы спасти друга, надо отдать самое дорогое, что у тебя есть.
– Но что же я отдам… – прошептал Пин. – У меня ничего нет – ни пуха, ни перьев. Я бы надергал перьев, даже все повыдергал бы, конечно. Но я не гага, не страус, я просто глиняный пингвиненок, почти камешек...
– А это, это-то что? У тебя в руках!? – спросила птица.
– Это? Это – яичко… – ответил Пин. – Из него вылупится птенец, он будет весело пищать. Мы поедем в Антарктиду. Выберем ему невесту. Сыграем свадьбу. У них родятся дети – много детей! Будет целая пингвинюшня народа. Они устроят страшный гвалт. Будут галдеть и смеяться. Будут лезть мне на голову. Но я буду нежен с ними. Шлепать буду только в крайних случаях. Научу их разным штукам. Прыгать через веточку, нырять – лишь бы они не жульничали. Так девочка моя мне рассказывала. Так мы с ней мечтали. – Конечно-конечно, – сказала птица, – все так, ведь тебя никто не заставляет, решай сам. – Но если она не выздоровеет, – продолжал думать вслух Пин, – не будет со мной радоваться, смеяться, перевоспитывать жуликов, – зачем мне одному вся эта пингвинюшня?! Как бы я хотел увидеть, как она улыбается…
– Я согласен, – тихо сказал Пин.
– Тогда мы поступим так, – сказала птица. – Ты пойдешь на мост к этой реке, Смоленке, и позовешь Кюнао. Запомнил? Кюнао! Это такая маленькая рыбка. Этот Кюнао живет под мостом. Но имей в виду – он непредсказуем. Будь очень внимателен. Постарайся понять, что он ждет от тебя. Это непросто, но шансов в твоем деле я не вижу. Да, и главное – тебе придется отдать ему свое яичко.
У пингвиненка так пересохло в горле, что он только взглядом смог поблагодарить веселую птицу и бросился что есть духу к Смоленке. Он забежал, задыхаясь, на мост и тихо прошептал, не успев даже отдышаться как следует:
– Кюнао!
В то же мгновение из воды высунулась мордочка какой-то удивительной рыбки. Несомненно, это был он сам – Кюнао. Мордочка высунулась и сразу исчезла. Пин принялся терпеливо ждать.
Он ждал довольно долго, так что, бывало, доходил до отчаяния, но возвращаться было некуда и незачем.
Вдруг он почувствовал, что должно произойти, что-то очень важное. Вода в том месте, где выглянул Кюнао, странно пошла какими-то разводами, мелко запузырилась – и вдруг из серой мутной воды вынырнул ярко-голубой шар. Какое-то время шар постоял на поверхности, как будто его снизу кто-то держал. Это длилось буквально мгновение, и шар… полетел.
Пин весь превратился во внимание. Он понимал, что сейчас надо действовать. Пингвиненок едва успел различить что-то, стремительно пролетавшее мимо него. Крикнув тоненьким голосом: «Прощай, моя пингвинюшня!», он бросил в речку яичко и, отчаянно оттолкнувшись от земли, прыгнул и ухватился за ниточку, висевшую под шаром…
Он взмыл в небо. Внутри все перевернулось. Пин ощутил ужас и радость одновременно. Он взмыл над крышами домов и увидел город во всей его красоте – удивительные золотые и голубые купола, шпили Петропавловской крепости и Адмиралтейства. Дух захватывало от этого восхитительного зрелища. Но довольно скоро он вошел в слой какой-то мутной, непроницаемой мглы – в облака. Это было, наверное, самое страшное. Там, внизу, была его девочка, которую он любил больше всего в жизни, а в мутной речке – его и ее яичко, его и ее будущий мир, все их будущее, – их пингвинюшня. А впереди – неизвестность. «Безмозглый глиняный дурачок! – ругал себя пингвиненок что было сил. – Глупый камешек, возомнивший себя спасителем! Авантюрист без пуха и перьев! И без мозга! Ты потерял все самое дорогое! Бросил свое драгоценное яичко какой-то малознакомой рыбешке, обитателю мутной речушки!»
«Но я не хочу никакой пингвинюшни без своей девочки!» – ворвалась в этот хаос какая-то другая, светлая и энергичная мысль. И тут он вылетел из этого серого тумана и увидел, что все вокруг расцветает изумительными радугами. Пингвиненок пролетел сквозь лучезарное облако из крохотных нежных цветочков и увидел множество прекрасных людей, стоящих внизу. И там, среди них, была его девочка.
Хотя она очень изменилась и повзрослела, Пин сразу узнал ее. Его маленькая мама стала настоящей красавицей, и она улыбалась ему. Пингвиненок задыхался от счастья. Он чувствовал невероятную слабость – ноги и руки не слушались его. Пин мечтал поскорее приземлиться среди башмаков этих прекрасных людей и юркнуть в траву, лучше всего – в какую-нибудь мышью норку. «Мне этого счастья хватит на целую жизнь – я видел улыбку моей девочки! Что может быть прекрасней! – думал он. – Скорей бы спрятаться и переждать, когда перестанет так биться мое глупое глиняное сердце».
Но никуда юркнуть Пину не удалось. К тому моменту, когда он приземлился, оказалось, что он сам ростом стал со взрослого человека и даже немного выше своей девочки. Помимо своей воли он приземлился прямо перед ней. А рядом с ней стоял ее отец в удивительно красивой одежде и с короной на голове.
– Здравствуй, Пин, дорогой мой! – заговорил он. – Знаешь, для чего мы здесь собрались? Мы празднуем свадьбу моей дочери и спасение нашего мира! А знаешь, кто ее жених и спаситель? Посмотри на его портрет!
С этими словами отец девочки подвел Пина к двум сияющим воинам, держащим в руках раму. А внутри нее он увидел такого же сияющего воина с венцом на голове. Пин всплеснул руками, почти ослепленный светом, исходящим изнутри рамы. Воин тоже всплеснул руками. Пин понял – это было зеркало! В зеркале был он сам! Большего он не мог выдержать. «Все, пингвин!» – подумал он и упал без чувств.
Когда он пришел в себя, то увидел, что лежит на согретой солнцем душистой зеленой траве. Отец держит его голову, слегка приподняв, а девочка его и мама сидит рядом и так же с любовью смотрит на него. Внутри него все тоже было исполнено любви и нежности. Глядя вниз с возвышенности, на которой они находились, Пин увидел удивительно радостных людей, незнакомых и знакомых, родных ему одновременно. Здесь же, среди них, были разнообразные зверюшки с умильными мордочками, среди которых он вдруг увидел весело гомонящую компанию пингвинят. Они выделывали самые невероятные штуки, в том числе и прыжки через веточки. Никто не жульничал. Они шли по-двое и по-трое, ровным строем. «Просто парад физкультурников какой-то!» – подумал Пин и засмеялся. Девочка его и отец тоже засмеялись.
Потом отец девочки сказал:
– Ты спас наш мир от колдовства злой карги Померанции Желтопузой-Кучерявенькой. Видишь этого котенка, играющего в траве? Вот что твоя любовь сделала с ней самой. И посмотри на этот мир, играющий, как бриллиант, бесконечными радостями, все новой и новой красотой и любовью! Тебе не представить, что было с нами, пока твоя любовь не преобразила всех нас и весь наш мир!
Потом заговорила девочка. Она сказала:
– Дорогой мой! Все готово для нашей свадьбы. Уже готов праздничный пир. Какое мороженое ты любишь? Клубничное, земляничное или с шоколадной крошкой?
– Я – всякое, – сказал Пин смущенно, – и еще с половинками персика.
– И я – всякое, – сказала она.
И они опять засмеялись.
