Рассказ «Верный вопрос»

Прежде чем мы начнём, дорогой читатель, хочу сразу предупредить: я не ставил перед собой целью оскорбить или обидеть кого-либо моим рассказом. Но если это всё-таки произойдёт, то знайте, что мне очень жаль, и я заранее прошу у Вас прощения.


Высокий худой парень и миловидная девушка в длинной зелёной юбке, радостно улыбаясь, шли прямо ко мне. За долю секунды я понял, что это — тот самый момент, а это — те самые ребята. Правда, пока непонятно какие именно, но это не проблема. Я замедлился, давая им подойти. Счастливее людей, я на свете не видел.

— Здравствуйте, мы хотим сделать вам подарок! — сказал парень, показывая мне цветастую книгу.

Именно показывая, а не протягивая, что было очень предусмотрительно с его стороны.

— Не могли бы вы пожертвовать немного для Общества сознания Кришны? — спросила девушка.

Я ей улыбнулся, пытаясь придумать вежливый ответ, но в следующее мгновение меня прошибло током в несколько миллион вольт.

— Аня! — воскликнул я.

— Андрей! — воскликнула девушка.

Похоже, она была удивлена и обрадована не меньше.

— Не ожидал тебя здесь увидеть, — сказал я и понял, что это прозвучало глупо. — Как ты вообще?

— Отлично. А ты?

— Замечательно!

Мне мигом вспомнилась копна огненно-рыжих волос в противоположном конце класса, от которой я не мог оторвать взгляд, вспомнились неспешные прогулки через парк по дороге в школу и обратно, вспомнился погруженный в мрак кинотеатр, осторожное прикосновение руки…

— ... обществу сознания Кришны? — донёсся до меня голос парня, и я понял, где нахожусь и чего от меня хотят.

Видя, что я завис, парень, спасая всех нас от неловкого молчания, спросил:

— Вы когда-нибудь задумывались, зачем мы живем в этом мире?

— Конечно, — ответил я, а сам стал лихорадочно соображать, что же мне делать дальше.

Первоначальный план дал сбой. Я планировал немного поболтать с этими милыми ребятами, возможно, подискутировать, но сейчас, когда передо мной оказалась Аня, такая роскошь больше мне не позволена.

— И к какому выводу вы пришли? — все так же дружелюбно и с явной заинтересованностью вопрошал парень.

Я с трудом удержался от какой-нибудь колкости, почувствовав себя дипломатом на важной международной встрече.

— К тому, что много-много лет назад одна еврейская девушка сделала правильный выбор.

Парень посмотрел на меня с недоумением.

— Знаете, — начал я, — мне правда очень интересно было бы поговорить с вами на эту тему, но, боюсь, обстоятельства не могут мне этого позволить.

Говоря «с вами», я смотрел исключительно на молодого человека. Затем, надеясь, что моя речь не была воспринята как сарказм, я повернулся к Ане.

— Нам надо будет встретиться, ты не против?

Она утвердительно кивнула. Взяв у Ани телефон, я лучезарно улыбнулся и убежал.

Улица кишела как муравейник, каждый торопился по каким-то своим важными делами. Я шел, погрузившись в себя, и сердце моё было неспокойно. Нужно было что-то делать. Я не мог пройти мимо и оставить Аню одну.

В тот же день я нашел Аню в интернете. Помимо обычных записей с цитатами и шутками, на ее странице обнаружились цитаты восточных мыслителей с непроизносимыми именами, репосты каких-то групп саморазвития, фотографии в обнимку с такими же до невозможности улыбчивыми людьми в восточных одеждах. Копнув глубже, я наткнулся на ее собственные размышления о несправедливости любви и чём-то подобном.

Закончив изучать добровольно выложенное Аней досье, я приступил к разбору сведений об организации, с которой мне предстоит столкнуться. Я потратил на это целый вечер, набив голову и заметки в телефоне кучей терминов, которые, как я считал, помогут мне говорить с Аней на одном языке.

На следующий день я ей позвонил.


Октябрь уже коснулся крон растущих по бокам аллеи деревьев, так что, прогуливаясь, мы разгребали ногами горы листьев. Аня была в длинной темно-красной юбке, серой курточке и такой же красной, как юбка, шапке. Мне ее наряд очень понравился, о чем я не преминул сообщить. Она улыбнулась в ответ точно такой же улыбкой, как и десять лет назад.

— Как вообще у тебя дела? — спросил я, не зная, с чего стоит начать разговор. — Где работаешь?

— Ты не поверишь, — она засмеялась, — учительницей.

— Что?! — воскликнул я. — А кто же, взобравшись на парту, размахивал мокрой тряпкой и призывал честной народ восстать против тирании учителей?

— Это было в пятом классе! — возмутилась Аня, смеясь и краснея ещё больше.

Она подбросила ногой груду пожелтевших листьев.

— А у тебя как дела?

Я кратко пересказал содержание предыдущих серий. После этого мы поговорили о том, кто кого из наших видел за прошедшее время.

Неожиданно Аня воскликнула:

— Смотри — белка!

По стволу дерева вверх резво скакал маленький пушистый зверек.

— Эх, как я могла забыть! Надо было взять орехи.

После этих слов меня захлестнула волна какого-то теплого, но грустно чувства, и перед глазами всплыли картинки давно забытой юности. Какой я стал сентиментальный. Видимо, старею.

— Я здесь каждый день хожу и подкармливаю их немного, — сказала она, вглядываясь в кроны. — А вот сейчас забыла.

Я смотрел на Аню, и понимал: она изменилась. Повзрослела, что ли? Но все равно она была похожа на ребенка: беззаботного, радостного, немного наивного. Мне стало нестерпимо больно. Захотелось ее обнять, прижать к себе и пообещать, что не дам ее никому в обиду.

— Ты тоже вспоминаешь те дни? — спросил я.

Аня повернулась и посмотрела мне прямо в глаза.

— Да, — ответила она с грустной улыбкой.

Ладно. Я встрепенулся. Немного ностальгии не повредит, но нельзя все время жить в прошлом.

— Ты не против, если завтра по пути на работу я встречу тебя у входа в парк? — спросил я.

— Нет, конечно, — с хитрым видом ответила она.

Несколько десятков шагов мы прошли молча, затем я решился:

— Аня, можно задать личный вопрос?

Она повернулась ко мне, и сердце заколотилось.

— Давно ты увлеклась вайшнавизмом?

— Чем? — удивленно спросила она. — Я кришнаитка.

«Окей» — сказал я мысленно. Я не хотел употреблять слово «кришнаитка», поскольку в моем сознании оно невольно ассоциировалось со словом «сектант», а обижать Аню мне не хотелось. Но, видимо, для нее никаких проблем это не составляло.

— И давно? — спросил я.

— Ну, интересоваться начала еще пару лет назад. В мае встретилась со знакомой из Симферополя, она мне все рассказала и даже подарила четки.

— И как тебе там, нравится? — спросил я и пожалел.

Что за идиотский вопрос? Ещё бы ей там не нравилось.

— Да, очень, — Аня заметно воодушевилась. — Ты не представляешь какая там теплая атмосфера. У нас все друг друга любят, помогают. Такое сейчас нигде ни встретишь.

— И ты прочитываешь по чёткам все шестнадцать кругов каждый день? — продолжал я допрос.

— Нет, пока только четыре.

— А на собрания часто ходишь?

— Ну, по воскресеньям, и в среду. Приходи, если хочешь. У нас всегда рады гостям.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал я многозначительно. — А гуру у тебя есть?

— У нас пока у всех один гуру — Прабхупада, — сказала Аня, улыбаясь.

Щёлк. Бжжжжжжжж. В оперативную память начала загружаться информация. Шрила Прабхупада, или Абхай Чаранаравинда Бхактиведанта Свами Прабхупада — основатель МОСК — Международного Общества Сознания Кришны, или ИСККОН, если по-английски.

Отсутствие гуру — хороший признак. Это значит, что ее воля пока принадлежит ей.

— Ладно. Надеюсь, я не утомил тебя своим допросом.

Я действительно не знал, что еще спросить. Мне нужно было все обдумать.

— Нет, не утомил. Спрашивай, если хочешь.

Мы еще походили по парку, беседуя и больше не касаясь кришнаитов. Вечером, вернувшись домой, я никак не мог перестать просчитывать наш следующий диалог, вспоминал факты, пытался представить Анину реакцию. Что я хотел этим добиться? Не знаю. Убедить в том, что она ошибается, я не мог. Мало того, если я хоть как-то оскорблю то светлое, что она думает о кришнаизме, мне останется только молиться за нее.

Вас может удивить моя реакция на происходящее.

«Ну и что плохого в том что девушка стала кришнаиткой?» — спросите Вы. — «Она взрослый человек и сама может решать, что для нее хорошо. Тем более — кришнаиты — милые ребята: мяса не едят, животных не обижают. Что ты так взъелся?»

Ну, для этого у меня много причин.

Во-первых, как ни крути, но МОСК — секта, причем секта тоталитарная («Параноик! Где твоя толерантность?!»). Если Вы скажете, что она не очень-то похожа на тоталитарную секту, я отвечу, что было бы глупо, если секта не предпринимала бы попытки не выглядеть как секта.

Во-вторых, стоит приглядеться, в чем состоит ритуальная практика кришнаитов. Вы все прекрасно знаете фразу «Харе Кришна». Это часть мантры, в которой упоминаются всего три слова (зато шестнадцать раз): Харе, Рама, Кришна. Они являются именами, приписываемыми божеству. Чтение мантр, или же «повторение святого имени» является основным и самым эффективным способом соединения с Кришной, а следовательно — освобождение от закона кармы и спасения.

«Так просто?» — спросите Вы. — «Просто повторять мантру и твоя духовность будет расти?»

«Конечно», — отвечу я, — «ведь иначе подобное учение не прижилось на западе». Люди жаждут быстрорастворимой нирваны. Счастье здесь и сейчас, и желательно, без излишних усилий.

Существуют и последствия такой практики. Во время джапы (так называется их молитва-медитация) вайшнавы испытывают экстатическое удовольствие, считая что эта радость связана с общением с Кришной. В дальнейшем они могут начать кататься по полу и делать подобные странные вещи. Это у них считается хорошим признаком.

Отрывок из 27-ой главы книги Прабхупады «Нектар преданности»:

«Признаки экстатической любви к Кришне, проявляющиеся в теле преданного, называются анубхавой. Практическими примерами анубхавы являются танец, катание по земле, очень громкое пение, потягивание, громкий крик, зевота, тяжелое дыхание, пренебрежение присутствием других людей, слюноотделение, бешеный хохот, покачивание головой и отрыжка. Когда преданного переполняет экстатическая любовь, появление таких симптомов приносит ему трансцендентное облегчение».

Помнится, видел по телевизору новость, где рассказывали о мужчине, который бросил курить благодаря медитации. Посыл очевиден: медитация — это хорошая штука, она даже помогает избавиться от вредных привычек. Ещё бы! С таким же успехом этот мужчина мог бросить курить, перейдя на героин.

Человек — существо очень творческое, он способен накручивать сам себя, вызывая ощущения счастья или даже галлюцинации, а потом принимать их за реальность. Никого из кришнаитов не смущает, что все прочие, у кого в религиозной практике есть медитация, и которые при этом не пытаются выйти на контакт с Кришной, тоже испытывают радостные переживания?
Иногда ситуация усугубляется тем, что, выходя на контакт с потусторонним миром, человек действительно на него выходит. Про опасность передачи своей воли в руки гуру я даже не говорю.

И, наверное, самая главная проблема — это сам Кришна. Начиная с того, что буквально его имя переводится с санскрита как «черный», хотя кришнаитам больше нравится перевод Прабхупады, считающего, что это имя значит «всепривлекающий».

Существует множество упомянутых в Бхагаватгите слов самого Кришны.

"Среди предков Я — Aрьяма, а среди вершащих правосудие — Яма, повелитель смерти... Я — всепоглощающая смерть... Я — время, великий разрушитель миров, несущий гибель всему живому» (Бхагаватгита, Гл. 10, тексты 29, 34; Гл. 11; текст 32).

Сразу хочу предупредить: то, что последует дальше, никоим образом не может быть безоговорочным аргументом против кришнаизма: любой текст можно истолковать как угодно, и даже наделить его противоположным смыслом (и это не есть плохо: всё зависит от контекста). Просто сейчас я собираюсь привести тексты и толкования, которые меня очень сильно смущают.

Итак, перед нами «Бхагавадгита как она есть» — перевод Бхагавадгиты с санскрита на английский, сделанный Прабхупадой и снабжённый его комментариями. нас, естественно, текст, переведён ещё и на русский.

В главе 10 «Великолепие Абсолюта» Кришна очень много и красноречиво рассказывает о своем божественном статусе:

«Знай же, О Арджуна, что среди жрецов Я главный жрец, Брихаспати. Среди военачальников Я Карттикея, а среди водоемов — океан» (Бг 10.24).

И много подобного, но среди этого встречаются такие фразы:

«Я всепоглощающая смерть и созидательное начало всего, чему суждено появиться на свет. Из женщин Я Слава, Удача, Красноречие, Память, Разум, Целеустремленность и Терпение» (Бг 10.34).

Женщины нас тут не интересуют, нас интересует всепоглощающая смерть.

Ладно, допустим, Кришна тут (и в остальных вышеприведенных цитатах) хочет сказать, что он настолько велик, что, по сути является всем: и началом, и концом, и жизнью, и смертью. И, наверное, для кого-то идея поклоняться богу не только жизни, но и смерти, не является отталкивающей.

Вот ещё:

«Из всех видов мошенничества Я — азартная игра. Я — блеск всего, что поражает великолепием. Я — победа, Я — приключение и сила сильных» (Бг 10.36).

Комментарий Прабхупады:

«Во вселенной великое множество мошенников. Из всех видов мошенничества самым захватывающим являются азартные игры, которые поэтому представляют Кришну. Кришна, будучи Всевышним, может провести любого. Если Кришна захочет обмануть кого-либо, Он сделает это лучше, чем любой другой. Его величие не односторонне, оно всеобъемлюще...« [Ещё пару слов о том, какой Кришна сильный и трудолюбивый, но нас интересует не это] ... «Кришна — непревзойденный обманщик, никто не может затмить Его великолепия, одержать над Ним победу и превзойти Его по предприимчивости и силе».

Ну, как? Меня настораживает.

Хорошо, допустим, мы все неправильно поняли: найденные мной толкования говорят, что Кришна «обманывает демонов при помощи свое энергии иллюзии — Майа-шакти. Демоны должны находиться в иллюзии (состоянии обмана) чтобы сохранять свою демоническую природу».

Перейдём к другим цитатам, но теперь уже не про Кришну.

В 17 главе Арджуна желает узнать «каков истинный смысл отрешенности и отречения от мира» (Бг 18.1). Кришна говорит что, «за любым действием стоит пять причин» (Бг 18.13), и всякое действие человека «определяется этими пятью причинами» (Бг 18.15). И «того, кто считает себя единственным исполнителем действий и не учитывает этих пяти факторов, нельзя назвать человеком разумным, способным видеть вещи такими, как они есть» (Бг 18.16). И тут встречается фраза:

«Тот, кто в своих поступках не руководствуется ложным эго, чей разум чист и свободен, даже убивая, не совершает убийства и никогда не запутывается в последствиях своей деятельности» (Бг 18.17).

А Прабхупада даёт такой комментарий:

«Каждый, кто действует в сознании Кришны под руководством Сверхдуши, или Верховной Личности Бога, даже убивая, не совершает убийства и никогда не страдает из-за последствий своего поступка. Когда солдат убивает по приказу офицера, он не несет за это ответственности. Однако если он убьет кого-нибудь по собственной прихоти, то подлежит суду военного трибунала».

Плюс к этому:

«К гуру нужно относиться так же, как к Богу, – об этом говорится во всех шастрах (священных писаниях). Различие состоит в том, что Бог – это Господин, а гуру – это бог-слуга» (письмо Шрилы Прабхупады от 29.01.76, «Нектар Прабхупады»).

Ладно, мы снова что-то недопоняли (по толкованиям здесь имеется в виду вынужденное убийство в целях самообороны или на войне с отсутствием после него кармических последствий), поэтому поверим, что кришнаитские гуру, которые являются проводником божественной воли, никогда не имеют злых умыслов, а всяческие видения никогда не просят никого убить.

А теперь ещё одно авторитетная кришнаитская книга:

«Привязанность к семье до самого конца жизни — это самая последняя степень деградации человека, и поэтому даже в наше время так необходимы Видуры, чтобы просвещать таких Дхритараштр» (Комментарий Прабхупады к Шримат-Бхагаватан 1.13.24).

Попробуем немного оправдать Прабхупаду и посмотрим контекст. Что он пишет перед этим, комментируя действия персонажей книги:

«Согласно религии варнашрамы, определенный период жизни должен быть посвящен исключительно самоосознанию и обретению спасения в человеческой форме жизни. Это обычная практика, но люди, подобные Дхритараштре, и в преклонном возрасте хотят оставаться дома, даже если для этого нужно опуститься до того, чтобы жить на подаяния от своих врагов. Видура хотел указать на это Дхритараштре и заставить его почувствовать, что лучше умереть, как его сыновья, чем принимать такие унизительные подачки.
Пять тысяч лет назад такой Дхритараштра был один, в наше же время подобные Дхритараштры есть в каждом доме. Особенно политики не хотят оставлять свою политическую деятельность, пока не попадут в безжалостные руки смерти или пока их не убьют противники. Привязанность к семье до самого конца жизни — это самая последняя степень деградации человека, и поэтому даже в наше время так необходимы Видуры, чтобы просвещать таких Дхритараштр (Комментарий Прабхупады к Шримат-Бхагаватан 1.13.24).

Я привел комментарий полностью. Как видите, лучше он не стал.

Понятно, что упоминаемая вначале «религия варнашрамы», как говорит Прабхупада — эта и есть та самая кастовая система Индии, которая, помимо этого, подразумевает деление человеческой жизни на четыре этапа. Последний из них должен быть сугубо аскетичным, вплоть до оставления своей семьи. Быть может для индусов это нормально и хорошо, но это — уже их проблемы.

Возможно, что, разбирая цитаты, я где-то забыл учесть контекст или какие-нибудь ещё детали. Если это так — прошу прощения и готов исправиться. И простите мою узколобость..

А теперь небольшой контрастный душ цитатами из другого, близкого моему сердцу источника:

А теперь небольшой контрастный душ цитатами из другого, более близкого моему сердцу источника:

«Я есмь путь и истина и жизнь» (Ин.14:6)

«Бог не сотворил смерти и не радуется погибели живущих» (Книга премудрости Соломона 1:13)

«Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжи» (Ин 8:44).

«Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1Тим 5:8) — говорит апостол Павел, который по образу жизни был вполне себе монах и аскет.

Конечно у каждого свое представление о том, что такое добро и что такое зло (в чем есть серьезная проблема), но лично мне идеи индуизма вызывают отторжение. Какие-то они нечеловеколюбивые, что ли?

Хочется бежать, сражаться, всеми силами пытаться вытащить Аню оттуда, но я не знаю как это сделать. Я могу только говорить с ней и молиться. Однако ж делай что должен, и будь что будет.

Я просидел до полуночи, все собирая новую информацию. Зачем мне ее столько, я не знал. Быть может, благодаря этому я чувствовал, что делаю хоть что-то.
Кратко помолившись, я лег спать.


Решение проделывать часть пути на работу вместе с Аней я принял практически не задумываясь, хотя это стоило мне значительного изменения маршрута и удлинения пути на полчаса.

Я стоял у входа в парк, оглядываясь с желанием увидеть знакомую красную юбку. Но мои ожидания не оправдались: юбка была зеленая.

Мы обменялись приветами и направились к воротам. Проходя под массивной металлической аркой, я почувствовал, как меня снова накрывает волна воспоминаний. Захотелось взять Аню за руку, но я удержался.

Время пришло.

— Может это выглядит странным, но... могу я еще немного порасспрашивать тебя о твоем учении?

— Ну, давай, — ответила Аня. — Только сразу предупреждаю — я пока знаю очень мало.

— Хорошо, — сказал я и собрался с мыслями. — Что такое любовь?

Внешне это никак не проявилось, но моё сердце норовило выскочить из груди. Мой вопрос был очень похож на намек, и я не планировал его скрывать.

— Ну так просто не скажешь... — задумалась Аня. — Это вообще сложный вопрос, и у нас так же. Любовь ведь разная бывает.

— А какое, по твоему мнению, наивысшее проявление любви? Это переживание, которое испытывают влюбленные или что-то другое?

— Ну, влюбленность и любовь — это ведь разные вещи. А наивысшее проявление — это, конечно, любовь к господу.

— А в чем она проявляется?

— Мы всегда думаем о нем, повторяем святое имя, предлагаем ему пищу. Он всегда в нашей голове и наших сердцах. Независимо от настроения и все такое.

Она сделала паузу, обдумывая, затем продолжила:

— Но прежде чем полюбить бога, нужно полюбить себя, потом окружающих людей и, в принципе, всё вокруг. Ведь бог во всем. А только потом он проникнет в сердце. Как то так.

Я переваривал новую информацию. Все шло не по плану.

— А самоотречение, жертвование собой ради других — это не высшее проявление любви к ближнему?

— Про жертвование я не знаю... — сказала Аня. — Это вроде того, что закрыть от пули или за кого-то что-то сделать?

— Ну, допустим, когда появляется выбор: твоя жизнь или жизнь другого, может даже, незнакомого человека.

— Это я не знаю, — она покачала головой, — я еще не на таком уровне. К такому люди годами идут и не всегда доходят.

— Я про то, считаешь ли ты лично это высшим проявлением любви к человеку?
Я затаил дыхание. После недолгого молчания Аня сказала:

— Не знаю, стоит ли это считать. Это надо спросить у тех кто приближен уже, прочитал больше литературы и так далее. Лично я так не думаю. Но, может, я ошибаюсь, и когда-нибудь буду считать по-другому.

Она пожала плечами и посмотрела на меня. Я чувствовал себя, как тот мужик из анекдота, когда медведь занял его прорубь на рыбалке. Другими словами, я был обескуражен. Все проблема спланированных в голове разговоров состоит в том, что они планировались в одной голове.

Я кивнул и устремил свой взгляд вперед на аллею.

У меня в запасе был еще один вопрос, но я догадывался, что результат будет примерно таким же. Тем не менее я сказал:

— Хорошо. Тогда вот ещё: ты наблюдаешь в себе какие-нибудь нравственные перемены?

— Да, но не часто. Это потому что я мало всем этим занимаюсь. Иногда моя старая «я» прорывается.

— А джапы вызывают какие-нибудь чувства, если уже вызывают?

— Да, с первого раза вызвали. На самом деле это непередаваемые ощущения.

Она повернулась ко мне.

— Особенно киртан, когда мы молимся вместе. Мурашки, такое спокойствие. Что-то приятное. Не знаю, как это объяснить.

— А когда эти ощущения проходят, что-нибудь остаётся? Мрачные мысли не накатывают?

— Нет, — она покачала головой, — остается спокойствие и еще что-то... легкое. Я когда выхожу после встреч, мне так легко и хорошо.

— Я про то, что не стали ли у тебя появляться мрачные мысли после того, как ты начала этим заниматься?

— Мрачные мысли? Нет, — она улыбнулась. — Я поэтому и начала, чтобы их больше не было.

— Ладно, спасибо.

По крайней мере я узнал что-то новое из первых рук.

— Что, это все?! — воскликнула Аня. — Все обычно спрашивают: как, вообще мясо не ешь? И не хочется? И по поводу остальных пунктов тоже.

— Нет, с мясом и всем остальным проблем нет.

— Ну, слава богу, хоть кто-то это понимает. Даже мусульмане сейчас то курят, то мясо едят. А ведь в каждой религии есть фраза «не убей». Есть мясо — это то же, что убийство. Пускай не ты убил, но ты заплатил за убийство.

Мне нечего было на это ответить. И не потому, что она была безоговорочно права, а потому что спор не входил в мои планы. Ладно, пора завязывать с этой темой, а то это в самом деле походило на допрос.

— Похоже, твои приятели нас заждались, — сказал я, указывая на почти что голую ветку одного из деревьев, где сидела и с любопытством разглядывала нас белка.

— Точно! — воскликнула Аня и стала копошиться в сумке.

«Интересно, — думал я, стоя в стороне, она действительно считает эту белку человеком с отвратительно плохой кармой, из-за которой тот после смерти превратился в грызуна?»

Вскоре мы отправились дальше, и весь остаток совместного пути мы поболтали, не касаясь вопросов религии.

Придя домой после работы я снова принялся интенсивно думать над тем, как говорить с Аней, да и вообще, что мне делать. Я твердо решил разобраться, что же происходит в моей голове.

Итак, Аня определенно вызывает у меня симпатию (мягко говоря), и, не исключено, что поэтому я так рьяно пытаюсь найти способ ей помочь. А может, наоборот: она начинает нравиться все больше из-за того, что я постоянно о ней думаю? Неважно.

Похоже, что волей-неволей я начинаю думать о том, не начать ли нам снова встречаться. Тем более, что все идёт именно к этому. Я даже как-то не против, но... Она кришнаитка.
Советы в интернете подсказывают, что при разговоре с девушкой вопросов веры лучше касаться в последнюю очередь. Но это подходит для тех, у кого вопросы веры стоят на последнем месте.

Да, Аня мне нравится, и я не прочь и дальше развивать отношения, но будем ли мы друг друга понимать, сможем ли мы реализовать то, что должны реализовать супруги в браке, если об этом из нас двоих буду знать только я один? Будут ли два в плоть едину, когда один стремится к Богу, а другой — к приятным последствиям медитации?

Ответ мне кажется очевидным, но я все равно не могу перестать думать о ней. Что там говорили святые отцы про воображение?


Эта неделя была похожа на те самые дни из далёкой юности. Я встречал Аню у ворот парка, и мы проходили его насквозь. Она все больше и больше походила на прежнюю Аню, способную запросто говорить за двоих, не пряча при этом своих эмоций и не скрывая мнений. Моя душа радовалась оттого, что удалось найти старого друга.

Время от времени разговор приходил к новоприебретённой Аней вере, и старался быть как можно осторожнее.

Однажды Аня пыталась угостить меня конфетами, но у меня возникло одно подозрение, и я отказался.

Дело в том, что у кришнаитов довольно специфичный прием пищи. По-хорошему кришнаит должен есть исключительно освященную самостоятельно или другими кришнаитами пищу. После приготовления она преподносится Кришне для того чтобы он первый ее «попробовал». Для этого выделяют от пяти до пятнадцати минут чтения мантр. После этого пища становится освященной и наделяется способностью к исправлению кармы и прочим «благодатным» свойствам.

«Ешь и спасайся» — это так же круто, как «ешь и худей».

Прасад, так называется освященная пища, служит не только для духовного совершенствования и утоления физиологических потребностей, но и в миссионерских целях. Кришнаиты считают, что прасад способен своими духовными свойствами обратить душу непреданного к Кришне.

Организация «Харе Кришна — пища жизни», если верить Википедии, действует сейчас в более чем шестидесяти странах мира и занимается раздачей бесплатной (естественно, освященной) вегетарианской пищи голодающим, а также «возрождением древней ведической культуры гостеприимства».

Как выяснилось позже, предлагаемые мне конфеты не были прасадом: покупное нельзя предлагать Кришне, поскольку неизвестно кто и как делал эти конфеты. К тому же для потребления прасада нужно соблюсти множество бытовых требований: есть можно только правой рукой, которой во время еды больше ни к чему нельзя прикасаться, нельзя касаться ложкой для раздачи прасада других тарелок и т. д.

А все таки: почему я отказался от конфеты, думая, что передо мной прасад? Неужели он способен на меня как-то подействовать?

Обычная пища становится прасадом после предложения Кришне, то есть принесения ему в жертву. Таким образом еда становится частью языческого священнодействия и получает статус идоложертвенного.

Общение с единственным Богом-Творцом естественным образом исключает возможность служения языческим богам. Было бы странно если бы жених каждый день обращал все свое внимание не к невесте, а к фотографии в порножурнале. Мало того, за идолами могут скрываться те, кому выгодно, чтобы служение человека направлялось не к Творцу, а к твари, препятствуя движению человека к Богу. Как Вы поняли, я говорю о бесах.

«Что?! Мы думали, вы образованный человек, а тут такое средневековье. Фу!»

В то же самое время нужно понимать, что «идол в мире есть ничто», то есть идоложертвенная пища, или порча, или чтобы то ни было не может повредить христианину. Однако при этом сознательное употребление идоложертвенного на пользу не пойдет. Видя, как вы сознательно уминаете освященный Кришной пирожок, кришнаиты имеют полное право истолковать это по-своему и сказать: «Вот видите — даже христиане признают, что Христос и Кришна это одно и то же».

И еще хуже: если другой христианин, увидев, сей процесс, решит то же самое и, польстившись на легкость кришнаитского «спасения», отправится к ним.

Поэтому от прасада я предпочитаю держаться подальше.

Аня, казалось, и не подозревала, что я сильно о ней беспокоюсь. Она ни разу не спросила меня о том, во что верю я. Она больше не пыталась пригласить меня на их собрания, отчего мне даже стало как-то обидно.

Однажды я задал ей очередной заковыристый вопрос, надеясь вызвать хотя бы жалость:

— Скажи, вот я знаю, что я не самый хороший человек и не последователь Кришны. Какова будет моя посмертная участь?

— Как у всех, — спокойно ответила Аня, — очередное перерождение, пока не найдешь путь домой.

Вот так. Вверх, вверх, вниз, вниз, влево, вправо, влево, вправо, В, А, старт, и у тебя в кармане бесконечные жизни. Расслабься и получай удовольствие.

Либо Аня умолчала, либо просто не знает, что, согласно ее учению, у меня есть замечательная возможность превратится в какую-нибудь животину, например в глиста, а не в человека. И этот факт, если она об этом знала, ее совершенно не смутил.

Прабхупада (Найроби, 11.02.1975):

«Даже если кто-либо присоединяется к обществу преданных под влиянием чувств, начинает исполнять предписанные обязанности, повторяет Харе Кришна, — в следующей жизни он обязательно родится человеком. У других такой гарантии нет. Даже если [обычный человек] исполняет свои так называемые обязанности, материальные обязанности, следующее рождение в человеческом теле ему не гарантировано».


Из дверей храма вышел пожилой священник с седыми, собранными в пучок волосами, и перекрестившись у выхода, быстро зашагал ко мне. В руках отец Николай нёс чемоданчик.
Я склонил голову, священник благословил меня широким крестом и затем мягко спросил:

— Ты хотел поговорить?

Я кивнул и указал на беседку неподалеку. Мы направились туда.

Походка отца Николая была не по годам решительной и целеустремленной, как и он сам. Несмотря на специфичный род занятий и преподаваемый в семинарии предмет, отец Николай был на самом деле добрым и отзывчивым человеком, что ясно отражалось в его глазах.

А преподавал отец Николай сектоведение, и я до сих пор удивляюсь тому, что я не вспомнил про это в первый же вечер.

Мы добрались до беседки и расположились внутри, где я поведал ему об Ане. Выслушав меня, отец Николай задумался.

— М-да, — сказал он через минуту. — Кришнаиты — это серьезно. Даже с радикальными исламистами приходится проще. Боюсь, я не могу посоветовать что-то конкретное: здесь каждый случай уникален. Есть метод, разработанный Стивеном Хассеном, но там нужно довольно много небезразличных людей. Лучше бы узнать как относятся родители Ани к её новому увлечению. Их поддержка крайне важна.

Я спросил:

— А есть ли какой-нибудь смысл говорить с самой Аней? И о чём?

— Только не о религии. Со временем это может стать ее главной темой, а здесь возникнут разногласия. Ни в коем случае нельзя критиковать то, что ей дорого. Лучше показать, что за пределами секты люди тоже могут радоваться и любить. У сект есть такой прием — «бомбардировка любовью», ты, наверное, знаешь. Новоприбывшего тут же окружают вниманием и заботой, дарят подарки, могут просто подойти и сказать: «Мы тебя любим!». Человек начинает считать, что учение, которого держатся такие люди не может быть чем-то плохим. При этом он видит, что люди за пределами секты не отличаются особой дружелюбностью. Как правило, и приходят то в секту из-за какого-нибудь кризиса, поэтому не лишним было бы узнать, в что у Ани произошло.

Отец Николай сделал паузу, а затем продолжил:

— Например, в нашей практике был случай, когда молодой парень уехал в деревню к Виссариону, порвав все контакты с родными. Из родственников только лишь бабушка на него не давила, она просто вязала носки и посылала ему в деревню. И именно благодаря бабушке, благодаря ее любви, он потом вышел из секты.

Повисло молчание, во время которого я пытался собраться с мыслями.

— Еще хороший способ, — продолжал отец Николай, — это попробовать найти бывшего кришнаита. Тот мог бы проговорить с Аней и рассказать, почему он вышел из секты. Это тоже было бы неплохо.

Я тяжело вздохнул.

— Ладно, спасибо, батюшка.

Мы ещё немного побеседовали, а затем распрощались. После встречи у меня остались какие-то смешанные чувства: с одной стороны, я узнал кое-что новое, с другой — я по-прежнему не знал, что делать. Я не смогу действовать по методу Хассена: я не знаю никого из знакомых Ани, даже ее родителей. И где взять бывшего кришнаита, да еще устроить им встречу? Похоже, это было за гранью моих возможностей.

Мне оставалось только говорить. Молиться и говорить.


Ко мне приближались две фигуры. На одной была длинная малиновая юбка, теплая куртка и милая оранжевая шапка с помпоном. Вторая фигура, худощавая, была одета совсем уж обыденно. В глаза разве что бросалась какая-то странная желтизна лица, на котором блистала счастливая улыбка.

— Харе Кришна! — сказал уже знакомый мне парень.

— И вам того же, — улыбнулся я в ответ, стараясь скрыть раздражение.

Мы пожали друг другу руки. В глубине души я был возмущен, что это тип появился, как я считал, на нашей с Аней территории.

— Ваня, это Андрей, Андрей — это Ваня. В каком-то смысле, вы уже знакомы, — сказала Аня, улыбаясь.

Иван благодушно кивнул, и мы втроем направились ко входу в парк. Аня оказалась посередине.

— Позвольте кое-что спросить, — начал мой новый знакомый крайне дружелюбным тоном, — я так понимаю, вы интересуетесь нашим учением?

— В некотором смысле, — ответил я.

— Я мог бы вам о нем рассказать, если хотите.

— Боюсь, я не в настроении сейчас об этом говорить, — сказал я с извиняющимся видом.

— Жаль, — произнес Иван, — А сами вы какую веру исповедуете?

Мне показалось, что огрызаться в этот момент не стоило, поэтому я ответил:

— Я православный христианин.

— Это замечательно! Мы с Вами — люди верующие. Думаю, мы сможем найти общий язык.

Мы шли по центральной аллее, и я, молясь про себя, ждал, когда же она, наконец, закончится. Мне не хотелось затевать религиозных споров при Ане. Это был верный способ испортить с ней отношения. Но Иван не успокаивался.

— Мы тоже верим, что Господь наш Иисус Христос — это Сын Божий.

Я криво усмехнулся. Хорошая попытка.

— И вы следуете всему, что Он говорил? — спросил я.

— Иисус говорил истину, это несомненно. Но Он говорил так, чтобы Его учение могли понять люди того времени. С тех пор люди стали способны понять гораздо больше.

— Что, например? — спросил я, догадываясь, о чем пойдет речь.

— Взять ту же заповедь «не убий», — начал Иван, сопровождая свою речь выразительными жестами. — Ведь в Библии так и написано: «не убий», там не написано «не убий человека». Заповедь запрещает любое убийство, в том числе и убийство животных. У них ведь тоже есть душа.

— Не спорю, есть. Но это животная душа. Человек — не животное. Тем более, не кажется ли вам странным, что Бог, давая заповедь »не убий», при этом одобрял жертвоприношения? Да и Песах евреи отмечали не огурцами.

— В том то и дело, что евреи не были готовы тогда этого осознать. Да, люди и животные — разные, но внутри, под телесной оболочкой, такая же духовная душа, неотъемлемая частица бога. Даже дерево имеет душу. Разница только в уровне развитии сознания.
Иван повернулся ко мне.

— Вот смотрите: например, у отца есть два сына: один из них судья, а второй — простой рабочий. Отец любит их одинаково. И если сын-судья скажет отцу: мой брат совсем никчемный и не приносит пользы, можно мне его зарезать и съесть? Что ответит отец?

— Я понял, что вы хотите сказать, но, думаю, заход на второй круг обсуждения одного и того же не имеет смысла. Мы смотрим на одно и то же через разные очки.

— Да, и это результат толкования Библии христианами. Так, как вы этому учите, Бог не говорил.

Я, даже несмотря на мой относительно спокойный характер, начинал закипать, а Иван продолжал:

— Вы оправдываете мясоедство тем, будто это полезно: белки и все такое. Но человек способен обходиться без мяса. Можно питаться злаками, овощами, фруктами, молоком. Это предназначено в пищу людям. Вот, возьмем корову. Мы питаемся ее молоком, значит она наша мать, согласны?

— Нет.

— Почему?

— Если бы она была моей матерью, то я был бы теленком.

— Но она кормит нас своим молоком.

— Железобетонная логика, — я закатил глаза.

— Вы не можете этого понять. Вы убиваете коров, когда они перестают давать молоко. Убийство коровы — это страшный грех, а когда человек грешен, он не может понять бога. Главная обязанность человека — познать Бога и полюбить Его. Но если вы остаетесь убийцами, то никогда не сумеете понять Бога, не говоря уже о том, чтобы полюбить Его.

— Но Христос ел пасхального агнца! — воскликнул я. — А вы считаете его аватарой Кришны!

Я не замечал, что Аня выглядит растерянной и расстроенной.

— Но он не содержал скотобойни! — воскликнул в ответ Иван. — Когда нет другой пищи, кто-то может съесть мясо, чтобы не умереть с голоду. Это другое дело. Но постоянно содержать бойни просто ради того, чтобы потворствовать своему языку — величайший грех. Практически, до тех пор пока в обществе будет существовать этот жестокий обычай — содержать бойни, у нас не будет даже человеческого общества.
Мой мозг начинал клинить, и я решил не усугублять ситуацию.

— Но почему тогда Кришна попускает животным есть друг друга? И тех же коров.

— Бог добр. Если вы хотите есть животных, он предоставит вам это. Бог даст вам в следующей жизни тело тигра, чтобы вы могли есть плоть без всяких ограничений.

Я издал какой-то неопределенный звук: нечто среднее между рыком и стоном. В голове носилась еще туча вопросов. Почему кришнаиты едят овощи если у растений тоже есть душа? Как быть с микробами? И вообще, если толковать Библию так буквально, то почему кришнаиты не ходят однорукие, одноногие и одноглазые: ведь вокруг так много искушений! И, вообще, куда делся меч, который Христос принес на землю с Небес?

Я хотел было начать пытать моего собеседника этими вопросами, но тут же ощутил в животе холод ужаса. Пришло осознание того, что я наделал, и ноги стали ватными.

Нет, это было не раскаяние за убитых коров, это было раскаяние за собственную глупость.

Я не знаю, Анин приятель сделал это сознательно или нет, но теперь я официально перешел в оппозицию по отношению к кришнаитскому учению и, как следствие, к самой Ане.

У кришнаитов существует специальный термин, обозначающий общение с непреданными. Если вдруг кто-то начинает, как им кажется, оскорблять учение и все прочее, связанное с Кришной, то у благочестивого вайшнава есть два пути: либо он должен вступить в спор и опровергнуть все нападки оппонента, либо уйти, ибо слушание хулы на Кришну сильно вредит духовному развитию. Ещё бы: ведь тогда у новоначального преданного может вернуться критическое мышление.

Парк закончился, и я оставил мою Аню вместе с Иваном. Сейчас он тяжело вздохнет и скажет что-то вроде: «Вот видишь как ослеплены умы не ведающих господа грешников».

Я шел прочь, не обращая внимания ни на что. Во мне бурлила ненависть. Нет, Иван ни в чем не виноват, может быть, он делал это из благих побуждений, стараясь оградить Аню от духовно опасного «вольнодумца». Это не моё дело. Моё дело — это мой проклятый язык.

Я шел, погруженный в раскаяние и печаль, удерживаемый на плаву над бездной отчаяния только благодаря молитве.


Ко мне приближалась фигурка в красной юбке. Я сразу почувствовал, что что-то не так. Аня не улыбалась, как обычно.

Она сделала несколько неуверенных жестов, затем произнесла:

— Андрей, извини, мне очень жаль, но... мы не можем больше видеться...

Хоть я и ожидал этих слов, все равно ощущение было такое, будто в мою душу вонзили скальпель и разрезали ее сверху донизу.

— Тебе нельзя со мной говорить? — спросил я.

Она кивнула. Я чувствовал себя увертливым адвокатом, который ищет хоть какие-то лазейки в законах, чтобы выкрутиться.

— Что ж, — сказал я, — если нам нельзя говорить... Тогда будем молчать.

Я сделал приглашающий жест в сторону парка, и Аня, казалось, с некоторым облегчением последовала за мной. Мы шли не спеша, словно участники траурной процессии.

Ситуация была какой-то неловкой, но зато Аня все ещё была рядом.

Я сам не понял, как её рука оказалась в моей. Аня вздрогнула, но руку не убрала. Главная аллея была бесконечно длинной и в то же время невероятно короткой. Мы отпустили руки только в самом конце. На прощание Аня мне улыбнулась.

Мне удалось выиграть неделю прежде чем Анины друзья узнали, что она подошла к их запрету слишком буквально, и полностью запретили какое бы то ни было общение. Аня выглядела ужасно, когда говорила мне это. Наверное, у нее в душе шла нешуточная борьба, и это давало мне надежду.

На следующий день, когда она снова увидела меня у входа в парк, в ее глазах читалось отчаяние и мольба, но я не собирался сдаваться. Еще через день Аня не появилась вовсе. Тем не менее я не переставал ждать ее еще очень и очень долго, но, видимо, ей пришлось пожертвовать белками ради нового маршрута.

Чувствовал я себя отвратительно.


Я выпрямился и, шмыгая носом, приложился к кресту и Евангелию, затем вопросительно посмотрел на священника. Отец Николай с задумчивым видом стоял, оперевшись об аналой. Я ждал.

Наконец, батюшка тяжело вздохнул и сказал:

— Ну, что ж... Во-первых, чтобы ты не унывал: помни, что Господь попускает нам падать для того чтобы мы учились. Да, греха нужно бояться, нужно бежать от него, но когда уже согрешил, нужно надеяться на Божью милость, не унывать и не отчаиваться. А во вторых, ты уверен, что здесь имел место только твой неудержимый язык?
Я задумался. На этот раз терпеливо ждал отец Николай. Спустя минуту я отрицательно покачал головой.

— Ладно. Ты искренне хотел помочь Ане, так?

— Так.

— И, несомненно, помочь человеку прийти к Богу — это благое дело, так?

— Да.

— Не привести человека к Богу, а помочь прийти к Богу. Чувствуешь разницу?

Где-то на окраине моего сознания что-то закопошилось и стало продираться сквозь толщу мыслей в центр.

И тут я понял. Сразу вспомнились те беспокойные вечера, когда я бродил по комнате, пытаясь придумать что же сказать Ане чтобы она задумалась. Как это смешно! Неужели я думал, что стоит мне сказать пару слов, и Аня тут же потребует, чтобы я повел ее в церковь? И ведь я чувствовал, что делаю что-то не так, но все равно продолжал старательно трудиться, по факту, тараня головой стену.

По моему лицу отец Николай все понял и продолжал, скорее размышляя вслух, чем назидая:

— Нельзя просто взять человека за руку и привести в Царство Божие. Можно только помочь разобрать завалы на пути туда: развеять мифы, объяснить затруднения. Но идти или не идти человек решает сам. Кому-то обратиться к Богу мешают эти завалы, а кто-то решился идти по другой, как ему кажется, более красивой дороге. И даже несмотря на то, что она ведёт в противоположную от Бога сторону. Если человек не готов, до него не достучаться, можно только ждать и делать, что от тебя зависит. Но нужно следить: не пытаешься ли ты взвалить на плечи Божью работу?

— Я понял, — сказал я тихо.

Возникла пауза, и отец Николай снова принял задумчивый вид.

— И ведь, что самое интересное, — продолжал он, устремив свой взор куда-то вдаль, — сектанты — это не какие-то там маргиналы и сумасшедшие, это обычные, молодые и веселые мальчики и девочки. Когда мы молоды, мы все ищем кому или чему посвятить себя, так уж мы устроены. А ведь и они хотят посвятить себя великой цели! «Какова же эта цель?» — задают они верный вопрос.

Отец Николай перевёл взгляд на пол перед собой и снова вздохнул.

— Но ответ они получают неверный.

Я ничего не сказал, да это и не требовалось. Отец Николай был погружен в свои мысли.

— Но пути Господни неисповедимы, — сказал он и посмотрел на меня. — Ну, что, ты понял свою ошибку?

— Понял: я забыл, что у Бога могут быть свои планы на то, по какому пути вести Аню, и не обязательно, что этот путь проходит через меня. Я взял на себя слишком много. Каюсь.

Я склонился перед аналоем, и на мою голову легла епитрахиль.

— Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо Андрее, и аз, недостойный иерей, Его властию мне данною, прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во Имя Отца и Сына, и Святаго Духа. Аминь.

Я чувствовал, как в моей душе воцаряется покой.


Как обычно неожиданно наступила зима и выпал снег. Привычный пейзаж парка преобразился: деревья полысели, а пустые и холодные лавочки навевали тоску и казались чем-то неуместным. На всякий случай я прихватил с собой орехов, однако ни одной зверушки не было видно.

Время от времени я проходил здесь в надежде увидеть Аню. Я не хотел снова расспрашивать ее о чем бы то ни было, главное — чтобы она была рядом. Те минуты, когда мы молча гуляли по парку, держась за руки, были едва ли не самыми счастливыми минутами, проведенными с Аней.

Но за всё время я так ее и не встретил.


Я просыпаюсь от резкого звука и не понимаю, что происходит. Я сплю или уже нет? Вокруг темнота. Постепенно я прихожу в себя и понимаю, что это не сон. Лежащий на столе мобильный жужжит и изрыгает музыку.

Я несусь к столу, не в силах справиться с самыми ужасными предположениями, кому я потребовался посреди ночи.

Хватаю телефон и получаю ещё один шок: это Аня. Я отвечаю на звонок и не замечаю, что от напряжения перестаю дышать.

— Да? — спрашиваю.

На том конце непонятные звуки.

— Аня?

— Андрей, пожалуйста, приезжай!

Голос срывается, и она плачет. Я ни секунды не раздумывая, говорю:

— Адрес?!

Она сквозь силу выдавливает улицу и дом.

— Я уже бегу.

Не отключая телефон, я начинаю собираться.

— Что случилось, Аня? Может вызвать полицию?

— Нет, — всхлипывает она, — здесь... Я не знаю. Просто приезжай.

— Уже бегу.

Пытаясь натянуть ботинок, я прижимал телефон плечом к уху, и в конце концов его уронил. Подняв аппарат, я услышал Анин голос:

— … страшно. Он сказал, что хочет, чтобы я пошла с ним и что его послал Кришна.

— Он сейчас там? — спросил я, чувствуя как внутри все леденеет.

— Нет. Но я боюсь! Пожалуйста, приходи!

— Я уже бегу, буду у тебя минут через десять.

Я выскочил в подъезд и метнулся к лифту. Тот ехал чрезвычайно медленно. Неужели никто не придумал кнопки: аварийный спуск?

— Что мне делать? — спрашивала Аня.

— Молись.

— Как?!

— Как можешь, — сказал я и, спохватившись, добавил, — только не Кришне, естественно. Можешь так: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня». Или просто: «Господи, помилуй». Только произноси не как мантру. Говори с Богом как говоришь со мной. Он рядом, Он тебя слышит.

— Х-хорошо, — выдавила Аня и начала повторять молитву.

Я в это время несся по пустынным, засыпанным снегом, улицам и дворам, сам при этом непрерывно молясь. Когда я оказался у подъезда и стал набирать номер квартиры, сердце моё бешено колотилось, а горло и лёгкие были ледяные, как морозный воздух.

— Я уже здесь, открывай.

Дверь запищала, и я ворвался внутрь. Лестницу мне было не одолеть: сердце и так уже побаливало, поэтому я снова забрался в самый медленный лифт на свете.

Аня ждала на лестничной площадке, растрёпанная и беспомощная. Только я вышел из лифта, она тут же бросилась навстречу и, обхватив мою шею руками, прижалась ко мне и заплакала.

— Все хорошо, я с тобой — сказал я, а сам мысленно поблагодарил Бога за то, что с Аней ничего не случилось.

Аня схватила меня так, что было трудно дышать. Я что-то говорил, пытаясь её утешить. Спустя пару минут Аня стала успокаиваться.

— Спасибо, что пришел, — наконец произнесла она.

Я провел Аню в квартиру и увидел, что во всех без исключения комнатах горит свет. Я посадил Аню на кухне и, с трудом отцепив от себя её руки, с разрешения, конечно же, пошёл ставить чайник. Нужно было разогреть моё застуженное горло.

Пока я проводил необходимые манипуляции, Аня беспрерывно говорила, видимо, пытаясь выплеснуть свои переживания. Но она была так взволнованна, что я толком ничего не понял. Наконец я сел за стол, взял Аню за руку и попросил всё подробно рассказать.

История выходила следующая. Вечером, дабы разогнать гнетущее настроение, Аня решила немного помедитировать и, расположившись перед импровизированным алтарем в гостиной, принялась читать мантры по четкам. На третьем круге она почувствовала что-то необычное и открыла глаза. К своему ужасу Аня обнаружила, что справа от самодельного алтаря кто-то стоит. От страха она не могла даже пошевелиться, а слова мантры застыли на губах. И неизвестный заговорил.

Он сказал, что Кришна повелел привести Аню к себе, потому что она уже готова к встрече. В глубине души такое предложение показалось Ане очень подозрительным, и, чтобы прояснить ситуацию, она снова начала читать мантры. Но тут таинственный гость засмеялся так, что кровь в жилах остановилась. Аня в ужасе отбросила четки и побежала вон из комнаты. На ходу она включала свет везде, где только можно, стараясь при этом не оглядываться. В конце концов она заперлась на кухне и позвонила мне. Почему именно мне — Аня не смогла внятно объяснить.

— Что это было? — спросила Аня, закончив рассказ.

— Бесы, по-видимому, — ответил я.

Чайник уже громко пыхтел, но все никак не хотел выключаться. Аня посмотрела на меня со смесью страха и изумления.

— Чего они хотели?

— Ну... — протянул я. — Как минимум превратить твою жизнь в мучение, а в идеале — чтобы это мучение было вечным.

— Но почему я? — простонала Аня, чуть не плача.

— Ты их пригласила, вот они и пришли.

— Но я их не приглашала! — воскликнула Аня.

Я пожал плечами и ничего не ответил. Наконец, чайник щёлкнул и затих. Свободной рукой я налил по кружкам кипяток. Горячий чай, пройдя через заледеневшее горло, принёс некоторое облегчение. Возможно, завтра я свалюсь с температурой, но это будет завтра.

Аня пила свой чай в задумчивости. Спустя пару глотков я поставил кружку на стол и, секунду поколебавшись, спросил:

— Ну, как ты?

— Уже лучше, спасибо.

— Да нет, я не про это. Вообще как у тебя дела? Я так давно тебя не видел.
Она подняла глаза и долго-долго смотрела на меня, затем снова опустила.

— Прости меня.

— За что?

— За то, что так поступила. За то, что оставила тебя, — сказала она потухшим голосом. — Я не хотела этого делать, но тогда мне казалось, что так будет лучше

— Все нормально, — сказал я, обнимая девушку, — я на тебя не в обиде.

Аня отодвинулась, и её лицо оказалось очень близко. Ещё секунда, и случилось бы что-то, не сказать чтобы неожиданное, и не сказать, чтобы неприятное, но неуместное — точно, поэтому я осторожно отодвинулся и улыбнулся, показывая, что всё в порядке. Аня улыбнулась в ответ.
Я допил чай. Часы на стене показывали полдвенадцатого. Или полнулевого? Нет, лучше без половины полночь. Я зевнул.

Не знаю сколько мы ещё проговорили, но вскоре у Ани начали слипаться глаза.

— Ты сейчас захрапишь, — сказал я.

Подумав, Аня согласилась на то, чтобы я провел ее в спальню. Мы вышли в коридор. Через раскрытую дверь я увидел залитую светом гостиную, где на тумбочке в дальнем углу виднелся самодельный алтарь. Мы прошли в соседнюю комнату. Аня села на кровать, а я, во избежание недоразумений, сел на стул у стены.

— Что будешь делать со всем этим? — спросил я, кивнув в сторону гостиной.

Спустя секунды раздумий она тихо произнесла:

— Убери.

И добавила:

— Пожалуйста.

Аня легла на подушку и закрыла глаза, а мне хватило ума выключить свет.


— Спасибо, — пробормотала Аня и взяла меня за руку.

Я видел, что Аня улыбается. Через некоторое время её глаза закрылись, а лицо приняло умиротворённый вид. Я посидел ещё некоторое время, а затем осторожно высвободил руку. Выходя из комнаты, уже на пороге, я обернулся и перекрестил спящую девушку.

Выключив свет в коридоре и на кухне, я зашёл, наконец, в гостиную. На тумбочке в углу стоял трёхстворчатый «иконостас»: рисунки божеств индуистского пантеона, сурового вида индусы и даже фотография Прабхупады. Я заметил лежащий на полу около стены мешочек с четками.

И тут до меня, наконец, дошло, ЧТО же здесь всё-таки произошло. По спине пробежал холодок, и я начал молиться. Подойдя к алтарю, я сложил «иконостас», подобрал мешочек с четками и положил его на тумбочку. Затем я выключил свет и встал посреди комнаты. Стало тихо, насколько может быть тихо в городе.

— Христе Боже... Слава Тебе за всё, — прошептал я.

Затем сделал земной поклон и замер.

Я чувствовал себя маленьким ребенком, слабым, беспомощным, но я был не один. Мне не хотелось больше ничего предсказывать, волноваться, бояться. Я хотел только положиться во всём на Бога и больше не беспокоиться ни о чём, кроме как о том, чтобы следовать Ему неотступно. Ведь Бог лучше знает, какими путями вести своих любимых чад в Свое Небесное Царство.

Я поднялся, заканчивая безмолвную молитву, затем лег на диван и стал смотреть в темноту. Где-то вдалеке гудели машины, и лаяли собаки. В соседней комнате мирно спала Аня.

Что будет дальше? Я не знал и не хотел знать.

Я засыпал, счастливо улыбаясь.


P.S. Благодарю тебя, не только дорогой, но и терпеливый читатель за то, что выдержал до конца. Если у тебя имеется какая-нибудь конструктивная критика: будь то по художественному оформлению или же по поводу богословия, то, прошу, не стесняйся — говори.

Нужно предупредить, что описанная в моём рассказе история в целом — благочестивый вымысел, однако значительная часть диалогов — настоящие. И если, дорогой читатель, тебе показалось, что в финальном споре с Иваном не всё хорошо с логикой, то знай — я не виноват (в определённой мере, конечно же). В основе этого диспута лежит реальная, но немного модифицированная и местами даже дословная беседа Прабхупады с кардиналом Даниэлю.

В первую очередь хочу поблагодарить Господа Бога за то, что подарил мне этот рассказ — я в самом деле удивляюсь, как мне удалось его написать.

Ещё мне хочется поблагодарить девушку, диалог с которой я взял за основу для бесед в парке. Надеюсь, она на меня не обидится, если вдруг это прочитает. И расспрашивал я её не в корыстных целях: идея использовать наш с ней разговор для рассказа пришла позже.

Благодарю также Александра Леонидовича Дворкина сами знаете за что.

Благодарю о. Андрея Кураева за то, что он есть. Если Вам показалось, что рассказ пронизан его мыслями и идеями, то Вам не показалось Но это получилось как-то бессознательно.

Благодарю Александра Викторовича Саввина из ПСТГУ за интересную лекцию, которая была, если мне не изменяет память, 3 октября 2017 года в актовом зале 7-го корпуса СКФУ, а также за беседу после этого. Именно его словами говорит в рассказе о. Николай.

И ещё: хоть диалоги я и пытался брать из реальности. Но в тексте обнаружилась мысль, подтверждение которой я найти не смог. Написал этот рассказ я год назад, и вспомнить: придумал я это или действительно где-то видел, у меня, к сожалению не получается. Вот эта фраза:

«— Иисус говорил истину, это несомненно. Но Он говорил так, чтобы Его учение могли понять люди того времени. С тех пор люди стали способны понять гораздо больше».
Как говорится: если вы что-то знаете об этом — пишите.

И под конец: и Аня, и Ваня — искренние молодые люди, и у них не было никакого злого умысла. Они действительно делали то, что считали благом.

Всем ещё раз спасибо.

Благодать Господа и нашего Иисуса Христа да будет со всеми вами! Аминь.