В.А. Соколов (1851–1918)
Можно ли и должно ли нам молиться в Церкви за усопших инославных?

«Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всей душою твоею»… и «возлюби ближнего твоего, как самого себя», говорит Господь. На этих двух заповедях, по слову Господа, «утверждается весь закон и пророки» (Мф.22:37-40); их исполнение «больше всех всесожжений и жертв» (Мк.12:33). «Любящий другого», разъясняет апостол, «исполнил закон», «ибо… все другие заповеди заключаются в этом слове: люби ближнего твоего, как самого себя» (Рим.13:8-9). «Любите», говорит Господь, даже «врагов ваших; благотворите ненавидящим вас; благословляйте проклинающих вас, и молитесь за обижающих вас» (Лк.6:27-28). Без любви христианской ни дар пророчества и чудотворения, ни даже раздача всего имения и предание самого тела своего на сожжение, не могут иметь никакого значения (1Кор.13:2-3). «Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь». «Не любящий брата пребывает в смерти». «Не любящий брата своего не есть от Бога» (1Ин.3:14, 10; 1Ин.4:8). Итак, любовь к ближнему – это основная заповедь христианства, отличительный признак, по которому можно узнать истинных учеников Христовых (Ин.13:35). Одним из самых естественных и существеннейших проявлений этой христианской любви к ближнему является молитва за него к Богу, а потому слово Божие настойчиво и многократно внушает верующим этот долг молитвы. «Прежде всего прошу», пишет апостол, «совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков» (1Тим.2:1). «Молитесь друг за друга, чтоб исцелиться: много может усиленная молитва праведного» (Иак.5:16). «Бодрствуйте в молитвах» (1Петр.4:7). «Непрестанно молитесь» (1Фес.5:17). «Молитесь» даже «за обижающих вас и гонящих вас» (Мф.5:44). Люби своего ближнего и молись за него, – вот непреложный завет нам веры Христовой, а так как Бог наш есть Бог и живых и мертвых и «у Него все живы» (Лк.20:38; Рим.14:9), то и христианская любовь наша «никогда не перестает» (1Кор.13:8), простираясь и на живых и на умерших. Вот почему Святая Церковь и внушает нам молиться за наших усопших ближних. Св. Кирилл Иерусалимский говорит: «мы молимся о всех между нами скончавшихся, веруя, что сие приносит великую пользу душам, за которых приносится молитва»(1). «Должно», по учению Св. Иоанна Златоуста, «сколько можно помогать умершему не слезами, но молитвами, и молениями, и милостынею, и приношениями». «Не поленимся подавать помощь умершим и приносить о них молитвы»(2). «Не бедным одним должно являть милость во время жизни нашей», говорит бл. Августин, «но постараемся оказывать оную и умершим»…! «Всем нам, имеющим прейти от сей жизни, нужно милосердие». «Хочешь ли, чтобы Бог был к тебе милостив? Будь сам к ближнему таким. Итак, молись за умерших, чтобы и они, когда будут в блаженной жизни, молились о тебе.»(3) Наша святая вера таким образом учит нас: люби своего ближнего и молись за него, как за живого, так и за умершего.

А кто есть ближний мой? – С этим вопросом обращался, как известно, один законник к Самому Христу Спасителю, и Господь отвечал ему притчей о том, как ограбленный, избитый и израненный разбойниками встретил к себе сочувствие, помощь и заботливый уход не со стороны священника и левита, которые безучастно прошли мимо несчастного, а от самарянина, т. е. такого человека, которого по господствовавшим тогда условиям жизни он должен был считать себе чужим и враждебным. Этой притчей (Лук.10:29-37) Господь научает нас, что понятие «ближнего» должно определяться не общностью племени или веры, а единством человеческой природы и свойственных ей истинно человеческих чувств. Соответственно этому, Св. Церковь в православном катехизисе всем нам с раннего детства внушает, что «все человеки суть ближние наши, потому что все произошли от одного человека и все имеют одного Отца Небесного»(4).

Если я искренно этими истинно христианскими воззрениями и чувствами проникнут, и если скончался кто-либо из близких и знаемых мне людей, принадлежавший при жизни к римско-католическому, лютеранскому, реформаторскому или англиканскому вероисповеданию, то, конечно, у меня естественным является стремление выразить своему почившему ближнему свою христианскую любовь и оказать ему свою посильную помощь молитвой, т. е. по трогательному обряду своей православной церкви отслужить о нем панихиду и помянуть его в церковной молитве. Однако современная практика нашей православной церкви решительно отвечает мне, что этого сделать нельзя. Церковь, говорят мне, дозволяет общественную молитву только за тех усопших, которые при жизни принадлежали к числу ее членов, находились с ней в общении, а потому за римского католика, лютеранина и т. п. в православной церкви молиться нельзя. Но почему же? Ведь почивший – человек, христианин, ближний мой. Закон Христов предписывает мне любить его и молиться за него. Запрет церкви мне представляется каким-то непонятным противоречием духу и основным требованием христианства, а потому невольно приводит меня в смущение. Мне хочется расследовать, откуда взялась в нашей церкви эта суровость; когда, почему и как церковь постановила такой строгий закон?

Внимательно перечитал я все канонические правила св. апостолов, св. вселенских и поместных соборов и св. отцов и оказалось, что во всем этом церковном кодексе совершенно нет ни одного правила, которое запрещало бы молитву за усопших, не находящихся при жизни в общении с церковью. Где же те основания, на которых утверждается современная практика нашей церкви?

Эти основания приведены и раскрыты в известном письме Московского Митрополита Филарета к обер-прокурору Святейшего Синода, от 25 февраля 1847 г., по вопросу «о действовании православных священников относительно умерших римско-католического, лютеранского и реформаторского исповеданий, на основании церковных постановлений»(5).

«Церковные постановления», пишет митрополит Филарет, «относящиеся к сему предмету, суть следующие:

Апостольское правило 10. «Аще кто с отлученным от церкви помолится, хотя бы то было в доме: таковый да будет отлучен».

Антиохийского собора правило 2. «Да не будет позволено имети общения с отлученными от общения, ниже сходитеся в домы, и молитися с находящимися вне общения церковного. Чуждающихся собраний одной церкви не приимати и в другой церкви».

Лаодикийского собора правило 6. «Не попускати еретикам, коснеющим в ереси, входити в дом Божий».

Толкование. Несть достойно еретиком в церковь Божию входити: аще и Великий Василий Уалента царя, еретика суща, к исполнению верных прият, не бе бо еще сего собора, и се правило не бе изложено.

Лаокидийского собора правило 33. «Не подобает молитися с еретиком или отщепенцем».

Для приложения сих правил к настоящему предмету и для устранения могущих встретиться возражений, нужны здесь некоторые особенные соображения.

Если апостольское правило не позволяет молиться с принадлежащими к православной церкви, но отлученными от нее, за тяжкий грех или за упорство в каком-либо неправославном мнении, которые могут еще покаяться и возвратиться в церковь, то тем более правило сие имеет силу к устранению от общения церковных молитв тех, которые никогда не принадлежали к православной церкви, и не будут принадлежать к ней, каковы жившие и умершие вне православной церкви?

Второе правило антиохийского собора запрещает молиться с находящимися вне общения церковного. Очевидно, что римско-католики, лютеране, реформаторы находятся вне общения православной церкви, и в таком же вне общения положении остаются и тогда, когда умирают, не присоединяясь к православной церкви. Следственно правило запрещает молиться с ними.Тридцать третье правило лаокидийского собора запрещает молиться с отщепенцем. Толкование говорит, что здесь разумеются даже и такие люди, которые имеют ту же веру, что и соборная церковь, но, по упорству, в некоторых особенных мнениях отделяются от нее. Из этого с тем более полною силою происходит заключение, что под это правило подходят римско-католики, лютеране и реформаты.

Тридцать третье правило лаокидийского собора запрещает молиться с отщепенцем. Толкование говорит, что здесь разумеются даже и такие люди, которые имеют ту же веру, что и соборная церковь, но, по упорству, в некоторых особенных мнениях отделяются от нее. Из этого с тем более полною силою происходит заключение, что под это правило подходят римско-католики, лютеране и реформаты.

Замечательно выражение шестого правила лаокидийского собора, которое удаляет от церковных молитв коснеющих в ереси. Здесь можно искать некоторый намек на то, что не так строго можно поступать с людьми, хотя не принадлежащими к православной церкви, но мирно расположенными к ней, уважающими ее, наклонными к ней и таким образом подающими надежду совершенного соединения с нею. Доброе смотрение и человеколюбие требуют, чтобы таковые не слишком сурово устраняемы были от церкви, но чтобы, имея к ней некоторый доступ, лучше могли узнать ее достоинство, и прийти в ее общение. Сим изъясняется и оправдывается пред правилами нынешний обычай православной церкви, по которому она мирно совершает свои торжественные моления за царя и отечество, не обращая строгого взора на то, что в них приходят иногда участвовать с православными люди других христианских вероисповеданий, как чада общего отца, царя. На сей раз она довольствуется единением в имени христианина, и в любви к царю и отечеству и надеждою более совершенного единения церковного. В сем духе церковного доброго смотрения действовал и св. Василий Великий, когда от арианина принял подношение и допустил его присутствовать при литургии; но сей пример церковного снисхождения не может быть приложен к людям, которые до того коснели вне православной церкви, что вне ее умерли.

На основании приведенных правил и соображений митр. Филарет приходит к заключению, что не должно ни отпевать умерших инославных по чину православной церкви, ни вносить их в церковь пред погребением, ни совершать по ним домовые панихиды, ни включать их в церковное поминовение. Дозволяется лишь в виде снисхождения и только в случае крайности, т. е. «при неимении вблизи служителей веры других христианских вероисповеданий», «православным священникам провожать тела умерших военных чинов римско-католического, лютеранского, и реформаторского вероисповеданий в ризах или епитрахили, и опускать в землю при пении стиха: Святый Боже»…

Митрополит Филарет высказался в этом случае лишь за сохранение той практики, которая и дотоле существовала в нашей церкви. Указом Святейшего Синода от 24 августа 1797 г. предписывалось: «Буде кто из таковых (военных) чиновников Католицкой, Реформатской или Лютеранской религий преставится, желая погребен быть от священника Греко-российского исповедания, а пастора никоторой из помянутых религий при том не будет; в таком случае, как они учение Евангельское содержат, и надежду полагают во Христе Спасителе всего мира, а притом определили себя на защищение Правоверного нашего Отечества, священникам полковым тела их провождать с места до кладбищ в ризах и епитрахили и опускать в землю при пении стиха Святый Боже и прочая»(6). Такой порядок, установленный лишь для чинов военных, несколько лет спустя, по-видимому, дозволено было распространять и на всех инославных вообще, если будут на то «настоятельные письма родственников». В указе 20-го февраля 1800 г. предписывалось: «Если умрет иноверец христианского исповедания и не будет священника или пастора ни того исповедания, к которому умерший принадлежал, ни иного, то препроводить труп с места до кладбища обязан священник Православного исповедания, по правилам, в своде церковных законов означенным»(7). На сохранении такого порядка настаивал и митр. Филарет, постаравшись привести для него канонические основания, а потому Свят. Синод, очевидно опираясь на его мнение, вполне подтвердил прежний указ 1797 года и повторил в своем новом распоряжении все то, что было предложено митр. Филаретом, а именно: запрещение отпевать усопших инославных и вносить их в церковь, совершать по ним домовые панихиды и включать их в церковное поминовение, дозволяя лишь сопровождение до могилы с пением стиха «Святый Боже»(8).

В виду того обстоятельства, что письмо митр. Филарета представляет собою, сколько мне известно, единственный документ, заключающий в себе попытку научной аргументации современной церковной практики по данному вопросу, и притом такой документ, который положен в основу действующего до настоящего времени определения Свят. Синода от 10–15 марта 1847 г., мне думается, что при настоящем исследовании необходимо именно на этом документе остановиться с особенным вниманием.

При всем уважении к авторитету великого иерарха, его аргументация в настоящем случае мне не представляется убедительной. Для всякого ясно, что приводимые в письме церковные правила ничего не говорят о дозволительности или недозволительности молитв за умерших, не находившихся в общении с церковью, т. е. совсем не касаются интересующего нас вопроса и потому никакого ответа на него не дают. Этот ответ лишь искусственно извлекается автором из правил в качестве вывода, но такой вывод не может быть правильным. По прямому смыслу своему, приводимые правила запрещают православным молиться вместе с еретиками или отщепенцами, т. е. людьми, не находящимися в общении с церковью; автор же делает заключение, что если церковь запрещает молиться с еретиками и отщепенцами, то тем более это запрещение должно быть распространено на умерших римско-католиков, лютеран и др. Но ведь совсем не одно и то же: молиться вместе с живыми, или молиться за умерших. Смешивая и отождествляя эти существенно различные акты, автор тем самым изменяет смысл приводимых им церковных правил, подставляет в них вместо «c», совсем другой предлог – «за», и таким образом навязывает им новую мысль, в тексте их вовсе не заключавшуюся. Применяя подобную логику, можно, пожалуй, утверждать, что если например осуждается и преследуется законом сообщество с ворами и мошенниками, то тем самым запрещается и адвокату ходатайствовать за них перед судом.

Если видеть в приводимых правилах только то, что говорят они прямым смыслом своего текста, то в них церковь запрещает лишь молитвенное общение православным с находящимися в живых еретиками или отщепенцами. Однако мы нередко видим, что даже и в таком прямом смысле эти правила нашей церковью не соблюдаются. Примеров этому можно принести немало. В царские и высокоторжественные дни, в соборных храмах во всей Руси великой наши православные иерархи совершают торжественные литургии и молебствия за царя и отечество. На этих общественных молениях обычно присутствуют высшие военные и гражданские чины, а в их числе немало бывает лиц, принадлежащих, как всем известно, к римско-католическому, лютеранскому и другим христианским вероисповеданиям. Приезжают нередко к нам в Россию любознательные иностранцы, из коих некоторые со специальной целью более близкого ознакомления с жизнью нашей православной церкви. Таковы были например на нашей ближайшей памяти члены англиканской церкви: мистер Биркбек, каноник Ньюбольт, архиепископ Маклаган, епископ Графтон и многие другие. Все эти и подобные им лица встречали всегда у нас самый радушный прием, посещали многие православные храмы во время богослужения, а некоторые из них даже присутствовали в алтаре например московского успенского собора, следя за совершавшимся на их глазах священнодействием Божественной литургии. Кому в царские дни приходилось бывать в русских посольских церквах за границей, тот, конечно, видел не раз, что к торжественному православному богослужению в этих случаях обычно являются официальные представители местного государя или, например президента французской республики, т. е. лица, принадлежащие к различным западным христианским исповеданиям. А коронации наших государей? Сколько коронованных и титулованных иностранцев римско-католического, лютеранского и англиканского исповеданий присутствовало например 14-го мая 1896 г. в московском Успенском соборе при Божественной литургии и торжестве священного миропомазания нынешнего Государя?! Наконец, нельзя при этом не припомнить и так называемые смешанные браки, т. е. когда одно из лиц, вступающих в брачный союз, принадлежит к православной церкви, а другое к какому-либо иному христианскому исповеданию. В этих случаях инославный или инославная не только допускаются в православный храм к молитвенному общению, но даже совершается над ними священнодействие таинства брака.

Что же это значит? Неужели все русские люди, начиная с самого Государя и наших митрополитов и епископов, молившиеся в этих случаях с инославными, как нарушители церковных правил подлежат отлучению? Это было бы нечто ужасное, чего, конечно, нельзя допустить ни на одну минуту. Если наша церковь признает возможным иногда допускать уклонения от этих правил, то, несомненно, она имеет на то свои основания. Какие же?

Митр. Филарет, говоря о беспрепятственном допущении инославных к участию в молитве на царских молебнах, склонен, как мы видим, объяснять и оправдывать этот обычай нашей церкви «добрым смотрением и человеколюбием», в силу которых «не так строго можно поступать с людьми, хотя не принадлежащими к православной церкви, но мирно расположенными к ней, уважающими ее, наклонными к ней и таким образом подающими надежду совершенного соединения с ней». Православная церковь, по его словам, «на сей раз довольствуется единением в имени христианина, и в любви к царю и отечеству и надеждою более совершенного единения церковного». Такое соображение едва ли можно признать достаточным. На царских молебнах, а также в остальных, указанных нами, и других, подобных им случаях, в православные храмы допускаются к молитвенному общению нередко такие люди иных исповеданий, которые решительно ничем не заявили какого-либо своего особенного расположения и уважения к православной церкви. Они являются к православным богослужениям, руководствуясь соображениями и обязанностями, не имеющими ничего общего с религией, а потому тем менее имеется побуждение питать какую-либо надежду на возможность их «совершенного соединения» с православной церковью и во имя таких предположений и такой надежды дозволять в их пользу нарушение церковных правил. Если, при всем том, наша церковь признает все-таки возможным допускать такое нарушение, то без сомнения она располагает более твердыми к тому основаниями, которые могут иметь и более широкое применение. Такие основания, мне думается, можно видеть, прежде всего, в значении церковных правил вообще, а затем, в частности, – в той цели, которая имелась в виду при установлении рассматриваемых нами запретительных правил относительно еретиков и отщепенцев.

Вселенская церковь никогда не придавала всем своим каноническим и дисциплинарным постановлениям того же характера безусловной обязательности и неизменности на все времена, какой предписывала вероопределениям догматическим. Это можно видеть, прежде всего, из того, что ни в одной из символических книг церкви нет никаких указаний на неизменяемость церковных правил, а затем о том же свидетельствует и церковная практика первых веков. Власть церковная, в лице вселенских и поместных соборов, весьма нередко дополняла, изменяла и совсем отменяла прежде установленные правила, даже без нарочитых соборных постановлений, сами собой теряли силу и становились мертвой буквой, не вследствие произвола или злоупотреблений, а только потому, что при изменившихся потребностях и условиях жизни, их практическое употребление оказывалось неудобным, неполезным и даже невозможным. Каждой поместной православной церкви всегда предоставлялось иметь свои частные правила и обычаи, лишь бы они не противоречили духу и основным началам вселенского церковного законодательства. В канонических правилах церковная власть строго различала то, что представляет собой незыблемую основу, от того, что имеет лишь значение внешних и временных форм, допускающих изменения, соответственно развивающимся потребностям и условиям исторической жизни (9). Вот почему наша поместная русская церковь может считать себя вправе дозволять уклонение от древних церковных правил, допуская в своей практике обычай беспрепятственного в некоторых случаях присутствия лиц других христианских исповеданий в православных храмах и при православных богослужениях, как скоро она находит это возможным и потребным по современным условиям жизни.

А почему она находит возможность допускать нарушение именно этих правил, запрещающих молитвенное общение с еретиками и отщепенцами, – это не трудно понять, если вникнуть в существо их и выяснить ту цель, которая имелась в виду при их установлении. Эти запретительные правила были постановляемы в ту эпоху, когда церковная жизнь сильно возмущалась разными еретическими и раскольническими волнениями, которые нарушали мирное течение и внутренний порядок этой жизни, приводили в смущение многих простых людей, нетвердых в вере и небогатых религиозными познаниями, и нередко даже отторгали их от союза с церковью. Понятно, что при таких обострившихся и враждебных отношениях между еретиками и церковью, последняя считала своим священным долгом защитить по возможности чад своих и предохранить их от опасности еретической заразы. «Безбожных еретиков, которые не раскаиваются», читаем мы в апостольских постановлениях, «отделяйте и открыто выгоняйте из церкви Божией, а верующим объявляйте, чтобы всячески удерживались от них и не имели с ними общения ни в разговорах, ни в молитвах». «Лжеучителю хотя давайте, что нужно, но заблуждения его не принимайте и вместе с ним не молитесь, чтобы не оскверниться с ним”… «Все это сказано вам в предостережение ваше» (10). Св. Киприан по поводу раскола Новациана неоднократно советует «бегать волков в овечьей коже, напоенного ядом языка диавольского, бегать пагубного разговора с таковыми, как заразы смертной» (11). Св. Иоанн Златоуст об отношениях с аномеями говорит: «если дружба с ними вредит и влечет к участию в нечестии, то, хотя бы то были родители, удались от них; хотя бы то был правый глаз – исторгни его» (Мф.5:29). «Кто более слаб – тот пусть избегает их сообщества, пусть удаляется разговоров с ними, чтобы дружественное отношение не послужило поводом к нечестию». «И так, чтобы нам не причинить себе вреда – будем избегать общения с ними, моля Бога избавить их от заблуждения» (12). Таким образом главная цель при удалении от общения с еретиками и отщепенцами состояла в том, чтобы самим верующим защитить себя от соблазна и вреда и предохранить от еретической заразы. Эта цель преследовалась преимущественно и теми церковными правилами, которые запрещают молитвенное общение с еретиками. «Молитвенное общение с ними православных», говорит Пр. Иоанн в толковании на 10‑е апостольское правило, «служило бы к совращению православных в ереси и расколы, – и потому так строго запрещается правилами». При современных взаимных отношениях между христианскими исповеданиями, когда существовавшие некогда между ними враждебные чувства теперь, по милости Божией, мало-помалу сглаживаются и заменяются миролюбием и взаимным доброжелательством, строгое применение прежде установленных запретительных правил едва ли можно признать уместным. В настоящее время, когда многие представители разных христианских исповеданий искренно воодушевлены стремлением к братскому выяснению и устранению существующих вероисповедных разногласий, полагая все свои силы и труд на святое дело возможно-скорейшего восстановления нарушенного в христианстве единения; когда многие иностранцы под влиянием именно этих чувств приезжают в Россию и стремятся присутствовать при православном богослужении, допущение их в наши храмы, само собой разумеется, не только не причинит православным верующим вреда и соблазна, но, напротив, должно быть встречено лишь с искренним сочувствием. Отсюда, образ действий нашей русской церкви по рассматриваемому вопросу мне представляется вполне понятным. С одной стороны, она признает себя вправе, применяясь к современным историческим условиям, допускать иногда уклонение от прежде установленных церковных правил, не имеющих основного значения; а с другой стороны, она не видит никакой опасности для чад своих от допущения в православные храмы к богослужению лиц других христианских исповеданий.

Если даже в прямом своем смысле, т. е. в смысле запрещения молитвенного общения с людьми, находящимися вне церкви, рассматриваемые правила не имеют обязательного значения; то тем менее основательно делать из них вывод в применении к молитве за таких людей.

Св. Апостол Павел ясно внушает верующим обязанность молиться за всех людей, не допуская никаких исключений; а в дальнейшем раскрытии его мысли есть прямое указание на то, что религиозное разномыслие в этом случае не должно иметь значения. «Прежде всего», говорит Апостол, «прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарении за всех человеков, за царей и всех правительствующих… Ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1Тим.2:1-4). Апостол предписывает верующим молиться за царей и правителей, а эти люди были в то время, как известно, язычниками, относившимися к христианству нередко даже с крайней враждебностью, что однако не освобождало, очевидно, христиан от обязанности молиться за этих иноверцев, «ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу». Св. Отцы и учители церкви очень определенно говорят об общехристианской обязанности молиться за всех людей, хотя бы и не принадлежащих к церкви. Св. Иустин мученик, обращаясь к иудеям, говорит: «даже среди несказанных образов смерти и мучений мы молимся о помиловании наших мучителей». «Мы и за вас и за всех других гонителей наших молим, чтобы вы раскаялись вместе с нами и не хулили Христа Иисуса”… «Мы молим, чтобы вы уверовали в Него, и спаслись в будущее славное пришествие Его и не были осуждены Им на огонь». «Мы молимся за вас, чтобы вы получили помилование от Христа. Ибо Он научил нас молиться даже за врагов”… «Вы осмеливаетесь проклинать Христа и верующих в Него. Но мы ни вас, ни принявших от вас такое мнение не ненавидим, но молимся, чтобы все вы хоть теперь раскаялись и получили милость от всеблагого и многомилостивого Отца всего – Бога» (13). Св. Иреней Лионский о еретиках говорит: «мы молимся, чтобы они не оставались в той яме, которую сами выкопали, но… удалились из пустоты и оставили тьму, и чтобы они законно родились обратившись к церкви Божией… Мы молимся об этом для них, любя их гораздо лучше, чем они сами думают любить себя» (14). Св. Киприан Карфагенский на допросе пред консулом свидетельствовал: «мы, христиане, усердно служим Богу и молимся Ему денно и нощно за нас, и за всех людей и о безопасности самих императоров» (15). Тертуллиан в своей апологии приглашает язычников взглянуть на священные писания христиан и узнать из них, что «нам предписано молиться даже за врагов Божиих и благожелательствовать нашим гонителям”… «Мы сходимся на собрания, чтобы обращаться с молитвами к Богу… Мы молимся даже за императоров, за их правительства и власти”…(16) У Св. Иоанна Златоуста мы читаем: «не за весь ли мир мы молимся? Не делал ли того же и Павел? Не молимся ли мы, чтобы все обратились ко спасению?» «Священник есть как бы общий отец целой вселенной: поэтому прилично ему заботиться обо всех, подобно тому, как печется обо всех Бог, на службу которому он посвятил себя”… «Через это разрушается ненависть, которую мы питаем к внешним, не принадлежащим к церкви; потому что никто не может питать враждебных чувств к тому, о ком моление творит”… «Посвященные в таинства знают, как бывает у нас каждый день, и вечером и утром, – как мы творим молитву за весь мир, за царей и за всех, которым вверена власть. Но, может быть, скажет кто-либо, что он (Ап. Павел) заповедал молиться не за всех, а за верных. Какое же значение будут иметь тогда его слова: за царей? Ибо тогда еще не было царей благочестивых, напротив долгое время преемственно следовали нечестивые за нечестивыми». «Нам заповедуется приносить молитвы за ближних, не только за верных, но и за неверных» (17). Блаж. Августин говорит: «Когда же не возносилась в церкви молитва за неверных и за врагов Христовых чтобы они уверовали? Когда же какой-либо верный имел друга, ближнего, супруга неверного и не просил у Господа для него разума покорного вере христианской?» (18). Приведенных свидетельств, мне думается вполне достаточно; они ясно нам показывают, что в древнехристианской церкви господствовало всеобщее убеждение в необходимости и обязательности для христиан молиться не только за братий своих, но и за всех людей вообще, хотя бы и не принадлежащих к церкви Христовой.

Такое убеждение находило себе постоянное выражение в молитвах общественного христианского богослужения. В древних литургиях неизменно возносились епископом, священником или диаконом молитвы напр.: за царя, правителей, воинство и т. д. В литургии Апостольских постановлений епископ молится: «Просим Тебя, Господи, о царе и правительствующих и о всем воинстве», а диакон возглашает: «помолимся о царях и правительствующих» (19). В литургии Св. АП. и Ев. Марка священник молится: «молимся и просим Тебя, сохрани царя нашего в мире и мужестве и правде», или : «помяни, Господи, царя, воинство, начальников, советы, народы, соседей”…(20) Принимая во внимание, что среди царей и правителей, в особенности же среди народов и соседей, в те времена немало было и еретиков, и язычников, нетрудно понять, что церковь, вознося эти молитвы, очевидно, распространяла свою любовь и попечение не только на своих чад, но и на всех людей вообще. С несомненною очевидностью такая мысль церкви обнаруживается в особенности тогда, когда в литургиях предписываются молитвы прямо за «заблудших» и за «внешних», т. е. за таких людей, которые уклонились от чистоты христианского учения и не принадлежат к составу церкви. В литургии св. Ап. Иакова диакон молится: «о всякой душе христианской, оскорбляемой и угнетаемой, нуждающейся в милости и помощи Божией, об обращении заблудших”… (21). Та же молитва повторяется затем и священником. В греческой и сирской литургии Св. Василия Великого священник молится: «Господи,… рассеянных собери, заблудших обрати и соедини с святой Твоею соборною церковью»; «заблудших и рассеянных собери и приведи всех на стадо твое»; «собери отделившихся членов церкви к одному исповеданию и апостольской вере» (22). В литургии св. Ап. и Ев. Марка священник молится: «помяни, Господи, всякую христианскую душу… и обращение заблудших»,… всех, Благий, приведи на путь спасения и присоедини их к святой твоей пастве» (23). В коптской литургии св. Кирилла Александрийского священник молится: «обрати заблудших, приведи всех их на путь спасения Твоего, причисли всех их на путь спасения Твоего, причисли всех их к народу Твоему» (24). В литургии св. ап. Фаддея и Мария священник молится: «Господи,… помилуй все твари, пощади виновных, обрати заблуждающихся» (25). Наконец, в литургии Апостольского постановления диакон и епископ возносят молитвы не только за заблудших, т. е. за еретиков, но и за внешних, т. е. за нехристиан, за язычников. «О внешних и заблудших помолимся», возглашает диакон, «чтобы Господь обратил их». «Еще молимся Тебе», говорит епископ, «и о ненавидящих нас и гонящих нас за имя Твое, за внешних и заблудших, чтобы Ты обратил их ко благу и укротил ярость их» (26).

Итак, тем церковным правилам, которые запрещали верующим молитвенное обращение с еретиками и отщепенцами, древне-вселенская церковь, очевидно, отнюдь не придавала того смысла, что будто бы тем самым запрещается и молитва за этих заблуждающихся, и потому особенно нуждающихся в молитве, людей.

В виду такой древне-вселенской церковной практики, представляются вполне понятными и законными те случаи, когда и современная православная церковь дозволяет чадам своим общественную молитву не только за лиц других христианских исповеданий, но даже и другой религии. Во всех напр. храмах православного королевства румынского, православного княжества болгарского и православного королевства греческого непрестанно возносятся молитвы за короля Карла, князя Фердинанда и короля Георга, хотя эти государи принадлежат к вероисповеданию римско-католическому и протестантскому. В патриархатах востока, области которых находятся под властью султана турецкого, православная церковь молится даже за мусульманина Абдул-Гамида. В русских церквях наших заграничных посольств и миссий молитвенно поминают за богослужением местных иностранных государей, как в Берлине напр. «обладателя страны сей императора Вильгельма».

Если православная церковь, одушевленная истинно-христианской любовью к ближнему, дозволяет и внушает чадам своим молиться за всех живущих людей, хотя бы и заблуждающихся в деле веры, то на каком основании можно утверждать, что такая молитва не должна быть распространена на инославных усопших?

Прямого запрещения такой молитвы ни в каком церковном правиле, как мы видели, не имеется. Правда, с другой стороны, нет и предписания в положительном смысле, но, соображая приведенные выше отеческие изречения и литургийные молитвы, ясно свидетельствующие о том духе мира и любви, каким одушевлена была церковь в отношении к инакомыслящим, мне думается, что едва ли было бы справедливым и соответствующим этому духу решительное запрещение православно-верующим общественной молитвы за усопших ближних римско-католического или протестантского исповедания. «Не напрасно», говорит Св. Иоанн Златоуст, «мы совершаем при божественных таинствах поминовение об умерших и ходатайствуем за них, умоляя предлежащего Агнца, вземшего грехи мира”… «Не поленимся же помогать умершим и приносить за них молитвы, потому что предстоит общее очищение вселенной. Потому мы и молимся тогда с дерзновением о всей вселенной и именуем их вместе с мучениками, исповедниками и священниками. Мы все одно тело, хотя члены одни других превосходнее». (27) Не естественно ли православному христианину, предстоя у престола Агнца, вземшего грехи всего мира, возносить свои молитвы именно за весь мир, за всех ближних, живых и умерших, в особенности же не устраняя тех, которые также веровали в Агнца-Христа? Такая христианская молитва, мне думается, не только не стояла бы в противоречии, но напротив, вполне согласовалась бы с духом и мыслью христианских литургий, как древних, так и в настоящее время употребляемых православной церковью. В литургии Св. Ап. Иакова священник молит Господа, «чтобы нам обрести милость и благодать со всеми святыми, от века благоугодившими Тебе в из рода в род… и всяким духом праведным, в вере во Христа Твоего скончавшемся» (28). В литургии Св. Ап. и Ев. Марка священник молится: «духи прежде почивших в вере Христовой отцов и братий упокой, Господи Боже наш, помянув бывших от века праотцов…, всякий дух скончавшихся в вере Христовой» (29). В коптской литургии Св. Кирилла Александирийского священник молится: «помяни, Господи,… и тех, которые скончались и упокоились в вере Христовой» (30). В всеобщей Эфиопской литургии священник молится: «помяни, Господи, всех усопших и упокоившихся в вере Христовой, и собери души их в лоне Авраама, Исаака и Иакова» (31). В римской литургии по сакраментарию папы Геласия I священник молится: «еще помяни, Господи, имена и тех, которые со знамением веры предварили нас и спят сном мира. Молим Тебя, Господи, даруй им и всем покоющимся во Христе место прохлады, света и мира, через Христа, Господа нашего» (32). В употребляемых ныне православной церковью литургиях Св. Василия Великого и Св. Иоанна Златоуста священник молится: «призри на нас, Боже, и помяни всех прежде скончавшихся в надежде воскресения к жизни вечной, упокой их, где зрится свет лица Твоего». «Сделай нас достойными… принеси сию страшную и бескровную жертву для изглаждения наших прегрешений… и для мирного успокоения прежде скончавшихся, которые имели надежду на Единородного Сына Твоего”… (33) «Призри на нас, Боже, и помяни всех в надежде воскресения к жизни вечной, и упокой их, где зрится свет лица Твоего» (34). Таким образом Св. Православная церковь, принося за литургией бескровную жертву Агнца, вземшего грехи мира, неизменно молится о вечном упокоении всех, усопших в вере Христовой, скончавшихся с надеждой воскресения к жизни вечной. А разве почившие римские католики, лютеране, реформаты или англикане скончались не по вере Христовой, не в надежде воскресения в жизни вечной? Никто, конечно, утверждать этого не посмеет, а если так, то наша церковь, очевидно, предоставляет нам несомненное право молиться за всех этих людей, как веровавших во Христа и в жизнь вечную. Все они наши братья во Христе и молиться за них любовь христианская нас обязывает. Правда, они не совсем правы были в вере своей и скончались, не освободившись от некоторых заблуждений, но, при всем том, они веровали во Христа и в жизнь вечную, веровали, быть может, глубже и искреннее многих из нас и не менее нас стремились в жизни своей исполнять заповеди Христовы, а потому, по мере их веры и дел, заслужили милость Божию. По этой мере будет им полезна и наша о них молитва. «Не надобно отрицать», говорит бл. Августин, «что души умерших получают облегчение от благочестия живущих родственников, когда за них приносится жертва Ходатая, или раздается милостыня в церкви. Но все сие приносит пользу только тем, которые в земной жизни заслужили, чтобы то им было полезно по смерти» (35). А посмеет ли кто сказать, что римские католики или протестанты не заслужили милосердия Божия потому только, что не принадлежали к церкви православной? Если бы кто и решился на это, то пусть он припомнит слова Апостола: «кто ты, осуждающий чужого раба? Пред своим Господом стоит он и падает. И будет восставлен: ибо силен Бог восставить его». «Не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке, и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога» (36).

Сторонники той мысли, что не следует в православной церкви молиться за усопших христиан других исповеданий, в подтверждение своего взгляда и в возможно большее разъяснение рассмотренных выше церковных правил, приводят еще разного рода соображения, по поводу которых считаю нужным сделать несколько замечаний.

«Замечательно», говорит митр. Филарет, «выражение шестого правила лаодикийского собора, которое удаляет от церковных молитв коснеющих в ереси. Здесь можно искать некоторого намека на, что не так строго можно поступать с людьми, хотя не принадлежащими к православной церкви, но мирно расположенными к ней…, но сей пример церковного снисхождения не может быть приложен к людям, которые до того коснели вне православной церкви, что вне ее умерли» (37). Таким образом уважаемый святитель находит возможным приравнивать всех римских католиков и протестантов к тем еретикам, о которых говорится в 6‑м правиле лаодикийского собора, т. е. таким, которые по разъяснению православного канониста, отделились от церкви и упорно коснеют в своей ереси (38). Церковное снисхождение, по мысли митр. Филарета, не может быть приложено к этим людям, ибо они «до того коснели вне православной церкви, что вне ее умерли». Мне думается, что рассуждать подобным образом едва ли мы имеем право. Современные нам римские католики и протестанты никогда к православной церкви не принадлежали, а потому не отделялись от нее и не впадали в ересь. Они родились и воспитались в своем исповедании, всю жизнь пребывали верными вере своих отцов и дедов и умерли в ней; о нашей же православной церкви, без сомнения, в громадном большинстве своем не имели даже ясного понятия, так как никто им православной веры не проповедовал. Было бы большой несправедливостью приравнивать этих людей к тем, которые принадлежали к православной церкви, но сознательно восстали против нее, отделились, впали в ересь и упорно коснеют в ней. Мало того, в западном христианстве, среди напр. старо-католиков и англикан, насчитываются многие тысячи таких, которые относятся к православной церкви с истинным сочувствием, ревностно изучают ее жизнь и учение, во многих пунктах оставляют свои прежние верования, изменяя их применительно к православному учению, и усиленно стараются о возможно большем сближении своих церквей с православием. Если к кому, то именно к этим людям в особенности можно применить слова митр. Филарета: «не так строго можно поступать с людьми, хотя не принадлежащими к православной церкви, но мирно расположенными к ней, уважающими ее, наклонными к ней и таким образом подающими надежду совершенного единения с ней». Если такие люди умирают, оставаясь все-таки вне общения с православной церковью, то не имеют ли они преимущественного права на «церковное» к ним «снисхождение», или по крайней мере на то, чтобы их не приравнивали к упорным еретикам, «которые до того коснели вне православной церкви, что вне ее умерли?»

«Вера», говорят, «и молитва веры споспешешествует спасению. Если бы сии люди поверили благодати и молитве православной церкви, то присоединились бы к ней. Если же не присоединились, то это признак что не имели такой веры. Без веры не полезна молитва» (39). Если какой-либо римский католик или протестант, скончался, не присоединившись к вере православной, то, мне думается, отсюда никак нельзя заключать, будто бы он не веровал вообще в благодать и молитву православной церкви. Известно напр., что все западные христиане признают наше таинство крещения; римские католики и англикане признают действительность нашей иерархии и т. п. Несомненно таким образом, что эти люди признают за нашей церковью такую силу молитвы, которая способна даже низводить божественную благодать Свят. Духа при совершении таинств, а следовательно, если умер кто-либо из этих людей, не присоединившись к православной церкви, никак нельзя утверждать, что они не имели веры в ее благодать и молитву. Что же касается той мысли, что «без веры не полезна молитва», то ей, безусловно верной по существу, в вопросе о молитве за инославных усопших дают неправильное применение. Христос Спаситель говорил ученикам: «если будете иметь веру и не усомнитесь… то,… если и горе сей скажете: поднимись и ввергнись в море; будет. И все, чего ни попросите в молитве с верою, получите» (Мф.21:21-22). Действительность и сила молитвы обусловливается верой того, кто молится; но не того, за кого молитва приносится. Господи исполнил моление капернаумского сотника и исцелил от смертной болезни слугу его по вере не болящего слуга, а сотника (Лук.7:1-10). Господь исцелил бесноватую дочь хананеянки по вере не самой бесноватой, а ее матери, которая неотступно молилась Господу о дочери и проявила в молитве своей великую силу веры (Мф.15:21-28). Если же так, то наша молитва за инославных усопших может быть «не полезна» не от недостатка их веры, а тогда, когда этот недостаток проявим мы, за них молящиеся.

«Что касается в особенности до лютеран и реформатов», говорят, «они по догматам своих вероисповеданий, не верят молитвам за усопших. Не странно ли было бы навязывать им духовную помощь, которой они не требуют, и которой они и существования не признают? Какую цель могут иметь молитвы о таких усопших, разве глумление лютеранских и реформаторских догматов?» (40). По словам другого автора: «почившие члены инославных общин, которые вдруг, неожиданно для самих себя, попали в (православные) церковные диптихи, в праве оскорбиться. Ведь предварительно требуется потерять всякое уважение к свободной в христианстве личности, чтобы являться с непрошенными услугами пред бездыханным телом!… Представим себе, что каким-нибудь чудом воскрес бы из мертвых тот иноверец, над бездыханным телом которого православный священник, с такими же молитвенниками, совершает панихиду. Неужели с уверенностью можно утверждать то, что явившийся станет благодарить за неожиданную услугу? В том то и дело, что услуги то нет, что в смертный час почивший и не думал о переходе в православие…» (41).

Итак, не должно молиться за усопших инославных потому, что многие из них совсем не признают молитвы за усопших, молитвенной помощи нашей не требуют и даже не верят в нее, а следовательно навязывать им такую помощь значит оскорблять их и нарушать свободу их личности и такое навязывание с нашей стороны бесцельно и никакой услуги усопшим не оказывает. Во всех этих речах слышится какая-то необыкновенная черствость, какая-то щепетильно-самолюбивая забота о том, как бы не оказать лишнюю услугу и не явиться с ней навязчивым и непрошенным; в них совсем забыто то, что, несмотря на разность исповеданий, мы все христиане, а потому, любя ближних своих, обязаны оказывать умершим всякую возможную помощь. Умершие лютеране и реформаты при жизни своей не веровали в молитвы за усопших. Но что же из этого? Веди мы-то православные? Мы веруем, что наша молитва может оказывать умершим великую помощь. По своей православной вере мы признаем, что умершие лютеране и реформаты были в настоящем случае жертвою заблуждения, а потому, как заблуждавшиеся, теперь особенно сильно нуждаются в нашей молитвенной помощи. Говорят, что умершие инославные, как не принадлежавшие к нашей церкви, никакой от нас молитвенной помощи не требуют и не желают, а потому навязываться со своею непрошенной услугой значит оскорблять их и нарушать свободу их личности; но такое понимание свободы представляет несомненную крайность. Представьте, что на наших глазах человек, решившийся на самоубийство, бросается с моста в реку и начинает тонуть. По изложенному сейчас воззрению мы должны в этом случае равнодушно пройти мимо, так как утопающий не просит и не желает нашей помощи, и потому наше вмешательство было бы нарушением его свободы личности. Однако мы так, конечно, не сделаем. Мы взглянем на утопающего, как на жертву печального заблуждения, и наше христианское и общечеловеческое чувство потребует, чтобы мы, во что бы то ни стало, оказали несчастному посильную помощь, ни мало не задумываясь над вопросом о нарушении его свободы личности. Почему же в деле молитвы мы должны поступать иначе? Ведь молимся же мы об обращении «заблудших и неверных» живых, хотя они в нашу церковь не веруют, обращения к ней не желают и о молитве за них нас не просят? Почему же «нарушать свободу личности» живых заблуждающихся можно, а умерших нет? Те и другие, как заблуждающиеся, одинаково нуждаются в нашей молитвенной помощи. Говорят, что в этом случае наша молитва бесцельна и никакой услуги почившим инославным не оказывает, но так рассуждать мы не можем; как скоро у нас есть вера, что умершие нуждаются в молитве за них живущих и что по такой молитве грешившие и заблуждавшиеся могут удостоится милосердия Божия. Цель молитвы за усопших – содействовать их вечному спасению и, конечно, ничто не может быть выше такой услуги.

Запрещение церковной молитвы за усопших-инославных необходимо будто бы для надлежащего утверждения в среде верующих их церковного самосознания. «В церкви Христовой, представляющей собою не беспорядочное сборище верующих, но совершенно особого рода коллективную величину, – то, что называется persona moralis, – непременно должно быть свое специфическое самосознание, без которого она неизбежно обречена будет пагубной атомистике и постепенному разложению. Стало быть, верующие православной церкви должны приложить все силы к поддержанию и к возвращению своего церковного самосознания, дорожить своим церковным единством и не «передвигать межи давней, которую провели наши отцы» (Притч.22:23). «Эта «межа» решительно необходима как для того, чтобы мы возможно лучше знали себя самих, так и для точного отличия нас от других, инославных собратий наших, верующих во Христа Спасителя. Высказывая эти соображения, мы далеки от угождения нетерпимому в христианстве фанатизму, а только выражаем голос католической церкви, повелительно раздающийся за каждой литургией в известном обращении: «оглашенные, изыдите»! В богослужении есть моменты, в которые могут и должны быть только одни верующие, и кроме них никого другого”…(42) «Недаром и церковь Христова именуется иногда, как «civitas» Dei, члены которого суть полноправные граждане Божьего царства, являются первенцами из всех других граждан и потому не должны продавать своего первородства за чечевичную похлебку. Естественно, поэтому каждый член церкви обязан возрастить в себе истинно-христианский, православно-церковный корпоративный дух и, не забывая долга любви к ближним, твердо держать в своих руках церковное знамя» (43).

Вполне соглашаясь с автором относительно необходимости утверждения среди верующих крепкого православно-церковного самосознания, я склонен лишь думать, что «межу», несомненно потребную, он проводит не совсем там, где следует. Отстаивая запрещение молитвы за инославных усопших, автор в то же время говорит об обязанности каждого члена церкви взрастить в себе истинно-христианский дух и не забывать долга любви к ближним, тогда как именно это запрещение и не мирится с истинно-христианским и с заповедью Господа о любви к ближним. Естественно возникает вопрос: следует ли проводить такую «межу», которая стоит в противоречии с основами истинно-христианской церковной жизни и будет ли воспитываемый подобными «межами» «православно-церковный корпоративный дух» истинно-христианским? Автор ссылается на голос католической церкви, повелительно возглашающий «оглашеннии, изыдите!», но, мне думается, этот голос не в его пользу говорит, а указывает лишь ту истинную «межу», которой нам следует держаться. Церковь удаляет оглашенных из храма тогда, когда наступает время совершения таинства, но она не устраняет их совершенно от молитвы. Возглашая при приближении момента таинства: «оглашении, изыдите», она за тех же оглашенных молится, приглашая всех предстоящих верующих: «вернии о оглашенных помолимся, да Господь помилует их». Общение в таинствах – вот та межа, которая указывается нам самой церковью и которая должна отделять христиан православных от всех других исповеданий. Не допуская инославных к такому общению, мы в то же время не должны забывать общехристианский долг любви и, во имя этой любви, можем и обязаны молиться за своих, хотя бы и заблуждающихся, ближних, как живых, так и умерших, «да Господь помилует их». В разъяснение и подтверждение мысли своей автор приводит примеры разных корпораций, ассоциаций, ученых и промышленных обществ и т. п., которые строго охраняют свои корпоративные межи, не дозволяя проникнуть внутрь их никому, кроме своих полноправных членов (44); но такая строгость не мешает однако этим обществам выразить иногда свое сочувствие каким-либо посторонним научным или общественным деятелям, или «почтить вставанием» каких-либо умерших, хотя и не принадлежавших к числу их членов. Если мы молимся за усопших инославных, то это не значит, конечно, что мы принимаем их в полное церковное общение и приравниваем к полноправным членам православной церкви; мы воздаем им лишь ту дань любви, какую должны воздавать всем своим ближним.

Против церковной молитвы за усопших инославных указывают, наконец, на тот соблазн, который может произвести среди предстоящих в храме верующих, гласное поминовение имен, чуждых для православного слуха, каковы напр. имена: Карла, Ромуальда, Франциска, Джона, Вильгельма, Гуго и мн. подобн. (45) Но такому соблазну, в основе которого лежит лишь непривычка и недоразумение, нельзя же придавать серьезное значение. Такого значения он, очевидно, и иметь не может, так как не замечается же никаких печальных последствий от того напр. обстоятельства, что в православных церквях востока поминают за богослужением Карла Румынского, Фердинанда Болгарского или Абдул-Гамида. Подобный соблазн может всегда произойти и независимо от молитвы за инославных. Разве не странно напр. будет для русского православного слуха церковное поминовение: Арчила, Луарсаба, Таричана, Драгутина, Бидзана, Шалвы, Уроша, Петки, Шио, Раждена, Катеваны и др.? А между тем все это имена людей грузинской, сербской и болгарской церкви. Если от маловажного повода может произойти соблазн, то нужно устранять этот соблазн разумным разъяснением, а не беспомощно отступать перед ним, жертвуя чем-либо существенным. «Обязанность не смущать и не соблазнять своих», говорит митр. Филарет, «без сомнения, выше обязанности делать угождение чужим». (46) С этим положением я совершенно согласен; но к рассматриваемому нами вопросу оно не имеет применения. При молитве об инославных усопших дело идет не об «угождении чужим», а о содействии, по мере сил, вечному спасению заблудших братий наших, что составляет великий христианский долг. Если возможный соблазн стоит на пути к исполнению этого священного долга, то нужно, повторяю, позаботиться об устранении такого соблазна разумным разъяснением, а не жертвовать из страха пред ним тем, что имеет гораздо более существенное значение. «В таком случае», говорит о. Аквилонов, «почему же не молиться о Лютере, о Цвингли и Кальвине, или из древних – об иконоборцах, об евтихианах и несторианах и о других заблудших»? (47) Да, во имя любви христианской, я не вижу к тому никакого препятствия. Не нам судить о степени сознательности и вменяемости падения этих людей и не нам измерять глубины Божественного милосердия. Со своей стороны, мы должны лишь уклоняться от их заблуждений и бороться с их еретическими учениями; а их самих – пожалеть и, как всякому погибающему, протянуть свою руку помощи, что по отношению к умершим, можно сделать лишь посредством молитвы. Не дерзкое и безумное «своеволие», как думает автор, проявим мы в этом случае, а лишь смиренное стремление следовать по мере своих слабых сил великому примеру Господа. Не больше ли древних еретиков согрешили те, которые распяли и предали на смерть Самого Христа Спасителя, но и за них Он молился на кресте: «Отче, отпусти им: не ведают бо что творят» (Лук.23:34).

Противники церковных молитв за инославных усопших признают совершенно достаточною ту нашу церковную практику, которая существует в настоящее время и которая установлена синодскими определениями первой половины XIX-го столетия. Мне думается, однако, что эта практика всего менее заслуживает защиты, так как заключает в себе глубокое внутреннее противоречие. В самом деле, – она исходит из того основного положения, что церковная молитва за инославных не может быть допущена, а потому лишь в качестве некоторого снисхождения, дозволяет православному священнику, облачившись в епитрахиль и ризу, в преднесении креста и с кадильницей проводить тело усопшего инославного и опустить в могилу с пением только песни «Святый Боже» (48). Но, как известно, в православном богослужении не только песнопения, но и священные действия имеют свое глубокое внутреннее значение. Интересно, поэтому, спросить, какой смысл, по разумению православной церкви, соединяется с тем песнопением и с теми священными действиями, какие современной церковной практикой дозволено употреблять при погребении тела усопшего инославного? В требнике митр. Петра Могилы указано основание того, почему бывает шествие священников перед гробом. «Да идут», говориться там, «пением и молитвами Бога умоляюще, еже милостиву быти от нас отшедшему»,… «и по смерти пред ним идущее, яко большее дерзновение паче мирян к Господу имущии молятся о нем». «Священником достоит предъити, яко молящимся и Бога поющим» (49). Таким образом, шествие священника перед гробом, само по себе имеет значение молитвенного ходатайства пред Богом за усопшего. «Шествие сопровождается пением песни Трисвятаго», читаем мы в руководстве по литургике, «в показание, что умерший и в земной жизни служил Пресвятой Троице и теперь переселяется в жизнь вечную для славословия Пресвятой Троицы с ангелами» (50). Каждение фимиамом «есть символ умилостивления Бога за усопшего» (51). «Кадило приносится к Богу», говорит Симеон Солунский, в «жертву умилостивления Его о лежащем» (52). Итак, с одной стороны, молитва за усопших инославных запрещается, а вместе с тем, при их погребении дозволяются такие священнодействия, которые имеют значение молитвы. Поступая таким образом, наша современная церковная практика, очевидно, представляет собой внутреннее противоречие. Результатом ее несостоятельности по самому существу является, между прочим, и то обстоятельство, что ее предписания не встречают себе всеобщего признания, так что их применение оказывается далеко не всегда одинаковым. Одни из православных священников, строго держась существующих распоряжений церковной власти, решительно отказываются совершать по инославным панихиды и поминовения; а другие, напротив, считают возможным не обращать на эти распоряжения никакого внимания. Примеров этому можно встретить немало, и не далее как на этих днях напр. по поводу кончины известного в Москве генер. Шанявского, в газетах объявлялось о том, что над ним, римским католиком, в разные часы дня совершаются панихиды и по римко-католическому и по православному обряду. И тот, и другой образ действий православных священников нередко встречает резкое осуждение. В одном случае их обвиняют в недостатке христианской любви и в узком фанатизме, а в другом – порицают как явных ослушников своей церковной власти. Избавить наших пастырей от этих незаслуженных ими нареканий можно лишь устранением той церковной практики, которая противоречит и духу любви христианской и сама себе.

Мне думается, что с гораздо большей последовательностью наша православная церковь, руководствуясь истинно-христианской любовью к ближним и нимало не противореча вселенскому преданию, могла бы дозволить церковную молитву за усопших инославных, как заблуждавшихся братий наших, нуждающихся в молитвенной помощи; а чтобы устранить возможный для православных соблазн, следовало бы в чине православной панихиды для употребления над инославными сделать некоторые соответственные изменения, поминовение же инославных за литургией выделить в особую ектению. Такие изменения и выделения должны были быть произведены церковной властью именно в том смысле, чтобы инославные усопшие не смешивались и не приравнивались вполне к верным чадам церкви православной, но которым, как «скончавшимся в вере Христовой» и в «надежде воскресения к жизни вечной», мы, православные, по христианской любви ко всем ближним своим, молим Господа оказать Свое Божественное милосердие.

Предполагаемый Всероссийский церковный Собор да благоволит и настоящему вопросу уделит некоторую долю своего внимания.

---

Примечания:

1. 5‑е тайноводственное слово, парагр. 9. – Творения св. Кирилла Иерус. Стр. 374. – Москва 1855.
2. Беседа XLI на 1‑е посл. к Коринфянам. Твор. Св. Иоанна Златоуста т. X. кн. I, стр. 430. – СПб. 1904.
3. Serm. Ad fraters in eremo commemor. XLVI. Никольский. О молитве за умерших. Стр. 16. – СПб. 1837.
4. Христианский катехизис правосл. Католическ. Восточн. Греко-Росс. Церкви. Часть 3‑я. О разделении заповедей на две скрижали.
5. Собрание мнений и отзывов Филарета, митр. Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. Том дополнительный. СПб. 1887 г. № 56. стр. 182–188
6. Полное собрание законов. № 18, 110, п. 3‑й
7. Свод законов, изд. 1857 г. Том XIII, Устав врачебный. стр. 922
8. Собрание мн. и отзывов. Том дополн. стр. 188. Определение Св. Синода от 10–15 марта 1847 г.
9. Здесь высказываются лишь общие положения без их аргументации, так как это слишком далеко отвлекло бы от главного предмета настоящей статьи. Сомневающийся в основательности этих положений, может найти их раскрытие и доказательство в соч. проф. Н. К. Соколова: «Из лекций по церковному праву», вып. I, стр. 147–161. Москва 1874; Ср. Иоанн, Опыт курса церковного законоведения. II, стр. 343–344. СПб. 1851; Кипарисов, О церковной дисциплине. Гл. III. Сергиев Посад 1897
10. Постановления Апостольские; VI, 18; VII, 28; IV, 10. Русский перевод, Казань 1864 г. стр.: 188, 224–225, 127.
11. Творения Св. Киприана. Рус. пер. Киев 1860–1862 г: I, 125, 126; II, 177–178, 184 и др.
12. Св. Иоанна Златоуста. Слова и беседы на разные случаи. Рус. перев. СПб. Дух. Ак. I, 369, 391, 392.
13. Разговор св. Иустина с Трифоном иудеем: 18, 35, 96 и 108. См. Памятники древней христианской письменности в рус. пер. Т. III, стр. 172, 201, 308 и 325. Москва 1862.
14. Пять книг против ересей: кн. III, гл. 25, р. 7. – См. Памятники др. хр. письменности. Т. VIII, стр. 402. Москва 1868.
15. Acta proconsularia Sancti Cypriani, episcope et martyris. Migne Patrologiae cursus completus, series Latina prior tom. III, p. 1499.
16. Apologeticus, cap. XXXI, XXXIX. Migne. Ser. Lat. pr. tom. I, p. 446, 468.
17. Беседы на 1‑е послание Ап. Павла к Фессалоникийцам. Бес. VI, п. 1–2. – СПб. 1859. Стр. 82, 83, и 85.
18. De dono perseverantiae, cap. XXIII. – Migne Series lat. prior tom. XLV, p. 1031.
19. Daniel. Codex liturgicus ecclesiae universae. Tom. IV, p. 71, 74. Lipsiae 1853. – Ср. Собрание древних литургий восточных и западных. Вып. I, стр. 127, 131. – СПб. 1874.
20. Daniel. IV, p. 139, 153; Собрание, вып. III, стр. 21, 32. СПб. 1876.
21. Daniel. IV, p. 102, 118; Собрание, вып. I, стр. 167, 179.
22. Daniel. IV, 433; Собрание, вып. II, стр. 73–74, 100, 102. – СПб. 1875.
23. Daniel. IV, 156–157; Собрание, вып. III, стр. 36–37.
24. Собрание, вып. III, стр. 64.
25. Daniel. IV, 182; Собрание, вып. IV, стр. 23. – СПб. 1877.
26. Daniel. IV, 58, 72; Собрание, вып. I, стр. 109, 129.
27. Беседа 41 на I послание к Коринфянам – Полное собрание творений Св. Иоанна Златоуста. Т Х, кн. 1‑я, стр. 430. – СПб.
28. Daniel. IV, 119 Собрание других литургий, вып. I, стр. 181.
29. Daniel. IV, 155; Собрание, III, 34.
30. Собрание, III, 59.
31. Собрание, III, 108.
32. Daniel. I, 18; Собрание, V, 62.
33. Греческая и сирская литургия Св. Васили Великого. Daniel. IV, 432; Собрание, II, 72 и 88.
34. Daniel. IV, 361; Собрание, вып. II, стр. 128.
35. Enhirid. ad Lauren. c. CIX et CX; Никольский. О молитве за умерших. Стр. 174–175. СПб. 1837.
36. Римл. XIV, 4; Коринф. IV, 5.
37. Собрание мнений и отзывов. Том дополнительный. стр. 184–185.
38. Иоанн. Курс церковного законоведения. I, 428.
39. Собрание мнений и отзывов. Том дополню, стр. 186.
40. Ibildem, стр. 186.
41. Проф. прот. Е. Аквилонов. Панихиды над иноверцами. Церковный вестник 1905 г. № 35, стр. 1102–1103.
42. Церк. Вест. 1905 г. № 31, стр. 974. Статья пр. Аквилонова.
43. Ibildem, № 35,стр. 1101.
44. Ibildem, № 35, стр. 1100–1101.
45. Ibildem, № 35, стр. 1101.
46. Собрание мнений и отзывов. Том дополн. стр. 187.
47. Церковный Вестник, 1905 г. № 35, стр. 1102.
48. Никольский. Пособие к изучению устава богослужения православной церкви. Стр. 764. СПб. 1894.
49. Ibildem, Стр. 754, прим. 1.
50. П. Лебедев. Наука о богослужении православной церкви. II, стр. 182. Москва 1881.
51. Ibildem.
52. Архиеп. Вениамин. Новая скрижаль, ч. IV, стр. 109. СПб. 1857.