Источник

Дни памяти святых

Об именах и ангелах. День Архистратига Михаила

Есть место в книге Откровения, где тайнозритель Иоанн повествует нам, что когда придет время и мы все будем в Царстве Божием, то каждый получит имя таинственное, которое знает только Бог, дающий его, и познает тот, кто его получает. Это имя как бы содержит в себе всю тайну человека; этим именем сказано все о нем; этого имени никто не может знать, кроме Бога и получающего его, потому что оно определяет то единственное, неповторимое соотношение, которое существует между Богом и Его тварью – каждой, единственной для Него тварью.

Мы носим имена святых, которые прожили и осуществили на земле свое призвание; мы им посвящены, как храмы посвящаются тому или другому святому; и мы должны бы вдумываться и в значение его имени, и в ту личность святого, которая нам доступна из его жития. Ведь он не только является нашим молитвенником, заступником и защитником, но в какой-то мере и образом того, чем мы могли бы быть. Повторить ничью жизнь нельзя; но научиться от жизни того или другого человека, святого или даже грешного, жить более достойно себя и более достойно Бога – можно.

И вот сегодня мы празднуем честь и память Архистратига Михаила в окружении Ангелов Господних. Ангелы – это вестники; Ангел – это тот, кого Господь может послать с поручением и кто до конца, совершенно исполнит его. Может показаться странным, что целую группу тварей Господних мы называем именем, которое обозначает их должность, их служение, словно в них нет ничего другого. И на самом деле это так, и в этом их святость: очищенные, сияющие Божиим светом, по слову Григория Паламы и наших богослужебных книг, они являются «вторыми светами», отблесками вечного света Божественного. В них нет той непрозрачности, той потемненности, которая позволяет нам называться именем, и это имя и есть определение нашего места перед лицом Божиим и нашего места в творении Господнем. Они – «светы вторые». Что это значит?

Это значит, что некий божественный свет льется через них беспрепятственно, свободно, широкой рекой; но не просто как по пустому желобу, не только как через безжизненное стекло, а так, как льется, и искрится, и сияет, и множится свет, когда он падет на драгоценный камень, дойдет до его сердца и оттуда ответным сиянием бьет в стороны, озаряя, а порой и ослепляя своей красотой.

Это образ подлинной святости, и в этом отношении они действительно Ангелы, потому что мы их узнаем, переживаем только как сияние Божественного света, сияние не уменьшенное, не потемненное, но сияние приумноженное и радостотворное, приносящее жизнь, – а сущность их бытия и сущность их святости остаются тайной между ними и Богом, Который познает глубины Своей твари...

Но их личная святость явлена нам еще особо тем отдельным именем, которым каждый из них назван. Некоторые из этих имен вошли в Священное Писание, были открыты опыту Церкви и показывают нам, в чем их особая святость. Архистратиг Сил Небесных, которому посвящены многие среди нас здесь и многие в стране Российской, назван Михаилом. “Михаил” – слово еврейское, и оно значит “Никто как Бог”; и это слово выражает все стояние великого Архангела, когда Денница восстал против Бога, желая утвердить себя в некоторой, хотя бы тварной, обособленности и самостоятельности, и когда встал великий Архангел Михаил и произнес одно это слово, которое определило все для него: “Никто как Бог”, и утвердило его в таком отношении с Богом, что сделало его хранителем врат райских. “Никто как Бог” – в этом выразилось все знание великим Архангелом своего Бога. Он Его не описывает, он Его не объясняет – он встает и свидетельствует. В этом его приобщенность к сиянию Божества, и в этом мера, в которой он являет это сияние и открывает нам путь к тайне Господней своим словом и тем именем, которое выражает весь его непостижимый опыт непостижимого Бога.

На иконах Архангел Михаил изображается в латах, с пламенеющим мечом в руке. Он попирает дракона, который знаменует собою зло; Архангел стоит во вратах рая, не давая войти в это святое и священное место тем, кто к этому не готов; и еще он изображается на тех вратах иконостаса, через которые духовенство выходит из алтаря: священник с Евангелием, на Великом Входе, или дьякон на ектении; и это те врата, через которые в литургическом, богослужебном порядке никто не входит во Святая Святых, в алтарь.

Другой Архангел, Гавриил, чье имя означает “Крепость Божия”, изображается на тех вратах, через которые дьякон во время богослужения входит обратно в алтарь. Гавриил – тот, который возвещает нам, что дверь открыта, чтобы нам снова войти в присутствие Божие; что сила Божия явлена, что Бог победил и мы спасены. От Евангелиста Луки мы знаем, что Архангел Гавриил принес Захарии весть о рождении Иоанна Крестителя, он же возвестил Деве Марии, что Она обрела благодать у Бога и родит миру Спасителя; поэтому мы видим его на иконах с оливковой ветвью в руках – знаком примирения Бога с миром.

Об Архангеле Рафаиле мы читаем в книге Товита, как он сопутствовал сыну его Товии и исцелил Товита и его невестку, и имя его означает “Исцеление Божие”; и о других Архангелах и Ангелах говорит нам Священное Писание; и вера Церкви, опыт христианский говорят нам об Ангелах-хранителях.

О дне памяти святого, имя которого мы носим, мы говорим, что это “день нашего Ангела”. И в каком-то смысле, в смысле нашего посвящения святому это верно; но с разными святыми людьми – как и с окружающими нас простыми людьми – общение у нас складывается по-разному: одни нам лично ближе, через молитву и через их житие, которому мы хотели бы подражать; другими мы восхищаемся как бы издали. С Ангелом же хранителем отношения наши совсем иные: мы ему поручены, и он – хранитель наш, независимо как бы от того, обращаемся ли мы к нему, помним ли вообще о нем или нет, – как наши мать и отец, с которыми у нас неразрушимая связь, что бы мы ни думали, как бы ни поступали по отношению к ним, как бы ни вели себя...

И еще: один человек на земле был назван вестником и Ангелом веры церковной: это Креститель Иоанн, и о нем мы читаем слова, именно подобные тому, что я сейчас говорил об Ангелах. О нем начало Евангелия от Марка говорит: Он – глас вопиющего в пустыне... Он глас, он – только звук Господня голоса, он – Ангел, потому что через него говорит Сам Бог, а сам он о себе говорит, что ему надо умаляться, чтобы в полную меру встал перед людьми образ Господень.

Это – путь на земле; мы должны малиться, умаляться, постепенно терять то, что кажется таким драгоценным, а на самом деле есть сгущенность нашего видимого естества. Мы должны постепенно делаться прозрачными, чтобы стать как бы невидимыми – как драгоценный камень невидим и обнаруживается только тем светом, который, ударяя в него, осиявает все вокруг. Тогда мы как будто теряем что-то из своего временного существа, но для того только, чтобы приобрести неотъемлемое познание Бога, единственное, которое каждый из нас, кто называет себя “я”, может иметь и которое он может явить всем другим, потому что каждый из нас познает Бога единственным и неповторимым образом. Наш путь – от земли на Небо, от тяжелой нашей воплощенности в просветленность и прозрачность... Ангелом на земле является неложный свидетель – Иоанн Креститель, который на пути, и Тот, Кого Священное Писание называет “Великого Совета Ангел” – Бог, пришедший во плоти.

Вот те образы, те мысли, те думы из нашего почитания Ангелов, из нашей любви к ним, из нашего с ними общения в молитве и их заступления за нас, которые нам могут помочь найти путь нашей собственной души от земли на Небо, от собственной потемненности к совершенному просвещению. Молитвами святых Ангелов и Архангелов да даст нам Господь, отрешившись от себя, вольной волей, любовью к Богу, начать умаляться до того, чтобы полной мерой воссиял Сам Бог в каждом из нас. Аминь.

Пророк Самуил

(Сентябрь 1981 г.)

2 сентября мы празднуем день пророка Самуила. Он стоит на грани двух решающих эпох в истории не только израильского народа, но и человечества. До него израильский народ признавал единственным своим Господом, единственным хозяином своей судьбы Бога. Правили на земле святые: патриархи – Авраам, Исаак, Иаков; правили Божии избранники – Моисей, Иисус Навин; правили судьи – Самуил.

У всех у них одно было общее: это были люди духа, которые в молитве и в праведности общались с Богом и были как бы проводниками Его воли. Один из пророков говорит, что пророк – это человек, с которым Бог делится Своими мыслями. И эти Божии мысли пророки провозглашали, а израильский народ – сколько умел, сколько хватало веры, силы, мудрости – им подчинялся. И пути Божии были своеобразны; не напрасно Исаия пророк говорит: Мои пути – не ваши пути, и Мои мысли – не ваши мысли, но как мысли Мои выше мыслей ваших, так и пути Мои выше путей ваших...

И вот, при жизни пророка Самуила случился трагический переворот: это был момент, когда заколебалась, захирела вера израильского народа. Они оглянулись и увидели, что не виден им наследник для Самуила; и перед ними встал вопрос: а что будет, когда он умрет?.. И вместо того, чтобы довериться Богу, как доверялись Ему предки их, они решили, что быть под водительством Божиим – страшно; никогда не знаешь, куда поведет Господь; Он же и Аврааму говорил: Встань, покинь свою землю, оставь свой народ и пойди туда, куда Я тебя поведу... И Моисею Он велел поднять израильский народ из Египта и повести его в землю обетованную – то есть в ту землю, которую им обещает Господь, не указывая, ни где она, ни какова она, требуя Себе доверия... Слишком стало страшно жить только доверием, захотелось уверенности, обеспеченности.

И израильтяне обратились к Самуилу с требованием: Поставь нам царя, чтобы нам быть, как все прочие народы... Это первое отречение Израиля от самодержавия Божия; впервые Израиль потребовал, чтобы ему стать “как все” – то есть, отрекся от того, чтобы быть единственным, ни на какой народ не похожим. И Самуил обратился к Богу с молитвой, что ему делать. И ответ Божий был таков: Не тебя они отвергли, а Меня; предупреди их о том, что это будет значить; и если они все-таки захотят стать «одним из» народов вместо того, чтобы быть Народом Божиим, в исключительном смысле слова, если они согласятся быть подвластными земному царю вместо того, чтобы быть водимыми Царем Небесным, – дай им царя...

И так и случилось: Израиль потребовал себе царя, и царем был поставлен Саул.

Это первый поворотный момент в отступлении Израиля. Это отступление от Бога как от единственного содержания их жизни, как от единственного их вождя и Господа было завершено много столетий спустя, когда перед судилищем Пилата, перед лицом Спасителя Христа израильский народ, под водительством своих первосвященников и старцев, заявил: Нет у нас царя, кроме кесаря... Таким образом, израильтяне не только отреклись от непосредственного водительства Божия, не только потребовали быть «одним из» народов, но согласились уже не быть и «народом,» а раствориться в Римской империи как одна из составных частей, ничем не отличная от других.

Вот чем имя пророка Самуила так значительно в истории еврейского народа, вот почему он стоит перед Богом, в «ужасе», и почему «ужас» Самуила должен быть для нас образцом и призывом. Аминь.

Слово об Иоанне Предтече

Храм Иоанна Предтечи на Красной Пресне в Москве. (1968 г.)

Хочу, во-первых, приветствовать всех вас не только от своего имени, но также и от имени прибывших сюда со мной отца архимандрита Петра – настоятеля французского православного прихода в Париже, и отца Сергия – настоятеля одного из наших приходов в Англии, который является одновременно доцентом одного из английских университетов; а от всех нас, православных, приветствовать стоящего здесь на солее священника англиканской Церкви, который вместе со своим епископом привез привет, братскую любовь нашему Святейшему Патриарху и родной нам Церкви от своего народа и своей Церкви.

Хочу также сказать вам несколько слов о святом, который является покровителем вашего храма.

По свидетельству Господню, никто, рожденный на земле, не был так велик, как святой Иоанн Предтеча. И когда вдумываешься в свидетельство Евангелия о нем, действительно захватывает дух. Но не только дух захватывает: видишь в нем образ человека, который сумел так беспредельно, так неограниченно быть преданным своему Богу и своему земному призванию и который может послужить каждому из нас примером и образом, потому что каждый из нас в каком-то смысле по отношению к окружающим является так часто предтечей Господним, тем, кого Господь послал впереди Себя, чтобы принести людям слово и образ жизни, который приготовил бы их понять Христа, принять Христа. И когда нашей жизнью мы посрамляем наше свидетельство, когда, глядя на нас, люди перестают верить и в слова наши и в слова Христовы, то мы берем на себя страшную ответственность. Мы не только сами живем в суд себе и во осуждение, но мы других не влечем за собой туда, куда мы призваны их привести: к радости, к той радости, залог которой Господь нам оставил и которой никто не может отнять, но которой никто, кроме Господа, не может и дать.

Вспомним несколько из тех выражений, которые употреблены Христом или Евангелием по отношению к Крестителю Иоанну. Первое, что мы о нем слышим, это что он – глас вопиющего в пустыне. Пустыня это не только место ненаселенное, это место, где пусто; и так часто в человеческом сердце «пусто», в человеческой жизни «пусто». Не только нет содержания вечного, но нет вообще такого содержания, которым можно было бы жить. И в этом отношении мы окружены, все, людской пустыней. И вот в этой пустыне и мы призваны, подобно Крестителю, свидетельствовать. Свидетельство Иоанна Крестителя началось не словами: прежде чем вернуться к людям и говорить, прежде чем властно требовать от них, чтобы они стали достойны своего звания человека, он сам удалился в голую, жаркую пустыню и остался наедине с самим собой, лицом к лицу с самим собой перед очами Божиими.

Иногда и нам приходится остаться в таком одиночестве. Бывает это, когда нас оставят ближние, когда сделается вокруг нас пусто. Бывает это, когда нас тронет болезнь, и тогда, как бы мы ни были окружены заботой, мы чувствуем, что мы одиноки, потому что мы стоим перед лицом жизни и смерти там, где каждый человек один за себя будет решать вопрос жизни и смерти – не только временной, но и вечной. Бывает, что мы удалимся сами для того, чтобы прийти в себя, и тогда мы знаем, как трудно бывает остаться наедине с самим собой, когда к этому не привык: делается боязно – тогда открывается перед нашим собственным взором внутренняя наша пустота, и в эту пустоту, в эту пустыню нам надлежит войти. Там будет одиноко, там будет пусто, там будет трудно жить, но только, если мы сумеем жить в этой пустыне, с Богом одним, сможем мы вернуться к людям, никогда не теряя Бога и способными, победив себя, победить всё.

И вот Иоанн свыше тридцати лет пребывал одиноко в пустыне, боролся со своим сердцем, боролся со своей жизнью и вышел на проповедь и засвидетельствован Богом как величайший – но не только. Евангелие нам называет его не пророком, а ГЛАСОМ. Он так сроднился с волей Божией, так стал един с тем животворным словом, которое ему надлежит произнести для спасения людей, для пробуждения людей, для того, чтобы в них тоже воссияла жизнь, возродилась радость, что он ТОЛЬКО голос. Это уже не человек, который говорит: это Бог, Который вещает его гласом. Так говорили святые. Один из подвижников Афона, не так давно умерший, говорил: Святые от себя не говорят; они говорят от Бога, и только...

Иоанн отверг все земное для того, чтобы принадлежать Богу, и Господь его вернул к этой земле. Господь не оставил его в далекой пустыне: когда Иоанн стал с Ним неразлучным, Господь послал его к людям, чтобы люди зажили той жизнью, которую познал Иоанн. И вот ставится вопрос перед каждым из нас: есть ли во мне такая жизнь, которой я могу зажечь другого человека? Где эта жизнь во мне? Когда меня люди встречают – загораются ли они? Когда люди меня слышат, трепещет ли их сердце – как Евангелие говорит о спутниках Эммаусских, “горело сердце” в них? Когда люди видят нашу жизнь, разве они говорят о нас, как говорили о первых христианах: Как они друг друга любят!.. Разве дивятся, слыша, видя нас, тому, что у нас есть что-то, чего ни у кого нет? А если это не так, то мы не пошли даже путем предшественника, мы не готовы принести Христа людям, мы не готовы даже проложить Ему дорожку, чтобы Он нашел как-то путь Себе. А мы призваны быть теми, кто готовит радость людям, радость встречи с Богом, радость, которой никогда не будет конца и которой никто, ничто не может отнять. Почему же? Потому что мы хотим жить на своих правах, мы хотим жить для себя, мы не хотим сходить на нет.

А вот что говорит Евангелие об Иоанне Крестителе. Свидетельствуя перед людьми о том, кто он сам есть, Креститель говорит: Мне надо умаляться, на нет сходить, для того, чтобы Он вырос в полную меру... Иоанн сам – только Предтеча; он должен открыть дверь и отойти так, чтобы о нем больше не вспомнили люди, вдруг увидев Христа и все забыв в этой радости.

Сходить на нет, приготовив путь Господень... Кто из нас это умеет делать? Кто из нас, оживив чью-то душу, хотя бы добрым словом, не хочет остаться в этой радости взаимного общения? Кто, сказав животворное слово, иногда нечаянно, когда Господь нам дает, не хочет, чтобы вспомнили и никогда не забыли, что было сказано это слово именно им?

А Креститель о себе еще говорит: Я – друг Жениха... Что это за друг жениха? В древности еврейской, как и языческой, у жениха был друг, который заботился обо всем для брака и который после совершения брака приводил к брачной комнате невесту и жениха, оставался за дверью и сторожил, чтобы никто не прервал их глубокой, таинственной встречи в дивной брачной любви. Он был другом, потому что он умел остаться за дверью, остаться за пределом. Радость его была совершенна тем, что радость жениха и невесты теперь была совершенна, они остались вдвоем, и он был защитник этой встречи. Еще скажу: кто из нас умеет так поступить с чужой радостью? Все сделать, чтобы эта радость случилась, все сделать, чтобы она воссияла вечным светом, и отойти, уберечь ее, охранить ее, и остаться забытым за закрытой дверью?

Вот еще образ о нем, последний образ. Его умаление, его схождение на нет дошло почти до предела. Он взят в тюрьму за правдивое, честное слово. Христос остался на свободе. Он проповедует, к Нему перешли ученики Иоанновы, Он окружен Своими учениками. Он вырос в полную меру Своего земного призвания. И Иоанн знает, что на него идет смерть, что из тюрьмы он не выйдет, и вдруг его охватывает сомнение. Он, который на берегу Иордана-реки перед всеми засвидетельствовал, Кто грядущий Христос, он посылает двух своих учеников ко Христу спросить: Ты ли Тот, которого мы ожидали, или нам ожидать другого? Иначе сказать: «Ты ли на самом деле Тот, о Котором я принес свое свидетельство, или же я ошибся?»... Если он ошибся, то напрасно он погубил юные годы в пустыне, напрасно он выходил к людям, напрасно он теперь в тюрьме, напрасно он умрет, напрасно ВСЕ. Напрасно даже то свидетельство, которое он принес Христу, и он обманут Самим Богом... И колеблется самая сильная душа, которая когда-либо была на земле. И Христос НЕ отвечает ему. Он не отнимает у него полноты подвига веры и подвига верности до конца. Ученикам, вопрошающим Его, Он говорит: Скажите Иоанну, что вы видите: слепые видят, хромые ходят, нищие благовествуют; блажен тот, кто не соблазнится о Мне... Слова, когда-то, столетиями до этого, написанные пророком Исаией. И они возвращаются с этим словом. Остается Иоанну войти внутрь себя и поставить перед собой вопрос: когда он был в пустыне один перед лицом Божиим, – правда ли было это или внутренняя ложь? Когда он вышел из пустыни проповедовать и потрясал людей, обновлял их жизнь, приводил их к новой жизни, к новизне, к весне духовной – правда это было или нет? Когда он увидел Христа и прозрел в Нем Грядущего, – правда это было или нет?.. И Иоанн умер в вере и в безусловной верности.

Как часто бывает, что колеблется наша душа, что после того, как мы сделали все, что мы должны были сделать, сказали слово доброе, правдивое, сделали то, что только могли для того, чтобы другой человек ожил радостью и воскрес душой и начал жить весенней жизнью вечности, – вдруг находит колебание... Устала душа, меркнет жизнь, клонится наша глава к земле... Стоило ли все это делать? Я не вижу плода, я не знаю, что будет, а погубил-то я столько веры, столько любви. Стоило ли все это делать?.. И Господь нам не отвечает на это свидетельством «успеха». Он нам говорит: Достаточно того, что все это была правда, что все это было добро, достаточно тебе, что ты сделал то, что надо было. В этом – все.

И вот, перед каждым из нас стоит этот образ Крестителя. Каждый из нас друг ко другу, к каждому другому послан как Предтеча, чтобы сказать слово настолько чистое, настолько свободное от самого себя, от себялюбия, от тщеславия, от всего того, что делает каждое наше слово мелким, пустым, ничтожным, гнилым; делаем ли мы это с готовностью сойти на нет, только бы из этого человека вырос живой человек, «невеста» вечной жизни? А когда все это сделано, готов ли я сказать с радостью: “Да, пусть совершится последнее, пусть и не вспомнят обо мне, пусть жених и невеста встретятся, а я сойду в смерть, в забвение, вернусь в ничто”. Готовы ли мы на это? Если нет – как слаба наша любовь даже к тем, кого мы любим! А что сказать о тех, которые нам так часто чужды, безразличны?

Вот, будем часто-часто вглядываться в этот величественный, но человеческий образ Крестителя, и будем учиться, как живет настоящий, цельный человек, и попробуем хоть в малом так прожить, изо всех сил, даже если их немного, но без остатка, до последней капли нашей живой силы. Аминь.

Усекновение главы Иоанна Предтечи. Поминовение погибших

(11 сентября 1969 г.)

Мы привыкли в нашей жизни, что о всякой нужде, по поводу всякого случая мы обращаемся к Богу за Его помощью. И на каждый наш зов, на каждый крик тоски, страдания, страха мы ожидаем, что Господь вступится за нас, защитит, утешит; и мы знаем, что Он делает это постоянно и что предельную Свою заботу о нас Он явил, став Человеком и умерев за нас и ради нас.

Но иногда бывает в жизни нашего мира, что Бог обращается за помощью к человеку; и это бывает постоянно, но часто еле заметно, или вовсе остается нами незамеченным. Постоянно Бог обращается к каждому из нас, прося, моля, уговаривая быть в этом мире, который Он так возлюбил, что жизнь за него положил, быть Его живым присутствием, быть Его живой заботой, зрячей, добродействующей, внимательной. Он нам говорит: что бы мы ни сделали доброго для какого бы то ни было человека – мы для Него сделали, призывая этим нас быть как бы на Его месте.

А порой Он некоторых людей зовет к более личному служению Ему. В Ветхом Завете мы читаем о пророках: пророк Амос говорит, что пророк – это человек, с которым Бог делится мыслями Своими; но и не только мыслями, но и Своим делом. Помните пророка Исаию, который в видении созерцал Господа озирающегося и говорящего: Кого послать Мне? – и пророк встал и сказал: Меня, Господи!..

Но вот, среди пророков, среди людей, которые Богу послужили сердцем неразделенным, всей большой силой души, есть один, память которого мы совершаем сегодня и которого Христос назвал величайшим среди рожденных на земле.

И действительно, когда вдумаешься в его судьбу, кажется, нет судьбы более величественной и более трагичной. Вся судьба его была в том как бы, чтобы не быть, для того, чтобы в сознании и в видении людей возрос Единственный, Который есть: Господь.

Вспомните первое, что говорится о нем в Евангелии от Марка: Он глас, вопиющий в пустыне... Он только голос, он настолько уже неотличим от своего служения, что он стал только Божиим голосом, только благовестником; словно его, как человека плоти и крови, человека, который может тосковать, и страдать, и молиться, и искать, и стоять, в конечном итоге, перед грядущей смертью, – словно этого человека нет. Он и его призвание – одно и то же; он – голос Господень, звучащий, гремящий среди пустыни людской; той пустыни, где души пусты – потому что вокруг Иоанна были люди, а пустыня от этого оставалась неизменной.

И дальше. Сам Господь говорит о нем в Евангелии, что он – Друг Жениха. Друг, который так сильно, так крепко любит жениха и невесту, что он способен, забыв себя, служить их любви, и служить тем, чтобы никогда не оказаться лишним, никогда не быть там и тогда, когда он не нужен. Он – друг, который способен защитить любовь жениха и невесты и остаться вне, хранителем тайны этой любви. Тут тоже великая тайна человека, который способен как бы не стать для того, чтобы что-то большее, нежели он, было.

И дальше говорит он о себе по отношению к Господу: Мне надо умаляться, сходить на нет, для того чтобы Он возрос... Надо, чтобы обо мне забыли, а помнили только о Нем, чтобы мои ученики от меня отвернулись и ушли, как Андрей и Иоанн на берегу Иордана, и последовали неразделенным сердцем за Ним только: я живу лишь для того, чтобы меня не стало!..

И последнее – страшный образ Иоанна, когда он уже был в темнице, когда вокруг него суживалось кольцо смерти, когда у него уже не было выхода, когда эта колоссально великая душа заколебалась... Шла на него смерть, кончалась жизнь, в которой у него не было ничего своего: в прошлом был только подвиг отречения от себя, а впереди – мрак.

И в тот момент,когда заколебался в нем дух, послал он учеников спросить у Христа: Ты ли Тот, Которого мы ожидали?.. Если Тот – то стоило в юных летах заживо умереть; если Тот – то стоило умаляться из года в год, чтобы его забыли и только образ Грядущего возрастал в глазах людей; если Тот – тогда стоило и теперь умирать уже последним умиранием, потому что все, для чего он жил, исполнено и совершено.

Но вдруг Он не Тот?.. Тогда потеряно все, погублена юность, погублена зрелых лет величайшая сила, все погублено, все бессмысленно. И еще страшнее, что случилось это, поскольку Бог будто обманул: Бог, призвавший его в пустыню; Бог, отведший его от людей; Бог, вдохновивший его к подвигу самоумирания. Неужели Бог обманул, и жизнь прошла, и возврата нет?..

И вот, послав учеников ко Христу с вопросом: Ты ли Тот? – он не получает ответа прямого, утешающего; Христос не отвечает ему: Да, Я Тот, иди с миром!.. Он только дает пророку ответ другого пророка о том, что слепые прозревают, что хромые ходят, что мертвые воскресают, что нищие благовествуют. Он дает ответ из Исаии, но Своих слов не прибавляет – ничего, кроме одного грозного предупреждения: Блажен тот, кто не соблазнится о Мне; пойдите, скажите Иоанну...

И этот ответ достиг Иоанна в предсмертном его ожидании: верь до конца; верь, не требуя ни знамений, ни свидетельств, ни доказательств; верь, потому что слышал ты внутри, в глубинах души твоей глас Господень, повелевающий творить дело пророка... Другие каким-то образом могут опереться на Господа в их порой величайшем подвиге; Иоанна же Бог поддерживает только тем, что повелел ему быть Предтечей и для того явить предельную веру, уверенность в вещах невидимых.

И вот почему дух захватывает, когда мы думаем о нем, и вот почему, когда мы думаем о подвиге, которому предела нет, мы вспоминаем Иоанна. Вот почему из тех, которые родились среди людей рождением естественным и возносились чудесно благодатью, он из всех самый великий.

Сегодня мы празднуем день усекновения его главы. Празднуем... Слово “праздновать” мы привыкли понимать как “радость”, но оно значит “оставаться без дела”. И без дела можно остаться потому, что захлестнет душу радость и уже не до обычных дел, а может случиться, что руки опустились от горя и ужаса. И вот таков сегодняшний праздник: за что возьмешься перед лицом того, о чем мы слышали сегодня в Евангелии?

И в этот день, когда перед ужасом и величием этой судьбы опускаются руки, Церковь призывает нас молиться, о тех, которые тоже в ужасе, и трепете, и недоумении, а иногда в отчаянии умирали: умирали на поле битвы, умирали в застенках, умирали одинокой смертью человека. После того как вы приложитесь ко кресту, мы помолимся о всех тех, кто на поле брани жизнь положил, чтобы другие жили; склонились к земле, чтобы воспрянул другой. Вспомним тех, кто не только в наше время, а из тысячелетия в тысячелетие погибали страшной смертью, потому что они умели любить, или потому, что другие любить не умели, – вспомним всех, потому что всех объемлет Господня любовь, и за всех предстоит, молясь, великий Иоанн, который прошел до конца через всю трагедию жертвы умирания и смерти без единого слова утешения, а только по властному повелению Божию: “Верь до конца, и будь верен до конца!” Аминь.

День памяти Апостолов

(1970 г.)

Мы празднуем сегодня день святых Апостолов; и мы не всегда отдаем себе отчет, как мы должны быть им благодарны за то, что мы сейчас веруем во Христа, что мы можем Ему молиться, просто за то, что мы – Христовы. Им было дано так много, что они могли бы замкнуться на этом и сказать: Для меня этого хватит на всю жизнь... Апостол Иоанн, говоря об апостольском свидетельстве, пишет: Мы говорим о том, что мы видели, что мы слышали, что мы осязали... Они говорят о Христе, Которого они знали как друга и познали как воплощенного Бога; они могли бы, восприняв такое неописуемое, бездонное богатство, уйти в себя и жить этой вечностью, этой славой, этой глубиной новой жизни, открывшейся в них.

Ведь выход на проповедь был для них жертвой; они должны были говорить о том, что для них было дорого, что часто, верно, хотелось сохранить в тайне. Но эту тайну они открыли всему миру, потому что она была нужна миру и потому что от Христа они научились любви.

И открытие этой тайны миру стоило им дорого: Апостолы ценой своей жизни и ценой своей смерти передали эту радость другим. За раннюю проповедь в Иерусалиме, за то, что они говорили о Христе, о новой жизни, которая пришла в мир, о новой радости и вечности, которые победили все, Апостолов не только изгоняли – их били, их сажали в тюрьмы, их всячески мучили. И когда они вышли в широкий, далекий мир – который для нас теперь стал довольно-таки небольшим, но тогда измерялся человеческим шагом, – они шли, шли через пустыни, плыли через моря, проходили через леса, подвергались опасности от разбойников, от бури, от лжебратии, как говорит Павел. И все это потому, что их сердце было полно такой любовью, такой жалостью ко всему, что чудо вечной жизни, радость о Христе они не могли сохранить для себя, а должны были ею делиться и давать, пока они живы; и ни один из них, кроме Апостола Иоанна Богослова, не умер естественной смертью в старости; все пострадали: кто был обезглавлен, кто распят, кто иначе умучен; и всё же, видя, как собратья умирают от этой проповеди, Апостолы шли, шли и проповедовали, потому что не могла удержаться их душа замкнутой, не могла удержаться в их душе и проповедь жизни и любви.

Мы слышали сегодня их имена; как часто бывает, что, когда читается в церкви Евангелие, люди слушают и думают: Когда же этот перечень имен придет к концу? Что в этих именах?.. Да в этих именах настоящие, живые люди! Это не просто имена – это имена тех людей, благодаря которым мы сейчас живы, благодаря которым мы сейчас познали Христа. Не было бы этих имен – была бы пустыня в наших душах.

Будем же вспоминать каждое из этих имен, будем их повторять, как повторяешь имя родного, дорогого человека, брата, отца, сестры, невесты; будем повторять это имя благоговейно, ласково, потому что эти люди, простые рыбаки, так полюбили Бога, что свою жизнь отдали за каждого из нас. Ведь каждое слово евангельское, которое касается нашей души, – это живое слово или Матфея, или Луки, или Марка, или Иоанна, либо кого иного из писателей Нового или Ветхого Завета. Эти люди нам говорят с этих страниц, и эти люди нам говорят с крестов, на которых они были распяты, с костров, на которых они горели, из пустынь, где они изнывали жаждой, из глубин морских, где они проводили, как Апостол Павел, целую ночь и целый день, борясь за жизнь: не за свою, а чтобы дойти до такого места, где люди еще не слыхали о Христе, куда не донеслась весть о жизни, о радости, о Боге Живом, Который не постыдился стать, как один из нас, хрупким, уязвимым.

Как дороги и значительны эти имена... Но что они говорят кроме этого? Разве мы хоть чуть-чуть похожи на этих Апостолов? Разве из церкви или евангельских слов, или из радости братского общения с родными нам по вере мы не стараемся извлечь все тепло, всю надежду, всю любовь, всю силу, все ликование, весь свет, который они нам могут дать, – а извлекши, храним их в своей душе, чтобы ими насладиться, вместо того чтобы, возгоревшись огнем любви и Духом Святым, забыв о себе, спешить к кому-нибудь из тех обездоленных, жаждущих, несчастных, у которых нет радости в душе, которые не верят жизни, которые не знают, что Бог верит в них вплоть до становления человеком и до распятия на кресте.

Как мы замкнуты! И благовестие, и радость, и любовь, и жизнь в наших душах чахнут, вымирают, потому что нет им простора, ибо то, что Бог нам дает, это не робкий порыв, а такая сила, которая не может удержаться в малых, узких наших сердцах. Это дается нам не для сладостного воспоминания, а для того, чтобы жить всем простором жизни земной и жизни небесной. Если мы не будем жить так, то не удержим в себе небесной радости...

Вдумаемся в этот образ жертвенной, самозабвенной, ликующей, поистине крестной любви апостольской и станем друг ко другу, ко всякому человеку, встреченному на пути, и ко всякому человеку, о котором что-то подскажет нам наше сердце, относиться, как они; и тогда наш мир станет светлей, теплей, тогда Христос найдет Себе место на этой земле, где всё больше и больше Он отвергается и отстраняется – и не потому, что Он не заслуживает преданности, любви и служения, а потому что мы, которым дана весть, даже для себя не умеем ее сохранить! Аминь.

Апостол Иоанн Богослов

Мы празднуем сегодня день святого Иоанна Богослова, учителя любви, Апостола любви. И кажется нам, что эта любовь должна быть так пламенна и возвышенна, что она должна нестись в небо, как бы даже не касаясь земли. А вместе с этим та любовь, о которой говорит святой тайнозритель Иоанн, написавший дивное Евангелие, имевший видение на острове Патмос, – это любовь конкретная, живая, реальная. И он настаивает на этом, подчеркивает, что если мы говорим, что любим Бога, но деятельной, конкретной, творческой любовью не любим человека, то мы лжем; ибо мы не можем по праву говорить, что любим невидимого нами Бога, когда реальный человек, чья нужда бросается в глаза, остается нам безразличен. И вот здесь тайна настоящей христианской любви: как бы она ни была возвышенна, как бы она ни уносила нас к Престолу Господню, как бы она ни пламенела небесным пламенем, она должна быть до конца конкретна и до конца выражена на земле. Если этого нет, то она – мечта, то она – ложь, то ее нет вообще!

И вот, перед лицом этого благовестия о любви, войдем в себя и вдумаемся в свою любовь: сколько людей вокруг нас, которых мы просто любим; и сколько людей, среди будто любимых нами, которые могут нас обойти своим вниманием – и мы не оскорбились бы, пройти мимо нас и забыть о нас – и не охладела бы наша любовь? Сколько людей среди любимых нами, о которых мы всегда помним без того, чтобы им нужно было напоминать о себе? И сколько таких людей, которые напомнят о себе – и встретят только радость, а не чувство раздражения?

Нам рано, большей частью, думать о том, что мы такое малое количество людей любим, а пора бы, пора задуматься над тем, как мы любим любимых, как мы любим тех, которые нам как будто дороги: если это любовь живая, творчески вдумчивая, если эта любовь способна выискивать случай, чтобы проявить себя, если она чуткая, если она тонкая, если она постоянно настороже, – тогда это любовь земная, достойная Неба. Иначе – нет.

Войдем в себя перед лицом этой красоты любви, которую нам описывает Иоанн, которая явлена в его жизни, которую Христос не только проповедовал, но и явил, вдумаемся в свою любовь и попробуем ЛЮБИТЬ: сначала по-человечески, но по-настоящему, достойно человека; а затем будем постепенно вырастать до того, чтобы любить еще одного человека, и еще лучшей любовью, ширить эту любовь, обнимать все большее и большее количество людей лаской, пониманием и жертвой нашей жизни. И тогда и мы вырастем постепенно до того, чтобы понять, что такое любовь Христова; и в какой-то день и нам, может быть, будет дано хоть одного человека, по слову Апостола Павла, принять так, как нас принимает Христос! Аминь.

Великомученик и Победоносец Георгий

3 мая 1981 г.

На этой неделе мы будем праздновать день великомученика Георгия, покровителя Великобритании, и я хочу сказать несколько слов о нем.

На иконе Георгия Победоносца мы видим человека, у которого оказалось мужество и смелость сразиться со злом, сразиться не только ради себя самого, но ради чего-то большего, чем он сам, и сразиться с ним лицом к лицу, зная, что это может стоить ему жизни. Святой Георгий изображается в виде бесстрашного Рыцаря, бьющегося с драконом, а у ворот дворца стоит девушка, которую он хочет спасти и которая ждет либо его победы, либо своего позора и смерти.

И вот в каждом из нас есть нечто, символом чего могла бы быть эта чистая девушка: наше целомудрие, наша чистота, и честность, и цельность, и столько других вещей, которые делают нас родными Живому Богу. И против всего этого ополчаются силы зла, как дракон на иконе, готовые растерзать эту красоту, так, чтобы не осталось ничего, кроме смерти, разрушения и пораженности – не только нас самих, но и Бога. Но в каждом из нас есть величие и щедрость души, высокий дух рыцарства, который может быть поднят на борьбу за все то, что чисто, что благородно, за все великое и ради красоты этих свойств, но одновременно и ради Господа, Которому эта Красота принадлежит, как принадлежит Невеста возлюбленному и чистому Жениху.

И этот образ святого Георгия – это призыв, обращенный ко всем нам: зло распространилось повсюду, оно не только рыщет вокруг нас, оно таится и в нас самих, стараясь побороть всю эту красоту и цельность; и мы призваны вступить в бой и бороться для того, чтобы зло было побеждено, и не только ради нас самих, и не только ради Бога, но ради всякого, кого зло, может быть, отравляет и разрушает.

Вглядимся же в течение этой недели в эту икону, хотя бы мысленно, если у нас ее нет, и поставим себе вопрос: что в нас есть такого, что стоит у дверей царских палат, у врат Царствия Божия, готовое войти в него, если только оно будет освобождено от оков, в которые зло заключило его, если только оно будет спасено от гибели, куда зло пытается ввергнуть его. Вглядимся также и в зло, которое пребывает в нас, и примем вызов, как его принял витязь добрый святой Георгий, и будет ли нам это стоить жизни, или будет это стоить злу поражением, выйдем на арену, вступим в бой, и пусть всё прекрасное, великое и благородное будет в нас защищено, спасено, освобождено, и вступит во дворец, в Царство Живого Бога, Который ждет нас с такой любовью, с такой верой, с такой непоколебимой надеждой! Аминь.

Священномученик Власий Севастийский

24 февраля 1974 г.

Древняя Церковь совершала Божественную литургию на гробницах мучеников, в тайных местах, где первые христиане хоронили тех, которые так сумели возлюбить Бога, так были Ему преданы, что не только душой, но костьми легли и кровью истекли ради веры в Бога и веры в человека; в наше время мы совершаем Божественную литургию на престолах, куда вложена частица их мощей. И сегодня Церковь празднует день святого Власия Севастийского, которого мы поминаем за каждой службой, прося его молитвы, потому что частица его многострадального, Богом подаренного и людям отданного тела находится в священном антиминсе – том плате, на котором мы совершаем Божественные Тайны.

Мы дивимся святым, изумляемся им, хвалим их церковно, молимся им частно и соборно; но этого мало! Святой Иоанн Златоустый сказал, что подлинное почитание святого – это уподобление ему, следование его примеру. Святой Власий Севастийский дорог Церкви тем, что он, в IV веке, когда мало еще кто дерзал быть Христовым учеником, стал таковым. Он исповедовал православную веру, за нее он был гоним, за свою верность Богу и вере он пострадал мученической смертью.

И одна из черт его личности, которая в течение всей его жизни делала его близким и дорогим окружающему его народу, была его способность, что бы с ним ни происходило, каковы бы ни были обстоятельства его жизни, забыть о себе до конца, совершенно, и вспомнить только о нужде тех, которые вокруг него находились. Нам рассказывается о том, что его милосердие распространялось не только на людей, но на всю Божию тварь, которую он любил ласковой, действительно Богоподобной любовью, и когда его вели на мучения, то на пути встретилась хромая собака, и, забыв, что он идет на смерть, он остановился, ее благословил, и она ушла цела...

Его любовь действительно была той любовью, которую нам заповедал Господь – любовью к родным, дорогим людям, к своим и к дальним, которые Богу близки и поэтому нам родные, кровно свои; любовью ко всему тому, что сотворил Господь Своей державой и Своей любовью.

Мы можем научиться от него отдавать себя щедро, самозабвенно Богу и людям; мы можем от него научиться, что за чистоту нашей православной веры можно жить крестной жизнью и умирать смертью мученика. Мы можем научиться от него, что любить Бога – это значит ценой своей жизни, а порой своей смерти, изливать Божию любовь на всех тех, которых создал, восхотел и возлюбил Господь... Научимся от него жить и, если нужно, умирать, и будем оглядываться вокруг себя на тех людей среди нас, близких и дальних, которые умеют жить так, как нам заповедал Христос и как жили святые, и умирать, как они, забыв все, кроме Божией правды, кроме своей веры, кроме своей любви к Богу и людям. И почитая их, изумляясь им, постараемся быть подобными им – великодушными, смелыми, Божиими. Аминь.

Преподобный Антоний Великий

18 января 1981 г.

Мы служим не каждый день, и поэтому проходят мимо нас имена святых и учение святых, от которых мы могли бы столькому научиться, но которых редко кто помнит. Так, вчера праздновался день основоположника монашеского подвига в египетской пустыне, святого Антония Великого, в память и честь которого названы все, кто впоследствии носил это имя, включая и основоположника русского монашества, Антония Печерского.

И мне хочется обратить ваше внимание на одно только событие из его жизни. Он ушел в пустыню, первый из всех подвижников, для того, чтобы бороться со злом, которое существовало в его сердце. Он не бежал от мира: он уходил в пустыню на единоборство, чтобы сразиться лицом к лицу со злом более сложным, более страшным и разрушительным, чем то зло, которое нас окружает в миру.

И вот, в какой-то период страшной, разрушающей бурей нашли на него искушения всякого рода; и он боролся отчаянно, он боролся изо всех своих сил, и наконец эти силы в нем истощились, не только душевные, но и телесные, и он лег на голую землю, чувствуя, что бороться больше не может. И в этот момент перед ним предстал Спаситель Христос, и вся тьма просветилась Его присутствием, весь ужас отошел. И тогда, бессильный даже встать перед Ним и поклониться Ему, Антоний воскликнул: Господи! Где же Ты был, когда я был в таком страшном борении? Неужели Ты не мог мне помочь?.. И Спаситель ему ответил: Я невидимо стоял рядом с тобой, готовый тебе помочь, если только поколебалась бы вера твоя...

Эти слова Спасителя обращены к каждому из нас; все мы стоим перед лицом или находимся во власти внутренней борьбы: борьбы с тьмой, борьбы со злом, борьбы со страхом, с недоумениями, со всем, что составляет падшую человеческую природу. И каждый из нас постоянно молится: Господи, приди! Господи, сними с меня это бремя! Господи, освободи меня!..

И так часто я слышу жалобы, что на этот крик души Господь как будто не отзывается; а на самом деле Господь стоит рядом с нами, с радостью взирая, когда мы мужественно, с верой, с верностью в сердце боремся во имя Его, как воины борются за своего царя, ратуют за него, даже если нужно в этой борьбе быть ранеными, изувеченными или убитыми.

И это наше человеческое призвание: если мы Христовы, то мы Христом посланы в этот мир, чтобы Его именем и во имя Его бороться и побеждать. Вспомним это каждый раз, когда мы окажемся во власти искушения, когда в нас подымется горечь, и злоба, и страх, и ненависть, и всякая страсть: нам дано бороться, именно дано: наша честь, наша слава, что Бог доверяет нам – нам, немощным, ничтожным – борьбу со злом в мире. И эта борьба начинается не вне, не в противостоянии нашем ближнему или дальнему, а начинается внутри нас, в победе над собой, в том, чтобы все преодолеть, стать хозяевами своей души, владеть душой, и телом, и умом, и сердцем, и волей, и жизнью – и все отдать в руки Божии, с тем, чтобы нам служить Ему всем сердцем, всей душой, всей крепостью, всем умом, всем, что мы есть и что у нас есть. Аминь.

Равноапостольная княгиня Российская Ольга

24 июля 1988 г.

Мы живем в такое время, когда христиане представляют собой все убывающее меньшинство, и в этом меньшинстве мы, православные, составляем малую общину, как в среде христиан, так и среди секуляризованного мира. И как мы робеем, как мы робеем заявить себя тем, чем мы являемся, как мало в нас решимости стоять в своем христианском качестве перед лицом мира, чуждого нам и чуждого Христу, нашему Богу, нашему Спасителю, нашему Господу и брату по человечеству! Как мы робеем заявить о своей вере, как мы робеем жить согласно ясным диктатам Евангелия и явить не только на словах, но всей нашей жизнью, что мы – и в мире и не от мира, что мы – предвестники Царства Божия, народ, посланный в мир, чтобы покорить его Богу: но не силой, а отдавая свою жизнь за мир.

И вот жизнь святой Ольги, память которой мы чтим сегодня, должна быть для нас и судом, и вдохновением. Ольга была христианкой за два поколения до Крещения Руси; она была христианкой в одиночку, среди царедворцев своего мужа, который презирал христианство как религию слабых, потешался над ним и вместе со своими соратниками высмеивал и княгиню Ольгу и ее веру. И она стояла, в одиночку, и никогда не поколебалась; она не робела заявить о том, кто она есть, она провозглашала свою веру в одного, Единого Бога, Господа господствующих и Царя царствующих, но также и Спасителя мира.

Какой это для нас урок! Мы живем в мире, который подчас осмеивает нас, который живет, как если бы евангельские ценности утратили всякий смысл, но реальная опасность нам не угрожает. А сейчас существуют страны, где христианином быть опасно; еще не так давно заявить себе христианином в России могло быть опасным и могло сулить беду и для себя самого, и для семьи, и для друзей; и однако люди стояли неколебимо и веровали. И, по примеру святой Ольги, выстояли женщины; женщины спасли Церковь в России своим героизмом и своей готовностью принять страдания и отдать жизнь за нее, за Бога.

Мы должны очень серьезно задуматься над своей боязливостью, над своими страхами и поставить перед собой вопрос: отчего это так? Потому ли, что мы вообще так боязливы, потому ли, что страх так глубоко въелся в нашу плоть и в нашу кровь? Или же мы все еще ничего не поняли? Или мы забыли, кто для нас Господь Иисус Христос, и Ему место только где-то на задворках нашей жизни, но не в сердцевине ее, и Он не царит как Господь и Бог в наших сердцах и умах, и во всей нашей жизни? Мы должны спросить себя, что Он для нас значит, если мы так испуганы от усмешки, от язвительного замечания, от пренебрежительного отношения – ведь ничего более опасного с нами не произойдет в тех условиях, в которых мы живем.

Разве так мы относимся к людям, которых мы действительно любим, когда над ними насмехаются, когда их опорочивают, бранят? Разве мы тогда молчим, разве мы поддакиваем толпе, оставляя стоять в одиночестве тех, кого мы любим? Разве мы допустим, чтобы имя нашей матери, невесты, мужа или жены или самого дорогого друга произносилось с насмешкой и сопровождалось непристойной, унижающей шуткой? Нет, мы не снесли бы этого, по крайней мере, я надеюсь, что никто из нас не стал бы терпеть этого! И в то же время мы так легко и спокойно сносим это, когда речь идет о Христе, о Боге и о Его правде, о том, чтобы жить по-Божьи! Означает ли это, что столько людей и столько вещей для нас бесконечно более значительны, чем Тот Бог, Который так нас возлюбил, что призвал к бытию с тем, чтобы отдать нам Себя в руки; и когда мы отвернулись от Него, каждый из нас и все мы сообща, вместе – пришел в мир, чтобы разделить нашу судьбу, жить и умереть за нас и вместе с нами...

Задумаемся над этим, потому что, вот, стоит и высится перед нами во весь рост образ святой Ольги, одинокой в море язычников – не в таком обществе, которое, как наше, уже несет в себе евангельскую закваску и где у нас столько общего с нынешними язычниками. Она стояла в одиночку и не поколебалась; и потому что она так выстояла, она смогла передать своему внуку Владимиру такое видение мира, которое никогда не поблекло и не дало ему покоя, пока он не нашел ответа. Она раскрыла перед ним новое измерение человечества и пробудила в нем голод по вещам более великим, более правдивым и более святым, чем ложные боги, которых почитал его отец со своим окружением. И потому что она была способна выстоять среди насмешек царедворцев своего мужа, ее внук открылся Богу во Христе и своим обращением распахнул сердца миллионов людей и просторы земли Российской господству и воцарению в ней Христа Спасителя.

Научимся же от этой женщины, хрупкой и более сильной, чем все мужчины, – как Матерь Божия, бывшая сильнее всякой боязни и всякого колебания; научимся стоять в одиночку и провозглашать нашу веру – не на словах, слова больше никого не убеждают, люди наслышались слишком много обманчивых, красивых слов, – но живя по-Божьему, как собственный народ Христов. Аминь!

Равноапостольный князь Владимир

Святой Апостол Павел в одном из своих посланий говорит: Поминайте наставников ваших, которые открыли вам тайны веры... И вот сегодня мы вспоминаем князя Владимира: как историческая личность князь Владимир был сложным человеком, и в нем мы видим всю сложность человеческой души, человеческой жизни, когда она возникает из сложных, стихийных недр язычества, чтобы встретиться лицом к лицу с Евангелием, с Самим Христом. Сложная историческая личность, полная порывов зла, добра; человек, который, вдруг оказавшись христианином, сумел в этой полутьме переживаний и жизни оценить Евангелие как самое драгоценное, что может быть у человека, Христа – как единственного, Кому можно подчиниться до конца и служить, и который захотел дать эту драгоценность и этого Господа всему своему народу.

Каждый православный народ особенно чтит первого из своих князей и царей, который дал своей стране Христа. На грани язычества и христианства, там, где бушуют страсти, где борьба порой бывает самая трагическая и страшная, всегда стоит человек, который имел мужество весь народ свой посвятить Богу и всему народу дать Спасителя. За это мы благодарим князя Владимира, за это мы его вспоминаем; и вместе с этим каким утешением является такая личность, как он, для каждого из нас – грешного, слабого, порой порывистого в вере, непостоянного в добре, – когда мы видим, что такой же, как мы, человек смог открыть Бога, и так глубинно, так потрясающе измениться во всем.

Но мы вспоминаем сегодня не только князя Владимира; мы вспоминаем еще отца Владимира Феокритова, который до меня был здесь настоятелем. Многие были его духовными детьми, многие его еще помнят благодарным сердцем. Он был человеком редкой цельности, кристальной чистоты; и он сумел построить этот приход на основании, положенном его предшественниками, в такой цельности и правде, на которых стоим мы и теперь. Мы должны ему быть благодарны за то, что у нас есть, и поэтому в конце службы мы отслужим по нему панихиду, вспомним духовных его детей, теперь усопших, и помолимся о том, чтобы по его молитвам и мы выросли в ту меру цельности и величия, примером каковых он был для нас. Аминь.

Отцы Киево-Печерской лавры

Когда в десятом веке Русь стала христианской, монашеская жизнь Византийской империи уже достигла своего апогея; борьба между иноками и императорами увенчалась победой Церкви: словом и кровью монахи отстояли ее независимость. Иноков, ливших свою кровь в этой борьбе, окружало всеобщее почитание. Большие цареградские обители, как, например, Студийский монастырь, своими школами, библиотеками, приютами для сирот и престарелых глубоко влияли на умственную и общественную жизнь Цареградской империи: люди, отрешившиеся от мира, но проникнутые к нему сильной, сострадательной любовью, безбоязненно произносили над человеческой неправдой свой суд. Эти черты определили тип и киевского монашества.

Правда, первые монастыри, созданные князьями по образцу византийских, бывали часто бледными копиями живой, полнокровной иноческой действительности Византии. Но вскоре Русь начала создавать свою самобытную монашескую традицию. Без помощи со стороны, трудами и подвигом святых преподобных Антония и Феодосия выросла подлинно русская Киево-Печерская обитель, пережившая все трагедии истории, давшая древней Русской Церкви сонмы святых, вождей церковных (как, например, Стефана, епископа Владимирского, Ефрема Переяславского, Исаию Ростовского); благовестников, миссионеров-мучеников Кукшу и Пимена; людей глубокого и терпеливого милосердия, таких как святые Феодосий и Дамиан-целебник; наконец, первого летописца русского – Нестора, первого иконописца – Алипия.

Историк Сипягин назвал Киево-Печерскую лавру “первым из русских монастырей и по времени его возникновения, и по богатству сокровищ, вложенных им в сокровищницу русского Православия”. Уничтожаемый несколько раз татарами (в 1240, 1299, 1316 гг.), он был каждый раз восстанавливаем и стал ядром, вокруг которого сплачивался русский народ в своем усилии отстоять свою политическую и религиозную независимость против Польши.

Из всех подвижников Киево-Печерской лавры выделяются два ее основателя – преподобные Антоний и Феодосий.

Из скудных сведений, дошедших до нас о святом Антонии, встает перед нами образ мощного и сурового подвижника. Рожденный в Любече, в Черниговской области, он два раза ходил на Афон, на далекий тогда полуостров Южной Македонии, отделенный от Руси лесами, стремнинами, высокими горами, холодом, голодом, бесчисленными опасностями и трудностями одинокого пути, о которых мы в наш век и понятия не имеем. Вернулся он на родную Русь монахом и носителем благословения святой Горы Афонской и стал жить в совершенном одиночестве, в пещере на Киевских горах. Трудился, молился, высвобождал свою душу от зависимости от тела, от страха, от страстей; становился подлинно человеком: твердым, бесстрашным, свободным, бесстрастным.

Многим в наше время кажется непонятным, изуверским этот духовный труд ранних подвижников – в пустыне, в молчании, в затворе. Сущность его в том, чтобы оторваться – если нужно, насильственно – от всего внешнего и войти в себя, чтобы позже жить полной, свободной внутренней жизнью, независимой от каких бы то ни было случайностей и превратностей. Для этого подвижник должен отрешиться от всех впечатлений, рассеивающих мысль и раздвояющих душу, уйти в себя, преодолеть даже внутренний диалог – тот непрестанный разговор, который мы, того не замечая, все время ведем с собой или с невидимым собеседником, стать подлинно “безмолвным”, глубинно тихим. Должен он преодолеть и страстное, хищнически собственническое отношение к окружающему миру и к себе. И только тогда, при полном внутреннем равновесии сил душевных, став, как духовные писатели древности говорят, “самовластным”, может он жить и действовать в Истине и в Правде.

Подвиг Антония Печерского был не только суров, но, видимо, и мрачен; но он оправдывается тем просвещением души, которое сделало святого Антония учителем Феодосия.

Трудно себе представить большее несходство, чем то, которое мы видим в святых Антонии и Феодосии: святой Феодосий – образ евангельской “легкости”, окрыленности, живого, отзывчивого милосердия, святой, братской, ласковой общительности. И вот в этом-то и сказывается гениальность духовной одаренности и внутренней отрешенности святого Антония – что он сумел увидеть своего ученика, каким тот был, в его самобытности, со всеми его способностями и возможностями, в его бесподобности, – и употребил весь свой духовный опыт для того, чтобы ему помочь стать самим собой, а не подобием своего учителя. В этом отношении святой Антоний проявил свойства, позже так ярко выразившиеся в старчестве: дар воспитать человека не по трафарету, а согласно его собственным свойствам и дарованиям.

Святой Антоний стал образцом одиночного подвига зрелого духовного борца. Святой Феодосий – основоположником общежительного русского монашества и светлым образом, столетиями вдохновлявшим русских подвижников, предшественником и духовным родичем преподобного Сергия Радонежского. В преподобном Феодосии святость Киевской Руси нашла почти всестороннее выражение; умеренность, живость, отзывчивость, кротость, простота, целомудрие и целомудренность – и любовь; над всем и превыше всего – любовь: ласковая, человечная, не гнушающаяся ничем, но трезвенная, подлинно евангельская, строгая, смелая в обличении, но тем не менее сострадательная.

Эта любовь и есть опора и сущность святости; любовь ко всем в Боге. Она-то и подвигла одних – отцов Ближних, Антониевских пещер, – уйти от всего, чтобы вкорениться в Бога и возродиться в Нем; а других – отцов Дальних, Феодосиевских пещер, – служить Киевской Руси делами милосердия и сострадания, обличения и правды, бесстрашия и смирения, созидания видимой красоты Лавры, отображающей мировоззрение и духовную красоту ее насельников и тружеников духа.

Явлением Неба на земле, свидетельством сострадательной Божией любви, радости Креста и Воскресения, образом истинной человечности – вот чем были подвижники Киева, Антониевы и Феодосиевы ученики, чей пример и теперь воодушевляет нас и не перестанет привлекать к иноческому подвигу творческие, смелые, благородные души, пока на земле не иссякнут любовь и благородство.

Преподобный Варлаам Хутынский

19 ноября 1978 г.

Православная Церковь, особенно в России, вспоминает сегодня великого покровителя и чудотворца новгородского Варлаама Хутынского. В Новгороде окружало его то же благоговение и та же любовь, которые Московская Русь, а затем и вся Россия принесла позже в дар почитания Сергию.

Последние евангельские чтения так или иначе упоминали о смерти: Апостол Павел нам возглашал, что для него смерть заключается не в утрате земной жизни, а в том, чтобы облечься в вечность; говорил он о том, что для него жизнь – это Христос, а смерть – приобретение, потому что пока мы живем во плоти, мы от Христа разделены, но смертью мы с Ним соединяемся в непостижимой близости... Евангелие, которое мы читали несколько недель тому назад о вдове Наинской, говорило о смерти и жизни; и сегодняшнее Евангелие говорит о том же. И вот хочется вспомнить еще слово или, вернее, событие из жизни Варлаама Хутынского, которое может многих озадачить, но которое должно всех заставить задуматься.

Вели однажды через новгородский мост преступника на казнь; встретилось это страшное шествие со святым Варлаамом; он остановил его, попросил, чтобы ждали, и бросился к ногам воеводы, и умолил его отдать ему этого преступника. Он взял его к себе; преступник больше тридцати лет жил с ним в одной келье, и Варлаам терпел от него все: и его грубость, и его безнравственность – все терпел, пока не обратил его ко Христу и не сделал для него, в свое время, вступление в вечную жизнь торжеством, а не ужасом.

В те же годы случилось иное шествие через новгородский мост: вели человека, ничем неповинного, оклеветанного, на смерть. И, зная, что он погибает напрасно, горожане бросились к святому Варлааму, моля его, чтобы тот же самый духовный авторитет, которым он спас преступника, он употребил, чтобы спасти неповинного человека. И Варлаам сказал: Нет, я этого не сделаю... На удивление сограждан он ответил, что первый шел на вечную погибель через смерть, второй умирает мучеником, и он не хочет его обокрасть, лишив этой кончины, потому что человек в любое время может отойти от Бога и себя погубить. А теперь, зрячими глазами святого, он его видел готовым к переходу от временной жизни к вечной...

Я ничего больше не скажу об этом; каждый из нас может подумать и поставить перед собой вопрос: понятен ли ему поступок святого Варлаама? Понятна ли ему глубина жизни и громадная ответственность за то, КАК мы живем? Понятна ли ему глубина смерти и встреча с Живым Богом или в ликующей радости, или в ужасе о том, что жизнь на земле не принесла никакого плода и человек уходит в вечность обессмысленным, тщетным, опустошенным...

В конце Книги Откровения мы читаем слова: Церковь и Дух Святой взывают – приди, Господи Иисусе, и приди скоро!.. Можем ли мы, при нашем отношении к жизни, при нашем отношении к смерти, вместе с Духом и Церковью сказать эти божественные слова: Гряди, Господи, и гряди скоро! – когда мы знаем, что Его приход означает конец всей земной жизни и начало вечности, а между ними – встреча с Живым Богом и откровение о том, что в жизни нет смысла никакого, кроме любви, и это-то мы меньше всего знаем, это нам наиболее чуждо; можем ли мы эти слова сказать?

Вспомним ликующие, торжествующие слова Апостола Павла, вспомним эту мольбу Духа и Церкви, вспомним о Варлааме Хутынском и войдем в жизнь с тем, чтобы она стала победой над смертью, ликованием. Аминь.

Преподобный Сергий Радонежский

18 июля 1971 г.

Из всех святых русских преподобный Сергий, может быть, самый непостижимый и таинственный. Его жизнь настолько проста, настолько прозрачна, что ее можно только созерцать: с детства он полюбил Бога простой и цельной любовью, и в течение всей своей жизни он был прост и делался все проще, так что в последнем итоге, когда в него вглядываешься, все меньше чувствуешь, что можно о нем что-либо сказать. Из всех русских святых он кажется самым далеким, окутанным самым глубоким созерцательным молчанием. А вместе с тем он удивительно близок: он близок тем, что, предстоя неразделенным сердцем, неразделенной мыслью перед лицом Господним, он возносит молитвы о всех нас, и порой чувствуется, с какой силой возвращается к нам благодать, испрошенная его молитвой.

Будем же возносить свои молитвы с постоянством, с крайней простотой, со всей доступной нам чистотой сердца к смиренному, простому и вместе с тем неумолимо цельному и чистому святому Русской земли, будем молиться о себе, чтобы по его молитвам и нам найти путь простоты и цельности, молиться о всем мире, молиться также – и особенно – о той земле, которую он так глубоко, живо и отреченно умел любить, чтобы на ней, как и при нем после страшного татарского ига, жила благодатная оттепель, мир, любовь и единомыслие среди людей, основанные на вере в Бога, на вере в человека, на вере в то, что Господь есть Господь земной истории и что все события в жизни, в конечном итоге, – это тайна спасения мира.

Но для того, чтобы так молиться, нам надо самим до конца поверить, что Господь действительно среди нас есть, что Он действительно правит таинственно, порой очень страшно, событиями земли. И поверить не только на слове, не только умом, но свою жизнь и себя предать в руки Божии, вчитываться в Его слово, и без пощады к себе, но с крайним милосердием к другим быть творцами, а не только слушателями слова Божия, глаголов Святого Духа. И тогда, если мы самой жизнью, тем, как мы прислушиваемся к Богу и исполняем Его волю, войдем в эту тайну безмолвия и молитвенного созерцания, то через нас, так же как через преподобного Сергия, хотя, может быть, в такую малую нашу меру, благодать придет на людей, которые вокруг нас, и дальше, и шире – на всех тех, кого так возлюбил Господь, что Он Своего Сына Единородного дал на смерть и распятие, только чтобы люди могли поверить в любовь – и Божию, и человеческую, – уверовать и начать жить верой. Аминь.


Источник: Антоний Сурожский, митрополит. Проповеди. [Электронный ресурс] // Электронная библиотека «Митрополит Антоний Сурожский».

Комментарии для сайта Cackle