Охранительная деятельность православных братств в последние годы царствования короля Сигизмунда III (1620–1632)

В 1620 году, среди великого поста, в г. Киеве остановился в братской гостинице на Подоле достопамятный духовный странник Иерусалимский патриарх Феофан, бывший в Москве и посвятивший там в патриархи государева отца Филарета Никитича; при Феофане находился экзарх патриаршего престола Арсений. Множество казаков, во главе с гетманом Петром Сагайдачным, сопровождало патриарха Феофана при въезде его в Киев. Казаки учредили вокруг братского дома почетную стражу, и, по выражении Густынской летописи «аки пчелы матицу свою, тако святейшего отца и пастыря овцы словесныя от волков противных стрежаху».¹

Проживая в Киеве все время в братском странноприимном доме и посещая все Киевские святыни, монастыри и церкви, а также многих именитых граждан, патриарх Феофан воочию убедился, что в этом городе высшее и низшее сословие крепко держится православия, и что главной его опорой является новоучрежденное Богоявленское «братство милосердия» которое, по словам самого Феофана «есть союз совершенства, к созиданию тела Церкви Христовой, к рассуждению о принятии странных, о наставлении христианских детей в науках и честном житии, о порядке Церкви Божией и о приличном ея украшении». 26 мая 1620 года патриарх Феофан, имея полномочие и позволение от вселенского патриарха Тимофея, и с согласия экзарха Арсения, особой грамотой благословил Киевское братство, его новозаложенную церковь во имя Богоявления и Благовещения Пресвятой Богородицы, братский странноприимный дом, школу наук эллино-славянских и латинского письма,² и водрузил на братском монастыре крест в ознаменование признания сего монастыря и братства патриаршей ставропигией.³

Патриарх Феофан вполне убедился в том важном значении, которое получили в русской церковной жизни славные братства. И действительно из посланий и грамот, выданных в России Феофаном, мы видим, с какою готовностью он давал свое благословение, как существовавшим и действовавшим братствам, так и на учреждение новых; некоторые из братств он возвел на степень ставропигиальных, призывая их таким образом к самостоятельной и энергической деятельности,

В том же мае месяце к патриарху Феофану в Киев прибыли посланные от Могилевского братства, и Феофан, по их просьбе, дал им грамоту, которою благословил и утвердил их братство.⁴ В июне патриарх утвердил возникшее около 1610 года братство с богадельней в г. Слуцке при древней церкви Преображения Господня (ныне место принадлежит Николаевской соборной церкви) и, послав чрез местного пресвитера Андрея Мужиловского в церковь братства крест для водружения на престоле, признал её ставропигией Цареградского патриарха, а братчиков в своей хартии увещевал «не расслабевать душою и не унывать телом».⁵ В том же июне месяце, по просьбе дворян Волынских и горожан Луцких, переданной игуменом Чернчицкого монастыря Исаакием Борисковичем, патриарх Феофан возвел и новоучрежденное Луцкое братство и созидаемую им церковь во имя Воздвижения св. креста на степень патриаршей ставропигии.⁶ Феофан, утверждая и поощряя братства, не забыл и Львовское братство; от этого братства послом приходил иеромонах Памва Берында, и патриарх, находясь в городе Белой церкви, 7 сентября 1620 года благословил грамотой Львовское братство, в коей, восхваляя братчиков за ревность к вере, за богоугодные подвиги для просвещения юношества, и за «изображение книг художеством типографским», подтвердил ставропигиальные права братства.⁷ Патриарх подтвердил также устав Виленского св. Духовского братства; равным образом он разослал и прочим многим братствам свои благословенные грамоты, как например городов Минска, Перемышля, Рогатина и других, призывая их к крепкому стоянию в вере.⁸ Патриарх Феофан тоже выслал свою грамоту на ставропигию Замостьскому св. Николаевскомубратству, быть может, еще во время следования своего в Москву.^9,10

Роль восточных патриархов в деле поднятия нашей западной церкви и упрочения братских учреждений была в высшей степени плодотворна. Самым важным и смелым действием патриарха Феофана было восстановление «упадшей церкви», а именно поставление православным митрополита и епископов для вдовствовавших уже слишком четверть века епархий. На это действие патриарх решился, уступая неослабным просьбам православных, и полагаясь на заступничество казаков, которые, во главе со своим гетманом Сагайдачным, обещали с полною готовностью послужить делу православия. Наконец, Феофан мог рассчитывать на благосклонность короля, с которым находился в переписке, причем, как видно из письма короля от 1 августа 1620 года, он даже заботился о безопасности и удобствах путешествия Феофана и приглашал его к своему двору.¹¹

В октябре 1620 года патриарх Феофан, не желая раздражать католиков и униатов, со всевозможною осторожностью и тайно, в Богоявленской церкви Киево-братского монастыря, ночью, при закрытых и завешанных окнах, совершил, совместно с двумя восточными архипастырями, обряд посвящения в митрополиты Киевские и Галицкие игумена Иова Борецкого, а в епископы Перемышльские Исаию Копинского.¹² Затем в епископы былипосвящены: Мелетий Смотрицкий – на архиепископию Полоцкую, Леонтий Карпович – на епископию Владимиро-Брестскую, а после его смерти случившейся в том же году, на его место был избран Иезекииль (Иоиль-Иосиф) Курцевич, Исаакий Борисович – на епископию Луцко-Острожскую, Паисий Ипполитович – на епископию Холмскую и Авраамий Стагонский – на епископию Пинскую. В ставленной грамоте Феофана, новопосвященным митрополиту и епископам, он дал им большие права, а именно предоставил епископам, по смерти митрополита, если неудобно будет переслаться с Константинопольским патриархом, поставить нового митрополита их властью, далее, уполномочил новопоставленных владык наблюдать за всеми ставропигиальными церквами, монастырями и братствами, и наконец, поручил этим высшим иерархам позаботиться об уничтожении некоторых неправильностей в обрядах, вкравшихся в практику южно-русской церкви.¹³

В январе 1621 года, после праздника Богоявления, Феофан простился с Киевом, благословив братство новой грамотой и своим кипарисным крестом, который доныне сохраняется над царскими вратами братской Богоявленской церкви;¹⁴ в этой грамоте патриарх Феофан поучал братчиков: «да пребываете в нем (т. е. в братстве) богобоязненно, со всякими усердием, приемля друг друга, не питая друг к другу зависти, и не завидуя ни в чем, но преимущественно исполняясь духом кротости, последуя преданиям древнейших братств».¹⁵

Из России патриарх Феофан направился в Валахию, и на границе в г. Буске (древ. Божьскый, Бужеск) простился с православными. Прощание было весьма трогательное и святитель, гетман и войско казацкое – все плакали. Патриарх стал на городской площади и долго поучал духовных и мирян строго держаться православия и с покорностью переносить гонения и скорби; читал разрешительную молитву и в это время все преклонили пред ним колена; затем снял с казаков грех тяготивший их совесть и состоявший в том, что они пред тем ходили походом с польским королевичем Владиславом на единоверную Москву, и убеждал их впредь этого не делать.

Восстановление православной иерархии вызвало повсюду большую радость у православных, особенно в г. Вильне. Мелетий Смотрицкий вернулся в Вильну архиепископом Полоцким осенью или зимою 1620 года. Виленское купечество поспешило приготовить великолепное архиерейское облачение и упросило архиепископа Мелетия служить в нем в братской церкви.¹⁶ Но весь этот восторг скоро сменился большою печалью. Как только весть о восстановлении в Киеве православной иерархии дошла до униатов и католиков, они поставили всех своих приверженцев на ноги, чтобы возбудить короля и властей против православных. Дело о восстановлении иерархии вправительственных универсалах было объявлено государственной изменой; патриарха Феофана, не смотря на недавние письма к нему короля, признали шпионом турецкого султана, а новопосвященных епископов предписано было ловить и арестовывать. Вся тяжесть удара обрушилась на несчастную Вильну и местное православное братство, заподозренное в тайных сношениях с Киевом, чрез посредство Мелетия Смотрицкого. Киев и казаков польское правительство боялось тронуть, зная их ревностную и решительную защиту православия, а потому и начало производить жестокое расследование всего дела в Вильне.¹⁷

Гонения против православных в г. Вильне начались в 1621 году в самую страстную неделю. С великого понедельника начали хватать самых знатных православных купцов, тащили их в ратушу, – которая обыкновенно во время страстной недели бывала заперта, – и здесь допрашивали их, подвергали пыткам, и одних заключали под стражу в ратуше, а других сажали в подземную темницу под ратушей; даже членов магистрата, которые были подозреваемы в приверженности к православно, отстраняли от должности и иных подвергали аресту при ратуше. У православных ремесленников отбирали ключи от их общих касс, где хранились также разные их документы и привилегии, и тех, которые не хотели отдать общественное имущество, принуждали к тому пытками, и, как изменников, исключали из цехов. Все эти преследования и истязания продолжались всю страстную неделю. В здание св. Духовского монастыря бросали камни из пращей, обожженные поленья. На улицах Вильны раздавались вопли и стоны православных; некоторые из заключенных просили хотя на короткое время освободить их из тюрьмы, чтобы в эти святые дни побывать в церкви, исповедаться и приобщиться, и предлагали за себя в заложники жен и детей, но все их старания были напрасны. В скорби и слезах встретили и провели православные великий праздник Пасхи.Такое жестокое и, по убеждению православных, несправедливое гонение еще более усиливало в них приверженность к тем лицам, из-за которых они страдали, и ненависть к гонителям-униатам и латинянам. Патриарх Феофан, которого король назвал самозванцем и шпионом, сделался в глазах православных лицом достойным особого почтения и уважения. Его изображение, как святыню, вывесили на стенах св. Духового монастыря, а на большой улице это изображение поместили в виде хоругви. Один из братчиков, ЕвстратийЖиловский, со снимком изображения патриарха, отправился нарочно заграницу, где отпечатал это изображение во множестве снимков, привез их в Вильну, и, наняв особую лавочку, даром раздавал их всем православным.¹⁸

Эти гонения опять вызвали обмен полемических сочинений и брошюр между православным Виленским братством и униатами. Среди братства в то время находился новый архиепископ Полоцкий ученый Мелетий Смотрицкий,¹⁹ который в защиту Феофана и его дела написал сочинение «Оправдание невинности» (Verificatia niewinnosci), напечатанное, по рассмотрении его братством, в братской типографии.²⁰ В этом сочинении Мелетий Смотрицкий на основании церковных канонов доказывал, что патриарх мог посвятить митрополита и епископов, и что Феофана признавали за патриарха король и польское правительство. В опровержение этой книги униаты поспешили издать сочинение «Сугубая вина» (Sowita wima), – написанное, быть может, Рутским, по мнению Стебельского, – в котором доказывалось, что православные и их новые архиереи очень виновны, ибо на посвящение этих архиереев не было предварительно испрошено согласия короля.²¹

За этой возгоревшейся полемикой мы следить не будем, так как она очень хорошо известна и обследована в исторической литературе, но обратим внимание на другое сочинение, написанное около 1621 года знаменитыми Киевским иеромонахом Захарием Копыстенским (ставшим после смерти Елисея Плетенецкого архимандритом Киево- Печерской лавры), в ответ на вызов, сделанный Виленским униатским архимандритом Львом Кревзою в его сочинении «Оборона унии» (Obrona jednosci), вышедшим в 1617 году в Вильне. В этом сочинении Кревза проводит ту, не имеющую под собой исторической почвы, мысль, что уния всегда существовала в западной России, и что она введена законно и добросовестно.²²

Сочинение Копыстенского под названием «Палинодия», или книга обороны кафолической хотя и оставалась в рукописи, но была известна тогдашним православным деятелям, и будет всегда почитаться лучшим памятником православной богословской литературы начала XVII века.²³ В настоящем очерке мы и вкратце не беремся познакомить читателей с красотами этой книги, и можем лишь указать, что автор в ней обнаружил прекрасное знание св. писания, свято-отеческой литературы и истории церкви христианской, как восточной, так и западной, в особенности же истории вселенских и поместных соборов, и этими знаниями засвидетельствовал о том широком богословском образовании, которое уже тогда можно было получать у православных. Мы оставим также в стороне ученую полемику автора против основоположений латинских богословов, и скажем лишь, что в этой полемике Захарий Копыстенский положительно щеголяет своим знанием греческих и латинских учителей церкви, тонкими филологическими замечаниями, указывающими на превосходное знание автором греческого и латинского языков;²⁴ кроме того, автор обнаружил множество подтасовок текста св. писания, сочинений отцов церкви и постановлений соборов, намеренно допущенных в полемических произведениях униатских и латинских писателей. Также не станем касаться, проведенного автором с большой эрудицией, положения о том, что схизму в церкви вселенской внесли своими новшествами римские паны и латинские богословы, которые в духовных, важнейших, дарах терпят недостаток и своим учением о папском главенстве нарушают ту свободу духа, к которой призваны христиане.²⁵ Самое важное в этом сочинении, – правдивом по признанию самого автора,²⁶ – это то, что в нем всего полнее выразилось понятие тогдашних православных о вере Христовой, созревшее после долгойвдумчивости русского народа в этот священный предмет, и созерцания основ православия, испытавшего в то время впервые такое жестокое гонение. Вера есть высший творческий акт в душе человека, и она, являясь для него единственно важным приобретением в земной его жизни, доступна, по Божьему милосердию, каждому. Посредством веры мы постигаем законы духа, постигаем, что Бог не на земное, а на небесное царство нас воззвал, предвидим истинное будущее. Вера ставит человека выше условий и обстоятельств сего мира, и дает опору для перенесения жизни такою, какою она нам дается. Все мирское устанет, одно духовное пребудет.

В нижеследующих достопамятных словах излагает Копыстенский свои мысли «о настоящей мудрости Церкви Христовой».²⁷ Когда нас укоряют, что мы не стараемся об учении и приобретении мудрости, я спрашиваю: о какой говорят мудрости, о несовершенной сегосветной, или о внутренней, духовной? Если о внешней, светской (хотя и в этой, благодатью Божиею, имеем искусство, но им однако не хвалимся), то отвечаем, что она менее потребна, ибо мы не через неё приведены до познания правды и веры, и те, которые были вождями и учителями нашей веры, т. е. апостолы, не философией привели наших предков к Богу, – как святой апостол говорит в посл. к Коринф., гл. I, ст. 17, и гл. II. ст. 1, 3–5. Еслиже речь идет о духовной и внутренней мудрости, то в ней, благодатью Божией, наших предков держат св. отцы восточной церкви. На востоке в Греции и в малой и великой России, также в краях Болгарских и Сербских не малое количество, по милости Божией, находится людей, которые, проводя каждый день в посте, молитвах, многострадальных телесных трудах, имеют горячее желание достигнуть того блаженства, о котором Христос Господь говорить: «блажени чистые сердцем, ибо те Бога узрят», и таким образом вследствие чистоты сердца до богомысленности приходят, и над телом и страстями царствуют. Такие люди достигли богодухновенной мудрости, и о их духовной философии говорит блаженный Августин «повстают простые и порывают небо, а мы с нашими науками в теле и крови бродим».

Люди, понимающие так глубоко веру Христову, и согласующие всю свою жизнь с таким пониманием, конечно, являются «не от мера сего». Нет такой силы на земле, которая была бы в состоянии от них отнять их духовное имущество, а потому за дальнейшую участь православия можно быть спокойным. – Вернемся к рассказу.

В то время, как в Киеве возгоралась заря нового светлого будущего, на севере скоплялись грозные тучи, которые разразились страшным громом.

Мелетий Смотрицкий, поселившись в св. Духовом монастыре, стал писать послания, в которых извещал о радостном событии восстановления иерархии, и призывал к себе, как истинному пастырю, народ русский. При помощи братства эти послания распространялись по всем городам и селам Литвы.²⁸ Кроме того, Смотрицкий при готовил для сейма 1623 года обширную записку «Justificacia Niewinnosci». На этом сейме православные приготовились сделать отпор самым единодушным образом. Митрополит Иов препроводил названную записку королю, а от православного дворянства ему, чрез послов, была представлена «супликация (Supplicacia)», в которой картина насилия над православием была начертана яркими красками и указано было на бесчеловечные поступки Полоцкого архиепископа Кунцевича.²⁹ Сейм на этот раз отнесся благосклонно к православным, и постановил, чтобы все судебные приговоры, направленные против православных, были преданы забвению, но тут для мирного разрешения дела явилось большее препятствие. Вноябре 1623 года в г. Витебске был убит униатский епископ Иосафат Кунцевич, намеренно искавший, для доставления унии окончательной победы, смерти и славы мученика, а потому раздраживший народ своими жестокими мерами, клонившимися к полному искоренению православия.³⁰ За смертью Кунцевича последовали страшные казни, которых требовал от короля папа Урбан VIII, давая королю, в письме от 10 февраля 1624 года, бесчеловечные советы, и указывая, со слов Рутского, на весь вред, проистекающий для католических интересов от православных братств.^{31, 32}

Рутский с своей стороны, воспользовавшись Витебскими замешательствами, намеревался нанести смертельный удар Виленскому братству, и в судебном позыве от 1624 года прямо обвинял наместника братского монастыря Гавриила Дудка, священника Варлаама, ректора братской школы Иосифа Левоновича, и кроме того еще 25 человек (из которых 22 были Виленскими купцами) – в бунте и в прикосновенности к Витебскому убийству, но это обвинение не имело вредных последствий для поименованных лиц. Мелетий Смотрицкий, после убийства Кунцевича, удалился на Восток, в Константинополь, а затем в Иерусалим.^33,34

В Киеве в это время сравнительно все было спокойно. Под охраною казаков проживали в нем, и в ближайших монастырях, большинство из новопосвященных архиереев, выжидая лучших дней. Казаки все открытие и решительнее выступали на защиту веры, церкви и православных, и не упускали случая заявлять об этом королю и польскому правительству. Под условием восстановления прав православной веры они соглашались оказывать полякам военную помощь против турок, от которых тогда страдала вся южная Россия, и благодаря казакам польские войска одержали знаменитую Хотинскую победу в 1621 году. Доверие к казакам среди Киевских православных обывателей было полное, и они около этого времени обратились с письмом к гетману и ко всему запорожскому войску, в котором призывая их на защиту православия просили подумать об освобождении угнетенных братий и церквей в Львове, Перемышле, Бересте, Вильне, Могилеве (где «килка мещан за веру на горло посажено») и во всем королевстве, и стараться, чтобы митрополит оставался под благословением Константинопольского патриарха.^35,36 В конце послания обыватели указывали также на запущение Софийского собора и выражали желание чтобы их послание было прочитано в войсковой раде. Казаки свято исполняли подобные просьбы своих единоверцев, и когда польское правительство, по обыкновению, не сдержало своих обещаний относительно признания новопосвященных владык и о предоставлении льгот православной церкви, то доблестный гетман Петр Сагайдачный и все запорожское войско, в виде протеста, вписалось в Киевское Богоявленское братство. Гетман Сагайдачный был благодетелем новоучрежденного Киевского братства; он дал средства на постройку братской Богоявленской церкви, был её ктитором, и умирая в 1622 году от ран полученных в битве под Хотином, просил еще раз слезно и покорно в письме на имя короля о защите православных и о прекращении унии. Кроме того, Сагайдачный пожертвовал несколько тысяч на братский монастырь и его училище, отказал полторы тысячи червонных золотых «на школу братства Львовского, на науку и на увеличенья бакаларов ученых», при чем вписался членом этого братства.³⁷

Новый митрополит Иов тотчас же стал проявлять ревностную деятельность на пользу православия. Свою резиденцию он основал в Михайловском монастыре, в Киеве, где православные составляли большинство и куда уния все-таки мало проникла. Не находя никакой справедливости, ни у короля, ни у польского правительства, и понимая, что все дело унии основывается главными образом на ненависти к русскому народу, митрополит Иов и другие епископы стали искать сближения с единоверной Москвой, и тем проявили свою политическую дальнозоркость.

Положение православной церкви в 1624 году было отчаянное; вот в каких выражениях описывает это положение митрополит Иов в письме к польному Литовскому гетману Христофору Раздивилу, от 24 августа 1624 года: «мы стеснены со всех сторон; на нас смотрят хуже чем на изменников и изобличенных злодеев, хуже чем на турок, хуже чем на язычников; и мы – народ верный, народи невинный, народи древле-христианский, – терпим на собственной земле своей преследования от этой Вавилонской блудницы, кровью опившейся! Дал бы Бог до конца претерпеть!»³⁸ Весьма естественно, что взоры всех русских стали все чаще и чаще обращаться к Москве, и искать спасения и помощи у единоверного царя и патриарха. В Москву потянулись за милостыней из западной России простые монахи, настоятели монастырей, епископы, послы от братств Львовского, Виленского, Киевского, и всех этих пришельцев Москва принимала благосклонно, и царь вместе с патриархом выслушивали их жалобы и просьбы, и щедро одаряли милостыней.

В продолжении своего десятилетнего управления Киевской митрополией Иов не упускал случая доводить до сведения царя Михаила Федоровича и патриарха Филарета о всех выдающихся событиях, волновавших тогда западную Россию, добивался их благосклонности к участистраждущего русского парода, и чрез Луцкого епископа Исаакия Борисковича просил царя принять Малороссию под его высокую руку.^{39, 40} Завязывая такие тесные сношения с Москвой, Иов повсюду в своей митрополии вводил церковные порядки, рассылал своей пастве послания, в которых разоблачал интриги и козни униатов, и не усумнился изобличить в отступничестве от православия Мелетия Смотрицкого, когда последний открыто перешел в унию, и с 1628 года стал делать попытки к возвращению в унию всего русского народа, волнуя его своими сочинениями, проникнутыми латинскими духом.⁴¹

Для нас особенно интересно проследить за теми отношениями, в которые стал митрополит Иов к православным братствам. На первых порах озаботясь устроением расшатанных церковных дел, митрополит Иов, в конце 1621 года, созвал в Киеве собор, на котором были выработаны меры для сохранения преемственности епископов и распространения в российском народе веры и догматов восточной церкви, и в числе этих мер указано было «учреждать по городами братства и школы и писать и печатать в защиту благочестия книги». Соборный акт известный под именем: «Советования о благочестии» (т. е. православии) является замечательным памятником того подъема духа, который обнаружился в западно- русской церкви в самую смутную и тяжелую эпоху её существования и того чисто христианского отношения, которое предписывал собор соблюдать к врагам православия, «обличая их без злоречия, а духовно и рассудительно». В числе правил, выработанных на соборе, обращают на себя внимание: 1) требование от высших и низших пастырей целомудрия и святости жизни, готовности переносить всякие преследования и в случае нужды принимать и смерть за веру, подготовлять к духовным подвигам мирян, постоянно быть в общении с паствой, «обходя домы и навещая жилища благородных, а не дожидаться того, что бы к ним приходили, кланялись и что-нибудь приносили»; 2) терпеливо и покорно сносить все обиды, как от своих, так и от светских, не мстя за себя, ни словами, ни проклятиями, ни иными поступками, ни чрез какие средства («ибо пока в нас будут грехи», замечалось в акте, «дотоле нельзя нам востать»); 3) не гневаться на младших и низших степенью, если бы они архиереям и начальникам что-нибудь напоминали, если от чего предостерегали; пусть не будет стыда слушать меньших и от них научаться; если же архиереи и другие настоятели допустят делать себе замечания и будут исполнять все предписанное, то отцы в сынах, и сыны в отцах пребывать будут, и таким образом последует согласие и приверженность к ним народа. Это последнее правило, очевидно, было начертано достопамятным собором в целях защиты прав церковных братств от всяких притеснений епархиальной власти, буде она стала руководствоваться честолюбивыми замыслами и непоняла бы всей важности и необходимости для церковного мира и благоденствия существования церковных союзов духовных и мирян, каковые союзы одни в состоянии побудить своим примером всех слабых к возможному для них христианскому образу жизни.⁴²

В особо тесных отношениях стоял митрополит Иов Борецкий к Львовскому братству, в училище которого он воспитывался. Еще будучи ректором братской Киевской школы, именно в 1617 году, Борецкий дал расписку, в которой он обязывался заплатить Львовскому братству 20 золот. польск. за взятые у него в кредит экземпляры греческой грамматики.⁴³ Сделавшись митрополитом, Иов постоянно сносился письмами по разным делам с Львовским братством; так, 15 декабря 1621 года оно получило от Иова грамоту, в которой он предостерегал от отступников униатов и убеждал оставаться твердыми в вере, а в письме от 21 мая 1628 года, приглашая братство в Киев на собор вместе с тем звал его и на праздник в Лавре, 15 августа.⁴⁴ Также в самых тесных и искренних отношениях митрополит Иов находился и с Виленским братством, а также с ректором его школы Иосифом Бобриковичем. Уважение Иова к этому братству и к его ученому ректору было так велико, что, узнав об отправлении в 1625 году казаками послов на сейм в Варшаву для отстаивания православных интересов, он указал этим послам сначала заехать в Вильну и посоветоваться с братчиками и с Иосифом Бобриковичем, при чем чрез этих послов отправил братству свои бланки с печатями, уполномочив его вписывать разные ходатайства к разным высокопоставленным и влиятельным лицам в целях защиты интересов Литовской православной церкви.⁴⁵

При посещении в 1626 году Брацлавского воеводства митрополит Иов, находясь в г. Немирове (Брацлавском), принадлежавшем князьям Зборажским, выдал 9 ноября грамоту на учреждение церковного братства при храме Воскресения Христова на (рынке). В этой грамоте митрополита указывал, что прихожане соорудили на собственные средства названную церковь и, похвалив их ревность к устроению церковных дел, их сердечные и тесные отношения с приходским духовенством, дозволял устроить при братстве школу и дом для еженедельных сходок, а местному протопопу Антону Василевичу разрешал еженедельно произносить проповеди.⁴⁶

В 1628 году митрополит Иов разрешил Слуцкому братству построить новую Преображенскую деревянную церковь на место сгоревшей, а в 1629 году, вследствие жалоб Слуцкого Спасского протопопа Андрея Мужиловского на братство, в особом письме (от 23 сентября) увещевал братство уважать права означенного протопопа.⁴⁷ Равным образом, посылая в 1627 году благословенную и подтвердительную грамоту Рогатинскому братству, Иов Борецкий присовокупил извещение, чтобы братчики никаких дел не совершали по братству, без участия приходского священника.

Ставя высоко соборное начало православной Церкви и часто созывая соборы для разрешения важных церковных дел, митрополит Иов, по старине, всегда приглашал представителей от мирян и послов от церковных братств. На этих соборах братства, в лице своих выборных, играли значительную роль и пользовались должным влиянием. Приведем нижеследующий пример. После восстановления православной иерархи в лагере униатов возникла мысль о примирении с православными путемучреждения в польско-литовском королевстве особого патриархата, как это было в Московском государстве. Мысль эта нашла себе сочувствие среди некоторых православных, в том числе и Смотрицкого,⁴⁸ склонявшегося к унии. По просьбе некоторых заинтересованных в этом деле дворян (ad supplicationem nobilitatis), в том числе князя Александра Острожского-Заславского, способствовавшего сближению Смотрицкого с Рутским, король издал универсал об открытии собора униатов и православных в г. Львове для установления примирительных пунктов. К определенному королем времени, именно к 28 октября 1629 года, в Львов съехались униатские духовные власти, а также Рутский и Смотрицкий, но православные, зная очень хорошо, что униаты старались о подчинении всей западнорусской церкви римскому папе, решили расстроить этот собор и указывали, что без одобрения вселенского патриарха они ни в какое соглашение не вступят. В этом деле все братства действовали единодушно, и по их настоянию этот собор не состоялся. В Львов прибыли послы только от Виленского братства, но они, видя полное отсутствие православных епископов, представителей других братств и твердую решимость Львовского братства, вместе с епископом Иеремией Тиссаровским, не вступать ни в какие переговоры с униатами, воздержались также от всякого участия в этом деле, повторяя, как и другие, о необходимости предварительного одобрения такого собора со стороны вселенского патриарха.⁴⁹

Кроме соборов, братства в лице своих представителей принимали участие во всех церковных церемониях и обрядах, посылали по-прежнему своих послов на разные сеймы и сеймики для отстаивания общих интересовправославия и русской народности, и выказывали во всем тот дух солидарности, который поддерживает всякое общественное дело. Вся эта деятельность требовала, как мы знаем, больших денежных средств, особенно необходимых для отстаивания общих интересов на сеймах в Варшаве, и братства прибегали весьма часто к складчинам. В этих людях жила удивительная способность к самопожертвованию. Из описываемой эпохи мы, например, имеем письмо Драговичского братства к Перемышльскому братству, от 19 октября 1627 года, в котором оно, восхваляя последнее братство за его благоверие, сообщало о посылке денег «на потребу сеймовую».⁵⁰

Единственными слабым пунктом в отношениях некоторых высших православных иерархов к церковным братствам было нерасположение иерархов к признанию за ними ставропигиальных прав, т. е. их независимости в церковных делах от местной епархиальной власти. Выше было указано, как охотно приезжавшие в Россию патриархи предоставляли ставропигиальные права некоторым выдающимся братствам. В начале водворения унии, когда почти все православные епископы совратились в неё, и среди высшей иерархии было много лиц недостойных носимого звания, эта чрезвычайная мера находила себе оправдание в общем нестроении церковном; но затем, когда в Церкви постепенно водворялся порядок, и епископские кафедры стали занимать люди высоких нравственных качеств, эта независимость братств от высшей духовной власти в епархии стала многим казаться явлением ненормальным, и даже таким лицами, которые видели в соборном начале коренной принцип православия.⁵¹ Борьба Львовского братства с епископом Гедеоном была несомненно явлением прискорбным для всей церкви, но отчасти могла быть оправдываема по отношению братства теми колебаниями, которые обнаруживал епископ в начале введения унии, и даже полным его уклонением в унию на некоторое время; затем, по счастью, эта борьба окончилась желательным миром, благодаря благоразумию проявленному с обеих сторон; но на благоразумие постоянно рассчитывать нельзя и в дальнейшей истории мы увидим к каким грустным последствиям повело, в первой половине XVIII века, отстаивание ставропигиальным Могилевским братством своей независимости пред местным епископом Сильвестром Четвертинским. Большие заслуги Львовского и Виленского братств и их первенствующее значение в православном мире не дозволяли оспаривать их ставропигиальных прав, но щедрая раздача патриархом Феофаном этих прав другим братствам вызвала тревогу и опасение у некоторых православных владык, и в том числе Мелетия Смотрицкого, до перехода его в унию, и быть может у самого митрополита Иова Борецкого; во всяком случае известно, что в 1626 году возвратившийся из путешествия по Востоку Мелетий Смотрицкий привез грамоту константинопольского патриарха Кирилла о признании ставропигиальных прав только за Львовским и Виленским братствами. Соборы западно-русской церкви того времени видимо колебались в этом щекотливом вопросе; так, собор, созванный в Киеве митрополитом Иовом Борецким в 1626 году, склонялся к оставлению исключительного права ставропигии только за Львовским и Виленским братствами, тогда как собор, бывший в Киеве при митрополите Петре Могиле в 1640 году, отступил от этого ограничения и в девятый день своих совещаний постановил по сему предмету, что «братства для сохранения благочестия имеют быть независимыми от епископов». Несомненно, что такое постановление собора не шло в разрез с желанием митрополита Петра Могилы, который в качестве экзарха Константинопольского патриарха не был лишен власти руководить по своему усмотрению и делами ставропигиальных братств, о чем подробнее речь будет ниже.

Сделав эти общие замечания, обратимся теперь к рассмотрению внутренней жизни главнейших и влиятельных братств за это время, и остановим наше внимание на Виленском братстве, которое, имея первые восемь лет (1620–1628) во главе Мелетия Смотрицкого, все свои силы устремило на литературную полемику с униатами, а также на издание богослужебных и учебных книг, а потому братская типография работала тогда весьма усердно; кроме упомянутых выше полемических книг Мелетия Смотрицкого, типография за эти 12 лет напечатала: требник (4 раза), псалтирь (2 раза), новый завет, устав литургии, катехизис, акафисты, две грамматики и духовные беседы св. Макария Египетского.⁵² Братское училище, по отзывам современников, процветало под опытным руководством ректора Бобриковича, и при братстве существовала прекрасная библиотека на греческом, латинском и других языках. Все эти успехи не давали покоя униатам и они не переставали от времени до времени делать открытые нападения на св. Духовский монастырь; так в 1629 году, в праздник Богоявления, толпа униатов, монахов и светских лиц, по наущению настоятеля униатского монастыря Игнатия Дидриховича напала на монастырь, стреляла, бросала камни и поранила Слуцкого протопопа Андрея Мужиловского; уходя нападающие провозгласили обет, что они всегда и везде, каждый час и на каждомместе, будут бить и позорить православных. В 1630 году старшина Виленского православного братства Лаврентий Древинский подал в суд жалобу о похищении униатами братского имущества и, вместе с тем, королевских привилегий.⁵³ В цеховую жизнь г. Вильны уния внесла также крупные раздоры, и прежнее дружелюбие, существовавшее между католиками и православными, совершенно исчезло; так, на сходке цеха сапожников римского и униатского обрядов 29 марта 1629 года было постановлено, чтобы никто, под опасением штрафа, из сапожников греческой веры отныне не смел исполнять церковных таинств и обрядов, как-то: присутствовать при богослужении, крестить детей, исповедоваться и приобщаться св. тайн, совершать браки, отпевать умерших в схизматической (т. о. православной церкви), а только в св. Троицкой униатской церкви.⁵⁴

Из действий Виленского братства в пользу православия укажем на следующий факт. Униатский митрополит Рутский передал в ведение учрежденного им Базилианского ордена Трокскую архимандрию. Православные жители г. Трок, против воли которых совершилась эта передача древнейшей в Литве святыни в руки врагов православия, тотчас же известили об этом Виленское братство. Это братство употребило все усилия к восстановлению нарушенных прав православных. В 1624 г., с разрешения короля, названная архимандрия была присоединена к Виленскому православному монастырю, но не надолго. Базилиане при содействии своего протоархимандрита Рафаила Корсака выхлопотали у Владислава IV привилегию, по которой Трокская архимандрия навсегда уступалась базилианам Виленского униатского монастыря.⁵⁵

Львовское братство, пользуясь мирным управлением епископа Иеремии Тиссаровского, подтвердившего все права братства, сосредоточивало по преимуществу свою деятельность на местных интересах, и занято было окончанием постройки своей каменной Успенской церкви, при щедром денежном пособии со стороны давнишних благодетелей братства – господарей Молдавских. В начале 1631 года церковь была окончена постройкой и торжественно освящена епископом Иеремией, в присутствии Петра Могилы, бывшего в то время Киево-Печерским архимандритом, при многочисленном собрании духовенства, придворных Молдавского князя Мирона Барнавского, шляхты, членов братства и народа, заливавшегося слезами умиления при мысли, что именно в то время, когда у православных было отнято и разрушено несколько сот церквей, воздвигнута у них новая святыня. В числе надписей, имевшихся внутри церкви, под хорами находилась и следующая: «пресветлый царь и великий князь Москово-России был благодатель церкви».⁵⁶ Братское училище процветало и привлекало к себе сочувствие местного православного населения, которое нередко поддерживало братство материальными средствами; так, в 1630 году местный купец Аффендик записал на училище свыше 2.000 злотых, а староста Теребовльский и Рогатинский Александр Балобан подарили братству 330 талеров. Из братских учителей сделался известен Гавриил Дорофеевич, по переводам с греческого. В 1630 году в братство вписалась Молдавская княжна Анна Могилянка, оказавшая своими заступничеством много пользы братству. Из книг выпущенных братской типографией (сгоревшей в 1628 г. и затем скоро возобновленной) отметим: 1) Апологию Мелетия Смотрицкого, на польском языке, 2) Октоих (1630 г.) с посвящением благодетелям братства Моисею Могиле, воеводе Мултанскому, и Мирону Барнавскому, 3) «Верше с трагедии Григория Богослова во святый великий пяток и на день Воскресения Христова», «Размышление о муце Христа Спасителя и стихи на Воскресение Христово», сочинение Иоанникия Волковича.⁵⁷

Могилевское братство продолжало служить крепким устоем для православия в Белоруссии, хотя в 1621 году временно лишилось своей школы, устроенной на земле Спасского монастыря и переданной при содействии Виленского воеводы Льва Сапеги в ведение униатов. При помощи своего братчика, знатного дворянина Богдана Стеткевича, это братство приобрело землю близ г. Орши, и около 1626 года устроило тут, с помощью шляхтичей и мещан Оршанских, числившихся в братстве, известный впоследствии Кутеинский монастырь, выбрав игуменом тоже своего братчикаИоиляТруцевича. Братство, узнав о прибытии своего архипастыря Мелетия Смотрицкого с востока, отправило к нему посла Андрея Ребровича, с просьбой прибыть в епархию; с этим послом Смотрицкий послал братству из Киева письмо (от 28 августа 1629 г.), в котором, изъявляя благодарность братству за ревность к благочестию, между прочим писал: «любовь або вем знаком есть певным благочестия, без которой щирой нехто Бога видети не сподобится», и что «любячи ближняго, нечего ему менш, так з дочасных як и з вечных добр, неж самым собе жичити не будете».⁵⁸

Киевское братство весьма быстро увеличивалось и около 1630 г. оно заключало в себе почти все местное духовенство, и дворянство, много членов из других сословий и все запорожское войско. Средства братства после пожертвований гетмана Сагайдачного весьма возросли и оно обладало большою недвижимостью в городе; с 1621 по 1632 г. братство получило в дар в Киеве два места лавочные и два дворовых места, и купило два двора.⁵⁹ Братство в эти 12 лет соорудило большую церковь Богоявления, и на это дело, а также и на школу получило щедрые пожертвования от царя Михаила Феодоровича и патриарха Филарета. Ходатайствуя о пособии пред царем, братство, «духовные купно и мирстии», в особом письме к думному дьяку Граматину просило в нижеследующих выражениях истолковать царю значение церковных братств: «братство нарицается егда христиане православные, живущие посреди иноверных, посреди ляхов, униатов и еретиков, и хотяще от них отлучатися и с ними ничтоже смесно имети, сами с собою любовию совокупляются, имена своя воедино списуют и братьями нарицаются, се же да твордее противо неверных отразити возмогут».⁶⁰ Братский монастырь, по грамоте патриарха Феофана, удерживал за собой имя патриаршей ставропигии, хотя соборным решением восточных патриархов в 1626 году и был подчинен власти своего епархиального архиерея, вместе с другими такими же ставропигиями. По просьбе Киевского дворянства братство получило «привилей королевский на фундацию», от 19 февраля 1629 года; в этой грамоте король утвердил за братством их земельный участок, дозволил устроить церковь и богадельню для людей бедных, старых и увечных, как духовных, так и светских, и для людей рыцарского сословия, которые, служа королю и республике (препираясь с врагом креста святого), от неприятелей в различных битвах ранены.⁶¹ В 1631 году Киево-Печерский архимандрит Петр Могила, будучи в г. Львове, совершил в братской церкви запись своей недвижимой собственности на устройство школ в г. Киеве; в этой записи он так объясняет свое намерение: «видя великую потерю для душ человеческих от неучености духовенства и не обучения юношества и желая, при благодати и помощи Божией, по собственной моей воле, предотвратить столь великую потерю, а также приобрести удалившихся от православия, вознамерился основать школу для того, что бы юношество наставляемо было во всяком благочестии, в добрых нравах и в свободных науках». Дворяне Киевского воеводства, вписные братчики Богоявленского братства духовные и светские, во главе с митрополитом, и все запорожское войско, во главе с гетманом Иваном Петрижицким, узнав об этом намерении Могилы, просили его, чтобы школы, которые он начал устраивать в Киево-Печерской лавре, перевести совокупно с учителями на место при братской церкви. Могила, будучи сам воспитанником Львовского⁶² братского училища, а также памятуя заветы покойного митрополита Иова († 1631 г.) охотно согласился на эту просьбу, при чем в качестве «старшего братчика» сделался пожизненным блюстителем и защитником, как этих школ, так и всего братства и его учреждений, и принял на себя высшее руководительство всем братским делом, вместе с годичными братскими старостами.⁶³ Таким образом, братское училищное дело в Киеве было поставлено с самого начала на прочную почву и высшим руководителем его явился даровитейший и образованный иерарх православной церкви – Петр Могила. Ученики, во главе с профессором Софронием Почаским, поднесли в 1632 г. Петру Могиле сборник стихотворений под названием «Евхаристирион». Братство не заводило своей типографии, так как в Киеве действовала лучшая из всех западнорусских типографий, именно Киево-Печерская, которая издавала во множестве книги св. писания, богослужебные, канонические, творения св. отцов, жития святых и др. при чем в издательском деле работали такие ученые люди, как Захарий Копыстенский, Лаврентий Зизаний, ПамваБерында, ТарасийЗемка и другие.⁶⁴

Особенное внимание привлекает к себе организация и деятельность новооснованного Луцкого Крестовоздвиженского братства, против учреждения которого, как бы предчувствуя его важное значение для православной церкви, протестовал в 1620 году Луцкий униатский епископ Евгений Малинский.⁶⁵ Материальные средства братства увеличивались весьма сильно; так в 1621 году Луцкий мещанин и бургомистр Солтан отписал братству все свое богатое имущество и товар, в том же году подстолий Еловицкий пожертвовал братству свою усадьбу, а в 1623 и 1624 годах братство получило в дар земельную собственность от Боговитина и Сволынского.⁶⁶ На купленном для братства князем Юрием Пузыной участке в гор. Луцке при устье р. Глушца (на месте прежней богадельни) Луцкое братство соорудило великолепный каменный храм. Внешний вид Крестовоздвиженской братской церкви представлял продолговатый четырёхугольник с полукруглым выступом на передней стороне. На ней – два купола, из которых нижний – круглый и освещен четырьмя окнами, а верхний – восьмиугольный и имел восемь окон.⁶⁷ Обратимся теперь к внутренней истории братства.

Вслед за Феофановой грамотой, возводившей Луцкое братство на степень ставропигиального церковного учреждения, оно, вместе с прочими православными западной России, получило окружное послание от самого вселенского патриарха Тимофея, который, ревнуя о сохранении благочестия, преподал в этом послании православное исповедание веры Христовой, а затем в 1623 году это братство получило подтвердительную грамоту на свои ставропигиальные права и от вселенского патриарха Кирилла, повелевшего в ознаменование сих прав водрузить на братском храме – внутри и вне, на четырех сторонах его, кресты, с надписанием имен Польского короля ипатриарха.⁶⁸ В том же году патриарх Кирилл, бывший, как известно, ректором Острожского училища на Волыни, утвердил и устав Луцкого братства; в этой грамоте патриарх указывал, что учреждение братств не есть какое-либо новое установление, но по истине древнейшее и утвержденное при Апостолах, когда у всех было: «сердце и душа едина».⁶⁹ Далее патриарх заповедал: «устав им свой братский в полной силе держать, и по мере возможности своей, друг друга уважая и Христа Избавителя своего любя, заповеди Его евангельские исполнять, дабы, сохранив всецело достоинство своего призвания, удостоились они, на страшном Его суде, услышать оный для всех вожделенный глас».

Устав Луцкого братства, в общих чертах, состоял в следующем:

Цели братства. Заботы братства простирались: 1) на поддержание и исправление храма; 2) на выдачу пособий всем нуждающимся в разных несчастных случаях, в особенности лицам состоящим в братстве; обедневшего братчика вся братия обязана была «вызволять, как деньгами братскими, так и само от себя, и во всем ему помогать, и в болезни его призирать, и о душе его заботиться, оказывая любовь к брату своему, при жизни его и по смерти»; 3) на призрение убогих и на содержание сирот; 4) на устроение школы; 5) на погребение странных и убогих.⁷⁰

Устройство и средства братства. Старейшенство в братстве предоставлено священнику братской церкви, и это старейшенство делало его естественным председателем церковного союза духовенства и мирян.⁷¹

Церковная община должна была избирать священника «рачительного, усердного к своей обязанности и ревнителя науки», т. е. такого, «которому бы, как пастырю, последуя, прихожане могли достигнуть своего спасения».

Вступление в братство делалось чрез заявление о своем желании священнику и о готовности подчиняться всем правилам устава.

Принятие в братство сопровождалось обрядом целования креста из рук пресвитера и руки иерейской, подаванием руки каждому братчику в знак верности братству.

Вступающий в братство обязан был уплатить в братскую кружку вступного в размере шести грошей, и затем при каждой ежемесячной сходке братчик обязан был дать в кружку братскую по четыре белых монеты.

Кружка братская должна была находиться в казнохранилище церковном.

Дела братства решались: обыкновенные – на еженедельных сходках, а главнейшие – на ежемесячных сходках, и целью их служили заботы и рассуждения «о всяком благе ближних своих», ибо «и Писание говорит, что выше мученичества есть о ближних своих иметь попечение, и сие есть собственно жить со Христом».

Дела и совещания братские должны оставаться под покровом тайны и не должны быть выносимы на сторону.

При собраниях братчики обязаны друг друга уважать и почитать; и если бы какой брат малейшим словом оскорбил другого, должен тотчас же подвергнуться взысканию, какое братия между собою ему присудят, и он обязан будет, не выходя, там же и тот же час испросить прощение у брата со всем братством.

По окончании сходки братчикам предлагалось читатькниги и вести беседы о предметах нравственных и служащих к назиданию.⁷²

Управление делами братства. Для управления делами братства избирались четыре старших братчика, между которыми распределялись должности и послуги церковные, смотря по достоинству, кто к чему способен, причем требовалось, чтобы они распоряжались братскими делами так, «как бы око Божие всегда на себя обращенное видели».

Выбор четырех старших братчиков делался ежегодно в неделю антипасхи (т. е. в неделю Фомину).

Старшие братчики должны были ежегодно давать отчет пред всею братиею.

Один старший брат должен был иметь ключ от казнохранилища церковного, два другие старшие брата должны были держать ключи от самой кружки, и четвертый старший брат обязан был иметь в своем заведовании реестры приходов и расходов денежных, и всяких других взносов и выдач в братстве, при чем выдачи производились в заседании братства, в присутствии всех.

Братский суд. Общее собрание братчиков имело право делать своему сочлену, уклонившемуся от своих братских обязанностей и ведущему непристойный образ жизни, напоминания тихо и с братскою любовью; если кто не уважил их напоминаний, то они должны были жаловаться своему пресвитеру, как старшему, который обязан был подвергнуть его законному взысканию; если бы и то не было уважено, тогда священник пред всею церковью, т. е. в полном собрании людей, имел о нем объявить, дабы с таковым, пока не опомнится, никто ни в чем не смел сообщаться, под опасением такого же отлучения.⁷³

Обще-братские религиозные обязанности. «Когда умрет брат, вся братия должна провожать его до гроба со свечами братскими; до святой литургии и во всю литургию стоять при теле с зажженными свечами. И должна быть за него литургия святая, также и коливо братское, и раздача милостыни, по мере возможности, из кружки братской».

«Заупокойные братские литургии служить два раза в год, в субботу мясопустную и в субботу пятидесятную; при чем и колива братская имеют быть приготовлены. И обязаны все братия с женами своими, в те две субботы, как на панихиде или парастасе, так и на литургиях святых со свечами в руках стоять до конца и молить Бога за умерших».

«Каждый брат, как из простых, так и из сословия дворянского, обязан был вписать в братский помянник своих предков, отшедших от сего света. И тот помянник должен быть прочитан весь при проскомидии на упомянутых заупокойных литургиях. Также и в продолжении великого поста, по уставу церковному, братский священник, под конец утрени и вечерни обязан был прочитывать его на литиях; за что братия должны были взаимно оказывать ему свою благодарность».

«Также и заздравные две литургии святые должны быть два раза в год; одна сентября 1-го, с благодарением Богу, что даровал провести год, и с молением, чтобы и в наступающий год даровал благоденствовать; а другая, когда придет праздник заложения братской церкви. В сей праздник, для чести и хвалы, должно быть коливо и свеча братская, и раздача милостыни».⁷⁴

От первых времен существования Луцкого братства (1620 г.) сохранился на письме установленный порядок в заседаниях братских. В этом акте сказано:

«На обычном месте, в доме братском должен бытьзастланный стол, на котором поставлены будут Евангелие, и зажженные свечи, и братский ларец. Тогда священник, или старшие братия, должны вставши пропеть «Достойно» и прочитать обычное предисловие, и затем братский устав; по прочтении устава имеет быть произнесено: «мир Христов да водворяется в душах ваших, братия, аминь».⁷⁵

Потом скажет:

«Господа братья! кто знает что-либо относящееся к братству пусть объявляет».

«А кто бы также обязан был взнести долг, или какой доход братский, пусть взнесет».

Наконец:

«Если кто имеет дело какое до братства, или до кого-либо, пусть исполняет, и прочая».⁷⁶

По обычаю того времени Луцкое братство направило свои силы к учреждению и устройству братского монастыря, считая, что под его защитой оно надежнее отстоит, как свое существование, так и интересы местных православных. Предоставляя на содержание своему монастырю церковные доходы, огородные земли, а также указав в числе средств к содержанию на устройство типографии, само братство обязалось давать монастырю ежегодное денежное пособие (по 100 зол. польск.)

В акте 1624 года, названном «порядное постановление между светским братством и духовным, т. е. игуменом и иноками общего жития (киновитами)», братство выражает свои рассуждения по сему предмету в следующих словах: «предстоит крайняя и неизбежная необходимость основать на сем месте, при нашей братской церкви, по примеру других благоустроенных церковных братств, киновию, т. е. общежительство иноков чина св. Василия Великого, исповедания Восточно-православного. А сие для того, чтобы мы, братия церковные, более слабые и более занятые житейским, – совместно с тем мудрейшим и святейшим общежительством духовных братий, неся одно иго послушания Христова, одни другим помогая и одинаково трудясь, – могли вдвое больший противу других принести плод в винограднике Христовом и, сами спасаясь, удобнее служить ко спасению ближних. Так как члены обоего тела Христовой церкви, ни светские без духовных, ни духовные без светских, в служении человеческому спасению не могут быть совершенно и вполне удовлетворительны, то мы и вступили в единство любви и равенство чести.⁷⁷

Далее, братство указывает, что, устанавливая правила для монастыря, оно это делает не для учительства тех, которые, по присяге на монашество, знают долг свой, но действуя, как ктиторы, оно желает в видах однообразия и сохранения обще-братских порядков на будущее время, начертать свои обязательные постановления, чтобы новые игумены не внесли чего-нибудь нового и тем не произвели нежелательного замешательства.

Сделав эту оговорку, утвердив штат монастыря,⁷⁸и указав на разные обязанности игумена и иноков, благородное братство начертало, между прочим, такое правило, которое делает честь его истинно христианскому человеколюбию. Вот это правило:

«Если мы обязаны стараться о внешней церкви, то несравненно более о внутренней, духовной. И потому игумен обязан так заботиться и стараться о духовной церкви, т. е. о членах Христовых, как о собственной душе и о своем спасении, т. е. непрестанно думать, с другими советоваться, и, с нами бывая на каждой сходке, совместно заботиться о том, каким способом овец Христовых пасти и хранить в ограде; как отступающих приводить к вере; как малодушных и колеблющихся утверждать; как робким придавать мужества; как освещать правдою веры сомневающихся; как любимцев мира направлять к любви Божией; как скупцов и жадных доводить до щедрости; одним словом, иметь о спасении каждого такое попечение, чтобы всякий член в церкви Божией получал приличное и действительное лекарство от своей болезни душевной. А для того игумен должен сам лично, и чрез братий своих на то способных, посещать христиан в их домах и унывающих утешать, обиженных защищать, болящим помогать, делая то не из какой-нибудь угоды или награды, но для одной любви Божией и спасения души своей».⁷⁹

В заключение мы приведем из этих постановлений только правила, которые братство сочло нужным преподать игумену относительно церковного пения и содержания хора певчих; «так как» (говорится в этих постановлениях) «и певчие принадлежат к внешней церковной красоте, то мы требуем и того, чтобы игумен содержал на общем столе протопсалта, т. е. старшего певцаи школьного учителя; и о других отроках способных к пению заботился бы отечески; и если встретятся такие отроки, то представлял бы их нам, и совместно с нами старался бы о их продовольствии. А для смотрения за всеми теми отроками и за всею школою и для наблюдения за их порядком, игумен с братией имеют выбрать изсреди себя способного на то ректора, который, не требуя за науку никакой платы, должен будет повседневно наблюдать за обязанностями, как учителя, так и учеников; и в каждые четыре недели производить испытание чему научатся; дабы молодые годы порученных им детей напрасно не тратились, за что учителя отдать должны ответ Богу».⁸⁰ Воспользовавшись уставами известных школ: Львовской, Виленской и других, и их почти 40-летней педагогической опытностью, Луцкое братство выработало замечательный устав для своей школы, и главные положения этого устава вполне применимы к школьному делу и в настоящее время.

Вслед за учреждением братства последовала, именно в 1620 году, постройка каменной школы в монастыре братском. Эта «русская и греческая» школа устроилась по стародавним обычаям и правилам св. Отцов исповедания греческого, великим старанием и иждивением и заботою мещан Луцких русского рода, святого исповедания греческого, и пожертвованиями всех православных христиан, как духовного сословия, так и особ княжеских, господских и дворянских и всего простого народа, даже и до убогих вдовиц.

Братская школа ставила себе задачей: обучение наукам и добродетели, основывающейся на Православии, и являлась таким образом настоящим типом церковно-народной русской школы.

Остановимся сначала на тех нравственных требованиях, которые братство предъявляло к своей школе.

От учителя устав требовал безукоризненных нравственных качеств и христианского образа жизни; он должен быть «споспешник благочестия, во всем представляя собою образец благих дел». Отношения его кученикам должны быть наставнические, кроткие, «не только мирские, но и выше мирского», как типично выражено в уставе; на учителя возлагалась обязанность «учить и любить детей всех одинаково; как сыновей богатых, так и сирот убогих, и тех, которые ходят по улицам, прося пропитание; учить их, сколько кто по силам научиться может, только не старательнее об одних, нежели о других». Ставя так высоко личность учителя, устав весьма естественно требовал от учеников добродетели послушания и наказывал им во всем советоваться с учителем и ему повиноваться добровольно, без всякого принуждения и ропота.

Определив, таким образом, взаимные отношения учителя к ученикам, братство преподало следующие правила для насаждения религиозно-нравственного воспитания в школе: А) «Так как все доброе должно начинаться от Бога, при том каждый ученик, между свободными науками, прежде всего должен учиться тому, что ведет его ко спасению, то постановляем: чтобы в каждый воскресный и в каждый святой день, по обыкновению празднуемый церковью, именно; в праздники Господские, Богородичные, Апостольские и другие дни, во храме при богослужении, т. е. на вечерни, утрени, на Божественной литургии и опять на вечерни, присутствовали все, не исключая никого и не смотря ни на какие причины, кроме болезни. И там, стоя со страхом Божиим, как на небе, со всевозможною тишиной внимать молитвам и поучениям. То же и в простые дни, определенные лица, которым, по составленному списку придет очередь, таким же образом должны ходить в церковь;» Б) «Если кто хочет утвердиться в мудрости, тот непременно должен иметь общение и единение с Предвечною Мудростью, т. е. Сыном Божиим, посредством частого причащения тела и крови Его. Почему набожнейшим из учеников советуем, чтобы они наичаще, т. е. если можно, в каждый Господский праздник и в каждый пост отбывали исповедь и причастие; а более беспечным и слабым и всем вообще приказываем, чтобы вовсе четыре поста в году, именно: в Великий, в начале весны, в Петров, в начале лета, в Спасов, в начале осени и в Филиппов, вначале зимы, каждый из учеников, отбывши надлежащим образом исповедь пред священником, которого назначит старший, соделался достойным причастником Пречистых Тайн»; В) «После обеда в субботу учитель обязан не малое время и гораздо больше чем в прочие дни беседовать с детьми, поучая их страху Божию и чистым юношеским нравам: как они должны быть в церкви пред Богом, в доме пред родными своими, и как им везде сохранить добродетель и целомудрие, т. е. пред Богом и святыми Его почитание и страх, пред родными и учителем послушание, пред всеми вообще покорность и уважение, и сами в себе чистоту и добродетель. И сии наставления должны быть заново внушаемы детям; для чего не будет им мешать и памятного по школьной чаше испивать». Г). В воскресные и в праздники Господские, пока пойдут к литургии, учитель обязан со всеми беседовать и наставлять их о том празднике или святом дне, и учить их воле Божией. А после обеда должен всем изъяснить праздничное Евангелие и Апостол. Ибо сказано: «Блажен иже в законе научается день и нощь». Д). Поутру все, сшедшись в назначенный час, не должны начинать учения, пока не прочтут молитв и обычного предисловия. Ибо сказано: «в начале дела твоего Бога поминай».

Мудрое братство прекрасно понимало, что успешность выполнения этих высоко-нравственных задач во многом зависит также от содействия школе в этом отношении со стороны родителей, опекунов и хозяев детей, а потому в уставе было постановлено, что учитель и смотрители школы из братчиков должны напоминать родителям об их сыновьях, а хозяевам о порученных им и сторонних детях, чтобы дети дома поступали сообразно с порядком учения школьного, показывая тем образованность и приличную летам людскость пред всяким сословием. И если бы что противное образованию оказалось в детях, имеет быть исследовано; устав требовал, чтобы отдача детей в школу, а равно и взятие их оттуда, происходило в присутствии двух свидетелей; при поступлении в школу родителям или опекунам сначала прочитывался устав школы, дабы они знали, каким образом будут учить детей, и чтобы они не только не препятствовали в том порядке, но всеми мерами содействовали детям в науке, приводя их в послушание учителю; наконец устав возлагал на родителей и попечителей обязанность помогать школе и в приготовлении учениками своих уроков, именно в правилах говорилось: «а вечером пришедши из школы домой, дети пред родственниками, а посторонние всякого сословия ученики, живущие на квартирах, пред своим хозяином должны прочитать тот урок, который в школе учили с объяснением его, как то бывает в школе».

Обратим внимание на те порядки, которые были заведены в самом школьном обиходе. От поступающего в школу требовалось сознательное отношение к своим новым обязанностям, а потому, по уставу, предоставлялось новопоступившему несколько дней, чтобы он осмотрелся и решил: желает ли он окончательно вступить в число учеников и подчиниться всецело порядкам школы. Затем от поступившего в школу ученика требовалось твердое намерение окончить полный курс наук. Находясь в школе, ученик должен был неукоснительно посещать классы в определенные по расписанию часы.

В самой школе царило полное равенство и преимущество давало одно знание и прилежание. «Богатые» (говорится в уставе) «пред убогими в школе ничем не могут быть выше, как только наукой; а по внешности равны все. Кто больше будет знать, должен в классе сидеть выше, хотя бы и весьма был беден; а кто меньше будет знать, должен сидеть на низшем месте». Устав обращал особенное внимание на развитие в школе хорошего товарищества, и, желая упрочить в школе благонравие, преподал в этом смысле несколько правил, которые достойны быть отмеченными; именно в уставе говорится: «пребывая в благонравии и ведя товарищество с благонравным, все должны оказывать почтение людям достойным, как духовного, так и светского сословия, открывая перед ними голову и отдавая поклон. Равно и к местам, посвященным Богу, как-то: монастырям, кладбищам, училищам, преимущественно пред другими местами должны иметь почтение. А сие они сделают, как,находясь в тех местах, станут воздерживаться от лишних поступков, непристойных слов и нескромных шуток».

От самих учеников устав требовал полной самодеятельности и самопомощи и выразил эти требования в следующих правилах: «также приучают ежедневно, чтобы дети один другого спрашивали по-гречески, а отвечали бы по-словенски; и также, чтобы спрашивали по-словенски, а отвечали бы на простом языке. Но вообще они не должны между собой разговаривать на одном простом языке, но на словенском и греческом». Также устав требовал, чтобы во время приготовления уроков, ученики один у другого выспрашивали эти уроки. Далее в уставе говорится: «двух или четырех мальчиков, в каждую неделю иных, по порядку назначать должно для наблюдения; от чего ни один не может отказываться, когда до него дойдет очередь. Дело их будет: пораньше прийти в школу, подмести её, затопить в печке и сидеть у дверей, и знать обо всех, кто выходит и кто входит. Они должны записывать и доносить о тех, которые бы не учились, шалили, или в церкви бесчинно стояли, или домой идучи не вели бы себя пристойно».

Курс учения в братской школе. Дети в школе должны быть разделены на трое: одни, которые будут учиться распознавать буквы и складывать; другие, которые будут учиться читать и выучивать наизусть разные уроки; третьи будут приучаться объяснять читанное, рассуждать и понимать. «Учитель обязан будет учить и на письме им предлагать: от святого Евангелия, от книг Апостольских, от всех Пророков, от учения святых отцов, от философов, поэтов, историков и прочая. Дети должны учиться также пасхалии и лунному течению, и счету и вычислению, или правилам церковного пения». При этом в уставе подробнее высказано: «в школе учение начинается так: сперва научаются складывать буквы, потом обучаются грамматике (также практическому языкознанию) притом учатся церковному порядку, чтению, пению. Затем приступают к высшим наукам: к диалектике и риторике, которые переведены по-словенски.⁸¹

Таков был замечательный устав, выработанный Луцким братством для своей «греко-латино-словенской» школы, поставленной под руководство и наблюдение двух особо избранных братчиков, носивших название «строителей школьных».⁸²

При братском монастыре заведена была также, по примеру других братств, типография, которую, при помощи щедрых пожертвований, устроили два братских инока Сильвестр и Павел. Из книг выпущенных этой типографией известны весьма немногие; так в 1628 году напечатаны были: «Ламент, (т. о. плач) по умершем пресвитере Иоанне Васильевиче», сочинение инока Давида,⁸³ и «Епикидион, албо верши жалобныя на погребение Василисы Яцковны», сочинение Стефана Полумерковича. Потом эта типография была перемещена в Чорненский монастырь,⁸⁴ где напечатаны были: «Часослов» (в 1629 г.) и «Диалог, алборозмова человека хорого, албоумираючого с духом: о добром зъистю з того света, людемсветцким, а посполитетым, которые мало што доброго за живота робили, а с памятью умирают». После смерти инока Павла и благодетеля Чорненского монастыря Адама Урсула Рудецкого, инок Сильвестр составил в 1635 г. духовную, в которой свою типографий писмен славяно-русских отписывал снова Луцкому братству.^85,86

Этот редкий в истории подъем духа, замечаемый повсеместно в православном обществе в западной России в первую половину XVII века, не мог не отразиться на юном поколении, всегда столь отзывчивом к добрым примерам старших, которые взялись так решительно и старательно за великое дело нравственного воспитания и образования своего подрастающего поколения. Мы хотим указать на так называемые «юношеские братства».

Одним из характернейших явлений братской жизни в эпоху её расцвета было учреждение во многих городах литовско-польского государства при старших братствах «юношеских братств» («братства младенческие или молодьшия»), которые состояли из молодых людей, не женатых, вступивших в братское общение для тех же церковно-благотворительных целей, что и старшие братства. Эти «единомышленные и послушные о Господе» старейшим братствам юношеские союзы, возникшие также с благословения патриархов и митрополитов, должны были руководствоваться уставами своих старших братств, и кроме того находиться под непосредственным надзором духовного отца и двух «честных мужей из старейшего братства, духовного или светского звания». Эти последние не должны были приписывать себе власти и ктиторства, но обязаны были, по отеческой любви, ходить на собрания юношеского братства, как к своим любимым детям и внушать им все богоугодное, доброе и полезное для Церкви Божией. Эти собрания юношей-братчиков происходили при церкви, и во избежание празднословия, смеха и соблазна было постановлено, что они не должны бывать без научения и наставления книжного. Каждый из юношей-братчиков обязан был четыре раза в год, именно в четыре поста очищать свою совесть исповедью и укреплять себя приобщением Св. Христовых Тайн.

Документы XVII века сохранили сведения о многих юношеских братствах, учредившихся и действовавших, как в Галичине, так и в западной России, северной и южной её части.

При Киевском братстве с благословения Иерусалимского патриарха Феофана учреждено было юношеское братство, причем патриарх в грамоте своей от 17 мая, выданной старшему братству выразился так: «по прошению ревнующих благому братий, к большему распространению славы имени Господня, изъявив согласие на основание при нем (т. е. при старейшем братстве) в сем богоспасаемом г. Киеве, Братства младенческого, единомышленного и послушного о Господе старейшему братству, по примеру прочих благочестивых братств, состоящих во многих городах государства великого государя, короля польского, мы таковое благословили: и сим писанием нашим благословляем и повелеваем, чтобы вписывающиеся в сие Братство благосостояли в вере и устрояли себя, сообразно с порядком старейшего братства и особенно с порядком древнейших братств, остерегаясь впасть в сети вражеские; и сверх всего того, стяжали бы любовь ко всем и смирение, не уклонялись бы от благочестия, украшая юность свою всякою добродетелью так, чтобы могли для всех служить образцом».⁸⁷ Тот же патриарх, посылая в сентябре 1620 года грамоту Минскому братству, благословил в тех же выражениях, как и в грамоте Киевскому братству, состоять при Минском братстве и юношескому братству св. Иоанна Крестителя.⁸⁸ При Киевском митрополите Исаии Копинском в 1632 году возникло и устроилось, с благословения митрополита, юношеское братство Великомуч. Георгия при Луцком Крестовоздвиженском братстве.⁸⁹ В 1633 году такое же братство возникло в г. Львове при Онуфриевском монастыре и ему даны правила: члены-юноши должны были, вступая в союз, приносить присягу в присутствии Успенского ставропигиального братства, и в воскресенья и праздники присылать двух человек для прислуживания в городской церкви. Юношеское братство обязано было отдавать отчет ставропигии, которая в 1635 году дозволилаэтому братству иметь особого духовника, жившего в Онуфриевском монастыре и подчинявшегося местному игумену. 3 февраля 1645 года митрополит утвердил и благословил это младшее братство, с указанием, чтобы оно подчинялось ставропигии.⁹⁰

В первой половине XVII века учредилось юношеское братство при Замостьском старшем братстве. Об этом юношеском Замостьском братстве сохранились сведения, что в 1656 году оно уже имело в св. Николаевской церкви свою братскую икону Покрова Пресвятой Богородицы, и с этого времени в отличие от старшего св. Николаевского братства, стало называться Покровским братством, а с 1659 года для осуществления надзора за ним со стороны старшего братства стали избираться из среды последнего по два заседателя (по тогдашнему выражению – ассесора). В 1661 году состоялось особое постановление старшего братства о взаимных отношениях обоих братств, в котором точнее определены права и обязанности заседателей; эти последние, будучи избираемы ежегодно, должны (как сказано в акте) всегда присутствовать на созываемых «духовником» сходках, и там совещаться с членами юношеского братства о добром церковном порядке, и управлять ими, а непокорных карать «по их правилам». В том же постановлении встречается со стороны старшего братства просьба к младшему братству, основанная на распоряжении Киевского митрополита, о том, чтобы каждый брат младшего братства, вступающий потом в состав старшего братства, (после вступления в супружество) оставался в составе младшего братства еще год и шесть недель, и по прошествии этого срока приносил бы пред уходом свою благодарность младшему братству, которое уже тогда препоручало его старшему братству.⁹¹ Имеется также известие о существовании еще в самом начале XVII века младшего братства при ЛюблинскойСпасо-Преображенскойцеркви, совместно со старшим братством.⁹² В 1669 году при церкви, находившейся в Могилево-братском монастыре, именно св. апостола Иоанна Богослова, учредилось младшее братство, т. е. общество состоящее из молодых людей мужского и женского пола, не женатых и не замужних, кои вписывались в число братчиков и делали по возможности между собою денежные складки на церковные надобности; их стараниями и пожертвованиями был вырезан и вызолочен иконостас, расписан иконами, из которых четыре были обложены серебряными ризами. Эта церковь св. Иоанна Богослова была выстроена с деревянными круговыми хорами, оканчивающимися верхним престолом во имя св. Николая, стоявшим над главным алтарем. Юношеское братство, отдавшее себя покровительству св. Николая Мирликийского чудотворца, пользовалась некоторою самостоятельностью относительно старшего братства, оно имело свою казну и избирало отдельных старость, подстарост и шафарей. Замечательны некоторые пункты устава этого братства, по которым члены налагают на себя прямую обязанность – быть ревностными к богослужению и усердными к украшению храма: 1) «мы, братия, говорится в уставе, согласно поставляем и желаем, чтобы пред наместным образом Святителя Христова Николая ежегодно поставляема была свеча от нас самих и которая бы каждый год была дважды обновлена, 2) ежемесячная служба Божия должна отправляться в присутствии всех братий, нашему собранию принадлежащих в день месячный, т. е. в четверток; все братия, обязанные всегда присутствовать при богослужении, являются с вылитыми свечами, если же кто-либо из братий не может присутствовать при службе Божьей не но причине какого-нибудь препятствия или случая, а по нерадению и непослушанию, тот за непослушание свое обязан дать на свечи полфунта воску; 3) три общие молебна за всю братию должны совершаться в дни праздников: Святителя Христова Николая, в день усекновенья главы Предтечи и в день страстотерпца Христова Димитрия; 4) также в праздничные дни – св. Николая, Иоанна Предтечии Димитрия – должна служиться за всю братию, принадлежащую нашему собранию, ранняя обедня, на которой братия обязана стоять со свечами пред алтарем, подобным образом и на поздней обедни; 5) вылитые братские свечи каждый год пред праздником Воскресения Господня, для благолепия церковного, должны быть обновлены; 6) все взносы и доходы обращаются на украшение и благолепие нашего храма во имя Св. Николая». В заключение устава сказано: «все мы будем исполнять написанное, соединившись союзом братской любви, и все, подписавшиеся на это, под покровительством Святителя Христова Николая, обязуемся до конца жизни нашей, по обещанию, вносить годичные доходы, по мере нашей возможности, да и будет это во славу Бога, в Троице Святой Единого, и покровителя нашего Святителя Христова Николая и всех святых; аминь».⁹³

Имеется также известие, что в 1651 году при Виленском св. Духовском братстве учредилось ученическое (студенческое) братство в честь св. цар. Константина и Елены.⁹⁴

В Галичине, кроме Львова, появилось, во второй половине XVII века, несколько таких юношеских братств, из которых мы укажем на следующие: 1) 8 мая 1656 года епископ Львовский Арсений Желиборский издал в г. Львове учредительную грамоту для младенческого церковного братства при церкви Сошествия Св. Духа, в Рогатине; 2) епископ Львовский Иосиф Шумлянский грамотою, изданною в г. Тернополе, 26 октября 1668 года, утвердил при церкви Св. Троицы заведенное духовное братство «благочестивых и благоговейных младенцев в месте Тернополе обитающих»; 3) тот же епископ, во время своего путешествия, в г. Куликове, 19 января 1670 года издал учредительную грамоту для «младенческого братства» при Успенской церкви, и 4) в 1674 г. в г. Станиславове существовало юношеское («молодшее») братство при храме Введения Пресвятой Богородицы.⁹⁵

Особенного значения эти юношеские братства в истории не имели, но это соединение подрастающего поколения с отцами для осуществления одной общей высокой цели, «христианского трудолюбия» и для поднятия религиозно-нравственного духа в православной церкви, указывает на предусмотрительность старших деятелей, приучавших юное поколение в годы наиболее восприимчивые к высокому служению Церкви и развивавших в них способность быть заместителями старших, когда это время естественно наступит. Как серьезно и благосклонно смотрели тогдашние высшие иерархи на это движение среди молодежи, свидетельствуют трогательные наставления Киевского митрополита Исаии Копинского, с которыми он обратился к Луцкому юношескому братству. Утвердив, как выше сказано, в 1632 году представленный устав, Киевский владыко, указав, что он «много и обильно усладился решимостью юношей обогащаться добрыми делами», писал им между прочим: «всего более напоминаем и просим: если Господь Бог благоволит подать вам совершить что-либо, то дух гордости и тщеславия, ненависти и памятозлобия, да не имеет к вам ни малейшего доступа; но да пребывает в вас дух покорности, смирения и послушания Христова, и особенно должного почтения к старшим и родителям вашим... Собрания ваши не должны бывать без поучения и наставления книжного, во избежание празднословия, смеха и соблазна... Прилагайте, каждый по возможности своей, попечение об училище и богоугодных делах милосердия в вашем братстве». Далее митрополит, предписывая каждому юноше исповедоваться и приобщаться четыре раза в год, говорит: «а для сего необходимо избрать одного благоразумного отца духовного и вполне его уважать... Благочестие восточное любите, а отступнических ересей берегитесь» (так заканчивает митрополит свое пастырское наставление) – «ведите жизньчистую и без порока, всеискренне храните братолюбие, чем прославите Господа, и благословенные в юности вашей исполните лета многие, а в будущей жизни сподобитесь неизреченной радости, благодатию и милосердием Всесвятой и Живоначальной Троицы: Отца и Сына и Св. Духа, аминь».⁹⁶

В настоящем нашем изложении мы подошли к славной эпохе митрополита Петра Могилы, который более чем кто другой из высших русских иерархов того времени понял и оценил важные услуги Церкви православных братств, и, опираясь на них, в особенности на Виленское, оказавшее, как увидим ниже, незабвенную услугу в деле восстановления прав угнетенной православной церкви, и на любимое им Киевское, поднял значение западно-русской церкви на ту высоту, которая ей подобало.

А. Папков.

Богословский вестник 1898. Т. 2. № 5. С. 166–188. (Начало.)

Богословский вестник 1898. Т. 3. № 7. С. 16–42. (Окончание.)