Профессор Никандр Иванович Глориантов († 7 Января 1898 г.)
Жизнь покойного наставника относится к не очень давнему прошлому, но это прошлое во многом так своеобразно, что не только уходящее старое поколение, но и сменяющее его новое может, кажется остановиться на этом времени не без интереса. Пред тем, кто знакомится с тогдашней жизнью и по архивным материалам и по воспоминаниям современников, вырисовываются такие явления из недавней русской действительности, мимо которых нельзя пройти без пристального внимания; некоторые же из них вызывают и недоумение, и сожаление.
Н. И. Глориантов был сын священника села Салдоманова, лукояновского уезда, нижегородской губернии, Иоанна Алексеевича Колосова; родился 2 июня 1828 года. Отец его, вскоре после рождения сына, был перемещен на священническую вакансию в село Мамлеево, позже был переведен на протоиерейское место в г. Горбатов, нижегор. г., а еще позже – на место настоятеля Трехсвятительской церкви в Нижнем Новгороде. Этими перемещениями родителя Н. И-ча объясняются кажущиеся разности в указаниях архивных документов относительно места рождения покойного Н. И-ча и места службы его родителя. В возрасте 8 лет и 3 месяцев (возрасте, по тогдашним понятиям, очень молодом) поступил для школьного обучения в Арзамасское дух. училище; время вступления в училище – 6-е сентября 1836 г. При окончании училищного курса имел всего 14 лет от роду; кончил курс под № 2; аттестован был, при отправлении в Нижегородскую семинарию, так: «поведения весьма хорошего; способностей и успехов весьма хороших, прилежания постоянно ревностного». В семинарию поступил в 1842 г.. во 2-е низшее отделение. В списках класса, с первого же года семинарского обучения, занимал одно из первых мест (обыкновенно 3-е); его официальная аттестация: «способностей быстрых, прилежания весьма ревностного» или «неутомимого» и т. п. В списках учеников на экзаменах 1848 г., времени окончания курса, занимал по одним предметам 2-е, по другим – 1-е место; в разрядных списках за 1848 г. поставлен был под № 1. Как видно из разных официальных документов, учение Г. с первого же класса семинарии обнаружил вообще большие природные способности и был у всех наставников на лучшем счету. Известно, что его ученические письменные рассуждения на философские и богословские темы, в виду особенных достоинств содержания и изложения, наряду с другими немногими сочинениями сотоварищей, по распоряжению ректора семинарии, списывались в особые книги, которые и доселе хранятся в семинарской фундаментальной библиотеке.
Высокая официальная оценка ученика Г. его наставниками и начальниками, видимо, совпадала с такой же оценкой и со стороны товарищей. По словам одного из них, «экзамены в семинарии производились тогда три раза в год: пред Рождеством, пред Пасхой и пред летними каникулами», и «Н. И. Глориантов на первом же экзамене выказал такие успехи и познания по всем преподаваемым предметам, что ректор семинарии не знал, как его хвалить и обласкать за отличные ответы». Передается такой случай, обнаруживающий острый и живой ум семинариста Г. Предложено было классу написать сочинение на тему: «Главные причины крестовых походов». У одного воспитанника дело с сочинением не ладилось; Г. вызвался помочь товарищу и стал устно излагать свои мысли, а товарищ записывал продиктованное. Запись была переписана и представлена наставнику. Последний, ознакомившись с сочинением, прочитал его и в классе, а затем предложил желавшим указать его хорошие и слабые стороны. Сделать разбор сочинения вызвался сам его действительный автор Г., который и указал в нем гораздо больше недостатков, чем достоинств. Преподаватель, однако, признал сочинение весьма хорошим и только выразил (в письменной рецензии на работе) сомнение, есть ли номинальный автор сочинения его подлинный автор. С переходом из низшего в среднее отделение семинарии Г., по словам того же его однокурсника, стал обнаруживать особенные успехи и познания в физико-математических науках и языковедении. На каждый почти урок по физике и математике он приносил с собой в класс какую-нибудь модель; между наставником и Г. завязывался спор по изъяснению физических явлений, и Г., по воспоминаниям его товарища, часто ставил учителя в тупик. Подобные случаи бывали и на классе Св. Писания в высшем отделении. В спорах с преподавателем П. И. Н-м, мало занимавшимся своим предметом, «Г. разбивал его в пух и прах. Раздраженный Н. хватал Г-ва за рукав и тащил в Правление к ректору с жалобой на него». Однажды «ректор, выслушав жалобу, закричал на всю семинарию: «знаю, знаю... Ты, H., плохой учитель, худо преподаешь Св. Писание, а Глориантов – мальчик хороший, кроткий, даровитый, искусный в Слове Божием и к тому же знающий еврейский язык. Идите в класс». И тем дело кончалось.
Этот ректор – памятный в истории нижегородской семинарии архимандрит Аполлоний, сделавший необыкновенно много для благоустройства семинарии во всех отношениях, человек умный, хотя в обыденных сношениях, по своей вспыльчивости, бывавший слишком резким. По выводам новейшего историка нижегородской семинарии, г. А. Тихова, «строгая, но не суровая дисциплина, поддерживаемая авторитетом ректора Аполлония, налагала на всю семинарскую жизнь его времени и питомцев особый отпечаток. Это были строгие черты деловитости и трудолюбия. Определенность настроения учащихся, необходимая для полной устойчивости и успешности всякого дела, в свою очередь составляла благоприятную почву, на которой вообще складывались отношения воспитанников. «У нас замечателен был дух товарищества, – вспоминает о своем времени один аполлониевец: – все мы были, как члены одной миррой семьи, друг друга тяготы носили, как могли; способнейшие помогали мало успешным». Черты аполлониевского режима и требовательности неизгладимо запечатлелись на многих его питомцах на всю жизнь». Из своих питомцев ректор Аполлоний, вообще умевший ценить людей по их действительным достоинствам, особенно отличал и выделял ученика Г., хотя из нижегородской семинарии за время ректорства Аполлония вышло много других дельных людей, да и в том самом курсе, к которому принадлежал Г., было не мало способных юношей, в том числе, например, Охотин Иван, в монашестве Иустин, впоследствии магистр петерб. академии и херсонский архиепископ, и некоторые другие семинаристы, одного с Г-м, 1-го отделения («класса») Богословия, а также воспитанники 2-го отделения: Матвеевский Павел, впоследствии видный с.-петербургский протоиерей и почтенный духовный писатель: Соколов Александр, окончивший казанскую академию в 1852 году первым магистром и назначенный бакалавром в спб. академию, после же перемещенный на другую службу; Поспелов Иоанн, окончивший магистром московскую академию и долго с большой пользой для православной церкви служивший в священном сане в Прибалтийском крае; Раев Павел, впоследствии митрополит с.-петербургский Палладий; Орлов Рафаил, в монашестве Роман, магистр казанской академии, и другие.
Г., при окончании семинарского курса в 1848 г., как лучший студент, был предназначен к поступлению в академию, но по злокачественной болезни ноги, отправиться в академию не мог. Он был послан, по выздоровлении, в следующем году, и именно в с.-петербургскую академию, в которую и поступил с отличием, как видно из нижеследующего отношения казанской духовной академии, к округу которой принадлежала тогда нижегородская семинария, от 5 ноября 1849 г., на имя правления нижегородской семинарии: «При приеме в С.-Петербургскую дух. академию семинарских воспитанников, присланных в текущем (1849) году в состав нового академического курса, один из трех воспитанников нижегородской семинарии Никандр Глориантов оказался в числе лучших кандидатов, выдержавших удовлетворительно испытание во всех предметах приемного экзамена. Вследствие сего г. обер-прокурор изволил поручить Правлению Казанской Академии за представление сказанного воспитанника в Спб. Академию объявить правлению нижегородской семинарии признательность начальства».
Во все время обучения в Академии Г. удерживал репутацию даровитого, многосведущего и усердного студента. В списках преподавателей академических наук он занимал места обыкновенно в числе первых семи студентов (под №№ 1, 2, 3, 4, 5, 6 и 7), и очень редко – ниже; словесные аттестации его успехов давались преподавателями обыкновенно высшие. В списке студентов XX курса, составленном по окончании публичных испытаний в 185 ½ учебн. году, Г. поставлен под № 2. В списке студентов, содержащим отметки за ответы на экзаменах при окончании курса в июне 1853 г., при фамилии Г. встречаем почти исключительно высшие отметки. В окончательном списке завершивших учебный курс воспитанников ХХ-го (после преобразования) академического выпуска Г. стоит на 2-м месте. Товарищами его по курсу, сравнительно очень большому (61 чел.), были: Самуил Михайловский, первый магистр этого курса, бывший бакалавром Академии, позже – протоиерей в Петербурге; священник А. Верещагин, в иночестве Асинкрит, третий магистр в курсе, некоторое время служивший в Академии бакалавром; И. Вознесенский, бывший бакалавр; П. Лебедев, также служивший бакалавром; иеромонах Павел (Лебедев), впоследствии экзарх Грузии; вышеупомянутый П. Матвеевский; иеромонах Феогност (Лебедев), умерший в сане митрополита киевского; иеромонах Иустин (Охотин) и другие почтенные и способные труженики. Диссертацию на ученую степень писал Г. на тему: «Историческое исследование о возведении Фотия на патриарший константинопольский престол». Это сочинение, отмеченное высшим баллом 10, вместе с успехами Г. в изучении наук академического курса, доставило ему степень магистра богословия. Читавший диссертацию, после академического рецензента, архиепископ варшавский Арсений, как видим из его довольно обстоятельного и любопытного отзыва, признал «обилие материалов, трудолюбием сочинителя собранных», нашел, что «за труд, за собрание многих сведений, за основательность весьма многих соображений, следует автору отдать справедливость», что «главная задача исследования – правильность и законность возведения Фотия в патриарха сочинителем рассмотрена и обсуждена почти со всех сторон и довольно основательно», хотя указал и немало слабых, по его мнению, сторон и пунктов в сочинении. Эти указания, характеризующие учено-литературный труд Г., в не меньшей может быть мере характерны и для самого Преосвященного рецензента. В ученой степени магистра был Г. утвержден 18 апреля 1855 года.
По окончании Н. И. Глориантовым курса наук в Академии, ему было поручено, в виде опыта, преподавание физики в Академии 1 сентября 1853 г.; через месяц, 28 сентября, был он определен на должность бакалавра по классу физики. Это назначение, как пишет один из близко знавших покойного его учеников, произошло при главном участии и влиянии таких строгих и разборчивых ценителей, какими были ректор Академии, доктор богословия Макарий, впоследствии митрополит Московский, и инспектор, доктор богословия, архимандрит Иоанн, впоследствии епископ Смоленский, знавший Г. в течении более 2 ½ лет. По свидетельствам позднейших учеников покойного наставника (XXIV и XXV курсов), Г. был отличным преподавателем. Зная свою науку, он излагал предмет живо, ясно и понятно, а нередко и остроумно. Любовь наставника к интересной дисциплине и основательное, отчетливое знание ее привлекали слушателей, которые обыкновенно весьма усердно, не смотря на обилие преподававшихся в Академии наук, посещали аудиторию Н. И-ча, особенно интересуясь производимыми на физических приборах опытами. Недовольствуясь обычным, положенным программой, числом уроков, усердный бакалавр, а потом профессор, приглашал студентов заниматься с ним производством опытов и по вечерам, в самом помещении физического кабинета, и многие студенты охотно посещали эти приватные лекции и проводили на них не малое время с интересом и, конечно, с пользой для себя. Достойно особого внимания то, что «излагая содержание своей науки и исследуя силы и законы природы, Г. никогда не затемнял в сознании студентов идеи о той единой, Божественной Силе, Которая выше всех законов и Которой зиждется и управляется мир». Г. излагал свою науку обыкновенно изустно, живой речью; своих лекций он обычно не издавал. В Архиве Св. Синода сохранились, правда, литографированные записки по некоторым отделам физики (Введение в науку и первые ее главы, затем главы XII и слл. о магнетизме, электричестве и электромагнитных явлениях), с подписями бакалавра Глориантова на некоторых листах; но, как показывают цифровые даты в конце тетрадей и фамилии переписчиков-студентов, эти записки, назначенные вероятно для подготовки студентов собственно к экзаменам, относятся почти к самому началу преподавательской службы Н. И-ча (конец 1854 и 1855 годов), и по ним безусловно нельзя судить ни о преподавателе, ни о преподавании, особенно в последующие годы. И краткие, и сравнительно обстоятельные, в большинстве случаев собственной рукой Н. И-ча написанные, обзоры предметов, преподанных им по классу физики, за некоторые полугодия и целые учебные годы, сохранились в архиве Академии. По свидетельству одного из студентов XXV курса (1859–1863), к экзамену готовились студенты по подробному, весьма искусно и систематично составленному преподавателем конспекту, который выдавался пред началом лекций, так что слушатели заранее знали предмет каждой лекции и могли заносить в конспект дополнительные разъяснения. Все студенты, как свидетельствовал при гробе умершего наставника один из его бывших учеников, ценили его «обширные и многосторонние знания», его «дарование и искусство преподавания», а также его «простое и сердечное отношение» к ним и «по истине братское и дружеское обращение» с ними.
В качестве преподавателя физики, заведуя физическим кабинетом при Академии, покойный очень заботился о приобретении новых приборов, а некоторые из них, менее сложные, приготовлял и сам; «физический кабинет, по словам одного из его учеников, был его любимым детищем, за которым он ухаживал с отеческой заботливостью; вновь приобретенный интересный прибор приводил его в восторг».
Кроме исполнения прямых своих обязанностей по занимаемой кафедре в Академии, Г. выполнял много поручений по устройству физических кабинетов в средних духовных школах. Частью вместе с бакалавром, впоследствии профессором математики Е. И. Ловягиным, частью единолично, Г. составлял, по поручениям академического правления, вследствие распоряжений духовно-учебного управления, списки инструментов, которые признавались тогда необходимыми для надлежащего устройства физико-математических кабинетов в семинариях. Были составлены списки приборов для олонецкой, волынской, подольской, тамбовской, кишиневской и, может быть, других семинарий. В списках обозначались инструменты, необходимые для объяснения общих свойств тел, статики и динамики, гидростатики и гидродинамики, аэростатики и аэродинамики, акустики, света, теплорода или теплотвора, магнетизма, электричества и гальванизма, и инструменты, нужные для практической геометрии, каковы: астролябия с цепью, мензула с принадлежностями, готовальни, также глобусы небесный и земной. При этом, ради экономии, указывались способы снабжения семинарских физических кабинетов нужными приборами с возможно меньшими затратами на то казенных сумм. Он же, вместе с профессором Л., по поручению академического правления, свидетельствовал исправность и полноту физических инструментов, назначенных для семинарий, и даже надзирал за надлежащей их укупоркой. В те времена профессорам, как видим, приходилось выполнять довольно неожиданные поручения синодских чиновников. Иногда доводилось, по требованиям духовно-учебного управления при Синоде, вновь пересматривать составленный уже список инструментов, для того, чтобы сообразовать его с ранее составленными в Академии для других семинарий и одобренными в Синоде списками, в случае же отступлений от одобренных списков объяснять основания отступлений. Позже, по особому поручению, Г. составлял программу физики и космографии для семинарий. Вне связи с занятиями по кафедре, но в связи с общими обязанностями академической службы, находилось возложенное на Г., вместе с некоторыми другими лицами, правлением Академии, в исполнение синодального распоряжения, поручение перевести с греческого языка на русский книгу Деяний Апостольских. Теми же, конечно, причинами объясняется неоднократное назначение Г. членом временного ревизионного комитета для проверки экономических отчетов Академии.
Вероятно для восполнения средств к существованию, вследствие крайней скудости тогдашнего содержания академических наставников, Г., одинаково со многими другими преподавателями, занимал некоторое время одну из второстепенных должностей, именно проходил должность помощника эконома с 12 апр. 1856 г. по 14 янв. 1859 года; кроме того, исправлял должность эконома Академии с 2 июня 1858 г. по 30 июля того же года. Своего рода воспособлением в материальной нужде бакалавра был, кажется и Всемилостивейший подарок в 300 p., которого Г. был удостоен 17 февраля 1859 года в годовщину 50-летия Академии.
В сентябре 1860 г. ректор Академии, епископ выборгский Нектарий, обращая внимание академического правления на «отличные познания бакалавра физики Η. Г-ва в преподаваемой им науке и особенную ревность его в прохождении наставнической должности», предложил правлению, «в награду Г-ва за его прежние труды и в поощрение к дальнейшим», ходатайствовать о возведении его в звание экстраординарного профессора. Правление, согласившись с ректором, «по вниманию к отлично усердной и полезной службе бакалавра Г. и в поощрение его к дальнейшим трудам», ходатайствовало пред Митрополитом с.-петербургским «о возведении бакалавра Г. в звание экстраординарного профессора физики, с предоставлением ему права присутствовать в заседаниях конференции наравне с ординарными профессорами». Тогдашний митрополит с.-петербургский Исидор 4 сентября согласился с правлением. Но материальное положение нового профессора чрез это немного улучшилось. По формуляру за 186 7/8 год, он получал по должности экстраорд. профессора 429 р. и добавочного от лавры содержания 471 p., при 100 рублей по степени магистра.
С преобразованием Академии по Высочайше утвержденному 30 мая 1869 г. новому уставу, отменившему преподавание физико-математических наук в д. академиях, Н. И. Глориантов Советом Академии был избран на должность профессора латинского языка и его словесности и, по утверждении Св. Синодом в этой должности, вступил в отправление новых своих обязанностей 15 августа 1869 г. С того же числа вступил он в исполнение обязанностей члена Совета Академии, согласно состоявшемуся избранию, по правилам устава.
Н. И. Г., как есть основания думать, преподавал новый предмет не с той любовью, как физику, но с неменьшим усердием. Новая должность потребовала от него широкого изучения памятников латинской литературы, и это изучение, при больших способностях и замечательной памяти Н. И-ча, тем менее могло его затруднять, что латинский язык был ему хорошо известен еще со времени его училищного и семинарского обучения. По свидетельству одного из его учеников, который был к нему довольно близок в последние годы его жизни. Н. И-ч даже спустя много лет после ухода из Академии «мог произнести наизусть целые тирады из латинских прозаиков и поэтов, делая при этом остроумные к ним комментарии и филологические пояснения». О том же свидетельствует один переживший его однокурсник по семинарии. Свое знакомство с ученой литературой, по предмету академических занятий, не только старой, представленной в академической библиотеке довольно хорошо, но и новой, насколько это было возможно при весьма ограниченных библиотечных средствах, Г. постепенно расширял. При классных занятиях со студентами читал он Цицерона. Ливия, Тацита, Овидия («Превращения» и «Календарь»), Вергилия (Энеиду и некот. эклоги), Горация, Лукреция, Сенеку; излагал правила латинского стихосложения, предлагал курсы истории римской литературы, раскрывал студентам некоторые отделы из грамматики (правила об употреблении изъявительного и сослагательного наклонения, об употреблении латинского глагола); студенты IV курса, под его наблюдением, самостоятельно изучали авторов, которыми по программе положено было заниматься в семинариях. Воспитанник старой духовной школы, в которой латинский язык был отчасти языком преподавания и – следовательно – до известной степени языком живым, и сам владевший латинской речью, Н. И-ч при своих занятиях со студентами временами предлагал и им устно передавать некоторые русские фразы по латыни, чем иногда видимо ставил слушателей в затруднение. К немалому, вероятно, огорчению профессора, ему приходилось вообще преподавать латинский язык студентам, не всегда достаточно подготовленным к академическим занятиям древними языками и литературами. To время было уже временем упадка изучения древних языков в духовных школах. Это подтверждают не только воспоминания лиц, учившихся в семинариях в ту пору, но и результаты поверочного, устного и письменного испытания по обоим классическим языкам (а не по одному лишь языку, по выбору экзаменующегося, как делалось прежде и как делается, к сожалению, доселе), произведенного, согласно предположению церковно-практического отделения и определению Совета, в августе 1876 года, в первый раз по введении Устава 1869 г. Количество учебных часов по древним языкам в эту пору было сравнительно значительно. Около этого времени профессора древних языков имели еженедельно шесть лекций в первых трех курсах (по 2 на каждом курсе) и 1 лекцию в IV курсе.
В этот период службы Г. исполнял и некоторые особые поручения, имевшие и не имевшие отношение к его кафедре. Он, например, рассматривал студенческие диссертации, написанные на ученую степень и составил отзывы о сочинениях студентов Яреда, Воинова, Знаменского, Брянцева, Соснякова («Пизанский собор»), Соколова («Опыт обозрения трудов русских толкователей Свящ. Писания»), Архангельского («Тертуллиан, его жизнь и учение»). Входил, по избранию, в состав советской комиссии из трех лиц для обсуждения вопроса о занятиях студентов ІV курса магистерским сочинением и вместе с проф. И. В. Чельцовым, поддерживал единственно правильное решение вопроса, которое потом было принято и Советом (Журналы Совета за 1874 r., стр. 247–253 и проф. прот. С. Соллертинского (Опыт исторической записки о состоянии Спб. Д. Академии, 1910, стр. 87).
После ревизии, произведенной в январе 1875 г. архиепископом литовским Макарием, в синодальном указе были сделаны профессору Г., как и нескольким другим наставникам, начальственные замечания относительно преподавания. Признавая сделанные ему замечания не вызванными существом дела и не соответствовавшими действительному положению вещей, профессор Г. такое свое мнение открыто выразил в официальном представлении Совету Академии, в свое время появившемся и в печати, и притом выразил, к сожалению, в форме довольно резкой, «не соответствующей должным отношениям подчиненности к высшей церковной власти» (как нашел исправлявший тогда должность синодального обер-прокурора). В виду обстоятельств дела и при тогдашнем отношении центральных учреждений духовного ведомства к высшим духовным школам, можно было заранее предвидеть, что исход дела не будет благоприятен ни для профессора, ни для ректора и Совета Академии, косвенно до некоторой степени поддержавших коллегу. Есть основания догадываться, что предвидел это и профессор Г. He ожидая, вероятно, ничего для себя хорошего, к тому же одолеваемый недугами, Н. И-ч еще в конце 1876 г. решил просить Совет об увольнении от академической службы. Старому профессору было тяжело расставаться с Академией, в которой он, по его собственным словам, провел «более четверти столетия, начиная с самых молодых юношеских лет», «живя одной общей с ней жизнью». «Закончив в Академии свое собственное образование, я», писал Н. И., «с тех пор и до сего времени непрерывно разделяю ее труды по образованию других и, можно сказать, сроднился с ней душей; между нами образовалась такая связь, которая разрывается не легко; мне стало трудно представлять себя чем-нибудь другим, а не профессором Академии». В виду расстроенного состояния здоровья, которое и в более молодые годы не отличалось крепостью, прося увольнения от службы при Академии, он выразил надежду, что ректор Академии не откажет ему в ходатайстве пред высшим начальством о материальном обеспечении его старости. «Это», писал старый профессор, «моя последняя просьба к Академии». Так как Н. И. не дослужил до 25-летия около 2 лет и таким образом полной, полагающейся за 25-летнюю службу, пенсии не выслужил, то возбуждено было ходатайство о назначении ему за свыше 23-летнюю духовно-учебную службу, по сокращенному сроку, полной пенсии, полагающейся за 25-летнюю службу по званию экстраординарного профессора, какова пенсия в количестве 800 р. сер. в год, и была ему назначена. Увольнение от службы при Академии последовало 22 марта 1877 г. В виду, однако, предстоявшего окончания учебного года, оказалось нужным принять во внимание необходимость участия профессора Г., до последнего времени преподававшего латинский язык студентам всех курсов, в производстве экзаменов в мае и июне, а также и то, что производившаяся им, по поручению Совета, ревизия академической библиотеки могла быть окончена лишь к концу истекавшего академического года. Поэтому Совет просил с.-петербургского митрополита ходатайствовать пред Св. Синодом о дозволении профессору Г., применительно к § 60 академического устава, исправлять должность профессора до окончания академического года, с вознаграждением по расчету из полного оклада экстраординарного профессора. Дозволение было дано.
Корпорация наставников Академии, как видно и из изложенного, ценила и должные, и сверхдолжные труды Н. И-ча. Некоторые из этих трудов, по существу очень важные, требовали крайней тщательности, но вложенной в дело энергии интересом дела не вознаграждали. Так например, с марта 1873 года и до времени оставления службы при Академии, т. е. в течении четырех лет, он занят был поверкой библиотечных каталогов и наличности книг, поступивших в академическую библиотеку, после ревизии в 1857 году, в течении 16 лет, с 1857 года по 1872 год включительно. Новая ревизия заключалась в поверке каталогов по документам Правления Академии и в сличении с ними наличной библиотеки. Труд этот, по официальному совершенно точному удостоверению, исполнен был с примерной тщательностью и веден был с неутомимостью. За этот 4-летний труд была выражена Советом профессору Г. благодарность Совета, со внесением в формулярный о службе его список. Представленный Совету Н. И-м обширный доклад о ревизии библиотеки выразительно свидетельствовал об удивительной точности и добросовестности профессора Г. в исполнении поручаемых ему даже отменно сухих дел, которая вошла как бы в его природу и без мысли о которой знавшим покойного нельзя было и представить его. В этом докладе, помимо чисто ревизионных указаний, намечены были и очень существенные библиотечные нужды, которые мог знать и указать только человек, всю свою жизнь проведший в обществе книг. Ценили жизненный труд своего наставника и бывшие его слушатели, не склонные и не привыкшие быть неблагодарными, как это видно и из посвященных его памяти некрологов. И начальство не всегда обходило даровитого и трудолюбивого профессора своим вниманием. По определению Св. Синода, вследствие представления митрополита Никанора, обозревавшего Академию в 1855 году, преподано было ему благословение Св. Синода 29 декабря 1855 года; 18 апреля 1868 г. был он Всемилостивейше пожалован орденом св. Анны 3-й степени; 7 июля 1869 г. пожалован кавалером ордена св. Анны 2-й степени; 16 апреля 1872 г. пожалован знаками ордена св. Анны 2-й степени с Императорской короной; был представляем и к ордену св. Владимира 4-й степени, но этому ходатайству нашим чиновничеством не было дано движения. Имел также бронзовую на Андреевской ленте медаль в память войны 1853–1856 годов.
Последние 20 слишком лет своей жизни Н. И-ч провел на родине, где он поселился навсегда, совершив предварительно поездки на Кавказ и в Крым, для поправления здоровья. В Нижнем Новгороде, как показывают печатаные статьи покойного из этого периода жизни, его пытливый, но верующий ум опять вернулся к опытам примирения веры с наукой, занимавшим его в Академии. Здесь вновь ожил и его старый интерес к физике. Из физических явлений особенно занимало его электричество. Он устроил, – повидимому по собственному плану и рисункам, – какую-то довольно массивную машину с тяжелым чугунным колесом, стоившую ему не менее 300 р. Работа машины его не удовлетворяла; при сильной работе колеса, машина давала какие-то огоньки; попытки произвести в приборе требуемые улучшения, даже при помощи других, понимавших дело лиц, не удавались. Пользуясь своей машиной, Н. И-ч добыл какой-то ценный для него материал, выраженный в математических выкладках, но к положительным результатам, по его (как утверждают) собственному признанию, не пришел. В конце концов, должно быть разуверившись в осуществимости своих планов, Н. И. передал этот свой прибор, безвозмездно, в распоряжение колонии для малолетних преступников, в которой машина и была продана на слом за 37 рублей. Эта неудача подействовала видимо неблагоприятно на настроение Н. И-ча, сильно ослабив и его интерес к новейшим открытиям в естествоведении. Если в прежнее время открытия Эдисона сильно его интересовали, то теперь открытие рентгеновских лучей уже мало его занимало. Из времени жизни Н. И-ча в Нижнем передается еще следующий случай. Старосте одной из городских церквей (Покровской), в беседе с ним, он высказал: «у вас в церкви бывает масса народа, а храм ваш мал и низок; нужно его расширить: местность около храма этому благоприятствует». Староста ответил: «мы и сами давно думаем об этом, но не знаем, где тогда отправлять богослужение». «Спустя немного времени мы, – пишет бывший настоятель этого храма, – получили от Н. И-ча собственноручный чертеж, признанный нами, по тщательном рассмотрении, весьма практичным, в виду того, что в нем указана была полная возможность совместимости и перестройки храма и непрерывного совершения богослужения в нем, в одно и то же время».
Удивительно скромный в оценке своих трудов, Н. И. не любил не только говорить, но и слышать о своих заслугах. Но люди, знавшие Н. И-ча, ценили труд его жизни. Беседами с ним дорожили и его случайные знакомые. Одна интеллигентная дама об этих беседах отзывалась так: «во всю жизнь мою здесь, в Нижнем, я никогда не слыхала, кто бы так умно, остро и увлекательно говорил, как профессор Глориантов». В отношениях к другим всегда, и в Петербурге и в Нижнем, был приветлив и благодушен; был в общем жизнерадостен, не смотря на частые недомогания; в хорошие минуты, как сообщали знавшие его сослуживцы, любил добродушно пошутить; в тяжелые обыкновенно говорил: «пора в земличку». Знакомств не искал, тем более – на старости лет; но посетителям всегда был рад. Между такими посетителями бывали и приезжавшие в Нижний светские и духовные лица, в том числе и архиереи, из бывших учеников его по Академии. Жил он в Нижнем, как и в Петербурге, чрезвычайно просто; из своего (полученного по наследству) дома выходил только в сад при доме, за которым заботливо и умело ухаживал, на прогулку вне дома и в церковь. Скончался, как добрый христианин, 7 января 1898 года. Тело почившего похоронено рядом с могилами его родителей на кладбище нижегородского женского Крестовоздвиженского монастыря.
Научно-литературные труды покойного находились в более или менее близкой связи с его занятиями по академическим кафедрам. Свободный от односторонности, к которой склонны бывают естествоведы, Н. И. видел в познаниях о природе средство для уяснения христианских истин. Свои естественно-научные знания он применил к уяснению проблем верующей мысли – в ряде интересных статей, напечатанных в «Христианском Чтении» за 1861 г., том 1, отд. 2, стр. 69–88 и 155–212, и т. II, отд. 2, стр. 205–232, под заглавием: «Взгляд на учение современной геологии о происхождении мира и будущей его судьбе при свете Божественного Откровения». (Отд. Оттиск – Спб. 1861). В этом труде, возможность появления которого в академическом журнале приходилось автору отстаивать, Н. И., по свидетельству одного покойного ныне русского библеиста, значительно расходился с господствовавшим пониманием библейского повествования о творении мира, хотя в основном своем взгляде стоял на древнеотеческой точке зрения. Названные статьи обратили на себя внимание. Продолжение этого труда по соглашению Библии с естествознанием было помещено автором в «Христ. Чтении» за 1883 г. июль – авг., ч. II, стран. 10–43, под заглавием «Шестоднев и потоп», а окончание – в том же журнале за 1892 г., ч. II, стр. 38–57, под первоначальным заглавием: «Взгляд на учение современной геологии», и проч. Уже после смерти автора в «Хр. Чт.» за 1898 г. ч. II (ССVI), ст. 705–737, была напечатана статья: «Богословие и естествознание. (Мысли старого профессора)».
Литературным плодом занятий Н. И. древне-классической литературой был ряд статей, посвященных также истории творения и потопа, в связи с жизнью человечества, и дальнейшим судьбам мира, но с точки зрения других материалов, именно: «Происхождение мира и человека и последующая судьба их по изображению древних римских поэтов: «Сивиллины книги» («Христ. Чт.» 1877, ч. I, стр. 42–78); «Превращения» Овидия: рассказ его о творении («Хр. Чт.» 1877, ч. I, стр. 396–422); «Повествование Овидия о первобытном состоянии человечества и всемирном потопе вместе с предсказанием о последнем конце мира» («Хр. Чт.» 1877, ч. I, стр. 601–644); «Вергилиевы Буколики и предсказания Вергилия о возвращении золотого века» («Хр. Чт.» 1877, ч. II, стр. 261–326).
Несколько раньше, во втором выпуске «Собрания древних литургий восточных и западных», изданных в переводе на русский язык при «Христианском Чтении», был напечатан, как можно думать на основании указаний (не вполне ясных) в напечатанных отчетах Академии за 1874 и 1875 г.г., сделанный Н. И-м перевод с латинского языка на русский язык сирских литургий: св. апостола Иакова и св. Василия Великого. Перевод первой литургии, с предисловием переводчика, занимает в академическом издании страницы 3–44; перевод второй с предисловием занимает страницы 81–108. Возможно участие Н. И-ча и в переводе других древних литургий с латинского на русский язык.
Материалы для биографии Н. И. Глориантова взяты: из дел и журналов внутреннего и внешнего Правления, Конференции и Совета СПБ. Дух. Академии; из бумаг архива нижегородской духовной семинарии, по выпискам их них, любезно сделанным для автора настоящего очерка преподавателем нижегородской семинарии В. В. Беляевым и по извлечениям, сделанным А. И. Тиховым в многочисленных и ценных статьях о нижегородской дух. семинарии, которые печатались им в «Ниж. Еп. Вед.» за годы с 1900 по 1905 включительно и которые имеются также в виде отдельных оттисков (в том числе: «Нижегородская Дух. Семинария в 1840–1851 годах», Нижний Новгород, 1903); из письменных сообщений о покойном профессоре его родного брата В. И. Глориантова и однокурсника почившего по семинарии, нижегородского протоиерея Д. Е. Орлова; из посвященных умершему профессору, после его кончины статей о нем его учеников по Академии проф. Ф. Г. Елеонского (в «Церк. Вестнике» 1898, № 5, столб. 153 и слл.) и бывшего инспектора нижегородской семинарии, магистра Спб. Академии, Г. А. Полисадова («Нижегор. Еп. Вед.» 1898, № 2, стр. 58–65), который в том же выпуске названного издания напечатал и сказанную им у гроба умершего трогательную поминальную речь о нем (стр. 66–68). В предлагаемый очерк вошло также нечто из личных воспоминаний составителя, который был также учеником почившего незабвенного наставника и из справок в синодальном архиве. Некоторые сведения о покойном имеются в двухтомном очерке † проф. И. А Чистовича: «История СПБ. Дух. Академии» (СПБ., 1857) и «С.-Петербургская Дух. Академия за последние 30 лет» (СПБ., 1889) и книге † библиотекаря Академии A. С. Родосского: «Биографический словарь студентов первых ХХVІІІ курсов СПБ. Дух. Академии» (СПБ., 1907). О жизни в нижегородских духовных школах времени Н. И-ча и ближайших к нему годов известны составителю настоящего очерка воспоминания почтенного нижегородского иерея, изложенные в «Нижегор. Ц.-Общ. Вестнике» за 1908 г. (часть их перепечатана в «Волгаре» 1908 г., № 265, под заглавием: «Из прошлого. Нижегородское дух. училище в 50-х годах») и воспоминания брата покойного, недавно также умершего, В. И. Глориантова, помещенные в «Действиях Нижегор. Губ. Ученой Архивной Комиссии», именно в «Сборнике статей, сообщений, описей и документов», том VIII (1910 г.), стр. 52–57, под заглавием: «Жизнь семинарская былого времени».
А. Садов