Речь, сказанная пред началом отпевания в Бозе почившего архимандрита Антония (Барвинского)

У гроба смиреннейшего и скромнейшего инока, благоговейнейшего и благолепнейшего священнослужителя и человека редкой доброты сердца мы являемся, чтобы от лица всей нашей семьи – делателей в сем духовном вертограде – в кратком слове выразить волнующия нас чувства сожаления о дорогой утрате и вместе с тем принести посильную дань сыновней искренней признательности за те высоконазидательные уроки житейской и истинно-христианской мудрости, какими поучал нас наш незабвенный отец духовный, почивший в Бозе священно-архимандрит Антоний.

Много сменилось на глазах о. архимандрита Антония поколений, трудившихся в нашей школе на пользу богословской науки и духовного просвещения вообще. Юношами, полными сил и самых светлых упований, вступали многие под сень святой Братской обители, служившей от лет древних благодатным покровом и для нашей Академии: здесь созревали они в меру возраста, исполняясь всякой премудрости и служа святой Церкви и отечеству, и отсюда, напутствованные трогательными и умилительными песнопениями Церкви, многие уже ушли в путь всея земли.

И юноши, и зрелые мужи, и старцы, убеленные почтенною сединою, все служившие и служащие доселе в нашей Академии, не могли не испытать на себе неотразимого обаяния высоко-симпатичной личности почившего отца духовника архимандрита Антония. Исполнение христианского долга в дни святой четыредесятницы, тайные беседы на исповеди с о. духовником, в которых в равной мере обнаруживались и широкий жизненный практический опыт, и нежная душа, исполненная безграничной, всепрощающей отеческой любви, и невыразимой на словах, но полной трогательности и проникающей до самых чувствительных струн сердца нежной грусти и глубокого сожаления по поводу гнетущего искренно-кающегося человека сомнения или греха, производили на всех его духовных чад неизгладимый глубокий след в душе и устанавливали почти навсегда живую родственную связь последних со своим духовником. Многия духовные дети почившего, по выходе из нашего учебного заведения, но остававшияся на службе в Киеве, не желали менять духовника и, как мы знаем, ежегодно являлись к нему, чтобы насладиться умиротворяющею назидательною беседою с ним на духу.

И нужно сознаться, что сила нравственного обаяния и благотворного воздействия на своих духовных чад почившего нашего отца духовного заключалась не в красноречивых беседах и убедительных доводах (почивший о. архимандрит не был искусным и сильным в слове и даже не мог считаться словоохотливым человеком), а в непосредственном, так сказать, влиянии всей своей высокосимпатичной светлой личности, как назидательный, достойный подражания и полного и глубокого уважения редкий пример и образец жизни и деятельности.

Сын славной Братской обители от младых ногтей (среди нас, благодарение Богу, есть еще и живые свидетели его первых шагов на иноческом поприще), воспитанный в суровой школе иноческих подвигов на разнообразных послушаниях родного монастыря под неизгладимым влиянием и обаянием приснопамятных, известнейших в истории отечественной Церкви и русской богословской науки (напр., Димитрия, архиеп. Херсонского, Антония, архиепископа Казанского¹, Филарета, еп. Рижского, Михаила, еп. Курского, Сильвестра, еп. Каневского) настоятелей его, почивший о. архимандрит Антоний на пространстве длинного ряда лет оставался в обители живым непосредственным хранителем лучших традиций ея и тесно связанной с нею в своей жизни нашей Академии.

О. архимандрит Антоний был верный и преданнейший страж своей обители славной. Все события, происходившия в ней, он весьма близко принимал к сердцу. Приведение соборного храма в нынешний внутренний благолепный вид было делом его неусыпных забот, горячих попечений и весьма зоркой бдительности, простиравшейся до того, что он отказывал себе в необходимом отдыхе. Дерзкое святотатство в обители, направленное к похищению драгоценностей с чудотворной чтимой Братской иконы, повергло его в глубокое чувство неутешной скорби и вызвало неподдельные горькие слезы об оскорблении святыни и об утрате драгоценностей. Одним словом, почивший о. Антоний радости и горе дорогой ему родной обатели считал близкими себе, своими собственными и переживал их живо и впечатлительно.

Как наместник обители, он был всегда покорным и точным исполнителем и истолкователем планов, намерений и велений своих, довольно длинным рядом прошедших пред ним, настоятелей самых разнообразных характеров и воззрений. Даже распоряжения, почему-нибудь по его мнению не обещавшия обители пользы или благих результатов, иногда не встречали с его стороны настойчивых возражений, и это вовсе не потому, чтобы здесь сказалась его слабохарактерность (как иногда объясняли некоторые из подчиненных ему недовольных братий), или его угодливость начальству (чего не было в его характере никогда), но потому, что воспитанные с молодых лет в нем иноческая покорность и безпрекословное повиновение воле настоятеля делали его в этих случаях безмолвным. Это с одной стороны. С другой, в нем всегда жила глубокая вера, что все, что исходит от воли настоятеля, за молитвы Небесной Покровительницы обители, в конце-концов будет обращено на пользу дорогой ему обители.

Знаток глубокий церковного Устава и ревностный его исполнитель, о. архимандрит Антоний и от подчиненной ему братии требовал того же самого. Отступлений от Устава, замешательств в стройном течении богослужения, неаккуратности и излишней суетливости он не выносил, и замеченные им недостатки вызывали с его стороны прещения и укоризны в отеческом тоне. Сам почивший в своей стройной благолепной фигуре являлся пред молящимися образцем религиозной высокой настроенности и производил благородными движениями и благозвучным голосом глубокое впечатление на них. Это был благоговейнейший совершитель церковного богослужения и редкий чтец слова Божия и церковных молитв.

Иноческие подвиги почившего о. архимандрита Антония были сокрыты от взоров наших, но его суровые подвиги воздержания в дни святой четыредесятницы и особенно страстной седмицы не могли ускользнуть от богомольцев, посещавших нередко обитель нашу. Многие из нас были свидетелями, с какими неимоверными усилиями, доходившими иногда до полного изнеможения, почивший обыкновенно дослуживал последния дни страстной седмицы и встречал с нами светлый Христов праздник.

Вот всеми этими-то высокими качествами души и сердца, а также редкою добросовестностию исполнения своего прямого долга иноческого и служебного он и производил на всех знавших о. архимандрита и особенно его духовных чад неотразимое глубокое впечатление.

Все мы, его духовные чада, горячо и искренно любили и глубоко уважали о. архимандрита Антония. На всех наших скромных братских торжествах о. архимандрит Антоний был дорогим желанным гостем. Все мы, как любящия дети, искренно радовались его всякому служебному успеху, а день, когда благолепная его старческая глава была украшена архимандричьею митрою – почесть, о которой едва-ли почивший мечтал когда-либо и в тайне, – был праздником для всей нашей академической семьи.

И почивший платил нам взаимностью: он чтил всех деятелей на пользу богословской науки и оказывал знаки любви и должного внимания и уважения не только старейшим и заслуженнейшим из нас, но даже юным, начинающим лишь свое академическое служение.

Любы, по Апостолу, николиже отнадает (1Кор. 13, 8). Воздавая должную дань почившему своему отцу духовному и провожая его к месту его вечного упокоения, мы нравственно обязаны сохранить к нему свою любовь и по разлучении с ним, начертав глубоко на скрижалях нашего сердца незабвенное имя о. архимандрита Антония. Это сделать нам необходимо особенно потому, что если на пути в горния селения его чистая душа и встретит какие-либо препоны, то это безспорно будут только наши тяжкие грехи, так великодушно, так любовно и так смиренно им принятые на себя здесь на земле. Будем же горячо молить милосердого Отца небесного да упокоит Он о. духовного архимандрита Антония в селениях небесных с праведными и изгладит вместе с тем из книги живота его грехи – наши грехи – преграду и для него и для нас к вечному блаженству.