Святитель Амвросий Медиоланский

Содержание

Предисловие

От автора

Предисловие

В истории Церкви, церковной словесности и богословия период от Никейского Собора (325 г.) до Собора Халкидонского (451 г.) занимает исключительное положение. Не случайно он получил устойчивое наименование золотого века святоотеческой письменности, будучи одновременно и золотым веком святоотеческого богословия¹. Именно в этот период (а точнее эпоху – ввиду значительности указанного периода), когда Церковь подверглась мощному натиску ересей (арианской, аполлинаристской, несторианской и зарождающейся монофизитской), соблазнивших немалое число архипастырей, пастырей, монахов и мирян, в лоне Тела Христова, по благодати Божией, появился целый сонм выдающихся святостью и богомудрием мужей, которым Бог даровал преизобильный дар молитвы, слова, мысли и тайнозрения. Они появляются в различных областях христианского мира. Так, на греческом Востоке засияли звезды двух великих александрийцев – свт. Афанасия и свт. Кирилла, из которых первый был не только кристально-чистый защитник Православия, ниспровергающий все хитросплетения арианствующих, но и мудрый апологет, неутомимый подвижник и добрый архипастырь. Что же касается второго, то обычно в свт. Кирилле видят главным образом несокрушимого борца против несторианства. Хотя в общем это верно, но нельзя оставлять в тени такие важнейшие грани его творчества, как проповедничество и толкования на Священное Писание (не говоря уже об апологетике), где богословский талант этого Александрийского святителя раскрылся даже более полно, чем в его полемических трудах. В созвучии с великими александрийцами раздавался и триединый глас не менее великих каппадокийцев: святителей Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского, которых поддержал хотя и менее богатый оттенками, но твёрдый голос свт. Амфилохия Иконийского – ученика св. Василия и одарённого проповедника². В Святой Земле расцвёл внешне скромный, но глубокий талант свт. Кирилла Иерусалимского, «защитника апостольского учения», как назвал его блаж. Феодорит; по определению отца Георгия Флоровского, он «не был самостоятельным богословом, но был замечательным учителем и свидетелем Истины»³.

Несколько замечательных отцов Церкви просияло и в Антиохии, хотя здесь дело обстояло не всегда просто. Например, парадоксальна участь свт. Евстафия Антиохийского: соратник св. Афанасия Великого в борьбе с арианством, «он был, по причине широкой образованности, мудрости и красноречия, предметом удивления учёнейших и красноречивейших своих современников, равно как и других мужей древности»⁴. Был... – а стал одним из «пасынков судьбы», ибо от его многочисленных творений сохранились в основном одни лишь фрагменты. Аналогична участь и Диодора Тарского – ревностного подвижника и горячего защитника Православия, одного из отцов второго Вселенского собора. Однако не только сочинения этого богослова не сохранились, но и сам он подпал под подозрение, как один из предшественников Нестория⁵. Зато, по великой милости Божией, до нас дошли почти все многочисленные труды Златоустого отца, которого Восток и Запад «признали вселенским учителем, величайшим светильником мира, столпом Церкви, светом Истины, трубою Христовою, мудрым истолкователем тайн, богоносным и боголюбезным Иоанном»⁶. Мудрый наставник христианского жития, св. Иоанн был не только глубочайшим знатоком Священного Писания и целомудренным толкователем его, но и весьма здравомыслящим догматистом, ясно осознающим пределы человеческого ума в постижении Богооткровенных истин. Во многом его преемником являлся блаж. Феодорит Кирский, который, несмотря на искушения полемики со св. Кириллом Александрийским, занимает достойное место среди прочих представителей золотого века. Один из крупнейших христианских экзегетов, яркий полемист, подвижник, историк Церкви и замечательный богослов, «Феодорит навсегда остался в Церкви с наименованием «блаженного» и учителя. Как с Халкидонского собора он вышел православным, так и после тяжёлого и небеспристрастного искуса в VI веке, чрез сто лет после кончины, он, по определению вселенского суда, сохранил за собою честь догматического авторитета; наряду с великими светилами вселенной его превозносили, превозносят и будут превозносить как мужа божественного, как учителя великого, как незыблемый столп Православия»⁷. В восточной части Сирии, входящей в пределы Персидской державы, где преобладал сирийский язык, творил на нём, помимо весьма своеобразного христианского писателя Афраата, Персидского Мудреца, создавшего на сирийском языке так называемые «тахвиты» (числом 23), чудный Ефрем Сирин. Поэт-богослов и незаурядный мыслитель⁸, он и в жизни своей, и в своих творениях являл высокий образец следования Христу. Примечательно, что св. Ефрем Сирин был также и одним из представителей монашеской письменности, которая пышным цветом расцвела в эпоху золотого века. Среди многих творцов этой письменности можно указать в первую очередь преп. Макария Египетского, этого «богомудрого паломника Истины», по выражению преп. Иустина Поповича⁹. Находки большого количества новых его творений, помимо широко известных «Духовных Бесед», показывают чистоту Богомыслия и духовного опыта этого замечательного отца Церкви. И какие бы споры не велись вокруг «проблемы авторства» его творений («проблемы», в основном выдуманной и искусственно раздутой внецерковными и антицерковными исследователями), эти творения, несомненно, составляют одну из лучших частей золотого фонда святоотеческого наследия. Среди прочих представителей монашеской письменности рассматриваемой эпохи можно указать на авву Евагрия Понтийского, строгого и ревностного подвижника и изысканного «любомудра в пустыне», судьба которого также парадоксальна: стяжавший известность среди современников как один из благодатных египетских старцев, он после смерти, вместе с Оригеном и Дидимом Слепцом, был осуждён как еретик. Однако, несмотря на это, замечательные по своей тайнозрительной глубине и удивительному знанию стратегии и тактики духовной брани сочинения Евагрия, как под его собственным именем, так и под именем преп. Нила Синайского, вошли в известное «Добротолюбие» – сокровищницу святоотеческого опыта. Нельзя не упомянуть, помимо преп. Марка Подвижника, также и блаж. Диадоха Фотикийского – малоизвестного подвижника и епископа, который в своих сравнительно немногочисленных, но драгоценных по духовной мудрости творениях «выступает как свидетель и выразитель отеческого Предания»¹⁰.

Расцвет церковной письменности и церковного богословия охватил и западную часть христианского мира. Первым представителем золотого века здесь можно считать «западного Афанасия» – св. Илария Пиктавийского, который подвизается на поприще догматического богословия, истолкования Священного Писания и проповедничества. «Слава о нём, как о доблестном исповеднике и богослове, установившаяся у его современников, перешла в историю: и уже ближайшие к нему по времени знаменитые церковные деятели, каков, например, был блаж. Августин, увенчали его память такими эпитетами: «сильнейшего защитника кафолической Церкви против еретиков, вселенского и славного учителя кафолической Церкви, – мужа в изъяснении Писаний и в раскрытии догматов авторитетного"»¹¹. Чуть позднее на церковно-исторической сцене является св. Амвросий Медиоланский, а ещё позднее – блаж. Иероним Стридонский. Прирождённый филолог искренний почитатель изящной словесности, он стал монахом и ревнителем христианских аскетических идеалов. В личности и миросозерцании блаж. Иеронима порой встречаются противоречия¹², но они органично уживались в нём. Догматические споры, столь волновавшие христианское общество в IV–V вв., мало затрагивали блаж. Иеронима, что, впрочем, не мешало ему принимать участие в них. Стихией этого учёнейшего мужа была словесность: его перевод Священного Писания на латинский язык, знаменитая «Вульгата», став впоследствии богослужебным текстом западной Церкви, определила многие параметры всей западной христианской культуры. Естественно, что такой перевод требовал от переводчика, помимо таланта, и серьёзных знаний во многих областях человеческого ведения: филологии, истории, богословия и т. д., и блаж. Иероним в этом плане превосходил многих своих западных современников¹³. Широко был он известен и как толкователь Священного Писания; впрочем, в своих толкованиях блаж. Иероним во многом зависел от экзегезы Оригена, сочинения которого он также переводил на латинский язык. Наконец, «Вифлеемский отшельник», как называли его, выступал горячим защитником монашества и его идеалов против тех критиков аскетизма, которые уже появились среди западных христиан (Иовиниан и др.). Современником «Вифлеемского отшельника» был блаж. Августин, в творчестве которого золотой век святоотеческой письменности достиг на Западе высшей точки развития. Общепризнано, что личность и миросозерцание блаж. Августина, оказавшегося на переломе двух эпох – античной и средневековой – является во многом средоточием западного христианства¹⁴. По своей литературной плодовитости он превосходит всех предшествующих западных христианских писателей, живших до него, охватывая своим умственным взором почти все области христианского вероучения. Догматист, полемист, философ, экзегет, проповедник и учитель христианской нравственности, блаж. Августин, обладая горячим темпераментом, в пылу полемики впадал и в крайности, как то было, например, с его вызвавшим столько нареканий учением о первородном грехе – именно эти крайности, существенным образом исказившие чистоту христианской веры, вызывали и вызывают весьма настороженное отношение к Августину в Православии¹⁵. Правда, как верно отмечается, блаж. Августин «был не слишком логичен в своих построениях. Следуя пастырским нуждам, он забывал о своих теориях и становился реалистом»¹⁶.

Среди сонма перечисленных выдающихся отцов золотого века св. Амвросий Медиоланский является, безусловно, одним из наиболее достойных. Сама жизнь его, римского аристократа и весьма влиятельного сановника, ставшего, по воле Божией и могущественному Промыслу Божиему, епископом, обнаруживает удивительную чистоту и цельность, благодаря чему «энергичный, прозорливый и ровный, благородный Амвросий»¹⁷ стал управителем Церкви и заботливым архипастырем. Благородство, наверное, являлось одной из наиболее ярких черт личности Медиоланского святителя, которая производила неизгладимое впечатление на современников. Блаж. Августин, испытавший воздействие этой благородной личности и под влиянием Миланского архипастыря сделавший решительный шаг в сторону религии Христовой, так описывает свою встречу с ним: «Я приехал в Медиолан к епископу Амвросию, к одному из лучших людей, известных по всему миру, благочестивому служителю Твоему, чьи проповеди неустанно подавали народу Твоему «тук пшеницы Твоей, радовали маслом, опьянели трезвым вином». Ты привёл меня к нему без моего ведома, чтобы он привёл меня к Тебе с моего ведома. Этот Божий человек отечески принял меня и приветствовал моё переселение по-епископски. Я сразу полюбил его, сначала, правда, не как учителя Истины, найти которую в Твоей Церкви я отчаялся, но как человека ко мне благожелательного»¹⁸. Дружественных отношений между двумя замечательными святителями, по ряду причин, не сложилось¹⁹, но, тем не менее, Медиоланский епископ дал мощный толчок духовному развитию будущего епископа Иппонийского. И блаж. Августин не был в данном случае явлением исключительным, ибо св. Амвросий являлся властителем дум многих западных христиан.

Что же касается св. Амвросия как церковного писателя и богослова, то следует помнить, что хиротония во епископа была неожиданной для самого св. Амвросия, так что он, не пройдя предварительной подготовки, вынужден был обстоятельствами стать «дидаскалом» (ибо учительское служение было неразрывно связано в это время и в последующие века со служением архиерейским). О себе самом он пишет так: «Я, будучи взят на священство непосредственно от трибунала и магистратуры (de tribunalibus atque administrationis infulis), стал учить вас тому, чему и сам ещё не научился. Таким образом и вышло, что я начал учить (других) прежде, чем научился (сам). Поэтому мне одновременно надо и учиться, и учить»²⁰. Это «учение» св. Амвросия было, судя по всему, многоплановым: и через общение с духовно-опытными людьми, и «литургическое» – через богослужение, и через молитву, и через чтение Священного Писания и творений предшествующих церковных писателей. О последнем весьма показательное свидетельство оставил блаж. Августин: когда с Амвросием не было людей, «то в этот очень малый промежуток времени он восстанавливал телесные силы необходимой пищей, а чтением – духовные. Когда он читал, глаза его бегали по страницам, сердце доискивалось до смысла, а голос и язык молчали. Часто, зайдя к нему (доступ был открыт всякому, и не было обычая докладывать о приходящем), я заставал его не иначе, как за этим тихим чтением. Долго просидев в молчании (кто осмелился бы нарушить такую глубокую сосредоточенность?), я уходил, догадываясь, что он не хочет ничем отвлекаться в течение того короткого времени, которое ему удавалось среди оглушительного гама чужих дел улучить для собственных умственных занятий»²¹. Получив хорошее светское образование и зная греческий язык, Медиоланский епископ много читал греческих писателей – как сочинения Филона Александрийского, так и церковных авторов – Оригена, свв. Афанасия Великого, Василия Великого и др., многому научаясь у них, особенно в экзегезе. Именно область толкования Священного Писания (так же как и область нравственно-аскетического учения) была наиболее близка духовным и умственным интересам Миланского архипастыря – и в этих двух областях христианского вероучения и расцвёл наиболее ярко его талант церковного писателя и богослова.

Один из русских исследователей его творчества отзывается о нём так: «Изучив восточных отцов, св. Амвросий не пошёл дальше их, а равным образом не создал на Западе своей школы, ни даже литературного направления, несмотря на всю многочисленность своих сочинений. В этом случае ему недоставало самостоятельности и оригинальности. Может быть, это легко объясняется обстоятельством, что он не был способен к спекулятивному мышлению, его ум был направлен на разрешение жизненно-практических вопросов, его дух больше интересовала область морали. В этом случае Амвросий остался римлянином, который не питал, вопреки грекам, особенного расположения к отвлечённому мышлению, сосредотачивая своей внимание почти исключительно на вопросах дня и дела»²². Как кажется, подобная характеристика довольно сильно искажает «мировоззренческий лик» св. Амвросия, делая из него «сугубого моралиста», ибо на самом деле он был достаточно серьёзным и разносторонним христианским мыслителем. Более отвечает истине, на наш взгляд, следующая характеристика, данная уже одним западным учёным: «Св. Амвросий был для Запада почти тем же, чем Василий Великий на Востоке. Оба они были великим церковным деятелями, оба были людьми высоких духовных стремлений, осуществлявшихся ими с энергическою настойчивостью, оба обнаруживали любовь к власти, соединявшуюся со способностью к управлению, оба отличались известным величием внешности и – можно сказать – некоторым магнетическим влиянием, оба были безбоязненными защитниками Православия против ариан и императоров, принявших арианскую ересь, оба произвели глубокое впечатление на Церковь, хотя и более своею жизнью, чем своими творениями. Они знали и уважали друг друга. В спокойной важности и совершенной прямоте Амвросий превосходил своего великого современника, хотя он был гораздо ниже великого епископа Кесарийского по глубине и самобытности мысли. Василий признавал в Амвросии сродный себе характер, и Амвросий значительно пользовался творениями Василия. Западная Церковь на целое столетие получила отпечаток его внушительного характера, и следы его церковных воззрений встречаются у многих выдающихся деятелей последующего времени»²³. Впрочем, любые характеристики высвечивают, как правило, лишь какую-то часть духовного облика той или иной личности, а тем более личности великой, какой и был, вне всякого сомнения, св. Амвросий. Его творения являют собой зрелые плоды золотого века святоотеческой письменности на Западе, т. е. того периода, о котором русский патролог сказал: «Церковная богословская наука не знает другого периода, который по широте и возвышенности мысли, глубине её содержания, идейному богатству и разнообразию воззрений и энергии богословского творчества мог бы сравниться с тем, что она пережила в IV и V веках. В её истории это время составляет эпоху, оставившую неизгладимые следы, и богословская письменность его по справедливости является идеалом истинной церковно-богословской науки. Все последующие за этим периодом поколения церковных богословов останавливаются пред ним в благоговейном изумлении, почитают священной обязанностью тщательное изучение творений великих отцов и учителей Церкви, из богатой сокровищницы их почерпывают назидание в правой вере и подлинно христианской жизни»²⁴.

Переиздаваемая ныне книга И.И. Адамова является единственным на русском языке полным исследованием жизни, творчества и богословия св. Амвросия Медиоланского. К сожалению, очень мало что известно об авторе этой книги. Мы знаем только, что Иван Иванович Адамов был сыном херсонского мещанина и родился 18 января 1880 г. в Херсоне. Он закончил в 1901 г. Одесскую Духовную Семинарию и поступил в том же году в Московскую Духовную Академию. Курс её И.И. Адамов успешно завершил в 1905 г. и был оставлен при Академии профессорским стипендиатом при кафедре Патрологии. Спустя год он назначается преподавателем Уфимской Духовной Семинарии, а с августа 1911 г. становится преподавателем Калужской Духовной Семинарии, где он сначала читает курсы основного, догматического и нравственного богословия, а затем занимает должность преподавателя философских наук. Что стало с Иваном Ивановичем Адамовым после революции и закрытия Калужской Духовной Семинарии, нам неизвестно.

Его книга о св. Амвросии Медиоланском была защищена как магистерская диссертация в 1915 г. при Московской Духовной Академии. Оба рецензента – профессора И.В. Попов и А.П. Шостьин – дали положительные отзывы. Примечательно, что первый рецензент (И.В. Попов) указывает на одну из отличительных сторон диссертанта: «Подвергнув всю систему религиозных представлений отца западной Церкви самому детальному анализу, разложив её на отдельные термины и понятия, г-н Адамов вынуждался этим исследовать и источники воззрений св. Амвросия с тою же детальностью». При этом Иван Васильевич Попов подчёркивал, что отношение И.И. Адамова «к пособиям и литературе предмета вполне самостоятельно. Прекрасно ознакомившись с источниками и располагая всем учёным материалом, он имел все данные, чтобы сохранить в отношении к ней полную независимость. Он обязан ей не столько фактами, сколько известными точками зрения, направлявшими его внимание на определённые стороны текста источников и помогавшими ему осветить все их содержание». В общем, книга И.И. Адамова представляет собой классический патрологический труд, который, мы уверены, с интересом будет прочитан современными православными читателями, для которых святоотеческое наследие является не собранием мёртвых музейных экспонатов, а живым дыханием Церкви Божией. Единственное, о чём можно пожалеть, так это о том, что талант автора книги только начал расцветать, когда смерч революции прокатился по нашей Руси... Но и здесь следует видеть великий Промысл Божий – в России каждый занимающийся патрологией должен не только изучать отцов Церкви, но и свидетельствовать своей жизнью и, если потребуется, преждевременной и мученической кончиной верность святоотеческому Преданию. Именно такое свидетельство явил учитель И.И. Адамова – Иван Васильевич Попов: мученик Иоанн.

Профессор МДА А. И. Сидоров

От автора

Чтобы сразу открыть читателю, что он может найти в предлагаемой ниже работе, считаем уместным начать с замечаний относительно её характера и руководящей точки зрения.

Вряд ли кто станет спорить, что каждому исследователю позволительно ограничивать предмет своей работы так, как того требует его главная задача. В дальнейшем же автор задаётся целями не столько церковно-историческими в обширном смысле слова, сколько целями более специальными, патрологическими, и пытается более или менее детально выяснить не столько деятельность св. Амвросия на поприще церковного устройства и управления, сколько определить теоретический круг его богословских идей и указать его значение в этой именно области. Поэтому, хотя в намеченных пределах полнота и принадлежит к числу необходимых условий плодотворности каждой работы, тем не менее, автор не может обещать читателю дать ему ответы на все решительно вопросы, связанные с личностью великого миланского епископа.

Затем, само собою понятно, что ко всякому предмету исследования нужно приступать с известной руководящей точкой зрения, определяющей собою все частности работы и выясняющей значение её предмета в целом науки. В этом отношении к литературной· деятельности св. Амвросия можно подходить с двух сторон.

Во-первых, в истории литературы вообще, к какой бы области она ни принадлежала, встречаются писатели, значение которых заключается в их главном недостатке.

Обычно малооригинальные по своей мысли, они тщательно штудируют литературное наследие прошлого и, так сказать, подводят итог тому, что было сделано до них. Собирая в одно целое данные самых разнообразных школ и источников, эти писатели знакомят нас с суммой результатов литературного творчества за целую эпоху: а сопоставляя вместе воззрения самые разнообразные, они этим оттеняют их обоюдные недостатки и односторонность, косвенно указывая путь последующим поколениям для деятельности в данном направлении. А это уже, конечно, гораздо больше, чем значение простой компиляции. Так можно смотреть и на литературную деятельность св. Амвросия.

Всё-таки мы были бы несправедливы к св. Амвросию, если бы полагали его историческое значение только в этом. В действительности значение его литературных трудов гораздо важнее. Св. Амвросий по своему рождению, образованию и деятельности был представителем западной Церкви, с самого начала имевшей свои особенности как в учении, так и во внешнем устройстве. Безусловно, Церковь и в первые века своей исторической жизни была единой не только по своей идеальной основе, не только по первоисточнику своей организации и учения – св. Писанию, но в значительной мере и по преданию. В настоящее время, особенно после трудов Loofs’a, в этом не может быть никакого сомнения. В некоторых случаях Церковь на западе получала своё начало и готовое устройство с востока (Галлия). Тем не менее, разница в литературе, посвящённой теоретическому раскрытию и обосновании вопросов веры, всё-таки существовала. Это объяснялось не только различиями языка и образованности, давно сложившихся привычек и интересов Востока и Запада. Но, по нашему мнению, в значительной мере зависело и от правового положения Церкви в империи Большею частью отрицательное отношение к Церкви государственной власти, которая даже в лице своих лучших представителей долгое время упорно отказывалась легализировать её существование, лишало Церковь внешнего сплачивающего единства и постоянно действовавших средств взаимообщения между её отдельными частями. С начала же IV-го века положение существенно изменилось. Со времени Константина Великого Церковь получила возможность пользоваться средствами государственной власти для своих собственных целей, а единство этой власти благоприятствовало сближение Востока и Запада. Почти одновременно с этим возникают арианские споры, когда восточные представители православия сами вводили западных епископов в круг своих богословских идей, а гражданская власть, почти всегда по тем или иным соображениям принимавшая в этих спорах самое деятельное участие, проводила в жизнь одни и те же вероисповедные формулы не только на востоке, но и на западе. Всё это не могло не отразиться на характере западной литературы рассматриваемого времени: эта литература начинает входить в близкое соприкосновение с литературой восточной. Вот опять черта, характерная для Амвросия, как и для некоторых его старших современников. В нём она проявилась особенно сильно. Свою литературную деятельность он посвятил главным образом тому, чтобы открыть восточной теологии доступ на западе, восполнить её идеями недостатки богословской науки последнего. В этом случае он обнаруживает местами не только отсутствие самостоятельности, но иногда даже рабскую литературную зависимость от восточных авторов.

Но, с другой стороны, – и это также постоянно нужно иметь в виду – рассматриваемая нами эпоха нисколько не забыла старых традиций запада и не оставила его своеобразной богословской точки зрения: всё, что было создано в области богословия западом в прежнее время, она с благодарностью ученицы приняла в свою новую или, лучше сказать, исправленную, дополненную и несколько расширенную систему. Следовательно, здесь мы имеем не всегда простой факт механического заимствования, но скорее замечаем объединяющую тенденцию, видим попытку синтеза разностей и несогласий. Может быть, этот синтез и не всегда оказывался последовательным и удачным, и анализ его произведений может обнаружить отсутствие внутренней сплочённости, родства соединяемых элементов, может констатировать наличность лишь только их внешней связи. При всём этом направление, явившееся результатом вышеописанного процесса, в общем, имело и нечто своеобразное, не покрывалось без остатка своим восточным прототипом: оно заключало в своих недрах ростки, из которых впоследствии выросла новая и полная система западного богословия. В этом таилась его историческая заслуга.

Вопрос теперь только в том, где искать ту новую и первостепенной важности в истории систему, какую до некоторой степени подготовила наша переходная эпоха. В ответ на этот вопрос история, сохранившая нам сведения о близких связях между св. Амвросием и блаженным Августином, указывает нам на систему последнего, как на самое великое, что подарила миру богословская продуктивность запада. Бесспорно, Августин стоит выше Амвросия и пошёл дальше него; и выводить систему Августина из творений Амвросия нет никакой возможности. Но если бы нам удалось показать, что наша переходная эпоха двигалась по тому же самому руслу, по какому впоследствии пошёл блаж. Августин, что уже в ней заметны некоторые из элементов, открываемых анализом в системе Августина, то мы считали бы свою работу законченной, если бы она даже не дала для науки никаких других выводов.

Обращаясь в заключение к методу работы, ограничимся очень немногим.

Ввиду отмеченного своеобразного характера творений св. Амвросия в исследование его учения должно войти не только более или менее систематическое изложение его основных богословских воззрений, но и изложение их исторического генезиса, разъяснение, откуда, что именно и в какой мере он черпал отдельные элементы своего учения. Вместе со статикой последнего, т. е. вместе с изложением их положительного содержания, здесь, в меру сил и возможности, должна быть дана, так сказать, и его динамика, т. е. должны быть указаны корни и элементы, вызвавшее известное идейное образование.

Сообразно с такой задачей изложения и метод его должен быть по преимуществу аналитическим, состоящим в более или менее детальном раскрыли всех отдельных сторон данного пункта учения и в выяснении точного смысла выражающих его терминов. Этот метод даст возможность, хотя бы приблизительно, установить смысл данного круга идей н понять его в том смысле, какого требует общий запас богословских идей тогдашнего времени, логические границы тогдашней богословской терминологии. Этот же аналитический метод даст средства определить и степень влияния на Амвросия других богословских систем, степень согласия Амвросия с ними и разделяющие их пункты. Только в качестве дополнения и нему следует дать место на следующих страницах и синтезу, дабы всё изложение не носило характера сухого схематизма, расплывающегося в частных моментах и подробностях; дело синтеза – дать общую формулу учения, указать единство, которым в той или иной степени объединяются частности, а иногда и логически из него вытекают и им объясняются. Но само собою понятно, что права синтеза должны быть сравнительно у́же, должны иметь место лишь там, где объединяющая связь существует действительно, а не там, где её нет и где её только желательно видеть; нельзя конструировать из данного основания частности, на самом деле на нём не основывающиеся. Это замечание здесь уместно в особенности потому, что в учениях эклектического характера уже по самому существу дела всегда нужно быть готовым встретить подобного рода явление, внутреннюю разрозненность частей.

Как можно видеть, главное внимание в нижеследующей работе будет уделено анализу учёта св. Амвросия. Но так как при этом нам иногда будут нелишни сведения о жизни и творениях Амвросия, то всё нижеследующее изложение разделим на две главные части:

1) Жизнь и творения св. Амвросия.

2) Учение св. Амвросия.