Догматическое учение о таинстве Евхаристии в творениях св. Иоанна Златоуста

ВОПРОС о таинстве евхаристии в последнее время стал особенно возбуждать к себе живой интерес, чему главным образом посодействовали новейшие стремления ко взаимо-общению между христианскими церквами. Для того, чтобы эти стремления могли иметь достаточное основание для своего осуществления, необходимо прежде всего определить те общие догматические основы, на которых покоится сущность христианской церкви, так как без определения этих основ всякие стремления к единению будут лишь беспочвенными мечтаниями. Одной из таких основ несомненно служит догматическое учение церкви о таинстве евхаристии, как таком, в котором сосредоточивается, так сказать, самое сердце церковно-религиозной жизни христианского миpa, и пока нет согласия во взгляде на это таинство, дотоле не может быть и единения. Это вполне понимают и западные богословы тех независимых церквей и общин, которые ищут единения с православно-восточною церковью, и потому в последнее время они усердно разрабатывают вопрос о таинстве евхаристии. Понятно, что одним из главнейших источников для уяснения этого ученья являются творения св. отцов, как великих хранителей веры, некогда преданной святым, и напр. в старокатолическом „Международном богословском журнале» было уже несколько подобного рода статей¹. В соответствие этим запросам богословской мысли и мы с своей стороны намерены предложить вниманию любителей серьезных богословских вопросов опыт уяснения догматического учения православно-восточной церкви на основании творений св. отцов, и теперь берем знаменитейшего из них, именно св. Иоанна Златоуста, творения которого теперь, благодаря новейшему изданию с.-петербургской духовной академии, обещают вскоре сделаться настольною книгою всякого православного богослова.

Св. Иоанн Златоуст, этот ревностнейший пастырь Христова стада, мудрый истолкователь тайн, вскоре же после своей смерти и на Востоке и Западе почтенный именем „вселенского учителя, величайшего светила миpa“², оставил нам бесчисленное множество и притом разнообразных произведений, которые сохранились до наших дней и которые не могут не возбуждать в нас благоговейного удивления к его богатому уму, глубоко проникающему в тайны Божиего домостроительства, его величайшей нравственной опытности с пастырскою ревностью, его неизмеримому, неистощимому красноречию. И по отношению к избранному нами предмету, в его беседах на новозаветные Писания, мы встречаем подробный комментарий на все места, относящиеся к евхаристии, или говоря иначе – находим полное толкование библейского воззрения на это таинство. Таким образом, и судить о взгляде самого св. Златоуста мы можем, основываясь не на случайных показаниях, которые, однако, нередки в его творениях, но на целых отдельных трактатах, которые имеют специальным своим предметом таинство св. евхаристии. Правда, предлагая вниманию слушателей такой предмет в публичной беседе, он естественно должен был придать своему изложению особый характер, – иное, как общеизвестное, оставить без развития, сославшись на непосредственное сознание верующих; но с другой стороны это же самое обстоятельство, что он говорит с церковной кафедры, как власть имеющий по сану предстоятеля церкви, придает его мыслям особую силу, особое значение. Наша задача при исследовании творений св. архиепископа константинопольского по отношению к вопросу об евхаристии должна состоять в следующем: прежде всего и главным образом мы должны остановиться своим, вниманием на беседах его, содержащих в себе комментарий на новозаветные места, касающиеся таинства евхаристии, каковы: 1) 82 беседа на Евангелие Матфея, 2) 46 и 47 – на Ев. Иоанна и 3) 24 на 1 послания ап. Павла к Коринфянам, а затем 4) рассмотреть другие более выдающиеся места, относящиеся до евхаристии, с преимущественным вниманием к тому, что составляет особенность во взгляде св. отца сравнительно с рассмотренными беседами.

1. Первая из указанных бесед содержит в себе комментарий вселенского учителя на описанное евангелистом Матфеем установление таинства и начинается, непосредственно за словами евангелиста (XXVI, 26–28), укоризною предателю:³ „Увы, говорит он, какое ослепление предателя! Причащаясь и таинств. (καὶ τῶν μυστηρίων μετέχων), остался тот же; и наслаждаясь страшнейшей трапезы (τῆς φρκωδεστάτης απολοόων τραπέζης), не изменился. И это показывает Лука словами: после сего вошел сатана в него, не телом Владыки пренебрегая, но издеваясь над бесстыдством предателя. Ибо его согрешения было велико в двух отношениях: и потому, что с таким расположением приступил к таинствам (τοῖς μυιτηριοις), и потому, что не сделался лучшим ни от страха, ни от благодеяния, ни от чести»⁴. Далее рассказывается история самого установления евхаристии. Христос таинствами напоминает ученикам о заклании и среди трапезы беседует о кресте; ученики смутились. И когда они ели, (Иисус), взявши хлеб, преломил. „Для чего“, спрашивает затем святитель, „совершает Он это таинство (τὸ μυστήριον τοῦτο) во время Пасхи?” И отвечает: „чтобы ты отовсюду научился, что и ветхого завета Он законоположник. И в какое время был образ, в такое же полагаешь и истину... И благодарит, научая нас, как совершать это таинство, и показывая, что добровольно идет на страдание. Если образ был освобождением от рабства, то тем более истина освободит вселенную. Потому и не прежде установили таинство, но тогда, как законное должно было миновать, главизну ветхозаветных праздников разрушает и, перенося их (учеников) на иную страшнейшую трапезу, говорит: примите, ядите: сие есть тело Мое, за многих ломимое. И отчего не смутились они, услышав это? Оттого, что много великого Он говорил уже о сем. Выставляет и причину страдания – отъятие грехов. Называет и кровь нового завета, т. е. обещания, возвещения нового закона. Ибо это и в древности обещал, и это составляет новый завет. И как древний содержал кровь овец и тельцов, так этот кровь Владычню. И опять говорит о причине смерти: „(кровь), изливаемая за многих в оставление грехов“ и присовокупляет: сие творите в Мое воспоминание. Кровь ветхозаветного агнца была излита за спасение первородных, эта же в оставление грехов всей вселенной. Сия есть кровь Моя, говорит, изливаемая за многих в оставление грехов, Говорил это, вместе показывая, что таинство (τὸ μυσιήριον) есть страдание и крест, и в то же время утишая этим учеников. Желанием, говорить, возжелал есть пасху эту, т. е. предать вам новые дела и дать пасху, которою Я намеревался сделать вас духовными. И сам Он пил от нее. Ибо, дабы услышав это, они не сказали: итак, что? кровь мы пьем и плоть едим? и не смутились бы тогда (потому что когда Он завел речь об этом, тогда многие соблазнились относительно сих слов), – итак, чтобы они и тогда, не возмутились, Он первый сделал это, побуждая их небоязненно к общению таинств. Посему Он пил Свою собственную кровь. Что же? Не должно ли, скажешь ты, совершать и древнее и новое таинство? Не должно. Ибо Христос для того сказал: „cиe творите“, чтобы отклонить от древнего. Если новое таинство дарует оставление грехов, а оно действительно и дарует, – то древнее будет излишне. Посему как у иудеев, так и здесь, с таинством мы соединяем воспоминание благодеяния, и сим заграждаем уста еретиков. Когда они говорят: откуда известно, что Христос принес Себя в жертву? – то мы кроме других свидетельств заграждаем их самыми таинствами. Ибо если Иисус не умер, то что означают исполнившиеся образы (σύμβολα τὰ τελούμενα)?»⁵ Здесь прежде всего достойно примечания то, что св. Златоуст противополагает ветхозаветную пасху новозаветному таинству и первую считает образом, а последнее признает истиною⁶, называет ее пасхою, которая πνευματικοὺς ποιεῖ. Но подобное выражение еще ничего не говорит о взгляде св. отца на таинство евхаристии; оно может быть понято и надлежащим образом объяснено только при свете других более ясных мест. Несомненно, что св. Златоуст в данном месте ставит в тесную связь ветхозаветную кровь жертвенных агнцев, Владычнюю кровь нового завета, и установленное Господом в воспоминание Его страданий и крестной смерти таинство. В ветхом завете, по его словам, приносилась в жертву истинная кровь агнца, она изливалась за спасение первородных; в новом завете Ииcyc Христос также истинно излил кровь Свою в жертву Богу и излил ее во оставление грехов всей вселенной; потому, как ветхий содержал кровь тельцов и агнцев, так новый содержит кровь Господа Христа. Эту-то кровь Он и преподает теперь всем верующим в таинстве, ею Он причастил учеников и, чтобы они не смутились, Он сам первый пил Свою собственную кровь. Мысль о реальном присутствии тела и крови Христа в евхаристии здесь утверждается с достаточною ясностью. Слова Спасителя, относящиеся к хлебу и вину евхаристии, которые уже не хлеб и вино, а тело и кровь Его, принимаются в строго-буквальном смысле. Ученики Христовы, говорит св. вселенский учитель, посмотрели на дело установления таинства так, как дает понять ясный и прямой смысл слов Иисуса Христа, т. e. они поняли их в буквальном смысле, в смысле реального вкушения тела и реального питья крови Христа. Конечно, при этом они легко могли и смутиться. В оправдание возможности такого явления св. Златоуст указывает на бывшие факты, приводит на память беседу Спасителя о хлебе животном, изложенную евангелистом Иоанном (в VI гл.), и говорит, что, поняв ее чувственно, многие из последователей Христа соблазнились и отошли прочь. Это смущение их тем более было бы понятно в то время, как пришлось бы им уже вкушать самое тело и пить самую кровь. Но снисходительно-милосердый Владыка, в предупреждении сего, по человеколюбию Своему, Сам показывает пример, первый пьет Свою собственную кровь и тем разрешает смущение учеников, – после чего они уже безбоязненно вкушают предложенное. Следовательно, по мысли св. отца, при первом акте совершения евхаристии участвующие в ней на самом деле причастились тела и крови Ииcyca Христа. Но Тайноучредитель раз навсегда сказал: „сие есть тело Мое, сия есть кровь Моя“ и заповедал Своим ученикам творить то же самое в Его воспоминание; при том новый завет действительно содержит кровь Владычнюю, излитую за нас на Голгофе. Значит, что было в момент установления таинства, то же, нужно предположить, бывает и во все последующее время его совершения, тем более, что тогда, при первом вкушений, тело Христа еще не было пригвождено ко кресту и кровь Его не была излита, а между тем Он сам пил Свою кровь и учеников Своих приобщил ею; не следует ли отсюда, не естественно ли на этом основании заключить, что и всегда, согласно слову Спасителя, в евхаристии реально присутствует истинная кровь Его, после того как уже совершилась Голгофская жертва? Понятно, что и ныне верующие принимают тело и кровь Господа Иисуса. Потому-то именно св. евхаристия служит, по слову св. отца, как непреложным доказательством того, что воплотившийся Сын Божий действительно принес Себя в жертву, ибо самое „таинство», по нему, „есть страдание и крест», так вместе и воспоминанием о Его чрезвычайном благодеянии, искупительной Его смерти за нас. Следовательно, по учению св. Златоуста, судя по вышеприведенным его словам, в таинстве св. евхаристии несомненно истинно, реально присутствует пречистое тело Господа Иисуса Христа и Его честная кровь⁷. Далее св. отец вторично упоминает, что Господь и самыми таинствами непрестанно напоминает о Своем страдании (διηνεκῶς ἀναμνίσκει τοῦ πάθουσ καὶ δια τῶνμυστηρίων), дабы никто не был обольщен лжеучениями, подобными Маркионову, Валентинову и Валесову, которыми отвергалось строительство спасения, и таким образом сею священною трапезою Он и спасает и вместе наставляет, ибо это есть начало благ (ὁμοῦ μὲν σώζων ὁμοῦ δὲ παιδεύων διζ̀ τῆς ἱερᾶς τραπέζης. Καὶ γὰπ τὸ κεφάλαιον τῶν ἀγαθῶν τοῦτο); а потом переходит к объяснению дальнейших слов Христа – по Евангелию Матфея: „отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, когда буду пить с вами новое вино в царстве Отца Моего (ст. 29), – при чем высказывает, что как это, так и то, что Господь Христос по Своем воскресении пил не воду, а вино, сказано, с той целью, дабы показать, что в „таинствах» необходимо употреблять вино, а не воду, подобно тому, как и при установлении его было употреблено вино. Пользуясь замечанием евангелиста: „и воспев, пошли в гору Елеонскую“, св. отец делает укоризну как тем, которые отходят от обыкновенной трапезы без молитвы и восстают от нее в пьянстве, так и тем, кои не ожидают окончания молитвы при совершении таинств, а эта молитва есть образ той молитвы. Христос, говорит он, возблагодарил прежде, нежели предложил трапезу ученикам, дабы и мы благодарили. Благодарил и воспел и после, дабы и мы делали то же самое⁸.

Не менее важное значение имеет для нас и приложение к беседе, высказанное св. отцом после объяснения предсказания Спасителя о падении апостола Петра, в каковом приложении св. Златоуст говорит следующее: «Будем во всем повиноваться Богу и ни в чем не будем противоречить, хотя бы слова Его и казались противными нашим мыслям и созерцаниям, но да управляет слово Его нашими мыслями и созерцанием. Таким же образом будем поступать и по отношению к таинствам, не на внешность только взирая, но содержа в уме своем слова Христа. Ибо слово Его непреложно, а наше чувство легко обольщается. Первое никогда не погрешает, а последнее часто обманывается. Посему, когда Христос говорит: „cиe есть тело Мое“, то убедимся, будем верить и смотреть на cиe духовными очами. Христос не предал нам ничего чувственного, но все духовное – только в чувственных вещах. Так и в крещении чрез чувственную вещь – воду сообщается дар, а духовное действие состоит в рождении и возрождении, или обновлении. Если бы ты был бестелесен, то Христос сообщил бы тебе сии дары бестелесно; поскольку же душа твоя соединена с телом, то духовное сообщает Он тебе через чувственное. Сколь многие ныне говорят: желал бы я видеть лицо Христа, образ, одежду, сапоги! Вот ты видишь Его, прикасаешься к Нему, вкушаешь Его. Ты желаешь видеть одежды Его; а Он дает тебе не только видеть Себя, но и касаться, и вкушать и принимать внутрь. Итак, никто не должен приступать с небрежением, никто с малодушием, но все с пламенною любовью, все с горячим усердием и бодростью. Ибо если Иудеи ели агнца с готовностью, стоя и имея сапоги на ногах и жезлы в руках, то гораздо более тебе должно бодрствовать, потому что они готовились идти в Палестину, посему и имели вид путешественников, а ты готовишься идти на небо“⁹. На наш взгляд, это место служит новым и весьма сильным подтверждением веры св. Златоуста в действительное присутствие тела и крови Христа в евхаристии. Здесь св. архиепископ константинопольский, подобно Кириллу Иерусалимскому, Ефрему Сирину, убеждает своих слушателей в отношении к евхаристии полагаться не на свидетельство внешних чувств, которые нередко обманываются, но верить в непреложные слова Господа, смотреть на дело духовными очами (νοητοῖς ὀθθαλμοῖς). И хотя чувственный глаз, по его слову, видит в таинстве хлеб и вино, тем не менее дух наш, споспешествуемый верою, должен убеждаться в невидимом – непостижимом, в том, что тут тело и кровь Господа Христа. Стремясь доказать эту мысль и сделать ее удобоприемлемою, он разъясняет, что такая двойственность зависит от того, что сам человек состоит из двух частей – духовной и чувственной – души и тела, вследствие чего Христос сообщает ему невидимые духовно-благодатные дары при посредстве чувственных вещей. И в св. евхаристии есть видимая сторона – материальные вещества; но эту внешнюю сторону нужно строго отличать от заключающейся под нею действительности, недоступной для чувственного взора. Доказательством того, что слова св. отца нельзя понимать в спиритуалистическом смысле, нам кажется, с достаточною ясностью служит уже то обстоятельство, что, по его слову, всякий верующий, который желает собственными глазами видеть Христа, в евхаристии получает несравненно большее, – здесь он может не только видеть Его (οὐκ ἰδεῖν μόνον), но и прикасаться или осязать, (ἀλλὰ καὶ ἅψασθαι), и вкушать (καὶ φαγεῖν), и получать внутрь (καὶ λαβεῖν ἕνδον). Если последнее выражение – λαβεῖν ἔνδον = принять внутрь, сверх физического, чувственного приятия чего-либо внутрь, может еще быть объяснено в смысле духовного, внутреннего восприятия, то возможно ли другие два и по дважды употребленные выражения – αὐτοῦ ἅπτῃ αὐτόν ἐσθίεις. (Его касаешься, Его ешь), и ἅψασθαι λαὶ φαγεῖν (τ. ε. δίδωσιν) – принимать в значении лишь духовного восприятия и получения тела Христова, только в смысле сообщения его нашей душе?¹⁰ Между тем есть и такие исследователи, которые находят в словах св. отца подобный взгляд на общение наше со Христом в таинстве. Обыкновенно они¹¹ обращают внимание на очевидную противоположность встречающихся здесь терминов: αἰσθ_#951;τὰ – νοητὰ и представляют дело так: по св. Златоусту, будто бы все, установленное Христом, есть духовное, мысленное = νοητὸν, а не чувственное = αἰδθητόν, и мы должны смотреть на него духовными очами – vοητοῖς αὐτὸ βλέπωμεν ὀφαλμοῖς; так и в евхаристии тело Христа будто бы не может быть для нас видимо, осязаемо, вкушаемо и вообще не может быть объектом чувственного восприятия; оно объект нашей мысли, предмет духовного только восприятия, – оно действительно входить в единение с нами, но только духовное, а не чувственно-духовное. В подтверждение такого толкования взгляда св. отца пользуются и приводимым у него примером крещения, в котором вода, говорят, есть нечто чувственное – αἰσθητόν, реально же объективное, касающееся не нашего тела, а нашей души, „νοητόν » – есть возрождение и обновление (γέννησες καὶ ἀνακαίνισις), одно только связано с другим, одно сопребывает с другим. Таким образом, по их мнению, взгляд св. Златоуста на евхаристию такой: в ней мы вкушаем хлеб и вино, – это αἰσθητὸν, но сущность ее, νοητὸν – есть одновременное с тем актом принятие внутрь себя Христа, внутреннее, духовное единение с Ним, так что „если бы св. Златоусту был предложен вопрос: хлеб и вино суть ли только символы, или чувственные образы установившегося вообще между нами и Христом отношения, или только простые знаки воспоминания для нашего разума, то он ответил бы отрицанием и объявил бы хлеб и вино залогом одновременного, соединенного с телесным их вкушением, внутреннего реального общения Христа с нашею душою; точно также, если бы; его спросили: находятся ли в хлебе и вине тело и кровь Христа и вместе с ними входят ли в нас чрез наши уста, то он опять бы ответил отрицанием и сказал бы, что с телесным вкушением залога, по обетованию Христа, связывается одновременное внутреннее общение Иисуса с душою». – Из этого объяснения можно принять за несомненное то, что, по св. Златоусту, установленное Иисусом Христом таинство есть духовное, мысленное, νοητὰ, хотя и в чувственных формах, в тесной связи с αἰσθητὰ, и что на таинство нужно смотреть νοητοῖς ὀφθαλμοῖς; но отсюда, по нашему мнению, не следует, что духовное созерцание, смотрение νοητοῖς ὀφθαλμοῖς в отношении, к евхаристии состоит именно в том, чтобы в ней только видеть внутреннее единение со Христом нашей души, происходящее одновременно со вкушением внешних элементов. Сам св. отец учит нас в данном случае полагаться исключительно на слова Спасителя, верить в их непреложность и, смотря на хлеб и вино евхаристии, видеть в них, согласно обетованию Господа Христа, истинное Его тело и истинную кровь Его. Для утверждения этой мысли он хочет отвлечь внимание верующих от видимого и стремится обратить их взор на невидимое, разъясняя необходимость и той и другой стороны в таинстве словами, что Христос предал нам, чувственно-духовным личностям, духовные дары, только в чувственных вещах (ἐν αἰσθητοῖς πράγμασι), или чрез, при посредстве (διὰ) видимых вещей. И пример крещения служит только к пояснению этой необходимости двух сторон в таинстве. В нем – в чувственной вещи – воде дается духовное благовозрождение и обновление. Так и в евхаристии не с видимым актом – вкушением хлеба и вина только соединяется благодатное, внутреннее общение со Христом, но в самом вкушении внешних элементов, представляющихся для чувственного взора хлебом и вином, должно содержаться наше действительное общение с Ним, чрез них должно случиться и последнее. Повторяем: св. отец хочет здесь лишь разъяснить, что дар благодати, как и все сверхчувственное, может быть сообщено чрез внешние условия, в материальных вещах: ἐπειδὴ σώματι συμπέπλεκται ἠ ψυχὴ, ἐν αἰσθητοῦς τὰ νοητὰ σοι παραδίδωσι (Χριστὸς), т. е. „так как душа твоя соединена с телом, то и духовное Он (Христос) сообщает тебе в чувственном»; следовательно, и теснейшее общение с Самим Собою, это νοητὰ евхаристии Он сообщает в воспринимаемых внешними чувствами элементах – хлебе и вине; но мы, по его выражению, „не на внешность должны взирать, но содержать в уме слова Христа», и верить, что, вкушая хлеб и вино евхаристии, на самом деле реально принимаем в себя Христа, Его пречистое тело и Его честную кровь. С таким пониманием совершенно мирятся и вполне становятся понятными дальнейшие, как бы для усиления дважды повторенные, слова св. отца, что верующий в св. евхаристии не только видит Господа Иисуса Христа, но и прикасается к Нему, вкушает Его, принимает внутрь. С этой только точки зрения и все дальнейшее рассуждение св. отца представляется логически связным, последовательным и совершенно понятным. Вот что мы находим там: „Итак, должно всегда бодрствовать; не малое предстоит наказание тем, которые недостойно приобщаются. Подумай, сколь много ты негодуешь на предателя и на тех, которые распяли Христа. Итак берегись, чтобы и тебе не сделаться виновным против тела и крови Христа (μή καὶ αὐτός ἔνοκος γένῃ τοῦ σώματους καὶ αἰματος τοῦ Χριστοῦ). Они умертвили всесвятое тело, а ты принимаешь его нечистою душою после толиких благодеяний». – По мнению св. Златоуста, недостойно причащающийся заслуживает одинаковое наказание с распявшими Господа Христа, потому что и те и другие одинаково виновны против тела и крови Его; следовательно, как там было распято истинное тело Его, так и здесь принимается истинное же тело. Но в последнем случае, говорит св. отец, оно принимается душою (ψυχῇ), – стало быть, принимается в смысле спиритуалистическом? Как бы в предупреждение, чтобы кто-нибудь не подумал так, он и продолжает: „Ибо не довольно было для Него того, что Он сделался человеком, был заушаем и умерщвлен; но Он еще сообщает Себя нам (καὶ αναφόρει ἑαυτόν ἡμῖν), и не верою только, но и самым делом соделывает нас Своим телом (καὶ οὐ μόνον, αλλὰ καὶ αὐτῷ τῷ πράγματι σῶμα ἡμᾶς αὐτοῦ κατασκευάζει)“. – Нельзя, конечно, понять эти слова в том смысле, что Христос будто бы духовно лишь соединяется с нами, что мы не только субъективно верим, думаем быть, но и действительно становимся, вследствие этого внутреннего единения с нами, Его телом, действительно принимаем Его в себя, в свою душу. Св. отец хочет здесь сказать не о способе нашего общения со Христом, не о том, что мы действительно, а не мечтательно, вступаем в центральное, внутреннее общение с Ним, но о способе общения Господа Христа с нами, о том, что Он самым делом – αὐτῷ τῷ πράγματι, а не духовно только соделывает нас Своим телом; значит, единение Его с нами не духовное только, внутреннее, центральное, но действительное, реальное, есть общение Его со всем нашим и духовным и физическим организмом. И если действительно Он уделяет Себя нам, если мы действительно принимаем Его плоть и кровь, то сии последние, как принадлежащие Всемогущему, натурально производят то, что мы становимся причастниками, общниками Его естества. Сам св. Златоуст подтверждает наш взгляд дальнейшими словами. Сказав, что Христос „не только верою, но и самым делом нас Своим телом соделывает», он продолжает: „сколь же чист должен быть тот, кто наслаждается сею жертвою! Сколь чище всех лучей солнечных должна быть рука, раздробляющая эту плоть (τὴν ναύτην τὴν σάρκα), уста, наполненные духовным огнем, язык, обагряемый страшною кровию! Помысли, какой чести удостоен ты, какою наслаждаешься трапезою! На что с трепетом взирают ангелы, и не смеют воззреть без страха, по причине исходящего отсюда сияния, тем мы питаемся (τούτῳ ἠμεῖς τρεφόμεθα), с тем сообщаемся (τούτῳ ἀναψορόμεθα) и делаемся одним телом и одной кровью со Христом (καὶ γεγόναμεν ἡμεῖς Χριστοῦ σῶμα ἕν καὶ σάρξ μία). Кто возглаголет силы Господни, слышаны сотворит вся хвалы Его (Псал. ХV, 2)? Какой пастырь питает овец собственными членами? Но что я говорю – пастырь? Часто бывают такие матери, которые новорожденных младенцев отдают кормилицам. Но Христос не потерпел сего. Он питает нас Своею кровью (др. плотью) и чрез сие соединяет нас с Собою (αὐτὸς ἡμᾶς τρέφει οἰκείῳ αἱματι)“. – Очевидно, эти слова св. отца нельзя уже понять в значении духовного только принятия Христа. Против этого говорит и приведенный пример питания младенцев. Христос истинно питает нас Своими собственными членами, Своею плотью и кровью, именно в таинстве евхаристии, почему мы и должны стремиться к сей „священной трапезе и к сосцу духовной чаши“, чтобы соединиться со Христом. Как бы в доказательство возможности такого питания нашего св. отец учит, что действия сего таинства совершаются не человеческою силою. „Тот, Кто сотворил их на оной вечери, совершает их и ныне. Мы занимаем место слуг, говорит затем святитель, освящает же и претворяет дары сам Христос“. Потому к ней не должны приступать те, кои не из числа учеников Христовых. Эта трапеза та же, (которую предложил Христос), и ничем не меньше оной. Нельзя сказать, что ту устрояет Христос, а эту – человек, но ту и другую – сам Христос¹². Если мы, судя по словам св. Златоуста, что Иисус Христос сам пил Свою кровь и сделал причастниками ее учеников, когда эта кровь еще не была фактически излита на кресте, высказали ранее предположение, что он допускал идею претворения даров, то здесь находим неоспоримое подтверждение этого своего предположения. Предлежащее, говорит св. Златоуст, дело не человеческой силы; таинство св. евхаристии и ныне совершает Тот же, Кто совершил его в первый раз; как и что было тогда, так то же совершается и теперь; ту и другую трапезу устрояет сам Христос. Правда, между ними есть и различие: ту И.Христос совершил без всякого посредства, а эту совершает, при посредстве слуг – пастырей церкви; но существенное, главнейшее действие – освящение и претворение даров принадлежит Ему одному, „освящающий же (ἁγιάζων) и претворяющий (μετασκεοάζων) их – Он сам. Остается неразъясненным только, в чем именно состоит освящение и претворение даров¹³. Достоверно одно: св. отец допускал такое действие Тайноучредителя – Господа И. Христа, по которому хлеб и вино евхаристии становятся истинным телом и истинною кровью Его. Вследствие сего понятно и дальнейшее обращение св. вселенского учителя к „служителям таинства» с увещанием, что они понесут не малое наказание, если, признав кого-либо нечестивым, будь он полководец, или начальник, или даже украшенный диадимою, позволят причаститься сей трапезы; они поставлены наблюдать за этим и в том их достоинство, важность и венец. Не столь опасно, утверждает он, приступать к сему таинству беснуемым, сколько тем, которые, как говорит Павел, попирают Христа, не почитают за святыню кровь завета и ругаются над благодатью Духа (Евр. X, 29). Приступающие недостойно предаются вечному мучению... Убоишься сам, говорит он в заключении священнодействующему пресвитеру, скажи мне. Я скорее предам душу, свою, чем причащу страшной крови того, кого не должно». Заключение – достойное веры великого пастыря. Еще раз высказав свое убеждение, что принимающий таинство принимает в себя самого Христа, почему и приступающий недостойно – попирает Сына Божия, он убеждает священнослужителей допускать к святыне только лиц достойных, а нечестивых удалять, не взирая на их общественное положение, и тем запечатлевает свой взгляд на величие таинства. Итак, в рассмотренной беседе 1) излагается учение о действительном присутствии Иисуса Христа в евхаристии; 2) о реальном принятии верующими тела и крови Его, а не о внутреннем, духовном только единении с Спасителем; 3) дается разъяснение того, почему в таинстве евхаристии находятся и нужны внешние элементы и 4) говорится, что св. дары освящает и претворяет сам Господь Иисус Христос.

2. Из бесед св. Златоуста на евангелие Иоанна к нашему предмету относятся главным образом две: XLVI и XLVII, хотя начало толкования на учение Спасителя „о хлебе животном“ находится и в XLV беседе, в которой, между прочим, говорится, что Иисус Христос словами, обращенными к иудеям: „Отец Мой даст вам хлеб истинный с небес (VI гл. 32 ст.),“ указал на Себя. „Хлебом же истинным, в противоположность манне, называет этот хлеб не потому, что чудо над манною было ложно, а потому, что она была образом, а не самою истиною. Намереваясь затем приступить к учению о таинстве, Он сначала беседует о Своем Божестве, говоря: «Я есмь хлеб жизни», – ибо это сказано не о теле. О теле говорит под конец: «хлеб, который Я дам, есть плоть Моя», а теперь говорит о Божестве. Ибо плоть (Христова) ради, Бога Слова есть хлеб, равно как и этот хлеб ради наuтия на него Духа бывает хлебом небесным» ¹⁴. Это служит как бы введением к объяснению учения о таинстве евхаристии; здесь даются только общие положения, без раздельного и точного изложения взгляда, говорится только, что истинно-человеческая плоть Христа делается для верующих никогда неоскудевающим хлебом, так как она была принята в ипостасное единение Богом Словом, – равно как и хлеб евхаристии, вследствие наития Св. Духа, является не простым, обыкновенным хлебом, но становится хлебом небесным, однако без пояснения, что это значит. Хлебом животным Спаситель называет Себя, по слову Златоуста, „потому, что от Него зависит наша жизнь и настоящая и будущая. Оттого Он и присовокупил: ядущий хлеб сей будет жить во век, разумея здесь под хлебом или спасительные догматы и веру в Него, или Свое тело, потому что и то и другое укрепляют душу"¹⁵ И затем св. отец в XLVI беседе переходит к показанию различия между хлебом животным и манною, при чем под первым мыслит уже только плоть Христову, вкушающий которую жить будет во век, между тем как евшие манну умерли в пустыне, и она не перешла в землю обетованную, после чего решает вопрос: „благовременно ли было говорить: хлеб, который Я дам, есть плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира (ст. 51), ибо многим эти слова показались жестокими?“ Ответ дается утвердительный, потому что Христос, в унижение иудеев, искавших пищи телесной, упоминает о пище духовной, самой истине вещей, и учение это не новое, – на него прикровенно указывал прежде Иоанн Креститель, называя Христа Агнцем; равно не было понятно оно и ученикам, однако эти не отошли от Него. Иудеи, замечает св. отец, в то время не получили никакой пользы от сказанного; а мы уже на самом деле пользуемся сим благодеянием. Поэтому и нужно узнать чудо таинств (τὸ θαῦνα τῶν μυστηρίων), в чем оно состоит, для чего данο и какая от него польза¹⁶. Следовательно, он хочет показать сущность таинства, в чем заключается его непостижимая сторона, цель его установления и естественные плоды участия в нем, т. е. предложить решения существенных вопросов, подлежащих нашему изучению. Своему ответу на представленные пункты св. отец предпосылает текст из послания ап. Павла (Ефес. V, 80): одно тело мы бываем и члены от плоти Его (Христа) и от костей Его; после чего пригласив к вниманию этим словам посвященных, продолжает: „итак, чтобы не любовью только, но и самым делом нам сделаться ими (т. е. членами плоти Христовой), мы должны соединиться с сею плотью. А это бывает чрез пищу, которую (Христос) даровал, желая показать нам ту сильную любовь, какую имеет Он к нам. Для того Он смесил самого Себя с нами и растворил тело Свое в нас, чтобы мы составили нечто единое, как тело, соединенное с главою. И это есть доказательство самой сильной любви. На это указывал и Иов, когда говорил о своих слугах, которые так сильно любили его, что желали сростись с его плотью: кто бы нам дал насытиться от плоти его (Иов. XXXI, 31), говорили они, желая выразить свою сильную любовь к нему. Почему, конечно, и Христос сделал тоже: вводя нас в большее содружество с Собою и показывая Свою любовь к нам, Он представил желающим не только видеть Его, но и осязать, и петь, и вонзать зубы в плоть, и соединяться и исполнять всякое желание. Будем же отходить от этой трапезы, как львы, дышащие огнем, страшными для диаволов, и помышляя о нашей Главе и о той любви, какую Он показал к нам. Часто родители отдают детей своих на вскормление другим; а Я, говорит (Спаситель), не так, но питаю вас Своею плотью, самого Себя предлагаю вам, желая, чтобы все вы были благородны, и подавая вам благие надежды на будущее. Ибо Кто отдал вам самого Себя здесь, Тот тем более (сделает для вас там) – в будущем. Я восхотел быть вашим братом; Я ради вас приобщился плоти и крови, и эту плоть и кровь, чрез которые Я сделался скровным с вами, Я опять преподаю вам“¹⁷.

Предложенное св. Златоустом учение о сущности и цели таинства евхаристии, как показывают вышеприведенные слова, исходною точкою имеет идею нашего теснейшего, реального общения со Христом, дабы нам стать единым телом и членами плоти Христовой. А чтобы достигнуть последнего, чтобы нам сделаться членами Христовыми, говорит св. отец, и при том не любовью только (μὴ μόνον κατὰ τὴν ἀγάπην), духовно, но самым делом (κατ’ αὐτὸ τὸ πρᾶγμα), истинно, – для сего мы должны соединяться (ἀναπερασθῶμεν) с его плотью. И затем показывает путь, каким образом мы можем достигнуть этого общения. Cиe совершается, пишет он, в таинстве, или бывает чрез пищу (διὰ τῆς τροφῆς), которую Христос даровал, желая показать нам сильную любовь (τὸν πόθον), какую имеет Он к нам. Не определяя, таким образом, сущности самой пищи, под которою мы естественно должны разуметь евхаристию, св. отец намечает цель ее дарования нам Христом, – чрез нее Он хотел выразить Свою величайшую любовь к нам. „Для того Он (Христос) смесил самого Себя с нами и растворил Свое тело в нас, чтобы мы составили нечто единое, как тело, соединенное с главою. И это знак самой сильной любви“. Конечно, и воплощение Сына Божия, принятие Им в Свое естество природы человеческой, есть дело величайшей любви Его к нам; но не об этом акте бесконечной любви Спасителя к роду человеческому говорит здесь св. Златоуст: ни прежде, ни после нет у него речи о воплощении Слова, потому и упомянутое здесь сорастворение, смешение тела Христа с нами нужно относить к моменту Его теснейшего – реального единения с нами в таинстве евхаристии, о чем с такою ясностью говорится далее: Он, т. е. Господь И. Христос, дал желающим не только видеть Его (οὐκ ἰδεῖν αὐτὸν μόνον παρέσχε), но и осязать (ἅψασθαι), и есть (καὶ φαγεῖν), и вонзать зубы в плоть (καὶ ἐμπῆξαι τοὺς ὀδοντας τῇ σαρκί) и соединяться (καὶ σομπλακῆναι) и исполнять всякое желание (καὶ τόν πόθον ἐμπλῆσαι πάντα). Мысль о реальном вкушении тела и крови Христа в св. таинстве здесь высказана с полною ясностью и понять ее в смысле метафоры положительно невозможно. „Св. Златоуст, говорит один рим.-католический исследователь¹⁸, своим образом выражения идет здесь даже далее церковного учения, потому что он заставляет прямо относить к телу Господа все, что должно было бы отнести в качестве предикатов только к акциденции, или виду в св. евхаристии, как напр. раздробление зубами». На наш взгляд, это объясняется признанием тесной связи между внутренней стороною таинства и внешнею. Для евхаристии, как непостижимейшего таинства, нет в церковном-догматическом языке точнейших, недопускающих никаких недоразумений и раздельных выражений. Обыкновенно нечто аналогичное с тем, что приложимо только к виду – в строгом смысле слова, представляется и в теле Христа. „Раздробляется, разделяется, читаем мы также в нашем Служебнике¹⁹, Агнец Божий, раздробляемый и неразделяемый, всегда ядомый и никогда же иждиваемый, но причащающыяся освящаяй». Судя строго, здесь не мало логически неразрешимых противоречий; но они получают свое разъяснение, если мы примем во внимание, что тут нельзя искать и ожидать логического разграничения между обеими сторонами таинства, – почему одно и переносится на другое. Остается вне всякого сомнения то, что, по мнению св. Златоуста, желающий в евхаристию истинно принимает своими устами тело и кровь Господа. И как бы желая еще усилить с поразительною резкостью высказанные мысли, св. архиепископ константинопольский снова повторяет, что И. Христос в евхаристии любит нас более, чем мать свое дитя, потому что Он не только восхотел сделаться нашим братом, но и питает нас Своею плотью²⁰, предлагает нам Себя, естественно подавая тем благие надежды на будущее; Он ради нас не только приобщился плоти и крови, сделался истинным человеком, не переставая быть Богом, но эту же самую плоть и кровь, посредством которых Он соделался скровным, опять предлагает нам²¹, разумея, без сомнения, – в таинстве евхаристии. Следовательно, по представлению св. Златоуста, евхаристическое тело Господа Христа совершенно тождественно с тем, которое было образовано в утробе Приснодевы и после того распято на кресте. К сожалению, тут еще не дано разъяснения того, как совершается, что из хлеба является тело Христово, и какое отношение между различными только видами одного и того же тела Его²². Зато цель участия во св. таинстве, которое служит доказательством величайшей к нам любви Господа Христа, выражена с достаточною ясностью. Св. отец говорит здесь: „Христос растворил тело Свое в нас, чтобы мы составили нечто единое, как тело, соединенное с главою»²³, т. е., говоря иначе, Господь даровал верующим Свою плоть и кровь для вкушения с тою целью, чтобы они чрез свое причащение срослись в одно тело, образовали один живой организм с главою – Христом, а вследствие этого каждый из них, как истинный член бессмертного тела всемогущего Господа, явился бы полным вечной жизни членом никогда нескончаемого царствия Христова, или Его церкви: взгляд насколько православный, настолько и заслуживающий полного внимания. В нем, можно сказать, находят себе объяснение несколько темные, вследствие своей общности, и нередко возбуждающие не мало недоумений – выражения св. отцов относительно следствию причащения в отношении к нам, каковы напр, выражения: „мы обожаемся», или „становимся стелесными и скровными Христу» и под., без дальнейших прибавлений. Таким образом, здесь отчасти уже дан ответ и на третий вопрос св. отца: „какая польза от таинства хотя решение его составляет предмет дальнейшего рассуждения. В нем св. Златоуст говорит об освящении нас кровью И.Христа, при чем евхаристическую кровь считает совершенно тождественною с излитою на кресте и нимало не разграничивает их: „эта кровь, говорит он, придает нам вид цветущий – царский, рождает красоту неизобразимую, не дает увядать благородству души (τῆς ψυκῆς τὴν εὐγένειαν), напояя ее и питая. Эта кровь, достойно принимаемая, отстраняет и далеко прогоняет от нас демонов, призывает же к нам ангелов и Владыку ангелов. Демоны бегут оттуда, где видят Владычнюю кровь, а ангелы туда стекаются. Пролитая (на кресте) эта кровь омыла всю вселенную«... „Ея прообраз, продолжает он далее, кровь ветхозаветного жертвенного агнца, очистила святое святых, поставляла во священника, омывала грехи, – то что нужно сказать о самой истине? Она – спасение душ наших; ею душа омывается, ею украшается, ею воспламеняется; она делает наш ум светлее огня; она делает нашу душу чище золота, эта кровь излилась – и соделала небо доступным для нас»²⁴. – Говоря короче, св. отец учит, что чрез евхаристическую кровь Господа Христа наша душа очищается от грехов, обновляется в силах, украшается и спасается, потому что это – кровь, которою мы искуплены; откуда, как естественное заключение следует, что „страшны поистине таинства церкви, страшен поистине жертвенник»²⁵. И эту священную трапезу, от коей получаются такие результаты, он картинно представляет под видом трапезы, от которой происходит источник, изводящий духовные руки, и этот источник есть источник света, изливающий лучи истины, к нему стекаются горние силы. Сильнее огня кипит и стремится он, но не сожигает, а только очищает все, чего касается. Эта кровь, говорит затем св. автор, издревле была прообразована на жертвенниках в закланиях, определенных законом. Она цена вселенной (τοῦτο η τιμη τῆς οικουμένης); ею Христос купил церковь (τούτῳ ἠγόρασε τὴν ἐκκλησίαν ὁ Χριστός), ею Он всю ее украсил. Как тот, кто покупает слуг, дает за них золото и потом, желая их украсить, украшает их золотом; так и Христос и купил нас кровью и украсил нас кровью. Приобщающиеся этой крови стоят вместе с ангелами, архангелами и горними силами, облеченные в царскую одежду Христову и имея духовное оружие. Но этими я еще не сказал ничего великого: они бывают облечены в самого Царя (αὐτὸν γὰρ εισιν ἐvδεδυμέβοι τὸν βασιλέα). Но сколько велико и чудно это таинство, столько (верно и то, что) если приступишь к нему с чистотою, приступишь во спасение, если же – с совестью лукавою, то в наказание и мучение. ядый бо, сказано, и пияй Господа (τοῦ Κυρίου – св. отец вставляет в слова апостола от себя) недостойне, – суд себе яст и пиет (1Кор. XI, 29). Если ж оскверняющие царскую порфиру наказываются одинаково с раздирающими ее, то что удивительного, если приемлющие тело Христово с нечистою душою подвергнутся одинаковому наказанию с теми, кои истерзали Его гвоздями?“ Почему св. вселенский учитель и приглашает быть внимательными к самим себе, наслаждаясь такими благами (τοιούτων ἀπολαύοντες ἀγαθῶν)²⁶. Итак, св. Златоуст, касаясь следствий причащения, в то же время с новой силою утверждает тождество евхаристического тела и крови с теми, которыми мы искуплены; почему и недостойно, в нечистоте души, приступающий к принятию их заслуживает одинаковое наказание с распявшими Христа, между тем причащающийся с чистою совестью не только получает очищение от грехов и спасение, но и доступ к Всесвятейшему, общение с горними силами, облечение в самого Царя; его душе сообщается и сверхчувственная прелесть и небесная сила.

В следующей XLVII беседе св. Златоуст прежде всего касается слов Господа Христа: „ истинно говорю вам, если кто не будет есть плоти Моей и пить крови Моей, тот не будет иметь жизни в себе», и утверждает, что, слыша их, иудеи пришли в недоумение, так как считали делом невозможным есть Его тело и пить Его кровь, а между тем Спаситель, по слову св. отца, ясно доказывает, что это – не только не невозможно, но и весьма необходимо, почему и присовокупляет: „ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день (Иoan. VI, 54), т. е., перефразирует он речь Спасителя, желая разрешить недоумение и показать, что причащающийся действительно не умрет навсегда, Он упомянул о воскресении. Часто же касается таинства, дабы показать, как оно необходимо (δεικνύς τοῦ πράγματς τὸ ἀναγκαἶον), и что оно непременно должно быть (και ὅτι αὺτὸ πὰντως γενέσθαι δεῖ). Плоть Моя истинно есть пища, и кровь Моя истинно есть питие (VI, 55). Что значат эти слова? Ими Он хочет или сказать то, что плоть Его есть истинное брашно, спасающее душу, или же уверить их в сказанном, так чтобы они не считали слов Его загадкою и притчею, но знали, что непременно должно есть Его тело. Потом говорит: ядущий Мою плоть во Мне пребывает (ст. 56), – этим показывает, что такой человек соединяется с Ним»²⁷. Итак, св. Златоуст ясно учит, что 1) евхаристия совершенно необходима, и 2) слова Господа о вкушении Его плоти и питии крови нужно понимать буквально, а не в приточном смысле. Наконец, судя по дальнейшему, мы должны прибавить, что 3) по св. Златоусту – причащение доставляет единение со Христом, воскресшие и вечную славную жизнь. В словах Спасителя, говорит он: и ядущий Меня жить будет Мною (ст. 57), жизнь разумеется не обыкновенная, но прославленная. А что Христос говорит о жизни не обыкновенной, но о той славной и неизреченной, это видно из того, что и все неверующие и непосвященные тоже живут, хотя и не вкушают той плоти. И не об общем также воскресении говорит, так как все одинаково воскреснут, но о воскресении особенном, славном, соединенном с наградою»²⁸ – Кроме того, в этой беседе для нас имеет особенное значение то объяснение, какое дается св. отцом изречению И. Христа: „Дух животворит; плоть не пользует нимало. Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь» (Иоан. VΙ, 63). Конечно, если бы св. Златоуст держался спиритуалистического взгляда и в отношении учения об евхаристии был символистом, то он, пользуясь таким случаем, не преминул бы упомянуть о том, что речь Господа Христа о вкушении Его плоти следует понимать не в прямом, буквальном смысле, а духовно. Не то мы видим на деле. Св. отцу представляется делом плотского помышления, которое не приносить никакой пользы, не верить в божественное достоинство Христа и сомневаться в Его словах. „Христос» читаем мы у него далее, „указав на множество догматов, присовокупляет и другое решение недоумения иудеев, говоря: дух животворит; плоть не пользует нимало. Это значить, что говорится обо Мне, тому должно внимать духовно (πνεομαπκῶς δεῖ τὰ ἐμοῦ ἀκούειν); а кто внимает чувственно (плотски), тот ничего не приобретает и не получает никакой пользы (ὁ γὰρ σαρκικῶς ἀκούσας, αὐδὲν ἀπωνατο, οὔτε Χρηστὸν τι ἀπέλαυσε). Сомневаться же в том, как Он сошел с неба, и думать, что Он сын Иосифа, и спрашивать: как можешь дать нам есть плоть Свою, – было делом плотского слушания, между тем как все это следовало понимать таинственно и духовно (μοσπκῶς καὶ πνευματικῶς). Но откуда, скажешь, они могли понять, что такое значит есть плоть? Потому-то им и нужно было выждать удобного времени и спросить, а не оставлять Его. Слова, которые Я говорил вам, суть дух и жизнь, т. е. божественны и духовны, не заключают в себе ничего плотского и не подлежат естественному порядку²⁹, но чужды всякой этого рода необходимости³⁰, и выше законов, действующих на земле³¹, имеют же смысл иной (ἕτερον δὲ νοῦν), особенный“³². Таким образом внимать словам Спасителя и вполне полагаться на них, не смотря на видимую их противоположность действующим в Mиpe физическим законам, но мнению ев. Златоуста, и значит понимать духовно; в допущении божественности, превыше естественности в отношении к словам Христа заключается именно то истинное понимание, которое животворит. И следовательно, по взгляду св. отца, слова Христа, „дух животворит, плоть не пользует нимало» выражают только мысль о способе нашего отношения к речам Спасителя: принимаем ли мы их с верою, не взирая на то, согласно или несогласно данное учение – на обыкновенный взгляд – с естественными законами, или же прилагаем к ним эту земную мерку: первое отношение есть дух, оно и животворно, а последнее – плоть и оно не дает нам ничего. А чтобы кто не подумал иначе, св. отец снова запечатлевает свой взгляд, при чем спрашивает самого себя: разве плоть Христа не есть плоть? И сам же отвечает без сомнения плоть³³. Но как Он сказал: плоть не пользует нимало? Это Он сказал не о Своей плоти (οὐ παρι τῆς ἑαυτοῦ σαρκός), – отнюдь нет, но о тех, которые Его слова понимают плотски. Что же значит понимать плотски (σαρκικῶς)? Смотреть на предлежащие предметы просто и не представлять ничего больше (τὸ ἁπλῶς εις τὰ προκείμενα ὁραν καὶ μὴ πλέον τι φαντάζεσθαι); вот что значит понимать плотски. Но не так должно судить о видимом, а надобно внутренними очами прозирать во все Его тайны; вот это значит понимать духовно. Ведь кто не ест Его плоти и не пьет Его крови, тот не имеет жизни в себе: как же плоть ничего не пользует, когда без нее невозможно жить³⁴? Не видишь ли, что слова: „плоть не пользует нимало» сказаны не о плоти Его, но о плотском понимании?»³⁵ – Итак, св. отец не только не высказывается в смысле символического представления, но прямо и ясно свидетельствует, что слова Христа о плоти необходимо Принимать в буквальном смысле и что Его плоть есть поистине плоть. Относя же изречение Господа: „плоть не пользует нимало“ – к плотскому пониманию, он разъясняет, что это понимание состоит в том, если кто сказанному Христом внимает просто, смотришь на дело обыкновенными, естественными глазами, как на все другие предметы, и о видимом судит по внешним чувствам, а не полагается на непреложное свидетельство Господа. Стало быть, по отношению к плоти Господа Иисуса, которую Он дает верующим для вкушения, чувственное понимание заключается в отвержении реального ее принятия верующими, на том основании, что это вне естественного порядка и выше существующих законов; тогда как духовно понимает тот, кто доверяет божественным словам и смотрит на дело так, как внушает ему вера. Мало того, здесь даже можно находить намек на то, что, по св. отцу, плоть евхаристическая – не какая-либо отличная от земной плоти Христа, но та же самая, потому что 1) не делается ни малейшего различия между ними, в во 2-х ясно говорится, что „если мы недостойно причащаемся таин, то погибнем наравне, с христоубийцами"³⁶. Итак, св. Златоуст несомненно строго держался того взгляда на таинство евхаристии, какой и ныне содержит православно-восточная церковь.

НЕ МЕНЕЕ замечательно в догматическом отношении для нашего вопроса и третье место из толкований св. Иоанна Златоуста, – это 24-я его беседа на первое послание ап. Павла к Коринфянам (X, 16). В объяснение слов учителя языков: „чаша благословения, которую мы благословляем, не есть ли приобщение крови Христа?» (X, 16) он говорит сначала, что блаженный Павел, желая тронуть слушателя и вспоминая о страшных таинствах, называет ту страшную и приводящую в трепет чашу чашею благословения, показывая тем все сокровище Божиих благодеяний; равно как и мы, добавляет он, перечисляя пред чашею неизреченные благодеяния Божии и все, чем наслаждаемся, (со страхом) приступаем к ней и причащаемся, благодаря за то, что Он освободил род человеческий от заблуждения и бывших далеко приблизил к Себе, не имеющих упования и безбожных в Mиpe соделал братьями Своими и наследниками, – таким образом за cиe и за все подобное сему благодаря, мы приступаем к чаше; затем, повторив снова текст апостола, продолжает: „вполне верно и страшно он сказал. Ибо что он говорит, то это значит: то самое, что находится в чаше, есть истекшая из ребра кровь, и ее мы причащаемся. Назвал чашею благословения, так как имея ее в руках, мы таким образом воспеваем Его, удивляясь и поражаясь несказанным даром, благословляя за то, что эту самую (кровь) излил, дабы мы не оставались в заблуждении, и не только излил, но и всем нам предал ее; так что если ты желаешь крови, то обагри не жертвенник (βωμὸν) идолов убийством бессловесных, но Мой жертвенник (θυσιαστήριον) Моею кровью. Что ужаснее этого, что более нежнолюбимо, скажи мне“?³⁷. – Вот первое положение св. отца: чаша благословения, чаша евхаристии – содержит в себе не то, что представляет только кровь Христа, или может сделаться кровью, и даже не кровь, которая относится к Христу, однако еще отлична от крови, которую Он имел „во дни плоти», но ту именно самую кровь, которую Он излил на кресте и которая истекла из Его прободенного копием ребра; следовательно, св. отец, допуская реальное пpиcyтcтвиe крови и с тем вместе и плоти Христа в евхаристии, признавал существенное тождество крови евхаристической и излитой на Голгофе за нас. Далее он показываете превосходство любви к нам Христа пред любовью всех людей в том, что последние проявляют это доброе свое чувство в имуществе, одеждах и стяжаниях, в крови же никто и никогда, а Христос и в этом показал попечение и горячую к нам любовь; затем, так как в ветхом завете священнодействие было мало совершенно, то и в этом случае показал неизреченную любовь, проливши кровь, дабы отклонить от принесения крови идолам, и учредил гораздо более страшное и великолепное священнодействие, изменив самую жертву и вместо заклания бессловесных приказав приносить Себя³⁸. Таким образом, по слову Златоуста, Христос Спаситель, уничтожив ветхозаветное жертвоприношение, как несовершенное, учредил вместо него Свое новое, в котором предлагает в жертву Самого Себя, и значит, по его мысли, евхаристия есть жертва, в которой закалается Сам Агнец Божий, – вот второе положение, не получившее, правда, разъяснения в данном месте. Обращаясь к главнейшим словам апостола: „хлеб, который мы преломляем, не есть ли общение (κοινωνία) тела Христова? (X, 16), св. Златоуст спрашивает; почему он не сказал – причащение (μετοχή)? и в ответе указывает на значение слова: κοινωνία, которое употребляется, по его заявлению, для высшего и внутреннего единения, и потом продолжает: как то тело было соединено со Христом, так мы соединяемся с тем же самым чрез этот хлеб. Для чего же присовокупил: который преломляем? Мы, видим, что это именно исполнилось в евхаристии, а не на кресте; там случилось даже противное сему, ибо кость Его, сказано, не сокрушится. Но что Он не потерпел на кресте, то терпит тебя ради в приношении (ἐπι τῆς προσφορᾶς), и преломляемый терпит, чтобы всех исполнить. Потом, так как он сказал: общение тела, – а то, что имеет общение, отлично от того, с чем происходит общение, – то он уничтожил и это Малое видимое различие. Ибо сказав: общение тела, он стремился сказать нечто более близкое, почему и прибавил: яко один хлеб, едино тело есмы мнози (X, 17). Что я говорю, утверждает он, – общение? Мы – самое то тело. Ибо что такое хлеб? Тело Христово. Чем же делаются причащающиеся? Телом Христа – не много тел, но одно тело. Как хлеб, составляемый из многих зерен, так соединяется, что зерна ни мало не обнаруживаются, потому что хотя они сами по себе и находятся, но вследствие единения не выступают, так и мы соединяемся друг с другом и со Христом. Ибо не иным телом питаешься ты, а другим питается он, но одним и тем же все, почему и присовокупил: вси бо от единаго хлеба причащаемся“. Посему св. Златоуст убеждает к единодушию и говорить, что прежде у множества верующих были одно сердце и душа одна; „но не так теперь: ныне от брата отказываются, не смотря на то, что от Владыки приняли толикую любовь и живот. Он не просто дал Свою плоть, но так как первое естество, образованное из земли, в силу греха, подпало смерти, то Он принес, как, пожалуй, иной мог бы сказать – тесто и квас, иную, Свою плоть, по естеству такую же, но свободную от греха и полную жизни, и всем дал причаститься от нее, чтобы, питаясь ею и отложивши первую, мертвую (плоть), мы сорастворились в жизнь вечную"³⁹. – Основная мысль этого места –допущение полного, существенного общения между Христом и нами, или признание действительного принятия Им нас в Свое тело, так что мы становимся истинными Его членами. По его мнению и апостол употребил слово κοινωνία, вместо μετοχὴ, единственно для того, чтобы доказать внутреннюю связь, теснейшее единение. Как то тело, тело действительное, говорит он, соединено со Христом, так и мы соединяемся с тем же телом (т. е. историческим) чрез этот хлеб. Стало быть, наше единение с телом Господа Христа настолько естественно и существенно, что оно служит отобразом, подобием ипостасного единения двух естеств во Христе. На наш взгляд, нет никакой надобности предполагать, что „Христос» у Златоуста означает целую Его личность – Богочеловеческую, и, конечно, не без тела, – что под „тем телом» разумеется именно тело евхаристическое, вследствие чего понимать делаемое св. отцом сравнение в том смысле, что единение евхаристического тела со Христом, или воспринятым Словом телом (историческим), служит образом и нашего единения с этим же телом в момент вкушения евхаристического хлеба. Такое понимание отвергает сам св. отец. Он говорит, что ап. Павел, желая показать наивозможно теснейшее наше единение со Христом, добавил к прежде им сказанному еще и следующее: яко един хлеб, едино тело есмы мнози, т. е. что мы то самое тело, ибо что такое, спрашивает автор, хлеб? И отвечает: тело Христово. Чем же делаются причащающиеся? Телом Христа. И тут же, как бы в опровержение упомянутого толкования, прибавляет: не много тел, но одно тело, следовательно, мы, по его представлению, вкушаем в евхаристии не хлеб, но самое тело Христа, и притом тело именно историческое, вследствие чего все в своей совокупности образуем одно органически цельное тело Его, подобно хлебу, составленному из множества зерен. Если же он и выразился: мы соединяемся с оным телом чрез этот хлеб, т. е. хлеб евхаристический, то этим он не становится в противоречие с самим собою: он хочет только сказать, что мы вкушаем истинное тело Господа Христа, но вкушаем его под видом хлеба, – для внешнего чувства то, что сообщается нам в евхаристии, кажется только хлебом, а между тем в сущности это – тело Христово. Св. отец с настойчивостью высказывает мысль о полном тождестве евхаристического тела с тем телом, которое носил Христос во время земной жизни, и чего это последнее не потерпело, по его слову, на кресте, то самое оно терпит в евхаристии. Это тело такое же, как и наше, но отличается только безгрешностью и полнотою жизни, почему, будучи принято нами, служит для нашего организма закваскою, которая хотя мала, но квасит все смешение, преобразуя нашу смертную плоть в бессмертную, и таким путем мы обновляемся к бессмертной жизни. Затем, св. вселенский учитель, упомянув о плодах причащения, убеждает своих слушателей – достойно приступать к великой и страшной жертве и, выставляя между прочим в пример то естественное наше уважение и почтение к церковной ризе, по которому нечистый руками не осмеливается прикоснуться к ней, говорит: „если же к человеческой одежде никто не осмелится прикоснуться, то как мы примем с толикою дерзостью сие тело сущего над всеми Бога, беспорочное, чистое (τὸ σῶμα τοῦ ἐπὶ πάντων Θεοῦ, τὸ ἄμωμον, τὸ καθαρὸν), тело, принятое в общение божественною природою, чрез которое мы существуем и живем, чрез которое врата смерти сокрушены и свод небесный отверст, это ли примем с надменностью? Нет, умоляю, не убьем сами себя бесстыдством, но приступим с трепетом и всякою чистотою», при чем св. отец указывает на неизреченные благодеяния, доставленные нам чрез это тело, как: искупление, бессмертие, пребывание со Христом, сокрушение главы диавола, уничтожение жала смерти, и на те ужасающие явления, которые совершались при его распятии; прободенное же копьем оно источило для всей вселенной спасительные источники – крови и воды. И это тело, продолжает затем, Он (Христос) дал нам и держат и есть (τοῦτο τὸ σῶμα ἔδωκεν ἡμῖν καὶ κατέχειν καὶ ἐσθίειν), что было делом распростертой любви ⁴⁰. Итак, в представлении св. Златоуста тело евхаристическое, которое Христос дает нам по Своей милости и беспредельной любви, и тело историческое, фактически пострадавшее, до того тождественны, что он нимало не различает их и это-то тело преподается нам и „держать и есть», следовательно, преподается истинно, реально. Затем еще раз высказав, что верующие и ныне могут видеть Господа Христа так же хорошо, как некогда видели Его волхвы, ибо жертвенник заступает место ясель, так как на нем также лежит тело Господа и не в пеленах, как в то время, но обильно осеняемое Духом ⁴¹, он заключает, что недостойному опасно приступать к нему, а не участвовать в этой таинственной вечери – голод и смерть, и естественным образом переходит к мысли о плодах причащения. „Эта трапеза, говорит он, нервы души нашей, союз мысли, основа дерзновения, надежда, спасение, свет, жизнь (τῆς ψυχῆς ἡμιῶν τὰ vεῦρα, τῆς διανοίας ὁ σύνδεσμος, τῆς παρρησίας ἡ ὑπόθεσις, ἡ ἐλπὶς, ἡ σωτηρία, τὸ φε͂ς, ἡ ζωὴ). Отошедши с такою жертвою, мы с великим дерзновением войдем в священные преддверия, как бы огражденные отовсюду какими-либо золотыми вооружениями. И что я говорю о будущем? Для тебя это именно таинство (τουτὶ τὸ μυστήριον) делает землю небом, ибо теперь позволительно видеть на земле тело царя небес. Ни ангелов, ни архангелов, ни небеса, ни небеса небес, но Самого Владыку их я показываю тебе. Видишь ли, как на земле ты смотришь на то, что всего честнее, и не смотришь только, но и касаешься, и не касаешься только, но и ешь, и получив отходишь домой? Итак, очисти душу, приготовь мысль к принятию этих таинств. Ибо если бы тебе вручено было носить царское дитя с утварью, багряницею и диадемою, то ты отбросил бы все земное; теперь, получая не царское дитя человека, но Самого Единородного Сына Божия, не трепещешь ли, скажи мне, и не отбросишь ли всякую любовь к житейскому» ⁴². Следовательно, по учению великого архиепископа константинопольского, причащение св. тайн подает нам благую надежду, доставляет спасение, ведет к бессмертию и вечной жизни, делает землю небом, давая нам возможность не только видеть, но и принять в себя пречистое тело воплотившегося Сына Божия. Итак, судя по этой беседе св. Златоуста, мы должны признать за истинное его представление евхаристии то, что чрез нее мы существенным образом входим в единение со Христом, истинно принимая в себя распятое за нас честное тело Его и излитую на кресте драгоценную кровь Его⁴³, которые действуют на нас как источники бессмертия. Вместе с тем он учит также об евхаристии, как действительном жертвоприношении, не развивая, однако, в подробности своих мыслей.

Таким образом, из рассмотрения толкований св. Златоуста на новозаветные места, касающиеся таинства евхаристии, вытекают следующие положения: св. отец во всех беседах 1) с настойчивостью развивает мысль о реальном присутствии тела и крови Христа в таинстве алтаря; 2) с ясностью учит о действительном принятии (manducatio oralis) Христа верующими,

доходя в своих выражениях даже до смешения видимой стороны с невидимою, а не говорит только о центральном, духовном единении с Ним; 3) признает совершенное тождество евхаристического тела с земным, которое Сын Божий благоволил воспринять от Девы Марии, явившись на служение роду человеческому, нимало не различая одного тела от другого; 4) говорит о претворении св. Даров Самим Христом, каковую мысль подробнее развивает в беседе на св. Иоанна, показывая, что самое действие претворения принадлежит Духу Святому, при посредничестве Сына, по молитве священнодействующего; 5) учит, что священною трапезою Христос, в доказательство нам величайшей Своей любви, спасает нас, подавая оставление грехов и в то же время напоминая о Своем благодеянии, и вместе с тем св. отец дает разъяснение мысли о нашем теснейшем общении со Христом, с Которым мы, по его слову, составляем одно тело под Его главенством; наконец, 6) св. Златоуст видит в евхаристии действительную жертву, в которой возносится Сам Агнец Божий, но это положение у него остается без достаточного развития; в частности – в беседе на св. Матфея решается вопрос: почему в таинстве должны быть внешние элементы и тем с ясностью признаются в нем две стороны: видимая и невидимая.

Что касается других мест из творений св. apxиeпископа константинопольского Златоуста, относящихся до евхаристии, то в них содержится то же самое ученье об этом таинстве, какое мы нашли в доселе рассмотренных нами беседах его. Так, „приступая к страшной и божественной трапезе и святому таинству», мы, по слову св. отца, истинно причащаемся тела и крови Христа, в св. евхаристии Бог действительно предлагает нам Своего Сына⁴⁴. Св. архиепископ константинопольский ясно учит, что внешние элементы таинства только видимая сторона его, а что в существе своем они совсем иное. „Не взирай», говорит он в одной своей беседе о покаянии⁴⁵, „что это хлеб, не почитай, что это вино, ибо не как обыкновенная пища идет своим путём, – нет, не думай так; но как если бы ты, бросив в огонь воск, ничего не утратил бы и ничего не имел бы в остатке, так и здесь, представляй, что таинство соединяется с сущностью нашего тела. Посему если ты приступаешь к нему, то не думай, что делаешься участником божественного тела из руки человека, но скорее так, как получил Иcaия раскаленный уголь, который подал ему серафим клещами; и если мы примкнули губами к божественному и непорочному боку Господа, то будем пить Его кровь«. Надеемся, что здесь с ясностью высказано учение о сущности таинства евхаристии, и преимущественно о невидимой, благодатной его стороне; св. отец прямо учит о реальном принятии нами Христа: „если мы примкнули губами к божественному и непорочному боку Господа, то будем пить Его кровь“; он не считает даже необходимым и говорить, не делают ли какого исключения остающиеся виды, ибо только о теле и крови Христа, присутствующих под этими видами, можно строго утверждать, что они не идут путем обыкновенной пищи, так как в момент принятия входят в жизненное, таинственное общение с нами, соединяются с сущностью нашего организма и освящают его. Нельзя также думать, чтобы св. Златоуст учил об уничтожении тела Христова в нас, сравнивая его с воском, брошенным в огонь, как предполагают некоторые⁴⁶. Наряду с этим сравнением здесь находится и другое, именно – сравнение евхаристийной пищи с раскаленным углем, которым серафим очистил пр. Исаию. Из таких сопоставлений мы имеем право вывести то заключение, что тело и кровь Господа Христа незаметно для чувственного взора проникают во весь наш состав и освящают его, но ни чуть не уничтожаются. Таково различие этой небесной пищи от всякой другой обыкновенной, так как сущность ее составляют тело и кровь Христа. С этой точки зрения понятно и то учение св. Златоуста, что причащающиеся недостойно понесут наказание, как и распявшие Христа. В одной из своих бесед, объясняя слова апостола: ядый и пияй недостойне – повинен будет телу и крови Господа (1Кор. 11:29), он говорит, что смысл их следующий: как распявшие Иucyca, так и недостойно приобщающиеся тайн понесут наказание. Пусть никто не подозревает в этих словах преувеличение. Тело Господне есть царская одежда; а разорвавший царскую багряницу и замаравший ее нечистыми руками причиняют одинаковое оскорбление, посему одинаково и наказываются; так бывает и в отношении к телу Христову. Иудеи растерзали его гвоздями на кресте, а ты, живущий во грехах, терзаешь нечистым языком и мыслью. Потому и одинаковым наказанием угрожает тебе Павел и дальше говорим: от того многие из вас немощны и больны, и не мало умирают“ (ст. 30)⁴⁷.

Встречаем в других местах творений св. Златоуста и взгляд на евхаристию, как жертву. Приведем одно из наиболее замечательных и характерных в этом отношении мест, находящееся в 17-й беседе на послание ап. Павла к Евреям. Сказав, что Бог в ветхом завете повелел приносить жертвы по причине немощи и для напоминания о грехах, св. отец задается вопросом: а мы разве не приносим жертву каждый день? Затем сам же отвечает: приносим, но совершая воспоминание о смерти Христовой, и эта жертва одна, а не многия. Как одна, а не многия? Так как она однажды принесена, подобно той, которая была принесена во святом святых. Та была образом этой, и сия (образ) оной же. Мы постоянно приносим одного и того же Агнца, а не одного сегодня, другого завтра, но всегда одного и того же; так что жертва одна. Таким образом, хотя она приносится во многих местах, но разве много Христов? Нет, один Христос, везде, и здесь полный, и там полный, одно тело Его. И как приносимый во многих местах – есть одно тело, а не много тел, так и жертва одна. Он есть Первосвященник, принесший очищающую нас жертву. Ее приносим и мы теперь, тогда принесенную, но никогда неоскудевающую. Это совершается в воспоминание бывшего тогда: cиe творите, сказал Христос, в Мое воспоминание. Не иную жертву (сравнительно с тем), как тогдашний Первосвященник, но ту же самую приносим мы постоянно, или – лучше (сказать) – совершаем воспоминание жертвы Христовой⁴⁸. Далее св. учитель упоминает о том, что многие причащаются сей жертвы однажды в год, другие дважды, а иные несколько раз, пустынники же иногда и чрез два года, и спрашивает: кого же одобрим? Тех, говорит он в ответ, которые причащаются с чистою совестью, с чистым сердцем, с безукоризненною жизнью; такие пусть всегда приступают, а иначе и однажды не следует. И священник, по совершении жертвоприношения, возглашает: „святая святым» – для отлучения недостойных и дабы никто без внимания и как случилось не приступал к духовному источнику; этот возглас служит вместо уз. Почему он и приглашает всех к чистоте и святости ⁴⁹. Итак, по мнению св. Златоуста, евхаристическая жертва, хотя совершается всюду по вселенной и ежедневно, всегда, однако, одна и та же, потому что в ней постоянно и всюду приносится один и тот же вечносущий Агнец, однажды закланный за грехи мира. Почему она и не есть какая-нибудь новая жертва, отличная от крестной, а одна и та же с нею, и служит не к восполнению никогда неоскудевающей жертвы Голгофской, принесенной за род человеческий, но есть, так сказать, типическое воспроизведение смерти Господа Христа. Мы приносим теперь ту же самую очистительную жертву, которая была совершена однажды навсегда великим Первосвященником И. Христом. „Он, т. е. Христос, говорит Златоуст, есть наш Первосвященник, принесший очищающую нас жертву; ее приносим и мы теперь, тогда принесенную, но никогда не оскудевающую“. Следовательно, евхаристическая жертва, по взгляду св. отца, совершенно тождественна с Голгофскою жертвою и служит воспоминанием ее. Тождество это открывается и по Совершителю жертвы. Мы знаем взгляд на это св. отца: евхаристию, по его слову, всегда совершает тот же Первосвященник, Который совершил ее в первый раз, – Сам Господь Иисус⁵⁰. Но не смотря на тождество этих жертв и по существу и по Совершителю, св. отец намечает в другом месте и различие между ними: крестная жертва – кровавая, между тем евхаристическая – бескровная. Последняя подобна жертве Авраама, который сына своего Исаака, хотя и не кровавым, но бескровным образом, однако с таким же усердием, обрек в жертву на смерть, как если бы действительно совершил. „Эта жертва Исаака, говорит он, совершилась без кровопролития, потому что она должна была сделаться образом жертвы алтаря»⁵¹. Наконец, евхаристическая жертва, как назначенная к воспоминанию искупительной смерти Христа, с тем вместе служит и благодарным воспоминанием всех вообще неизреченных благодеяний Божиих. „Страшное и столь спасительное таинство», читаем мы в одном месте творений св. Златоуста, „совершаемое во время св. литургии, называется евхаристиею (εὐχαριστία – благодарение), потому что оно служит воспоминанием многих благодеяний и указывает на важнейшее действие промышления Божия и потому, что чрез все cиe возбуждает нас к благодарности... Посему то священник во время предложения оной жертвы повелевает нам благодарить Бога за всю вселенную, за отсутствующих, находящихся в храме, за тех, которые были прежде нас, и за тех, которые будут после нас... Будем же благодарить Бога за неизреченные блага, обнаружившиеся особенно в домостроительстве. Бог предал за нас – врагов Своих – предал Того, Который был для Него всего драгоценнее, Единородного Сына Своего, и не только предал, но и после сего предложил нам Его в пищу. Он все Сам для нас сделал и даровал нам Сына Своего и соделал нас благодарными за это чрез таинство евхаристии»⁵². Следовательно, евхаристия, как можно видеть уже из приведенных слов, по его взгляду, совершается за всех, – она усвояет людям, по мере их приемлемости, заслуги всесовершенной и беспредельно могущественной жертвы крестной. Потому, как сила жертвы крестной обнимаете живых и умерших, так и евхаристия есть умилостивительная жертва за спасение всех, т. е. не только за живых, причащающихся ее, но и умерших. В других местах творений св. Златоуста мы находим довольно ясное подтверждение этого. Доказывая, что не надобно предаваться неумеренной скорби об умерших, но должно помогать им молитвами и благотворениями, он пишет: „сокрушаюсь потому, говоришь, что отошел грешником. Это отговорка и предлог. Если поэтому плачешь об отшедшем, то надлежало бы живого исправлять и приводить к благонравю. А если он умер и грешником, то должно радоваться потому, что перестал грешить и не умножает зла, и надобно, сколько можно, помогать не слезами, но молитвами, молениями, милостынями и приношениями. Ибо не просто придумано это, и не напрасно делаем мы поминовенья об отшедших пред Божественными тайнами и приступая умоляем за них предлежащего Агнца, Который взял грех мира, но чтобы отсель было им какое-либо утешение. И не напрасно предстояща пред жертвенником, на коем совершаются страшные таинства, взывает о всех во Христе почивших, и о совершающих поминовение о них. Если бы не было за них поминовений (издревле от времен апостольских), то и сего не говорили бы. Ибо наше служение не забава, – да не будет сего! – но совершается по устроению Духа. Итак, будем помогать им и совершать поминовение о них. Если детей Иова очищали жертвы отца: то зачем сомневаешься в том, будет ли какое утешение отшедшим, когда мы приносим за них жертву? Бог обыкновенно являет милость одним ради других. И на это указывал Павел, говоря: да от многих лиц, еже в нас дарование, многими благодарится о вас (2Кор. 1:11). Да не обленимся помогать отшедшим и приносить за них молитвы. Ибо предлежит общая для всего мира очистительная жертва (καὶ γὰπ τὸ κοινὸν τῆς οικομένης κεῖται καθάριον). Посему с дерзновением молим мы тогда о вселенной и произносим имена почивших наряду с мучениками, исповедниками и священниками. Мы все одно тело, хотя одни члены светлее других. И, без сомнения, возможно им пpиобресть прощение чрез молитвы, чрез дары, приносимые за них, и чрез именуемых вместе с ними. Итак, зачем скорбишь? Зачем плачешь, когда можно приобрести отшедшему такое прощение»⁵³?

Одно, по-видимому, место из творений св. Златоуста прямо противоречит тому взгляду на таинство евхаристии, какой мы усвояем ему; это – письмо к Кесарию монаху. В нем св. отец, касаясь вопроса о неслитности двух естеств в Иисусе Христе, утверждает, что Христос есть вместе и Бог и человек и в то же время – один, обладая в соединенных естествах одним господством, одною властью, однако эти естества не единосущны и каждое из них сохраняет собственные свойства, так как, оба они – не слитны, и затем дает такое сравнение: „как хлеб прежде нежели осветится, мы называем хлебом: когда же Божественная благодать освящает его при посредстве священника, он уже свободен от наименования хлебом, но стал достоин имени тела Господня, хотя натура хлеба в нем осталась, и мы проповедуем не два тела, но одно тело Сына; так и здесь, по внедрении Божественного естества в тело, то и другое вместе составили одного Сына, одно лицо, при нераздельности в то же время и не слитности познаваемое – не в одном только естестве, но в двух совершенных». И несколько далее прибавляет: „обыкновенно предлагают в возражение: разве не тела и крови Бога мы причащаемся верно и благочестиво? Да, – надобно сказать им, но не потому, чтобы Божество по естеству Своему прежде вочеловечения обладало телом и кровью, а потому говорится так, что Оно усвояет плоть»⁵⁴. – Основываясь исключительно на этом месте, мы, по видимому, вместе с Мейером и Бауром должны бы представлять учение св. отца об евхаристии в таком виде: Сын Божий (в момент воплощения) вступил в общение с человеческим телом чрез Божественный акт и образовал с последним единство, которое мы называем Христом, но так, что оба естества Его сохраняют свои свойства, – подобно этому и в евхаристии чрез sanctificatio divinae gratiae к хлебу снисходит Божественная природа, и то и другое, будучи предложено без изменения своей сущности, делается новым смешением, из двух образуется одно, это – тело Христа, но так, что оба они (и хлеб и божество) удерживают свои свойства, и следовательно хлеб навсегда остается хлебом. Но такое понимание ясно противоречит тому, не раз воспроизводимому св. Златоустом, взгляду, что 1) хлеб по освящении – уже не хлеб, но истинное тело Христа, и что 2) последнее получается вслед- ствиe претворения внешних элементов, так что их собственно нет в таинстве, хотя и представляются таковыми для чувственного взора. С другой стороны, сравнение само по себе еще не предполагает с необходимостью совершенного тождества между сравниваемыми предметами. Нередко св. отцы также ставят в сравнение наше единение со Христом чрез причащение с ипостасным Его единением с человеческою природою, – но разве между этими двумя явлениями тождество? Притом и нельзя при объяснении данного места указывать с особенною силою на выражение: „etiamsi natura panis in ipso permansit“, имеющее здесь, по видимому, решающее значение. Согласно с тогдашним словоупотреблением – «natura» как и соответствующее ему греческое – φύσις, означает не только: 1) рождение, 2) естественное качество, природа; 3) порядок, закон природы; 4) сущность, но и 5) свойство, положение, вид, – короче, это слово может употребляться не только в приложении к субстанции, но и к внешнему виду, почему и все место может получить иной смысл: хлеб, по освящении Божественною благодатью, делается телом Христа, хотя наружный вид его и удерживается, – взгляд насколько православный, настолько же и не противоречащий другим местам того же Златоуста. Замечательно в этом случае дальнейшее добавление: не два тела, но одно тело Сына мы проповедуем, т. е. претворенный благодатью Божией хлеб образует не новое какое-либо тело Христа, но составляет то же самое, которое Он воспринял: мы признаем и возвещаем одно тело Его. И так как cиe тело вошло в ипостасное единение со Словом, Сыном Божиим, то поэтому мы имеем право всегда сказать, что причащаемся плоти и крови Бога; новое подтверждение того, что, по мысли св. Златоуста, в евхаристии мы вкушаем не хлеб и вино, а истинно принимаем в себя тело и кровь Господа. В силу таких соображений, нам кажется, легче допустить, что св. отцом сделано сравнение не в строгом смысле и что невозможно выставлять его в опровержение принятой им идеи претворения даров. В других местах мы находим ясное подтверждение мысли, что в св. евхаристии хлеб и вино не остаются в их естественном виде, но действительно изменяются, претворяются в тело и кровь Христа. Так, в одной из бесед св. Златоуст пишет: „была некогда пасха иудейская, но теперь отменена, и наступила пасха духовная (τὸ πνευματικὸν), которую преподал Христос. Ибо когда ученики ели и пили, тогда Он, говорится, взяв хлеб, преломил и сказал: cиe есть тело Мое, за вас ломимое в оставление грехов. Посвященные разумеют сказанное. Также взяв и чашу, сказал: сия есть кровь Моя, за вас изливаемая в оставление грехов (Мф. 24:26–28). И Иуда присутствовал, когда Христос говорил это. Cиe есть тело, которое ты, Иуда, продал за 30 сребреников; сия есть кровь, о которой ты недавно заключил бесстыдные условия с неблагодарными фарисеями... Христос употребил все с Своей стороны для вразумления Иуды, но он остался при своем нечестивом намерении. Но время приступить к этой страшной трапезе... И ныне предстоит Тот же Христос; Кто приготовил ту трапезу, Тот же приготовляет и эту теперь. Ибо не человек делает, что предложенное становится телом и кровью Христа, но Сам распятый за нас Христос. Иерей, выполняя образ, стоит и произносит оные слова; сила же и благодать от Бога. Cиe есть тело Мое, говорит. Cиe слово изменяет предложенное. И как оный глас, говорящий: растите и множтесь, и наполните землю (Быт. 1:28), однажды изречен, а во всякое время даст природе нашей силу чадородия; так и сей глас, произносимый над каждою трапезою в церквах, с того времени до ныне и до пришествия Его, совершает приготовленную жертву»⁵⁵. Посему св. отец убеждает не иметь скверны, или порока, но в чистоте приступать к страшной и святой „этой жертве», вкушать „эту духовную пищу», дабы она не послужила в осуждение. „Постыдись, говорит он затем, самого сего приношения, предлежит закланный Христос». Таким образом из сказанного св. отцом вытекает, что Спаситель, сказав учениками Своим: примите, ядите, cиe есть тело Мое, и заповедав им творить то же самое, что сотворил Он пред ними на тайной вечери, тем самым даровал им власть священнодействовать Его тело и кровь, так что собственные Его слова: „cиe есть тело Мое, сия есть кровь Моя – служат несомненною порукою в том, что установленное и совершенное Им таинство евхаристии доныне действуется подобно тому, как и некогда сказанные нашими прародителями слова: раститеся и множитеся и пр., доныне исполняются неложно. И слова: „cиe есть тело Мое, сия есть кровь Моя“ – доселе остаются и до скончания века пребудут нелживыми, повторяясь в церквах священнослужителями над хлебом и вином, ибо Он Сам невидимо прелагает их в Свое тело и кровь⁵⁶. Следовательно, слова Спасителя: „cиe есть тело Мое“, изменяющие, по выражению Златоуста, (μεταῤῥυθμίζει) предложенное, имеют смысл закона, раз навсегда установленного. Ибо всякий раз Христос Сами непосредственно освящает и прелагает дары евхаристии, иepeи же, произносящие приведенные слова, занимают только место слуг: „та трапеза, за которою было установлено таинство», говорит св. отец в одном месте своих творений, „не имеет ничего большего сравнительно со всякой последующей (οὐδὲν πλέον ἔχει ἐκείνη ἡ τραπεζα τῆς μετὰ ταῦτα), потому что и днесь совершающий все и предающий Он, как и тогда»⁵⁷. И значит, нельзя утверждать, что, по его взгляду, претворение Даров совершается именно вышеприведенными словами Спасителя и только ими одними. В творениях св. Златоуста мы находим то же самое учение относительно этого пункта, которое содержит ныне православная церковь. Так, приглашая слушателей в одной из своих бесед – приступить к трапезе, содержащей Агнца закланного и принесенного в жертву, со страхом, великим почтением и благоговением,, св. отец указывает на ангелов, с благоговением стоявших при пустом гробе потому только, что он содержал тело Господа, и продолжаем затем: „что делаешь ты, человек! Когда священник стоит пред трапезою, воздевая руки к небу и призывая Духа Святого, чтобы Он сошел и коснулся предлежащих Даров, тогда великая тишина, великое безмолвие. Когда же Дух даст благодать, когда Он сойдет, когда коснется предлежащих Даров, когда ты увидишь Агнца уже закланного и готового, тогда начинаешь шум, тогда смятение, тогда спор, тогда брань! Как же ты можешь причаститься этой жертвы, приступая к трапезе с таким смятением?.. Помысли, что такое предлежит и для чего оно: (агнец) заклан для тебя, а ты с пренебрежением взираешь на него закланного. Помысли, что такое изливается. Это кровь, кровь, которая очистила твою душу, которая омыла твои нечистоты, которая восторжествовала над началами и властями»⁵⁸. – Или в другом месте, показывая „свойства благодатного служения» в сравнении с важными таинственными принадлежностями служения ветхозаветного, тот же св. отец пишет: „когда видишь Господа закланного и предложенного в жертву, – священника предстоящего сей жертве и возносящего молитвы, народ же окропляемый драгоценною ее кровью, еще ли думаешь, что ты находишься среди людей и стоишь на земле, что ты не перенесся мгновенно на небеса и, отвергнув все плотские помышления души, обнаженным от всего земного духом и чистым умом не созерцаешь небесное? О, чудо! О, человеколюбие Божие! Сидящий в горних с Отцом в сей час объемлется руками всех, – дает Себя осязать и ощущать всем, кто только желает... Превосходство этой святыни открывается и чрез сравнение с жертвоприношением Илии. Здесь предстоит священнику низводя не огонь, но Святого Духа, возносить усердную молитву не о том, чтобы какой-либо огонь, ниспав с неба, потребил предлежащие дары, но о том, чтобы благодать, ниспавши на жертву, возжгла души всех людей и соделала светлейшими чистого серебра⁵⁹. Такое страшное таинство может ли кто презирать, кроме человека, лишенного вовсе ума и чувств». И несколько далее: „безумно не иметь уважения к такому достоинству (священству), без которого нельзя получить спасения и обещанных благ. Если невозродившийся водою и Духом не может войти в царствие небесное, и не ядущи тела Господня и не пьющи крови Его отвергается от жизни вечной, и все это совершается никем другим, как только освященными руками, разумею – руками иереев: то каким образом без посредства их возможет кто-нибудь и избежать огня геенского и получить уготованные венцы?» – Следовательно, евхаристия, как и крещение, по взгляду св. Златоуста, может совершаться исключительно только освященными руками, или – иначе – законно поставленными иереями и епископами. С другой стороны, он ясно учит, что таинственную жертву евхаристическую совершает благодать Божия, нисходящая, по молитве священнодействующего, на св. дары, так что „не было бы таинственного тела, если бы не было благодати Духа Святого», и значит, подобно Кириллу Иерусалимскому, он признает необходимым призывание Св. Духа (ἐπίκλησις τοῦ ἁγίου Πνέυματος). Таким образом не подлежит сомнению, что претворение даров, по взгляду св. отца, совершается не словами только Спасителя, изреченными Им при установлении евхаристии, но наитием Св. Духа – вследствие призывания со стороны литургисующего, в силу заслуг Господа Христа и по Его непреложной, беспредельно-любвеобильной воле. Все же рассматриваемое место убеждает в том, что св. отец истинно признавал действительное присутствие тела и крови Христа в евхаристии. Если же он и называл эту „пищу – духовною», или „духовною пасхою», то не отрицал тем реального общения верующих с ними. Св. отец сам дает нам объяснение термина – „духовный». Толкуя слова апостола, „не хочу оставить вас, братие, в неведении, что отцы наши все были под облаком и все прошли сквозь море» (1Кор. 10:1), – и показывая близкое отношение обоих заветов, он говорит, каким образом переход евреев чрез Чермное море прообразовал крещение, затем продолжает: „теперь я объясню тебе, как прообразована там (в ветхом завете) и трапеза и приобщение тайн. Сказав о море, облаке и Моисее, апостол присовокупил: и все ели одну и ту же духовную пищу (ст. 3). Как ты, говорит, выходя из водной купели, приступаешь к трапезе, так и они, по выходе из моря, приступили к трапезе, новой и необыкновенной, разумею манну. И еще: как ты имеешь необыкновенное питье – спасительную кровь, так и они имели питье необыкновенного рода, нашедши не источники и не текущие реки, но получив из твердого и безводного камня весьма обильные потоки. Посему он и назвал это питье, духовным, не потому, чтобы оно было таким по своей природе, но потому, что было таким по способу произведения. Ибо не по закону природы оно дано было им, а по действию Бога, Который вел их“⁶⁰. Итак, если ветхозаветная пища и питье – манна и вода из камня, по слову св. Златоуста, должны быть названы духовными, „ибо не по закону природы были даны“, то тем более этот эпитет приличествует новозаветному таинству, в котором Сам Господь предлагает нам Свою плоть и кровь для наследия вечной жизни. Вследствие этого встречаемое нами у св. отца наименование евхаристии – духовною – не должно и не может нас наводить на сомнение. В дальнейшей, речи св. отец снова выражает свою веру, что всякий верующий действительно принимает „историческое» тело Христа. „Как Христос один, говорит он, так одна и трапеза для всех. Как в церкви не иное тело принимает богатый, а иное бедный, и не иную кровь тот, а иную этот, так и тогда не иную манну получал богатый, а иную бедный, не иным источником пользовался тот, а иным худшим этот; но как теперь одна и та же трапеза, одна и та же чаша, одна и та же пища предлагается всем, так и тогда одна и та же манна, один и тот же источник предлагались всем “ ⁶¹.

Наконец, в заключение своего обозрения творений св. Златоуста в отношении к учению его о таинстве евхаристии мы должны сказать еще несколько слов о литургии с его именем. Правда, подлинный текст ее не сохранился, вследствие чего мы принуждены вместо оригинала пользоваться уже древнейшим из дошедших до нас списков (именно Барбериновым); но несомненно, что в числе трудов сего вселенского святителя была литургия. „Спустя немного времени после св. Василя, – писал ближайший ученик Златоуста, св. Прокл Константинопольский, опять златословесный отец наш Иоанн, как пастырь ревностно заботящийся о спасении овец и обращающий внимание на леность человеческой природы, захотел исторгнуть с корнем всякий сатанинский предлог, посему и исключил многое (из литургии), и учредил, чтобы она совершалась сокращеннее»⁶². Он составил такую совершенную форму литургии, которая осталась в сущности навсегда неизменною, не смотря ни на какие последующие прибавления. В ней существенные принадлежности евхаристического священнодействия яснейшим образом отделены от тех, которые могли изменяться по воле предстоятелей церкви и по обстоятельствам времени⁶³. Следовательно, сущность ее, – что для нас и важно, – более или менее свободна от позднейших прибавлений и приращений. В ней литургисующий, приготовляясь к совершению важнейшего акта, молит Бога, дабы Он соделал его способным „принести дары и жертвы духовные за свои грехи и за грехи народа», чтобы самая жертва была благодатною и чтобы благий Дух благодати нисшел на священнодействующих, на предлежащие Дары и народ⁶⁴. За тем приступая к совершению самого священнодействия, он воссылает благодарение Богу за все Eго благодеяния, начиная с создания⁶⁵, приводит на память истоpию установления таинства, долженствующего совершаться до скончания века, призывает Св. Духа на предлежащие Дары, которые после благословенья и прелагаются в тело и кровь Христа; далее молится за всех живых и умерших. Обращаясь в молитве к Богу Отцу, священнодействующий говорит: „Ты так возлюбил мир Твой, что отдал Сына Твоего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную, Который, пришедши и исполнив все домостроительство о нас, в ту ночь, в которую Он предал Себя, взяв хлеб в Свои святые и пречистые и пренепорочные руки, благодарив и благословив (и освятив), преломил и подал св. Своим ученикам и апостолам, сказав: приимите, ядите, cиe есть тело Мое, за вас ломимое в оставление грехов. Подобным образом и чашу после вечери (подал), говоря: пейте из нее все, сия есть кровь Моя нового завета, за вас и за многих проливаемая в оставление грехов». И, когда народ ответит: „аминь», он продолжает: „итак, воспоминая сию спасительную заповедь и все совершившееся ради нас, крест, гроб, тридневное воскресенье, восшествие на небеса, седение одесную, еще второе и славное пришествие – Твое из Твоего принося по всему и для всего, (народ) – Тебя воспеваем». – Обращаем внимание на цель, с какою приводятся в изложенной молитве слова Господа Иисуса Христа, сказанные Им при установлении таинства: „ими только воспоминается спасительная заповедь Его». И значит, несправедливо предполагают, что будто бы, по взгляду св. отца, этими именно словами Спасителя и только ими одними совершается претворенье даров на литургии. Зачем в таком случае потребовалось бы непосредственно за сим помещать еще молитву для призывания Св. Духа? Едва ли бы также осмелился св. отец сделать от себя прибавку, если бы в его время церковь вселенская не верила и не учила о моменте претворения даров так, как верит и учит ныне церковь православная. Молитва же о призывании Св. Духа, произносимая священником тайно, читается так: „Еще приносим Тебе сию словесную и бескровную службу, просим и молим и умоляем: ниспосли Духа Твоего Святаго на нас и на предлежащие дары сии. (И восстав знаменует, говоря тайно) – и соделай хлеб сей драгоценным телом Христа Твоего, преложив Духом Твоим Святым. Аминь. А то, что в чаше сей,– драгоценною кровью Христа Твоего, преложив Духом Твоим Святым. (Священник тайно) – чтобы они были для причащающихся (дарами) к трезвенности души, в оставление грехов, в общение Святого Твоего Духа, к достижению царства, к дерзновению пред Тобою, не в суд или в осуждение⁶⁶. Таким образом здесь подобно тому, как и в беседах, признается необходимым – призывание Св. Духа и чрез Него Сам Господь Христос претворяет дары, прелагая их в Свое честное тело и в Свою пречистую кровь, которые, следовательно, истинно присутствуют в таинстве по освящении даров. Ясно, что и здесь обнаруживается вера в претворение внешних элементов таинства, евхаристия объявляется особенно важным священнодействием, совершаемым по заповеди Спасителя, – дары, предлагающиеся в ней, освящаются и претворяются наитием Св. Духа, по молитве литургисующего.

Результат исследования. Из рассмотрения творений св. apxиeпиcкoпa константинопольского Иоанна Златоуста вытекает следующее догматическое учение о таинстве евхаристии: 1) св. отец, различая в таинстве две стороны: внешнюю и внутреннюю – благодатную, многократно и с особенною настойчивостью развивает мысль о действительном присутствии тела и крови Господа Иисуса Христа в евхаристии, так, что нередко даже совершенно повидимому игнорирует видимые элементы; 2) весьма ясно учит о реальном принятии Христа верующими, а не о духовном только, центральном единении с ним, утверждая, что тело Христа сообщается не душе только причащающегося, но вместе и телу, принимается телесно; 3) признает существенное тождество евхаристического тела с земным, воспринятым Сыном Божиим при воплощении, видя в них лишь различные явления одного и того же тела Господа Христа; 4) твердо веруя, что все евхаристические жертвы одинаковы, так как каждую из них устрояет Сам Христос, иереи же занимают только место слуг, с определенностью высказывается за идею претворения даров наитием Св. Духа, хотя и не раскрывает вполне этого взгляда; 5) представляет св. евхаристию делом бесконечной любви к нам Спасителя и считаете ее актом, служащим к воспоминанию как искупительной смерти Христа, так и всех других неизреченных благодеяний Божиих роду человеческому; 6) учит, что причащение доставляет бессмертие и вечную жизнь, что верующий чрез причащение становится одним телом со Христом, между тем как недостойно причащающийся в свое осуждение ест и пьет; 7) довольно определенно трактует об евхаристии, как жертве; 8) показывает отношение этой бескровной жертвы к кровавой жертве Голгофской, признавая в них тождество и по существу и по Совершителю; 9) вообще в учении св. Златоуста о таинстве евхаристии замечается богатство, разнообразие, глубина мыслей, ясность, раздельность представления, убедительность изложения; недостает лишь обобщения, системы, и 10) дошедшая до нас литургия с именем св. apxиeпиcкoпa константинопольского служит немаловажным подтверждением изложенных мыслей.