Азбука веры Православная библиотека Андрей Иванович Предтеченский Одно из самых ранних произведений митрополита Филарета Московского, доселе неизвестное

Одно из самых ранних произведений митрополита Филарета Московского, доселе неизвестное

Источник

«Первые поучения… преосвященного Филарета, митрополита московского, принадлежат ко времени служения его в С.-Петербургской духовной академии». Начинаем свою заметку этою выдержкою из сочинения бывшего профессора нашей академии И. А. Чистовича1, чтобы вслед за Н. В. Сушковым2 признать это указание почтенного академического историографа несколько неточным. Проповедническая деятельность покойного московского святителя началась гораздо раньше – именно с 1806 года, когда приснопамятный иерарх еще не был пострижен в монашество (пострижение происходило 16 ноября 1808 г.) и с мирским именем Василия Дроздова в звании учителя пиитики, по поручению митрополита Платона, исправлял должность иподиакона и проповедника в Троицко-Сергиевой лавре. В приложениях в книге Сушкова помещены два слова, сказанные, «учителем пиитики» Василием Дроздовым в московской лавре в 1806 году3; эти первонапечатанные произведения знаменитого русского богослова рассматривал сам митрополит Платон и одобрил их в следующих выражениях: «я сии сочинения читал и ничего в них не нахожу к печатанию сомнительного»4. «Знаменитый проповедник своего времени – Платон так был доволен, пишет Сушков, этими первыми опытами В. Дроздова, что определил его на должность проповедника при лавре и приказал ему – мирянину и юноше5 – говорить проповеди поочередно с наместником Симеоном Крыловым, в последствии архиепископом ярославским». Платон не хотел расстаться с лаврским проповедником, когда жители Коломны просили митрополита определить В. Дроздова на родину во священники (от чего не уклонялся и сам Дроздов), и потом, издав свою «Историю Церкви», подарил ему один экземпляр с надписью: «Господину Дроздову – отличному проповеднику». В начале 1808 г. (января 14) митрополит Платон возвел Дроздова в звание учителя высшего красноречия и риторики-с оставлением по-прежнему в звании проповедника. Все приведенные нами факты о ранней проповеднической деятельности покойного московского митрополита вполне подтверждаются его формулярным списком6.

Г. Сушков, дополнивший показание историка нашей академии указанием на раннюю лаврскую проповедническую деятельность митрополита Филарета, передает в своих «Записках» следующий разговор свой с владыкой:

– Не занимались ли вы, хотя в юности, стихотворством? как-то спросил я его.

«Нет, отвечал он, никогда».

– А стихи по заказу в лавре?

«Школьная латынь; это был мой первый и последний опыт в стихотворстве». И тут же сказал несколько стихов, как образчик отроческого подвига.

– А на греческом не писали? ведь вы были учителем этого языка.

«Вот, вам одно и кажется единственное четырестишие в честь: митрополиту Платону, детское во всех отношениях».

– Позвольте по-русски!

"Извольте».

– А я все-таки запишу их на память7.

«Тем и кончилось мое поэтическое вдохновение».

– А возражение на стихи Пушкина: «Дар напрасный, дар случайный»?

«Не возражение, а переиначенное стихотворение Пушкина, пародия».

– Нет-с, опровержение его философствования.

Здесь кажется, или г. Сушков не совсем точно передал свою беседу с московским святителем, или московский владыка позабыл о своем раннем стихотворении – не латинском и не греческом, а русском и довольно большом. Стихотворение это носит заглавие: «Старость», написано 1807 г. (год спустя после перевода В. Дроздова с кафедры греческого и еврейского языков на класс пиитики) и в первый раз явилось в печати в нынешнем году в Тульских епархиальных ведомостях. Редакции Ведомостей оно доставлено священником села Михайловского богородицкого уезда Алексеем Ильинским. Последним оно скопировано из рукописной книги, имеющей следующее заглавие: «Плоды детей или жертва сердец, которую святейшаго правительствующаго синода члену, великому господину, высокопреосвященнейшему Платону, митрополиту московскому и коломенскому, святотроицкия Сергиевы лавры священноархимандриту, спасовифанского училищного монастыря главному начальнику и орденов святых апостола Андрея и Александра невскаго кавалеру, несравненному наук насадителю и покровителю, в день тезоименитства его высокопреосвященства, торжественно и с глубочайшим благоговением приносит святотроицкая лаврская семинария 1807 года ноября 18 дня».

Такие поздравительные произведения епархиальным преосвященным подносились наставниками и воспитанниками семинарий и в прошлом и в текущем столетии и весьма еще недавно этот обычай существовал в наших духовно-учебных заведениях. Платон без сомнения каждый год получал от своей семинарии подобного рода изящно-переплетенные «сборники». О сборнике 1807 года священник Ильинский сообщает в Тульских епархиальных ведомостях следующая сведения:

«В селе М.. московского уезда, где я состоял учителем, у одного их членов причта попалась мне эта книга в длину и толщину полудести писчей бумаги, в роскошном с золотым обрезом переплете, наполненная рукописными сочинениями разных форм и украшенная красивыми виньетками. Так, например, вверху стихотворения под заглавием «Старость» изображен старец, обнимающий дитя пред всевидящим оком. В начале книги помещены речи на разных языках – небольшая, далее – сочинения разных форм логики, риторики и поэзий, подписанные их авторами; в конце же книги помещено стихотворение «Старость», подписанное учителем поэзия Василием Дроздовым... о том, как перешла эта книга в руки причетника, мы ничего не можем сказать. Но предполагать, что она попала в частные руки в недавнее время, когда библиотека вифанской семинарии была уже в руках ученых исследователей, нельзя; так как она в доме причетника давно8 и об ней не знают ни собиратели сочинений митрополита Филарета, ни известные ученые московской академии, которые не оставили бы ее без внимания, если бы видели».

Из приведенного описания видно, что сборник этот не копия, а тот подлинный парадный экземпляр, который троицко-сергиева семинария в 1807 г. 18 ноября поднесла митрополиту Платону, но из описания не видно, собственноручно ли авторы вписывали в книгу свои произведения (что относительно по крайней мере произведения В. Дроздова придало бы сборнику еще большую цену) или вносила их в сборник рука какого-нибудь тогдашнего каллиграфа.

В виду малой и только местной распространенности наших епархиальных ведомостей журнал, издаваемый при с.-петербургской духовной академия, считает своей приятною обязанностию воспроизвести9 на своих страницах одно из наиболее ранних произведений своего знаменитого ректора, не ручаясь однако за полную точность, так как по-видимому в стихотворении встречаются описки списывателя и опечатки типографские.

«Старость»

Ты, коей света власть вручает

Еще неразвращенный Рим;

Котору Спарта обожает,

Доколь устав Ликурга чтим;

Сестра премудрости священной,

Спасительных советов мать,

О старость! О тебе вещать

Дерзает отрок вдохновенный.

Простри мою настроить лиру

Седмидесятилетню длань:

Не славы алчному кумиру

Я принести готовлюсь дань;

Не чувства нежить страстью томной,

Не воспалять продажный жар:

Что нужды, коль сердечный дар.

Рукою принесу холодной?

Пускай неопытны персты

В златые струны робко бьют;

Уста безмолвствуют отверсты,

Иль глас прерывистый дают,

Каков твой иногда бывает.

О, если тень хотя твою найдут.

Внимая песнь мою,

Меня Пиерид10 хор венчает.

В те дни, как только расширялся

Род смертных по лицу земли,

Труд с воздержаньем сочетался

И старость в свет произвели.

Дщерь верна родших не оставит,

До ныне следом их идет.

Где нега c роскошью живет:

Ноги там старость не поставит.

Когда вы зреть ее хотите,

В чертог надменной суеты

Ни в град стовратный не ходите:

Eе там редки красоты

Или – увы! их сокрывают.

Безмолвны сени мудрецов.

Поля иль мирный сельский кров

Жилищем чаще ей бывают.

Она не любит сердца чувства

Убором мертвым подавлять,

Ни у коварного искусства.

Пустого блеска занимать.

Ей украшение – природа,

Eе искусство – в простоте,

Великолепие – в уме,

Приятность в ней – души доброта.

«Пусть блещут радуги прелестны

Вокруг тщеславия: что в том,

Коль дождь предвозвещают слезный

И гордый на несчастных гром?

Хотя лучами золотыми

Оно взор черни ослепит:

Что, если грудь от звезд горит,

А мрачна ночь в душе под ними?»

«Не прав, кто счастия личину,

Как истукан – язычник, чтит;

Душе великой, а не чину,

Величие принадлежит.

Нищ, кто молву богатством числит;

Блаженство есть – благотворить,

А слава – славу позабыть»

Так старость опытная мыслит.

Так мыслит, так и поступает.

Водима истиной самой,

Язык где хитрый лесть сплетает,

Она износит суд прямой;

И пред очами цела мира,

Веков ко изумленью всех,

Амвросий обличает грех,

Не видя, что на нем порфира!

Кто старцу право дал высоко

Так мало светом уважать? –

Не Тот ли, чье и землю око

И время мерит яко пядь?

Чья десница печатлеет

Лет многих на челе следы,

И – образ сердца чистоты –

Снег на голове сребристый сеет?

Не Царь ли вечности безмерной

Согбенну старость положил.

Венцем, хвалою жизни бренной,

Пред нею крепость преклонил

И, чтоб кичливый не отрекся

Ей славу дать, поверх небес

Земное имя превознес,

И ветхий деньми Сам нарекся?

О легкомысленная младость!

И ты ей смеешь пререкать?

И находить безумну радость

Природе ею упрекать?

Ты совершенству века зрела

Предпочитаешь тленный цвет...

Внемли! я юн – и дам ответ:

А старость бы тебя презрела.

Ты слабость чувств в ней порицаешь:

Но ухо-ль, око-ль, – человек?

Где с чувством свежим ты блуждаешь:

Прямой путь видит старый век, –

Взор удрученный внутрь пронзает.

Мечтою острой ослеплен

Слух тонкий – пение сирен,

Слух тяжкий голос сердца знает.

Ты мнишь: «во днях преклонных жара

И пылкости недостает».

Тем дале ужасы пожара,

Когда огню где пищи нет.

Колькратно юность распаленну

Огнь страсти в пепел обращал

Кто хладен, льдян рассудком,

Тот угасил свою геенну.

И все ль однако простывает

В тех, в коих простывает кровь?

О как средь сей зимы пылает

Горе возженная любовь!

Коснись кто только мыслью наглой

Сих хладных к суете людей

И вечных, милых им, вещей:

Из льдов изыдет пламень ярый.

«Но немощи? » – мечта пустая!

Скажите, кто мощней из двух:

Тот, кто, тяжелы обращая

Оковы так, как легкий пух,

Играет, всюду носит смело;

Иль кто, уже претерши их,

Заклепов слабость зрит своих?

Наш дух есть узник, узы – тело.

Гордись, раб буий, что темница,

В которой ты живешь, крепка:

Тем более душа – царица –

От края плена далека.

Но ветхость храмины телесной

К свободе близкая стезя;

И разрушенья вид ея

Есть торжество души небесной.

«И близость смерти неужасна?»

Иль нет, или – равно всегда!

Губительна коса опасна

Для травки, цвета и плода.

Дрожи пред грозною судьбиной

Тот, кто желает только жить;

Тому не время робким быть,

Кто жил и умер половиной.

К земле уж поздно приклоняться

Тому, кто смотрит в небеса:

Но рано и отчаяваться

Еще открыть на свет глаза,

Хотя бы дневное светило,

Свершив над чьею головой

Стократно круг свой годовой,

Теперь в последний заходило.

Другим есть возрастам границы, –

Они не преступают их:

А область возрастов царицы

Не заключается в одних.

В порядке жизни постоянство,

Любовь и к людям и людей

И нежные мольбы детей.

Трикрат умножат их пространство.

Поведать ли еще упреки? –

«В спокойстве старости от дел?»

Неблагодарны человеки!

Кто ненаказанно радел

Когда-нибудь о вашем счастье?

Смутить вечерний тихий час

Тому хотите, кто для вас

Терпел днем бурю и ненастье!!

Что рек я?.. О светила скромны,

Пришедшие на запад свой!

Простите, не хотел я поздний

Ваш праздностью назвать покой,

Ни труд для вас полезный скукой.

Ваш и покой не без плодов:

Он нам дает урок трудов

И служит за успех порукой.

Не ваши-ль мудры попеченья

Связали первый обществ узл?

Не ваши-ль зрелы наставленья

Крепят и ныне их союз?

Мысль глав надменных ветр развеет:

К земле склоненная глава.

В ней насаждает дерева,

Плод коих для потомства зреет.

Колико подвигов бессмертных,

Под коими-б муж силы пал,

Мышц напряженьем измoжденных

Век дряхлый, как Атланд, подъял?

Коль часто слаба длань держала

Весы, меч, скиптр или перо,

И оснеженное чело

Зеленым лавром покрывала!

Взойди, кто хочет, на грозящи

Паденьем тучам Альп хребты,

Воззри на царства вкруг лежащи

И на кровавы войск следы:

Смотри, как юный обращает

Там ратник тыл врагу, а там

Привыкший древний вождь к бедам

Плен и победу похищает!

Или чрез бурные стремнины

Смирения в долину снидь;

Виждь красящи алтарь седины,

Героев безоружных виждь:

Здесь Гермоген, Филипп, Иона, –

Их грудь нетленный правды щит;

Здесь в узах Филарет стоит

Подпорой зыблемого трона.

Или брось дале взоры смелы

Прошедшего во глубину;

Вступи в вечерни там пределы,

Прострися в утренню страну;

И, если льзя, насыти очи

Сияньем сребровлaсых звезд,

На тверди церкви с разных мест

Лиющих вековой свет нощи.

Или... но что вдаль мысль беrущу,

Как бразды, востягает вспять?

Что быстро выспрь стрелу текущу

Земля влечет к себе опять?

Что взоры и душу поражает

И поглощает слабый ум?

Какой созвучный реет шум

И песнь младенца заглушает?

О слава! глас твой, глас чудесный,

Здесь близ себя я познаю.

Не тень, живой твой зрак небесный,

Божественная старость, зрю.

Горю, мятусь, благоговею,

От струн перст приношу к устам,

Бросаю лиру ко стопам

Твоим, Платон! Паду, немею.

Под стихотворением подпись: «Поэзии учитель Василий Дроздов».

Далее следует собственноручная же латинская подпись Платона:

«Quo additae sunt versiones de variis materiis, eo, ut plurimum me oblectarint; maxime dissertatio Ciceronis de senectute et meae conveniеns, et ad meam aetatem proxime accedens11».

Plato M. Mosquensis. 1807 г. ноября 29 дня. Вифания.

В следующем 1808 году ноября 16 дня, за два дня до именин митрополита Платона, учитель поэзии, высшего красноречия и риторики Василий Дроздов на 27 году от роду пред ракой преподобного Сергия пострижен в монашество с именем Филарета, а спустя три дня после именин (21 ноября) посвящен своим покровителем в иеродиакона. При таких обстоятельствах едва ли был досуг будущему иноку и иеродиакону составлять на каком бы то ни было языке поздравительное стихотворение высокому имениннику, так что перепечатанное нами произведение едва ли не последнее из написанных им в честь митрополита.

Между тем около времени принятия Василием Дроздовым иноческого сана состоялось синодальное определение об истребовании в С.-Петербург, троих учителей святотроицкой семинарии. В числе истребованных находился и Филарет Дроздов. Преосвященный Платон с неохотой отпускал от себя двоих из учителей – Дроздова и Симеона Платонова, в особенности первого. В донесении св. Синоду от 28 декабря 1808 г. он писал:

«Как они учители – Дроздов и Платонов---объявили свое нежелание отправиться в Петербург, а остаться по-прежнему при троицкой семинарии, каковое нежелание изъявляли пролитием слез: то я, особливо о иеродиаконе Филарете, усердно прошу святейший правительствующий синод обратить его паки в троицкую семинарию, где он, яко сходственно с его желанием, может лучший успех оказать для общей пользы; и как я особливое прилагал в рассуждении его воспитания отеческое старание, то сие много послужит к утешению моей старости; а его единого отбытие удобно может вознаграждено быть из других училищ»12.

Эти задушевные слова митрополита Платона составляют превосходный пояснительный текст в виньетке пред стихотворением: «Старость», представляющей, как мы видели, старца обнимающего дитя пред всевидящим оком. Но едва ли и сто вызванных из других училищ могли бы заменить для Петербурга, для духовного просвещения вообще и для нашей академия в частности, одного иеродиакона Филарета!

В 1809 г. 6 января «в день Богоявления на заре въезжает в заставу рогожная кибитка; из нее с любопытством оглядывает по пути молодой в цвете лет иеродиакон высокие нередко сплошные здания по обе стороны длинных широких стройных улиц, любуется красотой северной Пальмиры, дивится малочисленности храмов Божиих и в раздумье достигает Александроневской лавры»13. До получения постоянной должности инок, заброшенный судьбою на берега Невы, приютился у своего доброго бывшего наставника и ректора по троицкой лаврской семинарий, а тогда ректора нашей академии, архимандрита Евграфа. Тут сошлись скудость с нуждою: и хозяин и гость имели не большие средства к жизни, и помещение-то их было до того тесно, что негде было поставить кровать для гостя, который и клал свою постель на полу14. Чудная страница в истории духовного просвещения у нас! В том же 1809 г. марта 1-го иеродиакон Филарет определен инспектором с.-петербургской семинарий, через год бакалавром в академию, через два сделан архимандритом, а 11 марта 1812 г. на 30 году от роду ректором и профессором нашей академии15. Какие гигантские шаги у маленького (ростом) воспитанника и любимца Платонова, у певца его старости!

Сам достигший глубокой старости – автор «Старости», сколько известно, только два раза потом пробовал писать стихи. Один раз он вызван был к этому нашим великим поэтом Пушкиным, его известным стихотворением: «Дар напрасный»16... Так как это стихотворение Пушкина написано 26 мая 1828 г., а ответные Филарету «стансы» помечены 19-м января 1830 года17, то стихотворение митрополита можно отнести во второй половине 1828 или к 1829-му году. Третье и последнее из известных стихотворений митрополита Филарета, написанное экзаметром и пентаметром, составлено им в октябре 1866 года, по свидетельству Сушкова18 «в Гефсиманском скиту в часы раздумья о былом и грядущем, о земном и загробном». Это – перевод «Увещательной песни святого Григория Богослова». Стихи чертила рука 84-х летнего старца. Содержание стихотворения достаточно объясняет, почему престарелый архипастырь еще раз спробовал именно над этой «увещательной песнию» свое стихотворческое искусство.

«Близок последний труд жизни: плаванье злое кончаю.

Я уже вижу вдали казни горького зла:

Тартар, ярящийся пламень огня, глубину вечной ночи,

Скрытое ныне во тьме явное там в срамоте.

Но, Блаженне, помилуй и, хотя поздно, мне даруй

Жизни останок моей добрый по воле Твоей.

Много страдал я, о Боже Царю, и дух мой страшится

Тяжких судных весов, не низвели бы меня...

Жребий мой понесу на себе, преселяясь отсюда

Жертвой себя предая скорбям, снедающим дух.

Вам же, грядущие, вот заветное слово: нет пользы

Жизнь земную любить. Жизнь разрешается в прах.

Год спустя после написания этого стихотворения святитель совершил «последний труд жизни», оказавшийся для него по милости Божией необычайно легким. 19 ноября 1867 г. он, сам совершив литургию, вознесши бескровную жертву, вкусив чаши спасения, «плаванье злое окончил» и притек к пристани вечной жизни. Земная жизнь его «разрешилась в прах», но прах его для нас доселе полон жизни и назидания и составляет всероссийскую святыню, предмет поклонения для богомольцев со всех концов православного и даже инославного мира.

Пишущий эту библиографическую заметку никогда не видал московского святителя при жизни его, но нынешним летом имел случай преклониться пред его гробницей в Троицко-Сергиевой лавре. Какое чудное, какое глубокое и сильное движение производит в душе безмолвная могила великого богослова, глубокого проповедника, полувекового представителя, предстателя и предстоятеля русской церкви! Воспоминания во множестве возникают в уме и толпясь теснят и выталкивают одно другое: в памяти быстро проходит эпоха всенародной русской жизни за целое столетие, начиная с митрополита Платона и 12 года и кончая освобождением крестьян и польским мятежом; чувствуется нервное потрясение, дрожь пробегает по телу и благоговейно сказывается устами написанная на гробнице молитва: «молитвами святителя твоего Филарета, Господи помилуй нас»! Непрерывно читающий псалтирь монах и чередующиеся толпы богомольцев составляют бессменную кустодию, стерегущую наше всенародное сокровище. Да, всенародное! И наш знаменитый славянофил И. С. Аксаков, чуткий как никто ко всякому высоко-историческому и глубоко-национальному событию, был совершенно прав, когда в самый день смерти Филарета писал:

«Филарета не стало!.. Упразднилась сила, – великая, нравственная, общественная сила, в которой весь русский народ слышал и ощущал свою собственную силу, – сила, созданная не извне, порожденная мощью личного духа, возросшая на церковной народной почве. Обрушилась громада славы, которою красовалась церковь и утешался народ... Угас светильник, полстолетия светивший на всю Россию не оскудевая, не померкая, но как бы питаясь приумножением лет и выступая ярче по мере надвижения вечернего сумрака жизни. Смежилось не усыпающее око мысли. Прервалось полустолетнее назидание всем русским людям – в дивном примере неустанно бодрствующего и до конца бодрствовавшего духа. Смолкло художественное важное слово, более полувека раздававшееся в России, то глубоко проникавшее в тайны богопознания, то строгой и мощной красотой одевавшее разум божественных истин!.. Убыло последнее народное имя. Назвать более некого; нет другого равнозначительного и даже менее значительного, но всенародного имени».

Рамушевский

Москва 7-го июня.

* * *

1

История с.-петербургской дух. Академии. 1857 г. (стр. 312).

2

«Записки о жизни и времени святителя Филарета, митрополита московского». 1858 г. (стр. 69–73).

3

Там же; приложения XIX и XXI стр. 32–39.

4

Год и число месяца в разрешении не обозначены. Сушков стр. 69.

5

В метриках г. Коломны Богоявленской церкви, в первой части о родившихся, в декабре 26 числа под № 19-м записано: «У соборного диакона Михаила Федорова родился сын Василий. Крещен января 1-го числа. Восприемником был соборный ключарь Петр Васильев, восприемница Домника Прокопиева, жена иерея Никиты Афанасиева».

Таким образом, Василию Дроздову в это время шел 21-ый год от роду. В лаврскую семинарию из Коломенской, по случаю закрытия последней, он поступил на 17-м году (в 1799 г.), а курс окончил с степенью студента в 1803-м году и сряду же был определен к наставнику сперва по греческому и еврейскому языкам.

6

Список напечатан у Сушкова в «Приложениях» к его книге под XXII, стр. 40.

7

Греческое четырехстишие в русском переводе:

«Пой в песнях, великих героев, Омир!

Дела же Платона ты петь не дерзай;

Поэты наклонны и правду превысить –

А как превозвысить деянья отца».

8

Редакция просила бы достопочтенного о. иерея достать эту книгу от причетника и доставить ее в библиотеку которой нибудь из наших дух. академий; всякая академия была бы благодарна и о. иерею и причетнику за эту услугу. А то дорогой памятник может погибнуть!

9

В июльской книжке «Православного обозрения» уже перепечатано стихотворение «Старость» с предисловием «Тульских Епархиальных ведомостей», – Редакция «Христ. Чтения» берет на себя вину в промедлении печатанием статьи Рамушевского, которая, впрочем, и после появления в «Православном Обозрении» стихотворения Филарета не будет излишнею.

10

Одно из названий «муз», покровительницы искусств и поэзии.

11

Редакция Тульских Епархиальных ведомостей сделала следующий при близительный перевод подписи Платона: «Сюда внесены взгляды на разные предметы, до того (интересные), что доставили мне величайшее удовольствие, преимущественно же рассуждение Цицерона о старости, как потому, что оно выражает мой взгляды как старика, так и потому, что вполне соответствует моему возрасту». Действительно этот перевод только «приблизительный». Короткий и чрезвычайно сжатый отзыв Платона о стихотворении учителя поэзий Василия Дроздова чрезвычайно затруднителен, особенно в первой его половине, для точной буквальной его передачи на русском языке. Нет ли здесь ошибки в копии против оригинала? Ред.

12

История нашей академии И. А. Чистовича, стр. 183.

13

«Записки» Сушкова. стр. 38.

14

Там же, стр. 39.

15

Там же. Прилож. XXII, стр. 41.

16

Чтобы сохранить факты участия пастыря к поэту и признательности поэта к пастырю, Сушков внес в свои «Записки» и стансы Пушкина и стихотворение Филарета, и ответ на это стихотворение умиленного поэта. Редакция в свою очередь, чтобы распространить это предание, перепечатывает в своем распространенном журнале все эти три стихотворения; тем более, что в списках стихотворение митрополита искажено по местам.

I. Стансы Пушкина.

Дар напрасный, дар случайный –

Жизнь, зачем ты мне дана?

Иль зачем судьбою тайной

Ты на казнь осуждена?

Кто меня враждебной властью

Из, ничтожества воззвал,

Душу мне наполнил страстью,

Ум сомненьем взволновал?..

Цели нет передо мною:

Сердце пусто, празден ум,

И томит меня тоскою

Однозвучный жизни шум.

II. Пушкин от мечтаний перешедший к размышлению: стихотворение Филарета.

Не напрасно, не случайно

Жизнь судьбою мне дана,

Не без правды ею тайно

На печаль осуждена.

Сам я своенравной властью

Зло из темных бездн воззвал,

Сам наполнил душу страстью,

Ум сомненьем взволновал.

Вспомнись мне, забвенный мною!

Просияй сквозь сумрак дум.

И созиждется Тобою

Сердце чисто, светлый ум.

ІІІ. Ответ Пушкина Филарету.

В часы забав иль праздной скуки

Бывало лире я моей

Вверял изнеженные звуки

Безумства, лени и страстей.

Но и тогда струны лукавой

Невольно звон я прерывал,

Когда твой голос величавый

Меня внезапно поражал.

Я лил потоки слез нежданных.

И ранам совести моей

Твоих речей благоуханных

Отраден чистый был елей.

И ныне с высоты духовной

Мне руку простираешь ты

И силой кроткой и любовной

Смиряешь буйные мечты.

Твоим огнем душа палима

Отвергла мрак земных сует,

И внемлет арфе серафима

В священном ужасе поэт.

17

Соч. Пушкина изд. 1859 г. Том I. стр. 883 и 435.

18

«Записки», стр. 127. Христ. Чтен. № 9–10. 1877 г.


Источник: Предтеченский А.И. Одно из самых ранних произведений митрополита Филарета Московского, доселе неизвестное // Христианское чтение. 1877. № 9–10. С. 487–503.

Комментарии для сайта Cackle